Про Андрейку, Моську, Алеху и Читаку

10. АНДРЕЙКА И ЛОДЫРЬ РОМАШКА

Знай Андрейка, каким хитрым лентяем окажется его ученик Ромашка, ни за что не стал бы с ним связываться! Хотя в конце концов все обернулось к лучшему и даже усилило Андрейкин авторитет среди родни и знакомых.

Да и как откажешься, если Андрейке почти целую неделю пришлось жить в доме у Ромашкиной бабки — Марьмитревны.

Мать с отцом были вызваны телеграммой к заболевшей тетке, а остаться дома за хозяина они Андрейке не доверили, хоть он убеждал, что ничуть не хуже может топить печь, посыпать курам, стряпать поросенку и себе, — словом, к их приезду хозяйство приведет в такой порядок, что только ахнут! Ведь не один будет хозяйничать: Алеха с Моськой помогут и Читака придет — чего-нибудь посоветует… Причем без малейшего вреда для школьной успеваемости, которая от самостоятельной жизни, пожалуй, даже улучшится.

Однако отец с матерью не послушались… дом закрыли на замок, кур поселили у соседей, поросенка отвели к дяде Мише, кошка никуда не захотела переезжать и осталась жить сама по себе, Андрейку поставили на квартиру к знакомой Марьмитревне — в Тюковке, где школа.

Марьмитревна была женщина хорошая, справедливая и поэтому отнеслась к своему квартиранту с большим уважением. Андрейка проживал у нее не как обуза, а как человек почтенный, даже нужный.

В самый первый день сидели они с ней вдвоем за столом, накрытым новой скатертью, чай с разными вареньями распивали, вели солидную беседу о том о сем, о всяких делах.

Потом Марьмитревна спросила:

— Андрюш, а как у тебя с языком немецким?..

— А ничего… не жалуюсь! — солидно ответил Андрейка. — Усвояемость нормальная… Отметки, правда, неважные… да немка придирается, и придирается, и придирается!..

— Чем же ты ей не угодил?

— Кто ее знает… Она говорит: ты плохо ведешь! Ладно, начал хорошо вести… вел, вел, а что толку? Пускай уж буду плохо, ведь правильно я говорю?.. Она какая-то чудная: любит придраться к мелочам…

Марьмитревна не стала вникать в отношения немки с Андрейкой и пожаловалась:

— А наш вовсе никуда! Не дается ему этот предмет, и что ты будешь делать!.. Прямо беда! А малый — спосо-обнай, развитой… Ничего не скажешь!..

— Бывает… — объяснил Андрейка. — Не привык еще… У меня сначала знаете сколько двоек было! Если бы вам показать, вы бы прямо удивились! А сейчас я его даже за язык не считаю!.. Для меня, что русский, что этот немецкий — ну никакой прямо разницы!

— Андрюш, об чем я тебя хочу попросить… — вежливо сказала Марьмитревна. — Ты б с ним подзанялся, а? Может, подмогнешь чуток, проследишь, чтоб выучил… Сама-то я не особо ученая… Он говорит: «выучил», а как проконтролироваешь? Родители с Магадана запрашивают: «Как он там?» А мне со-овестно-о… ну, до того совестно! Двойки и двойки… По другим предметам он успевает, тут грех жаловаться, а немецкий этот — ну не дается, и хоть ты што хочешь с ним делай! Как спервоначалу не задался…

— Бывает… — опять согласился Андрейка и привел пример из собственной жизни: — Знаете, почему я никаких математик не люблю? Когда в первом классе по арифметике письменной проходили двойку, как ее писать… там нужно хвостик загнуть, чтобы спереди такая петелька получилась внизу… А я тогда маленький был, никак не соображу, откуда он загибается, с какой стороны. Бился, бился… Потом написал эти двойки без петелек, а петельки после подрисовал… но учительница разоблачила… С тех пор всю арифметику прошли, алгебра идет — все равно не люблю!..

Марьмитревна сходила в другую комнату и вынесла Ромашкин дневник. Андрейка просмотрел все странички, укоризненно качая головой, когда в графе «немецкий язык» натыкался на двойки и даже единицы:

— Да-а… Надо подтянуться, надо… Действительно… Безобразие прямо!..

Оказанное доверие Андрейке понравилось, и он заверил Марьмитревну:

— А что? Могу!.. Что тут особенного? Вы не беспокойтесь…

Откровенно говоря, с немецким языком у него самого не ахти как обстояло… Но одно дело самому учиться, другое — кого-нибудь другого учить. Тут большая разница. Учить гораздо легче: задал да спросил… Главное, спрашивать построже и не давать распускаться.

В прошлом году своей немки в школе не было, заменял физрук, который любил сочинять стихи, и его никто не боялся. Все учили шаляй-валяй, думали, что это — предмет пустяковый, вроде рисования или там пения… А как приехала из университета настоящая немка — Маргарита, да как начала гонять по словам, да придираться к разным мелким словечкам, да к грамматике, сразу до всех дошло, какой этот язык трудный и заковыристый! Никому никакого покоя не стало!..

— Подтянем! — пообещал Андрейка.

Он встал со стула и прошелся по комнате, как сама немка Маргарита Ивановна: выпрямив спину, устремив взгляд в окно, покусывая губы и то и дело трогая на груди воображаемый университетский значок-ромбик.

— Спрошу: грунд-формен? Генетив родительного знаешь, зингуляр? А номинатив плюраль? Шлехт! Зер шлехт!! — командовал он резким выразительным голосом, стукая ложкой по столу.

Даже Марьмитревна оробела:

— Только, Андрюш, об чем я хочу попросить… ты все ж таки не дюже налегай… Норови с подходцем… Прежняя учительница об нем какой отзыв дала? Он, грит, озорной, но душа у него тонкая!.. Да! Так и сказала, ей-богу!.. Значит, подход нужно иметь…

— Учтем… — кивнул Андрейка.

Сам Ромашка в это время где-то скрывался, но из кухни слышались подозрительные шорохи и поскрипывания. Андрейка заподозрил, что он находится там — подсматривает и подслушивает, не показываясь на глаза.

Вскоре кухонная дверь отлетела, стукнувшись об стенку, и Ромашка выскочил с таким отвратительным воплем, что даже хладнокровный Андрейка вздрогнул. Не поверишь, что человек может издавать такие вопли… Сам маленький, беленький, но взгляд веселый и хитрый, а губы сложены так, будто он знает про Андрейку что-то смешное, вот-вот скажет…

— Господь с тобой! — испуганно махнула на него Марьмитревна. — Как все равно домовой из пекла выскочил!..

— Я всегда откуда-нибудь выскакиваю! — заявил Ромашка и, хитро косясь на Андрейку, начал полными ложками таскать себе в рот варенье прямо из вазочки — стоя, а не сидя, как все люди…

— Вот, Ромочка… — обратилась к нему Марьмитревна. — Значит, Андрюша берет тебя на свою попечению об языку… Слушайся его, чего покажет — усвояй… А недопоймешь — спроси, он тебе даст разъяснение… Он постарше, разбирается больше…

Ромашка недоверчиво осмотрел Андрейку с ног до головы и, видно, остался недоволен, потому что вместо ответа плюнул в Андрейкину сторону вишневой косточкой…

Для начала Андрейка пока не обратил внимания на такую выходку и по-деловому осведомился:

— Когда начнем приступать?

— После… — буркнул Ромашка, схватил со стола сухарь и выскочил вон как угорелый…

Марьмитревна, глядя ему вслед, сказала:

— Перед посторонним человеком бодрится… А так — смирный… И учительница вишь какое об нем мнение имеет: «душа тонкая»… Небось не с потолка взяла, зря-то не скажет, верно, Андрюш?

Андрейка из вежливости кивнул, хотя имел другое мнение… В окно было видно Ромашку, бежавшего через улицу: не как бегают все нормальные люди, а почему-то задом наперед, но с необыкновенной быстротой. А его страшный вопль донесся даже через двойные рамы…

Не любя откладывать дела в долгий ящик, Андрейка достал учебник, полистал знакомые странички и наметил в уме предварительный план занятий.

Значит, так: нужно проследить, чтобы он школьный урок выучил и еще дополнительно, от себя задать ему побольше из прошлого: перевод, грамматику, правила там всякие… Чтобы он и новое усвоил и старое подогнал. Потом спросить, и все дела. А уж потом можно будет съездить на автобусе в Шапкино: повидаться с Алехой и Моськой, учившимися во второй смене, проведать свой дом и поросенка, а главное, разузнать, что делает кошка… А еще лучше — задать Ромашке задание да и ехать. Он пускай тут пока учит, а после Андрейка приедет, все проверит, задаст новое… Так гораздо лучше. Главное, время зря не проходит: задаст, съездит в Шапкино, проверит, снова задаст и опять можно в Шапкино.

Уже смеркалось, Марьмитревна ушла к соседке смотреть по телевизору фигурное катание. Андрейка лежал на диване, дожидаясь ученика, и думал о Шапкине…

Ромашка заявился, когда за окном уже чернела ночь. От воротника до валенок он был покрыт обледенелой снежной коркой. Снег находился у него также в карманах и даже за пазухой.

— Где это тебя валяли? — спросил Андрейка.

— Нигде, так… — ответил Ромашка, полез в печку и принялся шарить по кастрюлям и чугункам, таская оттуда куски и заглатывая их, как крокодил. Изредка он оглядывался на Андрейку, ломаясь и корча ужасные рожи.

— Ты чего? — спросил Андрейка, удивляясь его странностям, но Ромашка, занятый проглатыванием куска, не ответил.

Наглотавшись, он ушел в комнату, где полагалось жить им с Андрейкой, и там разлегся на своей кровати, точно жирный самодовольный поросенок…

— Значит, я тут составил план… — подступил Андрейка к делу.

Ромашка хитро на него поглядел и спросил:

— Ты разве ничего не знаешь?

— Нет… А что?

— Я — самошедчий… — признался Ромашка.

Этого еще не хватало!.. То-то и видно, что он какой-то ненормальный… У него и взгляд такой же хитрый, как у районного дурачка Пети Курятника, который часто захаживал в Шапкино со своим мешком…

Андрейка растерянно спросил:

— А ты всегда такой… или только недавно сделался?

— Недавно… — объяснил Ромашка. — С месяц или чуть побольше… Врачи говорят, от хронического перенапряжения мозговой оболочки!..

— А в чем у тебя проявляется? — осторожно выспрашивал Андрейка.

Ромашка подумал и ответил:

— Когда как… по-разному! Если меня раздразнят — начинаю драться. Делаюсь такой сильный… Пять силачей со мной не ссилят!

— А что ж тогда с тобой нужно делать? Связывать, что ли?

Ромашка отчаянно замотал головой:

— Ни! Ни в коем случае! От связывания мы делаемся еще злей. Все должны отходить от меня на десять с половиной метров.

— Ну, а сейчас ты ничего?..

Ромашка пожал плечами.

— Тогда слушай… Составил я такой план насчет немецкого…

— Ты чего меня раздразниваешь? — завопил Ромашка ненормальным голосом. — Чего ты ко мне пристаешь? Отходи скорей на восемь с половиной метров! Угу-гу-гу-гу-гу!..

Издавая жуткие крики, Ромашка вытянул руки с растопыренными и согнутыми, как когти, пальцами и бросился на Андрейку.

Хотя Андрейка сумасшедшим себя не считал, даже наоборот, но с испуга силы у него тоже прибавилось в несколько раз: он схватил Ромашку, оказавшегося слабым, как муха, в охапку, свалил на пол и придавил сверху…

Ромашка некоторое время молча лежал под Андрейкой и сопел, потом тихо попросил:

— Пусти…

Отпущенный, он сел на пол, пощупал бока и заныл:

— Набрасывается как ненормальный… Пошутить даже нельзя… Тебе бабушка не велела на меня налегать, а ты налегаешь… Чуть ребро не сломал, еще бы чуть, и оно хряпнуло…

— Откуда ты знаешь, что бабушка велела?

— Знаю… Слышал своими ушами… Мои уши во все стороны слышат… во!

И Ромашка пошевелил своими большими мягкими ушами, которые у него так и ходили взад-вперед. В свое время Андрейка тоже пробовал освоить искусство шевеления ушами, но больших успехов не достиг… Хорошо шевелились брови, щеки, кожа на лбу, даже нос, а уши как стояли торчком, так и остались… Нужно было сильно присмотреться, чтобы различить, как они еле-еле пошевеливаются…

Заметив, что его уши произвели на Андрейку сильное впечатление, Ромашка заулыбался.

Но когда Андрейка взялся за учебник, опять насупился и с отвращением сказал:

— Даже и не думай!.. Сегодня ничего не могу усвоять… Ребро шатается и голова трещит… А от этого мозговая оболочка нисколько не действует!.. Вот посплю… может, успокоюсь… тогда…

Он лег на кровать, отвернулся к стенке и начал изо всей силы храпеть на разные лады.

Для проверки Андрейка тихонько позвал:

— Ро-омк!..

Ромашка тотчас перестал храпеть и отозвался:

— Какой я тебе Ромка? Меня вовсе и не Ромка зовут…

— А как же?

— Дон Гальвальтон Орлеанский — так моя правильная фамилия!..

— А чего же бабушка тебя Ромкой называет? — подковырнул Андрейка.

— Она не в курсе…

— Ерунда твой дон! — срезал его Андрейка. — Я, может, давно уже гайдук Яношик и то не хвалюсь!

— Какой-то еще там гайдук… дундук… бурундук… — пробурчал Ромашка.

— А такой! Выходит из леса, а у него валашка-топорик… Только твой пузатый дон поедет, а он: «Стой! Ты зачем народ угнетал?» Ка-ак возьмет да ка-ак… Могу показать… раз ты гайдуков оскорбляешь: дундуками их обозвал и даже бурундуками…

Но Ромашка в ту же секунду захрапел еще громче — донам слабо с гайдуками тягаться!

Андрейка тоже лег и стал ждать, когда этому сумасшедшему симулянту надоест притворяться, но не дождался, потому что сам заснул…

Снег пошел ночью и не переставал до середины дня. Сначала шел мелкий и редкий, потом снежинки делались все крупнее и сыпались чаще, а под конец повалил совсем густой — большими, как пух, хлопьями. Дома, сараи и деревья накрылись высокими белыми шапками, дороги и тропки пропали, улицы стали белыми и ровными, как поле. И люди пробирались будто по полю, увязая выше колен. Дворы насыпало почти полные — только краешки заборов виднелись. Без лопаты ни выйти, ни пройти… А маленькие домишки утонули в снегу до самых окон.

Андрейкин дом в Шапкине был хоть и хороший, удобный, но маловатый, вдобавок стоял на краю поля, откуда даже в хорошее время всегда наносило на него снегу, а при таком снегопаде могло и весь занести вместе с трубой. А что теперь делает кошка, даже не представишь… Значит, необходимо сегодня после уроков слетать на автобусе до Шапкина — прочистить дорожку к двери и тропки к сараям на случай быстрого возвращения отца с матерью. Может, понадобится снег скинуть с крыши, чтобы она не обрушилась под его тяжестью.

Но вперед загадывать нельзя — не получится, как задумано…

Когда Андрейка с Ромашкой пили чай, Марьмитревна спросила:

— Что ж… не пробовали вчерась подзаняться?

— Нет, — честно сознался Андрейка и пообещал: — Решили начинать с сегодняшнего дня. Как из школы придем, так и приступим. Верно, Ромашк?

Насупленный «дон Гальвальтон» смирно, без кривлянья хлебал с блюдца чай. Он мрачно кивнул, но уточнил:

— Сперва нужно уроки выучить, а уж начинать потом…

Андрейка согласился:

— Ты — свои, я — свои, а потом начнем этот язык колупать с самой первой странички. Он у нас пойдет как по маслу.

Довольная Марьмитревна постучала Ромашке пальцем по затылку:

— Слышь, Ромочка, что Андрюша-то говорит? Слухайся его, он эти все трудности преодолел, а нынче ему и горюшка нету!..

— Слушайся моих указаний, подравнивайся… будешь, как я! — с важностью кивал Андрейка.

— А то, гляди-кось, каку моду взял: уперся, как бык: «не умею!», и хоть ты что хотишь с ним делай!..

Ромашка угрюмо сопел, потом пробурчал:

— Раз у меня нет на него способностей, то учить нечего… Все равно не пойму…

— Это как же так? — всплеснула руками Марьмитревна. — Опо-омнись, дурачок, чего ты буровишь? Как можно? Что ж тогда остается: в пастухи тебя отдать?

Ромашка ожил, поднял голову и с радостной улыбкой заявил:

— Ага! Бабушка, а правда… отдайте меня в пастухи! Ох, я бы пас!

— Ты не умеешь, как пасти… — осаживал его Андрейка.

— Знаю! Видел! Как хлопну кнутом! Как закричу: «Эй, вы!..» Так они все и побегут!

— Вот и нет! Коров нельзя быстро гонять: от этого у них молоко пропадает… — пробовал втолковать ему Андрейка, но Ромашка не сдавался:

— Научусь! Буду стараться. Я не сильно стану гонять…

— У нас пастух дядя Коля Копейкин даже на двух языках может разговаривать! — сообщил Андрейка. — По-немецкому и по-английскому!.. По-немецки он от пленных немцев в войну научился, а с англичанами они в Ледовитом океане вместе обмораживались…

Но Ромашка не слушал и продолжал приставать:

— Бабушка, а? Где тут в пастухи нанимаются?..

Пожалев расстроенную Марьмитревну, которая стояла с убитым видом, Андрейка резко прикрикнул на обнаглевшего Ромашку:

— Ты вон подготавливайся к занятиям! А то какой фон барон Оранский: он себе пасти будет, а немецкий пускай дураки учат! Так каждый бы захотел!

Припертый к стенке, Ромашка опять надулся и замолчал. Вылезши из-за стола, он молча напялил свое длиннополое пальто, нахлобучил шапку, ухватил за угол портфель с оборванной ручкой и поплелся в школу…

Провожая Андрейку, Марьмитревна предупредила:

— Ты ему не шибко доверяйся, насчет будто способностей нету… Это он нас с тобой разыгрывает… Там — способнай! Ну до такой степни способнай — на лету схватывает! Да лень-матушка одолела — ленив больно… Снует чисто юла, а попроси вон снег отгрести от дому — куда-а… Ты уж, Андрюша, пораскинь умом, как бы к нему подходец найти.

Пробираясь по сугробам, Андрейка добросовестно раскидывал умом насчет подходца, но не нашел никакого… А еще думал, что теперь уже нельзя отступать от своего слова и придется не сразу после школы домой ехать, а предварительно заскочить к Марьмитревне, задать Ромашке задание побольше и уж потом можно — в Шапкино! Как там теперь, кошка бедствует?

А в этот день и вовсе ехать не пришлось… Автобус не ходил. Моську с Алехой и прочий народ привезли в Тюковку на тракторных санях… Они сразу отыскали в школе Андрейку и успокоили, сообщив, что его двор уже расчищен, чистил Алехин отец, а Моська с Алехой помогали… С остальным тоже все в порядке.

— А кошку не видали?

— Видали! Два раза!..

— Ну что она?

— Сидела на воротах… толстая!

— Значит, она мышами наедается!.. — успокоился Андрейка и поделился с друзьями своей новой заботой: — А я тут с одним чудаком из четвертого класса мучаюсь!.. Бабкиного Ромашку знаете? Поручено мне по немецкому его подтягивать, никак не подтяну: лень-матушка одолела! Хотя способный: на лету все схватывает… Она велела: ты, говорит, подходи к нему с подходом… А я никак подход не изобрету! Вы не знаете никакого подхода?

Моська моментально изобрел.

— Подход? А такой — по башке!..

— Ну-у-у…

— Тогда по шее! — слегка смягчил свой подход Моська.

— Разве она такой советовала? — возразил Алеха. — Так она и сама может… Зачем ей у других одалживаться?.. По-моему, раз подход, то он должен быть хороший, чтоб интересно, а не по башке! Вот летом я не захотел смородину обрывать, и все! Ничего они не могли со мной поделать! Я работы не боюсь, это все знают, но смородину просто-таки ненавижу! Рвешь, рвешь по маленькой ягодке, а кружка все никак не полна… Они со мной бились, бились, отец аж насилу нашел подход! Говорит: оборвешь всю, поедем вместе на болото за камышом — сарай крыть… Я как начал! Не только черные, но и все зелененькие оборвал! Вот так нужно, а не по башке или хотя бы по шее, что тут хорошего?..

Алехин совет Андрейке понравился больше Моськиного, и он спросил:

— А вы за камышом еще не поедете?..

— Нет, — ответил Алеха. — Мы в тот раз его столько нарезали — прямо надорвались, как из болота тащили… А от комаров опухли все! Они там до зимы не вымирают, вот такие здоровые!

Алеха отмерил на пальце.

— Жалко… — вздохнул Андрейка, а упрямый Моська твердил свое:

— Вы как хотите, а мой подход намного лучше! Вот кабы мне доверили брата Федора, сами не вмешивались, я бы его воспитал! Он бы у меня в погреб не упал! Утенка не задушил. Горячим молоком не обварился!..

Так ни до чего и не додумались…

Марьмитревна зря считала, что ее Ромашка ленивый — даже снег не отчистит. Когда Андрейка пришел из школы, он уже вовсю орудовал лопатой и успел проделать в снегу широкую дорогу от крыльца до ворот.

— Сейчас и я подключусь! — вызвался Андрейка. — Вдвоем быстрей с этим снегом разделаемся, потом немецкий…

Ромашка замахал рукой:

— Ни! Не люблю, когда мешают, один буду! Ты не знаешь, где какую дорогу проводить…

Но Андрейка его не послушался.

Вдвоем они быстро расчистили двор, сложив из снега высокие горы. Ромашка изо всех сил старался, чтобы горы получились повыше, закидывая полные лопаты снега на самый верх. Когда во дворе чистить стало нечего, он принялся подравнивать у гор бока, обрезая их лопатой.

— Нужно, чтобы все было ровненько, красиво… — пояснил он.

Когда снежные горы стали ровными и красивыми, как пироги, Ромашка собрал лопатой все уроненные комочки.

— Люблю всякую аккуратность!

Ставя лопату к сараю, Андрейка позвал:

— Ну, пошли, что ли?.. Собираемся занятия начинать?.. Скоро смеркаться будет!..

Ромашка, выискивая, где бы еще подчистить, ответил:

— Занятия не уйдут! Вечер велик! Сейчас вечера длинные, хватит времени! Это летом не успеешь вечером побыть — уже ночь. А сейчас сидишь, сидишь, и все еще вечер…

Потом, хитро скривив губы, спросил:

— Думаешь, мы уже все отчистили? Какой быстрый! У нас еще и половины нету!.. А дорога?

— Какая?

— От ворот до большой дороги, такая вот! Приедет машина с дровами, значит, по-твоему, и таскай их оттуда в снегу по самую шею?..

Провели широкую дорогу до середины улицы, но Ромашка все не унимался:

— Теперь сделаем вот тут площадку, куда дрова сваливать. Прямо в снег их кидать что ли?

Пришлось расчистить возле ворот площадку для дров. Ромашка тщательно подправил у нее все края, осмотрел, не валяются ли где комочки снега, и Андрейка с облегчением вздохнул:

— Ну, теперь все!

Ромашка подумал и вспомнил:

— А в огород дорогу?..

— Туда-то зачем? — разозлился Андрейка.

— А бабушке куда помои выносить? Что ж, по-твоему, ей лазать в снегу по самую шею? Ты иди, я один!

Андрейка ушел, а Ромашка работал до самых сумерек, стараясь, чтобы дорога к помойной яме получилась больше и красивей, чем все остальные…

В окно Андрейка видел, как, закончив расчищать дорогу, он еще долго хлопотал во дворе: все подравнивал горы, да прихлопывал их лопатой, да подметал… Потом ушел в сарай…

Вскоре на кухне раздался его крик:

— Керосина нету! Давай деньги, я побегу, пока керосинщица не закрылась!

— Да обойдемся… — ответила Марьмитревна.

— Как обойдемся! Как обойдемся! — волновался Ромашка. — А закроют на ремонт, значит, по-твоему, я ездий за ним каждый день в самый город?

Вскоре он привязал керосиновую канистру к салазкам и поспешно выволок их за ворота…

Радостная Марьмитревна на минутку заглянула к Андрейке погордиться:

— Наш-то аспирант, гляди-ка! Хозяйственный стал! Значит, перед тобой старается, желает оказать себя с наилучшей стороны… Эна двор-то обрящил — ну не нужно просто никакого парка культуры и отдыха!.. Уж он если возьмется — кипит все в руках! В нашу родню пошел! Отец-то у него, откровенно говоря, рохля рохлей… Не человек, а так… ходячая энциклопедия какая-то, уж извини за выражение!..

Андрейка подозревал, что Ромашка этот просто хитрый лодырь и нарочно проводит время, чтобы не садиться за уроки, дожидаясь, что Андрейка заснет или уйдет куда-нибудь… Марьмитревне он, конечно, ничего не сказал, чтобы ее не расстраивать, а сам решил дождаться Ромашку и применить к нему какой-нибудь подход. Моськин, конечно, было как-то неловко прямо сразу применять в чужом доме…

Ромашка притащился с керосином, когда уже совсем стемнело. Андрейка выучил свои уроки и отдыхал.

Сразу к Андрейке он не зашел, а сидел на кухне, обстоятельно рассказывая бабке, какая была очередь, кто в ней стоял, что говорили и какие произошли недоразумения. Его звонкий азартный голос так и разносился по всем комнатам. Входя к Андрейке, он напустил на себя усталый, сгорбленный вид, отдуваясь и кряхтя, точно столетний старик…

— Принимаемся? — не отступал Андрейка.

Ромашка наморщил лицо и заныл жалобным больным голосом, никак не подходящим к его горячим румяным щекам и блестящим глазам, которые так и шныряли по сторонам:

— Видишь, что никаких сил нету?.. И так уморился, чуть дышу… Если б тебя в такие тяжелые салазки запрячь, ты бы тогда так не приставал… Ноги вон дрожат и руки не держат…

— Ногами ты собираешься учить?

— Не ногами… а голова тоже дрожит… — стонал Ромашка, держась за живот. — Все там внутри спуталось… Значит, уж и отдохнуть ничуть нельзя, да?.. Не успеешь прийти, а он уж заставляет… Сколько снегу сегодня перечистил да салазки вез… Надышался холодного воздуха, заболеваю… чую!

— А я не чистил?..

Ромашка глянул исподлобья и, помолчав, ответил:

— Ты старше… Был бы я старше — тогда другое дело!..

— А вообще уроки будешь учить? — поинтересовался Андрейка.

— Тю-ю… — махнул рукой Ромашка. — Чего их учить? Я и так все знаю! Я, когда еще объясняли, запомнил все до капли!

— А письменные?

— Это я завтра у кого-нибудь сдеру!

Ромашка, не желая больше продолжать разговор, опять ушел на кухню и начал там громко распоряжаться, помогая бабушке месить куриный корм, потом выносил помои, потом заряжал и ставил мышеловку… Марьмитревна уж и разговор не затевала про занятия, очевидно решив, что Андрейка зря натрепался. Андрейке было совестно, а на Ромашку такое зло брало, что руки чесались применить к нему Моськин подход.

Ромашка прибежал взглянуть на часы и удивился:

— Ого! Уже десять часов! Вот так время летит! Не успеешь повернуться — уже десять часов. Скоро у меня по распорядку — спанье…

— А немецкий?.. — спросил Андрейка больше для очистки совести.

— Когда же теперь? — развел руками Ромашка. — У меня распорядок составлен еще в городе, привык! Как одиннадцать, так засыпаю… Тогда даже пять силачей не могут меня разбудить. А от недосыпа делаюсь сонный, ничего не соображаю… Чудеса!.. Не сплю, если какие-нибудь интересные истории мне рассказывают… Тогда могу не спать хоть всю ночь. Давай попробуем? Ты не знаешь каких-нибудь историй про колдунов или про скелетов?.. Я страшные люблю. Смешные тоже!

Андрейка понял, что наступал удобный момент для Алехиного подхода.

— Что же раньше не сказал? — воскликнул он. — Да у нас в Шапкине этих историй происходит прямо тыщи! Интересное место: вот идешь по лесу… глянешь, а внизу рыжик виднеется… рыженький такой!..

Ромашка сел на кровати.

— Там есть одно болото… — подходил Андрейка ближе к делу. — И растет там камыш… Имеет он одну интересную особенность: им крыши кроют…

— А нет там острова? — перебил Ромашка.

— А тебе зачем?

— Так. Я люблю всякие острова! На них жить интересно…

— А ты жил?

— Нет. Я их вообще люблю… Да только, куда ни придешь, спросишь: у вас есть остров? А они говорят: нету…

— А у нас есть! — обрадовал его Андрейка и сам обрадовался. Вот чем можно завлечь Ромашку! Что ни говори, а камыш — дело сомнительное… У кого какие вкусы: Алехе, например, нравится таскать этот камыш из болота, а Ромашка может не захотеть… А тут никто его за язык не тянул, сам признался, что любит всякие острова…

У Андрейки взавправду имелся настоящий остров в полном его распоряжении. Он сам его недавно открыл. Хотя поллета он был вообще-то полуостровом: когда пересыхало болото, отделявшее его от остальной суши, в одном месте получался проход, но остальное время — настоящий остров, не придерешься. Как пишут в учебнике географии: часть суши, окруженная со всех сторон водой. А в смысле таинственных непроходимых дебрей будет доволен и самый капризный знаток островов и дикарской жизни. Андрейка сам собирался пожить на своем острове, чтобы он не пропадал даром, но все собраться не мог, поэтому остров до сих пор стоит необитаемый…

— А он сильно необитаемый? — жадно допытывался Ромашка.

— Ничуть! — заверил Андрейка.

— А ступала там нога человека?..

— Моя ступала, а про другие не знаю… По-моему, не ступала…

— А водятся звери?

— Сову я видал…

— Совы пускай водятся… — разрешил Ромашка. — Сов я тоже люблю!..

Он до того разволновался, что вскочил с кровати, куда улегся было насовсем, походил босой по комнате и подсел к Андрейке:

— Расскажи, что еще там есть!..

Андрейка охотно рассказал, что на его острове имеется все, что только может пожелать человек: орехи, шиповник и дикие груши — для еды, рыба всякая — ловить, отмель с песочком — купаться и загорать, высокая густая трава — для постройки шалаша и подстилки под себя на ночь, а совы, лягушки и стрекозы — просто так, для красоты.

— Вот о чем я давно мечтаю! — восхищенно сказал Ромашка. — Прямо не могу понять: зачем Робинзон Крузо уехал со своего острова? Я б жил и жил!..

— И я!

— А на твоем почему никто не живет?

— Да он все был неоткрытый… А потом я уж его открыл.

— А ты тоже любишь острова?

— Люблю! — подтвердил Андрейка. — Острова… даже полуострова и те люблю! А тебя могу летом туда отвезти, и живи хоть всю жизнь! Мне не жалко!..

Ромашка задумался:

— Один?

— Я с тобой тоже поживу, пока привыкнешь… — успокоил его Андрейка.

Ромашка опять воодушевился:

— А может, и ты привыкнешь? Тогда оба будем жить!

Андрейка, сам вдохновленный такими интересными планами, чуть не позабыл про немецкий язык, насилу вспомнил:

— Только давай с завтрашнего дня немецкий подтянем, а то нас не пустят…

Ромашка сразу приумолк и запечалился.

— Да подтянем… — неуверенно пообещал он. — Немецкий этот еще навязался… Как без него было хорошо разговаривать про остров!..

— Прямо с утра и начнем?

— Да с утра…

Когда уже совсем легли спать, Ромашка с надеждой спросил:

— А ты завтрашнего прогноза не слышал? Не будет никакого снега, бурана?

— Нет, — огорчил его Андрейка, думая, что теперь уж Ромашка не отвертится, потому что завтра — выходной.

Утром Ромашка первым делом подбежал к окну и увидел, что за ночь еще снега не нападало, больше нечего очищать… Снежные горки и дорожки сверкали под солнцем искрами — чистые, ровные, аккуратные…

— Эх… — вздохнул Ромашка. — Не догадались на сегодня снежку оставить… — И спросил: — А ваша тетя долго хочет болеть?

— Долго! — ответил Андрейка, чтобы Ромашка не надеялся. — У нее все болезни длинные, а она еще только начала… До лета хватит!

Тогда Ромашка вызвался сбегать в магазин — закупить побольше всяких продуктов, чтобы бабушке самой не мучиться, и Марьмитревна чуть не клюнула на эту приманку, но Андрейка разгадал хитрый Ромашкин маневр и торжественно объявил:

— Марьмитревна, мы договорились прямо сейчас приступать!..

Она обрадовалась, а Ромашка хмуро покосился, но промолчал.

После завтрака он подошел к своему столу, долго его осматривал и наконец воскликнул бодрым голосом:

— Приступать так приступать! Только сначала порядок наведем… Не люблю, когда беспорядок, — отвлекает!.. Бабушка, где у нас чистая бумага — на столе перестлать? Грязь какая! Прямо заниматься невозможно!.. И откуда столько всякой чепухи здесь набралось, ничего прямо не найдешь!..

Действительно, на Ромашкином столе был большой беспорядок: книжки лежали бугром, вперемешку с веревочками, тетрадками, проволочками, ручками, огрызками карандашей, неизвестными железками и различными зернами для подкормки птиц…

Все это Ромашка тщательно рассортировал и спрятал. Грязную бумагу снял и выбросил, прикрепив кнопками новую. Переменил стерженьки в авторучках, объяснив Андрейке, что делает это затем, чтобы потом не отвлекаться, если ручка вдруг перестанет писать… Починил все карандаши, вплоть до самого маленького огрызочка… В завершение он тщательно подмел пол. Полюбовавшись наведенным порядком, Ромашка позвал бабушку, чтобы она тоже полюбовалась. Когда бабушка кончила хвалить и ушла, он принес из почтового ящика районную газету, сел на диван и начал просматривать заметки.

— Почитаем, почитаем, что тут пишут новенького! «Навоз на поля» — пропустим… «Закрепить успех» — пшено… «Плюсы и минусы» — лабуда… «Новое в правилах уличного движения» — что такое? «Запрещается перевозить пассажиров без пристяжных ремней»… Это не нужно. «В честь Евдокии Петровны Архиповой поднят флаг трудовой славы»… В нашем классе учится Архипова, только ее не так звать… А, вот! У кого самые длинные в мире усы! «Мировым рекордсменом по длине усов является англичанин Джон Рой… Его результат — один метр двенадцать сантиметров»…

Ромашка вскочил с дивана и забегал по комнате:

— Где линейка? Ты нигде не видал линейки? Бабушка, где у нас сантиметр? Усы хотим измерять!

Андрейка охотно помог ему отмерить на столе длину каждого уса. Ромашка успокоился, только когда склеил из бумаги две длинные тонкие ленты, каждая ровно по метру двенадцать сантиметров, и прилепил их себе под носом, чтобы самому увидеть в зеркале человека с такими длинными усами…

Наконец с тяжелым вздохом он сел за стол, взял учебник, долго на него смотрел и вдруг вспомнил:

— А словарик-то?.. Придется новый сшивать, тот уже не годится!..

Еще с полчаса ушло на сшивание из тетрадки словарика. Обложка Ромашке не понравилась, так как она должна быть клеенчатой, чтобы легче заметить, где словарик, где другое что… На клеенке он вырезал бритвочкой название: «Словарь русско-немецких слов», а также свою фамилию на случай утери… На обратной стороне он решил поместить личный герб, как у древних рыцарей.

— А у тебя есть герб? — заинтересовался Андрейка.

— Пока нет, — ответил Ромашка. — А у тебя разве тоже нет? Ну, давай вместе придумывать! Значит, так: щит! Разделяем напополам, каждую половинку — еще напополам!

Ромашкино предложение Андрейке очень понравилось. В самом деле: давно надо было завести себе личный герб, как же это он столько времени без герба обходился?

Сочинить герб — дело непростое. Андрейка свой щит окружил со всех сторон скрещенными мечами, старинными секирами и копьями, а сверху поместил остроконечный богатырский шлем.

В одной четверке щита он изобразил большого рака, в другой — гайдуцкий топорик валашку, означающих, что владелец щита является великим раколовом, а также доблестным гайдуком. В остальных — шахматные клеточки, которые во всех старинных гербах бывают, и пиковых тузов, потому что должны еще быть тузы. А пиковые они по той причине, что любя кавалерию и разведку, Андрейка считал себя человеком почти военным.

Ромашка заглядывал в Андрейкин листок, содрав для своего герба шахматные клеточки, окружение из старинного оружия и туза, которого заменил червовым, в виде сердца, да еще пронзил его стрелой — на смех: ведь это только сердцам полагается быть со стрелами, а тузам — ни в коем случае!.. От себя он добавил остров с пальмой и парусный кораблик, как любитель не только всевозможных островов, но и морской жизни…

Когда в гербах больше нечего было доделывать, Андрейка спохватился:

— А немецкий-то, что ж мы? Забыли?

Ромашка придвинул учебник немного поближе, сказав:

— И зачем он, этот язык, нужен? Вот если б индейский, тогда другое дело! Тот бы я учил! Я в Германию не поеду, чего я там не видал?.. Я знаешь куда поеду? Где река Амазонка протекает! Вот там — жизнь! Там и сейчас есть которые из луков стреляют отравленными стрелами!..

— Из луков… Не из луков, а из длинных таких трубок они стреляют! — поправил его Андрейка, не любивший всякого невежества. — Дунет, она и полетит!

Ромашка не поверил, но Андрейка совсем недавно читал про стреляющие трубки и объяснил во всех подробностях, как они устроены и как происходит выстрел. Ромашка слушал очень прилежно и громко удивлялся индейской выдумке. Потом захотел узнать, из чего делается яд для отравливания стрел. Андрейка и про это знал, сообщив точный состав яда.

— А вот еще говорят, попугаи есть, — сказал Ромашка. — Разговаривают на языке племен, которые вымерли… Никто не может их понять… Ты про них ничего не знаешь?

Андрейка раскрыл рот, чтобы потолковать о вымерших языках, но тут вспомнил про немецкий и сообразил, что Ромашка его дурачит.

— Ты вон какой учи! — закричал он, показывая на учебник. — Зубы мне не заговаривай! Попугайский ему понадобился! Может, еще обезьянский тебе подавай? Хитрый какой!

Ромашка тоже закричал:

— Как же мне учить, когда ты сам ничуть не даешь? То герб, то трубка какая-то… Отвлекает и отвлекает…

— А я тебя на остров не возьму! Лучше и не думай!

Ромашка присмирел и виновато объяснил:

— Я разве отказываюсь? Я буду… Вот уже начинаю… Только я не могу сосредотачиваться, когда на меня смотрят… В ту комнату пойду, там буду… Тебе потом скажу, когда все!..

Забрав книжку, словарик и авторучку, он ушел в другую комнату и закрыл за собой дверь на крючок. Андрейка начал учить свои уроки, а Ромашка совсем притих, погрузившись, видно, в учебу.

Вот как подействовал Алехин совет! В Шапкине нужно будет первым делом зайти к Алехе и рассказать: ведь если так пойдет, то в самое ближайшее время можно будет уже и в Шапкино ехать!

Вошла Марьмитревна и начала озираться:

— А где ж наш практикант? Ай убег?

— Учит… Не велел ходить… — шепотом сообщил Андрейка, показывая на дверь, за которой скрылся Ромашка.

— Ну-ну… — закивала Марьмитревна и на цыпочках ушла.

Для проверки Андрейка окликнул:

— Эй, ты как там? Учишь?

— Учу, учу! — веселым голосом ответил Ромашка, показывая, что все в порядке.

Андрейка перевел свое упражнение, выучил слова, а от Ромашки не слышалось ни звука.

— Идет дело? — крикнул Андрейка.

— Идет, идет! — бодро откликнулся Ромашка.

— Помощь не нужна?

— Нет! Нет!

Заподозрив неладное, Андрейка подкрался к двери и заглянул в замочную скважину.

Ромашка сидел за столом, уткнувшись носом в книжку, но только книжка была не учебник, а другая: «Ползуны по скалам». Андрейка издалека узнал ее по красной обложке, так как сам взял в библиотеке, а Ромашка когда-то уже успел утащить из Андрейкиного портфеля.

При помощи линейки, просунутой в щелку, Андрейка приподнял крючок и внезапно распахнул дверь с криком:

— Вот ты как учишь!

Но Ромашка нисколько не испугался и даже не застыдился своего обмана, а, глянув на Андрейку, захихикал с довольным видом, как дурачок Петя Курятник, и продолжал читать…

Андрейка начал отнимать книжку, но Ромашка вцепился и не отдавал, вскрикивая:

— Не трожь! Не трожь, дай до конца главы дочитать! Тут самое интересное: забодает его дикий бык?

— Не забодает, — пробовал утихомирить его Андрейка. — Я уже заглядывал в то место, там он…

— Не говори! Не говори мне! — еще отчаянней завопил Ромашка, свободной рукой затыкая по очереди то одно, то другое ухо. — Не говори, я сам прочту! Не моги конец говорить. Я все равно ничего не слышу! Не отдам, пока сам не прочту!..

Чтобы не порвать библиотечную книжку, Андрейке пришлось тащить Ромашку вместе с ней и так сажать за аккуратно прибранный стол, а Ромашка усаживаться не хотел и валился со стула во все стороны, будто был без костей.

Вырвав наконец свою книжку, Андрейка подсунул ему учебник, который не забыл захватить из той комнаты:

— На!

— Не хочу, пока не дочитаю! — отбрыкивался Ромашка, стараясь свалиться на пол, но Андрейка крепко притиснул его к стулу и не отпускал, пыхтя:

— Захочешь… У меня — захочешь!..

— Все равно не буду понимать! — визжал Ромашка. — Сказал — не пойму, значит, не пойму!

— Поймешь… У меня поймешь!

И Андрейка с удовольствием дал ему по шее. Моськин подход немедленно себя оправдал: Ромашка перестал брыкаться и с удивлением спросил Андрейку:

— Ты это чего?.. Дерешься, что ль?..

— Дерусь! Еще хочешь?..

Ромашка покачал головой и заныл:

— Тебе не велели меня трогать… раз у меня душа вон какая… тонкая совсем…

— А у меня — толстая? — вскричал Андрейка.

Ромашка, шмыгая носом, пробормотал:

— У тебя толще…

— Добавлю сейчас, она и у тебя потолстеет!

— Тебя драться, что ль, сюда пустили? — причитал Ромашка, раскрывая все-таки учебник. — Сам живет у нас, а сам дерется… Вот скажу бабушке, она тебя прогонит…

— Не боюсь! Я в другом месте жить буду! А тебя все равно буду ловить, понял? Понял, говорю?

— По-онял…

— Вот и учи! Не выучишь — смотри!

Показывая, что шутить не любит, Андрейка со всей силы ахнул кулачищем по столу: аж кулак себе отшиб, а все ручки и карандаши так и раскатились.

И Марьмитревна всунула голову в дверь, поддерживая Андрейку:

— Так его, Андрюша! Так его, лодыря! А то — гляди-кось: понимать он не хочет! Пойме-ешь, мошенские твои глаза! Он те мозги-то прочистит, сразу хотенье объявится… ишь, надулся, чуть не лопнет! Это тебе не бабку неученую обмошенничивать!..

Не видя ниоткуда помощи, Ромашка заткнул себе уши и начал читать упражнение.

Андрейка сидел на диване и гордился своей победой: этот косопузый дон Гальвальтон не знал, какой у Андрейки характер — лютый до невозможности. Хуже, чем у немки Маргариты! Если уж он кого возьмет в свои ежовые рукавицы — тут сиди и не пикни. Вмиг на путь наставит, уж будьте спокойны.

Вот сидит теперь Ромашка как миленький: надулся, чуть не лопнет, как правильно заметила бабушка, но упражнение читает, перевод слов в конце книжки отыскивает и списывает их к себе в новый словарик… Пошла машина в ход!

Нужно было сразу Моську слушать: тот, конечно, лучше Алехи разбирается в подходах, каждый день имея дело с бестолковым и хитрым братом Федором, который поминутно норовит то в погреб упасть, то утенка задушить…

Ромашка сперва все обижался — сопел, потом угрюмо спросил:

— Дер Винтер — что?

— Зима…

— А дас Хунд?

— Собака! — без запинки ответил Андрейка.

— Хм… Ну и собака… — покрутил головой Ромашка. — Бестолковый язык! Разве может быть собака среднего рода — «дас»? Если бы она была неодушевленная — тогда другое дело!

— Ихние собаки бывают всяких родов… — уклончиво разъяснил Андрейка и сделал ученику строгое замечание: — Тебе переводить задано или критиковать? Собаки ему не нравятся… Критик какой!..

Но Ромашка не унимался и продолжал выспрашивать:

— А «ист да» — что?..

Что такое «ист да», Андрейка не знал и честно признался:

— Забыл…

Ромашка оживился и начал выспрашивать слово за словом. Андрейка, как назло, ни одного не помнил… Он это упражнение не переводил, потому что оно было задано вместе со стишком. Андрейка стишок заучил, а упражнение делать не стал, рассудив, что сразу и стишок и упражнение будет для Маргариты многовато…

Сейчас он выкрутился, грозно прикрикнув:

— А словарь зачем? Я тебе что — словарь? Может, тебе и все упражнение выучить? Умный какой!

Ромашка замолк и начал быстро строчить карандашом по бумаге. Андрейка даже удивился: вот тебе и отстающий! А как быстро чешет! Что значит строгость: так и в отличники запросто выведет он хитрого лодыря Оранского.

Что и говорить, немецкий этот — язык закомуристый. Будто нарочно его придумали, чтобы людей путать. Например, к каждому существительному спереди зачем-то приставлен артикль: дер, ди, дас… Хотя, скажем, собаку — «хунд» — и без артикля видно, что она собака, а не кошка, которая будет «кац». К глаголам тоже зачем-то приставлены еще и другие глаголы — вспомогательные, а те поминутно сами по себе изменяются: то он — «хабен» и вдруг ни с того ни с сего делается «бин», а то и вовсе «зайн»! Даже нисколько не похоже! Вспомогательные нужны, наверное, затем, что настоящие глаголы — не целые, как наши, а слеплены из кусочков, которые соединены некрепко… Поэтому в предложении один кусочек от глагола находится в одном месте, а другой оказывается где-нибудь в самом хвосте. Когда про него забудешь, он вдруг и объявляется, а куда с ним деваться? Никуда не приспособишь… Ищешь в словаре глагол, а его там нету, потом оказывается, что это только вторая половинка от него, а первая стоит где-то в конце предложения отдельно, спряталась и притворяется настоящим, хорошим словом… Правда, Андрейка, как старый грибник, скоро наловчился высматривать эти мелкие убежавшие кусочки: окинет своим взглядом все предложение, заметит, где он затаился среди хороших, целых слов, вытащит оттуда, потом находит другую, отставшую от него половинку, складывает и тогда уже ищет по словарю, что они в сложенном виде значат…

Под его зорким глазом редко какому куцему словечку удавалось остаться без дела — разве уж совсем захудалое, ни на что не похожее, без которого можно и обойтись…

Пастух дядя Коля Копейкин, который в войну повидал множество пленных немцев, рассказывал, что сами они, промежду себя, разговаривают без всяких артиклей и прочего. И правильно делают: если еще и в разговоры вставлять эту чепуху, то будет еще больше путаницы!

Ромашка опять спросил:

— А что значит — «хурра»?

— Ищи сам! — не дал ему потачки Андрейка. Ромашка, пошуршав страничками учебника, сообщил:

— А это значит — «ура».

— Чего врешь? — не поверил Андрейка.

— Смотри вот в словаре!..

Андрейка заглянул в словарь — верно: по-немецки «ура» будет «хурра».

— Это они у нас содрали… — решил он.

Вскоре Ромашка объявил:

— Готово!

Первым делом строгий педагог Андрейка просмотрел выписанные слова:

— А почему их так мало?

— А если остальные я знаю? — вызывающе ответил Ромашка.

Знает так знает… Начали проверять:

— Дер Винтер? — спрашивал Андрейка голосом немки Маргариты.

— Зима…

— Кальт?

— Холодно…

— Хурра?

— Ура!

Затем перешли к упражнению.

— Битте! — скомандовал Андрейка, прохаживаясь с поднятым подбородком по комнате и покусывая губы для большего сходства с Маргаритой.

Ромашка поднял брови, напрягся и начал бубнить:

— Дер Винтер ист да… Зима пришла… Эс шнейт, абер эс ист нихт кальт… идет снег, но не холодно… Ди Киндер шпилен им Винтер герн им Хоф… Дети играли во дворе… А можно, я буду прямо перевод читать?..

— Валяй! — согласился Андрейка, чтобы не затягивать урок.

Ромашка взял свой исписанный листок и начал читать, то и дело пытливо взглядывая на Андрейку:

— В это время откудова-то выскочил громадный волк! Дети убежали в дом. Но они не испугались и выпустили на волка громадную собаку под названием волкодав… Верно?

Андрейка рассеянно кивнул, не отрывая глаз от окна, будто там должен пройти физрук Борис Иванович, которого всегда высматривала Маргарита.

— Собака выскочила и начала драться с волком. Свалила его на землю и начала катать по снегу, но в это время выскочил другой волк, еще больше того… Верно?

— Верно… — кивнул Андрейка, заинтересовавшись, что будет с собакой, но тут же заподозрил какой-то обман. Даже по картинкам видно, что там не о волке, а о чем-то другом говорится. На одной — ребята с портфелями идут, к своей деревне подходят, и на них большие круглые снежинки падают; на другой — домишко, снегом накрытый, а на калитке ворона сидит, как в Шапкине…

— Дай-ка сюда книжку, буду следить… — сказал Андрейка, беря учебник. — А то я на слух не улавливаю… До какого места дошел?

Ромашка с ходу ткнул пальцем в середину упражнения.

— Валяй… — читая про себя незнакомый текст, приказал Андрейка.

Ромашка зачастил:

— Но волкодав не испугался и опять начал драться с этим волком! В это время тот волк вылазит из сугроба…

— Стой! Обожди! — остановил его Андрейка. — Волк-то — Вольф? А тут никаких вольфов нету! Это почему такое?..

Ромашка захохотал и с торжеством выпалил Андрейке в лицо:

— Потому что ты сам ничего не знаешь, вот! А перевод я сочинил, вот! А раз ты сам не знаешь, то и меня не можешь учить! Ты сам лодырь, вот!

И Ромашка смело прошагал мимо Андрейки в кухню, крича:

— Он сам ничего не знает. Если б знал — тогда другое дело!..

В своем длиннополом пальто и криво нахлобученной шапке он мелькнул мимо окна, таща за собой салазки…

А что мог Андрейка поделать, если даже сама Маргарита с высшим образованием и то с этим Ромашкой не справилась?

И Андрейка посочувствовал Маргарите… Тут поневоле станешь нервной, если с такими хитрыми и коварными лодырями дело иметь! С ними только и остается взять палку потолще, и давай их по спинам чесать!.. А сколько таких Ромашек в каждом классе сидит! И сам Андрейка на днях тоже над Маргаритой подшутил: залез в стенной шкаф, закрылся и пролежал там на полке весь урок… А что хорошего? Был бы Андрейка учителем, он того Андрейку, который в шкафу, вытащил оттуда и давай палкой по спине чесать!..

Зато теперь можно и в Шапкино ехать… Там уж, наверно, и так все хозяйство разорилось… Кошка бегает неизвестно где… О поросенке душа не болит, поросенок не пропадет, а вот петуха в чужом курятнике может заклевать хозяйский петух! Он хоть и маленький, но задиристый и злой, как Моська… Андрейкин же петух, хоть и большой, красивый, но — смирный, наподобие Алехи… И недавно тот петух перелетел через ограду к Андрейкиному петуху и весь гребень ему исклевал, пока Андрейка их разнял!.. Даже на чужом дворе он так дрался, а у себя в доме и подавно…

Вошла Марьмитревна и, склонив голову, участливо спросила:

— Ну? Ай не вышло?

— Да… — растерялся и покраснел Андрейка. — Чепуха тут… Я забыл, а он обрадовался…

— Ох, беда! — сокрушалась Марьмитревна. — Прямо голова кругом идет… Ох и вьюн… ну, вьюн! В энту родню пошел… А все ж таки, Андрюша, ты уж его так не кидай!.. Что ж с того, что забыл? А ты возьмись да припомни! Неужто ты хуже его знаешь? Кой-чего хоть помнишь? Аль вовсе ничего? А?..

Андрейка приободрился:

— Как ничего? Говорю: временно забыл! Вот сейчас освежу, вспомню… Только немножко забыл — что тут такого?.. Это мы сейчас… Вы не беспокойтесь…

— Ну дай бог, дай бог… — вздохнула Марьмитревна и ушла.

Андрейка сел за стол и в два счета расправился с пустяковым упражнением.

Он правильно догадался: только первые строчки Ромашка честно перевел, а все остальное сочинил из головы! Нет там ни волков, ни собаки, и никакого боя не происходило… Просто-напросто дети играли в снежки, потом одной девочке стало холодно, и она ушла, а остальные продолжали играть… Можно было раньше догадаться: упражнение короткое, строчек десять, а Ромашка развез, как писатель какой! И сочинил никуда негодно, бестолково: не поймешь, откуда какой волк выскакивает и с кем сейчас собака дерется — с первым или со вторым…

Стихотворение Андрейка все до словечка помнил, ничуть не забыл, но на всякий случай прочел по книге. Потом оделся и пошел искать Ромашку.

В Тюковке было две горки, с которых можно кататься.

На первой горке Андрейка Ромашку не нашел, но зато повстречался с Моськой. Длинно поговорить не удалось, потому что Моська вместе со школьным завхозом Гамырой направлялся в командировку в райцентр — закупать для живого уголка каких-то особо породистых кроликов. Сам директор ему поручил и даже выдал деньги на автобус, как известному любителю-кролиководу, чтобы помог Гамыре кое-какими советами, а также тащить клетку с кроликами.

Немного приотстав от завхоза, Моська поставил пустую клетку на снег и наспех сообщил Андрейке, что дом стоит благополучно, кошку видел один раз — ловила воробьев себе на еду, про петуха ничего не знает, но обязательно выяснит и скажет.

— Сам никак не вырвусь! — пожаловался Андрейка. — Связался с Ромашкой этим… никак не развяжусь…

— Ну, что он? — поинтересовался Моська.

— Да не учит, и все!.. Да еще и всякие штуки выдумывает: то усы ему мерить, то другое что выдумает…

— Я говорил! — обрадовался Моська. — С ними разве можно добром? Вот разделаюсь с кроликами, приеду тебе помогу… Вдвоем мы…

В это время Гамыра, успевший уйти далеко, заметив автобус, начал громко шуметь и ругаться, махая Моське рукой. Моська взвалил клетку на плечо и побежал, сказав на прощанье:

— Жди!

— Ладно! — ответил Андрейка и отправился на дальнейшие поиски Ромашки.

Как он и ожидал, Ромашка находился на второй горке, где каталось много всякого народу, в основном мелкота. Перед ними Ромашка показывал свою удаль: выбирал самые крутые места, бесстрашно становился коленками на салазки и с воплем: «Аллюра!» — несся вниз, раскинув руки, точно крылья самолета.

Санки опрокидывались, Ромашка летел головой в сугроб, барахтался там и вылезал весь залепленный снегом, но целый и невредимый.

Он уже успел весь обмерзнуть ледяной коркой, но был румяный, и от него валил пар.

— Давай, пошли! — сурово крикнул ему Андрейка. — Пора!

Ромашка почему-то не стал спорить — пошел, продолжая пребывать в прекрасном настроении: он перелаивался с собаками, издавал сам по себе дикие крики, и взбрыкивал, и страшно высоко подпрыгивал, обламывая сосульки, и закидывал их на необыкновенную высоту.

Видно, не чуял, что его дома ожидает…

А дома Андрейка дал ему раздеться, переобуться в сухое, потом взял сзади за шею, подвел к столу и посадил на стул перед раскрытым учебником.

— Давай, садись!

Увидев опять ненавистный учебник, Ромашка отвесил губу и жалобным голосом затянул свое:

— А чего садиться, если ты и сам не знаешь? Вот если бы знал, тогда другое…

Андрейка грозно нахмурил брови и прикрикнул:

— Я дам «не знаешь»! Чтоб я да не знал? Прямо хохот!.. Это я еще прошлый год давно знал, а теперь и подавно знаю!.. Ты думаешь, я не заметил, что там не про волка?.. Зачем волку в сад прибегать среди дня — дурак он тебе?.. Ты еще в волках слабо разбираешься, а берешься… Про девчонку там, а не про каких не волков! Волк по-немецкому — «вольф», откуда ты мог его перевести, если вольфа там нету?..

Так Ромашка был полностью разоблачен, но сдаваться не хотел.

— Ты потом уж без меня перевел, что! — догадался он. — А еще и стихотворение задано учить наизусть, что! Скажешь, и стихотворение знаешь?.. А без стихотворения пол домашнего задания и учить нечего… Если бы все вместе, тогда другое дело!..

— «Винтерлид», что ли, «Зимнюю песню?» — презрительно спросил Андрейка. — Да я ее даже пою! Хочешь послушать? Жалко барабана нет: она под барабан хорошо исполняется!

За неимением барабана колотя себя кулаком по груди, Андрейка запел:

Прослушав «Винтерлид» до конца и следя по книжке, не ошибется ли где Андрейка, Ромашка уныло сказал:

— Знаешь…

После такого разгрома он ослаб, больше не сопротивлялся и начал честно переводить. Андрейка поглядывал ему через плечо и слегка подсказывал в трудных местах, где было много мелких неполных словечек, вроде «эс», «да» и прочих, объясняя, куда они относятся и почему стоят не на своем месте. Толково объяснял! Пожалуй, даже Маргарита вряд ли сумела бы так понятно все растолковать, как Андрейка.

И сам Ромашка остался доволен. Дописав последнюю строчку, он радостно захихикал, порываясь вылезти из-за стола:

— Вот так мы! Теперь отдохнем, а потом…

Но Андрейка не позволил лодырю распускаться:

— А стихотворение?

— Без отдыха? — жалобным голосом взвыл Ромашка, озираясь по сторонам.

Андрейка поддернул вверх рукава, растопырил руки и грозно подступил к Ромашке, будто примериваясь, как половчее его ухватить.

Сообразительный Ромашка не стал дожидаться дальнейшего и принялся быстро листать учебник, отыскивая стихотворение.

— Чего там отдыхать? — воздействовал на него Андрейка также убеждением, на всякий случай слегка придерживая сзади за шею, чтобы он не убежал. — Ты думаешь, оно трудное? Я и сам так думал, покуда не взялся! Глянь: слова те же, что сейчас только перевели, и мало их… Два куплета всего, да и то в двух местах одно и то же повторяется! «Эс ист кальт». А дальше опять: «Кальтер шнее, кальтер шнее»… Это насколько меньше запоминать?.. Значит, еще две строчки отбавляются…

Ромашка заинтересовался, заглянул в песню и радостно воскликнул:

— А вот и еще повторяется! «Винтер коммт, винтер коммт!» Еще на одну меньше!

— А ты думал? Там и запоминать нечего… Повторяй за мной: «Винтер коммт! Винтер коммт…».

Он и вправду оказался способный: всего раз десять повторил за Андрейкой песню и уже почти запомнил ее наизусть, только изредка заглядывал в книжку.

— Теперь давай без книжки вместе споем! — предложил сам Ромашка, и они с Андрейкой громко запели «Винтерлид», отстукивая ритм всякими тяжелыми предметами по столу и спинкам стульев, подняв такой шум и стукотню, что Марьмитревна прибежала из кухни:

— Это с какой же радости вы распелись? Аль успехи большие оказали?..

— Урок учим! — объяснили ей.

Марьмитревна сперва не поверила:

— Разве ж так учут?

Но прослушав песню, где все до одного слова были на немецком языке, она с восхищением воскликнула:

— Ну, до какой степени хорошо! Прямо дух захватывает. А про что же там говорится?..

— Стой, не говори! — приказал Андрейке Ромашка. — Я сам переведу!

И начал переводить:

— Винтер коммт, винтер коммт… Это значит — зима пришла. Эс ист кальт, эс ист кальт — холодно, холодно…

— До чего песня хорошая! — похвалила Марьмитревна, когда Ромашка закончил переводить. — И ко времю: на дворе зима, и там про зиму…

Она хотела уйти, но Ромашка не унимался:

— Там про зиму еще рассказ есть, не стихами, а так… Прочесть? Интересный!

И начал читать Марьмитревне рассказик про детей, игравших в саду, про девочку, которой стало холодно и она ушла, но другие дети не ушли и продолжали играть… Даже у Ромашки интересней было: про битву и про волков.

Марьмитревна слушала этот пустяковый короткий рассказ с большим интересом и хвалила:

— Ну до какой степени замечательно!.. Чисто иностранец, не отличишь! А девочка энта — ишь мерзлячка какая: мне, грит, холодно… А то заладил: не хочу усвоять, и хоть ты что хотишь с ним делай!.. А теперь небось и сам увидал, что ученье — свет, а неученье — тьма… Как теперь у тебя дело сдвинулось, налегай сильней, не кидай на полдороге…

Ромашку не нужно было и уговаривать: он сам до того разошелся, что Андрейке уже надоело, а он все не успокаивался… То и дело заглядывал в учебник и пел «Винтерлид». Перед сном он ушел во двор и там исполнял «Винтерлид» на всю спящую Тюковку, колотя вместо барабана по ведру, пока не выбил у него дно, но Марьмитревна не ругалась, потому что пел Ромашка на немецком языке!..

Рано утром, когда Андрейка еще не до конца проснулся, Ромашка вдруг соскочил с кровати, в темноте прошлепал босиком к столу и зажег лампочку.

— Ты чего? — спросил Андрейка.

— Песню позабыл! — паническим шепотом сообщил Ромашка, быстро перелистывая странички учебника. — Не полностью всю… а там местечко в середке самой! А-а! Вот оно как! Правильно… Я так и знал!..

…А когда Андрейка пришел из школы, Марьмитревна остановила его в сенях и таинственно зашептала:

— Ты ничего не знаешь? Какие чудеса-то на белом свете! Наш-то виртуоз пятерку огреб, ей-богу! Сейчас хвастался, казал дневник, а там — пятерка!.. Ты поди глянь: может, он сам себе проставил, я учительницын почерк не дюже различаю. Он ведь какой, сам небось видел, прохиндей, мошенские глаза — проведет и выведет! Хотя навряд: там до такой степени загордел: не подходи!..

Ромашка уже сидел за столом, а дневник лежал на видном месте. Андрейка проглядел его, увидел, что пятерка самая настоящая, поставлена настоящим почерком Маргариты, и кивнул Марьмитревне, маячившей в дверях.

— Чего мешаете? — начал ругаться Ромашка. — Не видите, что ль, что перевожу? Не успеешь начать переводить, а уж не дают… рассеивают!..

Марьмитревна, отчаянно махая руками, вызвала Андрейку в другую комнату. Там они сели на диван и начали слушать, как Ромашка громко прочитывает немецкие предложения.

Андрейка сидел и думал, как бы получше начать отпрашиваться у Марьмитревны — в Шапкино съездить, хоть на небольшое время: проведать петуха, ну и дом тоже… Главное, одного из петухов обязательно нужно в клетку отсадить, чтобы друг друга не заклевали: там в сарае есть у соседей пустая клетка от бывших кроликов… Но тут Ромашка позвал:

— Андрейка, ты где?

— Здесь! — откликнулся Андрейка. — А что?

— Поди сюда… Мне одному непонятно…

Пришлось отложить разговор о петухе до другого удобного раза и идти помогать Ромашке.

— Знаешь что? — озабоченно сказал Ромашка. — Она меня вот обязательно опять спросит!.. Она сама пятерку ставит, а сама не верит, что я сам всю песню запомнил. Наверное, думает, что я ее обманул! И теперь завтра поймать захочет! А я, знаешь, что сделаю? Возьму да и опять выучу! Она спросит, а я опять знаю! Во ржачка! Хи-хи-хи-хи…

Довольный, что раскусил коварный замысел Маргариты, Ромашка решил нипочем не давать застать себя врасплох, крепко взялся за дело.

Упражнение оказалось нетрудное: «прочитай текст, догадайся о значении незнакомых слов». Слова почти все те же, что перевели вчера. Там говорилось, что ребята играли во дворе, пришел репортер и начал описывать, как играют, но ему нечаянно залепили снежком так, что он выронил блокнот и ручку в снег… Незнакомых слов мало, и догадаться, что они значат, — пустяк! Например: «шнеебалль» значит снежок: шнее — снег, балль — мяч, получается — снежный футбол, круглый такой…

Одно слово — «бимс» — Андрейка не мог понять, а Ромашка догадался с ходу:

— Это, по-нашему, означает — бац!

Проверили по словарю: так и вышло!..

Ромашке немецкое выражение «бимс» понравилось больше, чем наше «бац», и он начал кидать в стенку карандаши, резинки и другие мелкие предметы, восклицая:

— Бимс!

Он сделался придирчивым и даже Андрейке не доверял, сам проверяя каждое слово по словарю и выпытывая, почему это так, а то — не так…

Изредка он хихикал, представляя, какую шутку сшутит над Маргаритой.

Когда все закончили, он привел Марьмитревну и потребовал, чтобы они с Андрейкой его спрашивали, как будто это Маргарита спрашивает…

Конечно, спрашивал Андрейка, который хорошо изучил все повадки и подвохи Маргариты, а Марьмитревна только смотрела и слушала.

— Дер шнеебалль? — задавал вопрос Андрейка, рассеянно глядя в окошко…

— Снежок! — резал Ромашка.

— Номинатив плюраль?

— Ди шнеебалле!

— Рихьтихь! — одобрял Андрейка.

За Ромашкины ответы он присудил пятерку, а Марьмитревна по знакомству — пять с плюсом.

После этого Ромашка успокоился, пошел во двор и начал там прокапывать в снегу глубокую канаву неизвестного назначения.

— Для отдыха головы… — объяснил он.

На радостях Марьмитревна куда-то ушла. Наверно, хвалиться соседкам, какой у нее живет умный квартирант — большой спец по подтягиванию всевозможных лодырей! Может, и гостинец покупать своему Ромашке, и Андрейке тоже немножко…

Посидев над своими уроками минут десять, Андрейка почувствовал, что и его голове требуется отдохнуть — надо выйти освежиться и заодно глянуть, много ли Ромашка уже прокопал…

Из сеней он услышал жалобные крики Ромашки и звонкий Моськин голос:

— Будешь? Будешь?

Выскочил на крыльцо, а во дворе — неизвестно откуда взявшийся Моська, раздетый, но в шапке, уже повалил Ромашку в снег, треплет его и кувыркает, как все равно та собака волка в Ромашкиной обманном сочинении!

— Гамильтона твоего учу! — весело сообщил Моська Андрейке и, заметив на снегу Ромашкину шапку, отшвырнул ее пинком. — Ты не обижайся, что не мог раньше… Все некогда было!..

И опять заорал на перепуганного Ромашку:

— Говори: будешь учиться или нет?

— Он учится! — поспешно объяснил Андрейка.

— Уже сколько времени… — всхлипнул Ромашка, вылезая из снега и отыскивая шапку.

— А чего не сказал сразу? — И с досады Моська опять толкнул Ромашку в снег. — А если я через тебя в валенок засыпал?..

— Когда же мне говорить, когда ты не спрашивал?.. — ныл Ромашка, барахтаясь в снегу. — Сам выскочил… А сам даже не спрашивал… Если б спрашивал, тогда другое дело… Он только спросил: «Ты — Ромашка?» — и начал…

— А зачем ты Гамильтоном каким-то назвался? — придирался Моська. — Обмануть меня хотел? Я дам Гамильтонов!..

— Это я так…

— Ну, ладно… — подобрел отходчивый Моська, помогая Ромашке отряхнуться, и миролюбиво посоветовал: — Ты всегда предварительно разъясняй по-человечески, как, что… А то всякая путаница может произойти…

Но напуганный Ромашка больше не захотел гулять на воздухе и ушел домой, оставив канаву недоконченной…

Моська рассказал Андрейке, что прибежал отчасти из-за Ромашки, но самое главное — сообщить другу радостную весть: Андрейкины отец и мать часа три назад вернулись в Шапкино, вечером приедут за ним, а раньше нипочем нельзя, потому что сперва нужно как следует оттопить дом, который крепко нахолодал за эти дни! Кошка уже пришла домой, поросенок жив-здоров, а про петуха ничего не узнавал, но теперь уж не стоит: даже если за ним и курами еще не сходили, то совсем немного осталось ему потерпеть в чужом курятнике — больше терпел!.. А сейчас нужно бежать, там в спортзале физкультура, а ему нужно дежурить в классе, поэтому он и прибежал…

Проводив Моську, Андрейка вернулся в дом.

Ромашка, не снимая пальто и шапки, стоял у окна и с беспокойством спросил:

— А тот… ушел уже?..

— Ушел!

— А он… самошедший?..

— Нет! Так… вспыльчивый.

— А он тоже гайдук?

— Еще какой! Хотя и не числится.

— А чего он прибегал?..

— По ошибке. Думал, ты не учишь…

Ромашка ухмыльнулся:

— Бежал… замораживался весь!.. Да гонялся за мной в снегу по самую шею… А я уж, оказывается, давно все выучил!

Довольный, что так обманул Моську, он захихикал и опять пришел в хорошее настроение.

Но когда Андрейка сказал, что сам он не позднее чем завтра уезжает обратно к себе домой, в Шапкино, Ромашка снова забеспокоился:

— А я?

— Что?

— Вдруг я без тебя ничего не пойму? Чую… Если б с тобой, тогда другое дело…

— Поймешь! — утешал его Андрейка. — Я тебе и не подсказывал ничего… Каких-то два-три слова!

— Слова четыре… — охотно согласился Ромашка. — А остальное я все сам!

— А про «бимс» даже я не мог сначала догадаться. Ты первый догадался!

— Я первый! — разошелся Ромашка. — Как я это слово увидел, сразу подумал: это не иначе как «бац»! Очень похоже! Потом глянули — так оно и есть!..

От восторга он сорвал с себя шапку и с воплем «бимс!» запустил в стену.

Когда пришла Марьмитревна, Андрейка сообщил ей, что уезжает, и, чтобы сильно не расстроить, пообещал:

— Я буду заглядывать хоть каждый день! Прослежу… А вообще-то он к языкам способный! У него прямо исключительные способности к немецкому языку.

— Ко всяким языкам! — бахвалился Ромашка. — И почему у нас только один учат? Я вот, немного погодя, и другие буду сам учить — всякие, английский, французский, китайский, японский, индийский, испанский, американский…

— Будя, будя! — испугалась Марьмитревна и замахала на внука ладошками. — Дюже много насчитал! Этих-то и то — куда с добром! Голова лопнет…

— У меня не лопнет! — все больше расходился Ромашка.

— А чего раньше-то не приступил? — спросила бабка.

— Да я думал, он трудный… — сознался Ромашка. — Непонятный какой-то…

И, вдруг опять испугавшись, подбежал к столу:

— Нужно еще повторить… Не забыл ли…

Вечером за Андрейкой приехал отец, и они отправились домой в Шапкино.

О чем отец с Марьмитревной разговаривали, Андрейка не слыхал, помогая Ромашке докапывать канаву, но в автобусе отец все время взглядывал с улыбкой на Андрейку…

А что Андрейка ни разу дом не проведал, об этом даже и разговору не затевалось!

Больше Ромашке помогать не пришлось. Он и без Андрейки втянулся в немецкий язык. Конечно, такому ловкачу и прохиндею ничего не стоило высмотреть в немецком предложении какой угодно длины все разбежавшиеся и попрятавшиеся словечки, переловить их, сложить и догадаться, что какой-нибудь «зейн» является не кем иным, как ловко замаскировавшимся «хабеном». Он даже подружился с немкой Маргаритой, которую теперь и за глаза уважительно называл — Маргарита Ивановна.

Встречаясь с Марьмитревной, Андрейка всегда справлялся об успехах своего ученика.

— Ну, Андрюша, ну до чего ж у тебя рука легкая! — расхваливала Андрейку Марьмитревна. — Наш-то, молодец, с энтих пор пошел прямо без останову! По-немецкому так и сыпет, так и сыпет, чисто немец, ей богу! Андрюш… Я вот чего хочу у тебя спросить… Вот это как будет по-нашему обозначать: «Маус, маус, ком хираус?»

— Мышь, мышь, выходи! — поднатужась, перевел Андрейка.

— Это он так все кричит, когда мышеловки расстанавливает. Уж с мышом и то норовит по-немецкому! — восхищалась Марьмитревна и приглашала: — Ты, Андрюш, к нам все ж таки нет-нет да загляни…

— Надо заглянуть… — солидно соглашался Андрейка и, распрощавшись с Марьмитревной, шел по улице, зажав локтем портфель, ссутулясь, задумчиво свесив голову и о чем-то сосредоточенно размышляя — как директор школы, заслуженный учитель РСФСР Степан Андреевич Ситников, у которого тоже была легкая рука для подтягивания всяких отстающих лодырей…

А на остров Ромашка ехать отказался, когда узнал, что туда может явиться Моська. По правде говоря, на острове он был бы только обузой: там нужны люди дисциплинированные, Ромашка не годился…

Поэтому остров и посейчас стоит без всякого дела — дожидается, когда на него приедут…