Принцесса. Правдивая история жизни под чадрой в Саудовской Аравии

СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ

Если и есть слово, которым можно охарактеризовать женщин поколения моей матери, то это слово ожидающие. Всю жизнь они проводили в ожидании чего-то. Они не имели возможности получить образование, им не дано было право работать, так что ничего не оставалось, как только ждать – ждать замужества, ждать рождения детей, затем рождения внуков, а потом оставалось только ждать старости.

В арабском мире старость – это благодать для женщины. Именно в старости она может в полной мере насладиться покоем, тишиной и уважением окружающих.

Моя свекровь всю свою жизнь ждала невестку, способную воздать ей все почести, которые, по ёе мнению, она заслужила.

Карим был ее старшим, горячо любимым сыном. Саудовские обычаи требуют, чтобы жена первенца во всем подчинялась его матери. Как и каждая молодая женщина, я знала об этом обычае, однако не вспоминала о нем до того момента, пока мне не пришлось столкнуться с ним.

Нет сомнения, что желание иметь сыновей распространено по всему свету, однако ни одно государство не сравнится в этом отношении с арабскими странами, где каждая женщина с самого детства мечтает о том, как она родит сына. Она знает, что сын, и только сын может удовлетворить ее мужа.

Мальчик – это такая ценность, что между матерью и сыном возникает тесная, почти благоговейная связь! Ничто не может встать между ними, кроме любви другой женщины.

С момента нашей свадьбы мать Карима смотрела на меня, как на соперницу, а не как па нового члена семьи. Она считала, что я встала между ней и ее сыном, и чувствовала себя из-за этого глубоко несчастной. Несколькими годами раньше в ее жизни уже случилось событие, повлекшее за собой резкую перемену в ее взглядах на жизнь.

Моя свекровь, Нора, была первой женой своего мужа. Она родила ему семерых детей, трое из которых были сыновьями.

Когда Кариму исполнилось четырнадцать, его отец взял себе вторую жену, ливанку редкой красоты и обаяния. С того момента и кончилась мирная жизнь Норы.

Нора никогда не отличалась добрым нравом, а в своей ненависти ко второй жене была готова на все. Она даже отправилась к колдуну-эфиопу, служившему при дворе, и заплатила ему круглую сумму, чтобы тот наложил на ливанку заклятье,^которое лишило бы ее способности забеременеть.

Нора, гордая своей плодовитостью, была уверена, что если ливанка не родит сыновей, то муж непременно разведется с ней.

Вышло, однако, совсем по другому: отец Карима сказал своей второй жене, что любит ее и не очень волнуется о том, будут ли у нее дети. Проходили годы, и Нора поняла, что развода со второй женой не будет, хотя та и вправду так и не забеременела. Однако она не успокоилась и снова заплатила колдуну, чтобы тот навлек на ливанку смертельную болезнь.

Когда до отца Карима дошли слухи о кознях его старшей жены, он пришел в неописуемую ярость и предупредил ее, что если вторая жена умрет прежде первой, то он разведется с Норой, после чего сошлет ее куда-нибудь в деревню и не разрешит видеться с детьми.

Нора была настолько уверена, что бесплодность соперницы явилась следствием ее усилий, что ее охватил суеверный ужас; она решила, что теперь соперница непременно умрет, так как считается, что наложенное заклятье уже невозможно снять.

С этого момента основной заботой Норы стало оберегать ливанку от возможных несчастий. Целью ее жизни стало спасение той самой женщины, которую она так мечтала видеть мертвой.

Воистину, странная обстановка царила в этом доме! Нора срывала свое раздражение на всех, за исключением собственных детей. Поскольку я не была ей родной по крови, да к тому же Карим по-настоящему любил меня, я стала главным объектом ее выходок.

Ревность моей свекрови была очевидной для всех, кроме Карима, который подобно многим другим сыновьям, не замечал ничего странного в поведении матери. Материнский инстинкт обострил ее хитрость, и она бывала до отвращения любезна со мной, когда Карим находился в пределах слышимости.

Каждое утро я с улыбкой провожала своего мужа до ворот виллы. У него было много работы, и к девяти часам он отправлялся в свой офис.

Мало кто в Саудовской Аравии, не говоря уже о членах королевской семьи, начинает свой рабочий день так рано. Принцы редко встают с постели раньше десяти-одиннадцати часов утра.

Я не сомневалась, что Нора смотрит на нас из окна своей спальни, потому что стоило только Кариму скрыться из виду, как она начинала звать меня таким истошным голосом, что мне не оставалось ничего другого, как только сломя голову нестись к ней.

Из тридцати трех слуг ей не подходил ни один – именно мне следовало подать ей чашку горячего чая.

Поскольку первую половину жизни я была угнетаема мужчинами моей семьи, то не имела ни малейшего желания вторую половину провести под пятой женщины, хотя бы это и была мать моего мужа. Какое-то время я делала вид, что меня это не трогает, однако матери Карима вскоре предстояло узнать, что мне приходилось встречаться с куда более серьезными противниками, нежели обезумевшая от ревности старуха. Кроме того, старинная арабская пословица гласит: «Терпение из кислого сладкое выжмет».

Я решила не спешить и дождаться подходящей возможности уменьшить власть надо мной матери Карима.

К счастью, ждать мне пришлось недолго. Младший брат Карима, Мунир, учившийся в одном из американских университетов, недавно вернулся домой. Он не скрывал, что после Америки жизнь в Саудовской Аравии не прельщает его. Все в семье видели, с каким неудовольствием он вернулся домой.

Уже много было сказано о монотонности жизни саудовских женщин, но мало кто знает, что мужчины в нашей стране также растрачивают свои жизни впустую, будучи не в состоянии найти смысл в бесцельном, однообразном существовании. Конечно, нельзя сравнивать несравнимые вещи, и все же огромное количество молодых мужчин в нашей стране изнывают от скуки и ищут любых возможностей развлечься. У нас нет кинотеатров, клубов, мужчинам и женщинам запрещено вместе посещать рестораны, если они не муж и жена, брат и сестра или отец и дочь.

Муниру было всего двадцать два года, он привык к свободе американского общества, и его не привлекала жизнь в Саудовской Аравии. Он только что закончил школу бизнеса в Вашингтоне и теперь хотел заняться размещением правительственных контрактов в Соединенных Штатах. Он ждал возможности доказать свое умение оперировать крупными суммами денег, а чтобы не скучать, завел дружбу с компанией принцев, известных в семье своим рискованным поведением.

Эта компания часто устраивала вечеринки, па которых присутствовали женщины-иностранки сомнительного поведения, работавшие в различных больницах и авиакомпаниях. На этих пирушках было в изобилии алкоголя и наркотиков, и многие из принцев уже стали закопченными алкоголиками или наркоманами. В своем наркотическом бреду они вовсю ругали родственников, стоящих у власти. Не модернизация, а вестернизация интересовала их.

Не удивительно, что эти опасные разговоры, порожденные скукой и бездельем, вскоре стали известны и за пределами их круга. Король Фейсал, который тоже когда-то был беззаботным юнцом, внимательно следил за деятельностью молодых представителей королевского дома и принял немедленные меры. Некоторых принцев привлекли к бизнесу, чтобы отвлечь от крамольных мыслей, некоторых отправили служить в армию.

После того, как король Фейсал поговорил о недостойном поведении Мунира с его отцом, я услышала крики и ругань, доносившиеся из кабинета. Немедленно у всех женщин семьи, включая, естественно, и меня, нашлись неотложные дела в комнате, расположенной по соседству с кабинетом главы семейства.

Затаив дыхание, мы слушали крики Мунира, обвиняющего королевскую семью в коррупции и праздности. Он клялся, что вместе со своими друзьями добьется перемен, столь необходимых пашей стране. Наконец, изрыгая проклятия и призывая к бунту, он вылетел из кабинета и исчез за воротами виллы.

Несмотря на то, что Мунир с пеной у рта доказывал необходимость перемен, само его поведение и деятельность не могли вызывать ничего, кроме беспокойства – алкоголь и легкие деньги сделали свое дело.

Мало кто из иностранцев знает сегодня, что алкоголь не был запрещен для немусульман Королевства Саудовская Аравия вплоть до 1952 года. Два трагических события, не связанные между собой, но имеющие отношение к королевской семье, вынудили нашего первого короля, Абдула Азиза, пойти на эту крайнюю меру. В конце сороковых годов сын нашего правителя, принц Назир, вернулся из Соединенных Штатов. Это был совсем не тот человек, который покинул отчий дом несколькими годами раньше. Он нашел смысл своей жизни в алкоголе и общении со свободными западными женщинами. По его мнению, именно спиртное помогало ему пользоваться успехом у противоположного пола.

Назир стал губернатором Эр-Рияда и быстро сумел наладить поставки столь желанного для него спиртного. Он без конца устраивал запрещенные вечеринки, на которых присутствовали как мужчины, так и женщины.

Летом 1947 года после одной вечеринки, затянувшейся далеко за полночь, семеро участников умерло от интоксикации из-за употребления древесного спирта. Среди них оказалось несколько женщин.

Отец Назира, король Абдул Азиз, был настолько потрясен этой бессмысленной трагедией, что лично избил сына и приказал посадить его в тюрьму.

Прошло еще несколько лет, и в 1951 году Мишари, другой королевский сын, находясь в состоянии сильнейшего алкогольного опьянения, застрелил британского вице-консула и тяжело ранил его жену.

Терпению старого короля пришел конец. С того момента алкоголь был полностью запрещен в Королевстве Саудовская Аравия. Естественным следствием королевского указа стало образование черного рынка спиртного.

Люди в Саудовской Аравии реагируют на запреты так же, как и везде – запрещенное становится наиболее желаемым. Большинство знакомых мне саудовских мужчин и женщин употребляют алкоголь, у многих это уже стало серьезной проблемой.

Я бывала во многих саудовских домах, и везде гостям могли на выбор предложить любые, самые изысканные и дорогие спиртные напитки.

С 1952 года цена на алкоголь выросла до 650 саудовских риалов за бутылку виски, что составляет около 200 долларов. На ввозе и продаже нелегального спиртного можно в короткий срок сколотить состояние.

Поскольку Мунир и двое его кузенов считали,, что алкоголь непременно должен быть легализован, они развернули бурную деятельность по ввозу в страну спиртного из Иордании и в короткий срок заработали на этом баснословные деньги. Когда таможенники начинали что-то подозревать, им хорошо платили, и все проблемы отпадали сами собой.

Единственным препятствием контрабанде алкоголя были бесконечные религиозные комитеты, создаваемые под эгидой мутавы, члены которых с неприкрытой яростью наблюдали за деятельностью членов королевской семьи, считая, что именно правящий клан должен показывать остальным пример исламского смирения, а не ставить себя выше учения пророка! Один из подобных комитетов вскоре выяснил подробности деятельности Мунира и необдуманно предоставил матери право наказать своего сына.

Была суббота, первый день недели (у мусульман выходным считается пятница). Этот день семье Карима не забыть никогда.

Начались события с того, что Карим вернулся после напряженного рабочего дня из своего душного офиса уставший и сердитый. Войдя в дом, он сразу же наткнулся на нас с матерью. У нас как раз вышла с ней очередная ссора, и теперь, увидев сына, Нора не выдержала и громко заявила Кариму, что я, Султана, отношусь к своей свекрови без должного уважения и теперь, без всякой на то причины, затеяла с ней ссору. Покидая сцепу, она пребольно ущипнула меня за руку, а я, вне себя от ярости, бросилась за ней и ударила бы, не вмешайся Карим.

Нора мрачно посмотрела на меня и, повернувшись к Кариму, заявила, что я негодная жена и что если бы он знал обо мне побольше, то давно уже развелся бы со мной.

В другое время Карим только посмеялся бы над нашим глупым поведением, но случилось так, что именно в ту субботу ему позвонил из Лондона коммерческий агент и сообщил, что в результате неудачной биржевой махинации он потерял больше миллиона долларов. Он был настолько расстроен, что плохо контролировал себя.

Поскольку ни один арабский мужчина не пойдет против своей матери, Карим впал в ярость и трижды ударил меня по лицу. Это были удары, предназначенные для того, чтобы унизить и оскорбить меня.

Однако мой муж недостаточно хорошо меня знал, если думал, что я смогу смириться с нанесенным оскорблением. Характер мой сформировался к пяти годам, и я всегда нервничала, когда начинались неприятности, но чем ближе опасность подступала ко мне, тем хладнокровнее я становилась, а затем приходила просто в неистовство. Когда мне случалось схватиться с обидчиком, я теряла всякий страх и билась до конца, не обращая внимания на ушибы и ссадины.

Итак, сражение началось. Для начала я швырнула в Карима очень редкой и дорогой вазой, подвернувшейся мне под руку. Он едва успел увернуться, и ваза разлетелась вдребезги, ударившись о картину Монэ, стоившую несколько сотен тысяч долларов. И ваза и акварель были уничтожены одним махом.

Вне себя от ярости, что промахнулась, я схватила дорогую восточную скульптуру из слоновой кости и тоже швырнула ее в мужа. Шум, грохот бьющейся посуды и крики привлекли внимание всех домашних. Со всех сторон к нам бежали женщины и слуги. К этому моменту Карим понял, что я собираюсь разнести вдребезги комнату, в которой его отец хранил все свои самые любимые предметы искусства. Чтобы остановить разгром, он резко ударил меня в челюсть.

В глазах у меня потемнело, и я лишилась сознания. Когда я пришла в себя, надо мной склонилась Марси, обтирая мне лицо полотенцем, смоченным в холодной воде. Где-то неподалеку слышались громкие голоса, и я решила, что это обсуждается наша с Каримом драка, но Марси сказала, что дело не в этом.

Неприятности продолжаются, но причиной их на сей раз явился Мунир. Король Фейсал сообщил отцу Карима, что на одной из улиц Эр-Рияда был обнаружен контейнер со спиртным, принадлежащий Муниру. Шофер-египтянин остановил машину у какой-то лавки, чтобы купить себе что-нибудь перекусить, но запах алкоголя привлек зевак, среди которых оказались люди из мутавы. Шофера начали допрашивать, и тот от испуга назвал имена Мунира и еще одного из принцев. Об этом событии доложили главе религиозного совета, а тот немедленно поставил в известность короля, который впал в неописуемую ярость.

Карим с отцом немедленно отправились в королевский дворец, а свободных шоферов отправили на поиски Мунира. Я потирала ноющую челюсть и строила планы мести своей свекрови.

Я слышала вдалеке ее плач и решила пойти и в полной мере насладиться зрелищем ее горя. Я нашла ее в гостиной, и только больная челюсть не позволила моему лицу расплыться в широкой улыбке.

Нора сидела в углу гостиной и громко молила Аллаха, чтобы тот спас ее любимого сына Мунира от гнева короля. Увидев меня, она мгновенно затихла. Некоторое время она помолчала, затем с презрением взглянула на меня и сказала:

– Карим пообещал мне, что разведется с тобой! Он понимает, что от плохих привычек не избавиться, а ты просто дикая кошка! В пашей семье нет места таким, как ты!

Нора ожидала слез и просьб, однако то, что она услышала, повергло ее в изумление. Я заявила, что сама собираюсь потребовать развода и что Марси уже собирает мои вещи. Я сказала, что не пройдет и часа, как я покину ее дом. Уходя, – я бросила через плечо, что попрошу отца употребить все свое влияние, чтобы Мунира примерно наказали в назидание всем тем, кто нарушает закон ислама. Ее сына подвергнут порке или посадят в тюрьму, а может быть, с ним произойдет и то и другое.

Когда я уходила, Нора уже вел тряслась от страха. Положение изменилось. В моем голосе звучала такая уверенность, которой я и сама не ожидала от себя. Нора не могла знать, имею ли я и в самом деле влияние при дворе. Она была бы счастлива, если бы ее сын развелся со мной, но для нее стал трагедией тот факт, что я сама собираюсь требовать развода.

В Саудовской Аравии трудно жене развестись с мужем, но все же это возможно. А поскольку мой отец по крови был ближе к королю, чем отец Карима, то Нора испугалась, что он и вправду сможет добиться примерного наказания для Мунира. Она и понятия не имела, что отец, скорей всего, выставил бы меня за дверь, после чего мне просто некуда было бы идти. Для того чтобы подтвердить серьезность моих намерений, требовалось сыграть спектакль до конца.

Когда мы с Марси спустились в холл с чемоданами в руках, домочадцы буквально впали в панику. Случилось так, что Мунир, который был в гостях у друга, прибыл домой как раз в этот момент. Еще не зная, какие тучи сгустились над его головой, он громко выругался, когда я сказала ему, что мать вынуждает меня развестись с Каримом.

Чувство какого-то звериного торжества овладело мной, когда Нора, до смерти перепуганная моей решительностью, стала умолять меня, чтобы я не уезжала. Свалившиеся на ее голову неприятности окончательно сломили ее дух. Вдоволь насладившись унижением свекрови, я милостиво согласилась остаться.

Я уже спала, когда Карим, усталый и изможденный после тяжелого дня, вернулся домой. Сквозь сон до меня донесся его раздраженный голос, обвинявший Мунира в пренебрежении к семье. Карим сказал, что прежде, чем затевать такие рискованные мероприятия, нужно хотя бы подумать о добром имени отца. Мне не пришлось напрягать слух, чтобы услышать, как Мунир в ответ обвинил Карима в том, что тот способствует бесперебойной работе гигантской машины лицемерия, которую представляет собой Королевство Саудовская Аравия.

Большинство саудовцев почитали короля Фейсала за его преданность исламским принципам и скромность в быту. Он также пользовался глубоким уважением членов королевской семьи. Благодаря ему наша страна после травления короля Сауда заняла, можно сказать, почетное положение среди других государств. Но мнения старших и младших принцев в семье далеко не совпадали друг с другом.

Обуреваемые жаждой наживы младшие члены королевской семьи ненавидели короля, запрещавшего им заниматься нелегальным бизнесом и внимательно следившего за тем, чтобы честь семьи не была опозорена. Никто из двух враждующих лагерей не желал идти на компромисс, и в воздухе постоянно пахло грозой.

Той ночью мы с Каримом спали на противоположных концах нашей широкой супружеской постели. Я слышала, как он беспокойно ворочается, и знала, что его обуревают тяжелые думы. Я мучилась несвойственным мне чувством вины, думая о том, что муж мой страдает из-за меня. В конце концов я пришла к мысли, что если наш брак выдержит сегодняшнее испытание, мне надо будет обуздать свой темперамент.

Однако на следующее утро передо мной предстал новый Карим. Он молчал и, казалось, не замечал моего присутствия. Все мои благие намерения и клятвы, которые я давала себе прошлой ночью, растаяли в бледном свете раннего утра. Уязвленная, я громко заявила, что хочу развода, втайне надеясь, что он захочет помириться со мной.

Он взглянул на меня и сухо ответил:

– Как хочешь, но отложим решение наших проблем, пока не закончатся семейные неприятности.

Он продолжал бриться, как будто я не сказала ничего особенного.

Пораженная его безразличием, я притихла, и, пока он одевался, с независимым видом принялась напевать какую-то мелодию. Наконец Карим открыл дверь спальни и ушел, бросив напоследок:

– Султана, я поражен произошедшей в тебе переменой. Я не подозревал, что у женщины с такой нежной улыбкой такой необузданный нрав.

После его ухода я бросилась на кровать и рыдала до изнеможения.

Вскоре Нора пригласила меня за стол переговоров, и мы разрешили наши разногласия к обоюдному удовольствию. Она послала одного из своих шоферов на золотой рынок, чтобы тот купил для меня бриллиантовое ожерелье. Я, в свею очередь, тоже отправилась туда и приобрела самую дорогую золотую цепь, какую только смогла найти. Я заплатила за нее более 300.000 саудовских риалов (80.000 долларов), не заботясь о том, что скажет Карим. У меня появилась возможность заключить мир с той, от которой в большой степени зависело благополучие моего брака.

Прошло несколько недель, прежде чем судьба Мунира была решена. Как это уже не раз случалось, семья не стала выносить свои проблемы на суд общественности. Гнев короля несколько утих после того, как мой отец и другие члены семьи настояли на том, чтобы замять инцидент. Они говорили, что Мунир – всего лишь еще один юнец, который поддался дьявольскому влиянию Запада.

Нора решила, что это я каким-то образом смогла повлиять на своего отца и выражала свою благодарность бесконечными заявлениями, суть которых сводилась к тому, что сердце ее не перестает радоваться такой замечательной невестке. Хотя я, естественно, не сказала отцу ни слова, мне не представлялось необходимым рассказывать об этом Норе. Его интерес в этом деле состоял в том, что я была членом семьи Мунира, и он не желал, чтобы скандал с братом Карима затронул и его самого. Мой отец не из тех, кого заботят чужие проблемы. И все же я была чрезвычайно довольна, что в глазах своей свекрови выгляжу героиней.

В который уже раз мутава оказалась вынуждена подчиниться королю. Фейсал пользовался таким авторитетом среди членов Религиозного Совета, что к его мнению и просьбам не могли не прислушаться.

Мунира привлекли к делам отца и отправили в Джидду организовывать там деловые представительства. Чтобы компенсировать ему пребывание в провинции, Муниру было дано право посредничества при заключении нескольких важных правительственных контрактов с американцами. Прошло еще несколько месяцев, и он заявил отцу, что хочет жениться. Ему подыскали подходящую партию, и юный бунтовщик окончательно успокоился. Он стал приобретать вес в деловых кругах и вскоре присоединился к тем процветающим принцам, которые жили ради того, чтобы сколотить как можно большее состояние и, в конце концов, обеспечить себе доходы, позволяющие припеваючи жить за счет других.

После нашего памятного скандала Карим стал жить отдельно от меня. Как ни уговаривали его отец с матерью, его решение по поводу нашего развода оставалось неизменным. К моему ужасу, через неделю после размолвки я обнаружила, что беременна. После долгих и мучительных раздумий я пришла к выводу, что мне ничего не остается, как только прервать беременность. Я знала, что Карим никогда не согласится на развод, если узнает, что я жду ребенка, но и меня не устраивала перспектива иметь рядом человека, который живет со мной по принуждению.

Передо мной встала непростая задача, так как аборты не приняты в нашей стране, где практически каждая женщина хочет иметь детей. Я не имела ни малейшего понятия, с какой стороны подступиться к этому делу.

Осторожно я стала выяснять, что можно сделать. В конце концов мне пришлось поделиться своим секретом с одной из кузин, и она рассказала мне, что ее младшая сестра забеременела в прошлом году, когда отдыхала в Ницце. Еще не зная, что беременна, она вернулась в Эр-Рияд. Страх, что отец узнает о происшедшем, был так велик, что она даже совершила попытку самоубийства. Мать не могла вынести мучений дочери и обратилась к доктору-индийцу, который за большие деньги делал подпольные аборты саудовским женщинам. Я стала искать способ незаметно покинуть виллу, чтобы посетить этого человека. Доверенным лицом моим стала Марси.

Вся дрожа от страха и волнения, я ждала своего часа в приемной индийца, когда туда ворвался Карим с перекошенным от ярости лицом. Я была всего лишь одной из нескольких женщин под чадрой, ожидавших приема, но он сразу узнал меня по шелковой абайе и красным итальянским туфлям. Он грубо схватил меня за руку и потащил к выходу, крикнув по пути клерку, ведущему прием, что советует немедленно закрыть это гнусное заведение, потому что он, Карим, намерен засадить негодяя-доктора за решетку.

Я улыбалась под своей вуалью, слушая его крики, когда он ругал и проклинал меня, одновременно признаваясь в любви. Он был вне себя от счастья, оттого что у нас будет ребенок, и клялся, что и не помышлял о разводе. Все его нелепое поведение было не более чем следствием обиды и уязвленной гордости.

Карим узнал о моих намерениях после того, как Марси, не в силах хранить секрет, поделилась им с одной из своих подруг-служанок. Эта служанка немедленно бросилась к Норе, а та, вне себя от ужаса, кинулась искать Карима. Обнаружив его в офисе одного из клиентов, она в истерике завопила, что я собираюсь лишить жизни ее нерожденного внука.

Таким образом, только случайность спасла нашего малыша. Я и по сей день благодарна Марси за ее болтливость.

Ругаясь на чем свет стоит, Карим привез меня домой. Когда мы остались наедине, он покрыл меня поцелуями, и мы, оба заливаясь слезами, бросились в объятия друг друга. Все неприятности остались позади, и мы с Каримом чувствовали себя на вершине блаженства.