Приручить и обезвредить

Глава 33.«Спящий красавец»

Я не помню, как выходила из квартиры, не помню, как добиралась в госпиталь. Залетаю в здание в куртке на распашку, холода не чувствую нигде, кроме сердца. Подбегаю к сотруднице у стойки информации.

– Здравствуйте, Беркушев Алексей Игоревич поступил к вам пару часов назад, где он?

– Вы кем приходитесь?

– Девушка.

– Извините, но посещение пациентов возможно только для родственников.

– Девушка, мне надо к нему! Он вообще жив? Что с ним?

– Успокойтесь. Сейчас посмотрю. Жив. В реанимации. Но вас не пустят.

Нервно выдыхаю. Жив. Самое главное.

– А что мне делать?

– Ничего, ждать.

– Я же не могу бездействовать!

– Девушка, он в реанимации, вам в любом случае к нему сейчас нельзя. И что вы собираетесь делать? Повторяю, успокойтесь и ждите.

Я обречённо бреду к сиденьям, стоящим вдоль стен. Беспомощно осматриваю холл. Надо что-то придумать, не могу же я просто сидеть и ждать, пока Лёша там борется за жизнь один! Я должна быть рядом! Залезаю в сумку. Налички нет. Пытаюсь сообразить, где снять денег и сколько может понадобиться, если заплатить, чтобы медсестра «не заметила» отсутствие штампа о браке. И как это делается? И у кого можно попросить помощи? Чёрт! Это же госпиталь для спецслужб, тут всё строго, вряд ли прокатит просто заплатить. Если вообще не выгонят за такие дела. Боюсь сделать ещё хуже. Хотя, казалось бы, куда ещё?

Точно! Кирилл! Он же может помочь?

Нахожу в вызовах его номер. Гудок, ещё один.

– Кир, мне нужна помощь, – перехожу сразу к делу, торопясь решить проблему.

– Не пускают?

– Нет. Сказали, что только родственников.

– А чего ты не сказала, что сестра?

Чёрт! Бью себя ладонью по лбу.

– Да не сообразила я.

– Ну ясно. Ладно, сейчас подумаем.

Сижу, жду новостей, нервно постукиваю ногтями по телефону.

И тут вижу, как медсестра, с которой я разговаривала, встаёт. К ней подходит другая девушка в форме, они переговариваются, вроде как про обед, и первая уходит. Это мой шанс!

С каменным лицом иду опять к стойке.

– Здравствуйте, у меня брат тут лежит – Беркушев Алексей Игоревич.

– Так-с, сейчас посмотрим. Да, в реанимации, действительно, в третьей палате. Четвёртый этаж, налево. Но вас в палату не пустят ещё.

Дальше я уже не слушаю, обронив спасибо, спешу на четвёртый этаж. Здесь медицинский запах сильнее, всё стерильно белое. Нахожу третью палату. Только поднимаю руку, чтобы толкнуть дверь, как меня окликают:

– Девушка! Туда нельзя!

Врач не спеша идёт в мою сторону.

– Вы к кому? И кем приходитесь пациенту?

– К Беркушеву. Сестра, – нагло вру. Голос даже не дрогнул, хотя от переживаний во мне сейчас трясётся всё. Надо бы Киру сказать, что я прошла, если сейчас не выгонят.

– Девушка, операция только прошла, сейчас пациент восстанавливается. Пока придётся ждать. Вы бы поехали домой. Оставите номер телефона, мы позвоним.

– Я никуда не пойду! Что за операция? Что с ним вообще?

– Он получил огнестрельное ранение, пулю вытащили, жизненно важные органы не задеты. Повезло. Ангел-хранитель у него точно есть. Сейчас угрозы жизни нет, но состояние пока тяжелое. Сутки понаблюдаем за ним в реанимации.

– Тогда можно я посмотрю? Я одним глазком, хотя бы с порога, пожалуйста, – складываю ладони в умоляющем жесте.

– Не положено.

Врач разворачивается и уходит. А я сажусь ждать, когда коридор будет пустым, чтобы прошмыгнуть в палату.

Я просидела у палаты, наверное, несколько часов безрезультатно. Единственное, что меня успокаивает – если бы с ним что-то случилось, я была бы рядом и не пропустила этого. Когда уже стемнело, я начинаю беспокоиться, что меня могут попросить уйти. Но тут происходит чудо. Ко мне подходит медсестра.

– Здравствуйте, вы сестра Беркушева?

– Да, да, сестра, – я активно закивала.

– Пойдёмте, на минутку заглянете в палату, пока не пришла моя сменщица. Тут таких «сестёр» у молодых бойцов –каждая вторая. Понимаю всё.

– О боже! Спасибо!

Я подрываюсь с сиденья, будто оно загорелось подо мной. Сотрудница зашла первой, вхожу следом с трясущимися руками.

– Я могу подойти? – произношу сквозь ком в горле.

Медсестра кивает.

– Только ничего не трогайте из приборов, трубок или проводов.

Мой мужественный Беркут лежит бледный, с трубкой изо рта, капельницей в руке, грудь перебинтована, какие-то провода, датчики равномерно пищат. Видеть его таким – очень больно. Я со всей силы сжимаю кулаки, до крови вжимая ногти в ладони, чтобы не закричать и не разрыдаться в истерике. Делаю несколько шагов к нему. Приближаюсь к постели, самыми кончиками дрожащих пальцев касаюсь его руки и шепчу, глотая слёзы:

– Милый, молю тебя, борись, мы же только нашли друг друга. Лёшенька, пожалуйста, возвращайся ко мне, ты обещал прийти домой. Ты обещал мне котят. Я тебя люблю, пожалуйста, борись как никогда.

Слёзы катятся ручьями.

– Простите, нам пора.

Я наклоняюсь и целую его в волосы.

– Девушка, пойдёмте, пора-пора.

У двери успеваю на секунду ещё раз глянуть на Лёшу. Возвращаюсь на своё сиденье напротив палаты. Больше всего я боюсь пропустить какие-то изменения. Я никогда не была особо религиозной, но сейчас я читала молитву про себя с такой искренностью, чтобы меня услышали все возможные Боги. В абсолютной беспомощности мне оставалось только это. И крутить в голове наши моменты. Как играли в снежки в первый приезд в дом, наш первый раз, ужины, и то, как читали друг другу отрывки из книг. Как ругались, кричали, но всё равно любили. Как каждая такая вспышка заканчивалась горячим перемирием. Как однажды мы увлеклись друг другом во время приготовления ужина, и вся квартира была в дыму.

А потом память подкинула мне самое ужасное воспоминание – мой случайный выстрел. Несколько часов назад из него достали пулю, выпущенную другим, и даже от этого подкашиваются колени. Как бы я смогла жить, если бы попала в него там, в лесу?

Сквозь застывшие слёзы улыбаюсь его словам: «Котят мне ещё будешь рожать». И сейчас внутри меня сидит единственно верный ответ – буду. Я сижу напротив палаты, где лежит без сознания мой любимый мужчина и я не могу сказать ему всего того, что вертится на языке. Что всё моё сопротивление – это такая мелочь. Что если он выкарабкается… Нет, когда он выкарабкается, мы обязательно вернёмся к вопросу семьи, детей. Я больше не хочу несколько лет искать компромиссы. Только вернись ко мне, львёнок.

По всей видимости, около четырёх часов утра я всё же засыпаю, потому что просыпаюсь, когда меня трогают за плечо. Дёргаюсь.

– Что с Лёшей? – но обнаруживаю напротив себя не медсестру, а женщину лет пятидесяти пяти.

– Здравствуйте, Вы, наверное, Марта? А я мама Лёшеньки – Анна Александровна, а это папа – Игорь Анатольевич.

Только сейчас замечаю за её спиной статного мужчину. У обоих красные глаза – наверняка, так как и у меня.

– Здравствуйте. Да, Марта. Приятно познакомиться. Жаль, что при таких обстоятельствах. Вы уже были у него?

– Нет, нас не пускают, но сказали, что нужно просто подождать, его переведут в другую палату, так как состояние улучшается и больше не надо будет под аппаратами держать. Мой сын – боец, справится, всё будет хорошо. Мы очень переживаем за него, но надо верить в лучшее. А ты здесь ночевала?

– Да, боялась пропустить что-то важное.

– Марточка, сходи умойся, кофе выпей, я позвоню если что.

Мы обмениваемся номерами, и я ухожу в уборную и за кофе.

Когда возвращаюсь, Лёша без изменений, но ещё через час, мы слышим пиликанье из палаты Лёши, с поста срывается медсестра и бежит внутрь, а мы втроём подскакиваем с сидений. Начинаем метаться по коридору, не понимая, что происходит.

– Господи…

Я подхожу к двери, пока врач не успел закрыть изнутри. И сердце разрывается на части – Лёша открыл глаза, медсестра вынимает ему трубку из горла. Его взгляд сначала расфокусировано блуждает по палате, а потом он замечает меня у входа. Он слабо улыбается и от этого вся моя выдержка летит к чёрту. Прикусываю губу от волнения, моё тело сотрясает нервная дрожь. Меня обнимают сзади.

– Он пришёл в себя. Пришёл. Самое страшное позади. Да? – шепчу, скорее убеждая себя, что всё хорошо.

– Да, теперь с нашим Лёшей будет обязательно всё хорошо, – раздаётся над ухом уверенный голос Игоря Анатольевича.

Я оборачиваюсь, беру за руку Анну Александровну. Родители тоже не смогли сдержать слёз облегчения.

Вскоре Лёшу перевозят в другую палату. Я остаюсь ждать снаружи, чтобы родители побыли с Лёшей наедине, потому что не планирую уходить из его палаты вообще, как только попаду внутрь. Заодно звоню Кате и прошу привезти мне чистую одежду.

Алексей

Почему так темно? Я иду вслепую по этому бесконечному коридору. Всё чёрное. Голые стены, даже стула нет. А я так устал. Плетусь в тишине и неизвестности. Очень болит голова. И живот. Чёрт, внутри аж печёт. Останавливаюсь, чтобы отдышаться. Боль скручивает так сильно. Сажусь на пол и засыпаю. Сквозь сон слышу чей-то голос. Не могу уловить чей. А потом он становится громче, и я понимаю, что меня зовут! Марта! Кошечка моя зовёт!

– Лёшенька, давай просыпайся, я тебя так жду, твои родители, Кирилл, все очень переживают. Хватит спать, милый. Ты уже слишком долго не открываешь глаза. Мне страшно. Пожалуйста, вернись.

Меня как будто вкидывает обратно из тёмного коридора в реальность. Пытаюсь понять, что происходит. Но последнее, что вспоминаю – как мы с отрядом шли на захват боевиков. Перестрелка. Пули пролетали прямо рядом, оглушая свистом. Несколько попали в бронежилет. Точно, меня всё-таки ранили, а дальше была темнота. Открываю глаза, веки будто чугунные. Я в больнице. В руке капельница. На стуле рядом с кроватью спит Марта. Её рука лежит на краю моей постели. Под глазами круги, осунулась. Сколько я уже здесь? И сколько она здесь? Легонько касаюсь её руки. Она реагирует молниеносно. Распахивает веки – глаза красные. Мы сталкиваемся взглядами.

– Лёшенька, наконец-то! – она обнимает меня за шею, вдыхаю родной запах её кожи.

– Заждалась? – пытаюсь улыбнуться.

– Мы все! Родители здесь каждый день часами сидят.

Она нажимает кнопку вызова медперсонала.

– И давно я здесь?

– Сегодня пятый день. Ты открывал глаза только один раз после операции, мы так все за тебя волновались! Думали, что уже всё позади, но ты не просыпался, ты так долго не просыпался!

Её щёки расчерчивают ручьи слёз.

– Всё хорошо, кошка, я тебя так просто не оставлю.

Дверь распахивается, в палату широкими шагами заходит врач и следом за ним семенит медсестра.

– Проснулись, наконец, ну вот и хорошо. Надеюсь выспались. Так-с, а теперь палату попрошу освободить.

Марта сжимает мою руку и выходит. Я смотрю в след её поникшей фигуре, она как будто стала меньше.

А мне начинают светить фонариком в глаза, что-то измерять, брать кровь и проводить кучу других манипуляций. Эта суета очень выматывает.

Как только доктор выходит, заходят родители.

– Сынок! Как ты нас напугал!

Мама начинает рыдать. Отец сдержанно похлопывает меня по плечу, и успокаивающе обнимает маму, а у него самого глаза стремительно влажнеют.

Меня хватает буквально на несколько минут разговоров с родителями, после чего веки сами собой закрываются, и я засыпаю.

Марта

Я не была дома уже неделю, медсёстры уже смирились, что я сплю на стуле рядом с кроватью. Пытаться выгнать меня бесполезно. Я принимаю душ в палате, одежду привозят подруги. Аппетита нет, так что выручают аппараты с батончиками, расставленные по госпиталю.

Сегодня второй день как Лёша пришёл в себя. И я так боюсь оставить его хотя бы на пару минут, боюсь, что он опять уснёт надолго. Боюсь постоянно всего.

Когда выходила из палаты за шоколадкой, львёнок спал. Захожу внутрь тихонько, зажав в руке бутылку воды и сладость. Лёша полусидит на кровати, на моём «спальном месте» сидит его мама.

– Здравствуйте! Ой, я в коридоре подожду, – и уже разворачиваюсь, чтобы выйти, но меня останавливает Лёша.

– Милая, постой.

С удивлением и волнением смотрю на них.

– Что-то не так? Что случилось? Тебе хуже? – сердце в испуге подскакивает куда-то к горлу.

– Господи, Марта, остановись, всё хорошо. Просто мы поговорили с мамой, она сказала, ты ни разу не выходила из госпиталя, как меня сюда привезли. Поезжай домой, выспись нормально, поешь, в конце концов, что-то кроме еды из аппарата. И кстати, как тебе разрешили остаться здесь?

– Твой друг договорился. Я не хочу уходить…

Договорить мне не дают. Анна Александровна встаёт на сторону Лёши:

– Марта, с такими успехами ты в соседнюю палату ляжешь с истощением. Отдохни хоть немного, приедешь завтра. Девочка, подумай о себе, с Лёшей теперь всё будет хорошо. Мы рядом, медсёстры недалеко, позвонишь, если будешь сильно волноваться.

Я мечусь взглядом между Анной Александровной и Беркутом. Мои сомнения очевидны всем. Лёша выдаёт последний аргумент:

– Кошка, ты мне будешь нужна пышущая здоровьем в ближайшее время, пожалуйста, съезди домой, что толку от нас двоих обессиленных.

С этим не согласиться не могу.

– Хорошо, но я буду звонить!

– Естественно, милая.

Обнимаю маму Лёши, а его самого легонько целую в губы. Беру вещи и выхожу из палаты.

Вернуться домой без него мучительно больно. И без того минималистичная квартира кажется неприветливо-холодной. Я звоню Лёше каждый час, пока он не предупреждает, что будет спать. Возможно, я и перебарщиваю в своём волнении о нём, но, чёрт возьми, он спал почти неделю. Я теперь этого «спящего красавца» вообще боюсь из поля зрения выпускать. Хочется как-то порадовать его. Врач говорил, что строгой диеты сейчас придерживаться не нужно, и решаю приготовить борщ для Лёши. На следующий день, вооружившись контейнерами, возвращаюсь в госпиталь.

Так день за днём я привыкаю оставлять Лёшу на ночь одного, готовлю ему домашнюю еду, прихожу утром, помогаю с процедурами и просто развлекаю. Пока он спит, я работаю.

В очередное такое утро я иду по коридору к палате Лёши и встречаю по пути его маму. Обычно она так рано не приходит.

– Здравствуйте, всё хорошо? Вы сегодня рано.

– Здравствуй, девочка моя, всё прекрасно. Врач сказал, что сегодня сможет отпустить Алексея домой. Вот он меня и попросил кое-что привезти ему.

Она как-то хитро и довольно улыбается.

– А почему он меня не попросил?

– Марточка, ну выдыхай хоть немного, ты же загоняла себя совсем.

– Нет-нет, со мной всё хорошо.

– Вот и ладненько, я пойду по делам, а ты иди к Лёше, он ждёт тебя.

Она по-матерински тепло обнимает меня на прощание, а я устремляюсь в палату.

– Привет, львёнок!

Лёша сидит на заправленной кровати свесив ноги, полностью одетый в свою одежду. Он немного похудел, и щетина прилично отросла, но в целом – почти всё тот же мой Беркут.

– Привет, кошка. Я ждал тебя.

Я встаю между его ног, обнимаю за шею, сейчас наши лица друг напротив друга. Даже не пытаюсь себя сдерживать, целую его со всей любовью.

– Вот теперь привет. Ты знаешь, что я тебя люблю, Беркушев? И зачем ждал?

– Знаю, и я тебя люблю, именно поэтому я тебя и ждал.

Я опускаю руки с его шеи и с подозрением кошусь на него. Лёша берёт мои руки в свои.

– Что-то не так. Я же чувствую. Ты волнуешься? Почему?

– Очень волнуюсь. Кошка, прежде чем мы выйдем из этой палаты и вернёмся к привычной жизни, нам надо кое-что обсудить.