Оперативный штаб Квебекской полиции снова разместился в здании старого вокзала, который давно уже не использовался как вокзал. Длинное кирпичное здание по ту сторону речушки Белла-Белла занимала добровольная пожарная команда во главе с Рут Зардо, которая, как всем было известно, водила знакомство с адским огнем.
А сейчас вокзал служил вместилищем для команды, занятой еще более скорбными делами.
В здании старого вокзала кипела жизнь – техники и агенты устанавливали оборудование, необходимое для расследования современного убийства. Столы, компьютеры, принтеры, сканеры. Телефонные линии. Много линий, поскольку деревня располагалась в долине среди гор, куда не был проведен высокоскоростной Интернет и не доходили даже сигналы со спутника. Им приходилось пользоваться телефонной линией и модемами.
Подобная техника действовала на нервы, раздражала и работала ужасающе медленно.
Арман Гамаш только что пришел сюда и остановился посреди этого бурления. Теперь ему было под шестьдесят, а когда он поступал в Квебекскую полицию, не существовало даже факсов и последним достижением техники считался телетайп.
Изабель Лакост, глядя на Гамаша, вспомнила свое первое участие в расследовании убийства под руководством старшего инспектора. Они оказались тогда в охотничьем лагере с трупом и отпечатками пальцев, но не имели возможности передать информацию криминалистам.
Старший инспектор Гамаш снял тогда телефонную трубку, отвинтил ее нижнюю часть, удалил микрофон и подключился к линии напрямую.
«Вы закоротили телефон?» – спросила Изабель.
«Вроде того», – ответил он. И показал, как это делается.
«Ну и работенка у вас была в прежние времена, – заметила она. – Когда ничего другого еще не придумали».
«Оставалось больше времени на размышления», – сказал Гамаш.
А потом они сидели у печки и размышляли. И к тому времени, когда информация дошла по телефонной линии до получателя, они раскрыли дело.
Теперь Изабель стала старшим инспектором. И смотрела на всю эту устанавливаемую аппаратуру в полной уверенности, что техника играет решающую роль в раскрытии дела.
Но она знала, что это еще не все. И Жан Ги Бовуар знал.
И человек, который только что вошел, тоже знал.
– Спасибо, что пришли, сэр, – сказала она, пробираясь вместе с ним через провода и коробки.
– Всегда рад, – ответил Гамаш. – Чем могу быть полезен?
Изабель показала на стол для совещаний в дальнем углу вокзального помещения.
– Настало время подумать, – ответила она и увидела улыбку на его лице.
Она помедлила у стула во главе стола. Неловкая ситуация. Прежде это место неизменно занимал старший инспектор Гамаш.
Но на сей раз он прошел мимо и сел слева от нее. Оставляя инспектору Бовуару место по правую руку от Изабель.
Арман Гамаш знал свое место. Собственно говоря, он сам его и выбрал.
– Итак, вот что нам известно, – сказала Лакост. – У нас есть огромная пушка, спрятанная в лесу, и мальчик, которого убили рядом с ней, а затем перенесли тело в другое место. Вы знали Лорана лучше, чем мы, – сказала Лакост Гамашу. – Что, по-вашему, произошло?
– Очевидно, он обнаружил орудие, – сказал Гамаш. – И похоже, кто-то очень не хотел, чтобы мальчик рассказывал о своей находке.
– Но он уже многим успел рассказать, – возразил Жан Ги. – Для начала – всем нам. Все в бистро тогда слышали его.
– Возможно, убийца не знал этого, – ответил Гамаш. – Возможно, его не было в бистро в тот момент.
– Значит, по-вашему, после нас он рассказал свою историю кому-то еще? – спросила Лакост. – Человеку, который убил его, чтобы заставить замолчать?
Гамаш кивнул:
– Не исключено также, что он сам по себе снова отправился туда и наткнулся на преступника. Хотя на первый взгляд кажется, что там никто не бывает.
– Мы будем знать больше, когда криминалисты закончат, – сказала Лакост. – Но у меня тоже создалось такое впечатление.
– И что же мы тогда имеем? – спросил Бовуар.
– Я думаю, убийца Лорана плохо его знал, – сказал Гамаш.
– Почему вы так думаете? – спросил Жан Ги.
– Ну, прежде всего, он поверил Лорану. Парень он был замечательный, но большой фантазер. Все знали, что он любит присочинить, и рассказ про пушку ничем не отличался от остальных его историй. Гигантская пушка в лесу, больше дома.
– А на ней монстр, – добавила Лакост.
Словно призрак, перед ними возник мальчик. Худенький. Заляпанный грязью и листьями, взволнованный. Глаза горят. Руки распахнуты во всю ширину. Рассказывает очередную свою небылицу. Такую невероятную, что невозможно поверить.
Но кто-то услышал его историю. И поверил в нее.
– Убийца, вероятно, понял, что на сей раз Лоран говорит правду, – сказал Бовуар.
– Exactement[21], – кивнул Гамаш.
– Вы думаете, кто-то знал про пушку и хранил эту тайну долгие годы? Десятилетия? – спросила Лакост.
– Может, даже охранял ее, – подхватил Бовуар, которому понравилась такая версия. – И тут Лоран находит пушку. Катастрофа. Он решает заткнуть рот мальчику единственным возможным способом – убийством.
– Кто мог знать, что там спрятана пушка? – вслух подумала Лакост.
– Прежде всего тот, кто поставил ее туда, – ответил Гамаш.
– Вы думаете, создатель пушки все еще жив? – спросила Лакост.
– Возможно, – сказал Гамаш, подаваясь вперед.
– Кому еще Лоран рассказал о пушке? – спросила Лакост. – Куда он отправился из бистро?
– Домой, – ответил Бовуар, посмотрев на Гамаша. – Вы отвезли его домой.
– Да, отвез. Можно мне?
Гамаш показал на собранные ими улики. Они лежали в пакетиках на столе.
– Oui, – кивнула Лакост. – Они очищены, отпечатки пальцев сняты.
Гамаш взял кассету. «Лучшие песни Пита Сигера».
Он прочитал список песен. «Куда исчезли все цветы?». «Майкл, греби к берегу». «Уимове»[22]. Гамаш улыбнулся. Это была любимая песенка Анни в детстве. Он тоже любил Пита Сигера. Точнее, любил до тех пор, пока не провел первый год ее жизни, ежечасно слушая «Сегодня ночью лев спит». Днем и ночью.
Он просмотрел другие названия. Все классические народные песни, включая «Как было, так и будет». Гамаш и забыл, что эту песню, основанную на тексте Екклесиаста, написал Пит Сигер.
– Всему свое время[23], – произнес он.
– Pardon? – переспросила Лакост. – Что вы сказали?
– У Ала Лепажа в машине много магнитофонных кассет.
Он протянул ей кассету, думая: неужели, доставив тогда Лорана домой, он отдал его в руки убийцы?
– Генерал Ланжелье? Говорит старший инспектор Лакост из Квебекской полиции.
– Добрый вечер, старший инспектор.
В голосе генерала прозвучала настороженность. Поздний звонок на армейскую базу явно не доставил ему удовольствия. Изабель почти видела, как он смотрит на часы и думает: уж лучше бы вторжение Соединенных Штатов, чем этот звонок.
Шел девятый час, и она осталась в оперативном штабе одна. А перед этим им принесли сэндвичи и кофе из бистро, и они поели, не отрываясь от работы.
Изабель отправила Жана Ги в гостиницу договориться о размещении, а сама уселась заканчивать бумажную работу. Как часто она сама вот так оставляла старшего инспектора Гамаша одного в каком-нибудь оперативном штабе на отшибе, в сарае, лачуге, на заброшенной фабрике. И там до поздней ночи горела одинокая лампочка.
Вот и сейчас наступил вечер. А в оперативном штабе теперь горел ее свет.
Изабель сидела перед компьютером, разглядывая фотографии на экране. Потом нашла номер телефона и позвонила на армейскую базу Валькартье.
И только напористостью и завуалированными угрозами она добилась, чтобы ее соединили с командиром базы в его доме.
– Чем могу вам помочь, старший инспектор?
– Я расследую дело об убийстве, и мне необходима ваша помощь.
После паузы она снова услышала настороженный голос:
– Дело как-то связано с базой Валькартье? Замешан один из наших солдат?
– Нет, сэр, нам ни о чем таком не известно. Убийство произошло в Восточных кантонах, неподалеку от границы с Вермонтом.
– Тогда почему вы звоните мне? Вы наверняка знаете, что мы расположены далеко от тех мест.
– Да, сэр. Ваша база находится близ Квебек-Сити. Но мы нашли кое-что, и наша находка может заинтересовать вас.
– Что же вы нашли?
Тревога ушла из его голоса, появилось любопытство.
– Громадную пусковую установку. Я поискала в Интернете, но не нашла ничего хотя бы отдаленно похожего на нее.
– Пусковая установка? В Восточных кантонах? – В голосе генерала отчетливо послышалась тревога. – У нас там нет никаких баз. Никогда не было. Как она там оказалась?
Изабель чуть не рассмеялась:
– Поэтому я вам и звоню. Мы не знаем. А установка, которую мы нашли, необычная. Как я уже сказала, она громадная.
– Ну да, они такие и есть, – сказал он. – Вы уверены, что нашли пусковую установку? Может, это какой-нибудь фермерский инструмент или буровой станок?
– Могу послать вам фотографии.
– Если вам угодно, – вяло произнес генерал.
Он дал ей свой электронный адрес с защищенным доступом, и она узнала о прибытии ее письма по словечку «merde», которое он прошептал, увидев фотографии.
Наступила пауза, пока он рассматривал вложения.
– А рядом стоит человек? – спросил Ланжелье, когда обрел способность к членораздельной речи.
– Oui.
– Tabernac[24], – выругался он. – Вы уверены?
– Я сама сделала сегодня эти снимки. Ведь это пусковая установка, верно? Не доильная машина?
– Oui, – растерянно подтвердил генерал. – Не знаю, что вам сказать, старший инспектор. Никогда не видел ничего подобного. Откровенно говоря, хотя размеры громадные, штуковина вроде бы довольно древняя, возможно времен Второй мировой.
– Может, она осталась с тех времен? Поставили ее там для обороны, а потом забыли?
– Мы не оставляем оружия в лесах, – сказал он. – И оборону в то время вынесли на побережье, а не вглубь страны. Она действующая?
– Мы не знаем. Поэтому я и звоню вам. Нам нужна помощь, чтобы понять, с чем мы имеем дело.
– А снарядов вы там не заметили? – спросил генерал. – Орудие заряжено?
– Мы ничего не обнаружили, но продолжаем искать. Пока кажется, что, кроме пусковой установки, там ничего нет. Вы можете прислать кого-нибудь?
В трубке послышался вздох, и Изабель почти увидела, как генерал чешет в затылке.
– Честно говоря, наши специалисты по баллистике и тяжелым вооружениям знакомы лишь с современным оружием. С межконтинентальными баллистическими ракетами. Сложными системами. А тут динозавр какой-то.
Лакост посмотрела на фотографию на экране. Генерал был прав. В буквальном смысле. Они откопали некое доисторическое животное.
Но почему его спрятали? И кто, черт возьми, его создал? Для каких целей?
И почему сохранить эту тайну было так важно, что ради этого пришлось убить Лорана?
– Давайте-ка я подумаю, а после свяжусь с вами, – сказал генерал.
– Дело, как вы понимаете, секретное, – напомнила Лакост.
– Да, понимаю. Сделаю, что смогу.
Лакост поблагодарила его и повесила трубку. Кое о чем она ему не сказала. О рисунке на лафете орудия.
Изабель Лакост заставила себя успокоиться, жалея, что в здании старого вокзала так темно, тихо и одиноко, потом кликнула по следующей фотографии и стала разглядывать крылатого монстра. Даже на фотографии, даже на расстоянии он производил сильное впечатление. Впечатление ужаса.
Она смотрела на монстра и спрашивала себя, почему не сказала командиру базы в Валькартье о монстре с семью змеиными головами. Может быть, потому, что вспомнила мальчика, вбегающего в бистро с историей про громадную пушку.
Как и говорил Гамаш, если бы Лоран ограничился рассказом только про пушку, они, возможно – всего лишь возможно, – поверили бы ему. Но он в своем рассказе зашел слишком далеко, и его история стала невероятной.
Лакост знала, что генерал Ланжелье почти наверняка не оценил в полной мере размеры орудия. Ни одна фотография не могла их передать, даже притом что для масштаба рядом с орудием поставили агента. И она подозревала, что крылатый монстр не вызвал бы доверия у генерала.
Изабель Лакост разглядывала изображение на лафете. Она не могла не признать, что поверить в такое невозможно.
Жан Ги Бовуар распаковал сумку, повесил рубашки и брюки в стенной шкаф, нижнее белье уложил в сосновый комод, а туалетные принадлежности отнес в просторную ванную.
Он договорился с Габри о номерах в гостинице для Лакост и для себя на такой срок, какого потребует расследование. Габри дал ему тот же номер, в котором Бовуар уже не раз останавливался, – с большой кроватью, крахмальным бельем и теплым пуховым одеялом. С полом из широких сосновых досок и с восточными ковриками.
Жан Ги отдернул занавеси и увидел свет в окне старого вокзала.
Оперативный штаб был оборудован. Собранные улики отправлены в лабораторию в Монреале. Местное отделение полиции согласилось выделить охрану для громадной пушки, хотя качество присланных агентов вызывало сомнения.
– Только что из академии, – заметила Изабель Лакост. – Научатся.
– Может быть.
– Мы когда-то тоже были такими.
– Такими мы никогда не были, – возразил Бовуар. – Не так уж трудно сопоставить факты, Изабель. Они учились в академии три года. А значит, эти двое и все остальные на их курсе поступили на учебу в самый разгар той эпидемии.
– Думаешь, и на них порчу навели?
– Я подозреваю, что в то время набор курсантов проводился по особым критериям, – ответил Бовуар.
«А теперь мы имеем целый выпуск таких полицейских, – подумал он, открывая окно и ощущая холодный ветерок. – Несколько выпусков. Теперь они повсюду в Квебекской полиции. Повсюду в лесу».
Следствием этого безобразия была в лучшем случае некомпетентность, а в худшем – готовность агентов продать честь мундира.
Бовуар взял Библию, которую нашел на книжной полке в номере, пролистал, нашел Книгу Екклесиаста. Его заинтересовали строки из песни Пита Сигера.
В окне он увидел свет, горящий в доме Гамаша, и представил его и Рейн-Мари у камина за чтением.
«Всему свое время», – прочел он.
В доме Клары по другую сторону деревенского луга тоже горел одинокий огонек.
«Время сетовать, и время плясать».
Жан Ги увидел три высоких ствола сосен, которые чуть покачивались на осеннем ветерке. Увидел, как из бистро вышли две темные фигуры.
Одна высокая, сутулая. Вторая, с тростью, прижимала что-то к груди другой рукой.
Две фигуры прошествовали по деревенскому лугу мимо скамьи, мимо пруда, мимо трех сосен.
Жан Ги увидел, как месье Беливо проводил Рут до двери. А потом сделал нечто неслыханное: вошел в ее дом.
Время было позднее, но Бовуар не чувствовал усталости.
«Время молчать, и время говорить».
Он позвонил домой и поговорил с Анни. Они обсудили покупку какого-нибудь дома с двориком близ школы и парка. Потом рассказали друг другу о прошедшем дне. Он лежал на знакомой кровати в гостинице, думая о том, что она лежит на их кровати, болтая ногами.
У Анни был сонный голос, и Бовуар неохотно пожелал ей bonne nuit[25] и повесил трубку.
«Время рождаться, и время умирать».
Его рука задержалась на трубке, и он задумался о Лоране. И о Лепажах. И о том, что чувствует человек, потерявший ребенка.
Бовуар надел халат, спустился по лестнице и подсоединил ноутбук к телефонной линии.
Он все еще сидел внизу, когда в бистро погас свет и пришли Оливье и Габри. Он все еще сидел там, когда все дома в Трех Соснах погрузились в темноту и вся деревня уснула.
Жан Ги сидел там, на его лице мелькали блики монитора. Наконец он нашел то, что искал. И только тогда он откинулся на спинку стула, уставший, с затекшей спиной. Глядя на имя, которое его поиск выудил из глубокой норы.
Он позвонил и оставил послание на автоответчике, потом поднялся в свой номер и забрался под одеяло. И уснул. Свернувшись вокруг плюшевого львенка, которого брал с собой, если знал, что не приедет ночевать домой.
«Время войне, и время миру».
– Гостиница, – ответил по телефону певучий голос.
– Bonjour. Моя фамилия Розенблатт. Майкл Розенблатт.
– Вы хотите забронировать номер?
– Нет, вы мне звонили. Что-то по поводу ракет.
Розенблатт услышал смех.
– Извините, – ответил человек. – Вы, вероятно, ошиблись номером. Здесь гостиница. Никаких ракет у нас нет. Даже ракеток нет.
Майкл Розенблатт уже понял это.
– Désolé[26], – сказал он. – Наверное, я неправильно набрал номер.
Он повесил трубку, проверил номер, покачал головой и вернулся к тому, от чего оторвался, – к приготовлению завтрака. Утренний звонок с кафедры в Университете Макгилла был какой-то невнятный. Что-то о послании, полученном предыдущей ночью, и о каких-то старых ракетах.
Когда полчаса спустя зазвонил телефон, он поднял трубку и услышал незнакомый голос.
– Профессор Розенблатт? – спросил по-английски человек с квебекским акцентом.
– Да.
– Меня зовут Жан Ги Бовуар. Я инспектор Квебекской полиции. Мне дали ваш домашний телефон в Университете Макгилла. Надеюсь, вы не возражаете.
– Вы из полиции? – переспросил он.
– Да.
Бовуар решил не говорить ему о том, что работает в отделе по расследованию убийств. В голосе профессора и без того звучало раздражение. Пожилой человек. Зачем ему еще один покойник?
– Так это вы оставили для меня послание в университете? – спросил Розенблатт. – Я пытался вам перезвонить, но человек, снявший трубку, ответил, что я попал в гостиницу.
Бовуар извинился.
«Говорит дружеским тоном, – подумал Розенблатт. – Обезоруживающим».
Но заслуженный профессор понимал, что это означает. Он знал: самые опасные люди всегда говорят обезоруживающим тоном. Он немедленно перешел к глухой обороне.
– Мой сотовый здесь не работает, – сказал инспектор Бовуар. – Поэтому пришлось оставить вам номер стационарного телефона в гостинице, где я остановился. Мы расследуем преступление и обнаружили в лесу нечто непонятное.
– Правда? – Розенблатт почувствовал, что любопытство пробило маленькую брешь в его обороне. – И что же вы нашли?
– По виду – большую пушку.
Любопытство профессора мигом сошло на нет.
– Я не имею никакого отношения к пушкам, – сказал Розенблатт. – Область моих знаний – физика.
– Да, я знаю. Я читал вашу статью об изменении климата и расчетах траекторий.
Профессор поставил локти на кухонный стол:
– Вот как?
Бовуар решил не вдаваться в подробности, потому что «поглазел на вашу статью» в большей степени отвечало действительности, чем «прочитал». Тем не менее вчерашние поиски в Интернете вывели его на Розенблатта и его статью, и Бовуар смог из нее понять, что нашел человека, который специализируется на огромных пушках.
А пушка у Бовуара как раз имелась.
– Вряд ли я чем-то могу быть вам полезен, – сказал профессор Розенблатт. – Ту статью я написал двадцать лет назад. Сейчас я на пенсии. Если вы нашли пушку, то вам лучше связаться с каким-нибудь артиллерийским клубом.
Он услышал в трубке тихий смешок.
– Боюсь, мне не удалось адекватно описать нашу находку, – сказал Бовуар. – Моего словаря не хватает, в особенности английского. А впрочем, и французского тоже. Это не какая-то обычная пушка. Она похожа на пусковую установку, но я никогда не видел такой конструкции. Мы обнаружили ее посреди леса в Восточных кантонах.
Профессор Розенблатт откинулся на спинку стула, словно его толкнули:
– В Восточных кантонах?
– Oui. Ее спрятали в зарослях под камуфляжной сеткой. Похоже, очень давно, – продолжил Бовуар. – Возможно, она простояла там не одно десятилетие. Профессор?
Молчание на линии. Жан Ги Бовуар уже начал думать, что связь накрылась. Или сам профессор.
– Я вас слушаю. Продолжайте.
Бовуар глубоко вздохнул и пустился с места в карьер:
– Она громадная. Я таких здоровенных орудий в жизни не видел. В десять, в сто раз больше обычных пушек. Нам понадобились приставные лестницы, чтобы на нее забраться, да и их высоты не хватало.
И опять на линии воцарилась тишина.
– Профессор?
Бовуар не ждал ответа, он скорее предполагал услышать частые гудки.
– Да-да, я слушаю, – раздался голос Розенблатта. – На ней есть какие-нибудь знаки, номера?
– Ни серийного номера, ни названия, – ответил Бовуар. – Хотя, возможно, мы что-то и упустили. Чтобы ее всю осмотреть, нужно время.
Розенблатт издал гудящий звук, словно заработали шестеренки в его голове.
– Но одно мы нашли, – добавил Жан Ги.
– И что же?
– Ну, это не совсем идентификационный знак, но нечто необычное. Рисунок.
Майкл Розенблатт встал перед кухонным столом, пролив кофе на утренний номер монреальской «Газетт».
– Гравировка?
– Oui, – ответил Бовуар, медленно поднимаясь из-за своего стола в оперативном штабе.
– На лафете?
– Oui, – ответил Бовуар, в голос которого вкралась опасливая нотка.
– Это зверь? – спросил Розенблатт, с трудом переводя дыхание.
– Зверь?
– Un monstre. – Его французский был не очень хорош, но для данного случая его вполне хватило.
– Oui. Монстр.
– Семиглавый.
– Oui, – ответил инспектор Бовуар.
Он снова сел на стул в оперативном штабе.
Профессор Розенблатт сел за свой кухонный стол.
– Как вы узнали? – спросил Бовуар.
– Это миф, – ответил Розенблатт. – По крайней мере, мы считали, что миф.
– Нам нужна ваша помощь, – сказал инспектор Бовуар.
– Это точно.