Призрак в машине

Глава девятнадцатая

Перед первым совещанием по делу Гаррет/Бринкли главный инспектор Барнеби ознакомился с тем немногим, что было известно о Деннисе Бринкли. Он выяснил, что этот человек был спокойным, уважаемым финансовым консультантом, законопослушным до того, что его ни разу не штрафовали за неправильную парковку.

Необычным в жизни Бринкли было только то, как он с ней расстался. Но, конечно, он был намного глубже, чем казался с виду. Опыт научил Тома Барнеби, что в тихом омуте черти водятся.

Он получил больше людей, чем надеялся, но меньше, чем хотел бы. Впрочем, как всегда. Барнеби смотрел на гладко выбритых энергичных констеблей, проверенных, способных, опытных, но еще не ставших полными циниками. На лицах большинства его людей был написан неподдельный интерес. Дело было незаурядное, сложное, необычное и, как боялся Барнеби, долгое.

— Все ознакомились с предварительными замечаниями? — Одни кивнули, другие что-то промычали, третьи просто скрипнули ремнями. — Вы знаете, что я всегда стою за непредвзятость… — Помещение огласил общий вздох. Недавно принятый на работу констебль уголовного розыска тщательно записал «непредвзятость»; все остальные слышали это слово тысячи раз.

— Но мы должны с чего-то начать, — продолжил Барнеби. — Боюсь, что в данном случае это будет бездоказательное предположение. Аву Гаррет убили, поскольку она была уверена, что сможет описать убийство Денниса Бринкли. И возможно, убийцу.

Раздался смешок. Запись радиоинтервью позабавила их всех. Как и фотография Авы в полном боевом облачении, которую в буфете уже прозвали «Ужасом Скалистых гор».

— Шеф, трудно представить себе, что кто-то мог на самом деле воспринять эту угрозу всерьез, — сказал инспектор Дэнси, сидевший чуть ли не на коленях у констебля Эбби-Роуз Картер.

— Если бы ты кого-нибудь убил, — ответил Барнеби, — то не смог бы себе этого позволить.

— Это верно, — подтвердил сержант Трой. — Там было настоящее…

— Гаррет и Деннис Бринкли жили в одной деревне. Деревня небольшая; они могли знать друг друга. Я хочу знать о них все. Бринкли умер где-то в начале вечера во вторник, двадцать четвертого июля. К сожалению, прошло уже три недели, но кто-то еще сможет что-то вспомнить. Спросите, не крутился ли в тот день у его дома какой-нибудь незнакомец. Поговорите с людьми в местном магазине. С человеком, доставлявшим Бринкли почту. Я хочу знать, была ли у него домработница или садовник. И не забудьте про паб.

— Я поговорю с людьми, которые живут в этом… — Он прищурился и заглянул в блокнот. — Да, Трой?

— Эпплби-хаусе, сэр.

— А ты поищешь ближайших родственников Авы Гаррет. Ситуация щекотливая. У нее остался ребенок.

— Тогда дайте…

— Адрес указан на доске. Одри, тут мне понадобится твоя помощь. Ни телевизионщики, ни слишком любопытные соседи до Карен добраться не должны.

«Отлично. Большое спасибо, сэр. Всегда одно и то же. Все неприятные дела, связанные с нанесением душевных травм и сообщением шокирующих новостей, сваливают на женщин. У этих трусов не осталось ни капли мужественности», — подумала Одри.

— Кроме того, попробуй убедить Роя Приста прийти к нам и составить электронный фоторобот. Кажется, когда мы говорили по телефону, он был согласен.

— Хотя о плате речи не шло, — со смехом добавил сержант Трой.

— Как только фоторобот будет готов, мы расклеим объявления по всему Аксбриджу. Публике это нравится.

— Сэр, может быть, следует осмотреть ее машину? — предложила констебль Картер. — Если эта Гаррет оставляла ее у станции подземки, кто-то мог заметить, как она ее забирала. Этот тип… Крис… мог в тот момент быть с ней рядом.

— Сомневаюсь. Он не настолько беспечен. Похоже, ее мобильник исчез. Причем ни Прист, ни девочка не знают его номера.

— А как быть с его первым звонком? Домой?

— Выяснить номер звонившего не удалось, — сказал сержант Трой.

— Тогда все. — Главный инспектор Барнеби встал и отпустил всех. — Ступайте. Подробный отчет представите к шести вечера.

Сам Барнеби сумел уехать с участка только через два часа. Проходя мимо Роя и Карен, доставленных сержантом Брирли, он на мгновение задержался и поблагодарил их за приезд.

Карен улыбнулась и сказала «привет». Рой пробормотал что-то неразборчивое. Он все еще не мог поверить, что добровольно явился в полицию с целью помочь ей в расследовании. Но как только Одри посадила их рядом с этой странной машиной и работавший на ней малый объяснил, чего он от них хочет, Рой встрепенулся.

На экране красовалась единственная фотография Авы — в черном парике и черном плаще. Идея заключалась в том, чтобы изменить ее и получить портрет женщины, которая ушла из дома вечером в среду. Когда они закончили, от оригинала остался только овал и черты лица. Даже глаза без фальшивых ресниц, подводки и густых теней выглядели по-другому. Что до парика, то его просто стерли.

Начали с одежды. Рой описал ее жакет; его рисовали снова и снова, пока все не совпало. Определить цвет оказалось трудно. Он не хотел произносить при Карен и остальных слово «дерьмо» и выразился более деликатно:

— Цвета золота. — А потом неуверенно добавил: — Нет, скорее хаки. — В результате слово «горчица» назвала Карен.

На каштановые кудри тоже ушла куча времени. Их делали то светлее, то темнее. Добавляли то рыжий, то белокурый оттенки. Когда Рой сказал, что похоже, Карен возразила: по ее мнению, волосы получились слишком рыжими. Казалось, они пробыли в участке целую вечность, но на самом дел времени прошло не так много. Сержант Брирли принесла сандвичи, шоколадные конфеты «Хобнобс» и апельсиновый сок. Когда все кончилось и их отправили домой, Рой был разочарован. Потом он долго рассказывал об этом и всерьез думал, не заняться ли ему компьютерами.

В девять часов утра эксперты начали тщательно изучать место преступления. Форбс-Эббот сгорал от любопытства. При виде большого микроавтобуса, битком набитого диковинным оборудованием, зеваки раскрыли рты. Они пялили глаза и задавали полицейским вопросы, на которые никто не обращал внимания.

Другие обитатели деревни, столь же любопытные, но считавшие, что мешать людям неприлично, внезапно вспомнили, что им нужно прогулять собак, и таскались с ними взад-вперед, бегали на почту и заходили к знакомым.

Уткам привалило счастье. Обычно пара пригоршней крошек хлеба и печенья доставалась им раз в день, но сегодня у пруда собралась целая толпа. Речь шла не о том, чтобы бросить в воду несколько крошек и тут же уйти. Эти люди расположились здесь всерьез и надолго. Неопытные покупали не только хлеб, но пирожные, торты и все прочее. Одна женщина бросила в пруд целую лимонную ватрушку и подталкивала ее длинной палкой, как лодочку. Другая спустила на воду батон, усыпанный кунжутом. В пруду стало грязно, в воде плавал целый кондитерский магазин. Утки вылезли на другой берег и уселись там.

— По-моему, тут дело серьезное, — сказала одна из зрительниц, кивнув в сторону микроавтобуса. — В этом доме произошло преступление.

— Говорили, что он умер в результате несчастного случая, — возразил мужчина, стоявший рядом.

— Ха! — воскликнул другой мужчина, с уверенным видом опиравшийся на капот. — Это покажут в «Чрезвычайном происшествии», вот увидите. Реконструкция.

— Ник Росс во всем разберется. Он мастер на такие штуки.

В этот момент к толпе подъехал Трой. Обычно в таких случаях сержант нажимал на гудок, но сегодня с ним был главный инспектор, поэтому Гейвин опустил стекло.

— Прошу прощения… Спасибо… Будьте добры… Спасибо.

— Погуди им как следует, — сказал Барнеби.

Когда машина пробиралась между зеваками, женщина с годовалым малышом заглянула в лобовое стекло и сказала соседке:

— Я уже видела этого толстого.

— Серьезно?

— В пятницу он приезжал к Гарретам.

Трой уставился прямо перед собой, но все же услышал слабое шипение у своего левого уха. Шеф был очень чувствителен к замечаниям в свой адрес. И предпочитал, чтобы его называли коренастым. На худой конец — крепко сбитым. Не стал бы жаловаться, если бы услышал, что он «хорошо сложен». Но толстый…

— Думаю, мы приехали, сэр.

— А наверняка не знаешь?

— Ну, судя по описаниям…

— Тогда сходи и посмотри. Да поживее. Я не собираюсь сидеть здесь весь день.

Несправедливость всю жизнь преследовала сержанта Троя. Несправедливость и ложные обвинения. «Почему всегда я? — подумал он. — Неужели я всю жизнь буду оставаться мальчиком на побегушках?»

Конечно, это был Эпплби-хаус. Он доложил об этом главному инспектору. Тот вышел из машины и постучал в дверь. А Трой нажал на кнопку звонка.

Барнеби решил, что мужчина, открывший дверь, его ровесник. Если он моложе — значит, его сильно потрепала жизнь. Или болезнь. Но улыбка у него была приятная.

— Мистер Лоусон?

— В чем дело?

— Главный инспектор Барнеби, полиция Костона.

— Сержант уголовного розыска Трой.

— Нам нужно поговорить с вами о смерти Денниса Бринкли.

— Да? А что случилось? — спросил Лоусон. — Ваши люди уже приходили ко мне за ключами от его дома. Помахали какой-то бумажкой. Догадываюсь, что это был ордер на обыск.

— Можно войти?

Мебель в комнате была расставлена странно. Барнеби невольно вспомнил кукольный домик, надоевший хозяйке и перевернутый с ног на голову. Лоусон туманно извинился.

— Может быть, присядете? Мы только что переехали.

Трой достал из стопы верхний стул, сел к столу, открыл «дипломат» и достал из него блокнот. Лоусон остался стоять. Барнеби взгромоздился на низкий детский стульчик. «Хозяин дома выглядит скорее нервным, чем любопытным, но это вряд ли имеет значение», — мельком подумал он.

— Боюсь, у меня плохие новости. Вновь открывшиеся обстоятельства заставили полицию пересмотреть это дело. Сейчас оно квалифицируется как убийство.

Лоусон внезапно согнулся пополам и опустился на ближайший предмет мебели, которым оказался кофейный столик. У бедняги отвисла челюсть. Он посмотрел сначала на главного инспектора, а потом переключил внимание на сержанта Троя, словно надеясь, что тот выскажет другую точку зрения.

Однако Трой только пожал плечами и добавил:

— Сэр, мы читали ваши показания, но, учитывая изменение обстоятельств, должны поговорить с вами снова.

— Что?

— Я так понимаю, что мистер Бринкли был…

— Вы ошиблись. Это невозможно…

— Мистер Лоусон, будьте добры ответить на наши вопросы.

— Никто не смог бы причинить вреда Деннису. Он был самым безобидным человеком на свете. Добрым и дружелюбным.

— Догадываюсь, что вы знали его много лет, — сказал Барнеби.

— С детства. Он был финансовым советником моей тети.

— Как бы вы его описали?

— Я его уже описал.

— А в деловом плане?

— Дотошный, умный, абсолютно честный. Кэри ему полностью доверяла.

— Его дела шли успешно?

— Очень.

— Но, как я понимаю, у него был партнер.

Лоусон вкратце изложил историю конторы «Фоллон и Бринкли», ныне «Бринкли и Латам». Когда его спросили о партнере Денниса, Мэллори лаконично ответил:

— Понятия не имею. Я с ним незнаком.

— Как вы считаете, Латам… э-э… унаследует долю Бринкли?

— Ни в коем случае. Деннис не выносил этого человека.

Трой спросил, как зовут Латама, и записал: «Эндрю Латам. Бринкли его не любил. Не доверял? Причина?»

Барнеби перешел к более важным вопросам. Он спросил, имеет ли Лоусон представление, кто мог желать смерти Деннису Бринкли.

— Конечно нет. Эта идея кажется мне абсурдной.

— Может быть, его что-то тревожило?

— Вообще-то… Боюсь, это вряд ли вам поможет.

— Пусть это вас не волнует. Рассказывайте, мистер Лоусон.

— Он хотел обсудить какую-то проблему, которая не давала ему покоя. В вечер его смерти мы собирались поговорить об этом за обедом.

— Он не сказал вам, что это за проблема?

— Увы, нет.

— Вы не знаете, это было связано с работой или с чем-то личным?

Мэллори покачал головой.

— Вы знаете человека, с которым он мог бы поделиться? Наверно, у него были и другие друзья.

— Нет, не знаю. Правда, на его похороны приехало много народу.

— Сэр, рано или поздно нам понадобятся их фамилии и адреса, — сказал сержант Трой.

— О господи… Я понятия не имею, кто это был. — Лоусон начинал злиться. — Было объявление в «Таймс». Они приехали сами по себе.

— Очень жаль, — промолвил Барнеби. — А как насчет других жителей деревни?

— Деннис был не слишком общительным человеком.

— Я слышал, что его отношения с мисс Фрейл можно было назвать близкими.

— О да. Бедная Бенни. — Мэллори поднял глаза, и тут его осенило. — Вы хотите сказать, что она была права?

— Да. — Но ни угрызений совести, ни чувства вины Барнеби не испытывал. Ни один полицейский не станет подвергать сомнению абсолютно ясный вердикт коронера без убедительных доказательств. — В тот вечер, когда умер мистер Бринкли…

— О господи… Неужели опять?

— Вы можете точно описать, что увидели после своего прихода?

— Я… вошел в арсенал.

— Во что?

— В огромный зал, где стояли его машины. Он лежал на полу рядом с гигантской катапультой. Наверху было что-то вроде водостока, на котором лежали огромные деревянные шары, тяжелые, как пушечные ядра. Один из них освободился, упал и ударил его в голову.

— Только один?

— Других не потребовалось.

Должно быть, шары скатывались поодиночке. Барнеби видел фотографии, но они были сделаны только для того, чтобы восстановить физические подробности сцены. Когда закончат работу эксперты, придется еще раз осмотреть это устройство.

— Вы можете точно описать, что делали в доме после прихода и вплоть до ухода?

Мэллори принялся за рассказ, ощущая боль в сердце. Эти люди сами не понимали, о чем спрашивали. Здоровяк все время прерывал его. Каким телефоном он пользовался, когда звонил в «Скорую»? Когда он выходил из комнаты и когда возвращался? Не прикасался ли он к телу? Не передвигал ли его? Почему он вымыл деревянный шар? А потом молодой и стройный спросил, зачем он вымыл пол.

— Господи Иисусе! — Терпение Мэллори лопнуло. Выведенный из себя их бесчувственностью и настойчивостью, он крикнул: — Что я должен был делать, если на полу были его мозги, кровь и рвота? Оставить это уборщице?

«Уборщица», — записал Трой и спросил, как ее зовут. Затем допрос продолжил Барнеби.

— Мистер Лоусон, после этого вы возвращались в дом?

— Нет.

— У кого-нибудь еще есть ключи от Киндерс?

— Насколько я знаю, нет.

— А у этой уборщицы? — спросил Трой.

— У Дорис? Ах да. Наверно, есть.

Мэллори опустил голову на руки. Его гнев испарился так же быстро, как и нахлынул. Эти люди делали свое дело. Если Денниса действительно убили с заранее обдуманным намерением, он будет последним, кто станет вставлять им палки в колеса.

— Мистер Лоусон, нам понадобятся ваши отпечатки пальцев. Просто для исключения.

— Хорошо.

— Прошу вас как можно скорее прибыть на участок. И принести туфли, в которых вы были.

— Они сильно испачкались. — Мэлори сделал жест, как будто отгонял от себя страшное воспоминание, и поджал губы от отвращения. — Я их сжег.

Все понятно. Именно так и ведут себя ни в чем не виноватые люди. А преступники — тем более. Каждому известно, что чаще всего убийцей является тот, кто первым обнаружил жертву или сообщил о ней в полицию.

Тут Барнеби решил намекнуть, что допрос закончен. Он встал со стульчика.

— Я думаю, это все, мистер Лоусон. — Но никакой реакции не последовало. Ни внезапного ослабления физического напряжения. Ни облегченного вздоха. Этот человек казался выжатым как лимон. Возможно, действительно пора дать ему отдых. На время. — Но раз уж я здесь, то хотел бы заодно поговорить с миссис Лоусон. И с мисс Фрейл.

— Они в Костоне. У Бенни назначена встреча с поверенными Харгривсами.

— Сэр, вы знаете, о чем она собиралась с ними побеседовать? — спросил сержант Трой.

— Нет, — ответил Мэллори. — Это ее дело. Не ваше.

— Это, случайно, не поверенные мистера Бринкли? — спросил Барнеби.

— А что?

— Если они действительно были так «близки», — издевательски сказал Трой, — то мисс Фрейл могла быть упомянута в его завещании.

— Их дружба была очень крепкой, но платонической. — Мэллори с отвращением смотрел на обоих, однако его следующая реплика была адресована исключительно Трою. — Впрочем, вам этого не понять.

Барнеби отказался от мысли поесть в «Лошади и гончих». Да, конечно, в пабе можно было узнать местные слухи, но шансов на это было мало. Скорее всего, там говорили бы о неудачах сборной Англии по футболу. Или слышалась бы музыкальная окрошка: каждый кусок продолжался бы не больше минуты, достаточной, чтобы узнать мелодию. Поэтому он выбрал единственное, что оставалось.

В «Таинственном саду» им предложили тот самый столик у окна, за которым неделю с лишним назад сидели дочь главного инспектора и ее муж. Барнеби пробежал глазами меню. Сержант Трой, который предпочел бы пойти в пивную, хмуро посмотрел на вазу с пластмассовыми фрезиями.

— У них есть печенка и бекон.

— Ладно.

— Хочешь посмотреть?

— Нет. Сойдет и это. И чипсы.

— Жареная картошка.

— Все равно.

В «Лошади и гончих» было бы веселее. Смех, шутки. Может быть, стол для игры в пул. Телевизор. Вздохнув при мысли о пропущенных удовольствиях, Трой вернулся к мыслям, которые не давали ему покоя. Что о себе воображает этот Мэллори Лоусон? И что это за имя такое — Мэллори? Кто-нибудь слышал о человеке с таким именем? Лично Трой не слышал. Может, это «родовое» имя. Дурацкое имя выпускника закрытой школы, ведущего свою родословную от траханого Вильгельма Завоевателя. Трой не понимал, кому нужны эти родословные. Каждый произошел от кого-то. Какая разница, есть у тебя или твоих родственников, гниющих под могильными памятниками, бумажка с печатью?

«Впрочем, вам этого не понять». Трой в тысячный раз повторял в уме эту высокомерную реплику. Он всегда хвастался тем, что плевать хотел на мнение окружающих. Это было такой бессовестной ложью, что не могло обмануть даже Талису-Линн. Но оскорбление Лоусона он забыть не мог. Человека, который больше всего на свете хотел, чтобы окружающие признали его талант и ум, назвали бесчувственным кретином. Это был сильный удар. Можно сказать, удар в лицо.

— Не нравится мне эта вилка.

— Что?

— Она жирная.

Трой вытер вилку скатертью и начал искать доводы в свою защиту. Он вспомнил, что слышал, будто люди, унижающие других, очень не уверены в себе, и решил, что это правда. Иначе с чего им это делать? Жаль только, что в последнее время подобных типов развелось слишком много.

Хотя лицо женщины, шваркнувшей на стол их ленч, заставляло вспомнить про уксус, еда оказалась замечательной. Бекон с корочкой, хорошо зажаренная печенка и свежие персики. Причем все за казенный счет. Настроение Троя постепенно улучшалось.

— Шеф, после ленча мы пойдем к этой Фрейл?

— Сначала я хочу посмотреть, не нарыли ли что-нибудь эксперты.

— Похоже, нам повезло. Никто не был там после смерти этого Бринкли.

— Только по словам самого Лоусона.

— Думаете, его подставили?

— Пока сказать трудно.

— Нам хватит времени на пудинг?

Полчаса спустя сытый Трой шел за главным инспектором по сельской улице и с удовольствием следил за Эбби-Роуз Картер, проводившей подворный обход. У человека, которого она опрашивала, был такой вид, словно в него ударила молния. Трой улыбнулся, помахал ей рукой и только тут заметил, что остался один. Он обернулся.

Шеф стоял перед убогим домиком из обшивочных досок. Здание со ржавой жестяной крышей почти полностью окружали старые тисы.

— Черт побери, — пробормотал Трой. — Так и тянет говорить шепотом.

— Это она. — Барнеби читал объявления на доске. — Церковь-за-Углом.

— Жуткое место. — Трой обошел здание кругом. — Заднее окно разбито.

Барнеби не был любителем таинственного, но сейчас думал о церкви и тех, кто ее посещал. Какими несчастными и одинокими нужно быть, чтобы верить, будто любимые ими люди не ушли навсегда. И как приятно верить, что в один прекрасный день они снова окажутся вместе и будут вечно жить в раю. Барнеби подумал о своих родителях. О Джойс, которая, слава богу, все еще была с ним. О любимой дочери, при одной мысли о потере которой его бросало в холодный пот. Он был честным человеком и не стал бы отрицать, что во время ночной бессонницы пытался обманывать себя. Но при свете дня все приходило в норму. Если задуматься, то вечное счастье было хуже смерти. Только представить себе эти бесконечные тысячелетия сияющего блаженства. Ощущать блаженство не просто каждый день, но каждую минуту — нет, каждую секунду — и не иметь возможности положить ему конец. Этого достаточно, чтобы свести человека с ума.

— Там настоящий лес. — Трой вернулся, стряхивая с рукава темные иголки, и они пошли дальше. — Как вы думаете, Деннис Бринкли ходил сюда?

— Если верить описанию Лоусона, вряд ли.

— Шеф, но тут должна быть какая-то связь.

Как ни странно, Трой был прав. Что-то должно было объединять стеснительного и законопослушного финансового консультанта с броской и хвастливой некроманткой Авой Гаррет.

— Я говорил, что Калли познакомилась с ней?

— В церкви? — поразился Трой. Он плохо знал дочь шефа, но был уверен, что такие люди не позволяют вешать им лапшу на уши. Калли не отличалась склонностью к мистике. Наоборот, была немного циничной.

— Она позвонила вчера вечером и сказала, что проводила исследование.

— Какое еще исследование? — Трой никогда не понимал актеров. Человеку и самим собой трудно быть. А притворяться другими — тем более.

— Она играет медиума в «Веселом привидении» и хотела поговорить с настоящими медиумами.

— Настоящих медиумов не бывает.

— Трой, не испытывай мое терпение.

«Ничего себе! Когда я раньше говорил, что их не существует, все было хорошо. А теперь я испытываю его терпение. Впрочем, какое мне до этого дело? Шеф, как и все остальные, хочет только одного: чтобы ему поддакивали. Соглашались с каждым словом, даже если оно неправильно, и брали под козырек. Ладно, с этим я справлюсь. И отныне буду поступать только так».

— Должно быть, это дом Бринкли. — Барнеби кивком показал на микроавтобус экспертов и странного вида здание за ним.

— Думаю, да, сэр.

Поднявшись на крыльцо, они столкнулись с начальником экспертного отдела Джоном Феррисом.

— Вы закончили? — спросил Барнеби.

— С квартирой еще нет. Но на место преступления можете пройти.

— Хотелось бы осмотреться.

— Вы будете очень удивлены, — улыбнулся ему Феррис. — Очень.

Так оно и вышло. Фотографии шестьдесят два на пятьдесят сантиметров, запечатлевшие тело Денниса Бринкли и его ближайшее окружение, не давали представления об огромном светлом помещении, в котором они очутились. Тут были башнеподобные сооружения, огромные гирлянды натертых воском тросов, массивные арбалеты и мясницкий крюк, на котором можно было подвесить пару слонов.

Зрелище им не понравилось. Особенно Трою. Он сам не мог бы сказать, почему эти машины кажутся ему отвратительными. Барнеби быстро справился с неловкостью и начал рассматривать механизм требюше. Но по коже Троя, прекрасно знавшего современное оружие, продолжали бегать мурашки. Решив скрыть свою слабость и не обращать внимания на подкрадывавшиеся к нему предательские тени, он начал обходить помещение и демонстрировать интерес к гигантским сооружениям. Тут была висячая железная клетка, в которой могло бы поместиться несколько человек. Трой провел пару приятных минут, представив себе, что в этой клетке сидит миссис Спроут, а он швыряет в нее тухлой капустой. Потом он поднял взгляд и стал рассматривать трехъярусную башню на колесах. В ее стенах были прорезаны длинные и узкие отверстия, отделенные друг от друга правильными промежутками. Трой подошел ближе и попытался заглянуть внутрь. Ему в глаз ударила струя холодного воздуха и заставила отшатнуться.

— Глянь-ка сюда.

Сержант Трой был рад стараться. Он быстро подошел к шефу, который рассматривал механизм, удерживавший огромные деревянные шары. Решетка, уходившая вверх под очень крутым углом, была обсыпана каким-то серым порошком.

— Черт побери, — сказал сержант Трой. — Настоящие яйца динозавра. Значит, ими заряжали катапульту?

— Или ими, или горшками с кипящей смолой и раскаленными углями. А иногда головами пленников. Эти люди церемоний не признавали.

— Откуда вы знаете?

— Вот откуда. — Барнеби показал на иллюстрацию и текст в рамке, висевшей на ближайшей стене. — Такое есть на каждую машину.

— Если так, то почему эта гигантская рогатка стоит не на своем месте? — Требюше отодвинули по крайней мере на два метра от первоначального положения. На полу были видны глубокие борозды.

— Наверно, чтобы шар мог попасть в Бринкли.

— Но он же не дурак, чтобы стоять там, верно? — Трой уже забыл, что дал клятву поддакивать начальству. — Кстати, как работает эта штука?

— Очень просто. — Барнеби достал носовой платок и подвернул рукава рубашки, зная, что отстирать порошок алюминия очень трудно. — Шары удерживает на месте вот этот деревянный башмак. Канат, — он взял в руку свободный конец троса, — поднимает башмак, и они скатываются один за другим.

— Конечно, только если кто-то будет его опускать. Если держать башмак наверху, они все скатятся вниз.

— Нет. Посмотри, в середине есть заслонка, которая опускается при поднятии башмака, а потом поднимается снова. Давай-ка посмотрим на фотографии.

Трой открыл сумку и достал фотографии трупа Денниса Бринкли. Единственной плоской поверхностью здесь была мраморная плита, прикрепленная к двум колоннам из серого камня. Сержант положил снимки на нее.

— Так. Кажется, он лежал… да, точно. Вот здесь. — Барнеби сделал шаг назад, держа в руке одну из фотографий. — Трой, не возражаешь?

«Еще как возражаю», — подумал сержант Трой, еще не опомнившийся от столкновения с духом осадной башни.

— Это будет очень полезно.

Трой опустился на пол.

— Шеф, только держитесь подальше от этого каната, ладно?

Барнеби медленно обошел машину и полюбовался на лежавшего Троя со всех сторон.

— Можно вставать?

— Подожди минутку. — Он достал носовой платок. — Садись. — Когда Трой сел, Барнеби положил носовой платок на то месте, где была его голова. Потом Трой поднялся, и Барнеби потянул канат. Шар загрохотал и приземлился почти точно на полотняную ткань.

— Да. Именно так оно и было. — Барнеби отсалютовал сержанту фотографией. — Посмотришь?

— Нет, спасибо. Мы слишком недавно поели.

— Я думаю, Бринкли сам отодвинул катапульту. Можно определить по следам насколько. Верно?

— Да… — «Ну вот, приехали. Сначала чистка пылесосом, а потом грыжа. Это тянет на злоупотребление служебным положением».

— Оттащи ее назад, если удастся. Туда, до конца следов.

— Да, сэр…

Но Трой забыл, что искусно состаренная и потертая катапульта была всего лишь облегченной копией настоящей. Он без труда вернул ее в исходную позицию. Потом Барнеби снова потянул канат. Второй шар скатился по пандусу и упал примерно в полуметре от кожаного мешка катапульты.

Трой засмеялся:

— Шеф, в те времена расстояние измеряли по-другому.

— Нет, нет. Посмотри на исполнение. Все размеры соблюдены точно. Я думаю, точность была манией Бринкли. Он не мог не заметить такую ошибку.

— Значит… — Трой обошел требюше и посмотрел на него снизу вверх. — Кто-то трогал пандус.

— Верно. Поищи какую-нибудь стремянку, ладно? Наверняка они тоже посыпали ее порошком алюминия.

Трой нашел легкую стремянку в гараже, принес ее и, придя к выводу, что сегодня у него неудачный день, полез наверх.

— Как это выглядит?

— Храповик, два огромных винта и опорный башмак. Эти шары весят около тонны.

— Как закреплен башмак?

— Тоже винтами.

— Значит, чтобы изменить угол?..

— Достаточно выкрутить винты, переставить пандус, вернуть шары на место и закрепить заново.

— Но сначала убрать их.

— Да, черт побери. Иначе все они рухнут вниз.

— Сколько на это требуется времени?

— Думаю, не больше получаса.

— Значит, когда в следующий раз он протянул руку и дернул за канат…

— Черт бы все побрал! — Трой полез вниз.

— Но зачем ему было дергать?

— Может быть, он играл, — сказал Трой. — Сами знаете, некоторых болванов хлебом не корми, дай что-нибудь потянуть.

Барнеби решил не торопиться. Отчет экспертов поможет лучше представить ситуацию, сложившуюся в этом странном месте в день убийства Денниса Бринкли. Главный инспектор забрал фотографии с каменной плиты и увидел на ней золотые буквы, выгравированные красивым каллиграфическим почерком:

«Бросившись вперед, он нанес удар в гребень шлема, украшенного конским хвостом, и бронзовый наконечник копья, вонзившись в лоб, пробил кость; оба его глаза окутала тьма, и он упал, как падает башня после сильного толчка.

"Илиада", песнь четвертая».

После секундного молчания сержант Трой сказал:

— Страшно подумать, на что способны такие отшельники. С виду уважаемые, робкие, законопослушные, а втайне совершают самые жуткие преступления. В полицейских досье полно таких.

— На самом деле он ничего такого не делал, — спокойно ответил Барнеби.

— Держу пари, что делал. Иначе зачем было его убивать?

После проверки квартиры Денниса Бринкли Барнеби вернулся в Эпплби-хаус и выяснил, что мисс Фрейл находится в своей квартире над конюшней.

Хотя в самой конюшне не хватало половины дверей, а кладка осыпалась, архитектор, осуществлявший перестройку, знал свое дело. Войдя во вкус, он восстановил даже часовую башню. Правда, металлический циферблат и флюгер в виде запряженной кареты изрядно позеленели, а стрелки остановились на семи часах.

Бенни видела двух мужчин, поднимавшихся по лестнице. Она вышла на узкую галерею, шедшую вдоль всей квартиры, и двинулась им навстречу. Женщина улыбалась; Барнеби видел, что эта улыбка выражает не триумф, а облегчение и удовлетворение.

— Рада вас видеть, главный инспектор. — Она протянула руку. — Добро пожаловать.

«Тут действительно красиво, — подумал Трой. — Надо же, а с виду дыра дырой».

— Очень уютно, правда? — спросила Бенни. — Правда, все комнаты смежные, как в анфиладе. Но поскольку я живу тут одна, это не имеет значения. Раньше здесь держали запасную упряжь и корм для животных.

— Мисс Фрейл, — сказал Барнеби, — нам нужно поговорить.

— Хотите чаю? Мы уже на кухне, так что все под рукой.

— Спасибо, мы только что поели, — сказал сержант Трой.

— Тогда проходите туда.

Они расположились в гостиной. Трой сел к овальному столу, Барнеби обосновался на канапе, а Бенни опустилась в кресло с высокой спинкой, стоявшее у старомодной каминной полки. Барнеби не мог не заметить, как осторожно она сидела в этом кресле, положив руки на пухлые подлокотники.

— Спасибо, инспектор, что вы лично решили сообщить мне о том, что дело стронулось с мертвой точки, но Мэллори уже ввел меня в курс дела, — сказала Бенни. — Не стоило себя затруднять.

— Ничего страшного. Мы хотим задать вам пару вопросов.

— Серьезно? — Она выпрямилась и расправила плечи. — Что ж, спрашивайте.

— Боюсь, вам придется вспомнить вечер, когда убили мистера Бринкли. — Он решил начать с самого плохого, ожидая испуга, дрожи и даже отказа возвращаться к таким ужасным вещам.

Но Бенни просто сказала:

— Я вас понимаю.

— Мисс Фрейл, почему вы оказались там?

— Деннис должен был прийти к обеду в половине восьмого. Прошло двадцать минут, поэтому я пошла его искать. Понимаете, он никогда не опаздывал.

— Как вы прошли в дом?

— Через кухню.

— В звонок не звонили?

— Звонила, но он не вышел. Я не слишком-то удивилась. Обычно передняя дверь была всегда заперта на замок и засов. Он часто говорил, что намного легче проходить через гараж.

— Ясно. — Должно быть, дверь фельдшерам открывал Лоусон. Но где он взял ключ? — Когда вы вошли в квартиру, то не заметили ничего необычного?

— Нет.

— Пожалуйста, подумайте. Для нас может оказаться важной даже мельчайшая деталь.

— Я прошла через кухню, осмотрела две другие комнаты, а потом… нашла его.

— Дверь в зал, где стоят машины, была закрыта?

— Да.

И тут Барнеби понял, что ее спокойствие деланое. Он представлял себе, как она открывает дверь. Видел ужасную картину, стоявшую перед ее мысленным взором. Ее лицо побледнело. Даже губы стали белыми.

— Дать вам что-нибудь? — Трой отодвинул стул. — Стакан воды?

Бенни покачала головой. Барнеби увидел, что у нее дергается левый глаз, и понял, что совершил ошибку. Нужно было подготовить ее. Начать с невинных вопросов и постепенно подвести к главному. Поведение этой женщины обмануло его. Но было слишком поздно.

— Итак, мисс Фрейл, вы вошли в комнату. Что было дальше?

— Да, я вошла. Этого было достаточно. А потом я убежала оттуда.

— Прямо в Эпплби-хаус?

— Не знаю. Я не помню, как вернулась. Очнулась только в больнице.

Она обвела взглядом мебель, окна и картины так, словно видела их впервые. Неловкое молчание затягивалось. Барнеби ждал. Первым заговорил Трой.

— Э-э… Извините, я передумал. Как насчет чая?

— Чая? Конечно. Да, да. — Воспоминание об этикете и хороших манерах заставило Бенни встать с кресла. — Я поставлю чайник.

Сержант Трой, удостоившись одобрительного кивка главного инспектора, пошел за ней на кухню. Барнеби слышал, как они разговаривали и стучали чашками. До него долетали обрывки странных фраз. О кошках, книгах, каком-то Эшли, поездке в Костон. Затем раздался треск бумаги и восклицание Троя: «Ох… Мое любимое!» А потом они вернулись. Тяжелый поднос нес сержант.

Разливая чай, Бенни думала о том, что не следует судить о людях по первому впечатлению. Она считала сержанта Троя невоспитанным и даже грубым, но сегодня он казался ей милейшим человеком. Оказывается, сержант обожал имбирное печенье с орехами.

Обдумывая, как лучше сформулировать следующий вопрос, Барнеби посмотрел на содержимое книжного шкафа, стоявшего рядом с диваном. Большинство имен авторов ничего ему не говорило: Розамунда Питчер, Джозефина Кокс, Мэри Уэсли… Тут были Библия и Новый Завет. Несколько книг спиритуалистского толка в мягких обложках: «Облако незнаемого», «Святой Иоанн Креститель», «Быть честным перед Богом». Кроме того, полное собрание сочинений Джейн Остин[114] и несколько старинных томов — видимо, полученных в награду, потому что ни одному ребенку не придет в голову читать «Золотое сокровище Пэлгрейва» или «Дети нового леса». Конечно, «Остров сокровищ» — это совсем другое дело. Похоже, мисс Фрейл была из тех людей, которые хранят школьные награды всю свою жизнь.

Трой еще раз инстинктивно сказал то, что требовалось:

— Прекрасная картина, мисс Фрейл.

— Вы так думаете? Ее оставила мне моя… думаю, вы назвали бы ее моей работодательницей. Но Кэри была для меня чем-то куда большим. Я была ее компаньонкой тридцать лет.

Барнеби тут же ухватился за подсказку.

— Значит, тогда вы и познакомились с Деннисом Бринкли?

— Знаете, пожалуй, да. О господи, неужели прошло столько времени?

— Он был другом семьи? — спросил Трой.

— Он вел финансовые дела Кэри.

— И ваши тоже? — осведомился Барнеби.

— Слава богу, нет! — Она чуть не засмеялась. — У меня не было никаких денег. — Внезапно выражение ее лица изменилось; в других обстоятельствах скорость этого изменения могла бы показаться комичной. — Впрочем, это неправда.

«Ну, чтоб мне провалиться, — подумал Трой. — Неужели люди бывают такими рассеянными, что не знают, бедные они или нет?»

— Пару часов назад я узнала, что Деннис завещал мне Киндерс со всем его содержимым.

— И что вы при этом почувствовали? — небрежно спросил Барнеби. Впрочем, это был не вопрос, а скорее реплика. Обычная для светской беседы.

— Сначала я хотела отказаться, но потом раздумала. Этого желал Деннис. Правда, у меня в голове не укладывается, как я туда войду.

— Мисс Фрейл… — Барнеби наклонился вперед, но дружелюбно, а не угрожающе. — Вы имеете представление, кто мог его убить?

— Нет. Я не могу представить себе такого человека. Деннис был добрым человеком, не способным обидеть и муху.

— Тогда почему вы с самого вынесения вердикта коронера настаиваете, что его убили?

— Инспектор, я знала, что вы спросите меня об этом. Боюсь, мой ответ не удовлетворит вас.

Ветер загнул занавеску, и Бенни встала, чтобы ее поправить. Возвращаться она не спешила. Стояла у подоконника и обрывала с герани отмершие листья.

— Деннис любил простую жизнь. Любил вкусно поесть. Читать книги по истории. Смотреть крикет по телевизору. А еще он любил свои машины. Каждый вечер проводил в арсенале час-другой. Так продолжалось половину его жизни. Никому не позволял притрагиваться к ним. Когда их нужно было чистить или смазывать, он делал это сам. Знал в них каждую ниточку, каждый винтик, поэтому то, что с ним произошло, не могло быть несчастным случаем. Вы меня понимаете?

Барнеби каждый уик-энд видел людей, державших в руке отрубленные пальцы или прыгавших на одной ноге. Они тоже знали каждый винтик своей машины, но на мгновение отвлеклись. Раз — и готово…

— Но было кое-что еще.

Главный инспектор обрадовался. По его мнению, грустные воспоминания ничем не могли помочь расследованию.

— За несколько дней до смерти Деннис пригласил меня на обед. Я нашла его в арсенале. Он стоял перед этой самой катапультом и выглядел таким встревоженным, что я спросила, в чем дело. Он ответил: «Я думаю, что в этой машине призрак».

Полицейские обменялись взглядами. Трой с самого начала знал, что ничего полезного они не узнают, но Барнеби был разочарован. Даже огорчен. Он вспомнил сцену, разыгравшуюся в его кабинете две недели назад, когда мисс Фрейл впервые сообщила ему эту «информацию». Страстную настойчивость, с которой она повторяла дурацкую фразу о призраке. А впрочем…

— Мисс Фрейл, вы точно помните, когда это было?

— Да. В уик-энд, предшествовавший его смерти. В субботу вечером. Мы ели очень вкусного палтуса.

— Может быть, он имел в виду, что машина… скажем так… стояла недостаточно ровно?

— О нет. Деннис был педантом. Он заметил бы малейшее нарушение порядка и тут же все исправил бы. Дело было не в нарушении равновесия… — У Бенни сорвался голос. Она чуть не заплакала, но потом справилась с собой и повторила: — В его жизни не было ничего неустойчивого.

Вопрос оказался бесполезным. Главный инспектор Барнеби обругал себя, все еще борясь с разочарованием. Однако слова Бенни подтверждали, что машину могли испортить только в день смерти Бринкли. Чувствуя, что его терпение на исходе, Барнеби знаком велел сержанту продолжить допрос.

Трой опустошил чашку и пробормотал:

— Отличный чай. — А потом с дружеской улыбкой спросил Бенни, посещала ли она Церковь-за-Углом.

— Один или два раза, — улыбнувшись в ответ, сказала Бенни. — Вообще-то это не в моем вкусе.

— Мы спрашиваем об этом, — продолжил Трой, — потому что их медиум умерла. Как ее… Ава Гаррет.

Бенни серьезно кивнула. Ей очень хотелось помочь.

— Вы видели ее в церкви?

— У меня плохая память на лица и имена.

— Похоже, она как-то связана с этим делом…

— Пусть вас не обидит мой вопрос, — робко сказала Бенни, — но зачем вы все это записываете?

После этого ничего интересного не было. Сержант Трой объяснил, что такое показания. Барнеби попросил мисс Фрейл сдать отпечатки пальцев, и она пообещала прийти в Костонский полицейский участок на следующий день. Потом мужчины спустились по лестнице.

Когда они ступили на землю, Барнеби сказал:

— Так держать, сержант.

Трой на мгновение задохнулся, а потом пробормотал:

— Благодарю, сэр.

— Теперь мы пойдем в дом и поговорим с миссис Лоусон. Это избавит нас от необходимости возвращаться. Кроме того, нам понадобятся отпечатки пальцев уборщицы. Займешься этим, когда мы вернемся в кабинет.

— Есть, шеф.

— И перестань глупо улыбаться.

Им посчастливилось застать Кейт Лоусон дома, однако ничего нового они не узнали. Она подтвердила все сказанное мужем, но мало что добавила от себя.

Рой не мог поверить, что со смерти Авы прошло всего пять дней. Слишком многое случилось. И слишком многое изменилось. Даже дом выглядел по-другому — главным образом, благодаря цветам. Люди стали оставлять их у ворот, и Карен развлекалась тем, что составляла букеты из люпинов, роз, красивых желтых ирисов и ставила их в два старых кувшина, найденные под лестницей. Соседи опускали в почтовый ящик записки, предлагая свою помощь. Фред Карбой взял ключи от «хонды», перегнал машину на другой конец улицы, надежно припарковал и сказал, что если они захотят от нее избавиться, то он найдет хорошего покупателя.

Было почти одиннадцать часов, и Рой, красивший комнату Карен, решил сделать перерыв. Пока высыхал второй слой розовой краски, он восхищался бледно-голубым потолком, расписанным звездами. Из-за запаха Карен спала в гостиной, укрывшись новым одеялом с историей Золушки. Ее старые шторы они бросили в костер, который все еще горел на заднем дворе.

От матраса Авы не осталось и следа. Как и от постели. И от самой кровати. Большинство ее одежды тоже сгорело. Вчера вечером Дорис помогла им разобрать вещи, но почти все они, мягко выражаясь, пахли плесенью. Несколько пар новых туфель, два шарфа и выходная шляпа отправились в коробку для благотворительного магазина, а косметика и лак для ногтей — на помойку. Больше от нее не осталось ничего.

Сейчас Рой и Карен, сидевшие за кухонным столом и жевавшие батончики «Марс», читали газету, публиковавшую объявления о продаже. Вещи были поразительно дешевые и, если верить продавцам, почти новые. Рой, наконец выбравшийся из своего чулана, хотел купить кровать. Карен, читавшая быстрее его, описала предложения. Почти все писали «вывоз покупателя», но объявлений шоферов фургонов тоже хватало, так что это трудностей не сулило. Карен записывала номера телефонов, а Рой представлял себе новенькие диваны с пружинными матрасами и изголовьями из сосны, кровати в старинном стиле и даже надувную кровать, которую можно спускать и брать с собой в отпуск.

Тем временем Дорис снова шла в Рэйнбоу-Лодж. Можно было сказать, что она оттуда и не уходила, потому что после душераздирающего рассказа Роя, доведшего ее до слез, не могла думать ни о чем другом. По ночам ей снились девочка-сирота и никому не нужный, брошенный мальчик. Ах, этот ужасный детский дом…

Тщательно выбрав время между крикетом и снукером, она поделилась своими мыслями с Эрнестом. Дорис не высказала и половины того, что было у нее на уме. Просто небрежно предложила иногда приглашать детей пообедать. Но обмануть Эрнеста было трудно. Он хорошо знал свою Дорис. Отсутствие детей было самым большим разочарованием в ее жизни. Когда она была моложе, то отдавала всю свою любовь племянникам и до того разбаловала их, что едва не поссорилась с сестрой. Поэтому Эрнест сказал, что не станет возражать, если Рой и Карен будут время от времени приходить к ним пить чай. Ему будет приятно, если в доме ради разнообразия зазвучат детские голоса.

Перед выходом из дома Дорис собрала корзинку. Кое-какие банки из чулана — самодельный джем, чатни, кофейный торт из ближайшего киоска и немного овощей с соседского огорода. Кроме того, она положила туда бутылочку детского аспирина, купленную во «Всегда готов». Дорис помнила, что у девочки болела голова; один приступ сменялся другим. Нет, сама Карен не жаловалась. Зато Рой очень переживал из-за того, что называл «головой Карен». Дорис заверили, что одна таблетка в сутки девочке не повредит. Ей хотелось отвести девочку ко врачу, но после смерти Авы прошло слишком мало времени, поэтому следовало соблюдать осторожность.

Едва миссис Крудж вошла в дверь Рэйнбоу-Лоджа, как Карен бросилась к ней и крикнула:

— Мы сделали тот рисунок! На машине!

— О чем ты говоришь? — спросила Дорис, думая, что Карен очень идут новые джинсы и белая майка с котятами в корзине.

— А Рой покрасил мою комнату. Пойдите и посмотрите!

Они поднялись наверх, и Дорис похвалила розовый цвет и новое одеяло.

Рой сказал:

— Соседнюю комнату я выкрашу в белый цвет.

Выйдя на лестничную площадку в виде буквы «Г», Дорис заглянула за угол и обнаружила тонкий матрас с парой подушек и деревянную полку с журналами. Заметив ее изумление, Карен объяснила:

— Это комната Роя.

— Точнее, бывшая комната, — добавил Рой.

Дорис спустилась по лестнице, боясь открыть рот. Она знала, что о мертвых плохо не говорят, но думать о них плохо не запрещается. А об Аве она думала очень плохо. Это называется комнатой? Тогда ящик из-под яиц — квартира. Внизу она поставила чайник, заварила чай и отрезала Рою огромный кусок торта.

Глава двадцатая

На следующее утро о том, что Ава Гаррет была убита с заранее обдуманным намерением, сообщили не только местные радио и телевидение, но и «Костонское эхо». «Через двадцать четыре часа тут будет яблоку упасть негде от репортеров таблоидов, — думал главный инспектор Барнеби. — Владелец «Лошади и гончих» еще не знает, какая ему выпала удача».

Часы показывали половину восьмого. Главный инспектор сидел в дежурной части, где не было никого, кроме вольнонаемных телефонисток, и разбирал отчеты о вчерашнем подворном обходе. Как он и ожидал, учитывая время, прошедшее после смерти Денниса, полезного в этих отчетах было мало. В тот день никто не видел в деревне ни посторонних, ни чего-то необычного. Насколько мог припомнить. Отзывы о личности и поведении Бринкли подтвердили то, что Барнеби уже знал. Его вежливости не хватало немного тепла. Он держался особняком, но щедро жертвовал на благотворительные нужды и учреждал самый ценный приз в местной праздничной лотерее. К его связи с мисс Фрейл относились снисходительно. Точнее всего — дружелюбно, но слегка свысока — их отношения охарактеризовала хозяйка «Лошади и гончих»: они были друг для друга хорошей компанией, но все знали, что между ними ничего нет.

С Авой Гаррет все обстояло по-другому. Лишь немногие признались, что знали ее, но тем, кто это сделал, было что сказать. То, как она обращалась со своей бедной малышкой, не лезло ни в какие ворота. Ребенок боялся собственной тени. Никто не верил, что она была замужем за выпускником частной школы. С какой стати выпускник частной школы будет связываться с дочерью землекопа и уборщицей общественного туалета? А что касалось ее небесного дара, то все склонялись к тому, что медиум из Авы такой же, как из коробки с собачьим кормом. Никто из опрошенных не признался, что посещал Церковь-за-Углом.

Мнение людей о возможности существования личной связи между Гаррет и Деннисом Бринкли оказалось отрицательным. Как выразился один отставной старый хрыч, живший в бунгало, Бринкли был чудак, но не дурак.

Кроме того, на столе Барнеби лежала пачка портретов Авы, изображавших ее такой, какой она была в вечер накануне своей смерти. Это изображение не имело ничего общего с вампиром, фотография которого красовалась на доске.

Главный инспектор закрыл папки, отодвинул вращающееся кресло и насладился прохладным воздухом. Что значит кондиционер… Он вспомнил жаркое прошлое лето, когда эта комната была оснащена тяжелыми потолочными вентиляторами. Деревянные лопасти размером с самолетные пропеллеры лениво гоняли затхлый воздух туда и обратно, не тревожа полчища разнообразных насекомых. Да здравствует научно-технический прогресс…

Он посмотрел на часы. До брифинга, назначенного на девять тридцать, еще двадцать минут. Есть время спуститься в буфет и съесть сосиску, яйцо и бекон. Но никаких чипсов. И тостов. А когда он вернется сытый и в хорошем расположении духа, его будет ждать бригада, так и рвущаяся в бой. Как говорится, мечтать не вредно.

Брифинг оказался недолгим. Все получили портреты Авы, распределили районы и ушли. Все, кроме сержанта Брирли.

— Ну, Одри, хвалю, — сказал главный инспектор. — За то, что сумела вчера уломать этого Приста.

— Сэр, это было нетрудно. Думаю, они оба получили большое удовольствие.

— Как обстоят дела в Рэйнбоу-Лодже?

— Точно сказать не могу. — Одри подтянула кресло ближе к его столу. — Она — странная малышка.

— Карен? — Он вспомнил испуганного грустного ребенка с прозрачной кожей и бесцветными волосами. Напоминавшего иллюстрации из книги о призраках. — Да, хорошее описание.

— Я проверила все, что было можно, стараясь не привлекать их внимания. В доме чисто. Еды вдоволь. И есть кому за ними присмотреть.

— Отлично.

— Они называют ее тетей Дорис.

Наличие тети стало для Одри большим облегчением. Она ходила в Рэйнбоу-Лодж не одна, но в напарники себе выбрала совершенно безобидного молодого констебля, работавшего у них всего три месяца и неспособного сойти за взрослого человека.

Впрочем, констебль Коттон тоже не тратил время даром. Он восхищался заново окрашенными комнатами, говорил о футболе, жалел, что в Костоне нет ни одного приличного клуба, и подружился с Роем, не догадываясь, что тот считает его полным и законченным идиотом.

Сержанту Брирли очень хотелось отвести тетю девочки в сторону, рассказать ей ужасную правду о смерти Авы Гаррет и предоставить этой Дорис — или как ее там — всю грязную работу. Но решиться на такое она не могла. Никто не забывает человека, который доставил страшную новость. Его вспоминают с отвращением и даже с ненавистью. А особенно дети. Поэтому Одри села с Карен на засаленный диван, взяла ее за руку и мягко объяснила, что кто-то нарочно дал ее матери отравленное питье, после чего она умерла.

— Как яблоко в «Белоснежке»? — спросила Карен.

— Да, — сказала Одри, которая этой сказки не знала.

— Но потом Белоснежка закашляла, яблоко вылетело, и она ожила.

— В волшебных сказках все по-другому, — ответила Одри.

— Я все думаю, кто это мог быть.

— Мы считаем, что это был тот, с кем она встретилась в среду вечером.

— Человек из Би-би-си?

Пока Одри раздумывала, что ответить, вошла Дорис с большим чайником и лимонадом для Карен и сказала:

— Детка, будь умницей, сходи за Роем. — Карен убежала, и Одри повторила свой рассказ. Хотя она пыталась говорить спокойно и бесстрастно, получилось очень мелодраматично. Но Дорис отнеслась к этому спокойно, сказав, что многие думают так же, но не хотят говорить о подобной возможности вслух.

— Пока Карен это не беспокоит, — прошептала Одри, услышав приближение Роя и девочки. — Но позже… Я думаю, она почувствует… э-э…

— Насчет Карен можете не волноваться, — сказала Дорис. — Я присмотрю за ней. Малышку слишком долго держали в черном теле. Ей нужно много любви.

— Как и всем нам, — пробормотала себе под нос Одри.

Видимо, Карен передала Рою просьбу Одри, потому что он спускался с сияющими глазами. За ним шел Джефф Коттон, пиная воображаемый мяч.

— Гол, гол! — крикнула Карен. Рой тут же засыпал Одри вопросами. Какое-то время она терпеливо отвечала, а потом сказала, что они с Карен должны приехать в участок и помочь им выбрать изображение, больше всего похожее на Аву.

Рой замешкался с ответом, но Дорис сказала, что это необходимо. Хотя бы для приличия. Как только Карен описали процедуру, девочка пришла в восторг и была готова ехать в Костон хоть сию минуту. Она любила компьютеры. Так что все утряслось.

— Эта тетя… Она там надолго? — спросил Трой. Грустная маленькая девочка, почти ровесница его дочери, не выходила у сержанта из головы.

— Думаю, да. Миссис Крудж…

— Крудж? — воскликнул Барнеби. — Что-то знакомое!

— Это уборщица Бринкли, сэр, — сказал Трой. — Она должна прийти сегодня.

— Когда? — Услышав, что в час дня, Барнеби посмотрел на часы. — До тех пор нам нужно будет вернуться.

— Вернуться откуда?

— Я хочу съездить в контору мистера Бринкли. Посмотреть, что собой представляет его партнер.

— Если верить Лоусону, Бринкли его не выносил.

— Вряд ли Лоусона можно считать непредубежденным наблюдателем.

— Как скажете, шеф. — «Ни-при-ду-бижденным». Еще одно слово, за которым придется лезть в словарь Талисы-Линн. Век живи — век учись…

Старая медная табличка у дверей, выходивших на рыночную площадь, все еще гласила: «Бринкли и Латам: финансовые консультанты». «Очень разумно», — подумал главный инспектор Барнеби. Судя по тому, что он слышал о деловых и личных качествах Денниса Бринкли, это имя продолжало вызывать доверие несмотря на то, что самого человека уже не было на свете.

Поднимаясь по лестнице, сержант Трой предвкушал встречу с очередной красавицей. Увы, администратор красотой не отличалась, но в главном зале дела пошли лучше. У фотокопировальной машины стояла хорошенькая блондинка. Конечно, до Эбби-Роуз ей было далеко, но все же…

Когда Барнеби представился и изложил свое дело, из стеклянного прямоугольника вышел человек. Чувствовалось, что он здесь старший. Его звали Лео Форчун.

— Мы ждали вашего визита. С тех пор как узнали, что Деннис… с тех пор как услышали…

— О том, что с ним случилось, — закончила администратор.

Барнеби обратил внимание на заминку Форчуна, но ничуть не удивился. «Убийство» — занятное слово. Позволяющее продавать больше газет, книг и билетов в кинотеатры, чем любое другое. Ни один телесериал не станет рисковать своим рейтингом, обойдясь без убийства. Детективные фильмы смотрят миллионы людей. А потом, крепкие задним умом, свысока говорят о них по телефону или пишут в электронной почте. Но когда жертва известна человеку лично, тут все меняется. Люди начинают заикаться и прибегать к эвфемизмам.

— Сегодня кто-нибудь отсутствует? — спросил Барнеби.

— Два человека в отпуске.

— Точнее, один в отпуске, а у другой — медовый месяц. — Гейл Фуллер кивком указала на два свободных стола.

— И… — Барнеби покосился на пустой кабинет.

— Мистер Латам до сих пор не почтил нас своим присутствием.

— Лео, побойся Бога, — возразил молодой человек в рубашке с розовыми полосками. — Еще и двенадцати нет.

Кто-то фыркнул, но смешки быстро умолкли. Все стали тихими и серьезными, понимая трагичность ситуации. Хотя сотрудники выглядели озабоченными, но напряженности в помещении не ощущалось. Все смотрели Барнеби прямо в глаза; правда, он был тертый калач и понимал, что это ничего не значит.

— Мистер Бринкли умер во вторник, двадцать четвертого июля. В тот день вы все были на месте?

Младшая помощница, которая работала неполную неделю, была в школе. Дородная женщина с большим носом и телефоном, украшенным изображением Снупи[115], призналась, что была на лекции в институте Штайнера[116].

— А мистер Латам?

— Как всегда, пришел в середине утра.

Барнеби спросил всех, выходили ли они куда-нибудь в течение дня.

Контору не покидали только Лео Форчун и Латам. Остальные «выскакивали» в магазин, в кафе или в библиотеку. Когда их попросили назвать точное время, выяснилось, что самое долгое отсутствие продолжалось пятьдесят минут. Молодой человек в полосатой рубашке провел перерыв в «Сороке», играя на бильярде и потягивая «Гиннесс».

— А когда вы закрываетесь?

— Официально в пять тридцать, — сказал Форчун, — хотя мы с Деннисом часто задерживались и позже.

— А в тот вечер?

— Честно говоря, не могу вспомнить. До сегодняшнего дня для этого не было причины.

— Действительно, — сказал Барнеби. Он сталкивался с этим на каждом шагу. Если в этот день не случилось ничего сногсшибательного или ужасного, кто его вспомнит через три недели?

— Кто-нибудь из вас посещает Церковь-за-Углом? — Не откликнулся никто. — Мистер Бринкли когда-нибудь говорил о ней?

— Он никогда не говорил о своей личной жизни, — ответила хорошенькая блондинка по имени Белинда и пожала плечами.

— Это церковь, где общаются с потусторонним миром? — спросила тучная дама, которую звали Димси. Ее голос звучал скорбно и в то же время сердито. — Боюсь, у мистера Бринкли было мало времени для духовной жизни.

— Вы слышали выступление по радио этого медиума… Авы Гаррет?

— Не думаю. Мы все работали.

— Кто-нибудь имеет представление, почему кому-то понадобилось убивать мистера Бринкли?

Ответ последовал незамедлительно. Яростные отрицания сменились искренним неверием в то, что кто-то способен на такую жестокость.

— Это был чужак.

— Верно. Никто из знавших Денниса не…

— Точно.

— Хотел бы я встретить этого гада в темном переулке… — Игрок на бильярде согнул руку и продемонстрировал свои мощный бицепс.

— Кстати, почему коронер вынес неправильный вердикт?

Барнеби потратил несколько минут на рассказ о том, что вскоре должно было появиться в газетах, а потом снова попросил их сосредоточиться и вспомнить недели, предшествовавшие смерти Денниса.

— Вы заметили какие-нибудь изменения в поведении мистера Бринкли? Может быть, что-то его беспокоило?

Все покачали головами, но Барнеби обратил внимание на то, что Лео Форчун нахмурился.

— Вы все время сидите на приеме? — спросил инспектор женщину средних лет, которая их впустила. Она кивнула. — Не приходил ли к нему человек, которого вы раньше не видели? Может быть, новый клиент?

— Нет.

— А как насчет телефонных звонков? Кто-нибудь был особенно настырным? Не обязательно деловой клиент.

— Могу вас заверить, — сердито ответила администратор, — что я не прислушиваюсь к чужим разговорам. У меня хватает других дел.

Барнеби расширил рамки допроса и спросил, как смерть работодателя повлияла на его сотрудников. Например, все ли они сохранили свое место.

Тут настроение собравшихся изменилось. Они смотрели друг на друга, улыбались и кивали. Лео Форчун ответил за всех. Барнеби поздравил их, но обратил внимание на кое-какие мелочи. Возможно, он поторопился сбросить со счетов этих людей. Сидя на углу письменного стола, он показал на своего лихорадочно строчившего помощника.

— Сержант Трой запишет ваши имена и адреса. В том числе отсутствующих. — Он поднял брови и кивнул Форчуну на стеклянный кабинет.

Лео отделился от группы, последовал за главным инспектором, сел за письменный стол и выпалил:

— Нет, это был не я!

— Вы опережаете мой вопрос, мистер Форчун.

— Никто из нас не знал про завещание. Мы все были ошарашены. В день, когда пришел поверенный, было пролито много слез. Но не все они были слезами благодарности.

— Вы проработали здесь…

— Дольше всех. Двадцать четыре года.

— Видимо, клиенты мистера Бринкли перешли к вам.

— Да. У него их было немного, но это народ отборный.

— Что вы имеете в виду?

— Очень богатые люди.

— Вы знаете кого-нибудь из них лично? Или общаетесь с ними только заочно?

— Конечно, с их счетами я знаком. Это наши главные клиенты, так что Деннису кто-то должен был помогать. Просто на всякий случай. Правда, Деннис никогда не болел.

— А другой партнер?

— Латам? — Лео искренне рассмеялся. — Он — ничтожество. Похоже, тесть купил ему этот бизнес, чтобы он не путался под ногами у жены. Он даже компьютером не умеет пользоваться.

— Что же он делает весь день?

— Курит, пьет, ходит по конторе, читает газеты. Надолго исчезает.

— И получает за это жалованье?

— Нет. Деньги ему дает Джильда — это его жена. Когда считает, что он их заслужил.

— А как насчет клиентов?

— У него их нет. Он унаследовал нескольких от старого Фоллона, но потом все его бросили. Некоторые перекочевали ко мне. Другие ушли вообще.

— А его доля в компании?

— Ее доля. Сорок девять процентов. — Он довольно улыбнулся, обнажив острые белые зубы. — Так что контрольный пакет у нас.

— Мне нужен его адрес и номер телефона.

Форчун начал писать и вдруг сказал:

— Кстати, в тот день, когда убили Денниса, я играл Дэвида Блисса в «Сенной лихорадке». — Он протянул Барнеби программку. — Амдрам. Помните?

— Да, — сказал Барнеби. Он вспомнил, что Калли играла в этой пьесе Джона Уэбстера[117] в кембриджском «АДС». Мстительный Амдрам. Сцена, залитая светом.

— Почему вы спросили, куда мы выходили днем? В газетах писали, что Деннис умер в начале вечера.

— Все верно. Но аппарат, который его убил, был поврежден еще до его возвращения.

Слово «аппарат» заставило Форчуна захлопать глазами. Барнеби подробно описал, что случилось, но тут же пожалел об этом.

— О господи… Это же абсолютно… — Форчун позеленел и начал сползать с кресла.

Через пять минут двое полицейских оказались на улице. Проводили их не слишком радушно. Кто-то пригибал голову Форчуна к коленям, кто-то нес стакан воды, с укором глядя на главного инспектора.

Остальные сотрудники собрались вокруг Белинды. Красавица Белинда, недавно вышедшая замуж по любви и уже беременная, отбрасывая волосы, с жаром говорила о чьем-то нахальстве. Те, кто уже смерил неприязненным взглядом Барнеби, переключились на Троя.

— Можно подумать, что я предложил ей трахнуться на рабочем месте, — хмуро пробормотал сержант, стоя на тротуаре.

— А что ты ей предложил?

— Выпить по глоточку после работы. Что в этом ужасного? — Трой злобно пнул коробку из-под гамбургера. — Я думал, мы живем в двадцать первом веке.

— Этот век только начался.

— Мне следовало помнить свой гороскоп. — Трой, обожавший сваливать собственные ошибки на судьбу, начал развивать эту тему. — Морин читала его за завтраком. «Любое желание интимной близости на этой неделе обречено на провал».

— Может быть, это относилось только к ней?

— Нет. — Не поняв юмора, Трой продолжил: — Просто Орион в переходной фазе.

— Ты сам скоро очутишься в переходной фазе, если не перестанешь пинать эту чертову коробку.

Сидя в буфете, Барнеби ел чудесную мясную запеканку и морковь с оливковым маслом. Тут к нему подошел дежурный и сказал, что прибыла миссис Крудж.

— Трой, возьми ее на себя.

— Что, сэр?

— Позаботься о ней, устрой экскурсию по участку, потом отведи в мой кабинет и распорядись, чтобы ей принесли чаю. Как обычно.

Сержант посмотрел на жевавшего шефа, а потом на собственную тарелку. Сочный кусок пикши, картофельные крокеты и разварной горошек. Нет смысла просить поставить еду в духовку. Как только он выйдет из-за стола, ее слопают. Ничего странного, что он такой худой. Скоро вообще зачахнет. Они пожалеют, когда его не станет.

Барнеби закончил еду. Какое-то мгновение ему хотелось доесть рыбу Троя. Это желание было простительно, поскольку инспектор представил себе, что может лечь спать голодным. Такого в его жизни еще не случалось. Он быстро ушел из буфета, не дав воли жадности.

— Вы только посмотрите на это безобразие! — Миссис Крудж помахала в воздухе испачканными пальцами. — Этой тряпкой нельзя даже мышиную задницу вытереть!

— Прошу прощения. Спасибо, что пришли…

— Кстати, зачем вам понадобились мои отпечатки?

— Для исключения, — объяснил Барнеби. — Обычная…

— Никто не может в это поверить. Послушали бы вы людей на почте. Убийство… Это в Форбс-Эбботе!

Главный инспектор слышал такое не раз. В голосах людей неизменно звучали потрясение и злоба. Как будто их деревня была оазисом в пустыне зла, хранимым самим Всемогущим.

Сержант Трой сказал, что они хотят задать ей пару вопросов, и начал допрос, попросив миссис Крудж назвать ее крещеное имя.

— Я все рассказала людям, которые приходили в дом. И не собираюсь повторять эти ужасы.

— Не волнуйтесь, — сказал Барнеби. — Во-первых, не могли бы вы сказать мне, как долго вы служили у мистера Бринкли?

— С тех самых пор, как он переехал в деревню. Стало быть, больше двадцати лет. Да еще пять лет у них в конторе. После того, как у них уволилась уборщица.

— С ним было легко работать?

— Он был хорошим человеком. Очень аккуратным. И вежливым. Но чудаковатым.

— Что вы имеете в виду?

— Все вещи должны были лежать на своих местах. И составлять узор. Я должна была класть их на прежнее место. Стоило сдвинуть что-нибудь на четверть дюйма, как он это замечал. И даже разглаживал складки на подушках и шторах.

— Ничего себе!

— Да, это был его пунктик, — ответила миссис Крудж.

— А что этот зал с машинами? — спросил сержант Трой. — Вы убирались и там тоже?

— Только пол. Он не позволял мне прикасаться ни к чему другому. Да я и сама бы пальцем не тронула эти ужасные штуковины.

— В тот день, когда он умер… — начал Барнеби.

— Я туда не приходила. Мои дни — среда и пятница.

— А когда вы мыли пол в предыдущую пятницу, все было как обычно?

— Не поручусь. Я просто вытерла пол шваброй и ушла.

— Вы бы заметили глубокие следы на полу, если бы они там были? — спросил Трой. — Такие следы, словно аппарат передвигали?

— О да. Это бы я заметила.

Барнеби пришло в голову, что убийца мог знать график работы уборщицы. Впрочем, если Деннис действительно был таким скрытным, как его описывали, то убийца мог вообще не догадываться о ее существовании. Если только не жил в деревне. Как Лоусон.

— Я догадываюсь, что у вас есть ключи от дома. — Миссис Крудж кивнула. — Может быть, они есть еще у кого-нибудь?

— Ни у кого. Мистер Бринкли очень заботился о безопасности.

Это не укрылось от внимания главного инспектора.

— Мы видели несколько ключей, висевших на доске в гараже.

— Они от сарая в саду и прочих построек, — сказала миссис Крудж. — Но он боялся не столько взломщиков, сколько угрозы его драгоценным машинам.

Барнеби в сотый раз попытался поставить себя на место Денниса Бринкли. И в сотый раз потерпел неудачу.

— А как насчет посетителей? Кто-нибудь приходил к нему регулярно?

— Откуда я знаю? Когда я убиралась в Киндерс, он был на работе.

— А телефонные звонки? Вы когда-нибудь принимали сообщения?

— Нет. Мистер Бринкли всегда говорил, чтобы я не обращала на телефон внимания.

— У вас были ключи и от конторы тоже?

— Верно. Я убираю контору утром в субботу, когда там никого нет.

Барнеби улыбнулся.

— Думаю, теперь вы стали держателем акций.

— Мы с Эрнестом и так ими были, — ощетинилась миссис Крудж. — У нас есть акции «БТ». И «Бритиш Уотер».

Тут кто-то постучал в дверь, и женщина в форме принесла поднос. Три пластмассовых стакана, сахар и пластмассовая ложка.

— Ну что, начнем пир? — осведомилась миссис Крудж. Не приученная пить чай в головном уборе, женщина сняла фетровую шляпу, положила ее на пол рядом со стулом, бросила в стакан три куска сахара и размешала. — Вчера я видела вас в Эпплби-хаусе. Как прошло дело?

— Вы знаете Лоусонов? — спросил сержант Трой.

— Я работала у старой леди с пятнадцати лет, — ответила миссис Крудж. — И работаю до сих пор. По крайней мере, пока. Знаю Мэллори с детства. И помню, как там появилась Бенни.

— Должно быть, вы хорошо знаете мисс Фрейл.

— Я ее обожаю. Конечно, только благодаря мне она получила то послание от мистера Бринкли…

— Послание?

— Из мира духов. Именно я убедила ее сходить в церковь.

— В Церковь-за-Углом?

— Я вхожу в совет общины. И знаю все, что там происходит.

— Серьезно? — Барнеби отставил стакан, скрестил руки и положил локти на край стола. Он был очень, очень заинтересован. — Тогда расскажите нам об этом, миссис Крудж.

Эндрю Латам валялся в просторном гамаке с цветочным рисунком под фестончатым тентом, защищавшим его от солнца. Лежа на пухлых подушках, он тянул шелковый шнур, обмотанный вокруг пальцев, и лениво покачивал гамак. Рядом находился низкий столик, на котором стояли кувшин с газированной водой, блюдечко с дольками лимона и бутылка с синей этикеткой, на которой было написано «Столичная». Кроме того, там стояли часы с простым циферблатом и крупными цифрами. Часы были здесь самым важным предметом. Они напоминали Эндрю, когда он должен уйти, не оставив следов своего пребывания.

Сегодня Джильда была в салоне «Мальмезонская красавица». Ей предстояли массаж, паровая маска и восковая эпиляция. Всем этим должна была заниматься Шошона, ее личный косметолог. Эндрю пытался придумать более подходящее название профессии несчастной девушки, которой постоянно приходилось бороться с пышными формами Джильды, выпиравшими из всех нарядов. Уролог? Нет, уродолог.

Уродолог? Он громко расхохотался и пролил напиток. Не только на брюки, но и на подушку. Это было непростительно. Слава богу, водка была бесцветной и не имела запаха. Он перевернул подушку и решил, что пора собираться, но тут на подъездную аллею свернула какая-то машина.

Хотя машина была самой обычной, а на вышедших из нее мужчинах были простые деловые костюмы, Эндрю сразу понял, кто они. Он достаточно часто сталкивался с ними. Ох уж эти полицейские. Всюду их черти носят. Ты имеешь право находиться там, где находишься, а они получают это право, размахивая своими чертовыми корочками. Так случилось и на этот раз.

— Мистер Латам?

— Да. Чем могу служить?

— Мы расследуем смерти Денниса Бринкли и Авы Гаррет. Когда мы пришли утром в контору, вас там не было, поэтому…

— Поэтому вы приехали сюда днем.

— Совершенно верно. — Молодой полицейский подтянул стул и сел к круглому столу под большим зонтиком. — Не возражаете, если мы…

— Вообще-то я собирался…

— Сэр, я уверен, что это не займет много времени.

Тут рядом с ним уселся здоровяк. «Вот скотина», — подумал Эндрю и снова посмотрел на часы.

— Мне рассказали о том, как вы появились в фирме. — Барнеби повторил услышанное от Лео Форчуна, за исключением оскорблений. — Это верно?

— В основном да.

— Как вы ладили с мистером Бринкли?

Латам пожал плечами.

— Он делал свою работу, а я — свою. Мы не пересекались.

— Вы помните, что делали в день его смерти?

— Наверно, работал.

— Нам сказали…

— Не обязательно за письменным столом. Я много езжу. Иногда встречаюсь с клиентами у них на дому.

— Так же как сегодня, сэр? — Выражение лица Троя было невинным, голос — вежливым, взгляд — уважительным. При случае он тоже мог быть любезным.

— Это имеет отношение к вашему расследованию? — С этими словами Эндрю забрал бутылку, кувшин и часы. — Мне нужно сменить брюки. — Он исчез в доме, где вылил воду в раковину, а водку спрятал в ящике с нижним бельем.

— Он сильно вспотел.

— Сегодня жарко, — сказал сержант Трой.

Через несколько минут Латам вернулся. Теперь на нем был нарядный пиджак, галстук и другие брюки. Он жевал что-то зеленое. Барнеби узнал петрушку.

— Боюсь, я должен вас покинуть.

— Еще несколько вопросов, мистер Латам.

— Честное слово, не могу…

— Касающихся Авы Гаррет.

— Кого?

— Женщины-медиума, которую убили примерно неделю назад. В связи со смертью мистера Бринкли.

— Об этом писали во всех газетах, — напомнил Трой. — И показывали по телевизору.

— Да… Конечно, я об этом слышал. Но…

— Вы знали миссис Гаррет?

— Нет.

— Она жила в Форбс-Эбботе.

— Главный инспектор, обращаю ваше внимание на то, что я не живу в Форбс-Эбботе. Поэтому у меня не было возможности с ней познакомиться.

Тут на подъездную аллею вырулил большой «БМВ», по сравнению с которым желтый «пунто» Латама казался карликом. Из машины вышла огромная женщина и направилась к ним. Она была задрапирована в прозрачную серую ткань с серебряной отделкой. Сравнение с аэростатом воздушного заграждения было неизбежным.

— Что здесь происходит? — издалека рявкнула она.

Главный инспектор Барнеби хотел объяснить, но понял, что вопрос адресован не им, а Латаму, который тут же начал нести какой-то бессвязный вздор о клиенте, отмененной встрече, глупой секретарше и потерянной папке. В любой лжи есть часть правды, но даже Трой понимал, что Латам хватил через край.

Перестав обращать внимание на мужа, женщина представилась и предположила, что они приехали по делу «бедного милого Денни». Она ответила на все их вопросы о Бринкли, подтвердив то, что они уже знали, но не сообщив ничего нового. С Авой Гаррет она знакома не была.

— Мы вращались в разных кругах, главный инспектор. Судя по тому, что я читала в «Эхе», она жила в доме, принадлежащем муниципалитету.

На просьбу подтвердить, что ее муж вечером в среду, восьмого августа, был дома, она ответила отказом.

— Могу сказать только одно: он был дома, когда я вернулась после лекции об ароматерапии.

— Когда это было?

— В десятом часу.

— А когда вы уехали на эту… э-э… лекцию, миссис Латам?

— Около семи. Я всегда выезжаю рано. Мне нужно посидеть спокойно, перезарядиться и направить энергию. Это очень энергоемкое дело.

После этих слов Барнеби и Трой поднялись. Не успели они добраться до машины, как раздался крик. Фортиссимо с переходом в фальцет.

— Ну и громадина, — нажав на газ, сказал Трой.

Машина задержалась у бронзовых ворот, и Барнеби увидел отражение счастливой пары в зеркале заднего вида. Латам стоял ссутулившись и смотрел в пол с видом провинившегося школьника. Миссис Латам рычала и размахивала руками, как ветряная мельница. Трой зычно расхохотался. Этот малый должен был получать очень большие деньги, чтобы позволять так с собой обращаться.

— Шеф, вы только посмотрите, какой у него вид.

— Какой?

— Такой же, как был у парня, уронившего пепел на туфли чемпиона мира по боксу.

— Давай уточним факты, — сказал Барнеби. — Сопоставление времени показывает, что Латам может быть нашим «Крисом».

— Этот рохля? — Тут ворота открылись, и Трой благополучно их миновал.

— Он мог позвонить Гаррет около пяти. Конечно, из телефонной будки. Миссис Латам уезжает из дома в семь. Он тут же отправляется на встречу с Авой. Проводит с ней около часа, вешает лапшу на уши — может быть, даже предлагает заключить контракт, — а потом везет обедать. Подливает дрянь ей в вино, извиняется, что не может проводить ее до Аксбриджа, и сажает в такси.

— Скорее на поезд подземки, учитывая его финансовое положение.

— Неважно. А потом возвращается в это жуткое техасское ранчо, где получает очередной нагоняй.

— Все это звучит… не знаю… невероятно. — Трой считал, что бунгало у них роскошное. — Как в какой-то дурацкой пьесе.

Поскольку дочь Барнеби была актрисой, главному инспектору приходилось видеть множество пьес, в том числе и дурацких. Но ни одна из них не была такой запутанной, как дело, которое он расследовал в данный момент.

Глава двадцать первая

После первого брифинга о двойном убийстве прошло всего сорок восемь часов, но дежурная часть приобрела совсем другой вид. Телефоны разрывались, телефонистки что-то бормотали в ответ, вся информация записывалась, вопросы лились рекой. К стенам были пришпилены карты и фотографии, относившиеся к обоим преступлениям, а также подробный чертеж Киндерс.

Получасом ранее главный инспектор Барнеби получил полный отчет экспертов, осматривавших дом Денниса Бринкли. Собрав свою группу в дальнем, самом тихом конце комнаты, он начал совещание с пересказа основных моментов.

— Некоторые найденные отпечатки принадлежат уборщице, другие — Мэллори Лоусону. Оставшиеся идентичны найденным в «лексусе» и в квартире. Должно быть, они принадлежат самому Бринкли. С отпечатками на требюше — какая-то путаница. Ясно видны только отпечатки Бринкли, но эксперты говорят, что под ними находятся какие-то смазанные отпечатки, возможно, оставленные человеком в перчатках. Этого и следовало ожидать.

Со следами обуви тоже не все ясно. Со слов уборщицы мы знаем, что у Бринкли были мягкие твидовые тапочки, которые он всегда надевал, когда ходил смотреть на свои машины. Их оставляли у входа. Следы тапочек есть на полу, но не все они одинаковы.

— Что вы имеете в виду, шеф? — спросила инспектор Джулия Лоренс.

— Есть несколько следов, оставленных человеком, нога которого была немного больше.

— Наверно, он понял, для чего существуют тапочки, — сказал Трой, — и воспользовался ими.

— На кухне не удалось обнаружить ничего. Даже на дверной ручке. Эксперты думают, что убийца оставил свои туфли на наружной лестнице.

— Похоже, в квартиру он не заходил вовсе.

— Об этом говорится в отчете?

— Да. Мы с Троем тоже осмотрели ее. — Ничего подобного раньше им видеть не доводилось. Сказать, что там царил образцовый порядок, значило не сказать ничего. Ручки и карандаши на письменном столе и туфли в шкафу располагались так тесно, что между ними нельзя было просунуть волос. Безделушки находились на одинаковом расстоянии друг от друга с точностью до миллиметра. При этом никаких записок для памяти Бринкли не делал.

— Я проверил его банковские счета за последние месяцы. Крупных трат нет. Небольшие переводы — возможно, местный налог. К несчастью, его телефонные счета не имеют расшифровки, но в телефонной компании сказали, что смогут это сделать.

— Не густо, сэр, правда? — сказал Колин Джарвис. — Они подтвердили то, что мы и так знали.

— Да, спасибо, Джарвис. А теперь… — Барнеби смерил своих подчиненных вызывающим взглядом, — кто из вас может сообщить мне то, чего я еще не знаю?

Сказали они много, но толку от этого не было никакого. Барнеби взял фоторобот и помахал им в воздухе.

— Кому-нибудь с этим повезло?

— Да, шеф, — сказал детектив-констебль Сондерс, который отвечал за станцию Аксбридж. — Кассир, на наше счастье, хорошо запомнил ее. Она купила билет в один конец до Пикадилли.

— А время он запомнил?

— Он только что заступил на смену и утверждает, что это было в десять минут седьмого. Я проверил расписание. Ближайший поезд шел до Метрополитен. Второй, через пятнадцать минут, до Пикадилли.

— Будем надеяться, что нам удастся выяснить, на каком поезде она уехала. А если повезет — то и где вышла.

Барнеби понимал, что он слишком многого хочет. Хотя с конечной станции поезда уходят почти пустыми, ближе к центру они заполняются под завязку. Если Ава действительно вышла на Пикадилли-Серкус, то шансы заметить ее были равны нулю. Несмотря на видеокамеры.

— А что с машиной? — спросил он.

Тут их тоже ждала неудача. Красных «хонд» было замечено много, но машины Авы среди них не оказалось. К несчастью, надежды Барнеби на то, что она оставляла машину на стоянке, ближайшей к станции подземки, не оправдались. Сведения с двух других стоянок должны были поступить сегодня утром.

Потом Барнеби отпустил подчиненных и поехал допрашивать человека, про которого Дорис Крудж вчера сказала, что он «знает Аву как облупленную». Конечно, это был Джордж Футскрей, который первым открыл ее талант медиума, поддерживал во время учебы и даже возил из церкви в церковь. Кроме того, он в одиночку руководил спиритуалистской церковью Форбс-Эббота. Миссис Крудж объяснила, что он сам экстрасенс и обладает врожденным даром пронзать нижний эфир, каким бы черным и плотным тот ни был.

Все это чрезвычайно занимало сержанта Троя. Двигаясь по шоссе А413 в сторону Чалфонт-Сент-Питера[118], он предвкушал встречу с Футскреем, представляя себе гомика, который носит бусы и шляпу из рафии, ходит в домотканой одежде и жрет всякую дрянь. Но это не значило, что парень не мог дать ему несколько советов, как пронзать нижний эфир. Кроме того, Трой надеялся научиться у него искусству составления правильных гороскопов; обычно звезды его обманывали.

Словно прочитав мысли сержанта, Барнеби сказал:

— Мы не будем задавать ему слишком много вопросов, ладно?

— Как скажете.

— Я не хочу, чтобы ты отклонялся от темы и выпытывал у этого малого его эзотерические секреты.

— Можно подумать, это какая-то рок-группа.

Трой начинал посмеиваться над своими ожиданиями. Сержант заметил вывеску «Трех бочек», после которой они должны были свернуть. Маневр, сигнал, зеркало. И вот они уже на Кловер-стрит, Кэмел-Лансинг. Даже на нужной стороне.

— Шеф, посмотрите в окно. Мы проезжаем мимо дома тринадцать, верно?

Трой сам не знал, чего он ждет. Может быть, этот дом похож на хибару с конической крышей в виде ведьминого колпака, которую он видел в детской книжке с картинками? Или на зловещий серый замок, утопающий в тумане? Номер пятнадцатый оказался маленьким типовым домиком, имевшим общую стену с соседним и ужасно скучным. С крошечным запущенным палисадником.

— Вот он, — сказал Барнеби. — Припаркуйся у лавра.

Трой был сильно разочарован. Но когда он звонил в дверь, то немного повеселел. Коврик был расписан таинственными знаками и символами, а звонок имел форму стельной козы с глазами из зеленого стекла.

— Главный инспектор Барнеби?

— Верно. Мистер Футскрей?

— Мы вас ждали. А это?…

— Сержант Трой, — сказал сержант Трой, достав удостоверение и помахав им в воздухе.

— Входите, пожалуйста. Пройдите и познакомьтесь с моей мамой.

Они вошли в маленькую прихожую, устланную ковром с изображениями льва и единорога, короны и женщины в перевязи, державшей цветок чертополоха. Кроме того, здесь был деревянный дворецкий в полный рост, плохо, но тщательно раскрашенный и отличавшийся от нормальных дворецких наличием длинных крыльев с позолоченными кончиками. На его подносе лежали тщательно сложенные газеты и объявление: «Пожертвования: благодарим вас».

— Они здесь, дорогая. — Джордж открыл дверь, прижался к ней, пропуская полицейских, и сказал Барнеби: — Думаю, вы не откажетесь подкрепиться.

Ему никто не ответил. Мужчины просто стояли и смотрели. Они оказались в месте поклонения одной из наиболее почитаемых королевских особ двадцатого века[119]. Все стены до последнего дюйма были увешаны фаянсовыми и металлическими тарелочками, фотографиями, рисунками и картинами с ее изображениями. На книжных полках стояли ее фарфоровые статуэтки. Ее портреты украшали фарфоровые бочонки и миниатюрные позолоченные кареты. В стеклянной витрине стояла болванка, на которую была надета желто-зеленая парчовая шляпа с меховой оторочкой, украшенная перьями.

В кресле с подлокотниками сидела крошечная старушка, завернутая во множество покрывал. Ее бледный скальп покрывали клочки редких седых волос, напоминавшие вату. На морщинистом лице выделялись яркие глаза, пронзительно-синие, как барвинок.

— Добро пожаловать, — сказала она. — Садитесь, пожалуйста.

Голос у нее был поразительный. Громкий и отрывистый, как дробь палки по штакетнику. Она показала на диван с обивкой, изображавшей королевские резиденции. Барнеби сел на Виндзорский замок, а Трой — на мавзолей Виктории и Альберта во Фрогморе. Никто не знал, что сказать.

— Привет, — сказала старая леди. — Меня зовут Эсмеральда Футскрей.

Барнеби представил себя и сержанта Троя. После чего снова наступила тишина, которую нарушал лишь доносившийся снаружи стук столовых приборов.

Наконец Трой взмахнул рукой и сказал:

— Ничего себе коллекция!

— С момента ее рождения. — Старушка показала на полки, битком набитые фотоальбомами.

— Должно быть, она немало стоит.

— Деньги? — Презрение Эсмеральды не имело границ. Впоследствии Трой говорил, что почувствовал себя так, словно пукнул в церкви. — Все эти артефакты заряжены подлунной энергией, которая передается в случае возникновения крайней необходимости. Как вы, наверно, представляете себе, она нуждается в постоянной подпитке, особенно после этой операции.

— Да. Подлунной энергией, — повторил сержант так, словно это было самой обычной вещью. Он осмотрел окна с толстыми решетками и заметил, что на двери красуется сложный замок.

— А это — наш путеводный камень. — Она с трудом протянула руку и положила ладонь на молочно-белый шар, сиявший и пульсировавший, как подсвеченное сердце. Трой стал искать глазами шнур, но ничего подобного не обнаружил. — Его постоянно поддерживает мой проводник, Ху Сун Кьон.

— Это очень… э-э…

Барнеби закрыл глаза и мысленно заткнул уши. Он был по горло сыт тайными обрядами; опыта общения со спиритизмом хватило бы ему до конца жизни.

Троя заинтриговал серый пух в углу рта миссис Футскрей. Сначала он предположил, что у старушки пробиваются усы, но потом пригляделся внимательнее и увидел перья. У него побежали мурашки по спине. Конечно, птиц старуха не ела. Он всегда считал спиритов вегетарианцами. Эсмеральда заговорила с ним снова.

— Наверно, вы помните, что случилось, когда она присутствовала на салюте в Кларенс-хаусе[120]?

— Я не уверен…

— Она споткнулась, когда сходила с трибуны.

— Точно, споткнулась! — воскликнул сержант Трой.

— Я отвлеклась только на мгновение, но этого было достаточно. Конечно, я тут же все исправила.

— Значит, все обошлось?

— Естественно. Понимаете, линия передачи энергии осталась открытой.

Вошел Джордж, толкавший перед собой сервировочный столик. Главный инспектор отверг предложение, боясь, что его напоят каким-нибудь ведьминым варевом из внутренностей мертвеца, вырезанных под луной во второй четверти и сдобренных потом повешенного.

— «Сэйнсбери брекфест» или «Эрл Грей», сержант?

— Пожалуй, я тоже выпью чашечку, — сказал Барнеби.

Трой восхитился бисквитами размером с имбирное печенье, имевшими форму звезды и посыпанными сахарной пудрой. Он с благодарностью взял один бисквит и надкусил его. Ничего подобного сержант раньше не пробовал. Странный вкус, оставшийся во рту, никакого отношения к имбирю не имел.

Напоив и накормив гостей, а потом поудобнее устроив мать, Джордж спросил:

— Вы хотели поговорить со мной об Аве Гаррет?

— Думаю, вы хорошо знали ее, мистер Футскрей, — сказал Барнеби, заставив Эсмеральду фыркнуть.

— Верно. Я был наставником Авы и первым, кто открыл ее замечательный дар. Опекал и сопровождал ее во время церковных собраний. Во всяком случае, в первые месяцы.

Голос Джорджа тоже звучал необычно. Он был очень слабым и дрожащим, как у глубокого старика. Возможно, это объяснялось многолетним влиянием Эсмеральды. Она впитывала его энергию, чтобы поддерживать свою. «Другие люди», — подумал Барнеби, преисполнившись благодарности к Джойс, Калли и даже к Николасу.

— Вы никогда не сомневались в ее искренности?

— Ни на секунду, — ответил Джордж. — После каждой службы люди ждали возможности поговорить с ней и сказать спасибо. Часто они плакали.

— А групповые сеансы? Частные приемы?

— Тут ее нельзя было переубедить. Ава считала, что рождена для сцены.

— Вы были там в день, когда Деннис Бринкли… э-э…

— Проткнул небесную матрицу? Конечно. Могу сказать вам, мистер Барнеби, зрелище было обескураживающее.

Когда Джордж начал описывать случившееся, сержант Трой сделал первую из двух коротких записей. Честно сказать, он был рассеян. Его продолжал волновать странный вкус недавно съеденных бисквитов. Почему-то сержанту пришел на ум фильм «Ребенок Розмари». Он вспомнил колдовской корень, выращенный ведьмами и под видом аниса скормленный Миа Фэрроу[121]. Бисквиты явно отдавали анисом.

Трой рыгнул и с осуждением посмотрел на Джорджа, который описывал свое руководство Церковью-за-Углом. Длинное и овальное лицо Футскрея напоминало растекшееся яйцо. Сержант вспомнил вопящего болвана с собственной головой в руках, изображение которого украшало множество маек. Серовато-желтые волосы Джорджа были покрыты бриллиантином, цвет кожи напоминал рекламу морского курорта. Брюки падали от талии до каблуков, не встречая на пути ни одного препятствия. Трой вспомнил совет, который его мать дала одной из его двоюродных сестер, когда та начала встречаться с молодыми людьми: не доверяй мужчине без ягодиц. Может быть, в этом действительно что-то было? Кроме того, он заметил, что во время разговора Футскрей никогда не смыкал губ и негромко поскрипывал и пощелкивал фальшивыми зубами. Это напоминало танец мышей. Сержант заставил себя прислушаться к беседе, в которой теперь принимали участие трое.

Джордж сказал:

— Мама предвкушает встречу с духом. Правда, мама?

— Да, — подтвердила Эсмеральда. — Я знаю там куда больше людей, чем здесь.

— Мы находимся в постоянной связи, — продолжил Джордж. — Мало кто знает о существовании отличной телеграфной системы «Ариэль Кобвебс.плс» между внешним космосом и планетой Земля.

— Серьезно? — спросил Барнеби. Он никогда не мог понять, почему люди называют Землю планетой. Может быть, где-то во Вселенной есть другая Земля, которая не является планетой? Джордж продолжал пощелкивать зубами.

— У мамы есть в макушке парапсихическое отверстие.

— С миллиардами связей, — объяснила миссис Футскрей. — Вплоть до доисторических времен.

Ответить на это было нечего, и Барнеби мудро промолчал. Только улыбнулся старой леди и встал, готовясь уйти. Но тут она вскрикнула:

— Петля, Джордж! Петля!

Свет в белом шаре на секунду ослабел и затрепыхался, как большая бабочка. Джордж быстро подкатил столик с переносным телевизором и видеомагнитофоном и нажал на кнопку. Вдоль шеренги кавалеристов шла королева-мать, облаченная в вишневое и белое. Миссис Футскрей прижала к лампе средние пальцы правой руки, ладонь левой к экрану и начала что-то бормотать. А потом зачастила нараспев:

— Небесная любовь от меня к тебе… небесный свет от меня к тебе… небесная сила от меня к тебе…

Мужчины стояли рядом. Джордж серьезно кивал. Лицо Барнеби хранило бесстрастное выражение. Трой смотрел на чехол для чайника, представлявший собой странное переплетение светло-коричневой лески, и тоже пытался выглядеть бесстрастным.

Внезапно эктоплазмическое вмешательство кончилось. Эсмеральда широко улыбнулась всем и сказала:

— Лечение закончено. Теперь она снова будет здорова.

— До следующего раза, — вздохнул Джордж.

— Тут уж ничего не поделаешь, дорогой. В ее возрасте по-другому не бывает. Я надеюсь, — она повысила голос, увидев, что Барнеби шагнул к двери, — покинуть земную юдоль в один день с ней. Нужно будет помочь ей устроиться.

— Там другая иерархия, — объяснил Джордж.

— Я отдал за эту хрень целый фунт, — сказал Трой, отъезжая от дома номер пятнадцать по Кловер-стрит. В прихожей Джордж уговорил его взять газету с подноса дворецкого, потом перекрыл им дорогу, откашлялся и красноречиво посмотрел на объявление. Теперь эта газета, называвшаяся «Новости парапсихологии», торчала из кармана сержанта. — С такими людьми лучше не иметь дела, верно?

— Каждый, кто способен иметь с ними дело, — ответил Барнеби, — нуждается в помощи психиатра.

— Я хотел бы иметь проводника в потустороннем мире, — сказал Трой. — Интересно, что они тебе говорят?

— Подсказывают, когда нужно добавить в джин тоник.

— Я бы не прочь иметь проводника-китайца.

Завистливая нотка, прозвучавшая в голосе Троя, заставила главного инспектора взять себя в руки.

— Ло Хун Кон? — предположил Трой.

Барнеби не улыбнулся. Даже глазом не моргнул. Что ж, он, Трой сделал все. И уже не в первый раз. Может быть, пора посмотреть в лицо печальной правде. У его шефа нет чувства юмора.

К счастью, ни один прохожий не видел, как дверь Эпплби-хауса распахнулась с такой силой, что чуть не слетела с петель. Лицо Мэллори было искажено. Он подбежал к «гольфу» и начал жать на ручку. Потом громко выругался, похлопал себя по карманам и вывернул их наизнанку. Наконец достав ключ, он отпер замки. Машина со скрежетом дала задний ход, вырулила на улицу и исчезла.

Поднимая трубку, Мэллори не думал ни о чем особенном. Его досада на полицию прошла. Он хотел выйти в сад, но передумал. Можно было продолжить распаковывать вещи. Почитать. Или просто посидеть праздно.

— Алло, — сказал он и услышал в ответ:

— Говорит Дебби Хартогенсис. — Он тут же вспомнил это имя. Оно было написано на карточке, прикрепленной к двери квартиры в цокольном этаже. «Ффорбс-Снейт. Хартогенсис. Лоусон». По коже Мэллори побежали мурашки. — Полли? — крикнул он.

Теперь он мчался по шоссе. Во рту стояла горечь. От жары можно было расплавиться. Лицо Мэллори дергалось, но он не мог с ним справиться. Потные руки скользили по рулю. Боясь потерять управление, он стискивал их так, что костяшки едва не протыкали кожу.

Он бросил дочь. Не звонил, не приезжал. А когда приехал, то не проявил настойчивости. Не следил за ней. Решил, что она уехала на каникулы, только потому, что так сказала Бенни. Кто такая Бенни? Он забыл Полли. А теперь она…

Именно это его и мучило. Мэллори не знал, что с ней случилось. Дебби Хартогенсис что-то говорила, но он был так парализован страхом, что слышал только отдельные слова. Эти слова резали как нож: опасно… ужасно… неприятный запах… плачет… таблетки… плачет…

Он мог разбиться в любую минуту. Мэллори посмотрел на себя в зеркало и попытался снизить скорость. Чем он поможет дочери, если умрет? Дорога была скользкой, а он ехал слишком быстро.

Лоусон нажал на тормоз и сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь справиться с собой. Время для поездки по Лондону было самое неподходящее, но когда оно бывает подходящим? Кроме того, другого времени у него нет. Не нужно поддаваться на провокации. Не спорить. Не подрезать, в каком бы цейтноте он ни оказался.

Мэллори вспомнил, как в прошлый раз несся к Полли на Кордуэйнер-роуд и застал ее абсолютно спокойной. Почему он не выслушал ее соседку по квартире? Не задал несколько разумных вопросов, не выяснил ситуацию?

Улица, на которой она жила, выглядела по-прежнему. Мэллори понял, что ожидал увидеть «скорую помощь» или патрульную машину. Он свернул и остановился у подъезда.

Когда дверь начала открываться, Мэллори толкнул ее и ворвался в квартиру. Поднявшись с пола, Дебби Хартогенсис поправила велосипед и пошла за ним.

— Вы сбили меня с ног.

— Что? — Мэллори пробежал мимо ванной и огляделся. Все двери, которые он видел, были открыты. Кроме одной. Он подошел к этой двери, постучал и крикнул:

— Полли!

— Мистер Лоусон…

— Полли, что с тобой? Полли!

— Не надо! — Дебби схватила его за руку. — Вы хотите напугать ее до смерти?

Мысль о том, что Полли лежит за дверью, съежившись от страха, заставила Мэллори остановиться. Он посмотрел на девушку. Должно быть, это она звонила. Он даже не помнил ее имени.

— Проходите и садитесь.

— Что мы…

— Выслушайте меня.

— Почему она закрылась?

— Я пыталась объяснить. — Дебби подвела его к креслу и заставила сесть.

— Да, знаю. Но я… ничего не понял.

— Я вернулась с каникул два дня назад. Знала, что Аманда еще на Мальорке. Дверь Полли была заперта, и я решила, что она тоже куда-то уехала. Но в разгар ночи я услышала, что в уборной кто-то есть. Боже, как я испугалась!

— Кто это был?

— Вы думаете, я проверяла? Я сама обделалась от страха. Залезла под диван и увидела, что кто-то прошел в комнату Полли и запер дверь.

— Значит, это была она?

— Она вроде как застонала, а потом стало тихо. Когда на следующий день она поняла, что я вернулась, то не стала выходить. Пока я бегала за хлебом и молоком, она воспользовалась ванной, а потом заперлась снова. Я слышала, как она плакала.

Плакала! Мэллори не мог вспомнить, когда Полли плакала в последний раз. Даже в раннем детстве она не плакала, а кричала. А если и плакала, то только от злости.

— Вы говорили с ней?

— Пробовала. — Она покачала головой. — Но ничего не вышло.

Мэллори встал, прижался лбом к косяку и нахмурился.

— Так и продолжалось. Она выходила только в мое отсутствие. Тогда я начала волноваться. Подумала, а вдруг она заболела.

— Вы что-то говорили о таблетках.

— Сейчас расскажу. В следующий раз я сделала вид, что ухожу, но не ушла. Хлопнула дверью, вернулась и спряталась. Через какое-то время Полли встала и пошла на кухню. Она выглядела очень странно. Я зашла в ее комнату и остолбенела. Помните ту комнату из фильма «Семеро»? Должно быть, она сидела там несколько дней. Я увидела у ее кровати мои снотворные таблетки…

— О господи… — Мэллори отошел от двери, но сесть не смог. Только бродил туда-сюда. — Она их принимала?

— Несколько штук.

— Врача вызывали?

— Нет.

— Почему нет?

— Она даже меня не впустила. Думаете, она открыла бы постороннему человеку?

— Но ведь таблетки… передозировка…

— Она принимала их только для того, чтобы уснуть.

— Откуда вы знаете? Откуда знаете, что она не проглотила их разом? О господи, о ней некому было позаботиться!

— Если бы я о ней не позаботилась, как бы вы здесь оказались?

— Вы должны были сразу позвонить мне. Я бы…

— Послушайте меня, черт побери! Я вылезла вон из кожи, чтобы помочь вашей дочери. Изъездила на велосипеде весь чертов Парсонс-Грин. Стучала во все двери, пытаясь узнать ваш новый адрес. Наконец нашла агента по торговле недвижимостью, который продал ваш дом. Его поверенный дал мне номер вашего телефона. Я сразу же позвонила вам. Причем, заметьте, никуда не выходила. А потом вы влетели сюда и сбили меня с ног. И, черт побери, не сказали ни «извините», ни «спасибо»!

Мэллори уставился на Дебби Хартогенсис, которая выбивалась из сил, чтобы сделать телефонный звонок, чуть не доведший его до сердечного приступа. Девушка была молоденькая. На ней были брюки-хаки, розовый топ в обтяжку и очки с голубыми стеклами.

Лоусон сумел перевести дух. Он здесь и никуда не уйдет. Что бы ни случилось, но сообщений, звучащих как гром среди ясного неба, больше не будет. Остались только печаль и благодарность. Печаль за дочь, с которой опять что-то случилось. И благодарность этой молоденькой девушке, которая сделала все, хотя могла не делать ничего.

— Мне очень жаль. Простите, пожалуйста. Я очень расстроился.

— Да. Я вас понимаю.

— Мать Полли тоже хотела бы поблагодарить вас… сказать…

— Все в порядке, мистер Лоусон. — О боже, этот человек выглядел так, словно кто-то выпустил ему кишки и растоптал их. Никаких детей, в миллионный раз поклялась себе Дебби. Никаких детей.

— Послушайте, я ухожу. — Она взяла черный шлем, роликовые коньки и пошла к двери.

— Уходите?

— Мне нужно кое с кем встретиться. Если хотите выпить чаю, то все на кухне.

Как ни странно, после ее ухода Мэллори понял, что он действительно хочет чаю. Негромко постучав в дверь Полли и снова не получив ответа, он заварил чай, наполнил две фаянсовые кружки, отнес их в гостиную и повторил попытку.

— Чай вскипел. Ты выйдешь? Или впустишь меня?

Он молча подождал. Потом молча сел, выпил чай и подождал еще. Мэллори был готов ждать вечно, чтобы выяснить, что случилось с Полли. Как поется в песне, ждать, пока не высохнут все моря на свете.

С Полли случилось вот что. После удивительной сцены в квартире Билли Слотера она вприпрыжку побежала домой. Вела себя как девчонка. Крутилась вокруг вертикальной стойки автобуса, не обращая внимания на кондуктора. Бежала по улице до самой квартиры, сама не своя от радости. Не в силах усидеть на месте, поставила диск с «Девятнадцатью газеллами» и начала танцевать. Информация, полученная от осведомленного человека, гремела в ее мозгу как динамит.

— «О, яростный огонь любви, — пела Полли, кружась и изгибаясь, — сожги меня… сожги меня…»

Требовалось убить кучу времени. Точнее, несколько часов. Проникнуть в контору «Бринкли и Латама» при свете дня было нечего и думать. «Черт бы побрал этот перевод на летнее время», — беззлобно подумала она. Бродить по квартире не было сил. Можно было взорваться. Она решила сходить на последний фильм братьев Коэн в «Керзоне»[122] и на обратном пути купить что-нибудь для праздника в «Оддбинс».

Наконец около половины девятого Полли вышла из дома и направилась в сторону станции метро «Бейкер-стрит». Ждать пригородного автобуса нужно было слишком долго, поэтому она села в поезд линии Метрополитен, шедший до Амершема[123], и была приятно удивлена, очутившись в просторном вагоне с высокой крышей. Такие были только в поездах дальнего следования. Продолжая светиться от счастья, Полли смотрела в окно. Когда Харроу-он-зе-Хилл[124] остался позади, пейзаж начал становиться все более и более привлекательным.

Полли решила купить дом в деревне — лучше всего в Бакингемшире. Свежий воздух, и до города рукой подать. Естественно, дом будет современный. Из стекла и стали. Она наймет архитектора. Конечно, не скучной старой школы. Может быть, Чадуика Вентриса. Или Джайлса Гивенса. Проект этого дома наверняка получит какую-нибудь премию. Полли уже видела себя на церемонии ее вручения. На ней сверкающее и переливающееся платье без спины; сраженный архитектор падает к ее ногам…

Так она мечтала до самого Чорливуда[125]. В телефонной будке висело несколько визитных карточек с номерами заказа такси, и машина пришла сравнительно быстро. Отсюда до Костона было всего шестнадцать километров. Когда Полли добралась до рыночной площади, было почти темно.

Подойдя к двери «Бринкли и Латама», она не стала оглядываться, а вставила ключ в замок, повернула его и вошла в здание так небрежно, словно имела на это полное право. Для пущей безопасности она опустила в кабинете Бринкли жалюзи.

Включив компьютер и найдя свой «маркетмейкер»[126], Полли подумала об отце. Вспомнила, как лгала ему, когда отец позволил ей воспользоваться своими деньгами. Сделала вид, что решилась на эту неудачную спекуляцию только ради него. Чтобы отец мог бросить работу, которая его убивала, и освободиться. Мэллори поверил ей; Полли видела, что он был тронут до слез. Но что, если… что, если на сей раз это будет правдой?

Раньше мысль об использовании своих знаний ради блага других никогда не приходила ей в голову. Но теперь все было по-другому. В этом было что-то личное. Только представить себе: за одну ночь вдвое увеличить наследство Лоусонов! О господи, что скажут ее родители? Конечно, не поверят. Сначала. При мысли о том, что это случилось на самом деле, у отца глаза на лоб полезут. Мать тоже обрадуется. У них появятся лишние деньги, которые можно будет бросить в бездонную бочку, называющуюся издательским делом. Но какая разница, как они ими воспользуются? Полли сможет помочь им, причем ей самой это ничего не будет стоить. Плохо одно: она не сумеет объяснить, как это сделала. Как украла ключи, тайно забралась в контору, залезла в файл — неважно, что этот файл касался ее собственных финансовых дел. Когда она сделала это впервые, у нее было какое-то оправдание. Тогда ее приводил в отчаяние долг, нараставший с каждой секундой. Но на этот раз причиной было стремление увеличить прибыль. Или, как говорят неудачники, понятия не имеющие, что такое настоящие деньги, голая корысть.

Конечно, скоро станет ясно, что кто-то с выгодой воспользовался деньгами Лоусонов. «Это будет забавно» — подумала Полли. Может быть, свалить ответственность на Денниса? Нет. Для таких дел он слишком честный (иными словами, трезвый, осторожный и принципиальный). Она все должна сделать сама. Тогда все убедятся, что если она и совершила дурной поступок, то исключительно ради благих целей.

Довольная принятым решением, Полли совершила две финансовые сделки и переправила умопомрачительную сумму. Она видела, что Билли Слотер переправил намного больше и что повышение курса акций было заметным, но небольшим, но все же ей было страшновато.

Теперь нужно было незаметно уйти. Она нашла местный справочник и вызвала такси-малолитражку. Чтобы не привлекать внимания к столь позднему вызову, который могли расшифровать, Полли позвонила из телефонной будки на рыночной площади.

Дело было сделано. Торопиться было некуда. Выйдя из кино, она получила в банкомате максимально возможную сумму (жалкие пятьдесят фунтов, вслед за которыми последовало желчное предупреждение банка) и купила бутылку «Вдовы Клико». Черт с ним: даже если она приедет к себе далеко за полночь с несколькими фунтами в кармане, какой-нибудь ночной автобус довезет ее до дома.

Полли казалось, что она вернется, испытывая смесь эйфории и облегчения, как какой-нибудь шпион или десантник после завершения опасной миссии. Расслабится, послушает музыку, выпьет вина, а утром выйдет на улицу за первыми газетами. Финансовый мир еще не знает того, что знает она. Но когда напряжение прошло, она почувствовала себя спокойной. Спокойной и усталой. Полли разделась, легла в постель и мгновенно уснула.

Проснулась она только в полдень. В это было невозможно поверить. Уличное движение, бесконечные телефонные звонки, пешеходы, стучащие палкой по забору, лающие собаки — куда все исчезло? Тьфу, чтоб тебе!

Разозлившаяся Полли натянула на себя джинсовую рубашку и старую полосатую юбку. Надела кроссовки, схватила ключи и вылетела из квартиры. Ближайший газетный киоск находился в магазине на углу. Она схватила «Файнэншл таймс». Название компании «Джилланс и Харт» было напечатано на первой полосе.

Внимание отсчитывавшего сдачу Масуда Азиза привлекла молодая женщина, стоявшая у газетного киоска. Она была потрясена и едва держалась на ногах. Свежая газета выскользнула у нее из рук и упала на землю.

Мистер Азиз позвал жену. Та прибежала из задней части магазина, откинув пластиковую штору. Они взяли табуретку и безуспешно попытались убедить девушку сесть. Когда миссис Азиз принесла стакан воды, ее руку злобно оттолкнули. Девушка пошла к двери магазина, споткнулась, но устояла на ногах. Люди, собравшиеся у входа, следили за тем, как она, спотыкаясь, брела по улице.

Однажды ее вырвало в водосточный желоб. Мистер Азиз поднял грязную газету и начал громко жаловаться на упущенную выручку.

Полли не помнила, как добралась до дома. Очнулась девушка только в ванной. Она прополоскала рот и вычистила зубы с такой силой, что из десен пошла кровь.

Ничего не соображая от страха и гнева, она ходила по квартире, пинала мебель и била кулаками в стену, пока не ободрала костяшки. Потом она остановилась в середине комнаты и завыла: «Банкрот… банкрот… банкрот», — как птица в джунглях. Когда зазвонил телефон, она вырвала вилку из гнезда и швырнула аппарат в другой конец комнаты.

После того как у нее запершило в горле, Полли утихла. По крайней мере, физически. В голове по-прежнему была каша. Она села и впервые в жизни позавидовала своей настырной американской сожительнице. Дебби часто делала то, что она называла «практикой». Садилась на подушку и полчаса смотрела в пространство прямо перед собой. Говорила, что это успокаивает нервы (как говорят на ее родине, «затупляет лезвие»), и советовала Полли делать то же самое. Но такого желания у Полли не было. Она хотела, чтобы ее «лезвие» было острым, как топор палача. Тот, кто соглашается на меньшее, заслуживает своей участи.

Несмотря на презрение к подобной мягкотелости, Полли села на корточки и медленно дышала по крайней мере пять минут. Это не успокоило ее нервы и не «затупило лезвие», но она начала воспринимать случившееся менее эмоционально и сумела обдумать свой следующий шаг. Предпринять его было необходимо. Что делать с Билли Слотером? Больше всего на свете Полли хотелось прийти к этому подонку и воткнуть в него что-нибудь острое, но это было невозможно. Во-первых, Слотер был сильнее и схватка наверняка закончилась бы не в ее пользу. Во-вторых, если бы она каким-то чудом сумела нанести ему серьезную рану, вызвали бы полицию и она оказалась бы в еще большей беде, чем сейчас.

Полли накинула на свой скромный наряд джинсовую куртку, схватила кредитную карточку, оставшиеся три фунта наличными и выбежала на улицу. Она забралась на второй этаж автобуса и наклонилась вперед, мысленно уговаривая водителя увеличить скорость.

Колотила себя кулаками по бедрам и бормотала: «Быстрее, быстрее, быстрее…»

Полли не думала о собственной внешности. Не осознавала, что волосы на левой части ее головы торчали в разные стороны, а с правой (на которой она спала) слиплись. Что неприятный запах, чувствовавшийся наверху, исходил не от старика, сидевшего прямо за ней. Что на ее юбке застыли пятна рвоты. Ни о чем не думая, она миновала вращающиеся двери Уайтхолл-Корта и через вестибюль пошла к лифту.

Один из привратников, стоявших за конторкой, окликнул ее. Другой быстро подошел и преградил ей путь.

— Чем могу помочь? — Слова его были вежливыми, но взгляд — нет.

— Я пришла к Билли Слотеру. — Полли продолжала нетерпеливо нажимать на кнопку, хотя лифт уже шел вниз.

— К мистеру Слотеру?

— Да. Квартира семнадцать.

— Ах да. Боюсь, его больше здесь нет.

— Посмотрим. — Она мрачно посмотрела наверх. — Ну же, спускайся скорее, ленивая сволочь!

— Вы… вы, случайно, не мисс Лоусон?

Полли смерила привратника подозрительным взглядом.

— А что?

— Для вас оставили пакет. — Он сделал шаг назад и вытянул руку, показывая, что Полли должна идти первой. Лифт остановился и, казалось, был готов снова стартовать в стратосферу, но ей пришлось подчиниться.

Присоединившись к коллеге, стоявшему за обширной полированной конторкой, привратник достал из щели мягкий бумажный пакет «Джиффи». Мужчины не сказали друг другу ни слова, но Полли не сомневалась, что они смотрят на нее с презрением.

— Мисс, у вас есть какое-нибудь удостоверение личности?

Полли выложила на прилавок свою кредитную карточку. Поездка на лифте в пустую квартиру была бы для нее унижением.

— Вы имеете представление, когда вернется мистер Слотер?

— Может быть, он не вернется вообще, — сказал второй привратник. — Он не живет здесь. — Когда лицо Полли внезапно побелело, он посмотрел на девушку с тревогой. Только обморока им тут не хватало…

— Не живет?

— Верно. Иногда ночует. — Первый привратник опустил разлинованную книгу в кожаном переплете. — Он — друг мистера Кордера.

— Кордера?

— Который действительно живет здесь. — Он открыл книгу и дал Полли ручку. — Распишитесь, пожалуйста. За пакет.

Держать ручку было трудно, но Полли послушно расписалась — хотя и в другой клеточке. Сбитая с толку девушка взяла пакет и карточку, пошла не в ту сторону и очутилась в большой комнате со множеством удобных кресел и низких столиков. В дальнем конце комнаты был бар, у которого сидели люди. Мужчины начали смотреть на нее, но не так, как она привыкла. Причину Полли поняла, когда увидела свое отражение в высоком зеркале. Расширившиеся глаза, спутанные волосы, пятна рвоты на юбке. Она выглядела как сумасшедшая.

Девушка попыталась сделать хорошую мину при плохой игре. Гордо расправила плечи, добралась до двери и вышла на улицу. Но чувство уверенности в себе исчезло, и Полли понимала, что выглядит по меньшей мере смешно.

Оказавшись на жаркой и пыльной улице, по которой бродили туристы в сувенирных шляпах, она заплакала. Потом выскочила на мостовую и начала махать рукой, пытаясь поймать такси. Она доедет до Долстона, а там выскочит из машины и убежит. Но хотя некоторые такси были свободны, никто не остановился. Полли свернула, дважды обогнула здание Министерства обороны, дошла до станции «Набережная Виктории» и нашла банкомат. Когда она сунула туда карточку, на экране загорелась ядовито-зеленая надпись: «Не в состоянии выполнить эту транзакцию».

Нужно было как-то добраться до дома и открыть пакет. Почему-то Полли казалось, что в окружении людей она ничего не поймет. Она была испугана и сбита с толку, но в этом не сомневалась. Может быть, найти использованный билет, помахать им в воздухе, дождаться, когда откроется турникет для инвалидных кресел и тяжелого багажа, и проскользнуть в него? Но тогда придется делать то же самое и в конце, а там ее могут задержать. Решение пришло, когда кто-то из сотрудников подземки в сердцах воскликнул:

— О нет! Хватит с меня попрошаек!

В конце концов она вернулась домой на нескольких автобусах. Когда подходил кондуктор, Полли спрашивала, куда идет автобус, делала вид, что ошиблась, извинялась, выходила, садилась на следующий автобус и повторяла процедуру. Пересадок было пять, а вся поездка заняла больше часа.

Войдя в квартиру, Полли приготовилась вскрыть пакет от Билли Слотера. Она держала его так крепко, что затекли пальцы. Сев на кровать, девушка снова и снова перечитывала свое имя, выведенное уверенным каллиграфическим почерком. Потом она сжала пакет. Там лежало что-то твердое и прямоугольное. У испуганной Полли перехватило дыхание. В последнее время газеты часто писали о бомбах, заложенных в почтовые отправления; в некоторых министерствах постоянно дежурили специалисты по взрывчатым веществам, просматривавшие всю подозрительную почту. Но обычно такие посылки были безымянными. Билли вряд ли хватило бы наглости вложить в пакет бомбу. Привратники знали его как в лицо, так и по имени.

Наконец Полли разорвала пакет и вывернула его наизнанку. Наружу выпала аудиокассета, завернутая в лист писчей бумаги формата А4. Она разгладила листок и прочитала:

«Моя дорогая Полли!

Пожалуйста, запомни следующее. Пустить громкий слух, переворачивающий основы, ничего не стоит. Использование инсайдерской информации[127] — уголовное преступление независимо от того, проиграл ты или выиграл. Компьютеры не правдивее человека, который ими пользуется. Если ты подумала, что я купил акции «Джилланс и Харт», то жестоко ошиблась. Прослушай запись. И хорошенько подумай, прежде чем снова начнешь говорить людям такие вещи.

БС».

Полли дрожащими руками вставила кассету в свой «Уокмен». Первые же слова заставили девушку вспомнить всю сцену, хотя во время их произнесения она была пьяна. Только теперь до нее начало доходить, в какую глубокую финансовую яму она угодила. Когда Билли Слотер читал набранный мелким шрифтом пункт договора, так легкомысленно ею подписанного, Полли только смеялась. Она считала, что здесь нет места давлению, не говоря об обмане и запугивании. Все знали, что Билли неравнодушен к ней. И лишь потом, когда сеть начала затягиваться, она начала понимать, что к чему. Когда он предложил простить Полли долг, если она согласится куда-нибудь съездить с ним «на несколько дней».

Мысль о том, что она оказалась во власти мужчины — тем более такого отвратительного создания, как Билли Слотер, — вызвала у Полли гнев и отвращение и заставила ее сделать телефонный звонок. Именно этот разговор она теперь и слышала. Она позвонила Билли в разгар бессонной ночи, выпив для храбрости несколько бокалов «Сазерн камфорт»[128].

Она была уверена, что Билли возьмет трубку, и оказалась права. То, что он ничего не ответил, только усилило ее ярость и добавило прыти языку. Она скороговоркой описала его внешность — грязное и потное тело, зловонное дыхание, толстые губы и поросячью физиономию. Сказала, что его задница выглядит лучше, чем его лицо, а его гениталии способны вызвать взрыв смеха у двух-трех женщин, встретившихся в винном баре Сити. Описала, как от случайного прикосновения руки Билли к ее предплечью у нее волосы встали дыбом от омерзения. Поиздевалась над его одиночеством. Он делает вид, что не хочет иметь друзей, потому что все знакомые его презирают. Если отнять у него деньги, что останется? Только гора вонючего сала. И так далее и тому подобное…

Полли выключила магнитофон и задрожала. Боже, какая она дура! Только дура могла подумать, что возврат долга способен искупить ее ядовитые насмешки. Конечно, он хотел ей отомстить. И отомстил. Она потеряла все свое состояние. Хуже того, потеряла деньги, которые ей не принадлежали.

И тут Полли начала плакать. Плакать и выть, пока не почувствовала, что сходит с ума. Потом она уснула беспокойным сном, проснулась и вскоре снова впала в беспамятство. Так продолжалось несколько дней, но она поняла это только впоследствии. Мечтала о мести так, как о ней мечтает избитый ребенок. Просыпалась и засыпала снова, чтобы увидеть во сне, как будет выглядеть эта месть. Можно найти киллера, который убьет человека за пятьсот фунтов она читала об этом в воскресной газете. Нет, лучше покалечит. Прострелит ему позвоночник. После этого Билли Слотер будет весь остаток жизни прикован к инвалидному креслу. А еще лучше выжечь ему глаза кислотой или исполосовать лицо ножом так, чтобы при его виде люди вздрагивали и отворачивались.

Наконец Полли проснулась и больше не смогла уснуть. Ощутила стоявшую в комнате вонь и увидела провал в том месте, где полагалось быть ее животу. Шатаясь, пошла на кухню. Есть было нечего. Хлеб покрылся серо-зеленой плесенью, молоко прокисло. Ни сыра, ни фруктов не было. В холодильнике стояла бутылка «Вдовы Клико». Полли поборола желание швырнуть ее в позолоченное зеркало над каминной полкой. Это только усугубило бы ее положение. Она включила микроволновку и положила туда найденную в холодильнике картофельную запеканку с мясом. Жадно съела ее, обжигая губы. Потом ее вырвало. Полли налила в тазик горячую воду взяла тряпку и вытерла лужу. Вскоре после этого вернулась Дебби.

Полли терпеть не могла своих сожительниц, но по разным причинам. Парламентского секретаря Аманду Ффорбс-Снейт — за ее отвратительно высокое жалованье и снобизм: эта девица часто хвасталась своими знакомствами с теми, кого она называла «сильными мира сего». А Дебору Хартогенсис — за ее бесконечный оптимизм и бойфрендов из простонародья. Полли предпочла бы, чтобы Аманда вернулась первой. Хотя Аманда, как многие очень богатые люди, боялась расстаться с лишней пятеркой, но у нее, по крайней мере, были деньги. И мобильник. (Дебби отказывалась им пользоваться, заявляя, что мобильники вызывают рак мозга). Но едва Полли, у которой кружилась голова от голода и изнурения, представила себе, что говорит с банком и умоляет не обращать внимания на крошечное превышение кредита, как снова очутилась на дне глубокого колодца, куда не проникал свет.

Когда она снова пришла в себя, выяснилось, что откуда-то взялся отец. Он говорил с ней через дверь. Говорил мягко и с любовью, не зная, что дочь причинила ему непоправимый вред.

Отчаявшаяся Полли зажимала уши. Накрывала голову подушкой. Но он не уходил. Хлопнула передняя дверь. Полли соскочила с кровати и выглянула в щель между шторами. Но это была всего лишь Дебби, ехавшая на велосипеде.

Постепенно до нее дошло, что Мэллори расположился здесь надолго. Что рано или поздно ей придется посмотреть отцу в глаза.

Тогда уж лучше рано, чем поздно. По крайней мере, они будут вдвоем. Дрожа от страха, Полли сделала несколько неуверенных шагов по запачканному рвотой ковру. И открыла дверь.

Глава двадцать вторая

Когда главный инспектор Барнеби и сержант Трой вернулись, в дежурной части стало еще шумнее, чем было до их отъезда. Продолжали приходить ответы с лондонской подземки. И поступили новости о машине Авы.

— Сэр, в приемную пришла некая миссис Макнотон, — объяснила констебль Картер. — Она припарковала свою машину у метро «Камберли-стрит» примерно в семнадцать сорок пять. Сходила с друзьями в кино, а потом пообедала с ними в «Ласточке». Пришла примерно в половине десятого и обнаружила эту красную «хонду», которая перекрывала ей выезд. Разозлилась, подождала пять минут и уже хотела вызвать нас, но тут пришла владелица машины.

— Соответствующая описанию Гаррет?

— В точности. Миссис Макнотон начала ругаться. — Констебль Картер скопировала ее тон. — «Я спустила пар, потому что решила, что она больна. Она очень плохо выглядела, шаталась, хотя алкоголем от нее не пахло. Я предложила ей помочь, но она села в машину и уехала».

Значит, вот как оно было. Их догадка подтвердилась. Но где новая информация? Барнеби скрестил пальцы на счастье. Объявления с фотографией Авы висели не только на всех платформах Аксбриджа, но и в поездах. К этому добавились объявления по местному телевидению и в ежедневных газетах. Конечно, кто-то где-то должен был видеть ее, хотя бы недолго. Барнеби позволил себе помечтать, что человек, который сидел напротив Авы, вышел на той же остановке. На платформе никого не было. У выхода ее кто-то ждал. Пассажир сумел точно описать его. И даже какое-то время прошел за ними по улице. Они зашли в ресторан, который назывался…

Тут у Барнеби хватило здравого смысла, чтобы одернуть себя. Конечно, такое случиться могло, но он знал, что вероятность подобного ничтожна. Кроме того, он начинал понимать, что это не приблизит его к выяснению мотива убийства скрупулезно честного, спокойного и безобидного Денниса Бринкли. Как и все остальное, это находилось в руках богов. А всем известно, какими ублюдками они иногда бывают.

На ближайшем письменном столе задребезжал телефон. Ответил констебль в форме, перехватил взгляд Барнеби и спросил:

— Сэр, вы подойдете?

— Кто там?

— Мистер Аллибон. Он хочет поговорить с начальником, который ведет расследование. Говорит, у него есть важная информация.

— Главный инспектор Барнеби. — Он начал слушать. — Понятно. Я пришлю кого-нибудь. Нет, это будет завтра, мистер Аллибон… Непременно… К сожалению, точно сказать не могу… как только освобожусь. До свидания.

— А сейчас нельзя? — спросил сержант Трой.

— Нет. В шесть часов приедут моя дочь и ее муж. Я не видел их несколько недель. Если я опоздаю, меня грозят оставить без мяса на полгода. И кормить только вегетарианскими блюдами собственного изготовления.

— Это серьезно, шеф?

— Очень серьезно. Вот почему я должен все выкинуть из головы до завтрашнего утра.

Аромат окутал Барнеби еще в коридоре. Он плыл в воздухе, наполняя холл и лестничный проем. Рыба, решил он. Но какая-то незнакомая.

Все сидели на кухне, где аромат был немного сильнее, но не настолько, чтобы его можно было назвать запахом. Никто не стоял у горячей плиты. Джойс, Калли и Николас сидели за столом и пили. Они уже выдули одну бутылку «Просекко»[129] и взялись за вторую.

— Давай, папа, — сказала Калли. — Догоняй.

— Здравствуй, Калли. — Барнеби был вне себя от радости, что видит единственную дочь, но попытался скрыть это. — Привет, Николас.

— Привет, Том.

— Дорогой, Нико только что прошел пробу. — Джойс налила ему вина. — На роль в «Жителях Ист-Энда». Это большая удача.

Барнеби взял бокал, вспоминая клятву, данную несколько лет назад, когда Николас играл в Национальном театре, а Калли — в «Королевской Шекспировской компании»: никто из них ни за что в жизни не станет играть в мыльных операх. Даже если они будут умирать с голоду. А если один из них проявит признаки слабости, другой пригрозит ему уйти. Калли объяснила, что это одним махом снижает твой рейтинг. Эйлин Аткинс, Пенелопа Уилтон или Джулиет Стивенсон в мыльных операх не играют.

— И что за роль?

— Танцора-кокни, страдающего игроманией и коллекционирующего старые мотоциклы, но в глубине души мечтающего стать поваром.

— А заодно любителем садоводства он быть не может? — спросила Джойс. — Тогда после конца съемок ты мог бы вести собственное шоу на Би-би-си-два.

— Даже четыре шоу, — подержал жену Барнеби.

— Это будет чертовски утомительно, — вздохнул Николас. — Меня станут узнавать на каждом шагу. И просить автограф.

— Он только об этом и мечтает. — Калли засмеялась и перехватила взгляд отца. — Папа, я помню, что мы говорили. Но жизнь меняется.

Недавно они купили дом с тремя спальнями на границе Лаймхауса и Каннинг-Тауна, продав односпальную квартиру в Ладброк-Гроуве. Но дом нуждался в том, чтобы его «довели до ума».

— А на жалованье, которое платят в «Алмейде», не разгуляешься, — объяснил Николас.

— Впрочем, нам могут его повысить, — небрежно сказала Калли. — Этот новый молодой режиссер — просто блеск. Все считают, что он сделает из «Веселого привидения» то же, что Стивен Далдри сделал из «Визита инспектора».

Джойс, подошедшая к плите, спросила, как идет ее работа над ролью мадам Аркати.

— Отлично. Я играю свою ровесницу, хожу в нарядах от Дольче и Габбана и обхожусь без хрустального шара. Все дело в астрофизике.

— Могу представить себе остальное.

— Леди Бракнелл окажется в постели с несколькими парнями? — предположил Нико.

— Николас!

— Вы только представьте себе даму Джудит…

— Спасибо, не хочу.

— Том, как вы думаете, среди этих медиумов есть искренние люди?

— Николас, я человек практичный. Полисмен. Как по-твоему, что я должен думать?

— Он называет это чушью, — сказала Джойс, тщательно размешивая варево деревянной ложкой.

— Только не тычь! — Калли побежала к газовой плите. Барнеби и Николас последовали за ней. Все стояли и смотрели на огромный котел, в котором варилась огромная рыба.

— Морской окунь с фенхелем, луком и лимоном, — объяснила Калли. — Ты увеличила огонь, нет?

— Нет, — ответила Джойс.

— Я же говорила. Жидкость должна дрожать.

— Трястись.

— Помолчи, Нико. Что ты понимаешь?

— Я не увеличила огонь.

— Что у нас есть еще? — спросил Барнеби.

Был дикий канадский рис и салат из зеленых листьев незнакомого Барнеби растения. Заправленный горчицей, ореховым маслом и белым винным соусом. Джойс открыла третью бутылку «Просекко», и вскоре дружелюбная атмосфера восстановилась.

— Это диетическое блюдо, — сказал Николас. — Такое можно попробовать только в рыбном ресторане Камдена[130].

— Но не за такую цену, — ответила Джойс.

— Он прав. — Барнеби поддел вилкой большой кусок окуня, который буквально таял во рту. — Рыба очень нежная.

— Папа, как продвигается дело?

— Ох, только не о работе! — воскликнула Джойс.

— Увы, плохо. Мы узнали, где Ава оставляла машину в вечер своей смерти. Вот и все.

— А чего-нибудь странного и удивительного, которое годилось бы для нас, ты не обнаружил?

— Вы похожи на пару каннибалов, которые высасывают из людей все, что им нужно, а потом уходят, — проворчала Джойс.

— А что еще мы должны делать?

— Люди — сырье для актеров.

— Они не были бы сырьем, если бы знали, что их используют.

У Барнеби возник соблазн рассказать дочери о Футскреях. Калли и Николас изрядно повеселились бы. Бедный Джордж в свои пятьдесят с лишним еще не успел выйти из подросткового возраста. Его чокнутая мать теперь казалась Барнеби скорее жалкой, чем комичной. Главный инспектор решил, что отдать их на посмешище будет жестоко. Даже если они об этом не узнают.

— Похоже, знакомство с этой Гаррет ничего тебе не дало, — сказала Джойс Калли. — Твоя Аркати совсем другая.

— Ты права. Но она — хороший типаж. Это мне пригодится.

— Она очень убедительна.

— Брось, Нико.

— Посуди сама. Она описала машину, которая его убила, помещение, форму окон, цвет стен…

— Должно быть, кто-то рассказал ей об этом.

Барнеби издал горлом странный звук.

— Том… — Джойс обошла стол. — В чем дело?

— Извини… поперхнулся.

— Выпей воды.

— Стукни его по спине.

— Спасибо. Уже все в порядке, дорогая. Не волнуйся.

На десерт были клементины, сложенные правильной пирамидой на белом фарфоровом блюде. И булочки с орехами, марципаном и кусочками темного шоколада.

— Фрукты — это органическая пища, — сказала Калли, из уголка пухлого рта которой вытекала струйка сладкого сока.

— Не думай, что такая диета сделает тебя бессмертной, — огрызнулась Джойс. Она была по горло сыта советами дочери сменить образ жизни. Каждый звонок Калли превращался в лекцию. От головной боли массируй затылок имбирем; при приступах раздражительности прижимай к мочкам ушей хрусталь; если забываешь, куда положила очки, пей чай с сушеными лепестками хризантемы.

— В следующий раз это будет фэн-шуй[131]. — Джойс начала собирать тарелки.

— Теперь доказано, что китайцы правы, — стояла на своем Калли.

— Попробуйте, — предложил Николас.

— Но передвигать пианино будешь ты. — Барнеби хладнокровно принялся за бисквиты.

— Вообще-то довольно странно приходить на обед со своей едой, — сказала Джойс.

— Пока мы не в состоянии пригласить вас к себе, — ответил Николас. — Дом еще не готов.

— Но когда все будет закончено, — подхватила Калли, — вы сможете приехать и остаться ночевать.

Вскоре после этого они расстались. В десять утра у Калли была репетиция, перед которой ей предстояло около часа заниматься йогой и полчаса — медитацией. Булочки с марципаном они оставили, но котел для рыбы забрали. Барнеби сам положил его в багажник машины.

— Черт побери, зачем вам нужна штуковина такого размера?

— Мы всегда окружены людьми, — объяснил Николас.

— Перед переездом у нас ужинали шестнадцать человек. — Калли поцеловала мать. — Увидимся первого вечером, если я не смогу заскочить раньше.

Вернувшись в дом, Джойс начала загружать посудомоечную машину. Барнеби думал о рыбном котле и ужине на шестнадцать персон. Представлял себе кухню их нового дома, битком набитую актерами. Они смеются, пьют, сплетничают. Жадно едят. Внезапно он ощутил себя оторванным от жизни дочери. Это было смешно, потому что пять минут назад он сам сидел с ней за столом, смеялся, пил, сплетничал. И жадно ел.

— Некоторые люди никогда не бывают довольны.

— Что ты там бормочешь?

— Ох… — Он и не заметил, что говорил вслух.

— Послушай, Том. — Жена подошла к нему и обняла за талию. — Часто ли мы приглашали твоих родителей, когда у нас собирались друзья?

— Это совсем другое дело.

— Нет, не другое. Помнишь, как Калли пригласила нас на вечеринку в честь последнего представления «Сурового испытания»?

— Не помню.

— Ты сказал, что еще никогда не встречал такого количества позеров и дураков.

— Ах, ты об этом…

— Том, они пригласили нас с ночевкой. Думай об этом.

— Угу.

— Но до того счастливого дня тебе придется ночевать со мной. — Она поцеловала мужа.

— Раз так, стели постель, — промолвил Барнеби. И ответил на ее поцелуй.

Шел восьмой час вечера, а Мэллори еще не вернулся. За это время Кейт успела испытать все чувства, на которые она была способна, и несколько новых, о существовании которых не догадывалась.

Когда машина вылетела со двора, гнев заставил ее выбежать на крыльцо и крикнуть вслед Мэллори все, что она о нем думала. Потом она вернулась в дом, устремилась к телефону и набрала номер Полли. Конечно, это было как-то связано с их дочерью. Ничто другое не заставило бы его пулей выскочить из дома. На лице мужа были написаны боль и страх. Да, страх. «Ты мог бы сказать мне хоть что-нибудь», — твердила Кейт, но про себя, потому что уже сорвала голос, крича на Мэллори. Телефон звонил, звонил, звонил, пока она не сдалась.

Ни у нее, ни у Мэллори номера мобильника Полли не было. Дочь отказывалась давать его, заявляя, что иначе она будет чувствовать себя малолетним правонарушителем, которого держат на коротком поводке. Кейт знала одно: в машину Мэллори звонить нельзя. Он гнал как сумасшедший. Кейт пыталась не думать о том, что муж может попасть в аварию.

Мучительное ожидание продолжалось больше шести часов. Устав рвать и метать, Кейт опустошила бельевой шкаф, заново свернула все простыни, полотенца и наволочки и тщательно положила обратно. О чтении не могло быть и речи. Телевизор оккупировали идиоты, визгливо смеявшиеся и хлопавшие самим себе и друг другу. Сад тоже не был выходом из положения. Бенни почти наверняка пришла бы ей помогать, а Кейт была не в состоянии скрывать свою тоску и отчаяние.

Потом она почувствовала тошноту и приготовилась к худшему. Что бы ни случилось с Полли, виновата в этом была она, Кейт. Нужно было убедить Мэллори съездить к Полли накануне их переезда. Почему она поверила Бенни, предположившей, что Полли улетела на Крит? Раньше она никогда не уезжала на каникулы, не предупредив их. «Честно говоря, — со стыдом призналась себе Кейт, — я почувствовала облегчение. Была счастлива, что пару недель мы сможем побыть вдвоем. А тем временем…»

Когда в девять вечера машина свернула в ворота, Кейт была близка к истерике. Она не позволила себе выбежать на крыльцо. Стояла на кухне и вытирала уже досуха вытертые чашки и тарелки. Когда открылась передняя дверь, она услышала голоса. Он привез ее.

Полли была жива. Не умерла от какого-то жестокого вируса, удара электрического тока, не попала под машину, не стала жертвой взломщика, ревнивого любовника или сумасшедшего, сбежавшего из клиники. Она была в порядке. У Кейт закружилась голова от облегчения. Она сделала несколько глубоких и тщательных вдохов, а затем вышла в холл.

Мэллори стоял, повернувшись к ней спиной, и обнимал Полли. Приветливая улыбка Кейт тут же увяла. Испуг лишил ее дара речи.

Полли едва держалась на ногах и походила на привидение. Ее лицо было бесцветным, с синяками под глазами. Волосы, всегда пышные и блестящие, висели жирными клочьями. Одежда была грязной. Она плакала; слезы падали на пол у ее ног.

Кейт тут же шагнула вперед. Она ничего не могла с собой поделать. Многолетние попытки не обращать внимания на то, что тебя отталкивают и оскорбляют, и хранить безразличие оказались тщетными.

Броня не выдержала.

Полли отвернулась от Мэллори и упала в объятия матери. Какое-то время Кейт поддерживала ее, а потом пробормотала:

— Пойдем, милая… Тебе нужно отдохнуть.

Они медленно поднимались по лестнице. Голова Полли неловко лежала на груди матери. Кейт обнимала Полли за плечи. Она отвела дочь в спальню и нашла ей чистую ночную рубашку. Раздела как маленькую, протерла ей лицо губкой, смоченной в теплой воде, и помогла лечь в постель.

Красноватые лучи позднего солнца, падавшие на покрывало, добавили краски лицу Полли. Золотой свет казался Кейт прекрасным, но когда Полли замотала головой, защищая глаза, она задернула шторы.

Потом она тихонько села на край кровати и держала руку Полли, пока дочь не уснула. Постепенно Кейт начинала ощущать чувство, которое было сильнее страха и тревоги за Полли и даже сильнее желания узнать, что довело ее до такого ужасного состояния.

Это чувство было счастьем. Полли вернулась к ней. Наконец-то ей понадобилась мать. Она держала в объятиях свое дитя. «В моих объятиях», — думала Кейт, недоверчиво трогая свои руки. Шел час за часом. Взошла луна, на небе высыпали звезды, а она все сидела на кровати, сама не своя от радости.

Глава двадцать третья

Сержант Трой, знавший, что шеф с утра собирался посетить костонского рыбного торговца, очень удивился, когда в половине девятого прибыл на участок и услышал, что нужно ехать в Форбс-Эббот. Слава богу, движение было еще не таким оживленным, и он сумел добраться туда за пятнадцать минут.

Деревня, согретая лучами утреннего солнца, выглядела неплохо. Судя по всему, день предстоял прекрасный. Трой подумал — как думал уже не раз, — что он с удовольствием переехал бы из неказистого типового домика в убогом районе Костона в место наподобие этого. Но знал, что его мечты тщетны. Цены здесь были заоблачные. И винить в их взвинчивании людей, приезжавших на уик-энды, не приходилось. Это была территория коммутеров[132].

— Собственность, шеф, а?

— Что?

— Это настоящий сумасшедший дом.

— Да. Не хотел бы я сейчас начинать с нуля.

Трою тоже следовало радоваться, что он не вынужден начинать с нуля. Девять лет назад они с Морин наскребли денег на их нынешний домик с выплатой десяти процентов годовых, видя в этом первый шаг к приобретению собственности. Когда через три года у них родилась Талиса-Линн, Морин перешла на неполный рабочий день, и их мечтам о собственности пришел конец. Теперь Трой не смог бы позволить себе купить в городе, где он родился, вырос и прожил столько лет, даже паршивую собачью конуру.

— Припаркуйся как можно ближе к стене, — велел Барнеби, когда они наконец-то вырулили на подъездную аллею Эпплби-хауса. — Им может понадобиться куда-нибудь съездить на «гольфе».

— Именно это я и собирался сделать, сэр.

— Очень мило с твоей стороны.

— Это Кройдон. — Из дверей своей квартиры вышла Бенни и бережно поставила на веранду горшок с великолепной ванессой. — Этот кот принадлежал Кэри, но теперь он мой. Брысь, Кройдон. Пойди и поиграй.

Кот сел, зевнул и начал умываться.

— Что-то случилось? — с жаром спросила Бенни, когда они вновь оказались в ее маленькой гостиной. — Вы кого-то арестовали?

— Мисс Фрейл, мне нужно задать вам несколько вопросов. — Барнеби поднял руку и помахал Трою, уже доставшему свой блокнот.

— Это надолго? — спросила Бенни. — В одиннадцать часов я собиралась выпить кофе с Дорис… миссис Крудж.

— Все зависит от того, насколько вы будете с нами откровенны.

— Я никогда не лгу. — Внезапно Бенни опустилась в кресло. — В прошлый раз я ответила на все ваши вопросы.

— Но, боюсь, не совсем точно.

— Ох… Я уверена, что… Что… что вы имеете в виду?

— Я спросил вас, видели ли вы Аву Гаррет в церкви. Насколько я помню, вы ответили, что у вас плохая память на лица и имена.

— Это правда.

— И да и нет. Потому что вы встречались с ней, мисс Фрейл. Вы дали ей деньги, а она оказала вам услугу. Вы сами расскажете, какая это была услуга, или это сделать мне?

Сердце Бенни бешено заколотилось. Она попыталась заговорить, но охрипла и пробормотала что-то неразборчивое.

Барнеби продолжил:

— Когда Ава Гаррет сделала вид, что ей «явился дух Денниса Бринкли», как она выразилась, ей удалось очень точно описать помещение, в котором он умер. Белые стены, окна, машину, которая его убила. Она даже знала цвет одежды, которая была на убитом.

— Она была медиумом! — воскликнула Бенни.

— Она была лгуньей!

Бенни негромко ахнула и откинулась на спинку кресла. Трой поморщился. Она напоминала щенка, которого пнули ногой. Вмешиваться он не стал. И правильно сделал, потому что через пару секунд все изменилось. В голосе Бенни звучали слезы, но ее тон был воинственным.

— Это ваша вина!

— Что?

— Я просила вас — нет, умоляла — расследовать смерть Денниса. Если бы вы выслушали меня, а не прислали то ужасное письмо, ничего этого не случилось бы.

— В то время…

— А что мне оставалось? — Бенни все еще не смотрела в глаза Барнеби. — Что бы вы сделали на моем месте?

— Сколько вы ей дали?

— Тысячу фунтов. Пятьсот до воскресной службы и пятьсот после.

— Это была вся сумма?

— Нет. Она дала мне неделю на то, чтобы собрать второй взнос, но через три дня после службы умерла.

— А если бы не умерла?

— Не понимаю.

— Что она должна была сказать в следующее воскресенье? Как собиралась назвать имя убийцы?

— Мы искренне надеялись, что до тех пор Деннис нам что-нибудь подскажет.

Главный инспектор сделал паузу, вздохнул и подпер лоб ладонью, став похожим на роденовского «Мыслителя» без мускулов.

— Кто-нибудь еще знал о вашем договоре?

— Никто из нас не был в этом заинтересован. — Сделав признание, Бенни выпрямилась. Она ощутила облегчение и стала не такой грозной. — Похоже, все прошло очень удачно.

— Миссис Гаррет с вами бы не согласилась, — пробормотал Трой.

— Ну и пусть, — почти весело сказала Бенни. Потом она встала и небрежно пожала плечами.

«Что в лоб, что по лбу», — подумал Барнеби. Получив то, за чем приехал, он чувствовал досаду и разочарование. Приходилось признать: хотя в головоломку лег новый кусочек, это ни к чему не привело. Полученная информация почти не проливала света на то, что произошло раньше. Они угодили в тупик.

— Шеф, как вы догадались? — спросил сержант Трой, протискиваясь между новым «Лендровером» и старым фургоном «метро» на рыночной площади Костона.

— Вчера моя дочь сказала одну фразу, после которой я понял, что если Ава Гаррет не была искренней, то кто-то должен был подсказать ей, как выглядело место преступления.

— И Бенни Фрейл была единственной, у кого имелась причина сделать это.

— Вот именно, — сказал главный инспектор.

Рыботорговец мистер Аллибон только что открыл свой магазин. Его бело-зеленый навес без единого пятнышка был поднят, и сам хозяин в канотье, защищавшем его от палящего солнца, стоял в дверном проеме.

— Главный инспектор? Добрый день.

— Добрый день, мистер Аллибон. Это сержант Трой.

Юноша, разделывавший в магазине селедку, выбросил в ведро внутренности и начал скоблить блестящую чешую. Лед был всюду. Его глыбы лежали в витрине, а крошками была пересыпана рыба.

Мистер Аллибон гордился тем, что в его магазине нет запаха.

— У меня только свежая продукция. Вы только гляньте на него. — Он показал пальцем на красивого большого краба. — Пару часов назад он попрощался с женой и детишками.

Эта реплика заставила Троя загрустить. Он радовался тому, что не любил моллюсков. Однажды его убедили попробовать устрицу. С таким же успехом можно было глотать замороженные сопли. Осторожно пройдя мимо толстого и довольно вонючего старого пса, он следом за шефом и мистером Аллибоном поднялся по узкой лестнице, застеленной цветастым аксминстерским ковром[133], и очутился в комнате, битком забитой мебелью. От большой вазы с хризантемами доносился горький запах.

— Моя супруга, — сказал мистер Аллибон. — Алисия, познакомься с главным инспектором.

Миссис Аллибон смущенно заморгала и улыбнулась. Она сама напоминала морское создание. Ее коротко остриженные ярко-оранжевые волосы прижимались к голове, как створки раковин гребешка. Маленький розовый ротик выдавался вперед. Трой решил, что она похожа на довольно симпатичную золотую рыбку.

— Выпьете что-нибудь, джентльмены? — Ее голос напоминал вязаные перчатки. На столике стояли серебряный кофейник, кувшин с молоком, чашки и блюдца с рисунком в виде ивы. На вышитых салфетках лежали яства, от которых текли слюнки.

— Спасибо, но я только что позавтракал, — отклонил предложение Барнеби.

— А я не откажусь, — сказал Трой.

Миссис Аллибон наполнила чашки и долила в них горячее молоко. Потом показала на салфетки, пробормотала «сладости» и взяла чашку, оттопырив мизинчик.

— Мистер Аллибон, вы сказали, что у вас есть важная информация.

Вместо ответа, мистер Аллибон взял Барнеби за руку и подвел к большому окну-фонарю в дальнем конце комнаты. У каждой из трех его секций стояла пухлая банкетка, на одной из которых лежал бинокль, почти скрытый складками плотной плюшевой шторы.

— У меня есть привычка время от времени смотреть в это окно, — объявил мистер Аллибон.

— Я вас понимаю, — ответил Барнеби. Из окна открывался великолепный вид на рыночную площадь. — Похоже, отсюда видна вся человеческая жизнь.

— Вот именно. Бесконечный спектакль. — Мистер Аллибон протянул руку и небрежно задернул штору. — Именно так я заметил то, что впоследствии решил назвать «Тайной медной лампы в форме змеи».

— Трой! — окликнул главный инспектор.

Сержант Трой, щеки которого раздулись как у бурундука, быстро вытер липкие пальцы о салфетку и потянулся за блокнотом. Он быстро и тщательно записывал массу подробностей о таинственно загоравшемся и гаснувшем свете. И дураку было ясно, что они не имели никакого отношения к делу, но решал здесь не он.

— Мой девиз, — сказал мистер Аллибон, — заключается в следующем: если ты не можешь сказать о человеке ничего хорошего, лучше помалкивай. Верно, Алисия?

Миссис Аллибон, тоже отдавшая дань сладостям, кивнула и помахала рукой. Трой заметил, что она оттопыривала мизинчик даже тогда, когда жевала. Возможно, у нее был артрит.

— Но я убежден, что когда бедный мистер Бринкли сказал мне, будто этот свет включает и выключает таймер, это была брехня.

— Зачем ему было это делать?

— Ах… в том-то и заключается тайна.

— Что ж, мистер Аллибон, это очень интересно. Мы непременно…

— Не торопитесь, главный инспектор. Это только присказка. Сказка впереди.

Барнеби сел на одну из банкеток. Трой опустил ручку и с интересом осмотрел комнату. От обилия мебели здесь нечем было дышать. Полка над резным камином со множеством маленьких зеркал. Букеты каменных цветов под стеклянными куполами. Стеклянные витрины с сотнями безделушек, среди которых было даже чучело щуки. Сержант вспомнил анекдот о человеке, который брал работу на дом.

— В глубине души мы — викторианцы, — прошептала Алисия Аллибон, взяв фотографию в рамке. На ней самой был кринолин, а на ее муже — фрак и цилиндр. Они были сфотографированы садящимися в дилижансе. — Ежегодная экскурсия Итансвиллского клуба.

Слушая разоблачения мистера Аллибона, Барнеби чувствовал, что у него начинает пухнуть голова. Информация была отрывочной, но очень интересной, хотя к убийству Бринкли могла не иметь никакого отношения.

— Значит, вы видели, как в десять часов вечера она вышла из такси…

— Точнее, из малолитражного такси Кокса.

— Но как вы узнали, что она вошла именно в контору «Бринкли и Латам»? Там ведь есть и квартиры…

— Дверь дома открылась и закрылась. Через пару минут в конторе зажегся свет.

— Вы не можете назвать точное время и дату?

— Конечно могу. В этот день Нептуну вскрывали нарыв. Алисия, будь добра, дай мне ежедневник.

— Нептуну? — Трой огляделся по сторонам.

— Наш пес, — шепнула миссис Аллибон. — Теперь он живет в холле. Понимаете, он часто… э-э… пускает ветры… Брайан, это было двадцать третьего июля, в понедельник.

— Но вы еще и половины не слышали, главный инспектор.

— Серьезно? — спросил Барнеби.

— Хотите верьте, хотите нет, но во время этого странного инцидента мистер Бринкли сам был здесь.

— В самом деле? Где?

— Он сидел в своей шикарной машине на площади. В дальнем конце, ближе к «Сороке». Как будто ждал, что что-то должно произойти.

В душу главного инспектора закралось сомнение. Начиналась фантастика. Все, что он слышал о Бринкли, не позволяло думать, будто он способен поздно вечером дежурить у пивной, следя за собственной конторой. Концы с концами не сходились. Если только…

— Как она вошла, эта девушка?

— У нее был ключ. — Словно почувствовав, что ему перестали доверять, мистер Аллибон начал с жаром описывать незнакомку. — Красавица. Темные кудри, длинные ноги. Стройная, но… — Он сложил ладони чашечками, словно взвешивая спелые дыни.

Все, с этим пора кончать. Никто не может заметить такие подробности с расстояния в двадцать метров, да еще в темноте. Острое разочарование заставило Барнеби ответить более резко, чем он собирался.

— Должно быть, у вас зрение как у кошки, мистер Аллибон. Или как у рентгеновского аппарата.

— Простите? Ох… нет. Я видел ее раньше.

— Что?

— Примерно за неделю до того. Я как раз отбирал макрель для леди Блейс-Рейнард, случайно поднял взгляд и увидел ее. Эта девушка опрометью выбежала из того же здания и бросилась к Рубену. — Он кивком показал на памятник. — Она была в ярости. Топала ногами. А ее лицо…

Он наклонился к Барнеби, и тот едва не отпрянул. Рыбный торговец сильно вспотел. Воспоминание о длинных ногах, пышных молодых грудях и кудрявых волосах заставило его облизать губы.

— Полна огня. И ненависти. Инспектор, если вы ищете человека, способного на убийство, то вам требуется только одно: найти эту девушку.

Стоя в потоке машин у светофора, сержант Трой с наслаждением дышал окисью углерода. После часа, проведенного в душной гостиной Аллибонов, этот воздух казался свежим. От запаха гнилых хризантем, смешивавшегося со сногсшибательным запахом лежавших в вазе переспелых фруктов, из которых лился сок, его едва не стошнило. Когда они добрались до пса, спавшего у подножия лестницы, кормовое орудие Нептуна выпалило. Залп был таким сильным и вонючим, что их буквально вынесло на Хай-стрит. Там Трой начал жаловаться, что приклеившийся к его нёбу бисквитный пирог с патокой (который Алисия почему-то называла «марципаном»), был слишком сладким.

— То-то ты лопал его без передышки, — проворчал Барнеби. Зависть, с которой он наблюдал за сержантом, поглощавшим высококалорийную пищу, была сравнима только с его негодованием из-за того, что при этом Трой не поправлялся ни на грамм. Джойс пыталась утешить мужа тем, что Трой сам ищет себе неприятностей; при этом она имела в виду внезапный сердечный приступ или удар. Барнеби терпеливо ждал этого уже почти четырнадцать лет, но ни инфаркта, ни инсульта у сержанта пока не было.

Добравшись до машины, инспектор сказал:

— Проверь «Сороку», ладно? Узнай, видел ли кто-нибудь Бринкли или «лексус» вечером накануне его смерти.

— А можно сделать это позже? После того как мы немного подкрепимся?

— Мы совсем рядом. Так что стоит попробовать. — Барнеби вынул из гнезда телефон, набрал номер дежурной части и попросил позвать сержанта уголовного розыска Брирли.

— Одри, ты можешь послать кого-нибудь в «Такси Кокса»? Пассажир, женщина, села у Национального Западного банка около десяти вечера в понедельник, двадцать третьего июля… Верно. Накопай все, что сможешь.

Через несколько минут сержант Трой вернулся, сияя от удовольствия. Он залез в машину и улыбнулся от уха до уха.

— Есть результат, шеф!

— Не тяни резину.

— Я поговорил с барменом. Тем самым, который работал в тот понедельник. Он сказал, что Бринкли пришел, заказал выпивку, сел у окна, прикрылся газетой, а сам посматривал на улицу. Этот малый спросил его, за кем он наблюдает, а Бринкли дал ему десятку, чтобы он не поднимал шума.

— Как бармен узнал его?

— Тогда не узнал. Но после дознания у коронера в «Эхе» поместили фотографию покойного. Если Бринкли ждал девушку, о которой говорил Аллибон, — продолжил сержант Трой, — то она могла быть его законной клиенткой.

— Клиенткой с ключами от его конторы в кармане, — пробормотал Барнеби.

Когда два полисмена во второй раз посетили контору «Бринкли и Латам», Гейл Фуллер, проводя их в главный зал, шепнула:

— Сегодня у нас полный комплект. — А потом добавила, показав кивком на стеклянный кабинет: — Флаг вывешен.

Барнеби пригляделся и увидел смотревшего на него Эндрю Латама. Эндрю встал, присоединился к ним, не дав Лео Форчуну времени поздороваться с гостями, и заявил, что он, как старший партнер, считает необходимым присутствовать.

— Разговор может быть личным, — резко сказал Лео.

— Но ведь это не так, главный инспектор?

— Мы с сержантом пришли, чтобы продолжить расследование смерти мистера Бринкли.

— Тогда все в порядке, — сказал Латам. — Время — деньги.

Тут Форчун саркастически рассмеялся и не смог остановиться. Наконец он выдавил:

— Прошу прощения… Вы хотите сообщить нам что-нибудь новое, главный инспектор? Или задать вопросы?

— И то и другое, сэр. Что вы можете сказать мне об этой истории со светом, зажигавшимся после…

— О нет! — в притворном ужасе воскликнул Латам. — Только не это!

— Пожалуйста, мистер Латам. Если у вас есть что сказать, скажите. У нас мало времени.

— Несколько недель назад любопытный старый козел, что живет напротив, сказал это Бринкли, а теперь, как я догадываюсь, и вам. Деннису нужно было ответить, чтобы этот болван не лез не в свое дело, а он сам сдуру заволновался. И даже набрался нахальства спросить меня, не знаю ли я об этом.

— А вы знали, сэр? — спросил сержант Трой.

— Когда это якобы случилось в первый раз, я просиживал штаны на обеде в Лайонс-клубе.

— А во второй? — спросил Барнеби.

— В театре. Смотрел «Мамма миа».

— Вам понравилось?

— Опережаю ваш вопрос, — продолжил Латам. — У меня есть три свидетеля…

— Но это только те случаи, которые заметил Аллибон, — прервал его Лео. — Мы не знаем, сколько он пропустил.

Вспомнив бинокль, Барнеби подумал, что торговец рыбой пропустил не слишком много.

— У скольких сотрудников были ключи?

— Только у меня и у Денниса, — сказал Латам.

— А запасные?

— У Денниса они были. У меня — нет.

— Конечно, у здания есть черный ход? — спросил сержант Трой.

— Да, но сюда через него пройти нельзя. Там есть внутренняя стена.

— Мистер Форчун, Бринкли обсуждал с вами этот вопрос?

— Конечно. Мы решили как можно скорее сменить замки. Это должно было случиться в следующую среду.

— Через день после его смерти?

— Верно. Эту работу проделали уже при мне.

— Лео считал смену замка последней волей покойного. — В словах Латама было столько фальшивого восхищения, что Форчун вспыхнул от злости.

— И у кого есть новые ключи?

— У нас обоих, — сказал Лео. Деннис не хотел, чтобы ключи были у его партнера. Вспомнив об этом, Форчун почувствовал себя очень неуютно.

— Кстати, какое это имеет отношение к так называемому убийству?

— Мистер Латам, вы сомневаетесь, что это было убийство с заранее обдуманным намерением?

— Конечно сомневаюсь. На него упала одна из этих чертовых машин. А что касается фантома, якобы включавшего и выключавшего свет, то я думаю, что это плод воспаленного воображения Аллибона.

— Ничего подобного. Он видел человека, который входил в здание и выходил из него.

— Это была женщина, — добавил сержант Трой.

Лео Форчун застыл на месте.

А Латам сказал:

— Это самый волнующий день в моей жизни.

— Именно поэтому мы и пришли. — Затем Барнеби объяснил суть.

— Аллибон видел ее днем?

Форчун не верил своим ушам, пока Барнеби не повторил описание, сделанное Брайаном Аллибоном. Когда он сказал, что рыботорговец видел, как разгневанная девушка бежала по рыночной площади, Лео воскликнул:

— Я знаю, о ком вы говорите! Ее зовут Полли Лоусон. Ее родители унаследовали поместье Кэри Лоусон. Старая леди много лет была клиентом Денниса.

— А сейчас Лоусоны — ваши клиенты?

— Только по умолчанию. Возможно, они уже нашли себе другого финансового советника…

— Мистер Латам! — Сержант Трой уронил блокнот и вскочил. — Что с вами?

— Извините… — Латам побледнел как смерть и ухватился за косяк. — У меня… иногда бывают приступы. Мне нужно…

— Я принесу воды. — Лео Форчун отодвинул кресло.

— Нет, нет. Это… Тут душно. Мне нужен свежий воздух… Я пойду… — Он, шатаясь, выбрался из комнаты.

Форчун постучал в стекло и сделал жест, означавший «помогите этому человеку». Одна из женщин подошла к Латаму, но тот сердито замахал руками и прогнал ее.

— Мистер Форчун, такое с ним уже случалось? — спросил Барнеби.

— В первый раз вижу.

Пока Трой поднимал свой блокнот, главный инспектор следил за тем, как Эндрю Латам брал свой «дипломат» и пиджак. Через мгновение дверь его кабинета хлопнула.

— Итак, вернемся к Полли Лоусон. Вы можете сказать, чем был вызван ее визит к мистеру Бринкли?

— К сожалению, он со мной не поделился. Но даже если бы я знал… Понимаете, дела наших клиентов — это сугубо конфиденциальная информация.

— Боюсь, когда идет расследование убийства, ни о какой конфиденциальности не может быть и речи. Вы знаете, о каких счетах они могли говорить?

— Нет. Я редко заглядывал в файлы Денниса. Был слишком занят делами своего клиента Стива Картрайта. Я правильно догадываюсь, что родители девушки ничего не знали?

— Насколько нам известно, да.

— Мэллори очень расстроится.

— Кто? — Барнеби нахмурился, пытаясь вспомнить, откуда ему знакомо это имя.

— Эпплби-хаус, сэр, — подсказал Трой.

Конечно, Эпплби-хаус. Дом, куда Деннис был приглашен на обед в день своей смерти. Где живет Бенни Фрейл, обнаружившая тело. И где живет Мэллори Лоусон, пробывший наедине с этим телом до прибытия полиции, уничтоживший все, что могло служить уликами, и сжегший туфли, которые были на нем.

«Есть ли нить, которая способна вывести меня из этого темного лабиринта беспочвенных догадок к ясным и четким выводам? — подумал Барнеби. — Если не нить, то хотя бы ниточка?»

— Вы не знаете, эта девушка живет с родителями?

— По-моему, в Лондоне у нее есть свое жилье. Деннис говорил, что она учится в ЛШЭ.

— Ладно. Мистер Форчун, расскажите об этом своим сотрудникам. Может быть, кто-то что-то вспомнит. Наверно, есть смысл проверить другие счета. Но меня особенно интересует состояние финансов Лоусонов. — Он протянул Лео визитную карточку. — Это мой личный телефон. Дайте мне знать даже в том случае, если не обнаружите ничего необычного.

— На это может уйти несколько дней…

— Я буду очень благодарен, если вы позвоните мне сегодня до шести часов вечера.

Глава двадцать четвертая

Когда Полли проснулась, ей тут же захотелось вернуться в блаженное беспамятство. Ничего другого она не хотела и не захочет. По крайней мере, в ближайшие несколько лет. Нервы ныли. Кожу покалывало так, словно она уснула под палящим солнцем. Мышцы и сухожилия болели. И все время тошнило.

В щель между шторами лился яркий солнечный свет. Она сползла с кровати и пошла их задергивать, прикрывая глаза рукой. От звонкого птичьего пения болели уши. Осмотревшись, она поняла, что находится в родительской спальне. А где же спали они? Скоро ли они придут ее проведать? Хотя в доме было тихо, она ощутила тяжесть их тревоги, давившей на стены и дверь. Представила себе, как они сидят внизу, взволнованные, испуганные, и говорят очень тихо, чтобы не беспокоить ее.

Полли плохо помнила, как оказалась здесь. Она помнила, что чувствовала себя так, будто лишилась собственной личности. Помнила, как ей помогали подняться по лестнице. О господи… Она отдала бы все на свете за возможность снова впасть в спячку.

Послышался негромкий стук в дверь. Она хотела притвориться, что еще спит, но услышала собственный голос, сказавший «да». Когда вошла мать, у Полли закружилась голова и задрожали ноги.

— Милая, я принесла тебе чай. Не хотела, чтобы ты вставала.

— Хорошо. — Полли посмотрела на лицо Кейт и тут же отвела глаза. Мать выглядела постаревшей. Ее веселый тон был деланым, голос срывался.

— Примешь ванну?

— Да, — сказала Полли. — Спасибо. — Это позволит отсрочить разговор. Как странно и грустно, что больше всего на свете она боится посмотреть в глаза собственному отцу. Она любила мать (вот и еще одно внезапное открытие), но здравый прагматизм Кейт означал, что ее труднее обмануть.

— Я принесу сюда лимонную вербену. И то, что ты сможешь надеть.

Полли немного посидела, а потом взяла чашку и пошла в ванную. Она сидела в круглом кресле и следила за тем, как вода текла из больших кранов в эмалированную ванну. Краны были тугие, и она с трудом вывернула их. Ванна стояла на львиных лапах, позеленевших от старости. Она осторожно перелезла через борт, легла в воду и стала рассматривать собственное тело.

От нее остались кожа да кости. Запястье можно было обхватить большим пальцем и мизинцем, и еще остался бы зазор. Полли закрыла глаза и лениво задвигала руками и ногами, прислушиваясь к негромкому плеску. Потом сделала глубокий вдох, с головой погрузилась в ароматную воду и застыла, прочно оградившись от вида и звуков окружающего мира. Конечно, лишь на несколько секунд, но эффект был тот же. Все ее беды куда-то уплыли. Она находилась на дне океана. Но это продолжалось недолго.

Мать выглядела больной. Вчера Мэллори сходил с ума от тревоги. Но опустошающего гнева и осуждения, которые снились Полли в кошмарных снах, не было. Из этого следовало, что они еще не знали о пропавших деньгах. Выходит, Деннис ничего им не сказал?

Полли не могла в это поверить. Он должен был вспомнить ее визит. Вспомнить, как отчаянно ей хотелось добраться до своего наследства, и обо всем догадаться. Сначала он попытался бы поговорить с ней, потому что был честным и добрым человеком, хотя она считала его старым и косным. Господи, почему она не воспользовалась возможностью рассказать ему…

Душераздирающий вопль заставил ее рывком сесть. На пороге стояла мать с охапкой одежды в руках. Они уставились друг на друга. Полли, с волос которой текла вода, была потрясена и напугана. Кейт побледнела как смерть. Обе заговорили одновременно.

— Извини… извини…

— Я в порядке. Честное слово.

— Как глупо. Извини. Я подумала…

— Все нормально.

— Ты выглядела… как Офелия.

— Нет.

— Ладно. Извини. Вот полосатое платье. Это все, что я…

— Подойдет. Спасибо.

— Я положу его на стул. И нижнее белье тоже.

Когда мать спаслась бегством, Полли вылезла из ванны и тщательно вытерлась. Надела чистые трусики и комбинацию, но не лифчик, который был ей слишком велик. Платье в белую и розовую полоску тоже было велико, но это не имело никакого значения.

Времени на туалет ушло много. Она воспользовалась зубной щеткой матери, не глядя в зеркало, собрала влажные волосы в подобие узла и босиком спустилась по лестнице.

Ей представилось, что родители сидят вместе и ждут. Притворяясь, что не ждут. В воздухе витает неловкость. Время для рассказа о том, что она сделала, неподходящее. Впрочем, подобрать время, которое для этого подходило бы, невозможно.

Кейт была на кухне одна и ставила подсолнухи в глиняную вазу. Когда Полли вошла, мать повернулась и улыбнулась дочери. Но удержать улыбку оказалось трудно. За ночь синяки под глазами Полли не стали бледнее. Платье висело на ней мешком, обнажая ключицы и лопатки, торчавшие, как крылышки.

— Садись завтракать. — Было почти двенадцать. — Или немного подождешь и выпьешь бульона?

— Где папа?

— В огороде с Бенни. Поливает овощи. Собирает фасоль для ленча.

— Хорошо. — Бенни… Как можно было забыть про Бенни? Она не сумеет признаться родителям в присутствии кого-то другого.

— Я сварила кофе. Или ты хочешь сок?

— Кофе, ма.

Когда Кейт вынимала из кофеварки ситечко, у нее дрожали руки. Ее много лет не называли «ма»… Достигнув подросткового возраста, Полли начала звать ее «Кейт», а потом вообще никак.

— Тост съешь?

— Может быть, позже. — Полли не ела несколько дней. То, что она не ощущала голода, было опасно. Но она знала, что не сможет проглотить ни куска, пока правда не выйдет наружу. При мысли об этом у нее сжималось горло. Когда она вытолкнет из себя ужасные слова, в воздухе будет стоять вонь.

— Привет, милая. — Вошел Мэллори, держа в руках охапку травы, салата и фасоли. Он двигался медленно и устало, но улыбался, пытаясь держаться непринужденно. — Как самочувствие?

Полли заставила себя ответить на его улыбку. Как и мать, он выглядел постаревшим. «Если они так переживали из-за того, что я ненадолго исчезла и заболела, что будет, когда они узнают, что я украла деньги и проиграла их, доверившись инсайдерской информации, то есть совершив двойное преступление?» — подумала Полли. Она ничего не могла им сказать. Просто не могла. Но что делать?

Может быть, промолчать? Никто не докажет. Она пробиралась в контору «Бринкли и Латам» под покровом ночи. Если ее кто-нибудь и заметил, то не знал, кто она такая. Может быть, ей удастся вернуться и все исправить. Забрать деньги с другого счета и как-нибудь перевести их на счет родителей. Ключи от конторы по-прежнему находятся у нее… Полли вынырнула из небытия и дала волю лихорадочному воображению. Кейт следила за ней с возраставшей тревогой.

Мэллори, стоявший к ним спиной и мывший в раковине салат, увидел подъезжавшую к дому машину и застонал.

— О нет! Только не это!

Через полчаса после посещения Барнеби «Бринкли и Латама» водителя компании «Такси Кокса», мистера Фреда Карбоя, удалось найти, не без труда убедить помочь полиции в проведении расследования и подтвердить показания мистера Аллибона.

Сержант Трой, во второй раз за день ехавший в Форбс-Эббот, украдкой покосился на шефа и убедился, что последние события сильно пошли ему на пользу. Достаточно было посмотреть на позу Барнеби. Главный инспектор сидел прямо, слегка подавшись вперед, и барабанил пальцами по коленям. Словно не мог дождаться, когда окажется на месте.

— Шеф, я тут кое о чем подумал. Точнее, о двух вещах.

— Поделись своими мыслями со мной, Гейвин. Сегодня мне везет.

— Во-первых, уборщица. Она работала как у Лоусонов, так и у Бринкли. У нее были ключи от его дома и от его конторы. Кроме того, именно благодаря ей Бенни Фрейл познакомилась с Авой Гаррет.

«Открыл Америку», — подумал Барнеби. Но он был настроен благодушно, а потому ответил просто:

— А вторая мысль?

— Помните, у Бринкли было на уме то, чем он хотел поделиться с Лоусоном?

— Но умер до того, как успел это сделать.

— Нам известно об этом только со слов Лоусона.

— Продолжай, — сказал главный инспектор.

— А вдруг они поговорили? Мы знаем, что Бринкли видел, как Полли Лоусон входила в контору. Видел, что в его кабинете зажегся свет. Неужели он не проверил счета, чтобы выяснить, что она сделала? Скажи Бринкли об этом кому-нибудь другому, она давно сидела бы за решеткой.

— Но из-за их дружбы…

— Продолжавшейся тридцать лет…

— Он решил поговорить об этом с ее отцом.

— Который убил его, чтобы защитить дочь.

Барнеби с облегчением откинулся на спинку сиденья.

— Да, сержант, я думаю, что это находится в пределах возможного.

Трой, несказанно довольный витиеватой похвалой, решился продолжить.

— Это означает, что они ни при каких обстоятельствах не дадут нам ее лондонский адрес.

— Мы можем узнать его в ЛШЭ.

Мэллори Лоусон следил в окно за тем, как они вылезали из машины. Он выглядел раздраженным и огорченным, но вовсе не испуганным, как представлял себе Трой.

— Инспектор, не хочу быть грубым… — без церемоний обратился он к Барнеби.

— Рад слышать, сэр.

— Но мы не успели распаковать вещи. Я ответил на все ваши вопросы еще при первой встрече. Добавить мне нечего…

— Зато мне есть что добавить, мистер Лоусон.

Трой уставился на худую как щепка девушку, сидевшую в кресле. Неужели это та, кого Брайан Аллибон назвал красавицей с темными кудрями и длинными ногами? Полной огня и способной на убийство?

Она выглядела истощенной. Кожа да кости. Ее кое-как собранные волосы распадались на пряди мышиного цвета. Под глазами красовались темно-синие тени; даже ее губы были фиолетовыми. Шеф обратился к девушке, но она этого не поняла, поэтому ему пришлось повторить попытку.

— Вы — Полли Лоусон?

Когда девушка снова промолчала, отец тревожно окликнул ее:

— Полл?

— Да, — с трудом выдохнула она.

— Мисс Лоусон, я вынужден попросить вас проехать с нами в полицейский участок Костона. Там мы зададим вам несколько вопросов. Если вы хотите, чтобы при этом присутствовал адвокат…

— В чем дело? Какого дьявола? — Мэллори Лоусон остолбенел и уставился на полицейских. — Вы что, с ума сошли? — К его лицу прилила кровь. Даже шея покраснела. — Уходите отсюда. Проваливайте!

— Мэллори, ради бога! — Кейт схватила его за руку. — Дорогой, успокойся, пожалуйста. Это какая-то ошибка.

— Ошибка… да. — Лоусон раскачивался, как высокое дерево. — О господи…

— Мистер Лоусон, я бы на вашем месте присел, — сказал Барнеби.

«Да, сядь, пока не упал», — подумал сержант Трой, не сводя глаз с девушки и пытаясь ее понять. Босая, съежившаяся, закутавшаяся во что-то полосатое, она напоминала беженку. О чем она думает? Ей действительно безразлично происходящее? Или таким образом она скрывает свой страх? Может быть, у нее уже нет сил на сопротивление. В это легко поверить. Мать принесла ей босоножки.

— Примерь, милая.

Тогда девушка подняла глаза, улыбнулась, и Трой тут же понял, какой она была прежде.

— Тебе понадобится пальто. — Кейт слишком поздно поняла, что означают ее слова. День стоял жаркий. Похолодать могло только ночью. — Ну, может быть, кардиган.

— Нам пора ехать, — сказал Барнеби.

— Я поеду с тобой. — Кейт поцеловала Полли. — А папа поедет за нами на «гольфе». Будет на чем вернуться.

Они сидели в приемной. Проведение допроса казалось сомнительным. Семейный адвокат Лоусонов был в отпуске, а его партнер выступал в суде. Если бы женщина-адвокат, дежурившая на участке, услышала слова Мэллори Лоусона, она была бы глубоко оскорблена.

— Все знают, что собой представляют эти типы. Некомпетентные, ленивые, беспомощные. Люди, которые не могут найти ничего другого.

— Это неправда…

— Нет, правда. Разве полиция позволит присутствовать на допросах хорошему адвокату?

— Мистер Лоусон…

— Или они трусят. Боятся, что их обвинят в помощи преступникам.

— Я попросил бы вас…

— Но моя дочь не преступница!

— Раз уж вы так заботитесь о своей дочери, то зачем подвергаете ее такому испытанию?

— Я?

— Если бы не ваше противодействие, допрос уже давно закончился бы.

Ну вот, приехали. У сержанта Троя, знавшего, что будет дальше, волосы встали дыбом. Мало кому удавалось вывести его шефа из себя. Увидев ледяной взгляд Барнеби, говоривший о все возраставшем гневе, Трой предпочел отойти в сторону.

Взрыв можно было предотвратить только одним способом: если бы Лоусон пожал плечами и признал себя побежденным. Сел и умолк. Но этого не случилось. Лоусон не чувствовал приближения урагана и продолжал лезть напролом.

— Я требую, чтобы мне позволили находиться рядом с дочерью во время…

— Требуете? Мистер Лоусон, вы не в том положении, чтобы чего-то требовать. Здесь командую я. Еще одно слово, и я арестую вас за противодействие следствию. И продержу здесь до тех пор, пока вы не предстанете перед мировым судьей. Причем сделаю это не задумываясь. Если вы и ваша жена настаиваете на том, чтобы при допросе мисс Лоусон присутствовал ваш личный адвокат, это ваше право. Но если вы рассчитываете, что после его появления она сможет вернуться домой, то глубоко заблуждаетесь. Она останется здесь столько, сколько понадобится. Я ясно выразился?

Похоже, да, решил Трой. Во всяком случае, в дежурной части наступила тишина. Стук клавиш и бормотание прекратились. Громкий и властный голос шефа заставил всех обратиться в слух.

Трой взял трубку, выслушал сообщение и сказал:

— Дженни Дадли прибыла, сэр. Комната для допросов три.

— Мисс Лоусон?

Кейт, до того обнимавшая Полли за талию, взяла ее за руку. Мэллори, охваченный сомнением и страхом, встал, но тут же сел на место. Кейт начала плакать. Барнеби раздражало их неумение держать себя в руках. Они явно считали, что их дочь отправят на виселицу.

Полли не знала, как им это удалось. Впрочем, какая разница? Рано или поздно все должно было открыться. Этого следовало ожидать. Она была ослеплена гордостью, верой в собственный ум, алчностью и воспарила к небесам. Но остатки инстинкта самосохранения все же дали себя знать. Когда во время короткого разговора с глазу на глаз адвокат напомнила о ее правах, в том числе о праве хранить молчание, Полли решила им воспользоваться. Может быть, она и виновна, но зачем позволять связывать себе руки и ноги, как цыпленку перед отправкой в духовку? Поэтому, когда старший из двух полицейских спросил, знает ли она, почему ее доставили в полицию, Полли промолчала.

Потом молодой полицейский начал листать свой блокнот и называть даты. Заявил, что люди видели, как она дважды входила в контору «Бринкли и Латама» после ее закрытия. В обоих случаях свидетель был готов подтвердить свои показания под присягой. Так же как таксист, который довез ее от Чорливуда до рыночной площади Костона.

Потом они спросили, где она взяла ключи, почему вошла сначала в дом, а потом в контору Денниса Бринкли. Что она искала? И что надеялась завершить?

Полли пыталась понять, что будет дальше. Как Деннис обо всем догадался? Кто этот «свидетель», готовый дать показания? Конечно, не сам Деннис. Он не стал бы обращаться в полицию тайком от ее родителей. Наверно, это мерзкий Латам… Они снова взялись за свое.

— Где вы взяли ключи, Полли?

Ну вот. На сей раз ее называют по имени.

— Где вы взяли ключи?

— Вы их украли?

— Ключи от его дома вы украли тоже?

— Вы часто приезжали в Форбс-Эббот?

— Вы были здесь во вторник, двадцать четвертого июля?

Наконец что-то конкретное. Где она была во вторник? Полли извлекла из дальних закоулков сознания воспоминание о том, как ее вырвало в водосточный люк, как она выходила из себя в мраморном вестибюле Уайтхолл-Корта, плакала и выла у себя в спальне. Полли посоветовалась с миссис Дадли и получила ее одобрение.

— Нет, не была.

— Вы можете это доказать?

— Конечно. — Привратники наверняка запомнили ее короткий визит.

— Весь день?

— Я проснулась в полдень. Вскоре после этого вышла. Я встречалась… с некоторыми людьми. Потом вернулась домой.

— Кто эти люди? — спросил Трой.

— Понятия не имею, как их зовут. — Полли объяснила, где их можно найти.

— В вашей квартире кто-нибудь был?

— Нет.

— Значит, то, что вы спали допоздна, подтвердить некому.

Полли, считавшая, что у нее уже не осталось ни сил, ни находчивости, начала проявлять слабые признаки недовольства.

— Ну и что? Какая разница, когда я встала? Что особенного случилось в этот день?

Барнеби посмотрел на Полли с презрением. Он не любил, когда кто-то сомневался в его уме. Или пытался морочить ему голову.

— Вы в самом деле не знаете этого или только притворяетесь? — злобно спросил он.

Его голос и обвиняющий взгляд заставили Полли сжаться. Это было страшновато. Но он хватил через край. Да, конечно, формально она нарушила закон и рано или поздно предстанет перед судом, но украла только то, что принадлежало родителям. И никому не причинила вреда.

— Полли?

— Я не притворяюсь! — крикнула она. — Я действительно ничего не знаю!

Трой посмотрел на шефа. Заметил его потемневшее лицо и напрягшуюся челюсть. Ничего удивительного, что он так разозлился. Девушка пыталась убедить их, что через три недели после смерти Бринкли, тело которого было опознано ее собственным отцом, она понятия не имела о случившемся. На мгновение в его душу закралось сомнение. Но это было невозможно. Все ежедневные газеты описывали смерть человека, погибшего в результате неправильного обращения со странными машинами. И даже печатали рисунки требюше. Не говоря о вердикте коронера о насильственной смерти Авы Гаррет, о которой тоже раструбили на весь свет. Нет, решил сержант Трой. Недоумение Полли выглядит искренним, но она просто морочит им голову.

— Кажется, вы не до конца понимаете ситуацию, — предположил Барнеби. — Тогда позвольте просветить вас. Хотя бы частично. Одним из людей, видевших, как вечером двадцать третьего числа вы вошли в помещение банка, был сам Бринкли.

— Деннис?

— Вы его не видели?

— Нет.

— Конечно, он последовал за вами. Дочь его старого друга вела себя очень странно. Точнее, нарушала закон. Бринкли пошел за вами следом. Возможно, он не сердился. Просто хотел понять.

— Я не… — хрипло выдавила Полли, у которой пересохло в горле. — Я его не видела.

— Вы ночевали здесь?

— Я уже сказала вам, что…

— Неважно. До Лондона недалеко. У вас было вполне достаточно времени, чтобы утром вернуться в Форбс-Эббот, войти в дом, сделать все необходимое и вернуться в город. А потом притвориться, что вы проснулись около полудня. — Барнеби сунул ей в лицо бумагу с галочкой против указания часа.

— Зачем мне это было нужно?

— Вы взяли ключи с доски в гараже?

«Вот это удар, — подумал Трой. — С ясного неба. И ниже пояса». Девушка побледнела еще сильнее. Адвокат делала свое дело. Она взяла ее за руку и что-то пробормотала. Полли покачала головой. Она устала и хотела, чтобы все скорее закончилось.

— Да.

— Когда вы это сделали?

— Я встретилась с Деннисом в Костоне…

— Незадолго до полудня. Мы знаем.

Полли наклонила голову. Это ее не удивило. Похоже, они знали все.

— На обратном пути автобус остановился у Киндерс. Никого рядом не было, и я…

— Как вы узнали, где ключи?

— Я заходила туда несколькими днями раньше, но его не было. И тогда я их увидела. На них была бирка «Контора».

— А ключи от дома?

— Зачем мне ключи от его дома? — Ее голос, тихий с самого начала, слабел с каждой минутой, как разрядившаяся батарейка.

— Затем, что во вторник, двадцать четвертого… — начал главный инспектор.

— Я уже сказала вам, где была в этот день. Сколько раз повторять? В конце концов, какое это имеет значение?

— Это имеет значение, — сказал Барнеби. — Дело в том, что во вторник, как, вы, несомненно, знаете, Деннис Бринкли был убит.

Эти неумолимые слова заставили Полли скорчиться. Казалось, она хотела что-то сказать. Ее рот странно искривился. Потом девушка упала головой вперед, опрокинув графин. Вода залила ей лицо и волосы и закапала со стола на пыльный пол.

Главный инспектор сидел за письменным столом и допивал третью чашку крепчайшего боливийского кофе. Он чувствовал, что это ему необходимо. Более того, он чувствовал, что заслужил это. Он не хныкал и не перекладывал свою вину на других. Барнеби чувствовал, что от фразы «это не моя вина» всего один шаг до фразы «это они начали» и что обе эти фразы простительны только подросткам. Но сегодня ему на мгновение захотелось найти себе оправдание. В конце концов он остановился на почти столь же неуклюжем «откуда я мог это знать?».

Слушавший его Трой попытался скорчить сочувственную мину, но она получилась всего лишь серьезной. Сержант слишком много лет слушал лекции о важности непредвзятости, чтобы не хихикать при виде того, как шеф сел в галошу. Если бы инспектор на мгновение допустил, что девушка действительно не слышала о смерти Денниса Бринкли, то не стал бы действовать так грубо. После этого началось черт знает что. Полли лежала на столе, адвокатша грозила подать иск об оказании давления на подозреваемого, шеф выключал диктофон и ругался. А он, Трой, бежал за помощью.

Лоусоны, которые все еще сидели в приемной, услышали крик и бросились к двери. Кто-то из отдела уличного движения пытался их успокоить, но мужчина ничего не хотел слушать. Он начал требовать, чтобы открыли дверь; мол, ему нужно увидеть дочь. Его жена, тоже расстроенная, но переживавшая больше за него, чем за себя, умоляла всех сказать, что с ее Полли все в порядке.

Тут из комнаты вышел Барнеби. Решив, что лучшая защита — это нападение, он обрушился на Лоусона.

— Почему вы не сказали мне, что ваша дочь не знала…

— Где она?

— Что случилось? — воскликнула миссис Лоусон, когда сержант Трой проскочил в боковую дверь. — Почему этот человек бежит?

— Мисс Лоусон стало плохо. Волноваться не…

— Ублюдок! — Разгневанный Лоусон нанес удар. Он был нацелен не слишком точно, но все же угодил Барнеби в нос и правый глаз.

Вскоре после этого девушка очнулась. Обвинения против нее так и не выдвинули. К удивлению всего участка, не выдвинули обвинения и против Мэллори Лоусона, который при всех напал на офицера полиции. В конце концов угнетенные Лоусоны ушли — вместе, но в то же время порознь — в направлении автостоянки для посетителей. Хотя при виде их спин Барнеби испытал невыразимое облегчение, он дорого дал бы за возможность подслушать разговор, который должен был состояться в Эпплби-хаусе.

Все это произошло три часа назад. Теперь он пытался заставить себя забыть о случившемся и надеялся, что ему помогут это сделать стук клавиш и телефонные звонки — увы, намного более редкие, чем раньше. Трой пришел забрать его пустую чашку.

— Ну что, наша Полл так и не разродилась?

— Не разродилась чем?

— Зачем она вообще приходила в контору?

— Надеюсь, Лео Форчун это выяснит.

«А я надеюсь переспать с Кэмерон Диас, — подумал сержант Трой. — Если эта Лоусон хотя бы наполовину так хороша, как о ней говорят, у меня будут кое-какие шансы». Предаваясь этим сладострастным и предательским мыслям, Трой уставился в корзину для бумаг. Как и все остальные, он избегал смотреть на впечатляющий фонарь под глазом шефа.

— Сэр, даже если Бринкли что-то обнаружил, это не поможет нам решить дело о его убийстве.

— Почему?

— Если эта Лоусон даже не знала, что случилось, как она могла участвовать в преступлении?

Не успел Барнеби ответить, как ему замахали рукой из дальнего конца комнаты. Он встал и быстро подошел к подавшему сигнал.

— Что там, Бруно?

— Сэр, наверно, вам следует ответить на этот звонок. Некий Алан Хардинг из Нортуик-парка уверяет, что он видел Аву Гаррет в вечер накануне ее смерти.

— Он и половина Аксбриджа, — вздохнул Барнеби.

— Да, таких звонков у нас уже больше сотни, — прикрыв микрофон ладонью, поддакнул ему сержант Бруно Лессинг.

— Мистер Хардинг? Главный инспектор Барнеби, уголовный розыск полиции Костона… Да, я слушаю.

Трой подошел ближе. Они с сержантом Лессингом следили и слушали. Сообщение явно вызвало у Барнеби интерес.

— Сэр, вы готовы сделать заявление для полиции?.. Нет, нет, на ближайшем участке. Или, если вы предпочитаете, кто-то приедет к вам домой… Отлично. Как вам позвонить?

Довольный Барнеби положил трубку. Трой называл это «видом сниффера»[134]. Ноздри инспектора раздувались, плотно сжатые губы слегка улыбались, голова была повернута набок, словно он прислушивался к тому, чего не слышал никто другой. Похоже, к его лицу прилила кровь, хотя определить это на глаз было трудно.

— Смахивает на правду. Хардинг ехал в одном поезде с Авой Гаррет по линии Метрополитен. Он описал ее одежду, украшения, даже сумочку, о которой в объявлении не было ни слова. Он сидел немного в стороне, но слышал, как она разговаривала с парой девочек-подростков. Судя по его словам, она не останавливалась. Не получала звонков по мобильнику и не делала их. И вышла на той же станции «Нортуик-парк», что и он.

— Блеск, — сказал Лессинг.

— Он добрался до выхода раньше и не видел, в какую сторону она пошла. Но как только мы узнаем точное время прибытия поезда на станцию, можно будет дать объявление. Адресованное не только тем подросткам, но всем, кто вышел из поезда одновременно с ней.

— Вот было бы здорово, если бы этот Крис ждал ее у метро! — воскликнул Лессинг. — Тогда мы получили бы его описание.

— Вполне возможно. — Барнеби вспомнил свои недавние фантазии и решил, что они были не такими уж фантастическими.

— А если он был загримирован? — спросил сержант Трой.

— Я вижу, ты опять читал на ночь Агату Кристи, — ответил ему главный инспектор.

Примерно в то же время, когда Барнеби лечил подбитый глаз, а подавленные Лоусоны ехали домой, Рой и Карен собирались на чаепитие к Дорис. Карен надела новый топ (майка с котятами отправилась в корзину с грязным бельем), чистые носки и кроссовки. Она попыталась собрать волосы в пряди с помощью ярко-розовых кисточек, но шелковистые волосы упрямо выскальзывали и рассыпались по спине. Она разговаривала с Барби. Рой слышал ее через дверь ванной. Он годами обходился тем, что плескал в лицо водой, но теперь поклялся принимать ванну ежедневно. Фактически это была его вторая ванна за день, потому что он сильно вспотел, когда красил стены.

«В этом визите нет ничего особенного, — говорил себе Рой. — Тоже мне великое событие». Тем не менее он пришел к выводу, что его одежда для этого не годится. Раньше она выглядела нормально, но теперь… Поэтому они с Карен сели на автобус, доехали до Костона и обошли несколько благотворительных магазинов. В магазине Оксфама им удалось найти две хорошие рубашки и легкие брюки цвета хаки. Плюс водолазку с надписью «Смотри, мир, я иду!» в магазине для инвалидов.

Рой тщательно выгладил одну из рубашек, выбрав такую температуру, чтобы ее не спалить. Надел чистое нижнее белье, носки, новые брюки и в сотый раз причесал вымытые шампунем волосы. Посмотрел на себя в зеркало ванной и убедился, что дырки от колец в ноздрях и ушах явно стали меньше. Он знал, что в конце концов дырки зарастут полностью; так ему сказала одна девушка, тоже прокалывавшая себе уши. Но с татуировкой на шее ничего поделать было нельзя. «Режь здесь…» Он ненавидел эту надпись. В свое время она казалась прикольной и стоившей того, чтобы вытерпеть боль. Но теперь он понимал, что это выглядит глупо.

Сказать, что идти к Круджам Рою не хотелось, означало не сказать ничего. При мысли о том, что он может брякнуть или сделать что-нибудь не то, у мальчика начинало колотиться сердце. Воспоминание о том, как он был счастлив, когда Дорис обнимала и баюкала его, поблекло. Он понимал, что в этом не было ничего личного. Женщины всегда ведут себя так. Если ты плачешь или пережинаешь, они тебя обнимают. Мальчишки в детском доме хвастались, что это самый верный способ трахнуться. Может быть, он нравится Дорис?

Самое главное — это не путать симпатию с… Ради его же безопасности. Рой похоронил это слово. С ним было связано все самое страшное, самое темное, самое грязное. Ничего более жестокого не было на свете.

С тех пор как Рой узнал это слово, он видел примеры любви повсюду. Малыши после занятий бежали к воротам школы, размахивая своими рисунками. Там их обнимали и целовали матери. Рисунки были плохие, но матерям было все равно. Позже подростки ходили парочками в обнимку, улыбались и смотрели друг другу в глаза. Тогда он думал, что это происходит автоматически, когда у тебя ломается голос и наливаются яички. Но это было не для него. Девушки интересуются тобой, если у тебя есть деньги, шоколадки или сигареты. Правда, иногда бывает и по-другому. Но человеку, которого бросили, на улыбки, взгляды, клятвы и мечты рассчитывать не приходится.

Это посещение бунгало может рано или поздно оказаться еще одним обманом. Причем скорее рано, чем поздно. Наверно, она просто немного пожалела его. Что ж, он это вынесет. Чашка чая, кусок пирога. Что ему терять? Но при малейшем намеке на нелюбезный прием только его тут и видели. Мальчик по кличке Жаба его вразумил. Бросай их раньше, чем они бросят тебя. Тогда Рой еще верил (хотя весь его предыдущий опыт доказывал обратное), что в конце концов он окажется кому-то нужным. «А если меня не бросят?» — спросил он. «Старик, — ответил ему Жаба, — обязательно бросят».

— Рой, ты готов?

— Минутку. — Он снял новую рубашку и решил надеть водолазку. Воротник-поло скроет татуировку, а написанный на ней девиз добавит ему уверенности в себе. Потом он снова причесался, надушился дешевым одеколоном и пожалел, что не вышел ростом.

— Рой! Ты потрясающе выглядишь.

— Смотри, мир, я иду, — ответил Рой.

Утром прошел небольшой дождь, но сейчас снова было жарко и сухо. Ноги Карен поднимали клубы пыли. Бунгало Дорис и Эрнеста, до которого было всего пять минут ходу, называлось Данроуминг[135]. Палисадник у них был странный, состоявший из четырех больших треугольников, обложенных цветными камнями, причем в центре каждого треугольника стоял горшок с колючим зеленым растением. В звонок позвонила Барби. Карен подняла куклу-космонавта и нажала на кнопку ее пальцами. В доме раздался негромкий звон колокольчиков. Когда Дорис открыла дверь, Карен впорхнула внутрь. Нервничавший Рой вразвалку прошел за ней.

Чай был замечательный. Пирог с повидлом и три вида сандвичей, таких маленьких, что можно было проглотить два или три разом, даже не заметив. Но Рой этого не сделал. Наоборот, вел себя, по молчаливому определению Дорис, «образцово». Но это был не тот случай. Рой всегда вел себя одинаково. Просто сейчас он ожидал приближения катастрофы.

— Как тебе у нас… э-э?..

— Рой. — Он тревожно улыбнулся мужу Дорис. — По-французски «король».

— Серьезно? — Эрнест улыбнулся в ответ. — Во французском я не мастак.

Старик был ничего. Когда они пришли, Эрнест смотрел по телевизору футбол. Это означало, что у них будет о чем поговорить. Конечно, если Рой здесь задержится. Он уже допустил ляпсус. Уронил сандвич на ковер. Пока все разговаривали, Рой поднял его и сунул в карман.

— Милый, хочешь салата?

— Да, пожалуйста, миссис Крудж. — Зачем он это сказал? Он ненавидел салат.

— Сейчас. — Она положила ему большую порцию салата со свекловицей, темно-красный сок которой напоминал кровь. — И не называй меня миссис Крудж. Для тебя я — Дорис.

— Тетя Дорис, — поправила Карен.

И тут в его мозгу раздался тревожный звонок. Рой вспомнил утро смерти Авы. Фельдшеры. Полиция. Тогда он очень испугался. И боялся до сих пор. Что сказали они с Карен, чтобы не лишиться дома и не разлучаться? Что придет тетя. Ее тетя. Сегодня вечером. Завтра утром. С минуты на минуту. Скоро. Честное слово.

А вдруг кто-то из совета проверит это? Раз-другой от них можно отбиться, но когда они берутся за свое, то уже не отстают. Вот если они с Карен смогут предъявить им не просто какую-то старую тетку, а почтенную пожилую женщину, которая живет всего в нескольких минутах ходьбы, это будет другое дело. Совсем другое.

— Знаешь что? — тем временем сказала Дорис. — По-моему, со свекловицей что-то не так.

— А по-моему, нормально, — ответил Эрнест.

— Чересчур кислая. Похоже, я перелила уксуса. — Она положила нож и вилку. — Есть невозможно. Верно, Рой?

Рой, не веря своим ушам, отставил тарелку. Вот это удача!

— Лучше съешь еще пару сандвичей, чтобы отбить вкус.

Рой послушался и заел сандвичи двумя кусками пирога. Эрнест сказал:

— Мне нравятся парни, которые знают толк в еде.

После чая Карен и Дорис начали убирать со стола, а мужчины пошли на задний двор. Рой не знал, что там есть вольер. Эрнест вошел внутрь и остановился. Вокруг него летали птицы, напоминавшие ярко окрашенные маленькие вихри. Но никто не кричал. Даже самые крошечные только тихо посвистывали.

— Это Чарлен. — Он взял в руку маленькую бледно-желтую птичку. — Ей немного нездоровится.

— Жаль слышать, мистер Крудж. — Рой робко подошел к клетке. Птицы испуганно забили крыльями, и он тут же отпрянул.

— Не бойся, сынок, — сказал Эрнест. — Скоро они к тебе привыкнут.

При мысли о том, что этот визит не последний, Рой почувствовал под ложечкой предательское тепло. Справившись с собой, он небрежно ответил:

— Конечно, привыкнут.

Дорис и Кейт мыли посуду. Точнее, мыла ее Дорис, а Карен споласкивала тарелки и чашки и ставила их на место. Мысли Дорис были заняты двумя детьми. Сегодня Рой держался немного отчужденно, и она понимала причину этого. Он плакал на глазах у женщины, а потом жалел об этом. Делал вид, что ничего не было. Вот и хорошо. Она будет вести себя по-прежнему, и рано или поздно Рой научится доверять ей. И себе тоже.

— Ты молодец, — сказала она Карен. Девочка брала тарелку обеими руками, подставляла ее под кран с холодной водой, а потом бережно ставила на пластмассовую сушку. Дорис приходилось приноравливаться к ней. Но это ее ничуть не раздражало. Наоборот, она никогда не была так счастлива. Чувствовала себя как одна из женщин в рекламных роликах, которые только улыбаются и качают головой, когда их малыши приходят домой, измазанные по уши.

И тут она заметила, что девочка морщится и щурит глаза, словно от боли.

— У тебя опять болит голова? — Карен казалась испуганной. — Все в порядке, милая. Что случилось?

— Ничего.

— Поставь. — Дорис взяла у девочки чашку и вытерла ей руки кухонным полотенцем. У плиты стояло старое кресло. Дорис села в него и привлекла к себе Карен. А потом, сжигая за собой корабли, сказала: — Знаешь, я собираюсь позаботиться о тебе.

Карен радостно закивала и обняла Дорис за талию.

— Только не уходи!

— Ни за что. Но если я буду нести за тебя ответственность, ты должна будешь помогать мне.

— Буду, буду!

— Значит, тебя все еще мучают головные боли?

— Только никому не говори.

— Конечно, не скажу. — Дорис огорченно вздохнула и попыталась говорить спокойно. — Но с этим нужно что-то делать. Найти врача…

— Нет! — Девочка вырвалась из ее объятий. — Я не могу. Я не должна…

— Перестань. Неужели ты никогда не была у врача?

— Никогда.

— Карен…

— Честное слово, тетя Дорис.

— Просто ты не помнишь.

— Нет. Она мне не разрешала. Ради моего же блага. — Она повторила последние слова так безжизненно и монотонно, словно слышала их много раз. — Ава говорила… говорила, что они…

«Ох, попадись мне эта женщина, я бы свернула ей шею собственными руками», — подумала Дорис. Она потянулась к смертельно испуганной девочке и снова привлекла ее к себе.

— Скажи мне, милая.

Карен покачала головой, но послушно села к ней на колени.

— Скажи шепотом. — Карен опустила голову. — Давай… Я никому не скажу.

— Обещаешь?

— Даю честное слово.

Карен что-то прошептала ей на ухо.

У Дорис закружилась голова. В этом было виновато давление. Когда к ней вернулся дар речи, она дрожащим голосом сказала:

— Наглая ложь. Не вздумай в это поверить. — Она поцеловала Карен в лоб и начала тихонько баюкать. — Мы с дядей Эрнестом никогда не позволим этого.

Борясь с гневом, пылавшим в ее душе, Дорис усадила девочку поудобнее и снова поцеловала. Как быть? Личный врач Дорис собирался на пенсию. Он лечил ее почти тридцать лет и знал как облупленную. Этот врач был добрым человеком и обо всем догадывался без слов. У нее еще будет время сходить к нему и посоветоваться, как быть с ребенком. Может быть, он согласится прийти к ней и поговорить с Карен. Просто как друг семьи.

То, что девочка нигде не зарегистрирована, не имеет значения. Она укажет в качестве адреса Данроуминг. А себя и Эрнеста назовет ближайшими родственниками. Нет, лучше официальными опекунами; все остальное можно будет уладить потом. Дорис, бывшая олицетворением законопочитания, поняла, что ради этого ребенка способна пойти на любую ложь. Потерянная девочка нашлась и больше не потеряется никогда.

Духота кончилась. После ленча прошел дождь, наполнивший воздух ароматом цветов. Трава на площадке для крокета еще искрилась; в лучах солнца плыла цветочная пыльца.

Мать и дочь, облаченные в длинные летние платья и соломенные шляпы, отдыхали в тени высокого кедра. «Должно быть, мы напоминаем героинь какого-нибудь романа начала двадцатого века. Типа "Конца Говарда" или "Свахи"», — думала Кейт. Атмосфера была слишком удручающей, чтобы заниматься чем-то другим. Рядом стоял поднос с лимонадом, сделанным Бенни за время их отсутствия, но никто к нему не притрагивался.

Обратная дорога была очень необычной. Все сидели молча, тщательно выпрямившись и со страхом ожидая будущего, как солдаты в крытом фургоне, едущие на передовую. Когда они оказались дома, Полли вылезла из машины и пошла в сад. Мэллори последовал за ней. Но Кейт, чувствовавшая приближение огромной беды, направилась в дом. Она знала, что ведет себя по-детски, но все же надела на счастье шляпу пасечника. А для Полли прихватила старую соломенную шляпу Кэри, висевшую на заднем крыльце.

Наконец Мэллори, после приезда расхаживавший взад и вперед, внезапно остановился перед Полли как вкопанный и спросил:

— Ну что, ты собираешься рассказать нам?..

— Да. — Полли трясло. — Я собиралась. Знала, что должна. И уже совсем собралась, но тут приехала полиция. Извини.

— Сядь, Мэл. — Кейт подтянула к себе садовый стул. — Не маячь над ней.

Мэллори не сводил глаз с Полли. Он даже не чувствовал прикосновения Кейт, положившей ладонь на его руку. Когда Полли начала говорить, он внимательно слушал, и его мир медленно разваливался на куски.

Потом началось что-то ужасное. Разоблачение все новых и новых обманов надрывало ему душу. От любви к дочери и гордости за нее не осталось ничего. Когда она закончила, униженный Мэллори долго сидел молча. Его легковерностью воспользовались. Любящий дурак.

Все ложь. Как многого он не знал! Это было самое страшное. Все его воспоминания о дочери — начиная с самого рождения — были испорчены. Он обманывал себя, пытаясь думать, что эта высокомерная, эгоистичная и жестокая девушка, которую все знали как Полли Лоусон, не его дочь. Не его Полли.

Мэллори вспомнил, как Полли заставила его признаться, что ее наследством распоряжается он. Рассказать то, что она уже и так знала. Вспомнил, как ее глаза тогда расширились от изумления. Как она обнимала его за шею и проливала искренние слезы. А потом последовала самая страшная ложь на свете.

Она притворилась, что присоединилась к этому преступному синдикату только ради него. Чтобы он мог уйти из школы имени Ивена Седжуика и освободиться. Господи, как же он был уверен в любви дочери, как гордился этой любовью!

Эти мысли заставили его оцепенеть от гнева и потрясения. Когда после долгого молчания Полли попыталась сказать что-то еще, Мэллори повернулся к ней.

— Папочка, я так виновата…

— Не называй меня папочкой. Тебе не пять лет.

— Я верну эти деньги.

— Не говори ерунды.

— Я буду работать…

— Ты разорила нас.

— Я заработаю. За пять лет в Сити…

— Не лги. Нет у тебя такого намерения.

— Есть. Есть…

— Меня тошнит от твоей лжи.

— Я обещаю…

— И от тебя тоже.

— Мэллори…

— Но во всем, определенно, есть положительная сторона. По крайней мере, теперь мы узнали, что скрывалось за твоими неохотными визитами. Когда ты едва удосуживалась снять пальто.

— Скрывалось?..

— Теперь, когда мы разорены, тебя и с собаками не сыщешь.

— Папа, пожалуйста…

— Напоминаю, что у нас еще есть Эпплби-хаус, — безжалостно продолжил Мэллори. — Он тоже кое-чего стоит. Не сомневаюсь, что скоро ты сживешь нас со свету, чтобы получить возможность превратить его в наличные.

Полли вытирала слезы полой летнего платья. После начала признания девушка ни разу не посмотрела на родителей. Теперь она медленно встала.

— Но будь я проклят, если умру и доставлю тебе такое удовольствие.

— Мэллори, прекрати…

Догнав Полли у ступеней веранды, Кейт взяла ее за руку, но дочь бережно освободилась и покачала головой.

— Останься с ним, — вполголоса сказала она и ушла в дом.

Это случилось несколько часов назад. Кейт и Мэллори по молчаливому согласию ушли из-под кедра, перебрались на веранду и сели там. Небо темнело. Внезапно налетевший холодный ветер трепал розы.

Все это время Мэллори говорил очень мало, а Кейт не говорила вообще ничего. Он был рад этому. Лоусон не хотел оставаться один, но не вынес бы, если бы она стала свидетелем его ужаса.

Кейт взяла руку мужа, поцеловала ее и прижала к щеке. Великодушие этого жеста потрясло его. Боже, на что он ее обрек… Ее желания были самыми скромными: жить тихой и мирной семейной жизнью и издать несколько хороших книг. Но теперь ей было отказано и в этом.

— Послушай… — Кейт взяла его другую руку. — Все, что было у нас вчера, есть и сегодня. — Когда Мэллори захлопал глазами, она добавила: — Да, мы узнали кое-что, о чем раньше не догадывались…

— Например, что наша дочь — воровка.

— Но главное осталось прежним.

— Я верил ей. Думал, что она меня любит.

— Милый, она любит нас обоих — так, как может. Это же Полли.

Даже звук ее имени причинял Мэллори боль. Смешно… Наконец у него открылись глаза; иллюзии развеялись. Что ж, пора. Человеку его возраста стыдно строить воздушные замки. Обычный здравый смысл подсказывает, что вещи не всегда бывают такими, какими кажутся с виду. Смотреть в будущее открытыми глазами куда лучше. А если оно выглядит голым и бесцветным, к этому можно привыкнуть. Лишь бы не сидеть по уши в выгребной яме обмана.

Мэллори вспомнил слова, сказанные теткой много лет назад: людям приходится мириться с некоторыми ограничениями. Иначе все начинает идти вкривь и вкось. Может быть, он нечаянно нарушил эти ограничения, слишком обрадовавшись удаче, неожиданно выпавшей на его долю?

— Кейт, как ты это делаешь?

— Такая уж я уродилась. — Она поняла мужа с полуслова. — Ничего особенного в этом нет.

— Ты думаешь, это… — У него перехватило горло. — Думаешь, она действительно делала это для нас?

— Конечно, для нас, — удивилась Кейт. — Для кого же еще?

— Не знаю. Я больше ни в чем не уверен.

Они сидели молча. Небо потемнело совсем; на полу веранды появились лунные зайчики.

— Посмотри, звезды, — сказала Кейт.

— Мне отсюда не видно, — ответил Мэллори.

Потом Кейт пошла на кухню готовить ужин. Там было тихо и спокойно. Пахло душистым горошком и кинзой, нарезанной Бенни для заправки морковного супа, к которому никто не прикоснулся. На столе лежала записка:

«Дорогая мама!

Я уехала в Лондон. Хочу найти себе место и до сентября заработать как можно больше. Возьму ссуду в банке, чтобы заплатить за следующий семестр, и подыщу жилье подешевле. Пожалуйста, не волнуйся за меня. Я пришлю свой новый адрес. Спасибо за все.

С любовью,

Полли».

Глава двадцать пятая

На следующее утро всю линии Метрополитен обклеили объявлениями с просьбой откликнуться пассажиров, в 6:10 вечера в среду, восьмого августа, сошедших на станции «Нортуик-парк» с аксбриджского поезда. Главный инспектор Барнеби из полиции Костона выступил по местному телевидению в час тридцать. Его обращение также распространили радиостанции — как коммерческие, так и Би-би-си.

— Мы его выкурим, — сказал сержант Трой, когда шеф вышел из студии, вытирая лицо чем-то похожим на кухонное полотенце.

— Какого черта им это понадобилось? Что изменилось бы, если бы у меня блестел нос?

«По крайней мере, они запудрили твой подбитый глаз», — подумал Трой. А вслух сказал:

— Если хотите, в следующий раз я возьму это на себя.

Все дружно заржали и сказали «ох». Трой насмешливо улыбнулся в ответ, заметил, что Эбби-Роуз не присоединилась к хору, а сочувственно улыбнулась, и снова поразился ее красоте. Трой, вздыхавший по сержанту Брирли столько, сколько себя помнил, в последнее время охладел к Одри. После своего повышения она стала слишком самоуверенной, если не сказать грубой. Во всяком случае, о прежнем восхищении речи не шло. Как и об уважении младшего к старшему по званию.

Главный инспектор Барнеби заметил их обмен взглядами и от души понадеялся, что эта история не будет иметь продолжения. Человеку свойственно влюбляться. На работе случается всякое. Если сослуживцы не вступают в слишком близкие отношения, чаще всего эти романы умирают естественной смертью. Но полицейский участок — это совсем другое дело; тут эмоциональная и физическая близость становится особенно опасной. Барнеби никогда не изменял жене, но пару раз был недалек от этого. Особенно во второй. Дело кончилось рапортом с просьбой о переводе.

Трой подошел к телефону. Барнеби звонили по прямому проводу. Главный инспектор протянул руку, и Трой отдал ему трубку.

— Лео Форчун, сэр.

— Мистер Форчун?

Барнеби слушал. Трой следил за лицом шефа, пытаясь понять его реакцию. Лицо было очень серьезным и даже хмурым. Наконец он взялся за карандаш.

— Поразительно. Вы продолжите?.. А что с другими файлами?.. Вспомните, что я вам советовал… Да, я знаю, что завтра суббота…

Последовало еще несколько реплик, и разговор закончился.

Положив трубку, Барнеби сказал:

— Девчонка практически опустошила счет Лоусонов.

— Мать честная… И что они теперь будут делать?

— Форчун не знает. Она ничего не взломала, не причинила никому вреда. Взяла деньги, которые принадлежали только ей самой и родителям.

— Если это выйдет наружу, фирме несдобровать. Данные недостаточно защищены.

— Вот именно. Его изумляет, что она потратила деньги на покупку акций, не имевших никакой цены. Это было известно всем.

Трой, занявший место за столом шефа, довольно хмыкнул.

— Вот что случается с теми, кто считает себя умнее всех. — Он устроился в кресле поудобнее. — Кстати, как она сумела забраться в счет? Разве у них нет системы паролей?

— Все они были на старофранцузском. Бринкли считал, что их не сможет понять никто, кроме специалиста, и хранил диск в незапертом ящике стола. Остальное было делом техники…

— С других счетов она что-нибудь украла?

— Не знаю. И не узнаю до понедельника, пока эти чертовы лодыри не вернутся на работу.

— Шеф, имейте совесть. Даже финансисты вынуждены время от времени делать перерыв.

Барнеби выходил из себя от нетерпения. Дела о двух убийствах были объединены в одно. Первым убили человека, который так тепло относился к служащим, что оставил им свою долю акций. А что делали эти служащие, когда полиции понадобилась помощь? Играли в гольф, ездили за покупками, купались с детьми, посещали питомники. Сам Форчун ехал на свадьбу, неуклюже оправдываясь тем, что женится его старший сын.

— Не расстраивайтесь, шеф, — как всегда радуясь чужой беде, сказал Трой. — Это не так уж срочно.

Во время утренней службы в церкви Святого Ансельма Бенни сидела, опускалась на колени, вставала, снова садилась, но не могла отвлечься от мрачных мыслей. Ее одолевали противоречивые чувства. Особенно острым было ощущение одиночества. Бенни попыталась бороться с ним, вспомнив что-нибудь хорошее. Пока викарий монотонно читал проповедь, она вспоминала свою последнюю встречу с Деннисом. Палтуса, которого он так чудесно приготовил, таявший во рту шоколадный пудинг. Их разговор об участии в издательстве «Чистотел» и о том, как это будет интересно.

Сейчас все осталось в прошлом. Гнев на того, кто погубил хорошего человека, никому не причинявшего вреда, всегда жил в глубине души Бенни, дожидаясь момента, когда он сможет вырваться наружу. Как христианка, она пыталась бороться с этим чувством, но простая и не задающая вопросов вера, которая поддерживала Бенни всю ее жизнь, дала трещину. Мысль о том, что Господь позаботится о тебе, если ты будешь честным, добрым и безобидным, оказалась ложью. Теперь молитвы, которые были ее последним утешением в тяжелые времена, оставляли во рту вкус полыни.

Пропев последние бессмысленные слова псалма, она поднялась с места и, спотыкаясь, пошла по проходу. Вяло пожала руку викарию и, не обратив внимания на его сочувственный взгляд, направилась к могиле Денниса. Теперь, когда венки убрали, могила казалась голой. И заброшенной. Нужно было позаботиться о памятнике. Чувствуя, что люди наблюдают за ней и делают неуклюжие попытки утешить, Бенни медлить не стала.

Но идти было некуда. В первый раз в жизни дом ее не манил. В Эпплби-хаусе что-то случилось. Что-то плохое. Даже ужасное. Это началось тогда, когда Мэллори сломя голову умчался в Лондон и вернулся с Полли. Когда на следующий день она, Бенни, срезала люпины, приехал главный инспектор Барнеби. Он забрал Полли, держа ее за руку так, словно она могла убежать. Кейт и Мэллори уехали тоже.

Расстроенная и сбитая с толку, Бенни наблюдала за их возвращением, инстинктивно стараясь держаться подальше. В тот вечер она оставалась в квартире с Кройдоном. И весь следующий день тоже. Сделала лишь один короткий звонок, чтобы никого не беспокоить. Притворилась, что у нее начинается простуда и она никого не хочет заразить.

Помедлив в воротах кладбища и внезапно услышав мирное журчание воды, Бенни повернулась спиной к дому и пошла к ручью. Села под плакучую иву, сложила руки на коленях и ждала до тех пор, пока неразбериха в мыслях не перешла в простую скорбь. А потом начала составлять планы на будущее.

Сад был наполнен жужжанием ос и пчел. Мэллори не знал, что там делать. Впрочем, поскольку ему было все равно, где находиться, сад был ничем не хуже любого другого места. К яблоням были по-прежнему приставлены лестницы, а на складных столах стояли полупустые корзины с тщательно наклеенными этикетками. «Ренет Пизгуда», «Кёр-де-Бёф», «Эйпи Роуз». Повсюду разносился густой аромат спелых яблок.

Он отдал бы все на свете за возможность забыться. Полцарства, как говорилось в волшебных сказках. В сказках, которые он читал Полли. Но царства у него не было. Никакого. Ни материального, ни духовного. Доверие и счастье — единственное, ради чего стоит жить — исчезли. Легко Кейт говорить, что теперь их отношения стали более честными. Она ничего не потеряла, а приобрела все. Ревность лишь усиливала отвращение, которое Мэллори испытывал к самому себе. Выяснилось, что он не только легковерен, но и мелочен.

На мгновение в синей калитке показалась Кейт. Она все время наблюдала за мужем, пытаясь оставаться незамеченной. Ничего другого она сделать не могла. Рано или поздно это изменится. Мэллори отойдет. А она тем временем займется делами издательства «Чистотел».

Мэллори молчал, но Кейт знала, что он хотел бы поставить на этом крест. Нет денег — нет бизнеса. Но все обстояло наоборот. Теперь она была убеждена, что дело нужно продолжать. Теперь у них были две рукописи, стоившие издания. Кейт написала автору «Кафе на проселке» (прекрасного романа, который она безуспешно рекомендовала издать), выяснила, что книга так и не вышла в свет, и предложила писателю крошечный аванс, но очень высокий процент от реализации. Если она ошибется, то все убытки покроет «Королевский оружейник». Хотя полной ясности еще не было, однако чутье старого редактора говорило ей, что дело верное. Ответ от И.М. Уокера пока не поступил, но август — время отпусков, так что в этом не было ничего странного.

Вчера вечером, когда Мэллори уселся перед телевизором, Кейт расположилась за кухонным столом и начала подсчитывать их финансы. Пенсия Мала, ее собственные сбережения, выручка от продажи лондонского дома и двадцать тысяч за сдачу сада в аренду «Пиппинс Дайрект». С пенсии и арендной платы будут брать налоги, но оставшегося на относительно безбедную жизнь хватит.

Компьютеры и принтеры уже были куплены, а редактировать и издавать книги Кейт собиралась сама. Это они потянули бы. Деньги требовались только на рекламу и распространение. Большие компании тратят тысячи фунтов на рекламу одной книги. Иногда даже подкупают владельцев книжных магазинов. Бюджет издательства «Чистотел» обещал быть крошечным. Но у Кейт имелись связи в мире бизнеса, и она собиралась воспользоваться каждой из них. Собиралась воспользоваться Интернетом и даже выложить в Сети наиболее «вкусные» главы.

У Кейт поднялось настроение. Как ни странно, после всего, что им пришлось пережить за последнюю пару недель, она чувствовала себя счастливой. Пока Полли не омочила ее грудь слезами, Кейт не понимала, насколько высохла ее душа. Но теперь она не позволит, чтобы эта душа снова превратилась в пустыню.

Закрыв калитку, она вернулась обратно. Инжир был таким спелым и сочным, что Кейт сорвала его и подержала в ладони. Потом откинула голову, выжала в рот семена, вытерла пальцы о джинсовую юбку и пошла к квартире Бенни. Однажды она уже ходила туда, но дверь оказалась запертой. Кейт подумала, что Бенни либо отправилась в церковь, либо еще спит, либо лечит простуду, и ушла, решив зайти позже.

Но времени прошло много, а Бенни по-прежнему не показывалась. Утренняя служба давно закончилась. Встревоженная Кейт пошла на кладбище, надеясь найти ее на могиле Денниса. Вспомнив свою клятву заботиться о Бенни, она ощутила чувство вины. Когда она дала эту клятву? Всего две недели назад.

Сельский магазин днем был закрыт. Может быть, она пошла к Дорис? Встревоженная Кейт вышла с кладбища и вдруг увидела Бенни на горбатом мостике. Та сидела и задумчиво смотрела в воду. Кейт заторопилась к ней, но тут Бенни обернулась, встала и заговорила. Она приняла решение. Насчет издательства «Чистотел». Могут ли они устроить срочную встречу? Точнее, совещание?

Заинтригованная Кейт улыбнулась и сказала:

— Конечно. Мэллори в саду. Сейчас мы его позовем.

Трой стоял над жужжавшим факсом, из которого выползала бумага. Расшифровка телефонных звонков Денниса Бринкли интересовала его куда меньше, чем сидевшая за факсом Эбби-Роуз Картер, аромат ее волос и прелестная шейка. В последнее время Трой много думал о сексе. Не далее как сегодня ночью ему приснилась Анджелина Джоли в шелковой пижаме, стоявшая перед серебряным холодильником и евшая шоколадную ватрушку. Он проснулся, изнывая от тоски, но во сне все перепуталось, и Трой сам не знал, по чему он страдал больше — по Анджелине, шелковой пижаме или шоколадной ватрушке.

— Распечатка разговоров Бринкли, шеф. — Он оторвал бумагу. — Бедный старикан. Всего полдюжины звонков за несколько недель.

Барнеби протянул руку. Он вспомнил свои собственные счета — особенно когда Калли еще жила дома. Однажды сумма оказалась настолько неслыханной, что он потребовал расшифровку и получил семь страниц текста, до того мелкого, что чуть не окосел, пытаясь его прочитать.

Звонили Деннису редко, а он сам звонил кому-то еще реже. Но Барнеби и в голову бы не пришло назвать его «бедным стариканом». Деннис жил просто и не страдал от одиночества. Хотя и не был лишен человеческих чувств, как засвидетельствовали сотрудники конторы «Бринкли и Латам».

Стоило Барнеби посмотреть на факс, как у него начало покалывать кончики пальцев. Последний звонок Бринкли из Киндерс был сделан в 23:17 в понедельник, двадцать третьего июля. Уже после того, как Бринкли вернулся, увидев Полли Лоусон, тайком пробравшуюся в его кабинет. Может быть, с его телефона звонил кто-нибудь другой? Едва ли. Брайан Аллибон видел, как он уезжал, причем один. Вряд ли Бринкли подхватил кого-то по дороге и привез домой.

Главный инспектор набрал указанный номер. Он не стал проверять адрес, уверенный, что Бринкли звонил в Эпплби-хаус. Но это оказалось ошибкой. Откликнулся автоответчик Латама. Конечно, Джильды дома не было: она либо наводила красоту, либо изучала фэн-шуй, либо анализировала сочинения Мильтона. Напротив, сам Латам наверняка валялся в гамаке, потягивал «Столичную» с синей этикеткой и мудро не обращал внимания на звонок, грозивший прервать его кайф. Это главного инспектора вполне устраивало.

Он заказал машину. Трой подогнал ее с рекордной скоростью. И совершенно напрасно. Потому что не успели они отъехать, как от Лео Форчуна пришло сообщение, после которого у всех присутствовавших в дежурной части отвисли челюсти.

Латам собирал багаж. Он раскладывал вещи на кровати, не думая о том, заметит ли их Джильда. Эндрю годами скрывал каждый свой шаг или потраченный пенни, а она следила за ним как коршун и вставала на дыбы от каждого его настоящего или придуманного проступка. Теперь, когда он бросал в сумку несколько приличных вещей, которые сумел у нее украсть или выманить с помощью лести, Джильда была внизу, валялась на огромном диване, жрала «Фанки-Манки» и с жадностью смотрела на пачку «Килроя».

Эндрю проверил свой «дипломат». Паспорт, билет на самолет, английские фунты, евро и все подтверждения недавно открытого личного банковского счета. Эти документы, присланные первоначально на адрес конторы, хранились в садовом сарае вместе с пакетиками семян и разметочными маркерами в старой банке из-под печенья. Вдали от тупых полицейских, которые верят только в отпечатки пальцев.

Такси должно было прибыть через пять минут. Он уже открыл ворота. Эндрю решил не брать «пунто», потому что а) он ненавидел эту машину; б) не хотел, чтобы Джильда заявила об угоне и натравила на него дорожную полицию. Пусть подавится. Напевая «Летим со мной», он сбежал по лестнице в гостиную.

— Ты опоздаешь на работу, — сказала Джильда, роясь в коробке.

— Ну и что?

Эту сцену следовало заснять на пленку. Джильда широко раскрыла глаза и решила, что она ослышалась.

— Что ты сказал?

— Джильда, я еду не на работу.

— Что ты хочешь этим сказать, черт побери?

— Неужели ты ждала, что я стану пахать как вол за ту ничтожную сумму, которую ты мне выдаешь?

— Не беспокойся, — презрительно фыркнула Джильда, не сводя взгляда с конфет. — Ты и этого не заслужил.

— Не заслужил? Не заслужил? Попробуй трахать гору сала пять раз в неделю в течение десяти лет, а потом говори, что я заслужил, а что нет.

Тут Джильда посмотрела на него. Подняла лицо, круглое как луна, и так выпучила свои маленькие глазки, что чуть не исчезли веки, выкрашенные в ярко-голубой цвет.

— Знаешь, что я делал, когда тебя не было? Возвращался сюда, пил и смотрел телевизор. Причем не всегда один. — Он радостно улыбнулся. — Ты удивишься, когда узнаешь, сколько подружек может быть у одинокого мужчины.

Теперь у нее открылся рот. Открылся и закрылся. Открылся и закрылся. Эндрю решил ее пожалеть.

— Не беспокойся, в этом не было ничего серьезного. Я трахал их только для того, чтобы забыть твой вкус.

— Я… я… — Теперь ее губы прыгали, как ожившие лягушки. — Была ве… ве…

— Что?

— Была ве…

— Верна мне? Конечно. Какой мужчина в здравом уме станет трахать женщину размером со слона, с одной извилиной в мозгу и шеей шире лица?

На этот раз последовал еще более странный звук. Как будто кто-то подавился битым стеклом.

— Просить прощения слишком поздно. Закрой рот. Зрелище отвратительное.

Джильда раскачивалась на диване, пытаясь встать.

— Не зови меня на помощь, — сказал Эндрю. — Я еще не оправился от грыжи. Лучше купи себе вилочный погрузчик.

Последовала еще одна попытка встать, а потом…

— О нет, только не слезы! Вот что бывает с людьми, которые все время пытаются настоять на своем. Знаешь, я тебя разбаловал. И теперь хочу получить компенсацию. Я предлагаю тебе свободу. Подумай. Ты будешь делать все, что хочешь. Впервые в жизни ударишь палец о палец. Найдешь себе другого дурака, которого сможешь мучить. Изобразишь на ярмарке ходячий замок. Есть и другие возможности…

Проклятие. Такси прибыло, а он не высказал еще и четверти своего давно заготовленного панегирика. Эндрю махнул рукой, подхватил сумку, пошел к двери и оглянулся на пороге, упиваясь своей победой.

Джильда отнюдь не выглядела счастливой. Вид у нее был больной и измученный. Эндрю немного подождал, а потом сделал то, о чем жалел до конца жизни. Он принес с дальнего конца комнаты телефон и положил его на столик, стоявший рядом с диваном.

— Не грусти, толстушка. Поговори с кем-нибудь. Сбрось с плеч тяжесть. Позвони «Самаритянам»[136]. А еще лучше… — бросил он, закрывая дверь, — в Общество спасения китов.

Минут через сорок пять после этой сцены полицейскую машину пропустили через первые электронные ворота Маунт-Плезанта. Барнеби тут же увидел «скорую помощь», вывернувшую на подъездную аллею Белиссимы.

— Черт побери! — Трой вплотную прижался к клумбе, чтобы пропустить более неповоротливую машину. «Скорая» умчалась, включив сирену. Барнеби выскочил из машины и побежал по газону.

На крыльце стоял какой-то молодой мужчина. Бледный, встревоженный, хорошо одетый. Барнеби предъявил удостоверение и начал задавать вопросы. Мужчина оказался адвокатом Саймоном Уоллесом. Поверенным Беррименов.

— Наверно, нам лучше пройти в дом, — сказал главный инспектор. А когда они оказались внутри, добавил: — Вид у вас такой, словно вам не мешает выпить.

— Да. — Уоллес дрожащей рукой налил себе виски. — О боже, что за день…

— Что случилось?

— У нее сердечный приступ.

— А мистер Латам здесь?

— Никого здесь нет. Нам позвонила миссис Латам. Она говорила… странно. Потребовала, чтобы к ней немедленно приехали. Почти кричала.

— А что было, когда вы приехали?

— Передняя дверь была открыта. Я нашел ее на этом диване. Она не могла пошевелиться.

— Зачем она вас вызвала?

— Хотела, чтобы я привез ее завещание.

— Она объяснила почему?

— Причина обычная. Чтобы переписать его.

— И часто она это делала?

— Ни разу. Завещание было составлено после ее выхода замуж. Она давно собиралась переписать его. Но так и не переписала.

— Подробности?

— Ох, перестаньте. Вы же знаете, что я не могу…

— Мистер Уоллес, я расследую дело об убийстве. Мы можем соблюсти всю процедуру, но, честно говоря, время против нас.

— Если бы я был старшим партнером…

— Тогда я поговорю со старшим партнером. Как ему позвонить?

— Ну… — Саймон представил себе, что о нем будут говорить в конторе. «Не способен справиться с трудным делом». «Не может принимать решения». Нет, лучше не рисковать.

— Она отменила завещание, согласно которому все оставляла мужу. А потом составила новое и подписала его.

— Оставив все?..

— Благотворительному обществу. Она не могла сказать, какому именно. Но это общество должно было заниматься животными. «Люди злы». Такими были ее последние слова. Я предложил ей «Лигу защиты кошек». Мы с женой входим в его правление.

«Черт побери, — подумал сержант Трой. — Везет же некоторым. На таком посту люди получают больше миллиона».

— Кроме того, она говорила о брачном договоре, много лет назад подписанном ее отцом. В случае развода ее муж не получал ничего.

— Но здесь не тот случай, — сказал Барнеби.

— Мистер Берримен надеялся, что это его уж точно остановит.

— И когда миссис Латам стало плохо?

— Сразу после подписания нового завещания. Честно говоря, мне показалось, что она ждала только меня. Фельдшеры «скорой» сказали, что ее дела плохи.

— Понятно… Большое спасибо, мистер Уоллес. — Барнеби встал. — Вы очень помогли нам.

— Теперь я могу идти?

— Конечно. Только оставьте, пожалуйста, свою визитную карточку.

Барнеби следил за тем, как «мерседес» поверенного выезжал с подъездной аллеи, оставляя позади маленькую, но все же заметную кучку соседей за забором. Инспектор думал, что человеческая натура не слишком изменилась. Всюду — в трущобах, пригородных поселках и местах проживания сверхбогачей, обнесенных высокими заборами, — интерес к делам соседей стоит на первом месте.

— Попробуй что-нибудь узнать у этих типов, — сказал он Трою. — А я тем временем осмотрю дом.

Он начал с дальнего конца самой большой из четырех спален. Повсюду была разбросана мужская одежда. Кое-что лежало на кровати, кое-что на полу и даже в кресле. Рядом с туалетным столиком лежал незакрытый пустой чемодан. Некоторые ящики были перевернуты.

Барнеби попытался открыть дверцы встроенных шкафов, шедших вдоль одной стены. Когда он нашел кнопку электронного замка, в холл ворвался Трой и бегом поднялся по лестнице.

— Это Латам, сэр. — Трой остановился на пороге и уставился на царивший в комнате разгром. — Он уехал.

— Продолжай.

— Час-полтора назад. В черном такси. При нем была большая сумка. На такси была реклама строительного общества «Британия».

— Молодец. Разошли ориентировку. На вокзалы, в воздушные и морские порты. С полным описанием. И попробуй отыскать такси.

Трой схватил телефон. Барнеби отложил попытку проникнуть в шкаф и решил найти паспорт Латама. Он начал с библиотеки. Инспектор понял, что это библиотека, потому что на всех полках видел красные и золотые корешки. Кроме того, тут висел обрамленный портрет Шекспира, мрачно смотревшего на астролябию. Но едва инспектор приступил к осмотру чиппендейловского[137] письменного стола, как Трой снова позвал его. Барнеби с досадой вернулся в спальню.

— О господи, малый. Неужели нельзя просто… — И тут он увидел выражение лица Троя. — Что? Что случилось?

— Сэр, я думаю, вам следует услышать это самому, — сказал сержант Трой и передал ему телефон.

В конторе «Бринкли и Латам» почти никого не осталось. Администратор была на месте; ее глаза покраснели и распухли от слез. Корзина для мусора, стоявшая у ее ног, была заполнена бумажными салфетками. Когда приехали Барнеби и Трой, она начала что-то говорить, но тут же заплакала опять. Они прошли в главный зал.

Лео Форчун сидел в своем стеклянном кабинете и тупо смотрел в пространство. Его письменный стол был завален бумагами, заметками и письмами; казалось, он только что занимался делом. Но чай в чашке давно остыл и подернулся пленкой.

Когда Барнеби окликнул его, Форчун поднял голову с таким трудом, словно она была каменной. За прошедшее время он постарел на десять лет; губы Лео были мрачно сжаты.

— Плохие новости, сэр.

— Вы нашли ее?

— Нашли?..

— Эту девчонку Лоусонов, — хрипло сказал Форчун. — Ее арестовали?

— Мне нужно кое-что выяснить. В сообщении, которое я получил…

— Что тут выяснять? Вы знаете, что случилось. И кто это сделал.

— Но мне еще нужно…

— Значит, вы еще ничего не сделали?

— Успокойтесь, сэр, — посоветовал сержант Трой.

— Успокоиться? — Форчун посмотрел на них с недоверием, которое граничило с трагедией. И, по мнению Троя, с комедией тоже. Сержант отвернулся и начал нашаривать свой блокнот.

Чувствуя, что Лео вот-вот заплачет, Барнеби негромко сказал:

— Мистер Форчун, нам нужны кое-какие подробности. — Потом он сел в кресло напротив письменного стола, принадлежавшего Деннису Бринкли. Его спокойствие и даже флегматичность постепенно заставили Форчуна взять себя в руки.

— Деньги были украдены почти со всех счетов, которыми занимался Деннис. Тысячи фунтов. Сотни тысяч.

— Вы проверили?

— Конечно. Нам пришлось это сделать. Но теперь конторе конец. Когда вы имеете дело с чужими деньгами, все держится на доверии. Один Бог знает, что теперь скажет миссис Латам.

Барнеби подумал, что сейчас Джильда находится в палате интенсивной терапии и вряд ли доживет до вечера. Но время для сообщения такой новости было не самое подходящее.

— Вы проследили, куда были переведены деньги?

— Сейчас они уже за пределами страны. «Призрачные» счета в офшорных зонах.

— «Призрачные»? — Барнеби вскинул голову. — Что это значит?

— Старый трюк. Вы находите могилу ребенка одного пола с вами и примерно того же возраста. Достаете копию его свидетельства о рождении. Предъявляете ее и свою последнюю фотографию и получаете паспорт. Потом открываете счет и начинаете переводить на него деньги. А владельца этого счета никогда не найдут, потому что он не существует. Иными словами, является призраком.

— Конечно, на практике все куда сложнее.

— Если бы это было просто, — заключил сержант Трой, — так поступали бы все.

— Конечно, есть некоторый риск. В последнее время проверки сильно ужесточились. Особенно когда представляются копии документов. Если обнаружится подделка, у человека могут возникнуть серьезные неприятности.

Барнеби сильно отвлекали звонки, доносившиеся из приемной. После их приезда они звучали то и дело. Либо это было здесь нормальным явлением, либо новость о катастрофе уже просочилась наружу. Около дюжины служащих ушло с работы в подавленном состоянии, так что ничего удивительного в этом не было бы.

— Мистер Форчун, вы собираетесь закрыть контору?

— Еще не решил. Если я сделаю это, все подумают, что я хочу смыться, как один из мерзких персонажей сериала «Сторожевой пес»[138]. А если не сделаю, то, когда все выйдет на свет Божий, нас попросту линчуют.

— А вы сами людям ничего не скажете? — поинтересовался сержант Трой.

— Конечно, скажу. — Форчун помахал в воздухе листом писчей бумаги. — Именно этим я и занимался весь день. Пытался предупредить клиентов о приближающихся неприятностях, не говоря им об истинном положении дел.

— Правильная позиция, — похвалил его Барнеби.

— Теперь вы понимаете, почему я так накинулся на вас из-за этой Лоусон? На счету каждая минута.

— Сэр, мы не думаем, что в этом виновата Полли Лоусон.

— Нет?.. Но кто же еще? Мы знаем, что это сделала она. Вы сами сказали…

— Мы считаем, что эти кражи были совершены отдельно и никак не связаны с предыдущим инцидентом.

— Как это может быть? — На Лео было больно смотреть. Происходили ужасные вещи, но он был уверен, что полиция хотя бы знает имя преступника. В случае его ареста можно было бы начать поиски денег. — Не понимаю…

— Вы помните, о чем мы беседовали пару дней назад? Когда к нам присоединился Эндрю Латам и очень расстроился?

— Конечно.

— В какой момент нашего разговора это произошло?

— Вы говорили о торговце рыбой. О том, каким образом он сумел определить, что проникшей в контору женщиной была Полли Лоусон.

— Как вы думаете, почему это вызвало у него такую бурную реакцию?

— Откуда я знаю? — Форчун уперся локтями в письменный стол, закрыл глаза руками и застонал. — Я больше ничего не знаю! Даже не знаю, какой сегодня день! — Потом Лео смерил их злобным взглядом. — Я знаю одно: у меня нет времени на дурацкие игры. Если хотите что-то сказать, говорите прямо. Или уходите.

Латам попался еще до конца дня. Помогла сделанная несколько лет назад фотография, на которой супруги приятно улыбались. Джильду аккуратно отрезали, и через час полиция распространила снимок. Дневной выпуск «Ивнинг стандард» напечатал ее на первой полосе. Черное такси тоже засекли быстро. Водитель прибыл за Латамом в Бантинг-Сент-Клер и высадил у станции Саут-Руслип, соединявшейся с основной линией метро.

Там Латама хорошо запомнили, потому что он безуспешно пытался очаровать кассиршу. Эндрю купил билет до Лондона через Хай-Уайкомб. Похоже, он был в чудесном расположении духа. По словам кассирши, сиял так, словно выиграл в лотерею.

Совершенно не догадываясь, что его уже разыскивает полиция, Латам ничуть не скрывался и — к несчастью для романтического воображения Троя — даже не был загримирован. Эндрю задержали на вокзале Ватерлоо около четырех часов, когда он пытался сесть на поезд до Саутгемптона. В шесть часов ошеломленного Латама доставили в полицейский участок Костона и спросили, не требуется ли ему присутствие адвоката. В комнате для допросов находились два полицейских в штатском. На столе лежали папка и какой-то пухлый конверт. Узнав людей, которые всего несколько дней назад застали его в бунгало, Латам сильно помрачнел.

Если бы они что-то знали, то арестовали бы его еще тогда. Что они знают теперь? Что они могут знать? Конечно, есть пара вещей, которые искусная ищейка могла бы обнаружить. Но для этого нужно знать, что искать, а этого они как раз и не знают.

Латаму зачитали его права. Эндрю знал, что заставить его говорить нельзя. Это означало, что сила на его стороне. Потому что на свете нет ничего сильнее молчания.

— Собрались в отпуск, мистер Латам?

Эндрю улыбнулся.

— В одиночку? — Барнеби сделал паузу. — Или собирались встретиться с кем-то позже? — Ответа не последовало. — Возможно, во Франции? — Ответа не последовало.

— Где вы взяли деньги? — спросил худой и рыжеволосый.

— Не ваше дело. — Черт побери, он допустил ошибку. Нужно было спросить: «Какие деньги?» Эти люди собаку съели на хитростях и провокациях.

— В ходе следствия мы выяснили, что вы не получаете официального жалованья.

— И что кошелек находится у миссис Латам.

— Которая еженедельно выдает вам содержание.

— Очень маленькое содержание.

— Так где вы взяли деньги?

— Какие деньги?

Здоровяк открыл папку и вынул оттуда бумаги, которые Эндрю тут же узнал. При задержании у него забрали сумку и выдали расписку. Видимо, сумку обыскали. Но на это нужен специальный ордер. Если они нарушили закон, то добытые улики считаются недействительными. Пожалуй, он напрасно не согласился дать им письменные показания.

— У вас есть на это разрешение? — спросил он.

— Это балансовый счет на четыреста с лишним тысяч фунтов. — Молчание. — Что заставило вас открыть счет за рубежом? — Молчание. — Может быть, у вас есть разрешение налогового управления?

Эндрю пожал плечами. Справившись с потрясением, вызванным пониманием того, что его недавно приобретенное богатство стало достоянием гласности, он заново осознал важность молчания. От него требовалось только одно: не отвечать на вопросы и не давать ловить себя на противоречиях. Упереться всеми копытами и делать вид, что ты ничего не понимаешь. Бог свидетель, на это он мастер.

— Мистер Латам, почему вы решили бежать именно сегодня?

— Это ведь был побег, не правда ли?

— А не просто желание повидать веселый Париж.

Веселый Париж? Ничего подобного. Он собирался добраться до Шербура, взять напрокат машину, доехать до Прованса, а оттуда махнуть в Италию. Сорренто, Позитано, Капри. В те места, где он мечтал обзавестись недвижимостью. Но теперь собственная вилла могла стать реальностью.

— Не потому ли, что расследование убийства Авы Гаррет продвигалось слишком быстро?

— «Костонское эхо» подробно описывало это дело.

— Как она встретила своего убийцу у «Нортуик-парка».

Лицо Эндрю выражало крайнее недоумение. Но поддерживать эту мину было трудно, потому что именно данная цепь событий заставила его пуститься в бега.

— Рано или поздно нашелся бы свидетель, который видел вас.

— Или вашу машину.

— Да, бросающуюся в глаза желтую машину.

Тут в комнату вошла поразительно красивая девушка в форме и принесла поднос с чаем и песочным печеньем. Боже, что за зрелище для истосковавшегося взгляда! Сосредоточенность Эндрю тут же поколебалась. Он тепло улыбнулся девушке, но та не сводила глаз с младшего из двух полицейских, который улыбался ей еще теплее.

— Эбби-Роуз, ты просто кинозвезда, — сказал рыжий.

Эбби-Роуз! Эндрю запомнил это имя. Теперь он может позволить себе все. Даже такую девушку.

Чай был горячий, но невкусный. Детективы не обратили на него внимания и сменили тактику. Теперь они занялись Деннисом. Деннисом, превратившимся в угрозу. Если бы он не лез в чужие дела, то был бы жив и по сей день. Правда, лишился бы миллиона фунтов, но все же был бы жив.

А это еще что? Эндрю предъявили распечатку компании «Бритиш телеком». Номер его телефона значился в ней наряду с несколькими другими. А также дата и время соединения. Но содержания разговора там не было. А без этого бумажка не имела никакого смысла. Он вежливо улыбнулся и вернул распечатку.

— Поразительное совпадение, мистер Латам.

— Вы помните разговор, который недавно состоялся у нас с вами в вашей конторе?

— Когда вам неожиданно стало плохо.

— Насколько я помню, сэр, вы тогда чуть не упали в обморок.

— Тогда вы не упомянули об этом телефонном разговоре.

Деннис не смог противиться искушению позвонить. И наконец доказать свою правоту. Доказать, что для его тревоги из-за лампы на гибком стержне были серьезные основания. Деннис не ликовал; он был на это неспособен. Просто мягко подтрунивал. В своей обычной манере. Глупый человек. Очень глупый.

Он видел ее. Это была женщина. Он узнал ее. Эта семья живет в Форбс-Эбботе. Деннис заверил, что он сам займется этим делом. Но именно этого Эндрю допустить не мог. Слишком многое стояло на кону. Естественно, деньги. Любовь (хотя и не к нему). Но самое главное — свобода, без которой деньги и любовь ничего не значат.

Теперь Эндрю ругал себя за беспечность, которую проявлял весь прошлый месяц. У него было время тщательно обдумать план бегства. Можно было сделать себе фальшивый паспорт. Сменить имя. Создать совсем другого человека. Но откуда он мог знать, что Деннису придет в голову разыгрывать из себя Шерлока Холмса? И что эта глупая женщина — боже, до чего же она была глупа — устроит сеанс ясновидения, поставивший под угрозу все дело?

Допрос возобновился. Инициативу снова взял на себя здоровяк. Эндрю нахмурился и нагнул голову набок, делая вид, что желает помочь следствию.

— Мы считаем, что этот поздний телефонный звонок…

— О котором вы не сочли нужным упомянуть…

— Стал причиной его смерти.

Докажите. Попробуйте. Ничего не выйдет.

— Я думаю, что на следующее утро, когда Бринкли уехал на работу, вы вошли в его дом и испортили одну из машин.

Эндрю не смог совладать с собой.

— Я что, прошел сквозь стену?

— Нет. Мы думаем, что вы воспользовались этим.

Содержимое конверта вывернули наружу. На стол выпала связка отмычек, которую он сохранил со времен воровской молодости. Джильда, понятия не имевшая, что это такое, нашла отмычки в старой коробке, пришла в восторг и решила сделать из них ожерелье.

Сказать, что это не его вещь? Слишком поздно; Эндрю не сумел скрыть тревогу, когда отмычки упали на стол. Ладно. Доказать, что отмычки принадлежат ему, это одно. А доказать, что с их помощью он проник в дом Бринкли, совсем другое. Эндрю сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Рыжий достал чистый носовой платок и положил отмычки в пакетик.

— Они еще не побывали у судебных экспертов.

— На которых мы возлагаем большие надежды.

— Кажется, замок на дверях кухни Киндерс смазывали всего за пару дней до этого.

Это ловушка. Они лгут. Он был уверен, что не оставил следов. Осмотрел все. Даже дверную ручку. И случайного свидетеля у них тоже не может быть. Припарковавшись на краю деревни, за которым начиналось безлюдное поле, он сидел на скамейке напротив дома, прикрывшись «Таймс», пока пространство не очистилось. А потом влетел в Киндерс как молния.

— Переделать машину несложно, мистер Латам. Догадываюсь, что вы видели ее раньше. — Молчание. — Но, хоть убей, не могу понять одного. Как вам удалось убедить Денниса Бринкли потянуть трос и освободить ядро, которое его убило?

— Да, это действительно головоломка.

— Он должен был видеть, что требюше передвинули…

— Потому что на полу остались следы.

— Случилась странная вещь, если не сказать подозрительная. Но прежде чем разобраться в случившемся…

— Хотя изменение направления пандуса было видно невооруженным глазом…

— Он протянул руку и дернул трос.

— Ума не приложу, что заставило его это сделать.

Эндрю вздохнул и грустно покачал головой. Для него это тоже странно и непостижимо. Если бы он мог чем-нибудь помочь…

Весь его план был построен на страсти Денниса к порядку, его стремлении все поправлять и выравнивать. Эндрю сделал на тросе свободный узел и оставил конец свисать наружу. Деннис был вынужден развязать его. Но чтобы сделать это, требовалось опереться на машину и потянуть конец. Эндрю все рассчитал точно и завязал узел так высоко, чтобы добраться до него другим способом было нельзя. Латам очень гордился своей ловкостью. Полиции этого не понять ни за что. А если они и догадаются, какая разница? С догадками в суде не выступишь. Там нужны убедительные доказательства, а у них пока ничего нет. Значит, им придется либо отстать от него совсем, либо выпустить под подписку о невыезде. Что практически одно и то же. Сорренто, жди меня.

Прошел еще почти час, прежде чем они сделали перерыв.

Когда полицейские вышли из комнаты, Эндрю предложили поесть. Они были обязаны это делать по прошествии определенного времени. К сожалению, на сей раз поднос принесла не роскошная Эбби-Роуз, а прыщавый молодой констебль. Он поставил поднос на стол и ушел, оставив дверь комнаты открытой. Эндрю видел, как этот малый сел в коридоре на стул. Еда оказалась вполне приличной: картофельная запеканка с мясом, свежий горох и кусочек сладкого крема из яиц и молока. Он попросился в туалет, тесный и не имевший окон. Видно, во избежание побега. Остаток свободного времени Латам провел, обдумывая сказанное ранее и готовясь к новым вопросам.

К истории с Бринкли не придерешься. Тут у них против него нет ничего, кроме позднего телефонного звонка. Полиция уже выложила этот козырь и осталась с носом. Но Ава Гаррет?

Он с абсолютной ясностью помнил момент радиоинтервью, когда она начала описывать место преступления. Форму комнаты, высокие узкие окна, машины. Она даже знала, во что Деннис был одет. Цвет его волос. Если бы младенец не заплакал…

До тех пор Эндрю, сидевший на табуретке и смаковавший кофе, только посмеивался. Но тут он испытал потрясение. Такое сильное, словно чей-то огромный кулак ударил его в грудь. Он отпрянул и ахнул. Кофе пролился, обжег ему ноги и закапал на пол. Пальцы дрожали так, что он не мог выключить радио.

Эндрю поднял разбитую чашку, бросил ее в мусорное ведро и долго беспомощно смотрел на бурую лужу, пытаясь справиться с дыханием. Казалось, в комнату вошло какое-то огромное свирепое существо и выпило весь воздух. Теперь конец всему. Прощайте, деньги, солнце, секс и теплый песок. Прощайте, золотые пейзажи и вольная жизнь без всяких забот.

Настоящий медиум. Он никогда не верил, что такое возможно. Но едва к Эндрю вернулась способность связно мыслить, как он вспомнил случаи, когда такие люди помогали полиции вести расследование. И даже находить трупы.

Он наполнил таз теплой водой, достал из буфета отбеливатель и начал скрести пол, пытаясь справиться с паникой.

Эндрю считал, что с моральной точки зрения его руки чисты. Да, он возился с гигантской катапультой и создал для Бринкли опасную ситуацию, но последний шаг оставался за Деннисом. Даже у маньяков есть свобода выбора, и этот выбор он сделал сам. Ни один разумный человек не назвал бы это убийством.

Но эта женщина могла отправить его в тюрьму. Возможно, на несколько лет. Лет, которых у него не было. Благодаря десяти годам бесхребетной жизни, которые купил у него отец Джильды с помощью денег, нажитых на торговле металлоломом.

Чтобы убить Денниса, понадобилось всего-навсего передвинуть машину. Остановить Аву Гаррет можно будет только… Пришедшее ему на ум страшное окончание «своими руками» было тут же отвергнуто. Эндрю не мог убить кого-то физически. У него не было склонности к насилию.

Латам долго сидел и размышлял. Решение пришло к нему незадолго до возвращения Джильды. Прячась за приходской церковью Бантинг-Сент-Клера и дожидаясь времени, когда можно будет прийти домой, он вспомнил о метиловом спирте. Эта жидкость хранилась у него с давних пор. Какой-то подозрительный тип, один из тех, с которыми Эндрю тогда якшался, намекнул на его эффективность и дал ему яд, мрачно заметив, что это «остаток».

Эндрю, заинтересованный и испуганный одновременно, сохранил флакон без этикетки, сам не зная зачем. Отравить Джильду ему и в голову не приходило. Подвергать себя риску без финансовой выгоды не имело смысла. Возможно, он хранил яд для себя. На то время, когда он состарится, не сможет волочиться за женщинами и выбираться из дома. Находиться рядом с Джильдой двадцать четыре часа в сутки было немыслимо. Это заставило бы наложить на себя руки самого терпеливого человека на свете. Как бы там ни было, но флакон до сих пор хранился в садовом сарае, на полке с препаратами для борьбы с сорняками.

Странно, но факт: едва Эндрю вспомнил о яде, как ему в голову стали приходить самые разные способы его применения.

Изумляясь собственной изобретательности, в обычное время ему не свойственной, Эндрю воспринял это как знак свыше.

Для начала нужно было выяснить, где живет эта ясновидящая. Из ближайшей телефонной будки Латам позвонил в справочную, назвал ее имя и сказал, что она живет где-то в окрестностях Костона. Попытка оказалась неудачной. Тогда Эндрю позвонил в «Эхо», где ему дали номер ее агента, мистера Футскрея. Там его ждал еще более холодный прием. Не успел Эндрю открыть рот, как мистер Футскрей дал отбой. Оставалась только студия.

Записывая телефон студии, Эндрю понимал, что шансы получить сведения личного характера о гостье программы невелики. Когда Латам был готов набрать номер (естественно, начинавшийся с цифр 141), его осенило. Почему бы не сделать вид, что он работает в такой почтенной и известной на весь мир организации, как Би-би-си? Конечно, это произведет сильное впечатление на сотрудников какой-то захолустной радиостанции. Кто там работает? Либо подростки, которые еще не нюхали пороху, либо старики, давно списанные в утиль. И он не ошибся. Когда на радио попросили назвать его имя, Эндрю после неловкой паузы заметил висевшее у него прямо перед носом рекламное объявление человека, обучавшего работе на компьютере.

— Крис Баттеруорт, — сказал он. После этого все пошло как по маслу.

Поняв по выступлению, что Ава глупа, хвастлива и жаждет привлечь к себе внимание, Эндрю не сомневался, что она согласится встретиться с ним. Выманить ее из дома оказалось проще простого. Так же, как узнать номер ее мобильника и пообещать перехватить по дороге.

Но куда ее повести, вот вопрос… На мгновение у Эндрю возникло искушение отправиться в отель «Павлин». Просто для симметрии. Именно там несколько недель назад благодаря случайной встрече изменилась его судьба. Закончить дело именно в «Павлине» было бы очень приятно. И логично. Но Латам слишком часто бывал там, и его могли узнать. Здравый смысл подсказывал, что этого делать не следует.

Много лет назад, еще до знакомства с Джильдой, Эндрю недолго встречался с женщиной, которая жила в Нортуик-парке. Тогда это был неприметный пригород с неприметными харчевнями. Латам решил заманить Аву туда. Конечно, за это время все изменилось, но кафе и ресторанов там хватало. По дороге он никак не мог решить, что лучше. Либо пойти в какой-нибудь многолюдный ресторан и затеряться в толпе, либо отправиться в полупустое место с одним официантом и кассиром. В конце концов он выбрал маленькое «Кафе Трудос», принадлежавшее греку-киприоту. И жестоко просчитался. Причем дважды. Когда они вошли в кафе, там никого не было. А когда ушли, в зале было яблоку упасть негде.

Она болтала без передышки. Эндрю не пришлось отвечать на неудобные вопросы о работе в «Биб», продолжительности передачи и названии программы. Аву интересовало только одно: как ее собираются представить. Обстановка не должна быть дешевой, а вести интервью обязана какая-нибудь звезда первой величины. Его попросили связаться с Майклом Аспелом и объяснить, что сюрпризов Ава не любит.

После получаса такого разговора Эндрю больше не испытывал угрызений совести из-за того, что собирался лишить жизни еще одного человека. То, что она дожила до такого возраста, было настоящим чудом.

Эндрю нервничал, не зная, как угостить ее метиловым спиртом. Он решил налить спирт в свой бокал, спрятав его у себя на коленях, а потом поменять порции. Все получилось как нельзя лучше. Чтобы отвлечь ее внимание, понадобилась всего одна фраза: «Кто это там? Не Джуди Денч?» (Ага, как же…) Ава ахнула, выгнула шею, повернулась, даже встала, а потом разочарованно опустилась на место. Эндрю извинился за ошибку, но ее это не смягчило. Он пытался вымолить прощение наскоро состряпанной сплетней об Эстер Ранцен, но это тоже не помогло.

— Мисс Ранцен — всего-навсего характерная актриса.

— Она очень знаменита, — сказал Эндрю. — Награждена орденом Британской империи.

— Это ничего не значит, — решительно ответила Ава. — Подумаешь, какое-то личное дворянство!

Допивая сладкий и мутный кофе, Эндрю намекнул, что им пора уходить, потому что в восемь утра он должен быть на студии. Ава отнеслась к этому спокойно. Особенно после обещания сводить ее на новый документальный фильм о викторианском спиритуализме. Эндрю оплатил счет, а официант помог Аве надеть пальто. Когда она отвлеклась, Латам незаметно открыл ее сумочку и украл мобильник, который позже раздавил колесами машины.

Провожая Аву на платформу, к которой должен был подойти поезд до Аксбриджа, Эндрю внимательно следил за выражением ее лица. Он мало что знал о метиловом спирте и понятия не имел, когда тот начинает действовать. Ему повезло: она пережила обед и не упала лицом в «фета саганаки». С другой стороны, за прошедшее время яд мог выдохнуться. В таком случае завтра она проснется с небольшой головной болью, и все придется начинать сначала.

Но счастье было на его стороне. На вторую попытку Эндрю уже не хватило бы. Счет можно было пополнить еще, но он решил уйти. Нет, удрать. Так быстро и далеко, словно за ним гонятся черти.

Полисмены вернулись. Первым вошел главный инспектор. Едва Эндрю увидел его лицо, как понял: что-то случилось. Что-то плохое. Он встал и отодвинул стул, ножки которого неприятно скрипнули о цементный пол.

Барнеби стоял у окна своего кабинета и следил за тем, как садилось солнце. После самого длинного дня в году прошло восемь недель; теперь вечер наступал заметно раньше.

Сержант Трой надел пиджак и проверил часы. Потом посмотрел на шефа, хотел сказать что-нибудь веселое, но передумал.

Выражение лица Барнеби всегда было трудно понять, но сегодня оно напоминало мину игрока в покер. Такая загадочность могла бы показаться пугающей, если бы Трой чувствовал за собой какую-нибудь вину. Впрочем, ошибиться ничего не стоило. Трой вспомнил, как однажды поздно вечером шеф с тем же загадочным выражением сидел в своем кожаном вращающемся кресле и крепко спал.

Впрочем, сейчас он, скорее всего, был выжат досуха. Устал даже Трой, а ведь он был на двадцать лет моложе главного инспектора. Барнеби был старым, покрытым шрамами боевым конем. По сравнению с ним сержант чувствовал себя гарцующим молодым жеребцом без единой отметины на гладкой шкуре.

Вторая половина допроса прошла почти впустую. После перерыва, во время которого они устало съели то, что еще оставалось в буфете (тепловатое азу, вкусом напоминавшее тряпку, и зеленое виноградное желе), Барнеби и Трой вернулись в комнату для допросов и обнаружили, что Латам в конце концов решил воспользоваться помощью адвоката.

Конечно, после этого возникла задержка, но требование Латама порадовало главного инспектора. Это означало, что Латам побаивался вопросов об Аве Гаррет и был не так уверен в себе, как раньше. Но его образ действий изменился не сильно. Если не считать нескольких реплик, адресованных адвокату, Латам предпочитал молчать.

Видя, что на его вопросы не отвечают, Барнеби решил сменить тактику. Он начал описывать мотивы и способ убийства Денниса Бринкли так, как их себе представлял, и следить за реакцией подозреваемого.

Но мало чего достиг. Этот человек слегка улыбался, иногда хмурился и качал головой. Ничто не могло его удивить. И все же однажды неконтролируемая реакция вырвалась наружу. Это случилось, когда Барнеби во второй раз за день упомянул странную сцену в кабинете Лео Форчуна.

— Что расстроило вас, мистер Латам? Почему вы так поспешно покинули здание?

Латам пожал плечами.

— Сказать вам, что я думаю?

Латам сделал один из тех огорченных жестов, с которыми неумелому продавцу возвращают никуда не годный товар.

— Я думаю, вас огорчило то, что Бринкли опознал в женщине, вошедшей в контору вечером накануне его смерти, Полли Лоусон.

Тут Латам сильно побледнел. По его лбу потекли капли пота, на рубашке под мышками появились полукруглые темные пятна.

— А не вашу сообщницу, как вы думали раньше.

Латам достал носовой платок и вытер лицо.

— Может быть, вам будет интересно услышать, что Ава Гаррет узнала подробности смерти Денниса Бринкли не в результате сверхъестественного прозрения, а потому, что ей рассказал это человек, видевший место преступления.

Латам стал белым как бумага и слегка закачался, словно его толкнули. Его адвокат насторожился и попросил принести воды.

— Что вы теперь чувствуете, — продолжал гнуть свою линию Барнеби, — поняв, что напрасно убили двух человек?

Протесты адвоката прервал полисмен в форме, доставивший сообщение. Трой попросил его принести стакан воды, а Барнеби, прочитав записку, жестом велел сержанту выключить диктофон.

— Боюсь, у меня для вас плохие новости, мистер Латам. — Он использовал эту фразу машинально, как делал тысячи раз за последние тридцать лет; таковы были издержки его профессии. За этими словами неизбежно следовали скорбь и отчаяние. Иногда страх. Часто гнев. Но то, что их можно было использовать как орудие пытки, оказалось ему в новинку. Когда инспектор продолжил, в его голосе не было ни тени сочувствия. — Нам только что сообщили из больницы Грейт-Миссендена, что ваша жена скончалась.

На этом Барнеби не остановился. Он описал обстоятельства смерти Джильды, пересказал свою беседу с ее поверенным и объяснил Латаму, считавшему себя единственным наследником жены, что теперь его место заняла Лига охраны кошек. Состояние здоровья Джильды было таким, что ей грозила неминуемая смерть. Учитывая обстоятельства, при которых он ушел из дома, ни один суд на свете не примет решение о выплате ему компенсации.

Когда главный инспектор закончил свою речь, Эндрю изменился до неузнаваемости. Позже Трой вспоминал, что ему показалось, будто из Латама выкачали всю кровь. Кровь, но не желчь. Через несколько секунд изо рта Эндрю неожиданно вырвалась струя желтой жидкости, описала дугу и залила диктофон…

— Сэр, — сказал сержант, заставив Барнеби вернуться к реальности, — как вы думаете, нам понадобятся свидетельства того, что случилось в Нортуик-парке?

Барнеби в этом не сомневался.

— Фотографии их обоих расклеены повсюду. А также описание его машины. Где бы Латам ни подхватил ее, его желтый «пунто» должны были запомнить.

— Ничего удивительно, что он так запаниковал, когда его отправили в камеру.

— Да, теперь он — человек конченый. Стоит чуть нажать, и он не выдержит. Но у него была сообщница. Если мы пообещаем Латаму скостить срок, он наверняка ее выдаст.

Сержант Трой, застегивавший пиджак, расстегнул его и застегнул снова. Осмотрел полы рубашки, вытер носки туфель о брюки и начал причесываться.

Барнеби засмеялся:

— Она везет тебя домой, чтобы познакомить с матерью?

— Прошу вас, ни слова о матерях. Это напоминает мне миссис Спроут. — Трой презрительно фыркнул, прикрывшись полой пиджака.

— Больше так не делай. Ты похож на обезьяну в зоопарке.

Но Трой уже ушел, даже не пожелав шефу спокойной ночи.

Барнеби вернулся к окну и снова стал рассматривать небо, темневшее к концу дня. Конец дня… Красота этого меланхолического выражения все еще покоряла его, хотя само выражение давно стало таким общим местом, что некий журналист «Уорлд-эт-Уан» недавно заменил его аббревиатурой «к. д.».

Барнеби не признавался в этом, но в последнее время он все чаще думал о приближавшейся отставке. Главный инспектор воспользовался первой же возможностью сделать это без уменьшения пенсии. Можно было прослужить еще лет пять, но когда он поделился этой мыслью с Джойс, она очень расстроилась. А Калли горячо поддержала мать. Барнеби понимал их. Любящие люди имеют на тебя права.

Хотя до ухода на пенсию оставалось еще полгода, его уже спрашивали, что он будет делать. Барнеби не знал, что отвечать. Хотелось ответить «ничего», но он понимал, что это прозвучит странно. Все знали историю о людях, которые пробовали не делать ничего. Физически здоровые и материально обеспеченные, психологически они превращались в мертвецов и месяцев через шесть обычно отправлялись на тот свет. В их кругах был распространен эвфемизм «выращивать маргаритки».

Зато он хорошо знал, чего не будет делать. Не будет собирать коллекцию. Не будет возиться с кремниевыми микросхемами. Не наденет шорты, бейсболку задом наперед и не станет вести себя, как многие его ровесники. Избави бог, никаких марафонов и игр с мячом, особенно гольфа. Никакого бриджа, предусматривающего долгое сидение на одном месте и перебранку с другими стариками. Никакой пластической хирургии; его двойной подбородок останется на своем месте. А самое главное — никакого боулинга.

Барнеби знал людей, которые делали все или часть этих вещей. Не далее как вчера он столкнулся с бывшим коллегой. Они обменялись парой слов. Когда Барнеби предложил зайти в «Сороку» и отметить встречу, собеседник отказался. Похвастался, что у него еще куча дел, которые нужно закончить до ночи, а потом исчез, как белый кролик из «Алисы в стране чудес», встряхивая свои наручные часы и поднося их к уху.

Эта встреча произвела на Барнеби угнетающее впечатление. Он знал, что не станет тратить жизнь на вещи, которые никогда не доставляли ему удовольствия, чтобы избежать скуки и бессмысленности собственного существования. Какая сухая, безрадостная перспектива. И все для того, чтобы не смотреть в лицо правде, которая заключается в том, что песку в верхней половине часов осталось совсем мало.

На Востоке все обстоит по-другому. Кажется, первую треть жизни там учатся жить, во время второй становятся домовладельцами и заводят семью. А третью проводят в лесной хижине, медитируя, пытаясь познать смысл жизни, постепенно растворяя свое «я» и учась умирать. Однажды вечером ему рассказала об этом Калли. Он проворчал, что должен принять таблетку от давления, а она стала убеждать его, что глубокое расслабление намного безопаснее.

Барнеби живо представил себе, как он в одной набедренной повязке сидит под раскидистым каштаном, скрестив голени. Эта картина заставила его сначала насмешливо фыркнуть, а потом громко расхохотаться. Смех помог ему восстановить хорошее настроение.

Он хотел отвернуться от окна, но увидел какое-то движение на лестнице. Сержант Трой выходил из здания в сопровождении констебля Картер. Они шли к любимому «форд-косуорту» Троя и о чем-то серьезно разговаривали. Эбби-Роуз забралась на пассажирское сиденье, но не смогла правильно застегнуть ремень безопасности. Трой, собиравшийся захлопнуть дверь, помедлил, потом протянул руку, чтобы ей помочь, и оставался в таком положении намного дольше, чем требовалось.

Барнеби отвернулся, чтобы не расстраиваться из-за поворота событий, который можно было предсказать заранее, и мысленно перескочил через двадцать четыре часа. Завтра вечером они с Джойс поедут в Лаймхаус на ужин с четой Брэдли. Калли сказала, что они должны отпраздновать свой первый визит, выбрав блюда, которые им нравятся. Джойс остановилась на своей любимой закуске — заливной говядине и сыре с перцем на горячем тосте. Барнеби заказал пирог с мясом и почками, а на гарнир — цветную капусту и свежие помидоры. Оба согласились, что абрикосовый шербет будет прекрасным завершением вечера. В животе Барнеби заурчало от ожидания.

Боже, как ему повезло! Да он просто счастливчик… Барнеби выключил свет и поехал домой.