Прививка совести

— Виктор, ты за них… — жест, в сторону полковника… — голосовать пойдёшь?

— Ни за что!

— Вот видите? Здесь двое ваших соотечественников, очень разных. Оба вас и вашу власть, мягко говоря, знать не желают. Представьте, что появилась альтернатива. Окна в другую реальность. «Зоны справедливости» вокруг таких окон, свободная раздача личного оружия всем желающим его иметь, без ограничения пола и возраста. Для нас, такая обстановка — норма. Для вашего режима, где вооружения народа панически боятся — катастрофа.

Роберт Андреевич взрывается.

— Это уже их проблемы! Да пусть хоть все дома отсиживаются! Нижний порог явки отменён и современная власть законна!

— Хм… — Вика сочится ядом.

— Это вы так говорите, потому что советскую присягу нарушили и теперь по советскому закону отвечать не хотите? Что будет, если людям дать возможность выбирать ногами? Мы знаем! И вы знаете! Правда, без силы — жалка. Сила, без правды — отвратительна. В 20-х, 30-х годах ХХ века в СССР бежали со всего мира. А на Земле-2 бегут к нам. Честно! Именно потому, что силу и правду удалось совместить всем понятным способом. Вы надеетесь, что здесь будет иначе? Чисто на основании вами самими, для себя, выдуманных законов? Противоречащих здравому смыслу? Результатам всенародного референдума о сохранении СССР? Он ведь срока давности не имеет! Посмотрите на собственных подданных. Спросите — хотят они оказаться в СССР или остаться здесь с вами? — Роберт Андреевич криво усмехается…

— Обязательно спрошу, в соответствующей обстановке! Они-то никуда от не денутся. Меня же послали несколько за другим… Даю слово офицера, я этот приказ выполню! И про ваши бредни о Земле-2, якобы восстановленном там СССР и прочих глупостях никто никогда не узнает…

Оглядывает ребят с неприятным интересом…

— То есть, вы можете или отвечать правду, или молчать? Говорили, когда ждёте, что молчать будет трудно — сами себя взрываете? — Владимир сопит.

— Не обязательно. Способов много — сердце остановить, например. Но это долго и надо чтобы не отвлекали. Поэтому взрыв — оптимальный вариант. После него лечить нечего, — Роберт Андреевич торжествующе продолжает:

— А когда правда такая, что сознаться стыдно? Вот, например, полюбуйтесь! — раскрывает до того неприметно лежащую на столе чёрную папку. Внутри фотографии, — Ознакомьтесь! Что родителям своим скажете? Промолчите? А целую сумку купленного товара куда подевали? Григорий Иванович, поглядите, с кем вы связались!

Чувствую, приготовлена какая-то гнусь. Беру папку. Листаю… Да-с! Виктор, как ему кажется, шепчет еле слышно — Только отцу не говорите! Красный, словно спелый помидор… Угум, компромат вполне себе добротный. Пороть, пороть и пороть! На фото красочная, многостраничная эпопея «Посещение секс-шопа». Витька — в роли экскурсовода. Показывает и объясняет. Просвещает. Знакомит с новейшими достижениями нашей порнографической цивилизации. Ребят, приют разврата, безусловно заинтересовал — экзотика! Надо думать, сувениров там разных накупили. Безо всякой задней мысли. Чистые души! Но, если эти фото умело подать в СМИ? Или, как угрожает мерзавец — продемонстрировать родне? Нашёл таки у противника слабое место. Люди, которые не боятся смерти, всё равно чего-то боятся. Например — позора. Профессионал!

Роберт Андреевич лучится довольством.

— Это цветочки, ягодки дальше.

Да-а-с! Тут он прав на 100%! Твою мать, допустили девицу к никогда невиданным тряпкам… Разве ж она упустит случай померить то и это? Вот и Вика, не упустила. Судя по фото — перебрала весь гардероб эротического белья, от лифчиков из латекса, до кожаных комбинезонов и всяких ремней с плётками. Ничего не скажу — смотрится и даже очень. Позы… гм… от довольно скромных, до совершенно разнузданных. Какая, актриса пропадает… И ведь кто-то это снимал! Кто-то ей помогал, подсказывал! Сама тоже хороша… Вот это, действительно, подстава, так подстава! Портфолио «Гостья из будущего». На десяток первоклассных порно журналов материала хватит… С руками оторвут! Исключительно симпатичная девчонка… но совсем без тормозов. На чём и погорела… Сейчас-то, пока, на каждой фотографии, в правом верхнем углу, стоит гриф секретности. А если его снять?

Чувствую, как у меня, пожилого, в принципе, бывалого человека, горят от стыда уши. Стесняюсь даже поднять на начинающую порномодель глаза.

— Эй! Ребята, вы что, не понимаете? — сидят себе, в ус не дуют… — Владимир, ты сам-то это видел? — поднимаю одну из фотокарточек, поворачиваю к свету.

— Разумеется, я сам это снимал! Правда, здорово получилось? Моя Вика — самая красивая девушка на свете!

— Кхе-хе-хе… — Роберт Андреевич уже отечески усмехается, — Парень, эти фотографии, настоящая бомба. Достаточно им попасть в прессу, на телевидение, как люди вас смешают с грязью. Вот оно, лицо коммунистической морали! А? От такого позора вам не отмыться! Но, при вашем согласии сотрудничать, мы можем найти компромисс…

Конец фразы тонет в диком, жеребячьем хохоте. Парочка не смеётся, она буквально ржёт, по всю силу молодых здоровых лёгких. До слёз и болей в животе. Владимир, от полноты чувств, хлопает себя ладонями. Вика откинулась на стену и болтает в воздухе стройными ногами… Даже мы с полковником обмениваемся удивлёнными взглядами. Витька — просто сидит, открыв рот…

— О-о-ё, я уже не могу! — Вика садится прямо и, заметив наше недоумение, снова принимается хохотать. — Вова, он думает, что поймал нас на крючок! Он же был в этом твёрдо уверен! Ты на него только посмотри! Блюститель нравственности, три раза его об забор! Зашорен, как сорокалетний девственник! — делает большие глаза, губы бантиком, манерно обращается ко мне, — Григорий Иванович, а если я ему сиську покажу? Он в обморок упадёт? — Владимир, вторит, вздрагивая от смеха.

— Нет, за оскорбление чести и достоинства линялого советского офицера, вызовет на дуэль! Типа ты на его невинность покусилась. Не понимает, что нельзя оскорбить или унизить тем, что человек делает для себя. Добровольно. Ох! Мы свободные люди и полностью отвечаем за свои действия. Можете эти фото хоть папараци продать, хоть на заборы вешать, хоть собственный туалет ими оклеить. Без проблем! Ну, нет у нас такого понятия — публичная мораль. Она одна, как на пляже нудистов. Завидно? И дуэлей и драк у нас нет.

Лицо полковника багровеет.

— А как же поединки? А из-за женщин? — Владимир очень грустно улыбается.

— Если все поголовно вооружены, то какие могут быть дуэли? Это — пережиток нравов сословного общества, когда население разбито на множество неравноправных категорий и есть постоянный риск их перепутать. Руки и ноги — тоже оружие. Если человек зовёт оппонента драться, то это просто значит, что кроме тупого физического насилия аргументировать свою позицию ему нечем. Или, ему хочется оскорбить противника действием. Карается кстати, как покушение на убийство. Причём, стрелять в такого задиру обязан каждый (!), кто был свидетелем ссоры. Почему? Дерутся, пугают, грозят только психи, или бандиты. Если ты ухитрился дожить до взрослого состояния — держи себя в руках. Считаешь, что кто-то виноват — убей или прости, но не мучай. Это твоё право. Очень просто и очень эффективно. Будете спорить? Как можно драться из-за женщины? У неё что, своей головы нет? Или она вещь, продажный товар, лишённый права выбора?

— Да что ты знаешь о жизни? Сопляк коммунякнутый! Ты хоть соображаешь, куда попал? Одно слово… Положит кто-то на твою девчонку глаз и конец. Хорошо, если в гарем продадут. А то, ведь пустят по кругу! И конец вашей любови. Романтики хреновы. Ты сам-то, пацан, хоть раз, в настоящем публичном доме был? Не здесь, а, в Стамбуле или в Гамбурге? — в навалившейся тишине слышен хруст пластмассового стаканчика. Владимир с удивлением разглядывает осколки, резко отряхивает ладонь. Играет желваками. Смотрит на полковника, с научным таким интересом… видно, как думает, что ему говорить, что нет. Но отвечает, резко проговаривая слова.

— Был! В позапрошлом году, по вашему счёту — это в 1729 от рождества Христова. И она там, — большим пальцем левой руки через плечо показывает на замершую с каменным лицом Вику, — тоже была! Именно что в публичном доме! Вот только публичного дома там больше нет… вообще… — продолжая сверлить собеседника взглядом, договаривает уже в нормальном темпе. Отдаёт команду. — Приказ! Курсант Ахинеева, — и, чуть мягче, — Виктория Генриховна — я знаю, у вас сохранились с собой сувениры на память о «Гамбургском ЧП». Покажите их, пожалуйста… Господин… — пауза… — ещё не врубается… — пауза… — что ему уже можно это видеть. Виктор, Григорий Иванович, не сочтите за труд, быть свидетелями. Он сам нарвался.

Вика коротко отбивает по клавишам дробь, поворачивает ноутбук на нас экраном. Чёткое, живое фото. На переднем плане группа парней очень решительного вида. Два шестиколёсных вездехода, на этот раз ярко красных. Ни турелях, в грузовых отсеках, задрали к небу стволы пулемёты. Какие-то доски, сорванная с петель дверь, выбитое с рамой окно… чумазый Владимир держит перекинутую через плечо девушку. Лица не видно. Руки у девушки в крови, на спине, выше измазанной сажей голой попы, знакомый шрам. В правой его свободной руке — странный пистолет с длинным стволом. У прочих — пистолеты-пулемёты… Следующий кадр. Панорама. Тот же дом. Уже горящий. Над окнами второго этажа, как водится у немцев, торчат грузовые балки. На каждой из них — трупы. Перед домом тоже лежит несколько тел в камзолах XVIII века. Одно тело висит в окне… Частично уцелевшая цветная вывеска не оставляет сомнений в назначении данного заведения… Следующий кадр. Обожженое до мяса человеческое лицо. Волосы отброшены назад, кожа висит клочьями. Широко распахнутые от боли серые глаза без ресниц. Это Вика?

Девушка шепчет, почти не разжимая губ.

— Он нашёл меня там — такой. Он меня полюбил — такой. Он уговорил меня жить! Для него я захотела снова стать красивой… Если ты, брехливая самка собаки, хоть что-то на Володю скажешь… — правая рука рефлекторно дёргается, к кобуре. Владимир сухо поясняет:

— У нас был договор с городом, о порядке свободного посещения родных. Многие курсанты оттуда. Подруга пригласила Вику, погостить на каникулах… Вы видели тамошних немок? Кто-то сделал заказ. На девушку, без единого пятнышка оспы… Подстерегли, оглушили и увезли. Информатор сообщил по команде. Нас было восемь человек. И мы успели. Ни один клиент из этого дома живым не ушёл. За наших девочек, мы кому угодно… задницу на британский флаг порвём! А они — за нас… Не разделяю ваших эротических фантазий, вы думаете, здесь будет иначе?

Роберт Андреевич ловит воздух ртом…

— А как к этому отнеслась охрана?

Владимир отщёлкивает назад панорамный кадр.

— Лежат тихо! Я прилично стреляю с двух рук.

— А что по этому поводу сказал бургомистр?

— Даже не помню… Какое это имеет значение? Вот он, висит вторым слева… И вообще, там было шумно. Я не расслышал… Когда местные поняли, что шутки кончились, а здание горит — кричали долго и громко. Им было внятно сказано — живите, но не путайтесь под ногами. Не вняли! Вас я тоже предупредил. Ферштейн?

Полковник озадаченно разминает здоровой рукой переносицу.

— Я многого не понимаю. Какой смысл в убийствах? Такими вещами должны заниматься правоохранительные органы. Это же самосуд! Кто вам дал такую власть? — Владимир ухмыляется.

— Это не надо понимать. У вас другая система ценностей. Это — надо… просто запомнить. Оружие доступно всем. Но, гражданин, получивший пистолет из рук общества, уже не может отказаться от его применения. Он обязан ввязываться в драки, лично устранять мошенников, воров и бандитов, насаждать мораль и порядок, как считает правильным. Согласно своим представлениям о правде. Никто ему в этом деле не указ. Ошибся — поправят. Разложился — грохнут самого. Стоит другая проблема — что бы точно знать, как выглядят и ведут себя подонки, необходим опыт личного с ними общения. А где их столько взять? На Земле-2, в анклавах, потребного числа живых мишеней просто нет. Приходится ездить за ними, в другие места. Провоцировать. Коммунар должен лично знать, как выглядит сволочь, как ведёт себя сволочь, как она хитрит и выгадывает. Он должен уметь с ней обращаться. Набивать глаз и упражнять руку. Иначе, развал и деградация. Как у вас, на Земле-1, в позднем СССР и РФ. Помните, как сказано у братьев Стругацких в «Попытке к бегству»? Коммунизм — это прежде всего идея! И идея не простая. Её выстрадали кровью! Её не преподашь за пять лет на наглядных примерах. Практика всему голова. Любая другая система ни преступность, ни несправедливость искоренить не способна. Нигде! Это по силам только гражданам. Мы граждане СССР, мы пришли к вам… — господи, перед кем и зачем парень ораторствует? Или, он время тянет?

Полковник жёстко договаривает:

— С целью подрыва террором существующего строя. Что само по себе — преступление. Не говоря о вашем посягательстве на функции законной власти. Мальчики и девочки, кхе.. с горящими глазами и старыми пистолетами… много вас таких было. Крапивина начитались? С феодалами справились и на ядерную державу руку подняли? Золотых монет они наштамповали… А компьютеры у нас покупать будете. И остальной хай-тёк тоже. Очнитесь! Экспертиза изучила образцы вашей техники… — Вика тихо уточняет:

— Взятые с трупов.

— Естественно! — полковник раздражён, видимо рука начинает болеть, да и время идёт, — Вы же живыми не сдаётесь. Очень интересно и очень примитивно, сплошные суррогаты. Свой процессор «Пентиум» вам не сделать никогда. Значит, тягаться с нашим миром — кишка тонка. Скоро сами поймёте. Ноутбук у вас какой фирмы? Никогда не видел… с коллоидным экраном. Японский?

— Советский!

— Бред! — Вика машет рукой.

— Смотрите сами. А эксперты правы. Обошлись без процессора, в аппаратном смысле… Всё собрано на оптике. Она технологичней… У нас, на Земле-2, «Обезьяньего закона 1967 года» о запрете разработки в СССР электронной аппаратуры, превосходящей зарубежные аналоги, не было. Кто же вам виноват? Наш типа суррогат — программная модель компьютеров первопопаданцев столетней давности. ИБМ совместимая, но без подвижных деталей. Между прочим, в сопоставимых ценах, стоит 100 долларов. В гражданском исполнении — меньше пятидесяти. Хорош суррогат? Трёхмерный накопитель информации — кубик на 8 террабайт — динамическая модель системы. Мы развиваемся сами и независимо. Поймите это!

— Тогда какого лешего вам, таким независимым, здесь надо?

— Много чего! Нужны люди… В популяции Хомо Сапиенс всего 1-2% генетически не способных врать. Тут им плохо. Вам они не нужны, даже опасны. Мы их ищем и делаем предложение, от которого трудно отказаться. В технологическом мире такой поиск проще. И численность населения Земли-1… больше на порядок… Нам нужно наглядное пособие, для показа чуждых моральных норм. Молодёжь должна знать такие вещи лично… Нам нужен противник, настоящий, отвратительный и многократно более сильный. Заведомо преступный политический режим, жаждущий нас уничтожить. Социум первопопаданцев, на Земле-2, сформировался именно в условиях страшного внешнего давления. Сейчас достойных противников у нас не осталось. Это расслабляет… Попробуйте понять! Нас не интересует современный политический строй любой страны мира. Мы работаем с отдельными людьми. Тех кто нужен — приглашаем, кто не нужен — не беспокоим, кто мешает — обходим, кто злобно вредит — убиваем. Устраивать революции, освобождать из рабства тех, кто сам мечтает стать рабовладельцем — бессмысленно. Обвинять нас в антигосударственной деятельности потому, что большинство служащих вашего государства преступники — ложь и глупость. Моральные нормы выше писаных законов. Не верите? Это ваши проблемы! Как мы решаем свои проблемы — скоро узнаете. Вы удовлетворены ответом? Предлагаю закругляться.

Владимир стучит указательным пальцем по циферблату коммуникатора.

— Роберт Андреевич, вам пора! — в самом деле, час пролетел. Полковник с трудом отрывает взгляд от ноутбука. Вика дарит ему холодную и ослепительную голливудскую улыбку.

— Не мечтайте! Там тоже заряд взрывчатки, -снова двое стоят против друг друга.

— Григорий Иванович, Виктор! Вы идёте со мною? У вас что, стокгольмский синдром?

— Просто мы вам не верим. Сами же объяснили, про уровень секретности. В ФСБ у нас нет шансов, — позволяю себе нагло подмигнуть… — А эти ребята, действительно, не умеют врать. Я бы, на вашем месте, уже бежал отсюда сломя голову.

Вика тоже встаёт, закрывает ноутбук. Протокольным голосом объявляет:

— Именем Союза Советских Социалистических Республик отсрочено приговорённому к смерти предателю Родины, Емельянову Роберту Андреевичу, даётся пять минут, что бы потребовать… ОМОН там у вас или спецназ… отсюда убраться… В противном случае будут жертвы. Время пошло!

Полковник было раскрывает рот, затем, раздражённо делает поворот кругом и исчезает в сумерках дверного проёма. Пять минут, пять минут… это мало или много?

— Вы оба, немедленно в подвал! — Виктор, подхваченный твёрдой рукой, буквально силком запихивается в люк, — Скорее, Григорий Иванович, прошу вас! Когда я дам отмашку — плотно закрывайте крышку.

Стою на ступеньке лестницы, макушкой удерживая люк приоткрытым. Стол сдвинут в угол. Окна распахнуты. Вика что-то сделала с проволочным шаром. Он превратился парную рамочную антенну. Плавно ведёт сторону и вниз, словно отслеживая движение полковника по склону оврага. Почему не к калитке? Она его чувствует или слышит? Владимир лихорадочно переключает диапазоны коммуникатора… Вика цедит сквозь зубы…

— Дошёл… там люди… много, — крутит антенной по сторонам, — Там, и там, и там… Далеко, идут сюда… К нам, — взмах руки, с уже зажатым в ней пистолетом.

Вика ничком падает на пол, накрывая голову руками. И что? Владимир прыжком назад становится ногами на крышку… Моя голова! Люк захлопнулся. Сверху на него навалилось что-то мягкое. Виктор вполголоса матерится в противоположном углу подвала. Как я понял, у него была приготовлена SMS-ка, отправить её не успел. Снова пропала сеть. Ба-бах! Ба-бах! Ба-бах! Ба-бах! Взрывы гремят длинной серией, очень громкие, даже под землёй. Даже ожидаемые. Будто звучит странный, завораживающий ритм. Как там они это называют, «Бубен смерти»? Похоже! Ба-бах! Ба-бах! Ба-бах! Тихо… В ушах звон… С потолка сыплется мусор. Слышен шорох открываемого люка. Вылезайте! Уже можно…

Сравнительные характеристики действия по живой силе одиночных и серийных ударных волн

Да-а-а-с… Стёкла из окон вылетели… Словно после бури, в комнате кружится сорванная листва. Дверь вырвало из косяка и отбросило к дивану. Посуда в буфете, кажется, уцелела. Скатерть со стола словно смахнула невидимая рука. Под ногами хрустят осколки. У Владимира рассечён лоб… У Вики на голове форменное воронье гнездо, как будто час стояла на ветру. Шипя от боли, она раздирает спутанные пряди гребнем.

— Что это было?

— Григорий Иванович, все вопросы потом, уходим! Быстро! — во дворе — локальный апокалипсис. В том месте, где висела гирлянда, чисто выметенная площадка. Трава плотно прибита к земле и отсвечивает марсианским красным оттенком. Мелкой красной пудрой припорошено крыльцо, крыша, весь дом, сломанные ветки деревьев. Счётчик замер, света тоже нет… Сорванные со столба провода валяются на земле.

— Алычу брать будете? — в такое время и вспоминать про такую ерунду? А впрочем… Пока Владимир с Викой расчехляют вездеход, пока отряхивают тент от непонятной красной пыли, мы с Виктором, в четыре руки, ставим в кузов сумки и вёдра. А ведь я хотел завтра машину нанимать… Вика крутится на каблуках посреди поляны с марсианской травой. Водит по сторонам своим подобием магнитной антенны для «Охоты на лис». Вправо, влево, кругом… Выше, ниже…

— Володя! Людей близко нет!

— У вас готово? Садимся!

Р-р-раз… Колёса, торчавшие над бортами, ушли вниз. Корпус мягко поднялся над землёй. Поехали… Промелькнули стволы яблонь. Интересно, смогу ли я сюда вернуться? Вниз, вниз, вниз. Толчок… Стоп… Тела лежат всюду, кучами и поодиночке. У многих, в руках противогазные маски. Владимир торопливо переворачивает их ногой. Смотрите, Григорий Иванович! Мы в самом центре России, а тут ОМОН… и ни одного русского лица. Он прав… У всех бойцов чётко выраженные физиономии выходцев с национальных окраин. Горбоносые, узкоглазые, заросшие щетиной по самые глаза и почти безбородые… А вот, какой-то смесок, с бурятско-украинской посиневшей рожей. Широкие скулы и торчащие вперёд, как у зайца длинные жёлтые зубы. На бритом черепе, видном из-под свалившейся каски, болтается жидкий засаленный оселедец. Свидомиты ошалели, лезут во все дыры. Паноптикум! Оскаленный рот, дико выпученные от удушья глаза, скрюченные судорогой руки — прижал к груди… Сплошные наёмники. Новые граждане Рашки Федерашки? Это что, специальное подразделение, под прикрытием? Фиг разберёшься! Пока ясно, что верную опору для режима приходится искать на стороне. Трудно власти живётся! Сколько же денег, этим, на зарплату надо! Иначе эта шпана снова грабить пойдёт…

Вика стоит, руки в боки, озирает окрестности. Неожиданно произносит в пространство:

— Кто-то тут, не буду показывать пальцем, кого-то жалел! Интересно, нас бы они пожалели?

А вот и знакомый персонаж! Пальцы ему не вправили, рука висит на перевязи. В другой руке — мятая маска противогаза. Лицо искажено гримасой… Владимир поднимает с земли давешнюю папку. Кидает под сиденье.

— Садитесь! Едем!

Путь нам открыт, пара секций моего призрачного забора сняты и лежат на земле. Готовились к броску… Господи, да сколько же их здесь? За деревьями, вдоль ручья, на соседнем участке, на склоне оврага, тут и там, в безжалостно вытоптанных лопухах, мелькают автоматы, чёрно-серая униформа и рубчатые подошвы множества лежащих без дыхания людей. Колёса толчками перекатываются через трупы… Шелестит бурьян, хрустят сучки, щёлкают по лицу ветки… Уф-ф-ф-ф! Пошли нормальные, девственные заросли камыша. Куда мы мчимся, если ничего не видно? Владимир крутит баранку. Вправо, влево, вверх… Ещё круче вверх, ещё…

— Держитесь крепко!

Агрегат прёт по склону с упорством скалолаза, без звуков… Смыкаются над головой кусты. Стоп! Шу-у-у-х! Щёлк! Корпус резко проседает до земли. Ветровое стекло ложится на подобие капота…

— Всем сесть на пол! Откинуть спинки кресел! Молчать и не шевелиться! — на часах — половина восьмого. Солнце садится. Последние лучи пробились через листву. Играют зайчиками.

Дра-ра-ра-ра… Вертолёт проносится рядом, настолько, что воздухом рвёт с кустов ветки… Вз-р-ш-ш! Бух! Бух! Глухие разрывы со стороны моей многострадальной дачи не оставляют сомнений — игра пошла всерьёз. Газовая атака… Смотрю на часы. Всего четыре минуты прошло? Вовремя смылись. Ветерок едва шевелит листья… Дра-ра-ра-ра… Ещё один вертолёт? Или тот же самый? Высовываться почему-то не хочу. Пропади оно всё пропадом!

— С пола не подниматься! Держаться крепко! Поехали…

Ползём на самом брюхе через густые заросли. Благо, дорожный просвет выбран почти до нуля. Виктор бормочет рядом.

— А я ещё думал, зачем им для винта нужна специальная ниша? Ну, они и ездят!

Новая остановка…

— Привал!

Вездеход, лежащий днищем на земле и накрытый защитным тентом, меньше всего похож на транспортное средство. Невысокий холмик, каких рядом с заброшенной грунтовкой, посреди заросшей травой стихийной свалки, множество. Обвалившийся склон песчаного карьера, куда эта дорога раньше вела, словно нависает над заболоченной низиной.

— Вы посидите, отдохните, мы тут немного понаблюдаем, — а что мне остаётся делать?

Солнце село. На постепенно темнеющем небе одна за другой зажигаются, в просветах, облаков яркие июльские звёзды. Свиристят в бурьянах какие-то птички, жужжат и попискивают насекомые. Дра-ра-ра… Очередной вертолёт, бестолковым зигзагом проносится над посадками. Наверное, с этим связаны некоторые ассоциации, так как Владимир уже тихонько напевает:

— «…Крутится-вертится шар голубой, наш бомбовоз отправляется в бой…», — руки у него заняты. Без видимого напряжения держит на весу Вику, высунувшую из кустов голову и что-то попеременно мудрящую с секстантом и навигационным расчётчиком. Дра-ра-ра-ра… Этот геликоптер явно понесло совсем не туда… Пение становится громче и язвительнее.

— «…Штурман упал средь бутылок пустых, мы затерялися в тучах густых…». Готово!

— Отпускай… Порядок… Нам туда! — среди непроглядных зарослей колючей зелени фраза звучит самонадеянно. Не могу удержаться и выдаю:

— «Чукча, не выпендривайся, пальцем покажи!»…

— Ой! Анекдоты первопопаданцев!

Две пары глаз смотрят на меня с детским восторгом. Сразу ощущаю себя дедом Морозом на новогоднем утреннике. Вика пихает парня в бок.

— Володя, ну спроси, мне неудобно…

— Что такое?

— Да так, ерунда. Консультация нужна. Нам заказ на дешёвые папиросы без фильтра сделали, из Соловецкой авиашколы. Сказали — надо для одной старой доброй шутки. Объясните, если знаете…

С удовольствием пересказываю им бородатый анекдот, как с похмелья боящийся высоты пилот, вёл стратегический бомбардировщик на бреющем, держа курс по пачке «Беломора»…

— А что тебе говорила?! Наши везде наши! Навигация имеет много гитик… Видел, каково не нашим людям, без привычного GPS летать? — торжествующий жест в зенит.

Дра-ра-ра… Вот оно, в чём дело! Постановщики помех, вместе с наземной связью, забили вертолётчикам сигналы глобальной системы ориентирования. Хе… Курится вдалеке облако дыма. Взлетают сигнальные ракеты. Кружатся вертолёты. Неужели вояки всё ещё собираются брать мою фазенду штурмом?

— Чего ждём? — Владимир, из кустов на краю, очень грамотно, прячась за ветками, смотрит в сторону реки через бинокль. Вика лежит рядом, водит в том же направлении своей чудной конструкцией. Слышится приглушённый разговор…

— Они там! Причём, не счесть…

— Пока не вижу…

— Надо подождать!

— Ага, теперь вижу. Не отсвечивай! — это он Витьке. Любопытный сунулся к краю склона, — К машине, я тебе сказал! Витька послушно плюхается в крапиву и ползёт назад.

Вовремя! Из зарослей камыша, цепочкой, один за другим, выходят грязные солдаты в плохо сидящей военной форме, решительно и неумело водят из стороны в сторону автоматами. Много же их… Прочёсывание местности таки началось… Утопая в грязи, путаясь в стеблях зелени, переходят с шага на бег… скользят по склону, пытаясь держать линию. Вика продолжает водить своей антенной из стороны в сторону…

— Там, ещё есть! — несколько минут спустя, из камышей выходит вторая цепь. У этих автоматы совсем древнего вида, ещё со стальными рожками. Как бы не раритетные АК-47. За нашей спиной, где скрылась первая цепь, вспыхивает беспорядочная стрельба… Солдаты, сбившись в толпу, спотыкаясь и падая, бегут на звуки… Скрываются за изгибом оврага. Вика бормочет под нос, — Теперь, кажется, всё чисто.

Упруго поднимается, подбирает за собой с земли тонкую подстилку (аккуратисты, не в грязи лежали), сдёргивает тент… Свернув, укладывает его в проход между сиденьями. Ставит ветровое стекло и спинки кресел в исходное положение. Владимир прячет бинокль в кожаный футляр.

— Григорий Иванович, пристегните ремень! Держитесь руками покрепче! — заботливые. Виктор, рядом со мною, нервно хрустит печеньем… Как комбайн! Пробило его на жратву.

— Уже всё? — с сожалением рассматривает опустевший кулёк и решительно запускает руку в пакет с алычой. Удивительно, как она только уцелела. Вроде спелая, а даже не помялась… Рывок вперёд…

У-у-ух! А я-то думал, что езда на электромобиле вверх — волнующее переживание. Вниз по склону, на том же самом электромобиле, это уже, по ощущениям гораздо ближе к «американским горкам». Желудок подскакивает к горлу, в груди замерло… Вш-ш-ш-ш! Врезаемся в камыши, рассекаем их, как воду. Колёса, выдвинуты максимально вниз. Стебли, пропущенные под днищем, распрямляются за спиной. След за нами остаётся, но слабый, не похожий на свежий. Примерно как неделю назад на «Урале» проехали. Прорвались? Стрельба за спиной не смолкает. То усиливаясь, то снова затихая…

— Стоп! — Вика, опять, водит перед лобовым стеклом своей антенной, — Впереди люди! По-моему, двое.

— Рекомендую привести себя в приличный вид! — это Владимир командует.

Мне-то что? Встал, одёрнул куртку. Заправил в штаны рубаху. Поддёрнул их тоже — правый карман перекашивает от щедрого возмещения, словно туда насыпали горсть дроби. Вот же, женская натура! Вика уже свеженькая, чистенькая. В густых волосах ни единой соринки… Владимир накидывает куртку поверх комбинезона, закрывая кобуру, критически озирает нашу компанию. Шёпотом даёт новое указание:

— Виктор — вперёд, Вика — назад. Запоминайте — мы были в гостях у Григория Ивановича и сейчас помогаем ему вывозить урожай. Виктор, если что, будешь говорить с нами только по-английски. Поехали…

Так! До грунтовки вдоль реки 100 метров зарослей крапивы, но впереди маячит пост. Действительно, двое солдатиков. Срочная служба. Худые шеи торчат из казённых воротников. Смотрят на нас удивлённо, но без всякой опаски. Даже оружие не поднимают. Похоже, оба замёрзли до полного равнодушия… Руки спрятаны в карманах. Сырой вечерний бриз, на открытом месте у воды, уже тянет в полную силу. Подъезжаем. Стали. Виктор вошёл в свою новую роль. Развалился на кресле и хочет выглядеть солидно… Зря старается! Сейчас у него вид гротескного Мальчиша-Плохиша, дорвавшегося до буржуйского варенья с печеньем. На белой майке разоблачительное пятно сока (не удержал пакет, когда спускались по склону).

— Парни, а где тут выезд на дачный посёлок? Нам бы деда (вот негодяй!) к вечерней электричке успеть подбросить.

Вика что-то ему говорит, на языке бриттов. Он слушает её и добавляет:

— Вы это, алычи хотите? Низенький солдатик глотает голодную слюну…

— Нам столько не надо, вот они её рвали (надо понимать, молчащие Вика с Вовой), а теперь она им не нужна. Из спортивного интереса собирали… Не компот же теперь с неё варить?

Ребята в форме, похоже, согласны абсолютно на всё. Зуб даю, их минимум с утра не кормили. Вручаем самый яркий пакет, с английским лейблом. Вика, в процессе передачи «гуманитарки», строит обоим глазки (оказывается, она и это умеет!). Витька ажно запыхтел от возмущения. Солдат, что повыше, сам стеснительно интересуется:

— А хлебушка у вас случайно нет? — это уже другой разговор! В смысле, есть контакт!

— Простые пряники будете? Буржуи (надо думать — те же Вика с Вовой, издевается же над ними, паршивец) мучное не жрут — слишком много холестерина! — хрустящий целлофановый пакет чёрствых, приторно сладких пряников, не нашедших у нас применения, встречен с горячим энтузиазмом. Пора и мне подключаться.

— Ребята, а что за пальба?

Высокий, жуя пряник (как есть, некормленые!) охотно поясняет:

— Банду террористов в дачном посёлке окружили… С ночи все на ушах стоим. Уже давно бой идёт… — и тут же добавляет, уже обращаясь ко мне, — дядя, мобильник звякнуть не дадите? Рации — пару часов как сдохли.

Протягиваю ему трофейный «Сименс». Сколько там в нём заряда осталось? Возвращает.

— Нет сети… — Владимир победно мне подмигивает.

— Поехали!

— До трассы и налево!

— Спасибо ребята!

— Вам спасибо, — доносится в ответ невнятное, — Уезжайте по быстрому, раз вы не местные!

Накормили служивых. Представляю, как голодные желудки отреагируют на смесь немытых фруктов с мучным и сладким к отбою. Но, сейчас парням нет до нас никакого дела. Еда! Вот и славненько.

Медленно и степенно (вроде не особенно торопимся и транспорт тихоходный) доезжаем до грунтовки. Так же медленно катимся в сторону города. Навстречу пылит армейская колонна. Командирская машина впереди и пять открытых бортовых ГАЗ-66, битком набитых солдатами. Уступаем дорогу. Публика на нас таращится. Ещё одна колонна… Скрылись за поворотам… Вездеход рвёт вперёд, как гоночный автомобиль. Мелькают кусты, деревья и заросли камыша, то открывая, то закрывая вид на вечерний закат. Виктор вдруг хватается за карман (видно почувствовал вибрацию), радостно вскрикивает:

— Мой мобильник заработал! Но… я этого номера не знаю… Можно отвечать?

Владимир, не выпуская руль, корчит ему страшную рожу. Вика разворачивается, вырвав телефон из его руки, далеко швыряет в придорожные заросли. Резкий поворот! Машина прыгая на невидимых в траве кочках, несётся к реке. Как назло, от воды нас ещё отделяет широкая песчаная коса. Камыши растут отдельными пятнами. Стоп! Тормозим так резко, что всех бросает вперёд.

— Ой! Зачем?

— Сидеть на месте!

Вездеход уже привычно втягивает колёса, ложась днищем на грунт. Вика с Владимиром, разом, кузнечиками выпрыгивают из него вправо-влево. Он возится с латунными стойками, раздвигая их до самой кормы. Она разворачивает тент. В четыре руки набрасывают его сверху. Сразу становится темно. Вшитые боковые окошки из пластмассы совсем маленькие. Свет проникает в салон только через затенённое лобовое стекло… Снаружи слышны щелчки крепёжных приспособлений. Вж-и-ик! Раскрывается боковина на застёжке «молнии». Протянутая рука тянет за рычаг, слева от рулевой колонки. Стойки раздвигаются ввысь и вширь. Яркой канареечной расцветки больше не видно. Везде — серо-зелёный шёлк… Маскировка! Вж-и-ик! Готово. Клапан со стороны водителя открылся, Владимир лезет внутрь. Через противоположный борт ныряет Вика. Вж-и-ик! Вж-и-ик! Боковины задраены… Разбрасывая фонтаны грязи, стремительно несёмся по заросшему мелководью к реке… Плюх! Прыг! Плюх! Плюх! Шлёп! Поплыли…

Вездеход глубоко сидит в воде, колёса утоплены. Его, как маленькую лодку, потихоньку сносит к камышовым зарослям, мимо огромного пустого пляжа… Цепляется за невидимое под водой препятствие, разворачивается задом наперёд… Ага, вовремя смылись! Давешняя автоколонна катится по дороге обратно. Один из грузовиков тормозит вдали, на повороте. Второй — почти напротив нас, третий — ещё через сотню метров. Солдаты рассыпаются цепью… Куда они двинутся? Когда обратят на нас внимание? Медленно тянутся секунды… Далеко… Вдоль строя бежит офицер. Машет руками, что-то кричит… Цепь дружно поворачивается к реке спинами и углубляется в заросли. Владимир хищно сверкает зубами сторону Виктора.

— Мобильный телефон потерял? Сейчас они его найдут! Григорий Иванович, вы из своих аппаратов тоже батарейки выньте. От греха… Это же свежие части, на усиление бросили. У них рации ещё работают… Вот, до кого-то, команда наконец и прошла. Теперь, пока светло, у нас режим строгого радиомолчания.

Течение медленно тащит глубоко сидящий в воде вездеход между отмелями и редкими островками камышовых зарослей. А берегу нарастает лихорадочная суета. Проносятся грузовики с солдатами, кружат вертолёты. Один, по широкой дуге, проносится точно над нами вдоль реки… Почему никто не обращает внимания? Владимир хихикает.

— Они нас не видят! Получена команда — надеть противогазы! — протягивает бинокль — смотрите! Я вам говорил, что они тут, как в плохой штабной игре, сами себя перехитрили. Своим враньём и своей секретностью. Солдатам сейчас забота — друг друга, сослепу, в кустах не перестрелять… На реку не смотрят. А те, кто смотрит — на нас во внимания не обращают. Ищут-то жёлтый катер на колёсах… Который должен удирать на полном ходу, а не дрейфовать, накрывшись ветошью, у всех на виду…

— Представляете! Там же, минимум, четыре (!) уровня некомпетентности столкнулись. Полную картину, кто мы, откуда и почему нас желательно брать живыми, в ФСБ, я думаю, представляют достаточно хорошо. Последнюю пару дней слежка за нами шла в полный рост. Слышали, что говорил полковник Емельянов? Мы третья группа, которую они пытаются обложить. Первая — погибла вся. Вторая прорвалась с ранеными. Нас, как выполнивших основную задачу, по радио, попросили отвлечь внимание на себя. Устроить шум и гам. Собственно — вы уже в курсе. Вывод? Каждая отдельная подсистема, вашей государственной машины, сработала сама по себе. Информация поступила, доложена… и пропала бесполезно… Секретность! Нас с Викой легко могли взять голыми руками, ещё к обеду. Следовало просто объявить, по радио и телевидению:

— Дааии россияне! Внимание! Сегодня, в 10 часов 10 минут утра, парень и девушка из параллельного мира, в пешеходной зоне на площади Ангела, застрелили пьяного работника городской прокуратуры, когда он давил колёсами своей служебной машины играющих детей. Милиция сопротивления не оказала. Убийцы скрылись на открытом плавающем электромобиле, без номерных знаков, ярко-жёлтого цвета. Просим всех сообщать о нахождении упомянутых пришельцев. Просьба не поддаваться на провокационные утверждения террористов, что в их мире — Советский Союз и построен коммунизм, а на нашей территории действуют их советские законы. Заранее предупреждаем, что золотые монеты 99 пробы, с гербом СССР, которыми они расплачиваются вместо денег — фальшивые и подлежат сдаче в правоохранительные органы! Следовало, по телевизору, сразу показать, да хоть эти Викины фотографии из папки! Выложить их в сеть, сбросить их на мобильные телефоны, раздать их всем участникам операции! Ну и? А теперь поздно! Идёт поиск виновных.

Ребята синхронно хихикают.

— Это же не в осуждение вам говорится! Любая государственная структура Земли-1 так работает. Вместо плоской административной сети, где каждый друг другу доверяет — пирамида. Крохи сведений распределены по уровням подчинённости. Никто из исполнителей ничего толком не знает. Стоило нам задать высокий темп — пошли накладки. Огромная машина сыска буксует и бессильно ревёт, как бульдозер, застрявший в детской песочнице. Доклады с мест — не находят понимания, противоречат… злят. Кромешный бардак. Каждый валит и хает конкурентов.

Вика гнусаво бубнит пародию на «большого босса»:

— Парень с девчонкой, опознаны и блокированы в заброшенном дачном посёлке? Что, значит — «говно вопрос, послать к ним участкового с группой захвата — пусть арестует»? Это тонкая работа, для настоящих профессионалов! Батальон ОМОНа, не меньше! Под моим личным контролем! Придать боевые вертолёты! Использовать спецсредства! Как понять, «ваши типа профессионалы качественно получили по чавке и легли костьми»? Как, «никого не нашли»? Спецсредства они применили? Связь пропала? Рации не работают? GPS отказала? Вашу мать! Эти долбодятлы, наверняка, ждали сигнала… и курили, не надев противогазов. Сами, своим же спецсредством и отравились! Кто сказал, нужны профессионалы? Я? Срочников, да побольше! На сплошное прочёсывание местности. Связи нет? Включить! Батарейки в рациях сели? Как, не знают примет? Тогда, пусть тупо ловят всех подозрительных! При сопротивлении стрелять! Бойцы, увидев кучу трупов, с перепугу, открыли пальбу на каждый шорох? Прекратить немедленно, они нам нужны живые! Преодолели все три кольца оцепления, по отвесному склону оврага? Никто не поверил, что там машина пройдёт? Вашу мать! У них — электромобиль! Как это, в чём разница? Тяговые характеристики любого электромобиля на порядок выше, чем у транспорта с ДВС. Не видели, как битком набитый народом троллейбус, на подъёме, обгоняет крутые иномарки? Никогда не ездили на троллейбусах?! Бл…! Интуристы-экологи местного деда до ж/д станции подвозили? Дорогу у поста спрашивали? Накормили солдат пряниками, подарили им пакет фруктов и проехали? Сгною! Мобильные телефоны отключены? Включить немедленно! Я же ясно сказал, выключить и включить! Засекли сигнал соты? Все силы, немедленно на прочёсывание! Химики определили в эпицентре взрыва микрочастицы меди? Предполагают, новейшее нано ОВ? Плевать, что темно! Всем надеть противогазы! Ни на что не отвлекаться! Вертолётам патрулировать акваторию! И так далее…

Владимир, заслушавшись:

— Ты прям колдунья! Только что новости передавали — террористы навязали бой и применили неизвестное химическое оружие. Городские морги переполнены трупами. Десятки убитых и раненых… Я так понял, там не меньше полка, в оцепление и на прочёсывание бросили… Солдаты разного подчинения, в неразберихе, устроили вокруг дачи перестрелку. Между прочим, мы с тобой — уничтожены, ракетным ударом с воздуха… Вместе с заложниками!

— Тогда кого они ловят? Как понимать?

Вступаю в разговор.

— Как свидетельство, что ремонтировать на мой даче больше нечего… за отсутствием таковой. А вертолёты, боюсь, отработали по зелёным насаждениям, наобум. И никто уже ничего не докажет, — молчание.

— Григорий Иванович! Если вам денег мало — мы ещё добавим…

— И вообще, давайте к нам, на недельку! Пока уляжется. Всё равно, у вас на квартире, наверняка, засада сидит… В ФСБ же, — хихикает, — теперь думают, что вы с нами заодно.

— Володя, надо потихоньку отсюда двигаться. С берега нас совсем не видно. Разве с воздуха… хотя… если с прожекторами… Всю ночь напролёт искать будут! Разворошили мы муравейник! Есть идеи?

— Я над этим работаю!

Владимир ведёт машину прямо через заросли камыша. В самую гущу обширных плавней, на много километров растянувшихся посреди разлившейся реки. Неприятное место. Отмели и ил, затопленные островки, постоянно меняющие своё место. Охотники сюда не суются — вода. Рыбаки сюда не суются — мелко. Пешком ходить — невозможно, на лодке плавать — невозможно. Только на таком вот корыте и пробираться. По воде — вплавь, загребая колёсами. По мелководью — просто на колёсах… Ага. Стали или приплыли? Омут с прозрачной водой. Вокруг высокие, метра четыре, ядрёные камыши — сплошной стеной. Действительно, в колодце зелени, нас можно увидеть, только глядя вертикально. Владимир расстегнул тент (что за покрой, сплошные клапаны?) и озирает местность…

— Подойдёт… Будем решать наши задачи по мере возникновения… Сначала — надо подзарядить батарею. Потом — попробую устроить им нелётную погоду…

Бросает нам через плечо.

— Можно клапан расстегнуть. Комаров не бойтесь! Тут такая пропитка — мухи це-це на лету падают!

А ведь и правда, мы в самых комариных топях, а до сих пор — ни единого писка. Что он там творит? Сунул в воду длинный обрезиненный фонарь и освещает дно. Луч скользит по затопленным корягам. Выхватывает из темноты стайку рыбной мелочи…

— Нормально! Подключаемся! Предупреждаю! Руки в воду не совать! — через клапан в верхней части тента по секциям выталкивает наружу катушечную антенну.

— А как же режим радиомолчания?

— Это не то, что вы решили, а приёмник зарядного устройства. Вы думаете, электромобиль годен — только по городу кататься? Ровно наоборот. В городе одни проблемы! Сеть слабая… кругом препятствия… То ли дело — на природе! — крутит рукоятку натяжного механизма.

Лязгает собачка храповика… Всплеск, шорох, ещё всплеск… Корпус вездехода вздрагивает — стойка напряглась и стала вертикально. Сквозь проём, на фоне ночных облаков, виден качающийся далеко вверху наконечник. Словно бы на длиннющий спиннинг нацепили подобие люстры Чижевского. За борт шлёпается свёрнутый бухтой провод с грузом. Светит фонарём под днище… Крутит регулятор на приборной панели. Знакомое пение инвертора… Наконечник горит голубыми огоньками. Свечение нарастает, захватывая воздух… Надо же, «огонь святого Эльма»… посреди камышовых зарослей и в сухую погоду. Такой крупный коронный разряд я видел только в высоковольтной лаборатории, когда проверяли изолятор одного нашего «изделия». Корона продолжает расти, как тусклый факел, колыхает красно-фиолетовой бахромой-окантовкой… Где-то вдалеке трещит вертолёт.

— Сверху не увидят? — Владимир с прищуром смотрит в небо…

— Не должны. Это мы к темноте привыкли, а им, со стороны, да в свете прожектора — не разобрать. Тем более, в другую сторону смотрят. На протоки. А минут через десять и вовсе про нас забудут… Сейчас вот, восходящий воздушный поток сформируется, — выворачивает регулятор до упора, — Предел! А жаль… Ещё бы десяток ампер! — камыши дружно шелестят от внезапно усилившегося ветра. Дохнуло холодным воздухом, с туманной дымкой…

— Дядя Гриша, что за штука? — Витька зябко кутается в свою ветровку на рыбьем меху… — Откуда дубняк?

— Одну минуту! — вглядываюсь в горящие зелёным фосфорическим светом шкалы приборов. Стрелка силового амперметра бешено пляшет, то стукаясь об ограничитель, то возвращаясь к началу шкалы. На вольтметре напряжение медленно растёт… полтора киловольта… четыре киловольта… семь киловольт…

— Не фига себе мощность! — как он сказал про нашу распределительную сеть? Низковато напряжение? Понятно, с чем надо сравнивать!

Двенадцать киловольт… двадцать пять киловольт… Порывом ветра антенна резко качается, тут же рывки тока становятся почти плавными. Теперь стрелка мерно колеблется в первой трети шкалы, возле отметки в тридцать ампер… Владимир теребит за плечо нахохлившуюся Вику.

— Всё получилось! Схватился разрядный канал! Опять повезло… Над чистой водой, с этим огрызком — почти никаких шансов. А у камыша площадь испарения громадная, — громко обращается к нам, — Закрывайте окна-двери. Сейчас тут ливень будет.

— Дядя Гриша, вы не ответили! Что это над нами светится?

— Двумя словами? Крах капитализма! В ФСБ про вашу зарядную систему знают? — Владимир ухмыляется.

— Думаю, пока нет. В работе, по крайней мере, не видели.

Везунчики, блин! То-то, мне у Вики почудилась недосказанность. Ещё когда я про электромобили вещал. Будем знать. Врать ребята не умеют, но и лишнего не говорят… Будь иначе — ракетный удар по моей даче нанесли бы сразу. Во избежание утечки информации…

— И сколько энергии можно выкачать из воздуха на такой приёмник? — Владимир пожимает плечами.

— От места зависит, от времени года, от высоты штанги… Сейчас, мы качаем около сорока киловатт, но тут удачно обстоятельства сложились. Лето, река, камыши… На полном ходу, в глиссирующем режиме — до семидесяти киловатт доходило. На суше, конечно, меньше. А в атмосфере электрической энергии — море. Сорок процентов от средней мощности солнечного излучения! Поглощённое поверхностью тепло, за счёт парникового эффекта, излучается обратно в космос с задержкой. Некоторое время эта энергия удерживается в плотных слоях, в форме потенциального электрического поля. Глобальная батарейка… и сеть постоянного тока. Поверхность — минус, стратосфера — плюс, а между ними — от половины мегавольта, в ясную погоду, до сотен гигавольт, в сильную грозу. Перед ударом молнии…

Виктор забыл про холод, вытянул голову в проход и благоговейно разглядывает приборную шкалу зарядного устройства.

— Это, они прямо из воздуха электричество качают? Абсолютно бесплатно? — кто о чём, а вшивый о бане.

— А тебе-то какое дело? Контрольный пакет акций РАО ЕЭС карман жжёт?

— Нет, но почему у нас так не делают? Я, про Теслу читал. У него с атмосферным электричеством ничего не получилось!

— Угу. А подробностями интересовался? Как за попытку развивать атмосферную энергетику Теслу разорили? Как с грязью смешали? Как объявили сумасшедшим? Не смотря на все былые заслуги…

— Так ведь, энергетический кризис?

— Вить, ну не трави душу! Доберёшься до компа, набери в любом поисковике Интернета кириллицей: «открытие русских учёных закрывающая технология» (активная ссылка, доступна для просмотра).

Прямое получение энергии из атмосферного электрического поля Земли

— Посмотришь научно-популярный фильм. Он свободно выложен в сети. На третьем Московском международном салоне инноваций и инвестиций, в феврале 2003 года, медаль с дипломом сорвал. Сам его там смотрел… Главная тайна не в том, что способ есть, а в том, что его давным-давно применяют. Но, не мы и не у нас… А вот они… За подобную правду могут и убить… А за попытку воспроизвести — посадить. Уже и ругательство придумали — технологический терроризм. Подрыв законного права поставщика товаров и услуг на получение привычной прибыли со своего сектора рынка. Это в 1940 году концерн Дюпон мог себе позволить, внезапно выбросив на рынок промышленную партию нейлоновых чулок, за две недели обанкротить всех остальных производителей дамского белья. Сегодня, за подобный трюк, их бы самих разорили судебными исками. Даже, если бы те чулки они раздавали даром…

У Витьки горят глаза.

— Это, получается, электромобиль — межконтинентальный транспорт? Выдвинул штангу, да на халяву, по газам? Пока руки баранку крутят? А через море так переплыть можно?

Вика зябко потягивается.

— Да хоть через океан, если волнение не выше 3-4 баллов. Ещё сорок лет назад, на таком же вот вездеходе, наши вокруг света объехали. По Жуль Верну — за восемьдесят дней… Посменно вели, днём и ночью… Главная проблема — износ приёмного электрода. Плазменное распыление… Кубический сантиметр материала на каждый ампер-час снятого заряда… Ну, и анодная коррозия корпуса, при движении по воде… А у вас, на Земле-1, в СССР и в США, все исследования по физике атмосферы, после 1963 года засекретили. Мальчики, холодно тут у вас… и я голодная! Что-нибудь, от обеда, осталось?

— Кх-х-х… — Витька подавился приготовленными словами, — Э-э-э-э… Алычи у нас ещё много! Пряники солдатам отдали. А печенье, я уже…

Короткий взгляд прессом вжимает Витьку в кресло…Топит в потоке холодного женского презрения по отношению к мужику-добытчику, посмевшему, вместо упитанного мамонта, притащить к пещерному очагу жалкую горсть дикорастущих фруктов… Ага! Заполучил фашист гранату? В довершение сей унылой картины по тенту начинает мерно барабанить дождь. Вся вода за окошками — в кругах от дождевых капель. Нелётная погода таки состоялась. Порывы ветра, шум камыша, тусклый свет маленьких зелёных фонариков на сгибах стоек… Спешу перевести разговор на нейтральную тему.

— Долго нам ещё тут отсиживаться?

Владимир теребит мочку уха…

— Сигнал на сбор, будет сразу после открытия портала. Когда и где — мы сами не знаем. Никто не знает… Но, не думаю, что раньше часа ночи. Гроза-то только ещё начинается, — улыбается… — Думаете, я её тут один вызывал? Умные мысли приходят людям в головы одновременно. Сильно нарушить электрический баланс атмосферы — надо постараться. Даже если, как сегодня, дождь уже собирался. Заряд грозового облака огромный… Сейчас, по этим камышам, несколько групп отсиживается. Место удобное. Город рядом и никого. И все — сбрасывают в воздух поток ионов…

Словно в подтверждение его слов, в небе коротко грохает первый разряд молнии. Белая вспышка озаряет волнующуюся стену камышей и кипящую от дождевых капель воду. М-м-м-дя… В такую бы погоду, да на рыбалку! Клёв — просто изумительный…

— У вас удочки случайно нет? Машинально вырвалось…

— Рыбы, на ужин, хотите наловить? У нас даже сковородки нет. Лишний вес! — Виктор оживляется:

— У меня шампуры есть для шашлыка. Ну, мы же хотели… я предлагал, вчера, на шашлыки съездить… — какие далёкие проблемы! Ещё вчера… — Я же не знал, что вы уже сегодня… собирались… Вот! — вытягивает длинную упаковку, — Шесть штук, из нержавейки. Годится?

Вика хихикает:

— А у меня пакетик с приправами завалялся. Для рыбных блюд. Предлагаю посыпать шампуры и их облизывать! А кому мало, — косой взгляд, — потом запивать водой или заедать алычой! Её много!

Не простила… Виктор ёжится и умоляюще смотрит на меня. Опять я… Форменный «Праздник святого Йоргена»… Чуда! Чуда! Чуда! А что? Самое главное, что рыба тут есть, в изобилии. Но взять её нечем… Не руками же ловить, тем более, в воде, через которую проходит электрический ток высокого напряжения… А почему нет? Идея!

— Владимир, ты электрод на дно опустил?

— Разумеется, по правилам эксплуатации.

— А приподнять его, к самой поверхности, рядом с бортом можешь?

— Могу!

— Поднимай! И пусть кто-нибудь светит. Будет вам рыбалка!

Хорошо, что корыто пластмассовое… Хорошо, что боковина тента длинная и в откинутом положении служит козырьком от дождя. Плохо, что когда вся публика прислонилась к одному борту, чуть не черпанули воды… Но, ведь обошлось?

— Владимир! Вытянул? Где? Кто там, фонарщик? Свети… Только руки в воду не суйте! Видели? Рыбка… сама к нам пришла…

Точно! Словно притянутый магнитом, из тёмной глубины к висящему недалеко от поверхности электроду, приближается крупный сазан. Ха. На килограмм потянет… Почти утыкается головой в один из выступов и замирает… Второй, третий, пятый…

— Э-эть! Я кому сказал, руки в воду не совать? Убьёт, к чёртовой бабушке! Отдай фонарь Виктории, она хоть дисциплинированная.

Электрод уже окружает звезда из разнокалиберных неподвижных рыбин, строго, как стрелки компаса возле магнита, ориентированных вдоль силовых линий…

— Опусти пониже… Ещё! Порядок… Чем вам не удочка?

— Что это с ними?

— Анодный эффект. При напряжённости поля в пресной воде выше 40-50 вольт на метр у рыбы происходит сбой работы нервной системы. На голом рефлексе тянется к концентратору напряжения. В таком состоянии парализует, надолго. По мере отмирания нервных клеток — теряет ориентацию, а потом и плавучесть. Сачка какого-нибудь тоже нет?

Владимир уже приободрился.

— Не надо, я их иначе попробую, — любимая женщина молчит и смотрит на пищу. Осталось её добыть. Последний метр… Тонкая проволочная петля охватывает хвост ближайшей рыбины. Есть захват! Выдернутая из воды тушка в воздухе немедленно оживает. Прыгает на дне под ногами.

— Виктор, не сиди — принимай добычу! Кульки пустые есть? Ещё! Ещё!

Великое дело — стадный рефлекс, подкреплённый чувством голода. Фольга и резистор нагрузки, для разряда аккумуляторов, заменили электрический рефлектор. Кресла развёрнуты к бортам. В центре салона, под громыхание грома, вспышки молний и шум дождя снаружи, происходит таинство — жарка рыбы прямо на весу. Обезглавленные и нашпигованные специями тушки медленно поворачиваются, под светящейся красным калением сеткой из нихромовой проволоки. На лист плёнки внизу падают капли сока. В каком-то первобытном единении общество созерцает процесс. Неофитам, нам с Виктором, доверили только держать палочку-опору для шампуров, с одной стороны… Владимир сам держит такую же с другой, а второй рукой — собственно нагреватель. Даже как-то тепло стало! Вика руководит — крутит шампуры… На её физиономии — выражение мечтательной отрешённости.

— Подруга, ты о чём задумалась? Подгорит! Я уже тоже есть хочу!

— Вот и не мешай! Сочиняю кулинарный рецепт, для включения в отчёт о поиске… «Рыба пресноводная, по электрически, в собственном соку»… — о женщины, вы — племя крокодилов…

— Готово, налетай! Скоро домой.

Поели можно и поспать! Старая армейская поговорка верна во всех местах и во все времена. Кресла действительно хороши. Сдвинуть, повернуть, разложить… Ноги, конечно на полу. Точнее, на резиновом коврике. Зато всё остальное вполне себе уютно лежит горизонтально и переваривает поздний ужин. Чай, кстати, совершенно чудесный. Даже неприятно вспоминать траву в пакетиках, которую считал таковым ещё вчера… Что за слово прицепилось? Кончено! Завтра будет завтра! Вся пойманная рыба — зажарена, вся не съеденная — тщательно упакована и пахнет. Робкий вопрос Виктора — «А может, её выкинем?» — наткнулся на предельно резкое — «Нельзя выбрасывать еду! Вдруг, она кому-то нужна? Ты сам-то понимаешь, что сказал?». Отношение к пище, я заметил, почти религиозное. Или они сами голодали, а скорее, видели голод рядом. Во всей его неприглядности… Как один мой знакомый, вернувшийся из командировки в Сомали. Тут, ребята правы… Наверное, действительно стоит принять предложение. Погостить у них недельку, другую, третью… Осмотреться… Когда ещё удастся? С моими подписками — даже в Болгарию не пускали. А теперь и вовсе никуда не пустят. Кроме, как в мир иной… Каламбур! Странно, что не пристрелили, в профилактических целях. Поздно, голубчики! Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл… Спать, спать, спать…

— Который час? — тент на крыше задраен. Части приёмника атмосферного электричества погромыхивают в грузовом отсеке, вездеход, под вспышки молний, прёт напрямик, сквозь заросли камыша. На приличной скорости, кстати… Значит, всё же заснул. Владимир рулит. Давешняя антенна укреплена прямо за лобовым стеклом. На радиомаяк правит…

— Вика, что там у вас?

— Нормально! Сигнал, общего сбора.

— Не мешайте… тут помехи… Можете ещё спать. Нам далеко.

Ха, при такой тряске уснёшь… проснёшься на полу. Разгибаюсь. Фиксирую спинку вертикально. Вовремя. После пары прыжков под колёсами ощущается почва. Остров? Есть тут острова. Намывает течением. Несколько лет они изображают из себя земную твердь. Затем вдруг пропадают в половодье, и возникают в другом месте. Значит, можно кричать «Земля!».

Приехали… в светлое коммунистическое прошлое. Ревела буря, гром гремел… Струи дождя хлещут сплошным потоком. Владимир ёжится, набрасывает на голову капюшон.

— Сидите здесь! — обращается к Вике — Особенно ты! Ещё простынешь! Я сам смотаюсь и всё разузнаю.

Виктор сладко посапывает. Как он ухитрился не слететь с лежбища во время последних прыжков? Э-э-э! Нашёл ремни и пристегнулся. Хитёр, бобёр. Ну, раз смог — пусть спит.

— Виктория, вы освободились?

— Вполне.

Что сейчас будет?

— Ничего особенного. Вон, видите, ангар надувают. Сейчас, загоним технику и будем разбираться. Кто туда, кто обратно. Почти прибыли…

Впереди, за залитым водой и облепленным листьями ветровым стеклом, возникает освещённый проём. Тёмная на его фоне человеческая фигура машет руками. Вика прыгает на водительское место. Машину буквально бросает навстречу свету. Дождь и ветер разом остаются позади. Через секунду — не слышны вовсе. Выгружайтесь…

Чисто, светло, стерильно… Пахнет озоном и ещё какой-то дезинфекцией. Я и Вика сидим на лавке с надувным верхом и складными металлическими ножками, вроде медицинской кушетки. Владимир погнал вездеход через портал. Это громко так называется. На самом деле — плоская чёрная бесформенная клякса, извивающаяся между ограничителями. Плёнка, разделяющая миры. Обстановка не то вокзала, не то пункта сбора резервистов, не то вестибюля студенческого общежития. Даже не верится, что полчаса назад этого сооружения просто не было, а через пару часов, перед рассветом — снова не станет. Про погоду снаружи, напоминают разве потёки грязи и тянущиеся к порталу следы протекторов. Виктор двинул на поиски новых знакомств и впечатлений. Вроде бы, влился в коллектив… Совершенно разновозрастный. Уже бренчит на гитаре и вдохновенно хрипит «Рассказ ветерана» Юрия Визбора. Местные слушают. Понимают, о чём?

Нахватался военной романтики по разным клубам. Кто там боевой подготовкой на лоне природы занимается… Кто солдат Великой Отечественной хоронит… Кто, под шумок, оружие и боеприпасы ищет… Боюсь, что первоначальный эффект от весьма хорошей песни не воевавшего автора сразу пропадёт, стоит не служившему исполнителю раскрыть рот, высказать что-то своё. Очень специфический вокруг контингент… Суровый. Зато герои песни, с этой компанией, общий язык бы нашли моментально. Они тоже — жили, а не притворялись. И умирали… Двое бегом тащат к порталу носилки. На них тело с бледным, заострившимся лицом. Очередные партизаны раскладывают-надувают похожие скамейки и преспокойно рассаживаются в кружок. Они тут — почти у себя дома. На оккупированной территории СССР, временно лишённой законной власти… с деморализованным населением. Для них такая жизнь — привычная норма. Для нас — уже элемент фольклора. Как в анекдоте, про последнюю стадию «толкиенутости»: «Ненавижу толкиенистов — они в нас играют. Ненавижу цивилов — они в нас не верят!». Это психологическая защита от лжи?

Кто-то машет Вике рукой.

— Одну минуту, я быстро!

— Да хоть час… — куда теперь отсюда деться? — Буду, хе… вживаться…

Долетают обрывки разговоров прибывших. Молодые, насквозь мокрые, вымазанные в тине… всё ещё распалённые азартом борьбы, обсуждают. Местный студенческий трёп. Но, если вслушаться… Ух, это стоит послушать!

— А у него святой обет! И он третий сын герцога Эдинбургского, что в четырёх поколениях, клянутся на семейной Библии, воде и огне, при первой возможности его выполнить. Оттого, наш Эдик, шпагу свою не снимал. Оттого, влетел в избушку первым, размахивая этим вертелом. Оттого и получил вполне заслуженно пулю в живот… Но, вы же таки знаете нашего Эдю! Из любого дела раздует немыслимых размеров понты! На местных «Хоббитских Игрищах», в качестве светлого эльфа, ему бы цены не было! У чуда перитонит, его спешно готовят к эвакуации, а он как ни в чём не бывало, осведомляется — «Всё ли у девушки в порядке?». Умирающий рыцарь, блин… И ему, с дуру, говорят, что не всё, что участковый зажал, где в доме схоронка. А пытать его вроде как некультурно, да и времени, нет совсем… Девчонка уже согласна отправляться и так, без ничего, и в чём была. Но нет, вожжа под хвост попала. «Я командир группы, я приказываю!» Ну, есть…

— Кладём на носилки, несём в дом. Там, на табуретке, сидит уже скрученный оперуполномоченный, дядя Федя. Морда у него — поперёк себя шире… и учит нас разным нехорошим словам. Типа мы, сосунки, хоть и нежить поганая, но настоящей жизни не видели. А у Эдика, раз уж он жив остался — другая забота. Железно оправдать дырку в тушке, что бы за ляп итоговый балл не снизили. Якобы, так было задумано с начала. Для пущего вдохновения… Я этот спектакль писал на флешку, своими словами не перескажу. Разве что, совсем кратенько… Опер Федя, интересуется — «А почто упыренок ещё не подох?». Эдуард, с ложа скорби, разъясняет, что в этом суетном мире его задерживают дела… Надо бы уточнить место нахождения нескольких дорогих известной всем юной особе предметов. Идёт семиэтажное объяснение дяди Феди, что, — «…покуда он жив — вот вам крест, побрякушки бомжихи Машки никто не увидит…». И? Эдик вручает мне теннисный мячик (заранее припас, как знал!), дабы закупорить сосуд мерзкого сквернословия. Это мы легко… нос зажать, а что бы рот раскрыл шире — в нервный узел пальцем. Выплюнуть уже никак, тяни воздух через хобот и внимай. Дальше он вещает сам… Что сожалеет о недостойном поведении некоторых дорвавшихся до власти мужланов… О том, что фамильные драгоценности наследной баронессы Хантли (во как!), она же в девичестве — Векшиной Марии Романовны — не пустая мелочь, а символ, ради которого не жаль и жизни потратить… И разъясняет, как именно он сам завещает соратникам потратить жизнь оппонента, буде только того доставят в подвал его фамильного замка. А надо помнить, что уже два века, в рамках программы гармоничного образования, всех отпрысков герцога, мужского пола, с 5 лет, напрягают, для укрепления духа, прислуживать палачу в том самом пыточном подвале. То есть, предмет разговора им известен досконально. В силу фамильной, так сказать, традиции… Могут сами поучить жизни кого угодно. Благо, риторику постигали… да и свой язык подвешен будьте-нате… Э, что там говорить, помните, как Эдик экзамен по литературе сдавал? Вот!

— Эдину пузу, надо думать, хужеет и хужеет, но виду не подаёт. Просто излагает, кратко и убедительно. Поэма белыми стихами! Хоть сейчас, до единого слова, вставляй в методичку, по допросу первой степени… Не-а, «Красная книга» — это методичка по Доп-2, там наглядная демонстрацией приёмов и возможностей. А Доп-1 — чисто белая. У вас в одном томе? Извиняюсь… Короче, звучало мощно! Уже через минуту — клиент проникся, за четыре минуты — обмочился, на восьмой — начал седеть, ещё через три — его на дрожащих ногах вывели во двор, где он, трясущейся рукой, показал на кирпич в цоколе. Мы бы и не додумались. Всё там нашлось, в целости-сохранности. И обручальное кольцо, и мамины серёжки, и дедушкины часы-луковица. Маша опознала. Много ещё чего там было, но это уже не наше дело. Награбленное, даже трогать западло…

— Доложились… Нашему Эдику и этого мало! Конкретно же человек помирает, но форсу выше крыши. Ещё одну речь пихнул. «Типа, благородные доны! Всем вам ведомы, пусть и в переводе, слова знаменитого дона Аль Капоне, что добрым словом и пистолетом, можно добиться много больше, чем одним добрым словом. Только что, вы видели, как ради высокой цели, дарованный ему Господом, дар красноречия, сумел найти отзвук в заскорузлой душе потомственного мерзавца, божьим попущением назначенного хранить тут закон и порядок». Он де, зрит в этом событии знамение свыше… Требует расстегнуть ему ворот и подвести девицу Марию. Снимает с себя серебряный медальон, тот самый, на котором придворный ювелир, в эмали, портрет жены и дочери нашего отца геологии, Векшина Романа Евгеньевича, с единственной фотографии копировал… Показывает… Надевает ей… Немая сцена! Даже меня на сопли прошибло… Сукин сын, дядя Федя, тоже пускает крокодилову слезу и мечтает, что, выкрутился — поймал Эдика на слове… Раз он обет выполнил — больше никаких эксцессов… типа лично обещал, что пальцем не тронет! Слово дворянина!

Тут Маша открывает рот и по-простому спрашивает — «Вы что, его отпустите? Он мою маму бил… что бы она договор дарения на дом подписала». Облом-с! Эдик понимает, что с феодальным гуманизмом хватил через край… Но, не моргнув глазом, интересуется, есть ли у опера благородные предки? Мне, значит, мячик доставать обратно… Дядя Федя что-то несёт про князей Голицыных. Видно, первое на ум пришло. Но слово сказано! Эдик провозглашает, что проливать без нужды благородную кровь ему претит. В силу обстановки, он отдаёт нечистивца в руки Божьего суда. Пусть де тот торжественно поклянётся, не вставать с этой самой табуретки, пока мы безопасно не удалимся. Тогда — его сразу развяжут и пальцем не тронут. Три раза ага…

Эдик продолжает — «Человек слаб, подвержен соблазнам. Для укрепления духа, он жертвует Феде самое дорогое, что у него осталось — пакет самоликвидатора. На добрую память. Ради дела, согласен, даже в муках помереть. Время-то идёт!». А нам ещё топь обратно форсировать… В темпе мажем пакет клеем и кладём на табуретку (хорошая, массивная), вставляем в гнездо запал… Опера сажаем сверху… Шнурок от чеки — к его ноге. Если встанет-вскочит — через пять секунд взрыв. Ноги у него развязаны, а руки нет. Двери — открыты настежь. Что бы видел, как уходим… и его видели. Любой человек может его освободить… Надо дождаться, когда мы уйдём. Всё честно! Сиди на жопе ровно, смирно жди спасения и ничего тебе не будет… Если не врать… Не пытаться, раньше срока, до машины добежать, до телефона, до сейфа с оружием. Но, только за околицей в лес свернули — сзади дикий вопль. И взрыв. Кинулся, значит, участковый из избы. Хотел, за пять секунд, из дверей выбежать и под стену упасть, а табуретка — пусть взрывается. Даже успел. И выскочил, и упал, только тогда понял, что взрывпакет на табуретку положили клеем вверх. Он его с собой, на штанах-то и уволок… Ничего не скажу, вопил зычно, как голодный упырь в полнолуние! Секунды три… Ну и кто ему виноват? «Джентльмен джентльмену должен верить на слово!» Маша интересуется — «Что это было? Салют?» Объясняем — божий суд состоялся. Господь прибрал грешника к себе. Детёныш догадливый — оглядывается, уточняет — «Что, мент Федя в космос полетел?». Сразу видно — из XXI века! Э-э-э… да! В некотором роде, но по частям. Даже на низкую орбиту не вышел — разрушился в плотных слоях атмосферы. Туда ему и дорога.

Ровная чёрная гладь кляксы дёргается рябью. На пандус выходит низенькая, на фоне транспортного окна, очень обыкновенного вида тётка, видимо врач, в снежно белом халате со стетоскопом. Провозглашает, простуженным голосом:

— Мальчики и девочки, ваша очередь, собирайте зачётки! Предварительно, поиск у всех засчитан… Оглашение оценок — после сдачи. Всем писать подробный отчёт по форме два… Пятая группа! — это она уже в сторону сказителя, — Вы куда шпагу Эдуарда Эдинбургского заиграли? Он без неё не даётся наркоз делать. Кричит, обязан умереть, сжимая в руке боевое оружие. Товарищи ребята, уважьте их высокопревосходительство! Мы с него потом, на деканате, стружку снимем. Начинается беготня…

Рядом сопенье…

— Вы местный? Можно, я пока с вами посижу?

Так вот ты какая, наследная баронесса Хантли-Векшина… Худенькая, носик пипкой, вся в конопушках… В одной руке прямоугольный несуразный чемоданчик со скользящими защёлками, как у земских врачей 20-30-х годов. С её жалким барахлишком, в дорогу. Другой рукой прижимает к груди лохматого, как мочалка, чёрного кота… Фамильное имущество и личный скот.

— Спасибо! — шмыгает носом, — Они мне сказали, что папа очень попросил меня найти и забрать к себе. Как угодно и любой ценой. Что у папы был друг, английский герцог… и он ему обещал… А что папа умер семьдесят лет назад — не сказали… — всхлипывает… — Мама его до самого конца ждала. Она чувствовала! За день до смерти — достала все папины рубашки и выгладила… Будто с ним в театр собралась. Я их с собой взяла. Мы, когда в Петербурге жили, часто в театр ходили. Пока папу из института не уволили. Потом мама заболела. А папа сказал, что ему предложили очень хорошую работу, но это секрет… и он скоро заработает много-много денег. Их на всё хватит. И маме — на операцию и мне — на что захочу. Да хоть на собственный дом… Что б, как сказочный рыцарский замок, с зубчатой стеной и башней. Мы в деревне у тётки, последние два года жили. Квартиру продали. За жильё платить стало нечем. Мама всё время болела… А потом этот…

— Я так молилась, но мама умерла… И стало совсем плохо. А утром, баба Нюра прибежала. Кричит, что за мной ожившие солдаты с войны пришли. А я, сперва решила, что их послал Бог… Особенно, когда принц поклонился, представился и доложил, что папа их в экспедицию отправил. Я ему сразу поверила… У папы любимое слово — «экспедиция». Теперь, даже не знаю, что думать. Папы два года нет, — спохватывается… — так это у нас, а они всё равно… через триста лет…

М-м-м-да… Тут и правда, есть, о чём подумать. Долг, честь, верность когда-то данному слову, добавить ещё такое смешное понятие, как совесть… Пустые, затрёпанные в третьем тысячелетии слова. Через столетия и поколения, погнали этих парней из позднего средневековья, пешком, по до сих пор не разминированным болотам русской средней полосы, в зыбкую реальность чужого мира… Искать жену и маленькую дочку давно умершего человека. Наследный герцог, в советской военной форме, с коммунизмом в башке и со шпагой в руке… Сюрреализм! Надо отдать должное — почти успели!

— Они меня на плечах несли… Бегом! По очереди… Чуть не поругались, кто первый… — слабо хихикает… — Дева Мария! Талисман-покровительница учебного центра Ферт-оф-Форт… Там, в часовне баронского замка, у них мой портрет стоит. Витраж. Для тех, кто верит, конечно, — резко мрачнеет, — А папа — он вот, тоже стоит.

Глянцевая цветная открытка. Очень английское блёкло-синее небо, с вытянутыми от горизонта до горизонта параллельными полосами кучевых облаков. Многоэтажная призма здания из стали и стекла, на фоне скал и залива с парусными кораблями. Перед фасадом с колоннами, на каменной площади набережной — памятник. Простецкого вида русский мужичок, в слегка мешковатой полевой форме, уверенно попирает кирзачами британскую землю. Знакомый нос и выражение лица. Дочка — как две капли воды… Планшетка, кобура… В правой руке — геологический молоток. Надпись латунными буквами, на отполированной грани глыбы из красноватого гранита — «Основателю училища, Векшину Роману Евгеньевичу, 1976 — 7168. Мы помним!».

— Мр-р-р-р! Мр-р-р-р! — с пола, из зарослей угольно тёмной шерсти, горят два жёлтых глаза, — Мр-р-ря!

— Ой, — спохватывается Маша, — Вася же — совсем голодный! Меня они в пути шоколадками кормили. Из последнего резерва. А его — просто тащили… — снова мрачнеет…

— Мы ещё, в наш бывший дом заглянули. Из него, к Дню Победы, музей-мемориал сделали. Культурно-исторический объект «Изба полицая». Думала, не пустят. Там иномарок кругом стояло. А внутри, все в мундирах. Самых разных. Ряженые. Оказывается, съезд писателей альт-исторической ориентации собрался, на банкет. По поводу выхода общего литературного сборника «В траншеях времени». Никто на нас и внимания не обратил. Все поддатые, спорят о воспитании патриотизма. Один майор, пучеглазый, похожий на поросёнка, в фуражке с двуглавым орлом, кричит — «Ну и что, подумаешь, присяга? Главное — это Россию любить. Где больше платят, там для меня и Россия!». А другой, худой в очках, рожу из салата вынул, на нас уставился. Словно узнал… «Вот, — картавит, — мы, господа, уже допились до зелёных партизанов… Все зомби в гости к нам! Очень приятно… Пейсатель Кактусов… Меня нашли в тарелке!». Зам командира рядом стоит, а рука-то на пистолете. Бормочет, типа про себя — «Я на этих Вольтеров, ещё в парижских салонах насмотрелся. Как они там, на английские деньги, обучают французов родину любить. Альты, даже в Африке альты! Все до одного — на букву «Пи». Ты, Маша, скорей выбирай, что на себе память взять хочешь, а то меня среди них тошнит». Я Васю и взяла. У вас, случайно, ничего для котов с собой нет? Бедный, он так кричит — от голода умирает.

Последнее, на мой взгляд преувеличение. Кота выжившего среди пьяных альтернативных литераторов — топором не убьёшь.

— Случайно есть! Пакет с жаренной «электрической рыбой».

Умирающий свирепо, как механическая сапожная щётка, трётся о мои ноги…

— Мр-р-ря! Мр-р-ря!

— Держи!

— Вр-р-р-р… — жрёт угощение остервенело, с костями, чешуёй и похоже, с самим пакетом. Не иначе, опыт пребывания среди горлохватов повлиял…

— Куда тебе столько? Лопнешь, проглотина! Там же, как для человека, порция была…

— Мр-р-р-ря!

Кажется, про нас вспомнили… Возвращаются Вика с Володей. С ними парень, из недавней группы. Уже, в чистых комбинезонах. Тащат с собой освободившийся складной столик и вторую надувную кушетку.

— Григорий Иванович, поучаствуете в нашем жюри? Финал блиц конкурса «Спальня для талисмана». Маша, смотри, народ дизайнерские предложения по твоему быту набросал…

— Это… они всего за пятнадцать минут? — Маша смущается… — Для меня?

— Ну, не на раскладушке же, в коридоре замка, тебе ночевать! Сейчас же эскиз и отправим. Пока долетим, всё готово будет.

— А Васе можно смотреть?

Сытый Вася подтверждает:

— Мр-р-ря!

Картинки… карандашом, фломастером, авторучкой. Одинаковая комната, высокое стрельчатое окно, камин, каменные своды… С высоты птичьего полёта видна часть крепостной стены, поросшая лесом гора и море… Обстановка на картинках разнится. От вполне современных предметов мебели, до стилизации под старину.

— Ой! Вот эту можно? Как из книжки, со сказками… — широкая кровать без задней спинки, стол, табуретка, на полу мохнатая шкура неизвестного зверя, на стене ковёр. Полка, лампа, тетрадки. Что-то живое, подкупает. Ага, блики света на полу, колышется от ветра занавеска, — Вам тоже нравится?

Кот меня опережает:

— Мр-ря!

Вика сияет:

— А я что вам говорили, талант! Будущее невозможно предсказать, но можно изобрести. Хочешь, увидеть своё будущее? — уже девочку пытает, — Давай!

Художник торжественно выкладывает второй рисунок. Полностью в цвете. На нём Маша, в ею выбранном интерьере, как живая, потягивается после сна, высунув руки из-под одеяла. На конопатой рожице — точно схваченное радостно-изумлённое выражение, рядом, на шкуре, сладко спит чёрный кот. За открытым окном летают голуби, а один — сидит на широком каменном подоконнике.

— Это будет завтра. Когда ты поймёшь, что уже не спишь. Назвал — «Утро баронессы». Дарю! И ещё… — как фокусник, из воздуха, достаёт хрустящий прозрачный пакет с изумрудно-зелёной майкой, — Твой размер еле отыскали. Пока, только одну… Привыкай, к подобающей форме одежды. Свой фамильный герб видела?

— Аха! Его папка ещё студентом придумал, для команды КВН университета. Пригодился? — на золотом геральдическом щите — кирзовый сапог, из голенища которого торчит остроносый молоток. Юмористы…

Художник чуть дёргается. Словно ему дунули в ухо. Знакомым движением руки обхватывает корпус коммуникатора… Палец отбивает неслышимую дробь. Поднимает взгляд на восторженно разглядывающую подарки девчушку.

— Кх-хм! Это… Тут пришёл запрос из банкетного зала Ферт-оф-Форт. Мария Романовна, у вас есть любимое блюдо?

И без того не маленькие глазищи барышни окончательно становятся круглыми.

— Аха! Жареная картошка, с салом!

Парень деловито кивает. Палец пляшет на кнопке… Совершенно серьёзно поясняет.

— Там проблема — английский король не любит русского сала… Пожалеем монарха? Бекон — он тоже почти сало, но с прослойками мяса.

Кот, заинтересованно слушающий гастрономический разговор, солидно вякает:

— Мря!

— Ты тоже так думаешь? — Маша, само великодушие, машет рукой, — пускай жарят с беконом. Раз уж лично король… — и, окончательно осмелев, спрашивает, — А хлебный квас в Англии есть? Люблю…

Поверила! Провожаем пару взглядами до портала. Высокий ладный парень одной рукой несёт смешной старомодный чемоданчик. С фамильными сокровищами свежеиспечённой баронессы Хантли… С недавно выглаженными рубашками давно ставшего легендой человека. Второй — ведёт его же маленькую дочь. Ту самую баронессу, от геологии. По пятам, важно распушив толстый как полено хвост, шествует чёрный котище. Люди уезжают в XVIII век… У портала Маша оборачивается, машет нам пакетом с майкой:

— До свидания!

Чёрная гладь кляксы снова дёргается рябью… Виктор, не разбирая дороги, отшвыривая ногами части упаковочных контейнеров, шагает прямо к нам, растрёпанный и мрачный. С размаху плюхается на жалобно пискнувшую кушетку.

— Я туда, — резкий жест, в сторону портала, — уже не хочу! Отпустите меня домой! — чуть не всхлипнув… — Пожалуйста! Они злые…

Так и есть, осмелел, пригрелся и начал трепать языком… Владимир с Викой, как-то подобравшись, вдруг распрямляются.

— А конкретно?

— Что, мне тоже пальцы ломать будете? Раз всё кончилось — «скрипач не нужен»? Они же… к нам относятся, будто к лабораторным крысам! Захотят, за ухом почешут, молока в блюдечко нальют, захотят — отравой выморят, укусишь — растопчут ногами. Если я не такой как они — так уже и не человек? Если без оружия, типа дитё несмышлёное, без права голоса? Гады! Можно подумать, кроме их правды, другой и на свете нет!

Тут уже не выдерживаю я.

— Ты что несёшь?

— Ага, и вы с ними, заодно! А я, может быть, так не могу, не хочу!

— Что случилось, можешь ты объяснить, наконец? Ребята, может он голодный?

— Да сытый я, сытый! Разве, чайку, в горле пересохло.

Точно спорил до хрипоты. Вика поднимается…

— Сейчас организуем, то и это. Ты, главное, никуда пока не уходи! — почти моментально возвращается с упаковкой полевых рационов (во, снабжение работает!) и никелированным сооружением с водой и встроенным подогревателем. Выставляет на столешницу. Повторяет, — Никуда не уходи. Я сейчас!

Виктор с сосредоточенной злостью сверлит взглядом закипающий чайник…

— Григорий Иванович, ну ведь скажите, ведь всё в мире продаётся и покупается? Надо только предложить за товар правильную цену? Справедливо? Почему они другие? Почему они со мной так? Какая между нами разница?

Хороший вопрос, однако. Взрослеет парень.

— Кхе-хе. Когда, в 1980 году, мне было столько же, сколько тебе сейчас, таких вот апологетов всеобщей продажности и правильной цены, было принято спрашивать — «А ты сам, за сколько денег в рот возьмёшь?» Заметь, народ чётко делился на тех, кто над этим вообще не задумывался, и на тех кто заранее знал ответ… — слышится обиженное сопение… Надо подсластить пилюлю, — Думаешь, ты первый проблемой озаботился? Или думаешь, что они, на нас, примитивно тренируют рвотный рефлекс? Не льсти себе… Кому мы вообще нужны? Даже, как источник расходного материала, для практических занятий и лабораторных работ по прикладной этике… Просто они нашли эталон для сравнения. Заповедник сволочи…

Виктор взрывается:

— Сами, чем лучше? Почему они с самого начала не сказали, что у них коммунизм? Получается — тоже врали!

— А ты бы им поверил?

— Ну, может быть…

— Спорим, не поверил бы? Для тебя ведь, коммунизм — это зеки в стёганках с номерами, спящие в бараке, жрущие баланду и, по свистку надзирателя, катающие тачки в границах страны, огороженной колючей проволокой с пулемётными вышками. Жалкие, голодные и забитые… Измученные дефицитом и очередями… Похожи они на «совков» из такого анекдота?

Виктор опирается подбородком на ладони. На пухлых щеках вдруг прорезаются от углов рта морщины.

— Не! Они, на других «совков» похожи. Которых мы каждое лето по старым траншеям собираем… Тоже упёртые! Ладно бы, если их под пулемётами заградительных отрядов в бой гнали. Но, они же сами, в полный рост, на пулемёты бежали! Так до сих пор и лежат рядами. Руки перед собой тянут. Вперёд на Берлин! Из 1941 года…

Вопрос Владимира звучит как выстрел.

— По-твоему, это плохо? Тогда уточни, что именно?

— Ну, это… — Виктор тушуется… — Неправильно, как-то всё… Если они победили, если они герои, если всё справедливо, то как же получилось, что немцы в могилах, а наши — под открытым небом?

— Ясно! — Владимир хлопает ладонью по столу, — Ты такие мысли и там, — мотает головой вслед ушедшим, — вслух высказывал?

— Ясный перец… А что?

— Тебе разве не объяснили?

Витька поникает головой…

— Они мне объяснили, что я… и что мы все тут … — опять заминается… — ваши что, всегда матом на иностранных языках ругаются? Типа, так вежливо выходит?

Владимир внезапно успокаивается.

— А как иначе? Если ты, — поправляется, — вы… врёте сами себе? Зачем? Сами знаете… Они умерли — правильно. А лежат — штатно… Мёртвые сраму не имут! А что, их скелеты тут кое-кому глаза режут, так это очень даже хорошо. Типа, совесть пока жива. Плохо, когда делают вид, будто не понимают, почему они вам глаза режут. Вам от такого примера стыдно. Давай, подумаем… Ровесники тех солдат забыли, что товарищи без погребения остались?

Виктор заучено отвечает.

— Нет! Но, после войны не до того было — хозяйство восстанавливали.

— А через двадцать лет? А через тридцать? Молчишь? Ветераны, настоящие, а не прикормленные показушные, знали… — стучит пальцем по столу… — что есть такие идеи, ради которых надо встать под пулями и упасть, где стоял. И остаться там навсегда. Сами были к такому готовы… Мёртвых товарищей своих не стеснялись… Оставили вам, так сказать, в качестве примера, для подражания. Чего спохватились? Можно подумать, сейчас вокруг важных дел, только и осталось — срочно прах павших ворошить… Россия, от Бреста до Владивостока — одна безымянная могила. Признак солидарного общества.

— Скажете, «совки» своих не хоронили? Брехня! Хоронили… При случае… Но не рыскали специально. И каждый советский человек после войны знал, имел перед глазами пример что его ждёт, если понадобится -взять в руки автомат и лечь на безымянной высоте, кучкой костей и тряпья. Кто воевал, такую перспективу воспринимали нормально. Без слюней и соплей. И враги это знали. Потому — вы до Берлина дошли. Потому — пятьдесят лет войны не было. Пока не вымерли… те солдаты, что так ложились, пока жили те, кто считал нормой умирать и убивать не за деньги, не за царя-батюшку, а за великую справедливость. Как они её сами понимали. А вы что теперь творите? — грохает по столу кулаком, — Великую подлость и мелкую хитрость!

— Боец 60 лет назад умер, в бою, честно выполнил долг. И лежит… На земле, которую защищал. Имеет право там лежать. Тебе труп мешает? Так похорони. Прилично, с уважением к его убеждениям и его подвигу. Так, как он сам бы хотел быть похороненным. Как он хоронил своих друзей. Он это заслужил. И подумай, зачем тех, кто погиб в Первую мировую и раньше, на Бородинском поле, в СССР хоронили по православному обряду? Это было правильно, с точки зрения погибших. Тогда, какого чёрта, вы коммунистов и комсомольцев, под поповские песнопения, в ямы с крестами тащите? Почитай-ка, ради интереса, школьную хрестоматию 30-х годов. Например, «Смерть пионерки» Багрицкого. Прикинь… Что бы тот двадцатилетний парень, из 1941 года, сказал? «Тебе что, потомок сраный, для меня фанерной пирамидки с красной звездой жалко?». Так? Вы же не солдат хороните. Вы хороните идею, за которую они воевали… С молитвами… Как тебе, такая правда?

Виктор, отхлёбывая дегтярно-чёрный чай, угрюмо бурчит.

— Они другой жизни при «совке» не знали, вот и рвались… куда прикажут. А мы — другие. Не хотим давиться в очередях и смотреть на пустые полки в государственных магазинах. Вон у Григория Ивановича спросите. Он их видел… При развитом социализме. Можно подумать, при Сталине было лучше. Прилавки — от товаров ломились, и все со стволами свободно по улицам ходили…

— Ха! — отставляю кружку… — Между прочим, до 1960 года, каждый гражданин СССР мог, без регистрации, купить в охотничьем магазине ружьё с патронами. Просто показав продавцу паспорт, как доказательство совершеннолетия. Этих нигде не учтённых ружей по стране до сих пор — миллионы. Пацаны старшеклассники их покупали. Домохозяйки, на ковёр в доме повесить — «шоб красиво було». В охотничьих районах свободно продавали винтовки. Простую мелкашку, каждый желающий, мог выписать по почте… А сколько трофейных и наградных пистолетов на руках было? Кромешная, кроваво-палаческая диктатура, ага. Не знаешь, не болтай! Касательно очередей и пустых полок… Когда, в 1992 году, отпустили цены, тебя ещё на свете не было. Магазины превратились в музеи… Люди ходили и смотрели, на ценники с нулями, на как из-под земли возникшие пирамиды деликатесов… И знаешь, какая у ветеранов была реакция? «Ух ты, как при Сталине!» Не веришь — возьми в библиотеке подшивку журналов «Советский союз» начала 50-х годов и полистай… Всё взаимосвязано. Людей с оружием, готовых воевать за справедливость, просто невозможно угнетать… Короче, не фиг мерить по себе! Когда человек кричит, что светлых идей, ради которых имеет смысл жить и умирать, не бывает — эта значит, что такие идеи есть, но ему они очень сильно не нравятся…

— Видел я эти идеи… А может, я — просто в душе пацифист? Чего они мне сразу в руки пистолет суют? Просто жить, танцевать, музыку слушать при коммунизме нельзя? Вон, какой тут чай вкусный и бесплатно.

Владимир жёстко ухмыляется.

— Ты же сам видел. Мы никого не зовём в коммунизм. Уж тем более, не гоним туда железной рукой. Даже не приглашаем. К нам, Витя, лезут сами. Всё подряд, как мухи на мёд. Человек — существо завистливое и подражательное. Каждый думает, что «он этого достоин». Каждый (!) хочет жить среди хороших, умных, трудолюбивых, порядочных людей. Каким бы при этом не был сам. Но, характерная оговорка, в перечне желаемых качеств соседей и сограждан, никогда не употребляется слово сильных, а уж тем более — справедливых. Почему бы так? А страшно! Зная собственную натуру, «колбасный эмигрант» подсознательно ждёт, от «лохов» и «бесхребетных интелей», для себя послаблений. Ведь при коммунизме никто друг друга не обманывает, блага бесплатно, люди свято верят друг другу на слово, живут по совести… Ну, так додумывай свою мысль, до логического конца! Если у медали есть одна сторона, так должна быть и другая. Базис описанной благодати, так сказать. Эх, не охота повторяться!

— Психологически комфортно, в коммунистическом обществе, чувствует себя менее 10% человеческой популяции. Те, кто генетически предрасположен. Те, кто привык к таким порядкам с детства. Те, кто нашёл силы себя перевоспитать. Остальным при коммунизме плохо. Предоставляемые им возможности — скучны, а обеспечиваемые им гарантии, малы. Чуть очередной беженец от ужасов конкуренции отъелся-осмотрелся — звериная натура лезет наружу. Результат? Ба-бах! Одним дураком меньше. Потому как рабочему человеку кулаками махать некогда (он своим делом занят), умный человек перевоспитывать взрослого даже пытаться не будет (личность полностью формируется к 4,5–5 годам, а дальше — хоть кол на голове тёши), а доброму человеку противно мучить другое разумное существо (пусть и ведущее себя, как последняя скотина). Но и жить рядом со скотиной он не станет. Потому, что противно до тошноты… И? У него, для этой неприятной процедуры, всегда пистолет под рукой.

— Глупость и подлость, при коммунизме — это заразные эпидемические заболевания. Первая (и последняя) помощь — проста. Пациенты мгновенно исцеляются, после блиц сеанса живительной эвтаназии… Не знал? Почитай воспоминания эмигрантов, добровольно возвращавшихся в СССР после войны. Средних мнений нет. Или восторг, или истеричные вопли — «Они там всех убивают, всех убивают!».

— Капитализм — это холодная гражданская война каждого против каждого за право свободно врать. Не надо? Проехали! Коммунизм — это тлеющая гражданская война за право не врать. Мы так живём 100 лет. Генотип-то меняется медленно. Отбор «на природную честность» долгий. Так зачем ждать и мучиться? Гораздо легче наладить сортировку, в ручном режиме. Пока, получается. И неплохо… Да ты и сам видел. Полная свобода и полная ответственность. Не хочешь ответственности — ищи свободу в другом месте…

— Не слишком ли вы круто берёте? Раз-два и сразу стрелять. Неужели, нельзя пробовать договориться?

— Понимаете, Григорий Иванович, это очень важный вопрос. Наверное — самый важный. Выбор-то, он совсем простой: Или люди боятся зверей — или звери боятся людей. А звери, прошу, не забывать, слов не понимают вообще, то есть пытаться договариваться с ними не только бесполезно, но и глупо. Только время терять! Человекообразный зверь просто хитрее и опаснее четвероногого. Зачем давать ему преимущество? Именно поэтому, мы не собираемся вступать в контакт с официальными властями. Работаем только индивидуально. Как с вами… как с полковником… — пауза… — как с прокурором. Каждый должен отвечать за свои действия сам. Не прикрываясь законом, не надеясь на «негров», которые выполнят за него грязную работу, — сгребает остатки чаепития в пакет… Вместе с пустым кипятильником ставит на пол… — Нам пора!

— А насчёт прав… Очень грубая аналогия — есть социум, где никто не вытирает жопу. Просто не думает над проблемой. Так и ходят. Должны ли мы, оказавшись среди этих говнюков, немедленно им уподобиться? Я думаю — нет. Должны ли насильно им вытирать зады? Думаю — тоже нет. Да и не хочется, если честно… Но, если кто-то из местных попробует навязать нам местную норму поведения — он однозначно получит в торец. И если примется бухтеть, что ходить чистым, когда все в дерьме, это не законно, не культурно и не толерантно, — он тоже получит в торец. С рекомендацией, как использовать свой закон, по прямому назначению. Пока его не свернули в трубочку и не забили в спорный орган сапогом. Что бы бумага даром не пропадала…

— Почему? Потому, что за своё право ходить с вытертой задницей, я готов драться насмерть, а «засранцы по жизни», на такой же подвиг физически не способны. Отчего бродят так. Означенная готовность и даёт мне право жить среди них, как считаю правильным… соблазняя личным примером. Это — максимум, что можно предложить описанному «обществу засранцев», на первом этапе контакта. Всё время маячить перед глазами — «А можно жить и чисто». Завидуйте! И немедленно давать сдачи, при поползновении принудить нас «быть как все».

Подмигивает Виктору…

— Солидарное и конкурентное общество — это как полюса, на электрической батарее. Один без другого существовать не могут. Одних людей тянет туда… других сюда. При их полной изоляции, разделение возникает внутри каждой системы заново. При коротком замыкании, та же «батарея» разряжается в ноль. Умирает… Именно поэтому, ваша глобализация с толерантностью — это моральная смерть. Да. В контакте — полюса искрят… Пусть лучше искрят… Нет надёжного метода контроля собственных моральных норм «на правильность», кроме их сравнения с иными, не правильными. Обязательно личного. За чужой щекой зуб не болит! — хлопает Виктора по плечу, — Будь здоров! Будем ходить сюда в гости. Вам скоро понравится!

Торец пустого ангара вдруг раскрывается в ширину. Из мокрой темноты, как в научно фантастическом фильме, выплывает летающий диск, нет, скорее шестигранник. Многовинтовая платформа! Тихо, свистя пропеллерами, зависла, встала на откинувшие вниз лапки-опоры… А ребята мне говорили, что у них нет «тарелок». Или правду сказали? Ровно столько, сколько сочли нужным… Лично у них — нет. И понимайте, как хотите. Интересно, много чего у них ещё так же вот «нет»? Сдвигается колпак. Пилот сбрасывает шлем, прямо по сетке ограждения шагает к краю. Прыгает на пол. Подросток, лет 14-15, моложе Витьки.

— Это вы Григорий Иванович? Здрасте! Я — ваш «прикреплённый».

Второй, невидимый член экипажа, кричит из кабины.

— Кто тут Виктор? Скорее, до утра всего ничего осталось!

— Ну, лети обратно, раз напросился… Ещё увидимся! Привет отцу!

Наблюдаем, как выходец из современности, со второй попытки, тяжко забирается на верхнюю плоскость средневекового транспортного средства. Оступаясь, на кромках воздушных каналов, движется к центру. Неловко крутится, устраиваясь там в кресле… Пусть посмотрит, кто и от кого отстал. Оно полезно…

Встаю, как взрослому, подаю пацану руку.

— Будем знакомы!

— Ага, я Лёша… поправляется — Алексей! Вот! — выкладывает на столешницу… мой собственный командировочный чемоданчик. По старой привычке, всегда готовый к выезду. С набором самого необходимого. Хоть на войну, хоть в другой мир. Не фига себе сюрприз!

— В квартире моей побывали?

«Прикреплённый» кивает…

— Ага! Там уже пост стоит, но на лестничной площадке, а двери опечатали. Мы снаружи, к балкону причалили. — хм. Между прочим, у меня восьмой этаж! Деловито перечисляет, — Воду я перекрыл… Свет отключил… Шторы задёрнул. Форточки запер. Если надо — можем ещё разок слетать, только скажите. Можем даже вместе. Но не сегодня. Поздно уже! Пока ещё этого, — пауза… — поисковика, домой отвезут…

Лихой кадр. Чисто из вредности спрашиваю:

— Ваш моральный кодекс разрешает, без спроса, копаться в чужих вещах?

— А! Я запись слушал, вы любите вопросы задавать… Хотите знать, что у нас можно и что нельзя? Если не для себя лично и с риском для жизни — можно абсолютно всё! — и, без всякого перехода, глядя восхищёнными глазами, — А вы, правда, конструктор боевых роботов? Как в «Терминаторе»? — ну да, они же наши фильмы смотрят, пусть и выборочно. Сердиться на него невозможно.

Спохватываюсь…

— А как же книги, компьютер, диски с записями? Они целы? Ты же и там лазил? — Лёша хитро ухмыляется…

— Что я, на вид, совсем бешеный? Уже знаю — в чью квартиру забрался! Нам, ещё в обед, задачу поставили, — это, когда Владимир на коммуникаторе морзянкой стучал (во, уровень взаимодействия!), — Видели мы, как ФСБ вашу дверь вскрывало… И видели, что им за это было… Ихний, самый главный, всех растолкал, вперёд полез, уже через несколько секунд из секции вылетел — с дверным косяком на плечах. Ни дышать, ни ругаться не мог, только глаза пучил. У вас, в прихожей, химическая бомба стояла?

— Ох! — бедный Роберт Андреевич! То-то, от него, через одеколон, аммиачным душком пованивало… — Нет, никакой бомбы — самая обычная пластиковая бутылка с нашатырным спиртом. Под потолком. Для равномерного орошения… Если не знать, как заходить — распыляет содержимое по всему помещению. А аммиак, это такая гадость — его же ни один обычный противогаз не держит, а терпеть дух невозможно. Хотя вещи, на которые попал, совершенно не портятся. Испарился — и всё. Значит, сработало?

Алексей радостно кивает.

— Ещё как! Они с матами балкон, и форточки распахнули, а входную дверь заперли и опечатали. Пока ваши соседи восстание не подняли. Ну, а мы, подождали чуток, да с «блина» — через перила… Машина тихая, кругом остекление. А кто увидит — не поверит. Вы нам схему минирования набросайте! Или сами пойдёте, а мы вас снаружи подождём. Да, ещё!

— Это… ваш коммуникатор, — знакомый блестящий приборчик ложится на чемодан сверху, — Я настройку на детский диапазон сделал, вам 58 голосовой канал отдали… Если надо — просто жмите тангету и говорите сюда. Я услышу. А телефон в ухо. И не вынимайте! Как с другими связываться — я вам потом покажу. Там совсем просто. Это — личное оружие. Наш стандартный ТТ, с самовзводом. Или, вы непременно хотите себе «Парабеллум»? Кстати, а почему его?

Поднимаю тускло поблёскивающий воронением новенький пистолет. Надо же, руки помнят! Вынимаю обойму, отодвигаю затвор.

— Вы что, их всегда их с патроном в патроннике носите?

— А разве можно иначе? — удивляется пацан. Вынул — стреляй! По другому — идиотизм… — интересно, кто бы объяснил, эту элементарщину, нашим дорогим законодателям? Хи-хи… Вот они и объяснят! Скоро…

— Про «Парабеллум» — цитата из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова. К слову пришлось. Полковник любил советскую классику…

— А-а-а-а… — разочарованно тянет Лёша, — Мне лично «Золотой телёнок» нравится. Очень жизненная книга… Показывает, почему делая революцию нельзя останавливаться на полпути.

— Эк..?

— Ну, смотрите. Нормальная, «горячая» революция — это война за справедливость. Брат идёт на брата. И вдруг стоп! Типа всё, нехороших людей больше не осталось — умерли и разбежались… Расслабуха настала… Все честные (или большинство), можно друг другу верить на слово и жить без паспортов… И вдруг, через 10-12 лет, сразу начинается всплеск преступности, воровства, мошенничества. Почему? Подросло поколение, которое отбора не проходило. опять народились Остапы Бендеры. Хоть новую революцию начинай! Вместо приближения к светлому будущему — опять обострение классовой борьбы или как оно у вас называлось… На прикладной социологии эти циклы наизусть давали… Уже древние знали, если долго нет войны — общество гниёт. Как деревянный дом. Хочешь — каждый день чисти, подкрашивай, жучков гоняй. Хочешь — каждые 20-30 лет сноси и строй новый… Хочешь — каждые 7 лет — меняй нижние венцы, они первые гниют… У вас, в России, ну, на Земле-1, ни войн, ни серьёзных чисток не было 60 лет. Вы же… целиком сгнили несколько раз подряд!

Вот так, в трёх предложениях, изложил методику борьбы с деградацией власти… Устами младенца… Сволочи! Ведь они всё знали! Наверняка знали… Тётка, с конца 40-х годов, работала учителем физики… В числе прочего — славилась зычным «левитановским» голосом. Объявляла всякие постановления, зачитывала по внутренней трансляции объявления. В числе прочего — об исключении из школы. Если вы не в курсе, за неуспеваемость тогда просто оставляли на второй год… А исключали — только за поведение. После смерти Сталина — перестали. Типа добрые. Раз я её спросил, что надо было деточке учудить, для такого наказания? Получил в ответ (по памяти!) монолог, как на торжественной линейке — «За систематическое глумление над своим соседом по парте и товарищем по пионерской организации…». Словно приговор маньяку. Он его что, живьём резал? Нет, три раза на парту кнопку подложил! И всё? А разве этого мало? М-м-м-да… Тогда, мне такая принципиальность казалось перебором. Теперь, можно сравнить. Ретроспективно. Первые настоящие маньяки, так называемое «дело Мосгаза», в СССР завелись в 1964 году. Ровно через десять лет после смерти «кровавого тирана» и начала «оттепели». Безобидные кнопки на стуле… Маньяки, они тоже начинают с малого!

Цокают каблуки. Обалдеть! Вика уже в приталенном серебристом костюмчике. На шпильках и как бы не из парикмахерской. И эта принцесса за моим дачным столом чаи распивала?

— Володя, ближайший борт на Новосибирск сядет через десять минут! — ко мне, — Гражданский набор получили? Вижу! Витя улетел? Мы на всякий случай его родителям позвонили. Думаю — всё там будет в порядке… — смешок… — Он же — заложник! — вдруг заливается румянцем, — Это — протягивает картонные квадратики, — приглашение на нашу свадьбу, и вам, и Алексею. Отчёт зачли экстерном, — неслабо пихает Владимира кулачком в бок, — Что бы ты, рохля, без меня делал? Алёша, кадр!

Обнимает нас за плечи. Ослепительная вспышка! Угум… Идея, разместить фотоаппарат в приборе для связи, на Земле-2 тоже известна. Просто, пацан фотографирует, как привык стрелять. Навскидку…

— Мы вас ждём! — последнее торопливо, уже на бегу. Владимир всё же не удержался — подхватил Вику на руки. Развернулся… Вспышка! Клякса портала за спиной у парочки, от яркого света, переливается всеми красками радуги, как крыло бабочки… Красиво.

Ангар опустел. Последний вездеход самоходом ползёт вдоль стены. Следом идёт водитель и кидает в кузов складные скамейки, какие-то подпорки и упаковки. Подъехал к нам. Мне кивает, а к Лёше обращается на странном гортанном языке. После нескольких фраз, берутся в четыре руки за столик со скамейкой, тащат их к порталу.

— Помогать? — поднимаю вторую сидушку (лёгонькая!), иду следом. Значит, мы тут последние гости.

— Григорий Иванович, проверьте вещи, вдруг вам что-то ещё здесь надо? — послушно укладываю чемоданчик на столешницу, открываю крышку. Вот так сюрприз! А я совсем забыл. Поверх верхнего пакета с рубашкой лежит мой старый паспорт гражданина СССР. С перечёркнутой первой страницей, пробитыми дыроколом отверстиями, даже со штампом о выдаче приватизационного чека… Сначала я хотел его просто «потерять». Но как-то не случилось. А в 2003 вышло послабление… Лицам ностальгирующим по «советской империи», не желающим расставаться с её последним рудиментом, милостиво позволили сохранить сувениры на память… В командировках не был уже пять лет. Бросил «корочку» в чемодан и не вспоминал. Сама о себе напомнила. Показываю раритет Алексею.

— Видел? Я теперь дважды гражданин СССР…

Тот осторожно берёт документ в руки.

— А у нас паспортов нет… Никаких. Вообще. Здесь без них ходить запрещено?

— Не так, что бы строго, но милиция может задержать, для выяснения личности или возраста. Для подростков — действует комендантский час.

— Так я уже взрослый!

— На слово они не поверят.

— Класс! А если им пистолет показать?

— Эк…

— Вы не увиливайте! Чьи права я нарушаю, гуляя ночью без паспорта? Да таких «преступлений» сколько угодно, из головы, можно придумать. «Фон террора» это называется, как в клетке, с обезьянами… Чем же и перед кем я провинился? Или «…Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать»? Тогда, какая разница между уголовным «Эй, мужик, дай закурить!» и ментовским «Предъявите документы»? А пулю в лоб не хо-хо?

— Ну вот, снова-здорово. Лёша, менты — тоже полезные животные. Они с преступностью борются…

— Да? — мальчишка щурится исключительно ехидно, — А мне кажется — они в симбиозе. Вашу преступность, мы одни, даже без помощи, за три дня, извести можем! До незаметности! Хотите?

Открыл рот возразить… Нечто вроде давно избитого «Мафия бессмертна!». Но, вспомнил… тонкую книжечку, с воспоминаниями какого-то участника Гражданской войны. Про то, как шестерых молодых парней из ЧК послали устанавливать революционный порядок в уездном городе. Где никакой власти, кроме враждующих между собой банд, давно уже не было… Ребята, посмотрели вокруг, вздохнули, сунули в каждый карман шинели по «Нагану», разбились на пары и пошли гулять по улицам. На каждую попытку шпаны пристать — следовал выстрел в упор. На каждый крик о помощи — краткое разбирательство, с тем же самым результатом. Через три дня город затих. Блатной мир частью залёг в местном морге, частью затаился по «малинам», не понимая происходящего. Тогда, ребята пошли их искать сами… вместе с добровольцами из местных жителей.

Что-то вроде этого описывал князь Кропоткин, вспоминая многочисленные французские революции и Парижскую Коммуну… Приехали! Роли поменялись? Холодной жутью повеяло от забытой со школы фразы — «Аркадий Гайдар, в 16 лет командовал полком…» Надо понимать, в подчинении у него были не умудрённые сединами фронтовики, а вот такие же энтузиасты. Из далёких беззаботных 70-х, эхом ушедшей юности, опять звучит-зовёт чистая и пронзительная мелодия — «…Над моей головою ворон пусть не кружит. Мы ведь целую вечность собираемся жить» Значит, я дожил!

— Ну, и как вам, наши бармалейчики? — низенькая плотная женщина, в белом халате, подошла неслышно, — Вас Григорием Ивановичем? Будем знакомы, — протягивает крепкую тёплую ладошку, — Светлана Сергеевна! Карантинный врач.

Бормочу нечто нейтральное, про «Вождя краснокожих» О-Генри… Глянула остро, но промолчала… Ладно, сначала, неизбежные в медицине формальности…

— Вы, какого будете года рождения? Так, БЦЖ и прививку от оспы вам делали. Качку, полёты переносите? Считайте себя условно здоровым! А на вопрос вы не ответили! Не обижайтесь, у вас свежий взгляд, а я как раз, по второму диплому — психолог. Или сами спросить хотите?

— Хочу! — и спрашиваю…

— О! — дама уважительно поднимает палец… — Алёша, за твою чистую душу человек опасается. Не обманут ли, в гнилом и продажном мире чистогана, наивную деточку? Не используют ли её, в силу блаженного неведения, извращённым способом? По недостатку печального жизненного опыта?

Наивная деточка, не по детски зло, скалится ровными белыми зубами…

— Пусть только попробуют!

— Тут такая штука… Про постиндустриальный технологический барьер вам уже объясняли? — я согласно киваю, — А про портативные детекторы лжи? — вздыхает, — В каждом коммуникаторе, у каждого коммунара есть такой детектор. На ферритовой антенне… Человеческий мозг — хемотронный компьютер. Каждый нейрон сигналит последовательным двоичным кодом. Работающая нервная система излучает в СДВ диапазоне, как миллионы одновременно работающих радиостанций. Работу мозга, с помощью обычного приёмника, можно анализировать просто на слух. Именно поэтому диапазон сверх длинных волн, с 30-х годов ХХ века, глухо исключён из употребления и полностью передан для специальных целей. Именно поэтому, в литературе, о СДВ электромагнитной диагностике мозговых процессов не упоминается. Читать мысли таким способом — невозможно, но оценивать эмоциональный фон — проще, чем научиться ездить на велосипеде.

— Достаточно пары занятий… Наводим антенну на собеседника и сразу слышим, по характерным тонам, когда он врёт… Это, нельзя понять, к этому надо привыкнуть. Коммуникатор, все наши дети, получают в нежном возрасте. И всю оставшуюся жизнь, вместе с вербальной и не вербальной информацией (жесты, запах, мимика), при общении воспринимают эмоциональный фон собеседника. Его настроение, его гнев, его ненависть. Экрана для СДВ излучения, или защитного шлема, не существует. Отчего этот диапазон применяется для связи с подводными лодками, в погруженном положении, плывущими или лежащими на глубине в сотни метров…

— Простенький детекторный приёмник, магнитная антенна, наушник. И к мало-мальски тренированному человеку бесполезно приставать с самой хорошо продуманной пропагандой. К нему невозможно незаметно подкрасться со спины, вообще невозможно неожиданно напасть. И ещё, он точно чувствует, когда ему лгут. Технология коммунизма! Примитивно, дёшево, эффективно… и беспощадно.

Чувствую, как ослабли ноги. Как горят от стыда уши… Не потому, что я настолько двуличен, а от сознания собственной наивности. Как меня подставили! Стоп… Почему подставили? Они же так живут, не притворяясь, каждый миг, точно зная, точнее, слушая, что на самом деле (!) думают окружающие. М-м-м-мда! Теперь, Владимира можно понять! А вот Виктор, пока, ничего не понял, оттого и злится сам на себя… А магнитная антенна Вики, надо думать — направленный детектор, для работы со слабыми сигналами, на больших дистанциях… Сюрприз. Обидно! Кажется, только у Станислава Лемма в его «Проверке на месте» рассматривалась подобная возможность. Но там искренность намерений человека оценивала сложнейшая автоматическая система… А тут — примитив!

Фантасты, сотни лет, пытались представить «дивный новый мир» человеческого единения. Иногда — мрачно (как троцкист Оруэлл), иногда — восторженно (как Беляев и ранние братья Стругацкие). Но, все они, всегда исходили из своего человеческого опыта. И описывали… Либо несчастного обывателя, мечущегося в стальных клещах тоталитарной диктатуры, либо наивного, а оттого беззащитного перед чужой подлостью и хитростью коммунара (вроде Максима, в «Обитаемом острове»). А потом… пришли циничные либерасты, политтехнологи. И профессиональный психолог Лукьяненко талантливо, сочным русским языком, растёр с дерьмом общество коммунистического «Полудня». Его «Звёзды — холодные игрушки» и «Звёздная тень» -гимн индивидуализму. Там коммунары трусливо бегут от торжествующего мира частной инициативы… Им нечего ему противопоставить! Они сами тайно мечтают вырваться из лживых рамок искусственной морали. Ключевое слово! Если человек потеряет привычную возможности скрывать ложь, то кто и от кого побежит? Далеко ли он убежит? Ни один философ древности не додумался до метода всеобщего вооружения народа. И что? Как повторяют апологеты ручного огнестрела: «Господь создал людей, а Кольт сделал их равными». Ну, а теперь… общедоступный СДВ детектор «сделает людей честными»… Или мёртвыми… Сомневаюсь, что большинство возрадуется выбору. Насколько помню, в культурах, где за ложь убивали, как в империи Инков, товарно-денежные отношения отсутствовали по уважительной причине — торговать там было просто некому. Люди, в силу способности к вранью, могущие стать купцами, не доживали до зрелого возраста… А как же реклама? А свободная пресса? А коммерсанты? Что скажут юристы с адвокатами? Ох, они и скажут!