Пришелец в земле чужой

Глава 34

Фостер оторвался от кипевшей работы.

— Юниор!

— Да, сэр!

— Ты интересовался одним молодым человеком… Можешь им заняться: марсиане сняли с него наблюдение.

Дигби удивился.

— Простите. Разве есть молодой человек, по отношению к которому у меня какие-то обязанности?

Фостер улыбнулся ангельской улыбкой. Чудеса ни к чему, само псевдо-понятие «чудо» содержит в себе противоречие. Но эти молодые должны до всего доходить сами.

— Ладно, это пустячное мученичество. Сам за ним прослежу.

— Чем же заняться, сэр?

— Называй меня просто Фос. Церемонии хороши на линии, а здесь, в штабе, они не нужны. И следи, чтобы я не называл тебя юниором: ты справился с испытательным заданием отлично. Какое имя ты хочешь взять для дальнейшей работы?

— Разве у меня есть другое имя? — удивленно заморгал он.

— Тысячи. Что выбираешь?

— Не знаю…

— Хочешь называться «Дигби»?

— Да. Очень красивое имя. Спасибо.

— Не благодари: ты его заслужил, — Архангел Фостер вернулся к работе, не забыв о только что взятом на себя деле. Он подумал, как бы пронести чашу сию мимо малышки Патриции, — но упрекнул себя за такую непрофессиональную, почти человеческую мысль. Милосердие не пристало ангелу, ангельское сострадание не оставило ему места.

Старшие Братья на Марсе пришли к единому мнению относительно их основной эстетической проблемы, после чего переключились на другие. В это время, не спеша и почти небрежно, они изучили информацию, собранную на Земле чужим для них птенцом и оставили его в покое, так как для осуществления их дальнейших целей он был больше не нужен.

Они взяли в расчет полученные данные и, с намерением проверить уже принятое ими решение, начали анализировать эстетическую сторону возможного уничтожения Земли. Но до того как решение будет принято окончательно, должно было пройти еще немного времени.

На Японию обрушилось цунами, ставшее результатом сейсмического процесса, происходившего в 280 километрах от острова Хонсю. Волна унесла 13 000 человеческих жизней, а одного младенца мужского пола забросила на статую Будды, где его нашли ламы. После бедствия, не принесшего ему ничего, кроме пожизненной икоты, младенец прожил девяносто семь земных лет.

Синтия Дачесс с помпой постриглась в монахини и через три дня тихо скончалась. Экс-Генеральный Секретарь Дуглас перенес инсульт, в результате которого потерял способность двигать левой рукой. На его способности управлять вверенным ему имуществом, болезнь не отразилась. На Плутоне совершил посадку исследовательский корабль «Мэри Джейн Смит». Во Фрэзере, штат Колорадо, был зарегистрирован самый холодный февраль за всю историю.

Епископ Окстонг выступил в соборе Нью Гранд Авеню Темпл с проповедью на тему «Ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут знамения и чудеса великие, чтобы прельстить, если возможно, и избранных» (от Матфея, XXIV: 29). Он дал понять, что сия диатриба не относится к мормонам, христианской науке и фостеритам, а имеет в виду выскочек-еретиков, отвращающих истинно верующих от веры их отцов.

В одном из курортных городов той же страны трое обратились в суд с жалобой на пастора, предававшегося публичному разврату. Пастора и его пособников обвиняли также в растлении малолетних и в аморальном поведении в семье. Прокурор не хотел рассматривать жалобу: у него накопилось их более десятка, а жалобщики не являлись для подтверждения. Но последние жалобщики оказались настойчивыми и обещали явиться, чтобы прижать антихриста, которым уже недоволен сам Верховный Епископ Шорт.

Прокурору не было дела до антихристов, но он вспомнил, что близятся выборы.

— Поймите, без поддержки я ничего не смогу сделать.

— О, за поддержкой дело не станет.

Доктор Джубал Харшоу не был осведомлен об этом происшествии, но ему было известно много аналогичных, и он тревожился. Он вновь позволил себе слабость следить за новостями. Пока что Харшоу просматривал газеты, отыскивая в заголовках слова: «Человек с Марса», «Бен Кэкстон», но уже не раз ему хотелось позвать Ларри и попросить его включить стереовизор.

Неужели трудно черкнуть пару строк, чтобы старик не волновался?

— Ближняя!

Вошла Энн, но Харшоу все смотрел на пустой бассейн, в который падал снег.

— Энн, арендуй для нас какой-нибудь тропический атол, да дай объявление о продаже этого дома.

— Слушаюсь, босс!

— Только постарайся оформить аренду раньше, чем сюда въедут индейцы: я не люблю жить в отеле. Когда я в последний раз выписывал вам зарплату?

— Полтора месяца назад.

— Пусть это будет вам уроком. Начали! «Предсмертная песня».

— Конец. Подпиши: Луиза М. Элкотт и отправь в журнал «Вместе».

— Мне казалось, вы собирались диктовать платежную ведомость.

— Творческая работа — самая неблагодарная: ее по достоинству оценивают только после смерти автора, когда ему уже нельзя заплатить. Положи это в архив, пусть войдет в мое литературное наследие. Что такое писательство — дерьмо! Постоянные потачки человеческим слабостям.

— Бедный Джубал: пока сам себя не пожалеет, никто не пожалеет!

— Опять сарказм. А работа стоит.

— Никакого сарказма. А работа стоит не по моей вине.

— Прошу прощения. Составляем платежную ведомость. Название: «Прощальная».

— Джубал, — встревожилась Энн, — у вас расстройство желудка?

— Причем всегда.

— Это тоже в архив?

— Нет, в «Нью-Йоркер».

— Не примут.

— Примут, еще как! Они любят чернуху.

— Здесь не выдержан размер.

— Иначе нельзя. Нужно дать редактору что-то поправить, иначе он обидится. А исправив пару ошибок, он сроднится с произведением и примет его. Я учился жульничать, когда тебя еще на свете не было, а ты лезешь меня воспитывать. Я ведь не учу тебя нянчить Аби. Кстати, ее пора кормить. Ты освобождаешься от обязанностей ближней. Ближняя! Доркас!

— Аби подождет. Доркас нездорова. Утренняя слабость.

— Чепуха. Я определяю беременность за две недели до начала — у Доркас ничего нет.

— Но ей хочется! Ей завидно, что она отстает. Пусть еще потешится надеждой.

— Бог с ней, не буду ее трогать. А почему бы тебе не принести свою малышку сюда?

— Потому что вы говорите гадости…

— Растлеваю душу младенца?

— Нет, конечно, Аби еще маленькая и ничего не поймет, но вы станете с ней играть, и я потеряю всякую надежду добиться от вас платежной ведомости.

— А как еще скрасить однообразное существование?

— Джубал, мне приятно слышать, что вам нравится моя дочка, она и мне нравится, но в последнее время вы забросили дела и либо играете с ней, либо хандрите. Если вы регулярно не пишете рассказов, у вас начинается духовный запор. Дошло до того, что мы с Доркас и Ларри сидим и ждем, когда же вы позовете. Вы кричите «Ближняя», мы с облегчением вздыхаем, но тревога всякий раз оказывается ложной.

— Пока что у нас есть деньги, чтобы платить по счетам, а волноваться не о чем.

— Почему же вы волнуетесь?

Джубал задумался. Сказать ей? Она уже не сомневается в том, кто отец Абигайль: это явственно из ее имени. Энн колебалась между Абигайль и Зинобией и в конце концов наградила девочку обоими именами. Энн не объяснила, что означают имена, наверное, думала, что никто не догадается.

— Вы никого не обманете, Джубал. Мы все уверены, что Майк в силах за себя постоять, а вы сходите с ума.

— Я схожу с ума?!

— Ларри поставил у себя в комнате стереовизор, и мы регулярно смотрим новости. Не потому, что беспокоимся, а потому, что беспокоитесь вы. Если будут передавать что-нибудь о Майке, мы узнаем об этом раньше, чем вы прочитаете в газетах, поэтому бросьте их читать.

— Откуда ты знаешь, что я что-то читаю?

— Мы иногда выносим мусор, а читать, слава Богу, умеем.

— Ах, да! Проклятый мусоропровод не работает, с тех пор как ушел Дюк. И все остальное тоже испортилось к чертям.

— Надо сказать Майку, он пришлет Дюка.

— Я этого сделать не могу, — его задевало, что она говорила дело.

В душе у Харшоу зародилось подозрение.

— Энн, почему ты до сих пор здесь живешь? Уж не Майк ли тебе велел?

— Я здесь живу, потому что мне так хочется, — ответила она не задумываясь.

— Это мало что объясняет.

— Джубал, иногда мне хочется, чтобы вы были ребенком и вас можно было отшлепать. Вы дадите мне договорить?

— Говори, говори.

Может, и Ларри и Доркас сидят здесь тоже по приказу Майка? Может, и Мириам не вышла бы за Вонючку и не уехала с ним в Бейрут, если бы Майк не одобрил? Имя Фатима Мишель должно означать признание ею новой веры и одновременно комплимент ближнему другу мужа… А может, оно имеет тот же смысл, что имена крошки Аби? Неужели Вонючка не знает, что он рогоносец? Или гордится этим, как Иосиф? Махмуд должен бы знать все секреты своей гурии, как брат по воде…

— Вы слушаете?

— Прости, задумался, — а, собственно, какое мне дело до имен, которые матери дают детям? Так недолго удариться в магические числа и астрологию, а потом в спиритизм, а там и до синильного психоза недалеко. Только не сойти с ума, чтобы не забыть дорогу к шкафчику, на одном из ящиков которого написано «Лета»…

— В газетах нет необходимости, мы следим за событиями, а Бен поклялся на воде сразу сообщить нам все новости. Майк неуязвим. Если бы вы, босс, побывали в Гнезде, сами увидели бы.

— Меня не приглашали.

— Босс, Гнездо принадлежит мне и вам в той же степени, в какой оно принадлежит Майку. Майк там первый среди равных, как вы здесь. Можно ведь сказать, что этот дом принадлежит Аби?

— Да, после моей смерти право собственности переходит к ней, — Джубал переписал завещание после того, как Майк позаботился о своих братьях по воде.

Не будучи уверен в «водном» статусе птенца (хотя Аби почти всегда была мокрая) Джубал завещал свое имущество Аби и ее потомкам.

— Я не хотел тебе говорить, но вот вырвалось.

— Я так растрогана, что сейчас заплачу. Даже забыла, что говорила. Вот: Майк не зовет вас, потому что не хочет торопить. Он знает, что должно пройти ожидание. И вы это знаете.

— Ты права.

— Сегодня у вас особенно плохое настроение, наверное, потому, что Майка опять арестовали. Но это случалось уже не раз…

— Арестовали? Я не знал! Проклятье!

— Джубал, ничего страшного не случилось. Майк не раз сидел: когда работал в цирке, когда служил и после, когда стал проповедником. Он никогда не сопротивлялся при аресте, обвинить его не в чем, и его вскоре выпускают.

— В чем его обвинили?

— Как всегда: в публичном разврате, растлении малолетних, вымогательстве, пособничестве в уклонении от школьных занятий.

— А это откуда взялось?

— У них была приходская школа, ее запретили, а ребятишки не вернулись в обычную школу. То немногое, в чем они виноваты, недоказуемо. Если бы вы видели Гнездо, босс, знали бы, что ни одна ищейка там ничего ни вынюхает. Поэтому успокойтесь. Будет газетная шумиха, потом обвинения снимут, и все пойдет своим чередом, только последователей у Майка прибавится.

— Хм… Не сам ли Майк организует преследования?

— Мне это не приходило в голову, Джубал, — удивилась Энн. — Майк никогда не обманывает.

— Здесь нет обмана. Он мог распустить о себе слухи, верные, но недоказуемые.

— Вы думаете, он на это способен?

— Не знаю. Знаю только, что строгая дозировка правды — это самая изощренная ложь. Если будет процесс, он будет не первым на Земле процессом, преследующим скрытые цели. Ладно, забудем об этом до тех пор, пока Майк в силах справиться с обстоятельствами. Ты согласна быть Ближней?

— Если вы обещаете не щекотать Аби под подбородком и не говорить «Идет коза рогатая» и прочих неделовых слов, я принесу ее сюда и буду Ближней. Если нет — я подниму Доркас.

— Неси сюда Аби. Я сделаю над собой усилие и постараюсь произносить исключительно деловые слова. У меня родился оригинальнейший сюжет: парень встречает девушку и…

— Великолепный сюжет, босс! Как это до него раньше никто не додумался? Секундочку, — она выбежала.

Джубал проявил сдержанность, позволив себе лишь минутку некоммерческой деятельности, направленной на то, чтобы вызвать ангельскую улыбку Абигайль.

— Название, — начал он, — «Девочки и мальчики». Начи… Что такое?

— Босс, — в кабинет вбежал Ларри.

— Выйди и закрой дверь!

— Босс, Гнездо сожгли!

Все бросились в комнату Ларри; Джубал отставал от Ларри на полкорпуса, Энн — с ребенком — бежала последней. На шум вышла Доркас и заторопилась следом.

— …вчера в полночь. Вы видите то, что осталось от главного входа в культовое сооружение после взрыва. Вы слушали выпуск новостей компании Нью Уорлд Нетворкс. Оставайтесь на нашей волне, будем держать вас в курсе событий. А сейчас слово спонсору, — на экране появилась миловидная женщина.

— Ларри, пока идет реклама, выключи ящик и перетащи его в кабинет. Энн, нет, Доркас, звони Бену.

— В Гнезде нет телефона, Бену нельзя позвонить, — сказала Энн.

— Надо смотаться туда, нет, там никого нет. Вызвать сюда шерифа. Нет, прокурора. По последним сведениям. Майк в тюрьме?

— Да.

— Остальные, пожалуй, тоже.

— Наверное. Доркас, возьми Аби, я позвоню.

Когда они вернулись в кабинет, телефон сигналил вовсю. Вызов был секретный. Джубал ответил. Звонил Кэкстон.

— Привет, Джубал!

— Бен, на каком вы свете?

— Я вижу, вы в курсе дела. Не волнуйтесь. Ситуация контролируется.

— На пожаре никто не пострадал?

— Нет. Майк просил передать…

— Я видел руины…

— Джубал, пожалуйста, не перебивай. Мне еще многим нужно позвонить. Ты единственный, кого надо успокоить. Майк сказал позвонить тебе первому.

— Простите, сэр.

— Все живы, никого даже не обожгло. Сгорело имущества миллиона на два. Дом был переполнен мыслями и событиями, Майк собирался оттуда уходить. Да, там была мощная противопожарная защита, но против бензина с динамитом ничего не попишешь.

— Вы еще и поджигатели?

— Джубал, я тебя прошу. Нас восьмерых арестовали, но Майк добился, чтобы нас выпустили под залог, а сам остался.

— Я сейчас же к нему поеду.

— Успокойся! Конечно, если хочешь, езжай, но это не обязательно. Таково мнение Майка и мое тоже. Так вот, после того, как нас арестовали, все службы были отменены, и когда начался пожар, в Храме никого, кроме нас, не было. Мы проводили церемонию разделения воды в честь Майка и вдруг услышали взрыв. Пришлось перенести церемонию в убежище.

— А потом вы ушли?

— Нет. Мы погибли.

— Что?

— Нас считают погибшими или пропавшими без вести. После того, как начался пожар, из здания никто не выходил… известным человечеству способом.

— У вас был подземный ход?

— Джубал, Майк совершил очередное чудо. Мне не хотелось бы обсуждать его по телефону.

— Ты говорил, что он в тюрьме?

— И он до сих пор там.

— Но…

— Все. До свидания. Энн, Доркас, Ларри, ты, Джубал, и малышка, у нас общая вода. Ты есть Бог, — изображение пропало.

Джубал испугался.

— Так я и знал! Вот что получается, когда дети затевают игры в религию. Доркас, вызови такси. Энн, нет, покорми сначала ребенка. Ларри, собери чемодан. Я заберу все наличные деньги, Ларри завтра придется идти в банк.

— Босс, — запротестовал Ларри, — мы все поедем.

— Конечно, поедем, — подхватила Энн.

— Энн, остынь. Доркас, закрой рот. Наступает время, когда женщины лишаются права голоса. Там идет война и может случиться все, что угодно. Ларри, ты останешься здесь и будешь защищать женщин и девочку. В банк не ходи: деньги вам не понадобятся, если вы остаетесь дома. Будьте начеку: наш дом был связан со сгоревшей церковью, могут напасть и на него. Ларри, пропусти по забору ток, ночью освещай двор и не стесняйся стрелять. Наверное, вам стоит перебраться в подвал. По крайней мере, перенесите туда Абину кроватку. Так, брысь отсюда! Мне нужно переодеться.

Через полчаса Ларри позвал:

— Босс, такси прибыло.

— Иду, — Джубал оглянулся на Упавшую Кариатиду. Глаза его наполнились слезами. — Ты старалась, девочка, я понимаю. Но камень попался слишком тяжелый.

Он сжал руку, повернулся и вышел.

Глава 35

Джубал не зря не доверял технике: такси сломалось и полетело на ближайшую базу. Харшоу очутился в Нью-Йорке, еще дальше от цели, чем раньше. Он обнаружил, что общественным транспортом доберется до места назначения быстрее, и стал ждать ближайшего рейса у стереовизора.

Верховный Епископ Шорт объявил священную войну антихристу, то есть Майку, потом показали разоренное Гнездо. Джубал не мог понять, как кто-то мог выйти оттуда живым. Обозреватель Огастес Гривс взволнованным голосом сказал, что междоусобная ссора всегда вспыхивает по вине одного из соседей, и сейчас, как это ни прискорбно, виноват так называемый Человек с Марса.

Наконец Харшоу приехал. Он сразу же вспотел в зимней одежде. Пальмы напоминали общипанные плюмажи, море было как огромная лужа, в которой плавали апельсиновые шкурки и человеческие экскременты.

Подошел человек в форменной фуражке.

— Такси, сэр?

— Да, пожалуйста, — нужно остановиться в отеле, созвать прессу и дать интервью; тогда в газетах появится его адрес.

— Сюда, сэр, — таксист указал на старенькую машину.

Укладывая чемодан Харшоу, он сказал:

— У нас общая вода.

— А? Глубокой воды.

— Ты есть Бог, — пилот закрыл дверь и сел в свой отсек.

Машина приземлилась на крыше одного из прибрежных отелей посреди маленькой частной площадки, рассчитанной на четыре машины. Общая площадка располагалась на крыше соседнего корпуса. Пилот отправил пустое такси на вокзал, взял чемодан Харшоу и стал показывать Джубалу дорогу.

— Вы не прошли бы через холл: там полно кобр. А если нужно будет выйти, попросите, чтобы вас проводили. Найдите меня — я Тим, или кого-нибудь другого.

— Я Джубал Харшоу.

— Я знаю, брат Джубал. Сюда. Осторожно.

Они вошли в роскошный просторный номер. Тим отнес чемодан в одну из спален с отдельной ванной и сказал:

— Это твоя.

На столе стоял графин с водой, стаканы, кубики льда и бутылка бренди. Харшоу наскоро приготовил себе коктейль, отхлебнул и стал раздеваться.

Вошла женщина лет тридцати с подносом сэндвичей. На ней был не купальник, не сарафан, не другой какой-нибудь курортный наряд, и Джубал решил, что это горничная в рабочей форме. Она поставила поднос на стол, улыбнулась и сказала:

— Пей, брат, и никогда не испытывай жажды.

Она заглянула в ванную, открыла воду, вернулась в комнату.

— Тебе что-нибудь нужно, брат Джубал?

— Мне нужно? Да нет, ничего, все есть. Бен Кэкстон здесь?

— Да. Он сказал, чтобы мы сначала дали тебе возможность принять ванну и отдохнуть с дороги. Если что-то понадобится, ты только скажи. Кому угодно. Или позови меня. Я Пэтти.

— Биография Архангела Фостера?

Она улыбнулась и стала еще моложе.

— Да.

— Можно на нее взглянуть? Я интересуюсь религиозным искусством.

— Сейчас? Я думаю, тебе лучше сначала принять ванну. Помощь не нужна?

Джубал вспомнил, что его знакомая, носившая татуировку, не раз делала ему подобные предложения. Однако сейчас ему хотелось только смыть с себя грязь и переодеться.

— Нет, Пэтти, спасибо. Но я обязательно посмотрю твои картины, когда тебе это будет удобно.

— О, в любое время! Мы никуда не спешим, — она ушла, двигаясь быстро, но неторопливо.

Джубал не стал долго нежиться в ванне. Он принялся разбирать уложенный Ларри чемодан. Бестолковый Ларри! Из легкой одежды Харшоу нашел лишь шорты, сандалии и яркую рубашку. Он оделся и стал похож на страуса эму с тонкими волосатыми ногами. Правда, на такие мелочи Джубал не обращал внимания уже несколько десятков лет. Сойдет, если в суде не запрещается сидеть в таком виде. Интересно, здешняя коллегия адвокатов общается с пенсильванской?

Харшоу вошел в гостиную, обставленную по-отельному безлико. Несколько человек сидели у огромного стереовизора. Один обернулся, сказал:

— Привет, Джубал, — и пошел навстречу Харшоу.

— Привет Бен! Как дела? Майк еще в тюрьме?

— Нет, он вышел вскоре после того, как я тебе звонил.

— Срок слушания уже назначен?

— Ты не понял, Джубал, — улыбнулся Бен. — Майк не был освобожден, он бежал.

— Какая глупость, — Джубал поморщился. — Это только усложнит дело.

— Джубал, я сказал: не волнуйся. Все считают, что мы погибли, Майк бежал. Страсти скоро улягутся, и мы обоснуемся в другом городе.

— Его выдадут здешним властям.

— Не бойся, не выдадут.

— Ладно, где он? Я должен поговорить с ним.

— Здесь, в одной из комнат, но он ушел в размышления. Он просил передать тебе, чтобы ты ничего не предпринимал. Если очень хочешь, Джилл его вызовет. Но я не советую. Куда спешить?

Джубалу ужасно хотелось поговорить с Майком и отругать его за то, что заварил такую кашу, но он знал, что вызывать Майка из транса — все равно, что помешать ему самому диктовать рассказ, и даже хуже. Майк сам выйдет из транса, когда вникнет в происходящее полностью или поймет, что не может вникнуть и нужно продолжать наблюдение.

— Хорошо, я подожду. Как только он очнется, зови меня.

— Будет сделано. Садись отдыхай, — Бен подтолкнул его к стереовизору.

Энн оторвала взгляд от экрана и сказала:

— Здравствуйте, босс. Садитесь, — она подвинулась.

Харшоу сел рядом.

— Позволь полюбопытствовать, какой черт тебя сюда принес?

— Тот же, который вас. Джубал, пожалуйста, не командуйте. Мы имеем такое же право находиться здесь, как и вы. Вы уезжали в таком настроении, что было понятно: спорить с вами бесполезно. Послушайте лучше, что о нас говорят. Шериф только что объявил, что выгонит из города всех шлюх, — она улыбнулась. — Меня еще ни разу не выгоняли. Интересно, меня понесут на шесте или заставят идти пешком?

— Я думаю, на этот счет протокола не существует. Вы все здесь?

— Да, босс, не сердитесь. Мы оставили дом на Мак-Клинтоков, еще в прошлом году с ними договорились. Они знают, как работает печь и где все выключатели.

— Мне начинает казаться, что я в этом доме не больше, чем постоялец.

— Вы сами сняли с себя все обязанности. Кстати, с вами, наверное, что-то случилось в дороге: мы приехали раньше.

— Случилось. До конца жизни я не выйду за порог своего дома, отправлю на свалку телефон и разобью молотком стереовизор, дайте только вернуться.

— Ваше право, босс.

— Я серьезно говорю! — он взглянул в стереовизор. — Когда кончится эта реклама? И где моя водяная внучка? Я надеюсь, вы не оставили ее на попечение идиотов Мак-Клинтоков?

— Нет, конечно. Она здесь. Ей даже нашли няню.

— Я хочу ее видеть.

— Пэтти вас проводит, а я на нее уже смотреть не могу: она меня в дороге извела. Пэтти, дорогая, Джубал хочет видеть Аби.

— Пойдем, Джубал, — сказала дама в татуировке. — Малыши живут у меня, за ними присматривает моя девочка.

Девочка оказалась огромным боа-констриктором. Она лежала на кровати, свернутая так, что ее тело образовывало два гнезда, в которых лежали младенцы.

Пресмыкающаяся нянька вопросительно подняла голову навстречу вошедшим. Пэтти погладила ее и сказала:

— Все в порядке, дорогая. Папа Джубал хочет поиграть с Аби. Ты поговори с ней, дай ей в тебя вникнуть, и в следующий раз она тебя узнает.

Джубал поворковал со своей любимицей и стал знакомиться со змеей. Такой красивой особи он еще не встречал. В неволе боа-констрикторы никогда не достигают таких размеров. Классически четкие поперечные полосы, яркий хвост. Джубал позавидовал Пэтти. Жаль, не будет времени подружиться с боа поближе.

Змея потерлась об его руку головой, как кошка. Пэтти взяла Аби на руки и обратилась к боа:

— Милочка, что же ты молчишь? Она мне сразу говорит, если что случилось, сама-то она с ними не справится, разве что затолкает обратно, если они полезут из гнезда. Но вот никак не вникнет, что мокрого ребенка нужно перепеленать. Не находит, как и Аби, в подмоченном состоянии ничего дурного.

— Знаю. Она инстинктивно разделяет наши убеждения. А кто вторая?

— Фатима Мишель. Я думала, ты знаешь.

— И они здесь? Я считал, что они в Бейруте.

— Они приехали. Марьям говорила, откуда, да я не запомнила. Всю жизнь живу в Америке, и заграничные названия мне ничего не говорят. Я вникаю, что все места хороши и люди тоже. Хочешь подержать Абигайль, пока я разберусь с Фатимой?

Джубал взял Аби на руки и сказал ей, что она самая красивая девочка на свете, потом то же самое сказал Фатиме. Он говорил искренне, и обе девочки ему поверили. За свою долгую жизнь Харшоу говорил эти слова бессчетное количество раз, и каждый раз искренне, и каждый раз ему верили.

Уходя, он сказал то же самое боа-констриктору.

В коридоре они встретили мать Фатимы.

— Босс, милый! — она поцеловала Харшоу и похлопала по животу. — Я вижу, вас голодом не морили.

— Пожаловаться не могу. Видел твою дочурку, Мириам: не ребенок, а ангел.

— Хорошенькая, правда? Продадим ее в Рио.

— Разве в Йемене спрос не больше?

— Вонючка говорит, что нет, — Мириам положила ладонь Харшоу себе на живот. — Слышишь? Мы с Вонючкой сделали мальчика — с девчонкой некогда было возиться.

— Марьям, — наставительно сказала Патриция, — так нельзя говорить.

— Прости, Пэтти. О твоем ребенке я так не буду говорить. Тетушка Пэтти у нас благородная леди, а я нет.

— Точно: ты хулиганка. Если будешь продавать Фатиму, я куплю ее за двойную цену.

— Все предложения тетушке Пэтти: я ничего не решаю, меня иногда пускают посмотреть.

— Я бы на твоем месте ее не продавал, вдруг самой пригодится. Ну-ка, дай взглянуть тебе в глаза… похоже.

— Не похоже, а точно. И Майк говорит, что у нас мальчик.

— Откуда он знает? Я еще не уверен, что ты беременна.

— Она беременна, Джубал, — вступилась Патриция.

— Вы все такой же скептик, босс, — благодушно сказала Мириам. — Мы еще сами не подозревали, что сделали мальчика, а Майк вник и позвонил. Вонючка сказал в своем университете, что берет отпуск. И вот мы здесь.

— Чем занимаетесь?

— Работаем, как лошади. С моим мужем дурака не поваляешь, как с вами: он просто рабовладелец.

— Что же вы делаете?

— Пишем словарь марсианского языка, — сказала Патриция.

— Марсианско-английский? Это нелегко.

— Что вы, — Мириам почти испугалась. — Это просто невозможно! Мы составляем толковый марсианско-марсианский словарь. Такого словаря не существует: марсианам он не нужен. Я выполняю черную работу: печатаю. Майк с Вонючкой — в основном Вонючка — разработали алфавит из восьмидесяти одной буквы. Мы переделали Ай-би-эмовскую клавиатуру, заняли оба регистра. Босс, я уже не гожусь вам в секретари, разучилась печатать по-английски. Но я вас все равно люблю. Если вы позовете Ближнюю, надеюсь чем-то еще пригодиться. Я по-прежнему хорошо готовлю, и, говорят, у меня есть и другие таланты…

— Я буду диктовать по-марсиански.

— А что, у вас получится. Возьмете пару уроков у Майка — и вперед. Правда, Пэтти?

— Верно, брат мой, — подтвердила Патриция.

В гостиной к ним подошел Кэкстон и отвел Харшоу в сторону.

— Вы, видимо, занимаете большую часть этажа?

— Да, весь этаж, включая холл, где ходить небезопасно. Тебя предупредили?

— Конечно.

— Пока нам больше не нужно, но, возможно, скоро станет тесно: народу прибавляется.

— Бен, вы слишком явно скрываетесь. Вас выдаст прислуга отеля.

— Она сюда не заходит. Отель — наша собственность.

— Тем хуже.

— Пока мистер Дуглас не получает зарплату у шефа местной полиции, нам ничего не грозит. Майк владеет отелем через целую цепочку подставных лиц. Дуглас в его дела особенно не суется, а когда я передал колонку Осу Килгаллену, он даже ко мне подобрел. Владельцем числится один из наших людей. Он снял этаж на сезон. Управляющий ничего не спрашивает, ему дорога работа. Так что вполне тихое место. А Майк скоро решит, куда нам направляться.

— Похоже, Майк предвидел такой поворот событий.

— Несомненно. Две недели назад он распустил гнездо с птенцами. Разослал семьи с детьми в другие города, где намеревается основать новые гнезда. Оставил только Марьям, потому что она ему нужна. Когда пришли по наши души, нас было не более десятка.

— Но вы чудом остались в живых и потеряли все имущество.

— Самое важное мы сохранили. Материалы для словаря целы. Майк еще захватил кое-какие тряпки и деньги.

— Как ему это удалось? Мне казалось, он сидел в тюрьме?

— Тело сидело, вернее, лежало в трансе, а дух был с нами.

— Не вникаю.

— Это невозможно объяснить: нужно видеть самому. Майк вселился в тело Джилл, хотя мы все были вместе. Когда произошел взрыв, Майк перенес нас сюда, потом вернулся и подобрал кое-какие вещи.

Джубал нахмурился. Кэкстон с досадой спросил:

— Ты не знаешь, что такое телепортация? Что тебя смущает? Не ты ли открывала глаза мне на чудо? Но это не чудо, как не чудо радио, или телефон, или компьютер.

— Ты вникаешь, как работает компьютер?

— Нет, конечно.

— Я тоже. Но я бы вник, если бы изучил электронику. Это сложно, но ничего сверхъестественного здесь нет.

— В телепортации нет ничего, ни сверхъестественного, ни сложного. Сложно только ей обучиться.

— Бен, ты умеешь телепортировать вещи?

— Меня этому в детском саду не учили. Меня взяли в Гнездо из уважения: я ведь первозванный. А по квалификации на уровне Четвертого Круга. Едва могу контролировать собственное тело. Только Пэтти практикует телепортацию, и то я не уверен, что она делает это без помощи Майка. Майк говорит, что она может обойтись без него, но Пэтти излишне скромна и не может освободиться от зависимости. Знаешь, Джубал, я недавно вник: нам не нужен именно Майк. Ты мог бы быть Человеком с Марса. Или я. Майк — как человек, первым научившийся разжигать огонь. Когда он показал остальным, как это делается, каждый, у кого хватало ума не обжечься, стал пользоваться огнем. Ты понимаешь меня?

— Да, вникаю.

— Майк — наш Прометей, не больше. Он постоянно это подчеркивает и твердит всем вокруг: «Ты есть Бог». Всякое мыслящее существо — Бог. А Майк — человек. Он во многом выше остальных, безусловно; мелкий человечишко, обучившись марсианским искусствам, объявил бы себя богом всем богам. Майк выше этого искушения: Прометей и только.

Джубал проговорил:

— Прометей дорого заплатил за то, что принес людям огонь.

— Майк тоже дорого платит. Он работает по двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, пытаясь научить нас играть с огнем и не обжигаться. Джилл и Пэтти, как могут, стараются его разгрузить, дать ему отдохнуть хотя бы одну ночь в неделю, — Бен улыбнулся. — Но Майка нельзя остановить. В этом городе полно игорных заведений, чуть ли не подпольных, потому что законы в этом отношении здесь суровы. Майк стал проводить свободную ночь в игорных домах, непременно выигрывая. Его пытались обжулить, побить, убить — в результате он приобрел репутацию самого везучего человека в городе, и люди стали толпами валить в Храм. Его пытались не пускать в заведения — и раскаялись. Рулетки не крутились, кости не катились… В конце концов они смирились и вежливо приглашали Майка заходить еще. Вышло так, что не только фостериты нас не любят. Городская мафия с ними заодно. Я думаю, что поджог — ее рук дело. Фостериты не сработали бы так профессионально.

Тем временем в комнату входили люди, подходили друг к другу, здоровались, беседовали. Джубал заметил, что все настроены одинаково: все спокойны, расслаблены, но в то же время подтянуты и напряжены. Никто ничем не озабочен, никто не торопится, но все действия целенаправлены и целесообразны. Джубалу показалось, что их движения до мелочей продуманы квалифицированным хореографом.

Это напряжение, спокойное, здоровое и непрерывно нарастающее, вдруг что-то напомнило Харшоу. Хирургическая операция, которую проводит мастер? Нет, не то… Вот оно: запуск космической ракеты. В молодости Харшоу доводилось наблюдать космодром в последние минуты перед стартом — те же приглушенные голоса, внешне разобщенная, но тем не менее хорошо скоординированная деятельность, то же ожидание, чреватое событием. Эти люди ждут, пока исполнится ожидание. Но что дальше? Отчего они так счастливы? Все, что они с таким трудом создавали, уничтожено, а они радуются, как дети перед Рождеством.

Харшоу заметил, что нагота, так покоробившая Бена во время его первого визита в Гнезде, здесь не практикуется, хотя обстановка достаточно интимная. И когда появился обнаженный человек, Джубал не сразу обратил на него внимание: он проникся семейной атмосферой, в которой безразлично, кто одет, а кто раздет. Поначалу Харшоу обратил внимание даже не на голое тело, а на густую черную гриву. Ее обладательница с кем-то поговорила, послала Бену воздушный поцелуй, одарила Харшоу взглядом царицы и вышла. Только тогда Джубал понял, что она была одета лишь в свое королевское величие… и что она далеко не оригинальна в выборе наряда.

Бен проследил его взгляд.

— Это Рут. Они с мужем были в Новом Свете, готовили почву для нового Гнезда. Хорошо, что они вернулись. Теперь вся семья в сборе.

— Какая шевелюра! Жаль, что она так быстро ушла.

— Что же ты ее не задержал? Она заглянула специально, чтобы посмотреть на тебя. Ты не заметил, что тебя особенно не беспокоят?

— В самом деле, — Харшоу отдал себе отчет, что его принимают радушно, но скорее с кошачьей вежливостью, чем с собачьим дружелюбием.

— Все ужасно рады, что ты приехал, но все тебя боятся.

— Боятся?

— Я тебе это еще в прошлом году говорил. Майк сделал из тебя живую легенду. Он сказал, что ты единственный человек, способный «вникнуть полностью» в Истину, не зная марсианского. Все думают, что ты читаешь мысли не хуже Майка.

— Какая ерунда! Надеюсь, ты их разубедил?

— Вправе ли я развеивать легенду? И в силах ли? Все думают, что ты на завтрак ешь младенцев, а когда рычишь, земля дрожит. Любой из них был бы в восторге, если бы ты заговорил с ним. Навязываться же они не решаются. Знают, что даже Майк встает по стойке смирно, когда ты говоришь.

Джубал заклеймил столь позорное заблуждение коротким словом.

— Безусловно, — согласился Бен. — Но Майк тоже человек, а человеку свойственно заблуждаться. Тебе придется смириться с чином святого.

— Ага, старая знакомая! Джилл! Джилл, иди сюда, дорогая.

— Меня зовут Дон, — женщина нерешительно приблизилась, — но все равно спасибо.

Она подошла еще ближе, и Харшоу показалось, что она собирается его поцеловать. Но она опустилась на колено и поцеловала его руку.

— Мы приветствуем тебя, отец Джубал, и рады разделить с тобой воду.

Харшоу отдернул руку.

— Ради Бога, деточка, встань с колен и сядь рядом со мной.

— Хорошо, отец.

— Называй меня просто Джубал и скажи всем, что я не хочу, чтобы со мной обращались, как с прокаженным. Хотелось бы думать, что я попал в лоно своей семьи.

— Так и есть… Джубал.

— Значит, называйте меня по имени и считайте братом: ни больше, ни меньше. Первый же, кто обратится ко мне почтительно, останется после уроков без обеда. Вникла?

— Поняла, Джубал, — согласилась она, — я уже всем сказала.

— Дон, очевидно, сообщила Пэтти, — пояснил Бен, — а Пэтти передаст другим, тем, кому можно передать мысли, а они расскажут двоечникам, вроде меня, словами.

— Почти угадал, — подтвердила Дон, — только я говорила с Джилл, а не с Пэтти: Пэтти вышла куда-то по поручению Майка. Джубал, ты смотрел стерео? Интересные новости передавали.

— Не смотрел.

— Ты имеешь в виду побег из тюрьмы, Дон?

— Да, Бен.

— Джубал об этом не знает. Майк не просто разобрал свою камеру и ушел. Он разнес по дощечке все тюрьмы в округе и разоружил всю полицию. С одной стороны, для того, чтобы они недельку-другую поработали, а с другой, потому что он не любит, когда человека сажают под замок. Он считает это величайшим злом.

— Майк деликатный человек, — согласился Харшоу, — он никого не стал бы запирать.

Бен покачал головой.

— Майка можно обвинить в чем угодно, кроме деликатности, он может убить человека без тени сомнения. Но он крайний анархист и считает, что запирать человека нельзя. Его кредо: полная свобода и полная ответственность за свои поступки. Ты есть Бог.

— Где вы усмотрели противоречие, сэр? Иногда бывает действительно необходимо убить человека. А запереть его — совершить преступление против суверенитета его, а значит, и своей личности.

— Майк прав. Ты действительно вникаешь в жизнь по-марсиански. Я так не могу. Я только учусь. Ну, и что они делают, Дон?

— Носятся, как ошпаренные. Мэр попросил помощи у Президента и у Федерации — обещали оказать и не обманули. Прилетели машины с войсками. Солдаты выходят из машин и вдруг оказываются голыми, а машины исчезают.

— Теперь понятно, почему он так долго не возвращается. Ему нужно все внимание, чтобы уследить за таким множеством объектов. Если войска не перестанут прибывать, я боюсь, Майк навечно останется в трансе.

Дон с сомнением проговорила:

— Мне так не кажется, Бен. Я бы с таким количеством объектов действительно не справилась, а Майк справится и при этом еще сможет ехать на велосипеде вниз головой.

— Н-не знаю. Мне иногда становится страшно с вами, чудотворцами. Пойду посмотрю стерео. А ты развлеки папу Джубала, он любит маленьких девочек.

Кэкстон пошел прочь, за ним полетела пачка сигарет и вскочила в карман.

— Это Бен сделал или ты? — спросил Джубал.

— Бен. Он все время забывает сигареты, и они гоняются за ним по всему Гнезду.

— Ишь ты, а скромничал!

— Бен постигает истину гораздо быстрее, чем ему кажется. Он очень святой человек.

— Хм… Дон, ты не та ли Дон Ардент, которую я видел у фостеритов?

— О, ты не забыл? — у нее был такой вид, будто Джубал угостил ее конфетой.

— Конечно, нет. Но ты переменилась. Стала гораздо красивее.

— Действительно, стала. Ты даже принял меня за Джиллиан, которая, кстати, стала еще красивее.

— Где она? Я думал, она первая выбежит меня встречать.

— Она работает, — Дон помолчала. — Я позвала ее, она скоро придет, а я пойду ей на смену, если ты позволишь.

— Беги, девочка.

Не успела она выйти, как к Джубалу подсел доктор Махмуд.

— Как тебе не стыдно! — напустился на него Харшоу. — Не предупредил, что приезжаешь, и внучку мне представляла змея!

— Джубал, вы непростительно торопитесь!

— Сэр, когда человек… — тут кто-то, подойдя сзади, закрыл Харшоу ладонями глаза.

— Угадай, кто, — прозвучал голос.

— Вельзевул!

— Холодно.

— Леди Макбет.

— Теплее. Даю третью, последнюю попытку.

— Джиллиан, перестань шалить и сядь рядом со мной.

— Слушаюсь, отец.

— А отцом меня можно называть только дома, в Поконосе. Так вот, сэр, я остановился на том, что, когда человек доживает до моих лет, он неминуемо начинает торопиться. Для него каждый рассвет — подарок судьбы, ведь за ним может не последовать закат.

— Джубал, вы, кажется, думаете, что, если вы перестанете поставлять миру рассказы, Земля перестанет вращаться?

— Разумеется, сэр…

Подошла Мириам, втиснулась между мужем и Харшоу.

— Я мог умереть и больше не увидеть твоей гадкой физиономии, а также более приемлемого лица моей бывшей секретарши…

— Босс, вы напрашиваетесь на шлепок! — прошептала Мириам ему в ухо. — Я исключительно красива и имею этому божественное подтверждение.

— Более того, из-за вашего нежелания отправить мне открытку я мог бы не увидеть мою водяную внучку. В этом случае мой призрак преследовал бы вас всю жизнь.

— Вот и посмотрели бы на Мики, как она втирает себе в волосы тертую морковь. Отвратительное зрелище.

— Я говорил образно.

— А я буквально. Мики настоящий поросенок.

— Кстати, босс, — вмешалась Джилл, — почему вы считаете, что говорили образно?

— Потому что «призрак» — это понятие, которое я использую исключительно в качестве метафоры.

— Это реальность, — настаивала Джилл.

— Возможно, но я предпочитаю во плоти наслаждаться видом маленьких девочек.

— Джубал, вам еще не пора умирать, — сказал Махмуд. — Майк вник в вас и предсказал вам еще долгую жизнь.

— Я уже положил себе предел из трех цифр.

— А что это за цифры? — с невинным видом поинтересовалась Мириам. — Уж не Мафусаиловы ли годы?

— Бесстыдница!

— Мой муж говорит, что все женщины бесстыдницы, поэтому их не стоит слушать.

— Он правильно говорит. Как только мои часы покажут три цифры, я дематериализуюсь: по-марсиански или по-земному — как получится. Этого вы у меня не отнимете. Восхождение на небеса — величайшее событие в жизни человека.

— Насчет этого вы правы, босс, — медленно сказала Джилл, — но не ждите этого события скоро. Ваше ожидание еще не исполнилось. Элли на прошлой неделе составляла для вас гороскоп.

— Гороскоп! Какой кошмар! Кто такая Элли? Как она посмела? Подать ее сюда, я отправлю ее в бюро по найму, пусть дадут ей работу, если делать нечего.

— Боюсь, что из этого ничего не выйдет, Джубал, — вступил Махмуд, — она работает над нашим словарем. А зовут ее мадам Александра Везан.

— Бекки? — обрадовался Джубал. — И она с вами?

— Да, только мы называем ее Элли, потому что у нас есть еще одна Бекки. Не смейтесь над гороскопами, Джубал; ей дано видеть.

— Чепуха! Ты сам знаешь, Вонючка, что астрология — ерунда на постном масле.

— Разумеется. Даже Элли это признает. А большинство астрологов — шарлатаны. Но Элли занимается гороскопами еще активнее, чем раньше, с применением марсианской системы счета и марсианской астрономии. Таким образом она вникает в суть жизни. Все равно, куда смотреть: в воду, хрустальный шар или в куриные внутренности. Главное видеть, а она видит.

— Что это значит?

— Это значит, что она может осмыслить не только то, что ее окружает непосредственно, а гораздо большую область Вселенной. Майка этому научили марсиане, Элли — талантливая самоучка. Ей можно простить глупое орудие труда — астрологию. Четки тоже глупая вещь, но иногда помогает, — он достал из кармана четки и принялся перебирать. — Если человек переворачивает кепку козырьком назад и выигрывает в покер — пусть переворачивает, лишь бы деньги шли.

Харшоу поглядел на четки и спросил:

— Ты до сих пор правоверный? Или примкнул к церкви Майка?

— И то и другое, — сказал Махмуд, отложив четки.

— Вонючка, это несовместимые мировоззрения.

— Лишь на первый взгляд. Можно сказать, что я принял религию Мириам, а она — мою. Но, Джубал, брат мой, я остался рабом Божиим, подвластным Его воле, и вместе с тем говорю: «Ты есть Бог, я есть Бог; все, что мыслит и чувствует, есть Бог». Пророк никогда не говорил, что он последний из пророков и сказал все, что можно было сказать. Покоряться воле Бога — не значит быть роботом, неспособным сделать выбор, а значит, и согрешить. Покорность может подразумевать — непременно подразумевает — ответственность за то, что ты несешь в мир. Мы можем превратить мир в райский сад, но можем и разрушить, — он улыбнулся. — Бог может все, кроме одного: он не может уйти от себя, отказаться от своей тотальной ответственности. Он должен покоряться своей воле. И моей, и вашей, и Майка…

Джубал вздохнул.

— Утомила меня твоя теология! Где Бекки? Двадцать лет ее не видел, соскучился.

— Еще увидите, но чуть позже. Она сейчас занята: диктует. Сейчас объясню. Каждый день я вхожу в мысленный контакт с Майком. Это занимает несколько секунд, но по насыщенности информацией равно восьмичасовому рабочему дню. Все, что я узнаю от него, я диктую на магнитофон. Потом люди, обученные марсианской фонетике, переписывают транскрипцию на бумагу. Потом Марьям печатает, а мы с Майком (чаще я, Майку некогда) проверяем. Майк знает, что мы с Марьям собираемся домой. Он готовит нам домашнее задание на несколько лет вперед. Уже готовы ленты с лекциями, которые мы перенесем на бумагу, когда закончим словарь. Очевидно, нам с Марьям очень скоро захочется домой, потому что Майк стал передавать словарь ускоренным методом. В восьми комнатах стоят магнитофоны и работают одновременно и почти беспрерывно. Майк вводит Джилл, меня, Марьям, Элли, некоторых других по очереди в транс, передает часть словаря, а они сразу же диктуют на магнитофон. Кому угодно эту работу поручить нельзя. Нужно, чтобы человек имел хорошее произношение, хорошую память и способность входить в контакт. У Сэма, к примеру, есть все, кроме произношения. Он умудряется говорить по-марсиански с еврейским акцентом. Так вот, Элли сейчас диктует. Для того, чтобы ничего не забыть, она должна находиться в состоянии, близком к трансу. Если ее прервать, она выйдет из этого состояния и все забудет.

— Я понял, — сказал Джубал, — хотя мне трудновато представить Бекки в роли адепта марсианской веры. Правда, когда-то она была отличной ясновидящей. Такие мысли читала — зрители только ахали. Вонючка, если тебе нужны для новой работы покой и уединение, почему бы не приехать ко мне. Я пристроил новое крыло, места будет достаточно.

— Может быть, приедем. Мы еще в ожидании.

— Милый, — оживилась Мириам, — я с удовольствием поеду, если Майк выставит нас из Гнезда.

— Ты хочешь сказать, когда мы вникнем, что пора оставить Гнездо.

— Это одно и то же.

— Ты говоришь правильно, моя дорогая… А когда нам дадут поесть? Я испытываю в этом до смешного немарсианскую потребность. Что-то Пэтти запаздывает.

— Ты от нее слишком многого хочешь; она не может одновременно работать над словарем, быть всем нянькой, бегать по поручениям Майка и подавать тебе еду, как только ты проголодаешься. Джубал, Вонючка никогда не станет жрецом: он раб своего желудка.

— Я от него мало отличаюсь.

— А вы, женщины, могли бы Пэтти помочь, — сказал Махмуд.

— Это запрещенный прием. Ты отлично знаешь, что мы стараемся помогать, но нам ничего не дают делать. Тони в кухню вообще никого не пускает, — Мириам встала, — Джубал, пойдемте, разведаем, что на обед. Тони будет польщен вашим визитом.

Харшоу последовал за ней. Тони сначала скривился, но увидев, кого привела Мириам, радушно заулыбался и стал показывать свою мастерскую, предавая анафеме негодяев, уничтоживших вместе с гнездом его кухню. Тем временем ложка, без видимой посторонней помощи, размешивала соус.

Сесть во главе стола Харшоу отказался. Почетное место осталось свободным. Джубал никак не мог отделаться от чувства, что туда сел Майк, все его видят, а он, Харшоу, нет. Напротив Джубала оказался доктор Нельсон. Джубал удивился бы больше, если бы Нельсона здесь не было.

— Привет, док! У нас общая вода.

— Глубокой воды! За доктора здесь?

Нельсон покачал головой.

— За студента.

— Что выучил?

— Что медицина никому не нужна.

— Я мог вам это сказать еще двадцать лет назад, если бы вы спросили. Ван Тромпа видели?

— Он должен быть сегодня ночью или завтра утром. Только прилетел.

— Он здесь часто бывает? — спросил Джубал.

— Не очень, ему некогда. Учится заочно.

— Рад буду его повидать, больше года не встречались.

Нельсон переключил свое внимание на Доркас, сидевшую справа от него, Харшоу тоже заговорил с соседом справа. В воздухе висело еще более плотное ожидание, чем раньше. Внешне же было все совершенно спокойно — обычный семейный обед.

Пошел по кругу стакан воды. Когда дошла очередь до Харшоу, он сделал глоток и передал стакан соседке слева, от благоговения потерявшей дар речи.

— Прими от меня воду!

Она еле вымолвила:

— Спасибо, отец… Джубал.

Больше ничего он от нее не добился.

Стакан, завершая круг, оказался на свободном месте во главе стола. В нем оставалось еще немного воды. Стакан поднялся, опрокинулся, и вода исчезла. Стакан опустился на скатерть. Джубал решил, что стакан был выпит в его честь. Почему же церемония не сопровождалась приличествующей случаю вакханалией? Из-за осадного положения или из-за почтения к нему, Харшоу? Джубал решил в пользу второго предположения и почувствовал досаду. С одной стороны, он был рад, что ему не пришлось отказываться от приглашения, которое в его годы он был не в силах принять, а с другой… Ребята, сегодня на каток не пойдем, развлечем бабушку, поиграем с ней в домино… Нет, лучше на каток и переломать ноги, чем признать, что годен только на домино.

От этих размышлений Харшоу отвлек сосед справа, которого звали Сэм.

— Мы потерпели лишь кажущееся поражение, — говорил он. — На самом деле мы продвигаемся вперед. Конечно, у нас будут неприятности: никакое общество никому не позволит безнаказанно подрывать его устои. А мы отвергаем все институты: от собственности до брака.

— Вы отвергаете собственность?

— Да, в том виде, в котором она сейчас существует. На настоящий момент Майкл бросил вызов лишь кучке жуликов. А что будет, когда в стране появятся тысячи, десятки и сотни тысяч людей, которых не смогут остановить замки и стены, которым только самодисциплина сможет приказать не брать чужого? Поверьте, наша самодисциплина будет сильнее всяких законов. Но никакой банкир этого не поймет, пока не повторит наш тернистый путь… и не перестанет быть банкиром. Что станет с рынком, когда всем будет заранее известно, как будут двигаться товары?

— Вы сами это знаете?

— Мне это безразлично, но мой двоюродный брат Саул — вон тот, здоровенный — вместе с Элли пытается в это вникнуть. Майк призывает их к осторожности, не позволяет кого-либо сильно разорять, советует хранить деньги на нескольких счетах… Человек, владеющий нашей дисциплиной, сделает деньги на чем угодно и гораздо успешнее, чем непосвященный. Деньги и собственность не исчезнут. Майк говорит, что это полезные вещи, но они будут действовать по новым правилам. Тот, кто не приспособится к этим правилам, разорится. Что станет с Лунар Энтерпрайзез, когда люди смогут добираться до Луны способом телепортации?

— Мне продавать акции или покупать?

— Спросите Саула. Он может разорить корпорацию, а может не трогать еще лет двести. А как учителя справятся с детьми, которые будут знать больше, чем они? Что будут делать врачи, когда люди перестанут болеть? Что станет с текстильной и швейной промышленностью, когда люди перестанут одеваться? А во что превратится сельское хозяйство, когда мы сможем приказать сорнякам не расти, а урожай будет убираться сам собой? Все изменится до неузнаваемости. Теперь о семье. Вы знаете, сколько денег наша страна тратит ежегодно на противозачаточные средства?

— Знаю, только на таблетки больше миллиарда.

— Ах да, вы врач.

— Любитель.

— Представляете, что станет с промышленностью, выпускающей контрацептивы, и с моралистами, когда зачатие будет происходить лишь по желанию женщины, когда она будет защищена от венерических заболеваний, когда она станет искать любовь с откровенностью, о которой не мечтала и Клеопатра? Когда мужчина, намерившийся ее изнасиловать, исчезнет с лица земли в мгновение ока? Женщина освободится от вины и страха, но станет неуязвимой. Не только на фармацевтической промышленности, еще на очень многом будет поставлен крест.

— Я вас не совсем понимаю. Меня эта проблема слабо интересует.

— Не отомрет лишь институт семьи.

— В самом деле?

— Да. Он укрепится, оздоровится. Семья станет источником наслаждения и потому будет нерушимой. Видите вон ту брюнетку?

— Да, я уже имел возможность ею восхититься.

— Она знает, что красива и обязана своей красотой новой жизни. Это моя жена. Еще год назад мы с ней грызлись, как собаки. Она была ревнива, а я невнимателен. Семья держалась только на детях и ее сильном характере. Я знал, что по-хорошему она меня не отпустит, и считал себя уже старым, чтобы заводить новую семью. Я погуливал — у преподавателя много соблазнов и есть кое-какие возможности, — а Рут молча страдала. Иногда и не молча… А потом мы соединились, — Сэм просиял. — Я влюбился в свою жену! Она теперь для меня женщина номер один.

Сэм говорил негромко, и его слова тонули в общем гуле. Его жена сидела далеко. Однако в ответ на его последнюю фразу она повернула голову и сказала:

— Он преувеличивает, Джубал. Я где-то на шестом месте.

— Не подслушивай, моя красавица, — сказал ее муж, — у нас мужской разговор. Переключи внимание на Ларри! — и запустил в нее булочкой.

Она остановила булочку в верхней точке траектории и вернула назад.

— Так и быть, займусь Ларри. Этот грубиян никогда не дает договорить. Я довольна шестым местом. Ведь раньше я не попадала и в первую двадцатку.

— Дело в том, что мы стали единомышленниками, — продолжал Сэм. — Мы сблизились друг с другом, сближаясь с другими. Теперь мы все друг другу партнеры. И обмен партнерами перестал быть болезненным. Каждый понимает, что он не теряет ничего, а обретает все. Отношения «разошедшихся» супругов могут стать еще теплее, чем были в супружестве. Больше того, партнеры не обязательно мужчина и женщина. Взять хотя бы Джилл и Дон: работают, как дуэт акробатов.

— Я думал, что они жены Майка.

— Не более, чем другие женщины. И не более, чем жены других мужчин. С большим правом женой Майка можно назвать Пэтти, хотя и она, и Майк так заняты, что не успевают вступить в физический контакт, а ограничиваются лишь духовным.

— Зря ты так думаешь, Сэм, — сказала Пэтти, сидевшая еще дальше, чем Рут.

— Единственным недостатком наших отношений является то, что человеку не дают спокойно посплетничать, — посетовал Сэм.

Тут в него полетели разные предметы. Сэм, не делая ни одного движения, отбил все, кроме тарелки спагетти, которая шлепнулась ему прямо в лицо. Джубал заметил, что ее бросила Доркас.

Несколько секунд Сэм был похож на жертву кораблекрушения, потом все следы катастрофы исчезли, даже капля соуса, упавшая на рубашку Харшоу.

— Тони, не давай ей больше. Пусть ходит голодная, в следующий раз не будет расшвыривать.

— Ладно, не последние, — ответил Тони. — А тебе к лицу спагетти, Сэм. Как соус?

Тарелка Доркас отправилась на кухню и вернулась полная.

— Вкусный, — признал Сэм. — Я съел то, что попало в рот. Что ты туда добавил?

— Кровь полисмена, — ответил Тони.

Никто не засмеялся. Сначала Харшоу подумал, что шутка вышла неудачная, но потом вспомнил, что его братья часто улыбаются, но редко смеются, а полисмен, по марсианским понятиям, ничем не хуже другой еды. И все-таки это была шутка: у соуса был не свиной привкус, а говяжий.

Харшоу решил сменить тему.

— Больше всего в вашей религии мне нравится…

— В религии? — удивился Сэм.

— Назовем это церковью, если можно.

— Да, — согласился Сэм, — наше Гнездо выполняет все функции церкви, а наши убеждения совпадают с положениями многих религий. Я перебиваю, потому что хочу полной ясности. Раньше я был убежденным атеистом, теперь я проповедник, но не могу сказать, кто я по убеждениям.

— Вы говорили, что вы еврей.

— Да, из древнего левитского рода; решил для разнообразия стать атеистом. А Саул и Рут — религиозные евреи, можете поговорить с Саулом и убедиться в непоколебимости его веры. Рут также осталась еврейкой. Здесь она активистка, потому что думает, в отличие от меня, не головой, а чревом.

— Мне нравится ваша дисциплина, — продолжил Джубал. — Вера, в которой я был воспитан, не требовала от человека каких-либо знаний. Веруй, исповедуйся и будешь спасен. Ты можешь быть последним дураком, не способным сосчитать собственных овец, но ты считаешься избранником Божиим, тебе гарантируется вечное блаженство только потому, что ты обращен в веру. Ты можешь даже не читать Библию, хватит того, что ты обращен. У вас мне нравится, что вы не признаете подобного обращения.

— Верно.

— Вы принимаете лишь тех, кто хочет постичь вашу дисциплину и готов для этого работать.

— Иначе нельзя, — пояснил Сэм. — Нашу Истину нельзя познать, не думая по-марсиански и не соблюдая марсианскую дисциплину. Думая и поступая по-земному, не сможешь жить без войны, не ублажишь как следует жену и не поймешь себя самого. Счастье живет по тем же законам, что и человек. Этого не объяснишь по-английски. Наши слова либо двусмысленны, либо пусты. Марсианские слова — четкие инструкции всему живому. Я не говорил, что у меня был рак, когда я пришел сюда?

— Нет.

— Я этого сам не знал. Майк обнаружил и послал меня на рентген. Его диагноз подтвердился, и мы приступили к лечению верой. Произошло чудо, которое медицина называет «спонтанной ремиссией». А по-марсиански это слышится как «мне хорошо».

Джубал кивнул.

— Бывает, что рак проходит, а врачи не знают почему.

— Почему прошел мой, я знаю. К тому времени я уже мог потихоньку управлять своим организмом. С помощью Майка я изгнал болезнь. Теперь я смог бы сделать это самостоятельно. Хотите, остановлю сердце?

— Спасибо, не нужно. Я видел, как это делает Майк. Мой уважаемый коллега Нельсон не сидел бы с вами за одним столом, если бы то, о чем вы говорите, было результатом веры. Это волевое управление. Я вникаю.

— Простите… Майк предупреждал.

— Ну, он несколько преувеличил.

Сэм покачал головой.

— Я беседовал с вами специально, чтобы проверить его оценку, я вижу, что она верна. Вы действительно во все вникаете. Я представляю, в какие глубины Истины вы проникли бы, если бы знали язык.

— Я ничего не достиг бы: я старый человек, израсходовавший все свои возможности.

— Позвольте с вами не согласиться. Всем первозванным, чтобы чего-то добиться, пришлось изучать язык. Тех, кто оставался с вами, мы обучали интенсивным методом, вводя в транс и накачивая информацией. А вам это не нужно. Разве что вы захотите убрать с лица спагетти, не пользуясь полотенцем, но я вникаю, что вас такие детали не интересуют.

— Почему, можно было бы попробовать, чтобы знать, каково это.

Тем временем почти все вышли из-за стола. За спиной Сэма стала Рут.

— Вы собираетесь сидеть здесь до утра? Может, вас убрать вместе с объедками?

— Пора подниматься, Джубал. Я послушный муж. — Сэм поцеловал жену.

Они задержались у стереовизора.

— Что нового? — спросил Сэм.

— Прокурор округа сказал, что все бедствия — наших рук дело, но признался, что не знает, как мы это делаем.

— Бедняга! Укусил палку, которой его ударили, а теперь у него болят зубы.

Сэм и Джубал отыскали пустую комнату.

— Я говорил, — Сэм вернулся к прерванной беседе, — что мы неминуемо столкнемся с неприятностями, даже более серьезными, чем те, которые мы уже пережили. Нам предстоит немало поработать, чтобы общественное мнение примирилось с нами. Но Майк не торопится. Мы основали Вселенскую церковь — ее закрыли. Мы переберемся в другое место и организуем Церковь Единой Веры. Закроют — переберемся в третье место и откроем Церковь Великой Пирамиды. Сразу же прибегут жирные разряженные дамы. Многие из них скоро похудеют и сбросят наряды. Когда мы увидим, что местная адвокатская коллегия, медицинское общество или полиция собираются схватить нас за хвост и там, поедем куда-нибудь еще и организуем общество братьев-баптистов. Везде будут оставаться наши последователи. Майк начинал два года назад с тремя помощницами. Теперь у нас большое Гнездо и еще больше сочувствующих, которых мы сможем использовать в нужный момент. Когда-нибудь мы станем настолько сильными, что нас перестанут преследовать.

— Да, Иисус начинал с двенадцатью учениками, и в конце концов его учение победило.

— О, это наш мальчик, — Сэм расцвел. — Спасибо, что вспомнили его: он украшение нашей нации. Мы все этим гордимся, хотя не все об этом говорим. Он, между прочим, тоже не рассчитывал закончить дело за три дня. Он создал организацию и расширил ее. И Майк проявляет терпение. Терпение — органическая часть нашей дисциплины, мы уже не воспринимаем терпение как терпение. Просто мы никуда не торопимся.

— Весьма разумная позиция.

— Это не позиция. Это почти рефлекс. Джубал, вы, кажется, устали. Может, вы сбросите усталость или приляжете отдохнуть? Если вы не ляжете, вас всю ночь будут развлекать разговорами. Мы почти не спим.

Джубал зевнул.

— Нет, я лучше посижу в ванне и завалюсь спать. А с братьями поговорю завтра и в другие дни.

— Действительно, куда спешить? — согласился Сэм.

Джубал нашел свою комнату, там тотчас же очутилась Пэтти. Она включила в ванной воду, раскрыла постель, не касаясь ее руками, поставила на столик напитки для коктейля, приготовила один коктейль и отнесла его в ванную комнату. Джубал не просил ее уйти, и вскоре она вошла в ванную, готовая к демонстрации картин. Джубал знал, что заставляет людей полностью покрывать свое тело татуировкой, и сейчас чувствовал: если не рассмотреть картины, Пэтти обидится.

Харшоу не испытывал раздражения, которое испытал Бен, впервые увидав Пэтти; он разделся и с гордостью обнаружил, что не стесняется этого, хотя уже давно ни перед кем не обнажался. Пэтти тоже не смутилась, подошла к ванне и проверила, достаточно ли воды и не холодная ли она.

Затем она принялась рассказывать, в какой последовательности следует рассматривать картины и что каждая из них означает. Джубал произносил слова, которые полагается произносить искусствоведу во время знакомства с произведением искусства. Татуировка была шикарная! Его приятельница японка рядом с Пэтти показалась бы дешевой куклой.

— Рисунки немного сдвинулись, — посетовала Пэтти. — Вот, взгляни на сцену рождения. Задняя стена прогнулась, а кровать похожа на хирургический стол. С тех пор, как Джордж покинул этот мир, меня не касалась ничья игла. Значит, Джордж сам пожелал изменить картины.

Джубал подумал, что Пэтти, хоть и не совсем нормальная, очень милая. Ему даже больше нравились ненормальные люди, чем люди с абсолютно нормальной психикой. А Пэтти достаточно здорова для того, чтобы вести хозяйство: вот, не забыла же отправить в шкаф брошенную им одежду. Неплохая штука эта марсианская дисциплина, если не обязательно быть совсем нормальным, чтобы ею овладеть.

Он почувствовал, когда ей надоело показывать картины, и попросил передать от него привет внучкам и боа констриктору.

— Я бы и сам пожелал им спокойной ночи, да что-то устал.

— А мне скоро пора приниматься за словарь, — Пэтти поцеловала его. — Передам девочкам.

— Всем трем!

— Конечно. А моей девочке ты понравился. Она вникла, что ты любишь змей.

— Спокойной ночи. У нас общая вода.

— Ты есть Бог, Джубал, — она ушла.

Джубал влез в ванну и с удивлением обнаружил, что усталость прошла, ломота в костях исчезла. Пэтти подействовала, как лекарство. Она воплощенное счастье. Затем Харшоу подумал, что ему лень меняться, легче закончить жизнь таким, как он есть: старым, вредным и капризным.

Джубал намылился, смыл мыло и решил побриться, чтобы не делать это утром. Потом запер дверь, выключил верхний свет и улегся. Поискал какую-нибудь книгу, ничего не нашел, обругал себя за пристрастие к чтению, глотнул коктейля, выключил нижний свет и отвернулся к стене. Общение с Пэтти вдохнуло в него силы и бодрость. Он еще не спал, когда пришла Дон.

— Кто здесь? — окликнул Харшоу.

— Это я, Дон.

— Как ты вошла, я ведь запер дверь? Марш отсюда. Эй! Вылезай из моей кровати! Брысь!

— Сейчас уйду, но сначала я тебе что-то скажу.

— Ну-ну.

— Я давно тебя люблю. Почти так же давно, как Джилл.

— Перестань городить чепуху и убирайся отсюда.

— Сию минуту, — согласилась Дон, — я только расскажу тебе одну вещь о женщинах.

— Завтра я с удовольствием выслушаю.

— Нет, сейчас!

— Ладно, говори, только отодвинься.

— Джубал, мой любимый брат. Мужчины обращают большее внимание на то, как выглядят женщины. Поэтому женщины изо всех сил стараются быть красивыми, и в этом всеобщее счастье. Когда-то я зарабатывала стриптизом. Я видела, что мужчины радуются, глядя на меня, и сама радовалась тому, что могу дать им то, что нужно. Но женщины — не мужчины, им все равно, как мужчина выглядит; их больше волнует, что у него внутри. Женщину интересует, богат ли мужчина, будет ли он добр к ее детям, добр ли он сам по себе? Так вот, я ищу в тебе не ту красоту, которую ты ищешь во мне. Ты прекрасен, Джубал!

— Ради Бога!

— Ты прав. Ты есть Бог, и я есть Бог. Ты нужен мне. Я предлагаю тебе воду. Давай разделим ее и сблизимся!

— Слушай, девочка, если я правильно тебя понял…

— Ты правильно понял: давай разделим все, что у нас есть, наши тела и души.

— Дорогая, у тебя есть чем делиться, а я свое роздал уж и не помню когда. Мне очень жаль, поверь. Пожалуйста, оставь старика в покое и дай ему поспать.

— Ты заснешь, когда придет время. Я могу поделиться с тобой силой, но я вижу, что в этом нет необходимости.

«Черт возьми, и в самом деле нет!»

— Нет, дорогая. Спасибо.

Она встала рядом с ним на колени и склонилась к нему.

— Джилл сказала, что если ты станешь упираться, я должна заплакать. Я сейчас заплачу, налью на тебя слез, и ты волей-неволей разделишь со мной воду.

— Ох уж эта Джилл! Бить ее некому!

— Начинаю плакать.

Она не произнесла ни звука, но на грудь Харшоу вдруг шлепнулась одна теплая капля, вторая, и еще, и еще…

Джубал испугался, обнял ее и смирился с неизбежным.

Глава 36

Джубал проснулся бодрым, отдохнувшим и счастливым. Он понял, что давно не чувствовал себя так хорошо перед завтраком. На протяжении многих, многих лет в неприятный для него отрезок времени между пробуждением и первой чашечкой кофе он уговаривал себя, что завтрашний день будет лучше.

Этим утром он поймал себя на том, что насвистывает какую-то мелодию. Заметив это, он остановился, потом забыл и засвистел снова.

Он посмотрелся в зеркало, усмехнулся и скорчил гримасу.

— У-у, старый козел, вот сейчас за тобой пришлют скорую! — Заметил на груди седой волосок, вырвал; остальные, такие же седые, вырывать не стал и пошел одеваться.

За дверью своей комнаты Харшоу увидел Джилл. Ждет, негодница, в этом доме никто нигде не оказывается случайно, здесь все закономерно.

Джилл бросилась ему на шею.

— Джубал, мы тебя так любим! Ты есть Бог!

Он поцеловал ее так же тепло, как и она его, понимая, что поступить иначе было бы лицемерием, и заметил, что поцелуй Джилл чем-то неуловимым отличается от поцелуя Дон.

— Ах ты, Мессалина, — сказал он наконец, отстраняя Джилл, — как подставила меня!

— Джубал, дорогой, ты был просто великолепен!

— Гм… откуда ты знала, что я могу?

Она посмотрела на него невинными глазами.

— Я это знала еще тогда, когда мы с Майком жили в Поконосе. Он, бывая в трансе, иногда заглядывал к тебе спросить о чем-нибудь…

— Но я всегда спал один!

— Я не отрицаю, но Майк потом задавал мне вопросы…

— Хватит! Все равно нечестно было меня подставлять!

— Не притворяйся, тебе понравилось, нам нужно было сблизиться с тобой и принять тебя в Гнездо. Мы любим тебя и хотим, чтобы ты был с нами. А ты такой скромный, мы и решили тебя не обижать. И ты, кажется, не обиделся.

— Что значит это «мы»?

— Ты не понял? Это была церемония посвящения. Мы все, все Гнездо, вникли в тебя через Дон. Майк ради этого вышел из транса.

— Ага, Майк проснулся, — Джубал поскорее переменил тему. — Вот почему ты так сияешь!

— Не только. Мы действительно радуемся, когда Майк возвращается, но он никогда не уходит совсем. Джубал, ты, кажется, не полностью вник в наш способ разделения воды. Но ожидание окончится, и ты поймешь. Майк тоже не сразу понял, зачем люди сближаются. Он решил: чтобы ускорить процесс размножения, как это делается на Марсе.

— Ну да, дети — главная цель сближения. Что делает мое поведение, по меньшей мере, глупым, потому что в моем возрасте дети ни к чему.

— Дети — одна из задач, но не главная. Дети придают смысл будущему. Но ребенок зарождается в женщине три, четыре, ну, десять раз за всю жизнь, за те тысячи раз, когда она делится собой. Поделиться собой — вот главная цель того, что мы делаем так часто, но делали бы редко, если бы главной целью было размножение. Майк понял это, потому что на Марсе сближение и размножение — совершенно отдельные процессы. Как я счастлива, что я не марсианка, а человек и женщина!

Харшоу пристально посмотрел на нее.

— Девочка, ты беременна?

— Да, Джубал. Я вникла, что ожидание окончилось и я могу родить ребенка. Большинству женщин в Гнезде не нужно было ждать, а мы с Дон были заняты. Когда же сожгли храм, я поняла, что предстоит долгое ожидание, прежде чем Майк построит новый храм, и я решила, что в этом промежутке могу не торопясь построить ребенка.

Из всей этой идейной болтовни Джубал вычленил центральный факт, вернее, не факт, а предположение, которое вполне вероятно. У Джилл была масса возможностей. Вырастет живот — надо будет забрать ее к себе. Дисциплина — хорошо, а медицина лучше. Он скорее перессорится со всем гнездом, чем позволит, чтобы с Джилл случилась эклампсия или еще что-нибудь. Тут он подумал, что у Дон тоже было много возможностей, но решил об этом не говорить.

— А где Дон? Где Майкл? Почему так тихо и пусто?

Было на самом деле тихо и пусто, но счастливое ожидание продолжало витать в воздухе, все усиливаясь. Казалось бы, после церемонии посвящения атмосфера должна разрядиться, но не тут-то было. Харшоу вдруг вспомнилось, как что-то подобное произошло с ним в детстве, в цирке. Кто-то крикнул: «Слоны!». Все встали, а он был маленький и ничего не видел, пока все не успокоились и не сели. И сейчас ему казалось: будь он чуть-чуть выше, можно было бы глянуть поверх голов и увидеть слона… но вокруг не было толпы.

— Дон велела мне поцеловать тебя от ее имени. Она занята в ближайшие три часа. Майк тоже ушел в транс.

— Жаль.

— Не огорчайся, он скоро вернется. Он старается поскорее закончить работу и устроить в честь твоего приезда праздник. Дюк вчера мотался по городу, искал скоростные магнитофоны, а сегодня мы засадили всех говорящих за словарь, так что скоро Майк освободится для светской жизни. Я как раз закончила очередной сеанс и заглянула к тебе сказать доброе утро, а Дон заступила на смену. Первый поцелуй был от меня, а этот — от Дон, — она обвила его шею руками и жадно приникла к его губам. — Боже! Как мы долго ждали! Ну, пока!

В столовой Харшоу встретил Дюка. Тот оторвался от еды, чтобы поприветствовать Джубала, и вновь принялся жевать. Непохоже было, что он не спал ночь, и в самом деле — он не спал две. На звук его голоса оглянулась Бекки Вези.

— Привет, старый сатир! — она схватила Харшоу за ухо, усадила и прошептала: — Я все знаю, но почему ты не пришел меня утешить, когда профессор умер?

Вслух она сказала:

— Сейчас мы сообразим тебе чего-нибудь поесть, а ты тем временем расскажешь, что у тебя на уме.

— Минутку, Бекки! — Джубал обошел стол. — Привет, капитан. Хорошо слетали?

— Нормально. Вы, кажется, не знакомы с миссис ван Тромп. Дорогая, это основатель церкви, неповторимый и единственный доктор Джубал Харшоу. Двое таких, как он — это уже слишком.

Жена капитана была высокая, с некрасивым лицом и спокойными глазами женщины, привыкшей к ожиданию. Она поднялась с места и поцеловала Харшоу.

— Ты есть Бог!

— Уф-ф! — Харшоу едва отдышался. — Ты есть Бог! — Да, у этой женщины даже Джилл может поучиться. Как это Энн сказала? «Вкладывает душу в поцелуй».

— Ван, я знал, что встречу вас здесь.

— Должен ведь человек, который по три раза в год летает на Марс, знать язык местного населения.

— Чтобы спросить, который час и как пройти в аптеку?

— Не только, — ван Тромп протянул руку, на ладонь вспорхнула булочка. — Приятного аппетита!

— Спасибо.

— Джубал, суп готов! — позвала мадам Александра Везан.

Харшоу сел на свое место, Бекки подвинула к нему тарелку, села рядом и похлопала его по колену.

— Ты вчера неплохо поработал, дружище!

— Иди к своим гороскопам, женщина!

— Кстати, о гороскопах. Мне нужна точная дата твоего рождения.

— Я ее не знаю. Меня рожали три дня: вытаскивали частями.

Бекки сказала грубое слово.

— Подумаешь, сама выясню.

— Не выйдет: мэрия со всеми документами сгорела, когда мне было три года.

— Спорим, выясню?

— Не дразни: рассержусь и отшлепаю. Благо, ты еще не старая.

— Правда? Хорошо выгляжу?

— Немного раздобрела, но вполне прилично. Волосы подкрасила?

— Нет, почти год не крашусь. Оставайся с нами и твоя лысина зарастет.

— Бекки, я не хочу молодеть. Так трудно было заработать старость, что жаль с нею расставаться. Не отвлекай меня всякими глупостями, дай поесть.

— Слушаюсь, сэр. Старый сатир!

Выходя из кухни, Джубал столкнулся с Человеком с Марса.

— Отец! Джубал! — Майк обнял его и поцеловал.

Джубал осторожно высвободился.

— Будь мужчиной, сынок. Садись завтракать, а я с тобой посижу.

— Я пришел не за завтраком, а за тобой. Нужно поговорить.

— Пойдем.

Они отправились в гостиную; Майк, как ребенок, тащил Джубала за руку. Он подставил Харшоу стул, а сам расположился рядом на кушетке. Окна гостиной выходили на посадочную площадку, на которую вчера привез Харшоу Тим. Джубалу мешал свет, и он решил отвернуться от окна. Стул повернулся сам. Какая экономия труда и денег, подумал Харшоу. Не нужно обращаться в прачечную. Рубашка, заляпанная соусом, была такой свежей, что Джубал надел ее и сегодня. И никакой тебе техники. И все же Харшоу не привык, чтобы дистанционное управление предметами осуществлялось без посредства проводов или радиоволн, и ему было немного не по себе, как во времена его детства добропорядочным лошадям становилось не по себе при виде автомобиля.

Дюк принес бренди.

— Спасибо, Каннибал, — сказал Майк. — Ты наш новый дворецкий?

— Приходится, Монстр. Ты сам засадил всех за микрофоны.

— Ничего, скоро все освободятся, будешь опять бездельничать. Работа закончена. Шабаш.

— Как? Ты выдал весь язык? Дай посмотрю, сколько у тебя конденсаторов перегорело?

— Что ты! Конечно не весь: только то, что я знал. Через сто-двести лет какой-нибудь дотошный Вонючка полетит на Марс за добавкой. Но я неплохо поработал — в какие-то четыре-пять часов уложил шесть недель. Хорошо, — Майк зевнул и потянулся. — Когда кончаешь работу, всегда хорошо. Можно немножко побездельничать.

— Да ты через полчаса опять во что-нибудь впряжешься. Босс, это марсианское чудовище не может ни минуты посидеть без дела. Он впервые за два месяца отдыхает. Приезжайте чаще, вы на него хорошо влияете.

— Никогда в жизни ни на кого не влиял и влиять не собираюсь.

— Перестань врать, Каннибал, и уходи.

— Ничего себе, врать! Я стал таким честным, что друзья не узнают.

Дюк ушел. Майк поднял стакан.

— У нас общая вода, отец.

— Глубокой тебе воды, сын.

— Ты есть Бог.

— Майк, от других я это еще так-сяк выслушиваю. Но ты-то можешь не обзывать меня богом. Я ведь знал тебя, когда ты был еще яйцом.

— О’кей, Джубал.

— Так-то лучше. А с каких пор ты стал выпивать натощак? Испортишь желудок и никогда не станешь таким счастливым старым пьяницей, как я.

— Я пью ради соблюдения ритуала. Спиртное на меня не оказывает действия, если только я ему не позволю. Однажды напился допьяна. Странное состояние, нехорошее. Временная дематериализация. Я могу с меньшими потерями добиться того же результата, если уйду в транс.

— Вполне разумно.

— Мы очень мало расходуем на спиртное, да и на все остальное. Гнездо обходится нам гораздо дешевле, чем тебе твой дом. Мы затратили деньги только на строительство, а потом не знали, куда их девать. Нам очень немного нужно.

— Зачем же вы собирали пожертвования?

— О, толпа не доверяет бесплатным мероприятиям.

— Я это давно знаю, а ты как додумался?

— Научился на собственных ошибках. Сначала я проповедовал бесплатно. Не сработало. Человек может принять и оценить подарок, только когда он находится на определенной стадии развития. Я ничего не дарю тем, кто ниже Шестого круга. В Шестом люди уже способны принимать. Ты знаешь, дарить легче, чем принимать.

— Хм… сынок, тебе стоит написать книгу по психологии.

— Я написал, только по-марсиански. У Вонючки есть записи, — Майк по-сибаритски медленно потянул из стакана. — Иногда мы выпиваем: Саул, Свен, я, еще кое-кто. Если не пить много, получается очень приятно, — он отхлебнул еще. — Ради твоего приезда я позволил себе чуть-чуть расслабиться.

Джубал пристально посмотрел на него.

— Сынок, ты что-то задумал?

— Да.

— Хочешь обсудить?

— Да. Ты единственный, кто меня полностью понимает. Кто во все вникает и ничему не удивляется. Джилл… Она тоже во все вникает, но когда мне больно, ей еще больнее. То же самое Дон. Пэтти… она всегда меня утешит, но она принимает мою боль на себя. Я не вправе высказывать им то, что меня мучит: это причиняет им боль. Человеку, тем не менее, нужна исповедь. Католики хорошо это понимали и организовали целую армию сильных мужчин для выслушивания исповедей. Фостериты практиковали групповые исповеди, там чувства смешиваются, растворяются друг в друге и ослабевают. Мне тоже стоит ввести исповедь в нижних кругах. В Гнезде мы все рассказываем друг другу, но нам это не так нужно. Для того, чтобы слушать исповеди, нужны сильные мужчины. Грех — это чаще всего не абсолютное зло; это то, что сам «грешник» ощущает как зло, и когда ты вместе с ним вникаешь в его грех, может стать больно. Я знаю.

Одного добра недостаточно, к нему нужна мудрость. На Марсе добро и мудрость едины. На Земле этого нет. Я не сразу это понял — вот моя первая ошибка. Возьмем Джилл. Когда мы встретились, в ее душе было добро… и беспорядок. Я чуть не погубил ее и не погиб сам: во мне был такой же беспорядок. Потом мы выровнялись, нас спасло ее бесконечное терпение — редкое качество на этой планете.

Но одного добра недостаточно. Чтобы добро творило добро, им должна руководить хладнокровная твердая мудрость. Добро без мудрости всегда творит зло. Поэтому и потому, что я тебя люблю, ты и нужен мне, отец. Мне нужна твоя мудрость и твоя сила. Я хочу тебе исповедаться.

Джубал поморщился.

— Ради Бога, Майк, не устраивай спектакль. Выкладывай, в чем дело. Вместе что-нибудь придумаем.

— Да-да, сейчас, — сказал Майк и надолго замолчал.

Харшоу, не выдержав, спросил:

— Ты расстроен тем, что сожгли Храм? Понимаю. Но вам ничего не стоит отстроиться заново.

— Дело не в этом. Храм был законченным произведением. Нельзя дважды заполнить страницы одного и того же дневника — мы собирались оставить этот храм и построить новый. Огонь уничтожил стены, но он не в силах уничтожить жизнь, которая проходила в этих стенах. Кроме того, преследования и мученичество на руку любой церкви: это лучшая реклама. И, честно признаться, мы устали от служб и проповедей, а последние события внесли в жизнь разнообразие. Дело в другом, — выражение его лица переменилось. — Я шпион.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Старшие Братья послали меня лазутчиком к моему народу.

Джубал задумался.

— Майк, ты очень умный человек, — сказал он наконец, — ты обладаешь способностями, которых я не видел ни у кого. Но даже гении ошибаются.

— Знаю. Я сейчас выскажу тебе свои доводы, и ты увидишь, что я не ошибаюсь. Ты знаешь, как работают разведывательные спутники службы безопасности?

— Нет.

— Я не говорю об их техническом устройстве, я знаю, что ты не Дюк. Я имею в виду сам ход работы. Они вращаются вокруг Земли, постепенно накапливая информацию. Через определенные промежутки времени их опрашивает наземная служба, и они выдают все, что записали. Я был таким спутником. Ты знаешь, что в Гнезде практикуется телепатия?

— Мне пришлось в это поверить.

— Наш разговор сугубо конфиденциален. Никто не посмеет читать твои мысли и вряд ли у кого-то это получится. Ночью мы держали связь через Дон.

— Слава Богу!

— В искусстве телепатии я всего лишь яйцо. Старшие Братья — мастера. Они забросили меня сюда, на некоторое время предоставили самому себе, позволив набраться опыта, а потом вступили со мной в телепатический контакт и выкачали из меня все, что я видел, слышал, чувствовал. Они не лишили меня моего опыта, а просто скопировали его и сразу же отключились. Я даже не успел возразить.

— Ты считаешь, тебя эффективно использовали?

— Да. Самое ужасное то, что два с половиной года назад я бы не возражал, я был бы рад пошпионить, но меня не предупредили: хотели, чтобы я вникал непредвзято.

— Ты сумеешь в будущем оградить себя от их вторжения?

— Поздно. Вот послушай, — и Майк рассказал Харшоу об уничтожении Пятой планеты. — Ну, что скажешь?

— Похоже на миф о Всемирном потопе.

— Никем не доказано, что потоп случился на самом деле. Скажи, доказано ли, что Помпея и Геркуланеум погибли при извержении Везувия?

— Да, это исторический факт.

— В таком случае уничтожение Пятой планеты — такой же исторический факт, как извержение Везувия.

— Докажи. Мне кажется, ты боишься, что Старшие Братья подобным же образом обойдутся с нашей планетой? Прости, но мне трудно это представить.

— Джубал, уничтожить планету Старшим Братьям так же легко, как мне остановить свое сердце. Нужно просто вникнуть в предмет, понять его строение и представить, что ты от него хочешь. Давай, к примеру, вырежем кусочек земной мантии миль этак на сто в диаметре. Для этого нужно всего лишь определить его местонахождение, размер, вникнуть в строение… — лицо Майка утратило выражение, глаза стали закатываться.

— Стой, стой, не надо! — запротестовал Харшоу. — Я не знаю, что там у тебя получится, но лучше не надо.

— Что ты, Джубал, я никогда этого не сделаю. Я человек, по моим понятиям — это зло.

— А по понятиям марсиан?

— Нормальное явление, даже, пожалуй, положительное. Не знаю. Я могу разрушить планету, но не испытываю такой потребности. Джилл способна разрушить планету — она знает, как это делается, — но у нее никогда не возникнет такого желания. Она тоже человек, и это ее планета. Основа нашей дисциплины — самосознание и самоконтроль. К тому времени, как человек развивает в себе способность разрушить планету — не грубой кобальтовой бомбой, а силой знания, — дисциплина уничтожает в нем потребность разрушать. Он дематериализуется, и угроза исчезает. Наши Старшие Братья…

— Кстати, что такое ваши Старшие Братья? Как они выглядят?

— Как все остальные марсиане.

— Как же вы отличаете их от остальных? Они умеют проходить сквозь стены или что-нибудь в этом роде?

— Все марсиане умеют проходить сквозь стены. Я вчера проходил.

— Может, от них исходит сияние?

— Нет. Их можно слышать, видеть, ощущать. Их как будто бы показывают по стереовидению, но только у тебя в мозгу. На Марсе это все само собой разумеется и не нуждается в комментариях. Здесь, я вижу, другое дело. Представь, что ты присутствовал при дематериализации друга — при его смерти, потом вместе с другими съел его тело, а потом увидел бы его, мог бы с ним поговорить, потрогать его.

— Я бы решил, что спятил.

— Правильно, потому что человеческие души не разгуливают по земле после смерти. Если кто-то видит образ умершего, считается, что он галлюцинирует. На Марсе либо все галлюцинируют, либо души умерших живут рядом с живыми. В детстве меня учили придерживаться второй версии, и весь мой марсианский опыт доказывает, что она верна, потому что эти самые души составляют самую многочисленную и привилегированную часть марсианского населения. Живые, материальные марсиане — это дровосеки, водоносы и другая прислуга.

Джубал кивнул.

— Понятно. И ты боишься, что они разрушат Землю?

— Не обязательно, — покачал головой Майк. — Они могут попытаться переделать нас по своему образу и подобию.

— А ты как, не возражаешь, чтобы нас взорвали?

— Я понимаю, что это зло. Но по марсианским понятиям, мы сами зло. Мы не способны друг друга понять, мы причиняем друг другу несчастья, мы воюем, болеем, голодаем. Мы безумцы. И Старшие Братья милостиво убьют нас, чтобы мы не мучились. Я не знаю наверняка, примут ли они такое решение: я не Старший Брат. Если и примут, то пройдет, — он задумался, — минимум пятьсот лет, прежде чем они начнут действовать.

— Да-a, наши судьи не думают над приговорами так долго.

— В том-то и состоит разница между марсианами и людьми, что люди всегда спешат, а марсиане — никогда. Если Старшие Братья в чем-то усомнятся, они отложат вынесение приговора на сто, двести, пятьсот лет.

— В таком случае, сынок, тебе не о чем беспокоиться. Я думаю, что в ближайшие пятьсот — тысячу лет люди научатся договариваться с соседями.

— Возможно. Хуже будет, если Старшие Братья решат не убить нас, а перевоспитать. Этим они тоже убьют нас, но отнюдь не безболезненно. В этом я вижу еще большее зло.

Джубал ответил не сразу.

— Не этим ли ты занимаешься, сынок?

— Я с этого начинал, — с огорченным видом признался Майк, — а теперь хочу исправить. Я знаю, отец, что ты разочаровался во мне, когда я вступил на этот путь.

— Всякий волен жить по своему усмотрению.

— Да, каждый должен приходить к пониманию самостоятельно. Ты есть Бог.

— Я не могу принять этого назначения.

— Ты не можешь от него отказаться. Ты есть Бог, я есть Бог, все живое есть Бог, поэтому я есть все, что я видел, слышал, пережил. Я все, во что я вник. Отец, я видел, как ужасна жизнь на этой планете, и думал, что я в силах ее изменить. Людей не учат в школе тому, чему я хотел научить их, и я решил преподнести им это в форме религии, сыграв на их любопытстве. Кое-что мне удалось. Марсианская дисциплина оказалась не слишком трудной для усвоения. Видишь, сколько нас, как мы едины. Это уже большая победа. Нам даровано величайшее счастье: мы делимся на мужчин и женщин. Вполне возможно, что романтика физической любви присутствует лишь на нашей планете. Если так, то я сочувствую остальной Вселенной. Что может сравниться с единением тел и душ, с радостью дарения себя и получения ответного дара? На Марсе ни я, ни кто-то другой не испытал ничего подобного. Мне кажется, именно любовь делает нашу планету такой богатой и прекрасной. Если человек соединяется с другим человеком лишь телом, но не душой, он остается по-прежнему девственным и одиноким, как будто не соединялся вовсе. С тобой такое бывало, я это понял по тому, как ты боишься рисковать. Ты вник в это раньше меня и без помощи марсианского языка… Дон сказала, что не только ваши тела, а и души были вместе.

— Эта леди несколько преувеличивает.

— Дон никогда не ошибается, если речь идет о любви. А кроме того, прости, мы были с нею — в ее душе, и сливались с твоей.

Джубал почему-то воздержался от признания, что у него иногда, а именно в моменты одновременного единения тел и душ, просыпались телепатические способности. Правда, он читал не мысли, а эмоции. Он пожалел, что ему уже так много лет. Будь он хотя бы на пятьдесят лет моложе, Дон не пришлось бы ставить слово «мисс» перед фамилией: он решился бы на новый брак, несмотря на прежние неудачи. А прошедшую ночь он не променял бы на сто лет жизни. В сущности, Майк прав.

— Я слушаю вас, сэр.

— Соединение мужчины и женщины не должно происходить без любви, но тем не менее очень часто происходит. Происходит насилие или совращение — игра, подобная рулетке, только еще более бесчестная. А потом — проституция, одиночество — добровольное и вынужденное, страх, вина, ненависть; дети, вырастающие в убеждении, что секс — это что-то плохое, постыдное, животное. Величайшая ценность, которой обладает человечество, искажена, извращена и представлена как величайшее зло.

Всему причиной — ревность. Я долго не мог этому поверить. Джубал, я до сих пор до конца не понимаю ревности, она кажется мне безумием. Когда я впервые испытал любовный экстаз, моим первым порывом было желание разделить его сразу со всеми братьями: с женщинами непосредственно, а с мужчинами через женщин. Я пришел бы в ужас, если бы мне предложили забрать все счастье себе. Вместе с тем мне не приходило в голову испытать эту радость с тем, с кем я еще не сроднился. Я физически не способен любить женщину, с которой не разделил воду. Не я один: никто в Гнезде не испытывает физической любви, если не испытывает духовной.

Джубал мрачно подумал, что по такой идеальной схеме могут жить разве что ангелы. Краем глаза он заметил машину, садящуюся на площадку. Не успев сесть, машина исчезла.

— Что случилось?

— Они начинают подозревать, что мы здесь. Вернее, я: остальные считаются погибшими.

— Не пора ли перебраться в более безопасное место?

— Не волнуйся, Джубал. Те, кто сидел в машине, не успели ничего никому сообщить. А Джилл уже преодолела предрассудок против дематериализации нехороших людей. Раньше мне приходилось выдумывать всякие ухищрения, чтобы защищаться, теперь я действую проще. Джилл доверяет мне, она знает, что дисциплина не позволяет мне убивать людей без крайней необходимости. — Человек с Марса усмехнулся. — Вчера даже помогала и не в первый раз.

— Что вы делали?

— Заканчивали то, что я начал в тюрьме. Когда я уничтожил тюрьму, пришлось уничтожить и некоторых заключенных. Их нельзя было освободить: они злые люди. Но я целый год вникал в этот город. Я знал, что еще десятки таких же злодеев ходят на свободе. Я ждал, вникал в каждый отдельный случай и наконец принял решение. Они дематериализованы, а души получили возможность начать новую жизнь. Джилл поняла, что человека невозможно убить, что я всего лишь удаляю с поля грубых игроков.

— Тебе не страшно играть в Бога, дружок?

— А я и есть Бог, — открыто улыбнулся Майк. — И ты есть Бог. И те, которых я убрал, тоже боги. Сказано, что Бог видит всякую тварь. Так и есть: всякая тварь есть Бог. И если кошка съедает мышку, то и та, и другая выполняют свое божественное предназначение.

Приземлилась и исчезла еще одна машина.

— Сколько игроков вы вчера удалили за грубую игру?

— Четыреста или пятьсот, не помню точно: город-то большой. Некоторое время здесь будет очень спокойно. Правда, с течением времени преступность возобновится: на Земле так не хватает дисциплины! Именно об этом я и хотел поговорить с тобой, отец. Я боюсь, что ввел братьев в заблуждение.

— Почему?

— Они слишком оптимистичны. Они смотрят друг на друга и видят любовь, здоровье, согласие и счастье. И думают, что переход всего человечества к нашему образу жизни — лишь вопрос времени. Они, конечно, понимают, что это случится не завтра, что две тысячи лет — это лишь мгновение. Но они уверены, что когда-нибудь это случится. Поначалу я сам был в этом уверен и передал свою уверенность братьям. Я упустил главное: люди — не марсиане. Я не раз ловил себя на этой ошибке, исправлялся и снова ошибался. Что верно для марсиан, не всегда верно для людей. Логика инвариантна, но на Земле и на Марсе она оперирует различными данными. Поэтому и результаты выходят различные.

Я не понимал, почему никто из людей добровольно не отдает себя на съедение голодным собратьям. На Марсе это считается честью. Я не понимал, почему здесь так берегут детей. На Марсе таких девочек, как наши, выбрасывают на улицу — в зубы естественному отбору, и девять из десяти погибают в первое же лето. Логика одна, а объекты разные: здесь состязаются взрослые, а на Марсе дети. Но так или иначе состязание имеет место, иначе начинается вырождение.

Я не знаю, был ли я прав в попытке исключить состязание, но я понял, что человечество не позволит мне этого.

В комнату заглянул Дюк.

— Майк! Ты видел, вокруг отеля собирается толпа?

— Видел, — ответил Майк. — Скажи всем, что еще не окончилось ожидание.

Дюк вышел, а Майк обратился к Джубалу:

— Ты есть Бог! Мои слова — не позывные счастья, а напоминание об ответственности, это вызов, брошенный миру. — Он был печален. — Я редко об этом говорю. Очень немногие понимают весь смысл этих слов и готовы разделить со мной не только радость, но и горечь. А остальные — сотни и тысячи — воспринимали их, как трофей, доставшийся без боя, или не понимали вовсе. Что бы я ни говорил, они продолжали считать, что Бог — это кто-то другой, добренький, который прижмет обманутого дурачка к груди и погладит по головке. Они не хотели признать, что во всех своих бедах виноваты сами и что счастье не дастся им без труда.

Человек с Марса покачал головой.

— У меня гораздо больше неудач, чем побед, и я боюсь, что ожидание окончится и я пойму, что был неправ. Что этот народ не может жить иначе, что он должен быть разобщенным, несчастным, должен ненавидеть, драться… только для того, чтобы не выродиться. Скажи, отец, это так?

— Почему, черт возьми, ты решил, что я смогу ответить на этот вопрос?

— Может быть, не можешь. До сих пор, когда мне нужно было что-то выяснить, ты всегда помогал. И когда кончалось ожидание, я убеждался, что ты говорил правильно.

— Ты меня переоцениваешь. Все, что я могу тебе сказать, это: ты спешишь, хотя всю дорогу толковал, что спешить нельзя. Два с половиной года — не время даже по земным меркам. Ты еще не начал ждать, а уже сдался. Ты провел эксперимент на малой группе людей, эксперимент удался. Я никогда не видел таких здоровых, бодрых и счастливых людей. Тебе этого мало? Воспитай еще десять тысяч таких же работящих, счастливых, неревнивых, потом и поговорим? Идет?

— Ты говоришь правильно, отец.

— Я еще не все сказал. Из того факта, что тебе не удалось перевоспитать девяносто девять из ста, ты делаешь вывод, что человечество не проживет без своих грехов, которые нужны ему для «прополки». Как ты не понимаешь, что ты сам проводишь прополку, вернее, твои неудачи делают ее за тебя. Ты планировал уничтожение собственности и денег?

— Нет, что ты! В Гнезде деньги не нужны, но…

— Правильно, в любой здоровой семье они не нужны, а нужны для сношений с внешним миром. Сэм сказал мне, что братья, постигшие дисциплину, стали умнее в обращении с деньгами, хотя можно было бы ожидать обратного.

— О, делать деньги очень просто, если знаешь как.

— Ты только что сформулировал новую заповедь: блаженны богатые духом, потому что они знают, как делать деньги. А каковы успехи братьев в других областях? Ниже или выше среднего?

— Конечно, выше. Наша дисциплина — не вера, а метод эффективной работы во всех областях.

— Ты сам ответил на свой вопрос, сынок. Если все сказанное верно (а я не сужу, я только спрашиваю, ответ за тобой), то ты не исключаешь, а ужесточаешь соревнование. Если одна десятая процента населения способна воспринимать твою дисциплину — преподавай ее, и через десяток поколений дураки вымрут, а твои ученики унаследуют Землю. Тогда нужно будет думать, как подстегнуть их к дальнейшему развитию. Не стоит отчаиваться из-за того, что за два с половиной года не все превратились в ангелов. Я ни от одного человека этого не ожидал. Думал, ну и дурак же ты, что полез в проповедники.

Майк вздохнул и улыбнулся.

— Я сам начал так думать. Ну и дурак же я, как подвел братьев!

— Назовем эту болезнь космической отрыжкой и будем считать, что вылечили. Если у тебя есть, что сказать людям, — говори.

Майк не отвечал. Он лежал без движения, с закрытыми глазами и безжизненным лицом. Джубал уже пожалел, что говорил так резко и довел парня до транса.

Тут Майк открыл глаза и весело улыбнулся.

— Ты все объяснил, отец! Мне есть что сказать и показать людям. — Человек с Марса встал. — Ожидание кончилось!

Глава 37

Джубал и Человек с Марса вышли к стереовизору. Около него уже собралось все Гнездо. На экране волновалась толпа, которую с трудом сдерживала полиция. Майк взглянул на экран, и на лице его появилась счастливая уверенность.

— Пришли? Отлично. Начинаем.

Чувство радостного ожидания, все время преследовавшее Харшоу, распирало стены.

— Давно у нас не было столько зрителей, — сказала Джилл.

— Пожалуй, стоит одеться ради такого случая. Пэтти! Найди мне что-нибудь, — попросил Майк.

— Сию минуту, Майк.

— Сынок, — забеспокоился Джубал, — не нравится мне эта толпа. Может, не стоит тебе выходить?

— Стоит: они пришли ко мне, и я должен их встретить. — Он замолчал, так как лицо на несколько секунд оказалось закрыто одеждой. Женщины наперебой помогали ему одеться — каждая вещь словно знала, куда и как лечь.

— Положение обязывает. Если публика ждет, звезда должна показаться.

— Майк знает, что делает, босс, — успокоил Дюк.

— Н-не знаю… Я не доверяю толпе.

— Тут собрались в основном зеваки. Есть парочка фостеритов и других злопыхателей, но Майк справится с любой толпой. Правда, Майк?

— Точно, Каннибал. Где моя шляпа? Солнце уже высоко, — откуда ни возьмись появилась дорогая панама с яркой лентой и уселась ему на голову. Майк кокетливо сдвинул ее набекрень.

— Ну как? — спросил он.

На нем был, как всегда на проповедях, белый деловой костюм, крахмальная рубашка и дорогой яркий галстук.

Бен сказал:

— Атташе-кейса не хватает.

— Правда? Ты считаешь, не хватает? Пэтти, у нас есть атташе-кейс?

Джилл подошла к Майку.

— Бен шутит, милый. Ты отлично выглядишь. Иди. — Она поправила ему галстук и поцеловала. Харшоу показалось, что она поцеловала и его.

— Да, пора. Энн, Дюк, готовы?

— Готовы. — Энн надела свидетельский плащ, а Дюк вооружился всевозможной съемочной аппаратурой и табличкой «Пресса».

Они пошли к выходу. Джубал двинулся за ними, а все остальное Гнездо — тридцать с лишним человек — осталось у стереовизора. У двери Майк задержался. Там стоял столик, а на нем графин с водой, ваза с фруктами, стаканы и фруктовый ножик.

— Дальше не ходи, — предупредил Джубала Майк, — иначе Пэтти придется отбивать тебя у кобр.

Майк налил в стакан воды и отпил.

— От проповедей пересыхает горло, — и передал стакан Энн. Потом взял фруктовый ножик и отрезал кусок яблока. Харшоу показалось, что Майк отрезал себе палец, но тут Дюк протянул ему стакан. Крови не было, а к фокусам Харшоу уже начал привыкать. Он взял стакан и с удовольствием сделал глоток: во рту почему-то было сухо.

Майк сжал его руку и улыбнулся.

— Не волнуйся, отец. Мы скоро вернемся. Не позже, чем через полчаса.

Они вышли к кобрам и закрыли за собой дверь. Джубал со стаканом в руках вернулся ко всем. Кто-то забрал у него стакан, он не заметил этого, полностью уйдя в экран.

Толпа стала гуще и агрессивнее, полицейские работали дубинками.

— Где они, Пэтти? — спросил кто-то.

— Спускаются в лифте, входят в вестибюль, их заметили, начали фотографировать.

На экране появилось лицо корреспондента Нью Уорлд Нетворкс.

Он затараторил:

— Передвижная съемочная группа компании Нью Уорлд Нетворкс ведет репортаж из горячей точки. Мы только что узнали, что самозванный мессия, известный как Человек с Марса, наконец выполз из своего логова. Очевидно, Смит хочет сдаться властям. Вчера он бежал из тюрьмы, воспользовавшись взрывчатыми веществами, которые, по всей видимости, передали ему сообщники. Но ему слабо было пройти через кордоны, выставленные вокруг города. Трудно предсказать, что сейчас случится. Не отходите от экранов! Следите за нашими новостями и рекламой! — Джик Моррис принялся расхваливать свой аттракцион «Елисейские поля».

— Они вышли на улицу, — сказала Пэтти, — толпа еще не видит их.

— Мы находимся у парадного подъезда отеля «Сан-Суси», жемчужины побережья. Не будем обвинять служащих отеля в пособничестве преступнику: они сообщили о нем властям, поэтому мы здесь. Пока не начались события, посмотрите, как из Смита выросло чудовище!

Показали запуск «Посланца», отлет «Чемпиона», Марс, марсиан, первое сфабрикованное интервью с Человеком с Марса: «Тебе нравятся наши девушки?» — «Еще как!», переговоры во Дворце Министров, защиту диссертации.

— Что там, Пэтти?

— Майкл стоит на ступенях, толпа на расстоянии ста ярдов. Дюк кое-что заснял и меняет линзы. Все в порядке.

Стереовизор показал толпу.

— Надеюсь, вы понимаете, друзья, что эти люди не намерены шутить. Их оскорбили, и они справедливо возмущены. Последователи антихриста не останавливались ни перед чем, чтобы дать своему вождю скрыться от возмездия. Сейчас можно ожидать чего угодно, — диктор чуть не захлебнулся. — Он выходит, он идет к людям!

Камера повернулась к Человеку с Марса, он шел прямо на нее. Энн и Дюк шли на некотором расстоянии позади. Вот уже стереовизор показал Майка в натуральную величину, как будто он вернулся в комнату к братьям. Он остановился на газоне в нескольких шагах от толпы.

— Вы звали меня?

Ответом был рев.

В разрыве туч показалось солнце, и на Майка упал столб света.

Одежда его исчезла, он предстал перед толпой нагой и прекрасный — модель для самого Микеланджело. У Харшоу сжалось сердце.

— Посмотрите на меня! Я сын человеческий!

Включили рекламу. Стайка девушек, задирая ноги выше носа, воспевала какое-то особое туалетное мыло. Экран заполнился мыльными пузырями.

Возобновился репортаж. Кусок кирпича ударил Майка по ребрам.

— Будь ты проклят!

Майк обернулся к обидчику:

— Ты проклял сам себя! До конца жизни тебе не смыть этого проклятия.

— Богохульник! — камень попал Майку в левый глаз, брызнула кровь.

— Ты ударил себя, — спокойно сказал Майк, — потому что ты есть Бог, и я есть Бог, и все живое есть Бог.

В него полетели камни, в нескольких местах показалась кровь.

— Слушайте Истину: вам не нужно ненавидеть, бояться, убивать! Я принес вам воду жизни, — в руке Майка появился стакан с водой, — выпейте ее, и вы познаете любовь и счастье!

Кто-то бросил камень, и стакан разбился. Следующий камень попал Майку в рот.

Он улыбнулся разбитыми губами и с выражением любви и нежности глянул в камеру. В затылок ему светило солнце и, казалось, от головы его исходит золотое сияние.

— Братья! Я люблю вас. Глубокой вам воды. Ты есть Бог.

— Ты есть Бог, — прошептал в ответ Харшоу.

Снова включили рекламу.

— Пещера Кахуэнга! В этом ночном клубе вы вдохнете настоящий лос-анджелесский смог! Его привозят к нам каждый вечер! Вас встретят шесть прекрасных танцовщиц!

— Линчевать его! Завяжем сукину сыну негритянский галстук!

Раздался выстрел, и Майку по локоть отрубило правую руку. Она упала на траву вверх открытой ладонью.

Толпа загоготала и зааплодировала.

— Давай еще, Шорти! Только лучше целься!

Снова полетели камни.

— Истина проста, но стать Человеком не просто. Научитесь управлять собой, а все остальное придет само. Благословен тот, кто познал себя, весь мир принадлежит ему, Любовь и Счастье следуют за ним повсюду.

Прозвучали еще три выстрела.

Один раздробил Майку шестое ребро, два других пришлись в левую ногу ниже колена. Показался осколок кости.

Майк пошатнулся, засмеялся и продолжал говорить:

— Ты есть Бог. Пойми это и стань Человеком!

— Черт возьми, когда прекратится это богохульство! Мужики, кончаем его.

Его били камнями и кулаками, а когда он упал, — ногами. Ему ломали ребра, наступали на лицо, оторвали ухо, а он все говорил.

— Отойдите, ребята, я полью его бензином!

Толпа отступила, на экране стереовизора показалось лицо Майка.

Он взглянул на братьев в последний раз и четко произнес:

— Я люблю вас.

Неосторожный кузнечик сел на траву перед его носом.

— Ты есть Бог, — приветствовал его Майк и дематериализовался.

Глава 38

Клубы дыма и языки пламени наполнили экран стереовизора.

— Вот это номер! — сказала Пэтти, — это лучший взрыв, который когда-либо применяли.

— Да, — критично согласилась Бэкки. — Даже Профессор на такое не был способен.

Очень тихо, явно обращаясь к самому себе, Ван Тромп сказал:

— Красиво. И со вкусом — парень красиво ушел.

Джубал смотрел на сидящих вокруг братьев. Неужели он единственный, кто хоть что-нибудь чувствует? Джилл и Дон сидели, обнявшись, — они всегда так делали, когда встречались. Казалось, они тоже не встревожены. Даже Доркас была невозмутима и на глазах ее не было слез.

На экране возникло улыбающееся лицо диктора, он сказал:

— А теперь несколько кадров для наших друзей на Елисейских полях, которые так славно завершили свою… — Пэтти выключила стереовизор.

— Энн с Дюком возвращаются, — сказала она. — Проведу их через фойе, а потом будем завтракать. — Она поднялась.

Но Джубал остановил ее.

— Пэтти, ты знала, что собирается сделать Майк?

— Нет, конечно, — она удивилась. — Никто не знал. Для нас еще не кончилось ожидание. — Она повернулась и вышла.

— Джубал, — говорила Джилл, не сводя с него глаз, — Джубал, отец наш возлюбленный… пожалуйста, остановись и вникни. Майк не умер. Как он может умереть, если никто не может быть убит? Потому он всегда будет с нами, ведь мы уже вникли в него. Ты есть Бог.

— Ты есть Бог, — потерянно повторил Харшоу.

— Вот так. Сядь между нами.

— Нет, нет, я хочу побыть один.

Харшоу, натыкаясь на стены, дошел до своей комнаты, заперся там и упал на кровать. О, сын мой, сын мой! Если бы я мог умереть вместо тебя! Тебе бы еще жить да жить, а я, старый дурак, которого ты непонятно за что уважал, убил в тебе сомнения и послал на бесполезные муки. Ты понес им Истину! А кому нужна Истина? Это ведь не стриптиз и не рулетка. Харшоу засмеялся сквозь слезы.

Он подавил рыдания и смех и пошарил в чемодане: вот оно. Харшоу носил его с собой с тех пор, как с Джо Дугласом случился удар, в очередной раз напомнивший Харшоу, что все живое смертно. Харшоу прописал себе для верности три таблетки, выпил и лег в постель. Вскоре боль прошла. Издалека донесся голос:

— Джубал!

— Я отдыхаю! Не мешайте!

— Джубал, отец! Я прошу.

— Да, Майк, что такое?

— Проснись. Еще не время. Позволь, я помогу.

— Спасибо, Майк, — вздохнул Харшоу.

Он позволил отвести себя в ванную и проделать с собой все необходимые манипуляции.

— Ну как?

— Все хорошо, сын. Спасибо.

— Тогда я пойду, у меня дела. Я люблю тебя, отец. Ты есть Бог.

— Я люблю тебя, Майк. Ты есть Бог.

Джубал переоделся, привел себя в приличный вид, хлебнул бренди, чтобы заглушить горечь во рту, и вышел в гостиную.

В комнате, где стоял стереовизор, никого, кроме Пэтти, не было. Она подняла глаза.

— Поешь, Джубал?

— Да, спасибо.

— Вот и хорошо, — она подошла к нему, — боюсь все уже поели и разбежались. Но велели тебя поцеловать. — Она поцеловала его, вложив в поцелуй любовь всего Гнезда.

Джубал почувствовал, что боль отступает и возвращаются силы.

— Пойдем в кухню. Тони ушел, можно свободно хозяйничать, — она остановилась на пороге и выгнулась, пытаясь взглянуть себе на затылок. — Ты не находишь, что финальная сцена меняется? Мне кажется, там появился дым.

Джубал подтвердил, что дым на самом деле появился. Конечно, никакого дыма на картине не было, но зачем спорить?

— Так я и знала. Я уже многое вижу, но к себе на спину без зеркала пока не могу заглянуть. Майк говорит, что скоро у меня это получится. Впрочем, неважно.

По всей вероятности, в кухне расположилось человек десять. Дюк помешивал что-то в кастрюле.

— Привет, босс! Я заказал автобус на двадцать мест, наша площадка не примет более тяжелый. А для барахла и питомцев Пэтти понадобится еще один, такой же. Хорошо?

— Конечно! А они все возвращаются? — спален не хватит, придется кого-то поместить в гостиной, а кого-то потеснить. Его, скорее всего, тоже потеснят. Харшоу решил не противиться. В конце концов, приятно, когда рядом лежит кто-то живой и теплый, не обязательно же… Господи! Ведь он уже забыл, насколько это приятно! Становится ближе…

— С нами поедут не все. Тим отвезет нас, потом развернется и отправится ненадолго в Техас. Капитан, Беатрис и Свен, мы собираемся сойти в Нью-Джерси.

Сэм оторвал взгляд от стола.

— Руфь и я должны вернуться назад, к нашим детям. Саул едет с нами.

— Неужели нельзя денек-другой посидеть дома?

— Может быть, надо посоветоваться с Руфью.

— Босс, когда можно наполнить бассейн? — вставил Дюк.

— Мы никогда не делали этого раньше апреля, но если включить новую установку для подогрева, мы можем наполнить его в любое время, — добавил Джубал. — Но погода пока стоит ненастная — вчера снег еще лежал.

— Босс, ради того, чтобы поплавать, мы можем пройтись босиком по снегу — и сделаем это. Есть более дешевые способы не дать воде замерзнуть, и не обязательно использовать эти здоровенные обогреватели.

— Джубал!

— Да, Руфь?

— Мы остановимся у тебя на пару дней. Дети обо мне не особенно скучают, да и побаиваюсь подходить к ним без Пэтти.

— Отлично. А где Нельсон с капитаном? Куда они так спешат? Беатрис ни разу не была дома — нехорошо так спешить!

— Я скажу им, босс.

— Пэтти, твои змеи согласны пожить денек-другой в чистом и теплом подвале? Потом мы что-нибудь для них придумаем. О девочке я не говорю: она почти человек, а кобр не стоит распускать по дому.

— Конечно, Джубал.

— Хм… Дон, ты умеешь стенографировать?

— Ей это не нужно, — сказала Энн, — как, впрочем, и мне.

— А печатать на машинке?

— Если ты захочешь, я научусь, — ответила Дон.

— Считай себя принятой на работу — до тех пор, пока где-нибудь не откроется вакансия верховной жрицы. Джилл, мы никого не забыли?

— Нет, босс, кроме всех остальных, которые всегда будут в нашем доме желанными гостями.

— О, разумеется! — Харшоу подошел к Дюку и глянул в кастрюлю, над которой тот колдовал. Там было немножко бульону.

— Это… Майк?

— Да, — Дюк зачерпнул, попробовал. — Нужно подсолить.

— Да, Майка всегда следовало чуть-чуть подправить. — Джубал попробовал бульон. Вкус был сладковатый. — Впрочем, не нужно. Пусть останется таким, каким был при жизни. Кто разделит со мной его тело?

— Оно предназначено только для вас, босс. Тони велел мне ждать вас, помешивать и подливать воду, чтобы не пригорело.

— Доставай чашки, я хочу разделить его с тобой.

— Слушаюсь, босс.

Из буфера выплыли две чашки и приземлились на стол.

— Не повезло Майку. Он собирался пережить меня и съесть на День Благодарения. А может, мне не повезло: выиграл пари и не с кого получить деньги.

— Вы выиграли пари только благодаря своей промашке. Разделим это поровну.

Дюк так и сделал. Джубал поднял свою чашку.

— Выпьем!

— И станем ближе.

Они пили бульон медленно, потягивая и смакуя. Они хвалили его, предаваясь воспоминаниям о том, кто пожертвовал собой ради них. Джубал, к своему удивлению, обнаружил, что несмотря на переполнявшие его эмоции, на душе у него спокойно и радостно и плакать больше не хочется.

Его сын, который был поначалу таким слабым и наивным, вырос мудрым и сильным, не утратив ангельской чистоты. Я понял тебя, сын, ты прав, я продолжу твое дело.

Пэтти подала ему еду. Харшоу набросился на нее, будто прошло несколько дней с тех пор, как он позавтракал.

Сэм говорил:

— Я говорил Саулу, что не вижу необходимости менять планы. Будем действовать, как намечали. Если вести дело разумно, оно процветает и после смерти основателя.

— Разве я возражаю? — сказал Саул. — Вы с Рут организуете один храм, я другой, но сначала нужно накопить капитал. Это вам не магазин и не кинотеатр. Нужна масса оборудования и на это нужны деньги, уже не говоря о том, что Махмуду и Мириам надо оплатить год или два пребывания на Марсе, — что столь же важно.

— Кто тут спорит? Окончится ожидание — и все станет ясно.

Харшоу неожиданно сказал:

— Деньги — не проблема.

— Ну-ка, ну-ка, Джубал!

— Как юрист, я не должен был этого говорить, но как брат я поступаю, как подсказывает мне сердце. Энн!

— Да, босс!

— Купи это место… то, где Майка забросали камнями. А еще лучше, купи участок радиусом в сто футов вокруг.

— Босс, это территория муниципалитета, а участок радиусом в сто футов включает в себя часть муниципальной дороги и территории отеля.

— Не спорь.

— Я не спорю, а излагаю факты.

— Прости. Они продадут. Они тоже проделают этот путь. Черт побери! Если у них руки вставлены куда надо, они нам ее отдадут. Я думаю, нажмем через Дугласа. Попросим Джо вызволить из морга то, что еще осталось от Майка, и похороним его здесь, скажем, через год. Весь город будет плакать, а полицейские, которые его сегодня не защитили, будут стоять навытяжку.

Какой же сделать памятник? Павшую Кариатиду? Нет, Майк был в силах нести свой камень. Лучше Русалочку. Нет, никто не поймет. Может, статую самого Майка — каким он был, когда говорил: «Смотрите на меня, я сын человеческий!». Если Дюк его в тот момент не заснял, то Нью Уорлд — наверняка. Возможно, был такой брат или будет, обладающий такой же искрой Божьей, что и Родэн, и изобразит Майка таким, каким он был, не приукрашивая его.

Похороним Майка без гроба; пусть черви и дождь вникают в него, как делал это я. Энн, как только приедем домой, напомни, чтобы я позвонил Джо Дугласу.

— Хорошо, босс.

— Это первое. Второе… — и Харшоу рассказал о завещании Майка.

— Итак, каждый из вас по крайней мере миллионер. Даже более того, чем я раньше думал… намного, даже с вычетом налогов. Никаких предписаний. Вникаю, что вы будете тратить необходимые суммы на церкви и другую такую же чушь. Но никто не станет препятствовать вам, если вы захотите покупать яхты. Ах, да! Кто хочет получать то же жалованье и жаждет, чтобы капитал фирмы больше не увеличивался, то пусть управляющим остается Дуглас, но… думаю, Джо долго не протянет, и тогда руководство возьмет на себя Бен Кэкстон. Бен?

Кэкстон пожал плечами:

— Я не могу. Я найму вместо себя настоящего бизнесмена, по имени Саул.

— Отлично. Скоро завещание вступит в силу. Оспаривать его никто не решится, а если решится, то ничего не получит: Майк над ним хорошо поработал. Когда мы едем? Где счет?

— Джубал, — сказал Бен, — это наш отель.

Вскоре они были в воздухе. Никто их не задерживал; город успокоился так же быстро, как и вспыхнул. Джубал сел рядом с Махмудом на первое сиденье и расслабился — он понял, что не чувствует ни горя, ни усталости, ему даже не хотелось мысленно вернуться в столь дорогое для него прошлое. Они беседовали о предстоящем путешествии Махмуда на Марс, где он собирался поосновательнее заняться языком… и, что было особенно приятно для Джубала, завершить сверку фонетических транскрипций в словаре, на составление которого у Махмуда ушел целый год.

— Чувствую, — ворчал Джубал, — мне придется учить эту чертову тарабарщину, а то не пойму вашей болтовни.

— Как захочешь, брат.

— Вот дьявол! Не хватало мне еще как школьнику сидеть за партой от звонка до звонка! Я буду работать так, как я всегда это делал, как мне удобно.

Махмуд помолчал.

— Уроки и твердое расписание, — наконец сказал он, — нужны для работы в группах. С некоторыми мы занимаемся индивидуально.

— Осмелюсь просить у вас этой привилегии.

— Энн, например, достигла незаурядных результатов. У нее отличная память, и она изучала языки путем прямого контакта с Майком.

— У меня плохая память, да и Майка нет.

— Зато есть Энн. И как бы ни упрямился, Дон введет тебя в контакт с Энн. Для второго урока Дон уже не понадобится, Энн справится сама. Ты научишься думать по-марсиански за считанные дни. Мне кажется, процесс обучения должен тебе понравиться.

— Ты, низкий, подлый и развратный араб! — набросился Харшоу на Махмуда. — Ты украл у меня лучшую секретаршу!

— За которую всю жизнь буду у тебя в долгу. Но ты потерял ее не навеки: она тоже будет давать тебе уроки, просто настаивает на этом.

— Пойди поищи себе другое место — я хочу подумать!

Через какое-то время Харшоу крикнул:

— Ближняя!

Прибежала Доркас, села с ним рядом и приготовилась стенографировать. Прежде чем начать работать, он посмотрел на нее.

— Девочка. Ты выглядишь счастливой, как никогда. Просто сияешь!

Доркас произнесла мечтательно:

— Я решила назвать его Деннис.

— Неплохо, очень неплохо, — кивнул Харшоу. Вполне подходящее имя, — подумал он, даже если неизвестно, кто отец. — Ты можешь работать?

— Конечно! Я себя отлично чувствую.

— Поехали. Сценарий для стереовидения. Черновой набросок. Рабочее название: «Марсианин по имени Смит». Картина первая: на экране появляется изображение Марса (документальные съемки), последовательный ряд кадров, наплывом появляется изображение места приземления «Посланца», на среднем плане космический корабль. Марсиане (мультипликация) типичного вида. Крупный план — каюта корабля. На операционном столе лежит женщина…

Глава 39

Решение, которое нужно было принять в отношении Третьей от Солнца планеты, не вызывало сомнений. Старшие Братья были не всеведущи, а, по-своему, как и земляне, провинциальны. Привычная для них система ценностей, а также намного превосходящая земную наука логики вселяли в них уверенность, что со временем они поймут все неискоренимое «зло», исходящее от этих суетливых, — неугомонных и вздорных существ с Третьей планеты и, попытавшись однажды вникнуть, полюбят, возненавидят и уничтожат его.

Но к тому времени, когда Старшие Братья подойдут к этому вплотную, уничтожить Третью планету будет весьма затруднительно или почти невозможно. Опасность этого настолько мала, что те, чьим заботам была вверена планета, не обращали на это никакого внимания.

В частности, Фостер был абсолютно спокоен.

— Дигби! — позвал он.

— Да, Фостер, — отозвался подручный.

— Мне пришла пора отлучиться по спецпоручению. Познакомься со своим новым шефом. Майк, это Архангел Дигби, твой помощник. Он знает, что где лежит, и отлично справляется со вторыми ролями.

— О, мы непременно поладим, — уверил Фостера Архангел Михаил и обратился к Дигби: — Мы не встречались раньше?

— Что-то не припомню, — ответил Дигби. — Конечно, после стольких встреч… — И он пожал плечами.

— Неважно. Ты есть Бог.

— Ты есть Бог, — ответил Дигби.

Фостер сказал:

— Оставьте лишние формальности. У вас гора работы и вам не хватит на нее целой вечности. Конечно, «Ты есть Бог», — а кто, собственно, нет?

Фостер ушел, а Майк откинул со лба нимб и принялся за работу. Ему хотелось изменить очень многое…