Привилегированное дитя

Глава 12

— Я не совсем понимаю вас, мистер Мэгсон, — услышала я сквозь сон голос мамы, и нотка тревоги, звучавшая в нем, разбудила меня окончательно. Я открыла глаза и приподнялась на локте. Это была чужая спальня, в чужом доме. Я с удивлением смотрела на незнакомые обои и цветные занавеси на окнах, не узнавая их. В воздухе чувствовался запах дыма.

— Мисс Лейси пришла ко мне и сказала, что видела сон, — Ральф говорил терпеливо и убеждающе. Я много раз слышала, как он разговаривал таким же тоном с испуганными лошадьми, и сейчас, слушая его, я даже видела их перед собой.

Я еще раз оглядела комнату. Это была спальня для гостей в домике викария. Я лежала на кушетке, укрытая теплым шерстяным пледом и все еще одетая в мокрую после дождя амазонку. Голос Ральфа доносился снизу из гостиной так ясно, будто мы находились в одной комнате.

— Ничего необычного здесь нет, — продолжал он мягко, — Джулия очень впечатлительная и тонкая натура.

— Вы считаете, что у нее было своего рода предчувствие? — Сейчас заговорил дядя Джон. Его голос звучал очень спокойно, но я знала, как он не любит всякие толки о том, что выходит за границы познаваемого и разумного. Он был человек железной логики.

Ральфу тоже это было известно.

— Почему бы и нет? — спросил он, — Всем известно, что животные могут предчувствовать приближение бури. Фермеры могли бы рассказать вам о лошадях, бьющихся от страха в своем стойле перед бурей или пожаром. Вероятно, мисс Джулия наделена даром предвидеть события, угрожающие Экру. Это, конечно, специфическая особенность, но ничего неслыханного здесь нет.

Внизу воцарилось молчание. Я села в кровати и прижала руку к голове, явно ощущая небольшое головокружение и слабость, но еще я чувствовала, что сильно перевозбуждена. Девочка Картеров не сгорела. Маленького ребенка не оставили в пылающем доме. Тед Тайк и его мать не погребены под тоннами горящих бревен.

— Это наследственное заболевание, — заговорил дядя Джон. — Джулия унаследовала больную природу Лейси. Они всегда слишком хорошо чувствовали землю, и это сказалось на них.

— Нет! — воскликнула мама. — Она моя дочь! И она не унаследовала их больной природы! Просто она слишком утомлена и подавлена. Она слишком много работала. Это наша вина, мы плохо заботились о ней, Джон!

— Мисс Джулия выглядела так странно… — тихо сказал доктор Пирс. — В первую минуту я не узнал ее и подумал, что это…

— Нет! — прервала его мама истерично. — Джулия просто слишком много работала последнее время. По моей вине, по нашей общей вине! Она стала такой бледненькой, да еще сильно выросла.

— Леди Лейси права, — послышался размеренный голос Ральфа. — К тому же мисс Джулия очень своеобразная девушка с необычайным даром. Она почувствовала приближение грозы и сделала правильные выводы. Это не более сверхъестественно, чем то, что каждый день делают капитаны судов в море.

Я выпрямилась и позвала: «Мама!»

И сразу же дверь гостиной распахнулась, и я услышала стук маминых каблучков по лестнице. Она влетела ко мне в комнату.

— О, моя ненаглядная! Проснулась наконец! Ты здесь совсем как Спящая Красавица в сказке. Но Джон настоял, чтобы мы не будили тебя, пока ты сама не проснешься. Как ты нас напугала! — Ее улыбка выглядела немного вымученной. — У тебя болит что-нибудь? Ты хорошо себя чувствуешь?

— Совсем хорошо, — сказала я, и это было правдой. — Но только… — и я потянулась, как кошка, — мама, я так устала…

— Мы сейчас же отвезем тебя домой, — заторопилась она. — Карета стоит у двери. Джон и я примчались сюда, как только Джем догадался сказать нам, что ты ускакала. Мы поедем домой и там переоденем тебя в сухую одежду и уложим в теплую кроватку. И спи тогда хоть весь день, если захочешь.

Я встала с постели, и мама обняла меня за талию. Я действительно сильно выросла и была такого же роста, как она. Это вселило в меня чувство, что я уже не ребенок, а взрослый и самостоятельный человек. На мамином лице было написано напряжение, и я попыталась немного успокоить ее.

— Ничего не произошло, мама. Это был сон, который возвращался снова и снова. Я совсем не испугалась, зная, что ничего плохого со мной не случится.

Она отвела глаза.

— Ты права, моя дорогая, — любовь подсказала моей правдивой маме эти лживые слова. — Никто и не думает, будто что-то произошло. Ты выручила из беды Экр и спасла много жизней! Они благословляют тебя за это! Мы поговорим об этом еще, когда ты отдохнешь, а сейчас нам пора домой.

Я слишком устала, чтобы спорить, и, опершись на руку мамы, стала спускаться вниз. Доктор Пирс стоял у лестницы, все еще в домашнем халате, и натянуто улыбался.

Дядя Джон шагнул вперед и, крепко обняв меня, тут же потрогал мой лоб, проверяя, нет ли у меня температуры.

— Я рад, что ты немного поспала, — спокойно проговорил он. — Мы скоро отправимся домой, и там ты как следует отдохнешь. Твой слабый умишко немного перевозбужден.

Я хотела было возразить ему, но не стала этого делать, поскольку в ту же минуту увидела лицо Ральфа Мэгсона, который просиял при виде меня. Такой же промокший под дождем, как я, он единственный из присутствующих в комнате светился неприкрытой радостью.

— Джулия! — воскликнул он, и в его голосе звенела любовь.

— Ральф, — отозвалась я и протянула ему обе руки.

Он поцеловал одну за другой, обнял меня за талию и повел к двери. Миссис Грин, экономка викария, распахнула ее перед нами, и я увидела все еще льющийся дождь, но небо посветлело и гроза ушла вдаль.

Перед домиком викария дымились развалины того, что еще недавно было тремя коттеджами, огня не было видно, но густой дым стлался по улице.

У калитки, около нашей кареты столпились все жители Экра, даже маленькие дети были здесь, и, когда Ральф вывел меня на улицу, раздалось такое громкое «ура!», что я на минутку даже оглохла. Ральф рассмеялся и покрепче сжал мою талию.

— А ну-ка, распряжем лошадей и отвезем мисс Джулию домой сами! — крикнул кто-то. Еще минута, и карета дяди Джона превратилась бы в триумфальную колесницу.

— Нет! — прокричал Ральф, словно отдавая приказ бригаде пахарей на другом конце поля. — Мисс Джулия очень устала, и ее нужно поскорее доставить домой. Мы окажем ей эту честь в другой раз. Она ведь просто маленькая девочка, вымокшая и замерзшая под дождем.

Я улыбнулась такому доводу — это говорил Ральф, который заставлял меня ездить проверять овец ежедневно, невзирая ни на какую погоду. И он, поняв это, улыбнулся мне в ответ. Подсадив меня в карету, он затем подал руку маме, дядя Джон уселся последним, и Джем, подняв ступеньки, закрыл дверь.

Жители Экра больше не кричали, но каждый — я видела это по губам — повторял шепотом мое имя, и они улыбались. И махали нам вслед. Непрошеная слеза упала с моих ресниц и сбежала по щеке, слеза благодарности и любви к этим людям и к этой земле. Затем медленно — утопая в грязи почти по ободья — наша карета покатила домой.

— Мисти, — вспомнила я, когда Джем помогал мне выйти из кареты у нашей двери. Он проводил меня в дом и довел, крепко поддерживая, до самой двери в спальню, следом шла мама, а замыкали процессию миссис Гау и Страйд, с горячим поссетом и водой для умывания.

— О Мисти позаботится Ральф Мэгсон, — успокоил меня Джем. — Я съезжу за ней, когда распрягу лошадей.

Я молча кивнула, и мы с мамой ушли в спальню. Там она, словно ребенку, помогла мне раздеться, и я тут же заснула.

Я снова увидела сон. Тот прежний сон.

Должно быть, он пришел из этой грозы и этого дождя, но это была не та гроза, в которой женщина ждала Каллера. И не та гроза, при которой ударом молнии разрушило шпиль церкви. Это был странный сон, но я знала его, будто бы видела каждую ночь моей жизни. Он был наполнен невыносимой болью и чувством потери.

Я была подавлена, подавлена физически, но от этой боли страдало и мое сердце. У меня возникло ощущение, будто я потеряла все, что было дорого моему сердцу, все, что я когда-либо любила. Ноги мои болели от бега босиком по холодной мерзлой земле, они были мокры от грязи, грязи моего родного Вайдекра, и от крови, сочащейся из тысячи порезов и ран, нанесенных его острыми камнями. Я замерзала, так как была одета в одну тонкую ночную рубашку и шерстяную накидку, ставшие мокрыми и грязными. Я спотыкалась, но бежала изо всех сил через лес к Фенни, и вот уже впреди послышался ее страшный рев, раздававшийся громче завываний ветра. Я ничего не различала в кромешной тьме и все время била ноги о камни, задыхаясь от страха, что вот-вот упаду и не смогу подняться, больше напуганная, чем ободренная светом бесконечных молний.

Мне было бы много легче идти, если б не моя ноша. Я несла под накидкой новорожденного младенца, осторожно прижимая его к своему сердцу. Я знала, что этот ребенок — мой ответ перед Богом. Это мое дитя. Оно принадлежало только мне, и я же должна была погубить его. Мне нужно было опустить его крохотное тельце в воду и держать там до тех пор, пока ребенок не перестанет дышать. А затем отпустить, и пусть он плывет по течению, крутясь и стукаясь о камни, прочь от моих рук. Я должна утопить его.

Ревущий шум воды стал еще громче. Я начала, поскальзываясь, спускаться по тропинке, но, оказавшись у реки, задохнулась от страха. Такой я никогда не видела ее прежде — она разлилась вширь, и ее уровень поднялся так высоко, что деревья росли, казалось, из самой воды. Ствол упавшего дерева, всегда служивший нам мостом, скрылся под бурлящими волнами. Я вскрикнула от ужаса, но даже не услышала своего крика. Мне нужно было спуститься к самой воде и окунуть в нее ребенка. Чтобы он захлебнулся. Это должна сделать именно я. Это мой долг. Долг Лейси.

Это было невыносимо. Новое препятствие окончательно истощило мои силы, боль в сердце и ногах переполняла меня, и я стала бороться с этим ужасным сном. Рыдая, я сделала еще один шаг к реке, она кипела, как котел в аду. И в то же время какая-то часть моего разума сознавала, что это сон. Я вырывалась из него, но он держал меня цепко и не отпускал. Я была схвачена им, как клещами, и вместе с тем понимала, что лежу в своей кровати и плачу, зовя маму. И я знала, что этот сон не вымысел, что этот день когда-нибудь придет: истерзанная болью женщина, прижимающая к сердцу теплое тельце ребенка, прибежит, спотыкаясь, к реке, несущей свои воды от пологих склонов зеленых холмов через неповторимый Вайдекр к самому морю, чтобы утопить в ней свое дитя.

Я проснулась и увидела, что яркое солнце светит в мое окно и по небу скользят легкие облака. Сон отчаяния и тьмы должен был исчезнуть при свете дня, но этого не случилось. Он застрял во мне тяжелой глыбой предчувствия. Выглядела я, несмотря на долгий отдых, вялой и уставшей, и мама настояла, чтобы я, словно больная, провела в постели несколько дней. Когда она гладила мой лоб, я схватила ее за руку и поцеловала. Мне вдруг стало ясно, что в назначенный день каждый из нас умрет. И мама не всегда будет со мной, когда я буду нуждаться в ней.

— Ни о чем не тревожься, — и она погладила меня по щеке. — Ты слишком много трудилась, и твой разум переутомлен. Немного отдохнешь и опять станешь такой, как была. Это будет очень скоро.

Я почувствовала, как слезы наворачиваются мне на глаза. Я была так слаба, будто и вправду заболела.

— Тот ужасный сон… — начала я. Но мама не стала меня слушать.

— Больше никаких снов, моя дорогая, — мягко сказала она и наклонилась поцеловать меня в лоб. — Я не хочу об этом слышать, и ты должна забыть об этих глупостях. Сны ничего не значат. Все это пустое. А теперь поспи, пожалуйста, ради меня, и пускай твой сон будет крепким. Я посижу здесь с шитьем, и если тебе приснится что-нибудь плохое, то сразу разбужу тебя.

Она подала мне небольшой стаканчик с моей тумбочки.

— Джон оставил это для тебя. Это поможет тебе хорошо спать без всяких снов. Выпей это разом.

Я послушно поднесла питье к губам, выпила и откинулась на подушки. Сквозь золотое сияние дремоты я видела, как мама подвинула стул к окну и уселась возле него с рабочей корзиночкой в руках. Она была рядом, охраняя мой мир и покой, и я спокойно смежила веки и заснула.

Мама оставалась в комнате все время, пока я спала, просыпалась и снова засыпала. Лекарство дяди Джона погрузило меня в глубокий долгий сон, лишенный сновидений.

На второй день к нам заехала моя бабушка, леди Хаверинг, на чашку чая. Тяжело поднявшись ко мне в комнату по нашей крутой, деревянной лестнице, она вошла и придирчиво оглядела меня в лорнет.

— Не очень-то ты смахиваешь на больную, — строго сказала она. — Но некоторая эксцентричность всегда была присуща Лейси.

— Я совсем не эксцентрична, бабушка, — вежливо отозвалась я. — По крайней мере, не пытаюсь такой быть.

Она улыбнулась и ласково потрепала меня по щеке.

— Да уж, будь добра, моя дорогая, это было бы невыносимо.

С этими словами она удалилась из комнаты и отправилась на семейный совет, который собрался в гостиной в полном составе, включая даже Ричарда, прибывшего из Оксфорда в то же утро.

— Вы отправляетесь в Бат, — довольно объявил Ричард, возникая в дверях моей спальни с подносом, на котором был чай и кусочек абрикосового торта. — Они говорят об этом с самого обеда и решили отправить вас с мамой туда, как только ты поправишься. Твоя мама говорит, что ты очень устала и нуждаешься в отдыхе. А папа сказал, что на тебе сказывается дурная порода Лейси. А твоя бабушка добавила, что все Лейси испокон веку были несколько дикими и что лучше всего выдать тебя замуж за какого-нибудь уравновешенного состоятельного человека. Так что вы скоро должны уехать.

Моя чашка звякнула о поднос, я умоляюще протянула руки к Ричарду.

— Только не навсегда! — воскликнула я. — Ричард, ради Бога, не навсегда!

— Нет, — сказал он, — всего на пару месяцев. Твоя мама хочет, чтобы ты подлечилась на водах, мой папа — чтобы тебя осмотрел его коллега, с которым они вместе учились в Эдинбурге, а твоя бабушка — чтобы ты вернулась оттуда помолвленной. Они считают, что пары месяцев в Бате хватит на все это.

Я внимательно посмотрела на Ричарда. Он улыбался, но это была деланная, многозначительная улыбка. Он был рассержен, однако старался не показывать это.

— А ты, — спросила я едва слышно, — что там, внизу, сказал ты?

— Мне нечего было сказать. У меня, конечно, есть свое собственное мнение насчет того, что ты делаешь, но я предпочитаю держать его при себе.

— Я никуда не поеду, — решительно сказала я.

— Все уже решено, — весело отозвался Ричард. — Ты поедешь туда со своей мамой, и вы будете жить в каких-то ужасных меблированных комнатах. Я думаю, что это будет не очень скоро. Вы уедете, как только придет ответ о том, что комнаты сняты, и как только мой папа получит письмо от своего однокашника. Вы будете у него консультироваться. Он — специалист по особым недомоганиям. — Его улыбка, обращенная ко мне, стала прямо сияющей. — Ты знаешь, что это за особые недомогания?

Я заколебалась. Какое-то внутреннее чувство подсказывало мне, что я знать не хочу ничего об этом. Но я была такой слабой, что не могла противостоять Ричарду.

— Что? — послушно спросила я.

— Умопомешательство у молодых леди, — торжествующе объяснил он. — Он лечит тех девушек, у которых не все в порядке с головой. И именно у него ты будешь лечиться в Бате. Поскольку они считают, что ты сходишь с ума. Они думают, что твоя умненькая головушка не совсем здорова.

Моя тарелка упала на пол и разбилась, когда я внезапно схватила его за руки.

— Нет, Ричард, — задохнулась я. — Это не так. Они не правы. Ты же знаешь, они не правы.

Он увернулся от моих рук.

— Это еще не все, — продолжал он. — Пока ты не уедешь, тебе совсем нельзя бывать в Экре.

— Я что, впала в немилость? — я непонимающе уставилась на него. — Они рассердились на меня из-за того, что случилось в Экре?

— Они говорят, что боятся за тебя. В Экр сообщат, что ты просто нездорова. Но твоя мама думает, что ты сходишь с ума.

Я оперлась одной рукой на деревянное изголовье кровати, чтобы не упасть на подушку.

— Это чепуха, — слабо выговорила я. — Я всегда видела сны. Это был такой же сон, как и другие. Просто предчувствие. Все знают, что такое предчувствия.

— Только у старых грязных цыганок бывают предчувствия, — жестко бросил мне Ричард. — А не у молодых леди. Если, конечно, они не сумасшедшие. Ты всегда пыталась походить на мою маму, Беатрис, а всем известно, что под конец жизни она сошла с ума. И теперь ты сходишь с ума тоже. У тебя это наследственное.

Комната поплыла у меня перед глазами.

— Нет, Ричард, — повторила я. — Это не так. Ты прекрасно знаешь, что они ошибаются.

— Я не знаю, — оборвал он меня. — Раньше я думал, что тебе можно верить, но с тех пор, как приехал мой папа, ты все время стараешься втереться к нему в доверие. Потом в деревне появился Ральф Мэгсон, и ты стала лезть к нему, да и ко всему Экру. Только потому, что ты подружилась с этими глупыми маленькими крестьянами, ты возомнила себя королевой. Я ходил на уроки, а ты тем временем пыталась разыгрывать сквайра. А как только я уехал в Оксфорд, ты стала пропадать там целыми днями, притворяясь, что работаешь на земле, будто ты — моя мама, которая вернулась к ним! Ты интригуешь против меня, пытаясь выдать себя за избранное дитя, но тебе никто не верит и все думают, что ты просто сумасшедшая.

— Я не сумасшедшая! — неожиданно рассердилась я, стряхнув с себя оцепенение, вызванное лекарством и усталостью. Я откинула одеяло и стала вставать. — У меня есть дар. Я предвидела пожар и помогла спасти деревню от него. Но я совсем не планировала это. И я не интриговала против тебя. Это было предвидение.

Ричард надавил мне руками на плечи и не дал мне встать с кровати.

— Так не бывает, — прошипел он, лицо его стало черным от бешенства. — Никакого предвидения у обычных людей не бывает, и все, что ты говоришь, означает только то, что мы нормальные, а ты сходишь с ума. Да, да, сходишь с ума, и мы должны заключить тебя в сумасшедший дом. И ты никогда не будешь жить в новом Вайдекр Холле и не будешь разыгрывать роль избранного дитя в Экре.

Я сжала руками его кулаки, чтобы заставить его замолчать. Но он не унимался.

— Ты уже почти ненормальная, и тебя отправляют в Бат. Твоя мама будет водить тебя к доктору, и он сразу поймет, что это за сны такие и предчувствия и что за пение раздается у тебя в ушах.

Тут я закричала.

Я уперлась в него руками и закричала ему прямо в лицо.

Но Ричард тут же зажал мой рот подушкой и держал так, пока я, полузадохшаяся, рвалась и отбивалась от него, пытаясь вырваться. Но он держал меня крепко. Лишь когда я перестала сопротивляться и успокоилась, он ослабил свою хватку.

— Лучше лежи-ка спокойно, — прошептал он, и его шепот был неожиданно важным. — Если они услышат, что ты кричишь, или подумают, что ты ударила меня, то будет еще хуже. — Его лицо светилось радостью. — Ты и вправду похожа на сумасшедшую. И кричишь точно как они, совершенно не владея собой. И ты была груба со мной, ты ударила меня, и сейчас ты сама же плачешь. Каждый, кто увидел бы тебя, решил бы, что тебе место в сумасшедшем доме. Так что лучше оставайся-ка спокойной, Джулия. — И он убрал мои волосы со лба, пародируя трогательную заботу о больных.

Я вздрогнула от его прикосновения.

Он поднял мою голую ступню с пола и спрятал ее обратно под одеяло, а потом сердобольно поправил простыню у меня под подбородком.

— Лежи тихо, — прошептал он, приблизив рот к моему уху. — Твоя бабушка еще внизу, ты же не хочешь, чтобы она слышала, как ты визжишь, правда? Ах ты наше маленькое сокровище.

Я лежала неподвижно. Я даже не шелохнулась, когда он поцеловал меня в щеку, будто любя. Тогда он повернулся и легкой походкой пошел к двери, вышел и закрыл ее за собой.

Я лежала в той же позе, в которой он оставил меня, пусто глядя в потолок, мои щеки были мокры от слез, и внутри меня разрастался страх.

Следующие несколько дней напоминали ночной кошмар. Каждая любящая улыбка моей мамы, каждый взгляд и вопрос дяди Джона о том, как я себя чувствую, подтверждали слова Ричарда: они считали, что я схожу с ума. Я сама чувствовала, как натянуто выражение моего лица и как тревожно смотрят глаза. Я очень старалась вести себя нормально и выглядеть как обычная здоровая девушка, но с каждым днем мое поведение становилось все более и более странным.

Погода тоже, казалось, испытывала мое терпение, каждое утро начиналось с ветра, дождя или промозглого тумана, но после обеда обычно показывалось яркое красное солнце. Мисти скучала в своем стойле, но мне не разрешали даже подходить к ней. Я едва осмеливалась выглянуть в окно из страха, что мама увидит в моем лице тоску, которой не должно быть у нормальной девушки. Я боялась даже сесть на табуреточку у ее ног и посмотреть на огонь, боясь, что дядя Джон спросит меня: «О чем ты думаешь сейчас, Джулия?»

Его глаза все время следили за мной, особенно в те минуты, когда я смотрела в камин. Я была под наблюдением.

Мисти давно стояла в нашей конюшне. Уже на следующий день после пожара Ральф привел ее домой, нагруженную маленькими подарками от детей Экра. Они сплели для меня венки из бумажных цветов, сделали несколько букетов из веточек с бутонами, как обещание скорой весны, и даже, собрав несколько фартингов, купили для меня в Мидхерсте коробку конфет. Но Ральф не позволял им прийти навестить меня. Мои домашние сказали ему, как и всем остальным посетителям из Экра, что сейчас я отдыхаю и вскоре отправлюсь в Бат.

Мое место на земле занял Ричард.

Каждый день он выводил Принца из конюшни и отправлялся в Экр посоветоваться с Ральфом о планах на этот день. И Ральф — непроницаемый и непостижимый Ральф — принял эту перемену как следствие моего желания. Он знал, что Ричард терпеть не может коров и овец, но январь спокойное время года, и на земле мало работы в эти дни. Самое срочное, что нужно было делать, — это ремонтировать западную стену церкви и затем как можно скорее восстанавливать пять разрушенных коттеджей.

Ричард был знаком с этими проблемами лучше, чем кто-либо другой. Он досконально изучил все каменоломни в округе и точно знал стоимость добычи камня в каждой из них и стоимость доставки. Ричард сам нарисовал планы новых построек, вернее, перерисовал их из одной своей книжки по архитектуре. Ричард был тем, в ком люди нуждались эти месяцы для того, чтобы вернуться к нормальной жизни.

Мой кузен назначил несколько человек восстанавливать крыши на домах Куперов и Смитов и каждый день приезжал из Дауэр-Хауса посмотреть, как подвигается дело. После обеда, когда уже начинало смеркаться, он отвозил рабочих в Буш, где выставлял им по кружке эля за свой счет.

Он также ни забывал ни женщин, ни детей. Когда заболел Малыш, Ричард в нашей карете отвез его, чтобы показать дяде Джону, и затем привез его обратно, тепло укутав от простуды и напоив лауданумом. В его карманах всегда были целые связки лент для хорошеньких девушек Экра, он вел себя как милостивый сквайр и никому не отдавал предпочтения. Клари все еще была лидером молодых людей в деревне, и самая красивая и яркая лента всегда доставалась ей. Только Тед Тайк был единственным, кто находил в себе силы противостоять обаянию Ричарда. Он отказывался пить с ним и никогда не снимал картуз перед моим кузеном.

— Он ужасно груб, — говаривал Ричард, его улыбка сияла вновь обретенной уверенностью. — Но это неважно. Я управлюсь с деревней и без благословения этого Теда Тайка.

Все было так, будто бы в ту ночь пожара я умерла. Я умерла, и мое место занял Ричард. Умерла и уже забыта.

Мама и дядя Джон велели Страйду отказывать всем посетителям. Им всем говорили, что я нездорова и нуждаюсь в отдыхе. Если кому-то требовалось что-то узнать о земле, его отправляли к Ральфу. Если требовалось узнать что-то о строительстве новых коттеджей, то — к Ричарду. Все делалось так, будто бы меня здесь уже не было, я уехала в Бат и никогда больше не вернусь.

Мама знала, что я несчастна, но она не пыталась мне ничего объяснить, а сама я была слишком обессилена, чтобы задавать ей вопросы. Самым худшим из всего этого было для меня видеть, как они следят за мной, но еще страшней была память о том сне. Словно я посмотрела в волшебное зеркало и увидела свое собственное лицо, искаженное болью страданий, и свое будущее, в котором не было ни нового Холла, ни восстановленного Экра, лишь только одиночество, боль и страх. И нежеланный ребенок, которого предстояло убить.

Если бы я могла отдохнуть, если бы они оставили меня одну, я бы воспряла духом и не была такой странной. Но за мной все время следили их тревожные, любящие глаза, и ни мама, ни дядя Джон не скрывали своего желания поскорей отправить меня отсюда, из моего дома, в изгнание. Я знала, что дядя Джон написал письмо своему другу доктору, и ответ пришел в тот же самый день, когда пришло сообщение о том, что комнаты для нас уже сняты.

— Мы можем ехать хоть завтра, — сказала мама дяде Джону за завтраком.

— И доктор Филлипс будет к вашим услугам, — подтвердил дядя Джон.

Оба они тщательно избегали смотреть на меня. Я, держа глаза опущенными, боялась сказать что-нибудь. В комнате повисло гнетущее молчание.

— Мне пора, — радостно объявил Ричард. И мы все посмотрели, как он отодвинул свой стул и пошел к двери, задержавшись, только чтобы поцеловать на прощание маму. — Куперы и Смиты могут сегодня же переезжать обратно, а я собираюсь начать работу над остальными тремя коттеджами. Сэр, вы не будете возражать, если я отложу возобновление занятий в университете до тех пор, пока не закончу здесь ремонт коттеджей?

— Разумеется, — одобрительно кивнул дядя Джон. — Никто не смог бы справиться с этой работой так быстро и успешно, как ты. Экр — это твоя забота.

Ричард радостно улыбнулся.

— Я так рад помочь этим несчастным людям, — сказал он. — Но думаю, мы не позволим Джулии вернуться домой из Бата, пока она не даст обещания не разрушать больше нашу деревню. Я согласен, были времена, когда я сам заявлял, что хочу стереть Экр с лица земли, но я не собирался делать это в середине января и в грозу.

Все трое рассмеялись, но только Ричарду доставила удовольствие эта шутка. Я же постаралась растянуть губы в неискреннюю улыбку, но сама понимала, как она нелепа, так как глаза мои были полны слез. Ричард был единственный, кто ничего не заметил. Послав мне воздушный поцелуй, он повернулся было к двери, но, глянув на меня, обратился снова к маме:

— Не могли бы мы сегодня пообедать попозже? Мне не управиться до вечера.

— Конечно, — и мама улыбнулась его энтузиазму. — Мы пообедаем позже, если ты так занят, Ричард.

— Дело прежде удовольствия, — рассмеялся он, не забывая следить, как я воспринимаю это. — Заставить Экр работать стоит мне целого состояния, потраченного на ленты.

Я сидела молча, опустив глаза, пока Джон и мама подтрунивали над флиртом Ричарда с деревенскими девушками. Я понимала, что он сказал это, чтобы расстроить меня, и ему это удалось. Он пришелся по душе всем в Экре, и мне это было обидно. Ричард снова попрощался, и вскоре мы услышали, как его башмаки застучали по лестнице вниз и раздался стук закрываемой двери.

Воцарилось неловкое молчание.

— Ты успеешь приготовиться к завтрашнему дню, Джулия? — спросила мама мягко. — Нет необходимости брать с собой много платьев. Я собираюсь купить тебе там новые наряды.

Что я могла сказать, кроме «да»? Я кивнула и вышла из комнаты, прежде чем они вслух подметили резкий контраст между моим веселым, здоровым кузеном и мной.

Звезда Ричарда всходила. Он был поддержкой мамы и даже дяди Джона. Ральф Мэгсон поручал ему те дела, с которыми он раньше обращался ко мне. Ричард был также совершенно необходим при строительстве коттеджей. Словом, в эти холодные дни он был нужен каждому как глоток воздуха. Он пытался сделать как можно больше, он испытывал свою силу.

И он научился многое делать на земле. Старый одр дяди Джона был рад совершать неспешные ежедневные моционы, и Ричард заслужил похвалу дяди Джона за то, что не пренебрегает им. В действительности, Ричард никогда не выглядел таким счастливым на лошади, как на этом послушном неторопливом мерине, который больше походил на удобное кресло, чем на коня.

Я же для Ричарда стала никем. Теперь у него было все: земля, Экр, любовь деревни.

И я стала никем для Экра. Я работала на них и спасла их. Но сейчас им нужно было отстраивать разрушенное, и они обратили лица к будущему. Они забыли меня за какие-то несколько недель.

Дома же я стала источником беспокойства и тревоги для мамы и дяди Джона. Я не была больше избранным дитя. Я была просто наказанием для домашних.

В гостиную я вошла с пылающими щеками и блестящими от слез глазами и увидела взгляд, которым дядя Джон обменялся с мамой. Они решили, что я непостоянна в своих настроениях или истерична. Мне же казалось, что я действительно схожу с ума.

Я подошла к маме, как бывало раньше, и, хотя одно ее присутствие избавляло меня от моих страхов подступающего сумасшествия, паника от того, что страшный сон о босоногой женщине станет правдой, не покидала меня. Я присела на скамеечку у ее ног и стала помогать ей распарывать швы на старых платьях, которые мы собирались взять в Бат, чтобы отдать в переделку. Я работала как самая прилежная модистка и, взяв старинные кружева, которыми мы собирались отделать платья, отнесла их на кухню, где принялась их старательно стирать, полоскать и раскладывать на мягком полотенце для сушки.

Ричарда не было весь день, и вернулся он только к обеду, который задержали по его просьбе. Я была далека от гнева, обиды или ревности. Ричард был сквайр. Он мог делать все, что хочет.

Он вернулся домой поздно, как и обещал. Сбросив пальто на перила лестницы, он сразу же умчался к себе наверх переодеться. От пальто шел свежий морозный запах шерсти, и он привлек меня так ясно и сильно, будто бы кто-то произнес мое имя. Я накинула шаль и вышла в наш сад, откуда мне были видны темные склоны холмов, отчетливо синеющие на фоне неба.

Трава трещала от мороза, и небо было как лазурная арка, усеянная яркими звездами. Где-то высоко мелькнула тень, и я узнала сову и услышала ее протяжный охотничий крик. Огромный каштан над моей головой заслонял половину неба. Вдруг какая-то фигура показалась из темноты и приблизилась ко мне.

Это была Клари Денч.

— Джулия? — позвала она. — Это я.

— О, Клари! — удивилась и обрадовалась я. — Как я рада тебя видеть! Как ты догадалась, что так нужна мне?

— Я должна была увидеться с Ричардом, — ответила она. — После работы, в лесу. Но я опоздала, и его уже не было. Я подумала, что у него есть какое-то послание от тебя. И пришла сюда.

— Ты встречаешься с Ричардом? — недоверчиво переспросила я. — После работы, в темном лесу?

Клари издала совсем не благопристойный смешок.

— Не будь дурочкой, Джулия, — укоризненно сказала она. — Что ты обо мне думаешь? Что я какая-то деревенская вертихвостка, которая заводит шашни с хозяином? Он попросил меня встретиться с ним, и я подумала, что он хочет передать что-нибудь от тебя. Что же еще может быть?

Я медленно кивнула. Это была еще одна нить из той паутины, которой опутал меня и мой мир Ричард.

— Но, Клари, как я рада видеть тебя!

Я обняла ее за талию и вновь ощутила тепло ее ласкового плотного тела и щекотанье волос у моей щеки. Мы медленно пошли по поляне к старому каштану. Став рядом с ним и прижавшись к нему ладонями, я почувствовала знакомый древесный запах и мягкость его древней коры.

— Я рада, что ты здесь, поскольку хотела попрощаться с тобой. Меня не отпускают в Экр с той самой ночи, Клари. Мои родные всем объявили, что я больна, и почти заставили меня поверить, что это в самом деле так. Завтра они отправляют меня в Бат и даже не разрешат попрощаться с моими друзьями. Скажи всем в деревне, что я часто думаю о них и посылаю им свою любовь.

Она сжала мои руки в своих холодных ладонях.

— Уезжаешь? — спросила она строго. — Уезжаешь отсюда? Почему, Джулия? Это надолго?

Я попыталась рассмеяться и сказать: «О, нет! Конечно, ненадолго!»

Я хотела улыбнуться и сказать: «О! В Бате будет так забавно!»

Но вместо этого я отчаянно разрыдалась и, бросившись к Клари в объятия, жалобно проговорила:

— О, Клари! Все из-за того сна и грозы! Они думают, что я схожу с ума, и увозят меня отсюда, и я не знаю, что со мной будет!

Я рыдала в первый раз с тех пор, как Ричард сказал мне, чтобы я вела себя тихо, и чувствовала одновременно и страх, и облегчение. Клари выслушала меня и, обняв, усадила на землю.

— Что случилось? — тихо спросила она. — Ты, конечно же, не сумасшедшая, но я никогда не видела тебя такой несчастной. И ты выглядишь очень странно.

— Что ты имеешь в виду? — испуганно переспросила я.

— Ну, старше, — протянула она. — И у тебя грустные глаза. Как будто ты узнала что-то ужасное. Что произошло, Джулия?

На кончике моего языка уже повисла ложь, ложь для моей дорогой Клари, но я медлила, как медлит в наивысшей точке раскачивающийся маятник. И не солгала. Что бы мне еще ни предстояло в жизни, я не хотела осквернять наши с ней отношения ложью.

— Это Беатрис, — медленно проговорила я. В тихом, потерявшем цвет в сумерках саду мои слова прозвучали страшно. Клари вздрогнула, будто бы шаль больше не грела ее, и я тоже почувствовала внутренний холод.

— Это Беатрис и ее магия, — прошептала я.

Глаза Клари потемнели от страха, и мороз прошел по моей коже.

— Она является тебе? — спросила она тихо.

— Нет, — так же тихо ответила я. — Гораздо хуже. Мне кажется, будто я становлюсь ею.

Повисло глубокое молчание. Высоко в вершинах деревьев дул легкий ветерок, но здесь, внизу, было тихо и сумрачно.

— Так было, когда приехал Ральф? — опять спросила она.

— Да, — ответила я. — И он услышал ее в моем голосе. Я думаю, что он даже увидел ее черты в моем лице.

Она кивнула и вытащила руку, чтобы поправить на себе шаль. Я с ужасом увидела, что ее пальцы перекрещены в старинном заклинании против нечистой силы, и, наклонившись вперед, тронула с упреком ее за руку.

— Клари, ты делаешь это против меня?

Она распрямила пальцы и опустила голову. Даже в сумерках было видно, как она покраснела.

— О, Господи помилуй, нет, конечно! — И, отвернувшись от меня, она подошла к каштану и прислонилась к его стволу, будто у нее кружилась голова. — Нет! — повторила она снова. — Я делала это не против тебя. Я увидела что-то странное. Это было в твоих глазах, Джулия. И это напугало меня, я признаю.

— В моих глазах ты увидела ее, — тихо сказала я.

— Возможно, — согласилась она, глядя на меня с дружеским участием. — Но об этом говорят в деревне уже целый год. Что ты избранное дитя и ее наследница.

— Совсем непохоже, что я избранное дитя, — с обидой возразила я. — Я видела ужасный сон, Клари, просто ужасный. Он был совсем не о Беатрис, не думай. — Она молча слушала. — Мне снилось мое полное, беспросветное одиночество. Будто бы я осталась совсем одна на земле, и никто больше не любит меня, и мне тоже некого любить. Совсем некого, кроме крошечного ребенка, которого я должна бросить в реку.

Клари судорожно вздохнула, ее лицо в лунном свете казалось совсем белым, когда она шагнула ко мне и взяла мои руки в свои.

— Я всегда буду любить тебя, — сказала она со своим протяжным суссекским выговором. — И я всегда буду здесь.

На какое-то краткое мгновение меня согрела теплота, прозвучавшая в ее голосе, и я даже начала улыбаться. Но тут же в моих ушах зазвучал странный звон, словно порыв ледяного ветра налетел и погасил эту теплоту.

— Нет, тебя не будет, — и мы обе услышали безоговорочную уверенность в моем голосе.

Глаза Клари испуганно обратились ко мне с вопросом, но она была деревенской девчонкой, бесстрашной и мудрой. И она своевольно пожала плечами и послала мне мальчишескую озорную улыбку.

— Что ж, по крайней мере, я не увижу тебя в роли сквайра.

Но шутка не получилась, и мы обе почувствовали себя подавленно. Опять повисло долгое молчание.

— Что же ты будешь делать? Тебе можно отказаться ехать туда?

— Мне нужно ехать, — упрямо ответила я. — И я не знаю, когда они разрешат мне вернуться.

Я хотела улыбнуться, но мое лицо невольно скривилось в жалобную гримасу. Мою голову сжимал обруч такой сильной головной боли, что я едва видела сад. Я чувствовала себя на пути к тому, чтобы потерять все, чем я дорожила: Ричарда, Вайдекр, мое детство. Все украла у меня сумасшедшая, давно умершая ведьма Вайдекра. И ничего не дала взамен, кроме пригоршни глупых суеверий и странности, которую я не могла контролировать.

— Мне придется делать то, что велят мама, дядя Джон и Ричард. Я должна ехать в Бат. — Я незаметно смахнула несколько непрошеных слезинок, подала Клари руку, и мы пошли по направлению к дому.

— А что, если ты действительно владеешь ее даром? — вдруг остановила меня Клари. — Неужели они не видят этого? Старые люди в Вайдекре говорили это о тебе еще тогда, когда ты была маленькой девочкой. Они всегда утверждали, что Беатрис вернулась в твоем облике, чтобы поправить то, что наделала раньше. Неужели это секрет? Секрет для Лейси из Вайдекра?

— Нет, — устало произнесла я. — Но мир меняется, Клари. В нем нет больше места для таких тайн. Все больше и больше новых людей приезжают в Экр работать, все больше уроженцев нашей деревни уезжают в другие места. И многие перестают верить в такие вещи, как знамения и вещие сны. Они не могут объяснить это и поэтому не хотят даже слышать об этом.

Клари состроила гримаску.

— Они думают, что они очень умные, — презрительно проговорила она. — Например, твой дядя Джон — он хороший человек и делает много добра для Экра, но ему надо, чтобы все можно было выразить словами. — Тут она прервала себя: — Мне пора домой, пока еще не совсем темно. Но я обязательно забегу к Ральфу Мэгсону и расскажу ему, что завтра утром ты уезжаешь. Твой драгоценный кузен никому не удосужился сообщить об этом.

Я благодарно кивнула и прижалась к щеке Клари на прощание. Обняв ее, я почувствовала, как она вздрогнула. В воздухе похолодало, и мое лицо было ледяным. Прикоснувшись к нему, она, видимо, испугалась, что это холод привидения. Я отступила назад и попыталась улыбнуться ей, но мне самой было известно, что мои глаза стали затуманенными и какими-то обреченными.

— Не бойся, Клари, — успокоила ее я. — Я та самая девочка, что дралась с тобой. Возможно, я что-то не понимаю, а правы мои родные. И у меня не было никакого предчувствия, а была только лихорадка.

Она улыбнулась, потрепала меня по щеке своей грязной ладонью, завернулась поплотнее в шаль и выскользнула из сада.

Весь вечер я ждала прихода Ральфа Мэгсона и даже задержалась на неположенные полчаса дольше после ужина, ожидая, что он все-таки придет. Но он не появился, и я молча поплелась к себе в комнату и бросилась на кровать, уверенная, что больше не увижусь с ним.

Но мне следовало бы знать его лучше. Рано утром, когда Дженни принесла мне утренний шоколад, она сказала, что прискакал из деревни Ральф Мэгсон, чтобы пожелать мне счастливого путешествия, и он ожидает меня на конном дворе. Я быстро накинула на себя капот и жакет от амазонки и выскользнула из дома. Солнце светило ярко, как летом, но земля была твердая и гулкая, словно камень. Все вокруг сияло, и Ральф улыбался мне, сидя высоко на своем черном жеребце. Я подошла к лошади и погладила ее по шее, смотря вверх в его лицо.

— Вы были больны? — мягко поинтересовался он.

— Нет, — ответила я. — Но мне не разрешали выходить. Родные боялись за меня.

— Бояться совершенно нечего, — спокойно отозвался он, и я почувствовала, что напряжение и боль последних дней оставляют меня, как будто какие-то неизвестные путы спадают с моих плеч и груди.

— Я должна поехать в Бат, — коротко сообщила я. Ральф с сочувствием смотрел на меня. — Мои родные хотят, чтобы меня осмотрел доктор. Они считают, что я стала неуравновешенной из-за своих снов и той грозы.

— А, ерунда, — отмахнулся Ральф. — Я так и предполагал. Докторам нечего вмешиваться, Джулия. Вы здоровая и умная молодая девушка. Любой доктор в состоянии понять, что вы наделены от природы особым талантом, особой силой и что этому надо только радоваться. Вы должны позволить этой силе течь сквозь вас так же спокойно, как течет под мостом река.

— Я не могу, — грустно сказала я. — Я все-таки молодая леди, а не цыганка-предсказательница. Все эти сновидения и знамения должны исчезнуть. Скоро я войду в светское общество. И стану женой сквайра.

Ральф скривил рот, будто собираясь сплюнуть, но затем вспомнил, где он, и воздержался.

— Соблаговолите извинить меня, — с преувеличенной любезностью сказал он. — Я позволил себе забыть, какое блестящее будущее ждет вас. Молодая светская леди. Войти в свет — это не пустяки! Что ж, ради этого стоит кое-чем пожертвовать, я думаю. — Он глянул вниз на мое бледное лицо и оставил свой грубый юмор. — Вы знатная девушка до мозга костей. И если вы хотите избавиться от некоторой своей неуправляемости, то безусловно сможете это сделать. Вы сможете превратиться в кисейную барышню, но не думаю, что это вам нужно. Хотя, может быть, я и ошибаюсь. Но если вы решитесь на это, то лучшего места, чем Бат, вам не найти.

Отвращение, прозвучавшее в его голосе, рассмешило меня, и я хмыкнула.

— Вы, что же, бывали в Бате? — спросила я, улыбаясь.

— А, — отмахнулся Ральф. — Меня-то им не удалось превратить в кисейную барышню, это точно. Но с вами им стоит попытаться. — Он взял мою руку в свои и сжал ее подбадривающим жестом. — Слушайтесь вашего сердца, — мягко продолжал он. — Я думаю, что эта земля предназначена для вас и ни для кого другого и что именно вы — наследница Беатрис. Но Джон и ваша мама, возможно, хотят для вас другого. И выбирать свою дорогу предстоит вам и никому больше. Попробуйте испытать вкус Бата, возможно, он понравится вам. Но если Вайдекр значит для вас больше — то возвращайтесь обратно.

Я кивнула. Мудрость Ральфа была проста, как рост травы.

— Я боюсь этого доктора, — призналась я.

Пожатие Ральфа стало крепким, как железо.

— Пока я жив, никому не удастся обидеть вас, — кратко сказал он. — Обещаю вам.

Я подняла на него глаза, и внезапно знакомый гул наполнил мою голову.

— Придет время, когда вы не сможете помочь мне, — уверенно сказала я, и это произнес не мой голос. — А я не смогу помочь вам.

Я замолчала, и Ральф подождал, не продолжу ли я.

— Это будет черный час для нас обоих, — ответил он. — Но не надо сейчас об этом. Не бойтесь будущего, маленькая Джулия. Берите в руки свою настоящую жизнь и живите ею. — Он хотел было повернуть лошадь, но, вспомнив что-то, полез в карман сюртука. — Я принес вам подарок. — И он протянул мне что-то зажатое в широкой ладони.

Это была маленькая деревяннная сова, согретая от тепла его тела. Она была вырезана из светлого дерева и гладко отполирована.

— Ральф, — потрясенно сказала я. — Вы сделали это сами? Для меня?

— Да, — последовал гордый ответ. — Я же все-таки сын цыганки, не забыли? На днях я был в таборе и позаимствовал на день-другой их инструменты. Вы должны быть мне благодарны, что я не принес вам кучу крючков для одежды.

Я рассмеялась. Мои пальцы сжали маленькое тело совы, и вдруг я будто узнала ее.

— Вы дарили когда-то сову Беатрис, — уверенно сказала я.

Взгляд Ральфа стал острым как нож.

— Если бы вы были сумасшедшей, вы никогда не узнали бы этого, — сказал он. — Никому, кроме нас с ней, не было об этом известно, и никто не мог ничего рассказать вам. В первый раз я подарил ей сову в знак любви, когда мы были любовниками. И она назвала ее Кенни за мудрость. А в год ненависти я послал ей фарфоровую сову, чтобы напугать ее, после того как она потеряла свой ум и мудрость. А сейчас я дарю маленькую деревянную сову вам, ее наследнице, в знак моей любви. Чтобы напомнить вам, что терять мудрость не следует никогда.

— Я постараюсь… — всем сердцем выдохнула я. — Спасибо, Ральф. Вы такой… — я замолчала, подыскивая слово, — милый.

Ральф сделал вид, что он поражен как громом.

— Должно быть, я уже превращаюсь в дряхлую развалину, — с отвращением сказал он, — если такая взрослая девушка говорит мне «милый». О Боже!

И он сразу же повернул лошадь и поскакал прочь, все еще рассерженно качая головой.

— До свиданья, Ральф! — крикнула я ему вслед, такая счастливая, какой только он мог сделать меня. — Я вернусь домой к севу!

Не знаю, слышал ли он меня. Копыта его лошади гулко стучали по мерзлой земле, но он оставил меня с улыбкой на лице и без страха в сердце… и с маленькой деревянной совой в кулаке.

Я вернулась домой укладываться и одеваться. Прозвонил гонг к завтраку, мама спустилась вниз с карандашом и списком необходимых вещей и так и ела, делая необходимые отметки в списке.

Собрались окончательно мы довольно поздно, потом мама забыла свой роман в комнате, и я сбегала за ним наверх. А она дала еще сотню разных указаний Страйду, прежде чем наконец протянула руки к дяде Джону и сказала:

— До свидания, Джон, храни вас Господь! И не работайте слишком много.

Джон расцеловал обе ее руки и затем, выпрямившись, поцеловал в губы.

— Спаси и сохрани Господь и вас тоже, Селия! — любяще ответил он. — И не зарьтесь, пожалуйста, на гардероб королевы. А главное, поскорее возвращайтесь домой.

Ричард стоял с моей стороны кареты.

— Я надеюсь, тебе будет наконец лучше, — неискренно сказал он. — Но если ты не поправишься и останешься в Бате, то они ведь примут меня сквайром, правда? Они верят, что у тебя есть дар предвидения, но они же знают, что избранное дитя это я, да?

У меня не было сил защищаться.

— Они станут любить тебя еще больше, — устало промолвила я. — Как бы то ни было, предвидение мало что стоит.

Я смотрела на него, изучая его лицо в поисках хотя бы крохи той любви и доброты, в которые я верила все мое детство. Ричард улыбнулся своей самодовольной улыбкой.

— Я сделаю Экр моим, пока тебя не будет, — пообещал он. — Я дождался своего часа. Холл станет таким, каким я хочу его видеть, и Экр будет слушаться только меня. Я и вправду надеюсь, что ты поправишься, Джулия, но мне кажется, что для этого потребуются месяцы. До свидания.

— Мы все-таки совместные наследники, — резко ответила я. — Земля принадлежит мне тоже.

Ричард улыбался, как майское утро.

— Я не забыл об этом, — сказал он сладко. — Но ты не знаешь законов, моя маленькая умненькая кузина. Если тебя заключат в сумасшедший дом, то ты потеряешь все свои права. Разве ты этого не знала, моя дорогая? Если твои видения и предчувствия не прекратятся, то ты лишишься всего.

Мне показалось, что я слепну от ужаса.

— Нет, — выдохнула я и в тумане слез уже не могла разглядеть лицо Ричарда. Карета двинулась вперед, прежде чем я успела попытаться разубедить его во всем, что он сказал. Все, что я успела сделать, это наклониться вперед и посмотреть на Ричарда, моего очаровательного кузена с черными кудрями и яркими голубыми глазами, стоящего уперев руки в бока, словно ему уже принадлежала каждая пядь этой земли.