Призрак Перл-Харбора. Тайная война

Глава 14

Перестрелка с подпольщиками у аптеки Чжао переросла в затяжной бой. На заднем дворе и у подъезда здания дулеповской контрразведки было настоящее столпотворение. Одна за другой подъезжали и отъезжали машины, битком набитые полицейскими и филерами. Воздух сотрясали невообразимые гвалт и рев автомобильных моторов. С ближайших улиц как ветром сдуло нищих. Стоянка такси перед торговым домом «Прохоров и К°», несмотря на приближение обеденного времени, также опустела. Хозяева ближайших лавок и магазинов, наученные горьким опытом, не стали рисковать и предусмотрительно закрыли ставни на окнах.

В последнее время для них и жителей района соседство с контрразведкой стало сущим наказанием. Подпольщики периодически обливали стены здания краской, а по ночам, случалось, постреливали по окнам. В ответ дулеповцы вымещали свою злобу на арестованных — палачи истязали свои жертвы, и даже толстые стены тюрьмы не могли погасить стоны и крики несчастных. В такие дни жизнь жителей ближайших домов превращалась в настоящий кошмар. Предстоящая ночь грозила стать ночью ужасов. Приникнув к щелям в ставнях, они с затаенным страхом наблюдали за всем происходящим.

К подъезду подкатил изрешеченный пулями «форд». Разъяренные дулеповцы вытащили из него двух истерзанных подпольщиков и поволокли в тюрьму. Затем подъехал грузовик, и из кузова сбросили на мостовую три бездыханных тела. На крыльцо высыпала охрана, но поглазеть не успела — у ступенек, взвизгнув тормозами, остановился «опель». Из него, пыхтя и матерясь, выбрался Дулепов, ожег их свирепым взглядом и рявкнул:

— Чего таращитесь? Тащите мерзавцев во двор! — тяжело ступая, он поднялся на крыльцо.

Навстречу метнулся дежурный с докладом:

— Господин полковник, только что звонил господин Сасо и…

— Да пошел он… — прорычал Дулепов и, яростно сверкнув глазами, направился к кабинету.

За ним, едва поспевая, тащились Ясновский и Клещов. Во время боя им крепко досталось, особенно Клещову. Здоровенный лиловый рубец вздулся на левой щеке, а нос превратился в синюшную картошку. Пыхтя и задыхаясь, он старался не отстать от Дулепова и ротмистра.

Только они скрылись за дверью, как на улице появился разбитый вдребезги «опель». Дребезжа и громыхая, машина чудом дотащилась до крыльца и остановилась; из нее вывалился окровавленный Люшков. Ссадины и порезы покрывали его лицо, а модный плащ превратился в лохмотья. Припадая на правую ногу, он, поддерживаемый Соколовым, заковылял наверх, в кабинет Дулепова.

За его дверями звучали крики и отборный мат. Клещов с Ясновским, не стесняясь в выражениях, поносили друг друга. Дулепов, не обращая на них внимания, вытащил из бара недопитую бутылку коньяка, налил полную рюмку, одним махом выпил и плюхнулся в кресло. Его остекленевший взгляд вперился в парадный портрет своего кумира — Бенкендорфа, потом скатился ниже и остановился на ротмистре с Клещовым. Секунду-другую он оставался недвижим, а потом вскочил, как ошпаренный, и с воплем «Сволочи!» запустил в них папье-маше.

Папье-маше просвистело рядом с головой ротмистра, ударилось в стену и разлетелось вдребезги. Ясновский и Клещов тут же забыли о перепалке, забились по углам и со страхом глазели на Дулепова. Полковника охватил приступ необузданного гнева. Схватив со стола подсвечник и размахивая им перед их испуганными физиономиями, он обрушился с обвинениями:

— Мудаки! Все просрали! Все! С вами не краснопузых ловить, а баранов. Разгоню к чертовой матери! Дармоеды! Я вас…

Ясновский в последний момент успел увернуться от дулеповского мосластого кулака, пролетевшего рядом с носом, и скользнул по стене к двери. Она приоткрылась, в щель просунулась физиономия насмерть перепуганного адъютанта. Заикаясь, он промямлил:

— Г-господин п-полковник…

— Чего еще? — прорычал Дулепов и, замахнувшись подсвечником, рявкнул: — Пшел вон!

Адъютанта сдуло как ветром, и в кабинет ввалился Люшков.

— Ты-ы? Комиссарская морда! Я… — вызверился Дулепов и осекся.

На него смотрело черное дуло пистолета.

— Сволочь! Мразь! Ты мне за все заплатишь! — сипел Люшков и, припадая на раненую ногу, наступал на Дулепова.

Ясновский съежился и, кажется, стал меньше ростом. Его затравленный взгляд метался между окном и дверью. Клещов же, оказавшись в мертвой зоне, не потерял присутствия духа и стерег каждое движение Люшкова. Тот, изрыгая проклятия, надвигался на Дулепова, но запнулся за ковер и потерял равновесие. Клещов коршуном налетел на него, вышиб пистолет и опрокинул на пол. Ему на помощь бросился Ясновский.

Ярость придала Люшкову дополнительные силы. Клубок тел, рыча и кусаясь, извивался у ног Дулепова. Тот метнулся к столу, трясущимися руками ухватился за ящик и, не замечая торчащего ключа, судорожно дергал за ручку. Замок не выдержал, и ящик вылетел из гнезда. На пол вывалились деньги, документы, горсть патронов и пистолет. Схватив его, Дулепов передернул затвор, вскинул руку, пытаясь поймать на мушку Люшкова.

— Прекратить! Не стрелять! — властный голос остановил его палец на спусковом крючке.

На пороге стоял Сасо. За ним топтался Ниумура. На их лицах все было написано. Брезгливо поморщившись, Сасо переступил через валявшиеся в ногах тела и прошел к дивану. Презрение, сквозившее в его взгляде, вогнало Дулепова в краску. Пряча глаза, он зачем-то принялся суетливо перебирать разбросанные по столу папки. Люшков, Клещов и Ясновский поднялись с пола и, как побитые собаки, понуро смотрели в пол.

Сасо с непроницаемым лицом опустился на диван и сквозь зубы процедил:

— Что, господа, победу поделить не можете?

Дулепов и Люшков, обжигая друг друга ненавидящими взглядами, промолчали. Сасо, не желая прощать Дулепову его снобизма и унижения, которое перенес после неудачной облавы в «Погребке» на советского курьера, не упустил возможности отыграться сполна и с ухмылкой спросил:

— Чего молчите? Или из вас, как из большевиков, каждое слово клещами надо вытягивать?

— Мне не о чем говорить с этой комиссарской мордой, — буркнул Дулепов и отвернулся от Люшкова.

— Ты на свою посмотри! У барана и то умнее, — прошипел тот.

— Чт-о-о? Да я…

— Стоп! — осадил их Сасо и, как последних недоумков, принялся отчитывать: — Мозгами надо шевелить, а не зубы друг другу чистить! Дурное дело не хитрое, надо…

— Ваши у «Рагозинского» умом тоже не блистали, — огрызнулся Дулепов.

Сасо поиграл желваками на скулах, но не стал лезть в бутылку — перепалка на глазах Ниумуры авторитета ему не добавляла — и перешел к делу:

— Сколько пленных? Что они говорят?

Дулепов насупился и мрачно обронил:

— Двое.

— И это все?

— Есть еще трупы.

— Не густо. Ну, да ладно, я смотрю, вы уже потренировались, так что пора большевикам языки развязывать, — желчно произнес Сасо и поднялся с дивана.

Дулепов с трудом подавил кипевший в нем гнев и, не глядя на Ясновского, приказал:

— Ротмистр, зови Палачова!

— Есть, господин полковник! — встрепенулся тот и, ужом проскользнув мимо Ниумуры, выскочил в коридор.

Клещов проводил ротмистра тоскливым взглядом и переминался с ноги на ногу. В присутствии японцев он не осмеливался доложить Дулепову о потерях среди филеров — они были огромны. Тот сгреб в кучу разбросанные по полу и столу документы, деньги, пистолет, запихнул их в ящик и молча шагнул к двери. Вслед за ним потащился Люшков.

— А ты куда? — злобно прошипел он.

— Тебя забыл спросить! — огрызнулся тот.

— Прекратите! — Сасо остановил готовую вспыхнуть с новой силой ссору и распорядился: — Господин Люшков, спуститесь вниз, там ждет моя машина. Вас отвезут в госпиталь и окажут помощь.

Бормоча под нос ругательства, заклятые противники-соперники вынуждены были подчиниться и разойтись.

Дулепов сопроводил японцев в подвал. В тусклом свете затянутых паутиной электрических ламп ржавые, с облупившейся краской двери тюремных камер одним своим видом вызывали невольную дрожь. Угрюмый, устрашающего вида надзиратель, повозившись с ржавым замком, отодвинул засов. Дулепов первым, а за ним Сасо и Ниумура, вошли в камеру.

Слабые солнечные лучи с трудом пробивались через крохотное, покрытое толстым слоем пыли оконце. В полумраке трудно было определить живы или мертвы подпольщики, и только тяжелое, прерывистое дыхание говорило о том, что жизнь еще теплилась в их истерзанных телах. Зловещее молчание в камере нарушило гулкое эхо шагов. На входе в камеру появились Ясновский и хорунжий Палачов.

Внешность хорунжего была под стать фамилии. Огромная, нескладная фигура и длиннющие, свисавшие до самых колен руки, квадратная, скуластая физиономия с далеко выступающим подбородком довершали сходство Палачова с орангутангом. Один только взгляд на него вызывал ужас у несчастных жертв. И когда это чудовище ввалилось в камеру, то, казалось, заполнило собой все свободное пространство. Маленькие, злые глазки хорунжего, спрятанные за далеко выступающими скулами, вопросительно посмотрели на японцев — те хранили молчание — и остановились на Дулепове. Тот мотнул головой в сторону подпольщиков и распорядился:

— Митрофан, для тебя есть работа — развяжи языки сволочам!

— Если они у них остались, то куда денутся, — хмыкнул он, и его каменная физиономия пошла трещинами.

— Только не переборщи. Они нужны живыми, — предупредил Дулепов и, подозвав надзирателя, приказал: — Принеси табуретки!

Палачов склонился над пленными и покачал головой.

— Часом, не подохли? — встревожился Дулепов.

— Вроде нет, но мозги, похоже, отбили. У рыжего дырка в башке.

— Начинай, пока не сдохли! — поторопил Сасо.

— Не переживайте, господин полковник, они живучие как кошки, — осклабился в ухмылке Палачов и вылил на несчастных ведро ледяной воды.

Бурые ручьи, в которых смешалась кровь с водой, растеклись по полу, и слабый стон прозвучал в камере.

— Я же говорил, живучи как кошки! — оживился Палачов, ухватил за плечи совсем юного, почти мальчишку, подпольщика, приподнял его над полом и прислонил к стене.

Сасо, Ниумура и Дулепов подошли ближе, чтобы рассмотреть свою жертву. Из-под густых прядей волос на них с ненавистью смотрели не по-юношески взрослые глаза.

— У-у-у, звереныш, — прошипел Дулепов.

— Жить хочешь? — спросил Сасо, но так и не услышав ответа, повторил вопрос: — Я тебя спрашиваю — жить хочешь?

— Бесполезно. Эти выродки понимают, когда с них шкуру сдирают, — скептически заметил Дулепов.

Жандарм сделал еще одну попытку разговорить арестованного, но, так и не добившись ничего, отошел к стене и сел на табуретку.

— Митрофан, кончай с ним лясы точить, приступай! — приказал Дулепов и занял место рядом с Ниумурой.

Палачов легко поднял тело подпольщика, сноровисто связал веревкой руки и вздернул на металлический крюк, торчавший в потолке. Японцы и Дулепов молча наблюдали за зловещими приготовлениями палача. Он достал из сумки щипцы, пилу, большие иглы, примус и разложил их на полу. Его жертва, кусая губы, следила, как Палачов разжигал примус. Пламя, набирая силу, сердито зашипело. Хорунжий оглянулся на Дулепова, тот махнул рукой и двинул примус под ноги подпольщику. Душераздирающий крик пробился сквозь метровые тюремные стены и был услышан в соседних домах.

Пытки подпольщиков продолжались до ночи. Палачов применил весь свой пыточный арсенал, но так и не смог их сломить. Измотанные безрезультатным допросом Дулепов, Сасо и Ниумура поднялись в кабинет. Их надежда добраться через пленников до советской резидентуры не оправдалась. Резидент по-прежнему оставался недосягаем.

— Остался Долговязый, — пытался как-то смягчить горечь неудачи Дулепов.

— И Гном, — вспомнил Ясновский.

Японцы никак не отреагировали и потянулись к вешалке за пальто. Их уход остановило внезапное появление Клещова. Он ворвался в кабинет и выпалил:

— Есть, Азолий Алексеевич!

— Что стряслось? — с раздражением спросил Дулепов.

— Азолий Алексеевич, не все потеряно!

— Говори толком.

— Вы как в воду глядели! Он засветился!

— Да кто он?

— Долговязый и тот, что стрелял в Люшкова, — одно и то же лицо!

— Чт-о-о? Кт-о-о? — оживились Дулепов и японцы.

— Ольшевский! Заместитель управляющего отделением компании «Сун Тайхан»! — торжественно объявил Клещов.

— Ну почему ты не разнюхал вчера? Почему? — и от досады Дулепов хватил кулаком по столу.

— Вы все знали? Как это понимать, Азолий Алексеевич? Как? — опешил Сасо.

— Знали и молчали? — возмутился Ниумура.

— Знал… Молчал… Какое это имеет значение! — в сердцах произнес Дулепов и, схватив Клещова за грудки, заорал: — Где? Где эта сволочь?

— Ищем! Ищем!

— У-у-у! — взвыл Дулепов и, отшвырнув Клещова, плюхнулся в кресло. Тот затравленным взглядом косился на японцев, но на их мрачных физиономиях трудно было что-то прочесть.

— Какие есть еще зацепки на Ольшевского? — деловито заговорил Сасо.

— Живет один, снимает квартиру в Старом городе. В компании работает больше пяти лет, близких связей с сослуживцами не поддерживает. Происходит из дворян. В двадцатом вместе с отцом бежали от красных и осели… — бубнил Клещов.

— Да засунь ты это дворянство себе в задницу! Что говорят его начальник и секретарь? — пришел в себя Дулепов.

— От начальника толку никакого, с перепугу забыл, как самого зовут. А секретарь дала ценную наводку…

— Какую? На кого?

— Прорезался один японец.

— Это был мой человек, он прорабатывал связи Гнома, — вставил слово Сасо.

— У-у! Сами себя за хвост ловим! — застонал от досады Дулепов.

— Азолий Алексеевич, давайте не будем друг друга накручивать! Шла дежурная проверка. Надо смотреть дальше.

— У нас еще осталась квартира Долговязого, — напомнил Ниумура.

— Так он там и сидит, нашли дурака, — буркнул Дулепов.

— Кое-что нашли, Азолий Алексеевич, — подал голос Клещов.

— И что? — снова оживился он.

— Вот эта записка лежала в кармане пиджака, — Клещов достал ее из пакета и развернул на столе.

Дулепов, Сасо и Ниумура склонились над ней. Ее содержание читалось с трудом. От времени чернила выцвели, отдельные буквы вытерлись на изгибах, а часть текста отсутствовала.

— Ни черта не разберешь! В сортир только сходить, — потерял интерес Дулепов.

— Азолий Алексеевич, тут есть одна интересная деталь, — обратил его внимание на абзац текста Клещов.

— Какая?

— Речь идет о каком-то докторе.

— Д-а-а? — в Дулепове снова проснулся интерес. Он дернул ящик стола, вытащил из-под бумаг лупу и склонился над запиской. Клещов действительно не ошибся. В короткой, состоящей всего из десятка слов фразе под увеличительным стеклом проступило: «…жду у доктора…», дальше в тексте отсутствовал целый клок и заканчивался он «…для нашего японского друга». Это была явно не любовная записка.

«Почерк размашистый и угловатый, вне всякого сомнения, принадлежал руке мужчины», — сделал вывод Дулепов, и его деятельный ум принялся искать недостающие звенья в шпионской цепочке.

Опыт и логика подсказывали ему — молодой, полный сил и здоровья Ольшевский вряд ли нуждался в медицинских услугах. Теперь, когда отпали последние сомнения в его принадлежности к советской разведке, эта, на первый взгляд, невинная, записка приобретала особый, шпионский смысл. В ней, вероятно, шла речь о встрече с агентом — японцем, возможно, с тем самым Гномом. Но это нисколько не приближало Дулепова к советскому резиденту. Связующее с ним звено — Ольшевский — было безнадежно утеряно. Единственной зацепкой оставался неведомый доктор. Это был последний шанс добраться до резидента. Теперь все решало время и, отшвырнув лупу, Дулепов распорядился:

— Модест, немедленно собрать всех своих топтунов!

— Есть! — не стал задавать вопросов тот.

— Мы немедленно подключим к поиску наружку! — быстро сообразил Сасо.

— Модест, переверни этот вонючий Харбин, но найди мне гребаного доктора! — потребовал Дулепов.

— Землю буду рыть, Азолий Алексеевич, но отыщу этого краснопузого докторишку! — поклялся Клещов и спросил: — Что с квартирой Ольшевского?

— Взять под колпак, особое внимание тем, кто имеет отношение к медицине.

— А если заявится сам?

— Он не сумасшедший! — отмахнулся Дулепов.

— И все-таки такую возможность не надо исключать, — возразил Сасо.

— Все понятно, господин полковник. Если появится, то не упустим, — заверил Клещов.

— Раз понятно, то чего стоишь? Ноги в руки и вперед! — рявкнул Дулепов.

Клещов пулей вылетел из кабинета, скатился в дежурку и собрал всех филеров. Пока он ставил им задачи, в кабинете Дулепова продолжался спор. Сасо с Ниумурой настаивали на продолжении допроса арестованных подпольщиков. Он не соглашался:

— Пустая трата времени! Я их сволочную породу знаю, скорее язык себе откусят, чем слово скажут!

— Даже если и узнаем, то это ничего не даст. Те, кто был с ними связан, уже легли на дно, — поддержал его Ясновский.

— В нашем деле любая мелочь может сыграть, — не сдавался Сасо.

— Сейчас не до мелочей. Доктор — наша главная цель! — твердил Дулепов.

— Азолий Алексеевич, может, пришло время активизировать Смирнова через Тихого? — предложил Ясновский.

— О, правильно мыслишь, Вадим!

— А нам накрутить Гнома и посмотреть, где все пересечется, — подхватил эту мысль Ниумура.

— Перспективная комбинация! — согласился Сасо и, завершая совещание, решил добавить прыти дулеповской контрразведке и пообещал: — Ищите резидента, Азолий Алексеевич, с нашей стороны отказа ни в чем не будет.

Взбодренный столь щедрым посулом, Дулепов довольно засопел и заверил:

— Господа, можете не сомневаться, на этот раз резидентура большевиков будет в наших руках!

— Успеха, господа, — пожелали ему с Ясновским японцы и покинули кабинет.

Еще не стихли их шаги на лестнице, как Дулепов начал действовать и распорядился:

— Вадим, хватит штаны протирать. Бегом на явку с Тихим!

— Я понял, но… — ротмистр замялся, — он и без того рискует, а после такой пальбы может пойти в отказ.

— Чт-о-о? Передай этому пижону, вот что он у меня получит! — Дулепов сунул под нос ротмистру фигу.

— Азолий Алексеевич, и все-таки деньжат надо подбросить. Без него Смирнова не раскрутим.

— Мерзавцы! Все продали! Царя! Веру! Отечество! — прорычал Дулепов, но полез в сейф, достал пачку купюр и швырнул ее на стол.

Ясновский торопливо запихнул деньги в карман и перед тем как уйти поинтересовался:

— И последнее. Ему какую линию поведения занять в разговоре со Смирновым?

— Самую простую. Пусть говорит все, как было, и про этих двух красных ублюдков не забудет сказать.

— А что про них говорить, если молчат?

— В том весь и фокус.

— Не понял?

— Сейчас поймешь. Раз они не говорят, то, может, живодеры Сасо развяжут им языки. Завтра, ночью, повезем их к нему.

— Вы думаете, они пойдут на акцию? Сомневаюсь. После такой мясорубки у них не хватит сил.

— Это ты так думаешь. А для большевиков отдать жизнь за своего — святое дело. Вот пусть и отдают.

— Хорошо, как прикажете, — не стал возражать Ясновский и направился к выходу.

На пороге Дулепов окликнул его:

— И вот что еще, Вадим, это очень важно: пусть твой Тихий в разговоре со Смирновым скажет, что мы ищем доктора.

— Доктора? Но это же… Если Сасо…

— Делай, что говорю! — не стал вдаваться в подробности своего замысла Дулепов.

— Есть! — козырнул ротмистр и озадаченный вышел в приемную.

Этот рискованный ход пришел в голову Дулепову в последний момент. Он надеялся, что опытный Клещов, сев на хвост Смирнову, выведет его на резидента. И тогда он снова окажется на коне, а главное — японцы продолжат платить деньги. Теперь, когда сыскная машина была запущена на полные обороты, Дулепову ничего другого не оставалось, как запастись терпением и ждать. Усталым взглядом он пробежался по кабинету, задержался на недопитой бутылке коньяка, плеснул в стакан, выпил, прошел в комнату отдыха и в изнеможении распластался на диване. Коньяк не успокоил разгулявшиеся нервы, в голову лезли дурные мысли.

«А если провал? Тогда, Азолий, твоя песенка спета, получишь под зад коленом и прощай служба» — от этой мысли Дулепова сначала бросило в жар, а потом в душе поднялась волна гнева: «Меня? Меня, который положил полжизни на борьбу с большевизмом, — и за борт? Я — столбовой дворянин! Я — русский полковник!.. Дворянин — без дворянства… Полковник — без армии… Холуй на побегушках, вот ты кто! Вербовал в агенты и пытал, таких же, как и сам, русских? На деньги япошек покупал одних, а затем предавал других. Я спасал Россию! — искал себе оправдания Дулепов. — Какую?»

И память возвратила его в далекое лето 1914 года. Русские войска лупили в хвост и гриву австрияков и немцев. В 1916 году стремительное наступление Брусилова на Южном фронте, казалось, должно было решить исход войны в пользу России. Триумф был близок, и только большевики со своим главарем Лениным каркали, как воронье, предрекая скорую гибель империи. Для молодого и карьерного жандармского подполковника Дулепова это выглядело не более чем горячечным бредом загнанных в угол злобствующих фанатиков.

В те месяцы десятки арестованных агитаторов и бомбистов прошли перед его глазами. Обреченные на каторжные работы, они вещали о скором крахе самодержавия и империи. Но прошел лишь год, и эти безбожники и голодранцы пришли к власти.

«Почему? Как такое могло произойти в набожной России?» — терзался Дулепов и, не найдя ответа, уснул.

Разбудил его громкий стук в дверь. На пороге стояли Клещов с Ясновским. Их разгоряченные лица и лихорадочно блестевшие глаза заставили подскочить Дулепова. Он почувствовал прилив свежих сил и, предвосхищая события, воскликнул:

— Ну что, клюнули?

— Не то слово, Азолий Алексеевич! Заглотили с потрохами! — радостно воскликнул Ясновский.

— Отлично! — потер руки он и потребовал: — А теперь давайте по порядку!

Ротмистр и Клещов, перебивая друг друга, принялись пересказывать события последних часов. Они развивались стремительно. Тихий успешно выполнил задание Ясновского. Не успела за ним захлопнуться дверь, как Смирнов ринулся в город. Филеры вместе с Соколовым следовали за ним по пятам. А он, надеясь на темноту и подгоняемый сообщением Тихого, не особенно пекся о конспирации, и это облегчало слежку. Одна за другой перед филерами засвечивались явки резидентуры. Первая находилась в Старом городе, в квартале, где жили рабочие табачной фабрики. На ней Смирнов долго не задержался и сразу же направился в район пристани. Здесь филерам пришлось как следует попотеть — в лабиринтах порта не так просто было уследить за ним, но они исхитрились и засекли еще одну явку. Она оказалась не рядовой — на этот раз Соколов вышел на связника резидентуры. Через него филеры засекли еще три подозрительных адреса. Сеть русской резидентуры проступила перед Дулеповым, как паутина в лучах восходящего солнца. Пришел его звездный час. Он не стал медлить и позвонил Сасо. Тот тут же примчался, и не один, а вместе с Такеокой и Ниумурой.

Они заперлись в кабинете Дулепова. Он не упустил свой шанс покрасоваться и сел на любимого конька. Под его рукой на большом листе ватмана один за другим возникали разноцветные кружки, соединенные стрелками; жирные петли все туже завязывались вокруг фамилий советских разведчиков. Но Сасо не спешил начинать аресты. Резидент и загадочный доктор пока не проявились, но то, что они стоят за какими-то фамилиями из схемы Дулепова, ни у кого не возникало сомнений. Окончательную ясность внесла информация, добытая на следующий день филерами Клещова.

На доклад к Дулепову он прибыл самолично. Тот немедленно позвал японцев, и уже вместе они внимательно изучили материалы наружного наблюдения. После встречи со связником в речном порту и еще одной явки в районе железнодорожного депо Смирнов возвратился домой. В восемь часов он, как обычно, появился в мастерской, исправно просидел до обеда и потом снова вышел в город, потолкался на рынке, купил моток шпагата и на обратном пути зашел в аптеку, сначала в китайскую, а после нее в русскую. И в той, и другой Смирнов пробыл несколько минут, взял склянки с лекарствами и возвратился к себе.

Сначала Дулепов, а затем и Сасо обратили внимание на странность в поведении Смирнова. Он сделал покупку не в аптеке, располагавшейся в сотне метров от мастерской, а совершил большой крюк по городу и не поленился пешком дойти до Аптекарской. За посещением аптеки Свидерского определенно что-то крылось — это мог быть тот самый загадочный доктор, о котором шла речь в обрывке записки, обнаруженной на квартире Ольшевского.

Подтверждение своей догадке Дулепову и Сасо долго ждать не пришлось. Не прошло и двух часов, как Клещов представил доказательства. Поставки препаратов из харбинского отделения компании «Сун Тайхан» хозяину аптеки, доктору Свидерскому, осуществлял не кто иной, как Ольшевский. Теперь все становилось на свои места.

Дальше события развивались еще более стремительно. Вечером филеры Клещова снова засекли появление Смирнова в доме Свидерских, на этот раз он пришел не один, с ним были еще двое. Судя по всему, на квартире проходил большой сбор резидентуры. Дальше медлить было нельзя, и Сасо решил действовать. По его команде в управлении жандармерии и отделе контрразведки были подняты на ноги все силы. Группы захвата скрытно заняли позиции на Аптекарской, у дома Свидерских.

В этот поздний час жизнь на улице, как и во всем Харбине, замерла. Ночную тишину изредка нарушали шум автомобильного мотора, торопливые шаги запоздалого пешехода и отрывистые команды военных патрулей. Ни один луч света не пробивался из-за плотно закрытых ставен в доме Свидерских. Казалось, что в нем все вымерло, но это кажущееся спокойствие было обманчиво.

На втором этаже, в кабинете доктора, собрались Дервиш, Гордеев, Ольшевский и Смирнов. Чуть позже, проверив охрану в холле и у черного входа, к ним присоединился Свидерский. Лица у всех были суровы и сосредоточены. Сообщение Тихого о розыске контрразведкой некоего доктора, ни у Дервиша, ни у Гордеева, ни у Павла не вызывало сомнения в том, кого именно она искала.

Несмотря на критическую ситуацию, Дервиш сохранял спокойствие, и его голос по-прежнему звучал твердо:

— Товарищи, контрразведка села нам на пятки, но это не повод для паники. Дулепов с Сасо только и ждут того, что мы сорвемся и начнем совершать ошибки. Сейчас от каждого требуются выдержка и хладнокровие.

— Саныч, никто не паникует. Как-нибудь выкрутимся, — не терял уверенности Смирнов.

— Не первый раз, — поддержал его Ольшевский.

— И все-таки опасность очень велика. Глеб Артемович, тебе и Анне надо немедленно уходить! — не терпящим возражений тоном заявил Дервиш.

Свидерский молчал и горестно кивал головой.

— Вместе с вами пойдет Павел.

— Может, я останусь? У меня есть, где отсидеться, — возразил он.

— Нет! Сейчас не время для споров. Уходишь вместе с Свидерскими! — отрезал Дервиш и, обращаясь к Смирнову, распорядился: — Выводом из города займешься ты, Сергей.

— Не волнуйся, Саныч, сделаю, как надо, — заверил он.

— С этим решили. Пошли дальше. Сегодня ночью будут перевозить наших товарищей из…

Громкий хлопок на улице, за ним второй, третий заставили всех замереть. В следующее мгновение сухую трескотню пистолетов перекрыли раскатистые залпы ружейных выстрелов. Огонь становился все плотнее и ближе. Дом вздрогнул от тяжелых ударов. На лестнице раздался топот ног, дверь распахнулась, и на пороге кабинета появился раненый Николай.

— Жандармы! Полицейские! — крикнул он и снова метнулся вниз на помощь товарищам.

Дервиш, Ольшевский и Гордеев схватились за оружие. Анна побледнела и прижалась к отцу.

— Паша, забирай доктора с Анной и прорывайся через дворы! — приказал Дервиш и вслед за Дмитрием выскочил на лестничную площадку.

Свидерский навалился плечом на шкаф, сдвинул его в сторону, вытащил из тайника пистолет и присоединился к Павлу и дочери. Спуститься на первый этаж им не удалось — бой шел у лестницы. Дмитрий и Дервиш с трудом сдерживали натиск наступавших. Увидев Павла и Свидерских, они закричали:

— Отходите через черный ход! Там…

Их голоса потонули в грохоте выстрелов. Осколки стекол и щепки от ставен посыпались в дом, он наполнился едким дымом. Пользуясь завесой дыма, полицейские захватили большую часть первого этажа. Смирнов, Дервиш и Гордеев вынуждены были отступить на лестничную клетку. Положение становилось критическим, и Дмитрий предложил:

— Саныч, отходи! Я прикрою!

Тот не решался выйти из боя.

— Уходи, Саныч, какой смысл нам всем погибать, — поддержал Дмитрия Смирнов.

— Ребята, какие же вы… — спазмы перехватили горло резиденту. Он задержал взгляд на лицах испытанных товарищей. Их глаза говорили больше всяких слов. Дервиш пожал руку Гордееву и бросился к черному входу, там столкнулся со Свидерскими и Ольшевским. Они возвращались обратно. И этот путь отхода был блокирован. Дубовая, на кованых петлях дверь трещала под ударами топора и прикладов.

— Если по крыше? — сообразил Павел.

— Других вариантов и не осталось! — согласился Дервиш.

Под прикрытием огня Дмитрия и Николая они пробрались к дальней комнате. Ее окна выходили на крышу сарая. С этой стороны не было плотных полицейских кордонов, лишь на выходе из двора мельтешили темные силуэты. Шум боя переместился с улицы внутрь дома.

Павел распахнул окно и выглянул наружу. Крыша сарая вплотную подступала к подоконнику и была пуста — то ли в суматохе боя, то ли по другим причинам, полицейские сюда не добрались. Он первым шагнул вперед. Черепица глухо погромыхивала под ногами, но во дворе за шумом перестрелки ничего не услышали. Вслед за ним Дервиш с Анной помогли выбраться на крышу Свидерскому. С его весом это далось с трудом. До земли оставалось каких-то два-три метра, но для доктора они стали непреодолимым препятствием.

Дервиш с Павлом метались по крыше в поисках выхода и теряли драгоценное время. Стрельба в доме слабела. Жандармы и полицейские теснили оставшихся в живых подпольщиков. Шум рукопашной доносился из коридора второго этажа.

— Уходите! Оставьте меня! Спасайтесь сами! — умолял Свидерский.

— Только вместе! — не хотел даже слушать Дервиш.

— Сейчас, Глеб Артемович, что-нибудь придумаем! Что-нибудь придумаем! — твердил Павел и рыскал по крыше. Подвернувшийся под руку деревянный шест мог стать спасением для доктора и Анны.

— Павел, ты — первый и прикрываешь. За ним — ты, Анна, потом — Глеб Артемович, — тут же принял решение Дервиш.

Ольшевский опустил шест на землю, легко соскользнул по нему, откатился под прикрытие стены и приготовился к стрельбе. Через несколько секунд рядом с ним залегла Анна. Пришел черед Свидерского. Шест угрожающе затрещал под тяжестью его тела, но выдержал, и он благополучно опустился на землю. Для Дервиша спуск не составил труда. Собравшись вместе, они осмотрелись.

В темноте светлым пятном проступала арка проходного двора, до нее было не больше двадцати метров. Следов засады никто не заметил, и Павел пошел первым, за ним крались Свидерские, а Дервиш прикрывал отход. Всего несколько шагов отделяли их от арки и темневшего за ней сквера, когда Павел, скорее, почувствовал, чем увидел, две тени, метнувшиеся из ниши. Коварный Дулепов загонял их в мешок.

«Засада!» — обожгло его, и он нажал на курок пистолета. Прозвучал выстрел, и обмякшее тело рухнуло под ноги.

На выстрел Павла ответили залпом. Плотный ружейный огонь не давал поднять головы ни ему, ни Дервишу. Западня вот-вот могла захлопнуться. Дервиш не стал медлить и приказал:

— Паша, мы отвлекаем огонь на себя! Аня, Глеб Артемович, попытайтесь прорваться!

— Я пошел! — крикнул Павел, выхватил второй пистолет и, яростно нажимая на курки, ринулся на противника. Справа от него бежал и вел огонь Дервиш. Полицейские сосредоточили на них огонь, и этим воспользовались Свидерские — они смогли вырваться за арку.

Павел, превозмогая боль (пуля зацепила правый бок), свалился под прикрытие ступеней крыльца и крикнул:

— Саныч! Они прорвались! Теперь — мы!

— Даем залп — и вперед! — поддержал Дервиш.

Стреляя с обеих рук, они бросились в новую атаку. Полицейские и жандармы, ошеломленные отчаянным натиском, растерялись. Павлу удалось прорваться к арке проходного двора, за ней темной стеной проступал сквер. Перебежав дорогу, он из последних сил вскарабкался на забор и свалился в кусты. Подняться ему не удалось — сверху навалились двое. Чьи-то цепкие руки вырывали пистолет, чьи-то пальцы клещами сошлись на горле, и в его глазах потемнело. Полицейские скрутили Павлу руки и поволокли к аптеке. Там все было кончено. Из дома выносили раненых и убитых.

Перед подъездом метались разгоряченные боем Дулепов и Сасо. Павла подтащили к ним — крутившийся рядом Ясновский опознал его, и Сасо распорядился отправить в управление. Ротмистр подогнал машину и вместе с Клещовым впихнул в нее Павла. Дулепов с Сасо, раздав последние указания, тоже собрались уезжать, но тут в доме громыхнул один, затем другой взрыв — взорвались гранаты. В следующее мгновение из окна второго этажа выпрыгнул человек, кубарем прокатился по мостовой, отшвырнул в сторону Ясновского, вышвырнул из машины водителя и запрыгнул на сиденье.

Атака оказалась настолько стремительной, что полицейские и жандармы не успели опомниться и прийти в себя. Вслед уносящейся машине запоздало прозвучали выстрелы. Но они уже не могли причинить вреда — «форд» скрылся за поворотом.

Смирнов, последний из оставшихся в живых разведчиков, вырвался из окружения. Вместе с ним сбежал из плена и Павел Ольшевский.