Только через неделю Кэролайн наконец смогла нанять новую работницу на место Лили. Это было нелегко, хотя многие девушки искали хорошую позицию. Однако они были либо неопытны, либо их репутация и рекомендации были неудовлетворительны. И, конечно, так как смерть Лили и обстоятельства, вызвавшие ее, были широко известны, то это было не очень приятное место для уважающей себя девушки.
Тем не менее, Милли Симпкинс казалась лучшей из рассматриваемых кандидаток, а ситуация становилась все более затруднительной без новой служанки. Могло даже случиться так, что миссис Данфи использовала бы отсутствие помощницы как причину для своего ухода.
Милли была привлекательной девушкой шестнадцати лет, услужливая, чистая и вполне аккуратная. У нее не имелось большого опыта, это всего лишь ее вторая работа, но то и хорошо. Без укоренившихся привычек она может легко обучиться и приноровиться к порядкам в этом доме. И самое важное было то, что миссис Данфи сразу же приняла ее.
Была среда, утро, когда Милли постучалась в дверь задней комнаты.
— Войдите, — ответила Кэролайн.
Милли вошла и присела в легком, немного смешном реверансе. Через руку у нее было переброшено что-то вроде пальто.
— Да, Милли, что это? — Кэролайн улыбнулась ей.
Бедная девочка нервничала.
— Пожалуйста, мэм, этот пиджак… видно, он испорчен, мэм. Я не знаю, как его починить. Извините, мэм.
Кэролайн взяла его и поднесла к глазам. Это был один из пиджаков Эдварда — модных, официальных, с бархатным воротником. Только через минуту или две она нашла повреждение. Оказался порван рукав в нижней задней части. Странная прореха… Кэролайн прощупала пальцами место разрыва, сложила куски вместе. Такое ощущение, будто дернули острым когтем. Разрыв почти два дюйма.
— Неудивительно, — согласилась Кэролайн. — Не беспокойся об этом, Милли. Я подумаю, что можно сделать с этим. Возможно, нам придется отнести его к портному и вставить новый кусок.
— Да, мэм. — Милли успокоилась, хотя и с трудом.
Кэролайн улыбнулась ей.
— Ты поступила правильно, что принесла пиджак мне. Теперь возвращайся и приступай к починке постельного белья. И, мне кажется, там еще есть разорванная нижняя юбка мисс Эмили.
— Да, мэм. — Служанка присела в еще одном неуклюжем реверансе. — Спасибо, мэм.
После того, как Милли ушла, Кэролайн осмотрела пиджак снова. Она не могла вспомнить, когда Эдвард носил его. Давно, несколько недель тому назад… Где он мог так его порвать? Очевидно, он не мог носить его с такой дырой. Почему же муж не попросил ее сразу же что-нибудь сделать? Он не мог не заметить этого. Это был пиджак, который Эдвард часто надевал в клуб. Он носил его в ночь… когда Лили была убита. Кэролайн могла вспомнить вполне отчетливо, как он пришел и как был рассержен на Шарлотту за то, что та вызвала полицию. Картина появилась в ее голове: газовые фонари на стене тихо шипят, бросая желтые пятна на бархат кроваво-красного цвета… Они все были слишком заняты страхом и гневом, чтобы думать об одежде… Может быть, поэтому муж забыл об этом.
Почти всю вторую половину дня Кэролайн зашивала порванный рукав. Ей пришлось вытягивать нитки из шва, чтобы штопка стала незаметной, но даже при этом она не была полностью удовлетворена. Эдвард пришел домой рано, и она упомянула об этом сразу же извиняющимся тоном.
— Боюсь, шов еще заметен. Но только если ты посмотришь на него внимательно, на свету… Чего, конечно, ты делать не будешь, потому что шов на задней части рукава. Как только ты сумел порвать его так?
Он нахмурился и отвернулся:
— Я не уверен, что могу вспомнить. Это, должно быть, произошло очень давно.
— Почему ты не упомянул об этом тогда? Я бы давным-давно его починила. Даже еще легче — Лили бы это сделала. Она была чрезвычайно искусной в таких вещах.
— Ну, это, вероятно, случилось после смерти Лили. Как я понимаю, без служанки у тебя было много работы и без моего пиджака. В конце концов, у меня достаточно одежды.
— Я не видела тебя в нем с того вечера, как убили Лили. — Кэролайн не знала, зачем сказала это.
— Может быть, это был последний раз, когда я носил его. Думаю, это полностью объясняет, почему я забыл об этом. Это было совершенно неважно по сравнению со смертью Лили и с тем, что полиция присутствует в доме.
— Да, конечно. — Она перекинула пиджак через руку, намереваясь приказать Милли отнести его наверх. — Как ты это сделал?
— Что?
— Разорвал его?
— Я действительно не помню, дорогая. Какое это имеет значение?
— Я подумала, что ты был в клубе весь вечер. И что же там происходило, что ты пришел так поздно?
— Я был в клубе. — Его голос стал немного резче. — Мне жаль, что новая служанка не может выполнить такой простой работы, но Кэролайн, милая, не стоит из этого делать трагедию, я не собираюсь обсуждать этот вопрос весь вечер.
Она протянула руку и открыла дверь:
— Нет, конечно, нет. Просто мне было интересно, как это произошло. Такой большой разрыв… — И она вышла в холл позвать Милли. Будет хорошая работа для нее — прогладить пиджак.
Доминик нарушил спокойствие Кэролайн и привел ее в такое смятение духа, от которого она еще долго не могла оправиться. Он пришел к ней пару дней спустя и принес жилетку на пальце, просунутом через дыру в кармане.
— Как тебя угораздило это сделать? — Кэролайн взяла жилетку, чтобы рассмотреть поближе.
— Слишком глубоко сунул руку в карман. — Он засмеялся. — Чистая глупость. Вы можете починить его? Я видел, какую чудесную работу вы проделали с пиджаком тестя.
Кэролайн обрадовалась, что он так сказал, поскольку сама не была полностью удовлетворена.
— Спасибо. Починю, конечно. Постараюсь этим же вечером.
— Если вы залатали то, я уверен, вы справитесь и с этим.
Когда он уже повернулся, чтобы уйти, неожиданная мысль пришла ей в голову:
— Когда ты это видел?
— Что? — Он обернулся.
— Когда ты видел рваный пиджак Эдварда?
Он слегка нахмурился:
— В ночь, когда Лили была убита.
— Как ты наблюдателен. Я никогда бы не подумала, что во всей этой суматохе ты смог разглядеть, что рукав разорван. А может, ты увидел это еще в клубе? Там, где он его порвал?
Доминик слегка покачал головой:
— Думаю, вы что-то не поняли. Я был в клубе, а Эдвард ушел очень рано, и его пиджак тогда не был порван. Я помню это очень отчетливо. Белтон, гардеробщик, подавал ему шляпу и трость. Он бы заметил, не смог бы не заметить.
— Ты, должно быть, думаешь о другой ночи?
— Нет, я обедал с Реджи Хафтом. Он подвез меня до Кейтер-стрит, и я шел оттуда пешком приблизительно с полмили. Я видел тестя, идущего с противоположного конца Кейтер-стрит, и окликнул его, но он меня не слышал. Он вошел в дом немного раньше меня.
— Да… — Это был глупый ответ, но она была слишком ошарашена, чтобы говорить четко. Эдвард лгал ей в чем-то совершенно тривиальном… Но в ночь, когда Лили была убита… Почему? Почему он не сказал ей правду? Было ли это что-то, чего он стыдился или боялся?
О чем она думает? Это же абсурдно! Он, наверное, зашел к какому-нибудь другу и забыл об этом… Точно, так и было. Это все объясняет. Позже она будет стыдиться этих мыслей, которые появились у нее в голове.
Когда они наконец остались одни, наступило время идти спать. Кэролайн сидела перед зеркалом, распустив волосы и расчесывая их. Эдвард вошел из смежной комнаты, уже одетый ко сну.
— К кому ты заходил вечером, когда Лили была убита? — Она спросила спокойно, стараясь, чтобы прозвучало так, как будто бы это неважно.
Она видела его лицо, отраженное в зеркале. Он нахмурился:
— К кому я… что?
Она повторила вопрос. Сердце сильно билось, ее взгляд избегал его.
— Ни к кому, — сказал Эдвард резко. — Я уже сказал тебе, Кэролайн, я был в своем клубе! Я пришел домой прямо оттуда. Не понимаю, почему ты продолжаешь обсуждать этот вопрос. Ты подозреваешь, что я выслеживал на Кейтер-стрит свою служанку? — Сейчас он действительно сердился.
— Нет, конечно, нет, — сказала она тихо. — Не говори глупости.
Лицо Эдварда побелело от гнева — состояние, которое она слишком хорошо знала. Кэролайн глубоко обидела его, сказав слово «глупости». Или он просто притворился, что это было так, чтобы не говорить правду или придумать другую ложь.
Она, по-видимому, переутомилась: ее мозг совершенно не работал, допускал нелепости. Лучше попытаться отложить это и идти в постель. Эдвард по-прежнему хранил ледяное молчание. В какой-то момент ей захотелось извиниться, но затем что-то внутри нее решило, что она должна хорошенько все обдумать, заново рассмотреть ситуацию и не спешить с преждевременными извинениями.
Они оба легли в кровать не разговаривая. Эдвард лежал совершенно тихо, его дыхание было ровным. Кэролайн не знала, то ли он спит, то ли пытается уснуть, то ли притворяется спящим, чтобы избежать дальнейших объяснений.
Почему такие мысли приходят ей в голову? Она знала Эдварда, знала, что по какой бы причине он ни лгал ей, это не могло быть связано с тем, что случилось на Кейтер-стрит. Она знала это. Муж, наверное, делает что-то такое, о чем не хочет говорить? Что именно? Верно, ничего хорошего, иначе он рассказал бы ей всю правду, или, по крайней мере, поведал, с кем был, даже не раскрывая причины. Где Эдвард мог быть, если он возвращался с дальнего конца Кейтер-стрит? О чем он желал умолчать?
Кэролайн попыталась думать о его образе жизни, о том, что он делал ежедневно, кого он знал, о местах, которые он посещал. Чем больше она думала об этом, тем больше понимала, как мало знала мужа. В домашней обстановке Кэролайн знала его очень хорошо, зачастую могла предугадать, что он собирается сказать, как оценит то или иное событие, кого он любит или не любит. Но когда Эдвард уезжал в город, то уходил в другую часть своей жизни, и она действительно не знала об этом ничего, кроме того, что он рассказывал ей.
Кэролайн уснула глубоко несчастной.
Следующий день был ужасным. Кэролайн проснулась с тупой головной болью и чувствовала себя подавленной, полной страха, говорила через силу и только если была необходимость. Она стояла у бельевого шкафа, проверяла работу Милли, когда пришла Дора и сказала, что снова появился инспектор Питт из полиции и спрашивает, может ли она его принять.
Кэролайн уставилась на кучу наволочек, сердце ее сильно колотилось, рот пересох. Питт был в клубе и узнал, что Эдвард лгал? Невозможно, чтобы муж убил Лили… но он что-то скрывает. Она должна попытаться защитить его в любом случае. Если бы только знать правду!..
— Мэм? — Дора все еще ждала ответа.
— Да, Дора. Скажи ему, что я приду через пять минут. Проводи его в гостиную.
— Да, мэм.
Питт стоял и смотрел в окно, когда она открыла дверь. Он резко повернулся к ней:
— Доброе утро, миссис Эллисон. Мне очень жаль беспокоить вас снова, но я обязан проверять все.
— Мне кажется, вы проверяете нас слишком подробно. Полагаю, остальных вы проверяете так же тщательно?
— Конечно, мэм.
Что за странный мужчина? Такой неэлегантный… Его присутствие заполняло комнату целиком. Или она чувствовала так, потому что боялась его?
— Что вы желаете знать на этот раз, мистер Питт? — Лучше покончить с этим сразу же.
— Ваш муж пришел домой необычно поздно в тот день, когда Лили была убита. — Это было скорее утверждение, чем вопрос. Как будто он хочет убедиться в чем-то, что уже знает.
— Да. — Звучал ли ее голос также напряженно, как она чувствовала себя?
— Где он был?
Что она должна сказать? Должна ли повторить то, что Эдвард сказал ей? Или правду, которая соскользнула с языка Доминика? Кэролайн вдруг поняла, что создала для себя проблему. Она не усомнилась и не проверила слова Доминика! Если она скажет, что Эдвард был в клубе весь вечер, тем самым она даст понять, что Эдвард лгал ей. И ему будет труднее выпутываться из этой лжи. Но если она скажет, что он был где-то, то ему придется объяснять что-то, чего он не хотел или не мог объяснить…
Питт продолжал смотреть на нее своими светлыми проницательными глазами. Она чувствовала себя, как ребенок, застигнутый в кладовке со сладостями.
— Насколько я помню, он сказал, что был в своем клубе, — она говорила медленно, заставляя себя выговаривать каждое слово, — хотя собирался ли он обедать с друзьями после этого, я не помню.
— И он не говорил вам об этом? — Вопрос был произнесен вежливым тоном.
Было ли это необычно? Неужели эта ложь отразилась на ее лице?
— Когда мы вернулись домой, то увидели… Шарлотту, пославшую за полицией. Страдания, наши страхи… Я никогда не думала об этом снова. В то время было абсолютно неважно, кто когда пришел.
— Естественно. Однако я не могу исключить возможность того, что мистер Эллисон проходил где-то вблизи от места преступления в соответствующее время. — Питт улыбнулся, его глаза блестели. — И, возможно, он видел что-то, что может нам помочь.
Кэролайн судорожно сглотнула.
— Да, конечно… Но боюсь, что я не знаю.
— Конечно, нет, миссис Эллисон. Я уже знаю, что вы проезжали в экипаже вдоль Кейтер-стрит в компании со своими дочерями, и я уже говорил со всеми вами.
— Но вы также говорили с моим мужем. О чем еще говорить? — Могла ли она попробовать убедить его не беседовать с Эдвардом совсем? Возможно, там и спрашивать не о чем. Если только он что-то подозревает, зная, что Эдвард лгал… — Конечно, мистер Питт, вы можете не сомневаться: если бы мой муж что-то видел, он бы вам сказал.
— Если бы он знал, что это было важно… Но, возможно, он видел какую-нибудь странную вещь, маленькую деталь, которая выскользнула из его памяти. И время имеет значение. Вы знаете, что указание точного времени, до минуты, может установить чье-то алиби или же, напротив, разбить его.
— Алиби?
— Свидетельство о том, где человек находился во время преступления, может доказать его или ее непричастность.
— Я знаю, что означает это слово, мистер Питт. Я только не поняла… Вы… исключаете людей… по невозможности… — Она остановилась, побоявшись, как бы не сказать чего-нибудь лишнего, и смутилась.
— Ну, когда у нас появляются подозреваемые, миссис Эллисон, мы можем отсеять, отбросить тех, кто не причастен к преступлению.
Больше всего Кэролайн желала сейчас, чтобы инспектор ушел. Он был полицейским, почти такого же статуса, что и торговец. Было сплошным идиотизмом позволять ему доминировать над ней. Эмили была права — у него чудесный голос, мягкий, красиво звучащий. Его произношение совершенно.
— Я понимаю, но моего мужа сейчас нет дома, и я ничем не могу помочь вам.
Питт мягко улыбнулся:
— Я вернусь вечером. Мистер Эллисон будет дома сегодня вечером?
— Да, он должен быть к обеду.
Инспектор слегка поклонился и пошел к двери.
Когда Эдвард пришел домой в шесть пятнадцать, она рассказала ему о визите Питта и о том, что он собирается вернуться.
Он тихо встал и посмотрел на нее:
— Он придет сегодня вечером?
— Да.
— Ты не должна была ему говорить, что я буду здесь, Кэролайн. — Выражение его лица было суровым. — Я должен уйти снова.
— Ты сказал сегодня утром… — Она замолчала, страх сдавил горло. Он избегает Питта, потому что лгал ему.
— Я договорился о встрече после этого, — сказал он резко. — Все равно это бессмысленно. Я не знаю ничего нового, того, чего я уже не говорил ему. Ты можешь сказать ему об этом, или пусть Мэддок скажет.
— Ты думаешь… — нерешительно начала она.
— Боже мой, Кэролайн, он полицейский и не из тех, кого принимают в обществе. Пусть Мэддок скажет ему, что у меня раньше была назначена деловая встреча и что я не знаю ничего, что мог бы добавить к его расследованию. Если он ничего не нашел до сих пор, после всех расспросов и после всего того времени, которое он потратил, то либо это преступление нераскрываемо, либо он некомпетентен.
Но Питт вернулся снова на следующий вечер и был проведен в гостиную, где сидели Кэролайн и Эдвард вместе с Шарлоттой и бабушкой. Все остальные члены семейства были на концерте. Мэддок отворил дверь, чтобы объявить о его приходе, и прежде чем кто-то успел ответить, Питт собственной персоной прошел мимо него в комнату.
— В доме джентльмена, мистер Питт, — едко проговорил Эдвард, — принято подождать, пока вы будете приглашены, прежде чем входить.
Кэролайн почувствовала, как она покраснела от его грубости и как вся похолодела, чувствуя его страх. Он, должно быть, очень напуган, если позволил себе отойти так далеко от своих обычных хороших манер… Обычных? Знала ли она его так хорошо, как ей это казалось? Зачем, ради бога, он был в тот вечер на Кейтер-стрит?
Питт, казалось, совсем не смутился. Он вошел в комнату, Мэддок удалился.
— Простите меня. Убийства нечасто позволяют мне бывать в домах джентльменов. Но даже тогда они не расположены говорить со мной, и я должен преодолевать их нежелание всеми доступными мне средствами. Я уверен, что вам так же, как и мне, хочется, чтобы убийца был найден и арестован.
— Конечно. — Эдвард смотрел на него холодным взглядом. — Однако я уже сказал вам все, что знаю… более чем один раз. Мне нечего добавить. Я не вижу, как повторение сказанного может помочь вам.
— Вы удивитесь, но зачастую добавляются детали, вспоминаются мелкие вещи…
— Я не вспомнил ничего.
— Где вы были в тот вечер, мистер Эллисон?
Эдвард нахмурился.
— Я уже говорил вам, что был в клубе, который довольно далеко от Кейтер-стрит.
— Весь вечер, мистер Эллисон?
Кэролайн посмотрела на Эдварда. Тот побледнел. Ей показалось, она явственно видит борьбу, которая происходит в его голове. Сможет ли муж продолжать лгать? Боже милостивый, что же он скрывает? Она повернулась к Питту. Его умный взгляд был направлен не на Эдварда — инспектор наблюдал за ней. Кэролайн вдруг ужаснулась тому, что он видит ее страх. Что знание о лжи отразилось на ее лице. Она отвернулась в сторону и обнаружила, что Шарлотта тоже наблюдает за ней. Она задыхалась в этой комнате, ужас почти остановил дыхание.
— Весь вечер, мистер Эллисон? — вкрадчиво переспросил Питт.
— Э… нет. — Голос Эдварда звучал очень напряженно и был довольно скрипучим.
— Куда вы ходили? — Питт был абсолютно вежлив. Если он и удивлен, то сумел скрыть это.
Он уже знал? Сердце Кэролайн сжалось. Он знал, где был Эдвард?
— Я навещал друга, — ответил Эдвард, глядя Питту в глаза.
— Понятно. — Питт улыбнулся. — Какого друга, мистер Эллисон?
Тот колебался.
Бабушка выпрямилась в своем кресле.
— Молодой человек! — произнесла она строго. — Помните ваше место — и здесь, в этом доме, и вообще в обществе. Мистер Эллисон сказал вам: он навещал друга. Этого вполне достаточно для ваших целей. Мы ценим то, что вы выполняете свой долг. Выполняете ревностно, как это необходимо для правосудия и для безопасности общества. И, конечно, мы будем помогать вам, насколько сможем, но не думайте, что наша добрая воля позволит вам переступать границы дозволенного.
Брови Питта поползли вверх, что скорее выражало юмор, чем досаду.
— Мэм, к сожалению, преступление не уважает ни личностей, ни различия в социальном статусе. Убийца должен быть найден, или следующей жертвой может оказаться одна из ваших внучек.
— Ерунда, — разъярилась бабушка. — Мои внучки — женщины высоких моральных принципов и приличного поведения. Я принимаю во внимание, что вы, возможно, не знакомы с такими женщинами, и поэтому прощаю вам оскорбление, нанесенное из-за вашего невежества, а не из желания оскорбить.
Питт глубоко вздохнул.
— Мэм, у нас нет причин думать, что этот преступник ненавидит исключительно аморальных женщин или склонных к этому. Мисс Абернази была немного фривольна, но не более того. Лили Митчелл имела безупречную репутацию, и мы не имеем права порочить ее. Даже ее отношения с Броди, как мы выяснили, абсолютно не были предосудительными.
Бабушка уставилась на него, слегка раздувая ноздри.
— Что допустимо для служанки или полицейского, недопустимо для леди, — сказала она осуждающе.
Питт сделал легкий поклон:
— Прошу прощения, мэм. Я верю, что мораль универсальна. Положение в обществе может изменить степень вины, но безнравственное поведение все равно остается таковым.
Бабушка набрала воздух, собираясь осудить его безрассудство, затем рассмотрела его аргументы и решила не высказываться.
Кэролайн взглянула на Эдварда, который продолжал молчать, затем на Шарлотту. Та смотрела на Питта с удивлением и некоторым уважением.
Инспектор вновь обратился к Эдварду:
— Мистер Эллисон, будьте добры назвать имя и адрес вашего друга. Уверяю вас, что это необходимо. А также и то, насколько точно вы можете сказать время вашего ухода из его дома.
Снова в течение какого-то времени царило молчание. Для Кэролайн это была вечность, как если бы она ожидала сообщения о надвигающемся бедствии.
— Боюсь, что не смогу вам сказать, в какое время я ушел, — ответил Эдвард. — В то время, конечно, я не знал, что это будет так важно.
— Возможно, ваш друг вспомнит. — Питт казался невозмутимым.
— Нет, — быстро сказал Эдвард. — Мой друг… болен. Вот почему я зашел к нему. Э… он уже почти засыпал, когда я уходил… поэтому я не смотрел на время. Боюсь, ни один из нас не может быть ценным помощником для вас. Извините.
— Но вы шли домой с дальнего конца Кейтер-стрит? — Питта нелегко было обескуражить.
— Я уже говорил вам, — ответил Эдвард уже более спокойно.
— Вы видели там кого-нибудь еще?
— Нет, насколько я помню. Но я думал о дороге домой и не смотрел по сторонам.
— Естественно. Однако вы заметили бы бегущего человека или двух борющихся людей? Или услышали бы тревожный крик или любой громкий голос?
— Конечно, я бы заметил. Если там и было что-то, это не было чем-то подозрительным. Поздний прохожий вроде меня или что-то в этом роде… В действительности я не помню совсем ничего.
— Адрес?
— Прошу прощения.
— Адрес, откуда вы пришли?
— Я не вижу, каким образом это относится к убийству. Мой друг болен и страдает. Я бы не хотел, чтобы вы приходили к нему. Ваш приход сильно обеспокоит его и только ухудшит течение болезни.
— Понятно. — Питт стоял неподвижно. — Тем не менее я хотел бы это узнать. Он может вспомнить время.
— Что нового вам это даст?
— Если мы установим, когда преступление точно не совершалось, то методом исключения мы сможем вычислить его время довольно точно.
Недолго думая Кэролайн влезла в разговор.
— Одно может быть установлено довольно точно. — Она сразу же привлекла внимание Питта. — Муж пришел сюда сразу после нас, меньше чем пять минут. Если вы пройдетесь пешком отсюда до Кейтер-стрит, то легко вычислите нужное вам время. — Она ожидала с замиранием сердца, примет ли он это.
Питт слегка улыбнулся.
— Точно. Спасибо. — Он взглянул на Шарлотту, затем кивнул головой, давая понять, что уходит. — Всего хорошего.
Инспектор сам открыл дверь и вышел. Они услышали голос Мэддока в холле, а затем — звук закрывающейся передней двери.
— Что за вульгарный молодой человек, — с шумом выдохнула бабушка.
— Настойчивый, — сказала Кэролайн, не подумав. — Но не вульгарный. Если бы его можно было обескуражить уклончивыми ответами, то он никогда бы не раскрыл ни одного дела.
— Кэролайн, я никогда не рассматривала тебя как специалиста по вульгарности, — заявила бабушка с нарастающим гневом. — Но я шокирована тем, что ты можешь рассматривать возможность того, что Эдвард что-то знает о преступлении. Ты позволяешь себе сомневаться в нем!
— Конечно, я не сомневаюсь. — Кэролайн лгала, ее лицо горело. — Я говорила о полиции, не о себе. Вы не можете думать, что у мистера Питта такие же взгляды, как и у меня.
— Я и не думаю. Но также я не думала до сих пор, что у тебя такое же мнение, как и у мистера Питта!
— У нее не такое, бабушка, — перебила Шарлотта. — Она просто указала, что…
— Замолчи, Шарлотта! — сурово приказал Эдвард. — Я запрещаю всем в дальнейшем обсуждать это грязное дело. Подобным разговорам не место в нашем доме… за исключением оказания помощи следствию, что уже было сделано. Шарлотта, если ты не можешь контролировать себя, то должна удалиться в свою комнату.
Шарлотта ничего не сказала. Бабушка снова начала оплакивать общее падение нравов, рост преступности и аморальности.
Кэролайн сидела, рассматривала довольно безобразную фотографию их свадьбы и задавала себе вопрос, почему Эдвард не сказал Питту, где он был. Внутри нее нарастал страх.
В тот день ничего больше не было сказано. Но на следующее утро Кэролайн просматривала счета, сидя за своим рабочим столом в задней комнате, когда в комнату вошла бабушка.
— Кэролайн, что ты подразумеваешь под всем этим?.. Хотя, думаю, я знаю. В конце концов, я имею на это право.
Кэролайн, защищаясь, уклонилась от ответа:
— Боюсь, я не понимаю, о чем вы говорите. — Она только об этом и думала, но сейчас делала вид, что ее мысли заняты лежавшим перед ней счетом от торговца рыбой.
— Тогда ты еще более бессердечна, чем я предполагала. Я говорю об этом полицейском и его непростительном поведении вчера вечером. В мои дни полицейские знали свое место.
— Место инспектора там, где произошло преступление. — Кэролайн устала. Она понимала, что ей не удастся избежать конфронтации, но инстинктивно уходила от нее, подобно тому, как любой человек старается избежать боли.
— В этом доме не было преступления, Кэролайн, за исключением того, что ты предала доброе имя своего мужа.
— То, что вы говорите, — это злобное и абсолютно несправедливое обвинение! — Кэролайн развернулась от стола, продолжая держать карандаш в руке, но держала она его так, как держат нож. — И вы не посмели бы сказать так, если бы мы были не одни и если бы вы не знали, что я не желаю с вами ссориться. На этот раз вы ошиблись! Я определенно пойду на раздор с вами, если вы будете говорить заведомую ложь. Вы слышите меня?
— Ты сердишься потому, что тебя мучает совесть, — злорадствовала бабушка. — Я обязательно скажу это снова, и скажу это перед Эдвардом. Тогда мы посмотрим, кто с кем будет в раздоре.
— Вам это очень нравится? — Кэролайн подалась вперед. — Вам очень хочется расстроить Эдварда и перевернуть его дом вверх дном? Ну что ж, на этот раз я не уступлю вашему шантажу. Вы можете сказать Эдварду все, что хотите. Но я видела, что это не вы защищали его, когда он не захотел сказать полиции, где был! Вы ничего не сделали, кроме того, что обозлили Питта своей никому не нужной грубостью. Как вы думаете, к чему это приведет? Думаете, что напугали его? Вы живете иллюзиями! Это лишь сделает его более подозрительным.
— Подозрительным по отношению к кому? — Бабушка продолжала стоять. Ее тело раскачивалось взад и вперед от ярости. — Ты думаешь, Кэролайн, что Эдвард совершил это? Ты думаешь, он преследовал служанку и задушил ее? Вот о чем ты думаешь? Эдвард знает, о чем ты думаешь?
— Нет, до тех пор, пока вы не скажете ему! И это меня не удивит. И будет причиной еще больших несчастий, которыми мы и так сыты по горло! Неужели смерти Лили вам не достаточно?
— Мне не достаточно?! Мне? Что, ты думаешь, я получу от смерти жалкой, мерзкой служанки? Я всегда ненавидела распущенность, но Бог ей судья.
— Вы старая ханжа! — взорвалась Кэролайн. — Нет ничего более аморального в мире, чем радоваться боли и несчастьям других!
— Ты сама источник всех своих несчастий, Кэролайн. Я не могу освободить тебя от них… хочу я этого или нет. — И, высоко подняв голову, бабушка выплыла из комнаты до того, как Кэролайн смогла ей ответить. Хотя та все равно не могла придумать достойного ответа.
Кэролайн села за стол и сквозь слезы смотрела на счет от торговца рыбой. Она ненавидела раздоры, но эта ссора зрела в ней годами. Ненависть росла в обеих женщинах. Но взрыва, возможно, никогда бы не случилось, если бы не смерть Лили и связанный с этим ужас. Теперь все было сказано и никогда не будет забыто — и, конечно, никогда не будет прощения… со стороны свекрови… даже если сама Кэролайн простит ее.
Хуже всего то, что бабушка, намекая на ссору всем в доме, будет требовать от слушателей принять ту или иную сторону. Начнутся многозначительные взгляды, умалчивания, зашифрованные намеки, пока любопытство не заставит кого-нибудь спросить, что же произошло на самом деле. Эдвард ненавидел такое поведение. Он любил их обеих и более всего желал, чтобы они поддерживали мир в его доме. Как и большинство мужчин, он не выносил ссор в доме, предпочитая не знать о них, насколько это возможно. Доминик довольно часто был зачинщиком этих ссор, хотя и не намеренно. Он не знал бабушку так долго, как остальные, чтобы чувствовать изменения в ее поведении и игнорировать их.
Будет ужасно! Плохо то, что бабушка по большей части права. Кэролайн действительно подозревала, с болезненным страхом, что Эдвард совершил что-то бесчестное. Она чувствовала комок в горле, ей стоило больших усилий не зарыдать, но если она опускала голову, слезы лились сами.
— Мама?
Это была Шарлотта. Кэролайн даже не слышала, как она вошла.
Кэролайн громко вдохнула:
— Да. В чем дело? Я занята счетами.
Шарлотта обняла ее и поцеловала:
— Я знаю, я слышала вас.
Кэролайн было очень приятно услышать это. Такое облегчение после того, как она чувствовала себя такой одинокой!.. Было очень тяжело контролировать себя, но она привыкла за годы практики.
— Извини меня, я и не заметила, что мы кричали друг на друга.
Шарлотта поправила заколку на ее голове и предупредительно отступила в сторону, позволяя ей привести себя в порядок. Было странно видеть, что иногда Шарлотта бывает тактичной, тогда как в другое время она откровенно резка.
Дочь стояла и смотрела в окно.
— Не беспокойся насчет бабушки. Если она что-то скажет папе, он будет очень сердит на нее и ей же станет хуже.
Кэролайн не могла скрыть свое удивление. Она развернулась в кресле и посмотрела в спину Шарлотты:
— Почему ты так думаешь?
Та продолжала смотреть в окно:
— Потому что папа где-то был, и он не желает говорить об этом. Мы должны это понимать. Поэтому он будет сердит на каждого, кто упомянет об этом снова.
— О чем ты говоришь, Шарлотта? — Кэролайн слышала, как дрожал ее голос. — Что ты имеешь в виду? Ты не можешь подозревать своего отца в… в…
— Я не знаю. Может быть, он играл в азартные игры или пил, или общался с людьми, которых мы не любим. Но он не хочет, чтобы мистер Питт или мы знали об этом. Бесполезно изворачиваться друг перед другом. Мы не можем притворяться перед самими собой. Не беспокойся, мама, он не мог никак обидеть Лили, если только ты этого боишься.
— Шарлотта… — Кэролайн не могла придумать, что сказать. Как она может стоять там и так спокойно произносить эти слова?!
— Я думаю, это очень глупо, — продолжала дочь. На этот раз Кэролайн уловила дрожь в ее голосе и поняла, что ей стоит огромных усилий контролировать себя. — Потому что я думаю, мистер Питт все равно обо всем узнает.
— Ты так думаешь?
— Да. И тогда будет хуже. Лучше бы папа сказал об этом сам.
— Тогда… может быть, мы сумеем убедить его…
Но Кэролайн знала, что у нее не хватит смелости на это. Эдвард разозлится и погрузится в горькую и холодную отчужденность. Она уже проходила через такое несколько раз… например, когда противостояла ему по поводу Джералда Хапвида. Это было много лет назад и сейчас выглядит немного глупо, но то давнишнее охлаждение в отношениях трудно забыть.
Кроме того, Кэролайн боялась того, что он хотел скрыть от нее. Может быть, Питт не узнает?
Но он узнал. Инспектор Питт вернулся через два дня вечером — и, возможно, для того, чтобы застать Эдварда врасплох, не зашел утром, чтобы предупредить их. Они все были дома.
— Это уже становится неудобным, мистер Питт. — Эдвард встретил его прохладно. — Что случилось на этот раз?
— Мы установили, что вы шли вдоль Кейтер-стрит от без пяти одиннадцать до нескольких минут после одиннадцати.
— Не было никакой нужды приходить ко мне, чтобы сказать мне это. — Эдвард был резок. — Так как я пришел домой в одиннадцать пятнадцать, то это вполне очевидно.
Кажется, ничто не могло расстроить Питта.
— Вам это очевидно, потому что вы знаете, что делали, а мы, вынужденные верить вашим словам, были удовлетворены, лишь получив необходимые доказательства. Если бы убийцы могли быть пойманы на основании их собственных слов, наша работа была бы не нужна.
Эдвард весь напрягся:
— На что вы намекаете, мистер Питт?
— Мы установили, что вы ушли от миссис Этвуд без четверти одиннадцать. Вам нужно около получаса спокойной ходьбы, чтобы дойти до вашего дома, и, таким образом, вы шли вдоль Кейтер-стрит от без пяти одиннадцать в течение десяти минут.
Эдвард весь побелел.
— Вы не имеете права!..
— Было бы много легче, сэр, и намного быстрее, если бы вы дали нам адрес миссис Этвуд раньше. Теперь, может быть, вы будете так добры и скажете мне, где были в ночь, когда была убита Хлоя Абернази?
— Если вы знаете, где я был в ночь, когда была убита Лили, то должны понимать, что никакого отношения к этим убийствам я не имею, — процедил Эдвард сквозь зубы. Впервые он выглядел действительно напуганным. — Что, вы думаете, я могу сказать вам о Хлое Абернази?
— Только то, где вы были. — Питт широко улыбнулся. — И, если возможно, с кем.
— Я был с Аланом Гутбертсоном у него дома. Мы обсуждали деловые вопросы.
Улыбка Питта стала еще шире:
— Прекрасно! Он говорит то же самое. Но так как он очень хороший знакомый мисс Абернази, мы должны были удостовериться в том, что он был с нами абсолютно честен. Благодарю вас, мистер Эллисон, вы оказали большую помощь полиции, а также мистеру Гутбертсону. Я вам очень благодарен. Мэм, — он слегка поклонился, — желаю вам всего наилучшего.
— Кто такая миссис Этвуд, папа? — сразу же спросила Сара. — Я не припоминаю, чтобы ты упоминал о ней.
— Я сомневаюсь, что упоминал. — Эдвард отвернулся. — Она довольно скучная особа, всегда зависела от человека, который когда-то помог мне. Затем он умер. Она заболела, и я иногда оказываю ей посильную помощь. Она не прикована к постели, но близка к этому, редко выходит из дома… Если вы хотите, то можете посетить ее сами, но я предупреждаю вас: она довольно скучна и у нее не все в порядке с головой. Миссис Этвуд путает обрывки воспоминаний с фантазиями, хотя в другое время изъясняется довольно ясно. Я не сомневаюсь, это происходит оттого, что она много времени проводит одна и читает дешевые любовные романы.
Облегчение было огромным, но позднее ночью Кэролайн проснулась и начала думать. Сначала она раздумывала, почему Эдвард так старался скрыть свой визит к этой миссис Этвуд. Действительно ли он хотел защитить больную женщину? Или она была слишком простой, слишком шумной, из низкого сословия, и он не желал быть связанным с ней?
Затем более сильное беспокойство охватило ее, и от него никак нельзя было избавиться. Кэролайн мучил один вопрос. Она боялась, что Эдвард имеет какое-то отношение к смерти Лили. Сейчас он лежал рядом с ней и спал. Они были замужем более тридцати лет. Как она могла даже допустить такую мысль, что он убил девушку на улице? Какой она должна быть женой, чтобы рассматривать эту мысль, пусть всего лишь одну секунду? Кэролайн всегда думала, что любила Эдварда — не страстно, конечно, но достаточно сильно. Она знала его хорошо… или думала так до этой недели. Теперь она поняла, что в нем было нечто такое, чего она совсем не знала.
Кэролайн жила с ним в одном доме, спала в той же постели более тридцати лет и родила ему троих детей. Четверых, если считать сына, который умер, когда ему было несколько дней отроду. И при этом она действительно может думать, что он мог удавить девушку… Чего тогда стоит ее многолетнее родство с ним? Что подумал бы или почувствовал Эдвард, если бы мог проникнуть в ее мысли? Она полностью запуталась, стыдилась собственных мыслей, и ей было очень страшно.