Принцесса Грамматика или Потомки древнего глагола

ГЛУПЫЙ КОРОЛЬ

Жил-был глупый король, у которого женой была умная королева. Умную королеву немножко смущало то, что она жена глупого короля, но утешалась она тем, что жена глупого короля — все-таки королева, а кто такая жена умного дворника? Дворничиха, не более того.

Однажды глупый король решил пойти войной на другого короля, не глупого, и захватить его королевство.

— Сколько раз я ему предлагал по-хорошему отдать мне королевство, — жаловался король умной жене. — Но он отвечал, что я ерунжу, что в случае чего я очучусь в незавидном положении. Но теперь я его убежу не словами, а превосходящей живой силой и техникой, я обезлюжу его королевство!

Умная королева понимала, что король не прав, потому что глаголы УБЕДИТЬ, ЕРУНДИТЬ, ОЧУТИТЬСЯ и ОБЕЗЛЮДИТЬ в первом лице единственного числа не употребляются. Но она не возразила глупому королю, понимая, что если возражать глупому королю, можно, чего доброго, перестать быть королевой.

— Да, конечно, ты не ерундишь, ты его убедишь и обезлюдишь его королевство, — соглашалась умная королева, употребляя, однако, эти глаголы в той форме, в какой они обычно употребляются. Грамматически она была права, хотя по сути глубоко ошибалась.

— Я его побежу! Побежу! — кричал ободренный ею король, и было неясно, победит ли он противника, или, напротив, от него побежит.

Это выяснилось лишь тогда, когда глупый король пошел войной на короля неглупого и не победил, а побежал, хотя готовился к совершенно другому. И неглупый король захватил его королевство, но, конечно, не обезлюдил его, потому что был неглуп и понимал, что глагол ОБЕЗЛЮДИТЬ в первом лице единственного числа не употребляется.

А умная королева перестала быть королевой, хотя очень умно угождала королевской глупости. Потому что нельзя без конца угождать глупости, самое умное угождение глупости в конце концов превращается в глупость.

Вы думаете, я чужу?

Нет, этого я себе не позволю. Хотя бы потому, что глагол ЧУДИТЬ не имеет формы первого лица единственного числа, а неправильное употребление слов приводит, как вы убедились, к весьма печальным последствиям.

КОВАРНАЯ БУКВА

Ох эта коварная буква Р, недаром ее многие не произносят!

Представьте себе, что вы живете в книге, где растут на дереве фиги, посреди страницы, которой правят царь и царица, и вам хорошо здесь жить, вы знаете, что вас почитают…

Почитают?

Как бы не так… Появится эта самая буква Р, и вас просто-напросто прочитают. Конечно, в книге это естественно, но кому не хочется, чтоб его почитали? Не просто прочитали, а окружили настоящим почетом и уважением?

Это хочется каждому, кто живет в книге, где растут на дереве фиги, посреди страницы, которой правят царь и царица. И потому каждый мечтает совершить какой-нибудь необыкновенный поступок, за который его можно будет по-настоящему почитать.

Поступок?

Только, пожалуйста, осторожней с поступками! Она уже тут как тут, буква Р, и поступок ваш немедленно превратится в пРоступок. Любой, даже самый хороший поступок, превратится в пРоступок, хотя проступки обычно не бывают хорошими.

Вы устали, вам хочется немного поспать. Вы заводите будильник, чтобы проснуться вовремя, и ложитесь поспать…

Берегитесь!

Вы легли поспать, но вам придется пРоспать, и никакой будильник вам не поможет. Потому что пока вы спите, буква Р не спит!

А когда вам хочется поиграть, это кончится тем, что вы пРоиграете. А когда сядете с кем-нибуть поболтать, наверняка пРоболтаете самое важное. Потому что тут же будет эта зловредная буква Р.

И можете не искать оправданий: любые поиски оправданий будут рассматриваться как пРоиски, и если даже вы решите в конце концов повиниться, вам придется еще раз пРовиниться, потому что она и тут не упустит случая, эта неумолимая буква Р.

Да, попасть с нею рядом — это значит: пРопасть. Навеки пропасть для книги, где растут на дереве фиги, для страницы, которой правят царь и царица…

Конечно, мне вы можете не поверить. Но тогда вам придется это пРоверить. На собственном опыте.

Я ИДУ ПО УЛИЦЕ

Я иду по улице и думаю:

Ну что это за слово — УЛИЦА! Как будто и небольшое, а в нем помещаются все улицы, какие есть на земле, потому что каждая улица называется УЛИЦА. И наша улица, и соседняя, и все улицы, какие есть на земле…

Я иду по улице и думаю:

Интересное это слово — Я. Всего одна буковка — и уже целое слово. И какое слово! Каждый может сказать о себе: Я! Сколько людей на земле, столько Я.

Поэтому Я никаких особых примет не имеет. Об УЛИЦЕ можно сказать: КРАСИВАЯ УЛИЦА, НАША УЛИЦА. А разве скажешь: НАШ Я? Или КРАСИВЫЙ Я? Ничего такого не скажешь, хотя обозначает Я человека. Пока не узнаешь человека, ничего не скажешь про его Я.

Потому что Я заменяет кого угодно (как и положено личному местоимению), а о том, кто заменяет кого угодно, ничего определенного нельзя сказать. УЛИЦА существует сама по себе (как и положено существительному), а Я только других заменяет.

Я иду по улице и думаю:

Какое хорошее слово — ИДУ! Можно идти по улице, можно идти по лесу или даже по горам. Хотя слово ИДУ не существует так, как существует УЛИЦА (его потому и не называют существительным, а называют глаголом), оно обозначает одно только действие…

В том-то и дело, что одно! А если мне надоест идти и я захочу остановиться? Я остановлюсь — и это опять будет действие. Побегу, поплыву, полечу — и все это будут действия.

Но пока я иду по улице и думаю:

Какое хорошее слово — ДУМАЮ! Оно обозначает действие, без которого ничего не узнаешь!

ПОЧЕМУ ЛОШАДЬ НЕ ЛЯГУШКА?

Лягушку назвали лягушкой от слова ЛЯГАТЬ, хотя она в жизни еще никого не лягнула. Назвали бы лягушкой лошадь — это было бы понятно, потому что лошадь лягается. А разве лягушка лягается?

Конечно, правильней было бы назвать лягушкой лошадь.

А лягушку тогда как назвать?

Она сидит в своем болоте, спокойно сидит и никого не лягает, такая смирная, безобидная…

Правда, не для всех. Пролетит мимо мошка — а она ее цап! Проползет букашка — а она ее цап!

Почему бы лягушку не назвать цаплей? Раз она не лягает, а цапает, может, лучше ее назвать не лягушкой, а цаплей?

А как тогда назвать цаплю? Она ведь тоже цапает не хуже лягушки. Причем, не кого-нибудь цапает, а лягушек. И если лягушку цаплей назвать, тогда не поймешь, кто же тут кого цапает…

Если мы лягушку назовем цаплей, а лошадь назовем лягушкой, они все могут запутаться, и лягушка, чего доброго, цапнет лошадь. Вот когда лягушке не поздоровится! Потому что лошадь по-настоящему лягается, хоть ее никто не называет лягушкой.

КОТЕНОК И МЕДВЕДЬ

Жил-был КОТЕНОК. Это был не настоящий котенок, а только слово, которое здесь написано.

Пошел он однажды в ЛЕС, тоже ненастоящий, и встретился с МЕДВЕДЕМ, тоже написанным. Приласкался КОТЕНОК к МЕДВЕДЮ, и стали они писаться так: КОТЕНОК МЕДВЕДЯ.

Удивился МЕДВЕДЬ:

— Раньше я был МЕДВЕДЬ, а теперь какая-то МЕДВЕДЯ. Такой страшный МЕДВЕДЬ — и вдруг МЕДВЕДЯ! Из-за какого-то КОТЕНКА несчастного!

— Это потому, что я к тебе приласкался, — объяснил КОТЕНОК. — Я стал твоим, поэтому ты изменился. Если б ты стал моим, тогда бы я изменился. Такое правило.

— Ну да?

— А ты думал! Стоит мне к тебе приласкаться, и ты уже изменяешься. Потому что я приласкался к МЕДВЕДЮ, а не приласкался К МЕДВЕДЬ. Стоит мне с тобой заговорить, и ты уже изменяешься, потому что заговорил я С МЕДВЕДЕМ, а не С МЕДВЕДЬ. И даже стоит мне о тебе подумать — и ты уже изменяешься, потому что подумаю я О МЕДВЕДЕ, а не О МЕДВЕДЬ.

— Что-то я с тобой много изменяюсь, — сказал МЕДВЕДЬ. — Иди-ка ты ласкаться в другое место.

КОТЕНОК вздохнул:

— Хорошо, я уйду. Но учти: ты опять изменишься. Потому что уйду я ОТ МЕДВЕДЯ, а не ОТ МЕДВЕДЬ. Такое правило.

— Значит, я опять буду МЕДВЕДЯ? — опечалился МЕДВЕДЬ. — Лучше ты сиди на месте, а я буду уходить, пока совсем не уйду, чтоб меня здесь не видели.

И МЕДВЕДЬ стал уходить от КОТЕНКА. И даже убегать от КОТЕНКА. И КОТЕНОК от этого изменялся, хотя оставался на месте и даже не двигался.

Кто-нибудь слышал, чтоб медведь убегал от котенка?

Смотря какой котенок.

И смотря какой медведь.

А главное — смотря что тут о них написано.

КВАРТИРА

Недавно в нашей КВАРТИРЕ ссора произошла. Буква И из нашей КВАРТИРЫ набросилась на соседнюю букву Т и потребовала, чтоб та уступила ей свое место.

— Я в алфавите в первом десятке стою, а ты всего лишь во втором десятке! — кричала буква И, да так громко, что наш ДВОР потерял букву Д, вследствие чего к нему пришлось вызывать милицию… — Так почему же здесь, в КВАРТИРЕ, я должна стоять сзади тебя?

— Потому что иначе у нас будет не КВАРТИРА, а КВАРИТРА.

— Пускай КВАРИТРА. Мы и в КВАРИТРЕ проживем, — продолжала кричать буква И.

Буква Б из АБАЖУРА упала на СТОЛ, отчего СТОЛ, превратившись в СТОЛБ, пробил потолок и залез в другую КВАРТИРУ (что, впрочем, было нестрашно, так как милиция уже была вызвана).

— Жить в КВАРИТРЕ — это бессмыслица, — сказала буква К, с которой начиналась вся наша КВАРТИРА, что накладывало на букву К определенную ответственность.

— Между прочим, ты в алфавите тоже стоишь сзади меня, — не растерялась буква И. — А тут — поглядите: захватила первое место!

ТРЮМО сдвинулось со своего места и въехало в ШКАФ, образовав ТРЮМОШКАФ, сооружение, быть может, и удобное, но слишком громоздкое для нашей КВАРТИРЫ.

— Если я стану сзади тебя, то у нас будет не КВАРТИРА, а ВАРТИКРА, — спокойно сказала буква К, свято веря в незыблемость этого аргумента.

— А почему нельзя жить в ВАРТИКРЕ? — спросила буква В, в которой этот вариант пробудил кое-какие надежды.

— Если мы займем места в алфавитном порядке, у нас будет не КВАРТИРА, а ААВИКРРТ, — сказала буква К, чувствуя ответственность за то, чтоб КВАРТИРА оставалась КВАРТИРОЙ, а не превращалась в какой-то ААВИКРРТ, не только неудобный для жилья, но даже неудобопроизносимый.

— А почему бы нам не жить в ААВИ… — обе буквы А так и не смогли произнести это лестное для них слово.

— А почему бы нам не жить в РРААВИ…

— А почему бы нам не жить в ТРРААВИ…

СТОЛБ выехал из верхней КВАРТИРЫ и, вернув АБАЖУРУ букву Б, опять стал нашим СТОЛОМ. ВОР, получив свою букву Д, стал прежним ДВОРОМ. Милиция наводила порядок…

КИТ ИЗ АЛФАВИТА

Всего три буквы, а вот взялись дружно, соединили усилия, и у них получился КИТ. Самое большое животное.

А рядом семеро трудятся — и в результате у них МУРАВЕЙ. Они уже и «ура!» кричат в середине слова (М — УРА! — ВЕЙ), а КИТ у них не получается. МУРАВЕЙ получается. Может, они не дружно берутся?

Берутся-то дружно, да не те, кому браться следует. Не тем братцам следует браться. Тут нужен братец К, братец И, братец Т — вот тогда у них КИТ получится. Если же братец И загуляет и его заменит братец О, то получится не КИТ, а КОТ, что далеко не одно и то же.

Очень важно знать порядок, в котором нужно выстраиваться. К — первый, И — второй, Т — третий. Запомнили? Чтоб не получился вместо КИТА ТИК — до того маленький, что помещается в самых маленьких часиках, да еще не один, а вместе с ТАКОМ: ТИК-ТАК, ТИК-ТАК…

Ну, и, конечно, в слове не должно быть ничего лишнего. У нас должен быть КИТ — почему же получился МОСКИТ? Захотелось украсить слово тремя лишними буквами? Но ведь москит — это не кит, он еще меньше муравья, хотя, может, и больше тика в маленьких часиках.

Отбросим лишние буквы, из них еще СОМ получится. И СОМ, и КИТ — если говорить коротко. А если длинно — всего лишь МОСКИТ. Так часто бывает, когда говорится лишнее.

РОЖДЕНИЕ СЛОВА

Строгий порядок букв в алфавите обретает смысл лишь тогда, когда его нарушают.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ ГЛАСНОЙ

Выкатилось О из алфавита и соображает, куда бы податься. В алфавите оно занимало среднее положение: шестнадцатое с начала, восемнадцатое с конца. А где конец? Где начало? Не поймешь. Чтобы это понять, надо быть, братцы, фило-о-о-о-о-о-софом…

— Покачусь-ка я в астрономию. Стану орбитой, пусть на мне планеты разные вертятся. У них там орбиты — точно такие, как я. — Так прикинуло О и — покатилось.

Посмотрели на него в астрономии сначала невооруженным глазом, потом через увеличительное стекло.

— По форме, — говорят, — вы нам подходите, только вот масштабы у вас маловаты. Не астрономические масштабы, прямо сказать. А в нашем деле нужны масштабы астрономические.

Выкатилось О из астрономии вне себя. Смотрите-ка: подавай им астрономические масштабы!

— Покачусь-ка я в химию. Стану обозначать кислород, и будут все мною дышать — не надышатся.

Взяли его в химию, и стало оно обозначать кислород. Компания подобралась серьезная: один обозначает азот, другой — углерод, третий — фосфор.

— А где ваш фосфор? — спрашивает О у того, который обозначал фосфор.

— Там же, где твой кислород.

— У нас тут все только обозначают, — объяснил тот, который обозначал углерод. — Не имеют, а только обозначают.

— Значит, на бумаге одно, а на самом деле другое? Но это же очковтирательство, самый настоящий обман!

И выкатилось О из химии. В математику покатилось. Там, по крайней мере, оно будет фигурой, эллипсом. Будут его со всех сторон измерять, доказывать на нем разные теоремы.

— Эллипс образуется сечением конуса плоскостью, а у вас какое образование? — спросили у него в математике. И, посовещавшись, направили его в арифметику, где как раз была вакансия нуля.

Что такое ноль? Грубо говоря, пустое место. Правда, он может удесятерить величину того, позади кого он стоит, но чтобы он удесятерял, стоя впереди, — это ему, братцы, не светит.

— Нет, — сказало О. — Это нам не подходит.

А что нам подходит? Мы всегда знаем, что нам НЕ подходит, а вот что нам подходит? Это трудный вопрос.

Выкатилось О из математики, в грамматику покатилось. А там как раз место для него нашлось: назначили его соединительной гласной.

Работа интересная: два слова соединять в одно, и опять же в центре стоять — дело привычное. Как в алфавите.

Послали О в сложное слово ЛЕСОСТЕПЬ. С одной стороны — ЛЕС, с другой — Степь, а посередине О, на самом лоне природы. Приятно на первых порах, но потом надоедает однообразие: все время с одной стороны ЛЕС, с другой — СТЕПЬ.

Бросило О эти степи и леса, перебралось в город. А в городе как раз в разгаре ДОМОСТРОИТЕЛЬСТВО, соединительная гласная позарез нужна. Условия средние: с одной стороны — ДОМ. Как ни говори, крыша над головой. Но зато с другой стороны — СТРОИТЕЛЬСТВО, довольно тяжелая работа.

Уж лучше пойти на МАСЛОЗАВОД, решило О. Там с одной стороны — МАСЛО, кто от него откажется?.. Хотя с другой стороны — ЗАВОД, значит, опять работа. А это, конечно, не то.

И, наверно, выкатилось бы О из грамматики, если б не подвернулось ему САМООБРАЗОВАНИЕ, удивительное слово. С одной стороны — ты САМ, а с другой — ОБРАЗОВАНИЕ. Можно подучиться, квалификацию получить. Чтобы как пошлют тебя в какой-нибудь ШЛАКОБЕТОН, сразу видеть, где ШЛАК, где БЕТОН, и уметь их не только соединить, но и отличить друг от друга.

КОГДА ЕЛИ НАШИ ПРЕДКИ?

Если б наши далекие предки пригласили нас на обед, мы бы ушли с этого обеда голодными. Потому что предки наши не ели во время обеда.

Когда же они ели?

Они ели ДО обеда. Они ели ПОСЛЕ обеда. А ВО ВРЕМЯ обеда они не ели. Это было не принято. У каждого времени свои порядки.

Вот мы приходим к ним на обед. Здороваемся. И что же мы слышим?

— Отдыхайте. Вот кончится обед, тогда поедим.

Или еще хуже того:

— Жаль, угощать вас нечем, все уже съедено. А сейчас извините: у нас обед.

И нам пришлось бы их извинить. Потому что у них ОБЕДОМ называлась не еда и не время еды, а время ДО и ПОСЛЕ еды. Время ОКОЛО еды. Потому что приставка ОБ- означала ОКОЛО.

Вот тебе и обед! Посидишь около еды, да так и уйдешь несолоно хлебавши.

А что наши предки называли ЗАВТРАКОМ? Ведь если вдуматься, ЗАВТРАК — это то, что нужно есть ЗАВТРА. А что есть сегодня? Неужели совсем ничего не есть?

В то время ЗАВТРА называли ЗА УТРА, то есть то, что наступает ЗА УТРОМ. Вот пройдет ночь, наступит ЗА УТРА, по-нашему — ЗАВТРА, и мы будем есть ЗАУТРОК, то есть ЗАВТРАК, как мы теперь говорим.

Если ждать этот ЗАУТРОК после вчерашнего ужина, то можно хорошо проголодаться. Потому что УЖИНОМ наши предки называли не ужин, а полдник — от древнего слова УГ, то есть «юг, полуденное время». Вот как у них было. Не знаешь, когда и поесть.

Хотя, конечно, предков легко критиковать: и ужин у них был не ужин, и обед не обед… А попробуй-ка сам пожить, чтоб твоя жизнь выдержала критику потомков. Только надо учесть, что судить они будут по нашим делам, а не по нашим завтракам, ужинам и обедам.

СЛАДКАЯ СОЛЬ

Тем, кто любит сладкое, хочется, чтоб все было сладким. И кислое было бы сладким. И соленое, и даже горькое было бы сладким.

Между прочим, кисель уже сладкий, хотя он должен быть кислым, потому что он — КИСЕЛЬ. Но кислое любят немногие, а сладкое — чуть ли не все. Поэтому кисель постепенно сделался сладким. Чтоб его полюбили, чтоб ходили за семь верст киселя хлебать, как это делают сейчас в известной пословице.

А соль? Почему бы и ей не сделаться сладкой? Чтобы все соленое стало сладким и чтоб никто не мог никому насолить, а если бы и насолил, то от этого было бы не солоно, а сладко…

Но соленое никогда не бывает сладким. А вот сладкое было сладким не всегда. Когда-то сладкое было соленым.

Тут, конечно, все дело в названии. Когда-то соленое называлось сладким. Только называлось сладким, а на самом деле было таким же соленым, как сейчас. Вот такая путаница, но это путаница только для нас, а древние люди прекрасно друг друга понимали. Они привыкли к тому, что когда просят сладкое, нужно давать соленое, и никто ни на кого за это не обижался. Им даже было вкусно. До того вкусно, что они стали называть сладким вкусное. Не соленое, а вообще вкусное. Они говорили:

— Какой сладкий квас! Какая сладкая вобла!

Квас был кислый, вобла соленая, но они были вкусными, поэтому о них так говорили. Потому что сладким стали называть все, что было вкусным.

А потом, возможно, многие пришли к мнению, что самый сладкий, то есть самый вкусный, мед или, допустим, сахар. Или конфеты. Или пирожные. И с тех пор только это вкусное стали называть сладким.

Теперь сладким называют только сладкое, а соленым — только соленое. Но слова СОЛЕНЫЙ и СЛАДКИЙ сохраняют прежние родственные отношения, потому что, как выяснилось, они происходят от одного и того же древнего слова. И СОЛЕНЫЙ радуется, когда кому-нибудь сладко живется, а СЛАДКИЙ радуется, когда кого-то называют солью земли. Ведь солью земли у нас называют самое главное, самое ценное. Люди, которые были солью земли, никогда не делали жизнь других людей солоней, а всегда старались, чтоб она была слаще…

МОЖЕТ ЛИ ОТЛИЧНОЕ БЫТЬ ПЛОХИМ

Теперь уже не может. Теперь уже отличное никогда не станет плохим. А когда-то была у него такая возможность.

Это было в те времена, когда только появилось на свет это слово — ОТЛИЧНЫЙ, когда оно образовалось от слова ОТЛИЧАТЬ. Образовалось — и сразу приобрело значение самого высокого качества. Все другие качества были похуже: либо хорошими, либо посредственными, либо вовсе плохими. А это качество было таким хорошим, что отличалось от всех. Поэтому его назвали ОТЛИЧНЫМ.

С тех пор ОТЛИЧНОЕ отличали от всего остального. ОТЛИЧНОЕ здоровье — от здоровья хорошего, посредственного и, конечно, плохого. ОТЛИЧНУЮ погоду — от погоды хорошей, посредственной, а тем более плохой. ОТЛИЧНОГО человека — от человека хорошего, посредственного и особенно от плохого.

А если б все было наоборот? Если б у нас все было самое лучшее, — что бы тогда от него отличалось?

Наверно, то, что было бы хуже по качеству. Среди самого лучшего — не самым лучшим. Вот тогда бы, вероятно, ОТЛИЧНЫМ называли плохое, потому что плохое отличалось бы от всего остального, хорошего.

Так могло случиться. Но теперь уже не случится никогда. Даже если все люди станут самыми лучшими, и здоровье у них будет самое лучшее, и погода всегда будет такая хорошая, что лучшей нечего и желать, — все равно никто не назовет плохое отличным. Потому что слово ОТЛИЧНЫЙ приобрело свое твердое, самостоятельное значение. Хотя и произошло оно от другого слова.

Человек ведь тоже происходит от других людей, но приобретает самостоятельное значение. И если это отличие делает его не хуже, а лучше других, его называют ОТЛИЧНЫМ человеком.

ГДЕ ТВОЯ МАЧТА, БОТ?

Шлепает Бот по лужам и вспоминает, как он плавал по морям. Один Бот да другой Бот — вот тебе и флот… А сейчас Бот — что твоя старая калоша: обхватит ботинок и по лужам шлеп-шлеп, чтоб нога не промокла…

Где твоя мачта, Бот? Ты же там, в море, был одномачтовым. И паруса надувал — где твой парус? Что-то он не белеет, совсем не белеет, Бот…

Грустно лужам, что не белеют на них паруса, но для них все-таки честь, что такие боты по ним шлепают. И когда Бот — шлеп-шлеп! — вспоминает морское прошлое, лужи — хлюп-хлюп! — в знак уважения и искреннего восторга.

Потому что лужи не знают — и откуда им знать? — что этот Бот не из тех, которые плавают по морям, а из тех, которые шлепают по лужам.

Они только называются одинаково — БОТЫ — одномачтовые суда и резиновая обувь, предохраняющая ноги от промокания.

Есть слова, которые и звучат, и пишутся одинаково, хотя значение у них разное и совсем разная судьба. И когда услышишь о Боте, который шлепает по лужам, невольно представишь себе белый парус, и голубую даль, и совсем другой мир, в котором обитают другие боты… А когда на том, другом, боте окунешься в морскую даль, то, конечно, не забудешь о ботах, которые остались на берегу, чтобы там, на берегу, ноги не промокали…

Где твоя мачта? Где твоя мечта? Как это хорошо, что такие разные слова иногда и звучат, и пишутся одинаково…

СЛОВА

Собачка Ава из соседнего двора до сих пор ходит к тебе в гости.

Когда вы познакомились, ты был ростом чуть выше ее, поэтому она отнеслась к тебе с полным доверием. Вы оба, маленькие, ходили у самой земли, а над вами возвышался взрослый мир, и, чтоб увидеть его, вам обоим приходилось задирать голову.

Ты называл собачку Авой, а она называла Авой тебя, потому что «ав» — это было единственное общее ваше слово.

Но вы понимали друг друга без слов. Того, кого любишь, понимаешь без слов, а кого не любишь — и со словами не понимаешь…

С тех пор ты вырос и с каждым днем все растешь. И все больше удаляешься от собачки Авы. Она по-прежнему там, внизу, где вы с ней когда-то бегали, а ты поднимаешься все выше и выше… Скоро ты станешь таким высоким, что, возможно, и замечать не будешь тех, кто живет у самой земли.

Это будет грустно… Пусть даже ты поднимешься до самого неба, все равно будет грустно, если ты забудешь тех, кто остался у самой земли. Человек не для того растет, чтоб удаляться от своего детства…

А пока собачка Ава по-прежнему бегает к нам во двор и вы с ней без слов понимаете друг друга.

Хотя ты уже знаешь много слов. И будешь знать еще больше.

Но сколько б ты ни узнал слов, самое главное — это не слова, а то, что без них понимается.

СОН КОМАРИКА