Принцип Нильса Б.

Вместо послесловия

Данный текст предоставлен мне бывшей моей ученицей. Восстанавливая, по ее просьбе, информацию на поврежденной вирусом дискете, я ознакомился с текстовыми файлами и убедил Ольгу часть из них опубликовать. Остается лишь добавить, что подбор и нумерация файлов осуществлена полностью мной. Часть файлов была сильно повреждена и восстановлению не подлежала.

Письма также предоставлены Ольгой. Причем письмо Кирилла сопровождало дискету, а свое письмо Ольга восстановила по сохранившимся черновикам. Письма приведены с купюрами, сделанными хозяйкой по личным соображениям.

Тем, кого интересует нынешняя судьба Кирилла, могу сказать, со слов Ольги, что он является студентом одного из столичных вузов и собирается идти по стопам отца. Сама же Ольга учится на факультете журналистики нашего университета.

P.S. Фамилия физика в файле 34, не распечатанная полностью из-за ошибки в чтении, конечно же, Бор.

«…твоя близость согревала кровь. И прогоняла все заботы! С тобой не знал ни огорчения, ни печали. Я был просто каким-то волшебником — все, за что брался, получалось. Без всяких осложнений. Как бы само собой. Я знал — я все смогу! Понимаешь, лишь с тобой я вдруг ощутил огромное желание жить! Мне казалось чудесным БЫТЬ — быть именно собой, именно с тобой, именно в этом месте и в это время!

А после прощания, там, у твоего подъезда, пришло вдруг осознание разлуки навсегда. Появилось ощущение нереальности происходящего. Понимаешь? Мир только что был наполнен счастьем. В нем жили мы. И вот, вдруг, ты исчезла… Нет, не то чтоб ты исчезла вообще — я ведь понимал: ты здесь, в городе, рядом. Я мог пойти, побежать, найти тебя. Нет. Ты исчезла из моей реальности. Ты правильно сказала: мы создали свой собственный мир. И теперь я мог найти тебя в моей реальности только лишь в прошлом.

В тот момент осознание того, что ты исчезаешь, странно подействовало на меня. Меня поразил абсурд происходящего. Я чуть не расхохотался, но понял — абсурдным был бы мой смех. Да и голос отказал — боль была такой, что остаток дня я жил как бы рас-троившись… А потом бросился искать тебя и нашел… А что же после?! А после месяц жил в двух измерениях: тело совершало обычные действия, а душа жила постоянной надеждой на чудо. Мне так и хотелось все бросить и полететь искать тебя, но удерживал разум… Приходилось жить воспоминаниями. Я перебирал все наши встречи, разговоры, стремился найти еще что-то, что ускользнуло от меня, от моего внимания. Вглядывался в фотографии, в каждую твою черточку и мог, наверное, нарисовать тебя с закрытыми глазами…

Был разговор с отцом, он привел в пример какую-то английскую пословицу, на русский что-то типа: живой тот, кто действует, мертвый тот, кто вспоминает. Да и сам начал понимать — надо дальше как-то жить. Тут Сидней, Олимпиада, наш Павел Колобков (В.В. знал его по сборам как Колобка) — в общем, вновь стал фехтовать. Наши выиграли место для поездки на турнир в Варшаву, а я личное первенство, но получил травму… А потом пришло твое письмо. Я перечитывал его раз за разом, пытался прочесть нечто между строк… И каждое такое прочтение причиняло мне одновременно и радость, и горе: ты меня не забыла — это раз, и второе, я чувствовал, что теряю тебя безвозвратно.

Потом, после травмы, я бросил фехтование, плечо следовало беречь, реакция не та, левой учиться поздно и всякая такая мура. Ох, как трудно оказалось это сделать! Оказывается, Оль, спорт по мере затраченных сил и времени, по мере наслоений соревнований и тренировок, тренировок и соревнований постепенно и незаметно срастается с тобой, пронизывает каждую твою клеточку, и когда собираешься его бросать, то вдруг выясняется, что это вторая душа, вторая моя жизнь (первая осталась с тобой) и бросить все не так-то просто. А если приходят и просят выступить, а если звонят и предлагают попытаться с командой попасть туда-то и туда-то, то оказывается, это моя давнишняя мечта. И происходит обратное, понимаешь, Оль: не мечта превращается в явь — после долгих усилий, трудов, пота; нет, много отданных сил, бесконечных тренировок в зале, даже слезы и обиды — превращаются в мечту. Но я преодолел себя, я уже был закален. Прошлое мертво, и прошлым моего фехтовального периода стали две сабли накрест на ковре (у сабель красивые гарды в отличие от шпаги) и всякая мелочь: пландаре, щуп, ушитая крага. Но если бы, Оль, так было просто свалить свое прошлое в ящик и закрыть его!

Когда пришел на гражданку, то заметил: жизнь как-то круто изменилась в моем городе. Он как-то помолодел, подросло новое поколение. Теперь они владели местами моей юности. А так ужасно захотелось вернуться и вновь пережить все те волнующие моменты: с тобой, с фехтованием, с друзьями… Мне так хотелось забыть эти страшные годы (что уж там скрывать, побывал в одной из горячих точек, но речь не об этом). Я заходил к друзьям: многие учились в вузах, многие хандрили после армии, многие разъехались, заходил в школу, посетил коробку катка (старая, разбитая), но не было облегчения. Сейчас я смешон в своих глазах, но тогда, Оль, я боялся будущего, боялся преждевременного покоя, боялся ТИШИНЫ, понимаешь, Оль? Тишина тревожит, в тишине зреют планы, в тишине враги крадутся, обкладывают фланги и заходят в тыл…

Я понимал — это все реакция на мирную жизнь: когда проживешь неполные два года бок о бок с опасностью, тишину воспринимаешь по-другому. Вся жизнь теперь казалась мне мелочной, пустой. Все люди были замкнутые и неотзывчивые, поневоле вспоминалось военное братство. И вот задаешь себе вопрос: а не забыли ли они, какой ценой куплено их благополучие? И проходя по этим улицам, вздрагиваешь моментом: а где-то там, по краю, гремят выстрелы… И никак не мог понять: как можно пребывать в таком блаженном состоянии, когда есть нечто важное… но что?! Потом дошло: ОЖИДАНИЕ ОПАСНОСТИ. За эти годы я успел привыкнуть к тому, что наслаждаешься жизнью лишь после борьбы, только с ощущением острой опасности. А здесь что? Так и накатила апатия. Во-первых, откуда-то пришло знание того, что самое-то главное прошло: любовь, борьба за выживание, дружба, наслаждение жизнью; во-вторых, теперь было дикостью делать что-то: ведь никто на тебя не нападет — зачем же выполнять какие-то функции? Главное-то: стрелять в тебя не будут — живи, существуй, наслаждайся покоем, впереди так много лет…

Повалялся так с месяцок, покутил было… Но что-то грызло меня, не давало покоя. Где-то в глубине сидело напоминание того, что есть еще нечто, чем обладаю только я! И я залез в свои старые тетради, книги, дневники, фотографии и нашел твое письмо. Все всколыхнулось во мне. Ностальгия пришла по второму разу. Но куда податься? Некогда монолитный наш коллектив распался (я уже повторяюсь): Сашка Четвергов поступил на физвос, Андрей Савельев в Москве на технологическом, Саша Колчков где-то в коммерческих структурах (мафия, одним словом), братья Вдовины (борцы — помнишь, рассказывал?) остались на сверхсрочную, про Сашку Филина ничего не знаю, говорят, закончил какое-то ПУ, женился на сокурснице и уехал к ней в Рязанскую область. Про твоих подруг известно также немного.

Ты знаешь, Оль, оказывается, все эти годы во мне жил мальчишка из детства, не умер он той „стихотворной“ ночью, жил все эти годы во мне, в самых потемках души. Так вот, сидя в этой куче бумаг, держа твое письмо в руке, понял я, что все, что делал: бегал по местам детства, посещал школу, любимых учителей, искал друзей — я делал ради него, но… друзья разбежались, места помельчали, учителя постарели, и все: одноклассники, знакомые и не очень — понадевали какие-то маски, пудовые замки на душу и зажили ненастоящей чужой жизнью: кому был нужен со своей тоской по прошлому? Я освоил и познал множество сторон жизни, воспринимаю теперь все как данность, и не знаю, что может огорчить или „ошпарить“ мои эмоции, так что вышеизложенное воспринял довольно спокойно. И в этот момент я решил восстановить свое прошлое своими силами. Груду бумаг разложил по годам. Засел за компьютер и проводил за ним дни и ночи: записал все, что помнил, ввел карту города, отметил на ней все памятные места.

Ну вот, вроде, и все… финал. Что мы ощущаем: легкость, усталость, свободу, тайную радость, гордость? Может быть… Но больше тихой грусти. И чем ближе я подходил к завершению, тем более явственнее проступало это чувство. Ты знаешь, Оль, все течет, не стоит на месте, и последующее — по происшествии времени — значительно отличается от первоначального. Все переходит, трансформируется, перескакивает в качественно иное… И в точку отсчета возврата нет. Еще раз убедился: прошлое ушло — безвозвратно и безнадежно; и пытаться вернуть (или догнать) его — неблагородное занятие. Так что все, что сделал, было всего лишь призом, утешительным призом тому мальчишке, что ждал — за верность памяти».

«…Сейчас, когда все вокруг меня серо, все люди скучны, их действия бессмысленны, я понимаю, как огромно было счастье, когда я была с тобой. Я помню все-все, до единой капельки: как ты глядел на меня и я тонула в твоих бездонных глазах, как ты брал меня за руку… А помнишь, как мы ходили в поход и сидели темной ночью у костра? Как струилось тепло от него? Я сидела рядом, и ты отгонял зудящих комаров. Вы с мальчишками разбирали что-то свое, твои глаза мерцали таинственно и мягко, а я вслушивалась во все подъемы и спады твоего голоса и не понимала все эти защиты, сектора, парад-рипосты и батманы; я вчувствовалась во все движения и волнения твоего тела, и ты знал это… вдруг замолкал, отводил глаза и вновь взглядывал на меня»

«Сейчас, когда меня окружают старые знакомые отца, старые — по месту первой службы — подруги мамы, их дочки и сыновья, а, значит, теперешние мои одноклассники, я еще больше и глубже переживаю случившееся с нами. И это возносит меня над пустотой этого мира. Я смеялась (ну не в глаза, конечно), когда некоторые мои новые подруги подходили ко мне с озабоченными лицами и делились своими ничтожными заботами. Мне было их жаль — сумеют ли они познать и обладать тем, что познала и чем обладала я?! Ах, многое бы я отдала, чтобы вновь увидеть и услышать тебя. Помнишь, как ты догонял меня на коньках, неумеха? Помнишь, как бежал за мной и прыгал в воду летом на карьере, куда ходили мы купаться вместе с нашей компанией?

Нельзя забыть тот мир, который был полностью наш; мир, в котором все предметы были созданы для нас: солнце, чтобы согревало нас и нам светило; каток, чтобы катались только мы (ну и другие — не жалко); деревья, чтобы скрывали нашу тайну…

Горький опыт, Кирилл, убедил меня, что люди вообще плохо понимают друг друга, а уж почувствовать, сопережить им вообще не дано (есть только видимость) — вот и бродят они в своем одиночестве, в своих „футлярах“, со своими радостями и горестями. И только после встречи с тобой я вдруг открыла в себе дар чувствования другого. Вот тут я поняла, Кирилл, что любовь — есть проникновение в мир другого человека, проникновение в души…

Ты знаешь, Кирилл, я раньше такой не была. Мы неожиданно открыли себя друг другу. И в первую очередь я удивилась себе (ты всегда был для меня лучше других мальчишек) — и ужаснулась: неужели я была такой? — без цели в жизни, без близкого человека, глухой, слепой, без счастья и любви!.. Что мне раньше было до внутренней жизни себя, подруг, близких людей?! Дальше сплетен, мелких ссор, обид, тряпок, фильмов, музыки, дискотек я не шла… А теперь даже испугалась: что ты нашел во мне? Оправдаю ли твои ожидания? Но после успокоилась: чувства мои делались острее, глаза зорче, сердце чутче…

Люди часто приписывают Любви то, что ей несвойственно, например, любовь его измучила — или: любовь сделала ее несчастной. Но может быть, люди сами измучили любовь, сами сделали ее несчастной? А неразделенная любовь? Могут мне возразить. А неразделенной любви не бывает. Все должно быть целым. Либо она есть такая: взаимная, счастливая, обогащающая всех — либо ее нет.

Теперь, Кирилл, после первых тяжелых дней, после нескольких серых месяцев жизнь захватила меня, как вихрь. И сейчас для меня все внешнее мало что значит, сейчас я стараюсь во всем и во всех выявить, как говорил поэт, „глубинную сущность“, и постараюсь, чтобы более-менее знакомые мне люди умели видеть в своих близких то невыразимо чудесное, что видели мы друг в друге, — тем же подругам, которые подходят и жалуются, говорю: девчонки, жизнь так коротка, радуйтесь друг другу, радуйтесь, что существуете, что существуют другие, и не обижайтесь на обидчиков: они ведь не умеют радоваться — вы никогда не задумывались, как, значит, они несчастны?! А если у меня не получится, я не буду грустить — что ж, я сделала что смогла. И если в мире существуют двое, которые знают, что мир существует не зря, что ж — мир действительно существует не зря…»