ПРИЗРАК СЧАСТЬЯ

В Л А Д И М И Р С П Е К Т О Р

П Р И З Р А К С Ч А С Т Ь Я

ЛУГАНСК, «ГЛОБУС»

2 0 0 4

У НАДЕЖДЫ СТРОГОЕ ЛИЦО

Классически строгие, мудрые и печальные… Эти определения, еще не совсем оформившиеся, но предчувствуемые, сверлили мне мой подспуд, когда я читал, а вернее сказать – вбирал стихотворение за стихотворением Владимира Спектора, собранные в его на то время очередной книге “Я надеюсь”, и лишь перевернув последнюю страницу сборника, выдохнул их: “Классически строгие, мудрые и печальные…” По стихам, когда они вызывают во мне ощущение того или иного главенствующего в них внутреннего настроения, состояния и температуры (не только как понятия накала, но и биотемперамента), я до сих пор с точностью до одной сотой фибромикрона души автора определял его нравственно-эмоциональную сущность, даже если он, автор, был мне незнаком. В случае с прочтением книги “Я надеюсь” вслед за стихами я и о поэте же подумал: строгий, мудрый и печальный. И не ошибся. Жизнь свела векторы наших с ним профессиональных забот в одно общее, очень узкое пространство, называемое кабинетом, и я имел время и возможности, чтобы убедиться в справедливости своих предчувствий. Впрочем, если со сферы души человека сливается вот такое, например:

Не хватает не злости,

не нежности –

Не хватает в судьбе

безмятежности.

Не хватает улыбки крылатой,

Легкой детскости, не виноватой

В том, что все получилось

так странно,

Что в смятении люди и страны,

Что в конце благодатного лета

Все прозаики мы. Не поэты, –

то разве подумаешь о нем как о безмятежном, сибаритствующем современнике? Но и не придет в голову, по прочтении таких строф, что их автор обозленный на жизнь, на судьбу человек. Печальник – да, но не злопыхатель. А печаль-то какая: густая, но чистая, на просвет ясная, она – как терпеливо настоянное вино из соков хорошей, без примесей, породности винограда. Такое вино способно и опьянить, но уж точно не одурманить. Хотите глоток?

Войти и выйти – знак вопроса

Оставив лишь после себя.

И все – так просто и не просто,

Любя, завидуя, скорбя.

Войти и выйти – в чем проблема!

Берешь, и тут же отдаешь.

И думаешь – в запасе время,

Когда в запасе – медный грош…

От такого глотка, не правда ли, не впадешь в хмельной экстаз – скорее замолчишь, то ли устыдившись уверенности в собственной самодостаточности, то ли испугавшись вдруг открытия: сколь жизни просто растранжирено… И в том, что стихи эти не содержат и йоты потуг что-то кому-то внушить, а тем более – чему-то кого-то научить, их мудрость. Ведь известно давно, по крайней мере, людям, не цурающимся потреблять всяческое знание, что психика человека устроена так, что она в любое наставление, да к тому же непрошенное, да, не дай Бог, еще и с применением обличения недостатков носителя этой самой психики, на генном, а значит, на никогда неистребимом уровне воспринимает как насилие, как вторжение на территорию, чистота и ненатоптанность которой чужиной, пусть и красивой, обеспечивают то, что мы определяем гордым – индивидуум.

Владимира Спектора в этом смысле насильником не назовешь. Потому, прежде всего, что он поэт, и природой одарен тем, что она ему рано приоткрыла тайну поэзии: она, поэзия, сильна не столько логикой, сколько парадоксальностью – как в том, что касается смыслового ее ряда, так и эмоционального. Поэт далек от мысли учить. А кто он, собственно, такой, чтобы других учить? Такой же смертный, как все. А всех нас если кто по-настоящему и учит, так сама жизнь. И учит тем, прежде всего, что ни одному из смертных она не дарует безоблачную судьбу, то и дело ставя перед нами задачи, с потугами решая которые, мы-то и открываем ошеломляющие своей простотой и глубиной ее, жизни, настоящие ценности, только тогда вдруг и понимая, что важно ценить, а еще понимая, что важно ценить вовсе не то, что стоит больших денег.

И Владимир Спектор живет далеко не простой жизнью. И его, как и всех нас, жизнь то и дело ошеломляет, открывая перед ним событийно-укладовые, социально-политические, глобально-природные, психо-эмоциональные и морфо-биологические свидетельства бренности бытия, экзистенциальности человека, то есть его, в сущности, положения песчинки в этом космомире, песчинки, гонимой галактическими ветрами, и если кем и ведомой в этом неостановимом космогоне, так только Богом. А поскольку Бог ему, Спектору, дал дар эти самые ошеломляющие события запечатлевать поэтикотропными парадоксами, удивительным и сильным образом воздействующими на эмоциональную составляющую человека, он это и делает. Здесь работает тот закон вечного движения, который обеспечивает в природе неостановимость биологической ротации людей, животных. И который имел, вероятно, в виду, герой старого фильма об атомщиках “Девять дней одного года” ученый Гусев, когда по поводу глобальной опасности оседлываемой им, Гусевым, ядерной энергии ответил своему отцу: “…А кроме того, мысль остановить нельзя”. Вот и поэт, когда он истинный, не может в своем умо-психо-эмоциональном секторе духа остановить работу по освоению и отображению в стихах всего того, что называется жизнью. И истинно сказал большой поэт:

Поэзия не прихоть полубога,

А хищный глазомер простого столяра…

А наш поэт продолжает за предшественником:

Ничего не изменилось.

Только время растворилось

И теперь течет во мне.

Только кровь моя сгустилась,

Только крылья заострились

Меж лопаток на спине.

Наш поэт с острым глазомером столяра, теперь, с годами, еще более заострившимися крыльями меж лопаток, достиг такого возраста, когда по его же словам, он не просто открыватель, как это было раньше, он теперь уже в такой поре, и жизненной и творческой, что способен растворить время в своей крови и нести его в себе, дабы работа по его освоению (а время тождественно жизни) была постоянной, беспрерывной и продуктивной. Потому что сказал как-то поэтический аксакал Кайсын Кулиев: “Дарование учит чести и бесстрашию, потому что оно открывает, как сказочно много вносит честь в общедраматический замысел существования…”

Владимир Спектор честно и талантливо участвует в реализации общедраматического замысла существования, как черт ладана избегая в творчестве даже намека на поиски каких-то новых моральных ценностей, что, к сожалению, делают в связи с изменившейся геополитической и эстетической коньюктурой многие литераторы, иные и даровитые. Он делает то, без чего ему трудно обходиться, то, что начали задолго, за тысячелетие до него, именитые и не очень, предшественники – он делает, в смысле – запечатлевает, поэзию, поэзию трудности, яростности, безжалостности, но и бесценности жизни. При этом чтя усилия предшественников, отдавая им благоговейную дань за поднятую ими после Потопа целину и неустанное возделывание, век за веком, Пегасовой нивы. Их пример он воспринимает как укор, если вдруг позволит суете, какой-нибудь тщете отвлечь себя от поиска средств выражения для обрисования того, что и обдумано и учуяно чувством.

Так и живет поэт Владимир Спектор. Живет, собственно, как поэт: главному делу жизни вынужденно уделяя утренние и вечерние недлинные часы, львиную же долю дня употребляя на добывание средств для мало-мальски сносного пробавления семьи.

Впрочем, он не один такой в своем отечестве. Главное то, что он не теряет присутствия духа и считает:

Головокружение – не от успехов –

от весны, от лета, от тепла.

Кто-то улыбается мне сверху.

Жизнь проходит. Но ведь не прошла.

А сверху кто может улыбаться – конечно, только он один, Бог…

Василий Дунин, писатель, член МСПУ

Лирическое, философское осмысление жизни – характерная черта творчества Владимира Спектора, известного поэта из Луганска, заслуженного работника культуры Украины, лауреата международных литературных премий имени Юрия Долгорукого, «Облака» имени Сергея Михалкова, имени Николая Тихонова.

В стихах автора прослеживается судьба поколения, родившегося в 50-х годах минувшего века. Здесь и раздумья о своем месте в жизни, об истории страны, о преемственности поколений, о любви и о вечных нравственных ценностях.

Владимир Спектор председатель правления Межрегионального Союза писателей, сопредседатель правления Конгресса литераторов Украины, член Национального Союза журналистов Украины, член-корреспондент Транспортной академии Украины.

* * *

Стараюсь не делать зла.

И не обижаться на зло.

А спросят: «Ну, как дела?»

Жизнь моё ремесло –

Отвечу, и буду впредь

Жить, избегая обид.

Хотя и непросто терпеть.

Хотя и сердце болит.

* * *

Медальный отблеск крышек от кефира

Остался за границею веков.

Остались там же – очередь за сыром

И пионерский лозунг «Будь готов!»

Другая жизнь, хорошая, плохая,

В которой по соседству – зло с добром.

А для кого-то отраженье рая

В той крышке с её мнимым серебром.

* * *

Самолёты летают реже.

Только небо не стало чище.

И по-прежнему взгляды ищут

Свет любви или свет надежды.

Самолёты летят по кругу.

Возвращаются новые лица.

Но пока ещё сердце стучится,

Мы с тобою нужны друг другу.

* * *

Откуда рождается злость?

Из зависти или вражды,

Как лёд – из прозрачной воды,

Как из ботинка – гвоздь.

Цепляется грех за грех,

И холодно даже двоим…

От злости лекарство – успех.

Зачем он приходит к злым?

* * *

Добро и зло, любовь и зависть

В наследство каждому достались.

И каждый, начиная с детства,

Пытается войти в наследство.

Успех, богатство, барыши –

Всё отнимает часть души,

Рождая странный иногда итог:

Добро без доброты –

Как без молитвы Бог.

* * *

И листья, как люди,

Друг с другом так схожи,

Но, всё же, неповторимы.

А ветер, что листья доводит до дрожи,

И судьбы листает незримо.

В глазах отражается,

Падая, небо,

А в судьбах – летящее время…

И, даже кривляясь толпе

На потребу,

Шут пляшет,

Сгорая со всеми.

* * *

Пейзаж на окраине лета.

Сквозь жаркий его колорит,

Сквозь убыль вечернего света

Лик осени грузно парит.

Дух сытости рядом витает.

И, всё-таки, что-то не так.

Старуха, как осень седая,

Исследует мусорный бак.

* * *

Письма из ниоткуда,

И письма в никуда.

Жизнь похожа на чудо,

Как на железо руда.

Жизнь похожа на птицу,

Летящую наугад.

Ничто не повторится.

Никто не виноват.

* * *

Предисловие, вроде, написано,

Но конца сочинению нет.

Сквозь ошибок досадные рытвины

Пробивается новый сюжет.

На страницах – знакомые улицы,

Лица разные, правда, враньё…

«Всё случится, и всё ещё сбудется…»

Предисловие длится моё.

* * *

Вроде, иду, как все.

Ношу свою несу.

Думал, что жизнь – шоссе,

А вышло – тропа в лесу.

Где-то – обиды куст,

Где-то – удачи блеск.

Зависти тяжкий груз,

Счастья нелёгкого крест.

Я постигаю суть

Непостижимого дня.

Кто-то продолжит путь.

Тот, кто похож на меня.

* * *

Толпа идёт не на убой,

А просто по делам.

Вдруг, показалось, за спиной –

Предсмертный вздох, и, Боже мой,

Тень страха по углам.

Судьба ударом на удар

Ответить норовит.

Он где-то рядом, Бабий Яр,

Где тлеет, как беда, пожар,

Где боль, как злой магнит.

В толпе моих знакомых нет.

Там все – моя родня.

И я иду за нею вслед,

И груз несбывшихся побед

Ложится на меня.

Толпа спускается в метро.

Растаял чей-то вздох…

Как мир, всё сущее старо.

Но вновь и вновь скрипит перо.

И видит правду Бог.

* * *

Распалась связь. Герои сникли.

И где-то в таинстве степей

Слышны не байки – мотоциклы.

И память, как степной репей,

Цепляющийся за штанину.

А раньше думали – судья…

И с укоризной смотрят в спину

Века и Родина моя.

* * *

Стоят два тополя, как гренадёры,

И рядом – легколистная акация.

До них не долетают разговоры:

«Кто ты такой? Какой ты нации?»

Язык дерев по-человечьи нежен.

А мир оглох, как от контузии.

О дружбе вспоминаем мы всё реже.

Всё чаще – об утраченных иллюзиях.

* * *

О, эта музыка семидесятых.

Пластинки, радио «Маяк».

Всё то, что модно – лишь по блату.

Всё остальное – просто так.

«Весёлые ребята», Лещенко,

«Скальдовы», «Битлс», Джо Дассен…

За ритмом популярной песенки

Почти не слышен гул проблем.

Тухманов, «Пламя» с «Самоцветами»,

«Чикаго», «АББА», «Верасы».

С их музыкальными приветами

Ещё идут мои часы.

И за «Поющими гитарами»

Летит куда-то память вслед,

Туда, где музыка – не старая.

Туда, куда полётов нет.

* * *

Пока душа не отлетела

И рвётся к приключеньям тело,

А мысль меж ними – как связной,

Стучится сердце днём и ночью,

Воспоминаний тень короче,

Как ночи позднею зимой.

И, Боже мой, какое дело,

Куда крылатая взлетела,

Не примеряя путь назад,

Когда сквозь таинство пространства

И сквозь его непостоянство

Судьба пронзительна, как взгляд.

* * *

Вчерашних неприятностей туман

Похож на дым от сигарет.

Идёт пустыней караван,

И заметает ветер след.

Вчерашних неприятностей печать,

Как след на пенном берегу.

Я не могу её сломать.

Но и забыть бесследно не могу.

* * *

Успех похож на ангела в тельняшке.

Ему проблемы все, как море, по колено.

Но, обжигая триумфальным жаром вены,

Успех проходит, словно день вчерашний.

И вновь средь лиц случайных и знакомых

Витают ангелы грядущего успеха.

И где-то слышатся побед раскаты грома,

Рождающие лишь глухое эхо.

* * *

А. Кононенко

Отсутствие ветра и плохих новостей –

Такое бывает нечасто.

Хороших и разных – нас много детей.

Бог ведает всю свою паству.

Незримое эхо грядущих тревог

Как пыль вдоль дороги клубится.

Спокоен лишь всё понимающий Бог.

А сердце-бедняжка, стучится.

* * *

Красавицы, как бабочки,

Взлетают в небеса,

Как бабушки,

Заходят на посадку,

Взяв у судьбы на память

Голоса

И юности растаявшей повадки.

Красавицы воздушны и легки.

Они парят,

Волнуя и тревожа.

А по земле шагают старики,

Которые в душе

Летают тоже.

* * *

Счастье работает без выходных.

Горе тоже не знает покоя.

Тает время моё золотое.

Время добрых, и время злых.

Счастье работает, но его нет –

Может, – на экспорт, а, может, по блату.

Время, которое не виновато,

Дарит счастливый трамвайный билет.

* * *

Вдоль железной дороги сирень

Расцвела, не мечтая о чуде.

Только мимо – проносятся люди,

Провожая лишь взглядами тень

Ароматно – кипуче-пахучую,

И невинный по девичьи цвет,

Что отдаться готов даже случаю,

Куст постылый сменив на букет.

* * *

Жара, как жареный петух,

Внезапных перемен примета.

Ещё не тополиный пух,

Но и не снег. А листья – вдруг,

И это вдруг – начало лета.

Хоть южный воздух – не озон,

Но, тёплым ветерком согреты,

Вскрывают дачники сезон,

Как заколоченный балкон,

Вдыхая сладостное лето.

* * *

памяти Владимира Ренова

«Шестидесятники» уходят в никуда.

Прощай, романтика, наивные надежды.

Уже не будет жизнь такой, как прежде,

Где цвета крови знамя и звезда.

Страна без края, словно целина,

И дружба бескорыстная до гроба.

Надрыв Высоцкого и рядом – трубка Кобы…

И старости внезапной тишина.

И, всё ж, судьба, как музыка была,

Как песни, что назло врагам поются.

Они уходят. Но они вернутся,

Как совесть в наши речи и дела.

* * *

В чём-то похож на всех,

В чём-то – лишь на себя,

Как прошлогодний снег

На эталон дождя.

Кто-то уходит в ночь,

Тень утопив в снегу.

Мне ему не помочь.

Но, всё-таки, – помогу.

* * *

Е. Кечаповой

От мыса «Надежда» до города «Счастье»

Билеты в продаже бывают нечасто.

Зато остановку с названьем «Печали»

На нашем маршруте не раз мы встречали.

Там суетно, зябко, тревожно, неловко.

Но, всё-таки, это своя остановка.

Идут поезда и туда, и оттуда.

В надежде на счастье, в надежде на чудо.

* * *

Изменилась – просто нет сравнения,

Так, что «да» звучит порой, как «нет».

Неизменно – лишь сердцебиение.

«Жизнь, ты слышишь!» – только смех в ответ.

Всё другое – моды, лица, улицы…

В прошлое, как в зеркало, взгляни,

Видишь, как они собой любуются,

Бравые, как будто трудодни,

Люди, проходящие колоннами.

Вот и поколение прошло…

И над временами, над знамёнами –

Снова жизнь – её добро и зло.

* * *

В городе фонтанов

жил рабочий люд.

Вроде, ничего не изменилось.

Только вот характер

Стал у жизни крут.

И фонтаны плакать разучились.

В небе проплывают

Те же облака.

Равнодушно смотрит в реку ива.

Кажется, вот-вот,

Зажмуришься слегка, –

И опять, как в детстве, всё красиво.

Только всё, что было –

Не вернуть назад.

Жизнь идёт, как поезд без стоп-крана.

Кто ты мне, –

Товарищ, волк иль брат,

Город, что забыл свои фонтаны.

* * *

Что же будет полвека спустя?

Нам неведомо это. Хотя

Фантазировать может любой,

Представляя, что век – золотой.

Представляя не зависть-беду

И не злость, что рождает вражду,

Ну, а та – словно липкий озноб.

Всё знакомо. Но хочется, чтоб

Через сорок и более лет

Белым стал, наконец, белый свет.

Не по цвету – по сути своей.

Чтоб сквозь сумрак заснеженных дней –

Без войны и без жгучей вины

Мир услышал дыханье весны,

Как полвека назад и сейчас,

То ли с нами, а то ли без нас.

Что же будет? Кто знает. Бог весть.

Будет жизнь. Та, которая есть.

* * *

Не слова, не отсутствие слов…

Может быть, ощущенье полёта.

Может быть. Но ещё любовь –

Это будни, болезни, заботы.

И готовность помочь, спасти,

Улыбнуться в момент, когда худо.

Так бывает не часто, учти.

Но не реже, чем всякое чудо.

* * *

Гул стоголосых витрин –

Даже сквозь крик – немой.

Я среди многих – один,

Среди чужих – чужой.

В чьём-то окне – тепло,

Где-то горит свет.

Ночью черней крыло

Там, где его нет.

Кто-то спешит домой,

Кто-то живёт не так.

Где ты, характер мой,

Твёрдый, как твёрдый знак.

* * *

И мобильная связь –

лишь привычная часть

Повседневного быта.

Я звоню в никуда, -

Чей-то голос, смеясь,

«Ваше время забыто».

Повторяю звонок,

Но в ответ лишь гудок,

Холодок душит ворот.

Время шутит со мной

Или впрямь стал чужой,

Прошлым кашляя, город.

Я напомню ему,

Как он жил по уму,

Как он душу калечил.

Я мобилен, как сон.

Как чужой телефон.

За себя я ответил.

* * *

В стране под названьем «весна»

Искрятся на солнце рассветы.

«Зелёный» – до станции «лето»,

И песней звучит тишина.

Весна, как спасательный круг,

Дарует надежду на чудо.

Пускай мне пока ещё худо,

Весна мне поможет, как друг.

* * *

В дождливом небе молчаливая сорока

Летит куда-то по своим делам.

Сороке, видно, тоже одиноко,

И я делю с ней небо пополам.

Мне тоже кажется, что я взлетаю

Сквозь дождь, как сквозь недобрый разговор.

И синева сквозь тучи прорастает,

И манит бесконечностью простор.

* * *

Венозной крови пенье под иглой –

Мы все – немного радиолы.

В душе мотив какой-то заводной,

Назло страданиям, весёлый.

Пою, похрипывая, словно диск

Пластиночный, из той эпохи.

Пою, превозмогая страх и риск,

Который ощущаю в каждом вдохе.

* * *

Л. Череватенко

Событий в бытие сплетенье

И быта шаткая основа –

И всё – лишь ветра дуновенье,

Что обернулось вещим словом.

А в мыслях времена и лица –

На плюс и минус вновь разъяты..

И вновь – страница за страницей

Слова, как памятные даты.

* * *

От первой любви до последней,

Сквозь счастье и горечь – навзрыд!

Крылами касаясь соседней

Души, и моя, глянь, парит.

Взлетает и падает снова.

Где боль – там и радость сполна.

Казалось бы, петь – не готова.

Но, всё-таки, песня слышна.

* * *

К. Бородину

Каждый видит лишь то, что хочет

Каждый знает лишь то, что умеет.

Кто-то отметит, что день – короче,

А для кого-то лишь ночь длиннее.

Но и разбив черепаший панцирь

дня или ночи, в осколках желаний

Отблески счастья найдёшь, между прочим,

Словно последнюю мелочь в кармане.

* * *

Отболев, появляется снова.

Разрывая планету на части,

Вслед за делом бросается слово,

И становится призраком счастье.

Свет распался на части света,

Мир с войной говорит несмело.

Есть вопросы, но нет ответов.

И до них – никому нет дела.

* * *

Всю жизнь мечтал о море,

Витая в облаках.

Искал мажор в миноре

И тайный смысл в словах.

Иллюзия свободы –

Как незабитый гол.

И так он шёл сквозь годы.

А к морю не дошёл.

* * *

В.П. Быкадорову

Асфальтовою ниткой прошита тень небес.

Маршрутною улиткой чуть движется прогресс.

А в небесах ракеты, как тополиный пух…

От песен, что не спеты, захватывает дух.

От Слова, что готово, как сердце из груди,

Взлететь и биться снова, и падать, как дожди

На Землю, тень которой, пронзая млечный путь,

Ложится в разговоры, вскрывая смысл и суть.

* * *

На окраине планеты нет огня –

В зажигалке и на сердце у меня.

На окраине планеты нет души.

Даже доктор – электронный – «Шу-бо-ши».

Тень побед собой закрыла белый свет,

Так, что, кажется, и света тоже нет.

На окраине всё тот же неуют.

Свет небесный нам, как милость подают.

* * *

Вращение колёс

И календарный шелест…

Дорога, как вопрос,

Стреляющий не целясь.

Дорога – как ответ,

Как промысел рабочий.

И ничего в нём нет

Важнее многоточий.

* * *

От своих до чужих страданий,

От чужих до своих побед –

Скручен путь, словно рог бараний,

Осязаем, как тьма и свет.

И сочувствие вещей птицей

Дарит песню, как взмах крыла.

И любовь, как дорога длится,

Хоть и кажется, что прошла.

* * *

Независимость городской суеты,

Неожиданность новой волны.

Мы глазами сильны, как кроты.

Нам чужие ошибки видны.

Нам свои – как кинжал в боку,

Мы поём там, где хочется выть…

Красным цветом пронзает строку

Кровь. А может суровая нить.

* * *

Ярость разбитых дорог,

Старость забытых путей.

Молча шагает Бог

Среди своих детей.

Музыка громко кричит,

Сад это или ад?

Не поминая обид, –

Только вперёд, не назад.

Только вперёд, туда,

Где среди всех дорог

В сёла и в города

Совесть идёт, как Бог.

* * *

Всё, как будто бы, просто,

Всё, как было когда-то,

Где судьба, словно остров,

Лишь штормами богата.

Но не жду я погоды,

Наплевать, что несмелый.

И летят мои годы

Наугад, словно стрелы.

* * *

Неизвестность тревожит, как красный свет.

Что там, в будущем, – нет ответа.

Есть в программе лишь «да» и «нет».

И других вариантов нету.

И хоть всё повторяется вновь и вновь,

Искры вечности – всё же не пламя.

Но, как прежде, сгорает любовь,

Восходя на костёр вместе с нами.

НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИЛОСЬ

* * *

Сергею Мокроусову

Я жил на улице Франко,

И время называлось «Детство»,

С 20-й школой по соседству.

Всё остальное – далеко.

Взлетал Гагарин, пел Муслим,

«Заря» с Бразилией играла,

И, словно ручка из пенала,

Вползал на Ленинскую «ЗИМ».

В «Луганской правде» Бугорков

Писал про жатву и про битву.

Конек Пахомовой, как бритва,

Вскрывал резную суть годов.

Я был товарищ, друг и брат

Всем положительным героям

И лучшего не ведал строя.

Но был ли в этом виноват?

Хотя наивность и весна

Шагали майскою колонной,

Воспоминаньям свет зелёный

Дают другие времена.

Я жил на улице Франко

В Луганске – Ворошиловграде.

Я отразился в чьём-то взгляде

Пусть не поступком, но строкой.

А время кружит в вышине,

Перемешав дела и даты,

Как будто зная, что когда-то

Навек останется во мне.

* * *

Несовпаденье улиц, лиц, заветных слов,

Несовпаденье и падение основ.

Неясный свет звезды или костра,

Любви, в которой «завтра» и «вчера»

Не совпадают, словно тьма и белый свет.

А в нём – всё те же Челубей и Пересвет

Сшибаются в немеркнущем огне,

Несовпаденье завещая мне.

* * *

Ю. Полякову

Упавшее небо давит на плечи,

И мне оправдаться пред будущим нечем.

Цепляясь за небо, я падаю тоже.

И только земля провалиться не может.

И, превозмогая чужое бессилье,

Я в кровь раздираю

не руки,

но крылья.

* * *

Над кабинетами, над приёмными,

И над мыслями потаёнными

Дух начальства, пузатый, грозный,

И просителей – слёзно-постный.

Всё меняется – пьесы и роли,

Превращая диезы в бемоли,

Вызывая то плач, то смех.

Но, как прежде, манящий грех

Вновь находит в постели у власти

Не свободу, а призрак счастья.

* * *

Судьба – инструмент ударный.

Может быть, я ударник бездарный,

Но не слышится в марше кураж,

И победным не кажется марш.

Как по лестнице винтовой,

Не последний, и не герой,

Я по жизни иду, чуть дыша,

Торопливо, но не спеша.

А в ушах моих – ритм небес.

Не победный, но, всё ж, оркестр.

* * *

Пункт приёма

для несбывшихся желаний

Есть в душе у каждого

из нас.

Безразлично – поздний или ранний,

Он наступит, тот заветный час,

Что суммирует успехи и ошибки,

Поцелуи и удары по ногам…

И нежданная иудина улыбка

Превращает радость

в стыд и срам.

* * *

Лежит судьба, как общая тетрадь,

Где среди точек пляшут запятые,

Где строки то прямые, то косые,

И где ошибок мне не сосчитать.

Бежит строка в дорожной суете,

И я, как Бог за всё, что в ней – в ответе.

А в небесах рисует строки ветер.

Он в творчестве всегда на высоте.

А у меня сквозь низменность страстей,

Невольную печаль воспоминаний

Таранит, разбивая жизнь на грани,

Строка любви, парящая над ней.

* * *

В.П. Щербакову

Жизнь не похожа на ту, что была.

Она не хуже, не лучше.

Всё так же вершатся судьба и дела,

На солнце находят тучи.

И вновь продолжается круговорот,

Мгновенье сменяет мгновенье.

И в каждом – внезапный уход и приход

В молчанье и в сердцебиенье.

* * *

Сквозь стук колёс – чуть слышен стук сердец.

Вагон похож на малую планету

Вращеньем спутников, колёс, колец,

Движением по кругу и по свету.

Врастает бытие в дорожный быт.

Судьба в купе, как в панцире улитка.

И манит расстоянье, и страшит,

Как жизнь, и как последняя попытка.

ВЕСНА

Зеленеет листва, да и лица

слегка молодеют,

Авель с Каином – только в начале вражды

Созревают плоды, но и ненависть

исподволь зреет,

И дорога пылит, заметая чужие следы.

Чей-то смех или плач превращается

в древнюю песню.

Запоздалой слезой проливается дождь или боль.

И спустя сто веков жить не легче,

но всё интересней.

И ведёт за собой то ли рок, то ли новая роль.

* * *

Одуванчики включили жёлтый свет.

Одуванчики сигналят: «Всё пройдёт»

Даже город стал похожим на сонет,

Не попавший в общий переплёт

Веселее стали даже старики.

У надежд весною страха тоже нет.

И удача вдоль запутанной строки

За собою манит ринуться вослед.

* * *

Сирень парит над садом,

Взмывая в небеса.

И кажется, что рядом

Вершатся чудеса.

И у судьбы в запасе –

Ещё пять лепестков.

В несбыточное счастье

Поверить я готов.

* * *

Майский жук – истребитель печали,

Самолёт желтоглазой весны.

Он сигналит – всё только в начале,

Словно эхо в устах тишины.

Впереди – и посадки, и взлёты,

Может быть, аварийный полёт…

А пока – сквозь дыханье свободы

Жук гудит, а, возможно, поёт.

* * *

Вишнёвыми осколками июля

Прошиты городские будни.

Стоят в почётном карауле

Деревья, как большие люди.

Плоды, как ордена – престижны,

А листья – будто бы погоны.

И, словно адъютант, за вишней

Шагает абрикос зелёный.

* * *

У жары горячие объятья.

Нынче она в город влюблена,

Укорачивая ночи, юбки, платья,

В лицах проявляя времена.

У жары – любовная горячка.

Солнце потеряло всякий стыд…

А с небес всё видится иначе.

Духота… Бездушье… Бог простит.

* * *

Разгорячённых тел трамвайный аромат,

Прикосновенья жаркие, без ласки.

По климату – уже почти что Чад

С поправкой на условия Луганска.

И возмутительно потеющая грудь,

И взгляд случайный, как трамвай, но липкий.

Всё это вспомнится когда-нибудь

И вызовет, быть может, тень улыбки.

* * *

Автобус вздыхает сквозь кашель мотора,

Шофёр озабочен: «Оплата вперёд»

А ветер, расправив распахнутый ворот,

Сквозь город последние листья метёт.

Меж ними – обрывки счастливых билетов,

Осколки удачи и чья-то любовь…

Автобус сигналит: мол, песенка спета.

Но лето поёт. И всё ясно без слов.

* * *

Г.Ладыженскому

Я расстрелян осенним дождём,

Ранен в сердце косым листопадом.

Он в своей правоте убеждён,

Он мне шепчет: «Так надо, так надо»

Я взлетаю за ним в небеса,

Я надеюсь на злую удачу.

А до снега – всего полчаса.

Я готов к нему, слышишь? Я плачу.

* * *

Одинаковые чувства,

Одинаковые мысли

Закодированы Прустом,

Раскодированы жизнью.

Всё похоже друг на друга,

Даже то, что не похоже.

А движение по кругу –

Всё-таки, движенье тоже.

* * *

Он был красавцем 30 лет назад,

Влюблялся, мучился, подыскивал работу.

И, хоть глаза по-прежнему горят,

Судьба – уже не песня. Только ноты.

Другие по следам его идут,

Не замечая в песнях совпаденья

То радостных, то горестных минут,

Цепляющих мгновенье за мгновенье.

А он всё ищет свой простой мотив

Сквозь гомон птиц и дребезги трамвая,

В мелодию судьбу не превратив,

Всё чаще падая. Но иногда – взлетая.

* * *

К.М. Иванцову

В Освенциме сегодня тишина.

Не слышно стонов, выстрелов, проклятий

Хотя почти забытая война

Не выпускает из своих объятий

И тех, кто обживает небеса,

И тех, кто на земле еще покуда.

А память воскрешает голоса,

Которые доносятся ОТТУДА.

Они звучат сегодня и во мне,

Живые строки Нового Завета,

Где жизнь сгорает в бешеном огне.

За что и почему? – И нет ответа.

За что и почему? – Ответа нет.

Да и вопросы забываются с годами.

И, кажется, чернеет белый свет –

Под бормотанье: «Было, но не с нами…»

Потомки Геббельса – как сорная трава,

Напялившая незабудок маски.

И кругом – от неправды голова

В Нью-Йорке, и в Варшаве, и в Луганске.

Мол, там совсем не мучили, не жгли

В тех лагерях, где жизнь страшнее смерти.

Но стон доносится из-под земли:

Вы слышите: «Не верьте им, не верьте…»

В Освенциме сегодня тишина,

И не седеют волосы убитых.

Приходят и уходят времена

И, проявляясь на могильных плитах,

Бессмертны имена познавших ад,

И в небеса ушедших без ответа.

За что и почему? Они молчат.

И словно божий суд, молчанье это.

* * *

Я работаю без суфлёра –

Говорю, ошибаюсь, плачу.

Тень случайного разговора

Заслоняет, порой, удачу.

Слово режет, как бритва, ловко.

И, бывает, я тоже трушу.

Я работаю без страховки,

Словно вены, вскрывая душу.

* * *

Среди добрых, злых и равнодушных,

Как в трамвае, нет свободных мест.

Есть табличка «Применять наружно»,

Добровольная, как Красный крест.

Любопытство, горькое как вишня,

Выросшая в тесноте двора,

Ощутит себя вдруг «третьим-лишним»

На границе «завтра» и «вчера».

* * *

Я в долгу за свет и за тепло,

Свет души, тепло её и боль.

Я в ответе за добро и зло,

Как смычок в ответе за бемоль.

Как скрипач в ответе за струну,

И за свой провал или успех.

Как солдат – за прошлую войну…

Я в долгу за свет. Но не за всех.

* * *

Для себя – и склочники не врут,

Хоть и правду, вряд ли, говорят.

Ведь она - всегда напрасный труд,

Если всё равно, кто Брут, кто брат.

Из вранья рождается вражда,

Сплетнями оскаливая рот.

И гудят, как нервы провода.

Хоть привычнее – наоборот.

* * *

Женщине, стоящей у окна,

Не дорога – тень судьбы видна,

Жизни одинокий силуэт,

Проходящей мимо «ДА» и «НЕТ»,

Мимо поцелуев и вранья,

Пересудов стаи воронья,

Мимо прошлого, где детства ясный свет,

И любви, которой нет и нет.

* * *

Покатых плеч прокат

Во сне, как наяву.

Я, выдумкой богат,

Без выдумок живу.

Ещё взмываю ввысь,

Но только по ночам.

А утром хлещет жизнь

По вздёрнутым плечам.

* * *

То ли некогда, то ли не хочется

Постоять, поразмыслить слегка.

Суета – это суть одиночества,

Словно масло – внутри молока.

Суета – за столетьем столетие

Бытия неизменная суть.

Неужель за себя лишь в ответе я?

Вдруг за мною ещё кто-нибудь?

А в ответ – шелестенье бумажное,

То ли денег, а то ли газет…

Забывается самое важное,

То, чего в суете вовсе нет.

* * *

Все, говорят, не без греха.

И, всё равно, не так плоха

Жизнь, где сквозь слёзы

рвётся смех,

И где любовь рождает грех,

Как прозу – музыка стиха,

Вздыхая: «Все не без греха».

* * *

У Суеты сестрица есть – Беда.

Она не суетится никогда.

Всегда приходит вовремя и в срок,

Сбивая с ног и подводя итог.

Ещё у Суеты подруги есть,

Но имя им – не Доброта и Честь.

Зовут их Равнодушие и Злость,

И Зависть, забивающая гвоздь

Не в стену, а в хорошие дела.

А Суета довольна – жизнь прошла.

Куда ни глянешь – не видать ни зги…

И суетятся, как друзья, враги.

НЕ ХОЧЕТСЯ УХОДИТЬ

* * *

Николаю Песоцкому

Удар за ударом. Спасибо, Луганск,

Ты учишь терпеть эту боль.

И я, не успевший устать от ласк,

Вживаюсь в судьбу, как в роль.

А жизнь так похожа на «чёрный пиар»,

А мир так насыщен войной…

И надо держать, держать удар

И сердцем, и клеткой грудной.

* * *

То ли снежный дождь,

То ли дождливый снег.

Музыка нежных рощ,

Скованных льдом рек

Похожа на дальний блюз,

А блюз на мерцающий свет…

И кажется легче груз

Ещё не прожитых лет.

* * *

Юрию Лебедю

Всему свой срок. И снова листопад,

Донбасский воздух терпок и морозен.

Не так уж много лет назад

Неотвратимым был парад,

И улиц лик – орденоносен.

Всему свой срок. Кочевью и жнивью,

Закату и последнему восходу.

Всему свой срок. И правде, и вранью

И нам с тобой, живущим не в раю,

А здесь, среди дыханья несвободы

.

* * *

Потаённый тает свет,

Отражаясь ближней далью.

Тени завтрашних побед

Гаснут в планке над медалью.

И который век подряд

Насмехается над властью

Жаркий, терпкий аромат

Ожидаемого счастья.

* * *

История начинается

с географии,

Как судьба –

со строки биографии.

Как с глотка молока -

сервиз.

А строка ведёт вверх

и вниз.

Мимо танков и мимо

трамвая,

В направлении ада

и рая,

Поминутно меняя

маршрут

И жонглируя «ТАМ»

и «ТУТ».

* * *

Дышу, как в последний раз,

Пока ещё свет не погас,

И листья взлетают упруго.

Иду вдоль Луганских снов,

Как знающий нечто Иов,

И выход ищу из круга.

Дышу, как в последний раз,

В предутренний, ласковый час,

Взлетая и падая снова.

И взлетная полоса,

В мои превратившись глаза,

Следит за мной несурово.

* * *

Василию Дунину

Начинается новый круг.

Или дуга.

Ищет во мне старый друг

Образ врага.

Да и круг за моей спиной

Полон вражды.

Будто шумный ручей весной –

Талой воды.

И у осени в небесах –

Круговорот,

Где в любовь переплавить страх

Мой черёд.

* * *

Ангелы поют очень тихо,

Хоть громкость уже на пределе.

Небеса постирала портниха,

И голоса отсырели.

Сшито на белую нитку

Всё синее и зелёное.

Но за садовой калиткой

Воркуют не черти – влюблённые.

* * *

Мысли ложатся спать

И превращаются в сны.

В мыслях не нужно ждать

Осени или весны.

Там, побеждая страх,

Я продолжаю бой.

Но даже в счастливых снах

Я остаюсь собой.

* * *

Приближается то, что

неведомо мне,

И уходят знакомые дни.

Бесконечность подобна

Китайской стене

И печатной строке сродни.

Продолжается поиск,

но падает тень.

Изначально обрывист путь.

Бездыханною кажется

в сквере сирень.

Но и ей меня не обмануть.

* * *

Отражается свет в окне,

Отражаешься ты во мне.

Что пророчит мне этот свет –

Много дней или много лет?

И, как будто, светлеет грусть,

Когда я улыбаться учусь.

Ведь не зеркало я, не окно.

А во мне ты уже давно.

* * *

В контексте времени,

событий

и тревог

Стучат сердца, шаги…

И видит Бог,

Как жизнь идёт

вразвалку,

не спеша,

Насмешлива,

жестока,

хороша.

И слышу я

часов небесных стук.

Сквозь радость встреч

и немоту разлук.

* * *

Прокладывая новый путь

Средь старых дорог,

на чьих-то костях,

Где-нибудь, когда-нибудь

Всё равно наткнёшься

на страх.

Все равно наткнешься

на грех.

Этот путь – из груди

в никуда.

Будто бритва,

кромсает смех

Оголённой души провода.

* * *

Ощутить и понять без слов

То, что вовсе понять невозможно,

Я готов, слышишь, я готов.

Не рассказывай, как это сложно.

Улетаю и я в небеса.

И украдкой – летаю, летаю.

И не слышу ничьи голоса.

И, представь, всё без слов понимаю.

А потом, позабыв про уют,

Возвращаюсь и падаю оземь.

Как промазавший в Цезаря Брут

В эту полувесеннюю осень.

* * *

Ничего ещё не ясно.

Среди мнимой тишины

В гонке гласных и согласных

Шансы всё ещё равны.

Все рассветы – не бездарны,

Хоть закаты – на крови.

Честь с бесчестием попарно

Ждут признания в любви.

* * *

Президенты, политики, старики –

Друг от друга, как север и юг

далеки.

И необщность судьбы,

Подтверждая итог,

В книгу жизни вползает

змеёй между строк.

И укусы её тем сильнее болят,

Чем становится горше

И сладостней яд.

* * *

Совесть собакам вряд ли нужна,

Они и не делают зла.

Главное – миска была бы полна,

И шкура – была бы цела.

Совесть придумана кем-то из нас

И вложена в каждый вдох.

Спасает всех нас, и не только в СПАС

Совесть, чьё имя БОГ.

* * *

Это не фантастика. И не сон.

Падает в пятки в испуге душа-

Под небоскрёба последний поклон

С восьмидесятого этажа,

Руками за воздух цепляясь летит

Не клерк или главный банкир – ЧЕЛОВЕК.

И мир с затаённым дыханьем следит,

Как рушится, падая в прошлое, век.

* * *

Жизнь длится, словно теорема,

Где знак судьбы

Отмечен степенью проблемы.

Закон борьбы,

А также мнимого единства

Царит над всем.

Плюс – минус глупость или свинство –

И нет проблем.

* * *

Прямые лучи проходят

сквозь крышу,

И падает тень Пизанскою башней.

Дыханье города тяжкое слышу

Сквозь визг тормозов

и бензиновый кашель.

Отсутствие пляжа,

речного даже,

Влияет на всё –

на мозги, на политику.

И чьих-то решений

чужая поклажа

Противна как критика

и самокритика.

* * *

Внутренняя причина

Влияет на следствие.

Сжата пружина

До степени бедствия.

Начинка из брани

В песочной гранате.

Мелочь в кармане –

Трезвонит набатом.

* * *

У лютой ненависти

странные истоки.

Любовь, порою, чаще,

чем вражда.

Торопимся от зависти

До склоки,

Где «НЕТ» взрывает преданное «ДА».

Приходят и уходят поцелуи.

Соль, не краснея, падает в вино.

И радуясь напрасно, и тоскуя,

Пытаемся парить,

летя на дно.

* * *

Одолеваю рубежи

В пути к финалу.

Среди бессонницы и лжи

Не всё пропало.

Ещё взлетает кипарис

Над бездной сада.

И жизнь, как-будто главный приз,

За боль награда.

* * *

Житейские проблемы во мне,

Словно мелочь в кармане,

Словно зола в огне

Или завтрашний чай в стакане.

В крови растворяется свет,

Красный, тревожный, жаркий.

А солнце далеких побед –

Как штамп на небесной марке.

* * *

Превращается камень в песок,

Антрацитом становится лес.

Но по – прежнему - пуля в висок,

И по – прежнему – нету чудес.

Не становится зло добром,

И тревогою память больна.

Мы по – прежнему – только берём.

Но на всё есть своя цена.

* * *

Лето уходит в отпуск,

Телам уютней в одежде.

А неба размытый фокус

Фиксирует: всё, как прежде.

Листва догорает молча,

Но в небо взлетают ракеты,

И тем разрывают в клочья

Надежды ушедшего лета.

* * *

У первых холодов – нестрашный вид –

В зелёных листьях притаилось лето.

И ощущенье осени парит,

Как голубь мира над планетой.

И синева раскрытого зрачка.

Подобна синеве небесной.

И даже грусть пока ещё легка,

Как будто пёрышко над бездной.

* * *

Превращаюсь в самого себя.

И, прощаясь, снова возвращаюсь.

И прощаю, всей душой любя.

И прощенья в муках добиваюсь.

Краем уха слышу дальний гром

И, не веря небесам на слово,

Вижу, как заглядывает в дом

Падающий, жёлтый лист кленовый.

* * *

Ещё по-летнему тепло,

Но листья кружат под ногами.

И, значит, время их прошло.

Или проходит. Вместе с нами.

Под ветром времени и мы

Вершим, кружась, своё движенье

Сквозь ожидание зимы

И гнёт земного притяженья.

* * *

Трещит асфальтовая скорлупа,

Пейзаж привычен, но не прочен.

Бегущий рядом, глядь, упал,

Безжизнен, словно обесточен.

От взрывов меркнет свет в глазах.

Какого цвета нынче знамя?

Роняет слёзы Бог – Аллах,

Идя по взрывам вместе с нами.

* * *

У ветра сбит прицел – он метит на восток,

И среди прочих дел попутно бьёт в висок

Кружащейся листве, что падает к ногам.

И нагота ветвей, одолевая срам,

Подобна наготе идущих на расстрел.

И только кое – где, по – стариковски смел,

Трепещет в кроне лист, всё превратив в игру,

И рвётся в небо жизнь на бешеном ветру.

* * *

Каштаны погасли,

и кончено лето.

Хоть в летних мундирах стоят тополя,

Расстреляна листьями,

полураздета,

Вращается,

падая в пропасть,

земля.

Разрывы сердец

и ракетные взрывы.

И целящий в душу

шальной листопад…

И кто- то, взирающий неторопливо

На лица бегущих сквозь осень

Солдат.

* * *

Сгущаются тучи и краски,

И правдой становится ложь.

А лица сгущаются в маски,

Рождая из трепета дрожь.

И мир вперемешку с войною

Сгущает вселенский простор.

И в нём растворяются двое,

Сгущая в Судьбу разговор.

* * *

Пронзают пространство чужие слова,

И каждое метит в меня.

И, невзирая на Покрова,

Нет спасу от злого огня.

И, словно нависла словесная сеть,

И тлеет, и тлеет запал.

Чем всё это слушать, смотреть

И терпеть –

Переключаю канал!

* * *

В промежутке меж двух облаков –

Ясность дня,

Словно умный меж двух дураков,

Включая меня.

И как будто кривая тень

В вышине.

Что готовит мне новый день?

Или не мне.

* * *

Абрикосовый цвет в апреле –

Украшение улиц моих.

Абрикосовые карусели –

Город в них, словно белый стих.

Я полвека его читаю –

Строки дней и поэмы лет,

Ожиданием урожая

Осеняя апрельский цвет.

* * *

Всё происходит совсем не случайно.

И случай внезапный – тоже не вдруг.

И даже коснувшись окраины тайны,

Не пересечь заколдованный круг.

Рядом – своя и чужая удача,

И между ними – вчерашняя боль.

Совесть, глаза воспаленные пряча,

Плохо играет заглавную роль.

* * *

На каждое НЕТ находится ДА,

Веское даже отчасти.

Предутренним светом сияет звезда,

И день предвещает счастье.

Но ветер, как листья, вздымает печаль.

И слово цепляет за слово.

И гасит порыв тормозная педаль,

Подобно закону сурова...

* * *

Кончается год,

Но не тает лёд,

И колет в груди не справа.

Это ворон, не грач,

Словно призрак удач,

Это только слова. Не слава..

Зовёт колея

И улыбка твоя,

И неясная тень воскресенья.

Сквозь зимнюю ложь

И зябкую дрожь,

Проносится ветер весенний.

* * *

Теряют ценность добрые слова.

Они от лозунгов и ложных фраз устали.

Неверия пожухлая трава

Опасней, чем клинки дамасской стали.

Призывов золотая скорлупа

Потрескалась, как старая калоша.

Высоких слов безликая толпа

Бредёт сквозь души, совесть не тревожа.

ИЮЛЬ

В воздухе слышатся ритмы

Испании.

Это не сердце,

а стук кастаньет.

И, обретая второе дыхание,

Я понимаю, что третьего

нет.

Всё ещё сбудется, всё ещё

сбудется –

В каждом движении

слышу я зов.

И по-испански

Луганские улицы

Дарят мне жаркую

песню без слов.

* * *

Отходят вишни,

поспевают абрикосы.

На летней ярмарке –

горячая пора.

Ответы вырастают

из вопросов,

И что слышнее в них –

«Долой!» или «Ура!»?

Жара отнюдь

не дарит вдохновенье,

Но абрикос желтеет,

не скорбя.

Кипит варенье

и трещат поленья,

В огне сжигая полностью

себя.

* * *

Виталию Кустову

Не хочется уходить,

даже проигрывая «под ноль».

Не хочется уходить,

даже превозмогая боль.

И даже обиды нож,

что режет всегда живьём

Он тоже бывает хорош,

словно команда «Подъём!»

Не хочется уходить

ни в тучу, ни в синеву,

А хочется просто жить.

Хотя бы так, как живу.

То, что было, – до свидания

* * *

У воспоминаний – сладко-горький вкус.

Проверяю старые пророчества,

Там, где я по имени зовусь.

Здравствуй, отчество!

Все, что было – здравствуй и прощай,

Гордые надежды недобитые.

Память настоялась, словно чай,

Не с лимоном, а с обидами.

Обижаюсь, впрочем, только на себя.

Полагаюсь тоже. И заранее

Принимаю то, что будет, не скорбя.

То, что было, – до свидания.

* * *

Е. Селиванову

Неожиданно гаснет свет,

Начинается действо.

Ничего невозможного нет,

Есть одно фарисейство.

И вращая сценический круг,

Пот стирая, как жалость,

Понимаешь не сразу, не вдруг,

Это – все, что осталось.

* * *

Часы спешили, как всегда.

И я не отставал.

Туда – сюда, туда – сюда –

Житейский коленвал

Толкал меня то вверх, то вниз,

А я вращал его.

И рядом – бешеная жизнь.

И больше ничего.

* * *

В душе, и в округе – неравновесие.

Над страной – словно тень мракобесия.

Все законы – на личных контактах,

Аргументы забывают о фактах.

Все естественно и очень странно.

Все глубины – не глубже кармана.

* * *

В. Дунину

Шаг за шагом познаю себя,

Сравнивая то, что было, с тем,

Что стало.

Жизненную книгу теребя,

Продираюсь сквозь кварталы

И вокзалы.

Правила познавший назубок,

Я не путаю, где красный,

Где зеленый.

Но какой от этих знаний прок

В сантиметре от обрывистого склона.

* * *

Перед праздником – тишь

Перед жарой – стынь.

Это – ржавчина с крыш,

Это – в душе полынь.

Завтрашний день размыт,

А где-то – наверняка.

Чувствуешь, жизнь болит.

Как бок под рукой мясника.

* * *

Смотрю на себя со стороны –

Чьи-то тени в глазах видны.

Лет прошедших, знакомых лиц,

Бывшей Родины без границ.

Глядь – походка уже не та,

Ноги сковывает суета,

И улыбка – лицу в разрез –

Где они – ожиданья чудес?

Тают в сердце, его теребя.

Весь расчет – на себя, на себя.

* * *

Ю. Кувалдину

Очистить взор от мишуры

Достигнутого, достигаемого.

И осознать, что все дары –

Насмешка Каинова

И ощутить опять свое

Младенчество и ученичество.

Как оголенный провод бьет

Души ранимой электричество.

* * *

Что делать, что делать,

Не знаю.

Живу наугад и во сне.

Ночами, как будто,

Летаю.

А ночи летают во мне.

А днем так легко

И так странно

Упруго шагать по земле.

И жизнь,

Словно рваная рана,

Пульсирует, бьется во мне.

* * *

Я посмотрел в твое окно.

А в нем и пусто и темно

Лишь отражение двоится.

Твое иль наше –

Все равно.

Я посмотрел на небеса.

Шел дождь горючий как слеза.

Сквозь ветра свист

И причитанье

Прорвались чьи-то голоса.

Сквозь гром прорвался сердца стук

И молний бешеный паук

Оплел все небо,

Распадаясь

На миллионы

Наших рук.

* * *

Были физики и лирики,

Стали люберы и рокеры.

Были юноши наивные,

Стали мальчики жестокие.

Снова “толстыми и тонкими”

Стали мы, полны учтивости.

Но как зубы под коронками,

Скрыты гены справедливости.

Внукам лириков неведомо

Это чувство бестолковое.

А победы мнятся бедами.

Но не старыми, а новыми.

* * *

У меня ломается язык.

О себе он речь держать привык,

Вглядываясь в жизнь, искать себя,

О себе болея и скорбя.

А в глазах моих – наоборот.

Окружающий меня народ

Видит отражение свое

И себя во мне не узнает.

Впрочем, я не зеркало. И все ж,

Чем-то все равно на всех похож.

* * *

В душе покой?

Скорее равнодушие.

Сквозь рыночные крики, маету,

То ли контуженные,

то ли простуженные.

Несутся мысли, подводя черту.

А под чертой – нетронуты, пустынные

Листы бумаги и дороги нить,

И лепестки, подернутые инеем.

Клубок, в котором бьется слово

“жить”…

* * *

Дорога, словно губка,

Упавшая с небес.

В ней все – и дождь, и слезы,

С надеждами и без.

Хватает за подошвы

Вчерашней жизни грязь.

А ты все ищешь правду,

Зачем-то с ней борясь.

* * *

Сколько нас, красивых

и не очень,

Умных и дурных,

свободных и рабов…

Памятью вчерашней обесточен,

Обеззвучен эхом новых слов.

Завтрашние точки, запятые,

Отблеск будущих удач

и не удач,

Схватки мировые, родовые…

Тишина сквозь грохот,

смех

и плач.

* * *

О. Холошенко

Сияющая даль социализма

Исчезла за холмами небылиц.

Мы дышим спертым воздухом цинизма,

И удивленье сходит с наших лц.

Кто был никем… А, впрочем,

был иль не был –

Душа молчит, как смятая ботва.

То хлеба не хватает ей, то неба…

То слов. Хотя вокруг – слова, слова.

* * *

У каждого – свое,

И каждому – свое.

Глянь – не над падалью

кружится воронье –

Над Родиной. Уж в небе стало тесно,

Хоть жить, по-прежнему,

тревожно – интересно.

Свое вдруг кажется

совсем чужим.

Мечты сгорают, превращаясь в дым,

Не в журавлей, как думал я

когда-то,

И не в вороний след

на дне заката.

* * *

Перекись водорода меняет цвет

Новая прическа меняет стиль.

Утро вечеру говорит: “Нет”,

Старый закат сдавая в утиль.

Утренний кофе пахнет весной,

Старые счеты стирает вражда.

Дождь, словно праздник,

прошел стороной.

Ночь шелестит миллионами “Да”.

* * *

Приказано выжить.

И выжать все соки.

И жизнь, надувая румяные щеки,

Мне дарит не ложку,

не штык,

а перо.

И пусть все знакомо,

и даже старо

Но тайною манит и манит строка,

И целится в сердце, и бьет сквозь века.

А я выживаю. Приказ есть приказ,

И сердце стучит, опасаясь за Вас.

* * *

Н. Сухаревской

Притворяюсь веселым. Знакомое дело.

Несмотря ни на что, веселюсь и пляшу.

Что в душе наболело – скрываю умело,

И за то, что несмелый – прощенья прошу.

Открываю и вновь закрываю скрижали.

Паникую и вновь обретаю покой.

И удача внезапной сестрою печали

Вдруг бросается вслед за случайной строкой.

* * *

И тупость углов,

и острота горчицы –

Все забывается,

Когда вдруг постучится

В окно, в судьбу

нечаянная весть,

Когда задеты не душа, так честь.

И хочется подумать о другом,

Но чувствуешь – не в горле,

в сердце –

ком.

* * *

Все вокруг – расплата

За добро и зло.

Думал – рановато,

А оно пришло,

Время, что расставило

Точки и слова.

Наплевать на правила!

Главное – жива

Память, та, что мучает

Ночи напролет,

Что звездой колючею

За собой ведет.

Память та, что с совестью

Вечно не в ладах,

Складывая горести,

Умножая страх.

* * *

От немоты – до глухоты,

Сквозь темноту,

И с жизнью перейдя на “ты”,

Прозреть: “Не ту”.

Не ту дорогу в День сквозь Ночь

Предвидел Бог.

И кто-то мог ему помочь,

Но не помог.

* * *

Февраль похож на март.

Ну, что же ты хитришь,

Зима, давая старт

Весне? Тут не Париж.

На улице – капель,

Журчанья фестиваль…

Хочу сказать: “Апрель”

А говорю: “Февраль”.

* * *

Взглянул в окно – увидел хлопья,

Там снегопад в ладони хлопал,

Весь город падал из окна.

И лишь зима была видна.

А вышел на мороз – снежинки

Припали тотчас же к лицу.

Зима шепнула без запинки:

“Все. Дело близится к концу”.

Еще – февральские метели

И дальше – мартовская стынь…

Но где-то рядом, еле-еле

Пахнула летняя полынь.

* * *

И все-таки, февраль!

Какое наслажденье

Предчувствовать, что март

уже готов к броску.

И каждое незримое движенье

Диктует не поступок,

так строку.

И, все-таки, февраль.

Он в меньшинстве в природе,

И силы большинства

еще диктуют ход

Событий, новостей

и перемен в погоде.

И, все-таки, февраль.

А не наоборот!

* * *

Отходят вишни, поспевают

абрикосы,

Объятья летние все жарче,

все вкусней.

А лебеда пророчествует: “Осень…”

Но летом, все же, мысли не о ней.

Успеть! Собрать! Придумать!

Приготовить!

Сгореть? Да нет же, просто

загореть.

Горячка, а не горечь –

в каждом слове.

И пульс стучит: “Успеть,

Успеть,

Успеть!”

* * *

А. Кулешевой

Знакомая весна цветет сиренью,

Любовью, жизнью, страстью, чей-то ленью.

Знакомая весна на фоне злобы

И зависти крутой, что смотрит в оба.

Еще на фоне искренних улыбок,

И добрых слов, и горестных ошибок,

Забытых песен, модных силуэтов,

Красивых женщин, летчиков, поэтов…

Знакомая весна в саду и дома.

И счастье тоже, кажется, знакомо.

* * *

Усталая листва шелестит прозой,

Пирожки с горохом не пахнут стихами.

Которые, впрочем, растут и в навозе.

И дикий виноград шевелит усами.

А воздух в парке подобен наркозу –

Снимает боль и горечь досады.

И в слове “угроза” вдруг слышится “роза”,

И чье-то “не надо” звучит как награда.

* * *

Уходит запах лебеды,

Приходит осень.

А скверы, парки и сады

Прошенья просят

За всю разбросанность свою.

За убыль света.

И то – живем ведь не в раю.

И рай – не лето.

* * *

Отдыхает зима

После женского дня.

И весенним туманом укрыта.

Неприятность – печаль

Не находит меня

В переулках усталого быта.

Демонстранты грозят кулаком

На восток,

И на запад крылом машут

Птицы.

Но весеннего неба

Прозрачный глоток,

Как бальзам – ничего

Не случится.

* * *

В стране сентября, где краснеет

арбузная мякоть,

Где солнечный свет по утрам

ненавязчив, как друг,

Надежды плывут в облаках,

и грядущая слякоть

Немыслима вовсе.

И воздух упруг.

В стране сентября средь прохожих

виднеется лето.

Оно полирует каштаны,

вздымая листву в синеву.

И все-таки, все-таки

летняя песенка спета.

В стране сентября ожиданием

лета живу.

* * *

Зубы скрипели.

Гортань молчала.

Сердце стучало –

Начни сначала.

Мысли метались –

Роман или повесть.

Души срастались.

Болела совесть.

* * *

А вот верба –

Совсем не торопится.

Книгу жизни читая в реке,

Сквозь весеннюю многоголосицу

Дышит вечностью на сквозняке.

Суета далека, словно облако,

А оно так похоже на лед…

В тишине различая все шорохи,

Дышит верба, как будто поет.

* * *

Еще не в разгаре весна,

Но уже потеплело,

И город расправил на зиму

Озябшее тело

И будто следы от ветрянки,

На улицах мусора груды,

И дворник, как врач лечит город

От зимней простуды.

И девушки вдруг неожиданно

Ярко одеты.

И надпись в витрине

Щемяще-томительна –

“Л Е Т О”.

* * *

Он не надолго опоздал –

Лишь на мгновение.

Но изменилось все –

Вокзал и настроение.

Чужие лица, самогон,

Любви пропажа.

Чужой отцепленный вагон.

Но жизнь – все та же.

* * *

Чем старше города,

Тем кажутся моложе.

Сквозь лиц и улиц письмена,

Привычную рассеянность прохожих

История, как будто, не видна.

Но, кажется, вон там,

За перекрестком,

Мелькнула тень,

Незримая как взгляд.

И листья, словно судьбы

Над погостом,

Не в небо, а в бессмертие

Летят.

Из книги “Я надеюсь…”

* * *

Н. Песоцкому

Возвращаются забытые слова,

Проявляются надежды и улыбки,

И весна – как новая глава,

Где краснеют розы, как ошибки.

Хочется найти, поднять, сберечь,

Избежать сомнений ненапрасных,

И не искривить прямую речь,

И Луганск нарисовать как праздник.

* * *

Я надеюсь, что солнце

взойдет из тумана,

Я надеюсь, закончится

время обмана.

Я надеюсь, синонимом

слова “красиво”

Станет важное в каждой

судьбе “справедливо”

Я надеюсь, что люди

добрее, чем звери.

Несмотря ни на что,

я надеюсь и верю!

* * *

Новости вчерашнего дня,

Моя вчерашняя лень –

Им дела нет до меня,

Ведь я – сегодняшний день.

Что мне Москва и Рим,

Дальний и Ближний Восток –

По проводам моим

Пульсирует кровь, а не ток.

И, кровью обожжена,

Вибрирует у виска

Струна или страна,

Сладка и как дым горька.

* * *

Л. Васько

Дальний предел пуст,

И не гудят провода.

На полке Марсель Пруст,

В небе – чужая звезда.

А в сердце – знакомая боль.

И все это стоит гроши.

Ниже всего на бемоль

Голос солгавшей души.

* * *

Параллелограмм перестраивается

в круг

И спрямляет углы.

Бывший враг говорит тебе:

“Друг”,

А вратарь забивает голы.

День темнеет и падает

в ночь.

Улыбаясь, светлее мрак…

Тот, кто может, не хочет

помочь,

Тот, кто хочет, не знает, как.

* * *

Н. Малахуте

Не хватает не злости,

не нежности –

Не хватает в судьбе

безмятежности.

Не хватает улыбки крылатой,

Легкой детскости, не виноватой

В том, что все получилось

так странно,

Что в смятении люди и страны,

Что в конце благодатного лета

Все прозаики мы. Не поэты.

* * *

Л. Щипахиной

Я не знаю, за что и как,

Я не знаю, зачем и где.

Но сияет небесный знак,

Отражаясь в земной воде.

И летит среди прочих миров

Мой, ничтожный, прекрасный, родной.

И скрепляется кровью кров,

И вопрос, как крыло за спиной.

* * *

В. Сухомлину

Почему-то люди не добреют,

А посмотришь – все наоборот.

Языком, как острой бритвой бреют,

Завистью оскаливая рот.

Время, говорят, совсем не сахар,

Да и годы, говорят, берут свое…

Иоганну Себастьяну Баху

Тоже кто-то жаловался на житье.

* * *

Я бегу от себя,

Приближаясь к себе,

Избегая борьбы,

Постоянно в борьбе.

Ветер глупой удачи

Застыл в небесах,

Отражаясь в неузнанных

Мною глазах,

Распадаясь на капли

Слепого дождя,

И меня, к сожалению,

Не находя.

* * *

И. Черноморцу

Что суждено – знать не дано.

Хорошо это или нет?

Не надо мной – вместе со мной

Белый пленительный свет.

Я посижу, я погрущу,

Я помечтаю еще.

Совесть болит – это к дождю.

Что там – за тем дождем?

* * *

Войти и выйти – знак вопроса

Оставив лишь после себя.

И все – так просто и не просто,

Любя, завидуя, скорбя.

Войти и выйти – в чем проблема!

Берешь, и тут же отдаешь.

И думаешь – в запасе время,

Когда в запасе – медный грош…

* * *

У надежды – строгое лицо,

У печали – добродушный взгляд.

А любовь мне шепчет: “Будь борцом…”

Совесть напевает: “Виноват”

Виноват, и горше нет вины

В том, что отступаю перед злом.

Умники по-прежнему умны,

Оставляя жалость на потом…

* * *

М. Столперу

Чего не хватает? –

Достатка, покоя?

Конечно, о чем разговор!

И время уходит мое

золотое.

И лишь суеты – перебор.

О Боже! Куда ни посмотришь –

нехватка!

Но жизнь все равно

хороша.

И зреют надежды

на солнечной грядке,

И вся в ожиданьях

душа…

* * *

В частном доме с утра –

деревенский покой.

Лишь трамвай прозвенит

вдалеке.

Это город родной

за рекой, под рукой

На вишневом стоит сквозняке.

Поднимаются цены,

густеет трава.

Вновь берет нас в крутой

оборот

Жизнь, которая даже

в ошибках права.

Жизнь, как город.

И как огород.

* * *

Я тихоход. Я медленно хожу.

По сторонам внимательно гляжу.

Постичь пытаюсь: “Что и как?”

Найти среди недобрых

добрый знак.

Не тороплюсь. И, все ж,

хочу успеть

Все, что положено мне,

досмотреть.

А вдруг мелькнет сквозь

семь извечных бед

Удачи долгожданной силуэт.

* * *

Постоянно ищу ответы.

А в ответ слышу лишь приветы.

А в ответ слышу лишь вопросы,

Они горькие, словно слезы.

Даже воздух, сладчайший в мае,

Шелестит: “Ничто не знаю”.

Я боюсь за тебя, Украина.

Я боюсь за тебя и за сына.

* * *

О. Кузнецовой

Смятение, сомнение,

тревожное волнение,

Душевный плач и пение,

веселье и тоска –

И все эти томления, желания,

стремления –

Неужто все во имя куска

или глотка?

А, может, все ужасное,

веселое, прекрасное,

Все доброе и злобное

вершится неспроста?

Струится ярко-красное

мгновенье ненапрасное,

И в эхе отражается

и глохнет пустота.

* * *

Безветренно в природе. А в судьбе?

Барометр сигналит: “Перемены” –

Привычный ветер разрывает вены,

И на аорте, словно на трубе

Играет. А в природе благодать…

Какого ж черта на душе твоей осадок?

Тебе ведь все равно не угадать –

Какой на вкус он – горек или сладок,

Последний утоляющий глоток.

И пусть следы сотрет все тот же ветер –

Какая благодать на белом свете,

Пока секундами пульсирует висок.

* * *

Возвращаться в 90-й не хочу.

Там – еще агония страны.

Пленку памяти кручу, кручу.

Вижу прошлое в лицо. Не со спины.

Не хочу я возвращаться никуда.

Мне бы в завтра на мгновенье заглянуть

И увидеть: чистая вода

Пробивается сквозь нынешнюю муть.

* * *

Рвутся привычные связи

В день, вроде, будний, не судный.

Трудно отмыться от грязи,

И не запачкаться трудно.

Эхо простится с тобою

Чистою нотой, без фальши,

Где-то за дальней чертою…

Кстати, а что же там, дальше?

* * *

Заводчане торгуют, торгуют…

Где найти им работу другую,

Ведь заводу они не нужны.

Это бизнес – основа державы.

Это бизнес – преддверие славы.

Или, может, преддверье войны?

Солнце греет, луна охлаждает,

Желтый лист в сентябре опадает,

Невзирая на курсы валют.

Дирижер своей палочкой машет,

И сквозь мысли о хлебе и каше,

Слышишь? – Ангелы что-то поют.

И без всякой надежды на чудо

Даже в дни, когда тяжко и худо,

Люди Родиной землю зовут.

* * *

Говорят, надежды умирают.

Где их кладбище – никто не знает.

А другие говорят – надежды вечны,

Даже если несерьезны и беспечны,

Словно небо, словно воздух они с нами.

Греет душу их негаснущее пламя.

Даже если жизнь темна иль полосата.

Даже если ты уходишь без возврата.

* * *

Старый паровоз на пьедестале –

Времени застывшее реле.

Может Микоян, а, может, Сталин

Отражались в лобовом стекле.

Позади – шальные километры,

Впереди – незримые века.

И сквозь уносящиеся ветры,

Словно рокот: “Жив еще пока”.

* * *

Н. Найшу

Это город. И в нем не хватает тепла.

И не осень прохладу с собой принесла.

Не хватает тепла в руках и душе,

В ручке мало тепла и в карандаше.

Не хватает тепла во встречных глазах.

В них смятенье и холод. А, может быть, страх.

В этом городе нищим не подают.

Им по праздникам дарят веселый салют.

В темном небе так много слепящих огней,

Но не греют они суету площадей.

Не хватает тепла, хоть работает ТЭЦ

В этом городе теплых разбитых сердец.

* * *

Потихоньку забывается война.

Их все меньше, стариков, фронтовиков,

В чьих ушах еще по-прежнему слышна

Перекличка грозовых, шальных годов.

Сын, конечно, не в ответе за отца,

Забывая тень войны или страны.

Как понять нам это время до конца,

Не избавившись от собственной вины?

* * *

Тысячу лет назад

Все было так и не так.

Руку протягивал брат,

Меч окровавленный – враг.

Где-то цвела сирень

И зеленела трава…

Превозмогая лень,

Думала голова.

Кто-то был явный трус.

Кто-то – безумно смел.

Мудрость мотал на ус

Воин средь свиста стрел.

Было им хорошо,

Так же, как нам сейчас?

Тысяча лет прошло

Или всего лишь час?

* * *

Падают на землю абрикосы,

Отрываются листки календаря.

Задаются глупые вопросы,

И не ясно – зря или не зря.

И не ясно – есть на них ответы?

Или все проходит без следа,

Падая, как абрикосы в лето,

На лету сгорая, как звезда.

* * *

Прошлых лет друзья или враги –

Где они – найти их не могу.

И хоть в прошлом не видать ни зги,

Другу шлю привет я и врагу.

В чем они, причины той вражды –

Мне понять сегодня не дано.

Чище отстоявшейся воды

Памяти открытое окно.

Вижу в нем чужие имена,

Слышу голоса былых обид…

Боже, ну кому она нужна,

Совесть, что порою так болит?..

* * *

Почему так много суеты?

Где заветные покой и воля?

Слишком много горечи и боли,

Слишком мало в сердце теплоты.

Может быть, во времена Сократа

Было все иначе? Может быть.

Как связать в едино эту нить?

Время, время, в чем мы виноваты?

* * *

Неяркий праздник.

Гомон и салют

под занавес.

Набитые трамваи.

И лица озабоченно снуют,

Напитки, как концерт,

в себя вливая.

Как трудно услыхать, понять, узнать,

Запомнить, улыбнуться

и расстаться,

Стерев натужной радости печать.

Без лишних комплиментов и оваций.

* * *

У жизни в запасе всегда есть весна,

И, хочется верить, еще не одна.

В запасе у жизни друзья и враги,

И радость от встречи, и крик: “Помоги!”

В запасе у жизни дорога домой

И все, что зовется родной стороной.

О, Боже, она и страшна и нежна…

В запасе у жизни вся жизнь.

И весна.

* * *

Плетется март,

не шатко и не валко.

То снег, то солнце,

оттепель и грязь…

Аллеи оживающего парка

Вдыхают небо,

плача и смеясь.

И мы с тобой сменить наряд готовы,

И пусть в душе все тот же неуют,

Надеждам нашим выданы обновы,

Хоть их, конечно, не в Париже шьют.

* * *

О. Чухонцеву

Опять все мелочно и зыбко,

И все заботы – об одном.

И лишь случайная улыбка,

Перевернув в душе вверх дном

Все то, что мыслями зовется,

Отвлечь способна и увлечь,

Чтоб снова Пушкинское солнце

Смогло взрастить прямую речь.

* * *

Живу, как будто, в октябре,

не в мае.

И урожай не в радость мне.

Уже ночами не летаю,

А только думаю во сне.

Как мало нужно и как много,

Куда ведет меня строка?

Она, как жизнь и, как дорога,

Что горечью своей сладка.

* * *

Вслед за глупостью

приходит раскаянье.

Вслед за гордостью

идет одиночество.

Лед запомнился своим

бурным таяньем,

Как гадалка

несуразным пророчеством.

Как же сбудется все –

мне не ведомо.

Где граница меж “много” и “мало” –

За победами скрыта,

за бедами,

Словно горечь в рябине алой.

* * *

Что делать, если все, что было –

было плохо?

Винить себя, родителей, эпоху?..

Из красного сквозь красное

течет мгновенье,

И цвета крови –

каждое сердцебиенье.

Куда бежать, откуда,

в чем причина?

Чьи проявляются

следы

в житейской глине?

И, все ж, искать в чужой судьбе ответ –

напрасно.

Свой календарь, свой белый свет.

И даже красный.

* * *

Сигаретный дым уходит в небо,

Тает в воздухе последнее “Прости”…

Над дорогой, городом, над хлебом –

Божьи и житейские пути.

Жизнь зависла над чертополохом.

Только мир, по-прежнему, большой.

Не хочу сказать, что все – так плохо,

Не могу сказать, что хорошо.

* * *

Угнетают незабытые секреты,

Старые и новые долги,

Угнетает то, что тает лето,

Тает, как его не береги.

Угнетает то, что на прохожих

Озабоченности вечная печать.

Да и мы с тобой по кругу тоже

Движемся. А хочется летать.

* * *

От победы мы не застрахованы,

Вот она – победная струна!

Но услышь: аккордами Бетховена

Почему-то страсть обрамлена.

Вроде бы, не место горечи.

Ведь победа, как нектар, сладка.

Но уже душа с грядущим борется.

И хватает пустоту рука.

* * *

Среди потока людей и машин,

Среди городской суеты

Острей ощущаешь, что ты – один,

Что ты – это только ты.

И, все же, оставшись наедине,

Пускай не сразу, не вдруг

Любовь и дружбу ценишь вдвойне,

Как самый спасательный круг.

* * *

Головокружение – не от успехов –

От весны, от лета, от тепла.

Кто-то улыбается мне сверху.

Жизнь проходит. Но ведь не прошла.

Отвечаю небесам улыбкой,

Песню, как весенний флаг несу.

Силуэт удачи зыбкий, зыбкий

Виден сквозь весеннюю грозу.

* * *

Я не выдохся, не иссяк,

Хоть все в жизни не просто так,

Хоть все в жизни совсем не просто,

Но следят за мной мои звезды.

Мой корабль попал в туман,

Может, в курсе моем изъян?

Капитан, это яхта “Беда”?

“Нет!” – мигает, сгорая звезда.

Из книги “Все будет хорошо”

* * *

Огнянись, приятель, хоть на миг,

Дай мне посмотреть в твои глаза.

Прочитать хочу в глазах твоих

То, что в суете ты не сказал.

Не сказал ты матери: “Прости”

Сыну позабыл сказать: “Привет!”

И своей любимой: “Не грусти”

Не промолвил, глядя ей вослед.

Ты хотел сказать, да позабыл

В поисках насущного куска…

Оглянулся я. Но след простыл.

Светофор… И суета в зрачках.

* * *

У деревьев нет ни паспортов,

ни виз –

Кроной – вверх,

корнями – вниз,

Нет границ в земле

и в небесах,

Нет границ в сердцах

или глазах.

У каштанов, у акаций, тополей –

Всюду родственные связи

на земле.

Те же листья, те же ветви,

тот же цвет…

То же счастье, даже если

его нет.

От Москвы и до Луганска – тополя.

Хоть с границами, одна на всех

Земля.

* * *

Как уходит молодость?

Как в песок вода.

С нею – всё, что так

Манило прежде.

Остается

С нами навсегда

Только память.

И еще надежда.

И еще судьба,

Чей светофор

Недостатка не имеет

В красном цвете.

Только кровь –

За славу и позор,

За свои вопросы

И ответы.

* * *

Забываются серые будни,

Вспоминаются яркие краски,

Ну давай торопиться не будем,

Ну давай говорить без опаски

Комплименты, ведь это так просто –

Ты красива, умна и желанна,

Я удачлив…

Ну, что же? Ах, брось ты!

Жизнь прекрасна и так.

Без обмана.

* * *

Откуда-то издалека

Доносятся трубные звуки –

“Привет! До свиданья! Пока!” –

Ты слышишь, дыханье разлуки

смешалось с моим и твоим,

Ты чувствуешь – через

мгновенье

Вот тут, где с тобой мы стоим,

Где слышится сердцебиенье –

Останется лишь пустота,

Лишь след от летящего взгляда…

И вновь между нами черта,

И жизнь, как сплошная преграда.

* * *

Нетороплива, как часы, судьба,

И тороплива, как часы, порою.

Вдруг в драку превращается борьба,

Так и не ставшая игрою.

Играют много, все кому не лень,

И я играю. Чаще – бестолково.

То свет торопится, то медлит тень,

То вдруг порадует,

а не поранит

слово.

* * *

Отсверкали веселые дни,

Словно скрылись за серою шторой.

Мы опять с тобой, осень, одни,

И все те же ведем разговоры.

Кто, зачем, и откуда, и как,

И опять: “почему”? – нет ответа.

Это юности стертый пятак

Прокатился сквозь позднее лето.

* * *

Что-то происходит внутри,

А что-то снаружи.

Совесть моя, не умри,

Я тебе нужен.

Так же, как ты нужна.

Сердце – не камень.

Ночью горит луна

Даже за облаками.

* * *

Все будет хорошо. Я знаю.

Или, вернее, заклинаю,

Хочу надеяться и верить,

Удаче открывая двери.

Все будет хорошо. Над нами

Победа вскинет свое знамя.

Я уже вижу, как все будет,

Пусть кто-то говорит о чуде.

Все будет хорошо. Прогнозы

Бывают лживыми, как слезы.

Пусть не шутя, пусть не играя,

Все будет хорошо. Я знаю!

* * *

День короче на минуту,

Незаметную, как будто.

Незаметную, но все же

Старше все, а не моложе.

Старше на сердцебиенье,

Сам себе шепчу: “Держись!”

Думаешь: “Прошло мгновенье…”

А оно длиною в жизнь.

* * *

Все, что не сказано – вовсе,

Не исчезает бесследно.

Листья, летящие в осень,

Падают тоже не в бездну.

Отблеск несбывшихся планов

Медью пылает морозной.

Не опасаюсь, что рано,

Я опасаюсь, что поздно.

* * *

Саше

Зеленеет трава у обочины

Средь пожухлой листвы в ноябре.

Не печалься, еще не просрочены

Наши шансы в ответной игре.

Пусть устали с тобою мы донельзя,

Пусть победа пока далека…

Все равно, все равно –

мы поборемся –

От свистка, дорогой, до свистка!

* * *

Уезжают старые друзья,

Улицы знакомые без них,

Как осиротевшая семья.

Да и город будто бы притих.

Улетают старые друзья.

Не как птицы, что вернутся вновь.

Новые и дальние края

Убивают старую любовь.

Ну, а я по-прежнему – “Привет!”

Это же немыслимо – “Прощай…”

И мучительно ищу ответ

Между “оставайся – приезжай”.

* * *

От полунищеты – к полубогатству,

От полуссоры – к полубратству,

От полуправды – к полулжи

Лежит наш путь. И наша жизнь.

Сквозь “мимолетные виденья”,

Сквозь ожиданье воскресенья,

И шорох крыльев за спиной…

И все – как будто не со мной.

* * *

М. Столперу

Утро вечера, должно быть мудренее.

Но и вечер, скажем прямо, не дурак.

Вечер веселится,

как умеет,

Утро разбирает – что и как.

Прошлое и будущее наше –

С вечером и утром наравне…

Утро вечера, конечно, краше,

Только сомневаюсь, что умней.

* * *

Вновь разноцветная вьюга

Дарит нам листья кленовые.

И тротуары упруги,

Словно дорожки ковровые.

Синее небо, как летнее,

Плавает в лужах бездонных.

Листья мои все заметнее…

Только все меньше зеленых.

* * *

Все вокруг досадно и нелепо,

Как солдат, чихнувший на параде.

Попадаю пальцем прямо в небо

Сквозь косые дождевые пряди.

Я не знаю нового прогноза,

Да и старому, наверное, не сбыться.

Говорят, что дождь похож на слезы,

Украшающие злые лица.

* * *

Пахнет кулак перегаром,

Завтрашний день пахнет порохом.

Все происходит – недаром,

Наоборот – очень дорого.

Запах котлет над державой

Переходит в запах хот-дога.

И не ясно – где лево, где право,

Хорошо это, или плохо.

* * *

Со мной играет светотень,

Со мной играет тьма и день.

Со мной играет жизнь и смерть,

И карусели круговерть.

Со мной, с утра и до утра,

Идет нелепая игра.

И каждый хочет победить,

Не просто выжить. Просто жить.

И потому мне все ясней

Нестройный хор полутеней.

* * *

Все больше грустных стариков

На фоне мерседесов.

Слышнее клацанье курков,

Знакомей чувство стресса.

Верны прогнозы, не верны.

От них уже не скрыться…

Но чувство собственной вины –

Как общий шрам на лицах.

* * *

Чужое счастье,

Как чужой букет –

Поярче и поароматней.

В нем даже то,

Чего в помине нет,

Милее лица

И фигуры статней.

Чужое счастье…

Как найти свое?

Никто не знает

верного ответа.

И только птица

весело поет,

Не думая,

скорей всего, об этом.

* * *

Мы тоже были рождены,

Чтоб сделать сказку былью.

Но оказалось – у весны

Соломенные крылья.

И скука, как побитый пес,

Блукает где-то.

И слышен дальний стук колес,

Но нет билетов.

И дарит ночь чужие сны,

И счастье – рядом.

Знакомый гимн чужой страны –

За все награда.

Из книги “Разговор с другом”

1994

Городские часы стоят.

Все трамваи идут в никуда.

Сорок восемь часов подряд

Без работы герои труда.

Воздух пыльный поранил грудь,

Хлеб кирпичный не лезет в рот…

Кто-то скажет когда-нибудь:

“Это был интересный год”.

* * *

Я землю луганскую

раем

совсем не считаю.

Но в ней моим дедам спокойно лежать,

и я знаю,

Что эта земля и накормит меня

и согреет,

Хоть небо не так уже ярко,

как в детстве моем голубеет.

И кровью,

и потом полита от края до края

Земля,

та,

которую раем совсем не считаю…

* * *

Хочется жить и веселым, и грустным,

Хочется жить и евреям, и русским,

Хочется жить старикам и влюбленным,

Горьким пропойцам и чемпионам,

Хочется жить и в тюрьме, и на воле,

Хочется жить и в больнице, и в школе,

Хочется жить демократам, военным,

Толстым, худым, террористам и пленным…

Хочется, в общем,

так мало,

ей-богу –

Жизни и счастья.

Хотя бы немного.

* * *

Это город моих неудач и удач,

Моих горьких потерь и находок…

Этот город больной,

этот город – мой врач,

Он старик, и он мой одногодок.

Этот воздух,

который был раньше степным –

По душе мне и с пылью Донбасса.

Ну, а дым заводской –

что ж Отечества дым

Сладок нам, как говаривал классик.

Здесь друзья и враги – не чужие, мои,

Да и я для них кое-что значу.

Здесь и память моя – на любви и крови,

Надо мной то хохочет, то плачет…

О Луганске своем говорю – и всегда,

Как о близком, родном человеке.

Есть на свете Париж.

Есть еще города…

Но Луганск в моем сердце навеки.

* * *

Все уже когда-то было сказано,

Все еще когда-то повторится,

Жизни наши туго перевязаны

Временем,

словно фигуры в блице.

Мой черед – сказать свое заветное –

Он – вся жизнь

и плюс одно мгновение.

Только объявили время летнее, –

Как уже – глядь! – смена поколения…

* * *

Это рок проходит мимо

С тяжким взглядом пилигрима.

Это грозное дыханье наступающего дня…

Сколько боли,

сколько крови –

Это мрамор изголовья,

это свежая могила.

Но пока не для меня.

8 августа 1994 г.

г. Луганск

* * *

Есть времена, есть безвременья,

Но где набраться нам терпенья,

чтоб безвременье пережить?

Тому, что было, злые судьи,

Что есть – не знаем,

и что будет,

Кого винить, кого просить…

Всем нелегко, и даже птицам.

Но как не хочется “крутиться”,

Но как не хочется скользить

По жизни карасем

в сметане,

Пусть сковородка жаром манит…

Как хочется не выжить – жить!

* * *

Поколение за поколением –

То на сдвиг, то на растяжение,

То на смятие, то на разрыв,

Жизнь в испытательный стенд превратив,

Нас пытает судьба,

А судьбою играет злой рок…

О страданьях пишу,

Но любовь,

как всегда, между строк.

* * *

Лишь семь ступеней до успеха,

Да только времени – в обрез.

И надо мной смеется эхо.

А, может быть, не эхо – бес.

Но я ползу сквозь разговоры

И сквозь вчерашние дела.

Ползу упрямо – в гору, в гору.

А надо мной – сплошная мгла.

Текут, текут мои мгновенья,

Все дальше, дальше мой успех.

А до него – лишь семь ступеней.

Все меньше сил. Все громче смех.

* * *

У зависти и корень, и язык

Длинней,

чем у степного сорняка.

Привык к успеху ты,

иль не привык –

Но с завистью знаком наверняка.

Она тебя уколет побольней

Ведь ей известно все, всегда,

про всех…

И, все же,

если нравишься ты ей,

То это значит, ты обрел успех!

* * *

Нужны ли сегодня стихи

и эта печаль между строчек,

Когда от лесковской блохи остался лишь

лапки кусочек,

Когда между мной и тобой

Из всех интересов – бубновый,

А лозунг за нашей спиной –

Он позавчерашний, не новый,

Когда городские черты стираются,

словно подошвы.

Со временем, вроде, на “ты”,

Но только не с будущим,

с прошлым!

* * *

Саше

Не хочется спешить,

куда-то торопиться.

А просто жить и жить,

И чтоб родные лица

не ведали тоски,

завистливой печали.

Чтоб не в конце строки

Рука была –

В начале…

* * *

В. Музыке

Понять друг друга и простить –

вот в чем надежда.

Поскольку “быть или не быть”

страшит, как прежде.

Они живут не так, как мы –

они другие.

Из ночи в ночь, во тьму из тьмы,

благие

Деянья неизвестны им, и, все же,

Терпеньем, мужеством своим

Спаси их, Боже.

* * *

Я чувствую – придется полететь.

Я ощущаю крылья за спиною.

И мой аэродром уже на треть

Готов к полетам,

как журавль зимою.

А надо мной – открытый небосвод,

Разрешены полеты

и посадки…

Когда-то было все наоборот,

И, кажется, запреты были сладки…

* * *

Откуда-то издалека

Доносятся странные звуки…

Привет!..

До свиданья…

Пока!..

Ты слышишь? – Наука разлуки

Спрягает звенящую даль:

Я еду,

ты едешь,

мы едем…

Но в голосе плавится сталь,

И капают слезы из меди.

* * *

Давление падает. Осень…

И бесится ветер в саду,

Гудит,

как король мотокросса,

Влюбленный в лихую езду.

И, все-таки, белый халат

Земле одевать рановато.

И астры прощально горят

В просторах вишневого сада.

* * *

Увидь меня летящим,

но только не в аду.

Увидь меня летящим

в том городском саду,

Где нету карусели, где только тьма и свет…

Увидь меня летящим

Там, где полетов нет.

* * *

Вечер похож на цветное кино.

Ах, эти лица,

улыбки,

наряды…

Осень неслышно идет за спиной

Как режиссер-постановщик парада.

Улица, праздник, осенний салют…

Лист тополиный, летящий, шуршащий.

Воздух,

который без устали пьют,

Он с каждой осенью слаще и слаще.

Из книги

“История любви забытой”

Ночной ветер

И лист, дрожащий в темноте,

Ночного ветра отраженье,

И я, в трамвайной тесноте,

Влекомый жизнью на сраженье,

Неведомо за что, куда,

Едины в том, что есть беда,

И есть вина, и есть волненье,

Но все исчезнет без следа,

А ветер гонит прочь сомненья

И кружит листья в вышине…

И мне тревожно, друг, и мне.

* * *

Мои друзья меня не понимают.

Мы говорим на разных языках.

И между нами бывшая прямая

Вдруг превращается в зигзаг.

А раньше был язык мой

всем понятен,

Как дровосек из сказок

братьев Гримм.

Зато теперь как много белых пятен,

Когда мы слушаем и говорим.

Мы говорим: “Куда же нам

деваться?”

А слышим канонады дальний гул.

И, заменив “Товарищи”

на “Братцы”,

Пугает нас все тот же караул.

* * *

Не подсказываю никому,

Потому что и сам не знаю…

Не пойму ничего. Не пойму.

Начинается жизнь другая.

Может время стихов ушло,

Время прозы суровой настало?

Жизнь, как птица с одним крылом,

Бьется в каменной клетке квартала…

* * *

Я не хочу быть чемпионом,

И не хочу – самоубийцей.

Но все ж знаком я с марафоном.

Мы все – немного олимпийцы,

Вот только лишнего – не надо.

Мне быть, как все, – и то утеха.

Писал ведь “Жизнь – уже награда!”

Не кто-нибудь –

Великий Чехов.

* * *

А в море под названием “война”

Есть остров под названием “любовь”.

Там ночью канонада не слышна

И там под крик “Ура!”

не льется кровь.

Там смерть невероятна, как вчера.

Там жизнь любви равна лишь

и верна.

И, если слышится там изредка

“Ура!”

То лишь от поцелуев и вина.

Но волны все опасней и страшней.

И тает остров в утреннем дыму.

Я знаю – “на войне, как на войне…”

Но сердцем эту мудрость не пойму.

* * *

Вновь жизнь пульсирует, как рана.

И, дернув за рычаг стоп-крана,

Не знаешь – что там впереди.

Какие брезжут перспективы –

Убьют нас или будем живы

И веселы, как Саади.

Глаза пугают, как двустволка,

Язык – колючий, как иголка, –

И это наш с тобой портрет.

А мы себя и не узнали,

Мы просто жали на педали,

Но скорости все нет и нет.

Зато бывают перестрелки,

И это, право, не безделки –

Поникнуть со свинцом в груди,

Где жизнь пульсирует, как рана…

О, боже, помирать нам рано,

Когда еще – все впереди.

* * *

Ружье висит и не стреляет,

Хоть пьеса близится к концу.

По площади сквозняк гуляет,

Как будто тени по лицу,

Вопросы, слышатся, советы –

Куда, зачем, откуда, как…

Как тополиный пух, билеты

По площади несет сквозняк.

Ружье молчит. Молчит зловеще.

Лишь гром грохочет, как в аду.

И как носильщик тащит вещи,

Тащу себя я сквозь беду.

* * *

Утеряна или нет?

Куда ни взгляни – связь.

Куда ни пойди – билет,

Куда ни ступи – грязь.

Может быть, это сон?

Может быть, зря я вплавь?

Но темный как сто ворон,

Вечер мне шепчет: “Явь…”.

* * *

Вот Алитет стремится в горы,

Вот Ихтиандр спешит на дно.

Герой уже оставил споры,

Алкаш допил свое вино.

Все пишет письма Ванька Жуков,

Зовет на баррикады Мать…

Нас всех отдали на поруки,

Да только некому забрать.

* * *

И жизнь – как рекламная пауза

Средь вечного поля чудес.

Спроси у двуликого Януса,

Где лик его добрый? Исчез.

А мы-то с тобою – столикие,

И что нам – добро или зло.

Рекламная пауза дикая –

А все же и нам повезло.

Что длится и длится смятение,

Что вьется и вьется строка,

Что так бесконечно мгновение,

Что пауза так коротка.

* * *

Р. Рыбникову

Останавливаются часы.

Идут еще по инерции.

И стрелок казачьи усы

Унылы на фоне коммерции.

Завести – не хватает сил,

Или, быть может, умения.

Не везет – значит, жизнь,

как такси.

Пора менять направление.

А стрелки часов, словно компас, –

на юг,

Сложившись, как знак

восклицательный,

Зовут и меня, и тебя,

мой друг.

По радиусу и

по касательной.

* * *

Кто постучится нынче в этот дом?

Струится вечность, не подозревая

О том, что есть распятие, о том,

Что жизнь проходит с грохотом трамвая.

А дом стоит, от грохота ничуть

Не поколеблясь, не дрожа основой.

И тот, кто одолеет этот путь,

Когда-нибудь воскреснет снова.

* * *

То ли порознь, то ли вместе –

Все равно попадем туда.

То ли с песнями, то ли без песен,

Поезда, как герои труда,

Отдуваясь, кряхтя и вздыхая,

Довезут до платформы “Конец”

Всех, кто мнил о себе: “Летаю…”

Стук колес, или стук сердец,

Заглушив то ли плач, то ли песню,

Успокоит. А, может быть, нет.

То ли порознь, то ли вместе…

Здесь важнее вопрос. Не ответ.

* * *

От неудач до неудач –

Дорога иль строка.

И даже выигранный матч

Таит наверняка

И горечь будущих утрат,

И поражений боль.

Поэтому, наверно, рад

Победе над собой

Я более, чем над другим.

Преодолев себя.

Душа поет победный гимн,

Себя и мир любя.

* * *

У доброты – всегда в запасе

доброта,

Ее количество – неиссякаемо.

Но эта истина, хоть и проста,

Увы, так трудно познаваема.

Кулак, наган, ложь или грош –

Вот аргументы нашей злости…

А мир вокруг – по-прежнему хорош,

А мы – по-прежнему

безжалостные гости…

* * *

От тишины до тишины,

От слова “Да” до слова “Нет”

Живем, а, мнится, рождены

Лишь для побед. Лишь для побед.

Но, победителем не став,

И, ад не отличив от рая,

Я понял: только Пушкин прав,

Что “строк печальных не смываю…”

* * *

Пусть сказано много. Но тайна жива,

Еще не разгаданы наши загадки.

И манят еще и дела, и слова,

Хоть сроки, увы, нам отпущены кратки.

Еще недосказан, еще недопет

Наш главный рассказ,

И, хоть сказочник болен,

Все манит и манит чарующий свет,

И выбор, как прежде, – неволен.

* * *

Бронзовое небо за спиной,

Тучи грозовые надо мною,

Дождь прошел. Но, видно,

не грибной.

Дождь прошел. Но небо грозовое.

Ждать ли, торопиться, –

милый мой,

Все уже предрешено не нами.

Бронзовеет небо за спиной,

И пятак сверкает под ногами.

* * *

Невзначай, ненароком, случайно –

Что такое, за что – не пойму.

Загляну в переулок,

как в тайну,

что живет в обветшалом дому.

Там старуха сидит молчаливо,

Там старик смотрит хмуро в окно.

Во дворе осыпаются сливы –

их зимою не есть все равно.

Ощутишь вдруг такое томленье

Дней прошедших и тех, что идут.

Будто годы,

сжимая в мгновенья,

Призывает к себе страшный суд.

* * *

Бабье лето в конце сентября

Дарит душам добро и надежду.

Может, осень ругали мы зря.

Не за гранью еще мы, а между.

Между гранями зла и добра,

Между старым и новым заветом.

Бабье лето. И солнце с утра,

Словно вестник грядущего лета.

* * *

Неторопливость выходного дня –

В ней роскошь делать то и это…

Пусть за окном – зима иль лето,

Будильнику нет дела до меня.

Неторопливость выходного дня –

Так вот чего, друзья, нам не хватает.

А жизнь, как в детстве эскимо,

так быстро тает,

Вокзальной суетой маня…

* * *

Проникнувшись, приникнув,

замолчав,

Как птицу, на груди отогревая

Твою улыбку и печаль,

Вдруг ощутить, что ты –

полуживая,

То ли от радости, а то ли от невзгод.

И ветра дуновенье

под лопаткой…

Не делится судьба

даже на год,

И даже на мгновенье

без остатка.

* * *

Чужое счастье, как синица,

Забилось вдруг в моих руках.

И я похож стал на убийцу,

Превозмогающего страх.

Сквозь стыд, как будто сквозь

терновник,

Я пробирался,

чуть дыша,

Хоть не была ни в чем виновна

Пока еще моя душа…

* * *

Как быстро краснеют

рябины в саду

Кому-то на радость,

а вдруг на беду,

И что за примету

таит в себе гроздь

Алеющих ягод –

о жизни ли грусть,

Морозов грядущих

невнятная весть?..

Лишь ветер в ответ

прошептал мне:

“Бог весть…”

Из книги “Усталый караул”

* * *

Город европейский мой

с неевропейской культурой.

Со своей китайскою стеной

и конною скульптурой,

С пыльным небом

и промышленным ландшафтом.

Где к заводу примыкает шахта,

Где над церковью – немым укором крест.

Где на кладбище убогом

не хватает мест.

Город мой,

любимый

и проклятый,

Мы с тобою друг пред другом

виноваты.

Я виновен в том,

что грязный ты

и серый,

Ну а ты – что мы живем без веры,

Погружаясь,

словно в Дантов ад,

В женский мат

и в детский мат,

Совесть, как друзей своих теряя.

Город мой, под звон твоих трамваев,

Как когда-то под церковный звон,

Жизнь проходит, как тяжелый сон,

Жизнь проходит, словно лотерея,

И от неудач своих дурея,

Ищем мы

виновных

каждый час.

Город мой,

прости сегодня нас…

* * *

Афишной тумбы артистичный профиль.

Репертуар: Чайковский и Прокофьев.

И рядом – шариковой ручкой мат.

И сообщение о том, что Верка – дура

Над штампом “Управление культуры”

Уму и сердцу много говорят.

О том, что нескончаемы мытарства

На сцене, наяву. Что нет лекарства

от дурости и хамства.

Только есть надежды на великую

Культуру,

На музыку ее, литературу,

На совесть и порядочность. На честь…

* * *

Здесь все, как прежде,

все, как прежде.

Сквозь неизменное житье

Наивный краешек надежды

Ведет сознание мое.

Враньем и правдой переполнен,

Искал я старые следы,

И, словно Людвиг Ван Бетховен,

Оглох в предчувствии беды.

Знакомых улиц душный вечер,

И снятый с прошлого покров…

Сквозь разговоры, лица, встречи

Невинная сочится кровь…

* * *

Ю. Ротенфельду

Мне все еще как будто невдомек,

Мне кажется, что я не понимаю…

Стучит будильник,

но молчит звонок,

Звучит симфония,

не первая – седьмая.

Какой сумбур!

Какая благодать!

И первый день

похож на день последний.

О чем там говорить,

о чем молчать,

Когда уже ломают дверь

в передней.

* * *

Идут незримые минуты,

но внятен их тревожный гул.

Не забирай мою цикуту,

Я все равно уже хлебнул.

Не забирай, прошу, не трогай,

Ты видишь – нет на мне лица.

Я подышу перед дорогой,

Я это выпью до конца.

Я все равно уже отравлен,

Но мне отрава эта – всласть.

Там, где от центра до окраин

Не слаще выжить, чем пропасть.

И пусть свеча почти задута,

Я и допью, и допою.

Не забирай мою цикуту,

Пускай отраву, но мою!

* * *

Неласковый пейзаж отчизны

милой –

Неубранных полей глухая злость и сила,

Небес клубящихся извечная тоска,

И путник, как страна,

готовый для броска,

Неведомо куда, но поскорее…

И украинцев жаль,

и русских,

и евреев,

И всех детей измученной земли,

Тех, что идут,

проходят

и ушли…

* * *

Усталый караул шагает по стране.

Усталый караул – в тебе сидит, во мне.

Усталые мозги, усталая рука –

От лишнего хлопка, от жесткого курка.

Усталый караул, ты нас посторожи

От злобы вековой, а, главное, от лжи.

Усталый караул, ведь ты же не конвой,

Но каждый норовит шепнуть тебе: “Я свой…”

Усталый караул, ты нас не разгоняй,

Перелилась уже усталость через край,

Уже усталый мир склоняется к войне,

Пока наш караул шагает по стране.

Письмо другу

Книгочей, бессребреник, простак…

Жизнь – как схема без обратной связи.

Может в книгах пишут что не так,

Но судьба в учебники не влазит.

Синева – в глазах и за окном,

Темнота – в делах, а, может, в душах.

Почитаешь – пишут об одном,

И совсем другое слышат уши.

Что ж готовит нам грядущий день?

Чьи же роли в пьесе мы играем?

Ленского ль, Онегина ли тень

Задержалась над родимым краем?

А на кухне факел голубой

Чайник вновь довел до исступленья.

И плывут над нашею судьбой

Облака чужого поколенья.

* * *

От выдоха до вдоха – проходит только миг.

Но целая эпоха

в глазах твоих, моих.

От радости до страха

Эпоха без границ.

И пыль архипелага

не стерта с наших лиц.

От счастья до кручины

Сквозь миг,

сквозь жизнь,

сквозь век

Иду я, дурачина,

Советский человек.

И все мое наследье,

Хорош я или плох –

Томительный, последний

Мой выдох

или вдох…

* * *

Нелепая смерть, как нелепая жизнь,

В которой работал,

влюблялся,

дружил

Настойчиво и бестолково,

И где, как в пословице, съел тот, кто смел,

А ты оглянулся еще не успел,

И даже последнее слово

Еще не придумал, еще не узнал,

Какой из себя он,

последний вокзал,

Ан, вот уже – раз и готово.

Прощайте, талоны на сахар-песок,

Прощай,

колбасы несъедобной кусок,

Румынский костюм, почти новый,

Основы марксизма,

его миражи.

Нелепая смерть и нелепая жизнь,

Как памятник этим основам.

* * *

На кладбище в Каменном броде,

Как масло на бутерброде,

Земля на могилах жирна.

На пасху приходят потомки,

Меж жизнью

и смертью у кромки

Сидят за стаканом вина.

Здесь пахнет весенней травою,

А в воздухе,

над головою

Весенние птицы поют.

И только земля под ногами,

Под праздничными

пирогами

Мрачна,

как последний приют.

* * *

И тут стоит ограда на ограде.

И памятники, словно на параде,

Идущем по дороге в никуда.

И, словно этот свет, тот – тоже тесен.

И, кажется, гудит земля от песен,

Неспетых, недопетых навсегда.

И только полутрезвому маэстро,

Солисту похоронного оркестра,

Привычна этих жизней теснота.

Его труба отсчитывает вздохи,

Мгновенья от эпохи до эпохи,

Оплачивая вечные счета.

Всегда с листа – и радость, и страданье,

От вздоха до последнего дыханья,

И жизнь, и смерть – всегда с листа, с листа.

* * *

Поздно терять, хоть не поздно искать,

Поздно прощаться и поздно встречаться.

Поезд ушедший уже не догнать –

Самое время в себе разобраться.

Полунамеков неясная вязь,

Полунадежды и полустремленья…

Время уходит, над нами смеясь,

Нам оставляя лишь сердцебиенье.

Сердце стучит, а ответов все нет.

Время вопросов все длится и длится.

Поздно прощаться. А может быть, нет?

Поздно. Сквозь сердце проходит граница.

* * *

Никому не нужно ничего,

И никто ни в чем не виноват.

Организм наш бедный,

чуть живой,

Словно чеховский вишневый сад.

Не идут центнеры на-гора,

Рубежи, как прежде, далеки.

Знатоки привыкли лишь играть,

А решать привыкли дураки.

Но придет пора,

и будет чист

Новый снег, как новая мечта.

А в душе я тоже оптимист.

Совесть, главное, была б чиста.

* * *

Горькая правда, сладкая ложь.

Что потеряешь, а что обретешь?

Кто-то с шестерки,

а кто-то с туза,

Ну, загляни же удаче в глаза.

Переплелись там и правда, и ложь,

Не различишь их

и не разберешь,

Кто доктор Фауст,

а кто – просто плут,

Да и глаза, как владельцы их, лгут,

Что потеряешь, а что обретешь,

Не разобрав, где тут правда, где ложь…

* * *

Наивный взгляд,

бесхитростная речь.

Весь облик полон

ласкового света.

И среди сотен

мимолетных встреч

Осталась самой памятною

Эта.

Средь обозленных,

равнодушных лиц –

Как луч надежды –

детская улыбка.

И, как из клетки

выпускают птиц,

Так и душа

прощает все ошибки.

* * *

Трамвайное кольцо

на улицу надето.

Угрюмое лицо

похоже на планету,

Где, словно Америка,

выдвинут нос.

Ехать, не ехать –

вот в чем вопрос…

* * *

Пустых ожиданий дырявый карман,

Пустых обещаний бездонная бочка.

Куда ни посмотришь –

повсюду обман,

И это не ягоды,

только цветочки.

Пророки шаманят,

жиреют дельцы,

А жизнь продолжается,

как лотерея.

Но если кругом виноваты отцы,

То станут ли дети

умней и добрее?..

* * *

Трамвайного пути избитые законы.

Трассирующий след вверх поднятой дуги,

И друг за другом вслед

идущие вагоны,

Сплетающие в цепь круги,

круги,

круги…

И мы с тобой идем по замкнутому кругу,

Хоть, кажется, вершим движение вперед.

И только тень в глазах надежды и испуга –

Испуга за страну,

надежды на народ.

* * *

Он попал под автобус “Ростов –

Мариуполь”.

И кровавые пятна затмили стекло.

Как обычно, толпа хлопотала

над трупом,

И шофера в тоске безысходной рвало.

Между двух городов,

посредине дороги

Он лежал на земле.

Не бывает чудес.

Но завыл верный пес во дворе

в Таганроге,

И упала слеза из разверстых небес.

* * *

Л.С.

Проходящий маршрут,

этот поезд нелитерный – мой

К чаю тут подают

пряник, мерзкий, как кнут,

да и чай тут с тяжелой водой.

Тут проносятся вспять

и сжигаются, словно мосты,

Мои лучшие дни,

мои лучшие сны.

И одна лишь отрада – ты.

И не выйти, не встать,

и маршрут изменить не дано,

А в соседнем купе

дуют водку весь день

и вовсю матерятся в окно.

Где же ты, проводник,

пропадает вагон,

мы несемся во тьму, во тьму…

То ли рельсовый стык,

то ли ветер сквозь стон,

то ли эхо в ответ – не пойму.

Не пойму, не пойму,

не могу я понять,

хоть и поезд нелитерный – мой,

Но за чайной водой,

вперемешку с бедой,

услыхал я: мы едем домой.

Кто-то едет домой,

кто-то едет со мной,

но скажите куда, куда?

Но лишь тень за спиной,

да мотив за стеной:

навсегда, навсегда, навсегда…

* * *

Когда неспелых помидоров

под ногами слышен хруст,

Когда, хоть воздух свеж,

усталый взгляд не замечает

бездны неба,

Когда в совхозный ящик,

как червонный туз,

Ложится помидор

утробе нашей ненасытной

на потребу,

Все это значит – осень.

И уже

Пора природе подводить свои итоги.

Не оттого ль такая тяжесть на душе,

Что злится осень

на моем пороге…

* * *

История любви забытой,

Растерянной, задерганной,

разбитой

На тысячи осколочных ночей,

На тысячи житейских мелочей,

На крохи правды

и мгновения обмана.

Любовь разбитая

похожа на тирана,

Пытающего душу, плоть и кровь…

Любовь забытая.

Но все-таки любовь,

Хоть горькая, обидная и злая.

Пускай не рай.

Но отблеск рая.

* * *

И. Семененко

Где же наши с тобою друзья?

Сквозь молчанье идем,

как сквозь строй.

Только память твоя и моя

Их улыбки ведет за собой.

Прошлых радостей,

прошлых обид

Гаснет эхо. А может быть, нет?

Что же сердце болит и болит

На исходе счастливейших лет.

На исходе счастливейших лет,

на пороге неведомых зим,

Где все меньше веселых побед,

Что же мы все молчим и молчим…

* * *

Чужое счастье, как синица,

Забилось вдруг в моих руках.

И я похож стал на убийцу,

Превозмогающего страх.

Сквозь стыд, как будто сквозь терновник,

Я пробирался,

чуть дыша,

Хоть не была ни в чем виновна

Пока еще моя душа…

* * *

Груз опозданья знаком уже с детства.

Вкус состраданья не дан по наследству.

Что-то забито,

а что забыто.

Преданный друг – эталон дефицита.

Веришь – не веришь,

придешь – не придешь.

Заперты двери. И правда, как ложь.

* * *

Сквозь рыбный день, сквозь дым

и чад столовой

Стремится к пище очередь-удав.

Котлеты из минтая,

как подковы,

Сулят удачу, даже без приправ.

А на раздаче

пышные мадонны,

Изведав общепитовской тоски,

Удачу злую,

словно макароны,

Терзают на отдельные куски.

* * *

Из ниоткуда в никуда

не может течь даже вода.

Распутает событий вязь

Причинно-следственная связь.

А что неведомо уму –

Потомки все-таки поймут,

найдя, быть может,

в толще лет

И наш с тобою слабый след.

Лишь время канет без следа

Из ниоткуда в никуда…

* * *

Ветер траву, словно прачка, полощет

Там, где Донец и Зеленая Роща.

Где, как погоду,

автобуса ждут

И где до речки всего пять минут,

Там, где не слышен промышленный дым,

Там, где Донбасс так походит на Крым…

* * *

О чем это шепчет под ветром трава?

Глухи и невнятны чужие слова.

О чем это тополь мечтает?

Никто никогда не узнает.

Никто, никогда…

Но как вечный Улисс,

Стремится в ладонь мою сорванный лист.

* * *

Мокрый снег похож на мокрый

тополиный пух.

На табличке – “Перерыв до двух”.

Перерыв. Ну что же,

подождем.

С полуснегом и с полудождем.

В полузиму,

в полуосень…

Ведь на всех

Нету счастья,

только мокрый снег.

* * *

Не обольщаясь синевой,

весны непрочность ощущая,

Иду по марту сам не свой,

И ветер свищет за плечами.

Пугает ветер ледяной,

Пронзает насквозь тело,

душу.

Но я, разбуженный весной,

Свой страх уже не обнаружу.

* * *

Претенденты на победу в марафоне!

Марафонский бег в отцепленном

Вагоне

Предвещает не победу, а участье

В том процессе, что зовут

“борьба за счастье”,

Претенденты на победу в марафоне!

Марафонский бег в оцепленном вагоне,

предвещает он победы вам едва ли.

Не для вас куют победные медали.

Претенденты на медали в оцепленье

Цепь за цепью переходят

в наступленье.

Претенденты на победу

в марафоне –

Это вам трубит труба в Иерихоне.

Не до жиру, не до бега,

не до смеха…

Претенденты…

Претенде…

И только эхо…

* * *

Мы – лишние люди. Пора, брат, пора.

Печоринским знаменем клясться не будем.

И, все же, как в поле идут трактора,

Так мы с тобой катимся в лишние люди.

Забытые лозунги бродят, как квас.

Плакатов глазницы глядят опустело.

Мы – лишние люди, уходим, как класс.

И это, наверное, главное дело.

Помашет рукой удалой Азамат

И что-то Максимыч шепчнет с укоризной…

И снова с тобой, как столетье назад,

Мы лишние люди у нищей отчизны.

И видно нескоро придет романист,

Который покажет нас всех, как явленье.

Уходит эпоха, как фильм “Коммунист”…

И мы – просто образы для сочиненья.

* * *

Весна внезапна,

словно повышенье цен,

Но, слава богу,

не зависит от министров.

Хоть мы и ожидали перемен,

Но, все ж, они

пронзительны, как выстрел.

А, между тем, весна

берет свое,

И даже воздух

пахнет абрикосом.

Неведомое ждет страну жнивье,

Когда посеяны

одни вопросы…

* * *

С. Мокроусову

Дневники с “пятерками” хранил,

А в подвале было сыровато.

Порчей дневники мои объяты,

И забвеньем – все, что я учил.

В дневниках – оценки хороши.

А за ними ничего не видно.

Отчего ж так горько и обидно,

Словно порча губит часть души.

А душа сама ведет дневник.

Что-то помнит, что-то забывает.

Страшно за меня переживает,

Что “пятерки” получать отвык.

* * *

Знаком по фотографии я с дядей.

По снимку старому военных лет.

Был комиссаром партизанского отряда

Мой дядя, математик и поэт.

Не дорешал свое он уравненье

И не закончил лучшую строку

В последнюю минуту вдохновенья,

Что кровью расплескалась на снегу.

И ныне снег. На плац военкомата

Выходим мы, не знавшие войны,

И по наследству будут нам даны

Не знавшие сражений автоматы…

А мать вздыхает: “Ты похож на брата”.

* * *

Одет по форме и стою в строю.

Перед глазами – полоса препятствий.

В часах казарменных я время узнаю.

В пространстве ротном начинаю обживаться.

Еще служить всю службу мне,

И от усталости я в кинозале засыпаю.

И вижу дерево

и девушку во сне…

И рядом – слышу конницу Чапая.

* * *

Инерция…

И для души

закон Ньютона применим.

Никак мне не расстаться с ним.

Воспоминаний сила

опять меня сдавила…

Души моей потемки –

потемки кинозала.

Замедленная съемка.

Смотрю, и все мне мало.

* * *

Когда обида душу жжет,

Тут сода не поможет.

Поможет соль. Соленый пот.

Ну, а не он, то что же?

Ни лесть, ни жалость не спасут,