Пример безграничного смирения. Жизнеописание и наставления схиархимандрита Андроника (Лукаша)

Служение при епископе Павлине (Крошечкине)

Закрытие Глинской пустыни отец Андроник пережил, по его собственным словам, как событие страшное. Ему пришлось найти квартиру в Путивле, куда он забрал свою престарелую мать и где жил до 1925 года. В этот период он был чернорабочим на путивльской мельнице. Подворье вместе с монастырем было упразднено, но мельница продолжала работать. Впоследствии и ее ликвидировали.

В 1925 году епископ Курский Павлин (Крошечкин) по совету отца Нектария (Нуждина) взял монаха Андроника себе в келейники. Монах Андроник, давший обет послушания, был готов на всякое благословение. Ему пришлось проститься с матерью. С глубокой скорбью он отвез ее к своему брату Иоанну, прося относиться к ней с должным почтением. Затем он возвратился в Курск в распоряжение епископа Павлина.

В это время владыке было сорок шесть лет. Выходец из крестьянской семьи, с шестнадцати лет он подвизался в монастырях — в Саровском, Николо-Бабаевском (где занимался самообразованием под руководством жившего там епископа), ростовском Спасо-Яковлевском, московском Новоспасском (в последнем был пострижен в монашество). Заочно окончил Московскую духовную семинарию и академию. В 1921 году стал епископом Рыльским, викарием Курской епархии. Объезжая епархию, часто посещал приходы и монастыри, много проповедовал. Его простые проповеди воспламеняли сердца слушателей, возбуждали в них стремление к праведной жизни и покаянию. В декабре 1922 года епископ был арестован и около года провел в заключении, в одиночной камере одной из московских тюрем. Там он сделал крест из хлебного мякиша, молился перед ним, за что подвергался оскорблениям и побоям тюремщиков. К концу года был освобожден, вновь служил Церкви в епископском сане.

Монаху Андронику поначалу не хотелось быть возле епископа: он боялся роскоши, высоких людей. Однако, на его счастье, владыка Павлин был очень скромен, отличался аскетической жизнью. Он был прост и доступен в обращении, незлобив и кроток, любим детьми. Много читал, собрал большую библиотеку. Очень любил простой русский народ, раздавал бедным большую часть своего имущества — деньги, продукты, несмотря на то что сам нуждался. Любил всякую живность: в своем садике сделал мостик через дорожку, по которой проложили тропку муравьи. Послушание у него келейником наложило глубокий отпечаток на душу отца Андроника, способствовало его духовному возрастанию. В свою очередь владыка видел в лице отца Андроника искреннего и преданного сына, который служил ему по келейным обязанностям и прислуживал иподиаконом в храме.

По рассказам отца Андроника, епископ Павлин совершал богослужения почти во всех храмах епархии. Настоятели храмов любили его. Благочинные жаловались на недостаток священнослужителей, и он иногда посылал иеромонахов или иеродиаконов служить в приходских храмах. В это время владыка предложил отцу Андронику посвящение в сан иеродиакона. Отец Андроник отказался, считая себя недостойным, а также боясь, что владыка поставит его на приход, на котором ему потом, в случае перемещения владыки, придется остаться совсем. Видимо, выросший и воспитанный в монастыре, он не мыслил себя в приходской жизни. Однако епископ отвечал ему: «Не для служб тебя посвятить я хочу: ты мой келейник и прислужник как иподиакон. Мне нужно что-то с престола подать или положить на святой престол митру или панагию — вот для этого я и посвящаю тебя». И 23 января 1925 года монах Андроник был посвящен в сан иеродиакона.

Являясь послушником активного, деятельного епископа, отец Андроник был вовлечен в сложную церковную политику того времени. На Благовещенье 1925 года умер патриарх Тихон. По его завещанию местоблюстителем стал митрополит Крутицкий Петр (Полянский). Два других преемника — митрополиты Кирилл (Смирнов) и Агафангел (Преображенский) — находились в ссылке.

Митрополит Петр активно боролся со сторонниками соглашательских реформ — обновленцами и 10 декабря был арестован. По его распоряжению заместителем местоблюстителя стал митрополит Сергий (Страгородский). В результате возникла путаница в отношении того, кто будет возглавлять Церковь до законных выборов патриарха. Появились кандидаты и органы, альтернативные митрополиту Сергию, в частности — Временный высший церковный совет во главе с архиепископом Григорием (Яцковским), митрополит Агафангел, «своевременно» возвращенный властью из ссылки. Эти нестроения активно подпитывались советской властью, заинтересованной в расколе Церкви.

Осенью 1926 года среди епископата появилась идея провести тайные выборы патриарха. Их инициаторами были архиепископ Корнилий (Соболев) и епископ Павлин, назначенный 14 октября 1926 года на Полоцкую и Витебскую кафедру. Митрополит Сергий, хотя и с сомнением, согласился на проведение этой акции. Епископ Павлин взял на себя ее практическое осуществление. Для этого посланники епископа Павлина объезжали православных архипастырей и собирали сведения о том, за кого из кандидатов на патриарший престол они отдали бы свой голос. Среди этих посланников — иеромонах Таврион (Батозский), отец и сын Кувшинниковы (миряне из купцов). Предполагают, что был также четвертый помощник, имя которого осталось неизвестным. Судя по всему, это был именно отец Андроник. Подавляющее большинство опрошенных епископов высказалось в пользу митрополита Казанского Кирилла (Смирнова). Об этих выборах быстро стало известно ГПУ, их единодушие вызвало раздражение органов. В декабре были арестованы епископ Павлин, отец и сын Кувшинниковы, иеромонах Таврион. По стране прокатилась волна арестов архиереев, участвовавших в выборах; был арестован и заместитель местоблюстителя патриаршего престола митрополит Сергий. Вскоре он составил Декларацию 1927 года — послание «Об отношении Православной Российской Церкви к существующей гражданской власти».

Епископ Павлин находился в тюрьме до апреля 1927 года, после чего был освобожден (скорее всего, по ходатайству митрополита Сергия). Об участии в выборах отца Андроника властям, по-видимому, осталось неизвестно, и на этот раз его не тронули.

Почти сразу же по освобождении, 1 мая 1927 года, в неделю Антипасхи, епископ Павлин в московском храме Воскресения Христова в Сокольниках рукополагает иеродиакона Андроника в иеромонаха.

1 декабря 1927 года епископа Павлина назначают на Пермскую и Соликамскую кафедру. Отец Андроник едет с ним. Владыка часто наезжает в приходы, в том числе в Чердыни, самой отдаленной части своей епархии, редко посещаемой архиереями. Однажды владыка послал отца Андроника на какой-то праздник послужить в приходском храме. Батюшка отказывался, ссылаясь на то, что не сможет служить сам. Владыка дал ему в помощь протодиакона. Отец Андроник сказал протодиакону: «Ты во всем мне подсказывай, ибо я могу ошибаться». Это была первая и последняя самостоятельная служба отца Андроника на приходе за всю его жизнь.

Периодически епископ Павлин ездил по служебным делам в Москву, отец Андроник сопровождал его. В Москве они останавливались неподалеку от Новоспасского монастыря, в особенно близком владыке семействе Иосифа Калинкина, его духовного сына. На ночь владыке стелили на кровати, а отец Андроник, не привыкший спать на мягком, ложился на полу.

В Перми отец Андроник приобрел немало друзей среди священнослужителей. По-видимому, это повлияло на то, что после первого заключения в 1935 году он вернулся именно в Пермь (впоследствии пермские друзья будут посещать его в Глинской пустыни и в Тбилиси). В частности, он близко познакомился с председателем церковного совета церкви села Гамово Димитрием Пьяных, впоследствии иеромонахом, подвижником и исповедником. В 1940-х годах их вместе арестуют по одному делу.

С приездом епископа Павлина церковная жизнь в Перми активизировалась. Уставные богослужения с пением, вдохновенные проповеди владыки и его помощников привлекали прихожан, храмы наполнялись богомольцами. В Вознесенско-Феодосьевском соборе образовался настоящий монастырь: здесь объединились около сорока монахов и монахинь. В разговорах с прихожанами помощники владыки позволяли себе достаточно резкие высказывания. Отец Таврион говорил, что скоро придет конец долготерпению Божию, и призывал коммунистов одуматься.

Такая деятельность не могла не привлечь пристального внимания властей. Именно в это время происходит существенное изменение всей государственной политики по отношению к Церкви. В 1928–1929 годах руководящая группа ЦК ВКП (б) во главе со Сталиным принимает общий курс на свертывание нэпа, насильственную коллективизацию, ликвидацию кулачества. По отношению к Церкви как «охранительнице старого порядка» начинается последовательная и целенаправленная политика на уничтожение. Объявляется первая «безбожная» пятилетка. Уничтожаются оставшиеся монашеские коммуны, ускоряется и упрощается процедура закрытия церквей. Пермский Вознесенско-Феодосьевский собор опутала целая сеть осведомителей. В январе 1930 года были арестованы настоятель, диакон, староста, новый председатель церковного совета гамовской церкви, сама она перестроена под хлебозавод.

2 декабря владыку Павлина переводят на новую кафедру — его назначают епископом Боровским, управляющим Калужской епархией, впоследствии — епископом Калужским. 8 января владыка Павлин и отец Андроник приезжают в Калугу. Здешние священнослужители встретили владыку более прохладно из-за его крестьянского происхождения, простоты, непринужденного общения с народом, скромного монашеского вида. Тем не менее он продолжал деятельность, подобную прежней: ввел особо торжественные воскресные богослужения со всенародным пением, много читал, помогал прихожанам продуктами и деньгами, хотя сам очень нуждался. Его деятельность укрепляла дух верующих в условиях тяжких гонений. За время управления епархией епископу Павлину выпало немало: были взорваны четыре собора, расстреляны сто шестьдесят шесть священно и церковнослужителей.

Отец Андроник проживал на Барановой горе, в доме двенадцать, служил в Казанской церкви и, как и прежде, будучи верным послушником владыки, активно участвовал в его деятельности, явно не угодной властям. В 1930 году на квартире епископа был произведен обыск, у отца Андроника нашли немного мелочи, разменной монеты, о которой он, вероятно, не успел известить налоговые органы. Карательные органы повсюду искали хищения, сокрытия. Отца Андроника обвинили в сокрытии разменной монеты и осудили на шесть месяцев принудительных работ. Вероятно, эта мера должна была припугнуть священника, однако его деятельность продолжалась. 1 июня 1931 года его арестовали, обвинив в ведении антисоветской агитации. В течение месяца его держали в тюрьме, допрашивали.

В это время ОГПУ раскручивало дело о монархической организации города Калуги. После закрытия в 1922 году калужского женского монастыря монахини продолжали окормляться у бывшего монастырского духовника священника Иоанна Протопопова. Вместе с бывшим монастырским диаконом он служил теперь в Богоявленской церкви. Монахи также регулярно посещали квартиру своей бывшей игумении — по сути пытались сохранить монастырскую жизнь в создавшихся условиях. Священника, диакона и игумению арестовали и обвинили в создании монархической организации и ведении антисоветской агитации среди церковников и крестьян. «Доказательствами» были поминание ими на богослужениях и в записках осужденных священников и монахов с эпитетами «страждущих», «в тюрьмах и ссылках заключенных», а также «распространение провокационных слухов среди населения антисоветского характера». Их осудили по статьям 58–10 и 58–11 УК РСФСР (контрреволюционная деятельность).

К этому делу привязали и отца Андроника. Как отмечалось в деле, «кроме указанной организации, в городе Калуге имелось еще несколько лиц из монахов, которые самостоятельно вели обработку паствы в антисоветском направлении». Среди этих «нескольких» был и отец Андроник. Некий свидетель Шевелов показывал против него: «Он сейчас ведет усиленную работу по привлечению на свою сторону монашествующих группы Протопопова, а также из мирян, чего он отчасти и добился, имея вокруг себя из них группу, которые смотрят на него как на своего благодетеля, а Андроник использует это в антисоветских целях». Шевелов приводит слова отца Андроника, сказанные на паперти церкви трем верующим: «Вот видите, какие аресты производят большевики, вера для них большой враг, мы должны как можно теснее сплотиться вокруг имени Христова, чтобы быть непобедимыми». Также осведомитель сообщил: «Часто приходится слышать, когда у Андроника спрашивают: «Услышим ли мы когда колокольный звон?” — а он отвечает: «Подождите, скоро везде зазвонят"». Видимо, эту фразу отцу Андронику припомнили на допросе — именно ее он считал причиной своего первого заключения. Однако в его воспоминаниях она звучит так: «Бог даст, и зазвонят». В первой версии звучит какое-то триумфаторское торжество, во второй — христианская надежда. Вероятно, осведомитель исказил слова отца Андроника, ориентируясь на настроения следователей.

На допросах отец Андроник показывал: «К советской власти я отношусь как к власти, посланной Богом. То, что было написано в Священном Писании, то сбылось. Было написано, что наступит время антихристово, когда Церковь будет поругана, то сбылось. Никакой антисоветской агитации я не вел и не веду. Группирования вокруг меня церковников нет. Больше добавить ничего не могу».

28 июня постановлением тройки при ПП ОГПУ Московской области отца Андроника осудили по статьям 58–10 и 58–11 УК РСФСР и отправили в исправительно-трудовой лагерь сроком на пять лет.

Первое заключение. Сиблаг

Важную роль в существовании Советского государства играли места заключения, в особенности так называемые исправительно-трудовые лагеря (ИТЛ). В начале существования Союза система мест лишения свободы рассматривалась правительством вполне традиционно: как структура для изоляции профессиональных уголовных преступников, как воспитательное учреждение для остальных нарушителей закона и как подсистема аппарата подавления политических противников. Новой была идеология воспитательного воздействия, основой которого провозглашался труд, а точнее — совмещение трудового обучения и производительного труда. Однако постепенно роль мест заключения в жизни страны изменилась. Этому способствовали многие факторы: и экономические проблемы государства, и массовые репрессии, порождавшие огромный поток заключенных, и гигантские производственные проекты, нуждавшиеся в больших массах дешевой и мобильной рабочей силы. В результате система мест лишения свободы приобрела по преимуществу экономическое значение: заключенных начинают рассматривать как стратегический источник рабочей силы, а ОГПУ (позднее НКВД), в ведении которого постепенно сосредоточиваются практически все места лишения свободы, — как основной производственный наркомат, способный реализовать важнейшие государственные производственные проекты.

В 1929 году выходит постановление СНК «Об использовании труда уголовно-заключенных», которое, в частности, предписывает создавать крупные ИТЛ в отдаленных малонаселенных районах, а также расширять действующие лагеря. На лагеря возлагалась производственная задача комплексной «эксплуатации природных богатств путем применения труда лишенных свободы». Эти лагеря также должны были стать центрами колонизации своих районов: предполагалось стимулировать закрепление на этих территориях освобождающихся заключенных. В этой связи в 1930–1940-х годах основным элементом в системе мест заключения становятся крупные лагеря, подобные Соловецкому ИТЛ, образованному еще в 1920-е. Численность заключенных в лагерях достигала ста — двухсот тысяч человек. Условия жизни в лагерях были чудовищные, смертность высокой — это мало заботило органы.

Во исполнение этого постановления в 1929 году был организован в числе прочих Сибирский ИТЛ с управлением в Новосибирске (район деятельности — юг Западно-Сибирского края], ставший одним из важнейших производственных объектов НКВД, преимущественно сельскохозяйственного назначения. В 1931 году в лагере содержались тридцать тысяч заключенных, которые занимались полеводством и животноводством, а также лесозаготовкой, угледобычей, дорожным строительством и другими работами.

Отец Андроник отбывал заключение в сибирском городе Мариинске, где находилось одно из отделений Сиблага. Отца Андроника назначили санитаром тюремной больницы. Он ухаживал за больными с искренним состраданием и любовью, сам мыл их. Все его любили, а сосланные узбеки даже звали мамой. Во время заключения переписывался с епископом Павлином, получал от него посылки.

Однажды в больницу привезли умершего епископа Иринарха (Синькова). Владыка был заключен в Сиблаг в 1932 году сроком на пять лет, содержался в разных его отделениях и умер 1 марта 1933 года — по жуткой формулировке органов: «от старческой изношенности». Отец Андроник рассказывал: «Привезли его на повозке, повозка короткая, голова висит… Он такой был худой, одни кости». Отец Андроник обмыл его и упросил врача, чтобы тот отдал для погребения епископа большой гроб, который несколько лет стоял в больнице. Отец Андроник застелил гроб белой простыней и похоронил владыку как архиерея: сделал из полотенца омофор, надел на него свою шапку и вложил в руки четки. Он написал об этом владыке Павлину, и впоследствии, в 1935 году, тот наградил его золотым наперсным крестом.

Скитания

В июне 1935 года отец Андроник был освобожден и вновь отправился к владыке Павлину по его письменному приглашению. Уже два года владыка был архиепископом Могилевским. В Могилев и поехал отец Андроник личным послушником архиерея. Однако на этот раз в послушании ему пришлось быть недолго.

Именно в 1935 году государственная антицерковная политика вновь резко ужесточается. Церковные организации все более обвиняются в антисоветской деятельности, запрещается «Журнал Московской Патриархии», прекращается существование Временного патриаршего Священного Синода, возобновляются массовые аресты епископата, приходского духовенства, активных мирян. В октябре 1935 года владыка Павлин был арестован, обвинен в создании «контрреволюционного подполья» и приговорен к десяти годам лагерей. Он был сослан в Мариинское отделение Сиблага, из которого только что освободили отца Андроника, а через два года расстрелян. С ним были арестованы многие верующие; некоторые из них, в том числе отец Андроник, были освобождены в конце ноября («из-за отсутствия вины»), после чего иеромонах Андроник потерял с владыкой всякую связь.

Отец Андроник скитался по разным городам России, нигде не находя приюта и не получая прописки, будучи отовсюду изгоняем. «Сразу выехал из Могилева, переехав на жительство в город Белополье Харьковской области. Остановился у знакомых монахов Серафима и Стахея… Устроился прислужником в Михайловской церкви и пробыл до июня 1937 года. Затем выехал в город Суджа Курской области… Прожив там три месяца, был обнаружен милицией, и мне предложили покинуть город Суджу. Осенью 1937 года выехал в Пермь. Органами милиции я зарегистрирован не был, и мне предложили оставить Пермь. В течение года проживал я в городе Краснокамске, работал чернорабочим при коммунальном отделе нефтепромыслов. В августе 1938 года снова переехал в Пермь», — говорил отец Андроник на допросе осенью 1939 года. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать (Мф 5, 11).

В августе 1938 года отец Андроник приехал в Пермь, где у него было немало знакомых еще с конца 1920-х годов, когда он служил здесь при епископе Павлине. В это время состояние Церкви в Перми было плачевное. Епархии и архиерея не существовало, храмов было мало, город заняли обновленцы. В апреле 1938 года председателем церковного совета старокладбищенской Успенской церкви стал И.В.Симонов, который развернул работу по воссозданию церковной общины. При помощи подкупов вышестоящих инстанций ему удавалось прописывать и регистрировать священнослужителей. Среди них — священник Николай Пшеничников, иеромонах Димитрий (Пьяных), священник Николай Логинов, диакон Владимир Лычников. Все это — ревностные священнослужители, уже подвергавшиеся репрессиям за свою активную церковную деятельность. Отец Андроник встретился с отцом Димитрием (Пьяных), которого хорошо знал с 1927 года. По ходатайству отца Димитрия иеросхимонах Андроник был прописан и принят на работу сторожем храма (схиму он принял с прежним именем в 1929 году, тяжело заболев). По предложению священника Николая Пшеничникова он также становится прислужником алтаря и селится в нижнем этаже церкви. Проводить богослужения ему было запрещено властями.

Таким образом в церкви собирается группа ревностных и опытных священнослужителей, которые начинают активную деятельность по восстановлению церковной жизни в Перми. Они украшают Успенскую церковь, снабжают ее свечами, Молитвословами, венчиками и церковной утварью; усердно служат, проповедуют, совершают церковные Таинства, чем привлекают верующих в церковь, борются с обновленцами. Некоторые обновленцы возвращаются в лоно канонической Церкви. Религиозная жизнь Перми активизируется. Священник Николай Пшеничников собирает более пятисот подписей с просьбой об открытии храмов и воссоздании епархии. В области ведется работа по открытию заброшенных и оскверненных церквей, в которые направляются новые священники. В праздники вокруг храмов совершаются торжественные крестные ходы. Среди верующих распространяют церковную литературу. В проповедях священники говорят об исповедании веры, о неосновательности притязаний обновленцев, о необходимости христианского воспитания детей, при этом они достаточно резко высказываются о советской власти. Их деятельность не остается без внимания священноначалия: в 1938 году священник Николай Логинов становится протоиереем, священник Николай Пшеничников и иеромонах Димитрий (Пьяных) награждаются наперсными крестами, И.В.Симонов получает грамоту от местоблюстителя. Священник Николай Пшеничников утверждается благочинным храмов Пермской области.

Благодаря деятельности иеромонаха Димитрия и иеросхимонаха Андроника в Перми наладилась и монашеская жизнь. В нижнем этаже Успенской церкви постоянно находятся монашествующие, которые исповедуются и советуются с отцом Димитрием и отцом Андроником. Они посещают монашествующих, исповедуют их, организуют тайные моления о здравии и о упокоении репрессированных священнослужителей; имеют тайные контакты с архимандритом Таврионом (Батозским), бывшим послушником епископа Павлина и сподвижником отца Андроника, который жил в Калуге и часто приезжал в Пермь; беседуют с прихожанами, помогая людям не терять веру.

«Не смущайся, раб Божий, все надо терпеть, все искушения и огорчения, только не надо духом падать», — говорил отец Андроник своему собрату.

Их деятельность никак не могла устраивать власти, которые были прекрасно осведомлены о делах служителей Успенской церкви: ее староста И.В.Симонов был завербован органами и работал в качестве осведомителя под кличкой «Ухтомский». В 1938 году в Пермском гор-отделе НКВД была заведена агентурная разработка под названием «Калужане» — из-за связи с архимандритом Таврионом. Также их называли павлиновцами как последователей и единомышленников архиепископа Павлина. В июле-августе 1939 года все активные церковные деятели были арестованы, обвинены в антисоветской деятельности и отправлены в лагеря. Все они были реабилитированы в 1989 году.

Второе заключение. Колыма

Отец Андроник был арестован 17 июля 1939 года. До мая 1940-го его держали в пермской тюрьме, постоянно допрашивали. Допросы были разные: дневные, ночные, двухчасовые, десятичасовые. Ему угрожали, его мучили. Поставят к стенке и начинают стрелять — мимо, запугивая. Следователь кричал на него: «Я тебя убью»; однажды сорвал крест и бросил его в печь. Отец Андроник сказал: «Что ты делаешь? Меня крестили, мне дала мать крестик, а ты срываешь». Но на допросах его не били и бранными словами в его присутствии не ругались. Лишь однажды вошел какой-то верзила и сказал следователю: «Сколько ты будешь возиться с этим стариком?» — и ударил отца Андроника так, что тот потерял сознание. Очнулся он в больнице и на вопросы отвечал, что ударился о камень. Как-то привели старца в большую комнату с раскаленной печкой и сказали: «Ну, Лукаш, садись на печку». Отец Андроник спросил: «Как, разуваться? Босым лезть?» Его удержали: «Пока подожди». Эту историю отец Андроник впоследствии рассказывал с юмором. В другой раз раздели до нижнего белья, вывели в коридор, где стояли ящики, огромные, в человеческий рост, и заперли его в таком ящике в страшный мороз. Старец думал, что замерзнет и умрет, но в последний момент ящик открыли и его вывели под руки — сам он идти уже не мог.

Его допрашивали, требуя сообщить о действиях «антисоветской группы» старокладбищенской церкви. Добивались прежде всего признания своей вины и показаний против других членов «группы». Поначалу он признавал, что в церкви читались проповеди, в которых верующих наставляли ходить в церковь, воспитывать детей в христианском духе, не работать в церковные праздники (все это интерпретировалось следствием как антисоветская агитация), но отказывался подтверждать свое участие в антисоветской деятельности. Называл имена сподвижников по старокладбищенской церкви (которые и так были всем известны, к тому же они уже были арестованы), сообщая о них общеизвестные сведения и не добавляя ничего нового: «Священник Николай Пшеничников… Знаю как священника… Со мной беседовал, но прежде всего он интересовался, кто я, откуда прибыл… беседы об усилении религии и вовлечении населения к церкви не было, я не помню». «Пьяных Дмитрий Васильевич. Иеромонах, священник… Я два-три месяца жил с ним на одной квартире… Разговоров с Пьяных у меня не было, он был очень занят на службе, возвращался домой поздно или совсем не приходил, а если был дома, то время проводил за книгой и со мной не разговаривал». Периодически ему зачитывали чьи-то показания, из которых (вероятно, также и от самих заключенных) он узнавал, что те или иные факты следствию известны, так что, видимо, был вынужден их признавать, однако ничего нового он к ним не добавлял. Например, на допросе 15 октября сообщил: «Летом 1939 года… приезжал из Калуги архимандрит Батозский Таврион. Но он очень торопился на поезд и поэтому ко мне на квартиру не заходил, только встретились в нижней церкви, несколько минут поговорили и разошлись… Он мне сказал, что едет в какой-то город недалеко от Перми, но я забыл, не помню, а по каким делам, не могу знать» — и т. п.

По протоколам последующих допросов иной раз может создаться впечатление, что отец Андроник признавал антисоветскую деятельность своих товарищей и лишь открещивался от своего участия в ней, что может показаться соблазнительным. Так, в протоколе допроса от 20 октября 1939 года можно прочитать такие слова обвиняемого Лукаша с его подписью: «Священники старокладбищенской церкви города Перми действительно занимались пропагандой среди населения против советской власти и для этой цели использовали каждый удобный случай; так, например, они в церкви проводили общие исповеди, а фактически это не исповедь, просто контрреволюционный митинг в более конспиративной форме, они говорили и призывали население на то, чтобы детей воспитывать в религиозном духе, и учили, заставляли посещать Божий храм, чтобы в праздничные дни (религиозные праздники) не выходили на работу, что это большой грех перед Богом, и просто запугивали тем, что кто этого не сделает, будет отвечать на том свете перед Богом… Собирали тайное собрание каких-то двадцаток, но я на этом собрании не участвовал и поэтому не знаю, какие обсуждались там вопросы».

Однако, на наш взгляд, если вчитаться внимательнее, поведение отца Андроника на допросах вовсе не выглядит соблазнительным.

Во-первых, по сути он лишь признает те же факты, что и прежде. И уже следствие называет это «антисоветской деятельностью» и записывает показания на своем языке. Ничего нового к этим фактам отец Андроник не добавляет. Например, на нелепое обвинение, что священники крестили детей в одной воде с целью распространения инфекционных заболеваний, отец Андроник отвечает: «Подтверждаю, факты крещения детей в одной воде были. Я лично, с какой целью это проводилось, не знал».

Во-вторых, он отнюдь не открещивается от своих товарищей в смысле религиозном. На том же самом допросе прежде приведенных выше слов он говорит: «Участником контрреволюционной организации церковников я не был, если я являюсь активным церковником, то этого не отрицаю… Активным церковником я себя считаю с того времени, как я поступил еще мальчиком в монастырь в 1895 году. И с того момента до сегодняшнего дня я был и остаюсь активным и преданным религии церковником… Я, как глубоко убежденный в религии и являясь активным церковником, с политикой советской власти по отношению к религии не был согласен и никогда не соглашусь, и отсюда вывод, что я действительно по отношению к советской власти был настроен враждебно и сейчас остаюсь также враждебным».

Наконец в какой-то момент (по-видимому, священник устает от этой игры) на допросе от 23 октября он сперва отказывается от обычного обвинения, на повторный вопрос отвечает: «Я больше не намерен скрываться от органов следствия. Действительно, с момента прибытия в город Пермь я являюсь членом контрреволюционной организации церковников». Затем он вновь сообщает те же самые сведения: о проповеди священников, о крещении в одной воде и пр. Изменилось лишь то, что теперь он соглашается с оценкой этого как «контрреволюционной деятельности». О служащих священниках говорит: «Я, как активный участник антисоветской группы церковников, вполне солидаризировался с указанной антисоветской агитацией… Я отдавал себе отчет в том, что эта агитация является антисоветской, сам лично этой агитации среди верующих я не проводил… Больше того, что мной выше сообщено и о чем я уже показал на предыдущих допросах, я следствию как о себе, так и о других участниках антисоветской группы церковников ничего не сообщу, и если еще будут продолжаться допросы меня, я ни при каких обстоятельствах других показаний давать не буду».

Это также может показаться соблазнительным: исповедник признал свою вину, сломался. Однако если учесть вышесказанное, многочасовые допросы с истязаниями, а также то, что все участники «контрреволюционной группы» свою вину признали, то, на наш взгляд, ничего особенного в этом признании нет. Допрашиваемые священники признавали общеизвестные факты, совершавшиеся в Церкви, в которых не было абсолютно ничего противозаконного или даже необычного. Следователи постоянно давили на то, что эти факты являются деятельностью антисоветской. В конце концов, поняв, что никакого толку от сопротивления не будет, священники соглашаются с этой оценкой. При этом отец Андроник не только не отрекается от веры, но постоянно акцентирует свою убежденность в ней; соратников своих не только не предает, но, не сообщая о них никаких новых, порочащих с точки зрения властей фактов, всячески с ними солидаризируется.

Может быть, его поведение на допросе не идеально. Отец Андроник не держался в молчании или обличении безбожников подобно древним мученикам, не издевался над религиозной безграмотностью следователей подобно святителю Афанасию (Сахарову). Такой крепости у него не было, его характер от природы был мягче, слабее. Однако никаких грехов против веры он не совершил, несмотря на нечеловеческое давление. Кроме того, нужно помнить, что известен отец Андроник как прозорливый старец периода Глинской пустыни и после нее, а не как мученик, и прославляется он в лике преподобных старцев Глинских, а не в лике новомучеников и исповедников Российских. Если и были какие-то погрешности в его поведении на допросах, то они с лихвой искуплены его подвижнической жизнью в лагере и служением в Глинской и в Тбилиси после лагеря. Может быть, таковые послужили одним из новых оснований глубокого смирения и покаяния старца в последующей жизни. Но, на наш взгляд, поведение отца Андроника на допросах непредосудительно.

Как бы то ни было, 14 мая 1940 года иеросхимонах Андроник был осужден за «участие в антисоветской группе» и направлен в Северо-Восточный ИТЛ (Севвостлаг) Магаданской области (знаменитая Колыма) на пять лет, считая со дня ареста. Ехал этапом до Владивостока, затем по морю на пароходе «Джурма» — через Японское и Охотское моря до Магадана. На пароходе плыл около месяца. Заключенные сидели в трюмах, на палубу никого не выпускали. Всю дорогу отец Андроник помогал больным. Сохранилось стихотворение поэта Александра Солодовникова, отбывавшего заключение на Колыме с 1940 по 1946 год, «Старец Андроник», об этом периоде жизни старца:

Прибыв в порт Магадана, стали выходить на палубу. От чистого, свежего воздуха многие не могли стоять на ногах — падали, а отец Андроник держался крепко. Затем он прибыл на место назначения, в Севвостлаг.

Этот лагерь организован примерно в одно время с Сиблагом, в 1932 году, в рамках той же линии создания ряда крупных лагерей производственного назначения. Здесь заключенные занимались поиском и добычей золота, олова, вольфрама, строительством дорог, зданий и другими работами.

Жизнь в колымских лагерях была на грани человеческих возможностей. От непосильного ручного труда в условиях вечной мерзлоты многие умирали. Орудием труда были тачка, кайло, лом, лопата. Если добываемая порода залегала глубоко, то грунт взрывали. Жили в сырых, плохо отапливаемых бараках, одежда почти не просыхала, работали по двенадцать часов и более. На день давали семьсот пятьдесят — девятьсот граммов черного хлеба и суп-баланду три раза в день, двести граммов каши, чай с сахаром и сто граммов селедки. Рацион почти не менялся. Если норма выработки перевыполнялась, добавляли к пайке сто граммов хлеба или каши. Если не выполнялась — норму хлеба урезали. От недостатка питания, истощения и болезней люди слабели и умирали. Особенно много умирало от «болтушки» — муки, размешанной в сырой воде, которую выдавали, не успевая выпекать хлеб. Чтобы хоть немного отдохнуть от невыносимой каторжной работы и отоспаться, многие заключенные сами себя калечили, некоторые ели мыло, чтобы умереть. После расследования подобного случая пострадавшему удваивали срок. Для надзирателей человеческая жизнь ничего не значила — часто убивали заключенных намеренно, инсценируя побег, чтобы получить награду за бдительность.

Второе заключение батюшки пришлось на годы Великой Отечественной войны. Говорят, что из семи лагерных эпох самая страшная — война. «Кто в войну не сидел, тот и лагеря не отведал»: до предела урезали и без того скудный паек, ухудшались продукты, увеличивались работы, устрожались порядки.

Однако, по воспоминаниям батюшки, в лагере было легче, чем в тюрьме: не допрашивали, только сильно беспокоила шпана, если к ней попадешь. Много работали. Отец Андроник был дневальным. Трудолюбивый, внутренне благородный священнослужитель вызывал уважение не только у осужденных, но и у охранников.

Его очень уважал и дорожил им и сам начальник лагеря. В камере батюшка поселился возле отхожего места: там было освещение. Каждую ночь он читал акафист Страстям Христовым, который ему каким-то образом удалось раздобыть или пронести с собой в заключение.

Христиан, подвижников, страдающих за Христа, Господь утешает порой чудесным образом. Однажды в ночной тиши, когда отец Андроник, как обычно, читал акафист, загремели ключами в дверях. Он подумал: «Пусть меня посадят в карцер за нарушение режима, но будет большой утратой, если заберут акафист». Тут открывается дверь и в камеру входит его покойная мама. «Мамочка!» — вскричал отец Андроник. Она подошла к нему и проговорила: «Сынок, не скорби, тебя Божия Матерь не оставит». И видение исчезло. Когда отец Андроник рассказывал об этом, он добавил, что его мать «была полтавская деревенская хохлушка и не знала русского языка, а тут говорила на чистейшем русском». «Батюшка, так это была Сама Матерь Божия!» — воскликнул тогда его келейник, на что батюшка промолчал.

Среди заключенных лагеря было много священников и епископов, которым иногда удавалось тайно отслужить литургию и освятить Дары. Потом священники хранили Святые Дары под видом сухариков, многие причащались каждый день. Так поступал и отец Андроник. Однажды тюремщик, напившись допьяна, в каком-то сатанинском озлоблении хотел его убить. Когда отец Андроник понял это, первой мыслью его было — как поступить с Дарами, которые он тайно носил на груди. Он быстро развязал узелок и проглотил Дары. Тюремщик удивился, что арестант решил что-то съесть перед смертью. Он вынул револьвер, направил на старца, выругался и нажал на спусковой крючок. Осечка. «Тебе повезло», — сказал он и со злости бросил револьвер на пол.

Срок заключения отца Андроника истекал 17 июля 1944 года. Однако в это время шла война и освободившихся заключенных с Колымы не отпускали: либо оставляли в лагере, либо определяли на положение ссыльных при тех же лагерях. С отцом Андроником случилось последнее. После освобождения из лагеря его взял к себе в дом начальник лагеря. Там отец Андроник вел хозяйство: готовил обед, стирал, присматривал за детьми, ухаживал за огородом и домашними животными. В семье начальника лагеря его очень полюбили — он им был как родной. Жена начальника расспрашивала его о духовной жизни. Ему даже предоставляли отдельную комнату в доме, но он отказался, несмотря на уговоры, избрал себе местом жительства сарайчик. Там он отгородил от скота небольшое местечко, где и отдыхал, молился. По-видимому, он сильно болел в то время, так как просил начальника в случае его смерти сообщить о ней в Патриархию.

У него было большое усердие, но не человекоугодие. Однажды он повесил иконку Воскресения. Когда начальник стал его за это упрекать, он ответил: «Не нравится — уйду в лагерь», и начальник отступился. В другой раз хозяйка набрала ему стирать ворох белья. Он, монах, все перебрал, отложил в сторону ее нижнее белье: «Это вы постираете сами», остальное унес. Больше она никогда в общую кучу свое белье не складывала.

Тем временем положение Церкви серьезно изменилось. Еще в 1939 году в политике Сталина наметился новый курс: поворот от массированного наступления на Церковь в сторону прагматически-утилитарного подхода к ней. С 1943 года новый курс укрепился. Война повлекла за собой религиозное возрождение в стране. Патриотическая деятельность Церкви, обращение властей в ходе войны от интернационализма к русским национальным патриотическим традициям, стремление нейтрализовать действие фашистской пропаганды, отношения с союзниками, внешнеполитические планы — все это привело к серьезным послаблениям антицерковной политики государства. Правительство разрешило избрать патриарха, возобновить издательскую деятельность, духовное образование, открыть сотни храмов. Церковь сумела выстоять в условиях жесточайших гонений — это стало ясно.

В 1946 году монастырям были возвращены изъятые земли, а в некоторых случаях даже выделены новые из госфонда; им разрешили заниматься промыслами, организовывать мастерские и т. п. Кроме идеологических тому были чисто экономические причины: обителям установили высокие и жесткие обязательства по натуральным поставкам сельхозпродукции. По замыслу советского руководства монастыри должны были кормить разоренную страну.

Все эти монастыри были воссозданы в период войны. Так, в 1942 году была вновь открыта Глинская пустынь.

Ее возобновителем стал прежний настоятель архимандрит Нектарий (Нуждин). После закрытия обители, живя в Путивле, он тайно служил и исповедовал. Ему удалось сохранить незначительную часть имущества монастыря. При первой же возможности он поехал восстанавливать обитель. К тому времени от монастыря осталось лишь шесть полуразрушенных зданий. Имущества не было, кроме сохраненного отцом Нектарием: обитель жила на приношения вновь поступавшей братии и на пожертвования прихожан. Монахи жили в нищете, но истинно подвижнически, отец Нектарий ввел строгий устав, основанный на Афонском. Весть об открытии обители быстро распространилась, начала собираться братия. Особенно стремились в Глинскую пустынь ее бывшие насельники. Среди них были старцы высокодуховной жизни: иеросхимонах Серафим (Амелин), иеросхимонах Никодим (Калиуш), схиигумен Антоний (Ветер) и другие. В 1943 году настоятелем стал отец Серафим (Амелин), духоносный подвижник, ныне прославленный в лике святых. Именно ему обитель обязана своим новым духовным расцветом и внешним благоустройством.

Монастырь обязали платить большие налоги, доходы были невелики, однако он продолжал помогать бедным, жертвовал в Фонд обороны. Несмотря на все трудности, духовная мудрость и молитвы настоятеля быстро умножали братию, влекли в обитель духовно опытных иноков, многие из которых пострадали за Христа в ссылках и лагерях. К 1944 году в Глинскую пустынь вернулось не менее двадцати ее прежних насельников, а к 1953 году — не менее тридцати семи.

Отец Андроник узнал об открытии Глинской пустыни в 1948 году от местных монахинь. Ему даже показали фотографию ее нового настоятеля отца Серафима. Отец Андроник стал просить начальника отпустить его в монастырь. Тот, сильно привязавшись к батюшке, уговаривал его остаться, обещал досмотреть его до смерти и похоронить. Но после настойчивых просьб отца Андроника вынужден был согласиться. Он просил старца обязательно сообщить ему в случае нужды (обещал выслать помощь) или приехать к нему, как к сыну. Его жена дала отцу Андронику денег на дорогу, и он отправился в Глинскую пустынь.

Так закончился для подвижника период скитаний и заключений — период тяжелейших испытаний и страданий за Христа. Велико значение этого времени для истории Церкви. Ведь именно там, в лагерях, знакомились многие и многие из русской интеллигенции и простого народа с истинной, глубокой, живой верой тех, кого мы сейчас знаем как новомучеников и исповедников Российских, и перенимали у них эту веру. В этом — великое значение подвига исповедников. «Так лагерными тропами соединились судьбы Русской Церкви и русской интеллигенции — соединение беспримерное, если взглянуть на всю нашу историю, и гораздо более тесное, чем в Оптиной пустыни…» В лице подвижников (в их числе и отец Андроник) «Русская Церковь окормляла своих чад в лагерях — ученых и неученых, верующих и неверующих, партийных и беспартийных». Упоминавшийся нами православный поэт Александр Солодовников вспоминал, что старец Андроник очень повлиял на него своим истинно христианским смирением, явился одним из «светящихся людей», укрепивших его веру. И сколько таких людей, испытавших благодатное влияние старца! О том ведает один Господь.

Прибытие

В 1948 году отец Андроник возвратился в Глинскую пустынь. По-видимому, предварительно он как-то списался с настоятелем отцом Серафимом, и тот посоветовал ему по приезде остановиться в Глухове, в семье его духовного сына Ивана Пискурева. Но отец Андроник, приехав в Глухов, по его собственным словам, бегом бежал в родную обитель. Когда он добрался до монастыря (тридцать километров пути), его вышел встречать как-то узнавший о его приближении настоятель с братией, с иконой Божией Матери в руках. Увидев их, батюшка упал в обморок — как он говорил, от усталости. Но по его недомолвкам похоже, что ему было какое-то видение — возможно, вновь явление Божией Матери.

Видя высоко-подвижническую жизнь старца Андроника, в апреле 1949 года епископ Сумский и Ахтырский Иларион (Прохоров) назначил его благочинным и ризничим монастыря.

Обязанности

С чувствами духовного подъема и радости отец Андроник приступил к исполнению своих послушаний. Как благочинный, он должен был следить за всеми послушаниями в обители, собирать братию и паломников на общие послушания (сенокос, заготовку дров, работы на огороде), на которых сам всегда был первым. Он относился к братии с большой любовью, учил не столько словом, сколько примером: сам чистил картофель, даже помогал убирать отхожие места, когда это требовалось. «В Глинской пустыни не было разделения на важную и неважную работу, почетную и низкую, достойную сана и звания или унижающую… Где надо, там и были в первую очередь они, старцы», — вспоминают паломники тех лет.

По обязанности благочинного отец Андроник также следил за соблюдением устава. Если кто-то из послушников отсутствовал на богослужении, батюшка ходил по кельям, узнавая причину отсутствия брата. Также в ночное время он проверял сторожей. Батюшка сам с удовольствием совершал молебен о путешествующих для отъезжающих паломников, для чего назначал время особо.

Как ризничий, он приготавливал комплекты облачений служащим священникам, после службы сам убирал и складывал облачения. Перед большими праздниками отец Андроник облачал святой престол и жертвенник алтаря. Это было его любимое занятие. Он делал все очень аккуратно, чисто, красиво. Паломников поражало благолепие храма: идеальная чистота в алтаре, ухоженность, ничего лишнего; на престоле облачение натянуто как струна. Свои послушания отец Андроник выполнял с усердием и любовью.

Жизнь старца в обители

С открытия и до 1952 года монастырь жил в крайней нищете. Основной доход шел от продажи свечей и пожертвований прихожан. При этом монастырь платил обременительные налоги, выделял средства бедным, богомольцам, армии. До 1948 года у обители было лишь два здания, позже было позволено занять еще некоторые. Монахи в кельях жили по пять-шесть человек. Из богослужебной утвари у обители было: один потир, одна лжица, одно кадило. Позже пустыни был отведен земельный участок в десять гектаров, после чего братия занялись земледелием, стали держать скот, завели пчел.

Жизнь была подвижническая. В монашество постригали после длительного искуса. В этот период обитель подчинялась новому уставу, отличному от того, что был перед первым закрытием. Строгий устав, также основанный на Афонском, был введен архимандритом Нектарием почти сразу после восстановления обители. По этому уставу утреннее богослужение начиналось в четыре часа утра. Сначала читались утренние молитвы, затем была полунощница и утреня; по 3-й и 6-й песни канона и после кафизм с амвона читались святоотеческие поучения и Пролог; после утрени совершался первый час. Утреня обычно оканчивалась в семь — семь тридцать утра. На утрени молились все насельники; затем все, кроме манатийных монахов, шли на послушания. После утрени был акафист Спасителю перед старинным образом Нерукотворного Спаса (в субботу — акафист Божией Матери). С девяти часов совершалась одна Божественная литургия (в обители был только один престол), затем исполнялись требы. С двенадцати до тринадцати часов был обед, после которого до шестнадцати часов все трудились на послушаниях. С шестнадцати до семнадцати часов — вечерня. Затем был небольшой перерыв, ужин по уставу не полагался. В восемнадцать часов начиналось повечерие, прочитывались каноны Спасителю, Богородице, Ангелу Хранителю и молитвы на сон грядущим. По окончании богослужения братия целовали крест, прощались друг с другом и шли в свои кельи, где исполняли келейное правило, каждому назначаемое старцем, и отдыхали. В воскресные и праздничные дни порядок был несколько иной. Пост был очень строгий, пищу готовили и ели лишь раз в день.

Благодаря мудрому руководству, строгой жизни обитель привлекала истинных подвижников. Отец Нектарий и отец Серафим возродили в монастыре институт старчества. Старцы являлись вдохновителями и руководителями духовной и материальной жизни обители. Все важнейшие вопросы решал совет старцев. Ежедневное откровение помыслов, послушание старцу были нормой жизни для глинских иноков. При этом в обители были старцы подлинно опытные, многие из них прошли через тяжелые испытания лагерей, некоторые обладали явными духовными дарами. Среди замечательных старцев обители кроме настоятеля преподобного Серафима (Амелина) были иеросхимонах Никодим (Калиуш), схиигумен Антоний (Ветер), архимандриты Тихон (Беляев), Артемий (Миньковский), Антоний (Прохода) и другие.

Одним из главных подвигов Глинских старцев были духовное окормление и нравственная поддержка народа. Святость жизни старцев, их молитвы, чудеса и наставления оказывали огромное влияние на духовное воспитание прихожан. Люди стремились в обитель со своими скорбями, болезнями. Каждый в Глинской пустыни получал теплый прием, искреннюю любовь, помощь и утешение. Здесь чувствовалось, что все силы иноков направлены на стяжание Царствия Небесного, этим настроением заражались и богомольцы. «Мы чувствовали себя там как в среде святых и ходили со страхом, как по земле святой», — говорили паломники того времени.

Духовный расцвет обители обусловил и ее материальное благополучие. После тяжелых лет нищеты и лишений начиная с 1953 года в обитель стали поступать щедрые приношения благотворителей со всей страны. Это позволило настоятелю внешне благоустроить обитель: были построены новые здания, пополнена и обновлена ризница, украшен храм, приобретены новые иконы. Увеличилась и денежная помощь богомольцам. При этом жизнь иноков оставалась строго подвижнической и нестяжательной. Некоторые местные жители знали монастырь еще до закрытия, поселились в его корпусах после разгона монахов, а теперь чем могли помогали обители.

После лагерей и неприкаянных скитаний по стране жизнь в обители для отца Андроника была, наверное, словно возвращением потерянного рая. Монастырская скудость и тяжесть подвижнического распорядка, мудро распределенного и ориентированного на молитву, после бездумной мясорубки лагерей едва ли были для него тяжелы. Напротив, он прилагал труды к трудам, радуясь, что Господь сподобил вернуться в родную обитель и служить Ему в ней.

Помня святоотеческие заветы, батюшка старался избегать отлучек из монастыря, говоря, что монах, вышедший из монастыря даже на короткое время, уже не вернется таким, каким вышел. Он участвовал во всех послушаниях. В праздники после служб и трапез он не отдыхал, а читал Евангелие, акафисты, после чего спешил на кухню и чистил картофель для общей трапезы. Одного из братий он назначал на чтение житий святых во избежание празднословия и для общего назидания. Постился строго. Бывало, не идет на общую трапезу, а наберет картофеля, свеклы из котла, где варилась еда для коров, и несет к себе. После вечернего богослужения устав уже не дозволял разговоров; в это время батюшка даже старался не давать благословения паломникам, избегая вопросов и разговоров. Он шел из храма поспешно и говорил: «Бог всех вас благословит», если кто-то пытался взять у него благословение. Однако братию он принимал в любое время.

Его келейное вечернее правило включало: пять глав Евангелия, одну четку с тридцатью поклонами, затем отдельные поклоны Спасителю, Божией Матери, Ангелу Хранителю, святому Архистратигу Божию Михаилу и шестидесяти восьми различным святым, почитаемым старцем. После этого батюшка клал поклоны за настоятеля, своих духовных чад, близких, умерших из числа братии, за родных. Затем он на короткое время ложился спать. Вставал ночью, в два часа или раньше, и уже не ложился, говорил: «Томлю томящего мя». Он совершал пятисотницу — не спеша, с благоговением и вниманием. Потом читал по четкам молитвы святым угодникам, затем переходил к чтению Евангелия, Псалтири с помянником и акафиста. Еще он очень любил читать «Службу по вся дни», которая была с ним и в лагерях. В церкви на вечернем правиле батюшка часто читал канон Ангелу Хранителю. Читал, по воспоминаниям, очень хорошо.

Это только внешние подвиги старца. О внутреннем же его делании мы можем только догадываться. Он наставлял своих пасомых о необходимости и огромном значении в деле христианской жизни смирения, советовал творить про себя Иисусову молитву когда только можно. Конечно, и сам он все это знал не понаслышке. О верности и богоугодности его подвига свидетельствуют чудеса, изливаемые Богом через него.

Духовный облик старца

Рассматривая воспоминания разных людей, знавших старца, — паломников, монахов, — рисуешь удивительный образ: легкий, быстрый, стремительный, благодушный, доброжелательный. «Он не ходил, а всегда бегал»; «Маленький, очень живой, быстрый. Так быстро передвигается шариком, что не успеваешь за ним следить»; «Всегда бегал и так балакал». Вот паломница трудится над восстановлением икон. «Забежал отец Андроник… Достал из бездонного кармана яблочко, поздравил с праздником и быстро исчез». Своей живостью он выделялся на фоне других старцев — спокойных, степенных. «Как может дух твой омолодиться от старика», — могли бы вслед за А.А.Солодовниковым повторить многие и многие, имевшие счастье знать отца Андроника.

Чудное действие производила его келья, вся проникнутая духом молитвы, мира, любви. Войдешь в нее неспокойным, расстроенным — и все это как рукой снимет под тихую умиротворяющую речь старца. Сама обстановка кельи — иконы, мерцание лампады, картины и портреты — уже изливала на душу целительное успокоение.

В келье была жесткая койка из досок с нетеплым суконным одеялом и подушкой, набитой песком. Шкафа не было. Из вещей — иконы, вешалка с подрясником и рясой, полка с книгами. У старца были послушники, однако они не успевали ухаживать за ним: он раньше всех вставал, убирал келью, приносил воду, дрова и т. п. Обычно очень ценилось благословение отца Андроника зайти к нему — неважно зачем: иди, ни о чем не думая. У него была огромная простота: никому и в голову не приходило стесняться, например, сесть к нему на кровать, если пригласил в келью.

Очень своеобразная была у батюшки манера говорить. Он редко говорил сидя, имел обыкновение разговаривать, отвечать на вопросы, давать советы на ходу, на бегу, между делом. На вопросы, иногда даже еще не заданные, отвечал кратко, но энергично. Обычно приводил слова из Священного Писания, церковных песнопений, примеры из житий святых. Временами не все в его речи было понятно, но главное, что он хотел сказать, врезалось крепко. Иногда он поглядывал снизу, чтобы понять, дошло ли. Чаще говорил короткие фразы, даже довольно резко, но не грубо, иногда ласково, но без слащавости, всегда с чувством меры. Мог постучать пальцем по лбу, «вбивая» нужную мысль. Речь батюшки была простой, ясной, задушевной и увлекательной. Он и других заряжал своей бодростью, легкостью, радостью. На вопрос о здоровье: «Как вы?» — отвечал: «Как воробей! — И разъяснял: — Воробей чирикает и как бы говорит: жив-жив».

Отец Андроник, получивший первую закалку и верное направление в молодости в святой обители, под руководством старцев, затем в послушании у святого архиерея, закаленный в горниле бесчеловечной системы советских лагерей, продолживший высокоподвижническую жизнь в святой обители, стяжал евангельские добродетели. Он от природы обладал необыкновенной кротостью и смирением, и эти качества развивались в течение всей его жизни, исполненной подвигов и испытаний. Ходил он всегда смиренно согнувшись. Однажды его шутя спросили: «Как же вы стояли в строю в армии?» Он в ответ широко расправил грудь и поднял голову, затем снова принял свой обычный смиренный вид. В его послужном списке сказано: «Отец Андроник отличается особым смирением, кротостью и трудолюбием, послушлив, любвеобилен».

Это проявлялось в его отношении ко всем: архиереям, настоятелю, братии монастыря, паломникам. Ему одинаково дороги были богатый и нищий, знатный и простой. Своим многолетним подвигом он приобрел светлый, благодушный, проницательный взгляд на жизнь. Ему были ведомы человеческие немощи, он был чрезвычайно снисходителен к другим, покрывая всех своей любовью.

Удивительным было незлобие старца. Оно распространялось не только на личных недоброжелателей, но и на, казалось бы, врагов Божиих. Однажды в обитель принесли на реставрацию икону Божией Матери «Всех скорбящих Радость», обезображенную в безбожные годы: грудь, руки, особенно лик Богородицы покрывала густая сеть царапин. Увидев икону, батюшка упал на колени с молитвой: «Прости, Владычице, тех, кто дерзнул так сделать». Ни возмущения, ни раздражения на «хулителей святыни», ни угроз судом Божиим. Только молитва за них. Исповедав женщину, приехавшую издалека, батюшка стал плакать, говоря: «Как же ты могла так оскорбить Господа?» Женщина отошла, потрясенная, и сказала: «Приеду домой, перезимую, Бог даст, а весной телку продам, чтобы сюда еще раз попасть».

Со времен скитаний на всю жизнь сохранил отец Андроник щедрость и горячее сострадание к бедным, обездоленным, голодным. Провожает богомольцев — дает на дорогу хлеб, сахар, огурцы, помидоры. Они говорят: «Батюшка, хватит, уже достаточно». Он: «Берите, может быть, в поезде встретится голодный человек, тогда покормите его». В другой раз пригласил нескольких человек к себе в келью. Тут ему принесли посылку с грушами. Он всем присутствующим дал по груше. Постучали и вошли еще некоторые. Последние груши из посылки достались им. Свою отец Андроник отложил, отвечая на задаваемые вопросы. Кто-то еще вошел. Батюшка отдает ему свою. Тот говорит: «Батюшка, вы и не попробовали». Тогда отец Андроник разрезал грушу, отложил себе на столик половину, а другую протянул гостю: «Вот попробуй, и я попробую». Еще постучали и вошли.

Еще раз разделил половинку. Следующий гость получил оставшееся, а отцу Андронику так и не пришлось попробовать присланных ему груш.

Старец очень бережно относился к людям. Как-то в своей келье он принимал группу богомолок для напутственного молебна. Одна из них прежде того подарила ему вышитое полотенце. Перед их приходом он достал полотенце, расстелил его у образов, говоря: «Пусть ей будет приятно».

Однако не все и не всегда вспоминают отца Андроника именно таким. В воспоминаниях некоторых паломников он предстает грозным старцем, со властью повелевающим демонам. За внешним обликом простого, добродушного, работящего, веселого старика скрывается великая сила Божия, через него действующая.

Интересен рассказ монахини Марии (Вышеславцевой) о приеме у старца. Ее вызывают к старцу, она спешно собирается. Он усаживает ее напротив себя и начинает разговор. Кратко и четко отвечает на ее мысли или едва начинающиеся вопросы, сам вспоминает ее давние грехи. Говорит строго, даже повелительно. Она говорит о поручении своего московского духовника отца Николая, духовного сына старца. Старец сперва останавливает: «Говори о себе». Потом, после решения ее вопросов, передает отцу Николаю какие-то строгие слова: «Передай: старчик велел сказать…» Эти слова она даже боится пересказывать своему духовному отцу. По поводу духовного руководителя говорит: «Книжки — твой руководитель». Затем «он повернулся к иконам и обхватил голову руками. Наступила тишина. Сколько она продолжалась, не знаю. Вдруг он снова повернулся ко мне, и я его не узнала. Отец Андроник казался погруженным в себя и теперь возвращался назад как бы из иного мира. Я невольно опустилась на колени. Он произнес одно слово: «Прощена!» — и благословил меня… Я поднялась с колен и увидела уже другого отца Андроника… снова он иной — радостный, оживленный».

Это удивительное сочетание внешнего смиренного облика и внутренней грозной силы отражалось даже в том, как отца Андроника называли. Например, в одной семье, близко знавшей старца, называли его «великий наш старчик».

Чудеса

Своим жизненным подвигом, своим смирением и любовью отец Андроник стяжал многие духовные дарования. По его молитвам совершалось немало чудес.

Однажды он пришел соборовать парализованного престарелого монаха Симеона. Во время Таинства у больного восстановилась речь, он исповедался, причастился. После Таинства речь вновь отнялась, и вскоре он скончался.

Послушник Сергий Халин, впоследствии известный афонский схиархимандрит Ипполит, заболел крупозным воспалением легких. Врачи не помогали, готовились к исходу. После соборования, причастия, преподанных отцом Андроником, ему стало легче, и на третий день он совершенно выздоровел.

Лето. Засуха. На небе ни облачка. Отец Андроник, пробегая по двору в белом подряснике и холщовом фартуке, собирает всех, кто может, на огород: «Всем молиться, чтобы Господь дождь послал». Все выходят в огород. Начинается молебен на случай бездождия перед иконой Божией Матери. «Даждь дождь земле жаждущей, Спасе!» — молится отец Андроник. Так молится, будто обращается к Богу, Который здесь, рядом. Помолившись, все пошли в храм. Едва переступили порог — хлынул дождь. Среди удивленных восклицаний потеряли отца Андроника. Будто исчез. В другой раз он так же общей молитвой избавил монастырский огород от нашествия гусениц, поедавших капусту. Неожиданно прилетела стая птиц и быстро их поклевала.

Крестьянка из Сибири привезла в монастырь одержимую дочку лет восьми-девяти. Девочка упиралась, мать подталкивала ее в церковь, держа за плечи. Вдруг девочка, словно что-то увидев, вырвалась, с искаженным злобой лицом подбежала к окну и вскочила на высокий подоконник. Ее едва успели снять. Она отбивалась, дико кричала, ругалась. Ее внесли в помещение, где совершались требы. «Через закрытую дверь еще слышны были крики, потом повелительный, очень спокойный голос. Вдруг — оглушительный грохот, будто обвалился потолок или рассыпалось все здание. Все замерло. Через мгновение слышен был только ровный, спокойный голос отца Андроника. Затем стих и он. Очень скоро появилась женщина. К ней сбоку застенчиво прильнула девочка. Она была неузнаваема… Это было явное чудо исцеления девочки».

В его прозорливости никто из приезжавших в Глинскую пустынь не сомневался. К нему обращались как к единому от древних благодатных старцев, могущих разрешить любое жизненное затруднение, ответить на любой вопрос; на исповеди он нередко сам называл грехи, забытые или утаенные исповедующимися. О его прозорливости говорят многочисленные свидетельства как паломников, так и монахов.

Монах (впоследствии игумен] Филарет (Кудинов) из Глинской пустыни хотел съездить к слепой монахине, которая благословила его в монастырь, но боялся сказать об этом отцу Андронику, не одобрявшему отлучки из монастыря. Как-то стоял он в храме с этой мыслью. Отец Андроник вышел из алтаря и проговорил: «Ну что? Поедем?» Отец Филарет: «Батюшка! А я-то боялся вам сказать!» Отец Андроник повторил, что ехать нужно, — это воля Божия.

Интересен рассказ протоиерея Владимира Дивакова, секретаря Патриарха Московского и всея Руси по городу Москве. На старших курсах семинарии, решив идти в монастырь, он отправился к старцу за благословением вместе со своим приятелем Евгением, рясофорным послушником, который, напротив, решил монастырь оставить и жениться. Поздним вечером, после службы, они ждали старца в его келье. Он забежал, поговорил с ними на ходу, что-то при этом поправляя, переставляя, снова куда-то убежал, снова появился. Евгений попросил благословения жениться. Отец Андроник ответил: «Как жениться, зачем жениться? Да они сейчас такие! Свяжешься — не распутаешь! Да на всю страну ославит! Да зачем это надо! Да затвориться лучше в келье и молиться!..» Отец Андроник продолжал: «Нет-нет-нет, вон молодежь, ей и жениться!» — указывая на Владимира. Тот стоял благостный, думал: «Какая молодежь, пол года разницы!» Затем сказал: «Батюшка, я как раз в монастырь хотел проситься!» — «А что в монастырь, зачем в монастырь? А в миру-то надо послужить. Миру надо послужить, надо послужить, надо послужить», — и убежал куда-то на кладбище служить литию. Потом с ним говорила мать послушника Евгения, пыталась объяснить подробнее. Он сказал: «Да я-то что понимаю? Я глупый человек, необразованный. Они же ученые, лучше понимают, как поступать, ко мне-то что обращаться». В итоге Владимир послушался и женился. И никогда об этом не жалел. Евгений не послушался и тоже женился. Из-за сильного конфликта жены со свекровью они развелись. В процессе раздела имущества бывшая жена написала о нем в газету, что было в самый пик хрущевской антирелигиозной пропаганды. Затем эта статья попала во все газеты. На всю страну ославила Евгения бывшая жена.

Это только отдельные примеры. Было множество других чудесных случаев, о которых вспоминают очевидцы — паломники, монахи, священники. Очень много «обычных» чудес: вовремя успели, прошли путь за половину обычного времени и т. п. Вся жизнь из чудес.

Пастырство

Вначале братия обращались к отцу Андронику лишь по делам послушания. Но постепенно, чувствуя его горячую, искреннюю, снисходительную ко всем человеческим немощам любовь и большую духовную опытность, с ним начали советоваться и по духовным вопросам, а затем, видя огромную пользу от этого, — поверять всю свою душу. Духовником обители по должности был иеросхимонах, впоследствии схиигумен, Серафим (Романцов), старец святой жизни, глубокой опытности, высоких дарований. Однако многие братия окормлялись у отца Андроника, и постепенно обязанности в монастыре распределились так: большинство братий исповедовались у отца Андроника (особенно к нему шли молодые монахи), а отец Серафим окормлял большинство паломников. «Отец Андроник… пользуется заслуженным уважением всех насельников обители», — писал о нем правящий архиерей, епископ Сумский и Ахтырский Евстратий (Подольский). Впрочем, многие паломники обращались и к отцу Андронику, а немалое число братьев — к отцу Серафиму.

Была и такая закономерность: из паломников у отца Андроника исповедовались больше мужчины, а у отца Серафима — женщины. Сам отец Андроник говорил, что одного мужчину исповедовать проще, чем девяносто девять женщин, и нередко избегал их. Тем не менее немало женщин окормлялись у него всю жизнь.

Таким образом отец Андроник стал старцем. Мы уже говорили: старцем в монастыре называют духовно опытного инока, с которым менее опытные советуются по вопросам духовной жизни, что не обязательно сопряжено со сверхъестественными дарованиями, хотя нередко сопровождается ими. Духовный опыт отца Андроника был очень велик. Кроме того, он обладал и особыми духовными дарами, в частности — прозорливостью, мог безошибочно видеть внутреннее состояние человека. «Вся сила духовного руководства старца заключалась в том, что ему свыше было открыто, как и каким путем вести каждую душу ко спасению. Ни одного решения он не принимал без усердной молитвы. Спасая других, он и сам восходил на вершину богообщения и слушающих его возводил с собой», — вспоминал схиархимандрит Иоанн (Маслов) об отце Андронике. Он принимал откровение помыслов, разрешал все духовные и жизненные недоумения. «Много работали днем, уставали, терпели неудобства, но вечером шли к нему и могли все сказать, спросить, погоревать, выплеснуть накопившееся. Он слушал каждого, кому сколько надо было времени, столько и уделял. Это умиротворяло, сближало, скрашивало многое», — вспоминала монахиня, жившая в обители трудницей.

Духовное руководство в Глинской пустыни не было набором указаний на тот или иной пустячный случай. Старцы направляли, вникали, но не выговаривали за всякую мелочь, не следили за каждым малейшим недочетом. Было руководство, а не давление, помощь, а не придирки. Старцы уважали добросовестность, не препятствовали проявлению инициативы и активности, в отношениях были простота и доверительность.

Воспитанный в традиции Глинского старчества, отец Андроник большое значение придавал послушанию. Это относилось и к монастырским послушаниям, и к послушанию старцу как виду аскетического подвига. Он мог, например, сказать работницам обители, засобиравшимся на монашеское правило: «Какое правило? Работать, работать идите!» Несомненно, он сообразовывался при этом с их духовным состоянием. Он также иногда мог настаивать на выполнении данных им благословений. Это относилось к духовным чадам, давно и постоянно окормлявшимся у старца. Он мог поругать их за непослушание и самочиние, твердо, даже властно настаивать на чем-то. Несомненно, это было обусловлено тем, что он знал волю Божию о данном человеке и пагубные последствия в случае ослушания. От тех, кто к нему приходил впервые, он обычно ничего не требовал, однако сама жизнь доказывала правоту его слов и необходимость послушания: дела, выполненные по его благословению, всегда шли хорошо, а вопреки благословению — разваливались.

Некоторые вспоминали, что обычно мягкий отец Андроник бывал и строг. Строго исповедовал. «Скажешь чего, у него рука была тяжелая — по голове постукает так», — вспоминала Надежда из Новой Слободки. Впрочем: «Так строгий, а поглядишь — вроде крепко веселый, всегда с улыбочкой», — говорила о нем одна из местных жительниц. Отец Андроник требовал соблюдения церковных порядков, канонов, уставов. Женщине, своей духовной дочери, не благословил в Петров пост молоко, хотя она болела. Сказал: «Это у тебя не легкие, рыбку можно, молоко — не надо», но дал тысячу рублей на лечение. Послушника, занимавшегося иконописанием, заставил убрать из кельи репродукцию католической иконы.

Главным в пастырстве отца Андроника был личный пример. Первый на послушаниях, усерднейший в молитве, смиренный, всегда бодрый и радостный, он и других заряжал таким состоянием, подвигал к такому же настроению.

Наставлял старец и устным словом. Редко это были длинные беседы: как правило, он ограничивался кратким советом, наставлением, афоризмом, основанным на святоотеческих творениях, житиях святых, пословицах, изредка — своими собственными назиданиями. Некоторые фразы очень любил повторять в соответствующих случаях: «Знай себя, и будет с тебя»; «Возлюби труд, и скоро пошлется тебе спокойствие от Бога»; «Сон моея лености ходатайствует души моей муку»; «Что в юности посеешь, то в старости пожнешь»; «Боюсь трех вещей: когда умру, как умру и где обращусь»; «Все, что выше сил, от бесов».

Некоторые фразы он записывал на листочки и раздавал вопрошающим. Это тоже были как святоотеческие советы, так и народного или собственного сочинения. Как-то дал одному нетерпеливому паломнику листок со стихотворением:

В своих наставлениях батюшка особо выделял значимость смирения. Он говорил, что одно только смирение бывает выше всех диавольских сетей и избегает их. Через смирение можно быть помилованным Богом, в смирении заключается всякая радость человека. Смирение оживляет нас и наполняет удивительной тишиной и незлобием душу. Без смирения нельзя исполнить заповеди Божии, иноческие обеты, достигнуть какой-либо добродетели: ни одна добродетель не может быть совершенна без смирения. По мере того как человек смиряется, он получает помощь от Бога и преуспевает в добродетели. Святые прежде всего старались смирить себя, свой разум, преклоняясь пред всеми, чтобы соединить себя с Богом. В скорбях не гневались, не роптали, прибегали к самоукорению и через то получали спокойствие. Смирение избавляет человека от многих зол и способно ввести его в Царствие Божие. По мере того как человек смиряется, считая себя хуже всех и ниже всех, он получает помощь от Бога и преуспевает. Смирение не дает человеку впасть в грех, а впавших воздвигает. Нам, гордым, для научения смирению недостаточно самоуничижения. Не нужно и самому браться за исполнение низких дел, но надо исполнять повеления других, а также переносить внешние огорчения и досады от людей. Ни о чем так не скорбит сатана и ничем так не прогоняется и не обезоруживается, как тем, когда человек любит смирение и бесчестие. Первое свойство достигнутого смирения — это принятие бесчестия с удовольствием, как дорогого лекарства. Смирение с послушанием есть непридуманное оправдание пред Богом, небоязненность смерти и полнейшее удовлетворение души, которая еще при жизни вкушает райскую радость, которая уже воскресла для вечного блаженства.

Отец Андроник советовал обращавшимся к нему творить Иисусову молитву, благословлял пятисотницу. Работницам монастыря особого келейного правила не давал: «Вам хватит того, что вы работаете». Работа у них была трудная, режим тяжелый, молиться было особенно некогда. Советовал ограничиваться Иисусовой молитвой: в течение дня, за работой, совершить пятисотницу, затем — читать Иисусову молитву просто, без счета.

Ввиду недостатка книг и, возможно, по просьбе учеников, желавших иметь письменные наставления от старца, отец Андроник выписывал в тетрадь назидательные отрывки из Священного Писания, богослужебных текстов, святоотеческих творений и некоторые собственные изречения — как поучения для монахов. Эти записи сохранились. В них обращает на себя внимание некоторое отличие от внешнего светлого и легкого облика старца. Записи говорят о страхе Божием, о духовной брани, о кознях бесовских, очень много уделено внимания блудной брани. Записи отражают внутреннюю жизнь монаха и, возможно, в какой-то мере внутреннюю жизнь самого отца Андроника, скрытую от постороннего взгляда, — жизнь, коей суть не легкость и непрерывная радость, но постоянный крест, порой очень тяжелый.

Письма отец Андроник в этот период писал довольно редко: разве поздравление когда напишет. Однако духовные чада сообщались с ним письменно. Обычно они прятали письма в посылки обители. В отношении особо близких чад он даже практиковал заочную исповедь: ему писали о грехах, а он, прочитав, произносил разрешительную молитву. Просил исповедоваться у своих батюшек, а если что-то особенно серьезное — писать ему.

Важнейшей составляющей пастырского служения старца была молитва. Ни одного решения не принимал он без усердной молитвы. За своих духовных детей он молился непрестанно. «Сколько есть моих сил, всегда днем и ночью я вас поминаю в своих грешных молитвах», — писал он.

Еще в XIX веке в некоторых обителях, из которых наиболее прославилась Оптина пустынь, старчество стало играть роль, несколько отличную от древней: происходило массовое окормление старцами мирян, приходивших к ним в огромном количестве со всей страны, что не столь характерно для древних монастырей и старцев. По-видимому, причина здесь больше внешняя — произошел кризис синодальной системы, в рамках которой миряне не получали должного окормления от своих приходских священников, и они шли к старцам, которые не могли отказываться их принимать. В середине XX столетия Церковь находилась в несравнимо более плачевном состоянии — церковная жизнь была практически задушена. Появление в этот период монастыря масштаба Глинской пустыни, с таким количеством старцев такого уровня, — явление для верующих необыкновенное. Сюда ехали со всей страны, чтобы просто подышать истинным христианством, вспомнить, что это такое. Глинские старцы второй половины прошлого века играли в духовном окормлении народа роль не меньшую (а едва ли и не большую), чем Оптинские в XIX — начале XX века. «В Глинской пустыни не было ничего… Было только одно: была жизнь, и эта жизнь была светом для многих. Свет этой жизни будил в душах новое сознание, желание очиститься, что-то изменить в себе к лучшему… Поездка в Глинскую осветила мне жизненный путь и утвердила выбор его и направление», — писала одна из паломниц того времени. В этом спасительном служении Глинской пустыни огромная заслуга принадлежит старцу Андронику. К нему ехали со всей России.

Отношения с церковной иерархией

От природы кроткий и смиренный, навыкший послушанию в обители и бывший келейником епископа, отец Андроник с огромным почтением относился к церковной иерархии: «Архиереев почитал, как Самого Христа», — писал архимандрит Гурий (Мищенко). Когда правящие архиереи посещали обитель, он сам прислуживал им во всем: подносил обеды, топил печку, протирал полы. Иногда епископы, жалея его, просили об услуге более молодого послушника, но старец сам желал быть послушником. Вместе с отцом Серафимом они прислуживали архиереям в качестве иподиаконов, так как молодые послушники этого не умели. Делали все быстро, толково, молча. Из-за такого смирения и прочих добродетелей отец Андроник был очень уважаем архиереями, в частности — правящим епископом Сумским и Ахтырским Евстратием (Подольским), который очень полюбил старца и 5 мая 1955 года по благословению Святейшего Патриарха Алексия (Симанского) возвел его в сан игумена, на что батюшка возражал, что «схима превышает все награды, она есть предел всех наград».

Владыка писал старцу: «Вот уже шестой год я знаю Вас в этой ответственной и многотрудной должности, которую Вы исполняли с большой ревностью и такой же большой пользой для монастыря… Вы пользовались и теперь пользуетесь вполне заслуженной любовию как насельников обители, так и многочисленных богомольцев ея… Да укрепит Вас Господь!» В прошениях обители к архиерею самым убедительным аргументом для него были слова: «Сам схиигумен Андроник лично просит Вас».

В 1957 году отец Андроник получает от епископа похвальную грамоту «за неусыпные труды по выполнению обязанностей благочинного Глинской пустыни и мудрое руководство насельниками ея». В 1960 году он награжден Святейшим Патриархом Алексием (Симанским) палицей.

Однажды отец Андроник по поручению настоятеля поехал в епархиальное управление. Владыка Евстратий принял его любезно и почтительно, из епархии пригласил к себе, угощал, долго беседовал. В заключение беседы епископ обратился к нему с просьбой: «Я, как архиерей, прошу вас преподать мне ваше отеческое благословение и перекрестить меня, как благословляете всех». Батюшка всячески отказывался, но архиерей настаивал, так что отцу Андронику пришлось уступить: он благословил архиерея, и тот поцеловал его руку. Присутствовавший при этом келейник отца Андроника иеродиакон Павлин был тронут до слез. На прощание владыка просил батюшку при отходе ко сну благословлять святым крестом его сторону.

Почтение старца к епископам было следствием его смирения и верности православному учению и традиции, а не раболепным человекоугодием или слепым подчинением. В особо принципиальных случаях он мог и не согласиться с архиереем. Однажды обитель посетил правящий епископ Сумский Иоасаф (Лелюхин), пришедший на смену епископу Евстратию в 1958 году. В беседе с монастырским начальством он дал распоряжение не кормить паломников из монастырской кухни, что, несомненно, было вызвано давлением властей, недовольных популярностью Глинской пустыни. Старцы обители, хотя и с неохотой, дали свое согласие. Обычно отец Андроник молчал на подобных собраниях, соглашаясь с решениями руководства. Он и на этот раз долго молчал, но в конце концов высказался против такой перемены. «Богомольцы кушают не наше, а свое, ибо они шлют и везут всё сюда», — сказал он. Все были на стороне отца Андроника, и общая трапеза для всех продолжилась. По человеческому рассуждению это может показаться безрассудством: зачем лишний раз раздражать власти, когда обитель и без того на волоске? Однако «в Глинской все внешнее — сколько просуществует обитель, как отнесется местная власть или правящий архиерей и т. п. — оставляли на волю Божию. Работали, молились, делали каждый свое дело сейчас, и делали как для Бога».

Роль отца Андроника в жизни монастыря

Живя в монастыре, старец пользовался все растущим почтением и благоговением братии. Большинство братии исповедовались и окормлялись у него. Он был почитаем старцами. Например, архимандрит Афанасий, бывший насельник Афона, подвижник высокой духовной жизни, в преклонном возрасте решил принять великую схиму. Он просил, чтобы постриг совершил именно отец Андроник и чтобы тот был его восприемником, духовным отцом. Отец Андроник долго отказывался, говоря, что в обители многие старше его по сану и возрасту, однако тот настаивал, так что старцу пришлось уступить. Это было Великим постом. На второй день Пасхи, после совершения Божественной литургии, отец Афанасий занемог и мирно отошел ко Господу.

Также батюшка постригал в схиму престарелого монаха Симеона по его просьбе.

Многие старцы монастыря, чувствуя приближение смерти, приглашали к себе отца Андроника, да он и сам всегда спешил навестить тяжелобольного. Он принимал последнюю исповедь, напутствовал умирающих Святыми Тайнами. Новопреставленных монахов он сам омывал, помазывал маслом и опрятывал их тела, клал в гроб, первым служил панихиды прямо в их кельях, после чего гроб с останками заносили в храм.

По воспоминаниям паломников, духовным ядром обители были настоятель архимандрит Серафим (Амелин), духовник схиигумен Серафим (Романцов) и благочинный схиигумен Андроник. «Трудами отца Андроника, отца Серафима-духовника и отца Серафима (настоятеля. — Примеч. авт.) крепла и процветала Глинская обитель», — писал епископ Евстратий. Все трое глубоко восприняли дореволюционную монастырскую традицию, все трое прошли тяжелые испытания: духовник и благочинный — в лагерях, настоятель — в миру в условиях тяжких гонений; все трое обладали большой опытностью и особыми духовными дарованиями. Именно они в первую очередь поддерживали в обители монастырскую традицию и в особенности старчество, сообщавшее насельникам духовные познания и быстро возводившее обитель на высоту духовной жизни.

Между отцом Серафимом-духовником и отцом Андроником была замечательная дружба. Почти одинаковых возраста и судьбы, прошедшие схожие испытания, они хорошо понимали друг друга. Никакой зависти, ревности по поводу того, к кому обращаются послушники за назиданием, между ними не было и следа. «Где надо, там и были в первую очередь они, старцы», — вспоминали о них. При их совместной встрече с бывшим насельником, ставшим митрополитом, Зиновием (Мажугой), они втроем радовались так, что радость эта передавалась окружающим, как будто они были товарищами с юных лет. Они дружили, хотя характеры были разные. Отец Андроник — всем раб: радостный, любвеобильный, чрезвычайно снисходительный. Отец Серафим — строгий, требовательный. Но простой народ любил их одинаково. Глинские монахи говорили о них: «Отец Серафим для нас отец, а отец Андроник — мать. Кто из них больше любит, знает только Бог».

Последние годы обители, закрытие

В феврале 1957 года отец Серафим (Амелин) по старости, болезненности и желанию посвятить остаток жизни безмолвию и богомыслию обратился к архиерею с просьбой освободить его от обязанностей настоятеля. В качестве желательного кандидата на свое место он указал на архимандрита Тавриона (Батозского), который некогда был насельником Глинской пустыни, пребывал в послушании у владыки Павлина (Крошечкина), прошел лагеря, а ныне служил в кафедральном соборе Перми. К сожалению, он в обители не задержался. Отец Таврион стал самовластно, не советуясь со старцами и прежним настоятелем, устраивать в жизни монастыря нововведения; кроме того, в его действиях отмечали католический уклон. Он руководствовался иноческой и миссионерской ревностью, однако действовал ни с кем не советуясь, и мира в обители не стало. Это вызвало противодействие старцев, которые вынуждены были обращаться к архиерею. В конфликте принимал участие даже патриарх, к которому ездил отец Серафим (Романцов), прося о смене настоятеля. В итоге 15 января 1958 года архимандрит Таврион был переведен в Почаевскую лавру, а настоятелем Глинской пустыни вновь стал архимандрит Серафим (Амелин).

Об участии в этом отца Андроника известно немного. Он знал отца Тавриона давно: подвизался вместе с ним в обители до ее первого закрытия, вместе с ним находился в послушании у владыки Павлина, собирал подписи при тайных выборах патриарха, сносился с ним, будучи в Перми перед вторым заключением, ездил к нему в Калугу. Он был уважаем отцом Таврионом. «Пусть обращается к брату Андронику, он не хуже меня сумеет ему ответить», — писал отец Таврион в 1930-х годах в Пермь к обращавшемуся к нему по духовным вопросам. «Сам отец Андроник лично просит Вас», — писал он правящему архиерею уже в Глинской, ссылаясь на авторитет старца. Видимо, непосредственно в борьбе с действиями отца Тавриона отец Андроник не участвовал: не ездил в Москву, не был на объединенном собрании Сумского епархиального совета и собора старцев Глинской пустыни, которое было проведено по указанию из Патриархии в связи с проблемами обители. Скорее всего, он уклонялся от участия в этом конфликте. Сам он говорил: «Отец Таврион с неба свалился, а жизнь сейчас другая». Однако нестроения в родной обители не могли не трогать старца.

Не исключено, что с этими событиями в той или иной мере связано решение отца Андроника оставить должность благочинного. 4 августа 1957 года он пишет епископу Евстратию прошение об освобождении его от этой должности: «Я стал совсем слаб, и притом я несу послушание ризничего… В связи моего благочиния я не могу вовремя посещать службу церковную, опаздываю или вовсе пропускаю за работой, которая у меня на совести. Знал бы я одну ризницу, церковь и келейку свою и в ней имел бы возможность совершать свое келейное правило схимническое, о чем слезно прошу Вашего архипастырского благословения». Владыка воспринял эту просьбу с прискорбием, о чем написал настоятелю отцу Тавриону и самому отцу Андронику. Он попросил отца Андроника продолжать выполнять свое послушание благочинного, поручая настоятелю временно, до выздоровления отца Андроника, возложить обязанности благочинного на какого-либо другого опытного иеромонаха. Однако в июне 1958 года прошение повторилось и благочинным стал игумен Феоген (Таран), вскоре назначенный новым настоятелем Глинской пустыни.

Тем временем политика государства резко изменилась. В 1953 году умер И.В.Сталин, к власти пришел Н.С.Хрущев. С 1958 года начался новый период гонений, руководство СССР попыталось радикально, в кратчайшие сроки «решить религиозную проблему» в стране. К причинам этого относятся и уверенность советского руководства и значительной доли интеллигенции в скором построении коммунизма, который исключал всякую религию, и равнодушное отношение к вере немалой части населения, и экономические проблемы, вызывавшие стремление властей вновь поживиться за счет Церкви, и личное отношение к Церкви Хрущева и его сторонников. Одной из главных причин было русское религиозное возрождение, начавшееся в стране в середине 1950-х годов, и тревога руководства страны в этой связи.

Антирелигиозная кампания началась с гонений на монастыри, сохранявшие свое чрезвычайно высокое духовное значение. Монастыри стали лишать земли, закрывать. Кроме того, произошло увеличение налогов, чистка церковных библиотек; вновь стали закрывать храмы; ужесточился контроль над поступающими в духовные учебные заведения, которых становилось все меньше; усилилась атеистическая пропаганда, священников заставляли отрекаться от сана путем шантажа, подкупа, угроз.

Контроль за деятельностью Глинской пустыни усилился еще с 1953 года. Роль, которую монастырь играл в духовной жизни страны, постоянный приезд богомольцев, рост его благосостояния раздражали атеистические власти. С 1960 года началась подготовка к ликвидации монастыря. Настоятелю запретили самостоятельно решать самые простые вопросы; участились проверки паспортного режима и санитарного состояния; запрещалось принимать кого-либо на ночлег; требовали записывать всех паломников в особую книгу; из обители удалялись послушники, а затем и монахи. Относительно старцев, отца Серафима и отца Андроника, было указано: «Скомпрометировать и удалить».

В обители к слухам о грядущем закрытии относились спокойно. Отец Андроник ободрял всех: «Умирать собирайся, а хлеб сей». «Ну и что? Погонят — пойдем», — говорил он. А вот как наставлял он местную жительницу Надежду: «Я тебя последним словом заклинаю: смотри сюда, — указывает на Евангелие, — а больше нигде правды не будет».

План мероприятий по ликвидации монастыря состоял из двадцати шести пунктов. Готовились, как к серьезной военной операции. Для закрытия пустыни выделили двести пятьдесят милиционеров, дружинников, сотрудников КГБ, партийных активистов, двадцать три автомашины. Кроме того, специальные группы полностью изолировали территорию монастыря, установили дополнительные посты на всех прилегающих к обители дорогах. 13 июля 1961 года архиепископ Черниговский и Нежинский Андрей (Сухенко) подписал распоряжение о закрытии монастыря.

Монахи были оповещены о закрытии накануне. Вечером на службе отец Андроник объявил о грядущем закрытии, благословил всех, кто находился в церкви, причащаться на следующий день — независимо от того, говел ли, причащался ли на день Петра и Павла. После службы к старцу зашли духовные чада: паломники, местные жители; рыдая, попадали на колени: «Батюшка, как же нам жить теперь?!» — «Не плачьте, так Богу угодно», — отвечал он.

14 июля 1961 года монастырь был со всех сторон окружен, к нему подъехали грузовые машины, на которых монахов быстро отвозили на ближайшую железнодорожную станцию Локоть. Им запретили брать с собой деньги, одежду или продукты, несмотря на заверения в обратном архиепископа Андрея (Сухенко). Церковная утварь и библиотека были переданы в Свято-Анастасиевскую церковь города Глухова, остальное имущество — Сосновскому дому инвалидов.

Монахи разъехались по всей стране. Отец Андроник и отец Серафим сидели без денег на станции Локоть. Богомольцы, местные жители собрали денег, сколько смогли, дали им на дорогу, и батюшки отправились в путь.

Прибытие

Отец Серафим решил остановиться в Сухуми и стал звать отца Андроника с собой. Митрополит Зиновий (Мажуга) приглашал его к себе в Тбилиси. Однако отец Андроник отправился дальше, к своему келейнику иеромонаху Павлину. Отец Павлин был выслан из Глинской еще в марте и ныне служил в Армении, в женской монашеской общине села Ахкерпи, в девяноста километрах от Тбилиси (недалеко от границы Грузии с Арменией). Прежде близ Ахкерпи был монастырь. После его закрытия все сестры устроились в домиках, купленных в селении, и продолжили монашескую жизнь. В этой общине подвизались около двадцати сестер во главе с игуменией Марией (Соловьевой). Они жили по нескольку человек в одном домике, придерживаясь монастырского распорядка.

Отец Павлин, игумения Мария и сестры общины очень обрадовались приезду старца.

В дороге батюшка потерял документы, и председатель сельсовета Бахшо Симеонович Бархударян выдал ему акт об утере документов, заверенный печатью и подписями свидетелей. Он полюбил батюшку и называл его своим отцом.

Старцу предоставили отдельную хижину на берегу речки. Рядом был удивительной красоты лес, куда старец уходил для молитвы. Очень понравилось батюшке монастырское кладбище: он часто посещал его, служил литии. Здесь его не беспокоили посетители, все подходило для тихой, уединенной жизни подвижника. Архиепископ Ставропольский Антоний стал иногда приглашать отца Павлина служить к себе в епархию, оставляя отца Андроника служить в храме общины. Игумения и сестры полюбили старца, всегда перед службой стремились взять у него благословение.

Постепенно к отцу Андронику стали съезжаться его духовные чада, бывшие насельники Глинской пустыни, — монах Иоанникий (Леута), монах Иаков (Полянский). Батюшка пробыл в Ахкерпи шесть месяцев. Казалось, все было спокойно. Неожиданно армяне Ахкерпи по какому-то случаю восстали на монаха Иакова, угрожали ему и требовали от председателя сельсовета его удаления. Председатель был вынужден настаивать на удалении монаха Иакова. Тот хотел остаться. Все это тревожило отца Андроника. Он, дважды судимый и подвергавшийся заключению, без документов, находился также в очень опасном положении. Он обратился к отцу Павлину с советом устроиться на приход в Ставрополе, куда его приглашал архиепископ Ставропольский Антоний, и забрать его туда. Отец Павлин послушался. Владыка Антоний определил его на приход — в церковь Знамения Божией Матери дагестанского города Хасавюрта, и они уехали туда в декабре 1961 года.

Недолгая жизнь на Кавказе, в Хасавюрте, протекала тихо и спокойно. Настоятелем здесь был священник Владимир Знаменский. Отец Андроник служил, исповедовал прихожан, к нему обращались за советом. Прихожане его очень полюбили, приносили ему продукты: молоко, рыбу, овощи, фрукты. Матушка Раиса, жена настоятеля, ухаживала за старцем: приносила воду из колодца, уголь, стирала и всячески о нем заботилась. Через некоторое время трудами отца Павлина отцу Андронику выдали временный (на шесть месяцев) паспорт. Вскоре, перед Пасхой 1962 года, отца Владимира перевели на другой приход, а настоятелем Знаменской церкви назначили отца Павлина.

Во время Петровского поста храм ограбили, в связи с чем было возбуждено уголовное дело и велось расследование. Отца Павлина часто вызывали в милицию для дачи показаний, и там на него обрушивались с упреками, нападками и оскорблениями. Переживая за него, отец Андроник благословил его ехать поступать в семинарию, а себя просил отвезти в Тбилиси, к епископу Зиновию. Так и было сделано.

Епископ Зиновий (1896 г.р.) до революции также был послушником Глинской пустыни, тоже участвовал в Первой мировой войне. После закрытия монастыря он подвизался в драндовском Успенском монастыре близ Сухуми, служил на приходе, жил в скиту в горах. В 1936 году он был арестован и почти пять лет провел на Урале в заключении. После этого он служил на разных приходах, в 1950 году стал настоятелем храма Александра Невского в Тбилиси и оставался им до самой своей кончины. В 1956 году отец Зиновий был хиротонисан во епископа. Вскоре он стал викарием грузинского патриарха-католикоса, епископом ТетриЦкаройским, оставаясь настоятелем храма Александра Невского. Это был человек святой жизни: подвижник, молитвенник, прошедший через многие испытания, сердечный, радушный, гостеприимный. Имел он и особые духовные дарования. Был очень уважаем глинскими монахами, русскими и грузинскими иерархами, получил много церковных наград. Уже будучи епископом, он неоднократно посещал Глинскую пустынь, в том числе для отпевания старца Серафима (Амелина). После второго закрытия пустыни владыка Зиновий приютил у себя многих глинских иноков.

Епископ Зиновий очень любил, почитал отца Андроника и принял его с радостью. Он поселил старца на окраине Тбилиси, в районе Дидуб. Там находился дом, в котором жила монахиня Евгения, а батюшка жил в маленькой хижине во дворе. Стали хлопотать о его прописке, но из-за отсутствия постоянных документов возникли проблемы. Тогда епископ попытался прописать его, представив родственником Василия, брата протоиерея Михаила Диденко, служившего в его храме. Для этого пришлось одеть отца Андроника в мирскую одежду и укоротить волосы. Некоторое время он жил у Василия, туда приходила милиция, которая допытывалась у него, кто он, откуда, почему у него временные документы. Отец Андроник тяжело все это переживал: ему живо вспоминались заключения, допросы, лагеря. Он рассказывал об этом с большой скорбью. К тому же он был нездоров. В декабре 1962 года батюшка писал одному из своих духовных чад: «Я очень часто болею, и болезнь моя опасная… Может, приступ и излияние крови — и конец сей земной жизни. Но страшит меня загробная участь: если едва праведник спасается, а как нам явиться праведному Судии?»; «Я еще несу свой крест — болезни телесные и душевные. Я еще не состою в здешней прописке. Простите и помолитесь». В 1964 году он ездил на лечение. Волокита с пропиской продолжалась три года, наконец его все же прописали.

Образ жизни, служение, духовный облик

Отец Андроник проживал в своей хижине и часто приезжал в храм Святого Александра Невского. Здесь батюшка помогал владыке, насколько позволяли силы: сослужил ему, исповедовал, вынимал частицы из просфор, принимал посетителей. Во время молебнов, панихид, которые совершались после литургии, отец Андроник молился в алтаре. Как и в Глинской пустыни, для приезжих он служил молебны о путешествующих.

После службы народ долго не расходился, ждал у церковных дверей отца Андроника, чтобы взять благословение, услышать хоть слово, прикоснуться к его облачению. Идя от храма, отец Андроник обычно прятал лицо в капюшон. Старушки окружат его за благословением, он руками машет: «У схимника рук нет, рук нет» — и пробегал.

По окончании богослужения и всех треб он, уединившись, читал Евангелие. Обедал отец Андроник всегда вместе с епископом. После обеда обычно находился в часовне во дворе храма: немного отдыхал, затем до вечернего богослужения принимал посетителей. Когда часовня была занята (там проходили крестины и спевки архиерейского хора), батюшка находился в храме на хорах. Он просил для себя одну из комнат храма, которая освободилась после смерти жившей там монахини Марфы, однако ему отказали. Как правило, приехав в храм, отец Андроник оставался там на двое-трое суток (он причащался каждые субботу и воскресенье, а также в праздники); тогда он ночевал на хорах.

Ночами он много молился. К молитве у него была любовь необыкновенная: сколько ни молился, все ему было мало. «Как иные бывают жадные до денег, так батюшка был жадный до молитвы», — вспоминала монахиня Андроника (Пискурева), его духовная дочь. Он келейно совершал все службы по уставу Глинской пустыни, а в перерывах читал Псалтирь. Для этого ему специально присылали некоторые книги; например, в одном из писем батюшка просит прислать книгу с каноном Матери Божией 8-го гласа из Глинского повечерия. В келье под стеклом в рамках у него висели два листа бумаги: на одном — слова Иисусовой молитвы, на другом — стих псалма: Да не возглаголютуста моя дел человеческих (Пс 16,4), которые напоминали ему и невольно указывали приходящим его внутренний подвиг: безмолвие и молитву.

В сопровождении отца Павлина батюшка посещал святые места Грузии. Он побывал в патриаршем соборе Свети Цховели, где находится хитон Господень, в древней столице Грузии Мцхете и монастыре Самтавро, где жила святая равноапостольная Нина, в монастыре Святой Нины близ города Сигнахи, где под спудом находятся ее мощи. Во время поездок по Грузии батюшка восхищался ее красотой. «Это Палестина! Это Святая Земля!» — восклицал он, исполненный радости.

Он поддерживал связь с отцом Серафимом, служившим в Сухуми: ездил к нему повидаться каждый год. Они хотели сохранить единство братии монастыря, ныне разбросанной по всей стране. Батюшка также переписывался со многими духовными чадами, наставлял их, нередко отправлял и принимал посылки. Поздравлял с церковными праздниками — кратко, но всякий раз по-новому. «Христос Воскресе! Воистину Воскресе! Видимый и невидимый мир светло празднует праздник Воскресения Христова. Вот и я вас, дорогое чадо… поздравляю с великим праздником Воскресения Христова».

Свой трудовой образ жизни батюшка, видимо, считал отдыхом. В одном из писем духовному чаду он писал: «Я очень благодарю за ваши заботы обо мне грешном паче всех человек. Вы все учитесь и работаете, а я ничего не работаю…» В письме к своим духовным чадам-священникам, находившимся в Троице-Сергиевой лавре, он благодарил за посылки и жаловался: «Одного — смирения и терпения — нет. Помолитесь, чтобы быть мне истинным монахом и служителем Божиим, днем и ночью иметь память смертную и истинное смирение, его же сатана трепещет, и послушания. Я проверяю свою совесть и нахожу, что я это все потерял и живу в рассеянности и небрежении о своем спасении; все стараюсь положить начало и не кладу, а смерть уже очень близко, так и паки я вас всех молю: сотворите обо мне грешном молитву у Преподобного». И в других письмах встречаем похожее; этот маститый, многое переживший, всеми уважаемый старец, обладавший явными благодатными дарами, прозорливец, чудотворец, жаловался на свои немощи, писал о страхе перед кончиной и судом Божиим.

Пастырство

В Грузии отец Андроник продолжал свое пастырское служение. Сюда, как и в Глинскую пустынь, ехали со всей страны за советом. Как и прежде, он наставлял в духовной жизни, помогал в разрешении жизненных вопросов. К нему ехали иноки Глинской пустыни, других монастырей, священнослужители, учащиеся духовных школ, миряне. Благодаря служению его и владыки Зиновия Александро-Невская церковь всегда была переполнена, тогда как другие храмы, даже знаменитый Сионский собор, стояли полупустые. «Отец Андроник был для меня единственный, которому я могла со всей искренностью и полнотой исповедаться», — вспоминает К.З. Нуцубидзе. Это побуждало других иерархов и священников Грузинской Церкви ревностнее относиться к своему служению.

В пастырстве отца Андроника тесно переплетались его духовная, житейская опытность и сверхъестественные благодатные дарования. Однажды к нему приехал юноша Михаил Мищенко из Чернигова. Он хотел поступать в Московскую духовную семинарию, но его не отпускали с черниговского завода, где он работал, а епархиальное начальство поэтому не давало рекомендацию. Батюшка сказал: «Езжай в Чернигов, напиши заявление об увольнении и оставь его на заводе — не жди, пока тебя уволят, езжай в Сергиеву лавру. Тебе дадут послушание, потрудись в монастыре, и монастырь даст тебе рекомендацию в семинарию и академию. Закончишь и меня благословлять будешь». Юноша так и сделал. Впоследствии он поступил в лавру, был пострижен с именем Кронид, а позднее стал епископом Днепропетровским и служил панихиду на могиле батюшки.

Старец не оставлял приходящих без устного назидания. Как и прежде, он учил страху Божию, смирению, молитве. Особенно предостерегал от гордости и осуждения. В беседе с духовным сыном рассказывал, что знал монаха, который был кроток и тих, а когда осудил, благодать отошла от него и попущением Божиим для вразумления он впал в грех. «Как страшно, Боже мой, как страшно! Осуждая других, грех берем на себя. Не надо осуждать, не надо», — говорил он. Часто приводил слова Господа: Не осуждайте, да не осуждены будете (Лк 5,27]. Также говорил: «Кто рано кушает, поздно кушает, много кушает или мало кушает — каждого создал Господь. Пусть кушает или не кушает — не надо судить их». В конце исповеди часто спрашивал: «Всем и всё прощаешь? Всем всё прощай!» Встречая в другом осуждение ближнего, мог резко оборвать собеседника: «Какое тебе дело до чужих грехов? Ты себя исправить не можешь». Или мог сказать: «Я тебе не верю». Если с ним начинали спорить или посещение затягивалось, он отходил к аналою с Псалтирью, иногда закрывал глаза и опускал голову на руки.

Старец не интересовался тем, что происходит в мире, и все свои силы направлял на внутреннее делание. Также и внимание приходящих к нему он старался направить на внутреннюю жизнь. Монахам он желал «спокойного, мирного иноческого жития». Учил постоянно бодрствовать и пребывать в молитве, не уклоняться от исполнения молитвенного правила, постоянно помнить о часе смертном: «Разумно проводите жизнь свою, живите целомудренно и чисто, кайтесь, чтоб не постигла вас внезапная смерть и страшный гнев Божий. Многие легли спать и не встали. Так и мы, ложимся и не знаем, встанем утром или нет». По поводу неприкаянного состояния монахов после разгона монастыря он говорил: «Пусть не страшит вас мысль о трудности и тяжести жизни в мирских условиях, в городах, других различных местах, ибо путем многих скорбей мы должны войти в Царство Небесное». «Не место освящает человека, а человек место. Где монах, там и монастырь. Живите по-монашески, и будет вам монастырь».

Священников он наставлял относительно их пастырской деятельности. Он не советовал благословлять излишне частое — каждодневное — причастие, рекомендовал причащаться раз в месяц: «Каждый день причащаться может схимник, монах больной, седмичный священник». При этом «нужно приготовиться к причастию, отсекать своеволие, чтоб причастие было во спасение, а не во осуждение». Священникам советовал почаще каяться, исповедоваться, хорошо — каждый день. Говорил, что в храмах не должно быть ковров с изображением крестов; что недопустимо совершать литургию на соках; что во время литургии обязательно должны гореть свечи на престоле и жертвеннике.

Он охотно благословлял желающих поступать в духовные школы. Очень почитал две профессии: врача и священника. Первый лечит тело, второй — душу. Учащихся духовных школ наставлял: «Изучайте Закон Божий, изучайте заповеди Его и живите по ним, ибо Господь сказал: кто любит Меня, заповеди Мои соблюдает, а кто не любит Меня, заповедей Моих не соблюдает. Имейте сердце и душу чистыми. Пастыри Церкви — проповедники христианской истины не словом только, но и делом. От пастырей требуется хорошее знание своих обязанностей. Если будете соблюдать заповеди Божии, Господь вас не оставит».

Сохранились некоторые письма отца Андроника его духовным детям. Часть из них изданы, но писем было намного больше. Письма отца Андроника зримо передают его духовный облик. Они краткие, написаны языком простым, безыскусным. Касаются вещей больше бытовых: благодарности за посылки, просьбы, поздравления. О духовном говорится совсем чуть-чуть, штрихами. Ясно чувствуется глубочайшее смирение старца, который как бы стеснялся кого-то чему-то учить. Однако при всей краткости писем чувствуется любовь старца к своим чадам, задушевность, теплота, нежность. Он не скупится на ласковые слова: «сыночек», «родненький», «многовозлюбленный»; себя называет «старчик», «папа», «дедушка». И те краткие духовные наставления, которые он дает, при всей своей традиционности по смыслу, обладают неповторимым своеобразием, присущим одному отцу Андронику: «Дети, любите друг друга, и Бог любви будет всегда с вами и у вас»; «Духовный и возлюбленный мой, родной сыночек… Не скорби… Господь — сердцеведец, призови Его крепкою сердечной верой, и Он, Всеблагий, всегда тебе поможет. А больше всего старайся и дела, и жизнь свою предавать всецело святой воле Божией. Буду молиться за тебя, родной, но ты и сам приложи свой посильный труд к этому делу».

Много строк его писем посвящено скорбям, искушениям, которые он уговаривает принимать как от руки Божией: «Кого Бог любит, того и наказует»; «Мужайтесь, и да крепится сердце ваше среди докучливых и иногда устрашающих искушений. Добро всегда иметь Господа пред собою и в Его присутствии находиться в непрестанной молитве… Господи, посылаешь ми скорби, прошу: пошли и терпение»; «Матерь Божию нужно просить, Она никогда не оставит. Только нужно крепко веровать»; «Радуйся во искушениях, которые будут попущены тебе, при посредстве их приобретается духовный плод»; «Получил ваши письма, из которых узнал о ваших скорбях. Не скорбите, дорогие чада. Вы, отче И., продолжайте свое дело по-прежнему, и молитва вернется, а вы, о. М., почитайте акафист Божией Матери «Утоли моя печали», святителю Николаю сколько раз сможете, и все будет хорошо».

В своих письмах он наставляет христиан не забывать обеты, данные при крещении, постриге, рукоположении, и помнить «последняя твоя», возбуждая этим страх Божий и ревность ко благочестию: «Дай, Господи, нам всем оправдать этот святой сан и помнить те слова, при рукоположении данные, когда святитель вручал часть святого Агнца. Возьми этот залог и сохрани его цел и невредим, о нем же будеши истязан во Второе и страшное Пришествие Господа нашего Иисуса Христа… Когда служите обедню, помните всегда эти слова: Святая святым!» Призывает быть примером для других: «Будьте послушны Господу и исполнители церковных и святоотеческих установлений и своих обетов, чтобы, взирая на вашу жизнь, ближние смогли бы по примеру вашему приобрести души свои для вечности непорочными». Однако он призывает к благоразумной рассудительности, советует умерять чрезмерный телесный подвиг, вредящий здоровью. «Вы себя не морите голодом, вы очень слабые. Посылаю я вам 10 рублей на поддержку вашего здоровья, до общего котла маленько добавляйте завтрак и ужин. Как вас Господь вразумит, так и поступайте». Пишет монаху: «Сожалею вашему слабому здоровью, я вам благословляю кушать то, что прикажет врач, хотя бы и мяса, а если не будешь выполнять диету, значит, будешь злоупотреблять здоровьем»; «Прошу тебя как родного сына: береги свое здоровье и употребляй ту пищу, какую прописывают врачи. Пост не для больных, а для здоровых».

Учащимся в духовных школах советовал: «Да поможет вам Щедродавец Господь и Сама Царица Небесная преуспевать в премудрости Божией и науке познания самого себя, ибо это есть наука из наук и академия из академий. За многим не гонитесь, чтобы не возгордиться, а малого не опуская, да четочку всегда читайте. Помоги вам Царица Небесная… преуспевать во спасительных подвигах ваших»; «Дорогой мой… прошу: вы себе давайте хотя маленький отдых. Вы очень устаете в своей учебе и в послушании, но вам Господь поможет понести свой крест». В молитвенном делании призывает также умерять себя и сообразовываться с условиями: «Правило монашеское — на ваше усмотрение. Я лично не связываю им никого, а особенно вас, учащихся: довлеет вам учение, и когда бывает минута свободная, занимайтесь Иисусовой молитвой непрестанно. Это все заполнит правило». «О зачетах не скорби: Господь — Сердцеведец, призови Его крепкою сердечною верою, и Он, Всеблагий, всегда тебе поможет. А всего больше всегда старайся и дела, и жизнь свою предавать всецело святой воле Божией»; «Сейчас у вас самый серьезный период занятий — это экзамены. Помоги вам Господи и Матерь Божия со всеми святыми успешно закончить учебу и устроиться в дальнейшем, как будет Его святая воля».

Он трогательно заботился о своих духовных чадах: спрашивал об их здоровье, успехах, давал советы относительно этого: «Я смущаюсь, что вы меня не известили о вашем приезде на место. У меня всякие мысли, дорога очень опасная, и все беспокоюся, как они доехали»; «Прошу — почаще вы мне о себе извещайте, как ваше драгоценное здоровье и как ваша учеба»; «Я на вас маленько обиделся, что вы совсем меня забыли, ничего о себе не извещаете».

По-прежнему важнейшее значение в пастырстве старца занимает молитва. Он молится обо всех своих духовных чадах, просит их взаимных молитв, в этом полагает основу их общего спасения: «Имена ваши всегда записаны в сердце моем, и пред лицом Бога всегда молюся о вас».

Старец строго относится к исполнению иноческих обетов. На вопрос о покупке дома для монаха отвечает довольно резко: «Я лично против этого, а там как хотите. Простите, не тот монах, кто имеет дом, а тот монах, у которого нет ничего». Впрочем, после разъяснения обстоятельств немедленно смягчается: «Дело выяснилось, что дом хотят купить не для него, а для женщин. Так в этом деле я ничего против не имею. Смотрите сами, вам там видней».

В редких случаях письма старца к близким духовным чадам-священникам содержат нечто скрытое, таинственное, ведомое только старцу и его адресату. Только что рукоположенному иеромонаху пишет после общих наставлений: «Передаю 1 пасхальное яйцо, 3 конфеты, 3 апельсина — это есть тайна». В другой раз: «Вы, отче, просите великое дело: это не по моей скудости и убожеству, но по милосердию Всевышнего, и получите в свое время, по вашей вере буди вам»; «Прошу прощения, что я вам пообещал исполнить вашу просьбу, но я это не могу выполнить из-за своей болезни, я очень слабый, голова моя не соображает, что я делаю… прошу я вас, как сына, вы сами это сделайте, что мне было поручено. Это есть благословение свыше, чтобы вы сами это сделали, и будет это все тайно, я ее принимаю как свое духовное чадо».

Большое значение в своих письмах отец Андроник придает послушанию. Он пишет: «Послушание — рай, ослушание — ад»; «Боже вас сохрани, и не подумайте никогда оставлять послушание без законной причины; если вы больные, то ваши начальники видят, и они сами вам помогут в вашем послушании». Жалуется на своего духовного сына, ведущего себя своевольно, без благословения, беспокоится за его душу, молится за него, но все предает в руки Божии: «Это его привела своя воля… Но что же, бывает ошибка, это — на большее его вразумление: много было гордыни, и Господь смирил и дал познать свои недостатки. Но будем молиться, да Господь его вразумит и наставит быть истинным монахом».

Интересны советы старца о выборе жизненного пути. Избравшему, по-видимому, монашеский путь он пишет: «Я очень рад вашему пути, что вы избрали. Дай, Господи, чтобы вы его и оправдали. Молитесь, и Господь не оставит тех, кто вопиет Ему день и ночь о своем спасении. Как сказано при пострижении: «Отец и мать оставят, но Я никогда не оставлю любящих Мя и творящих волю Мою и заповеди Моя…"» Затрудняющемуся в выборе пути старец пишет: «Вы не скорбите, но предайтесь воле Божией, как Он управит вашей жизнью, так будет… Как сказано: Без Мене не можете творити ничесоже. Крест, который приготовлен вам, и должны его понести, только чтобы это было не от вас, но по воле Божией. Один путь тернистый, но и другой тоже, все может случиться, но мы должны избирать лучший и удобоносимый крест жизненный, как сказано: не все в монастыре спасутся и не все в мире погибнут, но получит каждый по делам своим».

Один из духовных детей просит у старца благословения на отчитку. Отец Андроник пишет: «Ты спрашиваешь благословение на вычитку. Отвечаю: на твое усмотрение, только помни пример нашего отца И., который и до сих пор очень и очень страдает. Ведь это дело очень тяжелое. Вот так смотри, на твое усмотрение». В других письмах он не благословляет отчитку или говорит: «пока рановато».

Батюшка часто поздравляет своих духовных детей с церковными праздниками. Его поздравления отличаются неповторимым своеобразием — они не формальные, но искренние, радостные, полные глубокого переживания празднуемого события: «С великой радостью поздравляю Вас с наступающими святыми праздниками Рождества Христова, святым Богоявлением и новолетием. Дай, Господи, встретить нам сии высокоторжественные праздники в духе смирения, терпения и воздержания. Будем просить Господа Бога, да возродит Он в наших сердцах эти добродетели»; «Молитвенно приступим к Божественному Младенцу Христу и поклонимся в яслех Лежащему. Мы ощутим радость в сердце, и эта радость как прикосновение благодати Господней озарит нашу жизнь небесным светом»; «Поздравляю я вас со Святой Четыредесятницей. Желаю я вам эти святые дни провести в особом чувстве покаяния, а также и в телесном здравии»; «Испрашиваю у вас… и у всех моих чад прощения и посылаю вам Божие благословение на Великий пост. Это время истинно дорогое для верующих, умеющих поститься как должно, в духе христианском, монашеском. Желаю вам, мои родные, чтобы это время послужило вам и нам к душевной пользе и спасению, а также желаю вам встретить радостно святое Христово Воскресение»; «Христос Воскресе!.. С сердечною радостию поздравляю вас с великим праздником Воскресения Христова… Дай Господь, чтоб в сердцах наших всегда была Пасха, чтоб Небо всегда было открытым для вас, чада мои, чтоб вы истинно были сынами Неба»; «Поздравляю тебя с днем Ангела и желаем тебе Соломонову мудрость и Давидову кротость». После праздничных пожеланий здоровья, успехов в делах обычно добавляет: «А главное, спасения души».

Отец Андроник имел великое благоговение перед Божией Матерью. Одно из его писем с поздравлением с праздником Благовещения против обыкновенной краткости содержит целую проповедь на этот праздник: «Завтра суббота — праздник Благовещения. Поэтому я спешу вас поздравить с этим величайшим событием, хотя мое поздравление опоздает, но все равно таинство воплощения Сына Божия совершилось для нашего спасения на все времена. «Радуйтесь, земнородные, радуйтесь особенно верные души христианские, но радуйтесь с трепетом перед величием таинства”. Если посмотреть на образ Приснодевы, то мы увидим, как Ее лик сияет дивными добродетелями и совершенствами. А ведь и Она человек. Что же возвысило Ее на такую несравненную высоту? Отвечает один богомудрый проповедник: три величайшие добродетели — смирение, чистота и пламенная любовь к Богу, чуждая всякой любви земной. Она Сама исповедует, что «Господь призрел на смирение Рабы Своея». Следует и нам возлюбить и глубоко насадить в сердце боголюбезное смирение, а также стяжать всеусильными трудами чистоту сердечную — постом, молитвами, богомыслием, послушанием и достойным причащением Святых Таин и возлюбить всем сердцем Бога и Творца и Спасителя нашего. А если возлюбим Господа, то и в нас возвеличится Господь и возвеличит и нас, как говорит от лица Его Церковь: «Прославляющих Мя прославлю”».

Чудеса

Ночами отец Андроник молился. В конце 1960-х годов был такой случай. В храме вместе с отцом Андроником ночевал староста. Он задремал и, проснувшись, видит, что свечи горят и храм наполнен молящимися. У него мелькнула мысль, что он проспал и двери открыли без него. Посмотрел на часы — два часа ночи. Проверил ключи — на месте. Еще раз, со страхом, посмотрел в храм, но уже никого не было — лишь батюшка Андроник со свечкой стоял на молитве.

Как и прежде, явно проявлялся у старца дар прозорливости. Так, он предсказал клирику храма Святого Александра Невского священнику Павлу Косачу, что тот не станет настоятелем храма, хотя, казалось бы, все к тому шло. После смерти Святейшего Алексия I (которую старец встретил со скорбью) многие ожидали, что патриархом станет митрополит Никодим (Ротов), однако старец провидел, что этого не будет. Когда спрашивали, ехать в Россию или оставаться в Тбилиси, обычно советовал возвращаться. Говорил: «Сейчас, слава Богу, дороги открыты, а будет время — границы поставят. Захочешь повидать детей — и не сможешь». Тогда это было непонятно, а после так и вышло. Одной женщине отсоветовал выходить замуж: «Сестра, лучше быть одной, а то женятся, поживут два-три месяца, да такое натворят!.. А ведь как ангел: не курит, не пьет. Можно замуж, но надо смотреть, чтобы твой избранник причащался, а так — для чего?» Она послушалась, замуж не вышла. Ее избранник женился на другой, а через два месяца сбросил свою жену с балкона, так что она разбилась насмерть.

Мог старец отреагировать на мысль, подойти, ответить. Было много и других чудес.

Взаимоотношения с митрополитом Зиновием

Владыка Зиновий очень уважал старца. Уже в 1963 году, тайно от батюшки, он решил возвести его в сан архимандрита. Он поручил иеромонаху Павлину привезти в дом, где жил батюшка, облачение и митру и организовать там совершение молебна и обедницы. В назначенный день ожидали приезда митрополита. Приехав, он благословил отцу Андронику облачиться в фелонь и епитрахиль и начинать обедницу. Во время службы владыка просит подать митру, берет ее, подходит к батюшке, надевает на него и говорит: «Аксиос! Вы возводитесь в сан архимандрита». Батюшка изумился, обомлел и сказал: «Владыка, что вы сделали, я недостоин этого». В этот момент его сфотографировали.

Эта награда, однако, принесла старцу не радость, а какое-то смятение, он даже заболел. Это был первый и последний раз, когда отец Андроник служил в митре — больше он никогда ее не надевал.

Старец также глубоко почитал митрополита. «Владыка Зиновий прошел через всю жизнь и, как алмаз, не имеет ни одного пятна», — говорил он. Для него было большой радостью молиться рядом с таким архиереем, он получал великое утешение от духовного общения с ним: «Молился на Успение за всенощным бдением и литургией у владыки. Это мне Пасха. Спаси его Господи, он меня не забывает… Сколько мне радости, что Господь меня сподобляет помолиться в церкви со святителем нашим».

Однако иногда старец мог и поспорить. Например, он настоял на том, чтобы владыка рукоположил во священники отца Вениамина Селиванова, хотя тот первоначально медлил с этим. У них бывали споры по поводу того, как в данный момент применять к людям строгость церковных канонов. Отец Андроник всегда тяготел к снисхождению к человеческой немощи. Когда к нему кто-то обращался по общецерковным вопросам, он обычно направлял вопрошавшего к владыке, на личные же духовные вопросы отвечал сам.

Мог попросту протянуть владыке богородичную просфору со словами: «Надо дать чтице», — и митрополит послушно благословляет чтицу. «Владыка и старец как два послушника. Слушали друг друга, любили друг друга. Любо-дорого было смотреть на наших отцов», — вспоминали их духовные чада.

Последние дни жизни, кончина

Жизнь отца Андроника в Тбилиси была небеструдная и небезоблачная. Отношения с монахиней Евгенией, жившей в доме, во дворе которого была хижина отца Андроника, были непростые: она иногда сама распоряжалась тем, кого из посетителей к нему пускать, кого не пускать, не считаясь с его мнением. В храме он был бесприютен: комнату ему не дали — отдыхал в часовне, из которой в любой момент могли попросить, на хорах, где было неуютно. Однажды ночью в храм забрались воры, обобрали свечной ящик и сильно напугали отца Андроника. После этого он боялся ночевать в храме один. Писал: «Господь меня избавил от их рук. Я слыхал, когда они ломали решетку в окне, на меня это очень повлияло, и совсем мало соображаю, что делаю». Участие в долгих, возможно несколько помпезных архиерейских трапезах, вероятно, бывало ему в тягость.

Давали себя знать старческие немощи, болезни. В письмах он часто жаловался на здоровье, особенно на голову и ноги: «Мое здоровье все слабеет, силы уходят, еле я двигаюсь»; «Я все слабею и болею, наверно, уж и вечер близко. Господи, да будет воля Твоя!»; «Наступила уже дряхлая старость, и хотелось бы приободриться, но не тут-то было».

Была такая история. Однажды батюшка ехал в поезде со священником Павлом Косачом, служившим в храме Святого Александра Невского. Отец Андроник вышел из своего купе в туалет. Возвращается, а купе все одинаковые… И он давай стучаться в каждое: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий…»

Болезни настигали и сподвижников старца. Он писал: «Мы уже состарились. Владыка часто болеет, отец Серафим (Романцов. — Л.П.) живет только на уколах, всего его искололи. Я тоже чувствую себя неважно, живу на диете, кушаю одну гречневую кашу, очень опухаю, но да будет воля Божия на всё». Вместе с отцом Вениамином и отцом Филаретом батюшка ездил в Сухуми соборовать отца Серафима по его просьбе. Временами старец хотел переехать к нему в Сухуми. Тот не раз спрашивал у приезжавших: «Ну как там Андроник? Еще ноги-то волочит?»

Однажды старец попросил у владыки отпустить его в Жировицкий монастырь, куда его приглашали. Тот не благословил, и старец послушался. «Не моя воля», — сказал он. Батюшка часто поговаривал: «Ин тя пояшет и поведет, аможе не хощеши». Однако старец ни на что не роптал, крест свой нес как подобает христианину и, как замечал его бывший келейник отец Павлин, всегда радовался. Его также приглашали на родину родственники, но он не согласился, сказав, что от родины его могилка будет далеко-далеко.

Много лет ведя суровую и скорбную жизнь, украшенный сединами и добродетелями, отец Андроник достиг маститой старости и приближался к исходу. Он часто говорил своим духовным детям: «Вручаю вас Матери Божией. Она вас не оставит. Она вас избрала, Она и спасет вас». В письмах писал: «Может, скоро помру, то поручаю вас всех Божией Матери»; «Да хранит Она вас всех Своею милости ю от врагов видимых и невидимых».

Последней для отца Андроника стала служба 8 ноября, в день Архистратига Михаила. За литургией он причастился Святых Таин и после отдыха в часовне направился к вечерне. Его встретил католикос-патриарх Давид, который приехал посетить митрополита Зиновия. Благословляя батюшку, он сказал: «Отец Андроник, я благословляю вам во время участия в богослужениях надевать митру». «Я же схимник», — отвечал батюшка. «Я благословляю», — повторил Святейший. Вечером батюшка поехал в свою хижину. Там он рассказал духовному сыну отцу Павлину об этом разговоре, заметив: «Я нигде не надевал ее и не могу…»

На следующий день, во время чтения утренних молитв, батюшка стал говорить невнятно и сбивчиво. Вскоре у него отнялась речь: он едва сказал, что ему плохо, и его уложили в постель. У него отнялась левая сторона тела. Тяжелое состояние продолжалось около трех дней. Митрополит Зиновий ежедневно навещал его. Эти дни при нем постоянно находились его духовные дети игумен Павлин и иеромонах Вениамин. Многие думали, что он при кончине. Но после трех дней ему стало легче. При нем дежурили, сменяя друг друга, иеромонах Вениамин и иеромонах Филарет. После этого у него восстановилась речь, хотя не совсем чисто, но паралич левой стороны тела продолжался до самой кончины. Он продолжал лежать. Когда его пытались поднять, он сказал: «Положите, положите», — видимо, было ему плохо. Некоторые говорили, что отец Андроник, который по милости не давал на исповеди епитимьи, теперь сам несет епитимью за чужие грехи.

Письма он писать не мог: писали отец Вениамин и отец Филарет под его диктовку или от себя, пересказывая состояние и слова дедушки. Писали с его слов: «Четвертый месяц лежу на спинке»; «У меня ножки стали отходить, появились сильные боли, особенно когда к ним бывает прикосновение. Левая рука немного чувствует проявление боли, но такая же, в таком состоянии, вялая как плеть. После 25 дней болезни появился аппетит, но все по-прежнему: так же лежу на спине. Очень надоело быть в таком положении. На все воля Божия!»

Отец Андроник переносил болезнь без ропота. Чувствуя, что не поправится, он отказался от врачебной помощи, но часто прибегал к Таинству елеосвящения и почти ежедневно причащался Святых Христовых Таин. Его продолжали посещать духовные дети, он принимал всех так же радостно, как и прежде.

С наступлением Великого поста батюшке стало немного легче. На первой седмице он пел ирмосы Великого покаянного канона: «Помощник и Покровитель», часто говорил: «Христос Воскресе!» Теперь никто не думал, что это его последняя песнь. Он часто просил отца Филарета и отца Вениамина читать ему что-нибудь из Священного Писания, святоотеческих книг и петь Божественные песни: «Царице моя преблагая» и другие. Однако старец чувствовал близость кончины. Он пригласил к себе владыку Зиновия и сказал ему: «Отхожу от вас к отцам нашим. Прошу вас, владыко, оберегайте иноков обители нашей, не оставляйте их, и вас Матерь Божия не оставит». Владыка заплакал, заплакал и батюшка. Затем он уснул.

Однажды, ухаживая за отцом Андроником, отец Филарет подумал: «Как же ты, батюшка… И сам мучаешься, и нам тяжело…» Отец Андроник ответил на его мысли: «Не беспокойся, отец Филарет, я долго не проживу». Незадолго до смерти он сказал: «Все, синодик мой кончается». У него было огромное количество записок с именами людей, которых он регулярно поминал на проскомидии. После его смерти эти записки перешли к отцу Филарету.

На третьей седмице ему вновь стало хуже, он отказался от пищи. 17 марта, в воскресенье, он целый день был в забытьи. Его не беспокоили. К десяти часам он открыл глаза и сказал: «Милость Божия все покроет». После, улыбаясь, он кого-то благословлял и опять погружался в крепкий сон. 19 марта он тихо сказал окружающим: «Я буду умирать». Вечером он уснул, пульс стал слабеть, дыхание утихать, на лице выразилось ясное и полное спокойствие. В шестом часу утра 21 марта 1974 года отец Андроник предал дух свой Господу. Лицо батюшки было светлым, как у живого. Дежуривший около него отец Вениамин разбудил отца Филарета и сказал: «Отец Андроник умер». Иноки, опрятав его тело в схимнические одежды, надели на него епитрахиль и старенькие поручи, которые он много лет хранил для своего погребения; затем в келье отслужили панихиду о новопреставленном и стали читать Евангелие.

21 марта гроб с телом почившего был поставлен в соборе Святого Александра Невского, где митрополит Зиновий совершил панихиду. Тело старца находилось в соборе до 26 марта. У гроба совершались панихиды и читалось Евангелие местными и приезжими священниками. На погребение съехалось духовенство со всех концов России, духовные дети старца. 26 марта митрополит Зиновий с собором духовенства совершил отпевание старца по монашескому чину. В нем участвовали около тридцати священников, присутствовал грузинский иерарх епископ Цилканский Гайоз, ректор Мцхетской духовной семинарии. Бывший насельник Глинской пустыни игумен Иларион (Приходько) сказал сердечное прощальное слово, в котором подчеркнул, что отец Андроник был человеком широкой души, глубокой веры и большим тружеником. Его сердце было исполнено любовью к каждому человеку, он жил не для себя, но для народа, поэтому к нему вполне приложимо наименование печальника душ человеческих. Затем гроб с телом старца был обнесен священнослужителями вокруг престола и процессия направилась к месту погребения — городскому Грмагельскому кладбищу. После литии тело старца при пении «Вечная память» было предано земле.

Просьба отца Андроника ко всем молиться о упокоении его души не была забыта. Многочисленные почитатели, духовные дети приезжали на могилу служить панихиды или просто помолиться о нем. Молящиеся приносили цветы, сажали розы на могиле, исполняя его просьбу. Батюшка многих просил приносить цветы ему на могилу, говоря, что они напоминают нам райские красоты.

К сороковому дню митрополит Зиновий устроил на могиле батюшки оградку и памятник с надписью на мраморе, а в самый сороковой день совершил заупокойную литургию и панихиду в сослужении духовенства, съехавшегося почтить память почившего. В этот день могилу старца посетил Святейший и Блаженнейший Католикос-Патриарх всея Грузии Давид V, который отслужил панихиду, затем положил на могилу красное яйцо и сказал: «Отец Андроник! Христос Воскрес! Мы знаем, что ты теперь в Царстве Небесном. Что отличало тебя в этой жизни? Ты не имел врагов, всех любил, и все любили тебя. Ко всем было открыто твое любящее сердце. Молись за нас, чтобы и нам получить небесную радость». Патриарх поблагодарил митрополита Зиновия за заботы по уходу за могилой, сказал, что отец Андроник отблагодарит его, утешил его и других скорбящих своих почитателей; даровал сан архимандрита двум глинским инокам.

После этого могилу отца Андроника посещали митрополит Рижский и всея Латвии Леонид (Поляков), архиепископ Крымский и Симферопольский Леонтий (Гудимов), многие священнослужители, монахи, миряне: они служили панихиды или просто молились о упокоении души старца и просили его молитв; некоторые брали землю с его могилы, которая приносила им утешение и исцеление.

Посмертное почитание и чудеса

Все, кто хорошо знал старца, не сомневались в его посмертной блаженной участи и дерзновении пред Богом. Кто мог, часто приходил к нему на могилу, чтобы молитвенно встретиться с ним, рассказать о своих нуждах, скорбях. Кто не мог, просил других зайти на кладбище и помолиться старцу. Владыка Зиновий часто посещал его могилу и приготовил место своего погребения рядом с ним (хотя погребен был по решению Синода Грузинской Церкви в храме Святого Александра Невского). Незадолго до смерти он говорил: «Скоро пойду к отцу Андронику». Схиархимандрит Иоанн (Маслов), находясь в скорбных обстоятельствах, просил отца Филарета и отца Вениамина: «Возлюбленные мои отцы, если будете на могилочке старчика нашего отца Андроника, то попросите его святых молитв и благословения для меня, в чем я весьма нуждаюсь».

Господь прославил Своего угодника: как при жизни, так и после смерти через него совершались явные чудеса.

Духовная дочь батюшки Мария Добродеева страдала от сильной боли в ноге, не могла ходить без палочки. Никакое лечение в Москве не помогало. Получив телеграмму о смерти отца Андроника, она с большим трудом приехала на отпевание. В храме у гроба батюшки она упала на колени и заплакала. Когда поднялась, нога совершенно прошла и впоследствии вообще не болела.

Монахиня Мария (Воронина) из красногорского Свято-Покровского монастыря сильно скорбела из-за смерти батюшки. На третий день после погребения ей приснился удивительный сон: «Вижу во сне отца Андроника в окружении Ангелов. Подбежала я, смотрю: батюшка в золотой одежде служит у престола. Он подошел ко мне, ударил по голове крестообразно и сказал: «Чего же ты плачешь? Передай братии и всем, что я вижу и слышу, — пусть всё говорят мне, я буду всем помогать. И тебя я слышу, не скорби. Пусть всё мне говорят”». И по смерти батюшка помогает своей молитвой всем приходящим и обращающимся к нему.

21 августа 2010 года в Рождества Пресвятой Богородицы Глинской пустыни схиархимандрит Андроник Лукаш был прославлен в лике местночтимых Украинской Православной Церкви Московского Патриархата.

Заключение

Сила Моя совершается в немощи (2Кор 12,9), — сказал Господь Своему апостолу. Эти слова ярко являют свое действие на всех православных святых, но на некоторых — в особенности. Схиархимандрит Андроник (Лукаш) с детства не отличался блестящими дарованиями, ценимыми миром. Он не имел знатного происхождения, большого роста и силы, особых способностей к учебе. Однако имел смирение, кротость и молитвенность, мало заметные миру, но ясно ведомые Богу. В ранней юности был он призван Господом в святую обитель, где под руководством опытных старцев, в трудах и молитвах сумел заложить прочное основание для дома своей души, которое впоследствии не смогли поколебать и разрушить никакие бури.

Видя его преуспеяние и настрой, Господь с ранних лет повел его путем скорбей. Он изведал армейское служение и плен у неприятеля. После уничтожения родной обители был в послушании у святителя, который достраивал дом его души. Затем пришла пора особо тяжких испытаний. Старец понес на себе тот крест, который несли его страна и Церковь. Он пережил два тяжелых заключения в бесчеловечных условиях советских лагерей, в промежутках между которыми скитался по стране без хлеба и крова. В лагерях он продолжал служить Богу, свидетельствовать о Христе — и кто знает, сколько людей обратились к вере, видя его жизнь?

Затем Господу угодно было воздвигнуть его на свещник. Во время Великой Отечественной войны была возрождена Глинская пустынь, куда вскоре и вернулся отец Андроник. В годы тяжких испытаний он сумел сохранить и преумножить в себе качества, заложенные в него родительским воспитанием и жизнью в святой обители. В этот период отец Андроник предстает перед нами духоносным подвижником, прозорливым старцем, чудотворцем, к которому за помощью едут со всей России. Благодаря ему и его сподвижникам монастырь становится одним из немногих островков истинного христианства, куда стремятся все жаждущие слышания слова Божия.

После этого Господь вновь посылает отцу Андронику скорби: Глинскую обитель закрывают, и последние годы своей тяжелой жизни — годы старости, немощей, болезней — он проводит в далекой стороне и тоже в непростых условиях. Однако и здесь Господь устраивает его жизнь, дает ему продолжать служение — свидетельство миру о Боге — и не отнимает Своих благодатных даров.

Удивительно, как сочетаются в этом человеке Божия сила и человеческая немощь. В обители и у архиерея он — подвижник, который трудится до седьмого пота и слушается каждого слова старцев. Однако мы не обнаруживаем в нем полной покорности обстоятельствам, отсутствия своих желаний: он, например, очень боится стать приходским священником, вероятно, считая себя неспособным или не предназначенным к этому виду служения, и постоянно просит владыку не ставить его на приход.

В тюрьме на допросах он не проявляет дерзкой, обличительной стойкости против своих обвинителей, характерной для древних мучеников и для некоторых из новомучеников российских, однако в главном — в вере — остается непоколебим. В Тбилиси он — известный на всю страну старец, прозорливец, чудотворец, изгоняющий бесов, — ужасно пугается воров, забравшихся в храм, так что потом болеет и боится ночевать один; теряется в вагоне поезда, так что ходит и с молитвой стучится во все купе. Все это может быть удивительно для нас, но едва ли удивительно для него, ничуть не сознающего себя великим старцем, но чувствующего себя старчиком, дедушкой, жалующимся своим духовным детям на телесные и душевные немощи, боящимся суда Господня за свои грехи.

Древние отцы предсказывали, что последние святые не совершат их подвигов, но за перенесенные ими скорби получат большие венцы. Осмелимся предположить: не оттого ли это смирение, которое они сумеют приобрести в этих скорбях? Отец Андроник в течение своей жизни сумел приобрести глубочайшее смирение, которое словом и примером сообщал другим. Его письма проникнуты этим смирением. Они очень незначительны по объему и количеству затрагиваемых тем, однако из тех крупиц скромных наставлений старца, которые в них содержатся, можно почерпнуть немало пользы.

Господь при жизни сподобил старца особых благодатных даров, а после смерти прославил чудесами. Его почитают, в силу его молитв верят все, кто знал его лично.

Мы ставили целью своей работы углубить и расширить имеющиеся жизнеописания отца Андроника. Нам удалось уточнить подробности биографии подвижника, используя архивные материалы, — главным образом архивы МВД и ФСБ. Благодаря этому уточнены некоторые факты его жизни: события после закрытия Глинской пустыни, служение келейником у владыки Павлина, заключение в Сиблаге, скитания по стране после заключения, служение в Перми и заключение в Севвостлаге. Знакомясь с протоколами допросов, мы полнее узнали о причинах арестов, заключений, поведении старца на допросах. Сведением воедино разнообразных воспоминаний о старце — как опубликованных, так и собранных нами — мы постарались несколько дополнить жизнеописание. С помощью привлечения писем и записок старца, а также определенной систематизации его письменных и устных наставлений мы стремились создать более полное представление о его духовном облике и пастырской деятельности, представить его личный вклад в святоотеческое учение Церкви. Приводя исторические справки по разным разделам истории (церковная история XX века вообще, история монашества, история Глинской пустыни, история мест заключения в Советском государстве), мы постарались придать жизнеописанию некоторую объемность и большую смысловую наполненность.

Сделать удалось не все, что хотелось. Недостаточно проработан последний этап жизни старца — тбилисский. Это возможно исправить с помощью привлечения дополнительных воспоминаний очевидцев, живущих в Тбилиси. Кроме того, вероятно, оценка поведения подвижника на допросах нуждается в доработке людьми более компетентными в этом вопросе.

Надеемся, что своей работой мы внесем лепту в скорейшее общецерковное прославление этого подвижника благочестия XX века.