Призраки в Сети

Тени в Вордвуде

Я медленно прихожу в себя после второго обморока, выплывая из полного беспамятства в дремотное состояние, в котором еще не вполне контролирую свое тело. Я даже не уверена в том, что у меня оно есть. Словом, то, что есть я, плывет над лугом с изредка встречающимися деревьями. С краю — густой темный лес. Это очень странное место, потому что все состоит из… слов.

Трава и полевые цветы — фразы, качающиеся на ветру. Бутоны знаков препинания. Кусты гласных. Деревья — целые параграфы, полные описаний, которые, переходя от ствола к ветвям и листьям, истончаются в отдельные предложения и слова. Глаголы и существительные скапливаются в кронах или в корнях деревьев. Другие части речи сидят на верхних ветках, издавая сладкие трели, или порхают вокруг на крыльях стихов.

Пейзаж очень странный, но я совершенно его принимаю, как это обычно бывает во сне. Мне радостно и легко.

Я не знаю, давно ли нахожусь здесь, но пейзаж начинает постепенно уплывать — или я от него уплываю. Меня пронзает острая боль разочарования. Мне было здесь спокойно, я была счастлива здесь даже притом, что в тени, под деревьями, на краю леса легенд и сказок, разглядела несколько страшных историй.

Потом я ощущаю слабую пульсацию в руках и ногах. Так я понимаю, что у меня есть руки и ноги. У меня снова есть тело. Я успеваю услышать еще одну, последнюю песенку желтогрудого глагола, угнездившегося в параграфе толстого дуба: «Лови, лови, лови что можешь…» — и тут все пропадает. Я просыпаюсь.

Открыв глаза, я обнаруживаю, что мир кружится. Лица, глядящие на меня, сливаются в одно сплошное пятно, размытое и бесцветное. Но когда вращение прекращается, лица все еще здесь, хотя по-прежнему нечетки и лишены цвета. Эта бесцветность — просто шок после ярких красок мира слов, в котором я только что была.

Я сажусь и обнаруживаю, что лица приставлены к телам, контуры которых тоже едва намечены. Тела не в фокусе, как и головы. Они уплывают от меня, стоит мне только попытаться рассмотреть их получше, а те, что вне моего поля зрения, тем временем подбираются поближе ко мне.

— Прочь! — говорю я им.

Я встаю на колени и отмахиваюсь от них. Они слушаются меня, отходят подальше и наблюдают издали. От бесплодных попыток настигнуть их меня начинает подташнивать, но я заставляю себя поставить одну ногу на землю и оттолкнуться. Мне удается встать. Нельзя, правда, сказать, что я стою, — скорее, качаюсь.

— Я сказала: прочь! — прикрикиваю я на призрачные фигуры, которые снова начали подбираться ко мне.

Вот тогда-то я и понимаю, что я-то не бесцветна. Поднимаю одну руку, потом другую. Они такого же медно-коричневатого оттенка, как всегда. Смотрю на свои джинсы и свитер. Я гораздо более здесь, чем все эти люди. Я даже гораздо реальнее, чем само это место. Бледно-розовый свитер, голубые линялые джинсы, потертые коричневые туфли — все это просто вибрирует реальностью, цветом.

Еще бы! В этом-то мире светотени, где все либо черное, либо белое, либо какого-нибудь оттенка серого. Я здесь точно цветное пятно на черно-белой фотографии.

Но это еще не самое странное. Декорации почти такие же, как и в моем сне про Лес Слов, но только луг переходит в лес, состоящий из какого-то металлолома: деревья, ветки, листья, подлесок и все остальное. Все это — из микросхем, проводов и ошметков бог знает чего.

Я наклоняюсь и дотрагиваюсь до травы под ногами. Она как будто из крошечных проводков, но мягких и податливых, как травинки.

Больше всего меня достает бесцветность.

Мне случалось раньше бывать в бесцветных мирах — или в мирах с настолько ослабленным цветом, что это все равно что его нет. Множество оттенков сумеречного. На всем сероватый отпечаток. Но такого, как здесь, я раньше никогда не встречала. Здесь что-то такое в воздухе, какая-то тяжесть. И мне тоже становится тяжело. Может быть, из-за черно-белой гаммы. Может, из-за этих металлических зарослей. Но скорее всего, из-за неясных фигур, плавающих вокруг как в тумане.

Но даже если это самое странное место из всех, в которых я бывала, это все-таки место. Я не знаю, где оно находится — где-нибудь в Мире Духов, наверное, — но раз я здесь, значит, я не умерла.

— Странно, правда? — обращаюсь я к Саскии.

Не получив никакого ответа из собственной головы, я вдруг понимаю, что некоторое давление, вызванное ее присутствием в моем сознании, исчезло.

Ну вот. Не успел появиться хоть кто-нибудь, с кем я могу поговорить, хотя бы и в моей собственной голове, — как он тут же находит кого-нибудь другого, чтобы поселиться в нем. А может, она просто осталась там, когда я… ну, в общем, когда я каким-то образом переместилась сюда?

Я пытаюсь вспомнить, и все медленно возвращается ко мне. Буря, которой не могло быть. Черный ливень, который повалил меня на землю…

Наверное, Саския была права. Может быть, мне стоит научиться быть не такой упрямой. Хотя я не представляю, как это возможно. Если Мамбо не удалось повлиять на меня в этом смысле за столько лет, вряд ли кому-нибудь удастся.

Я еще некоторое время изучаю призраков, пытаясь понять, чего они от меня хотят. Может быть, они просто из любопытства собрались вокруг меня, пока я была без сознания. Они не кажутся мне опасными. И теперь они держатся на расстоянии. Хотя интереса ко мне все-таки не потеряли. Мне кажется, та тяжесть, которую я ощущаю, еще усугубляется тем, что они наблюдают за мной.

Сначала мне показалось, что они все одинаковые, но теперь я вижу, что нет. Даже притом что они не в фокусе, если приглядеться получше, заметно, что у каждого собственное лицо. Женщины и мужчины разных рас и возрастов. Подростки, старики и всё, что между.

Так как до сих пор они не предприняли ничего угрожающего, я решаюсь попробовать наладить контакт.

— Итак, — обращаюсь я к ближайшей ко мне группе призраков, — как называется это место?

Группа немедленно отступает. От них исходит странный шум, похожий на радиопомехи. После еще нескольких попыток заговорить с ними я понимаю, что этот шум — их голоса. Да, трудно налаживать контакт с аборигенами.

Тогда я отвлекаюсь от них и пытаюсь осмотреть окрестности. Лужок, на котором я нахожусь, лежит между лесом и полями, простирающимися до невысоких холмов, которые видны на горизонте. Возможно, там есть впадины и долины, но с того места, где я стою, все это выглядит как огромная плоская пустая поверхность.

В этом направлении ничего хорошего не предвидится, так что я опять поворачиваюсь к лесу. Чувствую, придется войти в него, но что-то мне не очень хочется. Мне не улыбается оказаться в закрытом пространстве, да еще с этими странными призрачными существами, которые продолжают виться вокруг меня.

Я хватаюсь за это слово: призраки. Может, я в стране мертвых? Я-то, судя по всему, жива. Но они запросто могут быть душами умерших. Или заблудшими душами.

Я тотчас же снова вспоминаю о Саскии.

Заблудшая душа — это словосочетание как нельзя лучше подходило к тому состоянию, в котором я ее в последний раз… мне хочется подумать «видела», но ведь ее физическое существование было выражено еще меньше, чем у этих призраков, которые плавают вокруг меня. Может быть, она — одна из них? И может быть, именно поэтому я здесь? Ее пригнало сюда и меня с ней заодно?

Я зову ее по имени. Один раз, два раза, снова и снова. Я кричу громко, как могу, звонким голосом, но единственное, чего добиваюсь, — распугиваю призраков, наблюдающих за мной. И то хорошо. Избавилась от их давящего внимания.

Изо всех сил прислушиваюсь, надеясь на ответ, но ответа нет.

И тогда я сдаюсь. Бросив последний взгляд в сторону полей, я медленно поворачиваюсь к лесу. В поле не может быть ничего для меня интересного, а вот в лесу… в лесу вполне может кто-нибудь скрываться. Как разные неприятности, так и возможный выход из этой ситуации. Это неизвестное что-то, таящееся среди деревьев из металлолома, может оказаться как опасным, так и полезным. Не стоять же тут столбом, ничего не предпринимая.

Я делаю глубокий решительный вдох. Как человек, отправляющийся в путь, не важно, долгий или короткий. И шагаю вперед.

Я успеваю сделать дюжину шагов, когда что-то вдруг бьет меня по голове и бросает на проволочную траву. Быстро на четвереньках отползаю в сторону и начинаю озираться в поисках того, кто меня ударил.

Никого.

Я поднимаю руку и ощупываю голову. Никакой шишки. Крови тоже нет. Ничего. Только голову как будто распирает изнутри. Очень знакомое ощущение…

— Саския? — спрашиваю я. Потом повторяю свой вопрос мысленно: «Саския, это ты?»

«Кристиана?»

Кажется, она удивлена.

«Ты появилась, потому что я тебя звала?»

«Так это была ты?»

«Я здесь больше никого не вижу. Где ты была?»

«Потерялась, — отвечает она. — Потерялась где-то в киберпространстве. Я пыталась держаться этого URL, но меня закрутило и…»

«Притормози-ка. Что такое URL?»

«Что-то вроде адреса. В Интернете».

«О-о боже…»

«Да это не важно. Просто меня вертело, вертело… пока я не услышала, как кто-то зовет меня по имени, наверное… — Голос ее на мгновение замирает, потом она продолжает: — А потом я поняла, что снова очутилась у тебя в голове… — Еще одна пауза. — Извини, что так неуклюже приземлилась».

«Ничего. Я рада, что опять есть с кем поговорить».

«Я так понимаю, что уже дважды обязана тебе жизнью — если, конечно, это можно назвать жизнью».

«О, только, пожалуйста, не так мрачно! Это местечко и так не из веселых. Кстати, где мы, собственно говоря, находимся? Ты не знаешь?»

«Вообще-то, я метила в сайт „Вордвуд“…»

«Мне кажется, я была там», — говорю я и рассказываю ей о сне, приснившемся мне перед тем, как я пришла в себя.

«Не знаю, что это было за место, — говорит она, — но не думаю, что „Вордвуд“. Я думаю, что вот здесь — „Вордвуд“».

«Здесь? Да ты что? Это какая-то помойка — не простая, конечно, это уж точно, но все равно помойка. А там все состояло из слов. Даже животные и птицы. Они одновременно были и самими собой, и словами, если такое вообще возможно».

«Вряд ли. Но вот это, кажется, то самое. Я ведь родилась тут».

«Так ты узнаёшь это место?»

«Нет, это просто ощущение. К тому же тут явно произошло что-то очень неправильное».

«Хорошо, предположим, это и есть „Вордвуд“. И куда, как ты думаешь, мы отправимся отсюда дальше?»

«Не знаю. Что тебе удалось выяснить, пока меня не было?»

«Почти ничего», — отвечаю я и излагаю ей все, что случилось со мной с тех пор, как я проснулась на проволочной траве.

«Эти призраки так и не заговорили с тобой?» — спрашивает она, когда я заканчиваю.

«Кажется, они довольно пугливы. Я думаю, эти радиопомехи, которые они издают, и есть их язык, но я не поняла ничего».

«Возможно, это потому, что мы из двух разных операционных систем».

«Чего-чего?»

«Ну, понимаешь, это как если бы Windows PC попробовала пообщаться с iMac».

«Я понятия не имею, о чем ты».

«Это как жители разных стран, которые не понимают друг друга».

«Даже если шум, который я слышала, действительно язык, — мысленно передаю я ей, — только ли тебя дух послал в Условный Мир?»

«Куда?»

«Туда, где мы с тобой встретились, — в тот мир, который Кристи называет Миром Как Таковым. Я просто думаю, не послал ли дух туда еще кого-нибудь, кроме тебя?»

«Я никогда не задумывалась об этом. Они мне были бы как братья и сестры. — Она замолкает на несколько секунд, потом говорит: — Но если „Вордвуд“ и послал еще кого-нибудь, надеюсь, что их он подготовил лучше, чем меня».

«Если ты была первой, то он, возможно, набирался опыта, пока ты… что? Пока ты не перестала снабжать его информацией?»

«Это двусторонняя связь, — отвечает Саския. — У меня тоже был доступ ко всему, что есть в „Вордвуде“. Это было странно и жутковато, но очень полезно. Я, например, могла рассказать все-все о шоколаде, но не знала, каков он на вкус».

«Сейчас нам бы это пригодилось».

«Ты о шоколаде?»

«Да нет, я о подробной информации».

«А-а-а».

Я снова бросаю взгляд на лес:

«Слушай, нам надо двигаться. Ты готова отправиться на разведку?»

«Пожалуй…»

Я иду вперед, разгоняя взглядом какие-то тени между деревьями. Должно быть, опять призраки. Чувствую опасность.

Что-то меня беспокоит.

Подлесок негустой — этот лес слишком старый, чтобы сквозь толщу его крон проходил хоть какой-то свет. И тут… я не могу удержаться от смеха. Дотронувшись до коры одного из деревьев, я обнаруживаю, что она состоит из сросшихся микросхем. Неужели эта штука растет?

Я уже собираюсь спросить у Саскии, что она думает по этому поводу, как вдруг краем глаза замечаю какое-то шевеление — как будто кто-то юркнул за дерево. Похож на человека — тоже черно-белый, конечно, но все-таки обладающий большей плотностью, чем те призраки, которых я видела раньше.

«Ты видела?» — спрашиваю я и тут же понимаю, что это дурацкий вопрос.

Разумеется, она видела. Она видит все, что вижу я.

«Похоже на человека».

«Если мне удастся поймать его, может, он расскажет нам что-нибудь об этом месте…»

«Осторожно, — говорит Саския. — Вспомни, к чему привел твой последний храбрый поступок».

«Помню, помню. Но ведь теперь нам терять нечего, верно?»

«Но…»

«Не волнуйся. Что-что, а это я делать умею».

Это правда. Я веду активный образ жизни, и это удивляет многих, кто, подобно Кристи, видит во мне хрупкое существо. Я всегда была скорее сорванцом, чем скромницей. Может быть, потому, что начала свою жизнь мальчиком.

Я продолжаю идти вперед, как будто ничего не заметила, а сама постепенно и осторожно меняю курс, пока не оказываюсь наконец у того дерева, за которым он прячется. Он стоит спиной ко мне, но чует меня и хочет повернуться. Слишком поздно. Я бросаюсь на него, толкаю плечом, валю на землю и падаю сверху.

Я, конечно, сильнее, чем кажусь, но он, безусловно, крупнее меня. Ему удается меня сбросить. Он пятится на четвереньках, пока не упирается в очередное дерево из микросхем.

— Не бейте меня! Не бейте меня! — кричит он.

Я поднимаю руки ладонями наружу.

— Я вовсе не собираюсь тебя бить, — говорю я. — Почему ты решил, что я собираюсь бить тебя?

— Ты прыгнула на меня, разве не так?

— Да, но ты следил за мной.

— Я не следил, я… просто наблюдал.

— То есть, иначе говоря, следил.

— Я просто пытался вычислить, кто ты, — быстро говорит он. — Понять, опасна ли ты.

— Ну и как? — спрашиваю я. — Опасна?

— Боже мой, откуда я знаю!

Судя по его глазам, ему кажется, что опасна, и я пока не намерена разубеждать его.

Он состоит из плоти и крови, но тоже бесцветен. По чертам лица и более темному, чем у меня, оттенку кожи я понимаю, что в нем течет африканская кровь. Лет двадцать пять, симпатичный. Немного дерганый, но, думаю, это от неожиданности всего происходящего. В спокойной обстановке он, может быть, совсем не таков.

«По крайней мере, мы его понимаем», — говорит Саския.

«А ты не заметила, что когда он говорит, то немного фонит? Как будто ты вот-вот поймаешь станцию, но еще не нашел нужной частоты».

«А у других призраков тоже так было?»

«Нет, я ни слова не могла разобрать из того, что они говорили, — если, конечно, они что-нибудь говорили. И к тому же этот парень гораздо… плотнее их».

— Кто ты? — спрашиваю я громко.

— Меня зовут Джексон. Джексон Харт.

— Ты здесь живешь, Джек?

— Я предпочитаю, чтобы меня называли Джексон.

— Ладно, Джексон. Так ты живешь здесь?

Он мотает головой.

— Тогда откуда ты?

— Я из Ньюфорда. Я…

Звук его голоса слабеет, когда он поворачивает голову, чтобы прислушаться к чему-то. Я тоже слышу это.

«Какой странный звук», — говорит Саския.

«Да, по-моему, тут что-то серьезное».

Не могу понять, что это такое. Звук не очень высокий, но есть в нем нечто от скрипа ногтя о стекло плюс… какое-то влажное подвывание, если можно так выразиться. В общем, это надо слышать. И еще некоторое шипение, как будто вода закипает.

— О господи! — говорит Джексон. — Это пиявки.

Еще когда я толкнула его, в его глазах появилась паника, а теперь в них был настоящий тихий ужас.

— Пиявки?

— Я так их называю, — говорит он. — Земляные пиявки. — Он бросает еще один тревожный взгляд туда, откуда доносится звук, потом опять поворачивается ко мне. — Я не знаю, кто ты и что здесь делаешь, но ты точно не захочешь встретиться с ними. А учитывая, как ты выглядишь, они сразу на тебя набросятся.

— Что значит — как я выгляжу?

Он вытягивает вперед свою черно-белую руку и указывает на мою:

— Ты — в цвете и этим выделяешься в этом черно-белом мире.

— Да, но…

— Нет времени объяснять. Просто делай как я.

И он вцепляется руками в проволочную траву, вырывает целые пригоршни свалявшихся проводов, микросхем и того, что очень напоминает тонкие маленькие листы металла, но только гораздо гибче.

— Я не шучу, — говорит он, видя, что я все еще продолжаю стоять на месте.

Звук приближается, начинают болеть уши.

«Может, нам стоит послушаться его, Кристиана?»

«Пожалуй, стоит».

Джексон тем временем успевает выкопать себе ямку, и тут мы обнаруживаем нечто еще более странное, чем видели до сих пор. Под всем этим мусором, по которому мы ходили, обнаруживаются… слова! Целый слой спутанных слов, похожий на толстую подстилку из листьев и стеблей. Я разом переношусь обратно в мир слов, который видела во сне. Но эти слова — другие. На вид они напоминают грязь и пахнут чем-то металлическим и еще — чернилами.

Джексон ложится на слова и начинает закапываться.

«Кристиана!»

Я вздрагиваю от вопля Саскии.

«Да, да, сейчас!» — успокаиваю я ее.

Не так-то это быстро. Я роюсь в этом железном мусоре, под ногти мне набивается даже не хочу думать что. Стараюсь докопаться до слоя слов. Они такие странные на ощупь! Теплые и сухие, а выглядят как раз влажными. Мне становится почти уютно, когда я ложусь на них и укрываюсь металлическим мусором. Я оставляю себе лишь маленькую дырочку, чтобы выглядывать наружу. Саския и та, похоже, задыхается у меня в голове, а ведь у нее даже легких нет. Но я ее понимаю.

Трудно описать мир, в котором мы оказались. Звук, который издают приближающиеся к нам существа, описать еще труднее. Но когда речь заходит об этих тварях, даже не знаешь, с чего начать. Вообразите омерзительную помесь змеи с садовым слизнем, да еще с акульим плавником на спине. Они плотные, черные, быстрые и склизкие, и я прекрасно понимаю, почему Джексон окрестил их пиявками. Они действительно похожи на пиявок, хотя плавают не в воде, а на суше. Они просто скользят по поверхности, но при этом не извиваются, и ног у них нет. По их маслянистым шкурам то и дело пробегают электрические разряды.

Я не знаю, сколько их. Я вижу двух, трех, потом отвожу взгляд, опасаясь, что они почувствуют, что за ними наблюдают.

Я уверена: они знают, что мы где-то здесь. Они излучают угрозу, у них спереди — подобие глаз, которые находятся в постоянном движении, обзор — на триста шестьдесят градусов.

Зарываюсь поглубже и стараюсь не дышать.

«Здесь ничего и никого нет, — повторяю я про себя. — И незачем тут рыскать».

Они так близко, что издаваемый ими звук заставляет меня скрипеть зубами. И еще запах! Перегоревшей проводки, серной кислоты и еще гниющих органических останков.

Не знаю, как давно я уже лежу здесь. Мы с Саскией даже не переговариваемся, но через некоторое время, которое кажется мне вечностью, я слышу, как что-то шевелится неподалеку от моего укрытия. Я уже готовлюсь к схватке и вдруг понимаю, что звук, издаваемый пиявками, постепенно ослабевает и запах тоже.

«Ну, что ты думаешь?» — спрашиваю я Саскию.

Но прежде чем она успевает ответить, я слышу голос Джексона.

— Эй, — шепчет он, — ты как, ничего?

Продравшись сквозь микросхемы, спутанную проволоку и прочий мусор, я сажусь.

— Ушли? — спрашиваю я.

Он кивает.

«Слава богу», — говорит Саския.

«Вот именно», — отвечаю я ей.

— Что это были за твари? — спрашиваю я Джексона.

— Я думаю, это последствия вируса.

— Какого вируса?

— Того, который завладел сайтом, — отвечает он. — Сайтом «Вордвуд».

— Так, значит, это — «Вордвуд»?

Он пожимает плечами:

— Вероятно. Я решил, что это «Вордвуд», когда попал сюда. Это проклятое место не давало мне покоя целую неделю с тех самых пор, как сайт вырубился.

Кажется, он собирается сказать что-то еще, но раздумывает, а я не настаиваю. Сейчас он единственный, кто имеет хоть малейшее понятие о том, что здесь происходит, так что пусть выдает свою информацию, когда сам захочет. Не следует давить на него. По крайней мере пока.

Я смотрю туда, куда улетели пиявки, и вижу, что они оставили после себя следы. Они еще дымятся, как это бывает с металлом, если на него капнуть кислотой.

— Как ты сообразил, что от них можно вот так спрятаться? — спрашиваю я.

Вообще-то, я понимаю, что и это не помогло бы, если бы твари оказались прямо над нами.

— Я был в полном отчаянии, — отвечает он. — Впервые, когда я их услышал, я не понял, кто издает этот звук. Просто почувствовал опасность. Они застигли меня на открытой местности, иначе я залез бы на одно из этих чертовых деревьев. Пришлось зарыться в землю. Сначала я просто хотел лечь, чтобы трава скрыла меня с головой, но потом наткнулся на эту подстилку с кодом.

Он выгребает немного мусора из ямы, в которой прятался, выбрасывает его и вынимает несколько слов.

— Код? — спрашиваю я.

Он кивает:

— Да. Хотмейл. Код, который используется, чтобы создать веб-страницу. Понимаешь?

Он держит в руке нечто, напоминающее прозрачную ленту со словами на ней. Там написано:

— И так на много метров вглубь, и всё на бинарной основе, — говорит он. — Сплошной клубок нолей и единиц.

— Не понимаю ни слова, — говорю я.

«Это он о языках программирования, которые объясняют компьютеру, как он должен работать. Это то, что позволяет нам общаться с машинами».

— Это место — как старая досовская программа, — объясняет Джексон. — Все элементарно, никаких графов и скриптов, которые применяются сегодня. Думаю, это вирус вернул здесь все в такое первобытное состояние.

Я с умным видом киваю, как будто и правда понимаю, о чем он говорит.

— Как ты попал сюда? — спрашиваю я.

— Я и сам точно не знаю. Сижу это я перед компьютером — и вдруг из монитора начинает хлестать липкая черная жидкость, и я в ней тону. Или мне показалось, что я утонул. Наверное, я просто отключился на время, а очнулся уже здесь. — Он слабо улыбается. — Если только, конечно, это уже не жизнь после смерти.

Липкая черная жидкость. Похоже на тот дождь, который сбил меня с ног в Пограничных Мирах. Получается, что я попала сюда так же, как он. Единственная разница между нами — я не стала бесцветной. Первое приходящее на ум объяснение этого факта не радует: должно быть, это оттого, что я тень. Наверное, я наслушалась Саскии и теперь постоянно буду чувствовать некоторую свою ущербность. Если я действительно не существую в Условном Мире, то почему здесь должно быть иначе?

— Сколько времени ты уже здесь? — спрашиваю я.

«Может быть, дело вовсе не во мне, — думаю я. — Может быть, это вопрос времени и здесь постепенно теряешь цвет, потом плотность, пока не превратишься наконец в один из призраков, которых я видела тут».

— Этого я не знаю, — говорит Джексон. — Мне кажется, уже целую вечность.

— Мы… — начинаю я, но вовремя спохватываюсь. Незачем ему знать, что у меня в голове еще один человек. — Я попала сюда только что. И эти призраки…

— Они тоже, как и мы, не здешние. По крайней мере, как я. Это люди, которых засосало в их компьютеры. Кажется, дело обстоит так: попав сюда, становишься призраком и остаешься им до тех пор, пока не начинаешь что-то соображать. По крайней мере, чем больше я узнавал о том, как здесь все устроено, тем плотнее и реальнее я становился, — он с некоторой завистью смотрит на меня, — и тем не менее я черно-белый.

Значит, все не так, как я думала, а как раз наоборот.

— И эти остальные — такие же, как ты? — спрашиваю я.

Он кивает:

— Но они держатся обособленно. И что самое странное — некоторые из них не говорят по-английски. Даже интересно: зачем они полезли в базу данных на английском языке?

«„Вордвуд“ — не только англоязычный, — объясняет мне Саския. — Он автоматически переводит текст на твой родной язык».

Я повторяю это вслух — для Джексона.

Он качает головой:

— Это невозможно.

— Мы же говорим не о программе, — возражаю я. — Мы говорим о духе. О ком-то, кто живет в… в общем, там, где мы находимся. В киберпространстве, наверное. Он общается с нами через Интернет. Во всяком случае, общался.

— Но…

— Ладно, может быть, все проще. Помнишь классическую мифологию — бог или богиня всего?

— Смутно, — признается он, но все же кивает, что понимает, о чем речь.

— Так вот, сайт «Вордвуд» был жилищем бога книг в электронном виде. Преобразованных в цифровую форму слов.

— Бога?

— Я просто пытаюсь объяснить так, чтобы тебе было понятно, — поясняю я.

— Но… бог…

— Ну, возможно, это не самая лучшая аналогия.

— И он, этот бог, решил покончить со мной…

— Может быть, это и она, — говорю я, подумав о Саскии. Дух мог создать ее по своему образу и подобию. Потом до меня наконец доходит, что именно он сказал. — А с чего бы ему или ей злиться на тебя?

— Хочешь знать правду?

— Нет, вообще-то, я предпочитаю, когда люди мне врут.

«Кристиана! — предостерегает меня Саския. — Не отпугивай его. От него можно кое-что узнать».

«Так ты теперь — мое подсознание?»

«Извини, но…»

«Да нет, ты права. Нехорошо, что я сержусь на него, и на тебя тоже».

— Итак, с чего бы вдруг духу Вордвуда злиться на тебя? — спрашиваю я как можно ласковее.

Джексон качает головой.

— В общем, это можно просчитать, — говорит он. — Я всегда боялся леса, не доверял ему, так что если я и рассердил какое божество, так, видимо, то, которое живет в лесу. Даже если это условный лес. Каким бы странным ни выглядело это место, оно вполне настоящее.

— Джексон, — я пытаюсь вернуть его к тому, с чего мы начали, — это не бог. Это просто дух. Да, они могут быть могущественными, но они тоже всего лишь существа, только другого вида. Они отличаются от нас примерно так же, как медведь отличается от комара. Нет, тоже плохое сравнение, — спешу добавить я, когда вижу выражение его лица.

«Да помоги же мне, Саския».

«Скажи ему, что с ними можно договориться».

«Ага, прямо! Тебе приходилось встречать кого-нибудь из старых…»

«Да знаю, знаю! Но он-то не знает. Ему так будет легче».

И я говорю ему то, что она велела, и весьма уверенным тоном. Саския права. Он сразу немного успокаивается.

— Может, мне удастся ему объяснить, что все это — ошибка? — говорит он. — Ну, не то чтобы совсем уж ошибка, но… у меня просто не было выбора.

— Вот отсюда поподробнее, — прерываю я. — Не понимаю, о чем ты.

— Во всем этом, — он обводит рукой вокруг, — виноват я.

— Пожалуй, тебе стоит начать с самого начала, — говорю я.

И он рассказывает нам плачевную историю о взломанном банковском компьютере и о том, как Аарон Гольдштейн шантажом добился от него, чтобы он заслал вирус на сайт «Вордвуд». Как его терзали видения об этом лесе и ветер, похожий на радиопомехи. Как он потерял счет времени и наконец однажды оказался здесь.

Мы слушаем его, не прерывая и даже не переговариваясь между собой, кроме разве что того момента, когда он впервые упоминает Аарона.

«Это тот самый тип, который…»

«О боже, как я его ненавижу! — восклицает Саския, прежде чем я успеваю закончить свой вопрос. Итак, можно считать, она на него ответила. — Разумеется, это вполне в его духе — устроить такое».

— Он здесь? — вслух спрашиваю я.

— Кто, Аарон? Сомневаюсь. Не думаю, что он проводит много времени за компьютером. И уж конечно, не на сайте «Вордвуд». То есть, если бы он ему был нужен, какого черта он велел бы мне его разрушить? Я так понимаю, что попались в основном книжные черви: библиографы, запойные читатели…

«Я вообще сомневаюсь, что Аарон Гольдштейн любит книги», — говорит Саския.

«Но ведь он же почему-то стал редактором».

«Наверное. Но не думаю, что он все еще любит книги. Кристи говорит, что он ненавидит писателей, потому что когда-то пытался писать сам и ничего у него не вышло».

«Ну, вообще-то, нельзя сказать, что Кристи очень симпатизирует Гольдштейну».

«А что, ему кто-нибудь вообще симпатизирует?»

«Я только хотела сказать, что мы многого о нем не знаем, то есть не знаем, почему он стал таким, каков он есть».

«А что это ты его защищаешь?»

«Вовсе не защищаю. Просто хочу иметь объективную картину».

Джексон не подозревает о разговоре, который сейчас ведется у меня в голове, и продолжает рассказывать.

— Прости, что ты сказал?

— Я говорю, что те немногие, с кем мне удалось поговорить, когда я оказался здесь, сказали, что сидели за компьютерами и пытались зайти на сайт, когда… когда случилось то, что случилось.

Я киваю, и он продолжает. Он рассказывает нам, как послал имейл веб-мастеру — «Наверное, я общался с самим духом, да?» — и объяснил ему, как наладить сайт и ликвидировать последствия вируса. — «И вот после этого — бум! — и я здесь».

«Бум! — комментирует Саския. — В моем случае это, скорее, напоминало фейерверк».

У нее такой несчастный голос, что я начинаю горько сожалеть о том, что защищала Гольдштейна. Да и вовсе я его не защищала, но она-то, конечно, подумала именно так.

«Когда все это закончится, — обещаю я ей, — мы найдем способ ему отплатить».

Но теперь ее черед быть благоразумной.

«Мне не нравится идея отмщения. Я считаю, что зло, которое ты причиняешь, оборачивается против тебя, какие бы у тебя ни были веские оправдания», — говорит она.

«Нам вовсе не обязательно делать что-то самим. Мы просто можем сообщить духу Вордвуда, где искать истинного виновника».

«Ну, не знаю…»

— Боже мой! — прерывает наш молчаливый разговор Джексон. — Ты хоть понимаешь, что здесь происходит?

Джексон мне, конечно, симпатичнее, чем Гольдштейн, но, выслушав его рассказ, я понимаю, что, пожалуй, не склонна испытывать жалость ни к одному из них.

— Ага, знаю, — отвечаю я. — Вы играли в компьютерные игры и подставили целую кучу народу.

— Да нет же! То есть да, конечно, это так… Но он ведь вынудил меня!

— Ты мог отказаться.

— И отправиться в тюрьму.

— Я только говорю, что всегда есть выбор.

По его глазам я вижу, что он слишком хорошо это понимает. Что все это время он ел себя поедом. Не за то, что произошло лично с ним, а за то, что пострадало так много ни в чем не повинных людей.

— Ладно, мне не стоило этого говорить.

Он пожимает плечами:

— Почему? Это же правда.

— Ну хорошо. Это правда. Но теперь надо что-то делать. Ну так что именно, ты говорил, здесь происходит?

Ему требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя и сосредоточиться.

— Дело в том, что если «Вордвуд» не только и не столько веб-сайт, сколько живое существо, то мой вирус поразил его, как поражает болезнь. Я сделал так, чтобы он разрушил все HTML-связи. Но если речь идет о существе, то у него начнет твориться черт знает что с обменом веществ. Части его тела не смогут «общаться» друг с другом. Он не сможет, например, додумать до конца ни одной мысли, во всяком случае такой, которая была бы связана с его предыдущим опытом.

«Возможно, он прав».

«Возможно».

— Ну и что это нам дает? — спрашиваю я.

— Не знаю. Но если бы у меня сейчас был под рукой компьютер… — Он озирается по сторонам, и его воодушевление сразу проходит. — Что я говорю! Мы же внутри этого чертова компьютера!

Он наклоняется и вырывает пригоршню слов, которыми мы маскировались от скользящих тварей. И вдруг меня осеняет: этот двоичный код, единицы и ноли, сменяющие друг друга с такой скоростью, что не уследить.

— Что нам действительно нужно, — говорю я ему, — так это разыскать кого-нибудь из этих людей. Или… ты не заметил ничего, что могло бы указать, где находится этот дух?

Он вздыхает и смотрит на лес.

— Тут есть развалины, — говорит он.

— Развалины? Что за развалины? И где они?

— Там, в глубине леса. Похоже на фундамент какого-то древнего здания. И еще — стеклянный гроб с девушкой.

— Что?!

— Тебе надо посмотреть на это. Это прямо как «Белоснежка и семь гномов». Пока не появилась ты, это было единственное цветовое пятно здесь.

— Цветной гроб?

Он мотает головой:

— Да нет! Мертвая девушка в нем. А может, она и не мертвая. Может, она просто спит. Все, что можно сказать наверняка, — она не шевелится. Руки сложены на груди, глаза закрыты. Пробраться внутрь гроба невозможно, и разбудить ее — тоже. Я пробовал.

— Ну-ка, покажи мне ее, — говорю я.

Понятия не имею, сколько времени мы бредем по лесу. Освещение не меняется. Вообще ничего не меняется, кроме того, что земля под ногами приобретает некий уклон. Это пологий, постепенный подъем, так что больших усилий, чтобы идти, прилагать не нужно, но трудно сообразить, где ты находишься и куда направляешься. Несмотря на то что подлеска как такового в этом лесу из микросхем нет, смотреть вдаль не получается, потому что деревья слишком толстые и слишком густо растут.

Это нам на руку. Конечно, в случае чего, мы не сможем издалека заметить воздушных пиявок, но ведь и они нас не смогут заметить. Мы зато можем их услышать.

По пути к развалинам нам еще дважды приходится прятаться от мерзких тварей. В первый раз мы по звуку безошибочно узнаём об их приближении. Я даже не жду, пока Джексон подаст мне знак. Просто останавливаюсь и начинаю копать яму.

Мне приходилось видеть много странного, путешествуя в Мире Духов и в Пограничных Мирах, но это было страшнее всего, что я видела. Может быть, оттого, что я точно знала, что с этими тварями невозможно договориться, нельзя перехитрить их, а это единственные два способа действия, которые я применяю, имея дело с существами сильнее себя. Ну как ты станешь разговаривать с подобным существом?

Итак, я следую примеру Джексона. Как только слышу их приближение — зарываюсь как можно глубже. Я видела дымящийся след, который они оставляют после себя! А Джексон рассказывал, как на его глазах они пожирали призраков, которые оказывались недостаточно расторопны и попадались у них на пути. Нет уж, это не для меня, спасибо.

Однако через некоторое время лес начинает редеть, стволы деревьев становятся тоньше, а уклон — круче. И наконец мы выходим из леса в поле. Здесь тоже эта проволока, притворяющаяся травой, растениями и еще бог знает чем. Мы все поднимаемся и поднимаемся. Куда ни поверни голову — со всех сторон лес до самого горизонта. Иногда то тут, то там из-за верхушек деревьев видны голые вершины.

Я пытаюсь уловить в их расположении какую-то систему — так от компьютера ждешь какой-то логики, — но горы расположены совершенно беспорядочно. Тут — две рядышком. Там — три группой. И между ними — ничего, кроме леса.

Хорошенько осмотревшись, я продолжаю подъем.

Я, конечно, несколько беспокоюсь насчет пиявок. Здесь, на открытой местности, где нам негде спрятаться, они нас достанут в два счета. Но их не видно, а Джексон уверяет меня, что траву здесь рвать так же легко, как и ковер из металлолома в лесу. Я, конечно, верю ему, но все-таки надо попробовать. Да, он прав. Под слоем проволочной травы я снова обнаруживаю темные слова, они и тут, видимо, вместо почвы.

Когда мы достигаем одной из вершин, я наконец вблизи могу разглядеть камни, из которых, состоит фундамент. Не могу точно сказать, что это, но, по-моему, какой-то металл, бесцветный, по фактуре напоминающий обыкновенные камни, какие встречаются в поле.

— Она здесь, — говорит Джексон.

Стена слишком высока, чтобы я могла увидеть что-либо, так что я следую за Джексоном туда, где, вероятно, должно быть окно. Вскарабкаться на подоконник довольно просто, и я спрыгиваю в какую-то растительность. Под ногами что-то губчатое и еще нечто вроде лишайников.

За стеной — целый лабиринт комнат. Стены, коридоры, но ни пола, ни потолка, ни обстановки.

«Интересно, кто здесь жил?» — спрашивает Саския, когда мы выглядываем в то самое окно, через которое залезли.

«Может, ты сама и жила, — отвечаю я, — прежде чем родилась в обычном мире».

«Возможно…»

Джексон ведет нас по комнатам: поворот направо, еще один, потом налево, потом опять направо, потом он останавливается на пороге огромной комнаты и пропускает нас вперед. Я останавливаюсь рядом с ним. Мне в глаза бросается яркое пятно — мертвая девушка, о которой он говорил. Гроб — посредине комнаты.

Несколько секунд я ничего не могу разобрать. Такое многоцветье после того, как мои глаза уже привыкли к монохромной гамме. Глаза начинают болеть, как будто я взглянула прямо на солнце, перед ними пляшут цветные пятна. Но через некоторое время зрение восстанавливается.

Действительно, все это похоже на сцену из сказки — светловолосая женщина лежит на спине в стеклянном гробу, руки сложены на груди, — правда, она в джинсах, белой футболке, кроссовках, и это несколько снижает романтический эффект. Потом я перевожу взгляд на ее лицо и бледнею.

«Да это же…»

«Ты», — соглашаюсь я.

«Я».

— Что-то в ней есть такое… — говорит Клодетт.

Эсти пожимает плечами. Они двое идут последними. Аарон и Сюзи — впереди, Тип — между этими двумя парами. Вся компания следует к дому Джексона. Это напомнило Эсти прежние времена, когда они бродили по городу, иногда по двое, иногда по трое, а обычно — все пятеро основателей сайта «Вордвуд». Тогда они были почти неразлучны.

— Ты про Сюзи? — спросила Эсти.

— А про кого же еще?

— Откуда мне знать, — ответила Эсти.

— В ней есть что-то странное. Не понимаю что, но что-то такое…

Эсти кивнула. Она понимала, что имеет в виду Клодетт, хотя, пожалуй, выразилась бы несколько иначе. Для нее само присутствие Сюзи среди них было совершенно необъяснимо. Эсти понимала, почему здесь она сама, и Тип, и Клодетт, — ведь если бы не они, «Вордвуда» просто не существовало бы. А если бы «Вордвуд» не породил своего духа, с тем не случилось бы что-то неправильное и Бенни, и Саския, и сотни других людей сейчас были бы в безопасности, сидели бы у себя дома, копались в Интернете, вместо того чтобы торчать в каком-нибудь медвежьем углу этого самого Интернета.

Она понимала также, что Аарон хочет хоть как-то реабилитировать себя после того, что натворил.

Но Сюзи тут была абсолютно ни при чем. Эсти склонялась к мысли, что она просто примазалась.

— Может, она просто благодарна Аарону, — сказала она. — Ну, знаешь, человек подобрал ее на улице…

— Она не похожа на уличных попрошаек, насколько я их себе представляю.

— Ну, у нее ведь была возможность помыться…

— А кроме того, — продолжала Клодетт, — он ей в отцы годится.

Эсти улыбнулась. Тут Клодетт доверять было нельзя. В прошлом она была самой отчаянной сплетницей.

— Мы же не знаем, спят они вместе или нет, — сказала Эсти. — Да и вообще, это не наше дело.

— И все-таки…

— Ей, возможно, двадцать с небольшим, — сказала Эсти. — Аарону, думаю, нет еще сорока. Так что разница не такая уж огромная.

— Ну, если между ними ничего нет, — настаивала Клодетт, — тогда я вообще не понимаю, что она здесь делает. Что-то мне не очень верится в простую благодарность за душ и еду.

— Почему бы и нет?

— Да просто странно. И потом, я ей не доверяю. Ему я тоже, конечно, не доверяю, так и знай, но ей я точно не доверяю!

Эсти кивнула:

— Да, бывает такое — встречаешь человека, и вроде с ним все в порядке, но это… не твой человек, что ли…

— Да, наверное.

— Так и надо это воспринимать. Просто она не наш человек. И ничего больше. Вокруг и так полно всяких странностей, чтобы искать еще.

— Но мы ничего и не искали. Это же сразу видно…

— Тсс, — прошипела Эсти.

Те, что шли впереди, остановились. Потом стали подниматься по ступеням коричневого, неотличимого от других дома, который, очевидно, и был целью их похода. Клодетт тоже поднялась, а Эсти ждала на тротуаре и смотрела на небо. Там не было ни облачка, солнце стояло почти над ее головой. Улицы казались раскаленными. Она уже забыла, каким бывает август в Ньюфорде. В Бостоне тоже случалась жара, но из-за бриза с океана она не была такой невыносимой.

— Ты идешь, Эсти? — позвал Тип с крыльца.

Оказалось, все уже вошли и он придерживает дверь для нее.

— Я просто вспомнила, почему уехала из Ньюфорда. Боже, как тут жарко!

Тип усмехнулся:

— Пока мы переодевались в гостинице, я включил канал «Погода». Они говорят, что сегодня перевалит за сорок.

— И все-таки, — возразила она, — дело даже не в температуре…

Тип рассмеялся, и они закончили в унисон:

— А во влажности.

— Но если ты это так плохо переносишь, — добавил Тип, — почему каждое лето приезжаешь ко мне в Остин? Там иногда бывает такая же жара и ночью.

— А зачем приглашаешь?

— По привычке.

Она улыбнулась и шагнула внутрь.

В прихожей было прохладнее, но ненамного. То облегчение, которое почувствовала Эсти после палящего солнца, быстро забылось, и она пожалела, что не купила по пути бутылку минеральной воды. В горле у нее пересохло. Они все толпились в узком коридорчике перед дверью квартирной хозяйки. Ожидая, пока та ответит на стук, Эсти перевесила свой ноутбук с одного плеча на другое.

Миссис Лэндис очень удивила ее. Когда Аарон объяснил, что они надеются с помощью компьютера Джексона каким-то образом напасть на его след, она восприняла это так, как будто с подобными просьбами к ней обращались каждый день.

— Ну что ж, если вы думаете, что это поможет… — сказала она. — Но только разве для этого нужно так много народу?

Особенно недоверчиво квартирная хозяйка посмотрела на Сюзи. Клодетт многозначительно обменялась взглядами с Эсти, дескать «Вот видишь?». Эсти слегка пожала плечами и снова сосредоточилась на разговоре квартирной хозяйки с Аароном или, точнее, на паузе в этом разговоре.

Похоже, миссис Лэндис застала Аарона врасплох этим простым вопросом.

— Ну… видите ли… — начал было он.

— Мы все для этого, конечно, не нужны, — вмешалась Эсти. — Я разбираюсь в компьютерах, Аарон знаком с Джексоном и сможет помочь в моих поисках. Остальные могут подождать снаружи.

Квартирная хозяйка покачала головой:

— Нет, нет, собственно, я не возражаю. К тому же сейчас слишком жарко на улице, чтобы дожидаться там. Просто… Вы и правда думаете, что это поможет найти Джексона?

— Я очень на это надеюсь, — ответил Аарон. — Но точно мы сказать не сможем до тех пор, пока не посмотрим, что у него в компьютере.

— Ну, тогда как же я могу не впустить вас!

Эсти не помнила, когда ей доводилось встречать кого-нибудь столь доверчивого. Да, она, конечно, понимала, что миссис Лэндис очень волнуется за Джексона и хочет помочь его найти, но все равно Эсти подумала, как хорошо, что ее домовладелец, мистер Морелло, — неприветливый брюзга, который и двух слов с арендаторами не скажет, не говоря уж о незнакомых людях. Было утешительно сознавать, что, даже если она когда-нибудь бесследно пропадет, в ее квартиру тут же не вломится банда чужих людей.

Миссис Лэндис пошла к себе за ключами, потом провела посетителей вверх по лестнице, в комнату Джексона.

— Я не уверена, что вам удастся включить компьютер, — сказала она, открыв дверь. — Он не в очень-то хорошей форме после… после того, что случилось прошлой ночью.

— Может быть, все не так страшно, как кажется, — сказала Эсти. — Если жесткий диск не поврежден, то данные вполне доступны.

— Я все-таки не совсем понимаю, что вы надеетесь найти.

Эсти пожала плечами:

— Мы подумали: если посмотреть, чем Джексон тогда занимался, и проверить его электронную почту, можно обнаружить что-нибудь полезное. Вдруг он назначил кому-то встречу. Или найдется имейл, который прояснит нам его планы. Мы действительно ничего не можем сказать, пока не посмотрим.

— Я очень удивлена, что полиция не подумала об этом, — сказала миссис Лэндис.

— Уверена, что еще подумает, — заметила Клодетт.

— Что бы мы ни нашли, — добавил Аарон, — мы непременно дадим им знать.

Квартирная хозяйка открыла дверь и пропустила всех в комнату.

— Все это так таинственно, — сказала она.

«Не то слово», — подумала Эсти. Интересно, что сказала бы эта женщина, если бы они рассказали ей, что на самом деле думают и почему они здесь.

Она бы тут же сообщила в полицию. Или, по крайней мере, людям из службы безопасности, в пиджаках прямого покроя и одного размера.

Эсти проскользнула мимо миссис Лэндис в знакомую комнату. Не то чтобы она когда-то бывала в ней раньше, просто ей случалось бывать во множестве таких холостяцких жилищ — с компьютером, стереооборудованием, телевизором с огромным экраном и другими техническими игрушками. Для обычной мебели просто не оставалось места. Впрочем, кто бы говорил. Ее собственное жилье выглядело немногим лучше.

— Теперь понимаете? — спросила миссис Лэндис, указывая на компьютерный стол. — Право, не знаю, как вам удастся его включить.

У Эсти упало сердце. С компьютером действительно было плохо. Он выглядел как после пожара — примерно так, как Рауль описывал компьютер Бенни. В воздухе все еще ощущался запах жженых проводов. Монитор был особенно покорежен, стекло изборождено царапинами, бежевый пластик — в темных горелых пятнах.

— Я думала, это было что-то вроде маслянистой жидкости, — сказала Эсти.

Миссис Лэндис кивнула:

— Именно так. Ужасная черная жидкость.

— А выглядит как после пожара.

— Все выглядело вот так, как сейчас, когда я вошла сюда вчера ночью. Я здесь ничего не трогала, и полиция тоже. — Миссис Лэндис замолчала, скорбно глядя на картину разрушений. — По-моему, это безнадежно.

У Эсти тоже поубавилось уверенности, что им удастся выжать что-нибудь из этих жалких остатков, но она изобразила бодрое выражение лица.

— Не надо сразу отчаиваться, — заявила она. — Надо добраться до жесткого диска и проверить, сохранились ли на нем данные.

Миссис Лэндис неуверенно кивнула, и, хотя Эсти показалось, что у нее еще что-то на уме, квартирная хозяйка не произнесла больше ни слова. Во всяком случае, она выглядела очень нервозной; судя по всему, ей было весьма неуютно. Эсти объяснила бы это ее состояние вполне понятными опасениями: совершенно посторонние люди врываются в комнату ее жильца, но дело в том, что и сама она ощущала что-то странное. Какое-то странное чувство возникало у входящего в эту комнату. Ощущение неправильности, что ли. И оно исходило от того места, где стоял компьютер. Как будто машина отбрасывала зловещую тень, как лампа излучает свет.

Эсти бросила быстрый взгляд на Сюзи. Ей была интересна ее реакция. Маленькая блондинка очень спокойно стояла рядом с Аароном, но взгляд у нее был слегка несфокусированным.

— Боже мой, действительно черт знает что, — проговорил Тип.

Эсти вздрогнула — голос Типа вывел ее из задумчивости. Тип обошел стол с другой стороны и теперь смотрел на что-то, что находилось вне поля ее зрения.

— Тут, внизу, еще два процессора, — сказал он, — соединенные друг с другом и с тем компьютером, что на столе, через сетевой фильтр. Даже если их жесткие диски — всего лишь по двадцать гигабайт каждый, уже можно работать.

Эсти обошла стол. Она расчистила пространство на столе для своего ноутбука, потом принялась изучать саму установку.

— Похоже, ADSL присоединена к фильтру, — сказала она.

— Ага, — кивнул Тип. — Здесь есть модем.

Эсти обрадовалась фильтру. Это сэкономит ей кучу времени. Вместо того чтобы налаживать контакт между принесенным ею ноутбуком и двумя процессорами, она просто воткнет вилку от своего компьютера непосредственно в колодку фильтра и получит доступ к процессорам Джексона, как получила бы к любым другим.

Тип наклонился к модему.

— Ого, странно… — пробормотал он.

— Что?

— Видишь этот зеленый свет? Система все еще подключена.

— Ну вот, теперь понятно, почему у него три процессора, — сказала Эсти. — Он, должно быть, оказывал еще и провайдерские услуги.

— Или было много обменов FTP.

Эсти кивнула.

— Но разве ты не говорила, — спросил Тип, — что, когда пропал Бенни, вышли из строя все телефонные линии?

— Так сказал Рауль. Но в квартире Кристи ничего такого не было.

— Ладно. Но может быть, нам все-таки отсоединить модем на всякий случай?

— Да, пожалуй.

Эсти уже приготовилась распаковывать свой ноутбук, но вдруг взглянула на Клодетт и остальных. Они все стояли около двери, явно не зная, что им делать.

— Я приготовила чай со льдом, — сказала миссис Лэндис, когда Эсти перевела взгляд на нее. — Принести?

Эсти благодарно улыбнулась ей.

— Нам бы не хотелось доставлять вам беспокойство, — сказала она, но только из вежливости. Она действительно умирала от жажды.

— Никакого беспокойства.

— Чай со льдом — это восхитительно, — призналась Эсти.

— Позвольте, я помогу вам, — вызвалась Клодетт.

Квартирная хозяйка поощрительно улыбнулась ей, и женщины вышли из комнаты. Аарон и Сюзи по-прежнему стояли у двери.

— Вам лучше сесть куда-нибудь, — сказала им Эсти. — Это может затянуться надолго.

Аарон кивнул. Эсти еще не успела отвернуться от них, как Сюзи спросила:

— А вы не чувствуете… вы не нервничаете?

Эсти удивленно взглянула на нее:

— А почему я должна нервничать?

— Не знаю. Просто что-то такое в воздухе. Я почувствовала это сразу же, как только мы вошли в комнату.

— Да, я тоже, — призналась Эсти. — Думаю, это что-то… остаточное. Не знаю. Вибрация, должно быть. После того, что здесь произошло.

Сюзи с сомнением кивнула.

— Эсти!

Она перевела взгляд с Сюзи на Типа. Он держал в руке конец телефонного провода.

— Что это? — спросила она.

— Телефонный провод идет к модему. Я отсоединил его.

— Ну?..

— А модем все равно работает.

Эсти наклонилась и убедилась в том, что он прав. Зеленый огонек на модеме по-прежнему пульсировал. Она протянула руку к кабелю, соединяющему модем с фильтром, но Тип остановил ее.

— Погоди! — сказал он. — Не уверен, что тебе стоит подключаться к системе Джексона, пока она все еще онлайн, особенно если учесть, что она вообще не может быть сейчас подключена.

Эсти кивнула:

— Думаешь, это «Вордвуд»?

— А что же еще?

— Ну что ж, мы ведь хотели поговорить с ним. Это шанс.

— Не уверен, что это хорошая идея.

Эсти улыбнулась, стараясь продемонстрировать уверенность в себе, которой она на самом деле не испытывала. Может быть, она слишком упряма. Конечно, она вполне понимала и отчасти разделяла беспокойство Типа, но это действительно была возможность пообщаться с духом «Вордвуда». И упустить ее она не могла.

Она взяла кабель от своего ноутбука, воткнула его в розетку и выпрямилась.

— Есть только один способ все выяснить, — сказала она и повернулась к своему ноутбуку.

Теперь, когда мы уже практически готовы идти, Рауль, кажется, колеблется. Я его понимаю. Это тебе не в метро проехаться.

Мы в подвале магазинчика Холли. Рюкзаки собраны. На нас больше одежды, чем мы обычно надеваем в такую жару: толстые носки, джинсы, футболки, фланелевые рубашки, куртки, бейсбольные кепки. Я бы ограничился шортами, майкой и сандалиями. Но Роберт намекнул, что там, куда мы направляемся, вовсе не обязательно будет такая же августовская жара, как здесь.

При этом ни он, ни Боджо не переоделись. У Боджо, правда, появилась кожаная сумка через плечо, через нее была перекинута куртка. Роберт остался в своем костюме и лихо заломленной мягкой шляпе. В руках ничего, кроме гитары в чехле.

— Не знаю, — говорит мне Рауль, — что-то я нервничаю.

— Я тоже.

Я говорю это не только для того, чтобы подбодрить его. У меня у самого мурашки по спине бегали, пока мы с Джорди ехали из дому. Пришлось припарковаться за несколько кварталов от магазина — в это время дня трудно найти место для стоянки. И даже пока мы шагали по жаре за сорок градусов до магазина, меня начинала бить дрожь при мысли о предстоящем путешествии.

— Ты когда-нибудь бывал там раньше? — спрашивает Рауль.

Я качаю головой.

— Но нас поведут те, кто там бывал, — говорю я, взглянув в сторону Роберта, который тем временем кладет гитару на пол.

— На меня не смотрите, — говорит Роберт. — Да, я пересекал границы раз или два, но предпочитаю держаться подальше от Мира Духов.

— Не высовываться, — улыбается Боджо.

Роберт отвечает ему мгновенной ослепительной улыбкой:

— Хочется остаться в живых.

Я чувствую, как напружинивается Рауль. Роберт, видимо, тоже это замечает.

— Не волнуйтесь, — говорит он нам. — С вами все будет в порядке. На вас никто не охотится.

Другие пришли нас проводить: Холли со Сниппет на руках, Дик и Джорди. Вид у всех довольно несчастный. Когда Роберт расчехляет своего Гибсона, Холли нервно поправляет очки на переносице.

— Вам нужна музыка для перехода? — спрашивает она.

— Это не обязательно должна быть музыка, — говорит Роберт. Он настраивает гитару. — Просто нужно сосредоточиться.

Холли переводит взгляд на жестянщика:

— Но я думала, Боджо может просто входить и выходить, когда захочет.

— Могу, — подтверждает Боджо, — но только туда, где я бывал раньше. Если же место мне незнакомо, то приходится делать то же, что и всем. Идти на своих двоих или пользоваться каким-нибудь другим транспортом.

— Вот когда пригождается музыка, — объясняет Роберт. — Музыка способна перенести вас туда, где вы никогда не были. Думаю, что любое искусство на это способно, если вы, конечно, достигли определенного уровня мастерства. У меня есть некоторое представление о духе, которого мы ищем, основанное на тех следах, которые он оставил в вашем магазине. И сейчас я собираюсь выслать музыку вперед, чтобы она нашла то место, где дух скрывается.

— Это звучит слишком просто.

Роберт улыбается:

— Мир вообще довольно прост. Это мы усложняем его.

Я вижу, что Холли хочет еще что-то спросить, но Роберт уже начинает играть на своей гитаре медленный блюз в минорном ключе, и говорить никому больше не хочется. Мы пойманы, загипнотизированы. И для этого потребовалось лишь две струны и несколько нот. Конечно, я в этом разбираюсь хуже, чем Джорди, но, кажется, и я понимаю, что это уже какая-то другая музыка.

Роберт что-то напевает. Это даже не мелодия, а тихое, несколько ворчливое подвывание гитаре, как будто фрагмент разговора, понятного лишь музыканту и его инструменту. Но пусть я и не могу понять смысл — я чувствую: что-то меняется.

Вот мы в нижнем этаже магазинчика Холли. Старый электрокамин стоит в углу, как медведь, который, забравшись на зиму в берлогу, ждет — вдруг еще пригодится. Шкафы от пола до потолка, должно быть полные книг и журналов. Белые бирки с черными надписями: «Нэшнл Джиогр.», «Сай. Амер.», «Хисторикал» — до шестидесятых.

В другом углу — высокая стопка картонных коробок. Под лестницей — совки для уборки снега, грабли, лыжи, велосипед с проколотой камерой и другие предметы, не так легко поддающиеся определению. У стены рядом с лестницей — стол с подвешенными над ним инструментами. Его рабочая поверхность занята предметами, необходимыми для упаковки книг, — еще коробки, конверты, клейкая лента, лейблы с адресами и тому подобное.

Четверо из нас, которые должны отправиться в путешествие, — посредине комнаты, на открытом пространстве. Дик и Холли сидят на ступеньках лестницы. Холли удерживает Сниппет, зажав ее между коленями. Джорди облокотился о рабочий стол.

Мгновение назад все было именно так. Потом… физически ничего не меняется, но пространство вдруг наполняется… возможностями. Не знаю, как еще это назвать. Я знаю только, что музыка сообщила нам потенциал оказаться где угодно. Возможно, Боджо и Роберт видят эти двери в другой мир. Не знаю. Я же не вижу ничего, кроме того, что было здесь, когда мы спустились по лестнице. Но я ощущаю разницу.

Проходит некоторое время, хотя не знаю сколько. У меня на периферии зрения возникают какие-то вспышки. Нет, это не двери. Это, скорее, видения, какие бывают от жары: легкая рябь в воздухе, которая пропадает прежде, чем я успеваю обратить на нее внимание.

— Мы уже близко, — говорит кто-то.

Не знаю кто. Вероятно, либо Боджо, либо Роберт, потому что кто еще из нас способен это понять? Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на них.

— Только скажите мне когда, — говорит Боджо.

Значит, перед этим говорил Роберт.

Я не настолько хорошо знаю блюзовую музыку, но эта как-то темнее, но в то же время радостнее, и спокойнее, и плавнее, чем что-либо, что я слышал. И я даже не совсем уверен, что это только Роберт играет. Иногда мне кажется, что ему помогает еще какой-то инструмент. То он здесь, то пропадает. То скрипка, то «волнистая» арфа, то еще одна гитара, то банджо — или какой-то похожий на банджо инструмент, только тише, глуше. Иной раз струны Гибсона звучат так, что одна нота перетекает в другую, как при игре на домбре.

Это как-то смущает и в то же время доставляет огромное удовольствие. И так много обещает.

— Приготовьтесь, — говорит Роберт.

Я вижу, как Боджо кивает ему. Он смотрит на нас с Раулем, и мы оба собираемся с духом, хотя и не знаем, к чему, собственно, готовиться. Должно быть, к тому, что одна из этих невидимых дверей откроется. Я оглядываюсь и вижу, что стена дрожит, колеблется, как будто она уже не такая твердая и плотная, как была.

А потом мы слышим кое-что еще. Отдаленный звук, как бы противостоящий музыке.

Я довольно долго не могу определить, что это.

— Лучше вам перестать, — советует Боджо.

Роберт, не поднимая глаз, качает головой:

— Нет, мы уже почти там.

— И они тоже.

И наконец я понимаю, что это за отдаленный звук. Это собачий лай. И я знаю, что это значит.

Ищейки напали на след Роберта.

— Ты знаешь эту женщину? — спрашивает Джексон.

Я медленно подхожу к гробу и кладу ладони на прохладное стекло. Он говорит «эта женщина», как будто мы наткнулись на фотографию в журнале. Но это же Саския! Это она лежит в гробу. Конечно я ее знаю!

— А почему ты спрашиваешь? — говорю я, понимая, что это не ответ.

Так обычно отвечают, когда нечего сказать или когда не хочется ничего говорить. Я уверена, Джексону не стоит знать больше, чем это необходимо.

— У тебя было такое лицо, — говорит он, — как будто ты с ней знакома.

Я пожимаю плечами:

— Просто это все… так неожиданно.

«Ты имеешь в виду то, что я мертва?» — интересуется Саския.

«Да конечно же нет!» — отвечаю я.

Но все это только слова. Никто из нас ничего не знает наверняка. Ничего мы больше не знаем. То, что происходит, просто за пределами понимания.

Глядя на тело, лежащее под стеклом, я прикидываю, чего нам ждать дальше. Меньше всего я рассчитывала в киберпространстве наткнуться на это. Но, должно быть, это по-своему логично. «Вордвуд» начинен сказками, так почему же в том, что он сделал с Саскией, и не присутствовать сказочному мотиву? Что, в сущности, происходит? Должны ли мы теперь доставить сюда Кристи, чтобы он запечатлел на устах спящей классический поцелуй принца? Или для этого хватит и меня?

На поверхности стекла не видно никаких швов, по крайней мере я не вижу. Тело лежит на алом бархатном покрывале. Может быть, гроб открывается откуда-то снизу? Может, перевернуть его и посмотреть?

Я постукиваю по крышке костяшками пальцев.

Или просто разбить стекло камнем? Правда, Джексон говорит, что он уже пробовал, не получилось. Да. Это очевидно, что не получилось.

И еще один вопрос возникает: а что, если именно благодаря этому стеклянному саркофагу она еще жива? Если, конечно, она жива.

«Нет, — говорю я себе, — даже не думай об этом».

Но я не могу не думать! Может быть, она уже мертва, а то, что у меня в голове, — призрак? Может быть, если разбить гроб, она и правда умрет? Исчезнет из моей головы и пропадет навсегда?

Кристи мне никогда не простит. Да и сама я себе не прощу.

Я недолго была с ней знакома, но она мне нравится. По многим причинам. Наверное, из-за того, что мы обе странного происхождения, и еще потому, что обе так или иначе связаны с Кристи. Я испытываю к ней почти родственные чувства. Как будто мы с ней сестры.

«Что же нам делать?» — спрашивает Саския.

«Понятия не имею», — отвечаю я.

Хотела бы я знать, что делать!

Я смотрю на Джексона.

— Ты мне чего-то недоговариваешь, — заявляю я, хотя, вообще-то, это я недоговариваю. — Ты видел что-то еще. Или тебе кто-то что-то рассказывал.

Он мотает головой.

— А что те люди, которых ты здесь встречал? Где их можно найти?

— Я уже некоторое время никого не вижу, — говорит он, — кроме привидений… и тебя.

— А других строений или развалин вроде этих — нет? Никаких других… — я едва удерживаюсь, чтобы не сказать «тел в гробах», — тайн, о которых ты мне еще не рассказал?

— Нет. Тут только пиявки.

Ну, об этих я даже думать не хочу.

«Мы должны разыскать самого духа».

«Жду ваших предложений!»

«Может, мы могли бы… ну, я не знаю… вызвать его?»

«Вообще-то, в лучшем случае у него поехала крыша от вируса Джексона, а в худшем — этот мир просто постепенно распадается под нами, и я не знаю, как это предотвратить, даже если бы нам удалось разыскать духа».

«Джексон — программист, — говорит Саския. — Может, он знает как».

«Но…»

«Мы же для этого здесь, верно? Для того чтобы пообщаться с духом?»

«Да, таков был первоначальным план. По крайней мере до того момента, когда нас занесло в этот сказочно-механический лес. Теперь мы всего лишь пытаемся восстановить статус-кво».

«По крайней мере, спроси его».

«Ладно».

Я отворачиваюсь от гроба и ловлю на лице Джексона странное выражение, которое заставляет меня на секунду задуматься, как я выгляжу со стороны, когда веду эти свои внутренние беседы с Саскией. Может, у меня расслабляются мышцы лица или я пускаю слюни?

Я подношу руку к лицу, чтобы проверить это. Слюней в уголках рта я, по крайней мере, не обнаруживаю.

— Что? — спрашиваю я.

— Нет, ничего. У тебя был такой вид, как будто ты ушла.

— И не собиралась.

— Я имел в виду, ушла в свои мысли.

— Давай-ка лучше сосредоточимся на том, как нам выбраться отсюда, — предлагаю я.

— Не думай, что я не пытался.

Я прислоняюсь бедром к стеклянному гробу, засовываю руки в карманы.

— Ну? И как же ты пытался?

Он вопросительно смотрит на меня.

— Я имею в виду: пытался ли ты что-нибудь узнать у людей, которых здесь встречал? Пробовал ли вступить в контакт с духом? Куда ты ходил? Что делал?

— Я же тебе говорил: никто ничего не знает. И я даже не знал, что существует какой-то дух, пока ты мне не сказала.

— Так ты предпринимал хоть что-нибудь конкретное?

Он хмурится:

— Я далеко не всегда был таким… твердым.

— Я сейчас не о тебе, — говорю я. — Я пытаюсь хотя бы подступиться к ответам на некоторые вопросы.

— Ну что ж, удачи!

Я опускаюсь на колени и рою проволочную почву, чтобы обнажился темный слой слов.

— Давай начнем вот с этого, — говорю я. — Ты, кажется, говорил, это какой-то код?

— HTML.

Я добираюсь до первого слоя с бинарным кодом, ноли и единицы мелькают с бешеной скоростью.

— И вот эта штука, — говорю я, — заставляет компьютер работать?

— Это бинарные числа.

— Значит, другой тип кода?

Он кивает:

— Двоичная система. Биты. Числа читаются как электрические сигналы: один — значит, «включено», ноль — «выключено».

— И все в компьютере сводится вот к этим самым битам?

— Это основы, — говорит он. — Но все не так просто. Я ничего не могу поделать.

— Почему? Ты же программист, верно? Разве ты не этим занимаешься?

— Мне нужно составить код, чтобы манипулировать бинарными цифрами. А для того чтобы составить этот код, мне нужна клавиатура. Это все равно что смешивать ингредиенты для приготовления пирога, а самому при этом находиться в духовке. Я не могу с ними работать напрямую. Я даже прочесть этого не могу. Они движутся слишком быстро.

«Я могу прочесть», — говорит Саския.

«И что тут написано?»

«Это книга, думаю. Но между словами нет пробелов, нет знаков препинания, нет параграфов, строчек…»

«Это из-за вируса».

«Наверное».

Я снова обращаюсь к Джексону:

— Значит, все эти ноли и единицы, которые вспыхивают, — информация?

— В необработанных данных — да.

— И у нас нет никаких шансов это понять?

Не успевает он ответить, как все мы слышим знакомый звук. Высокое, пронзительное шипение. Они приближаются.

Джексон бледнеет.

— Пиявки, — бормочет он.

— Ты ведь, кажется, говорил, что их здесь не бывает, — говорю я.

— Я говорил, что раньше их здесь не видел. Давай. Надо прятаться.

«Мое тело!» — говорит Саския, и я поворачиваюсь к гробу.

— Нельзя оставлять ее здесь, — говорю я Джексону, — без защиты.

Он смотрит мне в глаза.

— Не знаю, кто она такая и почему она здесь, — говорит он, — но сейчас мы ничего не можем для нее сделать. Мы должны позаботиться о себе.

Я хватаю его за руку:

— Нет, так нельзя…

— Послушай, насколько я понимаю, ее-то они и искали повсюду. Может, она и виновата: она, возможно, притягивает их своими снами или мыслями. Откуда мы знаем? Нам надо убираться отсюда.

Он пытается вырвать у меня свою руку, но я крепко ее держу. Ужасные звуки приближаются.

«Почему они все летят сюда?»

Саския в панике.

Я тоже об этом думаю, и у меня, пожалуй, есть одна идея.

«Не знаю, что означает твое пребывание в гробу, — говорю я, — но держу пари, что твое появление здесь вместе со мной — это тревога, которую бьет твой дух. Может быть, ты должна воссоединиться со своим телом. А может, это именно то, чего они не хотят больше всего».

«Ну и как мы узнаем, чего все-таки они хотят?»

«Никак. До тех пор пока не попробуем».

— Помоги мне перевернуть гроб, — говорю я Джексону. — Вдруг нам удастся открыть его снизу?

Он снова пытается выдернуть свою руку из моей. И на сей раз это ему удается.

— Занимайся этим сама! — кричит он.

Он отходит в дальний угол комнаты и начинает разгребать проволочную траву.

— Если не поможешь мне, когда закопаешься, все с тебя сброшу, — обещаю я ему. — А потом начну орать, завывать, махать руками — в общем, делать все, чтобы привлечь сюда пиявок.

— Ты что, ненормальная?

— Я же сказала: помоги мне.

— Ты что, не поняла? Я же сказал…

— Ты теряешь время.

Джексон обжигает меня взглядом, полным ненависти. Он понимает, что я не собираюсь отступать и что ему ничего не остается, кроме как помочь мне. Но все это ему сильно не нравится.

— Черт бы тебя побрал! — цедит он сквозь зубы.

Но звучит это как-то неубедительно. Он подходит к гробу. Мы подсовываем руки под него, ищем, за что бы зацепиться, и наконец находим. Похоже, что дно у гроба плоское.

— На счет «три»! — командую я.

Я считаю до трех, и мы делаем рывок.

Ничего.

— Вот видишь? — говорит Джексон. — Ну, можно теперь наконец…

— Не трать зря силы, — советую я. — Давай еще. Раз. Два…

Судя по силе звука, пиявки уже почти у стен разрушенного дома.

«Боже мой, они совсем близко!» — говорит Саския.

«Не мешай мне».

«Прости».

Кажется, руки сейчас выскочат из суставов — так я напряглась. И когда я уже совсем было собираюсь сдаться, гроб начинает подаваться. Сдвиг настолько незначительный, что боюсь, не показалось ли мне. Я цепляюсь за этот проблеск надежды и в то же время отказываюсь верить.

— Давай. Постарайся. Еще, — шепчу я Джексону.

Он даже не отвечает. Ему не нужно отвечать. Мы оба теперь чувствуем, что дело сдвинулось с мертвой точки. Так бывает, когда увязнешь в трясине ногой и тебе ее не вытащить, как ни стараешься. Охватывает тихая паника, но вдруг появляется нечто, всего лишь намек на надежду, а потом все меняется. Трясина ослабляет свою хватку, и ты вдруг свободен.

Вот то же самое и с гробом. Еще минуту назад нам казалось, что с таким же успехом мы могли бы попытаться сдвинуть глыбу весом в десять тонн. А теперь такое впечатление, что то, что нам мешало, возможно какой-то клей, исчезло, и оказалось, что сам по себе гроб почти ничего не весит. Теперь такое чувство, что раньше мы ломились в открытую дверь. Гроб переворачивается. Я вижу, как тело скатывается с покрывала, смещается к той боковине гроба, которая сейчас ниже. Мы с Джексоном тоже теряем равновесие и падаем вместе с гробом. Он ударяется о край каменного постамента, на котором стоял, и стекло дает трещину.

И все это время мы слышим этот напоминающий скрип ногтя по школьной доске звук — крик пиявок. Но теперь его заглушает свист вырывающегося из гроба воздуха, если это, конечно, воздух. Его становится куда больше, чем мог бы вместить закрытый объем гроба. Его рев наполняет мою голову — это все равно что стоять около реактивного двигателя.

Джексон и я валимся в разные стороны на проволочный пол. Мы почти одновременно встаем на ноги и расширенными глазами смотрим, как раскалывается гроб. Он, оказывается, состоял из пяти-шести частей. Тело Саскии падает на пол. Я хочу подойти к нему, но оно начинает светиться. Электрическим голубым светом. Потом золотистым. Потом снова голубым. Потом вверх устремляется столб света, прямо в монохромное небо.

Нет. Это не свет. По крайней мере, не только свет.

Внутри этого столба — те самые бинарные числа. Код. Вспыхивающие единицы и ноли, они — частички этого золотисто-голубого столба света.

«Что?..» — начинает было Саския, но не может договорить.

Я понимаю ее. Я тоже не могу произнести ни слова. Но Джексону удается сказать целую фразу:

— Что, черт возьми, мы наделали?

А потом сквозь пылающий столб, пронзающий небо, как луч прожектора, мы слышим их.

Пиявок.

Я оборачиваюсь и вижу, как одна из них проникает сквозь ближайшую стену. Камень плавится как воск от соприкосновения с ее скользким черным телом. Воздух наполняется смрадом: сера и горячий металл.

Сюзи занервничала, как только вошла в дом, из которого таинственным образом прошлой ночью исчез Джексон Харт. Не говоря уже о том, что, за исключением Аарона, все довольно ясно дали ей понять, что она им не очень нравится. Им всем казалось подозрительным, что она таскается за ними. Даже квартирная хозяйка, весьма любезная со всеми остальными, на нее смотрела недружелюбно. Аарон, конечно, оказывал ей моральную поддержку уже хотя бы тем, что все время держался рядом, но она знала, что даже он не совсем понимает, при чем здесь она.

Он не виноват. В конце концов, она и сама не до конца отдавала себе отчет в том, что заставляет ее проявлять такое упорство. Теперь речь не шла уже о помощи Аарону — в данный момент он больше поддерживал ее, чем она — его. И дело было даже не в том, что ей хотелось узнать, чем все закончится, хотя, конечно, и это тоже.

Просто что-то заставило ее прийти сюда, она почему-то должна была в этом участвовать, несмотря на то что чувствовала себя все неуютнее и неуютнее по мере приближения к дому Харта.

Входя в дом, она уже была на грани срыва. Когда поднимались по лестнице, у нее бегали мурашки по спине, а уж когда вошли в комнату, единственное, чего ей хотелось, — это повернуться и выбежать вон. Здесь было жутко! Ничего конкретного, ничего такого, на что можно было бы указать пальцем. Никаких видимых следов того, что эта комната — нечто иное, чем то, чем она казалась: жилище технаря, с последней моделью компьютера, стереосистемой, видеомагнитофоном. Но с того момента, как они вошли сюда, ее не покидало чувство, что им грозит опасность.

Сюзи прислушивалась к репликам, которыми перебрасывались остальные. Смотрела, как Эсти и Тип разбираются с компьютером Джексона. Когда Клодетт вызвалась помочь квартирной хозяйке с чаем, Сюзи хотела набраться смелости и попроситься с ними, но прекрасно знала, что им это не понравится. Все были не в восторге от ее пребывания здесь. По крайней мере, если бы она пошла с хозяйкой и Клодетт, она вышла бы из этой ужасной комнаты и смогла бы думать о чем-нибудь, а не бороться с жутким ощущением, которое пустило корни в сознании.

Она просто обязана предупредить их. И Эсти даже согласилась с ней, что здесь как-то странно, но тут же вернулась к разговору с Типом о подсоединении компьютера. Что касается Типа, то он даже головы не повернул на реплику Сюзи.

— Не волнуйся, — сказал Аарон. Он говорил тихо, чтобы не мешать Эсти и Типу. — Похоже, они знают, что делают.

«А знают ли?» — подумала Сюзи.

Что-то непохоже, что знают. Все шло как-то… неправильно.

— Просто у меня такое чувство, что сейчас что-то откроется, — сказала она. — В этой комнате. Может быть, во мне самой. Или это… нет, я не знаю. Что-то приближается. Что-то большое, что нельзя потрогать и удержать. Что-то ужасное.

Ей с трудом удалось жалко улыбнуться ему — дать понять, что она и сама знает, что перегибает палку, но Аарон ответил на ее улыбку встревоженным взглядом.

Сюзи вздохнула:

— Послушай, я понимаю, как это глупо звучит, особенно если учесть, какой дикой мне самой казалась мысль о духах Интернета еще несколько часов назад.

— Вовсе это не глупо звучит, — возразил он. — Просто я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду. Это что-то вроде предчувствия?

— Пожалуй.

Она слышала, как Клодетт и квартирная хозяйка поднимаются по лестнице. Аарон отвернулся, чтобы послушать, что Эсти и Тип говорят друг другу. Сюзи потребовалась всего секунда, чтобы осознать смысл слов. Они вонзились в нее как острые, зазубренные осколки стекла. Воздух в комнате сгустился и давил.

— Нет, — произнесла она, — не вносите это сюда!

Но было уже поздно. Эсти подсоединила свой ноутбук к системе Джексона.

— Что не вносить? — спросила Клодетт сзади.

Эсти подняла голову.

— У нас еще одна тайна, — сказала она. — Компьютер Джексона все еще подключен к сети, но, как обнаружил Тип, связь ADSL сломана.

Тип показал телефонный провод, отсоединенный от роутера.

— Но это же невозможно, — сказала Клодетт. — Правда?

Эсти пожала плечами:

— Получается, что возможно. Тип считает, что теперь, когда я подсоединила свой ноутбук, дух Вордвуда явится навестить нас. — Она перевела взгляд на Сюзи. — Вот и Сюзи, кажется, думает то же самое.

Тип выбрался из-под стола. Клодетт вошла в комнату, за ней — миссис Лэндис. Квартирная хозяйка в замешательстве переводила взгляд с Эсти на Сюзи.

— Я не понимаю, — сказала она, — о каком духе вы говорите?

— Может быть, нам стоит спросить Сюзи, — ответила Эсти. Она просто впилась в Сюзи взглядом. — Итак, что вы обо всем этом знаете?

Сюзи захотелось спрятаться. Комната вдруг показалась ей слишком маленькой. Слишком тесной. А воздух в ней — тяжелым, давящим.

— Я… я ничего не знаю, — сказала она. — Я только что-то чувствую. Как будто в углах комнаты есть какие-то вещи, которых мы не видим. Они выжидают. Они наблюдают за нами…

«Да заткнись же! — сказала она себе. — Ты разговариваешь как сумасшедшая».

Но она не чувствовала себя сумасшедшей. Зато она явно чувствовала, что все они в опасности. Беда заключалась в том, что слов, чтобы описать эту опасность, не было.

— Здесь действительно душно, — сказала квартирная хозяйка. — Надо открыть окно и найти вентилятор. Чтобы было хоть какое-то движение воздуха.

— Сюзи говорит не о духоте, — возразила Эсти, — не так ли, Сюзи? Во всяком случае, не об обычной духоте.

Аарон решил вмешаться:

— Перестаньте мучить ее. Здесь правда жарко и душно.

— Безусловно, — подтвердила Эсти. — Нам всем жарко. Но не все мы что-то скрываем.

Взгляд Сюзи заметался. Все они пристально смотрели на нее, даже Аарон, хотя по крайней мере его взгляд не был враждебным. Тяжесть такого напряженного внимания была еще невыносимее сознания, что за тобой наблюдают из углов комнаты.

— Я ничего не скрываю, — сказала она. — Но… разве вы ничего не чувствуете?

Миссис Лэндис шагнула к ней:

— Может, выпьете чаю со льдом?

Сюзи инстинктивно отступила, когда квартирная хозяйка придвинула поднос со стаканами.

Почему они ничего не чувствуют? Это проникало внутрь ее, как будто стремилось вынуть что-то у нее из груди.

Но, судя по выражению их лиц, единственное, что они чувствовали, — что она, должно быть, сошла с ума.

Но ведь в углах комнаты действительно что-то есть — хотя, может быть, и не то, что ей показалось сначала. Это были не монстры и не злые духи. Может быть, сама комната… износилась по краям. Иначе не скажешь.

Когда Сюзи смотрела на любой предмет в комнате, этого истончения материи не было заметно, но боковым зрением она видела, что стены и углы комнаты дрожат. Они теряли плотность. Они исчезали.

Они отличались от своего обычного состояния так же, как настоящее фото отличается от газетного снимка. Стены больше не казались цельными, как на фотографии, — они состояли из сотен крошечных цветных точечек. И эти точечки постепенно расползались друг от друга в разные стороны.

— Сюзи… — позвал Аарон.

Она попробовала сосредоточиться на его лице. Может быть, если она не будет больше ни на что смотреть, все пройдет. Эти дрожащие стены. Это незнакомое ощущение, как будто кто-то проникает к ней в грудную клетку…

«Не отрывай от него глаз, — твердила она себе. — Сосредоточься на Аароне».

У нее слегка закружилась голова. Она пошатнулась и совершила ошибку: посмотрела вниз, чтобы сохранить равновесие.

И увидела собственные руки.

Она подняла их, не поверив своим глазам.

— Боже мой! — воскликнул кто-то.

Ее руки тоже бледнели, как и стены.

— Что… — выговорила она с трудом, — что со мной происходит?

Никто не ответил. Она обвела взглядом всех присутствующих по очереди и прочла у них в глазах только непонимание и ужас.

И ее охватила паника.

Ноги у нее подогнулись, но прежде, чем она упала, столб света вырвался из ноутбука Эсти и поразил три процессора вокруг стола Джексона. Этот свет состоял из переплетенных голубых и золотых нитей. Мгновенно все четыре машины оказались соединены этим сиянием, и образовался не то круг, не то квадрат. Этот световой поток вдруг выбросил луч, направленный, как лазер, прямо ей в грудь.

Времени увернуться не было. Не было времени ни на что.

На какой-то миг для нее все перестало существовать. Свет вошел в нее, захватил точечки, в скопление которых она превратилась, и она пропала, потерялась в беззвучной бездне, в пропасти. Никаких тактильных ощущений не осталось. Но прежде чем Сюзи успела отреагировать на новую среду, тьма рассеялась, как будто резко включили свет. Она была снова в квартире Джексона, в нескольких футах над полом, но все изменилось.

Исчез реальный мир, или если и не исчез, то совершенно изменился. Как будто она перенеслась в какой-то мультфильм из тех, что показывают утром в субботу. Или в примитивную компьютерную игру, которая изо всех сил, но с нулевым успехом пытается сделаться трехмерной.

Странно было то, что ее паника исчезла вместе с исчезновением реального мира. Здесь, в новой версии мира, она была лишь спокойным наблюдателем среди кричащих красок, слишком смелых линий и плохой анимации.

Лица ее спутников теперь казались ей преувеличенно испуганными, почти комичными. Ей были смешны округлившиеся глаза Эсти и Типа, раскрытый рот Аарона. Миссис Лэндис, кажется, потеряла сознание. Она распласталась на полу, и ее руки и ноги казались непомерно большими. Клодетт привалилась к стене, смешно выставив перед собой руки.

Но смешливое настроение покинуло Сюзи, как только она снова взглянула на переплетение голубых и золотых нитей, соединявших компьютер Эсти с аппаратурой Джексона. Луч теперь не был прямым, как лазер, а превратился в спираль, которая оплела ее руки и ноги. Он теперь соединял ее с… не то чтобы сферой — скорее, со своего рода порталом, в котором лучи преломлялись так, что становились голубыми и золотыми завитками. Они образовали некую фигуру, нечеткую, но с человеческими очертаниями. За этим смутным образом виднелись бесконечные ряды книжных шкафов, сотни тысяч книжных шкафов, исчезающих в бесконечности.

— Дитя мое, — сказал образ.

Голос был тихий, но звучный. Он был сильным, как голос матери, теплым, как голос отца, и это единственное произнесенное им слово, подобно ключу, отомкнуло что-то в Сюзи. Она поняла, кто это. Теперь она знала, кто скрывается среди золотых и голубых завитков.

Это был дух Вордвуда.

Сначала она подумала, что голос обращается только к ней, но то же самое знание, которое позволило ей распознать, кто он, подсказало: она лишь одна из многих. Где-то, она точно не знала где — кто далеко, кто близко, — другие люди парили в воздухе, подобно ей связанные с «Вордвудом» ближайшими компьютерами и прочными пучками света. Все они сейчас были отдельными людьми, но когда-то являлись частью этой огромной призрачной библиотеки. История своей жизни, которую она помнила, была сконструирована для нее, и для других тоже были придуманы истории. Их заслали… заслали…

Она с трудом оторвала взгляд от завитков света и сконцентрировалась на карикатурном лице Аарона.

Их заслали, чтобы выследить тех, кто отвечал за вирус, изуродовавший духа Вордвуда. Чтобы найти этих людей и привести их сюда, где дух получил бы к ним физический доступ.

— Наши враги найдены, — сказал дух, — и я разберусь с ними. Теперь ты можешь вернуться домой или, если хочешь, продолжить свою новую жизнь. Выбор за тобой. Считай это платой за твою помощь мне.

— Что ты с ним сделаешь? — спросила Сюзи.

Взгляд духа обратился на нее, и она поняла, что теперь он видит только ее, а не всех, кто был когда-то его частями и кого он, даровав им личность, отправил в реальный мир.

— Это еще не решено, — сказал он ей. Подождал немного и прибавил: — Он был не один.

Сюзи кивнула. Она знала это. Должно быть, дух вышел через нее и на Аарона, и на Джексона.

— Я думаю, — продолжал дух, — поступить с ними по Ветхому Завету: око за око… Я сделаю с ними то, что они сделали со мной. Я пресеку все ниточки, связывающие их тела с их душами. Уничтожу то, что делает их мысли внятными. Что соединяет клетки их организмов воедино.

— Это убьет их, — сказала Сюзи.

— Не обязательно. Меня ведь не убило.

— Но ты — не человек.

— Им следовало бы подумать об этом прежде, чем они все это затеяли.

— Они не знали! Они думали, что ты всего лишь вебсайт.

Дух пристально смотрел на нее:

— Неведение — это состояние, а не оправдание.

Состояние Аарона и Джексона, и ее самой — тоже.

У нее в груди запылал раскаленный уголь гнева. Дух Вордвуда использовал ее — ее и остальных, кого выслал на разведку. Он дал им жизнь, индивидуальность, заставил их поверить в то, что они настоящие. Что они действительно когда-то родились, что у них есть семьи, друзья. В ее случае — семья и друзья, безвозвратно потерянные для нее. И все-таки это была ее жизнь. Ее история.

Или ничего этого не было?

Вордвуд сделал из нее и остальных жалких кротов. Шпионов, замаскированных так хорошо, что они и сами не знали, кто они, пока их не активировал тот, кто их создал и забросил в мир. Для чего? В ее случае для того, чтобы она предала других, как предавали и ее. Именно затем ей был дан муж, который мучил ее, друзья и родственники, которые от нее отвернулись, сестра, которая ее ненавидит.

«Нет, — сказала она себе. — Это не настоящие воспоминания». Ее никогда не предавали — если не считать того, как поступил с ней дух Вордвуда.

Может быть, Аарон и вел себя по-свински с другими людьми. Наверняка. Но не с ней. И он не предавал ее. Он не знал, что случится, когда подбил Джексона испортить сайт «Вордвуд». Кто мог бы предположить, что обыкновенный компьютерный вирус может принести столько вреда? А когда все выяснилось, он попытался это исправить.

Но было совершенно ясно, что дух Вордвуда смотрит на вещи иначе. Та часть ее, что была связана с духом, знала, что это было вовсе не доброе книжное существо, которое только защищалось. Это было создание, лишенное всякой морали, готовое поступить со всяким так же, как тот поступил с ним. Разговаривай с ним — и оно будет разговаривать с тобой. Используй его ресурсы для научных исследований — и оно с готовностью раскроет для тебя двери своей библиотеки.

Но попробуй напасть — и оно нанесет ответный жестокий удар и не станет принимать во внимание никаких смягчающих обстоятельств.

Она сомневалась, совершил ли дух хоть одно доброе дело за все время своего существования.

— А остальные? — спросила она. — Люди, которых затянуло в… твой мир?

— Это тебя не касается.

Еще как касается! По крайней мере, она чувствовала, что это ее касается.

Как это могло быть, если она просто часть этого бесстрастного духа? Разве она не должна была бы чувствовать только то, что чувствует он? Или она действительно стала отдельной личностью, с тех пор как Вордвуд отослал ее, и была связана с ним лишь этим заданием, которое должна была выполнить?

У нее не было ответов на эти вопросы. Пока не было. Может быть, она и вообще этого никогда не поймет. Но одно она знала твердо.

— Ты не получишь его, — сказала она духу.

— Как ты можешь помешать мне?

Она посмотрела на сноп света, связывающий ее с Вордвудом. Дотянувшись до него, она поняла, что эти переплетенные золотые и голубые нити состоят из некоторой субстанции. Как будто у тебя в руках теплый густой гель.

— А если я вот такое сделаю…

Она крепко сжала струю света и сильно дернула.

Она не знала, чего ждать. Она, пожалуй, даже не думала, что делает. Она делала это от злости и отчаяния, а не с какой-либо целью.

Луч порвался надвое.

Свет вспыхнул так ярко, что ее ослепило и резко отбросило назад. Она ударилась спиной о стену. Затем она медленно начала сползать по стене на пол. Но боль от удара была просто ничто по сравнению с тем, что творилось у нее в груди. Как будто из нее что-то выдирали. Сердце. Легкие. Было так больно, что она на миг потеряла сознание.

Когда Сюзи пришла в себя, у нее буквально искры посыпались из глаз от боли. Но мир из мультфильма пропал. Как и портал, сквозь который она общалась с духом Вордвуда.

Она вдохнула и чуть не закричала — такую боль ей причинил этот вдох. Рукам тоже было очень больно — там, где она схватилась за луч, — но, посмотрев на них, она не обнаружила никаких физических повреждений. И дырки у нее в груди не было, хотя, судя по ощущениям, могла бы быть.

Аарон наконец обрел способность шевелиться и шагнул к ней. У него все еще был потрясенный вид, но беспокойство за нее, кажется, постепенно выводило его из шока.

— Нам… надо… отсюда убираться, — выговорила она, когда он присел около нее.

Она попыталась подняться.

— Осторожнее, — сказал он. — Может быть, тебе не стоит сейчас двигаться?

Она посмотрела сквозь него. Неужели никто из них не чувствует, что надо срочно бежать отсюда? Тип стоял как раз в том месте, где дух Вордвуда открывал свой портал для общения с этим миром. Эсти, с абсолютно белым лицом, разглядывала свои руки, поворачивая их так и сяк и убеждаясь, что они состоят из плоти и крови. Клодетт помогла миссис Лэндис встать на ноги. Они вели себя так, как будто у них было полно времени.

Сюзи больше не была связана с Вордвудом, но тем не менее чувствовала приближающийся взрыв его ярости.

— Нет, нам… — она еще раз с трудом вдохнула, — нам надо убираться отсюда.

— Но…

— Сейчас же!

Она повела себя резко, но, по крайней мере, это пробудило от спячки хотя бы Аарона. Он помог ей подняться, и она сделала несколько неверных шагов к двери. Аарон последовал за ней, чтобы просто не дать ей упасть.

— Заставь их убраться отсюда поскорее, — сказала она ему, когда они дошли до двери.

Он кивнул. Все еще поддерживая ее, он оглянулся на тех, кто оставался в комнате.

— Сюзи говорит, что нам надо поскорее уходить отсюда, — сказал он. — Прямо сейчас.

Эсти оторвалась от разглядывания своих рук и хмуро посмотрела на Сюзи.

— Что вы с нами сделали?! — воскликнула она.

— Она ничего не сделала, — ответил за Сюзи Аарон. — Вы же видели, что произошло. Это был дух Вордвуда. Сюзи прикрыла ваши задницы.

— Вашу задницу, так вернее будет, — поправила Клодетт.

Эсти кивнула, не сводя глаз с лица Сюзи:

— Куда вы нас привели? Что это было за место?

— Я… я не… — начала Сюзи.

— Да уж конечно, вы ни при чем! — зло выпалила Клодетт.

Она поддерживала миссис Лэндис, как Аарон поддерживал Сюзи, но квартирная хозяйка была в гораздо худшем состоянии. Она, похоже, до сих пор не могла ни на чем сосредоточиться. Клодетт из-за ее спины сверкала глазами на Сюзи. Она больше не считала нужным скрывать свою враждебность.

Сюзи отвела взгляд и, цепляясь за косяк, начала выбираться в прихожую. Ей стало легче, но дышать все еще было больно.

— Скажи… скажи им, чтобы убирались отсюда, — бросила она Аарону через плечо.

— Вы, кажется, слышали, что она сказала, — произнес Аарон остальным.

— Да пошли вы! — ответила Клодетт. — Если она говорит, чтобы мы убирались, думаю, самое лучшее нам будет оставаться, где мы есть.

— Располагайтесь поудобнее, — пожелал Аарон.

Он повернулся, чтобы выйти вслед за Сюзи в коридор.

— Нет, — сказала Сюзи, когда увидела, что он оставляет других в комнате. — Нельзя их тут оставлять.

— Мы же не можем заставить их… — начал было Аарон.

Но не закончил.

Ноутбук Эсти взорвался, но не металлом, пластиком и микросхемами — это было бы еще куда ни шло. Вместо этого он превратился в гейзер, фонтанирующий вязкой черной жидкостью. Жидкость хлестала прямо из компьютера с такой силой, что, ударив в потолок, разбрызгивалась по всей комнате, на людей и мебель. Эсти и остальные с паническими криками бросились вытирать черную клейкую массу с лиц.

Аарон стоял в дверях как громом пораженный. Потом он метнулся назад в комнату, но Сюзи вовремя схватила его за руку. Это резкое движение заставило ее поморщиться от боли, но она знала, что должна остановить его.

— Слишком поздно, — проговорила она. — Вспомни, что случилось с людьми, которых обрызгала эта липкая дрянь.

— Но…

— Нам нужно забраться повыше, — сказала она, указывая на жидкость, которая уже образовала лужу на полу и теперь текла по направлению к ним.

Аарон кивнул: теперь он все понял.

— Ты права, — сказал он. — Лучше всего — на лестницу, если, конечно, эта мерзость не умеет течь вверх.

Он слегка наклонился, схватил Сюзи под колени, так что большая часть ее веса пришлась ему на плечо, и заковылял к лестнице. Он поднял ее на несколько ступенек, а жидкость тем временем успела скопиться перед первой ступенькой. Что делается в комнате Джексона, они больше видеть не могли, но все еще слышали плеск фонтанирующей жидкости и крики тех, кто остался там.

Потом осталось только хлюпанье.

Жидкость добралась до первой ступеньки и начала приближаться ко второй.

Они молча поднимались по лестнице, Аарон поддерживал Сюзи, они очень медленно двигались наверх. Свет в коридоре и на лестнице был либо выключен, либо перегорел, так что продвигались они еле-еле. Кроме того, Сюзи было по-прежнему больно двигаться.

Они не останавливались, пока не дошли до дверцы под самой крышей. Ручка не поддавалась, и на какое-то мгновение они подумали, что дверь заперта. Аарон изо всех сил налег на нее плечом, потом еще раз, и наконец дверь со скрипом открылась, и они оказались на крыше. Аарон подождал, пока выйдет Сюзи, и захлопнул за ними тяжелую дверь.

Пока они были в доме, успели сгуститься сумерки, но даже вечер показался очень светлым после темноты на лестнице. Воздух был влажный, все еще не остывший после дневной жары, и они оба сразу вспотели — тем более после подъема.

Сюзи прижала руки к груди. Дышать ей все равно было трудно, но такая поза облегчала боль. Однако она не была уверена, что хоть что-то сможет когда-нибудь облегчить то чувство потери, которое она испытывала. Она не испытывала никакой любви к духу Вордвуда, понятия не имела о своей связи с ним, пока он сам не сказал об этом. Но теперь, когда эта связь была прервана, она ощутила острую боль, которая грозила проглотить ее целиком.

— Ты в порядке? — спросил Аарон.

Она кивнула и пошла к краю крыши. По краю шел низкий парапет, и кто-то оставил на крыше циновки, чтобы загорать, наверное. Она встала на одну из них на колени, а локтями уперлась в парапет.

— Это было ужасно, — сказал Аарон. — Боже мой, я и подумать не мог, что все настолько выйдет из-под контроля.

— Что-то просто случается — и все, — ответила Сюзи. — Можно с ума сойти, если взваливать на себя ответственность за все.

— Ты права, если на минуту забыть, что и в самом деле все это именно я натворил.

— Ты же не знал.

— Как сказал дух, неведение — не оправдание.

Она не видела его лица в этот момент, но по голосу поняла, насколько ему паршиво.

— Что сделано, то сделано, — сказала она. — Теперь надо думать о том, что делать дальше, а не мучиться угрызениями совести.

— Да, наверное.

Она понимала, каково ему. После того, что они только что пережили, было трудно сосредоточиться на чем бы то ни было. Что до нее, ей очень хотелось, чтобы до нее дотронулись, чтобы ее обняли. Хоть какой-то человеческий контакт. Убедиться еще раз, что она — из плоти и крови, что она способна чувствовать прикосновение. Но, помня о том, что испытывал к ней Аарон еще тогда, когда подобрал ее на улице, она решила, что сейчас это не совсем то, что нужно. Это только все усложнит, а день и без того выдался сумасшедший.

— Ты спасла мне жизнь, — вдруг сказал Аарон.

Сюзи оторвалась от созерцания вида с крыши, чтобы взглянуть на него:

— А ты волок меня по этой лестнице, так что, можно считать, мы квиты.

— Я имею в виду… там, в комнате… когда весь мир сделался таким странным. — Он замолчал, пристально глядя ей в глаза. — Это было, ведь так: ты парила в воздухе и все напоминало какую-то дикую мультипликацию?

Она кивнула:

— Наверное, дух перенес комнату в киберпространство.

— Дух. Вот об этом я и говорю. Он собирался убить меня, не так ли?

— Похоже на то.

— Спасибо тебе.

Сюзи пожала плечами:

— Ты бы сделал то же самое на моем месте.

— Надеюсь, но не уверен, что сумел бы вести себя так храбро. — Последовала еще одна пауза, и она поняла, что он колеблется: продолжать дальше или нет. И все-таки решил продолжить: — А то, что этот дух сказал о тебе, — это правда?

— Судя по всему, да.

— Тогда что же… кто же…

На этот раз он не смог закончить фразу.

— Что я собой представляю? — закончила она за него. — Не знаю. Я чувствую все, что чувствует обычный человек. Я становлюсь грязной, если не моюсь, и голодной — если не ем. Я испытываю… — она стукнула рукой по стене, — я испытываю боль.

— Но это так странно…

— Ну, это в данном случае не аргумент.

Некоторое время оба молчали. Сюзи села, опершись спиной на парапет. Ей было жарко, она взмокла, а сердце учащенно билось. У нее в груди как будто молотом стучали. Она думала о том, сколько понадобится времени, чтобы рассосалась эта вязкая жидкость и они смогли бы спуститься и выйти из дома.

Аарон подошел и остановился около нее.

— Значит, ты ничего не знала? — спросил он.

Она покачала головой:

— Даже не подозревала, хотя, конечно, должна была подозревать. То есть да, у меня были все эти воспоминания, но они до сегодняшнего утра все ненастоящие. То есть это просто факты, без всякой эмоциональной окраски. — Она коротко и горько усмехнулась. — Хотя, с другой стороны, кто бы догадался, что на самом деле родился день или два назад, а все, что о себе помнит, было просто заложено в него как программа. И наконец, кто мог бы вообразить, что цифры можно преобразовать в плоть и кровь?

— Не знаю, как ты теперь справляешься с этим.

— Изо всех сил стараюсь об этом не думать, — призналась Сюзи. — А когда задумываюсь, мне хочется свернуться клубком и забиться в какой-нибудь темный угол. Ну, когда я осознаю, что я ненормальная…

— Я вовсе не считаю тебя ненормальной.

— Тогда ты — исключение. Остальные, кажется, начинают не любить меня сразу, едва увидят.

Она посмотрела на Аарона, не услышав его ответа. Он еще некоторое время смотрел на город, потом повернулся к ней и улыбнулся.

— Я просто вспомнил, — сказал он. — Ведь я тоже почувствовал сначала этот неприятный импульс. Невозможно это объяснить, но я как-то сразу понял, что ты…

— Не человек.

— Нет, я не то хотел сказать. Речь идет о некотором диссонансе. Может быть, это потому, что ты из цифр превратилась в плоть и кровь.

Сюзи задумчиво кивнула. Это выглядело вполне логично. Люди должны были ощущать это на подсознательном уровне.

— Забавно вот что, — продолжал Аарон, — впервые я ощутил нечто подобное, когда познакомился с Саскией. У нее была та же проблема, что и у тебя, — люди сразу начинали плохо к ней относиться.

— У меня сложилось впечатление, что люди к ней очень даже хорошо относятся.

— Да, — согласился Аарон. — Потом этот импульс ослабевает.

— Так ты считаешь, что она, как и я, рождена в киберпространстве?

Аарон рассмеялся:

— Да нет, я думаю, ты уникальна.

— Но я не одна такая, — возразила Сюзи. — Дух Вордвуда создал и других.

— Тогда, возможно, она такая же, как ты. Возможно, все люди, которые исчезли, родились в киберпространстве, и потому их так легко засосало туда.

— Зов программы, — прошептала Сюзи.

Аарон, который смотрел в другую сторону, опять повернулся к ней.

— Что ты сказала? — спросил он.

— Ничего. На что это ты там смотришь?

— На огни.

— Да, красиво, — согласилась Сюзи. — Когда смотришь на город ночью и не думаешь, что там скрывается под этой сеткой огней.

— Я не о горящих окнах и не о фонарях.

Она привстала и опять оперлась на парапет — посмотреть, о чем он. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы различить то, что он имел в виду, — голубые с золотом точки, вспыхивающие то там, то здесь. Их было не много, но достаточно, если они представляли собой именно то, что она подумала. Сначала она насчитала полдюжины, потом обнаружила еще несколько, которых раньше не заметила. Всего получилось девять. Они были слишком далеко, чтобы она могла быть на сто процентов уверена в своей правоте. Но чем дольше она смотрела, тем больше убеждалась, что точки постепенно, но неуклонно движутся к ним.

— Это другие, — сказала она.

— Какие «другие»?

— Я же говорила: Вордвуд послал в этот мир не меня одну, а целую команду разведчиков.

Аарон кивнул:

— Да, я помню. — Он посмотрел на огни и добавил: — Значит, все они такие, как ты?

— Такие, какой я была там, внутри сайта. — Она пожала плечами. — Понятия не имею, как они выглядят.

— Они движутся к нам, верно?

— Боюсь, что да.

Аарон отвернулся и сел на парапет:

— И что нам теперь делать?

— Убираться отсюда поскорее и близко не подходить ни к какому компьютеру — даже выключенному.

— Но ведь если он выключен…

— Ты помнишь, что произошло там, внизу?

— Угу. Но… как такое оказалось возможным?

— Не знаю, — ответила она. — Я думаю, с помощью технической магии, так же как дух Вордвуда сотворил меня и остальных.

— Дух вуду… — произнес Аарон.

— Называй как хочешь. Но мне кажется, дух Вордвуда способен оставлять часть себя в любом компьютере, имеющем доступ к его сайту, и проявляться в нем, когда захочет.

— Итак, компьютеров постараемся избегать. — Аарон мотнул головой в сторону огней за парапетом. — А как быть с ними?

— Их тоже надо избегать. Не думаю, что они способны выследить нас. Я больше не чувствую связи ни с ними, ни с самим Вордвудом, почему же тогда они ее должны чувствовать со мной? Но именно здесь нас видели в последний раз, потому они, наверное, и движутся сюда.

— Надо посмотреть, свободен ли коридор.

Сюзи кивнула:

— А потом пробраться обратно в магазин Холли. По крайней мере, у нас появилась информация, которую мы можем сообщить.

— Боже мой, теперь они будут ненавидеть меня еще больше, — сказал Аарон.

В его голосе не было жалости к себе, он просто констатировал факт.

— Они будут ненавидеть нас обоих, — поправила Сюзи, — как только узнают о моей роли во всем этом.

— У тебя не было выбора — ты ничего не знала.

— Как и ты, когда подговорил Джексона заслать вирус.

Аарон кивнул:

— И все-таки это был подлый поступок. А в тебе нет ни капли подлости.

Сюзи не была так уж уверена в этом. Гнев, который она испытала чуть раньше по отношению к Вордвуду, все еще пугал ее, настолько он был силен.

— Не имеет значения, что они о нас подумают, — сказала она. — Мы все равно должны помочь всем этим людям, которые попали в ловушку, не будучи ни в чем виноваты. И самое лучшее, что мы сейчас можем для этого сделать, — отправиться в магазин и узнать, добились ли они хоть чего-нибудь.

Аарон кивнул:

— Пойду проверю коридор.

Сюзи воспользовалась его уходом, подняла рубашку, чтобы оценить физический ущерб, который принесло ей отделение от Вордвуда. Но живот был по-прежнему гладким, не осталось никаких ушибов и ссадин. Вся боль сосредоточилась внутри — и физическая и душевная. Она быстро опустила футболку, услышав, что Аарон возвращается.

— Там все еще ужас что делается, — сообщил он. — Уровень жидкости — уже несколько дюймов. Но можно уйти через пожарный выход, надо только спуститься на один пролет. Я выглянул наружу: мы окажемся в переулке.

Сюзи посмотрела за парапет. Два-три огонька были уже в нескольких кварталах от них. Она поднялась, и Аарон тут же бросился к ней, чтобы поддержать.

— Все в порядке, — сказала она, — теперь мне легче двигаться.

Но она позволила ему взять себя за руку, пока они шли по крыше к двери. Аарон оставил пожарный выход открытым, и теперь они оба беспрепятственно выбрались наружу.

Переулок был длиной со стену дома, он соединял улицы, идущие вдоль фасадов здания. Не сговариваясь, Аарон и Сюзи пошли в сторону заднего фасада, мимо мусорных контейнеров, каких-то обломков и изуродованного остова автомобиля. Когда они были уже почти на улице, Сюзи вдруг взяла Арона за руку и положила голову ему на плечо.

— Будем вести себя естественно, — шепнула она.

— Хорошо.

Выйдя из переулка, они посмотрели поочередно в обе стороны. На другой стороне улицы, вдоль поребрика, были припаркованы машины. У входа в переулок наискосок стоял фургон, по улице ездили автомобили. Жильцы домов сидели на крылечках. Стайка ребятишек играла в казаки-разбойники, подростки сидели на поребрике спиной к домам и делились друг с другом сигаретой или травкой. Людей с вращающимися, как локаторы, золотисто-голубыми аурами поблизости не наблюдалось.

— Пошли, — сказала Сюзи.

Она пошла в ту сторону, откуда надвигалось меньше огней. Она все еще держалась за руку Аарона, как будто они были просто прогуливающейся парочкой. Вдруг появилось знакомое голубовато-золотистое сияние. Сжав руку Аарона, Сюзи оттащила его к стене здания.

— Поцелуй меня, — велела она, — ну притворись.

— Почему ты думаешь, что мне нужно притворяться?

Она улыбнулась:

— Ну тогда просто поцелуй. Давай же!

Ей понравилось, как он ее обнимает. Ей понравились его губы, прижимающиеся к ее губам. У нее были воспоминания о любви — с бывшими бойфрендами, с мужем, еще до того, как они все стали обращаться с ней гадко, вытирать об нее ноги, — но ни одно из них не могло сравниться с этим сладким чувством, от которого подгибались колени и которое она испытывала сейчас. Потому что ведь ничего из того, что она помнила, на самом деле не происходило. А это объятие и этот поцелуй были настоящие.

Она почти забыла, почему они целуются, когда поняла вдруг, что один из разведчиков Вордвуда стоит на тротуаре и наблюдает за ними.

Она оторвалась от Аарона, чтобы посмотреть на этого человека. Он был среднего роста, с приятным, но незапоминающимся лицом. Без этой ауры никто бы на него и внимания не обратил. Но сейчас, на этой улице, все только на него и смотрели.

Она не ощутила никакой связи с ним, никакой ниточки. Но он что-то почуял, и она поняла, что надо действовать решительно.

— Слушай, ты, придурок, тебе чего? — грозно спросила она.

Аарон тоже посмотрел на него. Она почувствовала, как напряглась его рука.

Ей хотелось сказать ему: «Не волнуйся, я знаю, что делаю».

По крайней мере, ей казалось, что знает.

— Ну ладно, — продолжала она, когда человек не ответил и продолжал разглядывать их. — Полюбовался на нас, и хватит, теперь почему бы тебе не пойти поискать что-нибудь неодушевленное, например торт, и пялиться сколько влезет?

— Ты не удивлена, что видишь… человека вроде меня? — наконец спросил мужчина. — Они — другие… — Он указал пальцем на людей на улице, которые не сводили с него глаз.

— Господи! — сказала она ему. — В этом городе поживешь — еще не то увидишь. Ты что, думаешь, придурок вроде тебя со встроенным фонариком — это что-то особенное? Мне приходилось видеть и покруче.

Мужчина явно смутился, чего, собственно, Сюзи и добивалась. Дух Вордвуда отправил своих агентов на поиски двух людей, которые будут прятаться, а не привлекать к себе внимание.

— Я хотел бы… — начал было мужчина, но она не дала ему договорить:

— Ты хотел бы, чтобы тебе подправили физиономию. Но знаешь, смотрю я на тебя и думаю, что, пожалуй, не разрешу своему парню помочь тебе в этом. Я, пожалуй, сама справлюсь. Ну-ка, иди сюда, светящийся мальчик!

Молодой человек отступил на шаг.

— Вот это правильно, — одобрила она. — Убирайся, откуда пришел. — Она взяла Аарона под руку. — Пошли, Томми. Давай поищем местечко, где не водятся такие уроды.

Она слегка потянула его за собой, и они удалились туда, откуда появился наблюдатель.

— Пойдем, найдем какой-нибудь торт и будем пялиться сколько влезет, — тихо процитировал Аарон.

Он все еще был очень напряжен, но на губах появилась улыбка. А губы его ей понравились, вспомнила она.

— Ты, кажется, не жаловался, Томми, а?

— Не мог же я испортить такое шоу. — Он оглянулся.

— Не надо проверять, ушел он или нет, — предупредила она. — Мы должны вести себя так, как будто нам все по фигу. И вообще, давай-ка остановимся здесь и изобразим еще один поцелуй — исключительно чтобы продемонстрировать свою беззаботность и полнейшую непричастность ни к чему.

Она остановилась и наклонила голову.

Аарон улыбнулся:

— Только для этого?

Она усмехнулась в ответ:

— Там увидим.

На этот раз она позволила себе растаять в его объятиях, ее груди тесно прижались к его груди, низ ее живота ощутил его растущий интерес. Она чуть не забыла бросить взгляд туда, откуда они пришли. И когда она все-таки взглянула туда, то едва успела заметить, что голубая с золотом аура соглядатая исчезла в переулке, ведущем к дому Джексона.

— Боже мой, — отдышавшись, сказал Аарон, — да ты просто развратница!

— Но это же неплохо, верно?

Он кивнул.

— Ну, пошли. — Она снова взяла его за руку. — Нам еще надо в книжный магазин.

— Не напоминай, — ответил Аарон и послушно пошел за ней.

Они прошли еще пару кварталов, не встретив других соглядатаев. По крайней мере, Сюзи показалось, что хвоста за ними нет.

— Там…

— Было очень здорово, — договорила она за него, — и — кто знает? — может быть, когда все это закончится, мы найдем время для небольшого романа, но все, что я говорила раньше, остается в силе. Я не верю во что-нибудь длительное между нами. Теперь — тем более. Теперь я не только бездомная, которую ты подобрал на улице, теперь я вообще неизвестно кто.

— Мне это все равно.

— Да, я знаю. По крайней мере сейчас.

Он покачал головой:

— Я не знаю, как это объяснить, но с тех пор, как я встретил тебя, я изменился. Как будто стал другим человеком и теперь не представляю себе, как мог совершать некоторые поступки.

— Значит, получается, я — твоя совесть? — Она улыбнулась, чтобы фраза не прозвучала уж очень издевательски.

— Разве это так плохо? — спросил он. — Но, пожалуй, скорее, все обстоит так, как ты говорила у меня дома. Возможно, мы ангелы-хранители друг друга. По крайней мере, я точно знаю, что ты пробуждаешь все лучшее, что есть во мне.

— Может быть, это потому, что я хочу в тебя поверить. У меня такое впечатление, что до сих пор в тебя никто не верил — в такого, как ты есть.

Он кивнул:

— Да, пожалуй. И сказать по правде, я воспрянул духом. Не то чтобы мне казалось, что все так уж прекрасно, — поспешил добавить он, — мне есть о чем сожалеть. У меня за спиной сплошные руины, не считая мелких разрушений. Но теперь я хочу, чтобы было лучше. Я хочу исправить все, что сделал неправильно. Я не хочу больше делать зла. Вот только…

— Ты боишься, что без меня у тебя не получится?

Он улыбнулся:

— Нет, я хотел сказать, что вряд ли у меня будет шанс исправить зло, которое я причинил многим… Вряд ли все они захотят предоставить мне еще одну попытку.

— Вот это самое трудное, — сказала Сюзи, — сохранить добрые намерения, даже когда никто в них не верит.

Аарон кивнул:

— Да, такого будет много. Но с тобой…

— И что же — со мной? — Она не могла удержаться от легкого кокетства.

— Просто я думаю, что мы подходим друг другу, — сказал Аарон, — что, возможно, мы действительно можем стать друг для друга ангелами-хранителями. Я не хочу загадывать на всю жизнь. Мне просто не хотелось бы думать, что, как только вся эта история закончится, ты просто возьмешь и уйдешь из моей жизни, как будто тебя и не было никогда. Мне хотелось бы узнать тебя получше.

— Я не хочу ничего обещать.

— Не надо никаких обещаний, — согласился Аарон. — Только скажи, что ты не уйдешь просто так, закрыв за собой дверь.

— Никаких дверей, — улыбнулась Сюзи.

Они были так заняты разговором, что не заметили, как дошли до Уильямсон-стрит. Автобус, идущий в северную часть города, затормозил на остановке прямо перед ними. Сюзи огляделась и не обнаружила поблизости ни одной золотисто-голубой ауры. Может, он снова призвал их к себе. Или, возможно, все соглядатаи собрались возле дома Джексона.

— Этот автобус довезет нас до магазина Холли?

Аарон посмотрел на номер автобуса и кивнул.

— Я думаю, нам просто надо оставить все как есть, — сказала Сюзи. — Ну, насчет нас с тобой. А теперь — готовься.

Когда они встали в очередь, чтобы зайти в автобус, она все-таки взяла его за руку.

Я уже почти полжизни пишу о необъяснимом. О духах и тайнах, о колдовстве и заколдованных местах. О привидениях, феях и гоблинах. О таинственных диковинных расах, которые живут и в диких местах, и прямо у нас под носом, в городе. Некоторые из них — капризные и вздорные, другие — опасные, и все — очень странные.

Но практического опыта мне как раз не хватает.

Да, конечно, Таллула, одна из моих первых подружек, считала себя духом города. А Саския родилась на веб-сайте, может быть на том самом, куда теперь вернулась. Но ведь это все только слова. Всякий может назваться кем угодно и чем угодно. Я никогда не замечал за Таллулой ничего необъяснимого. Разве что, когда мы были вместе, у меня возникало ощущение, что я летаю по воздуху, но, знаете, такое ведь случается от любви. И Саския, до того как исчезла на моих глазах, тоже никогда не делала ничего такого, чему нельзя было найти рационального объяснения.

Так что я вовсе не на такой короткой ноге со сверхъестественным, как иногда считают мои читатели. Когда Венди с помощью своего красного камешка впервые открыла дверь в Другой Мир, которая, вообще-то, выглядела как дверь на профессорскую кухню, я был так потрясен, что в буквальном смысле оцепенел. Как будто мне голову набили ватой.

Венди протянула мне руку и сказала что-то, чего я не расслышал. Но я понял: она звала меня пойти с ней, шагнуть за порог — туда, где открывался потрясающий вид на горы и каньоны. Я не сразу смог ответить ей. «Крупный писатель», как Джорди любит меня называть, только и мог стоять и мотать головой.

Никто не понял, почему я отказался пересечь границу. Разве что Джилли. На самом деле все обстоит именно так, как я вчера объяснял Джорди, — в этих явлениях меня интересуют их взаимодействие с Условным, то есть с нашим, Миром и реакция обычных людей на вторжение сверхъестественного в их жизнь. Мне не нравится идея обыкновенного мира — мира без удивления, без тайны. Но я точно знаю, что не стал бы счастливее в мире, который весь — сплошная тайна и бесконечное удивление.

До настоящего момента во мне легко уживались скептицизм и доверчивость. Этим, возможно, и объясняется успех моих книг. Читатели чувствуют это равновесие. Скептики считают, что я согласен с ними, но почему бы и не поразмышлять на досуге обо всех этих чудесах? А те, кто в чудеса верит, тоже допускают, что я с ними, разве что опыта у меня побольше.

Теперь-то уж точно побольше.

Я снова слышу вой ищеек. Все ближе и ближе.

И опять я с удовольствием отказался бы от путешествия по неизведанным землям Других Миров. Но сейчас надо думать прежде всего о Саскии.

— Перестаньте играть, — говорит Боджо.

Но Роберт качает головой и продолжает перебирать струны на гитаре. Эта его музыка даже ангелов небесных заставила бы настроить свои арфы на блюзовый лад, лишь бы попытаться поймать хоть отголосок того, что он играет. Это земная и небесная музыка. Это голоса церковного хора, обнимающие собой двенадцатитактовый блюз. Они обещают — и не обманывают. Они проникают в самые потайные места твоей души и говорят: я тебя знаю, мне знакома твоя боль, но и твоя радость тоже.

Я уверен, что он может вызвать этой музыкой все, что угодно, — не только открыть дверь в какой-то запертый вебсайт.

Беда только в том, что мы обнаруживаем, что слушаем эту музыку не одни.

Вой ищеек. Еще ближе.

— Говорю же, — повторил Боджо, — выждите немного.

Роберт даже не удостаивает его взглядом.

— Черт возьми, да нет же! — говорит он. — Мы уже почти на месте. Я уже чую дух Вордвуда.

— Если вы не перестанете играть, то ищейки тоже вас почуют и откусят от вас кусок.

Я смотрю на Рауля. Он нервничает даже больше, чем я, хотя такое трудно себе представить. На ступеньках лестницы Дик закрывает лицо руками. Джорди и Холли широко раскрытыми глазами смотрят на колеблющуюся позади нас стену. Сниппет пытается одновременно и держаться в тени, и проявить характер, но ни то ни другое ей не удается.

— У нас еще есть время, — объявляет Роберт. — Просто откройте дверь.

— О да, время, — произносит незнакомый голос за моей спиной. — Интересно оно устроено. Иногда тянется, как патока, и приходится очень сильно напрягаться, чтобы совершить хоть одно движение.

Я медленно оглядываюсь и вместо Холли и Джорди вижу троих мужчин. Похоже, они появились прямо из стены. Не могли же они спуститься по лестнице!

До сих пор самым большим и самым черным человеком, которого я когда-либо видел, был Люциус Портсмут. Это друг нашего профессора, про которого Джилли говорит, что он Рейвен — дядюшка девиц-ворон, ее любимый персонаж местного фольклора.

Так вот наши незваные гости тоже большие и черные. Но Люциус по сравнению с ними — благостный черный Будда. У них хмурые лица, злые глаза, и они сложены как грузчики — широкоплечие и здоровенные. Их кожа не просто черная, а цвета настоящего черного дерева — полное отсутствие света, как будто находишься внутри глубокой тени. Как и Роберт, они в костюмах, только их костюмы — солидные, черные, двубортные, с белыми рубашками, узкими черными галстуками, и, представьте себе, они в лакированных ботинках.

Один из них выставляет вперед ногу, и я слышу нечто напоминающее низкое глубокое ворчание охотничьей собаки. Сниппет скулит и прячется за Холли.

— А иногда, — говорит тот же самый незнакомый голос, который, как я теперь понимаю, исходит от мужчины, стоящего посредине, — время летит так быстро, что за ним просто не поспеть.

Роберт, держа гитару за гриф, встает, чтобы лицом к лицу встретиться с гостями.

— Это только наше с тобой дело, — говорит он. — Давай не вмешивать в него этих людей.

— Они с тобой, не так ли?

В этом голосе чувствуется угроза, несмотря на кажущуюся мягкость. Теперь другой мужчина шаркает ногой, и снова я слышу низкое горловое ворчание. Вот когда я догадываюсь, что это и есть ищейки. Не знаю, оборотни они, или те самые животные, о которых так любит говорить Джилли, или что-то третье. Единственное, в чем я уверен: они опасны и у нас неприятности.

Но Роберт, похоже, не собирается отступать ни на шаг. Он стоит с прямой спиной, излучая силу, с гитарой в левой руке. Другая рука заложена за борт его пиджака.

— Еще раз повторяю, — говорит он, — у нас с тобой могут быть кое-какие разногласия, но зачем втягивать в это дело еще кого-то? Не советую.

— А то что будет? Вытащишь свой старый кольт и выстрелишь в меня? И после всех этих лет ты все еще думаешь, что нас что-то может остановить?

— Это твое последнее слово? — спрашивает Роберт.

Голос у него мягкий, но так же полон угрозы, как и голос ищейки.

— Ну а ты как думаешь?

— Я просто хочу, чтобы ты это сказал ясно и четко.

Предводитель ищеек поворачивает голову направо, потом налево, улыбается обоим своим спутникам, потом отвечает:

— Ну, тогда говорю: вам всем крышка.

Роберт улыбается:

— Именно это я и ожидал услышать.

На лицах ищеек появляется такое же озадаченное выражение, какое, я уверен, сейчас и на наших лицах, но Роберт продолжает улыбаться. Рука, которая, как мы все думали, полезла за пазуху за оружием, появляется без него. Роберт берет гитару, выставляет ее впереди себя и дергает струну. Могу поклясться, что от этого звука дрожат кирпичные стены, окружающие нас. Дрожит даже цемент у нас под ногами. Ищейки делают вид, что ничего такого не происходит, а сами лихорадочно прикидывают, что это Роберт такое замышляет. Они знают, он что-то затевает, но не могут вычислить что. И я, честно говоря, не могу.

А Роберт всего-навсего дергает за другую струну своей гитары — и она мрачно и угрожающе гудит. Он поворачивается к ищейкам спиной и обращается к нам:

— Я должен кое-что вам объяснить. Это так называемые лез бака маль — духи-ищейки, которые охотятся за тем, что плохо лежит, по крайней мере не упустят случая попробовать, когда думают, что Легба их не видит. Вот эти, например, украли имена трех барабанов Рада. Этот, посредине, называет себя Мамон. Двое других — Була и Секонд.

Не могу поверить, что Роберт взял тайм-аут только для того, чтобы просветить нас. Я опасливо поглядываю на ищеек через плечо Роберта, но они все еще в замешательстве. Двое по краям от того, которого Роберт называет Мамоном, пытаются привлечь внимание главаря. Но он на них не смотрит, его взгляд нацелен Роберту в затылок. По глазам его видно, что он все еще не может взять в толк, что намерен делать гитарист.

Это не понятно ни ищейкам, ни мне.

— Они знают о моем договоре с Легбой, — говорит Роберт как бы между прочим. — Не буду вдаваться в подробности. Все, что вам нужно знать об этом пункте нашего пакта, — я не имею права защищаться от лез бака маль. Вот почему я стараюсь держаться от них подальше. Это не потому, что они сильнее меня. Дело в том, что я не могу нарушить данное Легбе слово и поднять на них руку. Если я это сделаю, смерть будет наименьшим наказанием. Легба не только возьмет мою душу — он разорвет ее на куски.

Роберт наконец поворачивается к ищейкам.

— Но ты упустил из виду, Мамон, — говорит он главной ищейке, — что Легба никогда ничего не говорил насчет того, что я не могу защищать от вас других.

Они всё понимают одновременно со мной. Что бы это ни была за сделка между Робертом и Легбой, она делала Роберта совершенно беззащитным перед ищейками — если только они не угрожали кому-нибудь другому, а не лично ему.

Я вижу их нерешительность. Атаковать, выжидать или спасаться бегством? Удивительно, что они колеблются. Их трое. Нас, конечно, больше, но, кроме Боджо, никто из нас, в общем, не боец. Это не значит, что мы не попытаемся вступить в бой, — по крайней мере мы с Джорди точно попытаемся. Наш брат Пэдди когда-то давно учил нас: вас могут растерзать на куски, но лучше потерпеть поражение, чем вообще не вступать в бой. Забавно, но пару раз мне даже удалось удержаться на ногах.

Но до этого не доходит.

— Мы не одни, — говорит Мамон. — Знаешь, сколько ищеек на больших дорогах?

Роберт кивает:

— Но сейчас-то вы одни.

— Мы можем хоть сейчас собрать стаю…

Роберт прерывает его:

— Да, но вам потребуется остаться в живых хотя бы столько времени, чтобы успеть позвать на помощь.

Я не замечаю, когда человек слева от Мамона успевает достать нож. Только что у него в руке ничего не было — и вот стальное острие уже нацелено на Роберта. Роберт успевает дернуть еще одну струну и одновременно приподнять гитару. Нож вонзается в корпус гитары, внеся диссонанс в и без того расстроенную музыку. Ищейки колеблются еще мгновение, а потом поворачиваются и спасаются бегством через дыру в стене.

— Я не могу дать им уйти, — говорит нам Роберт. — Если я это сделаю, они станут вдесятеро сильнее и натворят дел.

Боджо делает шаг вперед:

— Но не можете же вы нас…

— То место, которое мы ищем, уже близко, — перебивает Роберт. — Ты должен найти его.

Он вынимает нож из гитары, бросает его на пол и лезет в дыру, в которой исчезли ищейки.

— Роберт! — окликает его Боджо.

Музыкант останавливается на пороге и оглядывается.

— Вы не понимаете, — говорит он. — Это был мой главный козырь — чтобы они застали меня не когда я один, а когда они угрожали бы тем, кто со мной. Если я не остановлю этих троих, я больше не смогу использовать этот козырь.

— Но…

Роберт качает головой:

— Они ведь не врали. Они очень давно за мной охотятся, а теперь им пришлось с позором бежать. Они этого никогда не забудут и не простят. Дать им хотя бы полшанса — и они соберут против нас целое войско. И должен вам сказать, вы им тоже понадобитесь, ведь вы всё видели.

И он пропадает.

Наступает тишина.

Бывали ли у вас такие моменты, когда вы просто знаете, что произойдет в следующую секунду? Я знаю, что сейчас все заговорят разом. Мы разделимся на группы: кто-то сочтет, что мы должны идти за Робертом, кто-то — что надо продолжать следовать выбранным маршрутом. Я чувствую, что вот-вот начнется, и пытаюсь заранее решить, что делать, когда послышится стук в дверь магазина.

Мы всё еще очень медленно реагируем, время течет патокой. Наконец Джорди говорит:

— Пойду посмотрю, кто это.

Я киваю. Когда он начинает подниматься по лестнице, я обращаю внимание на Боджо, который как раз наклоняется, чтобы поднять с пола нож ищейки. Потом он переводит взгляд с полированного лезвия на меня.

— Мы не можем допустить, чтобы Роберт пошел за ними один, — говорит Боджо и встает.

— Не думаю, что у нас есть выбор, — говорю я. — Множество людей пойманы в ловушку в «Вордвуде», и, кроме нас, им надеяться не на кого.

— Да, но…

— Мне показалось, Роберт знает, что делает, и сумеет за себя постоять. Я мало знаю о нем, но, судя по реакции этих ищеек, он не просто шустрый фраер, умеющий лабать на гитаре. Они не то чтобы испугались, но точно занервничали. Вид у них был довольно растерянный.

— Пожалуй.

Холли медленно поднимается по лестнице со Сниппет на руках. У меня такое ощущение, что, если бы она спустила Сниппет на пол, та в мгновение ока оказалась бы наверху. Дик все еще сидит на ступеньке, прижавшись плечом к стене и широко раскрыв глаза. Рауль стоит рядом со мной. От него исходит волна нервозности. А может, это просто мое собственное волнение.

Холли подходит поближе, чтобы получше разглядеть дыру в стене с мерцающими краями. Тут работает какая-то оптическая иллюзия, потому что видна не только стена, но и то, что по другую сторону от нее. Получается, что два изображения занимают одно и то же место.

То, что по другую сторону, выглядит вполне безобидно. Мы видим залитый лунным светом перекресток и две узкие дорожки следов. Над местом их пересечения высится старый дуб. Под деревом — куча камней, а за ним — лес и поля.

Но ищейки появились из этого самого мира, на который мы смотрим, значит, он не так безобиден, как кажется. И перекресток… если не ошибаюсь, Роберт сказал, что Легба наблюдает за перекрестками.

Я не слишком внимательно изучал вуду, но имя Легба мне знакомо. Это один из их лоа — бог ворот и перекрестков. Все церемонии начинаются с приветствий ему, ибо он — воплощение принципа пересечения, связи с божественным миром. Его обычно изображают с тросточкой и в шляпе с высокой тульей, а его брат, барон Самеди, — лоа мертвых.

Признаться, у меня нет большого желания познакомиться с ними.

— Не могу поверить, что это — настоящее, — говорит Холли.

— Добро пожаловать в странный мир, — отвечаю я ей.

Она поворачивается ко мне:

— Может быть, для тебя это пройденный этап, но у меня мороз по коже.

Я качаю головой:

— Просто я пишу об этом. А то, что я испытал на собственном опыте, можно пересчитать по пальцам одной руки. У нас остался один понимающий человек — Боджо.

Боджо возражает:

— Принцип жестянщиков — всегда быть в тени. Если мы живем в ваших городах, то стараемся держаться подальше от шерифов и юристов. В Других Мирах — подальше от духов. Чем они сильнее, тем меньше мне хочется иметь с ними дело; в этом и вся штука.

— В чем? — спрашивает Рауль.

— В способности правильно определить, кто насколько силен. Некоторые из мелких, на вид вполне безвредных, — самые могущественные. Самое лучшее — по возможности избегать их всех.

— Эта дыра, то есть портал… — говорю я, указывая на проем в стене с мерцающими краями, — как долго он здесь продержится?

— Я могу держать его открытым, — говорит Боджо. — Музыка Роберта была тем шулером, который тасует колоду, чтобы выпала нужная нам карта. Она нужна была нам, чтобы добраться до Вордвуда, потому что я никогда там не был, но музыка не единственный путь. Метод проб и ошибок тоже может пригодиться. Просто так будет гораздо дольше. Другие Миры — место обширное; можете себе представить, какое оно большое. Миры иногда накладываются друг на друга, так что в иных местах, сделав один-единственный шаг, вы можете пройти через три-четыре мира сразу и даже не поймете этого без провожатого.

— Значит, без Роберта нам крышка.

Боджо качает головой:

— Раз он сказал, что мы уже близко, значит, теперь мы действительно можем найти это место сами.

Я чувствую, что у меня в голове тикают часы. Они начали тикать с того момента, как Саския пропала из моего кабинета. С каждой новой секундой, проведенной без Саскии, этот мир, Условный Мир, как любит его называть профессор, кажется все более пустым. И я не могу избавиться от страха, что чем больше времени ее нет, тем меньше становятся шансы вернуть ее. И всех остальных тоже.

Я киваю:

— Да, надо идти.

— Мы и пойдем, — отвечает мне Боджо.

Он хочет сказать еще что-то, но тут мы слышим шаги наверху лестницы. Мы оборачиваемся и видим, что Джорди ведет к нам Аарона и его подругу Сюзи.

— У нас опять проблемы, — говорит Джорди.

У меня падает сердце, когда Аарон и Сюзи рассказывают, что произошло в квартире Джексона. И должен сказать, этот рассказ пробуждает все мои прежние подозрения относительно этих двоих. Значит, Сюзи, как и Саския, — часть Вордвуда? Как им удалось спастись, когда все остальные пропали? Искренне ли раскаяние Аарона?

— Так вы просто взяли и ушли? — спрашивает Джорди, вкладывая в эту простую фразу все, что мы все сейчас чувствуем.

— Они не стали слушать нас, — говорит Аарон. — То есть не стали слушать Сюзи.

Да, я понимаю, эти двое ничего не могли поделать — если только все действительно так, как они рассказывают.

— И много еще таких вот… скаутов? — спрашивает Боджо.

Джорди смотрит на меня, и я прекрасно понимаю, что он думает, но я лишь пожимаю плечами. Я и правда не понимаю, что сообщение о происхождении Саскии прибавит в нашем разговоре на эту тему. Но и так просто оставить это тоже нельзя. Притом что я знаю, каково было Саскии, и вижу, как подозрительно относятся к Сюзи Холли, Рауль и Боджо. Дик все еще сидит на лестнице, привалившись к стене; мне трудно судить о его реакции.

— Они не обязательно враги, — говорю я. Я уверен в том, что говорю, потому что Саския — точно не враг. — Они располагают только той информацией, которую вложил в них дух Вордвуда. Велика вероятность того, что, ознакомившись с картиной во всей ее полноте, они перейдут на нашу сторону. Сюзи это доказала.

Сюзи бросает на меня благодарный взгляд, который заставляет меня чувствовать себя виноватым. Я выражаю ей доверие, которого на самом деле не чувствую, — все мои заключения основаны только на Саскии и на том, что, кажется, они и правда одинакового происхождения.

Но все сразу принимают сказанное мной — удобно считаться специалистом в какой-то области. Хотя со всеми этими трудностями, которые обрушиваются нам на голову и с которыми никто не знает, как справляться, я вовсе не чувствую себя специалистом.

— Что вы можете рассказать нам о Вордвуде? — обращаюсь я к Сюзи. — Известны ли вам какие-нибудь его слабые стороны, которые мы могли бы использовать?

— По правде говоря, я не много знаю о нем, — говорит она. — Это… — она издает нервный смешок, — это действительно странно. Я имею в виду то, что я только что узнала, кто я такая, и что все воспоминания о жизни мне просто вложили в голову. Когда я время от времени задумываюсь об этом, мне кажется, я больна.

— Понимаю вас.

Она наклоняет голову набок и некоторое время изучает меня. Потом говорит:

— Знаете, я думаю, вы, может быть, действительно меня понимаете.

— Так вы можете нам чем-нибудь помочь? — спрашивает Боджо.

Она вздыхает:

— Проблема в том, что, узнав, кто я такая, я обрела и некоторые воспоминания о Вордвуде. Но в них Вордвуд не выглядит столь ужасным местом. Возникает, скорее, впечатление некой умиротворенности и мудрости. Я… — она обводит нас взглядом, — вы, может быть, не поверите мне, но мне не кажется, что дух Вордвуда такой уж плохой. Это вирус виноват. Вместо того чтобы строить планы борьбы с духом, нам следовало бы попытаться вылечить его.

— Есть какие-нибудь идеи? — спрашиваю я.

Она мотает головой:

— И встреча, которая у меня с ним была в квартире Джексона, не очень убедительно подтверждает мою теорию. Но я не могу избавиться от чувства, что та субстанция, с которой я там сегодня встретилась, — это не весь дух. Как будто мудрость и доброта, которую я вспоминаю, когда думаю о своей родине, подавлены этим новым, жестоким и мстительным образом. Как будто дух отложил на время все хорошее в себе, чтобы иметь возможность осуществить месть, не терзаясь угрызениями совести.

Я вспоминаю о рыжеволосой женщине, навещающей меня время от времени, о той, что утверждает, что состоит из фрагментов меня самого, которые мне не нравились в себе в детстве.

— Как тень, — говорю я и излагаю теорию Юнга, не вдаваясь в свой собственный опыт общения с тенью.

Сюзи время от времени кивает, слушая меня.

— Ну разве это так уж невозможно? — спрашивает она, обращаясь к остальным. — Разве такое не могло случиться с духом Вордвуда?

— Что ж, говорят, духи очень похожи на нас, — отвечает Боджо, — но только диапазон их существования шире.

Я поднимаю рюкзак, брошенный у дверей, и вскидываю его себе на спину.

— Попробуем ориентироваться по обстановке, — говорю я. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал, но не вернусь обратно без Саскии и стольких пропавших, скольких мы сможем найти.

Боджо смотрит на нож, который держит в руке. Он достает из своей сумки рубашку. Завернув в нее нож, он прячет его в сумку и встает. Рауль уже ждет нас у портала в стене. Вид у него не слишком счастливый, но, как и у меня, у него там есть некто, без кого он не намерен возвращаться. Не знаю, глупые мы или храбрые. Я просто знаю, что мы должны это сделать.

— Мы тоже идем, — говорит Сюзи.

Я колеблюсь. Но они с Аароном решительно подходят к порталу.

— Я знаю, вы нам не верите, — говорит Аарон. — Мне, по крайней мере. Но я должен это сделать.

Даже странно: его слова прозвучали как эхо того, о чем я подумал минуту назад.

— Воспринимайте нас как оруженосцев, — продолжает он. — Если приходится потерять кого-то по пути, то первыми жертвуют оруженосцами. У вас будет больше шансов добраться самим.

— Ну, если дело обстоит так, тогда я не возражала бы и в самом деле иметь какое-нибудь копье, — говорит Сюзи.

Я смотрю на Боджо и Рауля, но они оба только пожимают плечами, предоставляя решать мне. Я снова поворачиваюсь к Аарону и Сюзи.

— Пойдем, — говорю я им.

Не хочу долгих прощаний. Вообще не хочу думать, что я делаю, куда иду. Итак, коротко машу рукой своему брату, Холли и Дику. Потом поворачиваюсь и прохожу сквозь стену.

У меня такое чувство, что я застряла между плохим и хорошим, что это полуразрушенное здание в Вордвуде стоит на границе, где Небеса встречаются с Адом.

Спирально закрученные нити голубовато-золотистого света, вырывающиеся из безжизненного тела Саскии, освещают небо, как лучи прожекторов, отбрасывают мерцающие отблески на все вокруг. Огни вспыхивают в проволочной почве, горят на металлических низких стенах вокруг нас. Все это создает великолепное сияние, такое чудесное, что пейзаж может сравниться лишь с ландшафтом Волшебных Миров, которые мне приходилось видеть за границами Условного Мира. Но его яркая прелесть резко контрастирует с вирусом, проявляющим себя, например, в виде черных и скользких пиявок, воняющих серой, жженой проволокой и горячим металлом.

Это неправильно. Зачем нас окунули в этот удивительный свет, если вирус все равно сейчас убьет нас!

Эхом моего собственного отчаяния Саския плачет у меня в голове, это долгое болезненное рыдание. Она была втянута обратно в Вордвуд, когда от нее впервые стал исходить такой вот свет, — она снова обрела связь, пусть хоть на несколько кратких секунд, эту давно прерванную связь, которая когда-то соединяла ее с огромной кладовой знаний Вордвуда и его кротким духом. Как будто она вернулась в первые месяцы своей жизни, когда в реальном мире она была еще новенькой, вновь прибывшей, зато одной лишь мыслью могла дотянуться до мудрости Вордвуда.

Ее вопль непроизволен. Она дает мне знать, что вовсе не хотела бы снова стать частью Вордвуда, — крик вырвался у нее инстинктивно, — она не смогла бы отрицать, что сожалеет о том, что прошло.

Наверное, это как вылупиться из кокона во второй раз: тебе так хочется остаться там, где тепло и безопасно, но в то же самое время ты жаждешь увидеть мир. Я еще помню это ощущение из тех времен, когда была младенцем мужского пола, по крайней мере частью этого младенца.

Но Саския говорит, что это больше напоминает то комфортное состояние, которое испытывает Кристи, когда работает над каким-нибудь романом и наконец-то видит, что у него собран весь необходимый материал. Не то чтобы он все знает, но он знает, где это достать, и эта уверенность дает ему силы начать писать. Пока Саския была связана с Вордвудом, она пользовалась неограниченным доступом почти ко всему, что ей нужно было знать о мире, и это, при всех неприятностях первых нескольких месяцев, помогло ей в конечном счете стать такой, какой она стала.

Итак, Саския возопила у меня в голове. Возник столб света — невероятно высокий, яркий и ужасный. Джексон лихорадочно вертит головой, отчаянно ища путь к спасению, но бежать некуда. И этот вирус — проникающий сквозь стены, пробирающийся к нам!

После секундного колебания я погружаю руки в свет, беру тело Саскии и прижимаю его к себе. Вот тогда-то мне и становится ясно, что свет исходил не от самого тела, — он просто каким-то образом проходил сквозь него, потому что он продолжает струиться, как раньше. Единственная разница: теперь Саския — или, по крайней мере, ее тело — не является его частью.

Я тихо покачиваю, баюкаю ее тело и стараюсь ни о чем не думать. Я знаю, что остановить пиявок не в моих силах, и все-таки, чтобы добраться до Саскии, им сначала придется разделаться со мной.

Забавно. Я ожидала, что свет обожжет меня, но он оказался прохладным. И тело Саскии все еще прохладное. Кажется, оно ничего не весит — не более чем нежная мысль, чем мечта. Она затихла у меня в голове, она легка как перышко.

Я поворачиваюсь лицом к ближайшей из пиявок. Я всегда говорила: когда придет время, я встречу свою смерть, глядя ей прямо в лицо. Правда, я несколько удивлена, что оказалась действительно способной на это теперь, когда наступил тот самый миг.

«Прости, что втравила тебя во все это», — говорит Саския.

Я рада, что она опять проявляет себя.

«Все это очень странно, — говорю я ей. Еще бы! Разговаривать с ней, находящейся у меня в голове, когда ее тело — у меня на руках! — Но все же я рада, что мы встретились».

Тут все должно было бы и закончиться. На нас должен был наброситься вирус — и конец всей истории.

Но спустя некоторое время после того, как я взяла тело Саскии на руки, я чувствую, что свет как-то меняется. Не могу объяснить, как именно. Дело не в температуре, не в яркости — скорее, в массе его, если можно так сказать. Он перестает быть нереальным, неощущаемым сиянием, начинает чувствоваться его физическое присутствие. Но если для меня он весит не больше перышка, то на все остальное оказывает гораздо большее давление.

Сверкающие волны золотисто-голубого света, отходящие от столба, омывают меня и устремляются дальше. Все, чего бы они ни коснулись, обретает свои нормальные форму и цвет. Растительность из спутанной проволоки становится действительно растительностью, бледно-зеленой и желтой. Камни из железа превращаются в настоящие камни, покрытые мхом. Джексон становится нормальным чернокожим человеком с темными курчавыми волосами. Его кожа обретает оттенок мокко.

А река света продолжает распространяться волна за волной. Сияющий прилив.

Свет окутывает пиявок и растворяет тела этих тварей, вызванных к жизни вирусом. А свет все продолжает распространяться. Развалины здания тоже обретают цвет — даже представить себе невозможно, сколько цвета сосредоточено в обыкновенном сером камне. Обычно никто на такие вещи внимания не обращает, но я сейчас еще как обращаю.

Я бережно кладу свою ношу на траву и встаю. Я уже собираюсь попросить Джексона помочь мне вынести Саскию из здания, когда все вдруг начинает дрожать, как исчезающий мираж, и через несколько секунд от здания и следа не остается. Да, именно так, оно словно уходит под землю, его как будто никогда и не было. Мы просто стоим на холме, на который вскарабкались, мне сейчас кажется, уже целую вечность назад. Мы видим, как свет заливает лес со всех сторон, оставляя после себя разноцветные пятна.

Все это напоминает фигуры какого-то замысловатого гавота: холм начинает оседать, его вершина постепенно сглаживается, и мы наконец оказываемся на равнине, которая находится на той же высоте, что и вся остальная местность. Из земли вылезают деревья, так же плавно и естественно, как исчезло чуть раньше здание. Это похоже на замедленную документальную съемку, показывающую, как бутон раскрывается в цветок. Но деревья из ростка с двумя листиками вырастают в столетних гигантов за считаные секунды.

Я ощущаю некоторую слабость в ногах — такую, какая бывает, когда после долгого плавания на лодке вновь ступаешь на берег. В воздухе появляется лесной запах. Пахнет мхом, сыростью, землей. Этот запах напоминает мне, как я впервые пересекла границу Других Миров с Мамбо. Для девчонки-сорванца все вокруг было так удивительно! Моя провожатая шариком катилась рядом со мной, помогая себе длинными паучьими руками. Тогда мы провели в лесу очень много времени. Мамбо назвала его Великим и объяснила мне, что он ближайший отзвук того, что называется Первоначальным Лесом, — огромного древнего леса, который Рейвен вызвал из темноты, когда творил этот мир.

Киберлес кажется мне похожим на тот лес. Здесь те же запахи и звуки. Разве что я чувствую подспудное течение чего-то чужого. Это даже не смутное ощущение, это что-то более низкого порядка, может быть цифровой пульс. Я понимаю: за все, что я испытываю сейчас, отвечает бинарный код. Но это не умаляет моего удивления перед огромным лесом, растущим вокруг нас.

«Что происходит?» — спрашивает Саския.

«Понятия не имею», — отвечаю я ей.

Я долго стою разинув рот, потом наконец поворачиваюсь к Джексону. Но прежде чем успеваю обратиться к нему, из-под земли появляются виноградные лозы и оплетают наши ноги. Они опутывают Джексона и буквально привязывают его к ближайшему дереву. Он так и повисает, прикрученный к стволу. Его ступни — в паре ярдов от земли, и он даже не пытается освободиться. Должно быть, уже наше чудесное избавление от пиявок стало для него шоком, да и превращение развалин на холме в этот лес — тоже.

Я тоже не пытаюсь бороться, может быть, потому, что со мной лозы как-то не находят, за что уцепиться. Мои стопы и лодыжки как будто смазаны жиром. И все же они продолжают виться вокруг них и пытаются ползти по моим ногам выше.

Я отступаю, придвигаясь поближе к телу Саскии, на которое они не покушаются. Они следуют за мной, еще несколько лоз появляются из-под земли, но ни одна из них не может меня ухватить.

«Почему они не могут меня схватить?» — спрашиваю я у Саскии.

Не то чтобы я на это жаловалась. Участь Джексона, прикрученного к стволу, попавшего, как муха, в сети к пауку, вовсе меня не прельщает.

«Не знаю», — отвечает Саския.

«Может, это потому, что я ненастоящая?»

«А может, потому, что начала свою жизнь тенью?»

Никакой разницы, по-моему. Я и до сих пор тень, как бы мне ни нравилось притворяться, что я живу собственной жизнью. Учитывая мое происхождение, как я могу когда-нибудь стать чем-нибудь, кроме тени?

Я держу свои мысли при себе. В последнее время мы с Саскией вообще не слишком в себе уверены, особенно когда разговор заходит о том, кто мы такие: животные, овощи, минералы… Или просто вымысел. Выбирай что хочешь.

Поэтому я просто отвечаю:

«Возможно».

К тому же мы обе не совсем понимаем, что происходит. Я, по крайней мере, точно. Мне приходилось бывать в некоторых странных местах Других Миров, но ни в одном, которое могло бы сравниться с этим. Как будто мы упали в какую-то киберверсию кроличьей норы из «Алисы в Стране чудес», где здравый смысл больше не действует. Я уже жду, что объявится Чеширский Кот или армия игральных карт потащит нас на суд к Королеве. Но пока есть только лозы. Они все еще ползают у меня в ногах, и мне приходится отпихивать их. Они мне очень неприятны. И этот звук, с которым они трутся о грубую ткань моих джинсов.

Смотрю на висящего на дереве Джексона. Он не в состоянии разговаривать, потому что рот у него забит листьями, но его взгляд достаточно красноречив: Джексон в панике. Он напоминает мне Зеленых людей — лесных духов, которых я время от времени встречала в Великом Лесу. Это люди из корней и листьев, такие как Зеленый Рыцарь в своих деревянных доспехах, верхом на олене, или Джил-в-Лесах, с волосами, похожими на птичье гнездо, и в плаще из листьев. Только они рождаются из сока растений и свободно передвигаются, а не прикручены к стволам деревьев, как бедный Джексон.

Его глаза умоляют меня о помощи.

Я разрываюсь между желанием остаться с телом Саскии и порывом пойти посмотреть, не могу ли я для него что-нибудь сделать. Пока что лозы не трогают ее тела, но я вовсе не уверена, что это надолго. Могу ли я пойти на риск потерять ее, пробуя выручить Джексона? В общем-то, я ему ничего не должна. В конце концов, именно он втравил нас во все это!

Но он красив, а ради красивого мужчины я способна на многое.

«Мы не можем просто оставить его вот так висеть на дереве», — говорит Саския, когда я обращаюсь к ней за советом.

Как и следовало ожидать, у нее такое доброе сердце, что одна мысль о такой возможности наполняет его негодованием.

«А если лозы доберутся до твоего тела, пока я буду им заниматься?»

«Вряд ли…»

И вот я стою, повернувшись к Джексону. Теперь, когда мое первое удивление происшедшими изменениями прошло, я понимаю, что на всем вокруг еще лежит этот золотисто-голубой отсвет, вероятно отбрасываемый столбом света. Я оборачиваюсь посмотреть на сам столб и вижу, что он тоже изменился.

Там появился человек! По крайней мере, световой столб принял очертания человека, но тот, разумеется, не может быть человеком, излучая такой свет.

Это может быть только… дух Вордвуда.

Не знаю, каким я ожидала его увидеть, но уж точно не таким. В образе ангела или монстра, потому что, по моему опыту пребывания в Других Мирах, именно такие обличья зачастую и принимают подобные существа. Самых разных очертаний и размеров, конечно, но они неизбежно стремятся вызывать страх, даже ужас. Поэтому я стараюсь избегать их. Большинство из них — огромные твари, которым нет никакого дела до ваших скромных нужд. Разве что мы встанем у них на пути — и тогда они не знают пощады.

Я не утверждаю, что они все такие. Если честно, то самые ужасные больше всего похожи просто на природные явления, так что вряд ли мы вправе применять к ним наши морально-этические критерии. Это все равно что критиковать торнадо или зиму за то, что они такие, какие есть. Но это не значит, что надо относиться к ним с меньшей осторожностью. Я не могу понять бурю, но ни за что не выйду в бурю прогуляться.

Но я отклоняюсь от сути. А суть-то в том, что дух Вордвуда решил явить себя нам в стереоскопическом образе мужчины-библиотекаря — знаете, такой старый холостяк — худой, немного сутулый, волосы, висящие спутанными прядями, белая рубашка, твидовые пиджак и брюки, очки в проволочной оправе. Я бы и улыбнулась, но дело-то в том, что, как бы он ни выглядел в данный момент, он состоит из голубовато-золотистого света. Он — могущественный дух.

Я вдруг задумываюсь: интересно, он и правда так выглядит или это всего лишь маска, как этот лес вокруг нас — только маска бинарного кода? А если это маска, то зачем он ее надел? Сомневаюсь, что для того, чтобы мы чувствовали себя увереннее, потому что он даже внимания на нас не обращает. Он сосредоточен на Джексоне, прикрученном к дереву.

— Итак, — говорит дух, — одного, по крайней мере, мы заполучили.

Я озираюсь, пытаясь понять, сопровождает ли духа еще кто-нибудь, но, кроме корней и лиан, не вижу ничего. Похоже, он один. Должно быть, это царственное «мы».

Джексон отвечает на эти слова стеклянным взглядом — это все, на что он способен сейчас, когда его рот забит листьями. Но дух, похоже, не слишком озабочен реакцией своего пленника. И он вовсе не собирается обращать внимание на то, что здесь есть еще и я, в полудюжине ярдов, и у моих ног лежит тело Саскии, а душа ее — у меня в голове.

Может быть, это к лучшему, что он не обращает на нас внимания. Но, к сожалению, я не могу все так оставить. У нас есть вопросы, требующие ответов, а этот хилый библиотекарь, состоящий из света, — единственный, от кого я могу эти ответы получить. Учитывая то, что произошло с Джексоном, я, конечно, предпочла бы остаться в тени. Но не думаю, что это выход. Если мы хотим все-таки вернуть Саскии ее тело и выбраться отсюда.

Я делаю глубокий вдох, чтобы набраться храбрости.

Одно я знаю об этих духах: если хочешь, чтобы тебя приняли всерьез, с ними надо держаться на равных. Если только они не являются символами какой-нибудь религии. Тогда лучше избрать роль верного последователя: преклонить колени, потупиться и тому подобное. Но здесь не тот случай. Я люблю книги, но благоговения перед ними не испытываю.

— Эй! — обращаюсь я к духу. — Эй, вы, сияющий!

Хорошо, что я никогда не была застенчивой. Хотя Саския, возможно, вела бы себя осторожнее и умнее.

«Кристиана! — предупреждает Саския у меня в голове. — Не зли его!»

«Не волнуйся, — отвечаю я, — я знаю, что делаю».

Дух поворачивается ко мне. Еще некоторое количество корней и лоз выскакивает из-под земли и бросается мне на ноги. Этим везет не больше, чем прежним, но они автоматически продолжают работать в хватательном режиме.

— Интересно, — говорит дух.

Надеюсь, он не начнет говорить о себе в третьем лице. Ненавижу, когда они так делают, хотя тогда можно узнать их имена.

— Еще как интересно! — отвечаю я. — Сидишь дома, занимаешься своими делами и вдруг — раз — оказываешься невесть где.

— Вы имели в виду ваше присутствие здесь?

— Да, признаться, я с удовольствием присутствовала бы где-нибудь в другом месте. Не могли бы вы указать мне кратчайший путь отсюда?

— А почему вы думаете, что я вас отпущу?

Я одариваю его самой шаловливой из своих улыбок и даю легкий пинок кустам под ногами.

— А почему вы думаете, что сможете меня остановить? — спрашиваю я.

Я чувствую, как Саския вибрирует у меня в голове, она ждет, что сейчас он разозлится и устроит нам что-нибудь ужасное. Должна признаться, что я и сама этого жду. Но я твердо знаю одно. В мире куча разных духов, один могущественнее другого, и часто самые безобидные с виду бывают самыми страшными. Никто не знает их всех. Так что и духу, который в данный момент лучится тут передо мной, не повредит быть осторожным. Я могу оказаться всего лишь тем, чем в действительности и являюсь, — выросшей тенью семилетнего мальчика. Но ведь он-то этого не знает. И значит, я могу оказаться каким-нибудь древним духом, принявшим обличье молодой женщины.

По внешности не угадаешь.

Дух изучает меня. Потом его взгляд падает на тело Саскии.

— Я знаю эту женщину, — говорит он.

— Это неудивительно, — отвечаю я, — она родом из здешних мест. Но как раз сейчас у нее «никого нет дома».

Дух кивает:

— Она где-то близко. В Сети, если не непосредственно на этом сайте.

Близок локоть, да не укусишь. Потом, чуть-чуть поразмыслив, я прихожу к выводу, что он только что подтвердил, что мы на сайте «Вордвуд». Знаю, знаю. Не такой уж это и сюрприз, мы и сами это давно уже поняли. Но все же неплохо получить подтверждение. Теперь вопрос в том, является ли «Вордвуд» частью Других Миров или чем-то совершенно особым. И как нам отсюда выбраться?

Но, судя по его вниманию к Саскии, я понимаю, что можно взяться за дело и с другого конца.

— Вам приходилось когда-нибудь видеть такое? — спрашиваю я его. — Духа нет, а тело тем не менее живет?

Он как-то не очень уверенно качает головой, и это заставляет меня несколько пересмотреть свое к нему отношение. Возможно, он не такой уж древний дух. Может быть, его существование началось вместе с началом существования «Вордвуда». Может быть, он плавал, как плавают некоторые духи, ожидая, где можно будет укорениться, за что зацепиться. Помню, Мамбо рассказывала мне о таких вещах, но как-то не очень понятно, а меня тогда, признаться, это мало интересовало.

— Я обнаружила ее в стеклянном гробу, — говорю я. — Тогда здесь… — я обвожу рукой окрестности, — все было по-другому.

Взгляд духа опять обращается на висящего Джексона.

— Мы… я… был болен, — говорит дух. — Я многого не помню из того, что происходило в последнее время.

Я смотрю на него с сочувствием.

— Но вот что забавно, — продолжаю я, видя, что он продолжать не собирается. — Вы появились именно тогда, когда я разбила гроб. То есть появился столб света, который стал вами.

— Я действительно не помню.

— Как будто вынуть ее из гроба значило… — Я запинаюсь. Я уже хотела было сказать: «освободить вас», но заменяю эту фразу на другую: — ускорить ваше выздоровление.

«Ну, ты и наглая! — говорит Саския. — Ты правда думаешь, что он тебе спасибо скажет?»

«Я не припомню, когда в последний раз слышала это слово».

Дух опять внимательно меня изучает, он смотрит на меня с некоторой опаской.

— Да, мне показалось, было какое-то вмешательство извне, — наконец говорит он, — в самом конце.

Я экспансивно раскрываю ему объятия:

— Ага! Так это были мы.

Он продолжает изучать меня.

— Знаете, я не могу сказать «на здоровье», пока вы не скажете «спасибо», — замечаю я.

— Значит, вам от меня что-то нужно, — говорит он.

Я мотаю головой:

— Не для себя. Для нее…

Он закрывает глаза, уходит в себя. И только когда снова начинает говорить, до меня доходит, что, наверное, он просто просматривал какие-то тексты на своем сайте.

— Вам нужен камень души, — говорит он, снова открывая глаза, — чтобы она могла вернуться в свое тело.

«Никогда не слышала о таком», — говорит Саския.

«Я тоже», — отвечаю я.

— Камень души, — повторяю я вслух.

Он кивает.

— Что это такое?

— Он выглядит как обычный камешек, отполированный речным течением или океанским приливом, но стоит положить его в рот тому, чья душа покинула тело, — и душа возвращается. Их очень трудно достать.

— А вы не знаете, как мне достать такой?

Он кивает:

— Вам нужно разыскать рассветную тропу Тайной Дороги и идти на восток через Утренние Холмы. Это долгий путь, но не сворачивайте с тропы, и в конце концов на севере вы увидите вершины Брисмандарианских гор. Вы вовремя доберетесь до тропки, которая отходит от дороги, — не знаю, обозначена ли она как-то, возможно, и нет. Но когда вы найдете ее, она выведет вас сначала к холмам, а потом и к горам. Придя туда, найдете разрушенную гоблинскую башню. Она скрывается где-то среди не самых высоких вершин. Под ней — вход в драконью пещеру, где…

— Ой, хватит! — перебиваю я. У меня такое впечатление, будто я читаю анонс на запыленной обложке какого-нибудь романа-квеста. — Из какой книжки фэнтези вы это взяли? Давайте опустим всю эту муру. Скажите мне прямо: что за камень души? Он существует на самом деле? И если да, то как мне достать такой?

«Кристиана… — вступает Саския. До сих пор она позволяла мне говорить что хочу, но, видимо, ей не нравится, когда я наглею. — Так не пойдет. Ты только разозлишь его».

«Ну и что? Он тоже, знаешь ли, не особенно миндальничает со мной».

«Ну пожалуйста!»

Похоже, дух как-то занервничал, что опять заставило меня задать себе вопрос, так ли он могуществен. Или, по крайней мере, такого ли он преклонного возраста. У него появился взгляд, какой бывает у подростков, когда речь заходит о том, в чем они не сильны, а перед этим они сильно воображали.

— Так сказано в книге, — говорит он.

Я тяжело вздыхаю и спрашиваю, стараясь подавить раздражение в голосе:

— В какой книге?

Он довольно долго колеблется и наконец отвечает:

— «Ее славные запасы» Кэтлин Мидгир.

— Это роман?

Он кивает.

— Значит, в действительности вы ничего об этом не знаете.

Он качает головой.

— И совсем не можете помочь нам в деле с возвращением души в тело.

— Мне очень жаль.

У него действительно очень расстроенный вид.

— Но вы можете, по крайней мере, показать нам, как отсюда выйти? — спрашиваю я.

— Я не покидаю сайт.

Он говорит «не покидаю», но я слышу в этом — «не могу покинуть». Это наводит меня на мысль, что дух Вордвуда — это genius loci — дух довольно ограниченного пространства. Он скорее привязан к своему месту, чем чувствует ответственность за него. Тот, кто чувствует ответственность, может иногда уходить. Просто ему приходится время от времени возвращаться — обходить, так сказать, свои владения. Привязанный же отойти не может. Поэтому он и посылает кого-нибудь вроде Саскии на разведку в мир. И тут мне приходит мысль: а действительно ли он не узнаёт ее? Может быть, он не хочет нам помочь, потому что у него совсем другие планы на Саскию?

Но открывать ему своих мыслей я не хочу.

— Никаких зацепок? — спрашиваю я. — Ни малейшего намека?

— Я бы посоветовал уходить тем же путем, каким и пришли.

Здорово!

— А теперь мне пора, — говорит он. — У меня дела.

Но он не трогается с места. То ли не может — столб света, из которого он возник, может существовать лишь там, где он стоит, а луч не в силах отделиться от источника, который его испускает, — то ли идти ему некуда, но он не хочет, чтобы мы об этом знали.

Я снова вспоминаю о царском «мы», которое он начал было использовать в речи, но вовремя одернул себя. И его внешний вид, и вообще все поведение. Строит из себя крупную фигуру, а производит впечатление неопытного и слабого существа.

А что, если он блефует еще больше, чем я?

— Вы — не дух Вордвуда, — вдруг громко говорю я.

Я просто бросаю пробный шар, пытаясь выяснить реакцию. У него опять появляется тот самый взгляд — загнанный. Он хочет протестовать и в то же время чувствует, что крыть ему нечем.

Тоже мне игрок!

— Так кто же вы? — спрашиваю я.

«О боже мой! — восклицает Саския у меня в голове. — Наверное, ты права. Он, должно быть, еще один конструкт, только его работа заключается в ежедневном поддержании сайта».

То, что он говорит дальше, только подтверждает наши подозрения.

— Может быть, это так и есть, — говорит он. — Может, я и не дух этого места. Может быть, я лишь часть духа.

— Какая часть?

— Когда сайт еще действовал и к нам поступали заказы и вопросы, я был одним из тех, кто разыскивал нужную информацию.

«Он что-то вроде макроса», — говорит Саския.

«Это что еще за зверь?»

«Это маленькая программа, которая может взять на себя какую-нибудь функцию, чтобы тебе не приходилось снова и снова этим заниматься».

— Значит, вы — что-то вроде макроса, — произношу я вслух, пробую его на это слово.

У него оскорбленный вид.

— Я гораздо больше. Меня можно называть Либрариусом, господином библиотекарем «Вордвуда». Я его администратор, я отвечаю за новые поступления и связи. Без моего опыта и моей работы этот сайт никогда не имел бы никакого сообщения с мириадами территорий за его границами. Это был бы просто карманный мир — да, жилище Великого, это правда, но он существовал бы в нем один. Некому было бы заботиться о нем. Некому было бы поддерживать неизменным этот поток внимания, который необходим для поддержки его жизнедеятельности.

— Жизнедеятельности? Вы хотите сказать, что он питается имейлами?

Либрариус энергично трясет головой:

— Нет. Но, как и другие божества, он требует внимания. Без него он зачахнет и умрет.

Теперь я понимаю. Знаю я этих духов, возомнивших себя богами. Они настолько сами верят в это, что это становится реальностью. Им действительно становятся необходимы молитвы подданных, чтобы жить. В случае с духом Вордвуда, вероятно, все имейлы, приходящие на сайт, считаются молитвами и поддерживают божество. Прибавляют ему сил. Без них, да еще пораженный вирусом, он может умереть.

— Он сильно пострадал от вируса, — говорю я.

Либрариус кивает:

— Мне удалось убрать с сайта его остатки, но Великий все еще не оправился.

— Можно нам его увидеть? — спрашиваю я.

— Вообще-то, при обычных обстоятельствах я сказал бы «нет», — отвечает Либрариус. — При обычных обстоятельствах все, что вы видите, — это и было бы Великим, ибо он — мера всего, и он — во всем. Но сейчас…

Он что-то такое делает руками, какие-то ритуальные движения в воздухе, а может быть, просто нажимает на невидимые нам кнопки или клавиши. Окружающий нас мир снова меняется, но на сей раз очень быстро — как по щелчку пальцами. Никаких постепенных переходов от леса к тому месту, где мы уже находимся. Мы просто уже здесь.

«О боже…» — вырывается у Саскии.

Да, это не шуточки!

Мы в библиотеке, в помещении, заполненном книжными стеллажами, — оно такое огромное, что конца и края не видно, в какую сторону ни посмотри. Все освещено приглушенным голубовато-золотистым светом, который я уже привыкла связывать с Вордвудом, но источника света не вижу. Книжные полки громоздятся друг на друга, пока не исчезают наверху, во мгле. До верхних можно добраться только с помощью стремянок на колесиках, таких высоких, что мне трудно даже представить себе, что кто-то способен забраться на какую-нибудь из них, и это притом, что я не боюсь высоты. На полу — ковровое покрытие с восточным рисунком. Если этот ковер ручной работы, то, вероятно, его ткала столетиями целая армия ковровщиц.

Я поворачиваюсь к Либрариусу. Теперь он — из плоти и крови. Нежный свет касается его, как всего остального, но сам он больше не состоит из света. Тело Саскии по-прежнему лежит у моих ног. Я бросаю взгляд туда, где к дереву был привязан Джексон. Теперь вместо дерева — стул с кожаной обивкой. Руки и ноги Джексона так прикручены к этому стулу, что встать он не может. Рот больше не набит листьями, но Джексон ничего не говорит. Он просто сидит на стуле, испуганный, но, судя по всему, и разозленный. Еще бы!

— Где же дух? — спрашиваю я Либрариуса.

— Сюда, — показывает он.

И он пускается в путь по одному из коридоров между книжными полками, чуть помедлив, когда заметил, что я не последовала за ним немедленно.

— В чем дело? — спрашивает он.

— Я не хочу оставлять свою подругу здесь.

Он кивает и производит руками какие-то манипуляции в воздухе. Тело Саскии и стул вместе с Джексоном поднимаются на несколько дюймов над ковром. Я делаю пробный шаг и отмечаю, что тело Саскии медленно, но неуклонно движется за мной.

Либрариус отворачивается и продолжает путь. На этот раз я безропотно следую за ним. Саския плывет рядом со мной, а Джексон со стулом — чуть позади.

«Он не просто слуга, — говорит Саския, имея в виду библиотекаря. — У него есть доступ к энергии».

«Это его собственная энергия или энергия духа?»

«Разве это важно?»

«Да наверное, нет».

После нескольких поворотов в лабиринте коридоров мы попадаем в некое пещерообразное помещение. Рассеянный свет не дает возможности реально оценить ее размеры. Я только понимаю, что мы на берегу. Реки? Озера? Может быть, даже океана. Трудно сказать. Вода убегает от нас, теряется в тени.

Слева от нас к берегу тянутся книжные шкафы. Справа — обломок скалы, который выдается прямо в воду. Чуть позже я понимаю, что это не скала. Это огромное туловище, и его нижняя часть и ноги погружены в воду. Джексон тихо покашливает сзади, когда до него доходит. У меня у самой перехватывает дыхание, но я стараюсь этого не показывать.

Я храбро подхожу к телу.

«Кристиана!» — предостерегает Саския у меня в голове.

Она всегда предостерегает меня от чего-нибудь, но что, по ее мнению, я собираюсь делать сейчас?

«Я просто хочу получше рассмотреть», — говорю я ей.

Я подхожу к голове этого странного существа, и Либрариус не отстает от меня. Размеры просто невообразимы! Одна голова — величиной с автобус.

Я готова умереть от страха, когда открывается один глаз и смотрит на меня.

С того самого момента, как Джорди, скрыв под тонким слоем вежливости свою враждебность, впустил их в подвал, Аарон не мог отвести глаз от стены. Сквозь это мерцание ему были видны Другие Миры. Настоящие Другие Миры. Даже после того, что им довелось увидеть в квартире Джексона, все это казалось слишком невероятным, чтобы быть реальностью. И тем не менее это существовало. Такое удивительное и в то же время такое обыкновенное, будничное. Как будто в нижнем этаже каждого дома в Ньюфорде открывался портал в Другой Мир.

Аарон даже улыбнулся этой мысли.

Может, так и было. И в его собственном доме — тоже. Он не мог об этом знать. Он спускался вниз всего несколько раз, и то не ниже кладовки. А там, дальше, могло быть что угодно.

Аарон пристально смотрел на портал все время, пока они с Сюзи вводили присутствующих в курс дела. В основном, правда, говорили Сюзи и Кристи. Но когда речь зашла о том, что делать дальше, Аарону все же удалось отвлечься от портала. Он был удивлен, что Кристи, оказывается, не только защищает Сюзи, но и разрешает им обоим участвовать в походе в Другие Миры.

Учитывая, какие отношения долгое время были у них с Кристи, более того — учитывая, что именно на нем, Аароне, лежала ответственность за исчезновение Саскии, он решил, что со стороны Кристи это, безусловно, поступок. Он вовсе не был уверен, что на его месте поступил бы так же. До встречи с Сюзи — точно нет. Она, непонятно, каким образом, заставила его увидеть себя и весь мир в каком-то ином свете.

Когда решение отправляться было принято, все взяли свои вещи и пошли к порталу.

Аарон вдруг понял, что у них с Сюзи ничего нет: ни одежды, ни еды, ни воды. Ничего.

Он уже собирался спросить Сюзи, не смущает ли ее такая их неподготовленность, но тут к ним подошла Холли с каким-то пакетом в руках. Она протянула пакет Сюзи.

— Что это? — спросил Аарон.

Холли пожала плечами:

— Просто я думала дождаться последнего момента и уговорить Кристи взять меня с собой, поэтому кое-что собрала. Для вас ничего нет, но Сюзи подойдет кое-что из моей одежды. Тут еще несколько бутылок воды, аптечка, спички и кое-что поесть.

— А вы уверены, что сами не хотите пойти? — спросила Сюзи.

Холли покачала головой:

— После того как я посмотрела на этих ребят, которые явились за Робертом… нет, спасибо. Я лучше останусь здесь, в тылу.

Аарон взял у нее пакет:

— Спасибо.

— Приведите их обратно: Саскию, моих друзей, всех.

— Мы постараемся.

Холли остановила на нем серьезный взгляд.

— И лучше без всяких этих ваших фокусов, — сказала она. — Потому что если вы опять притворяетесь и если вы там все испортите, то я своими руками…

Сюзи дотронулась до руки Холли.

— Никаких фокусов, — сказала она. — Мы очень хотим, чтобы все это поскорее закончилось.

— Да, конечно. Разумеется. Извините меня. Просто мне…

— Очень тяжело, — закончила за нее Сюзи.

Холли кивнула:

— Я люблю этих ребят. Если они пропали совсем, я просто не знаю, что буду делать.

— Мы вернем их, — заверила ее Сюзи.

«Еще неизвестно, — подумал Аарон. — Зачем же так твердо обещать?» По глазам Холли он понял, что она сейчас подумала то же самое, но он очень хорошо знал, как убеждает твердое обещание, и поддержал Сюзи:

— Мы не вернемся без них.

Остальные уже ждали их в дальнем конце портала — три едва различимых мерцающих силуэта. Сюзи взяла Аарона за руку, прежде чем перешагнуть порог.

— Страшно? — спросила она.

Аарон кивнул:

— Для тебя-то все это, наверное, дело привычное.

— Если бы! Того и гляди, описаюсь от страха.

И, не дожидаясь, когда сдадут нервы, она шагнула в мерцающий портал. Аарон почувствовал, что каждая клеточка его организма болезненно сжалась. Но там, на границе миров, ничего такого особенного не оказалось, разве что некоторое уплотнение воздуха, — и вот они уже по ту сторону портала. У Аарона вдруг сильно закружилась голова. Его затошнило, он, наверное, упал бы, если бы Боджо не поддержал его.

— Это ненадолго, — сказал жестянщик. — Присядьте на камень, нагнитесь и зажмите голову коленями.

Аарон вяло кивнул и позволил отвести себя к осколку скалы под большим деревом. Он сел, согнулся и зажал голову между коленями, хотя больше всего на свете ему сейчас хотелось просто лечь прямо на грязную землю. Но Боджо оказался прав. Тошнота скоро прошла. Когда он смог поднять голову, то увидел, что Рауль тоже выглядит неважно, но у остальных нет никаких признаков недомогания.

— Не на всех одинаково действует, — заметила Сюзи.

У нее был слегка виноватый вид, когда она подала ему руку — помочь подняться.

— А на некоторых вообще не действует, — пробормотал Аарон.

— Ну что тут можно сказать? Зависит от конституции.

Аарон ответил ей слабой улыбкой и огляделся вокруг.

Вот, значит, они какие, Другие Миры. Все это не слишком отличалось от пейзажа на северной окраине города. Обширные поля. Горы на горизонте. Справа — лес, в основном из вечнозеленых пород деревьев. Слева — вариации на ту же тему.

Там, где они находились, сливались в одну две тропинки — в четырех разных направлениях расходились в стороны следы. Дерево, под которым сидел Аарон, было какой-то разновидностью дуба.

— Я ожидал чего-то совсем другого, — признался Аарон.

— Все постоянно меняется, — ответил Боджо. — И это, пожалуй, самое неудобное в Других Мирах. Вот сейчас вы здесь — а уже через секунду попадаете в снежную бурю в тундре. Переходы могут быть и очень резкими, и плавными, как в реальном мире.

Аарон задумчиво кивнул.

— Самое важное сейчас, — продолжал жестянщик, — ни в коем случае не сходить с тропинки! Это действительно очень важно! Тропинка может начать меняться у вас под ногами, вам может вдруг показаться, что она ведет вас в противоположном выбранному вами направлении, но, что бы ни случилось, оставайтесь на ней. — Он указал рукой на поля. — Думаете, здесь нельзя заблудиться? Поверьте мне на слово — очень даже можно, и вы непременно потеряетесь, если сделаете хоть один шаг в сторону.

Аарон не был уверен, что все так серьезно, как пытается представить Боджо, но спорить не собирался. Потом его вдруг поразила одна мысль. Он огляделся.

— Портал! — сказал он. — Он закрылся.

Внезапно его охватила паника. Как же они вернутся обратно?

— Он не исчез, — заверил его Боджо.

Жестянщик сделал неуловимое движение руками — и проем снова замерцал неподалеку. Аарон шагнул поближе, чтобы заглянуть туда, откуда они ушли. Сквозь мерцание он различил Джорди, Холли и Дика, стоящих на лестнице и разговаривающих. Прямо перед ними сидел рассел-терьер Холли и смотрел на стену. Сниппет залаяла, увидев Аарона и остальных, люди на лестнице обернулись на ее лай. Боджо помахал им рукой и снова закрыл портал.

— Не волнуйтесь, — сказал он. — Я легко найду дорогу обратно.

Аарон кивнул, но на всякий случай постарался запомнить дерево и камень под ним. Вдруг что-то случится с Боджо и им придется возвращаться без него. Правда, тогда им пришлось бы еще догадаться, как именно открыть портал.

— И как работает портал? — спросил он.

— Самое простое — найти такое место, как это, — ответил Боджо. — Именно на перекрестках граница между мирами тоньше всего. А потом надо всего лишь сосредоточиться на том месте, где вы хотите оказаться, — очень ясно себе его представить. Вот почему лучше, чтобы вы бывали там раньше. Место, где вы никогда не бывали, вам не удастся себе так хорошо представить.

— Куда нам надо идти? — спросил Кристи.

Боджо встал, посмотрел в разные стороны, наморщил лоб, сосредоточиваясь на чем-то непонятном остальным. Им-то казалось: что туда, что сюда — везде одно и то же.

— Туда, — наконец ответил он, указав направо — туда, где тропинка терялась в вечнозеленом лесу. — Благодаря музыке Роберта мы уже миновали то, что лежит позади.

— Не видно ли следов Роберта или ищеек? — спросил Кристи.

Боджо покачал головой:

— Они, наверное, уже за много миров отсюда.

— Не могу сказать, что меня это печалит, — признался Рауль.

— Надеюсь, с ним все в порядке, — сказал Кристи.

Боджо кивнул:

— Да, я тоже. — Он поправил сумку. — А нам пора.

Дорога, как и обещал Боджо, оказалась совершенно непредсказуемой. В первый раз, когда пейзаж изменился, все, кроме Боджо, застыли на месте, пораженные. Поля и горы вдали вдруг исчезли, и оказалось, что тропинка ведет их по вершине дюны. Слева от нее лежал широкий пляж, а за ним — обширная водная гладь. Справа была теперь пустошь, которая простиралась на долгие мили и терялась где-то в дымке, за горизонтом. Одинокий ястреб делал широкие круги высоко в небе.

— Господи, — выговорил Рауль, — да как же это случилось?

Аарону тоже показалось, что перемена произошла на протяжении всего лишь одного шага.

— Эта тропинка, — пояснил Боджо, — ведет нас по местности, где миры прилегают друг к другу вплотную, а иногда и перекрываются. Некоторые из них — размером всего в несколько акров, другие — такие же большие или даже больше, чем наш мир. Дело в том, что иногда они меняют положение, и размеры тоже. Вот почему их невозможно нанести на карту.

— А как насчет эффекта Рипа ван Винкля?[9] — спросил Кристи.

— Время действительно течет по-разному в некоторых из миров — в одних быстрее, в других медленнее. В некоторых — по спирали, так что если вы идете в одном направлении, то получается, что вы движетесь в будущее, а если в противоположном — то в прошлое.

— А сейчас мы в каком мире? — спросила Сюзи.

— Это, собственно, не мир, — ответил Боджо, — мы идем по краям миров. На этой тропинке время течет так, как в нашем Условном Мире, может быть чуть-чуть быстрее. Вернувшись, мы не обнаружим, что в нашем мире прошло сто лет, но будем несколько старше, чем должны были бы стать, если бы оставались там. Но есть и плюс, компенсирующий эту неприятность, — воздух в Других Мирах способствует долголетию.

— Что вы имеете в виду? — спросил Рауль.

Боджо пожал плечами:

— То и имею, что будете дольше жить.

— Вы шутите!

— Нет, не шучу, Хотя, конечно, все не так просто. Если у человека определенный состав крови, то есть определенный генетический код, то слишком долгое пребывание в Других Мирах может нарушить стабильность его психики.

— Прямо как в сказках, — сказал Кристи. — Возвращаешься назад поэтом или сумасшедшим.

— Да, примерно так.

«Если вообще возвращаешься», — добавил про себя Аарон. В некоторых из этих сказок герои вообще не приходят назад. Или если и приходят, стоит им ступить на грешную землю, как они обращаются в пыль.

Постепенно большинство из них привыкло к изменениям ландшафта, резким и внезапным. Аарона перестало удивлять, что Боджо, например, относился к этому спокойно; Ведь у него был большой опыт путешествий по Другим Мирам. Сюзи тоже воспринимала эти перемены как нечто само собой разумеющееся. Может быть, потому, что она вообще недавно родилась, для нее было новым абсолютно все; она одинаково реагировала как на обычное, так и на удивительное. Другим приходилось тяжелее, даже Кристи. И вот это как раз удивляло Аарона.

— Но вы ведь уже несколько лет пишете обо всем этом, — сказал Аарон, когда Кристи оказался между ним и Сюзи.

Кристи улыбнулся:

— Вы, наверное, не читали моих книг.

— Что вы хотите этим сказать?

— Это беллетристика. Да, в них присутствует Другой Мир, но они не основаны на личном опыте. Это либо переработанный опыт других людей, либо мои фантазии.

— Я не об этом, — возразил Аарон. — Я читал ваши книги, по крайней мере те, которые рецензировал. Те, в которых вы собрали городские мифы и связали их со старинными легендами и фольклором. В них вы намекаете на некий личный опыт, хотя и не вдаетесь в подробности.

— Это потому, что до сих пор случаи моих столкновений с необъяснимым можно было перечесть по пальцам одной руки. Я всегда одновременно и верил в него, и не верил.

— По вашим книгам этого не скажешь.

Кристи усмехнулся:

— А это потому, что люди склонны находить в книгах именно то, что они в них ищут, — такова человеческая натура. Склонные верить — верят, скептики ловят меня на моих же собственных сомнениях, а те, у кого на меня зуб, отыскивают в тексте то, что, по их мнению, заставляет меня выглядеть глупо.

Сюзи хихикнула:

— Мне кажется, Аарон — из последних.

— Может быть, я подходил к этому с излишним рвением, — сказал Аарон, — но…

— Да нет, у тебя просто был на него зуб, — со смехом закончила за него Сюзи.

— Да, скорее всего.

— Это ничего, — сказал Кристи, — вы не одиноки. Сама идея Условного Мира, даже если оставить в стороне вопрос о том, что внутри его, а что за его границами, раздражает очень многих.

Сюзи с любопытством посмотрела на него:

— Вы уж очень благодушно реагируете на критику.

— Да нет, у меня тоже случаются плохие минуты, но что тут поделаешь? Нельзя — иногда мне кажется, что не стоит даже пытаться, — изменить человеческое восприятие. Люди просто повернутся к тебе спиной, вот и все. Лучше предоставить им информацию — и пусть разбираются с ней как захотят и когда захотят.

— А если люди не удосужатся разобраться с вашей информацией? — спросила Сюзи.

— Тогда остается только продолжать жить, подавая им положительный пример. И всегда оставаться открытым общению и познанию.

— Люди не поверят в сказки только потому, что вы в них верите, — сказал Аарон. — Они даже думать об этом всерьез не станут.

— Я знаю. Вот почему в своей публицистике я предпочитаю писать о Мире Как Он Есть, как любит называть его профессор Дейпл. Идея Условного Мира состоит в том, что вещи таковы, каковы они есть, только потому, что мы об этом договорились. Она представляется совершенно нелепой очень многим. Но забавно, что теория хаоса, которую наука как раз принимает всерьез, сейчас приходит к тем же самым положениям: на микроскопическом уровне именно присутствие наблюдателя делает вещь такой или иной. До начала наблюдения она может быть как такой, так и другой — вероятность одинаковая.

— Ученые сейчас полагают, что концепция параллельных миров вполне жизнеспособна.

— Ну что ж, учитывая, где мы сейчас находимся, следует признать, что теория эта права.

Кристи покачал головой:

— Это Другие Миры. Теория же параллельных миров утверждает, что всякий раз, как принимается решение, новый мир откалывается от изначального и присоединяется к уже существующему огромному количеству альтернативных или параллельных миров. Они находятся очень близко друг от друга, но если вы подумаете о решениях, принятых в своей собственной жизни, то придете к выводу, что даже самый незначительный выбор может вызвать эффект ряби на поверхности и в результате совершенно изменить вашу жизнь.

— Взмах крыльев бабочки в Китае, — подхватила Сюзи, — может повлиять на погоду здесь. То есть не здесь, конечно, а, например, в Ньюфорде.

Кристи кивнул.

«Или остановка на улице и разговор с Сюзи — изменить всю мою жизнь», — подумал Аарон. Все ведь началось с того, что он, как обычно, прикидывал, что можно было бы с нее поиметь, а закончилось тем, что вот он здесь рискует своей жизнью ради других людей, с большинством из которых даже незнаком.

Но существует ли какой-то параллельный мир, в котором он этого не делает? Где он ведет себя так, как обычно?

Существует ли мир, в котором он никогда не заставлял Джексона Харта создавать вирус и засылать его на сайт?

Не успев додумать эту мысль, он увидел, что шедшие впереди Боджо и Рауль остановились. Тропку, по которой они шли, пересекала автострада. Справа, среди полей и далеких гор, терялся хайвей. Слева уже давно исчез океан, и теперь на его месте на некотором расстоянии простирался большой город. По автостраде в обоих направлениях мчались автомобили, и на них никто и не думал обращать внимание.

— Да, более чем странно, — сказал Аарон.

— Что именно? — поинтересовался Боджо.

— Да вы только посмотрите на это. Что здесь делает автострада? Я думал, сказочная страна — это что-то такое пасторальное: замок какой-нибудь, деревенька…

Боджо улыбнулся:

— Это не сказочная страна — это Другие Миры. В них можно найти любой пейзаж, какой вы только в состоянии вообразить себе, и множество таких, какие вы себе вообразить не можете.

— Да, но этот город…

— Это Мейбон.

Аарон заметил, что при этом слове Кристи вздрогнул.

— Мейбон? — переспросил Кристи. — Правда? Значит, это город Софи? Или, по крайней мере, был таковым, когда она была маленькой девочкой… — Он обвел остальных взглядом. — Она начала придумывать его, когда была заброшенным ребенком вечно занятых родителей… Наверное, все это наросло потом вокруг нескольких улочек, которые она придумала.

— Вы знакомы с «автором» Мейбона? — спросил Боджо.

Кристи кивнул:

— Конечно. Мы с ней дружим.

— Погодите, — сказал Аарон. — Вы говорите о Софи Этуаль, художнице?

Кристи снова кивнул, и Аарон уже готов был вступить с ним в спор, что, мол, быть того не может. Он-то знает Софи и…

Но он вовремя взял себя в руки и просто пожал плечами. Похоже, теперь уже ничего невозможного нет.

— Вам придется подождать здесь некоторое время, — сказал Боджо, — пока я не разведаю, как там, по ту сторону автострады.

— Что-то не так? — спросил Рауль.

— Пока не знаю, — ответил Боджо. — Кажется, это энергетически мощное место — такое движение, столько людей, столько всего переносится на другие перекрестки. Вы ведь уже в курсе, что может случаться на перекрестках.

Он намекает на ищеек, с которыми они столкнулись в подвале магазина Холли, понял Аарон. Они с Сюзи не застали этой сцены, и он об этом вовсе не сожалел.

— Я быстро, — сказал Боджо.

Аарон посмотрел ему вслед, а потом снова перевел взгляд на город.

— Значит, это Софи его придумала, — сказал он.

Кристи кивнул.

— А у вашей подруги Джилли тоже есть здесь что-нибудь подобное? Уж она-то столько общается с магией…

— Нет, — ответил Кристи. — Но она была в Мейбоне.

— Боджо машет, что все в порядке, — прервал их Рауль.

Аарон еще раз бросил взгляд на город, прежде чем последовать за остальными. По другую сторону от перехода пейзаж в очередной раз резко изменился, и квартала два они шли по реликтовым городским джунглям, весьма напоминавшим Аарону район Катакомбы в Ньюфорде, разве что этот город казался старше, чем заброшенные здания и пустыри Катакомб. Казалось, жители покинули этот город очень давно — несколько десятилетий назад. По крайней мере нормальные люди. Когда они прошли половину второго квартала, у Аарона появилось чувство, что за ними кто-то следит, но кто и откуда — он не смог бы сказать. Он просто чувствовал, как мурашки бегают по спине, — сигнал тревоги, унаследованный от далеких предков, предупреждение об опасности.

Но они благополучно добрались до конца квартала и… зашагали по мерзлому полю, по хрустевшему под ногами снегу. Аарон плотнее запахнул легкую куртку. Он уже собрался спросить у Сюзи, не хочет ли она достать что-нибудь из теплых вещей из пакета Холли, но тут пейзаж снова изменился, и они продолжали путешествие… по пустыне, где каждое растение было снабжено колючками. Колючими были даже деревья. Но, по крайней мере, здесь было не холодно, и нервозность, которую чувствовал Аарон в пустых городских кварталах, рассеялась.

По пути они перестроились. Боджо по-прежнему возглавлял шествие, а Рауль теперь держался сам по себе, чуть позади Боджо. Следом шли Кристи и Сюзи, они все еще говорили об Условном и параллельных мирах. Устав от этих разговоров, Аарон пристроился замыкающим.

Он шел довольно медленно и все больше отставал от остальных, так как часто отвлекался на меняющийся ландшафт. К тому времени, когда вокруг образовалось нечто вроде типичного английского сельского пейзажа, другие были уже далеко впереди и не услышали, как он остановился и позвал их. Он очень удивился, что никто не заметил маленького человечка у самой дороги. Но, может быть, когда они проходили, его еще и не было — так часто менялся пейзаж.

Аарон внимательно рассматривал человечка, не веря своим глазам.

Человечек еще сильнее, чем домовой Дик в магазине Холли, напоминал сказочных персонажей, какими представлял их себе Аарон. Он был не более фута ростом, лицо, казалось, все состояло из острых углов, конечности напоминали ветки. Одет в красную шапочку и кожаные штаны, а куртка, как показалось Аарону, состояла из листьев, сшитых травинками.

Его нога угодила между выступающими корнями дерева, возвышавшегося над ним, и застряла там. Аарон не мог определить, что это за дерево. Оно было большое, стояло на широком открытом пространстве, и его нижние ветви нависали над тропинкой. Когда Аарон остановился, человечек попытался затаиться, чтобы его не заметили, но было уже поздно. С ногой ему тоже не повезло. Не слишком удачливый.

Аарон посмотрел вперед, куда ушли его спутники. Они были примерно в двухстах ярдах от него. Он шагнул с тропки на поле. Миндалевидные глаза маленького человечка округлились от страха, он снова стал лихорадочно пытаться освободить ногу. Все его маленькое тело сотрясалось от дрожи.

— Не волнуйся, — ласково, как ребенку, сказал ему Аарон. — Я не сделаю тебе ничего плохого.

Аарон протянул руку, и маленький человечек замер… Он лежал, расширенными от ужаса глазами глядя на Аарона; его трясло.

— Честное слово, — заверил его Аарон, — я пришел помочь.

Он сделал маленький подкоп под ногу человечка, нащупал крошечную лодыжку, которую оплели корни. Аарону потребовалось лишь немного раздвинуть их, чтобы освободить ногу. Но даже когда оказалось, что нога свободна, человечек продолжал лежать на земле, дрожа от страха.

— Все в порядке, — сказал Аарон. — Теперь можно идти.

И он отступил на шаг, разведя руки, чтобы показать, что не собирается причинить никакого вреда.

— Или ты что-нибудь себе сломал? — спросил Аарон.

Но как только Аарон отошел на расстояние вытянутой руки, человечек вскочил и стремглав помчался прочь. Через минуту Аарон уже мог видеть только след, который тот оставлял в высокой траве и лопухах. Потом и тот исчез.

— Ну, стало быть, все в порядке, — произнес Аарон. — Хоть бы спасибо сказал.

Он в последний раз бросил взгляд на поле, пытаясь различить маленького человечка, потом собрался вернуться на тропу.

Но тропы больше не было.

«Ни шагу с троны!»

«Да ладно! Я и сделал-то всего-навсего пару шагов».

Но когда он отсчитал столько же в обратном направлении, то почему-то не оказался на утрамбованной дороге, по которой они шли несколько минут назад. Он стоял посреди этого бескрайнего поля, по колено в траве, колыхавшейся от легкого ветерка. Тут и там в поле росли огромные деревья, похожие на то, от корней которого он только что освободил человечка.

«И ростом не вышел, и умом не блещет, — подумал о человечке Аарон. — Если бы он не ударился в панику, и сам сообразил бы, как высвободить ногу. А может, сказочные существа вообще глуповаты по природе? Да уж. Кто бы говорил!»

Он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на дерево и определить, на сколько шагов отошел от тропки. Он уже совсем было собрался вернуться к дереву и от него сделать столько же шагов в обратную сторону, но тут чья-то рука опустилась ему на плечо, и в этот момент он понял, что означает фразеологизм «душа ушла в пятки».

Мощный выброс адреналина, Аарон подскочил, взмахнул руками, но кто-то тут же схватил его за запястья. Боджо отпустил его сразу, как он перестал сопротивляться.

— Боже мой! — воскликнул Аарон. Сердце бешено колотилось у него в груди. — У меня чуть разрыв сердца не случился!

— Я же сказал: не покидать тропы!

— Я же только на минутку.

— Для вас это была минутка, — возразил Боджо, — а для нас прошло два часа.

— Два часа? — оторопело переспросил Аарон.

Жестянщик кивнул.

— Но…

— Можете мне поверить, — сказал Боджо. — Вас не было довольно долго.

— Но…

Боджо улыбнулся:

— А я думал, у журналистов словарь должен быть несколько богаче.

— Да. Должен быть… То есть… богаче. Просто я…

— Растерялся. Понимаю. В первый раз всегда так. Но если это вас утешит, вы четверо держитесь в Других Мирах гораздо лучше, чем большинство людей. Теперь пойдемте. Вернемся к остальным.

Он сделал какое-то едва заметное движение рукой, слегка прищелкнул пальцами — Аарон не успел уловить, как именно. А потом это сразу перестало иметь значение, потому что они вновь оказались на тропинке и Сюзи бросилась ему на шею.

— Я уже подумала, что ты пропал навсегда, — сказала она, уткнувшись лицом ему в грудь.

Он обнял ее, виновато глядя поверх ее головы на всех остальных.

— Послушайте, извините меня, — сказал он. — Там был такой человечек, как будто из сказки, весь из веточек и листьев. Ему ногу защемило корнями дерева, вот я и сошел с тропы, чтобы помочь ему выбраться. Честное слово, я не хотел никаких неприятностей.

— Он был в красном колпачке? — спросил Боджо.

Аарон кивнул:

— Да, точно. Это что-нибудь значит?

— Это значит, что вам повезло. Должно быть, это все-таки был домовой в красном колпачке, а не гоблин. А у гоблинов колпачки такого цвета, потому что они красят их кровью, а кровь они берут у людей — у таких, как вы, которых выманивают с безопасной тропы.

— О господи!

— Но гоблин никогда и не попал бы в такое положение.

«Гоблины и домовые, — подумал Аарон. — Скоро, чего доброго, и дракона увижу».

— Но все ведь обошлось, — сказал он вслух.

Кроме Боджо, улыбнулся и Рауль:

— Конечно. В какой-нибудь сказке вы теперь — герой.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ну, как это бывает по сказочным законам: остановишься помочь калеке или немощной старушке, а потом придет время, и окажется, что только они и могут помочь твоему горю.

Аарон покачал головой:

— Ничего похожего. И вообще, я думаю, суть этих сказок не в том, что ты помогаешь кому-то в расчете на то, что потом помогут тебе. Нет, всякое существо заслуживает внимания и помощи, каким бы незначительным оно ни казалось. — Он слегка отстранил от себя Сюзи, чтобы видеть ее лицо. — Помнишь наш разговор об ангеле-хранителе? Что-то делаешь, потому что можешь. Не потому, что должен, не потому, что думаешь, что надо это сделать, а потому, что хочешь это сделать.

Сюзи просияла. Все долго молчали. Потом Кристи подошел и легонько толкнул Аарона в плечо.

— Может, ты и не безнадежен, — сказал он.

Боджо кивнул:

— Только впредь — без самовольных отлучек. Нам повезло, что мы так быстро нашли вас.

— Я кричал вам, но вы слишком далеко ушли вперед.

— Должно быть, мы были слишком потрясены, чтобы услышать вас, — сказал жестянщик и, прежде чем Аарон успел попросить разъяснений, добавил: — Мы нашли Вордвуд, но… в общем, сами увидите.

Боджо снова пошел по тропинке, и остальные за ним. Сюзи держала Аарона за руку.

— Ты действительно молодец, — сказала она.

— Высокая похвала, — ответил он, — особенно из уст ангела-хранителя.

— Смотри не зазнайся, — сказала она, улыбаясь.

— Боджо чего-то недоговаривает насчет Вордвуда? — спросил Аарон.

— Кажется, туда невозможно войти, — ответила Сюзи и указала вперед.

Сначала Аарон не мог понять, на что нужно смотреть. Он видел лишь Боджо, Кристи и Рауля на тропинке, и саму тропинку, и что-то сероватое вдалеке. Но чем дальше они шли, тем понятнее ему становилось, что это сероватое нечто — вовсе не вдалеке. Это была тонкая стена тумана с бледными голубовато-золотистыми огоньками внутри. Подойдя к стене вплотную, Аарон разглядел дремучий лес по другую сторону от нее и продолжающуюся в нем тропинку.

— А вы уверены, что это Вордвуд? — спросил он.

Боджо кивнул:

— У меня то же самое ощущение, какое было в магазине Холли, где наследил дух.

— Так чего же мы ждем? — спросил Аарон.

Боджо наклонился и поднял с обочины тропинки небольшой камешек. Он бросил его в туман, и они так и не увидели, чтобы он приземлился с другой стороны.

— Куда он делся? — спросил Аарон.

— Будь я проклят, если знаю, — ответил жестянщик. — Наверное, застрял где-то между.

Аарон ошарашенно повторил:

— Где-то между?

— В пространстве между местом, где мы находимся, и лесом, который мы видим. Оно может быть шириной в несколько ярдов, а может — в целый континент. Там может оказаться океан или вулкан. Или просто часть тропинки, по которой мы сейчас идем, — что называется, небольшой крюк.

— Но это точно Вордвуд? — спросил Аарон.

— До такой степени уверен, что даже не нуждаюсь в подтверждении со стороны местных жителей.

Аарон снова посмотрел на пелену тумана.

— Наверное, кто-то из нас должен пройти насквозь и проверить, — сказал он.

— Вот это мы и обсуждали, пока разыскивали тебя, — сказал Кристи. — Либо мы на свой страх и риск идем насквозь, либо покидаем тропу и пытаемся найти обходной путь.

— Неизвестно, сколько времени мы будем его искать, — вставил Рауль.

Аарон повернулся к Боджо:

— Вы ведь в этом разбираетесь. Каково ваше мнение?

— Не могу сказать, что безопаснее.

— И пока мы тут стоим и обсуждаем это, — сказал Аарон, — кто знает, что происходит с пропавшими людьми, которые где-то рядом.

— Не думай, что мы об этом забыли, — возразил Кристи.

— Я вовсе не потому это говорю, — ответил Аарон. — Я себе напоминаю… — Он взглянул на Сюзи, потом пожал плечами, как бы приняв решение. — Мне кажется, кому-то из нас надо пойти и проверить, куда ведет тропинка, и я думаю, пойти должен я.

Ищейки двигались слишком быстро, чтобы заметать следы. К тому же у Роберта после всех тех лет, когда он старался избегать их, развился на них такой нюх, что он выследил бы этих тварей с закрытыми глазами и заткнув уши.

Быстрота тоже им не помогла. Роберт знал, где можно срезать. В конце концов на очередном перекрестке он оказался раньше их. Он сидел на невысокой каменной стенке под скелетом дуба с облезлой корой, с гитарой на коленях. Кости тех, кому не повезло, валялись в сухой траве у него под ногами. Роберт дождался, пока ищейки прорвутся сквозь клочья тумана, окутавшего перекресток, позволил им увидеть себя сидящим здесь, в спокойном ожидании, а затем… сыграл для них.

После первого аккорда они упали на колени.

Второй аккорд змеей вполз в их мозг и почти проник в их души.

После третьего аккорда они уже лежали в грязи как мертвые.

Роберт сделал так, чтобы этот последний аккорд длился, отдавался эхом. А когда о нем изгладилась даже память, Роберт наконец положил пальцы на струны. Он уже собирался встать, как вдруг за спиной раздался хлопок.

Роберт повернулся. Около облезлого дуба, прислонившись к стволу, стоял чернокожий человек с белозубой улыбкой. Золотая коронка поблескивала на переднем зубе. Как и ищейки, он был одет в белую рубашку и черный костюм, разве что в руке он держал трость с набалдашником из слоновой кости, а на голове у него был цилиндр. В его внешности не было ничего настораживающего. Казалось, он появился непосредственно из дерева. Зная, кто он такой, Роберт не удивился бы, если бы так оно и было.

— Не думал, что тебя на это хватит, — произнес лоа.

— На что «на это»?

— Чтобы их прикончить.

— Я не нарушил нашей с тобой сделки, — сказал Роберт. — Они совершили ошибку — стали преследовать моих друзей.

— Знаю.

— И, кроме того, они не умерли.

— И это знаю.

— Просто я лишил их всей их подлости, — объяснил Роберт.

— А это все равно что убить их, — ответил лоа.

Он оттолкнулся от дерева и пошел к Роберту. Его движения казались скованными, как будто у него под черным костюмом не было ничего, кроме костей, — ни мускулов, ни плоти. Ему потребовалось довольно много времени, чтобы усесться на стене рядом с Робертом. Прежде чем сесть, он осторожно перенес вес тела на свою трость.

— Не то чтобы я возражал, — продолжил он. — Мне было бы только на руку, если бы ты их убил.

— Но я не убил их, — заметил Роберт. — Я просто освободил их от лишнего груза и дал им шанс начать новую жизнь. Сделал им такое одолжение.

Лоа вопросительно поднял брови.

— Я лишил их подлости, — сказал Роберт, — то есть убавил им работы в следующей жизни.

— Ты всегда думаешь о других, — похвалил лоа.

— Стараюсь.

Лоа наградил Роберта еще одной вспышкой своей золотозубой ухмылки.

— И еще тебе пока удается уберечь от меня свою душу.

— Да, скучать не приходится, — пожал плечами Роберт.

— Но в конце концов твоя душа будет моей.

— Я и не спорю.

— Но ты, однако, не торопишься.

— Разве это не естественно? — удивился Роберт.

— Не знаю. — Лоа решил все-таки ответить на риторический вопрос Роберта. — Я никогда не жил так, как ты, поэтому мне не дано знать, стоит за это цепляться или нет.

Роберт опять пожал плечами:

— Люди иногда говорят о бессмертии как о каком-то наказании, но я так понимаю, что становится тяжело только тогда, когда ты перестаешь учиться чему-нибудь. А по-моему, нет конца тому, что можно еще узнать о мире, в котором я живу.

— Ты не бессмертен, — заметил лоа.

— Я над этим работаю.

— Могу тебе это устроить.

Роберт покачал головой:

— У меня только одна душа, и она уже занесена в твой гроссбух, так что предмета для торговли больше нет.

— Может быть, мне захочется, чтобы ты кое-что для меня сделал.

— Возможно, я и пойду на это, если это меня заинтересует.

— Ты удивишься, — сказал лоа. — Это может быть тебе полезно. И не только потому, что я мог бы забыть этот наш договор о твоей душе.

Роберт не собирался работать на него, и они оба прекрасно понимали это, но понимали и то, что Роберт непременно выслушает лоа. Он подавил в себе импульс дернуть струны своей гитары — просто положил на них пальцы.

— Итак, что ты предлагаешь? — спросил он.

— Этот Интернет — занятное место, — сказал лоа.

— Не знаю.

— Тогда поверь мне на слово. Занятное и часто посещаемое.

— У людей куча свободного времени, — заметил Роберт. — И они тратят его на что угодно, лишь бы не заниматься друг другом.

— Наверное, ты прав. Я не знаю их так хорошо, как ты, и не то чтобы мне так уж хотелось их узнать. А вот Интернет — другое дело. Я вижу, многие духи поселяются здесь. Так что, если хочешь вступить в контакт с кем-нибудь из невидимых, всего-то и надо — зайти в Интернет.

— Верно, — подал голос Роберт, когда лоа сделал паузу. Надо же было показать, что он слушает его. — Очень интересно.

— Ты намекаешь, что пора бы ближе к делу?

Роберт покачал головой:

— Мне не часто случается вот так сидеть и зевать, слушая кого-нибудь вроде тебя. Я получаю большое удовольствие.

Лоа испытующе посмотрел на него, потом улыбнулся:

— Держу пари, ты говоришь правду.

— Итак, на что тебе сдался Интернет?

— А ты сам подумай, — сказал лоа. — Если у людей появилась возможность наладить непосредственный контакт с духами через эту штуку, больше нет никакой необходимости в посреднике вроде меня.

— Думаешь, до этого дойдет?

Лоа пожал плечами:

— Возможно. Трудно прогнозировать что-то, что развивается так быстро, как компьютерные технологии. Еще десять лет назад, если бы ты упомянул об Интернете, большинство даже не поняло бы, о чем идет речь. А теперь выход в Сеть есть у всех.

— У меня нет.

— А вдруг ты ошибаешься?

— Что ты хочешь этим сказать?

Лоа улыбнулся:

— Самое забавное с этими «призраками в Сети», что Мир Духов начинает просачиваться в Интернет. Я предчувствую времена — причем я говорю о каких-то месяцах, даже не о годах, — когда они сольются в одно большое пространство.

— Этого не произойдет, — помотал головой Роберт.

— Можешь, конечно, закрывать на это глаза, если хочешь, но это уже начинается.

Роберт посмотрел в другую сторону поверх все еще лежащих в грязи тел ищеек — туда, где он различал за туманом отблески мира, вплотную прижатого к перекрестку.

Когда клочья тумана чуть сдвинулись, он увидел городишко, состоящий из развалюх, потом клочья тумана сдвинулись снова, и он увидел кладбище.

Роберт вновь посмотрел на лоа:

— Так чего ты от меня хочешь?

— Я просто хочу кое-кого предупредить, — ответил лоа. — Разберись с парочкой духов, которые здесь окопались. Пусть все знают, что контакты между мирами возможны только через меня.

— У тебя нет монополии на такие вещи.

— Наверное. И это неправильно. Может быть, нам стоит наконец навести в мире хоть какой-то порядок?

Но Роберт решительно покачал головой:

— Я никого не убиваю — ни для тебя, ни тем более для собственной пользы.

— Ты ведь даже не знаешь, кто предполагаемая жертва.

— Не интересуюсь.

— Даже если это кто-то, с кем ты так или иначе хотел разобраться?

Роберт мрачно посмотрел на лоа:

— О ком это ты?

— О духе Вордвуда.

— Почему ты думаешь, что он меня интересует?

Лоа засмеялся:

— Почему ты думаешь, что я не держу руку на пульсе и не слежу, где ты и с кем видишься? О, не смотри на меня так! Я играю честно. Я не приставлял к тебе шпионов. И к тому же я терпелив — я подожду, пока ты не умрешь. Но ведь ты же не думал, что я выпущу из виду того, в кого хоть что-то вложил?

— И все же я никого не собираюсь убивать для тебя.

Лоа пожал плечами:

— Разве я произнес слово «убить»? Может быть, я всего лишь хочу, чтобы ты извлек из него подлость, как из этих ищеек. Отправь этого духа туда, откуда он явился. Все, что мне нужно, — это подать знак. Чтобы меня поняли, вовсе не обязательно убивать духа Вордвуда.

— А почему он так тебе важен?

— Да дело не в его важности или неважности, — ответил лоа. — Просто он чертовски большой.

Роберт покачал головой.

— Мне даже не нужен сейчас твой ответ, — сказал лоа, прежде чем Роберт раскрыл рот. — Просто вспомни о нашем разговоре, когда окажешься лицом к лицу с этим духом. Может так случиться, что твои и мои интересы совпадут. Все, о чем я тебя прошу, — это поразмыслить об этом, когда придет время.

— Не знаю…

Опершись на свою трость, лоа поднялся.

— Я вовсе не так уж плох, — сказал он. — Люди обращаются ко мне и чего только не добиваются с моей помощью.

— Я никогда не говорил, что ты плох.

Лоа кивнул:

— Итак, здесь у нас полное взаимопонимание. И помни, это не я тебя нашел — тогда, раньше.

— Я помню.

Лоа снова кивнул. Он поднес свой костлявый палец к цилиндру и откланялся. Быстрее, чем можно было ожидать, судя по его медленным движениям, он растаял в тумане.

Роберт довольно долго сидел на прежнем месте, прежде чем понял, что готов идти дальше. Пора было взглянуть, какие неприятности успели навлечь на себя остальные, пока его не было, и чем он может им помочь.

Он немного помедлил около ищеек. Тот, что называл себя Мамоном, уже пошевелился. Роберт наклонился над ним как раз в тот момент, когда глаза верзилы распахнулись. Роберт помог ему сесть.

— Ничего, ничего, — успокоил он ищейку.

— Где… где я? — спросил Мамон.

— На перекрестке, — ответил Роберт.

— Но… как я здесь оказался?

Роберт пожал плечами:

— Честно говоря, не знаю. Я наткнулся на тебя и твоих друзей, когда вы здесь валялись в грязи. Как ты? Ничего?

Верзила поднес руку ко лбу:

— Ничего не помню…

Роберт кивнул:

— Ну и как тебе это ощущение?

— Забавно… а вообще-то, ничего.

Другой пошевелился и застонал.

— Наверное, тебе стоит позаботиться о своем друге, — посоветовал Роберт.

Мамон повернулся ко второй ищейке, а Роберт выпрямился. К тому времени, как Мамон снова повернулся в его сторону, он уже исчез в тумане.

Эти огромные веки приподнимаются, взгляд ищет меня. Невыносимый момент. Как будто дерево выдергивает из земли свои корни, чтобы пойти прогуляться. Как будто гора вдруг открывает рот, чтобы заговорить. Как будто огромная приливная волна набрасывается на торговую зону какого-нибудь пустынного городка. Как может существовать человек столь огромный — гигантская статуя, форма рельефа с человеческими очертаниями? Но то, что он еще и живой, что он обращает на тебя внимание…

Саския у меня в голове задыхается от ужаса. Мой собственный пульс пускается вскачь, но не потому, почему ужасается Саския. Я не меньше, чем она, поражена тем, что гигант — живой и обращает на нас внимание, но, когда он открывает глаза и смотрит на меня, я его узнаю. Я знаю, кто он такой.

И это знание почти лишает меня чувств. У меня слабеют ноги, дрожат колени. Его взгляд притягивает, он тащит меня в огромный и непонятный мир, который лежит по ту сторону зрачка. Но веко медленно опускается, и вот глаз опять закрыт.

Я с облегчением вздыхаю. Мне все еще хочется к чему-нибудь прислониться.

«Что это, Кристиана?» — спрашивает Саския.

«Что-то тут не так», — отвечаю я.

«Это серьезно… Он такой огромный. И когда глаз открылся, мне показалось… не могу этого объяснить, но было такое чувство, как будто нас вот-вот вытащат вон из твоего тела. Никогда не видела ничего более огромного и древнего».

«Это не дух Вордвуда».

«Ты о чем?»

Я поворачиваюсь к библиотекарю.

— Это довольно старый дух, — говорю я.

Он кивает:

— И очень могущественный.

Да-а! Шутки в сторону.

— Он всегда был такой? — спрашиваю я.

— О нет, — отвечает Либрариус. — Как я вам уже говорил, до появления вируса он был невидимым. Он просто был везде.

— А когда появился вирус?

— Сначала появилась эта вода, которая съела несколько акров библиотеки. А потом он показался из воды и очень долго добирался до берега. Когда он наконец достиг его, это было что-то вроде небольшого землетрясения. Я боялся, что ближайшие шкафы вот-вот рухнут.

Я снова смотрю на поверженного гиганта.

«Что здесь происходит? — не отстает Саския. — И что ты имела в виду, сказав, что это не дух Вордвуда?»

«Это Левиафан», — отвечаю я ей.

Как бы мне хотелось, чтобы здесь оказался кто-нибудь из Пограничных Миров, чтобы помочь мне выпутаться! Мамбо или Макси Роуз. А еще лучше — кто-нибудь из тех, кто собирался на вечеринки в Хинтерленде, в черных одеждах, пошептаться и посплетничать по углам огромной бальной залы, обсудить темные предметы, о которых другие и не задумались бы, до которых никому, кроме них, дела нет. Именно их повышенного внимания к частностям и мелочам мне сейчас и не хватало.

«Ну хорошо, — говорит Саския. — Я знаю, что такое левиафан, но ты явно употребляешь это слово в контексте, которого я не понимаю. Если только ты не хочешь сказать, что это в буквальном смысле дух кита или какого-нибудь морского чудовища».

«Нет-нет. Настоящий Левиафан гораздо древнее и непостижимее, чем то, что значит это слово».

«Не понимаю тебя».

«Подумай о том, как образовался мир».

«Согласно какой версии?»

«Согласно истинной версии. Той, по которой мир сотворил Ворон».

«Разве кто-нибудь знает истинную версию? То есть я хочу сказать, что каждая культура и религия смотрит на это по-своему».

Я подавляю вздох. Интересно, что думает Либрариус, пока я веду этот разговор внутри головы. Потому что теперь-то я знаю, что он вовсе не безобидный администратор, за которого хочет себя выдать. Но мне не хочется на него смотреть. Пусть думает, что я все еще под гипнозом Левиафана, пока тут беседую с Саскией.

«А кроме того, — говорит Саския, — какое все это имеет отношение к тому, что здесь происходит?»

«Левиафаны предоставили Ворону материал для строительства мира — куски… точно не могу сказать чего. Наверно, самих себя. Или тех мест, откуда они появились. Какой-то вид энергии, которая может превращаться во что угодно».

«Похоже на многие концепции Бога».

«Наверное. Но левиафаны не с Небес и не из Нирваны. Они существуют в каком-то другом месте. Они — чистый дух, и здесь их быть не должно».

«Разве что на этом сайте в Мире Духов».

«Что-то вроде того. Что-то лежащее сбоку, снизу, сверху любого мира, в котором может проявиться нечто физическое».

Во время этого разговора мне неожиданно приходят в голову обрывки наших бесед со схоластиками из Хинтерленда. Странно: ты иногда и не знаешь, что в памяти что-то отложилось, а в определенной ситуации оно всплывает.

«Все дело в том, — говорю я Саскии, — что его не должно быть здесь».

«А собственно, почему ты решила, что это Левиафан?»

Я вспоминаю о том, что как-то сказал мне Делиан Сент-Клауд, когда он с братом Элвином пытались объяснить мне, что такое Левиафан.

«Если когда-нибудь встретишь его, — сказал тогда Делиан своим внятным голосом ученого мужа и одновременно веселого бродяги, — а поверь мне, это в тысячу раз менее вероятно, чем то, что Элвин вдруг заинтересуется женщинами, — ты это сразу поймешь. Ты просто сразу поймешь, что перед тобой Левиафан».

Помню, тогда я подумала, что все это шутка, что никто из них двоих на самом деле ничего не знает, — но теперь я понимаю, что они имели в виду. Нет слов, чтобы описать то, что я увидела в глазах этого существа. Но ничего этого рассказать Саскии я не успеваю, потому что вдруг слышу у себя за спиной какое-то шевеление.

Оглянувшись, я вижу, что к нам подходит Либрариус. За ним на полу, около одного из книжных шкафов, лежит тело Саскии. Неподалеку от него — стул Джексона. Бедный Джексон в совершенном смятении, он смотрит на Левиафана круглыми глазами. Мне очень неприятно, что он вынужден пройти через все это вот так — связанным, совершенно беспомощным и одиноким, но сейчас у меня нет времени нянчиться с ним. К тому же в глазах Либрариуса, как я вижу, зарождается подозрение.

Он пытается скрыть это, но я умею распознавать такие вещи. Почти так же хорошо умею, как прятать собственные мысли и эмоции. У меня идеальное лицо для игрока в покер, так что мне редко удается найти партнеров в карточной игре.

— Я кое-что узнал, когда появился вирус, — говорит Либрариус, — один трюк.

Я качаю головой:

— Это меня не интересует. Мне хотелось бы узнать, как вы принесли сюда этого духа.

— Я же сказал вам, что он всегда был здесь. Но когда появился вирус, он проявил себя вот в таком обличье.

— Я этому не верю.

Он пожимает плечами:

— Это, в общем, не важно, чему вы верите, а чему — нет. Важно то, что я решил: вы не можете быть мне полезны, как я сначала думал. По крайней мере в вашем теперешнем состоянии.

Сначала мне кажется, что внезапно появившаяся золотисто-голубая аура — это просто так, для понта, но через секунду до меня доходит, что это он начинает произносить некое заклинание. Он что-то делает в воздухе руками, прищелкивая пальцами, как плохой фокусник, который старается отвлечь публику от того, что делает в действительности. Я делаю движение ему навстречу, готовая к активным действиям. Я уже прошла весь путь от страха перед ним до могучего желания врезать ему как следует. Но двигаться надо побыстрее. Он произносит слово на несуществующем, но известном мне языке — и молния ударяет прямо мне в голову.

Я стою, неспособная пошевелиться, и вибрирую, волосы дыбом, глаза закатились. Такое чувство, будто внутри меня, в грудной клетке, шарит чья-то рука, ища мою душу, чтобы выдрать ее из тела.

А потом я узнаю, что этому трюку он научился у вируса. Он умеет изымать дух, не убивая тела. Думаю, он наблюдал, как вирус расправился с Саскией, а потом доставил сюда ее тело.

Но я себе даже представить не могу, на что ему мое тело… разве что…

Если только он не нуждается в нем, чтобы выбраться отсюда. Если он привязан к этому месту, но хочет вырваться…

А это так и есть. Я уверена.

Тело Саскии ему не подойдет, потому что она родом из Вордвуда. Хотя, не сомневаюсь, он пытался использовать его. Может быть, этим и объясняется вся эта история со стеклянным гробом. Он, верно, вообразил себя тем самым принцем, от поцелуя которого она должна проснуться, но проснуться с ним, принцем, внутри. Единственная причина, по которой он не добрался до нее раньше, — это вирус. Сначала ему нужно было разобраться с вирусом. А потом, вероятно, он понял, что это тело ему не подойдет.

Но я — другое дело. Я родилась вне Вордвуда и не изменилась, как все остальные, когда попала на этот сайт. Вероятно, он решил, что я — его обратный билет.

Есть только одна небольшая проблема, о которой он пока не знает: нас двое в моем теле.

«Пусть возьмет меня», — говорит Саския, и я понимаю, что она одновременно со мной все это просчитала.

«Но…»

«Сейчас не время обсуждать и спорить, — говорит она, — кроме того, это все-таки твое тело — ты и оставайся в нем».

Итак, пока я изо всех сил сопротивляюсь заклинанию, которое хочет разорвать меня, она сама хватается за него. После короткого замешательства давление у меня в голове снижается. Либрариус завладевает духом Саскии и покидает мое сознание вместе с ним.

Я снова начинаю четко видеть, но притворяюсь, что заклинание сработало, и грациозно оседаю наземь, стараясь при этом не слишком сильно удариться головой. Не стоило беспокоиться. Либрариус предусмотрительно подхватывает меня, прежде чем моя голова успевает коснуться земли. Наверное, бережет свою «новую одежду».

Он склоняется ко мне. Я лежу на полу, пытаясь придумать, как бы отвлечь его внимание. Хоть бы Джексон сделал что-нибудь. Но помощь приходит с самой неожиданной стороны, хотя, пожалуй, мне следовало ожидать чего-то подобного теперь, когда Саския свободна. Мои глаза закрыты, я оставила только щелочки. Сквозь ресницы я вижу, как Либрариус поворачивается к Саскии, которая пошевелилась. Я-то думала, это удивит его, но, оказывается, он к этому готов.

— Вот видите, — говорит он ей, — не такой уж я жестокий. Будь я действительно жесток, я бы не обеспечил вашей душе временное жилище.

Я не знаю, что делает Саския. Села ли она, ведет ли себя нормально и адекватно. Или полностью дезориентирована.

Это не важно. Сейчас важно, что она отвлекает его внимание.

Я открываю глаза, бесшумно поднимаюсь на ноги и вижу, что библиотекарь стоит ко мне спиной. Вот тут-то и пригождается моя природная храбрость. Не раздумывая ни секунды, я подхожу к нему сзади и бью ногой ему между ног, туда, где больнее всего.

И знаете, что оказывается? Он не евнух!

Он сгибается пополам и вопит от боли — еще как! Я его сильно ударила, по-настоящему. Но он все не выбывает из игры. Несмотря на ужасную боль, которую он сейчас испытывает, его золотисто-голубая аура расширяется. Он все еще прищелкивает пальцами. И пытается что-то сказать.

Этого нельзя допустить.

Я снимаю с ближайшей полки добротный тяжелый том — «Золотой Сук», как я успеваю прочесть, — и обрушиваю его библиотекарю на голову. Мне приходится ударить трижды, прежде чем он оседает на пол и затихает. Я отрываю от него взгляд и вижу, что Саския сидит, привалившись спиной к книжному шкафу.

— Как ты? — спрашиваю я.

Она не отвечает, только губы слегка изгибаются. Ее взгляд еще только ищет мое лицо, ее слух ловит мой голос.

— Ты уже там, внутри, да? — спрашиваю я. — Все нормально, все функционирует?

— Сейчас… м-минутку…

Голос у нее хрипловатый от долгого молчания. Наверное, у нее перед глазами все плывет.

— Да сколько угодно, — разрешаю я.

А я пока отвязываю Джексона от стула.

— А ты как? — спрашиваю, ослабив веревки. — Можешь стоять?

— Н-не… не знаю…

Кажется, он тоже не в лучшей форме, но постепенно приходит в себя. Я распутываю последние веревки, и он начинает, пока сидя, растирать себе руки и ноги.

— Он… он умер? — спрашивает Джексон.

Мне не приходится переспрашивать — кто.

— Не знаю, — отвечаю я.

Я не останавливаюсь, пока не отвязываю веревки от самого стула. Я беру их, иду к распростертому на земле Либрариусу и принимаюсь за работу: связываю ему запястья за спиной, еще одной веревкой крепко прикручиваю руки к туловищу, а третью — обматываю вокруг щиколоток. Оторвав кусок от рукава его рубашки, делаю из ткани кляп и затыкаю ему рот, а последний кусок веревки использую, чтобы этот кляп закрепить.

— Думаешь, это его удержит? — спрашивает Джексон.

Я пожимаю плечами:

— У тебя есть идея получше? Кажется, чтобы сотворить что-нибудь волшебное, ему нужно шевелить руками и говорить.

— Но ты ведь сказала, что он бог.

— Нет, я сказала, что он могущественный дух — действительно что-то вроде бога, но я употребила это слово лишь для того, чтобы стал ясен масштаб.

— Но ведь даже могущественный дух…

— Да знаю, знаю, — отвечаю я ему. — Он для нас недосягаем. Но пока мы не можем придумать для него ничего понадежнее, пусть полежит так.

— Бросьте его в озеро, — подает голос Саския.

Я смотрю на нее. Кажется, она уже здесь, пришла в норму, но, видно, у нее в голове помутилось, раз она сделалась такой кровожадной. Может быть, она просто слишком много времени провела у меня в голове.

— Он еще может нам понадобиться, — говорю я.

— Зачем? В нем причина всех наших неприятностей.

Я качаю головой:

— Не думаю, что он все это спланировал. Он только воспользовался тем, что вирус все здесь покорежил.

— Ты так и не объяснила, зачем он может нам понадобиться.

Прежде чем я успеваю обдумать ответ и тем более произнести его, мы слышим какой-то отдаленный шум. На гром это не похоже, скорее, так лед на озере ломается. Джексон возбужденно мотает головой.

— Что это? — тревожно спрашивает он.

Не понимаю, почему они думают, что я знаю ответы на все вопросы.

— Понятия не имею, — отвечаю я.

Я подхожу к Саскии и помогаю ей подняться. Закидываю ее руку к себе на плечо, сама обнимаю ее за талию — в общем, поддерживаю ее. Сначала она просто висит на мне мертвым грузом, но постепенно начинает передвигаться все лучше и лучше.

— Господи, как я хочу пить! — говорит она.

— Здесь целое озеро, — отвечает Джексон.

В его голосе даже больше чем истерика.

— Отсюда я пить не стану.

Этот странный звук, похожий одновременно на треск и на гул, слышится опять. На этот раз он где-то довольно близко, хотя наверняка сказать нельзя. Здесь такое эхо! Я оставляю Саскию в полусидячем положении около стула, на который можно опереться, и обращаю наконец внимание на великана.

— Надо что-то делать с Левиафаном, — говорю я.

Саския и Джексон удивленно смотрят на меня.

— Ему нельзя здесь быть, — объясняю я.

У меня в памяти звучит голос одного из братьев Сент-Клауд. Он отвечает на мой невинный вопрос, что будет, если Левиафан появится в физическом мире. Они говорили о нарушении космического равновесия и дырах в пространственно-временном континууме. И тогда я поняла не больше, чем могу понять сейчас. Я запомнила только, что это будет очень, очень плохо.

— Вообще-то, нам тоже здесь не место, — замечает Джексон.

Он прав. Но мы пока не можем уйти отсюда, даже если бы знали как. Мы должны решить проблему с Левиафаном, удостовериться, что Либрариус не затевает какую-нибудь очередную гнусность, наконец, собрать всех людей, которых затянуло на этот сайт, и найти способ отправить их по домам.

Гул все приближается. Эхо множится под потолком, где-то в темноте над нами. О, на этот раз за гулом следует какой-то странный клокочущий звук. Мы, как по команде, поворачиваемся к озеру и видим, что каменистый берег разрезала трещина. В нее тут же хлынула вода.

Скорее всего, первое, чем нам стоит заняться, — это сделать что-нибудь, чтобы все здесь не разлетелось на куски.

Аарон все-таки удивляет меня. Он ведет себя совсем не похоже на циничного эгоиста Аарона Гольдштейна, которого я знал, и остается лишь поражаться тому, как Сюзи удалось создать эту новую, улучшенную версию. Или, может быть, само ее присутствие оказывает на него такое сильное корректирующее действие.

Взять хотя бы эту историю со сказочным человечком, спасать которого он отправился. Или то, что вот сейчас он вызвался пойти и посмотреть, что там, за стеной тумана. Прежний Аарон даже не стал бы рассматривать такой возможности. Он бы даже не остановился, чтобы подумать об этом, а не то что совершить что-нибудь подобное. Он и пальцем не пошевелил бы, если из этого нельзя было извлечь никакой пользы для себя.

— Не думаю, что это хорошая идея, — говорит Боджо в ответ на предложение Аарона. Он отрывает взгляд от тропинки, теряющейся в тумане, и поворачивается к нам. — Самое худшее, что мы можем сейчас сделать, — это разделиться.

— Значит, рисковать придется всем? — спрашивает Аарон.

Жестянщик вздыхает:

— Подумайте. Мы не знаем, что там, по другую сторону тумана. И что важнее, мы даже не знаем, сможем ли вернуться обратно, если пройдем сквозь него. А если и сможем, то вернемся ли мы в то же самое место. Так какой прок в вашей разведке, если вы не вернетесь, чтобы рассказать нам, что увидели?

— Но мы не знаем точно, что не сможем вернуться.

— Мы также не знаем, опасно это или нет, — возражает Боджо. — Вот поэтому я и сказал, что надо подумать: ищем обходной путь или продолжаем идти по тропе сквозь туман. Но что бы мы ни выбрали, идти надо всем вместе. И мое предложение — остаться на тропе.

Все долго молчат. Наши взгляды притягивает лес по другую сторону тумана. Я вспоминаю камешки, которые бросал Боджо и которые так и не долетели до другой стороны. Я не горю желанием узнать, куда подевались камешки, но если таков путь в Вордвуд, то этот путь я должен пройти. Ведь там Саския. А уж если мне все равно суждено идти, то лучше идти со всеми. Особенно если среди этих всех — Боджо, ведь он единственный из нас обладает опытом пребывания в Других Мирах.

— Я с вами, — говорю я ему. — Я тоже за то, чтобы идти всем вместе и не сходить с тропы.

— Запишите и меня, — говорит Аарон.

— И меня, — нахмурившись, подает голос Сюзи и толкает Аарона в плечо. — Неужели ты бросил бы меня?

— Это вряд ли.

— А вы, Рауль? — спрашивает Боджо.

— Если уж я зашел так далеко, — говорит Рауль, — то какой смысл теперь отступать?

Мы с ним на секунду встречаемся взглядами, и я понимаю, о чем он думает. У него, так же как и у меня, там любимый человек.

Мы снова смотрим в туман. Так странно — видеть этот лес на той стороне, зная, что, как только мы перешагнем границу, тут же окажемся в каком-то ином мире.

— Всем держаться за руки, пока мы идем сквозь туман, — командует Боджо. — Это чтобы быть уверенными в том, что все попадем в одно и то же место.

Мне вдруг приходит в голову несвоевременная, нелепая мысль о гранках, которые я вычитывал перед тем, как все это началось, и о том, что я так и не дал знать Алану, что задержу их.

— Кристи… — вдруг обращается ко мне Сюзи.

Я вздрагиваю и возвращаюсь в настоящее. Левую руку протягиваю Сюзи, правую — Раулю. Теперь мы соединены, как бусинки в ожерелье.

— Держитесь друг за друга крепко, — говорит Боджо.

Пальцы Сюзи все сильнее сжимают мою ладонь. По одному, вслед за жестянщиком, мы проходим сквозь туман. Я чувствую, что и сам изо всех сил стискиваю руки Сюзи и Рауля.

Проход сквозь слой серого тумана — одно из самых странных ощущений, какое я когда-либо испытывал. И может быть, один из самых храбрых в моей жизни поступков — следовать за остальными, видя, как они исчезают за стеной тумана. Не могу даже описать панику, которая охватывает меня, когда я вижу, как они уходят. Боджо, Аарон, Сюзи. Я вижу только руку, которая парит в воздухе и за которую я держусь, и, значит, моя очередь.

Мне не хочется туда идти, и, чтобы дать задний ход, мне достаточно лишь выдернуть свою руку у Сюзи. Но я заставляю себя, и вот уже и рука Сюзи исчезла, и постепенно исчезает моя собственная.

Туман практически не касается моей кожи, он, скорее, проходит сквозь кожу. На какое-то мгновение я сам становлюсь туманом, наши молекулы смешиваются. Я слышу у себя в голове странные звуки, напоминающие радиопомехи. Температура падает градусов на десять. Я ожидал приступа дурноты, такого как после перехода границы с Миром Духов, но ничего подобного не происходит. Вместо этого я чувствую острое, всеобъемлющее одиночество. Глубокое понимание, что, сколькими бы людьми я ни окружил себя, я одинок во Вселенной.

И вот я прошел, за мной последовал Рауль.

Кажется, мы очень долго стоим на другой стороне, не разнимая рук, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь мглу. Мне кажется, что надо заново учиться дышать, но, по крайней мере, это ужасное чувство одиночества отступило. Воздух какой-то затхлый, как в подвале. Ощущение сырости.

— Да, как-то не хочется проделывать такое часто, — говорит Боджо.

Его голос словно отменяет какое-то заклинание, сцепившее наши руки. Мы отпускаем друг друга и осматриваемся.

Освещение слабое, но, когда глаза приспосабливаются, оказывается, что вокруг вовсе не так темно, как показалось вначале.

— Вы знаете, где мы находимся? — спрашивает Рауль у Боджо.

— Где-то под землей, — качает головой жестянщик.

Как только он говорит это, я начинаю внимательно рассматривать то, что нас окружает. Оказывается, мы в широком коридоре или туннеле. Стены из кирпича, надежно склеенного цементом. Под ногами — мусор: камни, осколки битого кирпича, обрывки газет — в общем, всякий сор. Я поднимаю ближайшую ко мне газету и пробегаю глазами строчки. Либо освещение хуже, чем я предполагал, либо это написано на неизвестном мне языке.

Я поднимаю голову, пытаясь сообразить, откуда идет свет. Высоко на стенах я замечаю фосфорное свечение. Потолка не вижу. Если бы не застоявшийся, неподвижный воздух, я бы решил, что его и нет.

— Посмотрите, — говорит Сюзи.

Она прошла немного вперед и указывает на грубую постройку на опорах из необтесанных бревен, крытую толем.

За ней — целая деревня таких же строений, тянущихся вдоль стены, насколько мы можем видеть.

— Здесь люди живут? — спрашивает Рауль.

— Скорее, жили, — отвечает Боджо. — Похоже, что здесь давно никто не был.

— Напоминает канализацию.

— Скорее, заброшенную линию метро, — говорю я, ковыряя носком ботинка в мусоре под ногами. — Мне кажется, если бы мы разгребли этот мусор, то докопались бы до рельсов. А может, это что-то вроде Старого города в Ньюфорде.

— Только в Старом городе никто не живет, — уточняет Аарон, — с тех пор как землетрясение загнало все постройки под землю.

— Ты в этом уверен? — спрашиваю я.

Аарон устало и раздраженно смотрит на меня:

— Да ладно! Ты, конечно, будешь рассказывать про всяких там гоблинов — как бишь ты их окрестил?

— Скукинсы.

— Точно. Ты и правда считаешь, что они живут в Старом городе?

— Так мне говорили.

— А ты их видел?

— Нет, — отвечаю я, — но я видел бездомных людей. Там безопаснее, чем в Катакомбах, потому что меньше преступных элементов — всяких сумасшедших и байкеров.

— А ты-то что там делал?

Я улыбаюсь ему в ответ:

— Искал гоблинов.

Аарон качает головой.

— Итак, что дальше? — спрашивает Рауль. — Идти по туннелю?

Боджо кивает:

— Тропа все еще продолжается. Ее не видно, но я чувствую, что она есть под всем этим мусором.

Я знаю, что у всех нас есть вопросы, начиная с того, как этот туннель вообще мог оказаться здесь, если все, что мы видели сквозь туман, было старым дремучим лесом, но Боджо отправляется, мы следуем за ним, как тогда, когда в первый раз перешли границу Другого Мира. На этот раз Сюзи и Аарон идут за жестянщиком, а мы с Раулем замыкаем шествие.

— Думаете, мы и правда найдем их, — спрашивает Рауль через некоторое время, — всех этих людей, которые пропали?

Разумеется, он хочет спросить, найдем ли мы его Бенни.

Я бросаю на него быстрый взгляд.

— Мы должны их найти, — отвечаю я. — Иначе я сойду с ума.

— Мне кажется, я уже сошел, — говорит он, обведя рукой все, что вокруг. — Все это… все эти миры…

— Да, это выглядит несколько иначе, чем я ожидал.

— Вам страшно?

Я киваю:

— Но не столько за себя, сколько за Саскию. Что мы ее не найдем. Или найдем, но…

Я не в силах закончить фразу.

— Я всю жизнь боялся, — говорит Рауль. — Боялся почти всего. Мира вообще, мальчишек, которые стали бить меня, когда я подрос. Я был тощим заморышем, меня всегда больше интересовало рисование, чем спорт, девочки и тусовки. — Он невесело улыбается. — Меня называли слабаком и пидором задолго до того, как я осознал свою сексуальную ориентацию.

Я вспоминаю Джимми Брауна, мальчика в начальной школе, про которого пели дразнилку «Голубой, голубой, не хотим играть с тобой», и она преследовала его все школьные годы. Я его не дразнил, но и не сделал ничего, чтобы это прекратить. И никто не сделал. Разумеется, у меня в те годы своих проблем хватало, взять хотя бы отношения с родителями. Они обращались со мной и Джорди немногим лучше, чем дети в школе.

— Я понимаю, о чем вы, — отвечаю я. — Я и сам вовсе не считаю детство золотым временем, кроме разве что тех моментов, когда был предоставлен сам себе.

— Да, так спокойнее — быть самому по себе, — соглашается Рауль. — Но ты так одинок, когда растешь без друзей, когда ты выброшен из мира. Я тогда, кажется, все отдал бы за то, чтобы испытать эрекцию, глядя на девушку.

Я не могу удержаться от улыбки:

— У меня с этим проблем не было. А вот насчет заговорить с ней…

— Ах вот что вам нужно было? — улыбнулся Рауль в ответ. — А как насчет необходимости бредить футболом?

Рассуждать о любви? Одно неверное слово или взгляд — и они думают, что ты за ними ухаживаешь.

— Однажды меня побил футболист-полузащитник, — сказал я, — но только за то, что я пытался подцепить его девушку, которая пользовалась успехом.

— Это нормально. То есть вы, конечно, нарушили правила, но вы молодец — и почему бы вам было не отомстить ему, отбив его девушку?

— Эти ребята влюблялись только в тех девушек, которых хотели все.

Рауль кивнул:

— А теперь представьте себе, что сделал бы с вами полузащитник, если бы вы попытались поухаживать за ним, а не за его девушкой.

— То, что вы этого не пытались делать, не было страхом. Это просто здравый смысл. В те времена…

— Не думаю, что сейчас что-то сильно изменилось.

— Может, и нет, к большому сожалению.

Рауль пожимает плечами:

— Но самое странное — сейчас-то я не боюсь. Наверное, это потому, что впервые я чувствую, что нужен. Нужен Бенни. Впервые мы поменялись ролями, и теперь он рассчитывает и надеется на меня. Надеюсь не подвести его.

— Мы делаем все, что в наших силах.

— Я знаю. И все-таки, похоже, этого далеко не достаточно.

Я вполне разделяю его мнение.

Туннель действует на нервы. Трудно идти мимо этих построек и сознавать, что людям приходилось здесь жить. Конечно, кое-где и сейчас так живут, и в еще худших условиях. Боджо не может объяснить нам, где именно находится этот туннель — где-то между мирами, в пограничной области, — но он говорит, что это место всего лишь отражение какого-то места в нашем Условном Мире.

Мы бредем по туннелю еще с полчаса, пока не видим свет где-то далеко впереди. Пройдя еще немного, мы слышим какой-то звук. Мне требуется несколько секунд, чтобы сообразить, что это за звук. Это дождь.

Еще через несколько минут мы оказываемся в конце туннеля и довольно долго стоим у выхода, глядя на промокший до нитки лес. Не знаю, тот ли это лес, который мы видели сквозь туман с той стороны, или какой-то другой. Дождь сильный и затяжной, такой может промочить до нитки за считаные секунды. С ветвей течет и капает. И такой прекрасный запах — влажной земли! Тропинка, которую мы так долго не видели, появляется из-под мусора и уходит петлять между стволами.

— Это Вордвуд? — спрашивает Сюзи.

Боджо кивает:

— Или, по крайней мере, имеет к нему отношение. Давайте отдохнем здесь несколько минут. Может быть, если нам повезет, дождь кончится.

Мне не очень нравится эта идея — у меня в голове словно часы тикают, — но все остальные, кажется, не прочь передохнуть, и я молчу. Но когда мы останавливаемся, я чувствую, что мой организм меня подводит: сидение за компьютером — не самая лучшая тренировка перед длительным переходом, который мы предприняли сегодня. Ноги болят. С огромным облегчением скидываю со спины рюкзак и сажусь на землю.

Мы устраиваемся у выхода из туннеля, достаем наш походный паек и запиваем его минеральной водой из бутылок. Разговариваем мало. В основном смотрим на дождь, слушаем, как капли стучат по земле. Глядя на темный, мокрый лес, я вспоминаю рассказы Джилли о том, что символизируют путешествия сказочных персонажей. Так, если они бредут через дремучий лес — это аналогия трудностей, которые человек должен преодолеть, чтобы достигнуть цели.

На данный момент я, безусловно, предпочел бы символ настоящему мокрому лесу, который нас ожидал.

Я достаю сигареты и вытряхиваю одну из пачки. Закуриваю. В пачке осталось всего две, а кто знает, где тут ближайший магазин. Придется, видно, снова бросить курить.

— Как вы думаете, как дела у Роберта? — спрашивает Рауль.

Боджо пожимает плечами:

— Мне кажется, что Роберт из тех, кто умеет постоять за себя.

— Но эти типы… ищейки…

Боджо кивает:

— Да, я знаю. Я таких видел много раз. Шерифы маленьких городков, вышибалы в барах. Но эти трое были не только большие и сильные. В них была настоящая мощь, и они вполне могли осуществить свои угрозы. — Он колеблется несколько секунд, потом обводит нас всех взглядом. — Я должен кое в чем признаться, — говорит он.

У меня падает сердце. Воображение начинает бешено работать, подсовывая мне картины одну ужаснее другой.

— В детстве я слышал… — говорит Боджо и улыбается, как будто мы поймали его на чем-нибудь постыдном. — Да, я знаю это не из книг. Я и сейчас не слишком много читаю, а тогда и вовсе был слабоват по этой части. Но когда я был маленький, истории рассказывали у костра и в кибитках, и, как любой мальчишка, я ужасно любил их слушать. Они были не о героях и королях, как можно было бы ожидать, а о людях обыкновенных, таких как мы, о жестянщиках в основном. Мне больше всего нравилась история о моем тезке, Боррибле Джонсе. О нем существует масса историй.

— Неужели мы услышим еще одну версию происхождения вашего имени? — спрашивает Рауль.

Боджо усмехается:

— Нет, но кое-что действительно интересно: дело в том, что мое имя — Боррибл — на старинном жаргоне, принятом у жестянщиков, означает «алхимик». Оно происходит от слова борриблал, что означает «тигель».

— Так вы, значит, алхимик?

— Нет. Но тот Боррибл Джонс, скорее всего, был им. И еще он был солдат, музыкант, волшебник и владел еще десятком ремесел, смотря какое требовалось по ходу рассказа. Но в основном он выступал в роли фокусника, хотя, наверное, достаточно просто сказать, что он жестянщик, ибо в каждом жестянщике заключен фокусник.

— А это все имеет отношение к тому признанию, которое вы собирались нам сделать? — спрашивает Аарон.

— И да и нет, — вздыхает Боджо. — Дело в том, что я вел вас наугад. Видите ли, я не специалист во всем этом. — Он указывает на лес. — Не то чтобы я не был знаком с духами или не бывал в Других Мирах — лучшие годы своей жизни я провел как раз странствуя по этим дорогам в компании волшебных существ. Но о древних духах и правилах общения с ними я знаю не больше, чем любой из вас.

У меня падает сердце. Я думал, с Боджо и с Робертом у нас есть хоть какой-то шанс. Роберта мы потеряли…

— Тогда почему же вы сами вызвались нам помочь? — спрашивает Рауль.

— Из-за Холли. — Он опускает голову на минуту, потом снова поднимает на нас взгляд. — Она… она мне очень понравилась, и, наверное, я хотел произвести на нее впечатление. Когда она рассказала мне о ваших трудностях, я пообещал помочь ей. А мужчина не должен отступать от своего слова.

— Ну что ж, — говорит Сюзи. — Если это все, в чем вы хотели признаться, я рада.

Боджо удивленно смотрит на нее:

— Все? Вы что, не поняли? Никто из нас не готов выступить против такого могущественного духа, как дух Вордвуда. А я заставил вас поверить в меня.

Сюзи улыбается:

— Но ведь вы могли, например, сказать нам, что вы с духом заодно и теперь мы все ваши пленники или еще что-нибудь в этом роде. Или что вы нарочно вели нас в неправильном направлении.

— Я бы никогда так не поступил.

— Кроме того, — продолжает Сюзи, — мне даже нравится, что вы все это делаете, потому что запали на Холли, которая, между прочим, и правда очень крутая.

— Не знаю, что это такое, — говорит Боджо, — но со мной раньше так никогда не бывало — это поразило меня в тот самый момент, как я ее увидел. То, что я сделал, — это единственное, что я мог сделать, чтобы в ту же секунду не сжать ее в своих объятиях.

— И правильно сделали, что не сжали, — замечает Сюзи. — Мы любим, чтобы за нами сначала немножко поухаживали.

— Разумеется, — говорит Боджо. — Но все равно очень странно, что все это обрушилось на меня вот так сразу. Не то чтобы мне не приходилось встречать привлекательных женщин. — Он улыбается. — Вот хоть вы, например.

Сюзи смеется, но я вижу, как злится Аарон, и понимаю, что не только Боджо, Рауль и я делаем все то, что мы делаем, из-за любви. И это очень хорошо объясняет изменения, происшедшие с Аароном за последние день-два. Любовь всегда требует от нас перемен — от изменения музыкальных вкусов до изменения всего нашего существа.

— Полегче, ковбой! — говорит Сюзи Боджо. — Не тратьте на меня понапрасну свое обаяние.

Теперь, когда загадка преображения Аарона разгадана — а в версию с глубоким раскаянием и желанием исправить свои ошибки я никогда не верил, — осталось только понять, что здесь делает Сюзи. Ей-то это зачем? Вот и новая головоломка.

— Дождь кончается, — говорит Рауль.

Он прав. Ливень превращается в моросящий дождик. Боджо встает и запихивает пустую бутылку в свою сумку.

— Ну ладно, — говорит он, — пора переходить от слов к делу.

Я тоже поднимаюсь на ноги, не чувствуя себя и наполовину таким бодрым, как жестянщик. Наклонившись, чтобы поднять с земли свой рюкзак, вдруг слышу какой-то громкий гул.

Гром, думаю я. Неудивительно при таком-то дожде. Похоже, сейчас опять польет как из ведра.

Но тут земля начинает содрогаться в ответ на содрогания неба — приходится взмахнуть руками, чтобы сохранить равновесие. Я слышу грохот сдвигающихся скал, и мы все оборачиваемся и смотрим обратно в туннель. Раздается новый раскат грома, и мы снова ощущаем, как дрожит земля. На этот раз, не удержав равновесия, я падаю на одно колено. Слышу, как осыпаются камни в глубине туннеля, потом раздается какой-то треск. Живо представляю себе образовавшуюся трещину, которая ползет к нам.

— Скорее! — кричит Боджо.

Нас не приходится просить дважды. Я снова вскакиваю на ноги, помогаю Аарону подняться. Сюзи хватает мешок, который дала ей Холли, и все мы вылетаем вон из туннеля под дождь, где нас ждут уже Боджо и Рауль. Мы едва успеваем выйти: раздается новый раскат грома, только на этот раз он явно исходит из недр туннеля. Мы бежим к деревьям. Оказавшись наконец под их кронами, я оглядываюсь назад. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как вход в туннель обваливается. Мусор и обломки камня разлетаются по траве там, где мы только что стояли.

Моросящий дождь, намочив наши лица, добирается до одежды. Волосы у меня уже намокли и прилипли к голове. Но мне все не оторвать взгляда от того места, где только что был выход из туннеля. Задержавшись хотя бы на секунду, мы были бы погребены под обломками.

Проходит довольно много времени, прежде чем кто-то решается заговорить.

— Господи, — наконец произносит Рауль, — как это было близко.

Аарон кивает:

— Но мы успели.

И вот тогда-то мы слышим новый раскат грома и трещина, которую я так живо себе представил, действительно ползет змеей и в нескольких шагах от нас изгибается влево. Мы вынуждены схватиться за нижние ветки деревьев и друг за друга, чтобы не упасть. Под нами — бездна, пропасть, которая только что образовалась, которой не было еще секунду назад.

— Что… что происходит? — говорит Сюзи.

— Этот мир, — отвечает Боджо, — Вордвуд. Он гибнет.

Новый раскат грома, новая трещина, новая яма, открывающаяся прямо перед нами.

Больше ждать нечего. Мы поворачиваем и бежим по тропинке в лес.

Холли вернулась с прогулки с собакой и обнаружила, что магазин пуст. Она не удивилась, хотя всего лишь пятнадцать минут назад оставила Джорди и Дика за сортировкой новых поступлений, которые пришли еще вчера, до того как все это началось. Она не стала смотреть, не поднялись ли они наверх, в квартиру. Спустив Сниппет с поводка, она последовала за собакой в подвал. Там Джорди сидел на корточках, уперевшись подбородком в собственные колени. Они с Диком изучали стену, которая несколько часов назад служила порталом в Другой Мир. Теперь это была просто голая бетонная стена, больше ничего.

Сниппет протиснулась между двумя исследователями и внимательно обнюхала стену. Потом она вернулась к лестнице и стала ждать, когда же Джорди обратит на нее внимание.

— Оттого, что вы будете есть глазами эту стену, они быстрее не вернутся, — заметила Холли.

Джорди кивнул. Он почесал Сниппет за ухом.

— Я знаю, — вздохнул он. — Но их уже так долго нет.

Было за полночь, около двух. Холли и Сниппет прогулялись по совершенно пустым, тихим улицам. Холли называла это: «пойти проверить, не пришел ли для Сниппет пимейл».

— Это только кажется, что долго, — ответила она Джорди. — Всего несколько часов. Надо запастись терпением. Их может не быть и несколько дней.

— Я знаю. Надо было нам пойти с ними.

Холли села на ступеньку. Она думала о своих друзьях в ловушке Других Миров, по ту сторону стены. О красивом жестянщике, которого едва знала, о своем друге Кристи.

— Возможно, — ответила она.

— О нет, госпожа Холли! — воскликнул Дик, повернув к ней свое широкое, честное лицо. — Там слишком опасно для таких, как мы.

Джорди невесело усмехнулся:

— Это замечание как-то не утешает нас насчет тех, кто туда уже отправился.

На простодушной физиономии Дика появился настоящий ужас.

— О, я не хотел…

— Ничего, — махнул рукой Джорди, — я понял, что вы имели в виду. Мы знали, что идти туда опасно, но ведь выхода не было. Кто-то должен был пойти.

— Но ждать — тоже очень трудно, — сказала Холли.

— Ждать трудно, — согласился Джорди. — И что меня больше всего беспокоит, так это то, что, скорее всего, одними Другими Мирами дело не обойдется. Есть еще и вебсайты. А вообще-то, у меня в голове не умещается, как они смогут физически присутствовать в Других Мирах.

Холли кивнула. Она вполне понимала его.

— Но если предположить, что это возможно, — продолжал Джорди, — тогда, значит, безопасность Кристи и других отчасти зависит от компьютеров, и не знаю, как вас, а меня эта мысль не слишком радует. Сами подумайте. Эти проклятые машины иногда ломаются, стоит на них как-нибудь не так посмотреть. Вы бы доверили какой-нибудь из них свою жизнь? И это если вынести за скобки всяческую магию.

— «Вордвуд» всегда был очень стабилен… — начала было Холли.

— Пока его не разрушил вирус, — парировал Джорди.

— Все это, конечно, очень радует и вселяет надежду…

— Извини. Просто эта мысль мне покоя не дает. Когда речь заходит о компьютере, то даже и вирусы не нужны, чтобы все пошло насмарку. Только вспомни, что иногда происходит, когда пытаешься поставить новую программу. Можно пробовать десять раз кряду, и только на одиннадцатый сработает, хотя всякий раз ты точно выполнял инструкцию. И волшебства никакого не надо, чтобы все испортить, а у нас тут, как известно, волшебство присутствует.

— Да, — согласился Дик. — Компьютеры очень опасны, в них живут гоблины и всякие другие отвратительные создания.

Джорди вздохнул:

— Вот видите!

— Но тут мы ничего не можем поделать, — сказала Холли. — Или можем?

Когда Джорди покачал головой, она перевела взгляд на Дика.

— Я ничего не понимаю в компьютерах, госпожа Холли, — виновато проговорил тот.

Проведя почти год в обществе домового, Холли научилась понимать, когда он действительно ничего не знает, а когда уклоняется от прямого ответа. Сейчас она была уверена, что он что-то знает, просто не хочет говорить.

— Но?.. — поторопила она его.

Дик отвел взгляд:

— Нет, не спрашивайте меня, госпожа Холли!

— Дик!

— Это… это…

— Это — что?

У домового был совершенно пришибленный вид.

— Это тоже очень опасно, — наконец выдавил он.

Джорди собирался что-то сказать, но Холли подняла руку, призывая его подождать. Сейчас ей надо было вытащить из Дика то, что он не хотел говорить.

— А насколько это опасно? — спросила она.

— Разговаривать с матушкой Крон — очень опасно.

— Так ее зовут?

— Нет. Вы уже должны бы знать, госпожа Холли, что в именах заключена сила. Никогда не называйте эльфам своего настоящего имени. Они тоже, если вы замечали, всегда называют лишь свои клички.

Холли нервно усмехнулась:

— Пожалуй, я не настолько близко знакома с эльфами, чтобы это заметить. И может быть, это даже к лучшему. Из таких знакомств ничего хорошего не получается. Я, разумеется, не имею в виду присутствующих, — спохватилась она.

Дик кивнул.

— Итак, значит, клички? — продолжала выпытывать Холли. — Это, наверное, что-то вроде имени пользователя в компьютере?

Когда Дик кивнул во второй раз, она вспомнила о многочисленных версиях имени Боджо. Выбор версии зависел от того, с кем в данный момент разговаривал Боджо.

Нет, сказала она себе. Ей не следует думать о нем. Мысли только замутняют то влечение, которое она испытала, как только он оказался в ее доме. А теперь он ушел вместе с другими и, может быть, находится в смертельной опасности, и она, возможно, больше никогда его не увидит…

— Так зачем нам разговаривать с этой матушкой Крон? — спросила она Дика.

— Она пророчица. Она могла бы помочь нам — за определенную плату.

— Ну почему за плату?

— Не знаю, госпожа Холли. Просто так всегда бывает.

— Не знаю, хорошо ли это, — с сомнением произнесла Холли. — Когда нам помогала Мэран, она ничего не просила взамен.

— А какую плату может потребовать матушка Крон? — спросил Джорди.

— И этого я не знаю, — ответил домовой. — Только знаю, что чем больше услуга, тем дороже за нее платят.

— Может быть, сама матушка Крон объяснит нам, почему нельзя без этой торговли, — сказала Холли.

— О нет! — воскликнул Дик. — Ей нельзя так просто задавать вопросы, как мне, например. Большинство наших добрых соседей очень невыдержанны и малейшую попытку вмешаться в их дела считают оскорблением.

Холли кивнула.

— Я не стану пытаться вмешиваться в их дела, — заверила она домового. — Итак, где нам найти ее?

— В торговом центре.

— В торговом центре? — переспросил Джорди.

Холли засмеялась:

— Что ж, это вполне логично, не так ли? Если могут быть эльфы в Интернете, то почему бы пророчице не обитать в торговом центре?

— Но в каком? — спросил Джорди. — В том, что на Уильямсон-стрит?

Холли знала, почему он назвал именно этот торговый центр. Он был самый старый в городе, и, если уж пророчице суждено жить в торговом центре, ей естественно было бы поселиться именно в самом старом из них.

Но Дик покачал головой:

— Нет, она живет в новом, недалеко от автострады. — Он обеспокоенно посмотрел на Холли. — Волшебство у таких, как матушка Крон, — неправильное. Если пользоваться им долго, ничего хорошего не выйдет.

— Но ты сказал, что она могла бы нам помочь.

— Если не превратит нас в жаб.

Холли содрогнулась:

— А она может?

— Матушка Крон может и это, и многое другое, — сказал домовой. — Вот почему прибегнуть к ее помощи — это последнее средство.

— Что ж, мне кажется, мы уже вовсю прибегаем к последним средствам, а? — Холли перевела взгляд с Дика на Джорди. — Вы только посмотрите, как у нас обстоят дела: сайт проглотил огромное количество людей, среди них наши друзья. Кристи и остальные могут быть потеряны для нас навсегда. А один-единственный волшебник, который был за нас, отправился ловить огромных страшилищ и до сих пор не вернулся.

— Ты имеешь в виду Роберта? — спросил Джорди.

Холли кивнула:

— Короче говоря, теперь нас трое и ни один из нас понятия не имеет, что делать дальше и вообще что происходит. Так что я вполне созрела для того, чтобы побеседовать с какой-нибудь пророчицей.

Джорди кивнул.

— Что нам надо принести ей в дар? — спросила Холли. — Пожалуй, у меня наберется пара сотен долларов наличными. Или, может быть, она предпочтет что-нибудь из книг?

— Это должно быть что-то более личное, — сказал Дик. — Услуга.

— Услуга какого рода?

— Я не знаю.

— Ничего, — ответила Холли. — Я знаю, ты расстраиваешься, и мне очень жаль. Но ведь если мы не будем предпринимать ничего, то просто сойдем с ума, правда?

Домовой согласился.

— Только помните, — сказал он, — когда имеете дело с «обратной» магией, магией «против солнца», ваша тень оказывается сзади вас, вне вашего поля зрения, и кто угодно может украсть ее. Так что, даже если больше ничего вам не удастся, по крайней мере постарайтесь удержать ее при себе.

Холли удивилась:

— Моя тень? Ты говоришь о том самом, о чем недавно упоминал Кристи?

Дик покачал головой и указал на тень, отбрасываемую лампой на лестницу.

— Я имел в виду вот эту тень, — сказал он. — Ту, которая охраняет дверь в вашу душу.

— Ну, теперь я уже совсем ничего не понимаю, — сказала Холли. — Как же я могу удержать ее? Там же не за что схватиться.

— Вы просто должны постоянно чувствовать ее, — объяснил Дик. — Даже если вам ее не видно, помните, что она у вас есть, и какая она, и как она темнеет и вытягивается.

— А если этого не делать, то что будет? — спросил Джорди.

— Какой-нибудь бродячий дух может воспользоваться ею и занять ваше тело.

Холли вздохнула:

— Ничего себе!

— Так вы передумали? — с надеждой в голосе спросил Дик. — Мы можем остаться дома и подождать, пока они не вернутся.

Холли покачала головой:

— Вы можете остаться. Только расскажите, как мне найти матушку Крон.

Джорди встал и одернул джинсы.

— Я тоже иду, — сказал он.

— То одно, то другое… — горестно произнес Дик, вставая.

— Ты вовсе не должен идти с нами, — сказала Холли.

— Еще как должен. Сами вы ее никогда не найдете, госпожа Холли.

— Ладно. Можно идти прямо сейчас? Там же закрыто.

— Для волшебников ничего не бывает закрыто, — возразил Дик.

Холли пошла наверх, за ней увязалась и Сниппет, скрипя когтями по деревянным ступеням.

— А как быть со Сниппет? — спросила Холли Дика. — Откуда она узнает, что надо следить за своей тенью?

— Ей лучше остаться здесь, — сказал домовой. — Не все волшебные существа так хорошо относятся к собакам, как я.

Холли едва заметно улыбнулась. Не то чтобы Дик и Сниппет не ладили друг с другом. Но сказать, что они ищут общества друг друга, тоже было нельзя. Кроме того, по этой реплике Дика она поняла: он полагает, что они уходят ненадолго.

На Вудфорест-Плаза, расположенной на юго-востоке города, где Ричардс-роуд пересекает Хайвей 14, когда-то был торговый центр — гордость северной части города. Но в начале прошлого года предприниматели скупили фермерские земли к северу от Ричардс-роуд, ликвидировали все дома и курятники и скорее, чем можно было сказать «налетай — не скупись», построили двухэтажный торговый центр из стекла и бетона, такой большой, что он мог бы считаться маленьким городом. Конечно, были люди, которые проводили там дни напролет, с открытия до закрытия.

Джорди проехал на стареньком «додже» Кристи от Синеплекса, в южном конце торговой зоны, до пристаней. Он заехал на стоянку под стеной высотой восемь футов. Стена отгораживала сохранившиеся фермерские земли. Джорди выключил двигатель, и они вышли из машины. Всем показалось, что дверца хлопнула очень громко.

— Жутковато, — призналась Холли. — Никогда не любила торговые центры ночью. И что-то неправильное есть в этих огромных пустых автомобильных стоянках.

Джорди кивнул:

— У меня был друг, который жил на одной из ферм. Сейчас его земля — под этим бетоном. Кажется, где-то под овощным павильоном.

— Да, и это тоже, — согласилась Холли, — и фермы, и курятники.

— Да, птичницы, говорят, были просто в ярости. Кто-то мне рассказывал, что в знак протеста они увели огромный цементовоз, подогнали его к дому одного из устроителей торговой зоны и вывалили полный кузов раствора ему в гостиную. Но точно я не знаю. В новостях об этом не сообщалось.

Джорди повернулся к Дику, который стоял около машины. И без того большие глаза домового еще больше округлились. Он смотрел на складывающиеся металлические двери ближайшего павильона. Несмотря на новизну, дверь была уже покрыта граффити.

— Нам куда? — спросил Джорди.

Домовой указал на дверь:

— Сюда.

— Хорошо. Итак, что мы делаем? Просто поднимаемся и стучим или что?

— Или что, — ответил Дик.

Развернув свои узенькие плечи, он пошел через стоянку. Кожаные подошвы его туфель негромко шаркали по асфальту. Холли и Джорди переглянулись и последовали за ним.

Холли понятия не имела, что ее ожидает, когда входила в металлические двери. У нее был небогатый опыт общения с волшебными существами, несмотря на домового в компаньонах. Друзья Дика не навещали его — по крайней мере, когда она была дома, — а Дик тоже не совершал ничего такого волшебного, разве что умел сидеть так тихо, что становился невидимым. Поэтому, когда сейчас домовой положил руку на ручку, окрашенную из пульверизатора, и открылся портал прямо как у нее в подвале, она от удивления ахнула.

— Это… это… Другие Миры? — спросила она.

Дик покачал головой:

— Нет, это просто дверь для таких, как я.

— Понятно. То есть для?..

— Для домовых и прочих.

Джорди все еще смотрел на железную металлическую дверь.

— А железо вам не мешает? — спросил Джорди.

— Нет, господин Джорди. Я слишком долго прожил среди людей, чтобы это раздражало меня так, как раздражает моих деревенских сородичей. — Дик собрался было войти, потом посмотрел на них. — Так вы идете?

— Да, конечно… сразу за тобой, — ответила Холли.

Она зажмурилась и шагнула в проем, который в ее представлении все еще оставался проемом большой металлической двери. Ее вытянутые вперед руки не встретили никакого препятствия. Джорди вошел вслед за ней. Открыв глаза, она поняла, что находится в каком-то подсобном помещении. Должно быть, склад, решила она, потому что вокруг были штабеля картонных коробок, содержащих всякую всячину — от чайников до приборов для стрижки газонов.

Дик взял ее за руку.

— Пойдемте, госпожа Холли, — сказал он. — Должно быть, матушка Крон собрала придворных в главном зале для аудиенций. Там, где лебеди.

Холли понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, о чем это он.

Потом она вспомнила скульптуры, изображающие больших белых птиц, свисающих с куполообразного потолка над центральным входом, их длинные вытянутые шеи, распростертые металлические крылья. Казалось, лебеди кружат под сводами здания. Она не могла вспомнить, сколько их было, — может быть, семь — обычное сказочное число?

Дик провел их в дальний конец склада и вывел в галерею, которая вела в торговые ряды. Холли всегда казалось, что было бы интересно пройтись тут ночью, но сейчас у нее было такое же жуткое ощущение, как и от пустой стоянки, на которой они припарковались. Все частные склады были закрыты, так что, в случае чего, нельзя было сделать вид, что просто зашел посмотреть.

— Слышите? — спросила она, когда они шли по гулкому коридору к центральной площадке.

Они шли мимо тележек, деревянных скамеек, мусорных контейнеров и запертых на ночь киосков. Их отражения, улавливаемые темными окнами складов, бежали по другой стороне коридора. Холли оглянулась на свою тень. Так как свет падал сверху, тень съежилась у ее ног. Но все же она была на месте.

— Это музыка, — сказал Джорди. — Что-то вроде хип-хопа.

Холли кивнула. Сначала она подумала, что музыку могли транслировать по радио торговой зоны. Может быть, им просто нет резона отключать ее на ночь. Но вскоре она обнаружила, что музыка доносится из дальнего конца коридора и становится все громче по мере их приближения к площадке.

— Это праздничная музыка, — сказал Дик.

Холли уже собралась спросить, что он имеет в виду, но в этот момент она вдруг всех их увидела перед собой — всех размеров и форм, танцующих под музыку — и по их энтузиазму поняла, что, в общем, слово «праздничная» говорит само за себя. И только когда они подошли к тому месту, где коридор переходил в площадку, она увидела, что источником звука был всего-навсего кассетник. Принимая во внимание очертания танцующих, можно было предположить нечто более экзотическое — например, каких-нибудь эльфоподобных существ, чья жизнедеятельность сопровождается подобными звуками, — а не обыкновенный магнитофон.

Но танцующих, судя по всему, вполне устраивало столь прозаичное музыкальное сопровождение.

Там было множество существ, вполовину меньше Дика ростом, как будто состоящих из веточек, листьев и мха, хотя время от времени попадались странные существа из проволоки, с носами из электрических вилок и торсами из микросхем.

Там были и высокие мужчины в викторианских сюртуках, и женщины с заостренными ушами, одетые в вечерние туалеты, и люди в куртках и плащах из грубой ткани, которая тоже очень напоминала мох, листву и перья. Попадались и экземпляры в мешковатых скейтбордистских штанах и футболках.

Встречались существа, которые походили скорее на животных, чем на людей. Шумные обезьяноподобные, например, но с птичьими лицами. Другие — с тыквообразными телами и головами енотов и барсуков. Тонкие как былинки создания, с физиономиями ящериц и змей.

Некоторых Холли помнила по иллюстрациям детских сказок: гоблины, домовые, эльфы и даже некто напоминающий тролля, одетый в деревенское коричневых и зеленых тонов платье, с непомерно большим носом и короткими толстыми ножками.

Словом, здесь были сказочные существа, каких только может породить человеческое воображение, и такие, каких и вообразить невозможно. Но у всех них было одно общее свойство: грация и легкость — даже у самых неповоротливых и напряженных из них, как, например, у создания, напоминающего ходячее бревно на паучьих лапках, с головкой, выглядывающей из коры. Все они двигались очень ловко и, главное, почти бесшумно.

Мягкие туфельки, спортивные тапочки, босые ноги — отчасти это объясняло бесшумную походку, но все равно какой-то звук должен был быть. Шепот, шарканье, шлепанье босых ступней или мягких лап по каменному полу. Но сказочные существа не издавали ни единого звука. Была только музыка, хип-хоп, под который можно было танцевать что угодно: от вальса до брейка, что они с успехом и проделывали.

Гуляки не обращали на вновь прибывших никакого внимания, пока Дик не кашлянул несколько раз. Музыка продолжалась, но все танцоры разом остановились и посмотрели в их сторону. Наконец крошечная девчушка из веточек и листьев, с волосами, забранными в хвостик и напоминающими лианы, выключила музыку. На площадке воцарилась мертвая тишина, и гости почувствовали на себе множество взглядов.

Холли на какой-то миг испугалась своей уязвимости. Под этими взглядами она испытала неприятное чувство в основании позвоночника, волоски у нее на руках и на шее встали дыбом. В этих существах не было ничего угрожающего — по крайней мере пока, — но и ничего человеческого тоже. Глаза, устремленные на них, были глазами кошек, зайцев, птиц. Да, это были глаза диких животных, но в них светился интеллект, которым не могло обладать ни одно животное.

— Ну что ж, — раздался голос, — я ждала вас.

Она прошла сквозь толпу, высокая женщина с темными волосами чуть ли не до пояса, заплетенными в дюжину черных кос. Холли не могла понять, почему она сразу не выделила ее в толпе танцующих, — это была потрясающая женщина, с пронзительным взглядом и тонкими, резкими чертами лица. Она была в брюках со множеством карманов, спортивных туфлях на толстой подошве и топе, таком тесном, что казалось, это просто слой краски лежит на ее коже, а на живот краски не хватило.

— Ждали? — с трудом выговорила Холли. — Но откуда вы знали, что мы придем?

— Это матушка Крон, госпожа Холли, — сказал Дик.

— Вы — матушка Крон? Но вы совсем не похожи на…

Холли осеклась.

— На ходячий анахронизм? — спросила женщина.

Женщина стояла рядом с Холли и буквально возвышалась над ней.

— Пожалуй, я собиралась употребить другое слово, но… — призналась Холли.

Матушка Крон улыбнулась:

— Это всего лишь имя. Вы ведь тоже не из остролиста, как следует из вашего имени, верно?

— Да, пожалуй…

Хотя в данный момент Холли ничуть не удивилась бы, если бы оказалось, что и она из какого-нибудь растения.

— Так почему вы нас ждали? — спросила она.

— Я пророчица.

— О, конечно! — спохватилась Холли. — Разумеется.

Матушка Крон рассмеялась:

— Должна признать, что единственное, что я знала наперед, — это то, что кто-то придет. А кто именно и что ему надо от меня — конечно, нет.

Она уселась на пол, скрестив ноги. Это ее движение было столь легким и грациозным, что показалось, она просто мягко осела. Холли поколебалась несколько секунд и тоже уселась на пол, хотя чувствовала, что у нее это получается далеко не так грациозно. Джорди и Дик устроились по бокам от нее.

— Итак, чем я могу вам помочь? — спросила матушка Крон.

Волшебница казалась столь дружелюбной, что Холли даже удивилась, почему это Дик так волновался. Потом, правда, она вспомнила, как он трепетал перед Мэран, которую принимал за принцессу из волшебного леса.

— Не робейте, — подбодрила матушка Крон.

И Холли начала, отпустив наконец свои мысли на свободу. Она бросила быстрый взгляд на Дика, но он, казалось, был только рад предоставить объясняться ей. Что ж, прекрасно. Но тут она вспомнила еще одну вещь, о которой упомянул Дик, говоря о матушке Крон. И решила сразу внести ясность по этому вопросу.

Холли прокашлялась:

— Э-э-э… а не могли бы вы сразу сказать, во что нам это обойдется?

— Сначала я должна знать, о чем идет речь.

— Ах да, конечно. Это довольно сложно…

— К тому времени, как с какой-нибудь проблемой обращаются ко мне, она, как правило, становится сложной, — ответила матушка Крон. — Лучше начните с самого начала.

Холли так и сделала. Правда, она все-таки начала не с самого начала, не с того момента, как эльфы вырвались с экрана ее монитора. Она начала с того, как Аарон Гольдштейн заставил своего знакомого Джексона наслать вирус на «Вордвуд», и даже немного раньше — с того, как они с друзьями создали этот сайт, а потом изложила все основные события последних дней.

Матушка Крон слушала очень внимательно, задала несколько вопросов, притом только таких, которые были совершенно необходимы из-за недостаточно понятных объяснений Холли. Но когда Холли закончила, пророчица склонила голову набок и посмотрела на нее с некоторым недоумением.

— Теперь я понимаю, в чем ваша проблема, — сказала она. — Конечно, она весьма сложная и запутанная. Но только я-то чем могу вам помочь?

— Дело в том, что Дик…

Холли бросила взгляд на домового и увидела на его лице столь знакомое ей выражение: он сейчас меньше всего хотел, чтобы волшебное существо более высокого ранга обратило на него внимание.

— Я думала, вы могли бы дать нам какой-нибудь совет, — закончила Холли. — Можем ли мы сейчас хоть что-нибудь сделать?

— Гм…

Матушка Крон оглянулась через плечо и позвала человечка из микросхем и проволоки.

— Эдган, — сказала она, — ты знаешь место, о котором говорила наша гостья?

Человечек кивнул. Он отбежал в сторонку и открыл дверь на ближайший склад компьютеров, вернулся с ноутбуком под мышкой и поставил его на пол. Пока он включал и загружал его, девочка с хвостиком, распоряжавшаяся магнитофоном, подошла к матушке Крон и подала ей деревянную миску и пластиковую бутылку с водой.

— Спасибо, Хэзл, — сказала матушка Крон.

Холли как зачарованная смотрела, как человечек вдруг извлек микросхему размером с кредитную карточку из сгустка микросхем и проволоки, который представляла собой его грудная клетка. Он засунул ее в щель для дискет и вытащил из «карточки» небольшую антенну. Его пальчики-проволочки забегали по клавиатуре ноутбука. Он поднял головку.

— Вот он, — сказал он.

Холли подалась вперед, чтобы разглядеть, что там, на экране. Единственное, что она увидела, — это сообщение «Страница не может быть отображена», которое они наблюдали с того момента, как сайт заразили вирусом. Матушка Крон задумчиво кивнула.

— Лучше отключись, — сказала она.

Человечек нажал на клавишу, потом вынул свою «карточку» из щели и засунул обратно к себе в грудную клетку. Холли удивленно заморгала — так странно все это выглядело — и перевела взгляд на матушку Крон. Пророчица поставила деревянную миску на пол, между собой и Холли. Отвернув крышку у пластиковой бутылки, она вылила содержимое бутылки в миску.

— Вы что-нибудь там увидели? — спросила Холли. — На экране?

— Не особенно. Впрочем, достаточно, чтобы понять, что там очень неладно. Я не слишком понимаю в технике. Но теперь, когда у меня есть за что зацепиться, я могу применить вот это… — она указала на миску с водой, — чтобы взглянуть на все с помощью более традиционных средств.

Холли изумилась.

— И вы сумеете увидеть наших друзей? — спросила она. — Вы скажете нам, где они сейчас?

— Я могу попытаться, — ответила матушка Крон, ничего не обещая.

Она провела рукой над поверхностью воды, и на воде появилась рябь, которая стала ходить то в одну, то в другую сторону. Она подняла руку вверх — и вода успокоилась.

— Гм… — опять произнесла она.

Холли наклонилась над миской, но не увидела ничего, кроме воды в миске.

— Что вы там видите? — спросила она матушку Крон.

Пророчица не ответила. Она сжала губы, вся поглощенная невидимой драмой, которая для нее разворачивалась на поверхности воды. Когда она наконец подняла голову от миски, в глазах у нее было беспокойство.

— Мне очень жаль, — сказала она.

У Холли дух перехватило.

— Что? Что там?

— Там… — Пророчица отвела взгляд, он стал отсутствующим. — Не знаю, как объяснить… — Она все же посмотрела Холли в глаза. — Вы знаете что-нибудь о Других Мирах? О том, что это как бы не место, а множество мест, множество миров, больших и маленьких, но соединенных друг с другом, как кусочки в лоскутном одеяле?

— Смутно…

— И что ваш сайт стал одним из этих миров?

Холли кивнула:

— Это еще… не помню кто… кажется, Кристи догадался.

Матушка Крон задумчиво кивнула:

— Этот самый Вордвуд сейчас закрыт от остальных миров, и это к лучшему. В нем что-то такое… я точно не могу сказать что. Только знаю, что оно — древнее и сейчас умирает. И, умирая, оно забирает с собой Вордвуд. А может быть, умирает Вордвуд и уносит его с собой. Все, что я могу сказать, — поздно пытаться что-то с этим поделать.

— Но наши друзья…

— А что это… ну там, внутри? — спросил Джорди.

Матушка Крон повернулась к нему:

— Не знаю. Что-то древнее. Что-то, чего я никогда не видела и не встречала, хотя есть истории…

— Это что-то злое?

Она покачала головой:

— Само по себе — не доброе и не злое. Но очень могущественное.

— Мне кажется, даже не имеет значения, — сказал Джорди, — кто именно умирает: Вордвуд или этот дух. Нам надо найти остальных и вытащить их оттуда…

Он не договорил, потому что матушка Крон покачала головой.

— Вы нам не поможете? — спросил он. — Скажите, сколько это стоит?

— Это не вопрос цены.

— Мой брат там! Наши друзья.

Матушка Крон вздохнула:

— Я знаю. Я все понимаю. Но открыть сейчас туда дверь — значит позволить тому, что там происходит, распространиться на все остальные миры. Я не могу взять на себя такую ответственность.

— Но…

— Согласился бы ваш брат и ваши друзья остаться в живых ценой смерти миллионов, которые погибнут, если это распространится? Кроме того, я почти уверена, что вы все равно не смогли бы спасти ваших друзей. — Она указала на свою миску. — Все, что я там могу разглядеть, — это древнее существо. Мы вообще не можем быть уверены, что там сейчас остался еще кто-нибудь живой.

— Но ведь мы не можем просто так их там бросить!

Холли увидела боль в глазах матушки Крон.

— Да, я знаю. Сотни людей пропали. Но если мы сейчас не оставим все как есть, пострадают миллионы. Это может распространиться даже на наш мир.

Холли подумала, что сейчас ей станет дурно. В какой-то момент ей вдруг захотелось кого-нибудь ударить, но вместо этого она медленно отошла к окну и посмотрела на стоянку. Некоторое время она глядела в ночь, стиснув кулаки.

— Мне правда очень жаль, — повторила матушка Крон.

Холли кивнула:

— Я… я понимаю. То есть на самом деле я ничего не понимаю. Но почему, почему мы ничего не можем сделать? Хотя бы присутствовать…

— Нет ничего труднее, чем пережить такое, — ответила пророчица, — когда ты отдал бы все, чтобы помочь тому, кого любишь, но ничего, совсем ничего не можешь сделать.

Холли опять кивнула. Лучше бы она сюда не приходила. Лучше бы ей остаться в магазине, жить в неведении и от неведения надеяться.

— Должно же быть хоть что-то, что мы могли бы сделать, — сказала она, прекрасно понимая, что сделать ничего нельзя. — Может быть, с кем-нибудь поговорить?

Матушка Крон заколебалась.

— Не знаю, станет от этого лучше или хуже, — наконец сказала она, — но мы могли бы отправиться на границу Вордвуда. Может быть, что-нибудь придет нам в голову, когда мы окажемся в непосредственной близости от сайта.

Холли вскочила:

— Я готова. Джорди!

Матушка Крон тоже встала.

— Это будет труднее, чем ждать здесь, — сказала она.

— Но не труднее, чем нашим друзьям сейчас там, в Вордвуде.

Матушка Крон покачала головой.

Когда Джорди подошел к ним, Холли быстро объяснила ему, что они решили делать.

— Я тоже иду, — сказал он, как и ожидала Холли.

— Тебе надо обратно в магазин, — сказала она Дику.

Домовой ответил:

— Я не пойду, госпожа Холли. Я не могу отпустить вас одну.

— Я не буду одна, — возразила она. — И потом, кто-то должен позаботиться о Сниппет, если мы… — она хотела сказать «мы не вернемся», но передумала, — если мы задержимся.

Дик задрожал, но, прежде чем Холли начала его успокаивать, матушка Крон шагнула к нему и положила руку ему на плечо.

— Не волнуйтесь, господин домовой, — сказала она Дику, — я приведу их обратно.

Он хмуро кивнул.

— Я знал, что не надо, не надо было сюда приходить! — горестно произнес он. — Я чувствовал.

В конце концов матушка Крон послала Эдгана проводить Дика до магазина. Подавив протесты других волшебных существ, она позволила лишь одной Хэзл сопровождать себя, Холли и Джорди в Другие Миры.

— Но если это не опасно… — сказало одно из существ размером с человека.

— Не опасно, — сказала матушка Крон. — Мы отправляемся туда всего лишь наблюдать, а не воевать.

— Но если это не опасно, — твердили человечки, — почему же нам тоже нельзя пойти?

— Мне бы не хотелось, чтобы мы явились туда толпой, — ответила матушка Крон.

Она сказала это мягко, но так, что никому больше и в голову не пришло спорить. Она повернулась к Холли и Джорди.

— Кто-нибудь из вас раньше пересекал границу? — спросила она.

Они оба покачали головой.

— Тогда предупреждаю, — сказала она, — в момент перехода может возникнуть легкая дурнота.

Больше, чем уже тошнит, тошнить не может, решила Холли. Она не могла прогнать мысли о других, о тех, кто сейчас заперт на этом дурацком умирающем сайте, к созданию которого она в свое время тоже приложила руку. От этой мысли ее мутило. Было трудно дышать.

— Что нам надо делать? — спросил Джорди.

— Делать? — переспросила матушка Крон. — Делать ничего не надо.

— Вы собираетесь применить эту… как ее… обратную магию? — спросила Холли.

— Обратную чему? — спросила матушка Крон.

— Не знаю. Просто… слышала.

— Со мной вы будете в безопасности, — заверила матушка Крон. — Но только пока вы со мной и сами ничего не предпринимаете.

Она подняла руки над головой, а потом опустила их широким движением. Когда ладони коснулись коленей, в воздухе началось какое-то мерцание, как тогда, в подвале, когда начала светиться одна из стен, и они увидели место, которого здесь не должно было быть. Здесь, в торговом центре, ночью, они видели сквозь портал… залитое солнцем поле, а за ним — горы. Другие Миры.

Матушка Крон и Хэзл перешли границу, за ними последовал Джорди. Холли нагнулась и поцеловала Дика в лоб, потом глубоко вздохнула, собираясь с духом, и присоединилась к остальным.

Дорога оказалась дольше, чем Роберт думал, — от перекрестка, где он оставил трех трансформированных ищеек, до Вордвуда. Но он умел передвигаться быстро и к тому же знал, где можно срезать, поэтому проделал этот путь быстрее, чем это удалось бы кому-либо другому. Иногда, впрочем, было довольно тяжело. Когда он наконец подошел настолько близко, что увидел серый туман, его модные туфли были все в пыли, костюм помялся, под мышками темнели пятна пота, гитара болталась где-то на спине, на кожаной стропе, которую он иногда поправлял.

Роберт чувствовал, где именно несколькими часами раньше прошли другие. Он понял, в каком месте Аарон сошел с тропы, где Боджо отправился его искать, где эти двое снова ступили на тропу. Он выждал немного, внимательно оглядывая поля, раздумывая, что же такое заставило Аарона свернуть. Посмотрев в сторону Вордвуда, он увидел на тропе фигуру, движущуюся ему навстречу, передвинул гитару вперед, на случай если она быстро понадобится, и погладил кобуру под пиджаком, где лежал Миротворец. Но когда человек подошел ближе, когда Роберт смог дотянуться до него мыслями, он понял, что ничего этого не понадобится.

Это оказалась крупная женщина — почти такая же высокая, как Боджо, и чуть ли не вдвое массивнее жестянщика. У нее были густые каштановые волосы, целый водопад локонов и кудряшек, рассыпанных по плечам, спине и груди.

Она шла босиком, переваливаясь, и одета была в яркий балахон. Вместо крупных цветов, изображения которых можно было ожидать на ее одежде, орнамент состоял из каббалистических знаков и астрологических символов.

Все у нее было большое, и особенно душа. Ее дух был столь могуч, что даже такое огромное тело с трудом его вмещало. Когда Роберт смотрел на нее, ему казалось, что она сияет, как солнце.

Когда они подошли достаточно близко друг к другу, чтобы заговорить, женщина подняла мясистую руку и поприветствовала его столь заразительной улыбкой, что он не смог удержаться, чтобы не улыбнуться в ответ.

— Эй, незнакомец, — сказала она. — Надеюсь, ты не совершаешь паломничество?

— А что? — спросил Роберт, когда они оказались лицом к лицу.

Он снова передвинул гитару на спину.

— Там все закрыто, — сообщила женщина. — Какая-то чертовщина. Я думаю, некоторое время будет не войти и не выйти, что, может, и к лучшему.

— Да?

— Не знаю, что там творится, за стеной из тумана, но уверена, что ничего хорошего. Я просто чую, что там что-то неправильное, ну, ты меня понимаешь. Кстати, я — Линди. Линди Браун.

Роберт улыбнулся, приподняв брови. Она улыбнулась в ответ.

— Просто люди так меня называют, — сказала она. — Я, конечно, понимаю, что не след сообщать свою фамилию первому встречному, даже такому симпатичному, как ты. Но согласись, это звучит грубовато: «Можешь называть меня Линди». И вообще, что, разве мы не доверяем друг другу?

Роберт улыбнулся и протянул ей руку:

— Я — Роберт.

— Очень приятно, — сказала она, пожимая его руку. — Здесь было спокойно последние несколько недель. Кажется, я вообще никого не встречала, и у меня в голове слов накопилось полным-полно. Да нет, не волнуйся, — спохватилась она. — Я вовсе не жду, чтобы ты их все выслушал. Я просто хотела сказать, что иногда бывает так славно крикнуть кому-нибудь: «Привет!»

— Ты, пока шла оттуда, никого не встретила?

— Да боюсь, что нет. А ты что, кого-то ищешь?

— Несколько человек, они должны быть там, впереди. Я надеялся, что догоню их.

— Ну, если они до сих пор не вернулись — а если бы они вернулись, ты уже встретил бы их, — значит, они прошли сквозь эту стену тумана, чего я на их месте ни за что не стала бы делать. Здесь все так быстро меняется. Можно оказаться бог знает где.

— Я довольно хорошо здесь ориентируюсь.

— Не сомневаюсь. Что до меня, то я держусь тропинок, которые знаю, и стараюсь остаться в реальном времени. Вот и тащусь назад, до ближайшего перекрестка.

— Тут недалеко перекресток Мейбон.

Она кивнула:

— Да, я знаю. Я там и входила. Но тут есть одна тропинка, на которую мне хотелось бы выбраться. Так я сэкономлю несколько часов, которые потеряла бы, если бы шла через город. Не то чтобы я сильно спешила. Просто не люблю, когда много народу.

— Понимаю.

— Хочешь — пошли вместе.

— Спасибо, — ответил Роберт. — Но мне все же очень хочется взглянуть на эту стену тумана.

— Только не подходи слишком близко. Не нравится мне эта стена — черт знает почему, но не нравится. Что-то там не так. Будь осторожен.

— Я всегда осторожен, — заверил ее Роберт.

Но он понял ее опасения, когда через некоторое время дошел до стены. За этой серой туманной стеной совершенно точно был Вордвуд. Он без особых трудностей почувствовал это место, дух которого ощутил еще в магазине Холли. И еще он ясно понял, что Кристи и остальные вошли туда. Он довольно долго наблюдал за стеной, а потом, совершенно так же как это раньше проделал Боджо, нагнулся, поднял с земли камешек и бросил его в туман.

И камешек не упал.

Роберт понимающе хмыкнул. Ему случалось видеть такое: промежуточное пространство на границе миров. Он попытался мыслями достать тех, кто перешел границу, но либо промежуточный слой был слишком толстым, либо они уж очень далеко ушли. К тому же ему не удалось установить с Вордвудом хорошей связи. Все, что лежало по ту сторону стены тумана, тонуло в раздражающем гуле, напоминающем радиопомехи, так что было трудно на чем-то сконцентрироваться. Но все же он почувствовал присутствие какого-то огромного древнего духа и еще чего-то, напомнившего ему Папу Легбу. Он не сразу понял, почему вспомнил о нем. Но потом все же понял.

Потому что тот, второй, дух тоже был духом-привратником.

И первый, и второй духи явно были больны. В воздухе пахло гниением, было такое чувство, что все мягко сползает в глубокую, долгую тьму. Линди была права: что-то здесь не так.

Роберт мог это исправить. Он знал, какие ноты ему нужно извлечь из своего Гибсона, чтобы очистить это место. Но он колебался. Какая, в конце концов, разница, какой из духов-привратников совьет здесь себе гнездо — тот, который здесь сейчас, или Папа Легба. Все дело в том, что если лоа действительно хочет, чтобы Роберт расправился с Вордвудом, значит, это ему зачем-то нужно. Субъект вроде Папы Легбы, заключая сделку, обычно имеет на это не один резон, а несколько. Один он предъявит вам сразу, совершенно открыто. А другой — или другие — будет держать в секрете. Какие-то свои сложные соображения, которые в конце концов дадут ему дополнительную власть над тобой.

Роберт постарался вспомнить свой разговор с Папой Легбой. Сделка, которую предложил ему лоа, казалась очень простой и понятной. Если Роберт избавит его от духа, поселившегося в Вордвуде, и освободит место для самого лоа, то Папа Легба откажется от всех своих притязаний на душу Роберта. Ничего сложного. Если здесь и был какой-нибудь подвох, Роберт его не чувствовал. Он полагал, что избавление от конкурирующего духа и контроль над Вордвудом стоят души одного гитариста.

Роберт изучал стену тумана еще некоторое время. Он пытался заглянуть за серый занавес, увидеть древний дремучий лес. Стоило ему зажмуриться — и очертания деревьев расплывались, и он видел накладывающиеся на них контуры книжных шкафов и длинных, ведущих в никуда проходов между шкафами. Стоило сморгнуть — и библиотека пропадала.

Он все еще не обнаружил никаких следов тех, кого искал, но не был уверен, что это потому, что их там нет, что их занесло в какой-нибудь дальний мир. Может быть, это просто постоянный звуковой фон мешал ему почувствовать их присутствие.

Он снова передвинул гитару вперед и обхватил ее гриф пальцами, пока не трогая струн. Он думал.

Так ли уж важно, какой дух владеет этими местами? Один ничем не лучше другого, так, по крайней мере, пока казалось Роберту. И если он и потратит несколько аккордов на то, чтобы тут прибраться, то какая разница, сделает он это в своих собственных интересах или потому, что пообещал Боджо и остальным помочь привести в порядок Вордвуд?

Да, он мог ответить себе на этот вопрос. Разница все же есть. Он был не столь наивен, чтобы хоть на секунду забыть: когда имеешь дело с волшебством, нет ничего важнее твоих намерений. Действуя в своих интересах, никогда не добьешься столь сильного результата, как тогда, когда ты совершенно бескорыстен. Впрочем, это ведь относится ко всему в этой жизни. Но с другой стороны, нет закона, запрещающего сочетать одно с другим.

И все же он колебался.

— Обдумываешь все задние мысли?

Он оглянулся и увидел, что к нему присоединился лоа. Папа Легба был в своей черной шляпе и преувеличенно тяжело опирался на трость. Роберт не удивился тому, что не услышал, как появился лоа. Духи-привратники довели до высокого искусства свою способность возникать буквально из воздуха. Роберт тоже умел проделывать это здесь, в Других Мирах, но ему это давалось не так легко и естественно.

— Просто прикидываю, что именно ты мне недоговариваешь, — ответил он.

— Ну-у, знаешь, — протянул лоа. — Если принять во внимание, как редко нам удается повидаться, то наберется куча всего, о чем мы даже и не начинали говорить.

Роберт указал на стену тумана:

— Например, о том, что ты планируешь устроить там, за стеной тумана?

— Что ты хочешь знать?

Роберт несколько секунд молча смотрел на собеседника. В темных глазах лоа не было никакого подвоха. Его полуулыбка тоже была сама честность.

— Я хочу знать то, что ты держишь в секрете, — ответил Роберт.

Лоа это явно позабавило.

— В секрете? — переспросил он.

— Ты понял, что я имел в виду.

— Кажется, понял. Мне, наверное, надо было сказать Калфу.

Роберт не знал, имел ли лоа в виду «перекресток» — одно из значений этого слова — или имя, которым называли самую опасную ипостась его духа. Легба принадлежал к Рада — духам-привратникам, через которых колдуны вуду общаются с другими духами. Калфу — это была другая его ипостась — фокусник, который развлекается тем, что нарушает естественный порядок вещей, вызывая самые неожиданные события.

Роберт не придавал этому значения, пока лоа держал эту свою ипостась глубоко сокрытой. Он все разглядывал Папу Легбу и раздумывал. Лоа смотрел на него обманчиво кротко, на губах у него все еще играла полуулыбка.

Роберт кивнул:

— Ладно. Поклянись именем Калфу, что, если ты заменишь собой духа Вордвуда, никто от этого не пострадает.

— Кроме этого духа, разумеется?

— Я могу избавиться от него, не причинив ему вреда.

— Не сомневаюсь, — сказал лоа.

— Тогда поклянись.

— Я могу поклясться, что у меня нет намерений причинить кому-либо вред, но ты же знаешь, как это бывает. Меня просят о милостях, я их дарую, а на что просители их употребят…

— Тогда поклянись, что с твоего ведома…

Лоа перебил:

— Разве я могу все знать?

— Ты уклончив, — сказал Роберт.

— А ты излишне прямолинеен.

— Я вынужден быть осторожным.

Лоа кивнул, но, вместо того чтобы ответить на эту реплику, сменил тему.

— Чувствуешь? — спросил он. — Здесь что-то неладно. Пахнет болотом, и становится все хуже и хуже.

— И что из этого?

— Я могу это устранить, — сказал Папа Легба. — Я могу исправить то, что здесь неправильно.

— По доброте душевной?

Лоа улыбнулся:

— Ну да. Я рассчитываю от этого выиграть и не скрываю своих намерений. Но уж что-что, а это ты обо мне знаешь — не переношу беспорядка.

— Когда ты не Калфу, конечно. Потому что когда ты Калфу, то ты первый готов… — Роберт помолчал, подбирая наиболее безобидную формулировку, — поразвлечься.

— Разве я похож на Калфу?

Роберт пожал плечами:

— Почем я знаю? Я никогда не видел тебя в этом обличье.

— Нет, не похож. А время между тем уходит. С каждой минутой, что мы стоим здесь и болтаем, смрад оттуда становится все сильнее.

Это была чистая правда. Даже несмотря на постоянный фон, мешающий Роберту сосредоточиться на том, что происходило за стеной тумана, было ясно, что там делается все хуже и хуже. Древний дух, присутствие которого чуял Роберт… он становился все мрачнее и беспокойнее. И Роберт уже склонен был поверить, что намерения лоа, по крайней мере в данный момент, вполне честны.

— Так поклянись же, — настаивал он, — поклянись, что ты не намерен никому причинять вреда.

— Это я могу сделать. Клянусь Калфу — именем моей тени.

— Хорошо, я очищу для тебя это место, — сказал Роберт.

Когда он слегка расслабил руку на грифе своей гитары, струны выжидательно заныли — почти неслышно, но из-под земли этому звуку ответило мощное эхо. Роберт сложил пальцы крайне неудобным для большинства гитаристов образом, но для него это были только азы.

— Я научился этому у одной старой женщины, — тихо сказал он. — Там, в дельте. Она играла на одной струне, всем своим существом подстраиваясь под звук.

— Для чего она это делала?

— Для изгнания злых духов.

Потом он положил на струны большой палец правой руки. Струна, на которой он играл, зазвучала гораздо громче и мощнее, чем можно было ожидать от маленького Гибсона. Гитара издала глубокий гортанный звук, и эхо, которое уже было стихло, вернулось вновь отдаленными раскатами грома.

— Будь осторожен, — предупредил Папа Легба. — Такой музыкой можно многое разрушить.

Роберт кивнул. То, что он играл сейчас, было той самой музыкой, под которую древний чернокрылый Ворон когда-то в незапамятные времена вынул этот мир из небытия. Это был звук, с которым из моря восстали материки, на них выросли горы и образовались долины. Это был шум первого дождя над ростками первого леса. Это был голос дующего ветра и текущей воды. Первый птичий крик и звериный вой. Это был тот самый одинокий звук, который вызвал все к жизни.

В те времена язык еще был великой тайной и каждое слово обладало огромной мощью. Говорение было действом. То, что было сказано тогда, имело огромный вес, последствия каждого слова сказались на многих поколениях. Слова говорились не о мире, сам мир был высказан — слово за словом.

Но еще более древней, чем слова, была музыка. Первая музыка.

Роберт никогда не играл этого прежде, приберегая все, что он об этом знал, на крайний случай. Но он не боялся играть эту музыку. У него были добрые намерения, и он все время помнил об этом. Этот звук даже не надо было повторять. Он продолжал звучать, проникая сквозь туман в тот мир, что лежал за ним.

Но Роберт выпустил из виду фон. Тот самый фон — помехи, которые мешали ему получить четкую картину того, что там происходило. Они мешали музыке, нарушали ее гармонию.

Когда было уже слишком поздно, Роберт понял, что получается нечто иное — не то, чего он хотел. Он прижал струну, но она продолжала петь. Теперь он уже был не властен над ней.

— Это, пожалуй, больше, чем я хотел, — сказал лоа.

— Я знаю, — ответил Роберт. — Что-то действует на музыку, оно внутри того мира.

— Ты можешь исправить это? Сыграть что-нибудь другое?

Роберт покачал головой:

— Если я не смог контролировать последствия звука, который издала одна струна, то сыграть что-то еще — только сделать хуже.

— Итак, остается ждать.

— И молиться.

Папа Легба засмеялся, но как-то невесело.

— М-да, — сказал он. — Мне что-то не приходилось молиться до сих пор.

Роберт прикрыл глаза:

— Тогда я помолюсь за нас обоих.

Как странно снова оказаться в своем теле. Но долго наслаждаться этой роскошью мне, видимо, не суждено. Потому что, в довершение ко всем нашим неприятностям, Вордвуд, похоже, собирается разверзнуться под нашими ногами.

Мы не моргая смотрим на огромную трещину, открывшуюся на берегу озера, наблюдаем, как в нее набирается вода. Из глубин библиотеки доносятся раскаты грома. Не знаю, образовываются ли при этом новые трещины, или это падают огромные книжные шкафы. Может быть, и то и другое.

— Надо убираться отсюда, — говорю я.

Джексон быстро кивает в знак согласия, но Кристиана качает головой.

— Мы ничего не можем сделать, — говорю я ей. — Это настолько вне нашей компетенции, что я даже не знаю, где искать выход.

— Может, в книгах? — спрашивает Джексон.

— У нас слишком мало времени, — отвечаю я.

Как будто в подтверждение моих слов, слышится еще один раскат грома и земля содрогается у нас под ногами. Мы с трудом удерживаем равновесие.

— Может, мы и не в силах исправить положение, но я знаю кое-кого, кто это может, — говорит Кристиана.

Это выражение лица я у нее знаю. У Кристи бывает такое лицо, когда ему наконец становится ясно то, чего он раньше не понимал, — правда, перед этим ему надо несколько часов помучиться. У Кристи это обычно связано с его исследованиями, и все кончается исправлениями в рукописи. У Кристианы… у Кристианы, как я теперь понимаю, это может быть связано с чем угодно и чем угодно может закончиться.

Я провела некоторое время «в ее шкуре», но ведь я была всего-навсего «пассажиром», могла лишь разделять ее физические ощущения — зрительные, слуховые и тактильные. Но ее эмоциональная жизнь оставалась для меня вне досягаемости. Все, что я знаю, — она иногда может быть порывистой и легкомысленной. И в отличие от Кристи, которому сначала нужно все обсудить, она принимает быстрые решения и незамедлительно приступает к их осуществлению.

Мне очень хочется сказать ей, что неплохо бы ей стать немножко больше похожей на Кристи. Мне хотелось бы, чтобы она вела себя спокойнее, чтобы, по крайней мере, поговорила со мной, прежде чем что-то предпринять.

Но она — не Кристи. Она переводит взгляд с Левиафана на Либрариуса. Он уже открыл глаза и наблюдает за нами. Кристиана идет к нему, связанному и беспомощному. Вытаскивает кляп у него изо рта, приподнимает обмякшего библиотекаря, прислоняет его к книжному шкафу. Я и забыла, какой она может быть сильной.

— Говори! — требует она, и голос у нее низкий и угрожающий.

— Я ничего не зна…

Прежде чем он успевает закончить фразу, она отступает на шаг, а потом, схватив его за плечи, с силой швыряет на книжный шкаф. Сверху падают несколько книг, буквально в нескольких футах от того места, где они оба стоят. Кристиана не обращает на них никакого внимания.

— Ты, может, чего-то не понимаешь, — говорит она. Голос ее пока спокоен, как будто она просто непринужденно беседует с Либрариусом. — Я больше не желаю слушать всю эту чушь. Я хочу наконец услышать, что ты сделал с этим местом.

— Ты не сможешь…

Она снова бросает его на книжный шкаф.

— У тебя осталась еще одна попытка, — предупреждает она. — А потом я просто разорву тебя на части, на маленькие кусочки. Посмотри мне в глаза. Прочитай, что там написано. Убедись, что все, что я говорю, — не пустые угрозы.

Она меня пугает. Если это и есть та часть личности Кристи, от которой он в юности предпочел отказаться, что ж, пожалуй, я рада, что он это сделал. Но я думаю, что она блефует. Надеюсь, что блефует, но также надеюсь, что Либрариус ей поверит. Но он тоже понимает, что она блефует.

— Да, я смотрю в твои глаза, — говорит он, — и вижу, что раньше тебе не приходилось никого пытать.

У меня вырывается вздох облегчения. Я и не заметила, что, оказывается, затаила дыхание. Мне не хотелось верить, что Кристиана может быть такой резкой и жестокой. Но радуюсь я недолго.

— И поэтому ты думаешь, что я на это не способна? — спрашивает она.

Теперь она говорит по-настоящему опасным голосом, как будто провоцирует его, хочет, чтобы он разозлил ее еще больше.

Следует долгое молчание, потом он медленно качает головой.

— Н-нет, — наконец отвечает он. — Верю, что могла бы.

Она отпускает его, и он сползает на землю, не в силах удержаться на ногах, потому что связан. Он скрючивается и принимает позу эмбриона, как будто ожидает, что она сейчас его ударит. Вместо этого она ставит ногу ему на руку. Я вижу, как он морщится, когда она нажимает ногой.

— Пальцами не шевелить! — командует она. — И еще я хочу услышать правду.

— Я… я…

Она все сильнее нажимает ногой на его кисть.

— Итак, расскажи, что ты сделал.

Мне очень не нравится все, что происходит, но я понимаю, почему она наступила ему именно на руку. Произнося заклинания, он должен шевелить пальцами. И еще я вспоминаю о том, как несколько минут назад была готова бросить его в озеро, утопить — и дело с концом. Значит, и у меня нет иммунитета к насилию.

— Я сказал тебе правду… — Он съеживается, когда она еще чуть сильнее придавливает его руку к полу. — Просто… просто не всю правду.

— Так говори сейчас! Расскажи все о Левиафане.

Он с трудом глотает слюну и бросает взгляд на меня. Я изо всех сил стараюсь сохранять бесстрастное выражение лица.

— Левиафан уже был здесь раньше, — говорит он, снова глядя на Кристиану. — Я не солгал. Он был призван сюда еще тогда, когда образовался «Вордвуд».

— Это невозможно, — возразила Кристиана. — Я не слишком много знаю о левиафанах, но что они никак не проявляют себя физически — это мне известно.

— Он и не проявлял, — говорит Либрариус. — Он просто и был «Вордвудом». По крайней мере, пока не запустили вирус.

— Так что случилось?

— Ты должна понять, — говорит Либрариус. — Такое место, как это, которое так легко доступно кому угодно…

— Через Интернет?

Он кивает:

— Это очень лакомый кусок. В наше время духам трудно утвердиться. Люди редко проявляют склонность к ритуалам и поклонению. «Вордвуд» — это просто золотое дно. Каждый посетитель воздает почести тому, кто держит сайт под контролем.

— Ты пытаешься убедить меня, что Левиафан хотел поклонения?

— Не Левиафан. Я. И любое существо вроде меня хотело бы этого.

— То есть ты?..

— Дух-привратник.

— Ага.

— Что это значит? — спрашиваю я.

Кристиана поворачивается ко мне.

— Люди всегда стремились к Великим Тайнам, — объясняет она. — Но не многие способны вступить с ними в контакт самостоятельно. И они прибегают к помощи посредников. Это может быть религия. Какие-то ритуалы, которые придумывают для себя или какого-то узкого круга. Иногда почести воздают духу-привратнику, а он за это связывает с духами, с которыми люди хотят вступить в контакт. Обычно имеет место сочетание всего, что я перечислила, — лишь бы добраться до нужного духа.

— Как поисковая программа, — говорит Джексон.

Кристиана кивает:

— Пожалуй. Только все это носит гораздо более личный характер, так как…

Она не договаривает, потому что из-под земли доносится новый раскат грома. Я хватаюсь за ближайший шкаф. Когда содрогающаяся земля опять на некоторое время успокаивается, Кристиана снова переключается на пленника.

— Итак, тебе нужен был Вордвуд, — говорит она. — И когда вирус лишил Левиафана силы, ты пришел и захватил тут все.

— Что-то вроде того. Только вирус не лишил Левиафана силы. Левиафан просто оказался дезориентирован. Я присматривался к этому месту веками. Когда объявился вирус и я увидел, что тут происходит, я воспользовался этим…

Я не очень поняла, но Кристиана понимающе кивает раньше, чем я успеваю открыть рот.

— Ты дал ему физическое тело, — говорит она.

— Я думал, это сработает. Ведь ни мне, ни кому-либо другому не под силу взять и просто выбросить отсюда Левиафана.

— А так ты просто убьешь его, — говорит Кристиана, и голос ее снова звучит угрожающе.

— Я не знал! — оправдывается Либрариус. — Клянусь, что я не знал.

— Вот почему Вордвуд рушится у нас на глазах.

Либрариус качает головой:

— Умирание Левиафана превращает это место в мир теней. Всякий, кто взглянет на него извне, увидит тьму и отчаяние. Уже предпринимались шаги подобраться сюда из других областей Мира Духов — не кем-то конкретно, а именно самим Миром Духов.

— И что? — спрашивает Кристиана.

— Если сейчас откроется дверь в Вордвуд, если кто-нибудь войдет или выйдет, то миазмы распространятся на Другие Миры.

— Но почему Вордвуд распадается?

— Не знаю. Возможно, кто-то пытается изгнать из него духов. Я ощущаю внутри некие толчки, требование уйти. Это звучит во мне как древняя музыка, первая музыка, которая когда-то сотворила мир.

Кристиана медленно наклоняет голову:

— И куда она тебя отошлет? В бездну, которая когда-то тебя изрыгнула?

— Не совсем. Я уже какое-то время жил в Мире Духов, прежде чем обрести теперешний облик. Но меня может распылить. Мне потом пришлось бы очень долго собирать себя по частям.

— Что ж, невелика потеря, — говорит Кристиана. Она некоторое время разглядывает его. — Но ты, кажется, не особенно расстроен?

— А чего мне расстраиваться? Левиафан сопротивляется тому, что его могучий дух втиснут в физическую оболочку. Мы все погибнем раньше, чем меня изгонят.

— А погибнуть — это лучше?

Либрариус улыбается:

— Для меня — да. Если бы сработало изгоняющее заклинание, то я мог бы больше так никогда и не собрать частицы своего духа, чтобы вести прежнее существование. А умирать мне уже случалось. И не составит труда воскреснуть из мертвых — ведь я дух-привратник, в конце концов. — Он улыбается еще шире. — Как жаль, что для вас все иначе.

— Да, просто ужасно несправедливо, — говорит Кристиана.

Она хочет встать, но новый толчок сотрясает землю. Мы все вынуждены схватиться за шкафы. Когда гром стихает, Кристиана наконец встает на ноги.

— Кто-нибудь вставьте ему снова кляп, — говорит она. — И следите за его руками. Если начнет шевелить пальцами — не церемоньтесь. Переломайте, и все. — Она испытующе смотрит на нас с Джексоном. — Как думаете, сможете?

Я понимаю, зачем это нужно, но сомневаюсь, что смогу. Но Джексон кивает.

— Да, я смогу, — говорит он.

Кажется, у него наконец открылось второе дыхание, хотя, может быть, я и заблуждаюсь. В каком-то смысле ему пришлось тяжелее, чем всем нам, ведь на него, кроме всего прочего, еще и давит чувство вины за все происходящее.

— Что ты собираешься делать? — спрашиваю я Кристиану.

— Найти что-нибудь, чем можно было бы убить Левиафана, — говорит она и тут же уходит, прежде чем я успеваю о чем-то расспросить ее.

Пройдя полдюжины шагов по проходу между книжными шкафами, она переходит на бег.

Мы идем по мокрому лесу, старательно выбирая, куда ступить, постоянно поскальзываясь, разбрызгивая грязь, то и дело натыкаясь на стволы деревьев, которые, если глянуть на них боковым зрением, не что иное, как… книжные шкафы. Но стоит опять посмотреть на них в упор — вековые деревья.

Не знаю, как долго нами владеет паника, но в конце концов Боджо берет меня за руку и останавливает. Рауль, не успевший затормозить, налетает на нас сзади. Он упал бы, но мы с Боджо вовремя подхватили его под руки. Сюзи и Аарон тоже останавливаются, перестав, таким образом, обдавать нас грязью.

Мы все тяжело дышим. Не знаю, как у остальных, а у меня колет в боку, так что мне приходится прислониться к ближайшему дереву. Я разглядываю кору. Не знаю, что это за деревья, но они огромные. У некоторых такие толстые стволы, что мы впятером не могли бы обхватить их руками. И они устремляются вверх, в бесконечность. В реальном мире их можно сравнить только с калифорнийскими мамонтовыми деревьями.

Мы довольно долго стоим, переводя дух. Потом Аарон о чем-то заговаривает, но Боджо предостерегающе поднимает руку. Он возвращается на несколько шагов туда, откуда мы пришли, наклоняет голову и прислушивается. Мы опять слышим гром, но кажется, что он очень далеко.

— Кажется, худшее позади, — говорит Боджо, вернувшись к нам.

Он вновь идет, и я стараюсь не отставать от него.

— Кто-нибудь еще видит книжные шкафы вместо деревьев? — спрашивает сзади Рауль.

— Это и есть книжные шкафы, — отвечает Сюзи.

Мы снова останавливаемся.

— Что? — спрашиваю я.

— И в то же время деревья, — добавляет она. — Они существуют одновременно. Не забывайте, я здесь родилась.

«Как и Саския», — говорю себе я, и снова, стоит мне подумать о ней, меня пронзает боль утраты.

— Вы знаете, куда мы сейчас идем? — спрашивает у Сюзи Боджо. — Чего нам ждать?

Она качает головой:

— Я только знаю, что мы в Вордвуде. У меня очень знакомое ощущение, — потом она пожимает плечами, — и в то же время очень незнакомое. С духом Вордвуда что-то не так.

— Ага, точно, не так, — насмешливо подхватывает Рауль. — Он пытается нас убить.

— Нет, не думаю.

— Пойдемте дальше, — говорит Боджо. — Можно разговаривать и на ходу.

— Но как они одновременно могут быть и деревьями, и книжными шкафами? — спрашивает Аарон, когда мы снова трогаемся с места.

— Не знаю. Просто это так, — отвечает Сюзи.

— Мне кажется, я понимаю, — говорю я. — Это вопросы апперцепции. Мы видим то, что ожидаем увидеть.

Аарон усмехается:

— То есть это опять из той же оперы: Мир Как Он Есть, потому что нам удобнее видеть его таким?

— В общем, да.

— Но ведь никто из нас не знал, чего ждать, — возражает Аарон. — Так почему же все мы воспринимаем это как лес?

— Может быть, из-за названия? — высказывает предположение Рауль.

Разговор сходит на нет, а мы продолжаем идти. Очень медленно окружающий пейзаж начинает меняться. Земля под ногами становится более твердой. Грязи больше нет, вернее, она высохла и затвердела. Теперь тропинка такая же, какой была, когда мы преодолели стену тумана. Деревья такие же большие, какими были и раньше, но с ветвей больше не капает. Как будто и не было никакого дождя.

Не знаю, как остальные, а у меня то и дело перед глазами появляются призрачные силуэты шкафов, под ногами вместо грязи мне все чаще видится пол, как будто мы плутаем между стеллажами огромной безлюдной библиотеки. Не знаю, все ли чувствуют то же самое. Тут Боджо снова резко останавливает нас.

— Что? — спрашиваю я, понизив голос.

— Я кое-что слышу, — говорит он. — Шаги. Кто-то приближается, и довольно быстро.

Мы все уже слышим это. Как будто кто-то несется во весь опор. К нам, судя по всему. Или это кто-то убегает от какой-то новой опасности? И вот она показывается, впереди на тропинке, ярдах в шести от нас, появляется из-за деревьев… нет, скорее, из бокового коридора, потому что деревья вдруг исчезают, а шкафы, наоборот, обретают реальность. Мы совершенно сбиты с толку — все мы, но я особенно. Не только потому, что так резко меняется все вокруг, но еще и потому, что я узнаю эту женщину. Когда она поворачивается к нам, я вижу такое же потрясение и на ее лице.

— А ты что здесь делаешь? — одновременно спрашиваем мы друг друга.

— Ого! — восклицает Рауль. — Это Саския?

Я слышу надежду в его голосе. Потому что, если это Саския, значит, и его Бенни может быть где-то поблизости. Мне очень тяжело разочаровывать его.

— Это моя тень, — говорю я.

Она подходит к нам. Впервые встречаю ее в таком виде. Нет, она часто бывает несколько взъерошенной, но, мне кажется, это сознательный выбор. А сейчас я точно знаю, что ей просто не до того, как она выглядит. У нее такой вид, как будто она спала в одежде, хотя, думаю, мы все выглядим не лучше. Особенно после прогулки по туннелю.

Взгляд ее блуждает, останавливаясь то на одном, то на другом из нас.

— У кого-нибудь есть оружие? — спрашивает она.

Она, как всегда, обходится без предисловий. Сразу приступает к делу.

— Что значит — твоя тень? — спрашивает Аарон.

Но оказывается, не я один узнал ее.

— Я тебя знаю, — говорит Боджо, — ты — одна из подруг Макси.

Моя тень кивает:

— Да, я тоже тебя где-то видела, только не могу припомнить где. Может быть, в Хинтерленде?

Кто эта Макси, интересно? Я столького еще не знаю о своей тени, что целая библиотека наберется.

— Скажи, у тебя есть клинок? — говорит она. — Вы, жестянщики, славитесь своими клинками.

Боджо качает головой:

— Нет, но у меня, возможно, есть кое-что и получше: нож на ищеек.

— Ты шутишь!

Боджо ставит сумку на землю и достает из него свернутую рубашку. Развернув ее, он вынимает нож, который ищейка метнул в гитару Роберта. Я и забыл, что Боджо поднял его тогда.

— Превосходно, — говорит моя тень.

— Так с кем мы деремся? — спрашивает жестянщик, засовывая рубашку обратно в сумку.

— Мы не деремся ни с кем, — отвечает она. — А лично я собираюсь убить Левиафана.

И она снова ныряет в тот коридор, из которого появилась. Мы все стоим неподвижно, как манекены, потом устремляемся за ней, но она уже далеко. Слишком далеко, чтобы мы могли ее догнать. Я удивляюсь, почему она просто не испарилась, как обычно поступает дома, но потом понимаю, что в этом нет никакой необходимости, — она и так легко оторвется от нас.

— Ну?.. — говорит Аарон. — И что, черт возьми, все это значило?

Боджо задал очень быстрый темп, и мы едва поспеваем за ним. Мы так вымотались, что сил уже не хватает. По пути я как умею объясняю происхождение своей тени.

— Как-то это нездорово, — говорит Аарон.

— Ты это говоришь после двух последних дней?

— Да, я понимаю, — кивает он. — Но послушай! Твоя тень разгуливает сама по себе?

— Ты что, спал тогда, на лекции по философии? Джанг сказал…

— Да помню я, что он сказал! Но ведь он говорил символически, не буквально.

— Забудьте об этом, — советует Рауль. — Если что-то невероятно, это не значит, что это неправда. Больше не значит. И потом, как насчет Сюзи? Разве ее происхождение менее невероятно?

Аарон вздыхает:

— Я понимаю. Но просто…

— Это слишком ново для большинства из вас, — говорит Сюзи. Она берет Аарона за руку. — Мне и самой временами кажется, что у меня поехала крыша.

— Итак, что ваша тень здесь делает? — спрашивает Рауль.

— Понятия не имею, — говорю я. — Я мало знаю о ней и, возможно, большего и не узнаю. Я даже не знаю, как ее зовут.

— Кристиана, — бросает Боджо через плечо.

— Откуда ты… — начинаю я, но потом вспоминаю, что они ведь встречались раньше.

— Стремишься узнать, как зовут женщину, — говорит жестянщик в ответ на мой неоконченный вопрос, — когда она так привлекательна и очаровательна.

Я и так и сяк верчу это имя в голове. Как это странно — вдруг узнать ее имя! Узнать, что оно так похоже и в то же время непохоже на мое.

Мне хочется спросить Боджо, что еще он знает о ней и о ее подруге Макси и вообще обо всем, чем он мог бы поделиться с нами, но Аарон не унимается.

— Итак, она собирается убить кита тем самым ножиком, который вынули из убитой ищейки? — спрашивает он.

Боджо качает головой:

— Не кита, а Левиафана.

— Но это одно и то же.

— Здесь это не одно и то же, — поясняет жестянщик. — Хотя, сказать по правде, я вообще никогда раньше не верил, что они реальны.

— В то, что они существуют физически, — уточняет Сюзи.

— Можно вот отсюда поподробнее? — говорю я. — Кто такой Левиафан?

— Это очень большое и очень древнее существо, — объясняет Боджо. — Из тех духов, которые существовали до сотворения мира. Легенда гласит, что именно они дали Рейвену музыку, с помощью которой он сотворил мир. И, как только что сказала Сюзи, они не должны проявлять себя физически.

— Значит, это боги, которые сотворили бога, — подытоживает Аарон. — Оцените: я вполне верю в такую программу. Я не протестую и не качаю головой.

— Ворон — не бог, — говорю я. — Он сотворил мир, как заводят машину. Просто оказался рядом с ключами в руке.

— Ты, стало быть, и с богом побеседовал? — говорит Аарон.

Я качаю головой:

— Да нет, он просто тот самый парень, на которого все ссылаются, как на Ворона. Как на Ворона, единственного и неповторимого.

— Боже мой! Как я, оказывается, был далек от всего, — улыбается Аарон.

Я уже готов сказать, что это самое я и пытался втолковать ему все эти годы, но тут опять раздается оглушительный грохот, который я так хорошо запомнил еще по туннелю. На этот раз он доносится из-за шкафов справа. И на этот раз никто не останавливается, чтобы обсудить это или хотя бы обдумать. Мы просто бежим со всех ног. За нами, в том месте коридора, где мы только что стояли, открывается трещина, она раскалывает пол. Шкафы по обеим сторонам коридора падают, из них сыплются книги. Мы все, кроме Боджо, который вырвался далеко вперед, теряем равновесие и падаем друг на друга, распластавшись по полу.

Боджо возвращается и поднимает Рауля. Остальные вскакивают сами, и мы снова бежим.

Забавно. Несколько секунд назад я едва мог поспевать за Боджо, когда мы пытались угнаться за моей тенью. А сейчас несусь во весь опор, подгоняемый адреналином и страхом.

Другие Миры оказались вовсе не такими, как Холли себе представляла. Она ожидала… ну, волшебства, что ли. И что все будет странно и не похоже на обычный мир, как будто ты вошла в одну из картин Дали или этих сбивающих с толку композиций Эшера, где верх — внизу и в то же время этот низ и есть верх. А в том месте, куда их привела матушка Крон, не нашлось даже замка в баварском стиле или старого дремучего леса, о котором все время рассказывали Софи и Джилли.

Вместо этого они просто перешли из торгового центра на довольно грязную тропинку. По краям тянулись самые обычные поля, заросшие травой, а вдалеке виднелись горы. Вдоль тропинки росли кусты боярышника и ежевики.

Честно говоря, торговый центр с пляшущими человечками выглядел гораздо более волшебным. Единственное, что было очень странно, — это стена тумана, которая поднималась в паре сотен ярдов перед ними, загораживая нечто, что напоминало лес с вековыми деревьями. Она улыбнулась, увидев их. Ну вот, это уже больше похоже на лес-собор Джилли. Холли проследила взглядом путь от вершин деревьев до того места, где тропинка терялась в тумане.

Возле стены стояли двое мужчин.

— Спрячьтесь за меня, — сказала матушка Крон, встав между своими спутниками и незнакомцами.

— Да ничего страшного, — сказала Холли, поняв, что пророчица старается защитить их от этих двух мужчин. — Это наш друг Роберт.

— А этот человек с ним?

Человек, как и Роберт, тоже был одет в темный костюм. Он тоже был в шляпе, только вместо гитары у него была трость.

— Мы его не знаем, — сказал Джорди.

Матушка Крон кивнула:

— Зато я знаю.

Холли не понравилось, как она это сказала. Что-то такое было в ее голосе, что намекало на неприятности, которые их теперь ожидают. «Может, лучше уйти?» — хотелось ей сказать, но мужчины уже повернули голову в их сторону, так что отступить незаметно было уже невозможно.

Джорди встал рядом с матушкой Крон. И поднял руку.

— Привет, Роберт! — крикнул он.

Он двинулся вперед, и Холли последовала за ним. Матушка Крон подождала немного и тоже пошла за ними, сопровождаемая маленькой Хэзл.

Роберт приветственно кивнул:

— Меньше всего ожидал встретить здесь именно вас.

— Мы очень беспокоились, — объяснила Холли.

— Да, было от чего.

Холли вздохнула. Не очень-то приятно услышать такое. Несмотря на тревожные нотки в голосе матушки Крон, Холли все еще надеялась, что пророчица ошиблась в оценке ситуации.

— Что там происходит? — спросил Джорди.

— Тот мир распадается на куски, — сказал Роберт. — И отчасти по моей вине. Я попытался изгнать оттуда злых духов, которые там поселились, но после первого же аккорда потерял контроль над происходящим.

— Там Кристи, — сказал Джорди. — И остальные. Боджо и Рауль. И все эти люди, которые исчезли.

— Я знаю, — сказал Роберт. — Не думайте, что я этого не знаю.

— Но если тот мир рушится…

— Он не обязательно разрушится полностью, — сказал спутник Роберта. — Я думаю, хаос продлится лишь до тех пор, пока не будут уничтожены злые духи. А они будут уничтожены. Просто это оказалось более хлопотно, чем мы ожидали.

Роберт бросил на него быстрый и неприязненный взгляд.

— Ну ладно, ладно, чем я ожидал, — примирительно проговорил незнакомец. — Но как только они будут устранены, я тут же проскользну туда и наведу порядок. И если ваши друзья подыскали себе сейчас место, где можно переждать неприятности, то, как только я туда попаду, с ними все будет в полном порядке.

— Да, вот только у нас нет никакой уверенности, что все обернется именно так, — вставил Роберт.

Тем временем матушка Крон отошла от них и приблизилась вплотную к стене тумана. Заглядывает внутрь, сначала подумала Холли, но когда подошла поближе к пророчице и маленькой Хэзл, не отстававшей от той ни на шаг, то увидела, что взгляд матушки Крон обращен в себя.

— Очень маловероятно, что хоть кто-нибудь там выживет, — наконец сказала она, обращаясь к Роберту. — Там гибнет Левиафан.

У Роберта расширились глаза.

— Что?!

— Да, — подтвердила матушка Крон. — Я никогда не видела и не встречала Левиафана и не знаю никого, кто встречал бы. Но этот дух — такой древний и такой мощный, да и как может быть иначе? — Она перевела взгляд на спутника Роберта. — Что ты думаешь по этому поводу, Калфу?

— Вы меня с кем-то путаете, — сказал человек, к которому она обратилась. — Меня зовут Легба.

Матушка Крон понимающе кивнула:

— Сегодня — возможно.

— Послушайте, — сказал Легба. — Не знаю, каких вы там историй наслушались, но я — просто дух, такой же, как вы. Мне вовсе не нужны неприятности. Единственное, чего бы мне хотелось, — знать, что в мире какой-никакой порядок.

Матушка Крон опять закивала:

— Ну и в тысячу раз расширить сферу своего влияния, став духом-привратником этого мира.

— От этого никто не отказался бы.

— Возможно. Но твои чары не подействуют на Левиафана. Это все равно что удержать торнадо в стакане воды. Невозможно.

Роберт кивал, пока она говорила:

— Они вообще физически никак себя не проявляют.

— Ну, тогда скажите мне на милость, кто же сейчас там находится?

— Некий дух-привратник, — ответил Роберт. — Я никогда его не встречал.

— И еще кто?

— И кто-то древний и могущественный, — продолжил Роберт, поколебавшись. — Это я чувствовал. Но… послушайте. Кто же мог знать, что это Левиафан?

— Думаю, вы не могли этого знать, — сказала матушка Крон. — И все же пустить в ход изначальную музыку…

Она не договорила, и взгляд ее снова обратился внутрь себя, но что именно ее привлекло, Холли понять не могла. Ее и двоих мужчин. Все они теперь пристально смотрели в никуда.

Холли тяжело вздохнула. Весь их разговор между собой лежал за пределами ее понимания, и, повернувшись к Джорди, она обнаружила у него то же выражение, которое, она знала, было сейчас и на ее собственном лице. Она перевела взгляд на сопровождающую пророчицы — маленькую Хэзл.

— Ну а ты? — спросила она девочку. — У тебя есть соображения насчет того, что там происходит?

Хэзл покачала головой:

— Что-то очень плохое.

— Ну да, это-то мы поняли, — сказал Джорди. Он обернулся, чтобы еще раз посмотреть на стену тумана. — Какое ужасное чувство — знать, что они где-то рядом, а мы ничего не можем сделать!

Холли кивнула:

— Честно говоря, я и правда надеялась, что мы совершим такую кавалерийскую атаку…

— Ничего нельзя изменить, — сказала Хэзл. — Не стоит и пытаться.

Холли было ненавистно это стоическое приятие неизбежного.

— Например, эта рыба-кит, от которой все приходят в такой священный ужас, — раздраженно сказала она.

— Это не рыба, — возразила Хэзл.

— Ну да, точнее — млекопитающее, — сказал Джорди.

— Это один из древнейших духов, от которых произошел весь мир, — продолжала девочка-ветка совершенно невозмутимо, как будто ее никто и не прерывал. — Таких, как Грейс, например.

— Я слышал о ней, — сказал Джорди, обращаясь к Холли. — Она олицетворяет собой все лучшее, что есть в… в общем, во всем.

— Ну хорошо, а этот дух что собой олицетворяет? — спросила Холли. — Этот самый Левиафан, который, как сказала матушка Крон, сейчас в Вордвуде?

— Не знаю, — ответила Хэзл. — Не думаю, что духи вообще что-либо олицетворяют. Они, скорее, выходы в целительные зоны — туда, откуда мы все пришли, когда создавался мир.

Холли все еще пыталась как-то осмыслить это объяснение, когда матушка Крон вдруг шевельнулась.

— Странно, — пробормотала пророчица.

Потом глаза ее распахнулись. Они с Легбой обменялись изумленными взглядами.

— Черт! — воскликнул Роберт. — Надо убираться отсюда!

Матушка Крон одной рукой схватила за руку Хэзл, другой — Джорди и оттащила их от стены тумана. Прежде чем Холли успела спросить, что происходит, она уже, увлекаемая Легбой, со всех ног бежала по грязной тропинке за матушкой Крон и остальными. Роберт бежал последним.

Холли понимала, что стоит ей оглянуться — и она ослепнет. И сейчас глаза слезились от белого свечения, которое догоняло их сзади. Никаких звуков не было — только этот слепящий свет. А потом порыв ветра поднял их, как если бы они были листьями и ветками, и разметал по тропинке.

Стало еще хуже. Я понимаю это, пока бегу обратно — туда, где оставила Саскию и Джексона присматривать за Либрариусом и Левиафаном на берегу озера. Вокруг рушатся книжные шкафы, разверзаются бездны. Огромная трещина открывается прямо за моей спиной. Надеюсь, Кристи и его друзья не пострадали, но у меня сейчас нет времени возвращаться и проверять. Еще одна пропасть открывается прямо передо мной.

Я ее перепрыгиваю, но, когда приземляюсь, земля все еще колеблется, и этого достаточно, чтобы вывести меня из равновесия. Я налетаю на книжную полку и больно ударяюсь о нее плечом. Книги разлетаются и падают на пол вокруг меня. Не знаю как, но мне все же удается удержать нож ищейки, который я получила от жестянщика.

Я пытаюсь подняться на ноги и вижу, что трещина расширяется, шкафы по обе стороны от меня соскальзывают в нее. Защищаюсь рукой от падающих книг. Пока они летят с ближайших полок, но я знаю, что в любую минуту начнут падать и с верхних. И если одна из них попадет в меня, то ушибами и ссадинами я не отделаюсь.

Идти трудно. Пол теперь располагается под каким-то странным углом, он наклоняется назад. Как будто норовит столкнуть меня в расселину. Едва удается удержаться, когда шкаф справа от меня ныряет в пропасть. Разрешив себе оглянуться назад, слышу оттуда, из-под земли, характерный треск.

Я. только сейчас, на обратном пути, поняла, как далеко забралась в поисках оружия. Кажется, несколько миль пробежала. Вообще-то, я очень вынослива, но, когда добегаю до берега озера, у меня сильно колет в боку. У Саскии удивленно расширяются глаза при виде большого ножа у меня в руках. Джексон все еще караулит Либрариуса.

— Не давай ему даже шевельнуться, — говорю я ему, пробираясь к огромному распростертому — половина в воде, половина на суше — телу Левиафана.

— Не беспокойся, — заверяет он.

Похоже, я его недооценила, он оказался гораздо более способным, чем я думала.

— Кристиана! — зовет Саския.

— Не волнуйся, — говорю я. Так легче — притворяться, что я полностью контролирую ситуацию. — Я там видела Кристи и других. Им нужно время, чтобы добраться сюда, да еще притом, что эти проклятые шкафы все время падают. Но думаю, они скоро дойдут.

— Кристи здесь? С ним все в порядке?

— Он выглядел прекрасно.

— А кто с ним?

— Я никого из них не знаю, но думаю, все они пришли спасать пропавших.

— Но…

— Нет времени, — останавливаю я ее.

Я прибавляю шагу, чтобы оторваться от нее, но, пожалуй, не стоило стараться. Она теперь неотрывно смотрит туда, откуда я пришла, и больше не идет за мной. Явно думает о Кристи.

И вот я совсем рядом с Левиафаном, его огромное тело возвышается надо мной.

Да, я верю — он такой большой и есть. То есть я хочу сказать, я знала, что он большой: это видно с любого расстояния, но что он настолько огромный — понимаю только сейчас, когда рушатся всякие представления о размерах. Такое впечатление, что мое сознание не в силах вместить этой огромности и сводит ее к чему-то приемлемому — знаете, что-то вроде двадцати футов в высоту вместо двухсот, как на самом деле.

Но он не двадцати футов в высоту. Он — настоящая гора. Чудовище.

Я смотрю на нож, зажатый у меня в руке.

Да, нечего сказать — оружие!

Но ведь ничего другого не было. Пока я не наткнулась на Кристи и его друзей, мне вообще попадались тут только книги. Кучи книг. Так что мне было делать? Зарезать его вырванным из книги листом бумаги?

Вообще-то, я не собираюсь убивать его. Я просто хочу освободить его от бремени плоти, которая как раз и убивает его. Это звучит странно, но смысл в этом есть.

Бросаю еще один взгляд на нож, потом сжимаю его зубами — довольно странное ощущение — и подступаю к огромной ручище Левиафана.

Мне случалось заниматься и более неприятными делами, но редко. Если вкратце, вот что я сейчас делаю: раздвигаю полуразложившуюся кожу этого монстра, чтобы добраться до его грудной клетки, постепенно, шаг за шагом. Желудок сводят спазмы отвращения.

Я все жду, что он поднимется. Нет, не то что встанет и осмотрится — это уж слишком. Просто поднимет гигантскую руку, чтобы смахнуть надоедливое насекомое. Я просто вижу, как он это проделывает. У меня всегда было живое воображение.

Но вот я уже почти подобралась к его грудной клетке, а он даже не шелохнулся. Я чувствую лишь, что губчатая плоть тяжело вздымается, следовательно, он жив. Едва жив.

Я разжимаю зубы, вынимаю нож и медленно подбираюсь к горлу, выставив вперед руки, чтобы его дыхание не свалило меня с ног. Я уже у самой ямки у него на шее. Без труда я нахожу сдвоенную сонную артерию, которую должна рассечь. Пробую пальцем лезвие ножа. Оно острее бритвы.

Я подношу нож к тому месту, где под кожей пульсирует артерия.

И… не могу сделать этого.

Не важно, что это из лучших побуждений. Нет, похоже, я недостаточно подробно рассмотрела другие возможности. Да, конечно, он умирает. И поскольку он умирает, «Вордвуд» разваливается. Но кто сказал, что стоит мне убить его — и его дух вернется в Вордвуд таким, каким он был до появления Либрариуса? Насколько я понимаю, я лишь ускорю разрушение Вордвуда.

Сайт погибнет, и мы вместе с ним.

Если бы я знала, что делать!

Если бы кто-нибудь другой появился и взял на себя ответственность!

Забавно. Я самый самостоятельный и независимый человек из всех, кого я знаю, но сейчас действительно отдала бы что угодно за то, чтобы кто-то за меня принял решение. Или хотя бы дал мне умный совет. И как это Мамбо не подготовила меня в свое время к подобной ситуации? Мне казалось, что она старалась обучить меня буквально всему, вплоть до ремонта раковины на кухне. Я, например, знаю все о том, как притворяться человеком и как вести себя в Пограничных Мирах и в Других Мирах, но, когда речь заходит о левиафанах, я пас.

Я смотрю на остатки библиотеки. Да, становится все хуже и хуже. Трещины разрезают каменный пол, шкафы рушатся, слышится жуткая какофония. С моего места прекрасно видны глубокие дыры в полу в тех местах, где стояли шкафы.

Я думаю о том, что сказал мне Либрариус. Как он не боится умирать, потому что, умерев, просто родится вновь, причем самим собой. Он боится другого — того, что сила, разрушающая Вордвуд, разрушит и его дух, потому что тогда он уже вряд ли сможет снова стать самим собой.

Вот и ответ на мой вопрос. Если Левиафан умрет, то есть если у меня все-таки хватит смелости пустить в ход свой нож, он останется собой. А если я не убью его, тогда его, как и Либрариуса, разорвет в клочья, как только Вордвуд развалится.

Я не могу этого допустить. Левиафан этого не заслужил. Насколько мне известно, это именно он снабдил Ворона всем необходимым, чтобы тот сотворил мир, всего лишь ничтожной частью которого является этот уголок Других Миров. Какая ирония судьбы!

Прежде чем решиться, я делаю глубокий вдох, потом вонзаю нож в артерию и перерезаю ее. Нож входит так легко, как будто я режу пудинг. Никакого сопротивления. А потом отверстие, проделанное мной, начинает расширяться. Из него вырывается фонтан крови, целый красный гейзер. Огромное тело подо мной вздрагивает, и я падаю, съезжая по скользкой от крови коже.

Как странно и жутко! Мое восприятие замедляется, как у человека, попавшего в автокатастрофу. К тому же я чувствую огромные перемены… в воздухе, у себя внутри. Что-то во мне сдвинулось. Где-то очень глубоко. В костном мозге.

На меня льется кровь. Я вся в его крови.

Я иду по плечу Левиафана. Стараюсь ухватиться за что-нибудь, хоть за что-нибудь, но его кожа очень скользкая от крови.

Потом я оказываюсь в воздухе.

Падаю.

Все вокруг становится белым.

Мы едва не теряем Боджо в очередной трещине. Пропасть открывается прямо у наших ног, отделяя Аарона и Сюзи от остальных. Аарон прыгает, потом они с Боджо протягивают руки Сюзи. Пропасть расширяется, из-под ног в нее сыплются камни. Книжные шкафы тоже сползают вниз. Сюзи прыгает, Боджо и Аарон ловят ее и оттаскивают от края. Но не успевают они оказаться на твердой земле, как у них под ногами образовывается новая трещина.

Боджо толкает Аарона и Сюзи туда, где их подхватываем мы с Раулем, но сам срывается. Его спасает только то, что он успевает схватиться за книжный шкаф. Сыплются книги. Пролетев мимо Боджо, они исчезают в бездне. Боджо пытается выбраться, цепляясь за нависший над пропастью угол шкафа, но и вторая ножка шкафа ползет вниз.

— Держись! — кричит Рауль.

Он распластывается по земле и свешивает свой рюкзак Боджо. Мы с Аароном и Сюзи держим Рауля за ноги. Боджо дотягивается до одной из лямок рюкзака. Рауль держит другую обеими руками. Еще один дождь из книг — хорошо, что это тонкие брошюры. Просто чудо, что никто из нас еще не получил сотрясения мозга от какого-нибудь толстого тома.

Боджо хватается за лямку, и мы начинаем тянуть Рауля назад, таким образом поднимая и Боджо повыше. Нам удается поднять его на пару ярдов, потом он сам находит опору для ног и взбирается на твердую почву. Не знаю, как у остальных, а у меня сердце колотится в два раза быстрее обычного.

Но передохнуть не получается. Опять треск.

— Берегитесь! — кричит Сюзи.

Новая трещина прямо перед нами. Мы отползаем в боковой коридор, чтобы уйти от нее. Эта щель расширяется быстрее, чем остальные, книги сыплются и пропадают в бездне.

— Сюда! — командует Боджо.

Он ведет нас по боковому коридору. Один, другой перекресток. На третьем он сворачивает туда, куда мы следовали раньше, туда, куда ушла моя тень. Вокруг нас — скрежет, грохот падающих книжных шкафов.

— Я всегда именно так и представлял себе конец, — говорит Рауль, пока мы бежим за Боджо. — Если имеешь дело с чем-то настолько мощным, ты можешь быть каким угодно храбрым, очень стараться, но все твои усилия ни к чему не приведут.

— Я в это не верю, — возражает Сюзи сзади. — Важно делать усилия. Ты можешь не решить основной проблемы, но что-то все-таки улучшишь.

— Это особенно утешит тебя после смерти, — вставляет Аарон и тут же вскрикивает: — Ай!

Вероятно, Сюзи дает ему пинка.

Только я собираюсь тоже принять участие в дискуссии, как Боджо, бегущий впереди, окликает нас:

— Эй! По-моему, это выход!

Мы все смотрим вперед. Вдалеке, между книжными шкафами, я различаю нечто совершенно невозможное. Озеро посреди библиотеки! И гигант, из горла которого хлещет кровь.

Потом — белая вспышка. Ослепленные, мы наталкиваемся друг на друга и падаем.

Пытаясь подняться, я вдруг осознаю, что глаза у меня по-прежнему открыты, но я ничего не вижу.

А потом мир исчезает.

Холли очень медленно поднялась из грязи. Она далеко не сразу вспомнила, где находится и что с ней случилось. В ней все еще дрожало эхо взрыва. Рот был полон пыли, перед глазами плыли круги. В ушах звенело, ей казалось, что ее избили, но только синяки и ссадины — внутри, под кожей. Но после легкого приступа дурноты в глазах перестало мелькать, и ей удалось найти свои очки. Она надела их и осмотрелась.

Неподалеку стоял Легба и рукой в перчатке отряхивал пыль со своего костюма. Потом он наклонился, чтобы отряхнуть пыль и с брюк, рукав пиджака задрался, и у Холли расширились глаза от того, что она увидела. Вместо руки там были одни кости, соединенные между собой бог знает чем.

«Я не видела этого», — подумала Холли и отвернулась. Но она все же вспомнила, что он ведь недавно брал ее за руку. И это совершенно точно была совершенно настоящая рука.

Джорди помогал матушке Крон подняться. Маленькая Хэзл сидела на тропинке, вытянув ноги. У нее был несфокусированный взгляд и крайнее замешательство на крошечном личике. Еще чуть подальше Роберт рукавом вытирал гитару. Их взгляды встретились.

— Достается ей, бедной, — сказал он, кивнув на гитару. — После ножа ищейки и такого падения ей понадобится серьезный ремонт.

Холли кивнула, не зная, что сказать. Она чувствовала себя виноватой перед ним за гитару, хотя гитара, пожалуй, была не самой серьезной из их бед. Кроме Легбы, все остальные находились здесь из-за нее. Не говоря уже о Кристи и остальных, запертых в Вордвуде.

Наконец она снова обратила взгляд на стену тумана, которая загораживала им Вордвудский лес.

Теперь стена стала другой. Совершенно мутной и непроницаемой. Холли понятия не имела, что это значит, но была уверена, что ничего хорошего.

— Что… что случилось? — спросила она, поднявшись наконец на ноги.

Матушка Крон покачала головой.

— Все изменилось, — сказала она. — Но каким образом и почему — понятия не имею.

Она занялась Хэзл: гладила ее локоны, напоминающие виноградные лозы, пока девочка не вздрогнула и не пришла в себя.

— Я могу сказать вам, что изменилось, — подал голос Легба. — Левиафан покинул свою физическую оболочку и заполнил собой все пространство за стеной. Он теперь — этот мир, а этот мир — он. Там больше нет места для духа-привратника, потому что больше туда никто не войдет и никто оттуда не выйдет.

— Следовательно, тебе этот мир больше неинтересен, — подытожил Роберт.

Легба ответил ему быстрой и отнюдь не добродушной улыбкой, в последний раз провел рукой в перчатке по своему рукаву…

«Только не думай о том, что под тканью, — сказала себе Холли. — Или, точнее, о том, чего там нет».

…и поднял свою трость.

— Вряд ли я еще когда увижу кого-нибудь из вас, — сказал он. Потом посмотрел на Роберта. — Кроме тебя, разумеется. С тобой-то мы точно еще увидимся. Хотя бы однажды.

Он дотронулся рукой до шляпы, поковырял грязь тросточкой, шагнул в сторону и… исчез. Холли удивленно заморгала.

— Что он хотел этим сказать? — спросил Джорди.

Роберт пожал плечами:

— Знаете, эти старые духи… Они любят порисоваться.

Холли не стала долго раздумывать над этим. Сейчас ее интересовало только одно.

— Вы можете узнать, что случилось с нашими друзьями там, внутри? — спросила она матушку Крон.

Пророчица боялась встретиться с ней взглядом.

— Мне очень жаль, — сказала наконец она. — Я чувствую только Левиафана, и никого больше.

— То есть они… их нет?

Когда до Холли дошел смысл сказанного, все ее существо наполнила боль. Все эти люди, которые пропали. Кристи и остальные…

Как будто у нее внутри открылась могила и она теперь не знает, сможет ли удержаться и не упасть в нее. Она раньше и не подозревала, что в состоянии вынести столько горя сразу.

— Не знаю, — сочувственно ответила матушка Крон. — Все обстоит именно так, как сказал Легба. Невозможно проникнуть внутрь и что-либо разглядеть. Левиафана нельзя не почувствовать — его присутствие слишком огромно, — но больше ничего наверняка сказать нельзя.

— Но… — Джорди с усилием прочистил горло, прежде чем продолжать. На его несчастном лице Холли увидела отражение своих собственных эмоций и поспешила отвести взгляд. — Но та опасность, о которой вы раньше говорили?..

— Этого, по крайней мере, больше нет.

Пророчица взяла Хэзл за руку. Похоже, она собиралась добавить еще что-то, но тут ее внимание привлек Роберт. Холли тоже повернулась к нему и увидела, что он наклонил голову и прислушивается. «Что еще?» — хотелось ей спросить. Ей казалось, что больше она не вынесет ничего. И к тому же больше ничто не важно. Но тут она сама услышала это. То же, что и в подвале магазина, — вой. Она с удивлением обнаружила, что все еще способна бояться за себя после всего, что она уже потеряла.

— Честное слово, я думал, он проявит хоть какое-то благородство, — заметил Роберт.

— Легба редко бывает так щедр, — ответила матушка Крон.

— Кому-кому, а мне это известно.

— Это ведь ищейки? — спросил Джорди.

Роберт кивнул.

— Но я думал, вы с ними покончили.

— Я покончил с одной сворой, но в Других Мирах полно духов с перекрестков, которые спят и видят, как бы заключить сделку с лоа. Всегда найдутся охотники.

Он повесил гитару на плечо и передвинул ее на спину.

— Они меня выследят, — сказал он. — Но это не значит, что, когда они явятся, вы должны быть здесь.

Холли посмотрела на тропинку.

— Что вы будете делать? — спросила она.

— Не беспокойтесь за меня, — ответил Роберт. — Со мной все будет в порядке. Я не новичок в таких играх.

Потом, совершенно как Легба, он шагнул в сторону и исчез. Только что был здесь — и вот его уже и след простыл.

— Он прав, — сказала матушка Крон, — нам лучше уйти.

— Но наши друзья… — начала было Холли.

— Мы и прежде ничего не могли для них сделать, — сказала пророчица, — а сейчас — тем более. Либо они спаслись, либо… либо нет.

Холли еще раз посмотрела на стену тумана. Ничего не изменилось. Сквозь нее по-прежнему ничего не было видно.

— Пошли, — сказала матушка Крон.

Одной рукой она взяла за руку Хэзл, другой — Холли.

— Держитесь поближе к нам, — велела она Джорди.

— Вы можете отвести нас обратно в мой магазин? — спросила Холли.

Матушка Крон кивнула:

— Мысленно представьте себе его.

— Постараюсь.

Холли еще раз бросила взгляд на стену тумана, стараясь не думать о своих друзьях, мертвых или живых, запертых там, но она не могла думать ни о чем другом.

Вой теперь уже был совсем близко.

— Лучше бы нам не встречаться с ищейками, — заметила матушка Крон.

Холли хотела ответить «да» или «конечно», но почувствовала, что ей тяжело вымолвить даже слово, поэтому просто кивнула.

Матушка Крон повторила все то, что она делала в торговом центре, — подняла руки над головой, потом широким движением, через стороны, опустила их вдоль тела. Когда ее руки сошлись, воздух засветился, и скоро перед ними уже мерцал портал. Они видели книжный магазин, освещенный уличным светом через витрину.

— Это он? — спросила матушка Крон, снова взяв Хэзл и Холли за руки.

— Да, он, — ответил Джорди, потому что Холли по-прежнему не могла говорить — так огромно было ее горе.

Она послушно перешла вслед за матушкой Крон из одного мира в другой. Джорди последовал за ними. Портал закрылся так же неслышно, как и открылся, и вместе с ним исчезла всякая надежда когда-нибудь увидеть друзей.

Я была почти уверена, что умерла, когда, сползая по плечу Левиафана, ослепла от белой вспышки. Помню, я подумала, что это, вероятно, тот самый свет, о котором обычно говорят люди, испытавшие клиническую смерть, — свет в конце туннеля. Сначала ты видишь светящуюся точку, она горит на довольно большом расстоянии от тебя. Потом начинаешь подниматься и одновременно опускаться, двигаясь по направлению к этой точке. И наконец она поглощает тебя целиком и все становится белым.

Не знаю. Я никакого туннеля не видела. Но я точно падала, соскользнув с гладкого плеча Левиафана, и все действительно в конце концов сделалось белым.

Прихожу в себя.

Сначала я совершенно дезориентирована, а потом все выстраивается у меня в голове, правда как-то странно — не в порядке убывания или возрастания значимости фактов.

Я понимаю, что больше нет крови. Я была вся в крови, а теперь — ни единой капельки.

У меня очень сильно болит плечо, — похоже, я именно на него упала с Левиафана.

Озера больше нет.

И Левиафана нет!

Библиотека… библиотека изменилась. Я сажусь и осматриваюсь. Ряды книг нескончаемо тянутся вдаль, но теперь я могу видеть высокий сводчатый потолок со светильниками, висящими через равные промежутки. Коридоры, некоторые из которых идут вниз, некоторые — вверх, устланы ковровыми дорожками с восточным орнаментом. Ряды шкафов прерываются иногда маленькими островками — три кожаных кресла, диванчик, столик, настольная лампа.

Я смотрю туда, где раньше было озеро. Медленно встаю и иду к одному из книжных шкафов, который находится как раз в том месте, где был берег. Я дотрагиваюсь до книжного шкафа и обнаруживаю, что он очень устойчивый и тяжелый. Достаю книгу с полки, перелистываю ее. Потом другую. Книги настоящие.

Значит, Левиафан…

Умом я постигаю его огромность, но моя память сохраняет нечто высотой всего лишь футов двадцати. И даже такие размеры неправдоподобны. Неужели я взобралась на эту махину и ударила ножом?..

Тут я вижу нож ищейки. Он лежит на ковре.

Потом я вспоминаю о своих спутниках.

Осматриваюсь. Никого нет. Ни Саскии, ни Джексона. И Либрариуса нет, но я вижу груду одежды там, где, как я помню, он лежал, прежде чем весь мир стал белым.

Я подхожу и дотрагиваюсь до ткани ногой. Да, это его одежда. И веревки, которыми я его связала.

Думаю, он все-таки распался на части.

Не то чтобы я сильно сожалела об этом, но что тогда стало с Саскией и Джексоном? И если они тоже распались, то где же их одежда? И почему я все еще здесь?

Здесь так тихо, что любой звук, который я издаю, кажется очень громким — шарканье моих ног по ковру, мое дыхание. Не знаю, почему меня это заботит. Непохоже, что сейчас кто-нибудь придет и цыкнет на меня. Потом я слышу голоса. Кто-то — и не один — приближается. Через секунду я соображаю, откуда они идут.

Я прикидываю, надо ли мне прятаться, но потом соображаю, что уже поздно об этом раздумывать и к тому же нет необходимости, — я их узнаю. Это Кристи, жестянщик и еще трое людей, которых я уже видела, когда жестянщик передавал мне нож. Они, похоже, не меньше меня ошарашены и застывают как вкопанные.

Должно быть, вид у меня еще тот, думаю я, но тут же вспоминаю, что больше не измазана в крови.

Неужели все это действительно случилось? Было ли вообще это озеро и был ли Левиафан? И правда ли, что я его убила?

Я вспоминаю, как кровь фонтаном била из его горла, и судорога сводит мой желудок.

Потом я еще кое-что вспоминаю — это странное ощущение, которое разлилось у меня внутри, когда Левиафан умирал. Что-то во мне сдвинулось тогда. Что-то изменилось. Но я точно не знаю что. Просто я чувствую себя другой. Теперь я ощущаю каждую клеточку своего тела, кожи, крови, костного мозга.

Кристи и другие приближаются ко мне. Они останавливаются снова футах в шести от меня.

— Кристиана… — говорит Кристи и на некоторое время замолкает. — Можно тебя так называть?

Я не могу удержаться от улыбки. Даже среди всего происходящего ему необходимо закрепить свое право собственности на меня. Он всегда хотел дать мне имя, но я не позволяла ему положить меня в нужную коробочку и приклеить этикетку. Наверное, ему жестянщик сказал. Впрочем, это больше не имеет значения.

Может быть, я и родилась его тенью, но по восприятию мира, по опыту я — самостоятельная личность с тех пор, как семилетней девочкой-сорванцом попала под опеку шарика с руками и ногами. Он не в силах положить меня в коробочку, разве что в собственную черепную коробку. Но это не изменит моей внутренней сущности. Он не может знать меня лучше, чем я знаю его. Если, конечно, не принимать во внимание того, что мы сказали друг другу, и того доверия, которое обязаны испытывать друг к другу, чтобы общаться.

Так что я сама сейчас вольна выбрать коробочку, в которую он меня поместит.

— Конечно, — отвечаю я, — можешь так меня называть.

— Ты в порядке?

Я киваю:

— А вы, ребята?

Теперь его очередь кивать.

— Вы еще кого-нибудь видели? — спрашиваю я.

Они качают головой. Мы достигли больших успехов в невербальном общении. Но их можно понять. Мы все переживаем нечто столь удивительное, что сознание с этим едва справляется. Даже не знаю, может ли справиться вообще.

— Кто еще тут был? — спрашивает жестянщик.

Услышав его голос, я припоминаю и имя. Боджо — уменьшительное от Боррибл Джонс. Он еще рассказывал забавную историю о том, почему отец его так назвал.

— Со мной была Саския, — говорю я. — И еще один парень, по имени Джексон.

Кристи и еще один из них, незнакомый мне, одновременно восклицают: «Саския? Джексон? Джексон Харт?»

Я киваю обоим, и мы тут же быстро выясняем, как и почему здесь оказались Джексон и мы с Саскией.

Я сурово смотрю на Аарона, пытаясь разглядеть в нем то чудовище, которое представляла себе по рассказам Саскии, но на нем маска вполне приличного человека, и она никак не хочет сползать с него.

Кристи закуривает, руки у него слегка дрожат. Как ему, должно быть, трудно — быть так близко от нее и снова ее потерять. Он, похоже, очень расстроен, но я не знаю, как его утешить. Мне нечего ему сказать.

Рауль спрашивает о каком-то своем друге, но единственное, что я могу ответить, — что никогда его не видела. Он мог быть, например, среди призраков, которых я встретила с самого начала, — среди тех, с голосами, похожими на радиопомехи.

Эта Сюзи — замечательная. У нее та же энергетика, что у Саскии, но только… Не знаю, как сказать. Она более… рисковая. Помню, Саския рассказывала мне, как трудно ей было поначалу приспособиться к этому миру со всеми его сложностями. Вот чем отличается от нее Сюзи. Она еще не вписалась в человеческую жизнь так, как Саския.

Боджо — человек опытный, как и я, но ему еще не доводилось видеть всего, что видела я. И делать то, что делала я.

— Итак, этот библиотекарь, — говорит Боджо, — называл себя Либрариусом?

Я киваю.

— Это он виноват во всех бедах?

— Во всех, кроме вируса. Хотя, честно говоря, он вряд ли хотел, чтобы дело зашло так далеко.

— Ты веришь, что все произошло так, как он сказал?

Я киваю. Я предпочитаю не рассказывать о том, как собиралась выбивать из него информацию. Тут гордиться нечем. Я имею в виду не мои угрозы, а то, что я была вполне готова сделать ему больно.

— А дух Вордвуда? — продолжает Боджо. — Это правда был Левиафан?

— И есть, — отвечаю я.

Слова вырываются у меня помимо воли, я даже не успеваю понять, что, собственно, говорю. Но, сказав, понимаю, что все правильно. Я не знаю, откуда я это знаю. Просто знаю, и все.

— Когда твои друзья… — я смотрю на Кристи и теперь уже взвешиваю каждое слово, — когда они создавали сайт «Вордвуд», то либо что-то привлекло туда Левиафана, либо в самом сайте потом образовалось нечто, что воззвало к нему. И он пришел. Оттуда, где существуют левиафаны.

— Подобно божествам Изабель, — говорит он. Когда я киваю, он объясняет остальным: — Одна наша подруга… у нее есть такой дар — персонажи ее картин оживают.

— Вы имеете в виду Изабель Коплей? — спрашивает Аарон.

Кристи кивает.

— Значит, эти ее абстракции?..

— Нет, это было до них, — отвечает Кристи. — Тогда она рисовала всякую всячину вроде того, что делает Джилли. Фантастические существа, портреты.

— Так что же, они ожили и сошли с полотен? — спрашивает Аарон. Он заранее поднимает руку, защищаясь, прежде чем Кристи успевает ответить. — Да нет, я не спорю. После того, что я увидел в последнее время, меня уже ничто не удивило бы.

— Они не сошли с полотен, — говорит Кристи. — Просто в окончательных вариантах ее картин поселялись духи.

Они были как бы отдельны от картин Изабель и тем не менее каким-то образом с ними связаны.

— Каким же образом? — спрашивает Аарон.

— Помнишь тот большой пожар на острове, когда сгорела и ее мастерская? Когда она потеряла свою студию и все свои картины?

— Да.

— Духи тоже погибли, когда сгорели рисунки, — говорит Кристи. — Все погибли, кроме тех, чьих изображений в мастерской не было.

Выражение лица, которое появляется у Аарона, заставляет меня еще раз усомниться в оценках Саскии. Такая готовность к пониманию, такое сочувствие — вовсе не то, чего мы ожидаем от законченного подлеца.

— Господи! — восклицает он. — Значит, она перешла на абстрактную живопись…

— Чтобы больше не чувствовать себя ответственной за жизнь и смерть духов, — договаривает Кристи.

— Понимаю, — говорю я. — Значит, если Холли и ее друзья действительно привлекли на сайт Левиафана, то все, что произошло в Сети, повлияло и на него.

— Но вы говорили, что Левиафан не может принимать никакого физического обличья, — замечает Рауль.

— Я тоже полагала, что не может, — говорю я. — И возможно, так и есть. Посмотрите, что с ним произошло, когда Либрариус втиснул его в это тело.

— Но если он и является Вордвудом…

— Но ведь это же не физически, правда? Мы-то тоже находимся тут, но представляем собой всего лишь информацию в цифровой форме.

— Наверное, — отвечает Рауль, хотя, похоже, его не убедили.

А может быть, он просто не знает, что и думать. Я, честно говоря, не знаю.

— Кто знает, — говорю я спустя несколько секунд. — Вообще-то, в Мире Духов я нагляделась всякого и знаю, что существует нечто… или нет — так вопрос не стоит. Если это перед тобой — ты в это веришь. И начинаешь об этом думать. Мы столького не знаем даже о нашем Условном Мире, о том, из которого пришли сюда. А уж когда речь заходит о Мире Духов — тут количество того, что мы не знаем, сразу надо умножать на тысячу.

Все замолкают, чтобы переварить это. Я думаю о Мамбо и о том, как быстро перестает казаться странным, что твой друг — шарик с руками и ногами. И мне до сих пор это не кажется странным. Она не какой-нибудь уродец. Она просто Мамбо.

— Значит, он… он все еще здесь? — спрашивает Боджо, возвращая нас к Левиафану.

— Я его чувствую, — отвечаю я. — А вы разве нет?

Все, кроме Сюзи, качают головой.

— Я что-то чувствую, — говорит она. — Но это не то, что было раньше.

— Возможно, это потому, что Либрариус был среди тех, кто дал тебе внешнюю оболочку и послал тебя в мир.

— Наверное, — говорит она.

Но в ее голосе слышна неуверенность. Возможно, потому, что ей не хочется, чтобы все обстояло именно так. Я ее понимаю. Будь у меня выбор, я бы, разумеется, предпочла считать своим «папой» Левиафана, а не какого-то урода — духа по имени Либрариус.

— Мы можем поговорить с ним? — спрашивает Кристи. — С духом Вордвуда? Можем спросить его, что стало с теми людьми, которые пропали?

В действительности он хочет спросить: как нам найти Саскию? И я хочу задать тот же самый вопрос. Только вот…

— Не знаю, — отвечаю я ему.

— Может, надо связаться через модем? — спрашивает Рауль. — Ведь раньше это делалось так, — объясняет он, когда все недоуменно на него смотрят.

— Ну, кто захватил с собой случайно ноутбук? — спрашивает Сюзи.

Она, разумеется, шутит. Как ты здесь подключишься к серверу? Куда воткнешь вилку? Без спутниковой связи в Сеть не выйти, а я что-то сомневаюсь, что какие-нибудь спутники летают в небесах над этой библиотекой.

— Может быть, есть какой-нибудь ритуал, который сработает не хуже модема? — спрашивает Боджо.

Он смотрит на меня, как будто я это знаю, но я только пожимаю плечами.

— Возможно, — говорю я. — А может быть, мы просто должны открыть ему свои мысли.

Я вижу, как Аарон качает головой.

— Что? — спрашиваю я его.

Ничего, говорит он. Только если вы собираетесь играть во всю эту ерунду, то я — пас. Не обижайтесь.

Я улыбаюсь:

— Я понимаю, о чем вы.

— Вы ведь, кажется…

— Тень, — заканчиваю я за него. — Но ведь это не я, а Кристи возводит всю эту «ерунду», как вы выражаетесь, на пьедестал. А я просто живу с этим изо дня в день.

Я уже собираюсь распространить сказанное, но отвлекаюсь. Поднимаю голову. Кажется, я что-то услышала, но не поняла толком что. Потом соображаю, что все еще слышу, — просто это не только и не столько звук — скорее, ощущение. Какое-то давление внутри. Чем больше я на этом сосредоточиваюсь, тем меньше понимаю. Это что-то во мне самой и хочет выбраться наружу или, наоборот, хочет пробраться внутрь меня.

Я смотрю на остальных. Время, похоже, остановилось. Все застыли на месте — Кристи с поднятой рукой: он хотел убрать прядь волос со лба. Аарон, повернувшись к Сюзи, собирался что-то сказать ей. Глаза Сюзи прикрыты, она только что моргнула. Боджо и Рауля мне не видно. И тут я понимаю, что и сама потеряла способность двигаться. Мне видно только то, что прямо передо мной. А слышен только этот давящий звук, который, собственно говоря, и не является звуком.

Очень странно.

Почему-то паники я не чувствую. Я почти уверена, что все это — проделки Левиафана, духа Вордвуда. Либрариус сказал, что до того, как Левиафан вселился в тело, которое я недавно убила, он был везде, он заполнял собой все это место. Может быть, сейчас он пытается вступить со мной в контакт.

«Привет, — говорю я мысленно, как общалась с Саскией, когда та жила во мне. — Кто тут?»

Никакого ответа.

Но давление нарастает.

Говорят, самый большой по размерам орган нашего организма — это кожа. Мне это всегда казалось слишком смелой концепцией, потому что все-таки кожу мы не воспринимаем как отдельный орган, как, например, сердце или печень. Но теперь я этому верю. Я чувствую каждую клеточку и пору своей кожи и всю ее вместе как мембрану, дрожащую в унисон с каким-то звуком, которого я, собственно, даже не слышу.

Довольно жуткое ощущение. Как будто пришел в знакомое место, а там все изменилось — не так, как это бывает в Пограничных Мирах, где действуют другие, нежели в Условном Мире, законы, где каждая вещь существует как результат соглашения сотен тысяч индивидуальностей.

Мне кажется, я подключаюсь к чему-то, пробившись сквозь помехи.

Или, наоборот, это что-то настраивается на мою волну.

Я вспоминаю о сдвиге, который произошел во мне перед тем, как Левиафан умер и меня ослепило белое сияние. Что-то тогда во мне изменилось, но я до сих пор не знаю что. Я смогла лишь почувствовать, что перемена произошла, и, возможно, то, что происходит со мной сейчас, — результат той очень тонкой трансформации, такой тонкой, что я могу ощутить лишь результаты.

Но я вовсе не хочу изменяться. Я не хочу быть никем другим. Меня пугает сама мысль об этом. Помню, я неоднократно слышала от людей, что они хотели бы быть кем-то другим, и сейчас иногда слышу, но мне всегда хотелось быть только собой. Собой, со всеми моими несовершенствами, проступками, ободранными коленками, огорчениями и тому подобным. Я знаю, что совершила несколько нехороших поступков и навлекла на себя больше неприятностей, чем могла бы, но все эти ошибки и приключения в конце концов и сформировали меня.

И я себе нравлюсь такая, какая я есть. Или была. А то я уже и не знаю, какая я сейчас, потому что во мне появился кто-то еще. Не так, как в случае с Саскией — явное чужое присутствие. Во мне поселилось что-то, что не является мной и в то же время является, как ни странно это звучит. Да, очень странно, но тем не менее это так.

В какой-то момент…

Через секунду? Минуту? Час?

Я обнаруживаю, как…

…мое внимание? мой взгляд?

…обращается внутрь меня.

Я больше ничего не вижу. Я чувствую, что плыву, но не на поверхности. Я погружена… нет, не знаю.

Может быть, это такой густой воздух? Или нечто вроде геля?

Единственное, что я понимаю, — там спокойно. Мирно и спокойно. Я могла бы вечно вот так плыть, не заботясь больше о том, кто я такая, и о том, изменилась я или нет.

Но потом во мне вновь проявляет себя этот звук не звук — скорее, давление, некая пульсация, ощущаемая обеими сторонами моей кожи, и на этот раз я чувствую обратную связь. Нет, не так, как мы разговариваем друг с другом, — не словами и не фразами. Я просто получаю информацию, которой у меня раньше не было, всю сразу: «сброс данных», как вероятно, сказал бы Джексон, — и я понимаю, что…

Левиафан тоже изменился.

Он был травмирован вирусом, или что там еще такое сделал с ним Либрариус. В общем, не важно, как именно это случилось. Важно, что Левиафан… Не знаю, как это выразить. Он расширяется. Вот почему я чувствую это давление. Дух Левиафана растет и давит на все, что есть в Вордвуде. Он нуждается в нас, по крайней мере в одном из нас, чтобы обеспечить себе пребывание здесь и выход за пределы Вордвуда, чтобы распространиться, рассеяться, а не быть стиснутым.

Иначе он просто взорвется, как Черная Дыра, и весь Мир Духов засосет в воронку, которая образуется в результате взрыва. И когда туда засосет весь Мир Духов, наш мир, Условный Мир, тоже потихоньку начнет затягивать в эту воронку.

Причина — следствие.

Итак, Левиафану нужно уменьшить давление через контакты вне Вордвуда, а сам он этого сделать не может, потому что не имеет связи ни с нашим миром, ни с Миром Духов. Но мы, оказавшиеся здесь сейчас… мы эту связь имеем.

Я думаю о Либрариусе. Все сходится. Нужен кто-то вроде Либрариуса: дух-привратник, осуществляющий связь между мирами. Просто Либрариус планировал осуществлять ее не так, как надо было Левиафану. Либрариусу для подпитки нужно было внимание и вложения со стороны тех, кто за пределами Вордвуда. А Левиафану, наоборот, нужно распространить, отдать себя за пределы Вордвуда.

Через кого-нибудь из нас.

«Но я не дух-привратник, — мысленно произношу я. — И никто из нас не дух-привратник».

Я получаю ответ, не словами, но я понимаю его:

«Не обязательно родиться духом-привратником. Можно им стать».

Он имеет в виду, что им может стать кто-нибудь из нас.

Я перебираю всех в уме.

Кристи не может остаться здесь — он хочет быть с Саскией. Он готов на все, лишь бы спасти ее и быть с ней. Мы не можем требовать от него такой жертвы.

То же самое — Рауль, который здесь только из-за своего любимого Бенни.

Сюзи тоже не может — у нее еще нет достаточно прочных связей с Условным Миром и вообще никаких связей с Миром Духов.

Что до Аарона, то если не знать всего, то можно подумать, что он весьма достойный человек. И все же не могу забыть то, что мне о нем рассказала Саския. Можно ли доверить ему нечто настолько важное?

Остаемся я и Боджо.

Понятно, на кого падает выбор. Боджо, в общем-то, посторонний. Он дал себя втянуть во все это только потому, что ему нравится Холли и он хотел помочь ей. Я тоже все это затеяла поначалу лишь для того, чтобы помочь Саскии разобраться в том, кто она такая, но потом влипла, как всегда влипаю. Когда разбила гроб Саскии. Когда нейтрализовала Либрариуса. Когда освободила Левиафана от физической оболочки.

Но самое существенное различие между мной и Боджо в том, что он не тень.

Он настоящий.

А я — нет, сколько бы я себя ни убеждала в обратном.

Подумай. Правда в том, что когда-то ты была маленькой семилетней девочкой, отделившейся от Кристи, и Мамбо пришла к тебе на помощь. Она научила тебя притворяться человеком.

Мне очень не хочется отказываться от своей индивидуальности, но правда — кто из нас теряет меньше всех? Кроме Сюзи, все остальные, по крайней мере, настоящие. А Сюзи, хоть и выглядит на двадцать с небольшим, слишком недавно родилась, чтобы быть полезной духу Вордвуда. Из нас двоих именно я умею поддерживать связь с Другими Мирами.

Как только я принимаю свое нелегкое решение, голова моя тут же наполняется директивами: как остальным выбраться из Вордвуда и что мне надо сделать, когда они уйдут. Как будто Левиафан прочел мои мысли. Это ли не жутко?

«Знаешь, — мысленно говорю я, — если мы вступаем в нормальные деловые отношения, надо установить какие-то границы. Я и так не в восторге оттого, что здесь застряну. По крайней мере, оставь мне хоть какую-то независимость. Потому что, знаешь, никому не понравится…»

Я не успеваю закончить. Так же внезапно, как внезапно оказалась обездвижена, я вновь обретаю власть над своим телом.

Немного щиплет в глазах, и я моргаю. Я вижу, как Боджо показывает «рожки» — поднимает большой палец руки и мизинец, а остальные сгибает. Это такой знак у жестянщиков против порчи. Остальные выглядят примерно как я — окаменевшими.

— Bay! — произносит Кристи.

Его писательский лексикон сужается до наркоманского минимума.

Аарон медленно наклоняет голову. Он обводит всех присутствующих взглядом и в конце концов останавливается на мне.

— Это был… это был он? — спрашивает Аарон. — Дух Вордвуда?

Сюзи отвечает раньше, чем я успеваю ответить:

— Думаю, да. Скорее всего. Но он что-то не похож на того духа, которого знаю я…

— Он был прямо у меня в голове, — говорит Рауль. — Да нет, он был просто частью меня, но в то же время и чем-то от меня отдельным.

Вот тут-то я понимаю, что все испытали то же самое, что и я. Что ж, хорошо. Так мне будет легче.

— Это был Левиафан, — говорю я. — И кажется, вы все уже поняли, что нужно делать?

Рауль кивает:

— Кто-то должен остаться, а иначе он… взорвется? Я правильно понял?

— Да, почти, — отвечаю я. Я смотрю на других. — А вы поняли, как отсюда выбраться?

Кристи наконец обретает дар речи:

— Мы откроем дверь в наш мир… — он начинает было проделывать пальцами необходимые движения, но останавливается, — представив себе то место, где хотим очутиться.

— А кто останется? — спрашивает Рауль.

— Это просто, — говорю я. — Это буду я.

На их лицах отражается облегчение оттого, что кто-то сам вызвался, которое тут же перерастает в чувство вины. Кристи первым начинает оспаривать мое решение:

— Почему это именно ты?

— Потому что я теряю меньше всех, — отвечаю я. — Я могу с таким же успехом существовать здесь, как в моем уголке в Пограничных Мирах. Пребывание здесь не слишком изменит мой образ жизни.

— Чушь! — отвечает Кристи. — Ты — свободный дух. Это тебя убьет.

Он прав. Может. Но я не собираюсь признавать этого. До тех пор пока они не уйдут и дело не будет сделано.

— Нет, остаться надо мне, — говорит Сюзи. — У меня не было жизни, которую я могла бы потерять, — реальной жизни, во всяком случае. Все воспоминания, которые у меня есть, были вложены в меня, кроме тех, которые касаются последних двух дней.

— В том-то и дело, — говорю я ей. — У тебя нет надежного якоря в Условном Мире. Несколько дней здесь, с Левиафаном, — и ты потеряешь всякую связь с реальной жизнью.

— Если только я не останусь вместе с ней, — возражает Аарон.

Она одаривает его ласковым взглядом. Не могу определить по лицу Кристи, доверяет он Аарону или нет, но я до сих пор не доверяю.

— Или я могу остаться один, — предлагает Аарон. — В конце концов, все, что произошло, — это моя вина.

— Верю, — отвечаю я ему, — но достаточно ли ты подготовлен для того, чтобы здесь остаться?

Он пожимает плечами:

— Тот же вопрос я мог бы задать тебе. О книгах я знаю много.

— Тут речь пойдет не о книгах.

— Понимаю. Но речь прежде всего пойдет о том, чтобы проводить здесь все время, а похоже, единственное развлечение здесь — это книги. Я всю жизнь занимался книгами, — он бросает взгляд на Кристи, — даже если мне самому не удалось написать ничего путного. — Снова поворачивается ко мне. — И вообще, не попробовав, никто из нас не может знать, справится ли он с чем-нибудь. Или тебе уже приходилось заниматься чем-то подобным?

— Нет, не приходилось.

Он кивает:

— Ну вот и отправляйся. Я остаюсь.

— Нет, — говорю я. — Остаюсь я, и это больше не обсуждается. Я уже сказала: я теряю меньше всех.

— А как насчет меня? — спрашивает Боджо.

Я качаю головой:

— У тебя есть к чему и к кому возвращаться — по крайней мере потенциально, и это больше, чем могло бы быть когда-нибудь у меня.

— Тебе не идет роль мученицы, — говорит Кристи.

— Я не играю никаких ролей. А теперь идите. Вы знаете, как уйти. Левиафан объяснил вам, так же как и мне.

Все надолго замолкают. Я перевожу взгляд с одного на другого, пытаясь молча убедить их в своей правоте. Когда я дохожу до Кристи, то понимаю, что он готов снова завести этот разговор. Аарон не дает ему этого сделать.

— Все, — говорит он. — Она приняла решение. Кто мы такие, чтобы отговаривать ее от жертвы, которую она хочет принести? Ей и так трудно, не надо еще усложнять ей жизнь, предлагая свою поддержку.

Честное слово, я не вижу в нем подлости, о которой говорила Саския. Кто знает, может быть, он изменился. Как бы то ни было, я рада, что кто-то меня поддержал. Мало-помалу остальные смиряются.

Труднее всего Кристи, я это чувствую. Он разрывается между желанием вновь обрести Саскию и не позволить мне сделать то, что я намерена сделать. Между нами всегда существовало странное родство — нельзя же забывать, каким образом я появилась на свет. Он, возможно, думает, что он единственный, у кого есть тень, но это потому, что я никогда не делилась с ним. Я просто читала его дневники и наблюдала за ним издали, вместо того чтобы задавать ему прямые вопросы, как он мне.

— Ты всегда сможешь послать мне имейл в Вордвуд, — говорю ему я и улыбаюсь. — Только подумай, теперь ты наконец сможешь общаться со мной, когда сам захочешь. Разве это не перемена к лучшему?

— Но я тебя больше никогда не увижу.

— О, это же не навсегда!

Все понимают, что это неправда, и он тоже. В конце концов, все мы получили от Левиафана одно и то же телепатическое послание. Тот, кто остается, становится духом-привратником, и обратной дороги для него нет. Насколько я понимаю, перемены во мне начались еще тогда, когда меня ослепило белое сияние. Что-то произошло во мне уже тогда.

Итак, мы больше никогда не увидимся.

Но он не возражает мне — он знает, какой я бываю упрямой, если что-нибудь решу. Молчат и остальные.

— Передай от меня привет Саскии, — говорю я.

Он кивает:

— Спасибо, что сберегла ее.

— Я рада была ей помочь, — отвечаю я — и говорю чистую правду.

Потом мы прощаемся, они открывают дверь, ведущую в Условный Мир, — дверь, в которую можно только выйти. Я пытаюсь отвернуться, но чувствую, что мне нужно в последний раз увидеть это. Все, что мне видно, — это подвал. Стол. Лестница, ведущая наверх.

Я подаюсь вперед, когда они переступают порог, один за другим. И в тот самый момент, когда дверь уже начинает закрываться, меня вдруг что-то толкает сзади, и я, потеряв равновесие, тоже перелетаю через порог.

Дверь тихонько закрывается за мной.