Пришелец в земле чужой

Глава 9

«…Каждый день на третьей от солнца планете насчитывается на 23 тысячи больше людей, чем накануне; на пять миллиардов землян такой прирост является незначительным. Верховный Суд осудил Королевство Южная Африка за дискриминацию белого меньшинства. Собравшись в Рио, законодатели моды постановили, что юбки должны стать длиннее и животы следует прикрывать. Оборонительные системы Федерации летали в небе, грозя смертью каждому, кто посмеет нарушить покой планеты. На берегах Гудзонова пролива появилось на полмиллиона больше передвижных домиков, чем в то же время в прошлом году. Ассамблея Федерации объявила китайский рисовый пояс зоной голода. Синтия Дачесс, известная как самая богатая женщина в мире, дала отставку шестому мужу.

Преподобный доктор Дэниэл Дигби, Верховный Епископ церкви Нового Откровения (Фостеритской) объявил, что назначил ангела Азриэля руководить сенатором Федерации Томасом Буном и ожидает божественного подтверждения сегодня вечером…» Службы новостей передавали такие новости вполне серьезно, так как фостериты, случалось, громили редакции за нелицеприятные комментарии. — «У миссис и мистера Гаррисон Кэмпбелл VI родился сын от специально нанятой женщины; счастливые родители в это время пребывали на отдыхе в Перуг. Доктор Горацио Квакенбуш, преподаватель изящных искусств в йельской духовной семинарии, призвал к возрождению веры и возвышению духовных ценностей; трое специалистов по бактериологическому оружию задержаны в Торонто за моральную неустойчивость, они заявили, что обжалуют дело в Верховном Суде. Верховный Суд приступил к рассмотрению переданного из Верховного Суда Соединенных Штатов дела Рейнсберг против штата Миссури».

Его превосходительство Джозеф Э. Дуглас, Генеральный Секретарь Всемирной Федерации свободных государств, сидя за завтраком, думал, почему ему не дают спокойно выпить чашку кофе. Сканирующее устройство с обратной связью читало ему газеты, подобранные ночной сменой референтов. Слова стояли перед глазами Дугласа, пока он смотрел на них. Сейчас Генеральному Секретарю не нужна была газета, он смотрел на сканнер, чтобы не смотреть на жену, сидевшую напротив.

— Джозеф!

Дуглас оторвал взгляд от сканнера, экран погас.

— Да, дорогая?

— Что у тебя случилось?

— Ничего особенного, дорогая.

— Джозеф, я тридцать пять лет стираю твои носки. Уж я-то знаю, случилось что-то или нет.

Что знает, то знает, этого у нее не отнимешь. Дуглас смотрел на жену и гадал, как ей удалось выжать из него бессрочный контракт. В старые добрые времена, когда он был законодателем штата, она была его секретаршей. Сначала они заключили соглашение о трехмесячном сожительстве, чтобы платить не за два номера в отеле, а за один. Они договорились, что это исключительно денежная махинация, и их сожительство будет состоять в обитании под одной крышей — но даже после этого она не стирала ему носков.

Дуглас попытался вспомнить, когда все переменилось. В биографии миссис Дуглас («Рядом с великими: история одной женщины») говорилось, что он сделал ей предложение во время подсчета голосов на своих первых победоносных выборах. Он был таким старомодным романтиком, что пообещал ей, что их разлучит только смерть… Бесполезно спорить с официальной версией.

— Джозеф! Отвечай!

— Ничего не случилось, дорогая, просто я плохо спал.

— Разумеется, плохо: тебя разбудили по какому-то делу.

А ведь их спальни находятся в разных концах коридора.

— Откуда ты знаешь, дорогая?

— Женское чутье. Какие новости принес тебе Брэдли?

— Прости, дорогая, у меня скоро заседание Совета, а я еще не просмотрел газеты.

— Джозеф Эджертон Дуглас, не увиливай от ответа!

Он вздохнул.

— Пропал этот идиот Смит.

— Смит? Человек с Марса? То есть как: пропал? Это смешно!

— Смешно это или грустно, дорогая, но он пропал. Вчера он исчез из своей палаты.

— Каким образом?

— Вероятно, его переодели сестрой милосердия.

— Ладно, это не главное. Главное то, что он пропал. Скажи мне, пожалуйста, как вы собираетесь вернуть его обратно?

— Мы организовали поиски. Я поручил дело верным людям: Берксвиту…

— Этому ослу? Ты должен был поднять всю полицию вплоть до последнего бездельника!

— Позволь, дорогая, ты не знаешь всех обстоятельств. Мы не можем поднять полицию. Официально Смит не пропал. Для публики мы держали другого, подставного, Человека с Марса.

— Час от часу не легче, — она побарабанила пальцами по столу. — Говорила же я тебе, что игры с двойником добром не кончатся.

— Но, дорогая, не ты ли предложила подменить Смита?

— Не я. Не перечь мне. Вызови сюда Берксвита.

— Берксвит занят розысками Смита. От него еще не было известий.

— А я тебе скажу, что Берксвит уже в Занзибаре. Он нас продал. Я ему никогда не верила. Когда ты нанимал его, я тебя предупреждала…

— Разве его я нанимал?

— Не перебивай… что человек, который получает деньги от двух хозяев, найдет себе и третьего, — она нахмурилась. — Джозеф, за этим стоит Восточная Коалиция. Вполне возможно, что на Ассамблее тебе предъявят вотум недоверия.

— Не вижу причин для беспокойства. Еще никто ничего не знает.

— Ради Бога! Все всё узнают! Уж Восточная Коалиция об этом позаботится. Помолчи и дай мне подумать.

Дуглас замолчал. Он прочел в газете, что городской совет Лос-Анджелеса обратился к Федерации с просьбой о помощи в борьбе со смогом, поскольку министерство здравоохранения в помощи отказало. Надо будет подкинуть Чарли что-нибудь, у него впереди избирательная кампания, будет кандидат от фостеритов… Акции Лунар Энтерпрайзез поднялись на два пункта…

— Джозеф!

— Да, дорогая?

— Наш Человек с Марса — настоящий, а тот, которого выдвинет Восточная Коалиция — подставной. Вот что нужно сказать.

— Но, дорогая, мы не можем этого утверждать.

— Что значит, не можем? Мы иначе не можем!

— Так нельзя, дорогая. Ученые тут же увидят подмену. Если бы ты знала, чего мне стоило все это время прятать его от них.

— Ох, уж эти мне ученые!

— Их нельзя не принимать в расчет, дорогая.

— В самом деле? Чего стоит их наука! Смесь догадок с суевериями! Давно пора ее запретить, а всех ученых посадить. Единственная точная наука, Джозеф, — это астрология!

— Не знаю, дорогая. Я не разбираюсь в астрологии…

— Астрология существует не для того, чтобы ты в ней разбирался, а для того, чтобы ты ею пользовался.

— …А ученые — очень грамотные люди. Один профессор мне на днях рассказывал, что есть звезда, у которой удельный вес в шесть тысяч раз больше удельного веса свинца. Или даже в шестьдесят тысяч? Забыл…

— Господи! Да он все это выдумал! Молчи, Джозеф. Мы стоим на своем. Их марсианин — подставной. Пока они доказывают, что он настоящий, мы поднимаем Особую Службу и похищаем его. Если необходимы будут строгие меры, или Смита застрелят при задержании за сопротивление властям — тем лучше, от него все равно толку не будет.

— Эгнес! Ты понимаешь, что говоришь?

— Ничего я страшного не говорю. С людьми каждый день что-нибудь случается. И это должно быть известно всем, Джозеф. Все мы в руках Господа, как ты всегда любишь повторять.

— Смит мне нужен живым и здоровым.

— Тебя никто не заставляет его убивать. Ты просто должен принять необходимые меры. История тебя оправдает. Что важнее — благосостояние и покой пяти миллиардов людей или здоровье одного человека, который почти и не гражданин?

Дуглас молчал. Миссис Дуглас встала.

— Я не стану больше тратить время, доказывая очевидное. Я еду к мадам Везан заказывать новый гороскоп. Я истратила лучшие годы жизни, чтобы сделать тебя тем, что ты есть, и не хочу все потерять из-за твоей бесхребетности. Ты уронил кусок яичницы на грудь. — Она вышла.

Властитель чуть ли не всей планеты выпил еще две чашки кофе и только после этого нашел в себе силы отправиться на заседание. Бедняжка Эгнес! Он не оправдал ее надежд… и сейчас уже ничего не изменишь. Недостатки есть у всех, а она все время была верной, преданной женой… Наверное, устала от него… Но какое отношение это имеет к делу?

Дуглас расправил плечи. Катитесь все к черту! Он никому не позволит обойтись грубо с этим парнем Смитом. Да, он путается у всех под ногами, но он такой беспомощный, рука не поднимается его обидеть. Если бы Эгнес видела, как он всего пугается, она бы так не говорила. Смит пробудил бы в ней материнское чувство. А есть ли у Эгнес материнское чувство? Глядя на нее, трудно это предположить. Однако наука утверждает, что материнские инстинкты есть у всех женщин. Разве нет?

В любом случае, довольно плясать под ее дудку. Она говорит, что своим высоким положением он обязан ей, но он лучше знает, кто кому чем обязан… и отвечать за все придется ему. Дуглас встал, приосанился и отправился в Совет.

Весь день он ждал ехидного вопроса, тонкого намека, но ничего подобного не произошло. Значит, как это ни маловероятно, факт исчезновения Смита еще не стал достоянием общественности. Генеральному Секретарю хотелось зажмуриться, тряхнуть головой и отогнать от себя этот кошмарный сон, но обстоятельства не позволяли. И более того, не позволяла жена.

Эгнес Дуглас не могла допустить, чтобы ее муж действовал самостоятельно. Подчиненные Генерального Секретаря выполняли ее распоряжения едва ли не с большей готовностью, чем распоряжения Дугласа. Сначала миссис Дуглас послала за референтом мистера Дугласа по настроениям общественности (так мистер Дуглас именовал своих шпионов), затем обратила свою энергию на составление свежего гороскопа. В ее покоях был установлен видеотелефон специально для связи со студией мадам Везан. Миссис Дуглас включила его, на экране появилось упитанное лицо мадам.

— Эгнес? Что случилось, дорогая? У меня клиент.

— Гони его к черту!

Мадам Александра Везан не проявила ни малейшего неудовольствия.

— Минутку… — изображение на экране пропало, появилась заставка «Ждите».

В кабинет вошел человек. Это был Джеймс Сэнфорт — агент, за которым миссис Дуглас только что послала.

— Вы получили какое-либо сообщение от Берксвита?

— Я этим не занимаюсь. Спросите у Мак-Крэри.

Миссис Дуглас пропустила слова агента мимо ушей.

— Берксвита нужно срочно дискредитировать.

— Вы считаете, что он нас продал?

— Не будьте наивным. Прежде чем давать ему такое поручение, нужно было посоветоваться со мной.

— Его ведет Мак-Крэри.

— Вам также не мешает знать, что происходит, — мадам Везан вновь появилась на экране. — Подождите за дверью.

Миссис Дуглас обернулась к экрану.

— Элли, дорогая, мне срочно нужны свежие гороскопы для меня и Джозефа.

— Хорошо, — предсказательница подумала и добавила. — Гороскоп будет более удачным, если вы, дорогая, сообщите мне, зачем он вам нужен.

Миссис Дуглас побарабанила пальцами по столу.

— Тебе обязательно это знать?

— Конечно, нет. Для составления гороскопа нужно знать звезды, математику и быть осведомленным о месте и времени рождения предмета. Вы, дорогая, могли бы это знать, если бы не ваша чрезвычайная занятость… Но учтите: звезды говорят то, что может случиться, а не то, что действительно случается. И если я хочу подробно проанализировать предсказания звезд и на основании этого анализа дать вам полезный совет, мне желательно знать, в каком направлении работать. Обращать больше внимания на Венеру или на Марс? Или…

— На Марс, — перебила миссис Дуглас. — Элли, мне нужен еще один гороскоп.

— Отлично. Для кого?

— Элли, я могу тебе полностью довериться?

Мадам Везан изобразила обиду.

— Эгнес, если вы мне не верите, лучше не консультируйтесь у меня. Обратитесь к кому-нибудь другому. Я не единственный адепт древнего искусства. Я слышала очень хорошие отзывы о профессоре фон Краусмайере, хотя он склонен… — она не договорила.

— Что ты, что ты! Я никому, кроме тебя, не доверю свою судьбу. Нас никто не может слышать на твоем конце линии?

— Конечно, нет, дорогая.

— Мне нужен гороскоп для Валентайна Майкла Смита.

— Валентайна Майк… Человека с Марса?

— Да, да. Его выкрали, Элли. Нам нужно его найти.

Два часа спустя мадам Александра Везан со вздохом облегчения встала из-за своего бюро. Ей пришлось отменить все встречи, назначенные на это время. Мадам потрудилась на славу: на столе был ворох листов, исписанных цифрами и исчерченных графиками. Александра Везан отличалась от других астрологов тем, что в своих расчетах использовала руководство по навигации и брошюру «Тайная наука судебной астрологии. Ключ к философскому камню», написанную ее покойным мужем профессором Саймоном Магусом, гипнотизером, иллюзионистом и магом. Она верила его книге, как верила ему самому. Никто не мог составить гороскоп так, как Саймон, когда он не был пьян. Ему и книги-то были не нужны. Ей с ним никогда не сравниться; она без книг, как без рук. Расчеты ее иногда не совсем точны: у Бекки Вези (это было ее настоящее имя) всегда было плохо с арифметикой, при умножении она частенько путала семерки с девятками.

Тем не менее у мадам Везан получались хорошие гороскопы. У нее было много высокопоставленных клиентов.

Когда миссис Дуглас потребовала гороскоп для Человека с Марса, мадам Везан испугалась. У нее был подобный случай в молодости: профессор должен был задавать ей вопросы, а какой-то идиот из зала потребовал, чтобы она отвечала с завязанными глазами. Тогда она обнаружила, что у нее хорошая интуиция, и сейчас, подавив страх, продолжила игру.

Она спросила у Эгнес точное время и место рождения Человека с Марса, уверенная, что они неизвестны Эгнес.

Запрошенная мадам Везан информация была в скором времени извлечена из бортового журнала «Посланца». Она записала данные и обещала позвонить, когда гороскопы будут готовы.

По прошествии двух часов мучительной арифметики предсказания для мистера и миссис Дуглас были готовы. Для Смита не было ничего. Причина была проста, но непреодолима — Смит родился не на Земле.

Астрологические талмуды не предусмотрели такой возможности: их составители умерли задолго до того, как люди полетели на Луну. Мадам Везан решила вести расчеты по обычной схеме, сделав поправку на смещение в пространстве. Однако она сразу же запуталась в массе новых неразрешимых вопросов. Она не могла поручиться, что на Марсе знаки Зодиака те же, что и на Земле. А как быть без знаков Зодиака? В детстве она так же мучилась с кубическими корнями и из-за этого бросила школу.

Мадам Везан достала тонизирующее средство, которое держала специально для таких случаев, и приняла двойную дозу. «А как бы поступил на моем месте Саймон», — подумала она. Ей даже почудился его голос: «Больше уверенности, девочка! Верь себе, и дураки тебе тоже поверят. Они за это платят».

Мадам Везан приободрилась и принялась переводить цифры и графики в слова. Написав предсказание для Дугласов, она обнаружила, что ей не составит труда сочинить прогноз и для Смита. Слова, ложась на бумагу, становились правдивыми. Мадам Везан уже заканчивала работу, когда позвонила Эгнес Дуглас.

— Элли? Ты еще не закончила?

— Осталось буквально два слова. Вы знаете, дорогая, гороскоп Смита представляет собой серьезную и оригинальную научную проблему. Поскольку Смит рожден на другой планете, мне пришлось вести расчеты совершенно по-новому. Влияние Солнца на предмет ослабленно, влияние Дианы почти отсутствует. Юпитер действует абсолютно иначе…

— Элли! Мне все равно. Мне нужен окончательный ответ.

— Он сию минуту будет готов.

— Слава Богу! Я уже думала, ты расписываешься в несостоятельности.

Мадам Везан изобразила оскорбленное достоинство.

— Дорогая моя, наука всегда наука, а истина всегда истина. Меняется лишь ее оболочка. А наука, предсказавшая место и время появления на свет Христа, наука, сообщившая Цезарю дату и причину его смерти, правдива и вечна.

— Да, конечно.

— Вы готовы слушать?

— Постой, я включу запись. Читай.

— Эгнес, в вашей жизни наступил переломный момент. У вас никогда еще не было такого тревожного положения звезд. Прежде всего, вам не следует нервничать и торопиться; каждый шаг должен быть тщательно продуман. В целом все складывается благоприятно… Повторяю, не следует спешить и расстраиваться по пустякам, — она продолжала давать советы. Бекки Вези всегда давала полезные советы, оттого что сама верила в их полезность. От Саймона она научилась находить для клиента лазейку, к счастью, даже при самом неблагоприятном расположении светил.

Напряженное лицо Эгнес смягчилось, она стала согласно кивать.

— Теперь вы понимаете, что исчезновение Смита необходимо; это подтверждают и остальные гороскопы. Не волнуйтесь: он найдется, и очень скоро. Самое главное — не драматизировать события. Сохраняйте спокойствие.

— Да, конечно.

— И еще. Венера доминирует над Марсом. Венера в данном случае ассоциируется с вами. А Марс — с вашим мужем и юношей Смитом, как уникальное обстоятельство его рождения. Таким образом, на вас ложится двойная ответственность, и вы должны быть достойной ее. Вы должны проявить свое женское начало, заключающееся в спокойной мудрости и сдержанности. Вы должны поддержать и направить мужа, успокоить и утешить его. Вы должны быть доброй и мудрой, как сама мать-земля. Я чувствую в вас этот дар. Используйте же его.

Миссис Дуглас вздохнула.

— Элли, ты просто чудо! Я не знаю, как благодарить тебя!

— Я всего лишь скромная ученица великих мастеров древности. Благодарите их.

— Их я поблагодарить не могу, поэтому я выражаю свою признательность тебе. С меня причитается.

— Спасибо, Эгнес, не нужно. Оказать вам услугу — честь для меня.

— А для меня честь — вознаградить тебя за услугу. Ни слова больше, Элли!

Мадам Везан дала себя уговорить и отключилась с чувством выполненного долга. Теперь она знала, что верно растолковала расположение светил. Бедная Эгнес! Какое счастье облегчить ее тернистый путь, снять с нее часть нелегкой ноши! Она была горда тем, что ей удалось помочь Эгнес.

И как же не гордиться! Она ведь почти на равных с женой Генерального Секретаря. Кто еще может этим похвастать? Юная Бекки Вези была такой ничтожной, что председатель местного избирательного комитета все время забывал, как ее зовут, хотя не забывал заглянуть в вырез ее платья. Бекки Вези не обижалась: она любила людей. Она любила Эгнес Дуглас.

Она всех любила.

Мадам Везан посидела еще, купаясь в лучах славы, выпила еще тонизирующего и тут ее осенило. Она позвонила своему брокеру и приказала ему продать акции Лунар Энтерпрайзез.

— Элли, — усмехнулся он, — голодание вредно отражается на твоих умственных способностях.

— Слушай, Эд. Когда они упадут на десять пунктов, покрой меня, даже если они будут и дальше падать. Когда поднимутся опять, пункта на три, покупай… А когда доберутся до сегодняшнего уровня, снова продай.

Эд долго молчал, потом попросил:

— Элли, ты что-то знаешь? Скажи дяде Эду.

— Звезды кое-что шепнули мне, Эд.

Эд сделал предположение, невозможное с точки зрения астрономии.

— Что ж, не хочешь — не надо. У меня никогда не хватало совести на честную игру. Ты не будешь возражать, если я сыграю по твоей схеме и от себя?

— Играй, только осторожно. Сатурн стоит между Девой и Львом — положение щекотливое.

— Как скажешь, Элли.

Миссис Дуглас, получив от Элли подтверждение своим суждениям, взялась за дело. Она потребовала принести досье Берксвита и отдала распоряжения начать кампанию по подрыву его репутации. Она вызвала начальника Особой Службы Твитчелла — он вышел бледный и целый день ел поедом своего помощника. Она поручила Сэнфорту выпустить еще одну передачу о Человеке с Марса и в ходе этой передачи сообщить, что по сведениям, исходящим из близких к правительству кругов, Смит собирается или даже уже отправился в Анды, где климат похож на марсианский. После этого миссис Дуглас задумалась над тем, как заставить Пакистан замолчать.

Она потребовала к себе мужа и убедила его поддержать Пакистан в его притязаниях на львиную долю кашмирского тория. Дуглас и сам собирался так поступить, поэтому легко дал себя уговорить, проглотив упрек о том, что еще вчера возражал против этой идеи. Урегулировав пакистанский вопрос, миссис Дуглас отправилась выступать перед Дочерьми Второй Революции на тему «Материнство в Новом Мире».

Глава 10

В то время, как миссис Дуглас разглагольствовала о том, о чем не имела ни малейшего представления, Джубал Э. Харшоу, член коллегии адвокатов, доктор медицины, доктор естественных наук, бонвиван, гурман, сибарит, популярный автор и философ-неопессимист, сидел на краю бассейна у себя в Поконосе и наблюдал, как в бассейне плещутся три секретарши. Все три были очень красивые и на редкость толковые. Харшоу любил сочетать приятное с полезным. Энн была пышная блондинка, Мириам рыжеволосая, а Доркас — брюнетка с фигурой изящной статуэтки. Самая младшая была на пятнадцать лет младше самой старшей, но самую старшую было трудно выделить. Харшоу напряженно работал. Большая часть его существа наблюдала за хорошенькими женщинами, резвящимися в воде, а маленькая частичка, звуко- и светонепроницаемая, сочиняла. Харшоу утверждал, что процесс его творчества заключается в разделении организма: зрение и половые железы сами по себе, а головной мозг — сам по себе. Его бытовые привычки подтверждали эту теорию. На столе стоял магнитофон, но Харшоу пользовался им лишь для записи заметок. Готовый текст он диктовал стенографистке, следя за ее реакцией. Харшоу как раз приготовился диктовать и позвал:

— Ближняя!

— Это Энн, — ответила Доркас. — Она плескалась ближе всех.

— Нырни и достань ее.

Брюнетка нырнула; через несколько секунд вынырнула Энн, вышла из бассейна, надела платье и села к столу. Она не притронулась к стенографической машинке: память позволяла ей обходиться без техники.

Харшоу взял ведерко со льдом и бренди, отхлебнул и сказал:

— Энн, я придумал душещипательную вещицу. Котенок под Рождество забрел в церковь погреться. Он голодный, холодный и одинокий, и к тому же у него перебита лапка. Начнем: «Снег падал и падал…»

— Какой вы берете псевдоним?

— Молли Уодсуорт — этакое кудрявое имечко. А название — «Чужие ясли». Поехали…

Харшоу диктовал и смотрел на Энн. Когда из-под ее опущенных ресниц потекли слезы, Харшоу улыбнулся, закрыл глаза и тоже заплакал. Когда он закончил диктовать, у них были одинаково мокрые щеки, оба они были растроганы.

— Готово! — объявил Харшоу, — отошли его в какое-нибудь издательство, смотреть на него не могу.

— Джубал, вам когда-нибудь бывает стыдно?

— Никогда!

— В один прекрасный день я прослушаю ваш очередной опус, разозлюсь и лягну вас в пузо.

— Уноси ноги… и все остальное, пока не разозлился я!

— Слушаюсь, босс! — и, зайдя сзади, поцеловала его в лысину.

— Ближняя! — завопил Харшоу, и к нему выбежала Мириам.

Ожил громкоговоритель, установленный на крыше дома:

— Босс!

Харшоу произнес короткое слово. Мириам хихикнула.

— Что тебе, Ларри?

— К вам с визитом дама, а с ней тело.

Харшоу подумал.

— Она хорошенькая?

— Гм… да.

— В чем же дело? Впусти ее. — Харшоу откинулся в шезлонге. — Начнем. Городской пейзаж, затем интерьер. На стуле с высокой прямой спинкой сидит полисмен, без фуражки, воротник расстегнут, на лбу пот. Между полицейским и зрителем, спиной к зрителю стоит человек. Он замахивается, вынося руку за кадр и бьет полисмена по лицу… — Харшоу остановился. — Продолжим позже.

К дому подъезжал автомобиль. За рулем сидела Джилл, рядом с ней молодой человек. Автомобиль остановился, и молодой человек поспешно вышел.

— Вот она, Джубал.

— Я вижу. Здравствуй, девочка. Ларри, где же тело?

— На заднем сиденье, босс. Под одеялом.

— Это не тело, — запротестовала Джилл, — это… Бен сказал, что вы… Я хочу сказать… — она понурила голову и заплакала.

— Не надо плакать, голубушка, — мягко сказал Харшоу, — редкое тело стоит слез. Доркис, Мириам, займитесь ею. Дайте ей чего-нибудь выпить и умойте ее.

Харшоу взглянул на заднее сиденье, поднял одеяло. Джилл вырвалась из рук Мириам и резко сказала:

— Да послушайте меня, наконец! Он не умер! Не должен был умереть! Он… Господи! — она снова заплакала. — Я такая грязная… и устала…

— Похоже, что это все-таки тело, — рассуждал Харшоу. — Температура приближается к температуре окружающей среды. Окоченение атипическое. Когда он умер?

— Он не умер! Заберите его оттуда! У меня больше нет сил его таскать.

— Конечно. Ларри, помоги мне. Фу, какой ты зеленый! Отойди в сторонку и сунь два пальца в рот — полегчает.

Мужчины вынули Валентайна Майкла Смита из машины и положили на траву; он лежал, согнутый пополам. Доркас принесла стетоскоп, настроила, включила и увеличила коэффициент усиления. Харшоу надел наушники, послушал.

— Я боюсь, вы ошиблись, — мягко обратился он к Джилл. — Я не смогу ему помочь. Кто он был?

Джилл вздохнула. Ни на ее лице, ни в голосе не было жизни.

— Человек с Марса. Я так старалась…

— Не сомневаюсь… Человек с Марса?!

— Да. Бен… Бен Кэкстон сказал, что к вам можно обратиться.

— Бен Кэкстон? Я польщен доверием… тс-с-с! — Харшоу жестом приказал всем молчать. Удивление все сильнее проступало на его лице. — Сердце! Ну и горилла же я! Доркас, живо наверх! Третий ящик в запертой части холодильника. Пароль — «сладкий сон». Принесешь весь ящик и шприц на кубик.

— Иду!

— Доктор, никакой стимуляции!

Харшоу обернулся к Джилл.

— Что?

— Простите, сэр, я всего лишь сестра, но это особый случай. Я знаю, что нужно делать.

— Гм… сорок лет назад я обнаружил, что я не Господь Бог, десять лет спустя понял, что даже не Эскулап. Что же нужно делать?

— Нужно попробовать его разбудить. Иначе, что бы вы ни делали, он будет уходить все глубже и глубже.

— Вперед! Только не топором. А потом попробуем мои методы.

— Хорошо, сэр, — Джилл опустилась на колени и принялась разгибать конечности Смита.

Ей это удалось; брови Харшоу поползли вверх. Джилл положила голову Смита себе на колени и нежно позвала:

— Проснись! Это я, твой брат по воде.

Его грудь медленно поднялась. Смит глубоко вздохнул и открыл глаза. Увидел Джилл и улыбнулся детской улыбкой. Потом посмотрел вокруг, и улыбка погасла.

— Не волнуйся, — успокоила его Джилл, — это друзья.

— Друзья?

— Да. Все они твои друзья. Не волнуйся и не уходи больше. Все хорошо.

Смит лежал, глядя на мир широко открытыми глазами и был доволен, как кот у камина.

Через полчаса и его, и Джилл отправили в постель. Прежде чем подействовала таблетка, которую дал Харшоу, Джилл рассказала ему в чем дело.

Харшоу осмотрел машину, в которой приехала Джилл. Автомобиль был взят напрокат на станции в Ридинге.

— Ларри, ты пустил ток по ограде?

— Нет, босс.

— Пусти. Сотри с этой колымаги все отпечатки пальцев и отгони ее, когда стемнеет, на другую сторону Ридинга, скажем, в Ланкастер, и оставь в кювете. Потом езжай в Филадельфию, оттуда в Скрэнтон, а оттуда можно и домой.

— Будет сделано, Джубал. Скажите, он действительно Человек с Марса?

— К сожалению, да. Поэтому если тебя поймают в этой вагонетке, будут допрашивать с большим пристрастием.

— То есть, лучше ограбить банк, чем связываться с ним?

— Вот именно.

— Босс, вы не будете возражать, если я останусь ночевать в Филли?

— Как хочешь. Я только не понимаю, что можно ночью делать в Филадельфии? — Харшоу отвернулся. — Ближняя!

Джилл проспала до обеда и проснулась в отличном самочувствии. Она вдохнула запах жареного мяса, и подумала, что доктор дал ей не успокаивающее, а снотворное. Пока она спала, кто-то унес рваную, грязную одежду и повесил на стул вечернее платье. Платье оказалось Джилл впору, и она решила, что оно, должно быть, принадлежит Мириам. Джилл умылась, накрасила губы, причесалась и спустилась в гостиную, чувствуя себя совсем другим человеком, чем вчера.

Доркас, свернувшись в кресле калачиком, вязала кружево; она кивнула Джилл, как члену семьи, и вновь углубилась в работу. Харшоу смешивал что-то в матовом графине.

— Выпьешь? — спросил он.

— Да, спасибо.

Харшоу до краев наполнил большие стаканы, подал один из них Джилл.

— Что это? — спросила она.

— Мое фирменное блюдо. Треть водки, треть соляной кислоты, треть тормозной жидкости, две щепотки соли и прошлогодняя муха.

— Выпейте лучше виски с содовой, — посоветовала Доркас.

— Занимайся своим делом, — отверг ее совет Харшоу. — Соляная кислота способствует пищеварению, муха — это белки.

Он поднял стакан и торжественно произнес:

— За наши благородные души! Нас осталось так мало! — и опрокинул стакан в рот.

Джилл сделала глоток, потом еще один. Какое бы это ни было зелье — это как раз то, что ей требовалось. По телу разлилось тепло. Она выпила половину. Харшоу долил доверху.

— Видела своего приятеля?

— Нет, я не знаю, где он.

— Я к нему только что заглядывал. Спит, как младенец. Его надо назвать Лазарем — так охотно воскрес… Он станет с нами обедать?

— Не знаю, доктор.

— Ладно, проснется — спрошу. Не захочет сидеть с нами — принесем ему персональный обед. У нас здесь остров свободы, дорогая. Каждый поступает как хочет… а если он поступает не так, как хочу я, я его выгоняю к чертям собачьим. Кстати, я не люблю, когда меня называют доктором.

— Но, сэр!

— Мне не нужен этот титул. Вот если бы меня назвали доктором народного танца или рыбалки — другое дело! А официальные звания — все равно, что разбавленное виски, которого я в рот не беру. Называй меня просто Джубал.

— Хорошо, но медицинская степень много значит.

— Будет значить, когда для нее придумают другое слово, чтобы люди не путали врача со спортивным судьей. Девочка, какие у тебя отношения с этим парнем?

— Я рассказывала вам, док… Джубал.

— Ты мне рассказала, что произошло, но не рассказала, почему. Я видел, как ты с ним разговаривала. Ты в него влюблена?

— Вот еще! Чепуха какая!

— Вовсе нет. Ты женщина, он мужчина — превосходное сочетание.

— Но… Нет, Джубал, дело не в этом. Я… в общем, он был пленником, и я подумала, вернее, Бен подумал, что он в опасности. Мы хотели, чтобы он вступил в свои права.

— Милая моя, я не верю в бескорыстные поступки. Насколько я могу судить по твоему внешнему виду, железы внутренней секреции у тебя работают нормально. Стало быть, дело в Бене или в этом парне. Тебе следует уяснить для себя, что же тобой движет и, исходя из этого, решить, что делать дальше. В свою очередь, я хотел бы знать, чего ты хочешь от меня.

Джилл было трудно ответить на этот вопрос. С тех пор как она перешла свой Рубикон, она думала только о том, как бы уйти от преследования. Ясных планов она не имела.

— Не знаю.

— Так я и предполагал. Я предположил также, что ты хочешь сохранить за собой место работы и диплом. Исходя из этого, я послал твоему шефу телеграмму из Монреаля, где сообщил, что тебя вызвали к серьезно больному родственнику. Я верно поступил?

Джилл почувствовала внезапное облегчение. В последнее время она не думала о своей судьбе, но в глубине ее сознания затаилась горькая мысль о том, что она бесповоротно испортила себе карьеру. И вот…

— Большое спасибо, Джубал. Я еще не успела прогулять дежурство. По графику у меня сегодня выходной.

— Отлично. Что ты будешь делать дальше?

— Я еще не думала… Пожалуй, нужно связаться с банком и взять немного денег, — она остановилась, пытаясь вспомнить, сколько за ней числится. Сбережения Джилл были невелики, и она все время забывала, сколько у нее денег.

Харшоу не дал ей возможности вспомнить.

— Как только ты позвонишь в банк, у тебя из ушей посыплются полицейские. Я тебе советую посидеть тихо, пока все не уляжется.

— Но я не хочу быть вам в тягость.

— А ты мне уже в тягость. Не переживай: не ты первая, не ты последняя. Никто не может быть мне в тягость против моей воли, поэтому не волнуйся. Далее: ты говорила, что хотела помочь парню вступить в свои права. Ты рассчитывала на мое содействие?

— Бен сказал, что вы можете помочь…

— Какое право Бен имел за меня расписываться? Я не заинтересован в защите так называемых прав твоего приятеля. Его право на Марс писано вилами по воде. Я юрист и понимаю, что к чему. Что же до денег, которые он должен унаследовать, то, исходя из некоторых фактов его биографии и наших странных обычаев, он имеет очень мало шансов что-либо получить. Для него же лучше, если он не получит наследства. Если Бен рассчитывал на меня, то он сильно ошибся. Я не только не собираюсь бороться за права Смита, но даже не стану читать в газетах, как борется кто-то другой.

Джилл почувствовала себя одинокой и беззащитной.

— Тогда нам лучше уехать.

— Что ты! Зачем?

— Вы сказали…

— Я сказал, что не буду защищать его прав как адвокат. Но я приму его как гостя у себя в доме. Он может оставаться здесь, сколько пожелает. Я просто хотел предупредить, что не собираюсь соответствовать вашим с Беном Кэкстоном романтическим представлениям обо мне и лезть для этого в политику. Милая моя, когда-то я думал, что делаю добро. Мне это льстило. Потом обнаружил, что человечеству не нужно, чтобы ему делали добро; наоборот, оно отвергает всякую попытку сделать добро. С тех пор я делаю добро одному человеку — Джубалу Харшоу, — он отвернулся. — Доркас, не пора ли обедать? Кто-нибудь что-нибудь делает?

— Мириам готовит обед, — Доркас отложила вязание и встала.

— Я никак не могу понять, как они ухитряются распределить работу.

— Вы ведь не знаете, что такое работа, босс. — Доркас похлопала его по животу. — Зато поесть никогда не забываете.

Прозвучал гонг, все пошли к столу. Мириам устраивала обед по современной моде: на столе было много разных салатов. Она сидела во главе стола, прекрасная и холодная, как снежная королева. Появилось новое лицо — молодой человек немного старше Ларри; все называли его Дюк. Он стал вести себя с Джилл так, будто она давно живет здесь. Еду подавали неантропоморфные роботы, которыми управляла Мириам. Все было очень вкусное и, насколько Джилл могла судить, натуральное.

Харшоу, тем не менее, был недоволен. Он жаловался, что нож тупой, мясо жесткое; он обвинил Мириам в том, что она подала остатки вчерашнего обеда. Джилл стало неловко за Мириам, остальные, казалось, ничего не слышали. Вдруг Энн отложила вилку.

— Он начал вспоминать, как готовила его мамочка, — заявила она.

— Он вспомнил, что он босс, — подхватила Доркас.

— Когда это было в последний раз?

— Дней десять назад.

— Давненько, — Энн глазами сделала знак Доркас и Мириам; те встали. Дюк продолжал есть. Харшоу спохватился:

— Девочки, не за обедом же! Подождите!

Они неумолимо приближались к Харшоу. Робот едва успел выскочить у них из-под ног. Энн схватила босса за ногу, Доркас и Мириам — за руки. Несмотря на его отчаянные вопли, они понесли его во двор. Вопли прекратились. Раздался всплеск.

Девушки вернулись и, как ни в чем не бывало, продолжили обед.

— Еще салата, Джилл?

Пришел Харшоу, сменив вечерний костюм на пижаму. Когда Харшоу уносили, робот накрыл его тарелку. Теперь он открыл ее, и Харшоу принялся за еду.

— Я остановился на том, что женщина, которая не умеет готовить, — это просто пустое место. Если меня не начнут обслуживать как следует, я всех уволю. Что на десерт, Мириам?

— Пирог с клубникой.

— Это уже на что-то похоже. Увольнение отсрочено до среды.

После обеда Джилл пошла в гостиную. Ей хотелось посмотреть новости и узнать, скажут ли что-нибудь о ней. В гостиной стереовизора не оказалось. Джилл стала припоминать обстановку других комнат, но ничего похожего на стереовизор, не вспомнила. Газет тоже не было видно, кругом валялись книги и журналы.

Никто не входил. Интересно, который час? Наручные часы остались в спальне, и Джилл стала оглядываться, ища часы на стене. Напрасный труд. Ничего подобного! Джилл покопалась в памяти и обнаружила, что в этом доме ей пока не попадались ни часы, ни календарь.

«Неплохо бы еще поспать», — подумала она. Взяла с полки книгу, это оказались «Просто сказки» Киплинга; Джилл забрала книгу с собой.

Кровать в комнате Джилл была оборудована по последнему слову техники. Там был автоматический массажер, кофеварка, монитор погоды, читающий аппарат… Не хватало только… будильника. Джилл подумала, что не проспит больше, чем ей захочется, и легла. Вставила книгу в читающий аппарат, и по потолку побежали слова. Вскоре пальцы Джилл разжались, выпустив блок управления, свет погас, Джилл уснула.

Джубал Харшоу заснул не так легко. Он был недоволен собой. Интерес к гостям угас и уступил место досаде. Пятьдесят лет назад он дал себе страшную клятву не подбирать бездомных кошек, а сейчас, соблазненный жрицами Венеры, подобрал сразу двух, даже трех, если считать Кэкстона.

Он не подумал о том, что нарушал свой обет каждый год: последовательностью Харшоу не отличался. Ему не жалко было кормить еще двоих: не в его характере было считать копейки. Харшоу прожил больше ста лет, испытал бедность, побывал в богачах. Перемены в финансовом положении он воспринимал как перемены погоды и никогда не считал сдачу.

Он боялся, что по следу Джилл к его воротам придет полиция, и начнется скандал. Непременно придет и непременно начнется. Эта девчонка наверняка наследила, как корова в валенках.

До каких же пор люди будут стучать к нему в дверь, задавать вопросы, взывать о помощи? А он будет принимать решения и помогать. Ему уже надоело думать и действовать, мысли о будущем раздражали.

Трудно ожидать разумного поведения от человеческого существа; большинство людей прямо-таки напрашиваются на предостережения. Почему до сих пор они не оставили его в покое? Он отгораживался как мог. Ему казалось, что, предоставленный самому себе, он достигнет высшего блаженства, уйдет в нирвану, растворится в воздухе, как индийский факир. Когда же его оставят в покое?

Около полуночи он отложил сигарету — двадцать седьмую за день — и сел в постели. Зажегся свет.

— Ближняя! — крикнул он в микрофон.

Вошла Доркас, в халате и шлепанцах.

— Слушаю вас, босс, — зевнула она.

— Доркас, в течение последних двадцати или тридцати лет я был никчемным паразитом.

— Это не новость, — снова зевнула Доркас.

— Нельзя успокаиваться. В жизни каждого человека наступает время, когда он забывает о благоразумии. Он встает во весь рост и выступает на борьбу со злом во имя добра и свободы.

— О-о-о-о!

— Перестань зевать! Пришло время бороться!

— Я оденусь для начала.

— Разумеется. Разбуди остальных. У нас много работы. Вылей на Дюка ведро воды и вели ему отыскать и отремонтировать эту болтавилку. Я хочу послушать новости.

— Починить стереовизор? — испугалась Доркас.

— Вот именно. Если Дюк будет упрямиться, скажи ему, пусть идет в любом угодном ему направлении. Живо! У нас много дел!

— Хорошо, — неуверенно согласилась Доркас, — но, может быть, сначала измерить вам температуру?

— Успокойся, женщина!

Дюк настроил стереовизор как раз вовремя. Передавали второе сфабрикованное интервью с Человеком с Марса. В комментариях сообщили, что Смит, по непроверенным пока сведениям, отправляется в Анды. «Дважды два — четыре», — подумал Джубал и до утра повис на видеофоне. На рассвете Доркас принесла ему завтрак: шесть сырых яиц, смешанных с бренди. Поедая яйца, Харшоу сделал вывод: долгая жизнь хороша тем, что успеваешь узнать много влиятельных людей и в трудный момент есть кому позвонить.

Харшоу заготовил бомбу, но взрывать ее не спешил. Он ждал, чтобы сильные мира сего сами спровоцировали взрыв. Он понимал, что власти снова могут засадить Смита в больницу, ссылаясь на его невменяемость. С юридической точки зрения Смит был действительно невменяем, с медицинской точки зрения его можно было считать психопатом.

Харшоу определил у него сильный ситуационный психоз, происходящий, во-первых, оттого, что Смит был воспитан чуждой цивилизацией, а во-вторых, оттого, что он был пересажен опять-таки в чуждую цивилизацию. Будучи грудным младенцем, то есть, находясь в начале развития, Смит успешно прижился в инородной среде. Сейчас он взрослый человек, с полностью сформировавшимися привычками и определившимся мышлением. Сумеет ли он подстроиться под новые условия столь же успешно? Доктор Харшоу намеревался это выяснить. Впервые за много лет он почувствовал интерес к медицине.

Кроме того ему хотелось поддразнить власть имущих. В нем было больше стремления к свободе, чем полагается по праву каждому американцу. Возможность противопоставить себя планетарному правительству приятно щекотала самолюбие.

Глава 11

Вокруг заурядной звезды G-типа, расположенной на задворках средних размеров галактики, согласно модифицированному обратному линейному закону, формирующему пространство, спокойно вращались планеты, как вращались миллиарды лет до того. Четыре из них были достаточно велики для того, чтобы их можно было назвать планетами. Остальные — мелкие камушки, невидимые в свете звезды или затерянные в темноте космоса. Все, как это водится, были заражены странной формой энтропии, называемой жизнью. Температура на поверхности третьей и четвертой планет колебалась вокруг точки замерзания оксида водорода, поэтому там получили развитие сходные формы жизни, между которыми вполне возможен был достаточно успешный контакт.

Марсиан, живущих на четвертом камушке, не особенно волновали контакты с Землей. Куколки радостно прыгали по планете, учась жить; восемь из девяти куколок погибали в процессе обучения. Взрослые марсиане, совершенно иные, чем куколки по облику и сознанию, жили в сказочно красивых городах и были настолько же тихими, насколько куколки были буйными. Они занимались умственной деятельностью.

Марсиане также много работали, в человеческом понимании этого слова: существовала необходимость управлять планетой — указывать растениям когда и где расти, собирать и развивать выживших куколок, лелеять яйца, вышедшие из куколок, наблюдать за ними, поощрять их правильное созревание. Нужно было воспитывать яйца, уговаривать их отказаться от ребяческих выходок и пройти метаморфозу. Это была еще далеко не вся жизнь, а лишь незначительная ее часть, как, например, прогулка с собакой для директора транснациональной корпорации. Впрочем, при взгляде на Землю со стороны, прогулка с собакой может показаться очень важным делом.

И марсиане, и люди были разумными существами, но развитие их разума происходило в совершенно различных направлениях. Все мотивы человеческого поведения, все людские страхи и надежды проистекали от трогательно прекрасного способа размножения людей. То же самое было верно для Марса, только в зеркальном отражении. Размножение марсиан происходило по обычной для этой галактики двуполой схеме, но совершенно иначе, чем на Земле. Земной биолог мог считать такое размножение половым, земной психолог — никогда! Все куколки на Марсе были женского пола, а все взрослые марсиане — мужского. Такое разделение существовало лишь с точки зрения биологической функции, социального же разделения, определяющего всю жизнь человечества, на Марсе не было. Там нельзя было вступить в брак. Взрослые марсиане были огромными, как пещерные люди. Они были физически бездеятельны, но умственно активны. Куколки были толстенькими пушистыми колобками, полными бездумной энергии. В психологии марсиан и людей не наблюдалось ничего общего. Полярность человечества являлась одновременно и движущей, и направляющей силой всех человеческих поступков — от сочинения сонетов до создания атомной бомбы. Если кто-то сочтет это преувеличением, давайте посмотрим, много ли в патентных бюро патентов на создание бесполых существ, много ли в музеях портретов евнухов?

Марсиане не обратили внимания ни на «Посланец», ни на «Чемпион». События, связанные с ними, были слишком недавними, и поэтому не имели значения. Если бы на Марсе выходили газеты, в одном номере уместилось бы целое земное столетие. Контакт с иной цивилизацией не был нов для марсиан: такие контакты случались в прошлом, повторятся и в будущем. Действовать следует тогда, когда соседняя цивилизация будет полностью осмыслена (а это — тысячи земных лет).

Важным событием на Марсе считалось совсем не то, что на Земле. Дематериализованные Старшие Братья мимоходом решили послать гнездящегося на Марсе человека на Землю, чтобы он узнал о ней побольше и обратились к действительно важным делам.

Незадолго до того (в период правления на Земле императора Августа) марсианский художник начал создавать произведение искусства. Оно могло быть поэмой, оперой, философским трактатом; это были определенным образом организованные эмоции. Человек может воспринять это так же, как слепой от рождения воспринимает рассказ о закате, а потому неважно, к какому виду искусства принадлежало произведение марсианского мастера. Важно было то, что он дематериализовался, не успев закончить свой шедевр.

Внезапная дематериализация была редкостью на Марсе. Марсиане считали, что жизнь должна представлять собой законченное целое, а физическая смерть должна наступать в специально отведенный, подобающий момент времени. Однако художник так увлекся работой, что забыл уйти с холода. Когда его нашли, его тело уже не способно было принимать пищу. Он не ощутил своей дематериализации и продолжал творить.

Марсианское искусство делилось на две категории: в первую попадали работы живых взрослых марсиан, яркие, часто радикальные и примитивные, во вторую — творчество дематериализованных Старших Братьев, консервативное, сложное по форме и содержанию. Работы, принадлежащие к разным категориям, оценивались отдельно.

По каким же критериям оценивать работу неожиданно умершего мастера? Ее начал живой, материальный марсианин, а закончил бесплотный Старший Брат. Художник же, рассеянный, как и все художники Вселенной, не заметил своего перехода в новое качество и продолжал работу в прежнем материальном стиле. Открыл ли он тем самым новую категорию искусства? Стоит ли в будущем практиковать дематериализацию в процессе творчества? Старшие Братья столетиями обсуждали захватывающие перспективы, а материальные марсиане с нетерпением ждали окончательного решения.

Вопрос был тем важнее, что произведение было религиозное (в земном понимании этого слова) и очень богатое эмоционально. В нем описывался контакт марсиан с населением пятой планеты — событие, произошедшее давно, но для марсиан памятное и важное, как для землян осталось памятным и важным одно, казалось бы, незначительное распятие. Марсиане встретились с жителями пятой планеты, познали их и перешли к действию. От пятой планеты остались руины, а также память и любовь марсиан. Это произведение являлось одной из многих попыток передать и обобщить прекрасный и сложный исторический опыт. Однако прежде чем оценивать произведение, нужно было договориться, какой точки зрения придерживаться.

А это было нелегко.

На третьей планете Валентайн Майкл Смит был занят другими мыслями, да он и не знал ничего об эпохальном произведении. Его воспитатель и братья воспитателя не утруждали его тем, чего он не в силах был понять. Смит знал о гибели пятой планеты, как всякий школьник Земли знает о гибели Трои, но ему не показывали произведений искусства, которых он не мог осмыслить. Смит получил нестандартное воспитание: знал и умел гораздо больше, чем юные марсиане, но гораздо меньше, чем взрослые. Его воспитатель и Старшие Братья воспитателя с прохладцей относились к тому, чему и как он, чужак, учится. Они изучали его и узнали о людях гораздо больше, чем люди сами знали о себе.

Смит был счастлив. У него появился новый брат по воде, Джубал, много новых друзей; новых впечатлений было так много, что он не успевал их осмысливать, он только запоминал, чтобы впоследствии оживить и переработать.

Брат Джубал сказал, что новое место можно познать быстрее, если научиться читать. Смит отвлекся от созерцания и целый день просидел с Джиллиан над книгой. Он даже не плавал в бассейне в этот день, а это была большая жертва, потому что плаванье (с того момента, когда Смит понял, что оно дозволено) доставляло Смиту не просто удовольствие, а приводило его в религиозный экстаз. Он просиживал бы в бассейне дни напролет, если бы Джилл и Джубал не выгоняли его оттуда. Купаться по ночам ему не позволяли, поэтому по ночам он читал. На закуску к Британской Энциклопедии Смит брал медицинские и юридические книги Джубала. Однажды брат Джубал увидел, как Смит листает книгу, остановился и стал задавать Смиту вопросы по прочитанному; Смиту это напомнило, как его экзаменовали Старшие Братья. Джубал, по-видимому, был недоволен ответами, и Смит решил, что книгу нужно обдумать. Он был полностью уверен, что отвечал теми же словами, что прочитал в книге, хотя не все слова были ему понятны.

Однако с бассейном не могло сравниться ничто, особенно, когда вместе с ним купались Джилл, Мириам, Ларри и все остальные. Смит не сразу научился плавать, но заметил, что умеет то, чего не умеют остальные. Он опускался на дно и блаженствовал там. Его вытаскивали и ругали, и если бы не уверенность, что все хотят ему добра, ушел бы в транс.

Как-то он продемонстрировал свое умение Джубалу, просидев на дне довольно долго, потом пытался научить Джилл, но она боялась, и Смит не решился настаивать. Тогда он впервые понял, что новые братья могут не все, что может он. Смит долго над этим думал.

Смит был счастлив, чего нельзя было сказать о Харшоу. Джубал бездельничал, иногда отвлекаясь, чтобы понаблюдать за редким подопытным животным. Он не составил для Смита какой бы то ни было программы умственного и физического развития, пустив все на самотек. Организованное руководство осуществляла Джилл; Харшоу считал, что она уделяет Смиту слишком много внимания: он не любил, чтобы женщина возилась с мужчиной, как с ребенком.

А Джилл всего лишь обучала Смита поведению в обществе Людей. Смит уже ел за столом, сам одевался (Харшоу полностью не был в этом уверен и все собирался спросить Джилл, помогает ли она Смиту одеваться), привык к распорядку жизни в доме и выучил важнейшие бытовые правила. Когда Смит впервые сел со всеми за стол, он умел пользоваться только ложкой. Джилл резала для него мясо. К концу обеда он уже пытался есть как все. На следующий день он вел себя за столом в точности как Джилл, с таким же, как она, избытком хороших манер.

Когда Харшоу увидел, что Смит читает со скоростью компьютера и запоминает все, что прочитал, он не стал делать из этого сенсацию, проводить измерения и чертить кривые роста. Харшоу вел себя с высокомерным смирением человека, который знает так много, что видит, как мало он знает. Что толку в измерениях, если не понимаешь, что измеряешь?

Безусловно, интересно наблюдать, как экзотическое животное превращается в человека, но Харшоу, наблюдая за Смитом, не испытывал удовлетворения.

Как и Генеральный Секретарь Дуглас, он ждал, что вот-вот что-то случится.

Но ничего не случалось, и Харшоу надоело ждать. Неужели полицейские настолько глупы, что упустили не очень умную девушку с бездыханным телом в чемодане? А может, они ее выследили и теперь наблюдают за его домом? Мысль о том, что правительство наблюдает за его личной жизнью, привела Харшоу в ярость. Это такая же низость, как вскрывать письма!

Кстати, они и это могут! Правительство! На три четверти паразитическое, а на четверть бессмысленное заведение. Харшоу понимал, что изолировать Смита от государства нельзя, но нельзя же называть зло добром только потому, что зло неизбежно. Пропади оно пропадом, это государство!

Вполне возможно, что власти знают, где находится Человек с Марса, но им выгодно оставить все как есть. Если так, то сколько это продлится? Сколько можно держать в бездействии готовую взорваться бомбу?

И где, наконец, этот идиот Бен Кэкстон?

Джилл Бордмэн вывела его из задумчивости.

— Джубал!

— А, это ты, глазастая! Извини, я задумался. Садись. Хочешь выпить?

— Нет, спасибо. Мне нужно с вами поговорить.

— Ты здорово прыгаешь в воду. Прыгни-ка еще разок.

Джилл закусила губу, как двенадцатилетняя девочка и умоляюще посмотрела на Харшоу.

— Джубал! Пожалуйста, выслушайте меня!

Он вздохнул.

— Оденься. Ветер холодный.

— Мне не холодно. Я могу оставить Майка у вас?

Харшоу удивленно заморгал.

— Конечно. Девочки за ним присмотрят, это нетрудно. А ты уезжаешь?

— Да, — Джилл опустила глаза.

— Жаль… Но держать тебя я не могу.

— Ах, Джубал! Я бы не уезжала.

— Значит, оставайся.

— Нет, я должна ехать.

— Не понял. Еще раз.

— Как вы не понимаете, Джубал! Мне у вас нравится, вы к нам так добры. Но я не могу здесь остаться. Бена нет. Я должна его найти.

Харшоу произнес крепкое словцо, потом сказал:

— Как ты собираешься его искать?

— Не знаю, — нахмурилась она, — но я не могу здесь прохлаждаться, когда его нет.

— Джиллиан, Бен уже большой мальчик. Ты ему не мать и даже не жена. Какое право ты имеешь его искать?

— Никакого, — Джилл пошевелила в траве ногой, — но я знаю, что если бы я пропала, Бен искал бы меня… пока не нашел. Поэтому я должна искать его.

Харшоу послал проклятия всем богам, которые должны удерживать людей от глупостей, но не делают этого, а вслух сказал:

— Давай рассудим здраво. Ты собираешься нанять детектива?

— Наверное, — упавшим голосом сказала Джилл. — Я еще ни разу в жизни не нанимала детектива. Это дорого?

— Очень.

— А если платить в рассрочку?

— Обычно они берут, наличными и вперед. Не грусти девочка. Я уже нанял детектива. Лучшего в стране. Не стоит тебе влезать в долги, чтобы нанять лучшего после лучшего.

— И ничего мне не сказали?

— А зачем?

— Уже что-нибудь известно?

— Пока ничего. Именно поэтому я тебе ничего не говорил, — Джубал нахмурился. — Сначала я думал, ты зря беспокоишься. Решил, что он пошел по какому-то следу и скоро вернется с новым материалом. Теперь я так не думаю, — вздохнул Харшоу. — Этот идиот Килгаллен получил по статопринту письмо, якобы от Бена, что Бен задерживается. Я поручил своим людям стащить его или сфотографировать. Оно оказалось подлинным.

— Почему же Бен не предупредил меня? Это на него не похоже.

Харшоу подавил стон.

— Подумай, Джилл. Если на клетке со львом написано «Буйвол», не верь глазам своим. Ты приехала в пятницу. Письмо отправлено в 10.34 утра в четверг. Оно было получено без задержки: в конторе Бена есть статопринтер. А теперь скажи, зачем Бену посылать письмо по статопринту в рабочее время, если есть телефон?

— Действительно, зачем? Я на его месте позвонила бы. Телефон — самый…

— Ты не на его месте. У репортера может быть тысяча причин на это. Он мог послать письменное сообщение, чтобы избежать неточностей. Ему могло понадобиться зафиксировать сам факт передачи сообщения. Ему могло понадобиться, чтобы сообщение пришло не сразу. Килгаллен не нашел в этом ничего странного, он знает специфику работы. Дело в том, что письмо отправлено не из Филадельфии.

— Но…

— Не перебивай. Письмо можно сдать на почту собственноручно, а можно продиктовать по видеофону.

— Ну да.

— Что из этого следует?

— Джубал, я так волнуюсь, что ничего не соображаю.

— Не волнуйся: я в этом тоже ничего не соображаю. На меня работает человек, который соображает. Он изготовил копию письма и отправился в Паоли Флэт под именем Осберта Килгаллена. У него респектабельный вид, честное лицо, и он выпытал у служащей такие вещи, какие рассказывают только на суде. То, что она сообщила, отнюдь не радует. Она обычно не помнит, кто что передает. Отстучала — и забыла. Но эта дама — поклонница Бена. Каждый день читает его колонку — просто безобразие… Ближняя!

Появилась мокрая Энн.

— Напомни мне, — сказал ей Харшоу, — написать статью о регулярном чтении газет. Идея в том, что большинство неврозов происходит от нездоровой привычки вбирать в себя беды пяти миллиардов чужих людей. Название «Сплетни без границ» или нет, «Планета сплетничает».

— Босс, вы нездоровы.

— О, не только я. Проследи, чтобы я написал эту статью в течение следующей недели. Теперь исчезни. Я занят, — он обернулся к Джиллиан. — …Она услыхала имя Бена и затрепетала: она говорит со своим героем! И тут же разочаровалась: он не заплатил за изображение. Поэтому она запомнила. И еще запомнила, что звонили из телефона-автомата в Вашингтоне.

— В Вашингтоне? — повторила Джилл. — Зачем же Бену звонить из…

— Вот именно. Если он стоит в телефонной будке в Вашингтоне, он может связаться с Килгалленом прямо. Это будет дешевле и быстрее, чем звонить в Филадельфию, чтобы оттуда отправили письмо в Вашингтон. Может быть, Бен боялся, что телефон прослушивается, но надеялся, что статопринт не контролируется и проверял, так ли это. Я не пойму, в чем здесь дело, но боюсь, что, продолжая поиски Бена, мы поставим его жизнь под угрозу.

— Нет, Джубал!

— Да, — устало сказал Джубал, — Бэн ходит по краю пропасти, он сделал на этом карьеру. Сейчас он перешел все границы. Если он исчез по своей воле, не стоит привлекать к этому факту внимание. Килгаллен не волнуется. Колонки Бена выходят каждый день. Я проверял.

— Бен заготавливал материал впрок.

— Или их пишет Килгаллен. В любом случае, официально Бен не пропал. Он на работе. Может быть, он решил на время выйти из игры, а тебя не предупредил, чтобы не подвергать опасности.

— Джубал, что мне делать? — Джилл закрыла лицо руками.

— Не волноваться. Самое худшее, что ему грозит — это смерть. А она грозит нам всем, не сегодня — так завтра. Спроси хотя бы у Майка. Ему легче дематериализоваться, чем выслушать упрек. Если я скажу ему, что мы собираемся его зарезать и зажарить на обед, он со слезами на глазах будет благодарить меня за оказанную честь.

— Я знаю, — тихо ответила Джилл, — но не разделяю его взглядов.

— Я тоже, — согласился Харшоу, — но начинаю понимать. Это утешительная мысль для пожилого человека. Я всю жизнь пытался развить в себе способность наслаждаться неизбежным. А этот мальчик, который уже имеет право избирать и быть избранным, но не знает, что перед автомобилем нужно посторониться, показал мне, что я… не умнее, чем был в детском саду. Ты спрашивала, можно ли оставить у меня Майка. Да я его сам не отпущу, пока не научусь у него тому, что он знает. Одна дематериализация чего стоит! Она не фрейдовское желание смерти, ничего похожего на «Самую усталую реку». Это как у Стивенсона: «С радостью живу, с радостью умру». Стивенсон жил с радостью, потому что вкусно обедал, а Майк знает какой-то секрет.

— Я ничего не понимаю, — угрюмо проговорила Джилл. — Я боюсь за Бена.

— Я тоже. И мне кажется, что он не прячется.

— Вы только что…

— Прости… Мои люди не ограничились визитом к Килгаллену и в Паоли Флэт. Они узнали, что в четверг утром Бен приходил в медицинский центр с адвокатом и Беспристрастным Свидетелем Джеймсом Оливером Кавендишем — ты знаешь, что это значит?

— Нет.

— Если Бен пригласил Кавендиша, значит дело было серьезное. По воробьям не стреляют из пушки. Бен хотел поговорить с Человеком с Марса в присутствии Свидетеля.

— Не может быть, — выдохнула Джиллиан.

— Джилл, это сказал сам Кавендиш, ему можно верить, как Писанию.

— Нашелся апостол! В четверг утром ко мне на этаж никто не заходил.

— Не торопись. Я не сказал, что они говорили с Майком. Они беседовали с «Человеком с Марса», очевидно, с подставным, которого показывали по стереовидению.

— Ну, конечно! И Бен вывел их на чистую воду!

— Нет, у него это не вышло. И у Кавендиша тоже. Ты знаешь, как обязан себя вести Беспристрастный Свидетель?

— Не знаю. Я никогда их не видела.

— Как? Энн!

Энн стояла на трамплине.

— Видишь тот дом на горе? — спросил Харшоу. — Какого он цвета?

Энн посмотрела и сказала:

— С нашей стороны белый.

— Вот видишь, — сказал Джубал, — Энн не стала говорить, что дом весь белый. И вся королевская рать не заставит ее сказать это, если она не пойдет и не посмотрит. И даже тогда она не сможет утверждать, что он остался белым после того, как она ушла.

— Энн — Беспристрастный Свидетель?

— Да, у нее диплом без ограничений, с правом свидетельствовать в Верховном Суде. Спроси у нее как-нибудь, почему она оставила практику. Только ничего больше не планируй на этот день. Энн будет тебе рассказывать правду, всю правду и только правду, а это отнимает много времени. Так вот, вернемся к Кавендишу. Бен пригласил его с условием, что Кавендиш будет свидетельствовать открыто. Когда это потребовалось, Кавендиш рассказал все в мельчайших подробностях. Интересно то, чего он не сказал. Он не сказал, что человек, с которым они беседовали, не был Человеком с Марса. Но он не сказал ни одного слова в подтверждение того, что этот человек являлся Человеком с Марса. Если ты знаешь Кавендиша, ты поймешь, что это что-то значит. Если бы Кавендиш видел Майка, он объявил бы об этом так, чтобы все: и ты, и я — поняли, что он видел Майка. Например, он описывает форму ушей представленного им человека, а она не совпадает с формой ушей Майка. Следовательно, им подсунули фальшивку. Кавендиш это понимает, но он не имеет права высказать свое мнение.

— Я же сказала, на мой этаж никто не входил.

— Пойдем дальше. Все это произошло задолго до того, как ты выкрала Майка. Кавендиш говорит, что они встретились с «Человеком с Марса» в 9.14 утра в четверг. Майк в это время находился в больнице, его вполне можно было показать посетителям. Почему самому знаменитому Беспристрастному Свидетелю подсунули фальшивку? Почему они пошли на такой риск?

— Вы меня спрашиваете? — сказала Джилл. — Я не знаю, Бен говорил, что спросит у Майка, хочет ли он уйти из больницы, и если Майк скажет да, то Бен заберет его с собой.

— Бен спросил, и двойник, разумеется, ответил нет.

— Майк не пошел бы с Беном.

— Почему он пошел с тобой?

— Я его брат по воде, как и вы сейчас. Он считает, что можно верить каждому, с кем разделил глоток воды. Брату по воде он подчиняется во всем, а со всеми остальными упирается, как осел. Бен не сумел бы его увести. По крайней мере, на прошлой неделе. Сейчас Майк, наверное, уже не такой.

— Да. Он очень быстро меняется. Я никогда не видел, чтобы мышечная ткань росла так быстро. Вернемся к делу: Кавендиш сообщил, что Бен покинул его и адвоката — некоего Фрисби — в 9.31 и сел в такси. Через час Бен, или кто-то другой, назвавшийся его именем, передал в Паоли Флэт по видеофону письмо.

— Вы думаете, это был не Бен?

— Да, скорее всего кто-то другой. Кавендиш запомнил и сообщил номер такси, я поручил своим людям выяснить дневной маршрут этого такси. Если Бен пользовался своей кредитной карточкой, ее номер должен быть записан в память робота. Даже если Бен бросал монетки, должны остаться записи: время, направление следования.

— И что же?

— Записи показывают, что в четверг утром машина была в ремонте. Значит, Кавендиш дал не тот номер, либо кто-то уничтожил запись. Суд может решить, что Свидетель неправильно запомнил номер машины, тем более, что его об этом не просили. А я говорю, что с Кавендишем такое случиться не могло. Он не дает показаний, в достоверности которых не уверен.

Харшоу нахмурился.

— Джилл, ты втягиваешь меня в дело, в которое я не хочу вмешиваться. Можно допустить, что Бен отправил письмо из Вашингтона в Вашингтон через Филадельфию. Гораздо труднее предположить, что он станет уничтожать в памяти робота свой маршрут. Вероятно, это сделал кто-то другой, кто знал, куда поехал Бен, и хотел это скрыть. Он же отправил письмо, чтобы никто не понял, что Бен исчез.

— «Исчез»? Вы хотите сказать его похитили?

— Осторожнее на поворотах, Джилл. «Похитили» — нехорошее слово.

— Очень хорошее! Джубал, это надо растрезвонить на всю страну, а мы сидим!

— Не спеши, Джилл. Возможно, Бена уже нет в живых.

— Да, в самом деле, — сникла Джилл.

— Пока мы не увидим его мощей, мы будем считать, что он жив. Джилл, ты знаешь, чего нельзя делать, когда человека похищают? Того самого, что предлагаешь ты — бежать и кричать. Похититель может испугаться и убить свою жертву.

Джилл была в отчаянии. Харшоу продолжал:

— Я должен предусмотреть все варианты развития событий. Поэтому мне пришлось допустить, что Бен погиб, тем более, что его долго нет. Мы сейчас условились считать, что он жив. Ты хочешь его искать. Ты можешь это сделать, не увеличивая риска, что неведомые силы, в руках которых находится Бен, не уничтожат его?

— Почему неведомые? Мы знаем, кто его похитил.

— Правда?

— Конечно. Это те же люди, которые заперли Майка в больнице, это — правительство.

Харшоу покачал головой.

— Это всего лишь догадка. Бен со своими статьями нажил себе немало врагов, но не все они члены правительства. Должен заметить, что эта догадка наиболее вероятна и вместе с тем весьма расплывчата. В правительстве работает несколько миллионов человек, и мы должны задать себе вопрос: кому из них Бен стал поперек дороги? Кому именно?

— Но Джубал! Я же говорила вам то, что говорил мне Бен — Генеральному Секретарю Дугласу.

— Нет, — возразил Харшоу, — не имеет значения, кто что делал, даже если это было преступно или противозаконно, это не Генеральный Секретарь, пусть ему это и выгодно. Мы никогда не докажем, что он хоть что-то знал о похищении Бена. И скорее всего, он об этом действительно не знает. Нам нужно выяснить, кто из команды Дугласа это сделал. Когда Бену показывали двойника, с ним ходил один из подручных Дугласа; сначала он отговаривал Бена, а когда не получилось — пошел с ним. Теперь оказывается, что этот тип тоже пропал в четверг. Мне кажется, что это не просто совпадение, потому что ему было поручено проведение операции «Двойник». Если мы найдем его, то можем найти и Бена. Его зовут Джилберт Берксвит.

— Берксвит?!

— Ну да, Берксвит. У меня есть основания… Джилл, что с тобой? Не падай в обморок, не то я брошу тебя в воду.

— Джубал, этот Берксвит… только один?

— По-моему, один. Я больше не слышал такой фамилии. Ты его знаешь?

— Пожалуй, знаю. Если это тот Берксвит, то его вряд ли стоит искать.

— Гм… Объясни.

— Видите ли, Джубал, я не все вам рассказала.

— Вполне естественно. Рассказывай сейчас.

Запинаясь, Джилл рассказала о том, как вдруг исчезли люди, пришедшие арестовать ее и Смита.

— А потом, — грустно закончила Джилл, — я закричала и испугала Майка. Он ушел в транс, и я замучилась, пока дотащила его сюда.

— Жаль, что не рассказала этого раньше.

Она покраснела.

— Я боялась, что никто не поверит. И потом, Джубал, нам за это могут что-нибудь сделать?

— Что? — удивился Харшоу.

— В тюрьму посадить или еще что-нибудь?

— Милая моя, ни присутствие при совершении чуда, ни совершение оного не является преступлением. Помолчи, я подумаю.

Минут десять Джубал молчал, прикрыв глаза. Потом сказал:

— Нет проблем, малышка. Где Майк, опять лежит на дне?

— Да.

— Нырни к нему и скажи, пусть придет ко мне в кабинет. Я хочу, чтобы он повторил чудо. Зрителей не нужно, хотя нет — один нужен. Скажи Энн, пусть наденет свидетельское одеяние — я использую ее по ее прямому назначению. И еще мне нужен Дюк.

— Иду, босс.

— Ты не имеешь права называть меня боссом. Я тебя на работу не нанимал.

— Иду, Джубал.

— Хорошо бы иметь кого-то, чье отсутствие мы пережили бы безболезненно. Майк может проделать такую штуку с неодушевленным предметом?

— Не знаю.

— Ладно, проверим. Зови его, — Джубал сверкнул глазами. — Какая возможность избавиться от… Нет, нельзя. Увидимся наверху, Джилл!

Глава 12

Через несколько минут Джилл вошла в кабинет Харшоу. Энн уже была там, облаченная в одежду Беспристрастного Свидетеля; она взглянула на Джилл и ничего не сказала. Джилл отыскала свободный стул и молча села. Харшоу диктовал Доркас, не обращая внимания на остальных:

— «…из-под распростертого тела, пропитав уголок ковра и собираясь в лужицу у камина. Две праздные мухи насторожились. Вошла мисс Симпсон и схватилась за голову. „Боже! — выдохнула она, — папин любимый ковер! Да и сам папа!“». — Конец главы, Доркас, и конец части. Можешь отсылать. Свободна.

Доркас вышла, унося стенографическую машинку и улыбнувшись Джилл.

— Где Майк? — спросил Джубал.

— Скоро будет, — ответила Джиллиан. — Одевается.

— Одевается, — ворчливо передразнил Харшоу. — Не на обед же мы собрались.

— Он не должен ходить голым.

— Он не голый, на нем есть кожа. Веди его сюда.

— Джубал, так нельзя. Он должен научиться ходить в одежде.

— Зачем ты навязываешь ему свою христианско-буржуазную зашоренную мораль?

— При чем тут мораль! Я прививаю ему важнейшие бытовые привычки.

— Привычки, мораль — какая разница? Женщина, ради Бога в небесах и душе, пойми, перед нами личность, не искалеченная идиотскими табу нашего племени, а ты хочешь сделать из него третьесортного обывателя. Пойдем до конца: купи ему еще атташе-кейс!

— Ничего подобного! Я стараюсь избавить его от неприятностей. Я ему добра хочу!

Джубал фыркнул.

— Так говорит чистоплотная хозяйка, стерилизуя блудливую кошку.

— Ух! — Джилл сосчитала до десяти. Потом сухо произнесла: — Вы хозяин здесь, доктор Харшоу, а мы перед вами в долгу. Сейчас я приведу Майкла, — она поднялась.

— Джилл, сядь и не соревнуйся со мной во вредности: я старше и опытнее. Дальше: ты никак не можешь оказаться у меня в долгу, потому что я никогда не делаю того, что мне не требуется. Кстати, никто этого не делает, но я это еще и осознаю. Поэтому не изобретай себе долгов, иначе ты начнешь испытывать по отношению ко мне благодарность, а это предательский первый шаг к моральной деградации. Ты полюбила мою мысль?

Джилл прикусила губу, потом улыбнулась.

— Я не знаю, как это делается.

— Я тоже, но я хочу научиться этому у Майкла. Так вот, я говорю вполне серьезно: благодарность есть эвфемизм для отвращения. Отвращение большинства людей меня не трогает, но мне не хотелось бы стать отвратительным для маленькой хорошенькой девочки.

— Что вы, Джубал, я ничего подобного не испытываю.

— Я надеюсь… но начнешь испытывать, если взрастишь в своем сознании мысль о том, что ты передо мной в долгу. У японцев существует пять способов выражения благодарности. Каждая из этих фраз буквально переводится как выражение недобрых чувств. Если бы англосаксы были так же честны! Но они выдумали чувства, которых человеческая нервная система не способна производить.

— Джубал, вы старый циник. Я вам благодарна и буду благодарна в дальнейшем.

— А ты сентиментальная девчонка. Мы друг друга отлично дополняем. Давай-ка закатимся в Атлантик-Сити и кутнем!

— Как можно, Джубал!

— Где же твоя благодарность?

— Я готова. Когда едем?

— Ехать нужно было сорок лет назад. Это первое, а второе — ты права: Майк должен обучиться человеческим привычкам. Он должен разуваться в мечети, сидеть с покрытой головой в синагоге, прикрывать наготу, когда этого требуют нормы морали. Иначе его сожгут за ересь. Только ради бога Аримана, не подвергай его идеологической обработке. Могу тебя заверить, ему это безразлично.

— Я не думаю, что у меня это получится. Но Майк не похож на безразличного человека.

— Пора бы уже Майку одеться.

— Пойду гляну, что он делает.

— Минутку, Джилл. Я объяснял, почему не хочу обвинять кого-либо в похищении Бена. Если Бен, скажем так, незаконно задержан, то мы не можем уличить никого в том, что он стремится избавиться от свидетеля в лице Бена. Если Бен жив, у него есть шанс остаться в живых. Я в первый же день твоего приезда предпринял другой шаг. Ты хорошо помнишь Библию?

— Не очень.

— Эта книга заслуживает изучения, так как содержит практические советы на все случаи жизни. «Каждый, кто делает зло, боится света» — это сказал Иоанн, а, может быть, Иисус, неважно. Я все время ждал, что у нас начнут отбивать Майка. Не могли же они не заметить, как ты тащила его сюда. Я живу на отшибе и тяжелой артиллерии во дворе не держу. Единственное оружие, которого они боятся, и которое, по-видимому, остановило их — это свет. Общественное мнение. Я устроил так, что малейший скандал в моем доме станет достоянием общественности, мировой общественности! Неважно, какие при этом будут действовать рычаги, главное: если здесь что-нибудь случится, это покажут по трем программам. Об этом будут оповещены специальными сообщениями большие люди, которым будет приятно поймать на горячем нашего уважаемого Генерального Секретаря.

Харшоу нахмурился.

— Но я не могу ждать бесконечно. Когда я все организовывал, я боялся, что скандал произойдет сейчас же. Мне кажется, что, пока внимание предупрежденных мною людей не ослабло, нам следует поторопить события.

— Каким образом, Джубал.

— Я думал об этом последние три дня. Ты своим рассказом о чуде навела меня на мысль.

— Простите, Джубал, что не рассказала раньше. Я боялась, что мне не поверят, и рада, что вы верите.

— Я не говорил, что верю.

— Как!

— Я верю, что ты говорила правду, Джилл. Но сны и галлюцинации — тоже правда в своем роде. То, что произойдет сейчас, произойдет на глазах Беспристрастного Свидетеля и кинокамер, которые уже снимают, — он нажал кнопку. — Я не думаю, что Энн, находясь при исполнении служебных обязанностей, — а кинокамера и подавно, — заснет или поддастся чьему-либо гипнотическому воздействию. Мы разберемся, с какой правдой имеем дело, а потом подумаем, как вынудить к действию власть имущих… и, может быть, подумаем, как помочь Бену. Веди Майка.

Причина отсутствия Майка не была сверхъестественной: он стреножил себя шнурками. Сделав шаг, он упал, затянув при этом узлы. Ему понадобилось значительное время, чтобы проанализировать происшествие, развязать шнурки и завязать их правильно. Времени он, по марсианской привычке, не считал; он был огорчен, что неправильно усвоил то, чему его учила Джилл. Когда Джилл пришла за ним, Майк исповедовался ей в своей несостоятельности, хотя шнурки уже были завязаны как надо.

Джилл утешила его, пригладила ему волосы и повела за собой.

— Здорово, сынок. Садись, — приветствовал его Харшоу.

— Здорово, Джубал, — торжественно произнес Валентайн Майкл Смит, сел и погрузился в ожидание.

— Что ты узнал сегодня, мальчик? — спросил Харшоу.

Смит радостно улыбнулся и, как всегда, после небольшой паузы ответил:

— Я научился делать сальто в полтора оборота, прыгая в воду. Разбегаешься, прыгаешь и входишь в воду…

— Я видел — вытянув носки, колени прямые, стопы вместе.

— Неправильно? — огорченно спросил Смит.

— Для первого раза очень даже правильно. А вспомнил, как это делает Доркас?

Смит подумал.

— Вода принимает Доркас, любит его.

— Не его, а ее. Доркас — она.

— Ее, — поправился Смит. — Разве я говорю неправильно? Я читал в словаре Уэбстера (третье издание, Спрингфилд, Массачусетс), что мужской род включает женский. Словарь приводит пример из Закона о контрактах (пятое издание, Чикаго, Иллинойс, 1978, с. 1012). Там сказано…

— Постой, постой, — прервал Харшоу, — мужской род действительно включает женский, но только в том случае, когда ты говоришь вообще. Если говоришь о конкретной женщине, ты должен говорить «она», «ей», «ее».

— Я запомню.

— Ты бы лучше заставил Доркас на деле доказать ее женский род, — Харшоу подумал. — Джилл, парень спит с тобой? Или с кем-нибудь из вас?

— По-моему, он вообще не спит.

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Отвечаю: он не спит со мной.

— Я спросил не из праздного любопытства, а из чисто научного интереса. Майк, чему ты еще научился?

— Я нашел два способа завязывать шнурки. Один хорош для того, чтобы лежать. Другой — для того, чтобы ходить. Я выучил спряжения…

— Что еще?

— Вчера я учился ездить на тракторе, — восторженно улыбнулся Майкл. — Так здорово!

Джубал выразительно взглянул на Джилл.

— Когда это происходило?

— Вчера, когда ты спал, Джубал. Все было хорошо: Дюк не дал ему упасть.

— Понятно, что не дал… Майк, ты читал что-нибудь?

— Да, Джубал.

— Что?

— Я прочел, — доложил Майк, — еще три тома Энциклопедии: Maryb-Mushe, Mushr-Ozon и P-Planti. Ты не велел мне читать Энциклопедию помногу, поэтому на Planti я остановился. Потом я прочел «Трагедию Ромео и Джульетты» Уильяма Шекспира. Потом «Мемуары Джакомо Казановы» в переводе Фрэнсиса Уэлдмена. Потом я вникал в прочитанное. В это время Джилл позвала меня завтракать.

— Ты что-нибудь понял?

— Не знаю, Джубал, — в голосе Смита была тревога.

— Что тебе неясно?

— Я не смог охватить всей полноты того, что прочитал. Читая у Уильяма Шекспира о смерти Ромео, я почувствовал, что полон счастья. А после я прочел, что Ромео дематериализовался слишком рано, по крайней мере, мне так показалось. Почему так?

— Потому что он сопливый идиот.

— Прошу прощения?

— Я сам не знаю, Майк.

Смит подумал, пробормотал что-то по-марсиански, а по-человечески сказал:

— Я только яйцо.

— Что? Мне кажется, ты меня о чем-то просишь, Майк. Чего ты хочешь?

Смит колебался, потом выпалил:

— Брат мой Джубал, пожалуйста, спроси Ромео, почему он дематериализовался. Я не могу с ним говорить, я только яйцо. А ты можешь — спроси, и после объяснишь мне.

Майк, по-видимому, считал, что Ромео существовал на самом деле, и сейчас просил его, Джубала, вызвать дух Ромео и потребовать у него отчета в поступках плоти. Как объяснить Майку, что Монтекки и Капулетти не существовали в материальном мире? Он не оперировал понятиями, опираясь на которые, можно было бы объяснить Человеку с Марса, что такое художественная литература. Джубал распалялся; Джилл испугалась, что Майк сейчас свернется в клубок и окоченеет.

Майк действительно был близок к этому, но изо всех сил держался; он дал себе слово не прибегать к этому средству в присутствии друзей, видя, что причиняет этим беспокойство всем, кроме доктора Нельсона. Майк замедлил сердце, успокоил чувства, улыбнулся и сказал:

— Я подожду, пока понимание придет само.

— Хорошо, — согласился Джубал. — А в следующий раз, когда соберешься читать, спроси у меня или у Джилл — у кого угодно — художественная это литература или нет. Тебе, пожалуй, не стоит ее читать.

— Я буду спрашивать, Джубал.

Майк решил, что обязательно доложит Старшим Братьям, что такое художественная литература, когда сам это поймет… Тут он поймал себя на том, что сомневается, что они поймут. Предположение о том, что существуют вещи, столь же непонятные для Старших Братьев, как и для него самого, было даже более революционным, чем само понятие художественной литературы, и Майк решил подумать об этом в другой раз, в спокойной обстановке.

— …Я позвал тебя не для того, — говорил тем временем брат Джубал, — чтобы рассуждать о литературе. Майк, вспомни, пожалуйста, тот день, когда Джилл забрала тебя из больницы.

— Из больницы? — повторил Майк.

— Мне кажется, Джубал, — вмешалась Джилл, — что Майк не знает, что он был именно в больнице. Давайте я попробую…

— Вперед!

— Майк, помнишь, как ты жил в комнате один, пока я тебя не одела и не увела?

— Помню, Джилл.

— Потом мы поехали в другое место, я тебя раздела и велела принять ванну.

— Да, это было такое счастье! — Смит улыбнулся воспоминанию.

— Потом я тебя вытерла, и тут пришли двое.

Улыбка погасла. Смит задрожал и стал уходить в себя.

— Майк! Остановись! — приказала Джилл. — Не смей уходить!

Майк взял себя в руки.

— Да, Джилл.

— Слушай, Майк. Вспомни, что тогда происходило, только не волнуйся. Пришли двое мужчин, один потащил тебя в гостиную.

— Туда, где растет трава, — подтвердил Майк.

— Правильно, там на полу растет трава. Я хотела помешать ему, он меня ударил. Потом он пропал. Помнишь?

— Ты не сердишься на меня за это?

— Что ты! Нет, конечно. Один пропал, второй навел на меня пистолет и тоже пропал. Я испугалась, а не рассердилась.

— И сейчас не сердишься?

— Майк, милый, я никогда на тебя не сердилась. Мы с Джубалом просто хотим понять, что произошло. Те двое пришли, что-то сделали и пропали. Почему? Что ты сделал, скажи.

— Я скажу. Тот человек — большой — ударил тебя, и я испугался. Я, — тут он перешел на марсианский. — Я не знаю слов.

— Хотя бы приблизительно объясни, — попросил Джубал.

— Я постараюсь, Джубал. Передо мной есть что-то. Это плохая вещь, ее не должно быть. И я, — он опять запнулся. — Это просто, гораздо проще, чем завязывать шнурки. Но слов нет. Извините, пожалуйста. — Он помолчал.

— Может быть, слова есть в Plant-Raym или в Rayn-Sarr, или в Sars-Sorc. Я прочту их сегодня, а завтра за завтраком вам расскажу.

— Может быть, и есть, — сказал Джубал. — Погоди-ка, Майк. — Он отошел в угол комнаты и взял в руки большой сосуд с бренди.

— Ты можешь сделать так, чтобы это пропало?

— Это плохая вещь?

— Предположим, что да.

— Но, Джубал, я должен точно знать, что она плохая. Это бутылка. Я не вижу в ней ничего плохого.

— А если я замахнусь и брошу ее в Джилл?

Смит произнес с мягкой грустью:

— Джубал, ты этого не сделаешь.

— Правда, не сделаю. Джилл, тогда ты брось в меня. Она тяжелая, если Майк не защитит меня, получу по крайней мере поверхностное ранение.

— Джубал, я не хочу этого делать.

— Ах, брось! Это в интересах науки и… Бена Кэкстона.

— Но… — Джилл вскочила, схватила бутылку и швырнула ее Джубалу в голову.

Он хотел стоять прямо, но сработал рефлекс, и он пригнулся.

— Пролетела, — сказал Джубал с сожалением, — я не хотел нагибаться, думал посмотреть. Майк, что с тобой?

Человек с Марса дрожал и выглядел совсем несчастным. Джилл обняла его за плечи.

— Ну-ну, все в порядке, милый! Ты все отлично сделал. Она никого не задела. Исчезла, и все.

— Похоже, что исчезла, — согласился Джубал, оглядев комнату. Он пожевал свой большой палец и спросил: — Энн, ты смотрела?

— Да.

— Что ты видела?

— Бутылка не просто исчезла. Процесс имел определенную длительность. С места, где я стою, это выглядело так, будто бутылка сжалась или исчезла вдали. Но за пределы комнаты она не вылетала, я ее видела до последнего момента.

— Куда она делась?

— Я больше ничего не могу сказать.

— М-м-м… пленки прокрутим потом, но я верю. Майк!

— Да, Джубал?

— Где сейчас находится бутылка?

— Бутылка находится, — он снова запнулся. — Опять нет слов. Прости.

— Занятно. Сынок, ты можешь ее достать?

— Прошу прощения?

— Ты ее убрал. Теперь верни назад.

— Я не могу. Бутылки нет.

Джубал задумался. Этой способности можно найти неплохое применение. Есть пара-тройка парней, о которых жалеть никто не будет.

— Майк, а расстояние имеет для тебя значение?

— Прошу прощения?

— Если бы ты был в комнате, а я на улице, футах в тридцати от дома, ты бы смог остановить бутылку?

— Да, — ответил Смит, несколько удивленный.

— Гм… Подойди к окну. Предположим, Джилл и я стояли бы на той стороне бассейна, а ты здесь. Ты бы сумел остановить бутылку?

— Да.

— Ну, а если бы мы были за воротами, за четверть мили отсюда? Далеко?

— Джубал, дело не в расстоянии, не в видении, а в знании.

— Постой, постой… Расстояние роли не играет. Тебе даже не нужно ничего видеть. Если ты знаешь, что где-то происходит что-то плохое, ты можешь это остановить? Так?

Смит встревожился.

— Почти так. Я недавно из гнезда. Чтобы знать, я должен видеть. А Старшему Брату не нужны глаза, чтобы знать. Он знает. Чувствует. Вникает. Действует. Прости.

— Ты ни в чем не виноват, — угрюмо сказал Харшоу. — Видел бы тебя министр по делам мира — тут же объявил бы секретным оружием.

— Прошу прощения?

— Не обращай внимания.

Джубал вернулся к столу и взял в руки тяжелую пепельницу.

— Джилл, в лицо не бросай. Майк, выйди в коридор.

— Джубал, брат мой, пожалуйста, не надо!

— Что случилось? Я хочу провести еще один опыт, но в этот раз я буду смотреть, куда она летит.

— Джубал!

— Да, Джилл?

— Я поняла, что тревожит Майка. В наших экспериментах я должна вам угрожать. А мы ведь Майку братья по воде. Он не может понять, как между нами возможно такое. Это, наверное, совсем не марсианское поведение.

Харшоу нахмурился.

— И нас будут разбирать на заседании Комитета по Немарсианским Деяниям.

— Джубал, я не шучу!

— Я тоже. Ладно, Джилл, я сам ее брошу, — Харшоу дал пепельницу Майку. — Видишь, какая она тяжелая, сынок, какие острые у нее углы?

Смит внимательно осматривал пепельницу.

— Я ее подброшу к потолку, — продолжал Харшоу, — и падая, она ударит меня по голове.

Майк испуганно поднял глаза.

— Брат, ты умрешь?

— Нет, просто будет больно. Оп-ля! — Харшоу бросил пепельницу вверх. В верхней точке траектории пепельница остановилась.

Харшоу смотрел на нее, и ему казалось, что перед ним застывший кинокадр. Он прохрипел:

— Энн, что ты видишь?

Она ответила пустым голосом:

— Пепельница остановилась в пяти дюймах от потолка. Я не вижу ничего, что удерживало бы ее, — и своим голосом добавила: — Джубал, я думаю, что вижу… Если фильм покажет что-то другое, я порву диплом.

— Джилл?

— Пепельница висит в воздухе.

Джубал отошел к столу и, не сводя с пепельницы глаз, сел.

— Майк, — спросил он, — почему она не исчезла?

— Джубал, — сказал Майк извиняющимся тоном, — ты не сказал убирать ее прочь. Ты велел остановить. Когда я убрал бутылку, ты захотел вернуть ее. Я делаю что-то не так?

— Нет, все правильно. Я забыл, что ты понимаешь все буквально.

Харшоу вспомнил проклятия и клятвы, модные во времена его молодости, и подумал, что Майку их говорить нельзя. Пошлешь его к чертям — он и пойдет.

— Я рад, — сказал Смит сдержанно. — Простите, что бутылка пропала. И еще простите, что пропала пища. Но иначе было нельзя. Мне так казалось.

— О чем ты? Какая пища?

— Он имеет в виду тех типов, Джубал, — поспешно объяснила Джилл. — Берксвита и его подручного.

— Ах, да, — Харшоу отметил, что у него немарсианское понятие о пище. — Майк, не переживай, из них не вышло бы хорошей пищи. Их забраковал бы любой инспектор пищевой службы. А самое главное, это было необходимо. Ты понял все совершенно правильно и действовал как надо.

— Мне приятно это слышать, — с облегчением ответил Майк, — только Старшие Братья никогда не ошибаются. А мне еще многому нужно учиться и расти, прежде чем я присоединюсь к Старшим Братьям. Джубал, можно я отпущу ее? Я устал.

— Ты хочешь ее убрать? Давай!

— Я не могу.

— Почему?

— Она не угрожает твоей голове. Я не нахожу в ней ничего плохого.

— Конечно, отпускай.

Харшоу ожидал, что пепельница повиснет над его головой, но она спикировала к столу, повисела над ним и мягко опустилась.

— Спасибо, Джубал.

— Тебе спасибо, сынок, — Джубал поднял пепельницу. Она была такая же, как раньше. — Тебе спасибо. За самые удивительные впечатления, которые мне довелось испытать с тех пор, как первая нанятая мною девочка повела меня на чердак. Энн! Ты училась в Рейне?

— Да.

— Ты раньше встречалась с левитацией?

Энн подумала.

— Я видела то, что называют телекинезом. Его демонстрировали на игральных костях, а я в математике слаба и не могу точно сказать, телекинез это или нет.

— Черт возьми! Если так рассуждать, то в пасмурный день нельзя сказать, что солнце встало.

— А как же иначе! Может быть, за тучами кто-то установил искусственный источник света. Один из моих сокурсников мог передвигать взглядом мелкие предметы, но для этого ему нужно было выпить. Но я опять-таки ничего точно сказать не могу, потому что я с ним пила, а в нетрезвом состоянии…

— Больше ты ничего такого не видела?

— Нет.

— У меня больше нет к тебе вопросов как к Свидетелю. Снимай свою простыню и садись, если хочешь.

— Спасибо, хочу. Но памятуя вашу лекцию о мечетях и синагогах, я переоденусь в своей комнате.

— Как хочешь. Разбуди Дюка и скажи ему, чтобы занялся камерами.

— Хорошо, босс. Ничего без меня не делайте. — Энн пошла к двери.

— Обещать не могу. Майк, садись за стол. Ты можешь поднять пепельницу?

— Могу, — Смит протянул руку и взял пепельницу.

— Не так!

— Не так?!

— Это я виноват. Ты можешь ее поднять, не касаясь руками?

— Могу, Джубал.

— Ну, ты не устал?

— Нет, Джубал.

— В чем же дело? Она должна быть плохой?

— Нет, Джубал.

— Джубал, — вмешалась Джилл, — вы не попросили Майка поднять пепельницу, а только спросили, может ли он поднять ее.

— Ах, да! — смутился Джубал. — Майк, пожалуйста, подними пепельницу, не касаясь ее руками. На фут над столом.

— Да, Джубал, — пепельница поднялась и зависла над столом. — Ты помнишь, Джубал? Если что не так, я передвину.

— Отлично. Держи. Устанешь — скажешь.

— Скажу.

— А можешь поднять что-нибудь еще? К примеру, этот карандаш? Если можешь, подними.

— Да, Джубал. — Карандаш присоединился к пепельнице.

Постепенно их компанию пополнили другие предметы. Вернулась Энн, молча села на стул. Пришел Дюк со стремянкой, взглянул на представление раз, другой и стал устанавливать стремянку. Майк неуверенно произнес:

— Мне кажется, Джубал… — он подбирал слова, — я запутался в этих предметах.

— Не перенапрягайся.

— Кажется, я могу еще один, — зашевелилось пресс-папье, поднялось и… все висевшие в воздухе предметы посыпались на пол.

— Джубал, мне очень жаль, — Майк чуть не плакал.

Харшоу похлопал его по плечу.

— Сынок, ты должен гордиться. То, что ты сделал, — это… — он поискал сравнение среди известных Майку, — …труднее, чем завязать шнурки, лучше, чем сделать сальто в полтора оборота. Ты это сделал просто здорово!

— Я не должен стыдиться? — Майк удивился.

— Ты должен гордиться.

— Да, Джубал, — с довольным видом сказал Майк, — я горжусь.

— Отлично, Майк, я не могу поднять пепельницу, не прикасаясь к ней руками.

— Ты не можешь? — испугался Смит.

— Нет. Научишь меня?

— Да, Джубал, — Смит замолчал, смутившись. — У меня опять нет слов. Я буду читать, читать и читать, пока не найду слова. Потом я научу моего брата.

— Только не очень разгоняйся.

— Прошу прощения?

— Я говорю, не разочаровывайся, если что-то не получится. В английском языке может не оказаться нужных слов.

Смит подумал.

— Тогда я научу моего брата языку моего гнезда.

— Ты опоздал лет на пятьдесят.

— Что-то не так?

— Вовсе нет. Только лучше начни с Джилл.

— У меня от этого болит горло, — запротестовала Джилл.

— Прополощешь горло аспирином. — Харшоу взглянул на нее. — Это не причина, сестра. Вы назначаетесь младшим научным сотрудником в области марсианской лингвистики… что включает исполнение и ряда дополнительных обязанностей. Энн, прими ее на работу официально, пусть ей идет заработная плата.

— Она уже давно работает на кухне. Оплатить ей эту работу?

Харшоу пожал плечами.

— Такую мелочь можешь решить сама.

— Джубал, — запротестовала Джилл. — У меня не получится!

— Сначала попробуй!

— Но…

— А где благодарность? Я предлагаю тебе работу!

Джилл прикусила губу.

— Я согласна, босс.

Смит робко коснулся ее руки.

— Джилл, я научу.

Джилл похлопала его по плечу.

— Спасибо, Майк, — она посмотрела на Харшоу. — Я буду учиться специально, чтобы подразнить вас.

— О, это я понимаю! — ухмыльнулся Харшоу. — Можно не сомневаться, ты все выучишь. Майк, что ты еще умеешь, что не умеем мы?

— Не знаю, — Смит удивился.

— В самом деле, — поддержала его Джилл. — Как он может ответить, если не знает, что мы умеем, а что — нет.

— И правда. Энн, измени название должности на «сотрудник по исследованию языка, культуры и техники». Джилл, изучая язык, ты встретишься с незнакомыми нам явлениями их жизни. Будешь сообщать мне. Майк, если ты заметишь что-то, чего мы делать не умеем, а ты умеешь, сообщи мне.

— Сообщу, Джубал. А что именно?

— Не знаю. Ну, например, что-нибудь вроде того, что ты показывал сегодня. Или вроде твоего сидения под водой… Дюк!

— Босс, у меня полные руки пленки.

— Я надеюсь, говорить ты можешь. Мне показалось, что вода в бассейне мутная.

— Я сегодня вечером добавлю туда осадитель, а завтра вычищу.

— Какова степень загрязненности?

— Вода чистая, хоть к столу подавай. Только кажется мутной.

— Ладно. Сегодня ничего делать не надо. Я скажу, когда нужно будет чистить.

— Босс, никто ведь не захочет купаться в луже.

— Не захочет — не будет. Хватит болтать, Дюк. Фильмы готовы?

— Еще пять минут.

— Хорошо. Майк, ты знаешь, что такое пушка?

— Пушка, — заговорил Смит, — это оружие, предназначенное для метания снарядов с помощью взрывчатого вещества, например, пороха, состоящее из ствола, закрытого с одной стороны, где…

— Хватит, хватит. Ты понимаешь, о чем говоришь?

— Я не уверен, что понимаю.

— Ты видел что-нибудь похожее?

— Не знаю.

— Конечно, видел, — вмешалась Джилл. — Помнишь, Майк, в комнате, где растет трава — только не волнуйся — один человек меня ударил.

— Да.

— А второй направил на меня предмет.

— Это был плохой предмет.

— Это был пистолет. Та же пушка.

— В словаре Уэбстера, третье издание, Спрингфилд…

— Отлично, сынок, — перебил Харшоу. — Слушай. Если кто-нибудь направит на Джилл пушку, что ты будешь делать?

Смит думал дольше, чем обычно.

— Уничтожу еще кусок пищи, если вы не будете сердиться.

— При таких обстоятельствах на тебя никто не будет сердиться. Я хочу знать что-нибудь еще. Ты можешь выбросить пушку, но не выбрасывать человека?

Смит подумал.

— Чтобы осталось больше пищи?

— Я не это имел в виду. Ты не можешь убрать оружие, не причиняя вреда человеку?

— Я не причиню ему вреда. Я уберу оружие, а человека просто остановлю. Ему не будет больно. Он просто дематериализуется. Пища останется в целости.

— Так и знал, — вздохнул Харшоу. — А ты не можешь просто убрать оружие? Не останавливать человека, не убивать его, а убрать оружие — и все. А человек пусть живет дальше.

Смит подумал.

— Это, конечно, легче. Но если я оставлю его в живых, он убьет Джилл. Я так понимаю.

Харшоу снова подумал, что этот невинный младенец отнюдь не младенец и далеко не невинный. Он представитель культуры, во многом далеко опередившей человеческую. И эти наивные речи говорит сверхчеловек. Харшоу ответил, осторожно подбирая слова:

— Майк, если наступит момент, обязательно помоги ей.

— Да, Джубал, я помогу.

— Не обращай внимания на пищу или что-нибудь другое. Защищай Джилл.

— Я всегда буду защищать Джилл.

— Хорошо. Допустим, человек навел оружие, даже нет, он просто держит его в руке. А ты не хочешь его убивать. Тебе нужно просто убрать оружие. Ты можешь это сделать?

Майк помолчал.

— Мне кажется, я понял. Оружие плохая вещь. Но оно не может потребоваться человеку, чтобы защитить свою жизнь, — он еще подумал. — Да, могу.

— Хорошо. Майк, я покажу тебе оружие. Это плохая вещь.

— Я сделаю так, что оно исчезнет.

— Только не сразу.

— Не сразу?

— Нет. Я подниму оружие и направлю его против тебя. Прежде, чем оно посмотрит тебе в глаза, убери его. Но ничего не делай со мной: не останавливай, не убивай, не убирай в никуда.

— Что ты, брат Джубал. Я не хочу, чтобы ты пропал. Я надеюсь, что когда ты дематериализуешься, мне позволят съесть твое тело. Я буду ценить и любить каждый твой кусочек, чтобы полностью познать тебя.

Харшоу подавил рефлекс и торжественно произнес:

— Спасибо, Майк.

— Я тебя должен благодарить, брат. А если меня выберут раньше, я надеюсь, что ты найдешь меня достойным познания. И разделишь меня с Джилл. Я на это надеюсь.

Харшоу посмотрел на Джилл. Ее лицо было безмятежно, и Харшоу подумал, что это у нее профессиональное. Он торжественно произнес:

— Я разделю тебя с Джилл, — и добавил: — Однако мне кажется, никому из нас не стоит в ближайшее время идти на мясо. Сейчас я покажу тебе оружие. Ты должен ждать моего сигнала, а потом будь осторожен, потому что я не готов еще дематериализоваться. Мне еще очень много нужно сделать.

— Я буду осторожен, брат.

— Отлично, — Харшоу открыл ящик стола. — Смотри, Майк. Видишь пистолет? Я беру его в руку. Ничего не делай, пока я не скажу. Такие носили полицейские полвека назад.

— Приготовься, Майк! Давай! — Харшоу прицелился в Смита.

Рука Харшоу была пуста. Джубал обнаружил, что его трясет, и решил прекратить опыты.

— Великолепно! — сказал он. — Я прицелиться не успел, а у тебя уже готово!

— Я счастлив.

— Я тоже. Дюк, это попало на пленку?

— Да.

— Отлично, — Харшоу вздохнул. — Все, ребята, разбежались.

Энн попросила:

— Босс, расскажете мне потом, что засняли камеры?

— А ты сама не хочешь посмотреть?

— Что вы! Я не имею права смотреть фильм о том, чему я была свидетелем. Мне просто интересно, насколько верно я передала происходящее.

— О’кей!

Глава 13

Все ушли. Харшоу стал давать распоряжения Дюку.

— Что ты такой кислый? — вдруг неласково спросил Джубал.

— Босс, когда этот вурдалак уберется отсюда?

— Вурдалак? Ах ты, деревенщина!

— Пусть деревенщина. Зато у нас в Канзасе людоедство не в чести. Пока он отсюда не уберется, я буду есть на кухне.

Харшоу произнес ледяным голосом:

— Что ж, Энн хватит пяти минут, чтобы написать тебе расчет. На сборы тебе должно хватить десяти.

Дюк устанавливал проектор. Он отложил кассету с пленкой и сказал:

— То, что я говорю, не значит, что я собираюсь уходить.

— Для меня значит.

— Почему, черт возьми! Я не в первый раз обедаю в кухне!

— Дело в принципе. В моем доме никто не может отказаться есть за общим столом потому, что не хочет сидеть за одним столом с кем-то из моих гостей. Я представитель вымирающего племени джентльменов, а джентльмен, когда ему нужно, может быть тверже стали. Сейчас мне это нужно, и я заявляю, что не позволю невежественному и суеверному мужлану указывать мне, с кем мне сидеть за одним столом. Я разделяю свой хлеб с мытарями и грешниками, но не с фарисеями!

Дюк медленно произнес:

— Если бы вы были младше или я старше, я бы вам не спустил.

— Пусть тебя это не останавливает. Я крепче, чем тебе кажется. На шум сбежится весь дом. Ты уверен, что справишься с Человеком с Марса?

— Да я его одной рукой в бараний рог согну!

— Возможно, если тебе удастся достать его рукой.

— Что?

— Ты видел: я целился в него из пистолета. Где этот пистолет? Найди его, а потом будешь говорить, кого ты собираешься гнуть в бараний рог. Только сначала найди мой пистолет.

Дюк отвернулся и стал налаживать проектор.

— Это ловкость рук. Прокрутим фильм — сами увидите.

— Дюк, отойди от проектора, — сказал Харшоу. — Я сам его налажу, когда ты получишь расчет и уйдешь.

— Джубал, лучше не трогайте его. Вы всегда его ломаете.

— Отойди, я сказал.

— Но…

— Я разобью его к чертям, если захочу. Я не могу принимать услуги от человека, который от меня уволился!

— Я не увольнялся! Это вы меня выгнали — без всякой на то причины!

— Дюк, — Харшоу старался говорить спокойно, — сядь и выслушай меня. Позволь мне предостеречь тебя — или убирайся немедленно. Не задерживайся даже для того, чтобы собрать вещи. Ты можешь прекратить свое существование раньше, чем успеешь это сделать.

— Что это значит, черт возьми?

— Буквально то, что я сказал. Дюк, неважно, сам ты уволился или я тебя выгнал. Твоя работа кончилась в ту самую секунду, когда ты объявил, что не будешь есть за моим столом. Я думаю, что тебе тоже будет неприятно, если тебя убьют в моем доме. Поэтому сядь, и мы постараемся этого избежать.

Дюк испуганно моргнул и сел. Харшоу продолжал:

— Ты приходишься Майку братом по воде?

— Что? Разумеется, нет. Как я понимаю, это ерунда.

— Ты не так много понимаешь, а это — не ерунда, — Харшоу нахмурился. — Дюк, я не хочу тебя выгонять. Ты держишь технику в порядке и избавляешь меня от возни с нею. Но я должен удалить тебя — и других, кто не приходится Майку братом, — чтобы с тобой ничего не случилось. Можно, конечно, взять с Майка обещание никого не трогать без моего разрешения. Но во всем этом мало определенности, а Майк имеет обыкновение истолковывать все не так. Представь, что ты — или Ларри, тебя ведь не будет — толкнет Джилл в воду. Он окажется там же, где сейчас пистолет, а я не успею сказать Майку, что Ларри не хотел сделать Джилл ничего плохого. А жизнь Ларри не должна оборваться из-за моей неосторожности. Я согласен, что каждый виноват в своей смерти сам, но нельзя же давать ребенку в руки динамитную шашку.

— Босс, — медленно проговорил Дюк, — вы преувеличиваете, Майк никого не обидит. А я против него ничего не имею, просто за едой я не могу слушать людоедские рассуждения. Он, конечно, дикий, но он кроток, как ягненок. Он не может никого обидеть.

— Ты думаешь?

— Я уверен.

— Хорошо. У тебя есть оружие. Я повторяю: Майк опасен. Охота на марсиан дозволена в любой сезон. Бери пушку и выходи на него. За убийство тебя не посадят — могу гарантировать. Ну, давай!

— Джубал… ведь на самом деле вы этого не хотите.

— Не хочу. Потому, что ты не можешь. Если бы ты попробовал, твой пистолет отправился бы вслед за моим. А если бы ты при этом напугал Майка и не дал ему сосредоточиться, ты бы сам туда отправился. Дюк, ты не понимаешь, с чем шутишь. Майк не «кроток как ягненок», но он не «дикарь». Это мы с тобой дикари. Ты держал дома змей?

— Гм… нет.

— А я в детстве держал. Однажды зимой во Флориде я поймал молодую змею. Я думал, что это кардинал. Ты их видел?

— Не люблю змей.

— Еще один предрассудок. Большинство змей безопасны, очень полезны и красивы. За ними очень интересно наблюдать. Кардиналы — просто красавцы, красно-черно-желтые, гибкие. У них спокойный характер, с ними можно дружить. Мой новый друг меня, по-видимому, любил тоже. Я умел обращаться со змеями, знал, как их не пугать и не провоцировать на укус: укус даже неядовитой змеи удовольствия не доставляет. Детеныш кардинала был моим сокровищем. Я всюду с ним носился, всем показывал, держа за голову сзади и позволяя ему обвиваться вокруг моего запястья. Как-то я показал свою коллекцию змей герпетологу зоопарка Тампа. Тот чуть не упал в обморок. Мой любимец не был кардиналом. Это была молодая коралловая змея — самая опасная в Северной Америке. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Что опасно держать змею дома? Я это сам кому угодно скажу.

— Ради святого Петра! Я держал гремучих змей и анаконд и до сих пор жив. Ядовитая змея не опасна, не более опасна, чем заряженное ружье; но и с тем, и с другим нужно уметь обращаться. Та змея была опасной, потому что я не знал, что от нее ждать. И если бы, по своему невежеству, я повел бы себя с ней неосторожно, она убила бы меня с той же легкостью, с какой кошка на ее месте оцарапала бы. Поэтому я хочу объяснить тебе, как следует себя вести с Майком. На вид Майк — обычный молодой человек, физически недоразвитый, неловкий, исключительно невежественный, но сообразительный и готовый учиться. Но, подобно змее, Майк представляет собой гораздо больше, чем показывает. Если он почувствует к тебе недоверие, он будет гораздо опаснее коралловой змеи, особенно, если ему покажется, что ты угрожаешь кому-либо из его братьев, например, Джилл или мне.

Харшоу покачал головой.

— Дюк, если бы ты не удержался от желания дать мне по морде и тебя увидал Майк, ты умер бы раньше, чем успел осознать свою смерть, а я не успел бы остановить Майка. Майк принялся бы извиняться, что уничтожил пищу, то есть твое мясо. Но он не чувствовал бы вины в том, что убил тебя: ты сам навязал ему необходимость тебя убить. А кроме того, Майк считает, что тебе все равно, жив ты или мертв. Он верит, что душа бессмертна.

— Я тоже в это верю…

— Неужели? — сказал Джубал устало, — никогда бы не подумал.

— Я действительно верю. Да, я не часто хожу в церковь, но меня воспитали в твердой вере.

— Я никогда не мог понять, как Господь позволил своим созданиям разделить Веру на твердые, праведные и неправедные веры и почему он так по-дилетантски управляет миром. Если ты действительно веришь в бессмертие души, я больше никогда не волнуюсь из-за того, что предрассудки доведут твое тело до смерти. Что прикажешь с ним делать: похоронить или кремировать?

— Джубал, я прошу, прекратите меня дразнить.

— Я тебя не дразню. Если ты утверждаешь, что коралловая змея — это безобидный кардинал, я не могу гарантировать тебе долгую жизнь. Любая твоя ошибка может стать последней. Могу лишь обещать, что не позволю Майку тебя съесть.

Дюк даже рот раскрыл. Потом заговорил гневно, сбивчиво, путано.

Харшоу слушал, затем прервал:

— Ладно, остынь, делай, что хочешь, — и склонился к проектору. — A-а, чертова машина!

— Не нужно так сильно. Вот так… — Дюк поправил то, что напутал Харшоу, и вставил кассету.

Об увольнении Дюка больше не говорили. На экране происходили события, предшествующие исчезновению бутылки. Джубал увидел, как бутылка летит ему в голову и исчезает в мгновение ока.

— Энн будет рада, когда узнает, что фильм подтвердил ее слова. Дюк, повтори в замедленном темпе.

— О’кей. — Дюк отмотал пленку назад и объявил: — Пускаю в десять раз медленнее.

Бутылка выплыла из рук Джилл, поплыла по направлению к голове Харшоу и перестала существовать, но не сразу, а постепенно, становясь все меньше и меньше, пока не исчезла совсем.

— Дюк, можно еще медленнее?

— Секундочку. Что-то случилось со стереоэффектом.

— Что именно?

— Черт его знает. При просмотре с нормальной скоростью все было в порядке. А при замедленном получился обратный стереоэффект. Бутылка летела от нас вперед, а казалось, что она летит вбок. Это смещение параллакса, но как оно могло произойти, если я не снимал кассету с оси?

— Бог с ним, Дюк. Поставь другую кассету.

— Точно. Угол зрения будет другой, и мы все увидим, даже если я эту кассету испортил, — Дюк сменил кассету. — Первую часть пустим быстро, а конец замедлим?

— Годится.

Когда бутылка оказалась в руках у Джилл, Дюк замедлил просмотр. Бутылка поплыла по направлению к Харшоу. Дюк выругался.

— Со второй камерой тоже что-то не в порядке.

— Да?

— Камера была установлена под таким углом, что бутылка должна была вылететь из кадра влево, а полетела в глубину кадра. Вы видели?

— Да.

— Этого не может быть!

— Что значит «не может быть», если так было? Интересно, если бы вместо камер стояли радары, что бы они показали?

— Откуда я знаю? Нужно осмотреть камеры.

— Не нужно.

— Как так?

— Дюк, камеры исправны. Скажи, что перпендикулярно всему остальному?

— Я плохо разгадываю шарады.

— Это не шарада. Я мог бы отослать тебя к мистеру Квадратусу из Планиметрик-Сити, но я тебя пожалею. Итак, что перпендикулярно всему на свете? Ответ: два тела, бутылка и пистолет.

— Что-то вы туманно выражаетесь, босс.

— Я никогда еще не выражался более ясно. Вместо того, чтобы искать неисправности в камерах, которые не показали тебе ожидаемого, постарайся поверить увиденному. Давай посмотрим остальные фильмы.

Ничего нового для себя Харшоу из этих фильмов не почерпнул. Пепельница, висящая под потолком, не попала в кадр, было заснято лишь ее неторопливое возвращение. Изображение пистолета было очень маленьким, но, насколько Харшоу разобрал, пистолет исчез в пространстве, не перемещаясь. Наводя пистолет на Смита, Харшоу крепко держал оружие, поэтому результатом он остался доволен, если здесь уместно слово «доволен».

— Дюк, мне нужны копии.

Дюк замялся.

— Я еще не уволен?

— Черт возьми! Нет, с условием, что ты будешь есть за общим столом. Постарайся забыть свои предрассудки и слушай.

— Слушаю.

— Когда Майк просил позволения съесть мое старое жилистое мясо, он оказывал величайшую из известных ему почестей. Да, по единственному известному ему закону, это — честь. Если можно так выразиться, Майк всосал это с молоком матери. Он оказал мне величайшее доверие и просил о величайшем одолжении. Ему все равно, что об этом думают в Канзасе, он мерит жизнь теми мерками, которые ему преподали на Марсе.

— По мне лучше канзасские.

— По мне тоже, — согласился Джубал, — но ни ты, ни я, ни Майк не вольны в выборе. Нельзя перечеркнуть то, чему тебя учили в детстве. Пойми, наконец, что ты, если бы тебя воспитывали марсиане, относился бы к съедению себе подобных так же, как Майк.

— Я так не думаю, Джубал. Конечно, Майку не повезло, он воспитывался не в цивилизованном обществе. Но здесь другое, здесь инстинкт.

— Сам ты инстинкт! Дерьмо!

— А я говорю, инстинкт. Я не всосал с молоком матери, что нельзя быть людоедом. Я сам знал, что это грех — страшный грех. Меня от одной мысли тошнит. Это чистый инстинкт.

— Дюк, — простонал Джубал, — как можно: ты разбираешься в сложнейших механизмах и не имеешь ни малейшего представления о том, как работает твое сердце или желудок. Твоей матери не было нужды говорить: «не ешь своих друзей, сынок, это нехорошо». Ты впитал это убеждение из нашей культуры, как, впрочем, и я. Всевозможные анекдоты о каннибалах и миссионерах, сказки, мультики, фильмы ужасов — разве это инстинкт? В древности каннибализм был в ходу у всего рода человеческого. И твои и мои предки были каннибалами.

— Ваши, наверно, были.

— Дюк, ты, кажется, говорил мне, что в твоих жилах есть доля индейской крови.

— Ну да, одна восьмая. А что?

— Это значит, что и среди твоих предков были каннибалы и тебя от твоих предков отделяет более короткий промежуток времени, чем меня от моих, потому что…

— Ты старый и лысый…

— Тихо! Ритуальный каннибализм был широко распространен в племенах коренного населения Америки — читай историю. Кроме того, будучи североамериканцами, мы можем иметь прадеда конголезца — вот вам, пожалуйста, еще один людоед. Даже если мы чистейшие англосаксы (что маловероятно: смешанные браки были, есть и будут), то это значит, что мы произошли от европейских, а не африканских или индейских людоедов. Все цивилизации начинались с людоедства. Дюк, глупо противопоставлять практику десятка последних поколений извечному инстинкту, по которому тысячи людей жили тысячу лет.

— Я не могу с вами спорить, Джубал, вы выворачиваете мои слова наизнанку. Я останусь при своем мнении. Пусть мы произошли от дикарей, но сами-то мы цивилизованные люди. По крайней мере, я.

Джубал ухмыльнулся.

— Из чего следует, что я дикарь. Что ж, сынок, несмотря на то, что мои условные рефлексы не дадут мне жевать твое филе, несмотря на укоренившийся во мне предрассудок против такой возможности, я считаю табу на каннибализм величайшим изобретением… именно потому, что мы не цивилизованные люди.

— Что?

— Если бы у нас не было этого табу, настолько сильного, что ты считаешь его инстинктом, я бы насчитал не один десяток человек, которым нельзя доверять даже при нынешних ценах на мясо.

Дюк не удержался от улыбки.

— Я бы, например, не рискнул зайти в гости к теще.

— А взять нашего южного соседа! Ты можешь поручиться, что мы не попали бы к нему в холодильник? А Майку я доверяю потому, что он цивилизованный человек.

— Что-о?

— Ну, не цивилизованный человек, а цивилизованный марсианин, если так понятнее. Я много говорил с Майком и знаю, что марсиане не жрут друг друга, как пауки. Они съедают тела умерших, которые у нас принято сжигать или закапывать в землю. Это формализованный и глубокий религиозный обычай. Марсианина никогда не рубят на мясо против его воли. На Марсе нет понятия «убить». Марсианин умирает тогда, когда он сам этого хочет и когда его друзья и души умерших предков позволяют ему это сделать. Решив умереть, марсианин расстается с жизнью так же легко, как мы с тобой закрываем глаза. Для этого не нужны ни насилие, ни болезни, ни снотворное. Вот он жив и здоров, а через секунду превращается в дух. Тогда его друзья съедают то, в чем он более не испытывает потребности, познавая его и воздавая честь его достоинствам. Дух присутствует при этом. Это своего рода бар-мицва или обряд конфирмации, после которого дух приобретает статус Старшего Брата, или старейшины, как я это понимаю.

— Боже, какой пещерный обычай! — Дюк скорчил гримасу.

— Для Майка это торжественная и даже радостная религиозная церемония.

— Джубал, неужели вы верите в эти сказки? — фыркнул Дюк. — Это людоедство плюс дичайшее суеверие.

— Я бы не рубил сплеча. Конечно, идею о Старших Братьях трудновато переварить, но Майк говорит об этом так, как мы говорим о дожде, прошедшем в ближайшую среду. Кстати, к какой церкви ты принадлежишь?.. — Я так и думал. В Канзасе это самое распространенное течение. Скажи, что ты чувствуешь, когда участвуешь в акте каннибализма, допущенном и освященном христианской церковью?

— Что вы имеете в виду? — Дюк вытаращил глаза.

Джубал торжествующе выпрямился.

— Ты был членом общины или только посещал воскресную школу?

— Я был членом общины и сейчас им остался, хотя редко хожу в церковь.

— Я подумал, что, возможно, тебя к этому не допускали… Но ты понял, что я имею в виду, — Джубал поднялся. — Дюк, я не стану обсуждать различия в обрядах. Не буду тратить время и на то, чтобы тебя перевоспитывать. Говори: уходишь? Если да, я тебя провожу. Если нет, будь любезен сидеть с нами, каннибалами, за одним столом.

Дюк, нахмурившись, подумал.

— Пожалуй, остаюсь.

— Помни: я ни за что не отвечаю. Ты посмотрел фильмы. Если у тебя не совсем пустая голова, ты должен понимать, насколько опасным может быть наш человеко-марсианин.

— Я не такой глупый, как вам кажется, Джубал, но я не позволю Майку выжить меня отсюда.

Помолчав Дюк добавил:

— Вы говорите, он опасен. Хорошо, я не буду его заводить. Он мне даже нравится.

— Все же ты недооцениваешь его, Дюк. Если ты испытываешь к нему дружеские чувства, лучшее, что ты можешь сделать — это предложить ему стакан воды. Понимаешь? Стать его братом по воде.

— Ммм… я подумаю.

— Помни, Дюк, все должно быть честно. Если Майк примет от тебя воду, значит, он доверяет тебе и будет полностью доверять в дальнейшем. Поэтому, если ты не готов верить ему и защищать его что бы ни случилось, лучше не пей с ним воду. Здесь или все, или ничего.

— Я понимаю. Потому и сказал, что подумаю.

— О’кей. Только не тяни: может быть поздно. Мне кажется, что очень скоро дела примут серьезный оборот.

Глава 14

Если верить Лемюэлю Гулливеру, то в Лапуте ни одна сколько-нибудь важная персона не могла беседовать ни с кем без помощи клименола (по-английски хлопуши), задача которого состояла в том, чтобы хлопать губами и ушами хозяина всякий раз, когда, по мнению слуги, хозяин хотел что-то сказать или услышать. С лапутянином-аристократом нельзя было поговорить без согласия его слуги.

Жители Марса не были знакомы с такой системой. Марсианские Старшие Братья испытывали в хлопушах такую же необходимость, как рыбы в зонтиках. Материальные марсиане могли бы держать хлопуш, но это противоречило стилю их жизни. Если марсианину требовалось несколько минут или лет на созерцание, он тратил на созерцание именно столько. Если в это время с ним хотел поговорить друг, другу приходилось ждать. Впереди вечность — куда торопиться? У марсиан не было понятия «торопиться». Скорость, одновременность, ускорение и другие абстракции от вечности существовали в марсианской математике, но не в повседневной жизни.

И наоборот, поспешность человеческого существования не диктовалась рассчитанной по формуле потребностью во времени, а вытекала из сексуальной биполярности человеческого рода. На планете Земля постепенно развилась система хлопушества. Было время, когда правители устраивали открытые приемы и подданные могли войти к королю и говорить с ним без посредников. Остатки этого обычая сохранились вплоть до XX столетия. Умные градоначальники держали двери открытыми для последней ресторанной певички. Что-то подобное было зафиксировано в поправках I и IX Конституции Соединенных Штатов, впоследствии подавленных законами Всемирной Федерации.

Ко времени полета «Чемпиона» на Марс возможность прямого контакта с правителем — независимо от формы правления — окончательно отмерла. О ранге правителя можно было судить по количеству клименолов, ограждающих его от подданных. Клименолы назывались адъютантами, референтами, личными секретарями, секретарями секретарей, пресс-секретарями, агентами по связям с общественностью, но все они были клименолами, потому что каждый из них по своему усмотрению устанавливал или обрывал контакт хозяина с внешним миром. Кроме официально назначенных хлопуш были еще и неофициальные, самозванные, использующие для хлопания личные отношения с Большим Человеком. Они назывались компаньонами по гольфу, лоббистами, важными государственными деятелями, родственниками. Эти неофициальные хлопуши окружали себя сетью официальных, уже вторичных хлопуш. И становились такими же недоступными, как сам Большой человек. Вслед за вторичными официальными хлопушами вокруг первичных неофициальных собирались вторичные неофициальные. Пробиться сквозь сложные, переплетающиеся сети клименолов к более или менее значительному человеку было практически невозможно.

Доктор Джубал Харшоу, шут-профессионал, диверсант-любитель и наконец сознательный бездельник, подобно марсианам, никогда не спешил. Сознавая, что жизнь коротка, и, в отличие от марсиан и канзасцев, не веря в бессмертие души, он стремился каждое бесценное мгновение жизни прожить как вечность, без страха, без надежды, с упоением истинного сибарита. Для этого ему требовалось жилище, более вместительное, чем бочка Диогена, но менее просторное, чем дворец Кублахана. В собственности Харшоу было несколько акров земли, огороженных забором, и дом из полутора десятков комнат со всеми удобствами и секретарями-домоправителями. Харшоу прилагал необходимый минимум усилий, чтобы поддерживать в порядке дом и платить работникам (легче быть богатым, чем бедным), а в остальном жил в ленивой роскоши, делая только то, что ему было приятно.

Он чрезвычайно огорчался, когда обстоятельства вынуждали его спешить; в такие моменты он всегда бывал недоволен собой.

В тот день ему нужно было поговорить с первым министром планеты. Он знал, что система хлопуш не даст ему такой возможности. Сам Харшоу считал ниже своего достоинства окружать себя приличествующими его положению клименолами. Он сам отвечал на телефонные звонки, почти каждый из которых давал ему возможность кому-нибудь нагрубить за то, что звонящий без видимой на то причины (причины в понимании Харшоу) нарушил его уединение. Харшоу знал, что во Дворце Министров так не заведено и Генеральный секретарь сам не отвечает на звонки. Однако у Харшоу был многолетний опыт использования человеческих привычек в своих интересах, и после завтрака Харшоу бодро приступил к делу.

Известность позволила ему пробиться через первые ряды хлопуш. Он был достаточно важной персоной, чтобы его не отключили. Харшоу отсылали от одного секретаря к другому и, наконец, соединили с вежливым молодым человеком, который, казалось, готов был выслушать все, что ему Харшоу ни скажет, но решительно не позволял Харшоу поговорить с Генеральным Секретарем.

Харшоу понимал, что легко может спровоцировать эту компанию на действия, стоит лишь сказать, что Человек с Марса живет в его доме, но он не был уверен, что результат окажется удовлетворительным. Упоминание о Смите может уничтожить всякие шансы добраться до Дугласа, и действовать начнут подчиненные Генерального Секретаря, что нежелательно. На карту поставлена жизнь Бена Кэкстона, рисковать нельзя.

В конце концов терпение Харшоу иссякло. Он зарычал:

— Молодой человек, если мое дело не в вашей компетенции, позовите к телефону кого-нибудь более компетентного. Соедините меня с мистером Берксвитом!

Улыбка чиновника тотчас погасла, и Харшоу злорадно подумал, что наконец задел эту лису за живое. Харшоу продолжал напирать.

— Не сидите, как пришитый! Вызовите по внутреннему телефону Джила Берксвита и скажите ему, что его ждет Джубал Харшоу.

Чиновник произнес деревянным голосом:

— Мистера Берксвита здесь нет.

— Значит найдите его. Если вы лично не знаете Джилберта Берксвита, спросите вашего начальника, кто это и где его найти! Он личный помощник Генерального Секретаря. Если вы работаете во Дворце, вы должны были его видеть. Тридцать пять лет, рост шесть футов, вес сто восемьдесят фунтов, волосы светлые, на макушке редкие, все время улыбается, зубы у него отличные. Если вы боитесь к нему обратиться, попросите вашего шефа. Довольно грызть ногти, действуйте!

Молодой человек сказал:

— Не прерывайте связь. Я спрошу.

— Хорошо, я жду.

Изображение погасло, появилась нейтральная заставка, зазвучал голос:

— Пожалуйста, подождите. Время ожидания оплачивается нашей стороной. Используйте перерыв в беседе для отдыха.

Послышалась спокойная музыка; Джубал откинулся на спинку стула и огляделся. Энн читала, сидя вне поле зрения видеотелефона. Рядом с ней Человек с Марса смотрел по стереотелевизору новости, пустив звук в наушники, чтобы не мешать разговору.

Джубал подумал, что пора вернуть этот мерзкий ящик в подвал.

— Что слушаешь, сынок? — спросил Джубал, потянулся к стереотелевизору и включил звук.

— Не знаю, — ответил Майк.

Опасения Джубала подтвердились: Майк смотрел фостеритскую программу. Пастор читал церковные новости:

— …молодежная команда Вера-в-Действии вам продемонстрирует. Приходите, посмотрите, как полетят пух и перья! Тренер команды, брат Хорнсби, просил передать вам, что нужно взять с собой только шлемы, перчатки и трости. В этот раз охота на грешников не состоится, но на случай чрезмерного рвения с вашей стороны на посту будет команда Юный Херувим с аптечкой первой помощи, — пастырь сделал паузу и широко улыбнулся. — А теперь, дети мои, чудесная новость! Послание ангела Рамзая к брату Артуру Ренвику и его доброй жене Доротее. Ваша молитва услышана: вы будете призваны на небеса в четверг на рассвете! Арт, встань. Дотти, встань. Поклонитесь!

Камера переместилась на конгрегацию, особо выделив брата и сестру Ренвик. Раздались бурные аплодисменты и крики: «Аллилуйя!» Брат Ренвик ответил на него боксерским приветствием, а сестра Ренвик улыбнулась, покраснела и прослезилась.

Камера вернулась к пастырю, призывавшему публику к тишине. Все замолчали, пастырь продолжал:

— Церемония Bon voyage[5] начнется в полночь; двери в это время должны быть закрыты, поэтому приходите раньше, и пусть это будет самый счастливый праздник в нашей жизни! Мы гордимся Артом и Дотти. Похоронная церемония состоится через полчаса после восхода солнца. Вслед за этим — завтрак для тех, кому рано на работу.

Тут пастырь напустил на себя суровый вид, и камера поехала на него, так что его лицо заняло весь экран.

— После прошлой церемонии Bon voyage в одной из комнат Счастья была найдена пустая бутылка из-под зелья, приготовляемого грешниками. Это дело прошлое; брат, совершивший ошибку, покаялся и понес наказание, отказавшись от обычной денежной скидки. Я уверен, что он больше не собьется с пути. Я обращаюсь ко всем остальным: дети мои, подумайте, стоит ли рисковать вечным счастьем ради мизерного мирского удовольствия? Добивайтесь священной печати одобрения, с которой вам улыбнется Епископ Дигби. Не позволяйте грешникам осквернять ваши помыслы. Брат Арт, мне неловко говорить об этом сейчас…

— Ничего, пастырь, говорите.

— …в такой счастливый день. Но мы не должны забывать…

Харшоу выключил телевизор.

— Майк, это тебе не нужно!

— Не нужно?

— Ммм, — рано или поздно парню придется с этим столкнуться. — Ладно, смотри. Потом обязательно обсудим.

— Обязательно, Джубал.

Харшоу собирался напомнить Майку, что не следует буквально понимать услышанное, но тут музыка по телефону прекратилась, на экране появилось изображение человека лет сорока, в котором Харшоу угадал полицейского.

— Вы не Берксвит, — задиристо сказал Джубал.

— Зачем вам нужен Джилберт Берксвит?

Джубал подчеркнуто терпеливо ответил:

— Я хочу с ним поговорить. Послушайте, любезный, вы государственный служащий?

Тот замялся.

— Да, вы должны…

— Я ничего не должен! Я гражданин Федерации, я плачу налоги, и из этих денег вам выплачивается жалование. Все утро я пытаюсь позвонить нужному человеку, а меня водят за нос разные попугаи, живущие за счет моих налогов. Назовите мне ваше имя, должность и табельный номер. И пригласите к экрану мистера Берксвита.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Вот еще! Я не обязан отвечать вам, я частное лицо. А вы представитель власти, вопрос же, который я вам задал, любое частное лицо имеет право задать любому государственному служащему. Вспомните дело О’Келли против штата Калифорния, 1972. Я требую, чтобы вы назвали себя: имя, должность, номер в табеле.

Человек ответил без выражения:

— Вы доктор Джубал Харшоу, звоните из…

— Боже! Вы так долго это выясняли? Идиотизм! Мой адрес есть в любой библиотеке, в любой почтовой конторе. Меня все знают. Все, кто умеет читать. Вы что, читать не умеете?

— Доктор Харшоу, я офицер полиции. Мне требуется ваша помощь. Скажите, зачем…

— Как вам не стыдно, сэр! Я юрист! Полиция имеет право приглашать частное лицо к сотрудничеству только при исключительных обстоятельствах. И даже в этом случае полицейский должен предъявить удостоверение личности. Разве мы с вами преследуем преступника? А как вы будете показывать мне удостоверение? Прыгнете ко мне через экран? Дальше, гражданина можно привлечь к сотрудничеству с полицией в разумных пределах в ходе расследования…

— Мы ведем расследование.

— Опять-таки, сэр, вы должны сначала представиться, сообщить о ваших намерениях, а если я того потребую, процитировать кодекс и доказать мне, что необходимость привлечения меня к сотрудничеству действительно существует. Вы ничего этого не сделали. Я хочу говорить с мистером Берксвитом.

У полицейского заиграли на скулах желваки, но он ответил:

— Я капитан Хейнрик из бюро Особой Службы. Доказательством этому служит то, что я с вами говорю. Тем не менее, — он вынул из кармана документ, раскрыл его и ткнул в объектив видеотелефона.

Харшоу скользнул по документу взглядом.

— Очень хорошо, капитан, — прорычал он, — теперь будьте любезны объяснить мне, почему вы не даете мне поговорить с мистером Берксвитом?

— Мистера Берксвита нет.

— Почему вы не сказали мне об этом сразу? Соедините меня с кем-нибудь равным ему по рангу. Я хочу сказать, с кем-нибудь, кто, как и Джил, имеет прямой контакт с Генеральным Секретарем. Мне не нужны младшие помощники, которые даже высморкаться без разрешения свыше не смеют. Если нет Джила, дайте мне другого серьезного человека.

— Сначала вы хотели поговорить с Генеральным Секретарем.

— Вот именно.

— Отлично. Вы можете объяснить, какое у вас дело к Генеральному Секретарю?

— Могу и не объяснять. Вы являетесь конфиденциальным секретарем Генерального Секретаря? Вам позволено знать его секреты?

— Это к делу не относится.

— Напротив. Как офицер полиции вы должны знать это лучше меня. Я объясню суть дела человеку, у которого не будет никаких записывающих устройств, с условием, что мне дадут возможность переговорить с Генеральным Секретарем. Вы уверены, что нельзя позвать мистера Берксвита?

— Абсолютно.

— Пригласите равного ему по рангу.

— Если ваше дело так секретно, зачем вы звоните по телефону?

— Мой добрый капитан, если вы проследили мой звонок, вы должны знать, что мой телефон может принимать сверхсекретные вызовы.

Офицер Особой Службы пропустил это мимо ушей.

— Доктор, не ставьте мне условий, — ответил он. — Пока вы не объясните, с чем вы хотите обратиться к Генеральному Секретарю, мы не двинемся с места. Если вы позвоните еще один раз, ваш звонок будет направлен ко мне. Позвоните сто раз подряд или через месяц — результат будет тот же. До тех пор, пока вы не согласитесь сотрудничать.

Джубал радостно улыбнулся.

— В этом уже нет необходимости. Вы сказали мне неосознанно, а может, и сознательно — то, что мне необходимо было знать, чтобы начать действовать. Или не начинать. Могу подождать до вечера. Да, пароль меняется. Слово «Берксвит» уже не работает.

— Что вы имеете в виду?

— Капитан, дорогой, не надо! Не по телефону… Вы ведь знаете, или должны были знать, что я главный мозгополоскатель страны?

— Повторите, не понял.

— Как? Вы не изучали амфигорий? Боже, чему учат детей в школах! Отдыхайте. Вы мне больше не нужны. — Харшоу прервал связь и заблокировал телефон на десять минут.

Вышел к бассейну, велел Энн держать форму Свидетеля наготове, Майку — оставаться в пределах досягаемости, Мириам — отвечать на звонки. И уселся отдыхать.

Джубал был вполне доволен собой. Он не надеялся, что ему с первой попытки удастся соединиться с Генеральным Секретарем. Разведка боем дала кое-какие результаты, и Харшоу ждал, что его стычка с капитаном Хейнриком повлечет за собой звонок из высших сфер.

Если не повлечет, то обмен любезностями с капитаном сам по себе является наградой. Харшоу придерживался мнения, что есть носы, созданные специально для того, чтобы по ним щелкали. Это укрепляет всеобщее благоденствие, уменьшает извечную наглость чиновника и улучшает его породу. Харшоу сразу понял, что у Хейнрика именно такой нос.

Но сколько еще ждать? А тут новая неприятность: ушел Дюк. Ушел на день, на неделю или навсегда? Джубал не знал. Вчера за обедом Дюк был, сегодня за завтраком не появился. Больше ничего достойного внимания в доме Харшоу не произошло. Отсутствие Дюка никого не огорчило.

Джубал глянул на другую сторону бассейна, проследил, как Майк пытается повторить за Доркас прыжок в воду, и поймал себя на том, что намеренно не спрашивал у Майка, где может быть Дюк. Он боялся спросить у волка, что случилось с ягненком: ведь волк мог ответить. Слабости следует преодолевать.

— Майк! Иди сюда!

— Иду, Джубал, — Майк вылез из воды и потрусил, как щенок к хозяину.

Харшоу оглядел его и подумал, что сейчас Смит весит фунтов на двадцать больше, чем в день приезда: нарастил мускулы.

— Майк, ты не знаешь, где Дюк?

— Не знаю, Джубал.

Нет, и ладно: врать парень не умеет. Впрочем, стой, он как компьютер, отвечает только на тот вопрос, который ему задают. Когда его спросили, где бутылка, он тоже сказал, что не знает.

— Майк, когда ты его в последний раз видел?

— Он поднимался по лестнице, а мы с Джилл спускались. Утром, когда готовят завтрак, — тут Майк добавил. — Я помогал Джилл готовить.

— Больше ты Дюка не видел?

— Больше я Дюка не видел. Я жарил гренку.

— Что ты говоришь? Из тебя выйдет отличный муж для какой-нибудь девчонки, если ты не будешь вести себя осторожно.

— О, я очень осторожно жарил!

— Джубал!

— Слушаю, Энн.

— Дюк поел на кухне до общего завтрака и умотал в город. Я думала, вы знаете.

— Гм… — протянул Джубал, — я думал, он поедет после ленча.

У него неожиданно словно гора с плеч упала. Не то чтобы Дюк для него что-то значил — нет, конечно. Харшоу старался не допустить, чтобы кто-либо стал для него значительным. И все-таки хорошо, что Дюк ушел от греха подальше.

Какой закон нарушается, если отвернуть человека на 90 градусов от всего на свете?

Это не будет убийство, потому что для Майка это средство самозащиты или защиты ближнего, например, Джилл. Пожалуй, подойдут пенсильванские законы о колдовстве. Интересно, как будет сформулировано обвинение? Гражданское право вряд ли подойдет: за нарушение общественного порядка Майка не привлечешь. Похоже, нужно разрабатывать для него особый закон. Майк уже поколебал основы медицины и физики, хотя ни медики, ни физики этого еще не заметили.

Харшоу вспомнил, какой трагедией для многих ученых стала теория относительности. Не в силах ее усвоить, они сошли со сцены и больше не вернулись. Несгибаемая старая гвардия вымерла, уступив место молодым гибким умам.

Дедушка рассказывал, что то же самое произошло в медицине, когда Пастер выдвинул теорию о микроорганизмах. Старые врачи сходили в могилы с проклятиями в адрес Пастера, но не давали себе труда изучить явления, которые с точки зрения их «здравого смысла» были невозможными.

Майк, по всей видимости, наделает больше шуму, чем Пастер и Эйнштейн вместе взятые. Кстати о шуме:

— Ларри! Где Ларри?

— Здесь, босс, — сказал рупор за спиной, — в мастерской.

— Сигнализатор тревоги у тебя?

— Да. Я с ним сплю, как вы сказали.

— Вылезай наверх и отдай его Энн. Энн, держи его вместе со свидетельской формой.

Энн кивнула. Ларри ответил:

— Хорошо, босс, иду. Уже пошел.

Джубал заметил, что Человек с Марса до сих пор стоит рядом, неподвижный, как скульптура. Скульптура? Харшоу покопался в памяти. «Давид» Микеланджело! Полудетские ноги и руки, безмятежное и чувственное лицо, спутанные длинные волосы.

— Майк, ты свободен.

— Да, Джубал. — Он все не уходил.

— Тебя что-то беспокоит, сынок? — спросил Джубал.

— Ты сказал, мы должны обязательно поговорить о том, что я видел в «чертовом ящике».

— Ах, да, — Джубал вспомнил фостеритскую передачу и поморщился. — Только не говори «чертов ящик»: это приемник стереовидения.

— Не «чертов ящик»? — удивился Майк. — Ты сам его так назвал!

— Да, на самом деле это «чертов ящик», но ты должен называть его «приемник стереотелевидения».

— Я буду называть его «приемник стереотелевидения», но зачем? Я не понимаю.

Харшоу вздохнул. Он устал воспитывать Майка. В каждой беседе с Майком Харшоу обнаруживал, что человеческое поведение часто нельзя объяснить логически. Когда же Джубал пытался это сделать, он лишь попусту тратил время и силы.

— Я и сам не понимаю, Майк. Так хочет Джилл.

— Так хочет Джилл. Я понял, Джубал.

— Теперь расскажи мне, что ты видел, слышал, и что понял из этого.

Майк пересказал все, что было передано по стереотелевизору, все до последнего слова, даже рекламные включения. Он почти закончил Энциклопедию и читал статьи «Религия», «Христианство», «Ислам», «Иудаизм», «Буддизм», «Конфуцианство» и многие с ними связанные. Ничего из прочитанного он не понял. Джубал выяснил, что: а) Майк не понял, что фостеритское действо носило религиозный характер; б) Майк помнил все, что в Энциклопедии сказано о религиях, но ничего не понимал и оставил эту информацию для дальнейшего осмысления; в) Майк имел весьма туманное понятие о том, что такое религия, хотя знал девять словарных толкований; г) в марсианском языке не было слов, на которые можно было бы перенести хотя бы одно из этих толкований; д) обычаи, которые Джубал описывал Дюку как религиозные, для Майка таковыми не являлись, а были скорее бытовыми, как для Джубала покупка овощей; е) в марсианском языке понятия «религия», «философия», «наука» не существуют по отдельности, а так как Майк думает по-марсиански, для него они также не существуют по отдельности. Это то, что преподают Старшие Братья. Майк не знал, что такое гипотеза и исследование. Он мог получить ответ на любой вопрос от Старших Братьев, всеведущих и непогрешимых, как в метеорологии, так и в космической телеологии. Майк слышал прогноз погоды и решил, что это послание от земных Старших Братьев к живым землянам. Подобным же образом он относился к Британской Энциклопедии.

И наконец, что было всего хуже, Майк расценил передачу как объявление о предстоящей дематериализации двоих людей и последующем присоединении их к армии Старших Братьев. Майк страшно волновался. Правильно ли он понял? Майк знал, что плохо говорит по-английски, не всегда правильно понимает людей. Он еще только яйцо. Но это правильно ли он понял? Он так ждал встречи с человеческими Старшими Братьями, у него так много было к ним вопросов. Может быть, уже можно? Или нужно узнать еще что-то, прежде чем он будет готов с ними говорить?

Джубала спас сигнал к ленчу. Доркас принесла сэндвичи и кофе. Джубал ел молча, что было вполне понятно Смиту: Старшие Братья учили, что еда — время для размышлений. Джубал, как мог, растягивал это время, проклиная себя за то, что позволил парню смотреть стерео. Правда, мальчик рано или поздно столкнется с религией, если ему предстоит провести остаток жизни на этой сумасшедшей планете. И конечно, лучше будет, если это произойдет позже, когда Майк привыкнет к нелогичности человеческого поведения. Как было бы хорошо, чтобы не фостеритов он увидел первыми!

Убежденный агностик, Джубал все религии — от тотемизма до самых интеллектуальных — ставил на одну доску. Однако с эстетической точки зрения некоторые религии были ему симпатичны, а некоторые — отвратительны. При упоминании о Церкви Нового Откровения у него ползли по коже мурашки. Фостеритские претензии на прямой контакт с Небом, их нетерпимость, их обряды, напоминающие футбольные матчи или торги, — все это угнетало Харшоу. Если людям уж так необходимо ходить в церковь, почему не пойти в приличную церковь — католическую или квакерскую?

Если Бог существует (в этом вопросе Джубал предпочитал сохранять нейтралитет) и если он хочет, чтобы его почитали (это Джубал полагал маловероятным, но, признавая свое невежество, допускал такую возможность), как он, создатель Вселенной, может принимать почести в таком идиотском виде?

Джубалу приходилось призывать всю свою терпимость, чтобы допустить, что фостериты владеют истиной, исключительной Истиной и только Истиной. Вселенная — величайшая глупость… мягко говоря. Но как это объяснить? Согласиться с тем, что абстрактное что-то по чистой случайности оказалось атомами, которые совершенно случайно собрались таким образом, что абсолютно случайно друг против друга уселись Человек с Марса и мешок дерьма, который называется Джубал?

Нет, он не может проглотить теорию чистой случайности, популярную среди людей, называющих себя учеными. Случайность не является объяснением Вселенной, случайности недостаточно, чтобы объяснить случайность. Сосуд не может вмещать сам себя.

Что дальше? Бритва Оккама не вырежет первичную проблему: природу божественного разума. Есть ли основания для того, чтобы предпочесть одну гипотезу другой? Нет, если ты разбираешься в проблеме. Джубал признал, что за всю свою долгую жизнь так и не разобрался в главных проблемах Вселенной.

Может быть, фостериты правы.

В таком случае, как быть с его эстетическим вкусом и чувством собственного достоинства? Если фостериты захватили монополию на Истину, если Небо открыто только им, то он, Джубал Харшоу, джентльмен, предпочтет Истине вечное проклятие, обещанное грешникам, отвергающим новое Откровение. Ему не дано видеть лицо Бога, зато он видит его наместников на земле — этого фостериты не учли!

А Майк почти созрел, чтобы идти за ними. Это их восшествие на небеса в определенное время очень похоже на добровольную дематериализацию, которая практикуется на Марсе. Джубал подозревал, что для фостеритской практики скорее подойдет термин «убийство», но средства массовой информации на это намекали очень редко, а доказать что-либо еще никому не удалось. Первым на небо отправился сам Фостер; он умер в заранее назначенное время. С тех пор восшествие на небо считается у его последователей особой честью. Уже давно коронеры не отваживаются свидетельствовать в случаях смерти фостеритов. Впрочем, Джубалу все равно, и даже наоборот: хороший фостерит — мертвый фостерит.

Но как трудно будет это объяснить…

Нет смысла тянуть — лишняя чашка кофе не спасет.

— Майк, кто сотворил мир?

— Прошу прощения?

— Посмотри вокруг себя. Все, что ты видишь: Марс, Звезды, Ты, я, все остальные. Старшие Братья не говорили тебе, кто все это сделал?

— Нет, Джубал, — удивился Майк.

— А ты никогда не задавался этим вопросом? Откуда взялось Солнце? Кто повесил звезды на небо? Кто все начал? Все: весь мир, Вселенную, которая жила и дожила до нас, до нашего разговора?

Тут Джубал сам себе удивился. Он хотел подойти к объяснению с позиций агностицизма, а заговорил, как хорошо вышколенный честный адвокат. Он против своей воли говорил в пользу верований, которых не разделял, но которых придерживалось большинство людей. Ну да, как же иначе? Он человек, и отстаивает убеждения человеческого племени в борьбе против… чего? Точки зрения, не свойственной людям.

— Как, Старшие Братья не отвечают на такие вопросы?

— Джубал, я не понимаю, почему это вопросы… Извини.

— А я не понимаю твоего ответа.

Майк промолчал.

— Я постараюсь… Слова неправильные… Не «повесил», не «сотворил», мир нельзя сотворить. Мир был. Мир есть. Мир будет. Сейчас.

— Ты хочешь сказать, что мир бесконечен и неизменен: как было в начале, так будет всегда без конца?

— Ты понял, — радостно улыбнулся Майк.

— Я не понял, — пробурчал Харшоу. — Я цитирую, м-м, одного из наших Старших Братьев.

Харшоу решил испытать другой подход. Идею Бога-Создателя, как ни бейся, Майк не воспримет. Джубал и сам не мог ее как следует воспринять. В молодости он договорился сам с собой по четным дням считать Вселенную сотворенной Богом, а по нечетным — вечной и неизменной, так как у каждой из этих идей были свои плюсы и минусы. 29 февраля он отвел для отдыха от обеих идей — для хаоса солипсизма в душе и сознании. Составив себе такое расписание, Харшоу вот уже более полувека не задавался неразрешимыми вопросами.

Джубал решил объяснить понятие религии в широком смысле, а к идее Бога вернуться позже.

Майк был согласен с тем, что знание приходит разными порциями: от маленьких кусочков, которые под силу птенцу, до огромных глыб, которые может преодолеть только Старший Брат. Однако дальше дело не пошло: Джубалу не удалось провести границу между «большим знанием» и «маленьким». Некоторые вопросы религии, которые можно было бы квалифицировать как «большое знание», не были для Майка вопросами (сотворение мира), другие были «маленькими» вопросами (жизнь после смерти).

Джубал отказался и от этого подхода и перешел к факту одновременного существования многих религий. Он сказал, что у людей существует много путей получения «больших знаний», и каждый путь дает свои ответы на главные вопросы, и люди, идущие по какому-либо пути, лишь его считают истинным.

— Что такое истина? — спросил Майк.

«Что есть истина? — спросил прокуратор — и умыл руки. Мне бы так».

— Истина, Майк — это правильный ответ. — Скажи, сколько у меня рук?

— Две руки, — ответил Майк и тут же уточнил: — Я вижу две руки.

Энн оторвала глаза от книги.

— За полтора месяца из него вышел бы отменный Беспристрастный Свидетель.

— Тихо, Энн! Не сбивай, я сам собьюсь. Майк, ты правильно сказал. У меня две руки. Твой ответ был истинным. А если бы ты сказал, что у меня семь рук?

Майк забеспокоился.

— Я не понимаю, как это можно сказать.

— Я не допускаю, что ты это скажешь. А если бы сказал, то сказал бы неправильно, твой ответ не был бы истинным. Так вот, слушай внимательно, Майк: каждая религия утверждает, что только она истинна, только она говорит правду. Но если одна религия скажет: две руки, то другая на тот же вопрос ответит: семь рук. На один и тот же вопрос фостериты говорят одно, буддисты — другое, мусульмане — третье; сколько религий — столько разных ответов.

Майк соображал изо всех сил.

— И все ответы правильные? Джубал, я не понимаю.

— Я тоже.

Человек с Марса нахмурился, потом радостно улыбнулся.

— Я попрошу фостеритов поговорить с вашими Старшими Братьями, и тогда мы все узнаем и поймем. Как я могу это сделать?

Через несколько минут Джубал со стыдом вспомнил, что пообещал Майку встречу с каким-нибудь фостеритским пастырем. Он никак не мог разубедить Майка в том, что фостериты общаются с земными Старшими Братьями. Камнем преткновения было то, что Майк не знал, что такое ложь. Он запомнил определение лжи и фальши, но был далек от их понимания. «Говорить неправильно» можно только случайно. Поэтому Майк принял фостеритский балаган за чистую монету.

Джубал пытался объяснить Майку, что каждая религия претендует на то, что ей известен тот или иной способ общения со Старшими Братьями, но каждая религия дает свой ответ на один и тот же вопрос.

Майк сдерживал нетерпение.

— Брат мой Джубал! Я стараюсь, но не могу понять, как можно говорить разную правду. Моему народу Старшие Братья говорят всегда одну правду. Ваш народ…

— Стоп!

— Прошу прощения?

— Ты сказал «мой народ», имея в виду марсиан. Майк, ты не марсианин, а человек.

— Что такое человек?

Джубал застонал. Конечно, можно было отослать Майка к словарю, но Майк никогда не задавал вопрос ради вопроса. Если он что-то спрашивал, значит, хотел получить информацию и рассчитывал, что Джубал в состоянии ему эту информацию дать.

— Я человек, ты человек, Ларри человек.

— А Энн не человек?

— Гм… Энн человек женского пола. Она женщина.

— (Спасибо, Джубал. — Заткнись, Энн!)

— А ребенок — человек? Я видел детей в чертовом… по стереовидению. Ребенок похож на Энн. Энн не похожа на тебя, а ты не похож на меня… Ребенок — это птенец человека?

— Да, ребенок — это птенец.

— Джубал, мне кажется, я понял, что мой народ — «марсиане» — люди. Не по форме. Человек — не форма. Человек — это познание. Я правильно говорю?

Хватит философии, подумал Джубал. До чего-то мы еще договоримся? Что такое человек? Лысое двуногое существо. Образ и подобие Бога? Или печальный результат «выживания сильнейших», рождающийся для того, чтобы выплатить налоги и умереть? Марсиане, по-видимому, победили смерть, у них нет денег, собственности, стало быть, и налогов они не платят.

Мальчик прав: форма — не главное в человеке; ведь форма бутылки не влияет на качество вина. Человека даже можно вылить из его бутылки, как того беднягу, которого русские «спасли», поместив его мозг в стеклянную банку и обвешав проводами, как телефонную станцию. Здорово они пошутили! Интересно, тот парень оценил их юмор?

Чем же, с точки зрения марсиан, человек отличается от других животных? Можно ли удивить достижениями техники народ, владеющий искусством левитации? Кому марсиане присудят первый приз: Асуанской плотине или коралловому атоллу? Сознание? А кто докажет, что синие киты или секвойи не имеют сознания и не умеют сочинять стихи?

Есть поприще, на котором человека никто не превзошел: человек проявил чудеса изобретательности, выдумывая способы убийства, порабощений, закабаления, унижения себе подобных. Человек — это злобная насмешка над самим собой.

— Человек — это животное, которое смеется, — сказал наконец Джубал.

Майк подумал.

— Тогда я не человек, — сказал он.

— Почему?

— Я не умею смеяться. Я слышал смех, и он пугал меня. Потом я понял, что это не страшно. Я пытался научиться, — Майк запрокинул голову и издал звук, похожий на скрипучий кашель.

— Перестань, — Джубал закрыл ладонями уши.

— Вот видишь, — печально заключил Майк, — я не умею правильно смеяться, значит, я не человек.

— Погоди, сынок, ты просто еще не научился. И никогда не научишься, если будешь просто копировать других. Ты засмеешься, я тебе обещаю. Поживешь еще с нами, посмотришь, какие мы смешные — и засмеешься.

— Правда?

— Правда. Не волнуйся, все придет само собой. Даже марсианин засмеется, когда поймет, что мы такое.

— Я подожду, — умиротворенно согласился Майк.

— А пока ты ждешь, не сомневайся, что ты человек. Человек, рожденный женщиной самому себе на беду. Ты когда-нибудь поймешь это во всей полноте и засмеешься, потому что человек — это животное, которое смеется само над собой. Вполне возможно, что твои марсианские друзья тоже люди в этом смысле слова.

— Да, Джубал.

Харшоу решил, что беседа окончена, и почувствовал облегчение. Такого смущения он не испытывал давно, с того дня, когда отец — непоправимо поздно — стал объяснять ему, как живут и рождаются птицы, пчелы, цветы. Но человек с Марса не уходил.

— Брат мой, Джубал, — заговорил он, — ты спрашивал меня, кто сотворил мир, а у меня не было слов, потому, что я неправильно понял тебя. Я не знал, что это вопрос. Я искал слова.

— Ну?

— Ты сказал: Бог сотворил мир.

— Нет, нет! — запротестовал Харшоу. — Не я! Так говорят религии. Я сказал, что сам не пойму всей глубины, но что принято говорить «Бог».

— Да, Джубал, — подтвердил Майк, — правильное слово — «Бог». Ты понял.

— Должен признаться, что не понял.

— Понял, — настаивал Смит. — Я объясню. У меня не было слова. Ты понимаешь. Энн понимает. Я понимаю. Трава под моими ногами понимает и радуется. У меня не было слова. Теперь оно есть. Это слово — «Бог».

— Дальше.

— Ты есть Бог, — Майк торжественно ткнул пальцем в Харшоу.

Джубал закрыл лицо руками.

— Господи, что я наделал! Майк, ты перепутал! Ты меня не понял! Забудь все, что я сказал. Завтра начнем сначала.

— Ты есть Бог, — повторил Майк невозмутимо. — Бог — тот, кто умеет понимать. Энн есть Бог, я есть Бог. Счастливая трава — тоже Бог. Джилл понимает красоту, Джилл тоже Бог. Все, что умеет думать и творить, — он защебетал что-то по-марсиански и улыбнулся.

— Умница, Майк. Подожди минутку. — Энн, ты слышала?

— Слушала, босс.

— Запиши. И дальше будешь записывать. Я непременно должен над этим поработать, — тут Джубал глянул в небо. — О, Господи! Генеральный штаб и вся королевская рать! Энн, настрой сигнализатор на сигнал «человек погиб» и держи палец на кнопке… Может, они не сюда.

Харшоу снова взглянул в небо, по которому с юга летели две машины.

— Боюсь, что к нам. Майк! Прячься в бассейн, на самую глубину. И сиди тихо, не выходи, пока за тобой не придет Джилл.

— Иду, Джубал.

Майк побежал к бассейну, прыгнул в воду и исчез. Прыгал он, старательно вытягивая ноги.

— Джилл! — закричал Джубал, — несколько раз прыгни в воду — и на берег! Ларри, ты тоже! Я хочу, чтобы было непонятно, сколько человек купается в бассейне. Доркас! Выйди на берег и опять нырни! Энн! Нет, у тебя сигнализатор.

— Я надену плащ и выйду к бассейну, босс. Может, поставить задержку сигнала?

— Да, на тридцать секунд. Плащ наденешь, если они приземлятся. Не хочу заранее паниковать, — он приставил ладонь козырьком ко лбу. — Одна садится. Здоровенная, как экскаватор. Поди ж ты, я думал, они начнут с переговоров.

Одна из машин зависла над садом и стала искать место для посадки. Вторая тем временем кружила над усадьбой на малой высоте. Машины были большие, на отделение солдат. На бортах можно было различить знаки Федерации — стилизованные изображения Земли.

Энн положила на землю сигнализатор, надела плащ, подхватила сигнализатор и выпрямилась, держа палец на кнопке.

Приземлилась первая машина, борт ее открылся, и Джубал, воинственный, как китайский мопс, бросился навстречу непрошеным гостям. Из машины вышел человек, и Джубал закричал:

— Снимите вашу бочку с моих роз!

— Джубал Харшоу? — спросил человек.

— Велите вашим ослам поднять эту мусорку в воздух и отогнать ее прочь из сада — в поле! Энн!

— Иду, босс!

— Джубал Харшоу, у меня есть ордер на ваш арест!

— Да пусть у вас будет ордер на арест хоть самого короля Англии! Уберите ваш металлолом с моих цветов! А потом я начну против вас дело, — тут Джубал взглянул на человека и узнал его. — Ах, это вы! Хейнрик, вы родились дураком или вас в детстве плохо учили? И когда этот шакал в форме научился летать?

— Ознакомьтесь, пожалуйста, с ордером, — терпеливо проговорил капитан Хейнрик. — Затем…

— Ваша телега взлетит, наконец, с моих клумб? Я потребую возмещения ущерба, и вы до конца жизни не расплатитесь!

Хейнрик заколебался.

— Живо! — завопил Джубал. — Пусть ваши олухи возьмут ноги в руки! Вон тот идиот с лошадиными зубами наступил на «Элизабет Хьюит»!

Хейнрик обернулся к своим людям.

— Эй, там, осторожнее с цветами! Пескин, не топчите куст! Роджерс, поднимите машину в воздух и выведите ее из сада, — он вновь обратился к Харшоу. — Вы удовлетворены?

— Машина еще не поднялась. И ущерб пока не возмещен. Предъявите удостоверение личности, покажите его Беспристрастному Свидетелю. Громко и четко назовите ваше имя, звание, организацию, в которой служите, и табельный номер.

— Вы знаете, кто я. У меня ордер на ваш арест.

— А у меня есть право сделать вам пробор пистолетом, если вы откажетесь действовать по закону! Я не знаю, кто вы. Вы похожи на чучело, которое я видел по телефону, но я не обязан вас узнавать. Вы должны себя назвать. По форме, указанной во Всемирном кодексе, параграф 1602, часть II. Только тогда вы можете предъявить ордер. Это касается и остальных обезьян, в том числе питекантропа, который ведет машину.

— Это подчиненные мне полицейские.

— Я не знаю, кто они. Они могли купить костюмы у прогоревшего театра. Соблюдайте закон, сэр! Вы пришли в мой дом, утверждая, что вы нарушители порядка, и вы должны доказать мне обратное. В противном случае я имею право применить силу, чтобы изгнать вас из моих владений, что я и сделаю через три секунды.

— Не советую.

— Да кто вы такой, чтобы советовать мне? Вы ущемляете мои человеческие права, вы осуществляете против меня агрессию, вы угрожаете мне оружием. Ведь ваши подчиненные забавляются именно огнестрельным оружием. Вы преступник, а я честный гражданин! Да я вашу шкуру у порога положу, буду ею ноги вытирать! — Харшоу потряс в воздухе кулаком. — Вон из моих владений!

— Ладно, доктор, пусть будет по-вашему, — Хейнрик побагровел, но голосом владел по-прежнему.

Он показал удостоверение личности сначала Харшоу, который мельком взглянул на документ, затем Энн. Потом назвал полное имя, звание, место службы, табельный номер. Затем приказал проделать то же самое солдатам и пилоту. По окончании церемонии Харшоу любезно обратился к капитану:

— Чем могу быть полезен вам, капитан?

— У меня на руках ордер на арест Джилберта Берксвита.

— Покажите его сначала мне, потом Свидетелю.

— Прошу вас. У меня имеется также ордер на арест Джиллиан Бордмэн.

— Что-о?

— Джиллиан Бордмэн обвиняется в похищении граждан.

— Боже мой!

— Далее: ордера на арест Гектора К. Джонсона, Валентайна Майкла Смита и Джубала Харшоу.

— Меня-то за что? Опять что-то напутал в налогах?

— Нет, вас обвиняют в соучастии, укрывательстве и в сопротивлении властям.

— Полноте, капитан! С той минуты, как вы представились, я воплощенное сотрудничество, что, впрочем, не мешает мне возбудить против вас, вашего непосредственного начальника и правительства дело о ваших незаконных действиях до того, как вы представились. Если вы и дальше будете действовать незаконно, я это учту. О, да у вас целый список! Теперь я понял, зачем вам вторая машина. Нет, здесь какая-то ошибка. Миссис Бордмэн обвиняется в похищении Смита, а Смит обвиняется в побеге… Ничего не понимаю!

— Все верно. Он сбежал, а она его похитила.

— А-а-а… Должно быть, непросто сделать это одновременно. А за что он отбывал наказание? В ордере не указано.

— Откуда я знаю? Он сбежал, и все тут. Мне приказано его поймать.

— Господи! А я, оказывается, помогаю всем скрываться. Занятно… Вам будет несладко, когда выяснится, что вы спутали грешное с праведным.

Хейнрик холодно улыбнулся.

— Если кому и будет несладко, так только вам.

— Надеюсь, все очень скоро выяснится, — Джубал повысил голос и обернулся к дому. — Если нас слышал Судья Холланд, процесс — для всех нас — не затянется. А если поблизости случайно находится корреспондент Ассошиэйтед Пресс, то мы сразу же узнаем, куда можно предъявить такой иск.

— Все крутите делишки, Харшоу?

— Клевета, сударь. Возьму на заметку.

— Пожалуйста. Мы здесь одни, вы ничего не докажете.

— Ой ли?

Глава 15

Валентайн Майкл Смит проплыл по мутной воде в самую глубокую часть бассейна, под вышку, и устроился на дне. Он не понял, зачем брат по воде велел ему спрятаться, он даже не понимал, что прячется. Джубал велел сидеть на дне и ждать Джилл — этого достаточно. Смит свернулся в комок, выпустил воздух из легких, проглотил язык, закатил глаза, замедлил сердце и фактически умер, только что не дематериализовался. Он решил еще растянуть ощущение времени, так как ему о многом нужно было подумать.

Ему снова не удалось наладить полный контакт с братом по воде. Он знал, что контакт не установлен по его вине: он неправильно употребляет такие неоднозначные слова человеческого языка и огорчает Джубала.

Смит знал, что люди легко переносят сильные чувства, тем не менее огорчение Джубала огорчало его. Правда, под конец разговора он, кажется, понял самое непонятное человеческое слово. Он давно, еще на уроках брата Махмуда, заметил, что длинные слова чаще всего имеют одно значение, а короткие очень скользкие и меняют значения совершенно непредсказуемо. По крайней мере, ему так казалось. Понять короткое слово в человеческом языке — все равно, что набирать воду ножом. А это слово было очень короткое. Но Смит понял это слово — слово «Бог». Недоразумение произошло оттого, что Смит неправильно подбирал другие слова. Понятие «Бог» было таким простым, таким изначальным, таким необходимым, что на марсианском его мог бы объяснить и птенец. Но высказать его словами человеческого языка, да так, чтобы передать тончайшие оттенки марсианского смысла, было трудно.

Как же так? Почему нельзя описать словами такую простую, всем известную вещь, без которой невозможно жить? Наверное, нужно спросить здешних Старших Братьев, как следует об этом говорить, чтобы не путаться в изменчивых значениях. Если так, нужно подождать, пока Джубал устроит ему встречу со Старшим Братом, ведь он сам — только яйцо.

Смиту стало жаль, что он не получил права присутствовать при дематериализации брата Арта и брата Дотти.

Потом Смит стал перебирать в памяти словарь Уэбстера, третье издание, Спрингфилд, Массачусетс.

Он оторвался от словаря, ощутив, что его братья в беде. Смит остановился между «шербет» и «шеренга» и стал обдумывать ситуацию. Должен ли он покинуть бассейн с влагой жизни и присоединиться к братьям, чтобы понять и разделить их беду? Дома он не сомневался бы ни секунды; там братья спешат друг к другу и вместе противостоят неприятностям.

Но Джубал велел ждать.

Смит припомнил слова Джубала и удостоверился, что понял их правильно: он должен ждать Джилл.

Но вернуться к словарю Смит не мог: ему было тревожно. И тут ему в голову пришла идея, настолько смелая, что он задрожал бы, если бы его тело было к этому готово. Джубал велел ему держать под водой тело, но это не значит, что он сам должен сидеть в бассейне.

Смит поразмыслил над этим, боясь, как бы скользкие английские слова не завели его куда не надо. Он пришел к выводу, что Джубал не приказывал ему оставаться в теле, а это позволяло присоединиться к братьям и вместе с ними пережить беду.

Смит решил прогуляться.

Он удивлялся собственной смелости: никогда еще он не предпринимал таких прогулок в одиночку. В таких случаях рядом был Старший Брат, он наблюдал, направлял, следил, чтобы тело было в безопасности.

Сейчас рядом никого не было. Однако Смит не сомневался, что справится один и никому не будет за него стыдно. Он проверил все органы своего тела, убедился, что с ним в ближайшее время ничего не случится, и осторожно выбрался оттуда, оставив для присмотра лишь маленькую часть себя.

Смит выбрался на берег, напомнил себе, что нужно двигаться так, как будто тело при нем, иначе можно потерять ориентацию — потерять дорогу к бассейну, телу, ко всему и оказаться там, откуда нет возврата.

Смит огляделся. В саду приземлялась машина. Существа, которые она подмяла, жаловались на боль и унижение. Может быть, именно их жалобы разбудили его? Трава живет для того, чтобы по ней ходили, кусты и цветы — нет. Плохо, когда их топчут. Нет, не только это плохо. Вот из машины выходит человек. К нему бежит Джубал. Смит увидел волну гнева, прокатившуюся от Джубала к человеку, такую плотную, что если бы двое марсиан пустили друг в друга такие волны, оба дематериализовались бы.

Нужно подумать, чем помочь брату, решил Смит. Потом он оглянулся на остальных. Доркас выбиралась из бассейна, она была взволнована, но не слишком. Смит чувствовал, что она верит в силы Джубала. Ларри только что вышел, с него стекала вода. Ларри был возбужден и весел, он верил в босса непоколебимо. Рядом с Ларри стояла Мириам. Ее настроение было средним между настроением Ларри и Доркас. Чуть поодаль стояла Энн в белом наряде, который она носила с собой весь день. Ее настроения Смит не уловил: она была спокойна и строга, как Старший Брат. Смит неприятно удивился, он привык, что от Энн исходит мягкое, дружественное тепло.

Энн внимательно наблюдала за Джубалом и готова была ему помочь. И Ларри, и Доркас, и Мириам готовы были ему помочь. Смит понял, что они приходятся братьями Джубалу, а значит, и ему, Майку. Он разволновался и едва не потерял ориентацию. Спохватился, успокоился и остановился, чтобы прочувствовать любовь ко всем сразу и каждому из них в отдельности.

Джилл стояла в воде, держась одной рукой за край бассейна. Смит знал, что она заглядывала к нему. Сидя на дне, он чувствовал ее присутствие. Но ее тревожило не только его благополучие, а что-то еще, более серьезное; она не успокоилась, узнав, что он в порядке. Смит решил идти к ней, дать ей знать, что он рядом и разделит с ней беду.

Он так и поступил бы, если бы не смутное чувство вины: Смит не был уверен, что Джубал одобрит его прогулку, когда ему сказано сидеть на дне. Смит пошел на компромисс: если будет нужно, он сообщит им о себе и поможет.

Смит обратил внимание на человека, выходящего из машины, уловил его настроение. Настроение человека Смиту не понравилось, и он стал подробнее разглядывать его. В специальном кармане, привешенном к поясу, Смит увидел оружие. Смит был почти уверен, что это оружие. Он еще раз внимательно осмотрел предмет, сравнил его с оружием, которое ему приходилось видеть, сравнил с определением из словаря Уэбстера, третье издание, Спрингфилд, Массачусетс.

Да, это оружие. Не только по форме, но и по недоброй энергии, исходящей от него. Смит заглянул в ствол, посмотрел, как оружие должно действовать, и задумался. Отправить оружие прочь, пока человек не вышел из машины? Смит чувствовал, что это нужно сделать, но Джубал когда-то сказал ему не делать ничего с оружием, пока не скажут, что пора.

Смит чувствовал, что необходимость действия приближается, но решил ждать до последнего. Может быть, Джубал специально отправил его под воду, чтобы он не начал действовать раньше времени или неправильно.

Он подождет, но будет наблюдать за оружием. Не спуская с оружия глаз, Смит вошел в машину. Он еще никогда не чувствовал столько недоброй энергии. В машине были другие люди, один из них собрался выйти. От них пахло, как от стаи хауга, унюхавшей неосторожную куколку, в руках они все держали что-то такое же недоброе. Смит знал, что форма предмета не определяет его сущность. Чтобы вникнуть в сущность предмета, нужно видеть сквозь форму. Его народ проходит в своем развитии пять форм: яйцо, куколка, птенец, взрослый, Старший Брат. И все же сущность Старшего Брата угадывается за формой яйца.

Это «что-то» было похоже на оружие. Смит не знал, что это. Оружия такой величины он еще не видел. Да и форма не совсем такая. Есть совершенно незнакомые детали.

И все же это оружие.

Какой-то человек пристегнул к поясу еще оружие, маленькое.

В машину были встроены, оказывается, две огромные пушки и какие-то вещи, которых Смит не понял, но почувствовал, что он них исходит зло. Смит подумал, не уничтожить ли машину со всем содержимым, но его остановило нежелание уничтожать пищу и сознание того, что он еще не вник в то, что происходит. Лучше двигаться медленно, наблюдать внимательно и ждать сигнала от Джубала. А если Джубал решит, что правильное действие — это бездействие, то нужно будет вернуться на дно.

Смит вышел из машины и принялся смотреть, слушать и ждать. Человек, вышедший из машины первым, говорил с Джубалом о вещах, которые Смит только запоминал, но не мог понять: они выходили за рамки его опыта. Вышли другие люди, разбрелись по саду: Смит рассредоточил внимание, чтобы уследить за всеми сразу. Машина поднялась в воздух, сдвинулась в сторону и освободила примятые кусты. Смит передал кустам посильное утешение.

Первый человек стал передавать Джубалу какие-то бумаги, которые Джубал передавал Энн. Вместе с Энн Смит прочел их. Слова относились к человеческим ритуалам, описания которых он встречал в медицинских и юридических книгах Джубала, и Смит не стал вдумываться в смысл документов, тем более, что Джубала они не встревожили — зло шло с другой стороны. Смит был счастлив, когда в двух документах прочитал свое имя, он всегда испытывал восторг, когда его читал; ему тогда казалось, что он раздваивается, а это умеют только Старшие Братья.

Джубал и человек, который первым вышел из машины, направились к бассейну. За ними последовала Энн. Смит слегка расслабил чувство времени, так, чтобы они шли быстрее, но чтобы он сам успевал следить за остальными. Подошли двое из прилетевших в машине.

Вышедший первым остановился рядом с Джилл и Ларри, вынул из кармана картинку, посмотрел на нее, посмотрел на Джилл. Смит почувствовал, как в нем зарождается страх и нарастает напряжение. Джубал говорил: «Защищай Джилл. Не бойся, что уничтожишь пищу. Не думай ни о чем. Защищай Джилл».

Нужно защищать Джилл, даже если что-то будет сделано не так. Но было бы хорошо почувствовать поддержку и одобрение Джубала.

Когда человек, вышедший из машины, указал на Джилл и двое его помощников поспешили к ней со своим злым оружием, Смит вышел в свое Допплерово пространство и повернул их перпендикулярно всему на свете.

Первый посмотрел на то место, где они только что стояли, потянулся за своим оружием — и тоже исчез.

Подбежали еще четверо. Смит не хотел их убивать. Он знал, что Джубал будет больше доволен, если он их просто остановит. Но остановить вещь, даже пепельницу — это работа, а у Смита нет тела. Только Старший Брат может обойтись без тела, а Смит — всего лишь яйцо. И четверо исчезли.

Теперь зло надвигалось со стороны машины, стоящей на земле. Смит направился к ней. Он больше не сомневался. Машина и пилот исчезли.

Смит чуть было не проглядел дозорную машину. Он уже начал расслабляться, когда вновь ощутил недобрую энергию. Смит глянул вверх: вторая машина заходила на посадку.

Смит до предела растянул время, взлетел в воздух, осмотрел машину. Она была пропитана злом и за это отправилась в никуда. Смит вернулся к друзьям, стоявшим у бассейна.

Все были взволнованы; Доркас рыдала, Джилл утешала ее, держа в объятиях. Одна Энн сохраняла спокойствие. Зла больше не было, можно было вернуться к прерванным размышлениям. С Доркас Джилл справится сама — Джилл как никто понимает боль. Кроме того, Смит не был уверен, что действовал совершенно правильно, и боялся, что Джубал не одобрит его поступка. Поэтому он почел за лучшее скрыться. Смит нырнул в бассейн, отыскал свое тело и влез в него.

Смит попытался осмыслить события, но не мог: все было так ново и незнакомо. Он не был готов признать и полюбить людей, которых ему пришлось убить. И Смит вернулся к словарю. Он прорабатывал статью «эволюция», когда ощутил приближение Джилл. Смит вернулся в активное состояние, чтобы не заставлять Джилл ждать: он знал, что брат Джилл не может долго находиться под водой.

Когда Джилл дотронулась до него, Смит взял ее голову в ладони и поцеловал. Он научился так делать совсем недавно и не до конца понимал, что это значит. Здесь было то же, что и в ритуале с водой, и еще что-то, что Смиту очень хотелось понять.

Глава 16

Харшоу не стал ждать, пока Джиллиан вытащит из воды своего подопечного. Он велел дать Доркас успокаивающее и поспешил в кабинет, чтобы услышать (или не услышать) от Энн объяснение событий, произошедших за последние десять минут.

— Ближняя! — крикнул он через плечо.

Подбежала Мириам, запыхавшись, сказала:

— Я ближняя, босс. Что это все…

— Девочка, молчи.

— Но, босс…

— Прикуси язык, все узнаешь в свое время. Энн за неделю не перескажет всего, что было. Сейчас мне начнут звонить со всех сторон, а репортеры посыплются с деревьев, как жуки. Пока не началось светопреставление, я хочу кое-куда позвонить. Мне казалось, что ты из тех женщин, которые могут работать с ненакрашенными губами. Кстати, не оплачивайте Доркас время, которое она провела в истерике.

— Как вы можете, босс! — возмутилась Мириам. — Вы хотите, чтобы мы все от вас ушли?

— Ерунда!

— Перестаньте придираться к Доркас. Я сама чуть в обморок не упала. А сейчас буду плакать.

— Только попробуй, я тебя отшлепаю, — Харшоу ухмыльнулся. — Ладно, выпиши ей премию за работу в суровых условиях. Всем выпиши, и мне тоже, уж я-то заслужил.

— Хорошо, только кто вам ее заплатит?

— Налогоплательщики. Если постараться, можно сбросить доллар-другой с суммы налогов. Проклятье!

Они как раз стояли на пороге кабинета, где уже звонил телефон. Харшоу упал в кресло и включил аппарат.

— Харшоу слушает. Кто говорит, черт вас возьми?

— Не старайтесь, док, — ответил человек с экрана, — я вас давно не боюсь. Как дела?

Харшоу узнал Томаса Маккензи, главного продюсера компании Нью Уорлд Нетворкс, и немного смягчился.

— В порядке, Том. Я очень спешу, поэтому, пожалуйста…

— Вы спешите? Попробовали бы вы работать в моем режиме: сорок восемь часов в сутки. У вас в ближайшее время появится что-нибудь для нас? Я уже не говорю о технике, но я плачу трем съемочным группам только за то, что они сидят и ждут вашего сигнала. Мне для вас ничего не жалко, мы пользовались вашими сценариями; я надеюсь, и дальше будем сотрудничать, но что я должен сказать бухгалтеру?

— Неужели вы ничего не слышали?

— А что случилось?

Тут Харшоу узнал, что Нью Уорлд Нетворкс не видели и не слышали вторжения полиции в его дом. На вопросы Маккензи Харшоу отвечал уклончиво, так как решил, что правдивые ответы создадут о нем весьма определенное мнение. Джубал договорился с Томом, что если в ближайшие двадцать четыре часа не произойдет ничего достойного внимания, Нью Уорлд Нетворкс снимает наблюдение. Когда сеанс связи закончился, Харшоу распорядился:

— Позови Ларри. Пусть возьмет у Энн сигнализатор и несет сюда.

Пока Мириам ходила за Ларри, Харшоу позвонил еще по двум номерам и узнал, что сигнал о налете Особой Службы на его дом нигде не был получен. Харшоу не стал проверять, дошли ли заготовленные сообщения: разумеется, нет; их отправка должна была осуществиться по тому самому сигналу тревоги, которого никто не услышал.

Вошел Ларри с сигнализатором тревоги.

— Вот он, босс.

— Дай-ка я на него гляну. Вот тебе урок, Ларри: не доверяй технике более сложной, чем нож и вилка.

— Хорошо, не буду, что еще?

— Можно как-нибудь проверить эту штуковину? Чтобы не поднимать шума?

— Конечно. Изготовитель предусматривает режим проверки. Здесь есть специальный переключатель. Двигаешь его в позицию «проверка», нажимаешь кнопку «тревога», и загорается лампочка. Можно сделать проверку в реальных условиях. Вызвать кого надо по этой самой рации и сказать, что тревога проверочная. Потом нажать кнопку.

— Если проверка покажет, что связи нет, ты сможешь найти неполадку?

— Не знаю. Я такие задачи решаю на системном уровне, вот Дюк — тот на молекулярном.

— Понимаю. Я тоже, сынок, больше умею головой, чем руками. Но все-таки попробуй.

— Что еще, Джубал?

— Если ты встретишь человека, который изобрел колесо, пришли его ко мне. Выскочка!

Джубал подумал было, что передатчик испортил Дюк, но сразу же отказался от этой мысли. Лучше поразмыслить над тем, что произошло в саду и как парню удалось это сделать, сидя под водой. Джубал ни на секунду не сомневался, что без Майка тут не обошлось.

То, что происходило в этой комнате вчера, впечатляло разум, но не душу. Мышь — такое же чудо природы, как и слон, и все же разница есть: слон больше. Увидев, как исчезла бутылка, можно предположить, что с таким же успехом исчезнет и машина, в которой сидит отделение солдат. Но бутылка — одно, а солдаты — другое.

Довольно оплакивать полицейских. Туда им и дорога! Впрочем, бывают и честные полицейские… И даже последний взяточник-констэбль не заслуживает того, чтобы выбрасывать его в никуда. А береговая охрана — вообще порядочные люди.

Нет, чтобы завербоваться в Особую Службу, нужно быть вором и садистом одновременно. Это Гестапо. Штурмовики. Каратели. Джубал вспомнил золотое время, когда для защиты прав гражданина было достаточно Билля о Правах, и никакая Федерация не смела рта открыть.

Отставить рефлексию! Надо думать, что будет дальше. Отряд Хейнрика наверняка держал связь с базой по радио. Стало быть, исчезновение отряда будет замечено. Пошлют еще один отряд. Особенно, если Майк уничтожит вторую машину в момент передачи сообщения.

— Мириам! Приведи сюда Майка, Джилл, Ларри — всех. Заприте все двери и закройте окна в первом этаже.

— Что-то опять случилось?

— Пошевеливайся!

Если эти обезьяны начнут ломиться в дом, вернее, когда они начнут ломиться в дом, можно натравить на них Майка. Но боевые действия необходимо когда-то прекратить, а это значит, что Джубал должен пробиться к Генеральному Секретарю. Как?

Позвонить во дворец? Нет, Хейнрик предупредил — и, наверное, не соврал — что все звонки Харшоу во Дворец Министров будут направляться к нему или к другому офицеру Особой Службы, сидящему в том же кабинете. А почему бы и нет? Они послали две машины вооруженных солдат, чтобы арестовать человека, а этот человек спокойно звонит им по телефону. Они оторопеют, и, может быть, соединят со своим шефом. А уж он-то, боров, наверняка имеет прямой контакт с Генеральным секретарем.

Бесполезно. Разве убедишь человека, который верит только в пушки, что у тебя есть что-то лучше? Он будет посылать отряд за отрядом, пушку за пушкой, пока они не кончатся, но до него не дойдет, что не всегда можно арестовать человека, местонахождение которого известно.

Что ж, не мытьем, так катаньем — политика проста. Эх, Бена бы сюда, он знает, что и кому сказать.

Правда, если бы Бен не исчез, не произошло бы то, что произошло. Значит, надо искать кого-то другого, кто знает. Идиот! Полчаса назад говорил с ним! Джубал стал звонить Тому Маккензи, которого оберегали три слоя хлопуш. Все хлопуши знали Джубала и пропускали его. Пока Харшоу звонил, пришли все его работники и Человек с Марса. Все сели, Мириам подсунула Харшоу листок бумаги с надписью: «Двери и окна закрыты». Джубал кивнул и ниже написал: «Ларри — передатчик?». Потом сказал в экран:

— Том, прости, что снова беспокою.

— Что вы, Джубал, я рад вас слышать.

— Том, что ты делаешь, когда тебе надо поговорить с Генеральным Секретарем?

— Звоню его пресс-секретарю, Джиму Сэнфорту. Джим все решает.

— А если тебе нужно поговорить лично с Генеральным Секретарем?

— Прошу Джима все устроить. Говорю ему, в чем дело. Джубал, наш телефон прослушивается.

— Том, представь, что тебе в ближайшие десять минут обязательно нужно поговорить с Дугласом.

Брови Маккензи поползли вверх.

— Ну, я объяснил бы Джиму, зачем.

— Нет.

— Джубал, будьте благоразумны.

— Это именно то, чего я не умею. Представь, что три дня назад ты поймал Джима за руку, когда он лез тебе в карман. Ты не хочешь объяснять ему, в чем дело, но тебе нужно поговорить с Дугласом.

— Что ж, — вздохнул Маккензи, — я сказал бы Джиму, что мне нужно поговорить с боссом, и если меня не соединят с ним, правительство не получит от нашей компании ни грамма помощи.

— Отлично, Том, ты сейчас так и поступишь.

— Что-о?

— Ты позвонишь во дворец по другому телефону, а когда тебе дадут Дугласа, включишь меня. Мне нужно срочно с ним поговорить.

— Джубал, дружище, — скривился Маккензи.

— Не хочешь?

— Не могу. Я могу поговорить с Генеральным Секретарем, но не могу передать это право другому. Джубал, я вас очень уважаю. Нашей компании было бы очень больно отказаться от сотрудничества с вами. Я понимаю, что вы не захотите возобновлять контракт, но не могу связать вас с Генеральным секретарем. Нельзя поговорить с Генеральным Секретарем, если тот сам не позвонит.

— А если я заключу с вами контракт на семь лет на выгодных для вас условиях?

У Маккензи был такой вид, будто у него разболелся зуб.

— Все равно не могу. Я потеряю место, и вам не с кем будет заключать контракт.

Джубал хотел позвать к экрану Майка и представить его, но раздумал. Именно компания Маккензи передавала интервью с подставным Человеком с Марса, и Маккензи либо сам участвовал в фарсе, либо ничего не знал и не поверил бы, что его покровители надули его.

— Ладно, Том, не хочешь — не надо. Но ты знаешь все ходы и выходы в верхах. Скажи, кто еще, кроме Сэнфорта, может позвонить Дугласу в любое время и поговорить с ним?

— Никто.

— Черт побери, человек не может жить в вакууме! Должен найтись кто-то, кто звонит Дугласу, минуя секретаря!

— Может быть, кто-нибудь из кабинета министров. Не знаю…

— Я тоже никого из них не знаю. Я не имел в виду политиков. У него есть друг, который может пригласить его на партию в покер?

— Могу назвать пару имен. Джейк Алленби тебя устроит?

— Он меня не любит. Я его тоже не люблю, и ему это известно.

— У Дугласа мало близких друзей. Жена отбивает. Слушайте, Джубал! Как вы относитесь к астрологии?

— Не пробовал, предпочитаю бренди.

— Дело вкуса. Слушайте внимательно, Джубал. Если вы кому-нибудь проболтаетесь, что слышали это от меня, я перережу вашу лживую глотку.

— Согласен. Запомню. Продолжай.

— Эгнес Дуглас предпочитает многому другому астрологию. И я знаю, как она получает прогнозы. Ее астролог может позвонить ей в любое время. А миссис Дуглас — главный министр в кабинете мистера Дугласа, можете мне поверить. Позвоните астрологу… остальное зависит от вас.

— У меня в списке на рассылку рождественских открыток не имеется астрологов, — с сомнением произнес Харшоу. — Как зовут этого типа?

— Ее зовут мадам Александра Везан. Посмотрите в справочнике городской телефонной сети Вашингтона.

— Вот он, — торжествующе объявил Джубал. — Том, спасибо, ты меня так выручил!

— Не за что. Есть что-нибудь интересное?

— Подожди, — Харшоу пробежал глазами записку, которую ему подвинула Мириам: «Ларри говорит, передатчик не передает, он не знает, почему». — У нас не сработал сигнализатор тревоги и сейчас не работает.

— Я кого-нибудь пришлю.

— Спасибо.

Джубал закончил сеанс связи и заказал разговор в Вашингтоне с Александрой Везан, попросив оператора зашифровать разговор, если ее телефон это позволяет. Вскоре он увидел на экране величавые черты мадам Везан. Джубал с улыбкой приветствовал ее:

— Привет, землячка!

Она вздрогнула и удивленно раскрыла глаза.

— О, док Харшоу! Старый мошенник! Ей-богу, рада вас видеть. Где вы скрывались все время?

— Вот именно, Бекки, скрывался. Ищейки на хвосте сидят.

Бекки ответила не раздумывая:

— Может быть, я могу помочь? Вам нужны деньги?

— У меня куча денег, Бекки. У меня очень неприятное положение, и помочь мне может только сам Генеральный Секретарь. Мне очень нужно с ним поговорить, и как можно скорее.

— Это непросто, док, — она посмотрела ему прямо в глаза.

— Знаю, Бекки. Я пытался пробиться к нему, но ничего не вышло. Я не хочу втягивать тебя, потому что сижу на пороховой бочке. Может, ты посоветуешь мне какой-нибудь номер телефона или другой способ поговорить с ним. Я не хочу, чтобы мы фигурировали в этом деле вместе. Тебе будет плохо, а я так и не посмотрю Профессору в глаза… упокой Господь его душу.

— Я знаю, о чем бы попросил меня сейчас Профессор. Не говорите ерунды, док! Профессор всегда говорил, что вы единственный в мире настоящий костоправ. Он никогда не забывал того, что было в Элктоне.

— Не стоит вспоминать, Бекки. Мне заплатили за это.

— Вы спасли ему жизнь.

— Ничего подобного. Он хотел жить, а ты хорошо за ним ухаживала.

— Док, мы теряем время. У вас очень срочное дело?

— Исключительно. Мне клеят такое дело, что я погорю, и все, кто со мной рядом. Федерация уже выпустила ордер, с минуты на минуту мне его предъявят. А я не могу скрыться: они знают, где я. Только мистер Дуглас может их остановить.

— Я постараюсь помочь.

— Я на тебя надеюсь, Бекки. Но это может занять несколько часов. Процесс скорее всего будет закрытый, а я уже слишком стар для этого.

— Док, вы можете рассказать подробнее? Мне нужно составить гороскоп, тогда я буду знать, что делать. Вы Меркурий, потому что доктор. Если вы скажете, с кем или с чем имеете дело, гороскоп будет еще лучше.

— Девочка, сейчас не время для этого, — «Кому же доверять?» — думал Харшоу. — Пойми, если ты хоть что-то будешь знать, ты попадешь в такое же положение, как и я.

— Док, скажите. Вы ведь знаете, я никогда без куска хлеба не останусь.

— Ладно. Я Меркурий, а мои неприятности начались из-за Марса.

— Какие неприятности? — она пронзительно взглянула на Харшоу.

— Ты смотришь новости? Человек с Марса, если им верить, отправился в Анды. Но это сказки для дураков. Он здесь.

Бекки испугалась не так сильно, как ожидал Харшоу.

— Причем здесь вы, док?

— Понимаешь, Бекки, есть на нашей печальной планете люди, которые хотят наложить на парня лапу, использовать его в своих интересах. Он мой клиент, и, естественно, я хочу его защитить. А для этого мне необходимо поговорить с мистером Дугласом.

— Человек с Марса ваш клиент? Вы можете его предъявить?

— Только мистеру Дугласу. Ты знаешь, Бекки, как бывает: босс обычно добрый человек, любит детей и собак и не знает, что вытворяют его подручные, особенно если они устраивают человеку сначала осаду, а потом закрытый процесс.

— Конечно, — кивнула она.

— Вот и я хочу переговорить с мистером Дугласом, пока меня не загребли.

— Вы хотите только поговорить с ним?

— Да. Я дам тебе свой номер и буду ждать звонка… или стука в дверь. Если даже ничего не получится, все равно спасибо. Я знаю, Бекки, что ты постараешься.

— Не прерывайте связь, док. Если что-то выйдет, мы включим вас в разговор.

Мадам Везан отошла к другому аппарату и позвонила Эгнес Дуглас. Она говорила со спокойной уверенностью, подчеркивая, что наступает предсказанное ею развитие событий. Подошел критический момент, когда Эгнес, используя женскую проницательность и мудрость, должна подсказать мужу верный шаг.

— Эгнес, дорогая, такая конфигурация случается раз в тысячу лет: Марс, Венера и Меркурий вместе, причем Венера в зените, то есть в доминирующей позиции. Таким образом, вы видите…

— Элли, я не понимаю твоих выкладок. Говори конкретно, что я должна делать.

И более искушенный клиент не понял бы выкладок Элли: она их не делала, она импровизировала. Совесть ее была чиста: она говорила высшую правду, давала добрый совет и помогала друзьям. Она была вдвойне счастлива оттого, что помогала двоим друзьям одновременно.

— Что вы, дорогая, вы все понимаете, у вас врожденный талант. Венера — это вы, как всегда; Марс обычно символизирует вашего мужа, а сейчас еще и молодого Смита, Меркурий — это доктор Харшоу. Чтобы ликвидировать дисбаланс, вызванный усилием Марса, Венера должна содействовать Меркурию, пока кризис не минует. У вас мало времени: Венера обладает силой, пока движется к зениту и пока находится в нем. Когда Венера покидает зенит, ее покидает сила. У вас осталось семь минут, после ваше влияние ослабнет. Спешите.

— Тебе следовало предупредить меня раньше.

— Дорогая, я целый день сидела у телефона, ожидая решающего звонка. Я уже говорила вам, что звезды сообщают нам лишь общую идею, утаивая детали. Время еще не упущено. У другого телефона ждет доктор Харшоу. Вам нужно всего лишь соединить его с вашим мужем, пока Венера стоит в зените.

— Хорошо, Элли. Мне нужно снять Джозефа с очередного заседания. Дай мне номер телефона этого доктора Ракшоу, или потом переадресуешь звонок?

— Я подключу его к вашей линии, только приведите мистера Дугласа. Поторопитесь, дорогая.

— Бегу.

Когда Эгнес Дуглас исчезла с экрана, Бекки подошла к другому телефону. Ее профессия требовала полной телефонизации, это была самая важная статья накладных расходов. Весело напевая, Бекки звонила своему брокеру.

Глава 17

Бекки отошла от экрана, и Джубал откинулся на спинку кресла.

— Ближняя! — позвал он.

— Слушаю, босс, — откликнулась Мириам.

— Пишем для группы «Риал Экспириенс». Укажи, что у рассказчицы должен быть низкий томный голос.

— Как у меня?

— Нет, не такой томный. Возьми список аннулированных фамилий, который нам прислали из переписной комиссии, выбери оттуда любую фамилию и подбери к ней имя понежней и поженственней. Чтобы кончалось на «а», у таких девушек обычно бюст не меньше, чем «С».

— Ты смотри, ни у кого из нас имя не кончается на «а».

Поэтому вы все плоские. Анжела. Ее зовут Анжела.

Название: «Замужем за марсианином». Начинай: Всю жизнь я мечтала стать астронавтом. Абзац. Когда я была совсем маленькой, а на носу у меня теснились веснушки, я, как мои старшие братья, собирала этикетки от спичечных коробков и плакала, если мама не позволяла мне ложиться спать со шлемом космического юнги на голове. Абзац.

В то время я и не представляла, куда заведет меня мой мальчишеский характер.

— Босс!

— Слушаю, Доркас.

— Летят еще две машины.

— Продолжим позже. Мириам, к телефону, — Джубал выглянул в окно и увидел две машины, идущие на посадку. — Ларри, запри дверь. Энн, надевай плащ. Джилл, бегом к Майку. Майк, делай, что скажет Джилл. А ты не спускай с него глаз. Пусть лучше выбрасывает пистолеты, чем людей. Пора прекратить уничтожение полицейских.

— Босс, к телефону!

— Всем выйти из поля зрения экрана. Мириам, измени название на «Замужем за человеком».

Джубал сел в кресло и сказал в телефон:

— Слушаю.

— Доктор Харшоу, с вами сейчас будет говорить Генеральный Секретарь.

— О’кей!

На экране появился лохматый Его Превосходительство Джозеф Эджертон Дуглас, Генеральный Секретарь Всемирной Федерации Свободных наций.

— Доктор Харшоу? Я слышал, вам нужно со мной поговорить.

— Нет, сэр.

— Как так?

— Позвольте, я объясню, господин Секретарь. Дело в том, что вам нужно поговорить со мной.

Дуглас удивленно поднял брови, потом ухмыльнулся.

— Доктор, даю вам десять секунд на то, чтобы вы это доказали.

— Спасибо, сэр. Меня пригласили адвокатом к Человеку с Марса.

— Что вы сказали? — Генеральный Секретарь утратил растрепанный вид.

— Я адвокат Валентайна Майкла Смита. Это позволяет мне выступать послом Марса, если исходить из решения по делу Ларкина.

— Вы сошли с ума!

— Тем не менее я действую от имени Человека с Марса. Он намерен начать переговоры с вами.

— Человек с Марса в Эквадоре.

— Простите, господин Секретарь, Смит — я имею в виду настоящего Смита, а не того, который выступал по стереовидению, — в прошлый четверг бежал из медицинского центра в Бетесде в сопровождении медицинской сестры Джиллиан Бордмэн. Он отстаивал и сейчас отстаивает свое право на свободу. Если ваши подчиненные сообщили вам что-либо другое, то либо они лгут, либо я.

Дуглас задумался. Кто-то невидимый что-то сказал ему. Наконец он выговорил:

— Даже если вы говорите правду, доктор, вы не имеете права выступать от имени молодого Смита. Он подопечный государства.

— Это не так, — покачал головой Джубал. — Вспомните решение по делу Ларкина.

— Послушайте, я адвокат, и я вас уверяю…

— А я, как член коллегии адвокатов, должен отстоять свое мнение и права клиента.

— О, вы тоже член коллегии? Я думал, вы просто поверенный…

— Да, я поверенный Смита, а, кроме того, имею право выступать в Верховном Суде.

Джубал услышал глухой стук и принялся оглядываться. Ларри прошептал:

— Это в парадную дверь, босс. Спуститься посмотреть? — Джубал покачал головой.

— Господин Секретарь, время идет. Ваши люди — хулиганы из Особой Службы — ломятся ко мне в дом. Остановите их, пожалуйста, иначе нам придется продолжить разговор в суде, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Генеральный Секретарь опять посоветовался с кем-то невидимым.

— Вас пытаются арестовать, доктор? Это новость для меня.

— Если вы прислушаетесь, сэр, вы услышите, как они топают по лестнице. Майк! Энн! Идите сюда.

Джубал отодвинул кресло, чтобы Майка и Энн можно было видеть на экране.

— Господин Генеральный Секретарь — Человек с Марса, — представил Харшоу. Белое одеяние Энн говорило само за себя.

Дуглас посмотрел Смиту в глаза. Тот смутился.

— Джубал…

— Погоди, Майк. Господин Секретарь, ваши люди ворвались в мой дом. Вот они уже стучат в дверь кабинета, — Джубал отвернулся от экрана. — Ларри, открой. Майк, не волнуйся.

— Я не волнуюсь, Джубал. Я знаю этого человека.

— Он тоже тебя знает, — и через плечо: — Сержант, входите.

Сержант Особой Службы с автоматом в руках стоял на пороге. Он крикнул в коридор:

— Майор! Они здесь!

— Я сам поговорю с их офицером, если вы позволите, доктор, — сказал Дуглас.

Джубал почувствовал облегчение, когда увидел, что у майора застегнута кобура: Майк уже сделал охотничью стойку на автомат сержанта. Джубал не испытывал особой любви к солдатам Особой Службы, но не хотел, чтобы Майк демонстрировал свои способности. Майор огляделся.

— Вы Джубал Харшоу?

— Да. Проходите. С вами хочет говорить ваш босс.

— Хватит фокусов. Я пришел за вами. Мне нужны еще…

— Идите сюда! С вами будет говорить Генеральный Секретарь.

Майор вздрогнул, вошел в кабинет, приблизился к экрану, глянул и вытянулся, взяв под козырек.

Дуглас кивнул.

— Имя, звание, должность.

— Сэр, майор К. Д. Блох, Особая Служба, рота Черио, Энклейв Бэррэкс.

— Доложите, что вы делаете?

— Сэр, это довольно затруднительно. Я…

— Говорите, майор, не стесняйтесь.

— Я прибыл сюда, сэр, во исполнение приказа. Видите ли…

— Не вижу.

— Сэр, два часа назад сюда был выслан отряд для осуществления ряда задержаний. Когда связь по радио с ним прервалась, меня отрядили на помощь.

— Кто вас послал?

— Комендант базы, сэр.

— Вы нашли первый отряд?

— Нет, сэр. Абсолютно никаких следов.

— Доктор, вы видели первый отряд? — обратился Дуглас к Харшоу.

— Я не обязан следить за вашими служащими, господин Секретарь.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Это правда, сэр, но я не на допросе. Я допущу над собой допрос только в судебном порядке. Я защищаю права клиента, а не служу нянькой при этих… ребятах в форме. Однако на основании того, что я видел, я предполагаю, что вы их не найдете.

— М-м-м… пусть так. Майор, соберите людей и возвращайтесь на базу.

— Есть, сэр, — майор взял под козырек.

— Минутку! — вступил Харшоу. — Эти люди ворвались в мой дом. Я требую предъявить ордер.

— Майор, покажите доктору ордер.

Майор Блох побагровел.

— Сэр, ордера были в первом отряде.

— Молодой человек! — Дуглас выпучил глаза. — Вы говорите мне, что вошли в дом гражданина без ордера?

— Нет, сэр! Вы не поняли. Ордера есть. Они у капитана Хейнрика.

На лице Дугласа было отвращение.

— Возвращайтесь на базу и сдайтесь под арест. Я с вами еще поговорю.

— Есть, сэр.

— Подождите, — снова вмешался Харшоу, — я намерен осуществить свое право на арест граждан. Я помещу его в местную тюрьму за вооруженное вторжение в частные владения.

— В этом есть необходимость? — заморгал Дуглас.

— Я полагаю, что есть. Ваши ребята такие неуловимые. Мне бы не хотелось его упускать. Кроме юридической стороны дела существует еще и материальная.

— Можете не сомневаться, сэр, мы полностью возместим вам убытки.

— Спасибо, сэр. Но как удержать очередного олуха в форме от того, чтобы он опять ворвался ко мне в дом. Моя твердыня разрушена и открыта новому вторжению. Господин Секретарь, если бы не мои крепкие двери, меня выволокли бы из дома, не дав поговорить с вами. И вы слышали: он намекает на какого-то другого, у которого, якобы, есть ордера.

— Доктор, мне ничего об этом неизвестно.

— Речь шла о порядке задержаний. Пожалуй, здесь лучше употребить термин «секретные инструкции».

— О, это серьезное обвинение.

— Однако и дело очень серьезное.

— Доктор, я ничего не знаю ни о каких ордерах. Но я даю слово, что сейчас же начну разбираться; выясню, на каком основании ордера были выпущены, — если они были выпущены — и в дальнейшем буду поступать согласно закону. Чего больше?

— Сэр, я вправе ожидать большего. Я объясню вам, на каком основании были выпущены ордера. Кто-то из ваших помощников, в избытке рвения, уговорил податливого судью выпустить их, чтобы получить возможность схватить меня и моих гостей и тайно допросить. Тайно! Я согласен, сэр, отвечать на ваши вопросы по этому делу, но я не допущу, чтобы меня допрашивал этот… — Джубал указал большим пальцем в сторону майора, — где-нибудь в комнате без окон. Сэр, я надеюсь на вашу справедливость. Если же эти ордера не будут немедленно признаны недействительными, если мне не дадут гарантий, что я, Человек с Марса и сестра Бордмэн восстановлены в правах и обладаем свободой передвижения, мне придется искать другого защитника. Есть люди и партии, заинтересованные в Человеке с Марса.

— Вы мне угрожаете?

— Нет, сэр. Я прошу о помощи. Мы хотим начать переговоры, но не можем это сделать, пока нас травят. Я прошу, сэр, отзовите ваших гончих.

Дуглас глянул вбок.

— Ордера, если таковые существуют, предъявляться вам не будут. Немедленно по обнаружении они будут отменены.

— Спасибо, сэр.

Дуглас посмотрел на майора Блоха.

— Вы продолжаете настаивать на его аресте?

— Бог с ним, он всего лишь олух в форме. Убытки тоже забудем. У нас есть более важные проблемы.

— Вы свободны, майор, — офицер поспешно вышел. — Господин адвокат, вопросы, которые вы затронули, нельзя урегулировать по телефону.

— Согласен с вами, сэр.

— Я приглашаю вас и вашего, гм, клиента во дворец. Я пришлю за вами свою яхту. Вы сможете добраться за час?

Харшоу покачал головой.

— Спасибо, господин Секретарь, не беспокойтесь. Мы переночуем у себя, соберемся не спеша, а транспорт я найду сам.

Мистер Дуглас нахмурился.

— Доктор, вы сами говорили, что беседа будет официальной. Следовательно, я должен оказать вам официальное гостеприимство.

— Видите ли, сэр, мой клиент по горло сыт официальным гостеприимством. Все неприятности начались, когда он решил от него освободиться.

Лицо Дугласа напряглось.

— Сэр, вы хотите сказать…

— Я ничего не хочу сказать. Смит перенес много волнений и еще не привык к официальным церемониям. Он будет крепче спать дома. Как, впрочем, и я. Я немолодой человек, сэр, я привык к своей постели. А что, если переговоры сорвутся, и моему клиенту придется искать другого защитника? Мы не сможем злоупотреблять вашим гостеприимством.

— Опять угрозы, — нахмурился Генеральный Секретарь. — Я считал, что вы мне доверяете, сэр. Не вы ли говорили, что готовы вести переговоры?

— Я доверяю вам, сэр («с таким же успехом можно сказать, что я китайский мандарин»), и мы действительно готовы вести переговоры. Только я понимаю слово переговоры в его изначальном смысле, который шире, чем просто примирение. Могу заверить вас, что лишнего мы не потребуем. Однако мы не можем начать переговоры немедленно. Нужно подождать, но я не знаю, как долго.

— В чем дело?

— Нам нужно время, чтобы подобрать делегацию; вы можете использовать это время в тех же целях.

— Хорошо, только пусть ваша делегация не будет слишком многочисленной. С нашей стороны также не будет много участников. Чем меньше народу, тем лучше.

— Безусловно. В нашу группу войду я, Смит, Свидетель…

— Неужели…

— Беспристрастный Свидетель не помешает. И еще двое, один из которых по неизвестной причине отсутствует. Клиент считает необходимым присутствие на переговорах Бена Кэкстона, которого я не могу найти.

Сколько пришлось пережить, чтобы получить возможность сказать эти слова: Джубал ждал, Дуглас молчал. Наконец он спросил:

— Вы имеете в виду этого бульварного сплетника Бена Кэкстона?

— Кэкстон, о котором я говорю, ведет колонку в одном из агентств печати.

— Об этом не может быть и речи!

— Значит, переговоры не состоятся, — покачал головой Харшоу, — мне не позволено обходиться без него или кем-либо заменить. Простите, что побеспокоил вас и отнял столько времени, — он протянул руку, делая вид, что хочет выключить аппарат.

— Погодите! Я не закончил разговор.

— О, покорнейше прошу прощения, господин Генеральный Секретарь!

— Ничего страшного, доктор. Вы читаете то, что пишет Кэкстон в своем разделе?

— Нет.

— Вот именно. Мне тоже не хочется это читать. Я не могу позволить, чтобы на переговорах присутствовал журналист подобного толка. Это крайне непорядочный человек. Он получает деньги за то, что копается в чужом грязном белье.

— Господин Секретарь, наша сторона не возражает против присутствия прессы, и даже напротив, настаивает на этом.

— Это смешно!

— Возможно, но я обслуживаю клиента согласно его требованиям и собственным критериям качества. Если результат наших переговоров окажется губительным для Человека с Марса и его планеты, я обязан оповестить об этом каждого жителя нашей планеты. Точно так же я обязан сообщить согражданам и о своем успехе. Я не хочу переговоров с погонами.

— Ах, оставьте! Погоны не самый большой позор. Просто я хотел, чтобы все было тихо-мирно, без выкручивания рук.

— В таком случае, пусть присутствуют репортеры. Тем более что мы в ближайшие дни выступим по стереотелевидению и объявим о своем желании вести открытые переговоры.

— Что? Вы не должны сейчас выступать по стереовидению, да и по другим каналам. Это противоречит только что достигнутой договоренности.

— Не вижу никакого противоречия. Вы хотите сказать, что гражданин, прежде чем выступать по каналам массовой информации, должен спросить вашего разрешения?

— Нет, конечно, но…

— Боюсь, что уже поздно. Я почти договорился с продюсерами. Остановить меня может только машина с солдатами. Вы можете предварить мое выступление сообщением о том, что Человек с Марса вернулся из Эквадора и отдыхает в Поконосе. Чтобы никто не подумал, что правительство можно застать врасплох. Вы понимаете?

— Понимаю. — Генеральный Секретарь несколько секунд смотрел на Харшоу. — Подождите, пожалуйста, — он исчез с экрана.

Харшоу поманил к себе Ларри. Закрыв рукой микрофон, он прошептал:

— От нашего передатчика толку не добьешься. Я не знаю, когда он пустит новости, и пустит ли вообще. Может, он пошлет новых легавых. Ты потихоньку выйди, позвони Тому Маккензи и скажи, пусть включает технику, иначе пропустит величайшую сенсацию со времен падения Трои. Будь осторожен: в саду могут сидеть легавые.

— Как звонить Маккензи?

— Спроси у Мириам, — на экране вновь появился Дуглас.

— Доктор Харшоу, я принимаю ваше предложение. Сообщение будет в основном звучать так, как вы его сформулировали, с небольшими дополнениями, — Дуглас улыбнулся, это он умел. — Я добавил, что Человек с Марса открыто обсудит с представителями правительства некоторые вопросы межпланетных отношений, когда отдохнет от путешествия.

Улыбка Секретаря стала холодной, он не был больше старым добрым Джо Дугласом.

Харшоу восхитился: как ловко старый вор превратил поражение в победу!

— Отлично, господин Секретарь. Именно об этом мы собирались объявить.

— Спасибо. Теперь об этом вашем Кэкстоне. Переговоры будут открытыми, но он туда допущен не будет. Пусть смотрит стереовизор. Ему этого хватит, чтобы сочинять сплетни. Он не должен присутствовать в зале переговоров.

— Тогда не будет переговоров.

— Вы меня, кажется, не поняли, господин адвокат. Присутствие этого человека оскорбляет меня. У меня есть личные привилегии.

— Вы правы, сэр, они у вас есть.

— Значит, не будем больше об этом говорить.

— Сэр, вы меня не поняли. Личные привилегии есть и у Смита.

— Что?

— Вы вольны подбирать членов своей делегации, зовите хоть самого Вельзевула — мы не имеем права возражать. Смит имеет такое же право подбирать членов своей делегации. Если на переговорах не будет Кэкстона, мы от них откажемся. Мы будем говорить с кем-нибудь другим, кто станет возражать против вашего присутствия, даже если вы скажете, что вы переводчик с хинди.

Харшоу верно рассчитал, что Дуглас уже не в том возрасте, чтобы вспылить. Дуглас долго не отвечал, наконец заговорил, обращаясь к Человеку с Марса: Майк стоял тихо и неподвижно, как Беспристрастный Свидетель.

— Смит, почему вы настаиваете на этом смехотворном условии?

Поспешно вмешался Харшоу.

— Не отвечай, Майк, — и, обернувшись к Дугласу. — Т-с-с, господин Секретарь! Нельзя! По закону вы не имеете права спрашивать моего клиента, почему он дал мне то или иное распоряжение. Тем более, что мой клиент только недавно научился изъясняться по-английски, а вы не можете обратиться к нему на его родном языке.

Дуглас нахмурился.

— Я могу спросить вас, на какие законы вы ссылаетесь. Но мне некогда. Мне нужно руководить правительством. Я уступаю, но не надейтесь, что я стану здороваться за руку с этим вашим Кэкстоном.

— Как пожелаете, сэр. Вернемся же к исходным позициям. Я не могу разыскать Кэкстона.

Дуглас рассмеялся.

— Вы выговорили себе привилегию, осуществление которой я считаю для себя оскорблением. Я согласен: приводите кого хотите. Только собирайте их сами.

— Вполне справедливо, сэр. Однако я надеюсь, вы сможете оказать Человеку с Марса милость?

— Какую же?

— Мы уже договорились о том, что переговоры не начнутся, если на них не будет присутствовать Кэкстон. Этот вопрос не подлежит дальнейшему обсуждению. Но я не могу найти Кэкстона. Я всего лишь частное лицо.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я неуважительно отзывался об офицерах и солдатах Особой Службы — припишите это раздражению старика, которому помяли клумбы и выломали дверь. На самом деле я признаю, что они достойно выполняют свои обязанности. Кроме того, с ними повсеместно сотрудничает полиция. Господин Секретарь, если бы вы позвонили Коменданту Особой Службы и сказали бы ему, что вам нужно найти человека, он отыскал бы его в течение часа.

— Ради чего я должен поднимать на ноги всю полицию? Чтобы найти какого-то скандалиста?

— Сэр, я прошу вас об этом, как о милости для Человека с Марса.

— Это абсурд, но я это сделаю, — Дуглас посмотрел на Майка, — как одолжение Смиту. Надеюсь, что в ответ на это вы тоже пойдете мне навстречу — во время переговоров.

— Могу вас уверить, что ваш шаг значительно разряжает ситуацию.

— Но я ничего не могу гарантировать. Вы говорите, что Кэкстон пропал. Он мог попасть под машину, а я не умею воскрешать из мертвых.

— Я надеюсь, что этого не случилось, иначе все пропало.

— Что вы имеете в виду?

— Я уже говорил моему клиенту о возможности такого исхода, но он и слушать не хочет, — вздохнул Харшоу. — Если мы не найдем Кэкстона, переговорам грозит полный провал.

— Что ж… я постараюсь, доктор, но не ждите чудес.

— Сэр, я вас понимаю. Я не верю в чудеса. Но мой клиент воспитан на Марсе — у него другая точка зрения. Будем же уповать на чудо.

— Если что-нибудь выяснится, я дам вам знать. Больше ничего обещать не могу.

Харшоу, не вставая, поклонился.

— Ваш покорный слуга, сэр.

Когда экран погас, Харшоу поднялся — и очутился в объятиях Джиллиан.

— Джубал, вы великолепны!

— Рано радоваться, девочка.

— Больше, чем вы сделали, сделать было невозможно, — она поцеловала его.

— Отпусти меня! Ты еще на свет не родилась, а я уже зарекся целоваться! Прояви уважение к старости! — тут Джубал сам поцеловал Джилл. — Это, чтобы забить вкус Дугласа — до ужаса тошнотворный тип. А теперь поцелуй Майка, он заслужил: мужественно терпел мое вранье.

— С удовольствием! — Джилл отпустила Харшоу и обняла Человека с Марса. — Вы прекрасно врали, Джубал! — и поцеловала Майка.

Джубал наблюдал, как Майк отвечает на поцелуй: торжественно, но довольно привычно. Харшоу оценил на отлично старание и на посредственно результат.

— Сынок, — сказал он, — ты меня удивляешь. Я, признаться, думал, что ты испугаешься и уйдешь в себя.

— В первый раз так и было, — серьезно ответил Майк.

— Прекрасно! Джилл, прими мои поздравления! Представь подробный отчет об эксперименте.

— Джубал, вы вредина, но я вас все равно люблю и не разозлюсь. В первый раз Майк действительно немножко расстроился, но теперь все в порядке — сами видите.

— Да, — подтвердил Майк, — это хорошо. Это сближение братьев по воде. Я тебе покажу, — он отпустил Джилл.

— Нет, — жестом остановил его Джубал. — Это хорошо, когда брат по воде — молодая хорошенькая женщина, как Джилл. Я тебя разочарую.

— Правильно ли ты говоришь, брат мой Джубал?

— Я говорю совершенно правильно. С девушками можешь целоваться, сколько душе угодно. Это как карты: попробуешь — не остановишься.

— Прошу прощения?

— Это помогает сближаться с ними. Гм… — Джубал оглянулся. — Интересно, повторится ли эффект первого поцелуя. Доркас, мне нужна твоя помощь научного эксперимента.

— Идите к черту, босс. Я не морская свинка!

— К черту я оправлюсь, когда придет время. А ты не будь упрямой девчонкой. Майк не заразный, иначе я не позволил бы ему плавать в бассейне. Кстати, Мириам, когда вернется Ларри, скажи ему, что бассейн можно почистить — пора выводить всех на чистую воду. Ну, Доркас!

— Вы уверены, что это будет наш первый поцелуй?

— Проверим. Майк, ты когда-нибудь целовал Доркас?

— Нет, Джубал. Я только сегодня узнал, что она мой брат по воде.

— Она тоже?

— Да. И Энн, и Мириам, и Ларри — твои братья, брат мой Джубал.

— Ну что ж, в сущности, правильно.

— Да. Сущность — не в разделении воды, а во вникновении. Я правильно говорю?

— Совершенно правильно.

— Они твои братья, — Майк задумался, подбирая слова. — Значит, по свойству транзитивности, они мои братья, — Майк взглянул на Доркас. — Для братьев сближение — хорошо.

— Ну, Доркас, — подстегнул Джубал.

— О Господи! Босс, вас хлебом не корми, дай кого-нибудь подразнить. А Майк все воспринимает серьезно, бедняга.

Доркас подошла к Майку, поднялась на цыпочки, протянула руки:

— Майк, поцелуй меня!

Майк поцеловал. Несколько секунд они «сближались».

Доркас потеряла сознание.

Джубал подхватил ее на руки. Джилл пришлось прикрикнуть на Майка, чтобы он не ушел в себя. Доркас очнулась и заверила Майка, что чувствует себя хорошо и готова к дальнейшему сближению. Вот только надо отдышаться:

— Ф-фу!

У Мириам были круглые глаза:

— Я тоже хочу попробовать.

— Сначала я, по праву старшей. Босс, я вам больше не нужна как Свидетель? — сказала Энн.

— Пока нет.

— Держите плащ. Хотите сделать ставку?

— На что?

— Десять долларов против одного, что не потеряю сознание.

— Идет.

— Майк, милый… давай сблизимся.

Энн не хватило воздуха. Майк, благодаря марсианской выучке, мог бы продержаться без воздуха еще столько же. Энн судорожно вдохнула и сказала:

— Я плохо подготовилась, босс. Дайте мне еще одну попытку.

Она повернулась было к Майку, но ее похлопала по плечу Мириам:

— Ты выбыла, голубушка.

— Не торопись, успеешь.

— Я сказала, выбыла! Не жульничай!

— Черт с тобой, — Энн отступила.

Мириам подошла к Майку, улыбнулась и ничего не сказала. Они сблизились и продолжали сближаться.

— Ближняя!

Мириам оглянулась.

— Босс, вы видите, я занята!

— Хорошо, но дай хотя бы мне пройти к телефону.

— Я не слышала, честное слово!

— Еще бы! Однако давайте соблюдать приличия. Вдруг это звонит Генеральный Секретарь?

Звонил Маккензи.

— Джубал, что происходит? Чертовщина какая-то!

— Что случилось!

— Позвонил ваш человек и сказал все бросить и бежать к вам снимать что-то страшно срочное. Я отрядил к вам съемочную группу…

— Она здесь не появлялась.

— Я знаю. Они заблудились к северу от вас. Наш диспетчер их выправил, они должны скоро быть на месте. Мы ничего интересного не пропустили?

— Пока ничего. — «Черт возьми, надо было посадить кого-нибудь за болтовилку. Может, Дуглас только сделал вид, что согласился, а сам послал новый отряд легавых, пока мы тут экспериментируем? Стареешь, Джубал». — Слушай, за последний час по стереовидению не передавали ничего экстренного?

— Нет, впрочем, погоди: передавали, что Человек с Марса вернулся и отдыхает в По… Джубал! Не у вас ли он гостит?

— Минутку! Майк, иди сюда! Энн, надевай плащ!

— Надела, босс!

— Познакомьтесь, мистер Маккензи — Человек с Марса.

У Маккензи отвисла челюсть.

— Не отключайтесь! Дайте, я наведу камеру! Запишем с телефона и сразу же пустим в эфир. Джубал, это не шутка? Вы можете поручиться?

— Том, здесь Беспристрастный Свидетель! И потом, не хочешь — не снимай. Мы свяжемся с Аргусом или Транс-Плэнет.

— Это нечестно, Джубал!

— Ладно, не буду, хотя мы договаривались всего лишь о том, что вы начнете снимать по моему сигналу и, если материал окажется достойным опубликования, вы его обнародуете. Я не обещал не давать интервью другим программам. Правда, ты мне здорово помог, Том. Я тебе чрезвычайно признателен.

— Это вы о мадам Везан?

— Точно! Только не будем об этом говорить по телефону. Расскажу как-нибудь потом, с глазу на глаз.

— Стоит ли об этом говорить? Лучше будем молчать. Не отодвигайтесь…

— И еще: отдай мне сообщения, которые мы заготовили.

— Что? Ах, да, хорошо. Они у меня в столе. Я уже готов. Можно начинать?

— Вперед!

— Этот выпуск я сделаю сам, — Маккензи отвернулся, очевидно, к камере. — Экстренные новости! Самые свежие новости всегда у Нью Уорлд Нетворкс! Нам позвонил Человек с Марса. Он будет говорить с вами. Стоп. Вставьте несколько слов благодарности спонсору. Джубал, о чем можно спрашивать?

— Только не о Южной Америке. Его лучше спрашивать о плавании, меня — о его планах на будущее.

— Конец заставки. Вступаем. Друзья! Перед вами Валентайн Майкл Смит, Человек с Марса. Как уже сообщалось, мистер Смит только что вернулся с Анд. Поприветствуем его! Поприветствуйте друзей, мистер Смит.

— Помаши рукой перед экраном, сынок, и улыбнись, — шепнул Харшоу.

— Спасибо, Валентайн Майкл Смит! Мы рады видеть вас здоровым и загоревшим! Что помогло вам набраться сил? Наверное, плавание?

— Босс, кто-то идет!

— Стоп. После слова «плавание». Джубал, что там такое?

— Сейчас гляну. Джилл, следи за Майком. Наверное, полиция.

Это приземлялась заблудившаяся съемочная группа — опять на розы! — и топали по лестнице Ларри и Дюк. Маккензи решил закончить свой выпуск побыстрее — дальше пусть работает съемочная группа. Люди Маккензи, а вместе с ними Ларри и Дюк принялись проверять оборудование. Майк ответил на несколько пустых вопросов; на те, которых он не понял, пришлось отвечать Харшоу. Маккензи попрощался со зрителями, заверив их, что через некоторое время они увидят цветное, объемное и более содержательное интервью.

— Оставайтесь на нашей волне! — и стал ждать отчета о состоянии оборудования.

Старший группы немедленно представил отчет.

— Вся техника в порядке, мистер Маккензи.

— Почему же она не работала, когда это потребовалось?

Старший покосился на Ларри и Дюка.

— Техника работает лучше, когда к ней поступает питание. Рубильник был выключен.

Дюк и Ларри принялись выяснять отношения. Джубал примирил их. Ему было безразлично, кто виноват, в том что рубильник остался выключенным; сейчас он получил еще одно подтверждение тому, что техника достигла вершины своего развития, когда по земле поехал первый автомобиль Форд модели Т. С тех пор, по твердому убеждению Джубала, техника только деградировала. Началась объемная цветная передача. Майк передал привет друзьям с «Чемпиона», в том числе несколько слов для Махмуда на душераздирающем марсианском языке.

Наконец все кончилось, Джубал отключил телефон на два часа, растянулся в кресле и почувствовал ужасную усталость. «Неужели старею?»

— Где обед? Чья сегодня очередь готовить? Мерзавки! Вы развалили мое хозяйство!

— Сегодня моя очередь, — ответила Джилл, — но…

— Каждый раз они находят оправдания!

— Босс! — вмешалась Энн. — Как мы могли готовить, если вы весь день держали нас в кабинете под замком?

— Меня это не касается, — мрачно сказал Харшоу. — Даже если здесь случится второе пришествие, я имею право получить горячий обед. Более того…

— Более того, — заключила Энн, — сейчас без двадцати восемь. До восьми обед будет готов двадцать раз. Перестаньте хныкать, не маленький.

— Без двадцати восемь? Боже, мне кажется, что я уже сто лет ничего не ел. И вы не даете возможности выпить аперитив!

— Бедняжка!

— Кто-нибудь, дайте выпить. Все можете выпить. К черту обед! Уж я-то без него обойдусь! Энн, у нас есть продукты для шведского стола?

— Сколько угодно!

— Накроем шведский стол, и пусть каждый ест, когда захочет! О чем тут спорить?

— В самом деле, не о чем, — согласилась Джилл.

Энн поцеловала Харшоу в лысину.

— Босс, вы поступили благородно. Сейчас мы вас напоим, накормим и даже в постель уложим. Джилл, я тебе помогу.

— Можно, я тоже помогу? — предложил свои услуги Смит.

— Конечно, Майк. Ты будешь носить подносы. Босс, сегодня жарко, давайте поставим стол у бассейна.

— Разумеется.

Когда женщины ушли, Харшоу спросил Дюка:

— Где тебя черти носили?

— Я думал.

— Этот день я тебе не оплачу. Недоволен? Что надумал?

— Пусть Майк ест, что хочет.

— Поздравляю! Человеческая мудрость на восемьдесят процентов заключается в умении не совать нос в чужие дела.

— Вы первый всюду суете нос.

— Я не претендую на мудрость.

— Джубал, если я предложу Майку стакан воды, он не откажется?

— Думаю, что нет. Единственная человеческая черта у Майка — это желание всем нравиться. Я хочу, чтобы ты понял, насколько это у него серьезно. Я согласился стать ему братом по воде, когда я еще этого не понимал — и вот, мне пришлось решать все его проблемы. Если ты хочешь побрататься с Майком, ты должен подумать, способен ли ты не лгать ему, не учить его дурному, не оставить его в беде. Хорошо подумай.

— Именно этим я занимался весь день. Скажите, Джубал, чем вас Майк приворожил, почему вы захотели ему помочь?

— Невинностью. Честностью. Тебе, наверное, еще не приходилось встречать честных людей? Майк еще не вкушал плодов от древа познания Добра и Зла… и мы не знаем, чем он дышит. Я думаю, ты не пожалеешь, что побратался с Майком. Мы, кажется, собирались выпить.

— Не могу найти штопор.

— Опять техника… Возьми стаканы — они стоят за «Анатомией меланхолии».

— Знаю.

— Пропустим по стаканчику перед тем, как начать серьезно пить.

Дюк достал стаканы, Джубал налил и провозгласил.

— Выпьем за алкогольное братство, более привычное трепетной человеческой душе, чем всякое другое!

— Ваше здоровье!

Джубал опустошил стакан и крякнул:

— Э-э-х, хорошо! Предложи Майку брудершафт, Дюк, пусть узнает, как хорошо быть человеком. Стакан вина — и ты уже Бог! Ближняя! Почему эти девчонки исчезают именно тогда, когда они мне нужны? Ближняя!

— Я ближняя, — сказала Мириам с порога, — но…

— Мы остановились на словах «мой мальчишеский характер».

— Я закончила этот рассказ, пока вы болтали с Генеральным Секретарем.

— Тогда ты больше не Ближняя. Отправь его в редакцию.

— Может, прочитаете? Я все равно буду его переделывать — после того, как мы с Майком сблизились, я получила новое видение событий.

Джубал поморщился:

— Дитя мое, такие вещи и писать-то грешно, не то что переделывать в угоду прозе жизни. Девочка, правдивый рассказ должен быть выдуманным до последней буквы.

— О’кей, босс. Энн зовет всех во двор закусить.

— О, это очень кстати. Джентльмены, вы не против?

Общество дружно принялось пить, заедая спиртное рыбой и всякими скандинавскими штучками. Джубал предложил Майку бренди. Тот выпил и вскоре почувствовал возбуждение. Проанализировав причины возбуждения, Майк добавил к этиловому спирту кислород и получил воду с глюкозой.

Джубал, наблюдавший за воздействием спиртного на организм Человека с Марса, увидел, что тот сначала опьянел, а затем очень скоро полностью протрезвел. Джубал удивился и предложил Майку еще бренди, от которого Майк не мог отказаться: брат предлагает. Майку пришлось выпить внушительное количество бренди, прежде чем Джубал понял, что напоить Человека с Марса допьяна невозможно.

Чего нельзя было сказать о самом Харшоу, хоть он был опытный выпивоха. Экспериментируя с Майком, он не забывал и о себе и к концу эксперимента стал соображать не так живо, как обычно. Желая выяснить, почему Майк не пьянеет, Джубал задал двусмысленный вопрос, и Майк, решив, что его спрашивают об исчезновении солдат Особой Службы, в котором он чувствовал себя виновным, начал восстанавливать события и извиняться. Когда до Харшоу дошло, о чем парень толкует, он поспешил остановить Майка.

— Сынок, я ничего не хочу знать. Ты все сделал правильно, — Джубал моргал, как сова. — Только не надо мне этого рассказывать. И никому не надо рассказывать.

— Не рассказывать?

— Ни в коем случае. Все было сделано великолепно, и объяснения ни к чему.

— Я не вникаю…

— Я тоже. Поэтому давай выпьем.

Стали прибывать репортеры; Джубал принимал их вежливо, приглашал выпить, закусить и отдохнуть, но к Человеку с Марса не подпускал и сам от ответов на вопросы уклонялся. Самых назойливых Ларри и Дюк бросали в бассейн. Некоторые обижались и уходили, а другие отряхивались и снова подступали к Джубалу с вопросами; их опять бросали в воду.

Уже стемнело, когда к Харшоу подошла Доркас и шепотом сообщила:

— Босс, к телефону.

— Спроси, что передать, и запиши.

— Поговорите лучше сами, босс.

— Ух, как я сейчас поговорю!

— Босс, это человек, с которым вы днем беседовали целый час.

— Что же ты сразу не сказала?

Джубал затопал по лестнице, пнул ногой дверь в кабинет и поспешил к телефону. На экране был какой-то чиновник, но, как только Харшоу вошел, показался Дуглас.

— Долго же вы идете к телефону!

— Господин Секретарь, это мой собственный телефон. Хочу — вовсе не подхожу.

— Похоже, это часто случается. Почему вы мне не сказали, что Кэкстон алкоголик?

— Алкоголик?

— Отъявленный. Его нашли мертвецки пьяного в кутузке где-то в Соноре.

— Рад слышать, что его нашли. Спасибо, сэр.

— Его арестовали за бродяжничество. Судить его мы, так и быть, не станем. Отдадим вам.

— Я ваш должник, сэр.

— О, это не одолжение, это урок. Я хочу, чтобы вы посмотрели на него, небритого и грязного, и понюхали, как от него пахнет.

— Когда его ждать, сэр?

— Машина вышла из Ногалеса минут десять назад. Скоро будет в Мэче, а еще через некоторое время у вас. Дадите пилоту расписку в получении.

— Обязательно.

— А теперь, господин адвокат, я умываю руки. Настала ваша очередь действовать. Я вас жду.

— Когда?

— Завтра в десять.

— И правда, чем скорее, тем лучше.

Джубал спустился во двор и позвал:

— Джилл! Иди сюда, детка!

Она прибежала в сопровождении репортера. Джубал жестом велел ему отойти, добавив:

— У нас частный разговор, семейный.

— О, у вас уже семья?

— Я тебе сказал, подонок: отстань.

Репортер осклабился и ушел. Харшоу наклонился к уху Джилл и сказал:

— Он жив и здоров.

— Бен?

— Кто же еще? Скоро будет здесь.

— Ах, Джубал! — Джилл заплакала.

Харшоу обнял ее за плечи.

— Перестань. Отправляйся в дом и не выходи, пока не успокоишься.

— Слушаюсь, босс.

— Поплачь в подушку, потом умоешься.

Харшоу вышел к бассейну и провозгласил:

— Всем молчать! У меня важное сообщение. С вами было очень весело, большое спасибо! А теперь все по домам!

— О-о-о!

— Бросьте его в воду. Я старый человек, мне нужен отдых. Моей семье тоже. Дюк, закрывай бутылки! Девочки, убирайте посуду!

Поднялся шум, кто-то ворчал, кто-то урезонивал. Через десять минут двор опустел.

Еще через двадцать минут привезли Кэкстона. Пока Харшоу ставил подпись и печать в сопроводительном документе, Джилл бросилась Бену на шею и разрыдалась.

Харшоу посмотрел на Кэкстона.

— Бен, я слышал, ты целую неделю кутил.

Бен выругался, продолжая гладить Джилл по спине:

— Я пьян, но чем угодно поклянусь: капли в рот не брал.

— Что же случилось?

— Я не знаю. Не знаю, черт возьми!

Харшоу промыл Бену желудок, сделал уколы, нейтрализующие действие алкоголя и барбитуратов, велел вымыть, выбрить и одеть его. Потом Бена познакомили с Человеком с Марса и накормили, попутно посвящая в события.

Кэкстон ничего не соображал. Для него прошедшая неделя выпала из жизни. Он потерял сознание в Вашингтоне, а пришел в себя в Мексике.

— Я понимаю, что случилось. Меня напичкали наркотиками и сунули в какой-то чулан, а потом вытащили. Но я ничего не докажу. В Мексике найдется деревня, жители которой подробно расскажут, как буянил этот гринго, напившись в баре. И я ничего не смогу сделать.

— Значит, не делай, — посоветовал Джубал. — Расслабься и отдыхай.

— Черта с два! Я этого…

— Тихо, тихо! Скажи спасибо, что ты еще жив. А этот уже готов делать то, что мы от него хотим.

— Расскажи подробнее. Мне кажется…

— Мне кажется, что тебе пора спать. Растворишь в стакане молока пилюлю доктора Харшоу для подпольных пьяниц, выпьешь — и в постель.

Вскоре Кэкстон захрапел. Джубал отправился к себе в спальню и по дороге встретил Энн. Он удивленно вскинул брови:

— Ты до сих пор не спишь? Уже утро.

— И не буду: не хочу проспать день. Ложитесь, босс.

— Сию минуту. Объясни мне, пожалуйста, что ты чувствовала, когда целовалась с Майком.

Энн задумалась, потом кокетливо улыбнулась.

— А вы сами попробуйте.

— Я стар и не собираюсь менять привычки. Просто мне интересно все, что касается Майка. Есть что-нибудь особенное в его поцелуе?

Энн помолчала.

— Да, он весь выкладывается.

— Ах ты, крыса! Я тоже выкладываюсь: выкладывался, когда был моложе.

— Нет, — Энн покачала головой. — Мне приходилось целоваться с мастерами этого дела. Они не могли вложить в поцелуй всего себя. Как бы они ни отдавались поцелую, часть их существа была занята чем-то еще. Кто-то боялся опоздать на последний автобус, кто-то хотел переспать, кто-то любовался красотой своего поцелуя. Они думали о работе, о деньгах; о том, что их увидит муж, папа, соседи. Майк не умеет целоваться, но когда он целует, он не занят ничем другим. Ты заменяешь ему Вселенную, а мгновение поцелуя вечно, потому что у Майка нет планов, он никуда не спешит. Он только целует. Это, пожалуй, страшновато, — Энн передернула плечами.

— Гм…

— Не хмыкайте, старый ловелас! Вы ничего не понимаете!

— Увы, и, наверное, уже не пойму. Спокойной ночи. Кстати, я велел Майку запирать на ночь дверь.

— Собака на сене! — И она скорчила физиономию.

— Не торопи события. Он и так очень быстро все усваивает.

Глава 18

Переговоры отложили на сутки. У Кэкстона появилась возможность отдохнуть, выслушать, что произошло за неделю, и «сблизиться» с Человеком с Марса: Майк вник, что Бен и Джилл — братья, посоветовался с Джилл и торжественно поднес Бену стакан воды.

Джилл проинструктировала Бена, как вести себя с Майком, и Кэкстону стало не по себе. Ему не давали покоя тесные отношения между Майком и Джилл. Его холостяцкие убеждения сильно поколебались за последнюю неделю; он снова сделал Джилл предложение, как только они остались наедине.

Джилл отвела взгляд.

— Бен, давай поговорим об этом в другое время.

— В чем дело? У меня есть работа, я здоров — буду здоров, когда поправлюсь, — а пока из меня не выветрились эти «правдогенные» наркотики, я испытываю потребность говорить правду. Я тебя люблю, хочу на тебе жениться и по вечерам растирать твои бедные усталые ножки. Может, я слишком стар? Или ты решила выйти за кого-то другого?

— Нет, ни то, ни другое. Бен, милый, я тебя люблю, но сейчас я не могу говорить о замужестве. У меня есть… некоторые обязанности.

Она так и не смягчилась.

Бен в конце концов понял, что Человек с Марса ему не соперник: он пациент Джилл, а человек, который хочет жениться на сестре милосердия, должен смириться с тем, что она будет сестрой и матерью своим пациентам. Если бы Джиллиан не была прирожденной сестрой милосердия, он и не полюбил бы ее. Дело было не в восьмерке, по которой ходил ее тугой зад, и не в пышных формах: Бен не инфантильный самец, выбирающий самку по величине молочных желез. Он любил ее сущность.

Черт возьми, нельзя же ревновать к каждому пациенту! Майк хороший парень, честный и чистый, Джилл правду сказала. А он, Бен, что может дать Джилл? Замужем за газетчиком — не то что у Христа за пазухой. Он может неделями не ночевать дома. Не всякая это стерпит, а Джилл стерпит.

Придя к такому выводу, Бен с легким сердцем принял из рук Майка воду.

Джубал использовал этот день для составления планов на дальнейшее.

— Когда ко мне заявились Джилл и Майк, я сказал, что палец о палец не ударю ради так называемых прав парня. Потом я передумал. Нельзя позволить правительству завладеть его наследством.

— Особенно такому правительству, как наше!

— Да никакому. Следующее будет не лучше. Ты недооцениваешь Джо Дугласа.

— Он дешевый политик.

— К тому же некомпетентный, это я утверждаю с точностью до шести десятичных знаков. Но это не мешает ему быть неплохим правителем мира, лучшим, чем мы заслуживаем. Я с удовольствием сыграл бы с ним в покер. Он не жульничал бы и с приятной улыбкой выплачивал проигрыши. Дуглас — довольно честный малый.

— Провалиться мне на этом месте, если я понимаю, что ты говоришь. Ты сам сказал, что Дуглас чуть меня не убил. Ты едва не вывернулся наизнанку, выручая меня. Я до конца жизни твой должник. Как же я могу забыть, что он меня топил? И в том, что я жив, нет его заслуги.

— И все-таки забудь.

— Черта с два!

— Ну и дурак! Ты ничего не докажешь. И не нужно становиться моим должником. Я не позволю возложить такое бремя на мои старые плечи. Я тебя вытаскивал не ради тебя самого.

— Как так?

— Я это сделал для девочки, которая собиралась бить в колокола и кричать, что ты пропал. Она пришла под мой кров с просьбой о помощи, и мне пришлось заменить ей отца. Она рвалась в бой, как тигрица; как я мог выпустить ее, наивную, против такой мясорубки, как наше правительство? Но ты-то закоренелый грешник и циник, ты должен знать, как работает мясорубка. Если бы никто, кроме меня, не видел, как тебя туда затягивает, я не стал бы бороться с твоей кармой.

— Черт дернул тебя с ней бороться! Может, ее и нет у меня.

— Спорный вопрос. Крайности сходятся. В любом случае, не в моих правилах будить человека, спящего в сточной канаве. Делать добро — все равно, что лечить гемофилию: лечение заключается в том, чтобы не дать человеку истечь кровью… и позволить ему наплодить новых гемофиликов.

— Их можно стерилизовать.

— Какое право я имею на это? Я не Бог. Мы уклоняемся от темы. Дуглас не приказывал тебя убить.

— Кто сказал?

— Я — непогрешимый Джубал Харшоу. В нашей стране убийство никогда не было государственной политикой. Если шериф избивает заключенного до смерти, шерифу чаще всего нездоровится. Убийство замалчивают лишь в том случае, если это легче сделать, чем возбуждать дело.

— Я сейчас перечислю тебе десяток сокрытых убийств.

Джубал нетерпеливо отмахнулся:

— Я тебе сказал, это — исключения из правила. Неугодных убивали и будут убивать. Но это не возводится в ранг государственной политики, именно поэтому ты жив. Тебя тихо сцапали и так же тихо прикончили бы, если бы не босс, который не любит грубой работы. Если бы он только узнал, что его ребята забавляются подобными штучками, они поплатились бы работой, если не головой. — Харшоу остановился передохнуть.

— Эти вышибалы всего лишь орудие в чьих-то руках; это тебе не легионы Цезаря. А кто наш Цезарь? Адвокатишка Джо, который не понимает, что наша страна уже не прежняя свободная нация, а сатрап, правящий разноязыкими народами. Дуглас, которого тошнит при виде крови? И ты хочешь его свергнуть, а на его место посадить человека из другой страны, где жизнь не стоит и цента, а убийство так же привычно, как насморк? Давай, свергай, только после этого не ходи один по темным переулкам.

Кэкстон молчал.

— Как я уже говорил, Особая Служба — это инструмент. Всегда и везде найдутся люди, которые за хорошие деньги будут делать грязную работу. Представь, какой грязной она станет, если ты отберешь у Дугласа его несчастное большинство?

— Джубал, ты хочешь сказать, что я не должен критиковать администрацию?

— Что ты! Разумная критика полезна. Но прежде чем свергать правителя, нужно хорошо подумать, кто может прийти ему на смену. Демократия — слабая система; единственное, что можно сказать в ее пользу: она раз в пять сильнее других систем. Самым главным недостатком демократии является то, что лидеры выражают настроения масс, толпы, но в этом суть системы. Посмотри на Дугласа: невежественный, глуповатый, самодовольный — типичный американец, чуть выше среднего уровня. Сравни его с человеком, который сменит его на посту.

— Почти никакой разницы.

— Ошибаешься! Есть разница между понятиями «плохой» и «хуже», а она сильнее, чем между «хороший» и «лучше».

— Что же мне делать?

— Ничего, — ответил Харшоу. — Я сделаю все сам. Надеюсь, ты не станешь клевать Джо Дугласа за решение, которое он примет под моим руководством. Стоит даже похвалить его за государственную мудрость…

— Прекрати! Меня сейчас стошнит!

— Подставь шляпу. Я рассказываю тебе, что я собираюсь делать. Чтобы проехать верхом на тигре, нужно держать его за уши.

— Не надувайся. Приступай, наконец, к делу.

— Не капризничай. Выслушай меня, наконец. Майк имел несчастье оказаться наследником состояния, о котором не мечтал и Крез. Кроме того, он имеет право на осуществление политической власти над планетой — по аналогии с одним из самых абсурдных судебных решений в нашей истории. Я не хочу делать Майка принцем. Я не считаю также, что унаследованное богатство принадлежит ему: Майк его не создавал. А даже если бы нажил… Идея собственности не так уж очевидна и естественна…

— Что, что?

— Отношения собственности — это мистические отношения, сложная абстракция, которую наши законники усложнили еще больше. Я не представлял всей сложности проблемы, пока не познакомился с позицией марсиан. У них нет права собственности… даже на собственные тела.

— Погоди, Джубал. Даже у животных есть собственность, а марсиане — не животные. Они цивилизация, они строят города.

— Ну да. Лисы роют норы, птицы вьют гнезда. Никто не понимает «мое — твое» лучше, чем цепная собака. У марсиан нет собственности, кроме коллективной собственности миллионов и миллиардов старших граждан на всю планету.

— Слушай, Джубал, кто такие эти Старшие Братья?

— Тебе нужна официальная версия?

— Нет, твое мнение.

— Мне кажется, это набожная болтовня, суеверие, которое парню вдолбили в мозги в далеком детстве.

— Джилл говорит о них достаточно серьезно.

— В присутствии Майка я тоже буду говорить о них серьезно. Обычная вежливость. Одна моя добрая знакомая верит в астрологию. Я не позволю себе обидеть ее, высказав все, что думаю об ее увлечении. Способность человека верить в невероятное — например, в то, что дети должны быть лучше родителей, — вряд ли отомрет. Вера — это леность ума, но вера Майка в Старших Братьев не более иррациональна, чем представление о том, что молитвой можно вызвать дождь.

— Знаешь, Джубал, я исповедую гипотезу о бессмертии души, однако я рад, что меня не посещает привидение моего дедушки. У деда был несносный характер.

— У моего деда тоже был отвратительный характер. У меня такой же, но это не значит, что стоит отнимать у гражданина его неотъемлемые права только потому, что он умер. В округе, где я родился, очень уважали усопших предков и всегда выделяли большие деньги на содержание кладбища. У Майка не может быть на Марсе собственности, потому что все находится в собственности Старших Братьев. Я не могу ему объяснить, что ему принадлежат акции Лунар Энтерпрайзез, Лайл-Драйв, недвижимость. Их первоначальных владельцев нет в живых — тем хуже: они стали Старшими Братьями, а Майк никогда не станет спорить со Старшими Братьями.

— Выходит, он неправоспособен?

— Вот именно. Майку не нужна собственность, потому что он не понимает, что это такое. Даже свою зубную щетку он вряд ли считает своей. Если ты ее заберешь, он решит, что так велели Старшие Братья, — Джубал развел руками. — Он неправоспособен, и на правоспособность не стоит претендовать, так как неизвестно, кого назначат опекуном.

— Очень даже известно: Дугласа или кого-то из его марионеток.

— Ой ли? Ты знаешь, кто заседает в Верховном Суде? Они могут назначить какого-нибудь Саввонавонга, Нади или Кима.

— И то верно.

— В этом случае Майк не доживет до старости или доживет на какой-нибудь закрытой даче, откуда не так легко сбежать, как из Бетесды.

— Что же ты собираешься делать?

— Отказаться от номинального наследства. Оно слишком опасно.

— Ты можешь отказаться от таких денег?

— Не могу. Но отказ от наследства изменит соотношение сил. Любая претензия на наследство вызовет проверку правоспособности Майка. Нам же выгоднее заставить тигра бежать, если мы уже схватили его за уши. Сейчас я изложу тебе план действий; твоя задача — изо всех сил придираться и находить слабые места в нем по политической части. Юридическую часть я отработаю сам. Нам необходимо проделать следующее…

Глава 19

Назавтра дипломатическая делегация Марса отправилась во Дворец Министров. Первому в истории Марса претенденту на Марсианский престол Майку Смиту не было дела до цели поездки: он наслаждался самой поездкой. Майк сидел между Джилл и Доркас в положенном по протоколу дипломатическом летучем автобусе, слушал болтовню девушек и обозревал окрестности. Сиденье было рассчитано на двоих; сидя втроем, они очаровательно сближались. Майк обнимал девушек за плечи, смотрел, слушал и был счастлив больше, чем в воде.

Майк впервые видел земную цивилизацию. Сходя с «Чемпиона», он был не в состоянии что-либо увидеть; из окна такси по дороге из Бетесды он мало успел рассмотреть и ни во что не сумел вникнуть. В последующие десять дней его мир был ограничен забором, внутри которого находились дом Харшоу, бассейн, розы, трава, деревья.

За эти десять дней Майк поумнел: он уже узнавал окна. Он понял, что прозрачные стены сделаны специально для того, чтобы сквозь них смотреть. Он догадался, что нагромождения диковинных предметов — это города. Девушки помогли ему сориентироваться по движущейся карте, приветливо поблескивавшей на специальном пульте. Майк лишь недавно узнал, что люди тоже пользуются картами; тогда ему впервые захотелось домой. Та первая карта была неподвижной и мертвой по сравнению с картами, которые Майк видел дома, но тем не менее она ему понравилась. Пусть она была несовершенной по исполнению, но сама идея была марсианской. Они пролетели почти двести миль, и каждый дюйм этого пути Майк пытался впитать и полюбить. Он был поражен величиной человеческих городов и их кипучей жизнью, совершенно не похожей на жизнь его народа. Майк удивился, что города не вымирают. Разве под силу кому-нибудь, кроме Старших Братьев, созерцать такие массы событий и вникать в такие толщи настроений? Дома ему приходилось бывать в брошенных городах, это было потрясающе, но учителя ему это очень быстро запретили, так как вникли, что он еще не созрел для таких переживаний.

Задав несколько вопросов Джилл и Доркас, Майк определил возраст города, в который они приехали: чуть больше двух земных столетий. Земные единицы измерения времени не имели для Майка физического смысла, поэтому он перевел полученное число в марсианские и вышло сто восемь марсианских лет.

Невероятно! Этот город давно пора оставить, иначе он умрет, не выдержав напряжения мыслей и эмоций своих жителей. А по годам он всего лишь яйцо!

Майк подумал, что обязательно вернется в Вашингтон через сто лет, к тому времени люди уже должны уйти из города. Он будет бродить по его пустынным улицам, вслушиваться и вникать в его бесконечную красоту и боль. Если к тому времени Майк будет достаточно взрослым и сильным, он растворится в этом городе, сольется с ним.

Водитель свернул на восток, и Майк увидел море. Джилл сказала, что это вода. Доркас уточнила, что это Атлантический океан, и показала на карте береговую линию. Еще дома Майку сказали, что на третьей от Солнца планете очень много воды, планета почти вся покрыта влагой жизни, а народ этой планеты относится к своему богатству чрезвычайно небрежно. На Марсе даже церемония братания обходилась без воды. Вода служила символом бытия, прекрасным, и чаще всего недоступным.

Сейчас Майк понял, что знать теоретически и видеть воочию — не одно и то же. При виде Атлантического океана он преисполнился благоговейного ужаса, и Джилл пришлось приструнить его:

— Майк, возьми себя в руки!

Майк подавил волнение и попытался подсчитать, сколько в океане воды, но запутался в цифрах.

Когда они приземлились, Джубал предупредил:

— Девочки, вы помните свои обязанности? Вы должны окружить Майка и вовремя наступать каблуками на слишком ретивые ноги и толкать локтями слишком ретивые животы. Энн, тебя это тоже касается, хоть ты и Свидетель. Может быть, ты скажешь, что Свидетель не имеет права наступать людям на ноги в толпе?

— Босс, вокруг Свидетеля никто не толпится, но я все же надела туфли с острыми каблуками, а вес у меня от природы внушительный.

— О’кей. Дюк, пусть Ларри поскорей за нами приезжает.

— Понял, босс. Не волнуйтесь.

— Я имею право волноваться, когда захочу. Пойдемте.

Харшоу, вслед за ним Кэкстон, затем Майк в окружении женщин вышли из автобуса, который сразу же поднялся в воздух. На посадочной площадке было много народу. Навстречу делегации поспешил человек.

— Вы доктор Харшоу? — вежливо осведомился он. — Я Том Брэдли, старший адъютант Генерального Секретаря. Вас приглашают в апартаменты мистера Дугласа. Он хочет побеседовать с вами до начала официальных переговоров.

— Нет.

— Вы не поняли, — удивленно заморгал Брэдли. — Вас приглашает сам Генеральный Секретарь. Он сказал, что вы можете взять с собой мистера Смита — Человека с Марса.

— Нет. Мы идем прямо в конференц-зал. Пусть нас проводят. А вам я дам поручение. Мириам, письмо!

— Но, доктор Харшоу…

— Я сказал: нет. Будьте добры, отнесите это Генеральному Секретарю и сразу же доставьте мне ответ, — Харшоу расписался в конверте, который ему подала Мириам, поверх подписи поставил отпечаток большого пальца и вручил конверт Брэдли. — Передайте Генеральному Секретарю, что я прошу его прочитать письмо немедленно — пока не начались переговоры.

— Генеральный Секретарь желает…

— Генеральный Секретарь желает прочитать мое письмо. Молодой человек, я провидец. Обещаю вам, что вы потеряете место, если будете сейчас терять время.

Брэдли сказал:

— Джим, проводи, — и ушел, унося письмо.

Джубал вздохнул. Над этим письмом пришлось попотеть. Они с Энн написали чуть не десяток черновиков. Харшоу хотел, чтобы переговоры завершились подписанием честного соглашения, но не хотел, чтобы это явилось для Дугласа неожиданностью.

В молодом человеке, которому велено было их проводить, Джубал сразу распознал великого мастера держать нос по ветру; такие мастера есть в свите любого правителя. Молодой человек с улыбкой представился:

— Меня зовут Джим Сэнфорт, доктор. Я выполняю обязанности пресс-секретаря при мистере Дугласе. Во время переговоров я буду сопровождать вас — устраивать пресс-конференции и все такое прочее. Вынужден вас огорчить: мы еще не готовы к переговорам; в самую последнюю минуту мы решили перенести их в более просторное помещение. Я думаю…

— Я думаю, что нам следует пройти именно в это помещение.

— Доктор, вы не поняли. Там сейчас устанавливают аппаратуру, тянут провода, там полно репортеров.

— Очень хорошо. Мы с ними поговорим.

— Доктор, это невозможно. Я получил распоряжения…

— Юноша, можете их смело забыть. Мы прибыли сюда с единственной целью — участвовать в открытых переговорах. Если вы еще их не подготовили, мы поговорим с представителями прессы в конференц-зале.

— Позвольте…

— Не держите Человека с Марса на ветру, — Харшоу повысил голос. — Здесь есть кто-нибудь, у кого хватило бы ума пригласить нас в помещение?

— Пойдемте, доктор, — сдался Сэнфорт.

В конференц-зале кишмя кишели репортеры и технический персонал, но в центре уже стоял большой овальный стол, были стулья и столы поменьше. Майка сразу же заметили; попытки Сэнфорта сдержать толпу оказались тщетными. Тут кстати пришлись женщины: они благополучно эскортировали Майка к столу. Джубал усадил его за стол, по бокам сели Доркас и Джилл, за спиной Майка — Беспристрастный Свидетель и Мириам. Харшоу не стал отгораживаться от объективов и вопросов. Он заранее предупредил Майка, что люди будут делать странные вещи, но не нужно их за это выбрасывать, если Джилл не даст такого распоряжения.

Смиту было не по себе в такой суматохе, но Джилл взяла его за руку и ему стало легче.

Харшоу было на руку, что его снимают: чем больше, тем лучше; что до вопросов, то Джубал их не боялся. За неделю общения с Майком он понял, что без квалифицированной помощи ни один репортер не вытащит из парня и слова толкового. Репортеры не были готовы к тому, что Майк понимает все буквально и отвечает только на вопросы, заданные в явной форме, поэтому они ничего от него не услышали, кроме «Не знаю» и «Прошу прощения?».

Корреспондент агентства Рейтер предчувствовал драку за наследство и решил первым проверить правоспособность Майка. Он спросил:

— Мистер Смит, что вы знаете о законах наследования?

Майк до сих пор не мог вникнуть в человеческие идеи собственности, а особенно завещания и наследования — он знал за собой такую слабость. Поэтому он обратился к книге, которую прочел в библиотеке Джубала.

Майк стал пересказывать трактат о наследовании и завещаниях, страницу за страницей, с точностью до запятой, совершенно бесстрастным голосом. Корреспондент разинул рот. Постепенно в зале воцарилась тишина.

Джубал не останавливал Майка, пока тот не сообщил всем присутствующим, что такое вдовья часть наследства и пожизненные права вдовца на имущество жены, кровное и единоутробное родство и наследование равными долями.

Наконец Харшоу сказал:

— Достаточно, Майк.

— Это еще не все, — удивленно взглянул на него Майк.

— Позже закончишь. У кого-нибудь есть вопросы на другую тему?

Выскочил корреспондент «Лондон Санди Пейпер»:

— Мистер Смит, мы слышали, вам нравятся девушки. Вы когда-нибудь целовались с девушкой?

— Да.

— Вам понравилось?

— Да.

— А что именно вам понравилось?

Майк объяснил:

— Целовать девушек очень приятно. Это как карты: попробуешь — не остановишься.

Майк испугался, когда загремели аплодисменты. Однако он увидел, что Доркас и Джилл не боятся, а изо всех сил стараются сдержать то шумное проявление удовольствия, которому он так и не научился. Майк преодолел страх и стал ждать, пока шум стихнет.

От дальнейших вопросов Майка избавило появление в толпе знакомого лица.

— Брат мой доктор Махмуд! — воскликнул Майк и от волнения перешел на марсианский.

Махмуд, переводчик с «Чемпиона», помахал Майку рукой, улыбнулся и поспешил к нему, произнося что-то по-марсиански. Они продолжали говорить на непонятном для окружающих языке. Майк — стремительно, Махмуд — помедленнее. Слушателям казалось, что носорог бодает металлический забор.

Репортеры некоторое время терпели, те, у кого был магнитофон, записывали, потом кто-то не выдержал:

— Доктор Махмуд, о чем вы говорите?

Махмуд ответил на оксфордском английском:

— В основном, я говорю — «Тише, мой мальчик, пожалуйста, тише».

— А что он говорит?

— О, это личное, и вам будет не интересно. Мы старые друзья, и просто здороваемся, — и продолжал болтать по-марсиански.

Майк рассказал брату о том, что произошло за время их разлуки: разделенное знание сближает братьев. События последних дней Майк воспринял по-марсиански, и рассказывать ему было не о чем, кроме, как о новых братьях: о нежности Джилл и глубине Энн, о том, что он никак не мог вникнуть в Джубала: сегодня он Старший Брат, завтра — яйцо, но на самом деле ни то, ни другое.

Махмуду и вовсе нечего было рассказать о себе (с марсианской точки зрения): обильное возлияние в честь Диониса, которым вряд ли стоит хвастаться, да день в мечети, который Махмуд пролежал ничком на полу и в смысл которого еще не вник. Новых братьев он за это время не приобрел.

Наконец Махмуд остановил Майка и протянул руку Харшоу.

— Вы доктор Харшоу? Майк рассказал мне о вас, а по марсианским правилам это равносильно представлению.

Пожимая Махмуду руку, Харшоу оглядел его. Этакий лощеный британец, одетый со скромностью миллионера. Смуглая кожа и нос с горбинкой выдавали левантинское происхождение. Джубалу, который предпочитал натуральную кашу синтетическому мясу, не понравилась такая подделка под джентльмена. А Майк встречает его как друга, значит, он друг, пока не проявил себя как враг.

Махмуду Харшоу показался тем, что называется «янки» — вульгарным, слишком небрежным в одежде, шумным, невежественным и провинциальным. Ко всему этому врач! Доктор Махмуд был другого мнения об американских врачах. Он не встречал среди них культурных людей и хороших специалистов. Узколобые шарлатаны. Махмуд вообще не любил американцев. Какое месиво они сотворили из религий, какая у них кухня (если это можно назвать кухней!), а их манеры, их архитектура (эклектика, доведенная до абсурда), их худосочное искусство! Их слепая наглая вера в превосходство над всем миром, не признающая факта, что их звезда давно закатилась… А женщины! Больше всего Махмуд не любил американских женщин, нескромных, напористых, тощих — чуть ли не бесполых, которые тем не менее напоминали ему гурий. Четыре гурии сгрудились сейчас возле Майка — это на исключительно мужских переговорах!..

И этих людей, в том числе женщин, Валентайн Майкл с гордостью представляет как своих новых братьев, связывая их с Махмудом более сильными узами, чем человеческое братство. Махмуд наблюдал жизнь марсиан и знал, как передаются и называются такие отношения, ему не нужно было выдумывать неадекватные формулировки вроде «транзитивности» или «величин, равных друг другу вследствие их равенства какой-то третьей». Он видел, что марсиане бедны материально (по земным меркам) и богаты духовно, он вник в значение, которое марсиане придавали межличностным отношениям.

Делать нечего — он пил воду с Валентайном Майклом и должен оправдать его доверие. Может быть, эти янки не совсем деревенщина. Поэтому Махмуд приветливо улыбался.

— Да, да. Валентайн Майкл рассказал мне, очень этим гордясь, что вы все приходитесь ему, — тут он вставил что-то по-марсиански.

— Что?

— Братьями по воде. Вы меня понимаете?

— Да, вникаю.

Махмуд в этом сильно усомнился, но очень вежливо продолжал:

— Поскольку я нахожусь в той же степени родства с ним, прошу считать и меня членом семьи. Вас, доктор, я знаю. Это, надо полагать, мистер Кэкстон. Мистер Кэкстон, я видел вашу фотографию в газете — в вашей колонке. Теперь давайте разберемся с дамами. Это, по-видимому, Энн.

— Да, но она при исполнении обязанностей Свидетеля.

— О, конечно, я засвидетельствую ей почтение после.

Харшоу представил Махмуда остальным. Джилл удивила переводчика, когда обратилась к нему с марсианским приветствием, принятым между братьями по воде. Она произнесла его на три октавы выше, чем это сделал бы марсианин, но без ошибок и без акцента. Это была фраза из того десятка фраз, которые она могла произнести, хотя начала понимать уже около сотни. Приветствие Джилл выучила хорошо, так как слышала и произносила его по нескольку раз на день.

Доктор Махмуд поднял брови: о, эти люди не окончательные варвары, у его юного друга неплохая интуиция. Махмуд поцеловал Джилл руку и произнес ответное приветствие.

Джилл видела, что Майк в восторге оттого, что ей удалось прокаркать самую короткую из девяти формул, которой брат может приветствовать брата. Она не понимала всего смысла этой фразы, а если бы понимала, то никогда не сказала бы ее мужчине, которого видит впервые.

Махмуд воспринял истинное — марсианское — значение фразы и должным образом ответил. Джилл не поняла: ответ был за пределами ее познаний.

Но к ней пришло вдохновение. На столе стояли графины, каждый с выводком стаканов. Джилл схватила стакан, налила в него воды из графина и сказала, глядя Махмуду в глаза:

— Выпей. Наше гнездо всегда твое, — она коснулась воды губами и протянула стакан Махмуду.

Он ответил по-марсиански, увидел, что она не понимает, и перевел:

— Кто разделяет воду, разделяет все.

Махмуд отпил глоток и хотел вернуть стакан Джилл, потом спохватился и протянул его Харшоу. Джубал сказал:

— Я не умею говорить по-марсиански, сынок, но спасибо тебе за воду. Пусть тебе никогда не придется испытать жажду, — он выпил треть стакана и передал его Бену.

Кэкстон взглянул Махмуду в глаза и произнес:

— Пусть влага жизни сблизит нас, — пригубил воду и вручил стакан Доркас.

Доркас колебалась, хотя церемония была ей не в новинку. Наконец она спросила:

— Доктор Махмуд, вы понимаете, насколько серьезно это для Майка?

— Понимаю, мисс.

— Это также серьезно и для нас. Вы понимаете? Вникаете?

— Полностью вникаю… иначе не стал бы пить.

— Ну что ж, пусть твоя вода всегда будет глубокой. Пусть наши яйца живут в одном гнезде, — по щекам ее побежали слезы, она сделала глоток и поспешно отдала стакан Мириам.

Та прошептала:

— Возьми себя в руки, девочка!

Вслух, обращаясь к Майку, Мириам произнесла:

— Мы рады новому брату.

И Махмуду:

— Гнездо, вода, жизнь. Ты наш брат, — и вернула ему стакан.

Махмуд допил и сказал по-арабски:

— Если ты участвуешь в их делах, они твои братья.

— Аминь! — подытожил Джубал.

Махмуд бросил на него быстрый взгляд, но не решился спросить, понимает ли Харшоу арабский. Не время и не место раскрывать душу. И все же на сердце потеплело, как всегда после братания через воду, хотя это и еретический обряд.

Появился запыхавшийся помощник церемониймейстера.

— Вы доктор Махмуд? Пойдемте со мной, доктор, вы должны сидеть на противоположной стороне.

Махмуд улыбнулся:

— Нет, я уже принадлежу к этой стороне. Доркас, можно я сяду между вами и Валентайном Майклом?

— Разумеется, доктор. Я подвинусь.

Помощник церемониймейстера нервничал.

— Доктор Махмуд, я вас прошу! По протоколу вы должны сидеть по другую сторону стола. Сейчас придет Генеральный Секретарь, кроме того, здесь полно репортеров и Бог знает кого еще! Я просто не знаю, что делать.

— Значит, ничего не делайте, — посоветовал Харшоу.

— Что? Да кто вы такой? Вы хоть в списке значитесь? — он зашуршал бумагами.

— А вы кто такой? — возмутился Харшоу. — Метрдотель? Я Джубал Харшоу, если меня в вашем списке нет, можете его порвать. Слушайте, любезный, Человек с Марса хочет, чтобы доктор Махмуд сидел с ним. Вам этого мало?

— Он не должен здесь сидеть! Все места распределены согласно должностям и званиям. Я не могу никого пересадить. Доктор Махмуд должен сидеть даже не за столом, а позади Генерального Секретаря и переводить ему. Вы ведь не сможете переводить.

— Я могу оказать помощь другого рода, — Джубал выхватил из рук чиновника бумагу. — Давайте посмотрим. Человек с Марса сядет напротив Генерального Секретаря. Вот здесь, — тут Джубал взял карандаш. — Эта половина стола наша — от сих до сих, — он провел толстую линию и стал зачеркивать имена участников, которым предназначались отчеркнутые места. — Я сделал за вас половину работы. Занимайтесь своей стороной, а на своей я сам всех рассажу.

Чиновник лишился дара речи. Он произносил какие-то нечленораздельные звуки. Джубал доброжелательно смотрел на него.

— Что-то не так? Ах, да! Совсем забыл! — и подписал свои художества: «От имени В. М. Смита — Дж. Харшоу».

— Беги к своему командиру, сынок, покажи ему это и скажи, пусть внимательно читает правила организации официальных приемов для гостей с других планет.

Чиновник так и ушел с открытым ртом. Он вернулся в сопровождении более высокого чина. Последний веско сказал:

— Доктор Харшоу, я старший церемониймейстер Ларю. Вам действительно нужна половина стола? Мне казалось, что ваша делегация не так многочисленна.

— Это никого не касается.

— Посмею возразить: это касается меня. Мне негде рассаживать участников. Должны присутствовать почти все высшие государственные деятели. Если с вашей стороны будет кто-то еще — хотя вы об этом не предупреждали, — я распоряжусь поставить еще один стол позади вас и мистера Смита.

— Нет.

— Прошу прощения, боюсь, что да.

— Боюсь, что просить прощения придется мне. Если Марсу не предоставят половину главного стола, мы уходим. Доложите Генеральному Секретарю, что вы сорвали переговоры, проявив неуважение к Человеку с Марса.

— Простите, мне это не послышалось?

— Отнюдь.

— Оригинальная шутка.

— Мне не до шуток, сынок. Смит либо правитель другой планеты, прибывший с официальным визитом к правителю нашей планеты и получающий все положенные почести, либо он просто турист и таковых не получает. Как хотите. Оглянитесь, посчитайте государственных деятелей высшего уровня, разве все они явились бы на прием к туристу?

Ларю пробормотал:

— В истории не было прецедента…

— Вот вошел глава делегации Республики Луна. Попробуйте сказать ему, что в истории не было прецедента. Не забудьте пригнуться: у него вспыльчивый характер и молниеносный хук. Сынок, я старый человек, я плохо сплю и не мне учить тебя твоему делу. Передай мистеру Дугласу, что мы поговорим с ним в другой раз, когда он будет готов оказать нам достойный прием. Пойдем, Майк. — Харшоу стал выбираться из-за стола.

— Что вы, что вы, доктор, — поспешно остановил его Ларю, — мы сейчас освободим вашу половину. Я что-нибудь придумаю.

— Так-то лучше, — все не садился Харшоу. — А где марсианский флаг? И как насчет почестей?

— Боюсь, что я вас не понял.

— На каком языке мне с вами разговаривать? Смотрите: за спиной Генерального Секретаря поставили Знамя Федерации. Почему на нашей стороне ничего нет?

Ларю заморгал.

— Должен признаться, вы меня захватили врасплох. Я не знал, что у Марса есть флаг.

— У Марса действительно нет флага. Но есть же у планеты какой-то другой символ государственности. («Что у них там есть, я сам не знаю, но к делу это не относится».) Я облегчу вам работу. Мириам, лист бумаги, — Харшоу начертил прямоугольник, внутри — традиционное изображение Марса — кружок со стрелкой, направленной в правый верхний угол. — Фон сделайте белым, изображение Марса — красным. По-хорошему это следовало бы вышить шелком по шелку, но за недостатком времени сделайте это скаутским методом: краской по простыне. Вы были скаутом?

— Да, очень давно.

— Отлично, значит вы знаете девиз скаутов. Как же насчет почестей? Вы будете играть гимн, когда войдет Секретарь?

— Конечно.

— Тогда следом за гимном вы должны сыграть что-нибудь в честь Марса.

— Что же? Даже если у марсиан есть гимн, мы его не знаем. Не требуйте невозможного, доктор Харшоу!

— Я никогда этим не занимался, сынок. Мы пришли на скромную конференцию, которую вы превратили в балаган. А в балагане должны быть клоуны и слоны. Я понимаю, что вы не умеете играть марсианскую музыку. Значит, сыграйте что-нибудь на космическую тему, например, «Симфонию девяти планет». Возьмите оттуда тему Марса. Можете не полностью, достаточно того, чтобы присутствующие узнали, какое произведение звучит.

Ларю задумался.

— Пожалуй, это возможно. Но, доктор, могу ли я позволить себе такую импровизацию в почестях правителю? Я боюсь, что у меня нет на это полномочий.

— И смелости, — горько заключил Харшоу. — Что ж, нам не нужен балаган. Передайте мистеру Дугласу, что мы придем, когда он не будет так занят. Мне было приятно с тобой побеседовать, сынок. Буду рад поговорить с тобой в следующий раз, если тебя к тому времени не уволят. — Харшоу опять стал выбираться из-за стола, делая вид, что он настолько стар и слаб, что не может встать со стула.

— Доктор, не уходите, пожалуйста, — взмолился Ларю. — Генеральный Секретарь не придет, пока я не сообщу ему, что все готово. Пожалуйста, подождите, пока я все устрою. Ладно?

— Ладно, — проворчал Харшоу. — И последнее, пока вы здесь. Я краем уха слыхал, что астронавты с «Чемпиона» хотят присутствовать на конференции. Они друзья Смита, поэтому пропустите их, пожалуйста. На нашей половине достаточно места, чтобы их посадить. — Харшоу вздохнул и потер поясницу.

— Хорошо, сэр, — неохотно согласился Ларю и ушел.

Мириам прошептала:

— Босс, уж не стойками ли на руках вы повредили себе спину?

— Замолчи, девчонка, не то побью!

Джубал с удовлетворением оглядывал зал, в котором все прибывало высокопоставленных особ. Он специально сказал Дугласу, что «хотел бы провести спокойную беседу в неофициальной обстановке». Он знал, что на это заявление, как мухи на сладкое, слетятся власть имущие и жаждущие власти. Теперь (Джубал был уверен) все эти набобы будут смотреть на Майка как на правителя суверенной державы и ловить каждое его слово. А после этого пусть они попробуют усомниться в его правах!

Тем временем Сэмфорт пытался выгнать репортеров, а несчастный помощник церемониймейстера бегал, как клуша, которая не может сосчитать цыплят. Народу в зале становилось все больше, и Джубал решил, что Генерального Секретаря ждать раньше одиннадцати часов не стоит. Очевидно, в течение этого часа Генеральный Секретарь хотел провести предварительную встречу, от которой Харшоу отказался. Впрочем, задержка была на руку Джубалу.

Вышел лидер Восточной Коалиции. Сегодня мистер Кунг не возглавлял свою делегацию; согласно протоколу, он являлся ее рядовым членом, но Джубал не удивился, увидев, что помощник церемониймейстера все бросил и поспешил усадить политического противника Дугласа на соседнее с оставленным для Генерального Секретаря место. Джубал укрепился во мнении, что Дуглас не дурак.

Вошли Нельсон и ван Тромп с «Чемпиона». Майк захлебывался восторгом. Джубал обрадовался, что парень повел себя естественно и не сидит перед камерами, как чучело. Харшоу использовал замешательство, чтобы пересадить членов своей делегации. Он посадил Майка напротив стула Генерального Секретаря, а сам сел слева от Майка, чтобы подсказывать ему, что делать. Поскольку у Смита были весьма туманные представления о том, как вести себя в обществе, Джубал договорился с ним об условных сигналах, вроде тех, которые подают лошадям. Правда, Майк был умнее, чем лошадь, и выучил все сигналы за пять минут.

Махмуд отошел от товарищей по экипажу и обратился к Харшоу:

— Доктор, капитан и доктор Нельсон также приходятся братьями нашему брату. Валентайн Майкл хотел закрепить наше братство исполнением ритуала. Я попросил его подождать. Вы согласны?

— Конечно. Не здесь же распивать воду, — «Черт, сколько у Майка братьев?» — Может, после конференции поедем ко мне? Перекусим, поговорим?

— Вы оказали мне честь, спасибо. Я думаю, капитан и доктор не откажутся от вашего предложения.

— Превосходно. Доктор Махмуд, вы не знаете, есть ли у Майка еще братья?

— Не знаю. Во всяком случае, на «Чемпионе» у него больше нет братьев, — Махмуд решил воздержаться от встречного вопроса. — Пойду, передам ваше приглашение Свену и Старику.

Вошел папский нунций, его усадили за главный стол. Да, в официальности переговоров сомневаться не приходится.

Кто-то похлопал Харшоу по плечу.

— Здесь заседает Человек с Марса?

— Да, — подтвердил Джубал.

— Я Том Бун, то есть сенатор Бун. У меня послание к нему от Верховного Епископа Дигби.

Джубал включил мозги на аварийную скорость.

— Меня зовут Джубал Харшоу, сенатор, — он сделал Майку знак встать и подать сенатору руку. — Познакомьтесь, это мистер Смит. Майк, это сенатор Бун.

— Здравствуйте, сенатор Бун, — сказал Майк, как на уроке хороших манер.

Он взглянул на сенатора с интересом. Смит уже выяснил, что «сенатор» не значит «Старший Брат», хотя общее в этих словах есть; тем не менее ему любопытно было посмотреть на сенатора. Майк не увидел в сенаторе ничего особенного.

— Здравствуйте, мистер Смит, я не отниму у вас много времени, тем более, что переговоры, кажется, уже начинаются. Мистер Смит, Верховный Епископ Дигби поручил мне пригласить вас на отправление религиозной службы в молельню Архангела Фостера.

— Прошу прощения?

— Сенатор, Человеку с Марса многое на Земле незнакомо, — вмешался Джубал. — Однако мистеру Смиту случилось посмотреть вашу передачу по стереовидению.

— Это не то.

— Я знаю. Он заинтересовался и задал мне много вопросов, а я не на все сумел ответить.

Сенатор благожелательно посмотрел на Харшоу.

— Вы не разделяете нашу веру?

— Должен признаться, нет.

— Присоединяйтесь к нам. Не лишайте себя шанса очиститься от греха.

— Спасибо, с радостью. (Еще бы! Так я и пустил к вам Майка одного!)

— Приходите в следующее воскресенье. Я предупрежу Епископа Дигби.

— Мы придем, если к тому времени нас не посадят в тюрьму.

Бун усмехнулся.

— А вы сообщите мне или Верховному Епископу, и вас быстренько отпустят, — он огляделся. — Здесь, кажется, не хватает стульев. Простому сенатору и приткнуться негде.

— Окажите честь, сенатор, сядьте на нашей стороне, — предложил Джубал.

— Спасибо, сэр. Не возражаете, если я займу этот стул?

— Конечно, нет. Но лучше не садитесь, если боитесь себя этим скомпрометировать. Я не хочу ставить вас в неловкое положение.

— Что вы! — Бун не испытывал неловкости. — Между нами, Епископ проявил большой интерес к этому молодому человеку.

— Отлично. Садитесь. Рядом с вами сидит капитан ван Тромп; вы, наверное, его знаете.

— Ван Тромп? Конечно, старый знакомый, — сенатор Бун кивнул Смиту и прошел на свое место.

Новые гости входили все реже. Вспыхнула ссора из-за места. Джубал, чем дальше смотрел, тем больше нервничал. Наконец он не вытерпел и решил прекратить безобразие. Харшоу переговорил с Майком, убедился, что тот понял, что от него требуется, хотя не понял, зачем.

— Спасибо, сынок, — сказал Джубал и встал.

Он приблизился к участникам ссоры, которых было трое: помощник церемониймейстера, глава уругвайской делегации и какой-то растерянный человек. Уругваец говорил:

— …посадить его, вы должны найти место для лидеров государств — членов Федерации. Мы равноправные члены Федерации, и ни одно государство не должно иметь преимуществ перед другим. Если же делаются исключения…

Джубал прервал его тираду, обратившись к третьему:

— Сэр, — он сделал паузу, чтобы привлечь внимание. — Человек с Марса поручил мне просить вас об одолжении. Будьте любезны, сядьте на нашей стороне стола, если ваше присутствие не требуется в другом месте.

Человек сначала испугался, потом широко улыбнулся:

— Спасибо, меня это вполне устраивает.

Помощник церемониймейстера и уругваец запротестовали, но Джубал не стал их слушать. Отвернувшись от них, он сказал:

— Давайте поторопимся, сэр, переговоры вот-вот начнутся.

В зал уже внесли подставку, как под рождественскую елку, и затрапезную скатерть, испачканную красным, — очевидно, марсианский флаг. Майк поднялся навстречу Джубал у и гостю. Джубал сказал:

— Сэр, позвольте представить вам Валентайна Майкла Смита. Майкл, познакомься с президентом Соединенных Штатов.

Майк низко поклонился. Президента посадили справа от Майка, сзади водрузили импровизированный флаг. Зазвучала музыка, все встали. Раздался голос:

— Генеральный Секретарь!

Глава 20

Сначала Джубал решил, что Майк может не вставать, когда войдет Дуглас, но потом передумал. Ему не нужно было ставить Майка выше Дугласа, он хотел доказать, что происходит встреча равных. Поэтому, когда все встали, Харшоу сделал и Майку знак встать. С первыми звуками гимна открылись огромные двери в дальней стене и вошел Дуглас. Он подошел к своему месту и собрался сесть.

Джубал тут же сделал Майку знак сесть, и вышло так, что Майк и Генеральный Секретарь сели одновременно, а после почтительной паузы сели остальные. Джубал затаил дыхание. Неужели Ларю не сделал? Правда, он не обещал твердо.

Раздались звуки «Симфонии…»; звучала тема Марса — бога войны, впечатляющая даже для осведомленной публики. Глядя Дугласу в глаза, Джубал встал, как солдат по стойке смирно. Поднялся и Дуглас, не очень охотно, но быстро.

Майк не встал: Джубал не дал ему сигнала. Он сидел, нисколько не смущаясь тем, что все опять вскочили, когда поднялся Генеральный Секретарь. Майк ничего не понимал и добросовестно выполнял то, чего от него хотел брат по воде.

А Джубал, заказав музыку в честь Марса, долго думал, поднимать ли Майка, если заказ выполнят. Ответ зависел от роли Майка в этой комедии.

Музыка стихла. По знакам Джубала Майк встал, быстро поклонился и сел, почти одновременно со всеми. Все постарались сесть побыстрее, так как заметили, что Майк во время исполнения «Симфонии…» сидел.

Джубал с облегчением вздохнул: отделался! В молодости ему довелось увидеть, как одна из последних на Земле августейших особ принимала парад. Он заметил, что после исполнения гимна королева поклонилась, то есть выразила признательность за почтение, оказанное ее монаршему величеству.

А правитель демократического государства пусть стоит во время исполнения своего гимна — не такая он важная птица.

Третьего не дано, как справедливо заметил Джубал. Либо Майк частное лицо, и тогда эта камарилья не собралась бы вовсе; либо, по аналогии с делом Ларкина, парень является монархом. Джубал оглядывался: ага, папский нунций понял, в чем дело — лицо серьезное, а глаза смеются.

Дуглас заговорил:

— Мистер Смит, вы оказали нам честь и подарили радость, став нашим гостем. Мы надеемся, что на Земле вы будете чувствовать себя как дома, поскольку ваша родная планета Марс, наш сосед, наш добрый сосед… — и полились круглые фразы, из которых невозможно было понять, кого приветствовал Дуглас: монарха, туриста или путешественника, вернувшегося домой.

Джубал вглядывался в Дугласа, стараясь понять, читал ли тот его письмо. Но Дуглас на Харшоу не смотрел. Он закончил речь, как всегда: говорил-говорил, а ничего не сказал.

— Ну, Майк, давай, — скомандовал Джубал.

Майк заговорил по-марсиански, потом перешел на английский, произнес: «Господин Генеральный Секретарь Федерации Свободных Наций планеты Земля» — и снова по-марсиански.

По-английски: «Мы благодарны вам за гостеприимство. Мы передадим Старшим Братьям на Марс добрые пожелания от вас».

Дальше опять по-марсиански.

Идею макаронической речи подала Джилл. Эта идея себя оправдала: скучная протокольная речь превратилась в произведение искусства сродни операм Вагнера.

Для Майка не имело значения, на каком языке говорить.

Он без труда выучил бы речь и по-английски. Майк был счастлив, когда ему удавалось сделать приятное братьям.

Кто-то коснулся плеча Харшоу, сунул ему конверт и шепнул:

— От Генерального Секретаря.

Джубал поднял глаза, увидел Брэдли, тот поспешил уйти. Джубал открыл конверт, заглянул внутрь. Там была записка из одного слова ДА, подписанная Дж. Э. Д.

Харшоу поднял голову, встретился глазами с Дугласом. Харшоу кивнул, и Дуглас тотчас отвернулся. Конференция была окончена: осталось лишь оповестить о ней мир.

Майк дочитывал речь. Джубал услышал:

— …сблизиться, получив от этого обоюдную выгоду… согласно природе и характеру каждого народа…

Дуглас коротко, но тепло поблагодарил Человека с Марса. Джубал поднялся.

— Господин Генеральный Секретарь…

— Слушаю, доктор Харшоу.

— Мистер Смит выступает перед нами в двух ролях. С одной стороны, он монарх другой планеты, преодолевший бесконечные просторы космоса, чтобы принести нам привет и добрые пожелания своего народа. С другой стороны, он человек и гражданин Соединенных Штатов Америки и Федерации, что дает ему определенные права и налагает на него определенные обязанности, и нелегкие. Будучи адвокатом мистера Смита как человека и гражданина, я долго думал о его делах и, несмотря на все старания, не сумел составить полный перечень его имущества. Не знаю, как быть с налогами, — Джубал остановился и долго сморкался. — Я старый человек и боюсь, что не успею закончить порученное мне дело. Вы должны понимать, что мой клиент плохо разбирается в делах такого рода: на Марсе они решаются по-другому. Но он очень способный молодой человек, его родители были гениями, и я надеюсь, их гены проявятся. Я не сомневаюсь, что через несколько лет молодой человек разберется со своим наследством самостоятельно, без помощи дряхлого адвоката. Но, к сожалению, дела не ждут. А мистер Смит с большей охотой изучает историю, культуру и искусство нашей планеты, ставшей ему вторым домом, чем наши законы. И я считаю, что он сделал правильный выбор. Мистер Смит от природы наделен мудростью, которая удивляет всех, кто с ним знакомится, и продолжает удивлять меня. Когда я поделился с ним своими опасениями, он посмотрел на меня ясным взглядом и сказал: «Не мучайся, Джубал, спроси у мистера Дугласа». — Джубал выдержал паузу и с волнением в голосе попросил. — Я хотел бы обсудить с вами некое частное дело. Давайте поговорим наедине, а дам и господ отпустим по домам!

— Выкладывайте свое дело, доктор Харшоу, — ответил Дуглас, — оставим протокольные формальности. Кто хочет, может уйти.

Никто не ушел.

— Ну что ж, — сказал Джубал, — я изложу все в двух словах. Мистер Смит хотел бы назначить вас своим адвокатом, с полным правом распоряжаться всеми делами. — Дуглас, казалось, был поражен.

— Это слишком большая ответственность, доктор!

— Я знаю, сэр. Я говорил мистеру Смиту, что вы самый занятой человек на нашей планете и у вас не будет времени заниматься его делами, — Джубал покачал головой и улыбнулся, — но мои слова не произвели на него никакого впечатления. На Марсе от человека тем больше требуют, чем больше он занят. Мистер Смит сказал: «Давай попросим его» — и вот, я вас прошу. Разумеется, мы не требуем немедленного ответа: у марсиан так не принято. Они никогда не спешат и никогда не усложняют дело. Мы обойдемся без ревизии и долговых обязательств, просто подпишем назначение. Майклу даже этого не нужно, он готов доверить вам свое имущество сию минуту под честное слово. Это в характере марсиан. Если марсианин доверяет вам, то доверяет во всем. Да, я не сказал главного: мистер Смит обращается с просьбой не к Генеральному Секретарю, а к Джозефу Эджертону Дугласу, к вам лично. Если вы уйдете с государственной службы, вы все равно останетесь адвокатом мистера Смита. Ваш преемник на государственном посту не сможет вмешаться в дела мистера Смита, поскольку это право доверено лично вам, а не человеку, занимающему Октагон.

— Я еще не дал ответа, но я благодарен за оказанное доверие, — кивнул Дуглас.

— Если вы откажетесь от обязанностей адвоката мистера Смита сейчас или в дальнейшем, эти обязанности будут переданы Бенджамину Кэкстону. Встань, Бен, пусть тебя увидят. Если ни вы, ни мистер Кэкстон не захотите или не сможете взять на себя указанные обязанности, они будут переданы… кому, мы сообщим в случае необходимости. Главное, пусть будет ясно, что всегда найдется замена. Где проект? — Джубал, казалось, растерялся. — Я не привык говорить без опоры на документы. Мириам, где записи?

Джубал взял из рук Мириам лист бумаги.

— Дай-ка мне остальные документы, — Мириам передала ему толстую пачку.

— Вот пакет документов, которые мы заготовили для вас, сэр, или для Кэкстона — словом, для того, кто согласится стать адвокатом мистера Смита. Здесь право на получение вознаграждения за работу. Сумма определяется самим поверенным, установлен весьма значительный нижний предел, впрочем, разглашать это не стоит. Далее, право помещать доходы в банк… Впрочем, мистер Смит не хотел связывать вас строгими инструкциями. Ваши права не ограничиваются ничем и в любой момент могут быть вами сложены, как, впрочем, и отозваны у вас. Читать все это я не хочу, потому и записал, — Джубал с рассеянным видом посмотрел по сторонам. — Мириам, будь умницей, отнеси документы Генеральному Секретарю. А эти экземпляры останутся у нас. Они еще могут понадобиться. Один экземпляр Бену. Кажется, все… Господин Секретарь, вы не хотите ничего нам сказать?

— Несколько слов. Мистер Смит!

— Слушаю вас, мистер Дуглас.

— Вы действительно этого хотите? Вы в самом деле хотите, чтобы я выполнил то, что написано в этих бумагах?

Джубал затаил дыхание. Он боялся взглянуть на своего клиента. Майка готовили к такому вопросу, но нельзя было предугадать, как именно будет сформулирован вопрос и как его истолкует Майк.

— Да, мистер Дуглас, — раздался голос Майка, на всю планету.

— Вы поручаете мне вести ваши дела?

— Да, мистер Дуглас, пожалуйста. Это будет очень хорошо. Спасибо.

— Что ж, все сказано однозначно. Доктор, я обещаю подумать и в ближайшее время дать вам ответ.

— Спасибо, сэр, от меня и от моего клиента.

Дуглас встал, чтобы уйти, но в этот момент раздался голос Кунга.

— Минутку! А как же дело Ларкина?

Джубал быстро сориентировался.

— Ах да, дело Ларкина. Я слышал о нем не раз, но в основном от некомпетентных людей. Так что же дело Ларкина?

— Я спрашиваю об этом у вас. Или у вашего клиента. Или у Генерального Секретаря.

— Можно мне ответить, господин Секретарь? — спросил Джубал.

— Да, пожалуйста.

— Превосходно, — Джубал вынул из кармана носовой платок и долго трубно сморкался. Потом заговорил, глядя Кунгу в глаза. — Сэр, я обращаюсь к вам лично, потому что нехорошо обращаться к члену правительства в присутствии Генерального Секретаря. Давным-давно, когда я был мальчишкой, я с другим мальчишкой организовал клуб. В каждом клубе должны быть свои правила, и первым правилом, которое мы приняли (единогласно), был уговор называть наших матерей Ворчуньями. Глупо, конечно, но мы тогда были очень молоды… Мистер Кунг, вы понимаете, что я хочу сказать?

— Нет, доктор.

— Я применил наше решение о Ворчуньях всего один раз, чего было достаточно, чтобы мой приятель его уже не применял. Все, что я получил в результате применения решения о Ворчуньях, — это трепка от матери. Решение о Ворчуньях пришлось отменить, — Джубал прокашлялся. — Я предвидел, что кто-нибудь обязательно вспомнит о решении по делу Ларкина, и попытался объяснить моему клиенту суть дела. Он никак не мог взять в толк, как можно владеть Марсом. Ведь Марс населен древним и мудрым народом, который гораздо древнее нашего. Когда же мистер Смит понял, в чем дело, он просто рассмеялся. В детстве я поставил под сомнение право матери наказывать непослушание. Тогда я дешево отделался. А сейчас я не могу позволить, чтобы наша планета оказалась в положении зарвавшегося юнца перед другой планетой. Прежде чем раздавать земли, не принадлежащие нам, следовало бы узнать, какими розгами нас могут угостить марсиане.

Кунг не сдавался.

— Доктор Харшоу, если исходить из того, что решение по делу Ларкина — детский каприз, то на каком основании мистеру Смиту были оказаны почести, которых удостаиваются только монархи?

— Это вопрос к правительству, а не ко мне, — пожал плечами Харшоу, — но я могу высказать свою точку зрения. Эти почести можно расценить как элементарную вежливость по отношению к старейшинам Марса.

— Я вас не понял.

— Мистер Кунг, почести, оказанные мистеру Смиту, не были бездумной данью решению по делу Ларкина. Человеческому разуму трудно это понять, но мистер Смит — сама планета Марс.

— Прошу объяснить подробнее.

— В лице мистера Смита нам нанесли визит старейшины Марса — Старшие Братья. Почести Смиту — почести Старшим Братьям. Оскорбление Смиту — оскорбление Старшим Братьям. Это следует понимать буквально, как это ни трудно человеческому сознанию. Проявление почтения — всегда мудрый поступок, а известное нам решение по делу Ларкина не имеет ничего общего с мудростью. Решение по делу Ларкина применимо к необитаемой планете, и ни один здравомыслящий человек не станет применять его к обитаемой, — Джубал глянул вверх, словно ища поддержки у небесных сил. — Будьте уверены, мистер Кунг: правители Марса видят, как мы встречаем их посланника. Мы поступили верно, почтив их в его лице. Я нахожу, что правительство нашей планеты поступило мудро, не пожалев для мистера Смита королевских почестей. Вы это тоже скоро поймете.

— Доктор, — ответил Кунг, — вы стараетесь меня запугать, но стараетесь напрасно.

— Я не пытаюсь никого запугать. И, к счастью для жителей нашей планеты, ваше мнение на ней не главное, — Харшоу обернулся к Дугласу. — Мне уже давно не приходилось произносить таких длинных речей. Я устал. Нельзя ли сделать перерыв, прежде чем вы объявите нам о своем решении?

Глава 21

Было решено сделать перерыв. Джубал пожалел, что пригласил на свою сторону сенатора Буна и Президента Америки. Оба понимали, что, сидя на марсианской стороне стола, привлекли к себе внимание всего мира. К ним начали подходить люди. Джубал предложил:

— Господин Президент, Сенатор! Мы идем завтракать, не желаете ли присоединиться к нам? — Харшоу верно рассудил, что лучше пригласить этих двоих в ресторан, чем отдать себя на растерзание своре политиков и репортеров.

К великому облегчению Харшоу, у обоих были другие дела. Джубал обещал, что приведет Майка и на фостеритскую службу и в Белый дом; подумаешь, всегда можно сделать вид, что парень заболел.

— Девочки, по местам!

Майка повели на крышу. Энн в своем белом плаще, прекрасная и грозная, как Валькирия, шла впереди. Перед ней все расступались. Джубал, Бен и астронавты с «Чемпиона» прикрывали Майка с тыла. На крыше стоял автобус, в котором их ждал Ларри, и через несколько минут они высадились на площадке отеля «Нью Мэйфлауэр». Там к ним подбежали репортеры, но девушки доблестно отбивались, и вскоре делегация спустилась в номер, снятый Дюком. Глядя на Мириам и Доркас, Джубал подумал, что, пожалуй, кошка не защищает котят так яростно. В коридоре стояла охрана, у дверей номера дежурил офицер Особой службы. Джубал возмутился, но тут же смягчился, догадавшись, что таким образом Дуглас выполняет один из пунктов договора, предложенного в письме. Джубал просил его позаботиться о безопасности Майка.

— Джилл! Следи за Майком! Все в порядке! — крикнул Джубал.

— Есть, босс!

Офицер взял под козырек, Джубал обернулся к нему.

— Ба! Привет, майор! Больше не взламываем двери?

Майор Блох покраснел и не ответил. Харшоу подумал, не в наказание ли его сюда поставили. В номере сидел Дюк.

— Садитесь, господа, — пригласил Джубал. — Как дела, Дюк?

— Записывающей аппаратуры я не обнаружил, — пожал плечами Дюк, — но это не значит, что ее здесь нет.

— Да я не об этом, пусть себе слушают. Я о еде. Я голоден и привел троих гостей.

— Ах, вы об этом! Какой вы подозрительный, босс. Продукты выгружали при мне.

— Доживешь до моих лет, будешь еще хуже.

— Не доживу. Надоест.

— Дело вкуса. Мне до сих пор не надоело. Девочки, пошевеливайтесь. Кто первый принесет мне выпить, на один раз освобождается от обязанностей Ближней. Но сначала напоите гостей. Садитесь, господа. Свен, какое зелье вы любите? Аквавит? Ларри, сбегай, купи пару бутылочек. И джину для капитана.

— Не нужно, Джубал, — сказал Нельсон, — я с удовольствием выпью скотч.

— Я тоже, — поддержал ван Тромп.

— Этого добра у нас хватит на полк солдат. Доктор Махмуд, если вы предпочитаете более слабые напитки, то мы вас не обидим. У девочек наверняка есть.

Махмуд замялся в нерешительности.

— Да, пожалуй…

— Ну-ка, посмотри на меня, — Джубал заглянул ему в лицо. — Сынок, ты перенервничал. У меня нет брома, придется заменить его девяностопроцентным этиловым спиртом; боюсь, что даже двойной дозой. Можно капнуть туда что-нибудь для запаха.

— Спасибо, доктор, — улыбнулся Махмуд. — Позвольте мне грешить на свой манер. Я пью чистый джин или водку и запиваю водой.

— Не слушайте его, Джубал, — вмешался Нельсон. — Он пьет даже медицинский спирт. Вонючка у нас пьет все подряд, а потом кается.

— Я действительно каюсь, — серьезно сказал Махмуд. — Напиваться грешно.

— Не дразните его, Свен, — попросил Джубал. — Если человеку нравится усугублять свои грехи раскаянием — на здоровье. Каждому свое. Слушай, Вонючка, а как насчет еды? Энн натолкала полную сумку ветчины, наверняка есть что-то еще запрещенное. Мне проверить?

— Не надо, я не ортодокс. Эти запреты устарели. Когда-то они действительно отвечали требованиям времени, но время переменилось.

Джубал вдруг погрустнел.

— Да-а… и к лучшему ли? Впрочем, и наше время пройдет. Ешь, что хочешь, брат мой. Бог простит.

— Спасибо, но я обычно не ем в середине дня.

— Лучше поешь, иначе действие этилового спирта окажется сильнее, чем нужно. Кроме того, мои девочки замечательно готовят, хотя порой пишут с ошибками.

В это время вошла Мириам с подносом, на котором стояли стаканы.

— Босс, — возмутилась она, — это официальное заявление?

— Негодница! — завопил Харшоу. — Останешься после уроков и напишешь тысячу раз: «Я не буду вмешиваться в чужие разговоры».

— О’кей, босс. Это вам, капитан… вам, Нельсон… вам, доктор Махмуд. Вода отдельно.

— Спасибо, Мириам.

— А это вам, босс.

— Ты разбавила!

— Энн так велела. Вы устали, не стоит пить крепкого.

Джубал обвел всех страдальческим взором.

— Посмотрите, что они со мной делают, господа! Женщин нельзя допускать к власти. Мириам, напишешь это тысячу раз на санскрите.

— Обязательно, босс, — она погладила его по затылку. — Пейте и напивайтесь. Вы заслужили. Мы вами гордимся.

— Иди в кухню, женщина! У всех есть, что выпить? Где Бен?

— Бен взял свой стакан и пошел звонить в газету.

— Хорошо, можешь идти. Пришли сюда Майка. Господа, me ke aloha pau ole! — Все выпили.

— Майк помогает нам готовить. Он, наверное, станет поваром, когда вырастет.

— Мириам, ты еще здесь?! Все равно, пришли мне Майка. Доктор Нельсон хочет его осмотреть.

— Я успею, Джубал, — сказал Нельсон. — Великолепный скотч, но скажите, за что мы пили.

— Простите. Это по-полинезийски. «Пусть наша дружба будет вечной». Подойдет к церемонии с водой. Кстати, господа, Дюк и Ларри тоже братья Майку. Я надеюсь, вас это не смущает? Они, правда, не умеют готовить, зато с ними не страшно пройти вечером по темной улице.

— Если вы ручаетесь за них, Джубал, пусть войдут, и закроем двери, — сказал ван Тромп. — А пока давайте выпьем за женщин. Свен, помнишь, ты говорил хороший тост?

— За красивых женщин всей Вселенной? Нет, не хочу. Давайте выпьем только за наших четверых, — они выпили за своих братьев женского пола, и Нельсон спросил: — Джубал, где вы их нашли?

— Вырастил у себя на клумбе. Стараешься, воспитываешь, учишь, а потом приходит какой-нибудь ловкач и женится на них. Это очень убыточное дело.

— Понимаю, — сочувственно проговорил Нельсон.

— Я надеюсь, господа, вы все женаты?

Оказалось, что Махмуд не женат. Харшоу взглянул на него с опаской.

— Сделайте милость, дематериализуйтесь. Так и быть, не на голодный желудок, а после еды.

— О, я совершенно безопасен. Закоренелый холостяк.

— Знаем мы холостяков! А кто с Доркас перемигивался?

— Я вас уверяю… — Махмуд хотел было сказать, что никогда не женится на женщине другой веры, но решил, что это недипломатично и перевел разговор на другую тему. — Кстати, Джубал, не делайте подобных предложений Майку. Он не вникнет, что вы шутите, и на самом деле дематериализуется. Я не уверен, что у него это получится, но лучше не рисковать.

— У него получится, — сказал Нельсон. — Доктор, то есть, Джубал, вы не замечали ничего необычного в его обмене веществ?

— Что вы! Я не замечал ничего обычного!

— Точно сказано!

Джубал обернулся к Махмуду.

— Не беспокойтесь, я не стану приглашать Майка к самоубийству. Я уже вник, что он не понимает шуток, — Джубал подмигнул. — Но я не вник, что значит «вникать». Вонючка, ты говоришь по-марсиански?

— Немного.

— Ты хорошо говоришь, не прибедняйся. Ты вникаешь, что такое «вникать»?

Махмуд задумался.

— Нет. Это самое важное слово в их языке. «Вникать» — лишь приблизительный перевод. Настоящее значение гораздо шире. Мне кажется, что и через годы я не буду его знать. Чтобы «вникать», что такое «вникать», нужно думать по-марсиански. Вы уже, наверное, заметили, что у Майка странноватый подход ко многим явлениям?

— Кто-кто, а я заметил!

— Ну вот.

— А вот и закуска! — объявил Джубал. — Женщины, поставьте еду в пределах досягаемости и соблюдайте почтительную тишину. Продолжайте, доктор. Может, вам мешает присутствие Майка?

— Абсолютно не мешает, — Махмуд обратился к Майку по-марсиански.

Майк что-то сказал в ответ, радостно улыбнувшись. Потом лицо марсианина сделалось бесстрастным и он принялся за еду.

— Я пересказал наш разговор, и Валентайн Майкл нашел мой ответ правильным. Если бы я был неправ, Майк заметил бы это и сказал мне. Впрочем, он мог и не заметить: он думает по-марсиански и, следовательно, видит другую картину мира. Вы понимаете?

— Да, я вникаю, — сказал Джубал. — Язык формирует мышление.

— Вы правы, доктор. Кстати, вы говорите по-арабски?

— Что? A-а, говорю, но плохо, — скромно сказал Джубал. — Я был военным врачом в Северной Африке, там и научился. Но я читаю по-арабски, чтобы постигать слова Пророка в оригинале.

— Совершенно верно, Коран нельзя переводить. Даже самый лучший перевод искажает строй мыслей. Теперь вы понимаете, как мне было трудно выучить английский. Не только потому, что грамматика моего родного языка проще: сам строй мыслей моего народа иной. Английский язык — один из сложнейших в мире. Его грамматическая и лексическая избыточность, сложность идиоматических ассоциаций позволяют описывать явления, которые невозможно описать ни на каком другом языке. Я чуть не сошел с ума, пока научился думать по-английски, а когда научился, стал видеть мир по-другому, гораздо подробнее, чем в детстве. Однако есть вещи, которые можно сказать по-арабски и нельзя по-английски.

— Поэтому я продолжаю читать по-арабски, — кивнул Джубал.

— А марсианский еще сложнее, чем английский. Более того, у марсиан другая система абстрактного мышления, настолько отличная от земной, что на фоне этого различия не будет заметна разница между мышлением араба и англичанина. На преодоление этой разницы у человека уходит несколько лет. Но я не уверен, что нам хватит вечности на то, чтобы научиться думать по-марсиански. Говорить мы научимся — говорят же китайцы на пиджин-инглиш. Возьмем слово «вникать». Я подозреваю, что его значение уходит корнями в далекие времена, когда марсиане только-только начинали сознательную жизнь. Оно означает что-то вроде погружения в воду или наоборот, принятия воды в себя.

— Постойте, Майк никогда не говорил «вникнуть», когда речь шла о том, чтобы выпить воды.

— А мы сейчас проверим, — Махмуд обратился к Майку по-марсиански.

Майк слегка удивился.

— Вникнуть значит выпить, — подтвердил он.

Махмуд продолжал:

— Майк согласился бы, назови я еще сотню английских слов, которым в нашем мышлении соответствуют разные, порой даже противоположные понятия. Вникнуть для Майка значит и любить, и бояться, и ненавидеть. Да, и ненавидеть, потому что, по марсианским понятиям, ненавидеть можно только то, во что ты вник, что ты познал настолько, что оно сливается с тобой, а ты с ним. Только тогда можно ненавидеть. Мне кажется, что вследствие этого марсианская ненависть настолько сильное чувство, что самая черная человеческая ненависть в сравнении с ней покажется легкой неприязнью.

Махмуд еще подумал.

— Вникнуть — значит сравняться. Человеческая мысль «мне это больнее, чем тебе» имеет марсианский оттенок. Марсиане инстинктивно сознают то, что мы усвоили на основе многолетнего опыта: что наблюдатель в процессе наблюдения взаимодействует с объектом наблюдения. Вникнуть — значит понять объект наблюдения до такой степени, что становится возможным слияние, уравнение с ним. Вникнуть — это цель того, что мы называем религией, философией, наукой. Для нас это слово почти ничего не значит, как для слепого цвет, — Махмуд помолчал. — Джубал, если бы я изрубил вас на куски, сделал жаркое и съел, тогда мы вникли бы друг в друга; ничего из того, что нам принадлежит, не было бы утеряно, и было бы все равно, кто кого съел.

— Мне бы не было все равно, — запротестовал Джубал.

— Потому что вы не марсианин.

Махмуд снова заговорил с Майком по-марсиански. Майк кивал.

— Ты говоришь правильно, брат доктор Махмуд. Я бы тоже так говорил. Ты есть Бог.

— Ну вот, — развел руками Махмуд, — вы видите: все, чего я добился — богохульство. Мы не можем думать по-марсиански.

— Ты есть Бог, — продолжал свое Майк. — Бог вникает.

— Давайте оставим этот разговор! Джубал, во имя нашего братства, позвольте мне выпить еще порцию джина.

— Сейчас принесу, — отозвалась Доркас.

Обстановка в номере напоминала семейный пикник. И хозяин, и гости были люди неспесивые, опытные, признанные и потому не страдали глупым честолюбием. Даже доктор Махмуд, державшийся холодно с людьми другой веры, сейчас потеплел. Ему чрезвычайно польстило, что Джубал уважал и читал в оригинале учение Пророка… Да и женщины у Джубала работают не такие уж бестелесные, как показалось с первого взгляда. Эта черненькая — он тут же отогнал мысль: нельзя, он здесь гость.

Махмуд оценил, что женщины не болтали, не вмешивались в серьезные мужские разговоры, а быстро и радушно подавали еду и питье. Он был шокирован непочтением Мириам к хозяину — такие вольности дозволены только кошкам и детям-любимчикам.

Джубал объяснил, что за едой и приятной беседой легче скоротать время.

— Если Генеральный Секретарь согласится, он даст об этом знать. Останься мы во Дворце, он начал бы торговлю. А сюда он уж точно торговаться не придет.

— О чем торговаться? — спросил ван Тромп. — Он получил все, чего только мог желать.

— Не все. Дуглас наверняка желает, чтобы мы не имели права снять с него его обязанности. Представляете: мы снимаем с него обязанности, а с ними и права, и передаем их человеку, которого он ненавидит — этому негодяю с честными глазами, нашему брату Бену. И другие стали бы торговаться — тот же будда Кунг. Я ведь у него кусок изо рта вырвал. Кстати, именно из-за него мы не едим и не пьем ничего из того, что нам привезли.

— Джубал, неужели вы серьезно? — спросил Нельсон. — Я подумал, что вы просто гурман и не признаете чужой кухни. В этом отеле нас не могут отравить.

Джубал печально покачал головой.

— Свен, вас действительно никто не собирается травить. Но ваша жена может получить за вас страховку только потому, что вы ели за одним столом с Майком.

— Вы на самом деле так думаете?

— Свен, я могу позвать прислугу и заказать для вас что хотите. Но я сам этого в рот не возьму и Майку не дам. Всем известно, где мы; времени было достаточно, чтобы состряпать что-нибудь пикантное. Я имею все основания подозревать, что полдесятка здешних официантов получают зарплату у Кунга. Пока мы не обезвредим силы, которые представляет Кунг, главная задача — сохранить Майку жизнь.

Джубал нахмурился.

— Возьмем к примеру паука «Черная Вдова». Это тишайшее, полезнейшее и очень красивое существо, самое симпатичное из паукообразных. Единственный недостаток бедняжки — его сила, несоразмерная с величиной. В результате каждый считает своим долгом убить «Черную Вдову».

— Как же иначе? Они очень ядовитые!

— А Майку и того хуже: он не такой красивый.

— Как можно, Джубал! — вмешалась Доркас. — Это нетактично и, более того, неверно.

— Девочка, это не главное. Суть в том, что он не может избавиться от своего богатства, а владеть этим богатством равносильно смерти. Неприятностей нужно ждать со всех сторон — не только от Кунга. Верховный Суд не столь политически независимое учреждение, как кажется… хотя Верховный Суд Майка не убьет, а всего лишь заточит в темницу, как графа Монте-Кристо. Есть еще масса организаций и частных лиц, которым выгодно, чтобы Майк оказался почетным гостем на своих похоронах.

— Босс, к телефону!

— Энн, ты из Филадельфии кричишь?

— Нет, из Далласа!

— Скажи, что я занят.

— Это Бекки.

— Что ж ты сразу не сказала? — Джубал выбежал в другую комнату. — Бекки! Рад тебя видеть, дорогая!

— Привет, док! Видела ваше выступление.

— Как впечатление?

— Никогда в жизни не видела более тонкой работы. Америка потеряла величайшего адвоката, когда ваша мать не родила двойню.

— Это высокая оценка, Бекки. Спасибо. Ты много сделала для того, чтобы спектакль состоялся. Называй цену.

— Вы меня обижаете, док! — Мадам Везан нахмурилась.

— Бекки, соловья баснями не кормят. Я старый, но могу поцеловать и обнять так, что ребра затрещат.

— Я хорошо помню, что вы можете, — улыбнулась она. — Помните, как вы шлепали меня, уверяя, что Профессор будет жить?

— Что ты? Разве я мог так непрофессионально работать?

— Еще как!

— Значит, в тот момент тебе была показана шлепотерапия. И все-таки, назови цену. Хорошенько посчитай нули.

— Док, я знаю другие способы делать деньги. Вы смотрели биржевые новости?

— Нет, и не рассказывай. Лучше приходи к нам выпить рюмочку.

— Увы, я занята. Обещала очень важному клиенту, что буду дома.

— Понимаю. Твои звезды, случайно, не говорят, что для всех будет лучше, если сделка будет заключена без проволочки?

— Нужно посмотреть.

— Пожалуйста. И приходи к нам. Майк тебе понравится. Он странноватый, но очень милый.

— Спасибо, док. Я постараюсь.

Они попрощались. Джубал вернулся к гостям и застал Нельсона за осмотром Майка. Нельсон был обескуражен.

— Доктор, — сказал он, — я видел пациента десять дней назад. Откуда такие мускулы?

— О, мы вырезали купон из журнала «Для мужчин», и нам прислали комплекс упражнений. И вот, слабачок весом в девяносто фунтов превратился…

— Доктор, мне не до шуток!

— Спросите самого пациента.

Нельсон спросил. Майк ответил:

— Я их вымыслил.

— Правильно, — подтвердил Джубал, — он их вымыслил. Когда я его впервые увидел, он был невероятной размазней. Бледный, как из подземелья. Так, наверное, и было. Я велел ему набираться сил. Вот он и набрался.

— Делал упражнения? — с сомнением спросил Нельсон.

— Плавал…

— За десять дней нельзя наплавать такие мускулы. Впечатление такое, как будто он не один год потел с гантелями, — Нельсон нахмурился. — Я знаю, что Майк управляет сердечной мышцей, которой большинство людей управлять не может. Но этому есть прецеденты…

— Доктор, — мягко предложил Джубал, — не лучше ли смириться с тем, что мы в это явление не вникаем?

— Да, пожалуй. Одевайся, Майк, — вздохнул Нельсон.

Джубал стал посвящать астронавтов в свои планы, уже почти выполненные.

— Моя цель была проста: «связать» деньги, чтобы за них не было драки, даже если Майк погибнет. Я специально оговорил возможность смерти Майка и постановил, что в этом случае права Дугласа теряют силу. Ходили слухи, что права Дугласа бессрочны, а мне это было невыгодно. Если бы это было в моих силах, я лишил бы Майка последнего пенни этого чертова наследства!

— Почему, Джубал?

— Капитан, у вас есть деньги? Я хотел сказать, вы богаты?

— Нет, конечно, — фыркнул капитан. — Получаю зарплату, состарюсь — буду получать пенсию. У меня две девочки в колледже, а дом заложен. Я не прочь бы стать богатым.

— Вы сами не знаете, что говорите. Богатство не сделало бы вас счастливым.

— Если бы ваши дети учились в колледже, вы бы так не говорили.

— У меня четверо детей, и все учились в колледже. Я тогда был в долгах как в шелках. Старшая дочь мастер своего дела… Она широко известна под фамилией мужа. Вместо дочернего почтения — только черная неблагодарность. Остальные помнят день моего рождения, а в другие дни не беспокоят. Образование им не повредило. Я вспоминаю о своих отпрысках затем, чтобы доказать вам: мне известно, что отцу часто нужно больше денег, чем у него есть… Вы можете найти фирму, которая заплатит вам больше, чем вы получаете сейчас?

— Об этом не может быть и речи, — отчеканил капитан. — Я профессионал.

— Вы хотите сказать, что ни за какие деньги не откажетесь от вождения космических кораблей?

— Я хотел сказать, что не возражаю быть богатым.

— Это не поможет. Дочери всегда тратят на десять процентов больше, чем может честно заработать отец. Это, если хотите, закон Харшоу. Богатство, капитан, — я имею в виду настоящее богатство, когда нужен десяток бухгалтеров, чтобы не запутаться в налогах, — свело бы вас в могилу скорее, чем отставка.

— Чепуха! Я бы вложил его в акции и стриг бы купоны!

— Вы бы этого не сделали. Большое богатство нетрудно нажить. Нужно всего-то посвятить этому жизнь. Ни одна балерина так не вкалывает, как человек, преумножающий богатство. Это не ваш стиль, капитан. Вам не нужно делать деньги, вам нужно их тратить.

— Совершенно верно, сэр! Поэтому я не понимаю, зачем лишать Майка богатства.

— Затем, что большое богатство — это величайшее проклятие, если, конечно, сам процесс накопления богатства не доставляет вам удовольствия. Даже тогда богатство имеет серьезные недостатки.

— Фу-ты, ну-ты! Джубал, вы как охранник гарема, убеждающий нормального мужчину, что хорошо быть евнухом.

— Возможно, — согласился Джубал. — Человек обладает огромной способностью превозносить свои недостатки, и я не исключение. Поскольку мы, сэр, нуждаемся в деньгах лишь затем, чтобы тратить их, мы не сумеем стать богатыми. С другой стороны, нам нетрудно будет наскрести грошик-другой для удовлетворения своих грешных потребностей. Но большое богатство! Вы видели этот фарс. Вы считаете, что я мог назваться адвокатом Майка, то есть владельцем всего его добра и пообещать что-то Дугласу, чтобы он уступил мне? Майк мне верит: я его брат по воде. Я должен был украсть его состояние?

— Черт возьми, да!

— Я, конечно, мог так сделать. Нашему Генеральному Секретарю деньги нужны не больше, чем нам с вами. Ему нужна власть — колокол, звон которого мне не слышен. Если бы я пообещал (а я бы с легким сердцем пообещал), что буду выделять средства на поддержку его администрации, он бы с таким же легким сердцем оставил мне все имущество.

Джубал передернул плечами.

— Но когда я это вообразил, я испугался! Капитан, вы не представляете себе, что такое большое богатство. Его владельца со всех сторон осаждают, как нищие в Бомбее, всяческие просители и требователи. Одному вложи капитал, другому просто подари. С богатым человеком никто не дружит бескорыстно, и он становится подозрительным. Люди, которые могли бы с ним дружить, слишком горды и утонченны, чтобы переносить такую подозрительность. Хуже того, семья богатого человека постоянно находится в опасности. Капитан, вам приходило в голову, что ваших дочерей могут похитить?

— Что? Не дай Бог! Не приходило.

— Если бы вы были так богаты, как Майк, вам пришлось бы приставить к дочкам охрану, и все равно вы не могли бы спать спокойно: а вдруг охрану перекупят? Припомните последние похищения, во всех соучаствовала прислуга и очень немногие похищенные остались в живых. Можно ли за деньги купить что-то такое, ради чего не жалко сунуть в петлю голову дочери?

Ван Тромп задумался.

— Согласен. Остаюсь бедным.

— Аминь! Я хочу жить, как я хочу, спать в своей постели, и спать спокойно. Ради Майка я чуть было не согласился провести остаток жизни в бухгалтерии, но меня вовремя осенило: пусть болит голова у Дугласа. Я не боюсь, что он будет красть: только третьесортные политики охочи до денег. Дуглас все же высший сорт. Не кривись, Бен, а молись, чтобы он не отказался. Переложив всю ответственность на Дугласа, я могу спокойно заняться своими розами… Труднее было обойти решение по делу Ларкина.

— Мне кажется, здесь ты перегнул палку, Джубал, — вмешался Кэкстон. — Майк мог отписать Дугласу свое имущество, даже оставаясь королем Марса.

— Бен, мальчик мой, — нежно проговорил Харшоу, — тебя еще можно иногда читать…

— Спасибо.

— …но в политике ты неандерталец.

Кэкстон облегченно вздохнул.

— Слава Богу! Я думал, ты подобрел.

— Когда со мной это случится, пожалуйста, пристрели меня. Капитан, сколько человек вы оставили на Марсе?

— Двадцать три.

— Каков их статус, согласно решению по делу Ларкина?

— Я не имею права говорить, — хмуро сказал ван Тромп.

— Тогда не говорите, — посоветовал Джубал, — мы вычислим это сами.

Доктор Нельсон сказал:

— Я уже гражданский человек, капитан, и могу говорить, что хочу.

— И я, — подхватил Махмуд.

— А меня отправят в отставку! Ладно, я скажу. Только, Бен, обещайте, что это не появится в печати.

— Может, мне уйти?

— Нет, послушайте. Все колонисты отписали свои права по делу Ларкина правительству. Присутствие Майка на Марсе путало карты. Я не юрист, но понял, что если Майк откажется от своих прав, то Марс окажется государственной колонией.

— Что толку в этой колонии? — спросил Кэкстон. — Я никоим образом не собираюсь умалять ваших достижений, капитан, но общеизвестно, что Марс особой ценности для человека не представляет. Может быть, там нашли что-то настолько ценное и настолько стратегическое, что поставили на нем гриф «смертельно секретно»?

— Нет, все отчетные документы прошли без грифа, — покачал головой ван Тромп. — И Луна казалась бестолковым булыжником, когда мы туда прилетели.

— Признаю свою ошибку, — сдался Бен. — Жаль, что не мой дедушка купил Лунар Энтерпрайзез! Но Марс-то населен.

— Населен, — с несчастным видом согласился ван Тромп, — Вонючка, объясни ему.

— Бен, — сказал Махмуд, — на Марсе достаточно места, чтобы организовать колонию, и, насколько я могу судить, марсиане не стали бы на нее нападать. Можно лететь на Марс хоть сейчас, и вывешивать там флаги, но мы будем иметь статус муравейника под стеклом в школьном живом уголке. Я не знаю, на каком мы свете.

— И я не знаю, — кивнул Джубал. — Я вообще ничего не знал, кроме того, что администрация суетится вокруг этих так называемых прав; решил, что администрация тоже не в курсе дела, и пошел напролом. Нахальство — второе везение.

Джубал ухмыльнулся и продолжал:

— Когда я заканчивал школу, я выиграл диспут, процитировав указ Британской колониально-торговой комиссии. Мне никто ничего не смог возразить, потому что такой комиссии никогда на свете не было. Сегодня утром меня вынудили поступить так же бесстыдно. Администрации позарез нужны были Майковы права на Марс, и Дуглас боялся, как бы мы не продали их кому другому. А я сыграл на его жадности и страхе и продемонстрировал всему миру глупость решения по делу Ларкина, — Джубал был доволен.

— И поставил себя в дурацкое положение.

— Бен, — с упреком произнес Харшоу, — они короновали Майка, исходя из своей же логики. Стоит ли напоминать, что лучше быть явным королем, чем тайным претендентом? Старая скатерть и несколько аккордов музыки сослужили Майку хорошую службу. Его положение стало определенным, но не простым. Если ты соверен Марса — будь любезен, предоставляй — кому концессию, кому анклав. Владеть землей еще хлопотнее, чем владеть деньгами. Значит, снова отказываться от своих прав в пользу Дугласа? Этого я не хотел, как не хотел делать своего клиента заложником его так называемых прав. Поэтому нужно было аннулировать решение по делу Ларкина по отношению к Марсу.

Джубал ухмыльнулся.

— Вот и пришлось изворачиваться. Сначала я добился для Майка почестей. А почести оказываются либо монарху, либо его второму «я» — послу. Я стал убеждать публику, что Майк не карточный король (каким он является по пресловутому решению), а посланник великого марсианского народа! — Джубал передернул плечами. — Это был блеф чистейшей воды, но я рассчитывал на то, что ни Дуглас, ни Кунг не осведомлены в этом деле. Я сильно рисковал: рядом сидели вы — братья Майка. Если бы вы выступили против, мне не удалось бы убедить публику, что Майк — посол Марса.

— Я не воспринял ваше выступление как ложь, — сказал капитан ван Тромп.

— Значит, я случайно угадал правду.

— Не совсем, — капитан «Чемпиона» замялся, — Майк не столько посол, сколько лазутчик.

У Кэкстона отвисла челюсть. Харшоу потребовал:

— Объясните, сэр.

— Сию минуту, — сказал ван Тромп. — Мне кажется, что Старшие Братья послали Майка на Землю в разведку. Не поймите меня плохо — я не меньше вашего люблю парня. Однако у него нет причин быть лояльным по отношению к нам, то есть к Земле.

Капитан нахмурился и продолжал:

— Все думают, что человек, выросший на Марсе, обеими руками ухватится за идею вернуться «домой». Ничего подобного! Свен: не дай соврать.

— Майк не хотел на Землю, — подтвердил Нельсон. — Он боялся нас и даже близко не подпускал. Когда же марсиане велели лететь ему с нами, он подчинился, как солдат, для которого лучше погибнуть в бою, чем не выполнить приказ.

— Минутку! — перебил Кэкстон. — Вы хотите сказать, что марсиане пошли на нас войной? Это так же нелепо, как нам воевать с Юпитером! У нас гравитация в два с половиной раза сильнее, чем на Марсе, а на Юпитере в два с половиной раза сильнее, чем у нас. Аналогичны различия в атмосферном давлении и температуре. Марсиане не выдержат наших условий, как мы не выдержим условий на Юпитере.

— Вы недалеки от истины, — заметил ван Тромп.

— Какой же смысл нам нападать на Юпитер? А марсианам на нас?

— Бен, вы слышали о плацдарме на Юпитере?

— Слышал и знаю, что дальше проектов дело не пошло. Это нереально.

— Это было нереальным несколько лет назад. Современная техника дает человеку возможность высадиться на Юпитере. Почему вы думаете, что марсиане глупее нас? Вы бы видели их города!

— И тем не менее мне непонятно, зачем им воевать с нами.

— Капитан, позвольте и мне высказать кое-какие возражения. Вы знаете о делении цивилизаций на аполлинарные и дионисические?

— Что-то слышал.

— Так вот, даже культура Зуни показалась бы марсианам дионисической. Вы были на Марсе, а я много слышал о нем от Майка. У марсиан аполлинарная культура, они не должны быть агрессивными.

— Я не стал бы на это полагаться, капитан, — заговорил Махмуд, — мне кажется, доктор Харшоу прав. Я сужу о культуре по языку, а в языке марсиан я не нашел слова со значением «война». Я не встречал также понятий «оружие» и «борьба». Если же в языке отсутствует какое-то слово, то, следовательно, в культуре отсутствует соответствующее ему явление.

— Что за чепуха, Вонючка! Собаки дерутся и при этом прекрасно обходятся без слов!

— Собаки вообще обходятся без слов, — настаивал Махмуд. — Говорящие же культуры обязательно обозначают все свои понятия словами. Появилось новое понятие — для него сразу же подбирается либо новое слово, либо определение из имеющихся в языке слов. Нервная система, способная к вербализации понятий, никогда без нее не обходится. Если марсиане знают, что такое «война», у них должно быть такое слово.

— Давайте проверим, — предложил Харшоу, — позовем Майка.

— Обойдемся пока без него, — возразил ван Тромп. — Я давно убедился, что со специалистами не стоит спорить: они по большей части правы. В то же время я могу назвать сотни специалистов, совершавших роковые ошибки. Прошу прощения, Вонючка.

— Вы правы, капитан, но мне кажется, я тоже прав.

— Майк может и не знать, есть ли у марсиан слово «война». Двухлетний ребенок может сказать вам, что в английском языке нет слова «компьютер». Давайте опираться на факты. Свен, расскажем об Эгню?

— Расскажите, капитан, — ответил Нельсон.

— Эгню был на «Чемпионе» вторым врачом. Свен считал его способным парнем. Одна беда — терпеть не мог марсиан. Когда я увидел, что марсиане не проявляют враждебности, я приказал выходить без оружия. Эгню не выполнил приказ. Мы не смогли отыскать его пистолет. Люди, которые в последний раз видели Эгню, сказали, что пистолет был при нем. В бортовом журнале мы записали: «Пропал без вести, считать погибшим». Двое наших людей видели, как Эгню вошел в ущелье между двумя скалами. Потом туда же вошел марсианин. Ребята побежали за ним в надежде предотвратить стычку. Они услышали выстрел. Бежавший первым говорит, что, заглянув в ущелье, увидел Эгню, который тут же пропал из виду. Подбежавший чуть позже видел марсианина, спокойно выходящего из ущелья. Марсианин прошел мимо, не обратив на них внимания, а ущелье было пусто.

Вот так, господа. Можно предположить, что Эгню от страха перепрыгнул через скалу, тем более, что на Марсе слабая гравитация. Я пробовал прыгать — ничего не вышло. Я надеялся, что Эгню все-таки появится, и предвкушал, какую закачу ему взбучку за ношение оружия. Я даже грешил подозрением, что у ребят были галлюцинации от недостатка кислорода… Эгню больше не появился.

С тех пор я стал осторожно относиться к марсианам, хотя с их стороны никаких выступлений не было. По просьбе Вонючки они давали нам все, что было необходимо… Я постарался замять происшествие. Конечно, скрыть отсутствие Эгню было невозможно, но я сказал, что он, скорее всего, заблудился в скалах и умер от недостатка кислорода. Нельзя бросаться в панику, когда до дома сто миллионов миль. Я надоел всем ребятам напоминаниями о том, что надо ходить группами, проверять кислородные баллоны и регулярно связываться по радио с кораблем. Парню, который видел, как исчез Эгню, я намекнул, что не стоит об этом распространяться, мол, все равно никто не поверит и даже товарищ не подтвердит. Поэтому победила официальная версия.

— Я склонен и в дальнейшем ее придерживаться, — сказал Махмуд.

— Умница, — кивнул ван Тромп, — а я просыпаюсь среди ночи и думаю: «Что же случилось с Эгню?».

Харшоу молча слушал. Не рассказала ли Джилл Бену о том, как исчезли Берксвит и его подручный, как его там… Джонсон? Не проболтался ли кто-нибудь о сражении в саду? Не должны: все слышали разговор с Генеральным Секретарем и знают официальную версию. Никакого отряда, никакого капитана Хейнрика и никаких ордеров не было. Только молчать и не давать парню расправляться с неприятными субъектами!

От мрачных мыслей отвлекла Энн.

— Босс, пришел мистер Брэдли, старший адъютант Генерального Секретаря.

— Ты его впустила?

— Нет, мы говорили по домофону. Он сказал, что пришел к вам с какими-то документами и будет ждать ответа.

— Пусть передаст в окошко для почты. Вход на территорию посольства закрыт.

— Я не могу держать человека в коридоре.

— Хорошие манеры не всегда дают хороший результат. Мы не уступим ни дюйма нашей территории, пока не добьемся своего.

— О’кей.

В пакете оказался единственный документ, но во множестве экземпляров. Харшоу раздал каждому по экземпляру и объявил:

— За каждую обнаруженную двусмысленность или ловушку даю по конфете!

Все углубились в чтение. Первым заговорил Джубал.

— Дуглас честный политик.

— Похоже, — согласился Кэкстон.

— Есть другие мнения? — все молчали.

— Отлично. Теперь заверим каждый экземпляр. Мириам, неси печать. Погоди, позови Брэдли, пусть тоже распишется, да налей ему чего-нибудь. Дюк, скажи администратору, что мы освобождаем номер, и вызови автобус. Мы покидаем этот Содом, как Лот, не оглядываясь! Свен, капитан, Вонючка! Поехали с нами! У нас сад, бассейн, домашняя кухня, тишина и спокойствие!

Капитан и Нельсон, обремененные семейными обязанностями, отказались, Махмуд принял приглашение. Подписание документов растянулось надолго: Майк священнодействовал, с восторгом вырисовывая каждую буковку своего имени. Уже были собраны вещи, администратор прислал счет, а Майк все писал.

Харшоу ознакомился со счетом (набежала кругленькая сумма), написал на нем: «Принято к оплате. От имени В. М. Смита — Дж. Харшоу» и вручил Брэдли.

— Пусть ваш шеф займется…

— Сэр! — возмутился Брэдли.

— Спросите вашего церемониймейстера, он подтвердит, что платит ваша сторона.

Брэдли принял счет.

— Хорошо, — медленно проговорил он, — я отдам это Ларю.

— Спасибо, мистер Брэдли. Спасибо вам за все.