Оборачиваюсь, чуть не упав со стула, и смотрю Давиду в глаза. Удивительно, но в них нет ярости.
Его держат двое. Руки за спиной. Горделивая осанка и всем своим видом он показывает, что ему не страшно.
– Мне нужно поговорить с Забавой. Я здесь не как полиция, а как гражданское лицо.
– А эта милая барышня хочет с тобой говорить? – приподнимает медную бровь Хоттабыч.
Не хочу. Но а что делать? Здесь, под охраной, он ничего не посмеет мне сделать. Скажу, что между нами все кончено.
– Да, я поговорю с ним, – киваю.
– Никита побудет за дверью. Если что – кричи. И тогда от этого типа мокрого места не останется.
Давид молча скрипит зубами, ведь хорошо понимает, что здесь установлены совсем другие правила. Не он тут хозяин, а кое-кто могущественней. Хоттабыч непростой мужик. Чем они тут занимаются кроме гадания одному Богу известно.
Уединяемся с Давой в пустой комнате, и я прошу, чтобы он ко мне не приближался.
Сажусь на подоконник и смеряю его равнодушным взглядом:
– Говори! Зачем приехал?
– Забав, прости меня дурака ревнивого! – делает два быстрых шага ко мне.
– Стой, где стоишь! Иначе закричу.
Дава резко замирает посреди комнаты. Рассматриваю его: красивый он мужчина, но ревнивый и жестокий. Значит, черный – это он? Темные волосы. Или черная душа? Как правильно? Думаю и так, и так.
– Я… Давай забудем эту историю с клипом, малыш. Я идиот – признаю! Хочешь заниматься танцами, занимайся, ради бога, я не против.
Удивлённо вскидываю бровь. И этого тоже заколдовали? Или понял, наконец, кого потерял?!
– Давид, между нами все кончено. Я тебя не люблю.
Хорошо говорить такие вещи, когда за стеной стоит головорез, который в случае чего может открутить Руденко голову.
– Забавушка…
А в голове голос майора звучит, когда он называл меня так. Ласково и нежно.
– Не надо, Дав, – морщусь. – Не надо этого спектакля.
– Вспомни, как нам было хорошо вдвоем. Твои оргазмы были настоящими. Хочешь, сказать, что тебе не нравилось… да? Или сейчас разонравилось, потому что попробовала кого-то другого? Молчанова?!
– По началу все было по-настоящему, но потом ты перешёл границы. Стал меня унижать! Поставил в зависимое положение! Ревновал, как безумный!
– Потому что люблю тебя! – выпаливает не менее эмоционально, чем я.
Сокращает пространство между нами, и вот он уже прижимает меня широкими бёдрами к подоконнику и пытается поцеловать. А я…
Я не хочу его.
Кто бы мог подумать, что любовь бывает такой токсичной? Любить и унижать. Любить и ограничивать свободу. Нет, спасибо, наелась.
– Давид, нет! – толкаю его в грудь, и в комнату заглядывает Никита.
– Все нормально, Забава? – уточняет охранник.
– Да, мы закончили.
– Отлично, сейчас вышвырну этого типа отсюда вон.
– Только без агрессии, – прошу, посылая Давиду торжествующий взгляд.
Видишь сволочь, какая я милосердная? Цени!
– Забав, подожди… – вытягивает руку Давид. – Мне нужно сказать кое-что важное. Дай нам две минуты, – обращается к охраннику.
Я киваю, и Никита снова исчезает за дверью.
– Это касается Арианы. Хочу тебя предупредить: эта девушка не в себе.
– Что это значит?
– Я раскопал кое-что на нее. Она реально из детдома, и ее действительно удочерил Стояков, то есть оформил опекунство над ней, как близкий родственник. Кто они друг другу – выяснить не удалось, – Давид хлопает себя по карманам, видимо в поисках сигарет, которые, скорее всего, у него отобрали.
– Когда ей исполнилось восемнадцать лет, она сменила имя с Арины на Ариану. Короче, у нее какое-то нервное расстройство. Несколько раз она лежала в неврологии, разумеется, анонимно. У нее навязчивые идеи насчёт того, что опекун ее домогается. Но на самом деле, она сама пыталась соблазнить Стоякова. Это он мне рассказал, а его жена подтвердила.
– И ты им поверил?!
– Послушай, я умею различать ложь и правду. Мужик не врёт, а девка и правда повернутая. Есть бумаги, где черным по белому это написано.
– Он мог подделать документы, чтобы себя обезопасить. Выставить ее вруньей.
– Лечение было реальным. Я разговаривал с врачом. Детка, если ты думаешь, что я ничего не делал по этому делу, то ты ошибаешься. Я проделал большую работу, но не хотел делиться результатами с этим московским говнюком. Потому что не доверяю ему. И ты не верь, наверняка, он навешал тебе лапши с три короба. Не ведись!
Ещё один…
Так кто же все-таки ягненок, которому нельзя верить? Давид, Демьян или Ариана?
– Как ты меня нашел?
– Легко. Увидел, что Молчанов в рапорте указал Белорощевку, и сообразил, что там должна быть Белоречевка. Ты сама как-то говорила, что твоя мать отсюда.
Вот я болтушка! Вообще не помню. Наверное, это было в лучшие наши дни. Когда все только началось… тогда я нарадоваться не могла на Даву. Нравился, придурок, и да – оргазмы были настоящими. Конечно не такими блестящими, как с майором, но что-то близкое. А потом… Потом он все испортил…
– Если Стояков ее не насиловал, тогда зачем она сбежала?
– Кто ж их поймет – сумасшедших, – пожимает плечами Давид.
– Она ждёт ребенка.
Зачем я ему это рассказываю?
– Поздравляю, – говорит сухим тоном. – Так ты вернёшься ко мне?
– Нет, Давид, я не вернусь… Пожалуйста, уезжай.
– Малыш, не бросай меня! Я клянусь, что перестану ревновать. И пальцем тебя больше не трону, и не обижу. Я не могу без тебя.
– Уходи.
– только один прощальный поцелуй. Пожалуйста, Забава!
– Слушай, ты сам на себя не похож, – окидываю его разочарованным взглядом. – Прекрати клянчить ласку! Я ненавижу такое, ясно? Мужик не просит, он берет свое.
Зря я выдала эту тираду…
Давид, в точности как я сказала, взял меня в охапку и поцеловал с такой страстью, что у меня отнялись ноги.
Раньше я бы простила его… наверное. Других вариантов-то особо не было…
А сейчас…
В моем сердце живёт другой мужчина. И ничего с этим поделать нельзя.
– Пустите меня! – слышу грозный мужской рык и вздрагиваю. – Мне нужно немедленно, слышите?! Немедленно начистить этому гондону рыло.