Призраки двадцатого века

В ЛОВУШКЕ

В четверг Кенсингтон пришла на работу с пирсингом. Уэйт заметил, потому что она все время опускала голову и прижимала к открытому рту салфетку. Белый комок довольно скоро испещрили ярко-алые пятна. Уэйт сидел за компьютером слева и следил за нею краем глаза, пока регистрировал стопку возвращенных видеокассет, проводя по кодам сканером. Когда она в очередной раз поднесла ко рту салфетку, он разглядел металлический шарик в ее окровавленном языке. Интересное развитие истории Сары Кенсингтон.

Она постепенно превращалась в панка. Когда Уэйт только начал работать в «Бест видео», она была неприметной толстушкой с коротко остриженными каштановыми волосами и маленькими близко посаженными глазами. Вела она себя грубовато и замкнуто, как человек, привычный к тому, что его не любят. Уэйт и сам был таков и поэтому предположил, что они найдут общий язык. Но этого не случилось. Она никогда не смотрела на него без необходимости и зачастую притворялась, будто не слышит, когда он обращался к ней. Со временем он решил, что более близкое знакомство с ней не стоит усилий, которые пришлось бы затратить. Гораздо проще не любить и избегать ее.

Однажды к ним в магазин зашел пожилой дядька — мужчина сорока с лишним лет, с яркой прядью волос на выбритой голове и в собачьем ошейнике, с которого свисал поводок. Он искал фильм «Сид и Нэнси»,[53] попросил Кенсингтон помочь ему, и они немного поболтали. Кенсингтон смеялась всему, что он говорил, а ее собственные слова вылетали изо рта шумным восторженным потоком. Это было впечатляющее зрелище — как она выворачивалась наизнанку перед тем типом. На следующий день, когда Уэйт пришел на работу, он застал их за углом магазина, не видным с улицы. Тот урод из цирка прижал ее к стене, они держались за руки, их пальцы сплелись, а Кенсингтон отчаянно тыкалась языком в рот клоуна. А теперь, по прошествии нескольких месяцев, волосы ее приобрели оттенок начищенной меди, она носила байкерские ботинки и готический макияж. Штанга с шариками в языке была совсем новым приобретением.

— Почему кровь-то идет? — спросил он ее.

— Потому что я только что сделала пирсинг, — сказал она, не глядя на него. И сказала стервозно.

Любовь не сделала ее теплее или разговорчивей; она по-прежнему была мрачна как туча и лишь неприязненно фыркала, когда Уэйт заговаривал с ней. Она избегала его, как будто даже воздух вокруг него был отравлен. За что она ненавидела его, он так никогда и не узнает.

— А я думал, у тебя язык застрял в молнии или что-то в этом роде, — сказал он. И добавил: — Впрочем, ты права. Так у тебя есть шанс удержать его подольше. Он ведь не из-за твоей красоты с тобой встречается.

Что за человек эта Кенсингтон, понять было трудно. Ее реакция застала Уэйта врасплох. Она взглянула на него испуганными несчастными глазами, ее подбородок задрожал. Каким-то чужим голосом она проговорила:

— Оставь меня в покое.

Уэйту совсем не понравилось внезапное чувство жалости к ней. Конечно, его спровоцировали, но все-таки зря он ее обидел. Она отвернулась от него, а он потянулся следом, намереваясь поймать ее за рукав и задержать. Он хотел дать ей понять, что сожалеет о своих словах, не попросив при этом прощения открытым текстом. Но Кенсингтон вздрогнула и выдернула руку, уставившись на него мокрыми глазами. Почти не разжимая губ, она что-то пробормотала — он не расслышал, но уловил слово «слабоумный», и еще про неумение читать. Его грудь тут же сковал ледяной холод.

— Только открой еще раз рот, мелкая сучка, и я выдерну из тебя эту штуковину вместе с языком.

Глаза ее помутнели от ярости. Вот к такой Кенсингтон он привык. А потом она ушла. Ее короткие толстые ноги понесли ее вокруг прилавка и вдоль дальней стены в глубь магазина. С мутным раздражением он понял, что она направляется в кабинет хозяйки магазина, миссис Бадиа. Побежала жаловаться.

Он решил, что имеет полное право устроить перерыв, подхватил со стула армейскую куртку и толкнул двери из плексигласа. С сигаретой в зубах он прислонился к оштукатуренной наружной стене, втянул голову в плечи от ветра. Он курил и дрожал, от нечего делать наблюдая за хозяйственным магазином Миллера напротив.

Перед магазином остановился большой «универсал» миссис Презар. Кроме нее там сидели и два ее сына. Миссис Презар жила на одной с Уэйтом улице, в доме цвета клубничного молочного коктейля. Он стриг ее лужайку — это было сравнительно давно, несколько лет назад, в то время, когда он подрабатывал стрижкой газонов.

Миссис Презар вышла из машины и быстро зашагала ко входу в магазин. Двигатель она не заглушила. Ее довольно привлекательное лицо было густо и ярко накрашено. Уэйту всегда нравилась ее пухлая нижняя губа. С непроницаемым выражением лица она скрылась в магазине.

Один из ее сыновей сидел на переднем сиденье, второй, пристегнутый к детскому креслу, — на заднем Мальчик, что сидел впереди — Бакстер, неожиданно для себя припомнил Уэйт, — был худым и высоким, хрупкого телосложения, доставшегося ему, вероятно, от отца. Со своего места Уэйт не видел ребенка в детском кресле, только копну темных волос и две пухлые ручки.

Как только миссис Презар вошла в магазин, старший Бакстер развернулся, чтобы посмотреть на заднее сиденье. В одной руке он держал длинную жевательную конфету. Протянув конфету брату, он подождал, когда тот потянется к ней, и отдернул руку. Затем протянул конфету снова. Второй раз брат не попался на эту хитрость, за что получил конфетой по голове. Примерно в том же духе игра продолжалась еще некоторое время, пока наконец Бакстер не сделал паузу. Он с показной неторопливостью развернул конфету и сунул один ее конец в рот, с наслаждением почмокал губами. На голове у него красовалась кепка с логотипом команды «Твин-сити пицца», в которой когда-то играл и Уэйт. Уэйт прикинул, мог ли Бакстер уже войти в Малую лигу. На вид он слишком юн, но, может, теперь туда принимают с более раннего возраста.

Уэйт с удовольствием вспоминал Малую лигу. В последний свой год в команде он почти побил рекорд по. украденным базам. Это был один из тех редких моментов в жизни, когда он точно знал, что в чем-то превосходит своих сверстников. К концу сезона у него набралось девять краж, а его поймали лишь однажды. Тогда питчер-левша с пухлым лицом сумел опередить его, отрезав пути к отступлению, а потом вдруг Уэйт обнаружил, что его загоняют: он мечется между первой и второй базой, а два игрока защиты, лениво перекидываясь мячом, заходят на него с двух сторон. В конце концов он был вынужден рвануть на вторую, надеясь выскочить из ловушки… но едва он принял это решение, как тут же осознал, что оно было неверным, и его охватило чувство беспомощности, словно падение в неизбежность. Игрок второй базы — Уэйт знал его: Трит Ренделл, звезда команды соперников, — широко расставил ноги и встал прямо на пути, ожидая приближения противника. Вот тогда первый раз в жизни Уэйту показалось, что, как бы быстро он ни бежал, его цель не становится ближе. Он не помнил, как его осалили, как он покинул поле, помнил только бег и Трита Ренделла на своем пути — он ждал его, внимательно сощурив глаза.

Это случилось в самом конце сезона. Две последние игры Уэйт играл плохо и так и не дотянул до рекорда. Осенью он перешел в следующую возрастную категорию, но узнать, навсегда ли оставила его спортивная удача, у него не было возможности. Он не принял участия ни в единой игре — его постоянно отстраняли то за плохие оценки, то за плохое поведение. Еще в младших классах у него диагностировали неспособность читать — Уэйт не в силах был связать одно понятие с другим, если в предложении оказывалось больше четырех слов. И в дальнейшем он с большим трудом уяснял все, что было длиннее названия фильма, так что вскоре его перевели в группу реабилитации для детей с умственными проблемами. Их группа называлась «Супер-метод», но среди школьников она была известна под целым рядом других наименований: «Недопер-метод», «Супер-дурики». Как-то раз Уэйт прочитал на стенке мужского туалета стишок: «Я ф супирметаде учусь, и этим фактом я гаржусь».

Последний школьный год он провел в стороне от одноклассников. Он ни на кого не смотрел, проходя по коридору, не предлагал свою кандидатуру в бейсбольную команду. Трит Ренделл же, напротив, попал в университетскую сборную, играл как бог и привел команду к двум титулам в региональном чемпионате. Сейчас он стал полицейским, ездил на «краун-виктории» и женился на Эллен Мартин — снежно-белой блондинке и самой красивой из девушек группы поддержки, которых Трит, по слухам, трахал.

Миссис Презар вышла из магазина. Она отсутствовала не более минуты и, похоже, ничего не купила. Одной рукой она тесно запахнула свой жакет, вероятно спасаясь от порывистого ветра. Ее глаза на миг остановились прямо на Уэйте, но женщина никак не показала, что узнала его или хотя бы заметила. Она упала на водительское сиденье, захлопнула дверцу и выехала с парковки задним ходом с такой скоростью, что взвизгнули шины.

Когда он стриг ее газон, она тоже едва ли замечала его. Он помнил, как однажды, закончив работать во дворе, он вошел в дом через стеклянную дверь гостиной. Муж миссис Презар преуспевал, он возглавлял компанию, связанную с какими-то широкополосными сетями, и двор Презаров был самым большим на улице. Уэйт с раннего утра подрезал траву на их лужайке и весь обгорел на солнце, чесался от пота, к рукам и лицу пристали травинки. Она говорила по телефону. Мужа дома не было. Его никогда не было. Дети тоже ушли куда-то с няней. Уэйт стоял у двери и ждал, пока она заметит его присутствие.

А миссис Презар никуда не спешила. Она сидела у низкого столика, крутила пальцем прядь желтых волос, покачивалась на стуле, время от времени смеялась. Перед ней россыпью лежали кредитные карты, и она рассеянно передвигала их с места на место. Даже когда он прокашлялся, чтобы привлечь ее внимание, она не соизволила взглянуть на него. Он прождал так не менее десяти минут, и, только повесив трубку, она повернулась к нему лицом. Любезность и разговорчивость телефонной беседы сменились официальностью и высокомерием. Она сообщила ему, что следила за его работой и не собирается платить ему за болтовню с каждым, кто проходит по тротуару мимо дома. Также она слышала, как он наехал на камень, и если лезвие газонокосилки повреждено, она заставит его заплатить за покупку нового. Работа стоила двадцать восемь долларов. Она дала ему тридцать со словами, что ему повезло и он мог вообще остаться без чаевых. Когда он уходил, она уже снова смеялась в телефонную трубку и передвигала мизинцем кредитки, составляя из них рисунок — букву «П».

Сигарета почти закончилась, но Уэйт решил выкурить еще одну, а потом вернуться в магазин, однако не успел. Дверь распахнулась, и на улицу вышла миссис Бадиа, одетая в черный свитер и белый жилет с бейджиком «Пэт Бадиа, управляющий». На холоде она сморщилась и обхватила себя руками.

— Сара рассказала мне о том, что произошло между вами, — начала миссис Бадиа.

Уэйт кивнул, ожидая продолжения. Миссис Бадиа была неплохой теткой. Иногда они даже подшучивали друг над другом.

— Иди-ка ты лучше домой, Уэйт, — сказала она.

Он бросил окурок на черный асфальт.

— Ладно. Завтра я приду пораньше и отработаю эти часы. Когда ее не будет в магазине. — Он махнул головой на дверь, показывая, о ком говорит.

— Нет, — сказала миссис Бадиа— Завтра приходить не надо. Жду тебя во вторник, получишь чек и расчет.

Почему-то он не сразу понял, о чем она. А когда до него дошло, он почувствовал, как лицо заливает волна жара.

Миссис Бадиа продолжила:

— Нельзя угрожать тем, с кем работаешь, Уэйт. И меня уже тошнит от жалоб на тебя. Я устала улаживать одну неприятность за другой. — Она состроила гримасу, кивнув на дверь: — У нее сейчас нелегкий период в жизни, а ты заявляешь, что вырвешь ей язык.

— Я не говорил… это ее пирсинг… вы хотите знать, что я действительно сказал ей?

— Не особенно. Зачем?

Но Уэйт не ответил. Он не смог бы пересказать ей слова Кенсингтон, потому что не расслышал всего… и вряд ли стал бы говорить миссис Бадиа даже о том, что услышал. Ведь речь Кенсингтон касалась его неумения читать. Уэйт всегда избегал любых разговоров о его проблемах с грамматикой, правописанием и прочим. Они неизменно приводили к такому смущению, что он был не в силах это вынести.

Миссис Бадиа смотрела на него, ожидая, когда он заговорит. Однако он молчал, и она сказала:

— Я дала тебе столько шансов, сколько смогла. Но в определенный момент наступает предел. Несправедливо требовать от тех, кто с тобой работает, чтобы они мирились с подобными вещами и дальше. — Она задумчиво разглядывала его, покусывая нижнюю губу. Затем, бросив случайный взгляд вниз, она отвернулась со словами: — Завяжи шнурки, Уэйт.

Она вошла в магазин, а он остался стоять у стены и растирать заледеневшие пальцы. Медленным шагом он обошел здание по фасаду, свернул за угол, которого не видно с улицы, согнулся и сплюнул. Потом он выбил из пачки еще одну сигарету, прикурил ее и затянулся. Он ждал, когда перестанут дрожать колени.

Он всегда думал, что нравится миссис Бадиа. Иногда он задерживался, чтобы помочь ей закрыть магазин, что не входило в его обязанности — просто с ней приятно было поболтать. Они говорили о фильмах или о причудах покупателей, и миссис Бадиа выслушивала его истории или мнения, как будто ей действительно интересно. Для него это было совершенно новое ощущение — нормальные отношения с работодателем. Но в результате все обернулось дерьмом, как всегда. Кто-то испытывал к нему неприязнь, точил на него зуб, и никому не пришло в голову узнать, что там на самом деле. Никто не стремился выслушать обе стороны и получить полную информацию.

Она сказала: «Меня тошнит от жалоб на тебя», — но не сказала, кто именно жаловался и на что.

Она сказала: «Я устала улаживать одну неприятность за другой», — но ведь каждый случай нужно судить отдельно, а не вкупе со всеми остальными так называемыми «неприятностями»?

Он отбросил сигарету — она ударилась об асфальт и рассыпалась красными искрами, — повернулся и пошел. Выйдя из-за угла на улицу, он ускорил шаг. Окно магазина сплошь залепили киноафиши. Между плакатами «Черной дыры»[54] и «Других»[55] к стеклу прильнула Кенсингтон. Ее глаза покраснели, а по мечтательному выражению лица Уэйт понял, что она считает, будто его и след давно простыл. Разумеется, он не удержался и прыгнул на стекло, стукнул пальцем прямо в то место, к которому с другой стороны прижималось ее лицо. Она отпрянула назад, вытянув рот в форме перепуганного «О».

Уэйт развернулся и зашагал через парковку перед магазином. Неожиданно с проезжей части вывернула машина, и водителю пришлось ударить по тормозам, чтобы не сбить его. Сердито рявкнул сигнал. Уэйт оскалился и вскинул вверх палец, уходя прочь. Он уже пересек залитую бетоном площадку и нырнул в поросший кустарником, закиданный мусором лес.

Он шел по узкой тропе; он всегда выбирал этот путь, если не находилось никого, кто мог бы подвезти его домой. Среди деревьев встречались гнилые, набухшие водой матрасы, набитые мусором мешки и ржавые кухонные принадлежности. Где-то неподалеку бежал веселый ручеек, берущий начало на ближайшей автомойке. Уэйт не видел его среди густого кустарника, но слышал, как журчит вода, и различал запах дешевой полироли и шампуня для чехлов с вишневым ароматом. Уэйт не торопился, он шел, втянув голову в плечи. В сгущавшемся сумраке раннего вечера трудно было разглядеть тонкие ветки, так и норовившие выскочить перед лицом Уэйта; он не хотел бы наткнуться на одну из них.

Тропка выходила из леса у тупикового конца грунтовой дороги, что вилась вдоль берега мелкого грязного пруда. Эта дорога выведет его на шоссе 17К, которое, в свою очередь, довольно скоро встретится с дорогой в парк Рональда Рейгана, где Уэйт и жил в одноэтажном домике вместе с матерью. Отец его давным-давно сбежал в холмы, туда ему и дорога. Грунтовка поросла травой, ею редко пользовались. Правда, порой здесь останавливались машины — затем, зачем останавливаются машины в подобных местах. Пробираясь сквозь последний кордон подлеска, Уэйт увидел, что сейчас там как раз стоит автомобиль.

Тени под деревьями уже разрослись и окутали все мраком, лишь немного не дотянув до настоящей ночи; правда, если взглянуть вверх, то в небе еще можно было найти отголоски дня — бледно-фиолетовая тень у горизонта сливалась с абрикосовой желтизной. Машина остановилась на небольшом склоне, и поэтому Уэйт не сразу узнал ее. Только подойдя ближе, он увидел, что это «универсал» миссис Презар. Водительская дверь была распахнута.

Уэйт остановился за несколько шагов до автомобиля; почему-то он почувствовал удушье. Сначала ему показалось, что машина пуста. Из нее не доносилось ни звука, только тихое потрескивание из-под капота — очевидно, это остывал двигатель. Потом он разглядел на заднем сиденье темноволосого мальчика, четырехлетнего сына миссис Презар, все еще пристегнутого к детскому креслу. Мальчик уткнулся подбородком в грудь, его глаза были закрыты. Похоже, он спал.

Уэйт огляделся в поисках миссис Презар или Бакстера, но кромка леса и берег пруда были пусты. Он не мог понять, как можно оставить малыша одного, спящего в открытой машине. Но потом, присмотревшись повнимательнее, он увидел, что миссис Презар тоже сидит в машине. Она так сгорбилась на водительском сиденье, что Уэйту была видна лишь макушка блестящих светлых волос над рулем.

Он не сразу сумел шевельнуться. Ему стоило труда сделать шаг к машине. Его глубоко встревожила эта сцена, хотя он не мог объяснить почему. Маленький мальчик, спящий на заднем сиденье, напугал его. В сумерках лицо ребенка казалось опухшим и синеватым.

Уэйт осторожно подошел к автомобилю и снова остановился, пригвожденный к месту открывшимся зрелищем. Миссис Презар едва заметно покачивалась вперед и назад. У нее на коленях лицом кверху лежал Бакстер. Его широко открытые глаза неподвижно уставились в никуда. Кепка с логотипом бейсбольной команды куда-то делась, обнажив короткий, почти бесцветный ежик волос. Губы мальчика были ярко-красного цвета, будто накрашенные помадой. Голова Бакстера откинулась назад под таким углом, что Уэйту на миг показалось, будто тот смотрит прямо на него. Ему сразу бросилась в глаза рана на шее мальчика — черная яркая линия, по форме напоминающая рыболовный крючок. Вторая рана была на щеке. На очень белом лице она выглядела, как длинная черная личинка насекомого.

Глаза миссис Презар тоже были открыты, они покраснели и наполнились слезами, однако плакала она совершенно беззвучно. Ее лицо пересекали четыре неровных пятна крови — следы от пальцев ее сына. Она тяжело и прерывисто дышала.

— О господи. — Каждый выдох сопровождался шепотом. — О Бакстер. О господи.

Уэйт инстинктивно отпрянул и одной ногой наступил на пластиковый стаканчик. Раздался хруст. Миссис Презар вздрогнула и обернулась. Вид у нее был безумный.

— Миссис Презар, — проговорил Уэйт и с трудом узнал свой голос в этом сиплом шепоте.

Он ожидал рыданий и стенаний, но она заговорила тихо и монотонно, каким-то онемевшим голосом:

— Пожалуйста, помогите нам.

Только тут Уэйт заметил, что на земле возле раскрытой дверцы валяется ее сумочка. Часть содержимого вывалилась в грязь.

— Я позову кого-нибудь, — сказал он и уже начал разворачиваться, чтобы бежать, лететь со всей мочи к шоссе. Он неплохо бегает, он будет у 17К через пару минут и остановит первую же попавшуюся машину.

— Нет, — сказала она ему с неожиданной настойчивостью. — Не уходи. Я боюсь. Я не знаю, куда он делся. Может, он все еще где-то неподалеку. Может, он просто пошел помыться. — Она бросила перепуганный взгляд в сторону пруда.

— Кто? — спросил он и тоже посмотрел на пруд — крутой берег, жалкие пучки растительности. Его тревога вспыхнула с новой силой.

Она не ответила, заговорила о другом

— У меня есть мобильный телефон. Только не знаю, где он. Он забрал его, но вроде бы тут же выронил рядом с машиной. О боже, боже мой. Поищи его. Господи, только бы он не вернулся.

Во рту у Уэйта пересохло, внутренности свернулись в клубок, но он послушно двинулся к машине, осматривая почву вокруг упавшей сумки. Он опустился на корточки, чтобы лучше видеть и чтобы его самого не заметил никто, приближающийся к автомобилю с другой стороны, обращенной к пруду. Из сумки выпали какие-то бумаги и легкий шарф. Один конец шарфа — шелковые переливы красного и желтого — плавал в луже.

— Он может быть в вашей сумочке? — спросил он, запуская внутрь руку.

— Не знаю. Наверное.

Он переворошил содержимое: бумаги, помада, пудреница, другая косметика — телефона не было. Он откинул сумку и пристально вгляделся в землю у автомобиля, но в сумерках почти ничего не различил.

— Он пошел к воде? — спросил Уэйт, чувствуя, как бьется в горле пульс.

— Ах, я не помню. Он забрался в машину на светофоре. Пока я ждала зеленого света на углу Юнион-стрит. Он сказал, что ничего не сделает нам, если я буду выполнять его требования. О боже, Бакстер. Прости, прости меня. Я не уберегла тебя.

При упоминании имени Бакстера Уэйт вскинул глаза. Он не мог не поддаться ужасному импульсу еще раз посмотреть на него. И с удивлением обнаружил, что незаметно для себя подобрался так близко к водительской двери, что чуть не уткнулся мальчику в лицо. Его голова свисала с бедра матери менее чем в ярде от него. Уэйт видел лицо Бакстера перевернутым темная колотая рана в щеке, гротескно красные губы (от жевательной конфеты, а не от крови, понял Уэйт, озаренный внезапной вспышкой памяти), круглые изумленные глаза. Бакстер невидяще смотрел куда-то за плечо Уэйта остекленевшим взглядом; и вдруг этот взгляд ожил и остановился на Уэйте.

Уэйт закричал. Вскочил на ноги.

— Он не… — выдавил он, задыхаясь. Ему не хватало кислорода, он не мог говорить. Сглотнув, он попытался снова: — Он не…_— И посмотрел на миссис Презар. И снова умолк.

До этого момента он не замечал ее правую руку, лежащую на ноге Бакстера. Пальцами она сжимала рукоятку ножа.

Уэйту нож показался знакомым. В хозяйственный магазин Миллера недавно завезли пластиковые упаковки различных ножей. Они лежали на прилавке слева от входа, сразу за вешалкой с камуфляжными костюмами. Уэйт запомнил один из них: десятидюймовое лезвие, край зазубрен, сталь отполирована до зеркального блеска. Он тогда случайно зашел в магазин и сразу его заметил. И, кажется, даже попросил показать. Любой обратил бы внимание на такой нож — среди остальных он бросался в глаза. А еще Уэйт вспомнил, как миссис Презар прижимала к своей куртке руку, выходя из магазина. И у нее не было ни пакета, ни сумки.

Она увидела, что Уэйт куда-то смотрит как зачарованный, и проследила за его взглядом, а потом сама уставилась на нож с выражением полного непонимания — словно понятия не имела, как этот предмет оказался у нее в руке, и даже не знала, зачем нужен такой инструмент. Затем она перевела взгляд на Уэйта.

— Это он уронил, — сказала она, глядя на Уэйта почта с мольбой. — У него руки были в крови, а нож застрял в теле Бакстера. Он пытался выдернуть, и нож выскользнул у него из рук. Упал на пол, а я успела поднять его. Вот почему он не убил меня. Потому что у меня был нож. И тогда он убежал.

Рука, сомкнувшаяся на тефлоновой рукоятке, была залита кровью. Кровь оттенила ямки между ее костяшками, обвела кутикулу большого пальца. Капли крови падали на рукав непромокаемой куртки, стекали на кожу сиденья.

— Я сбегаю за помощью, — пробормотал Уэйт, не уверенный, что она слышит.

Он говорил так тихо, что сам едва слышал себя. Руки он вытянул перед собой ладонями наружу, словно обороняясь. Он не знал, давно ли он их так держит.

Миссис Презар поставила одну ногу на землю, собираясь встать. Резкое движение напугало Уэйта, и он попятился. Но что-то случилось с его правой ногой: он хотел отступить назад, а нога, как пришитая, не сдвигалась с места Он посмотрел вниз и только успел заметить, что стоит на развязанном шнурке, как уже падал навзничь, размахивая руками.

У него перехватило дыхание. Он растянулся на влажном ковре опавшей листвы. Глаза его невольно обратились на небо, уже ставшее темно-фиолетовым. То тут, то там поблескивали самые первые, самые яркие звезды раннего вечера. На глазах Уэйта выступили слезы. Он поморгал и сел.

Она уже вышла из машины и стояла в ярде от него. В одной руке она держала его кроссовку, а в другой — нож. Значит, он умудрился выдернуть ногу из кроссовки. Правая стопа осталась только в сером спортивном носке. Уэйт почувствовал, как кожу холодит ледяная сырость прелых листьев.

— Он уронил его, — повторила миссис Презар. — Тот человек, что напал на нас. Я бы никогда… Мои малютки. Я бы никогда им ничего не сделала. Я просто подобрала его.

Уэйт кое-как поднялся на ноги и отпрыгнул от нее на шаг, стараясь не переносить вес на правую ногу, чтобы не погружать ее в холодную кашу из листьев. Бежать наполовину разутым не хотелось. Он посмотрел на кроссовку — женщина молча протягивала ее ему, — а потом на нож. Правая рука, сжимавшая нож, безвольно висела вдоль туловища.

Она вновь проследила за его взглядом, тоже взглянула на нож и подняла глаза на Уэйта. Она медленно водила головой из стороны в сторону в немом отрицании.

— Я бы никогда… — повторила миссис Презар и выронила нож. Она потянулась к нему, протягивая кроссовку. — Возьми.

Он продвинулся к ней на один осторожный шажок и взялся за кроссовку. Но женщина не отпускала ее, а когда все-таки разжала пальцы, то лишь для того, чтобы вцепиться в его руку. Ее ногти утонули в мягких тканях внутренней стороны запястья, взрыли кожу. Эта внезапная хватка, эти острые ногти напугали его до смерти.

— Не я, — повторяла она. Уэйт старался высвободить руку. А миссис Презар второй рукой уже хватала его за ворот расстегнутой куртки, за свитер, оставляя повсюду кровавые следы. Она спросила: — Что ты скажешь людям?

В панике он не понял, что она говорит, да и не хотел понимать. Он хотел только, чтобы она отпустила его. Ее ногти больно впивались в руку, к тому же она пачкала его кровью — ладонь, запястье, свитер. Кровь была липкой и теплой, и Уэйта мутило оттого, что кровь попадала на голую кожу. Он схватил миссис Презар за левую руку и попытался заставить ее разжать пальцы. Он давил с такой силой, что у нее захрустели кости, выскакивая из суставов. А женщина все рыдала и теснила его. Правой рукой она вцепилась ему в плечо, запустила пальцы под ключицу, и он ударил миссис Презар — не сильно, просто чтобы оттолкнуть от себя. Она выпучила глаза и издала жуткий сдавленный вопль. Ее правая рука взлетела в воздух и обрушилась на его лицо, ее ногти разрывали кожу Уэйта. Свежие царапины обжигало вечерним холодом.

Рука скребла его щеку, как грабли. Он поймал ее и загнул пальцы назад, так что они чуть не коснулись тыльной стороны ладони. Потом он ткнул миссис Презар кулаком в грудину и услышал, как из нее вышел весь воздух. Когда женщина согнулась, Уэйт ударил ее в лицо с такой неистовой силой, что ободрал суставы пальцев. Она как пьяная повалилась на него, схватила за свитер и, падая, увлекла за собой. Она по-прежнему держала его за запястья, вонзая ногти все глубже. Больше всего на свете Уэйту хотелось вырваться из ее хватки. Он вцепился в волосы миссис Презар, рывком дернул ее голову назад и загнул почти к самой спине, насколько хватило сил, не думая, что неестественно удлинившаяся шея может сломаться. Она хватала ртом воздух, потом разжала пальцы, чтобы оттолкнуть его, и тогда он опустил ребро ладони поперек ее горла.

Она сдавленно охнула. Уэйт отпустил волосы, и голова женщины перекатилась вперед, на грудь. Миссис Презар обеими руками взяла себя за шею и осталась сидеть на коленях, сгорбив плечи. Ее лицо прятали пряди волос, она надсадно дышала. Потом она вдруг обернулась на нож, лежащий позади нее на земле. Она отняла правую руку от горла и потянулась к ножу, но недостаточно быстро. Уэйт опередил ее, бросился вперед и подхватил оружие, а затем взмахнул им в воздухе, чтобы миссис Презар не вздумала к нему приближаться.

Он стоял в нескольких футах от нее и старался отдышаться, не спуская с нее глаз. Миссис Презар тоже следила за ним. Под взлохмаченными прядями, слипшимися от крови и падавшими ей на лицо, Уэйт различал только белки ее глаз. Теперь она дышала ровнее. Так они изучали друг друга секунд пять.

— Помогите, — простонала она хрипло. — Помогите.

Он не двигался.

Миссис Презар неуверенно встала на ноги.

— Помогите! — крикнула она в третий раз, уже громче.

Левая, расцарапанная, половина лица Уэйта саднила. Особенно сильна была боль в уголке глаза.

— Я всем расскажу, что вы сделали, — сказал он.

Она задержала на нем взгляд еще на секунду, после чего повернулась и побежала.

— Помогите! — кричала она— Кто-нибудь, помогите!

Уэйт сначала хотел бежать за миссис Презар, но потом передумал: он не знал, как остановить ее, и решил дать ей убежать.

Он сделал несколько шагов к ее машине, положил руку на открытую дверцу и привалился к кузову. У него кружилась голова. Тем временем женщина удалялась — ее темная фигура еле виднелась на фоне чуть более светлого леса.

Уэйт постоял так, приходя в себя. Случайно его взгляд упал вниз, и он увидел бледное и тонкое лицо Бакстера.

На него смотрели широко раскрытые глаза мальчика. На Уэйта накатила новая волна шока, когда он заметил, что между ярко-красных губ ребенка шевелится язык, как будто пытается что-то сказать.

Желудок Уэйта свело судорогой. Он едва держался на ослабевших ногах, но продолжал смотреть на мальчика, на разрезанное горло, на эту рану, так напоминавшую рыболовный крючок: она начиналась за правым ухом и загибалась под самым адамовым яблоком. С высоты своего роста он смотрел на рану под таким углом, что было видно, как из нее медленными густыми толчками сочится кровь. Сиденье под головой Бакстера превратилось в лужу.

Уэйт обошел дверцу и встал над мальчиком. Он посмотрел, не торчат ли в замке зажигания ключи, надеясь, что сможет доехать до шоссе, а дальше… Но ключей не оказалось. Кровотечение. Самое главное в подобных ситуациях — остановить кровотечение. Он видел, как это делается, в сериале про «скорую помощь». Нужно взять полотенце, свернуть в шар, приложить к ране и давить до тех пор, пока не прибудет врач. Полотенца у него не было, но где-то он видел шарф — на земле, в луже. Уэйт упал на колени, наткнулся сначала на перевернутую сумку, а потом нашел и шарф. Один конец совершенно промок, с него капала грязь. Лишь миг он боролся с подступающей тошнотой, затем решительно скомкал шарф и сунул в рану на шее мальчика. Даже сквозь несколько слоев ткани он чувствовал, как билась под его пальцами кровь.

Шарф — тонкий, почти прозрачный кусок шелка, уже намокший в луже — мгновенно пропитался кровью. Кровь заструилась и по рукам Уэйта. Он выкинул никчемный шарф и, не думая, обтер ладони о рубашку.

Бакстер все время следил за ним потрясенным, зачарованным взглядом. Глаза у него были голубые, как у матери.

Уэйт заплакал. Он не знал, что плачет, пока не почувствовал влагу на щеках. Он и не помнил, когда в последний раз вот так лил слезы. В отчаянии он схватил листки, высыпавшиеся из сумки миссис Презар, и попытался засунуть их в рану, но они тоже оказались бесполезными. Гладкая плотная бумага совсем не впитывала жидкость. В вечернем сумраке Уэйт разглядел, что это банковские выписки, сложенные по нескольку штук и сколотые скрепками. На верхнем листе стоял штамп красными чернилами: «Платеж просрочен».

Его мысли вернулись к сумке миссис Презар. Может, вывалить все на землю и поискать, из чего сделать компресс? Однако у него возникла идея получше: он сбросил с себя куртку, стянул через голову белый жилет, в котором ходил на работу, скатал его в шар и прижал к ране. Положив на жилет обе ладони, он с силой надавил, перенес на руки большую часть своего веса. В сумерках белизна жилета казалась почти люминесцентной, но почти сразу на нем образовалось темное пятно и поползло по ткани вверх. Уэйт лихорадочно пытался сообразить, что делать дальше, но в голову ничего не шло. Неожиданно ему вспомнилась Кенсингтон, промокающая салфеткой язык, и то, как быстро бумажный комок окрасился кровью. И его пронзила странная мысль: в ней соединились Кенсингтон с серебристым шариком в языке и рана поперек горла Бакстера. Он подумал, что любовь пронзает молодых, рвет и калечит невинные тела без причины — просто потому, что так хочется тем, кому они дороги.

Неожиданно Бакстер приподнял левую руку. Уэйт чуть не вскрикнул, когда заметил боковым зрением призрачно-белый силуэт, проплывший в темноте. Рука как будто тянулась в направлении горла. И Уэйт сообразил. Он взял левую ладонь Бакстера и положил ее сверху на компресс. Потом дотянулся до его правой руки и положил ее поверх левой. Когда он убрал свои руки, ладони Бакстера остались лежать, придавливая, хоть и слабо, окровавленный жилет к ране.

— Мне надо уйти, но я быстро вернусь, — сказал Уэйт. Его трясло. — Я найду какую-нибудь помощь. Добегу до шоссе и остановлю машину, а потом мы отвезем тебя в больницу. Ты поправишься. Главное — прижимай это к горлу. Ты поправишься, я обещаю.

Потускневший взгляд Бакстера ничего не выражал. Уэйту это не нравилось. Он поднялся на ноги и побежал. Через несколько ярдов остановился, скинул вторую кроссовку, что еще оставалась у него на ноге, и побежал дальше.

Уэйт бежал широким шагом, в полную силу, вдыхая сырой холодный воздух. Слышал он только тяжелый глухой стук — стук своих ног по твердой земле. Однако вскоре он почувствовал, что раньше двигался быстрее. В юности бег не стоил таких усилий. Вскоре в бок вонзился острый клык спазма Уэйт пытался дышать как можно глубже, но воздуха в легких все равно не хватало. Наверное, из-за курения. Он опустил голову и продолжал бежать, закусив губу и стараясь не думать о том, насколько быстрее он бежал бы, если бы не боль в боку. Уэйт оглянулся и увидел, что преодолел лишь несколько сот ярдов — машина еще была видна. Он снова заплакал. Он бежал и молился. Слова вылетали свистящим шепотом с каждым выдохом.

— Пожалуйста, Господи, — шептал он в февральской темноте.

Он бежал и бежал, но не чувствовал, что приближается к шоссе. Такую же беспомощность он испытал в тот раз, когда на бейсбольном поле его загнали в ловушку; такое же ощущение падения в неизбежность. Он молил:

— Пожалуйста, сделай так, чтобы я бежал быстрее. Чтобы я сумел бежать, как раньше.

Дорога сделала поворот, и показалось шоссе 17К — всего в четверти мили. На перекрестке стоял фонарь, а под ним — машина. Это была коричневая «краун-виктория» с полицейскими огнями на крыше, сейчас выключенными. Джип полиции штата, с облегчением подумал Уэйт. Забавно — он ведь только что вспоминал о том, как его загоняли, выводя из игры. Может быть, это машина Трита Ренделла. Из джипа вышел человек — с такого расстояния различался лишь темный силуэт — и встал у капота. Уэйт закричал и стал махать руками, призывая на помощь.