Про жизнь и про любовь

Между небом и землей - тоска.

Снова белая, как снег, мгла! Ты не помнишь, как печаль легка.

Ты не помнишь, как любовь зла.

Между небом и землей война,

И разрывы, в душу твою мать.

Ты не помнишь крови и огня.

Ты не помнишь, как меня звать.

Диссе слушала, подперев подбородок кулачком, преувеличенно внимательно глядя на Ивик.

Ты лежишь за облаками льда,

Ты летишь за океаном тьмы.

Зелена в твоей реке вода.

Отраженьями в воде стоим - мы.

Ивик повторила последние строчки. Диссе чуть нахмурилась.

— Красиво, - сказала она, - ты летишь за океаном тьмы… Красивая абстракция!

Ивик вытаращилась на нее.

— Почему? - спросила она, - что здесь абстрактного-то?

— А о чем песня? Наверное, я не поняла…

Ивик не знала, как объяснить. Вернее, объяснять было глупо. Но и сказать "ну и ладно" - как-то нехорошо.

— Так там же сказано все, Диссе… Там же… ясно, что погиб кто-то… любимый. И вот автор и говорит так… от боли просто. Она… или он, не знаю… погиб, умер, его нет больше. И никогда не будет. А мы тут остались. И как будто река разделяет. Все же тут понятно!

— А-а, - протянула Диссе, - по-моему, не так уж понятно. Абстрактная такая песня…

Ивик промолчала.

— Ну а как у тебя с личной жизнью? - спросила Диссе. Ивик пожала плечами. Как у нее может быть с личной жизнью?

— Моя подруга, Ашен, я тебе рассказывала, помолвлена уже.

— О да, у нас тоже многие! - кивнула Диссе, - а у меня, знаешь, в этом году такая проблема была… сейчас-то переболело уже все, конечно… я тебе не писала. Вообще плохо, что мы так далеко друг от друга. Писать я не все могу. Это не то!

— А что у тебя было?

— Понимаешь… это зимой еще было. Еду я в трамвае… В Шари-Пале же трамвай есть! И вдруг передо мной садится мужчина, вот так напротив. И смотрит, смотрит… И вдруг говорит: девушка, я не могу больше… вы мой идеал. Ну представляешь, да? Главное, чего уж там идеального, у меня нос покраснел, холодно было, я вся закутанная. Короче, мы с ним стали встречаться…

Ивик подумала, что наверное, раньше при этом рассказе почувствовала бы зависть. А сейчас - нет. Конечно, Диссе идеал. Она и правда…

— Ты и правда очень красивая.

— Ну вот. Мы с ним стали встречаться. Он меня в кино водил, гуляли так… представляшь, стоит и ждет, встречает после лекций. Каждый день. Он был искусствовед. В музее работает, статьи пишет. А потом девчонки мне сообщили, что он женат!

— Ой…

— Да, и трое детей, представляешь? Я была в ужасе… Конечно, сначала я решила, что все, мы не будем встречаться, совсем. Через черный ход выходила из школы. А он, представляешь, в тренту мне каждый день цветы присылал… Вся комната была в цветах у нас. Ну в общем, пришлось с ним объясниться. Он говорит, что и семью бросит, и все, что мы с ним уедем…

Диссе тяжело вздохнула.

— Ты знаешь, я его любила…

— Бедная, - сказала Ивик.

— Ага! Ужас… я ни спать, ни есть не могла… ничего. Но знаешь… с одной стороны, любовь. Он, конечно, необыкновенный человек! Таких не бывает… Такой чуткий, такой… А с другой, я все думала. Встречаться с женатым - позор, еще и из Академии выгонят, а исповедоваться как? Врать, что ли? Уехать с ним… ну не знаю, бросить учебу, а что меня там ждет, кем я буду? Конечно, какую-нибудь работу найду, могу хоть в вирсен пойти воспитателем, но… не знаю. Наверное, другая пожертвовала бы всем ради любви.

— Да он бы тебя тоже потом бросил.

— Не знаю… может быть. В общем, знаешь, я не решилась. А еще потом я к нему пришла как-то, а он начал.. так приставать, ну ты понимаешь… И говорит - не бойся, в этом же нет ничего плохого, это же любовь! И лезет, лезет… он какой-то прямо сам не свой стал! Я взяла и убежала. И все, мы с тех пор не встречаемся. Но мне так плохо было! Ты не представляешь… ужас просто.

Ивик кивала.

— Спой лучше что-нибудь еще, а?

У Ивик почему-то все песни вылетели из головы разом. Вообще так всегда бывает, когда просят "спой что-нибудь". Она вздохнула и спела "Светят луны на небе, спят квиссаны в ночи". По крайней мере, тут уж точно нет ничего абстрактного.

Любовь моя, пока мы вдвоем,

Ни боли, ни смерти нет.

В бою меня будет хранить под огнем,

В бою меня будет хранить под огнем

Глаз твоих ласковый свет.

Это все было - про жизнь. Нормальную, реальную жизнь, какая она есть. Пусть и написано не так уж хорошо, скажем так, примитивно. Может, кто-то из младших квиссанов сочинял, только что пороху понюхавших. Зато все реально.

…А девчонка на койке в лазарете лежит

И смертельная рана под бинтами горит.

Милый друг с нею рядом, молча смотрит в глаза.

Смерть не знает пощады, не отступит назад!

И пятнадцатилетних косит смерть на войне.

Милый друг, не печалься, вспоминай обо мне!

Диссе в этот раз слушала невнимательно. Даже отошла, поставила посуду в мойку. Ивик поняла, почему - наверное, правильно цензура не пропустила эту песню в широкий мир. Кому она интересна? Она плохо написана, примитивно… мелодрама какая-то. Правда, никто не догадывается, что жизнь похожа как раз на мелодраму. Жизнь совершенно не напоминает произведение настоящего искусства. В жизни все так и есть: по квенсену тревога, вой сирены ночной, поднимайтесь, квиссаны, выходите на бой! Угу. И вой этой сирены до самой печенки пробирает. Но это ж совершенно неинтересно тому, кто его не слышал.

— Ага, интересно, - сказала Диссе, садясь рядом с ней.

— Вроде квиссанский фольклор… это так, - улыбнулась Ивик.

— Ну а ты как, есть хоть на примете кто-нибудь? - спросила Диссе.

— Да нет… в общем, как-то не до того. И потом… ну кому я нужна?

— Ты нужна! - убежденно сказала Диссе, - ты между прочим, очень даже симпатичная. Может, за тобой и не бегают толпами, но уж если кто тебя полюбит, то это на всю жизнь!

Ивик неловко пожала плечами.

— Слушай, а у тебя выпить нет чего-нибудь?

— Выпить… ну вот, у папы настойка тут… но я не пью такого крепкого, а тебе, если хочешь…

— Так ты разведи, подумаешь!

Диссе развела настойку водой. Чокнулись и выпили. Ивик почувствовала себя немного легче.

— Ты как-то изменилась очень, - сказала Диссе.

— Алкоголизм? Ты не думай, я ж не всегда так… - Ивик замолчала. С Ашен и Даной они почти никогда и не пили наедине. Это было не нужно. Вообще. А так - это хорошее лекарство. От неловкости, от напряжения.

— У вас бои бывают? Настоящие? Ты… тебе приходилось убивать?

— Да, - сказала Ивик.

— Ты не рассказываешь ничего совсем… страшно было?

— Да.

Ивик налила себе еще полстаканчика настойки и выпила одна. Ей вдруг пришло в голову, что она с Диссе чувствует себя как мужчина. И правда, смешно. Как в классических триманских книгах. Там же вообще женщины никогда не воевали… сидели дома и ждали героев. Красивые, изящные, милые. А герои да, убивали и видели все то, что приходилось видеть Ивик. Только в Дейтросе такого разделения никогда не было. Потому что в Медиане все равны. А перед военной необходимостью всегда отступали прочие мелочи вроде необходимости рожать детей.

Ей вдруг захотелось рассказать. А почему бы и нет, собственно? Глядя в сочувствующие, тревожные глаза Диссе, она начала рассказывать. Про Килн. Про сожженную деревню и убитого хойта. Он там не один такой был, хотя остальных смерть настигла быстрее, перебили всю миссию. Ивик словно прорвало. Может, помог алкоголь, может, сочувствие Диссе, но ее несло. Она рассказала все. И про казненного дорша - тоже.

— Это нельзя, понимаешь? Конечно, нельзя… но Меро… наша куратор - она знала. И не остановила. И никто их не остановил. И я… не знаю. Я бы не стала так с пленным. Но я ничего не сказала. Потому что…

Ивик замолчала. Сказать "они были правы" - нельзя. Они не были правы, и она тогда это знала. Но не останавливала их, не кричала, нет. Потому что распятый хойта был еще перед глазами. Потому что она не могла закричать, просто физически не могла.

— Понимаю, - глаза Диссе вдруг наполнились слезами. Ивик почувствовала благодарность - за эти слезы, за ужас в ее взгляде.

— Вот так… - хрипло сказала Ивик. Она уже почти успокоилась в последнее время. Почти. Только по ночам иногда снилось что-нибудь… то, что одни люди могут делать с другими людьми. И тогда она стонала и просыпалась. Мама все спрашивала, чего она так кричит по ночам. Вчера дала ей на ночь успокоительной настойки, и в этот раз Ивик спала крепко.

— Слушай, Ивик… но как же так можно… нет, я понимаю. Ты не думай, я не осуждаю. Я не представляю, что бы я делала там… на вашем месте. Что бы со мной было! Я даже представить не могу. Я другого не могу понять… если гэйны все вот такие. Если вы живете в таком ужасе, все время… и некоторые даже вот такие, как эта ваша Скеро… жестокие. Как вы можете писать музыку, книги… как? Песни такие красивые. Это же несовместимо совершенно! Мы проходили психологию творчества… Ничего же общего с этим нет! Это же такая тонкая, хрупкая вещь, душа, и… что вы с ней делаете?

Ивик взглянула на нее.

— Знаешь, - тихо сказала она, - а мне наоборот кажется, иначе нельзя. Если не носить в душе ад… настоящий ад, без дураков… ничего никогда и сделать нельзя. Ерунда получится. Впрочем, не знаю. Я сама не знаю, как это все совместимо. Знаю только, что нет других путей защитить Дейтрос. Не придумали еще других.

— Ты не думай, - снова сказала Диссе и вдруг обняла ее, - Ивик! Ты не думай… я тебя люблю.

Она порывисто встала.

— Я не думала никогда, если честно, что ты способна так вот… ты же вроде слабая такая всегда была. А вот ведь…

— Гэйны многие так. И Диссе, не все же такие, как эти… Скеро и остальные. Только некоторые. А остальные… они все больше такие, как я.

— А помнишь, ты ведь хотела сама в квенсен? Твоя мама еще собиралась хлопотать… тебя правда могли бы в медар взять… не так уж и строго с этой комиссией, девчонки рассказывали. Все равно желания учитывают. А ты тогда в квенсен рвалась… Могла бы стать врачом.

Ивик с удивлением посмотрела на Диссе.

— Но я и хочу быть гэйной, Диссе. Я и сейчас пошла бы в квенсен. Да, бывает всякое… но если кому-то надо это переживать, кому-то надо защищать Дейтрос - то почему не мне?

Осенью начались занятия на четвертом курсе. Ивик было немного странно сознавать, что вот - она взрослая, ей скоро шестнадцать. Совершеннолетие. Четвертый курс. Иногда посмотришь - вроде не изменилось ничего. Чем она отличается от себя двенадцатилетней? Больше видела. Больше опыта. Больше умеет. А так… По сути - ничем.

В учебном расписании стало гораздо больше часов по ориентированию в Медиане, а общеобразовательные предметы сократились. Еще появился новый предмет - обществоведение. У сена иль Кон его вел сам Керш иль Рой. Первые несколько месяцев посвящались изучению Дарайи. Затем обещали перейти к Триме, и наконец - спецкурс по моделированию фантомных образов.

Предмет показался Ивик необыкновенно увлекательным.

Да в общем-то, он и всем нравился. Хотя Керш излагал по сути то же самое, что уже рассказывал ей лично на втором курсе, но теперь это было глубже, подробнее. Использовалось гораздо больше фильмов, наглядного материала - и не на маленьком дисплее, а на стенном развернутом экране. Это были не отрежиссированные фильмы, а просто документальные съемки, а Керш давал пояснения по ходу дела.

Дарайская жизнь развертывалась перед глазами - и она была, черт возьми, привлекательна! Даже все зная, все понимая, даже помня деревню в Килне, невозможно было не восхищаться этой жизнью. Не мечтать о ней хотя бы краешком души.

Все-таки вот так и должен жить человек! Выходить из собственного двухэтажного дома, окруженного садом. Садиться в собственный маленький автомобиль с прозрачным верхом - в Дейтросе таких маленьких машин, на 4-5 посадочных мест, почти и не было. Разве что служебные машины для самых высших чинов. Ехать в ряду таких же пестрых, глянцево сверкающих автомобилей с прозрачными крышами, по широкому шоссе с идеально ровным покрытием.

Камера смаковала приметы дарайской жизни. Скользила вдоль прилавка, полного румяных булочек, крендельков, глазированных пирожных, пряников, баранок, казалось, они пахли, нестерпимо сладко и сдобно, и во рту набегала слюна. Память услужливо подсовывала вид железных ящиков на Базе, куда с утра закладывали суховатый хлеб трех-четырех сортов - два черных сорта и два белых, и потом выдавали по талонам, по максимальной норме - полбуханки на человека. На экране квиссаны видели обычное дарайское жилище - там ванная комната была по размеру не меньше, чем спальня в дейтрийском бараке. А как все сверкало в этой ванной, как отражались краны в многочисленных зеркалах, а светильники - в начищенных кранах! И одноцветные стопки махровых полотенец на полках!

И длинные ряды вешалок с одеждой в магазине. Женщины, лениво перебирающие тряпки - пестрые топики и рубашки, яркие кофточки, стильные костюмы, платья, брюки, юбки. А новенькие носки, разложенные этикетками вверх по кругу, образуя как бы гигантское солнце, причем в центре лежали носки белые, светлых оттенков, а по краям круга - темно-синие, коричневые, черные! Что такое для квиссана чистые, свежие носки - это же почти предмет культа! Когда тебе выдают две пары носков на полугодие, и к концу срока жизни их подошвы уже почти полностью состоят из штопки… Но этому надо радоваться, потому что не так давно носили вообще портянки.

А там они лежат в магазине совершенно свободно, и стоят, как объясняет Керш, очень недорого, в общем, буквально каждый может иметь десятки пар носков. Фантастика!

— Не понимаю, - сказала Ашен, - зачем нам все это показывают? Ну мы ладно, все понимаем, но это же прямо пропаганда дарайского образа жизни! А если кто-то окажется слабым и… засомневается, что ли.

— Мне кажется, я понимаю, - ответила Ивик, - дело в том, что вся дарайская пропаганда на этом и построена. И если ты попадешь в плен, вербовать тебя будут именно на этом. И так тоже… Поэтому нам вроде прививки делают. Чтобы мы все это заранее знали, понимаешь? Что там лучше. Что там удобно жить, красиво, хорошо… Чтобы это для нас не было новостью.

Несколько занятий были посвящены только описанию дарайского образа жизни. Керш рассказывал о том, как живут люди разных общественных слоев. Все очень подробно, в деталях. Самые богатые люди Дарайи, конечно, вообще жили как сказочные короли. Владели целыми островами, архипелагами, огромными концернами, океанскими флотилиями… Очень хорошо жили врачи, адвокаты - по нескольку собственных домов, целый парк автомашин, иногда личный вертолет. Но даже образ жизни дарайского безработного сильно отличался от жизни любого дейтрина.

Примерно треть людей на Дарайе не работала. Хотели они работать или нет - это, по сути, значения никакого не имело, потому что работы и не было для всех. Каким образом люди попадали в разряд хронических безработных? Как правило, из-за недостаточного образования. На Дарайе практически уже не требовались чернорабочие. В любой профессии нужно обучение. Отбраковка будущих маргиналов начиналась уже в детстве. В возрасте 10 лет детей распределяли по разным школам. В первой ступени учили интенсивно, много, ее окончание давало право на поступление в высшее учебное заведение (немного странно было думать о том, что дарайцы начинают учиться профессии только в 20 лет… в то время, как в Дейтросе в 16 заканчивают учебу вообще). Окончание школы четвертой ступени давало право лишь на самые примитивные профессии, да в этой школе и не учили толком, а так - отбывали время, показывали фильмы, развлекали детей. После четвертой и частично третьей ступени дети, как правило, уже не могли приобрести какую-то профессию - хотя бывали и исключения, теоретически путь вверх никому не был заказан - и пополняли ряды маргиналов. Многие из маргиналов были вполне довольны своей судьбой и совершенно не хотели бы работать.

Никто их и не гнал. Рабочие места были дефицитом. На них всегда претендовала куча кандидатов. Получить работу было счастьем в Дарайе.

Кроме необученных в детстве, безработными часто были женщины после того, как родят и вырастят ребенка - кто возьмет такую, после длительного перерыва в работе? Или люди после 40-50 лет, которых по какой-то причине уволили - на новую работу их уже не брали.

Хотя и безработные жили, сравнительно с дейтринами в материальном смысле, очень неплохо. Некоторые из них даже имели собственные машины (особенно те, кто стал безработным не после школы, а некоторое время поработав). Они жили в роскошных квартирах, на одного человека - две комнаты и отдельная ванная. У них была куча одежды, еды, масса свободного времени, которое они проводили по большей части у видеона или шатаясь по улицам. Многие из них пили алкоголь в больших количествах или принимали наркотики. Мало кто жил семьями - в Дарайе вообще мало кто так жил. Женщины рожали детей просто "для себя". Безработные женщины иногда рожали вангалов, потому что это давало существенную прибавку к пособию. У такой безработной женщины и ее "партнера" (не мужа, а временного сожителя) могло быть пять, а то и десять маленьких вангалов, и жили они не так уж бедно. Еще был женский вариант - вангали, только девочек рожали с другой генетической специализацией. Они были красивы и повышенно сексуальны. И так же, как мужчины - со сниженным интеллектом. Все они, вангали, заканчивали школу четвертой ступени, а потом работали в "Клубах досуга" и "Мирах ощущений", как в Дарайе завуалированно назывались роскошные бордели. Собственных детей генетически измененные люди иметь не могли.

Одновременно с показом Керш понемногу раскрывал перед квиссанами понятия дарайской философии, представлений о человеке и обществе. Дарайскую экономику они изучили на нескольких занятиях и уже имели представление о товарно-денежных отношениях, частной собственности, капиталистической системе производства.

Дарайцы жили по совершенно другой логике.

Логика их мира базировалась на таком представлении: человек абсолютно свободен. Человек - всегда и во всем хозяин своей судьбы.

И это казалось совершенно правильным.

Поэтому, гласила логика дарайцев, нельзя вмешиваться в жизнь, судьбу и свободный выбор человека.

Конечно, за исключением маленьких детей и психически больных.

Общество дарайцев было устроено так, что теоретически - теоретически! - любой человек мог бы стать, например, президентом планеты. Или очень богатым. Так же, как любой квиссан теоретически однажды может стать шеманом, но на практике шеманов всего сотня на армию.

Теоретически любой человек не обязательно попадет в треть маргиналов, а может выучиться и найти работу.

Для этого надо всего лишь преодолеть конкуренцию и опередить других. Тех, кто будет маргиналом вместо тебя. Надо стать лучше, умнее, образованнее, уметь лучше общаться и производить впечатление, рекламировать себя в глазах начальства. Чтобы взяли тебя, а не его.

Конкуренция - основа дарайской жизни. Конкуренция во всем. Считается, что именно конкуренция обеспечивает высокий уровень жизни. Одна фирма соревнуется с другой за то, чтобы покупали ее булки, а не другие, такие же вкусные и сладкие, но может быть, чуть-чуть менее красивые. Один рабочий соревнуется с другим, чтобы именно его оставили на работе, а второго уволили при необходимости, и потому оба стараются хорошо трудиться.

Если ты готов бороться за себя, лезть вверх, стараться - у тебя есть все шансы неплохо устроиться в этом мире.

Раньше те, кто проигрывал в конкурентной борьбе, просто умирали с голоду. Были времена, когда нищенствовать, просить подаяния в Дарайе было запрещено, нищих просто сразу казнили. Или запирали в тюрьмы, где они выполняли бесплатную и бессмысленную работу.

Но теперь дарайское общество богато и может прокормить всех неработающих, проигравших конкурентную борьбу. Почему это выгодно государству, кормить таких людей? Потому что раньше они могли воровать, убивать, устраивать голодные бунты, что в общем, понятно - когда тебе нечего терять, пойдешь и на преступление. Теперь же никаких поводов к этому у них нет. Поэтому резко уменьшилась преступность. Теперь если человек совершает преступление, он в Дарайе считается психически больным, и его лечат в Атрайде. Пока он не обретет правильные социальные наклонности.

— Разрешите вопрос? - Тилл поднялся, - но ведь это не логика! Я хочу сказать, это как раз совершенно нелогично, о справедливости и конкуренции. Конкуренция в Дарайе несправедлива! Она была бы справедливой при равных стартовых условиях. Хотя бы, как у нас - одинаковое для всех общее образование! Или, например, если мы возьмем ребенка из семьи маргиналов или сына какого-нибудь промышленного магната… разве они в равных условиях соревнуются… это же все равно, что пустить бежать наперегонки не знаю… квиссана с четвертого курса и инвалида с детским параличом… и говорить, что это справедливо, и что все зависит только от самого человека!

— Садитесь, Тилл, - Керш удовлетворенно улыбнулся, - вы это совершенно правильно подметили. И есть еще один аспект. Предположим, для всех людей изначально созданы совершенно равные стартовые условия. Одинаковое образование, одинаковые материальные блага. Зависит ли в этом случае победа в конкурентной борьбе только от воли самого человека? Ивик?

— Нет, - сказала Ивик, - есть же еще врожденные свойства. Если даже человек очень волевой… но правда, если детский паралич? Есть просто люди умные и глупые. Потом, вот вы говорили, женщины там рожают детей и потом не могут найти работу…

— Садитесь, Ивик, вы правы. Да. В том-то и дело, чтобы конкуренция была справедливой, надо создать не только формально общие стартовые условия, но и индивидуально подтянуть каждого человека к некоему стандарту, который ему позволит участвовать в конкуренции на равных. Женщина должна стать похожей на мужчину, детей не рожать. Для больных и инвалидов должны быть созданы особые условия. И да, отчасти в Дарайе так и делают. Но есть еще такой момент - люди все равно остаются разными. Бог дает людям при рождении разные свойства, и с этим мы никогда ничего не сможем сделать. С этим надо жить. Поэтому рассуждения о справедливой конкуренции вообще нелепы, справедливости тут нет и быть не может в принципе. Конкуренция - это всегда неправедно и всегда несправедливо. Но что ответил бы вам на это дарайский пропагандист? Кто-нибудь знает?

Керш обвел взглядом квиссанов. Все молчали.

— Он бы сказал, что человек не должен задаваться вопросами о справедливости или несправедливости общества. Это его не касается. Он должен ставить вопрос иначе: как я, лично, на своем месте могу улучшить свое положение? И вот тогда его ждет успех. Тогда он может добиться успеха! А ведь именно в достижении личного успеха - цель и смысл жизни человека. Так считают дарайцы…

— Как скучно… - пробормотал Нуран. Керш не обратил внимания на нарушение дисциплины.

— Да, человек, которому знакомы другие цели и другой смысл жизни, сочтет это скучным. Добиваться чего-то для себя - хорошей машины, высокой должности, еды, одежды. При том, что ведь прожиточный минимум и без того доступен. А более высоких целей общество Дарайи не предлагает. Но здесь дарайский пропагандист ответил бы вам, что дарайское общество, хоть и не предлагает высоких целей, однако в итоге гуманно и обеспечивает наиболее счастливую, материально богатую жизнь для любого человека, и что пусть это общество не идеально, однако, ничего лучшего до сих пор не придумали. Нигде не живут так хорошо, как в Дарайе и в некоторых странах на Триме, где экономика, опять же, дарайского типа. Ашен?

— Простите, - сказала Ашен, - у меня вопрос в таком случае. Но разве эта хорошая, богатая жизнь не обеспечена просто-напросто тем, что у Дарайи лучшая армия, и что они могут себе позволить эксплуатировать тот же Лей-Вей? Ведь у них все, например, радиоактивные полезные ископаемые, золото, платина - все оттуда… и добывают их там местные жители, которых содержат буквально как в концлагере… И дешевое производство тоже в Лей-Вей, все эти пластиковые вещи, детали электроники. А тамошние жители живут едва ли не хуже, чем нищие в Дарайе в старые времена.

— Да, совершенно верно, - согласился Керш, - тут вы правы, Ашен. Садитесь. По дарайской логике, отношения между странами и мирами тоже определяются конкуренцией и соображениями выгоды. Дарайя победила в конкурентной борьбе, поэтому справедливо, что они могут уничтожать килнийцев, когда им хочется и нужно, когда килнийцы мешают. Ведь они находятся на низшей ступени развития! То же относится и к жителям Лей-Вей. И своих нищих в Дарайе кормят не из человеколюбия, а потому, что иначе эти нищие будут мешать, а уничтожать их прямо на глазах у остальных - это будет неприятно. Ну а дейтринов, килнийцев, жителей Лей-Вей, Тримы или других миров - можно уничтожать. Когда Трима стала мешать дарайцам, они решили просто ее уничтожить, и вряд ли кому-то пришло в голову, что так просто нельзя делать. Да, вместо этого уничтожили Дейтрос. Но ведь это, как им кажется, совершенно логично и справедливо - исходя из их собственной логики. Скеро?

— Ну а как насчет лучшего мира, хессин? В самом деле, ничего лучше Дарайи не создали? А старый Дейтрос? Там ведь не так жили, как мы сейчас…

— Садитесь, Скеро. Все правильно. Сейчас у нас мобилизационный период, мы боремся за выживание. В старом Дейтросе жили иначе. Не так, как мы. Но и не так, как живут в Дарайе. Старый Дейтрос - это наше будущее, то, к чему мы сейчас стремимся, хотя, конечно, и он - не идеал. Идеала, квиссаны, нет и не может быть на Тверди! Идеал - это Царствие Небесное. Но это не значит, что нельзя изменить и улучшить общество, более того, мы обязаны этим заниматься! О том, как жили люди в старом Дейтросе, мы поговорим на следующих занятиях.

Ивик увлеклась чтением книги иль Лика, отца Даны. Сама Дана тщательно, с любовью хранила подаренные Кейтой журналы, часто доставала их и разглядывала… но вот содержание книги так осилить и не смогла. "Знаешь, если честно, муторно читать немного… богословие это…" Ивик так вовсе не казалось. Впрочем, Дана никогда не была интеллектуалкой. Ашен иногда отпускала шуточки, что Дана мыслит нотными знаками.

Но и Ашен не читала произведений отца Даны. А вот Ивик они показались вдруг очень интересными. Это было так, как будто разговариваешь с умным и все понимающим собеседником. О Боге, о мире. Иль Лик писал очень важные вещи, и это было не похоже на те заумные теологические трактаты, которые они проходили на занятиях.

Но не было это похоже и на популярные книжки "Как правильно молиться" или "Иисус в твоем сердце".

Шанор иль Лик писал вроде бы чисто богословский трактат, и в то же время он был совершенно понятным. И, казалось Ивик, очень честным. Идущим до конца в своей честности.

Он описывал Большой Взрыв и образование Вселенной. Описывал эволюцию. Говорил о данных астрофизики. И о том, как проявляется Бог во всем этом, как осознать и совместить все это - современному человеку. И это нравилось Ивик. Другие авторы существовали вне времени, над временем - казалось, им было безразлично то, что происходит на Тверди. Всегда и везде одно и то же, считали они. Одни и те же грехи, Таинства, одно и то же спасение. А то, что меняются люди, меняется мир, меняется уровень знаний - казалось им незначащими пустяками. То, что приходится приспосабливаться к новым - и пугающим - вызовам времени, новых идей - как-то отвечать на них, казалось им несущественным. Небо твердое, Твердь плоская. Выше неба взлететь нельзя. Женщина должна бояться мужа, потому что так сказал апостол Павел (то, что нормальная гэйна ну никак, в принципе никак не может бояться кого бы то ни было, апостол не предусмотрел, как и самого существования гэйн). Согрешил - покайся, и нечего лезть в какие-то там душевные дебри, все просто. Не убий - а как быть с дарайцами, об этом богословы ничего не писали, видимо, гэйны постоянно должны были ощущать свою вину. Как вообще вести себя во многих ситуациях… в разных.

Ивик потому и не любила читать ничего богословского, что казалось - все это не имеет ни малейшего отношения к ее собственной жизни, ни внешней, ни внутренней.

Возможно, она чего-то просто не понимала. Ей было всего 15 лет.

У Шанора иль Лика, бывшего гэйна, все было иначе. Он писал о Свете, озаряющем жизнь христианина. О Свете непобедимом. Источнике жизни, любви, источнике всего сущего. О том, как зло пытается затопить душу, но Свет сильнее, но чтобы обернуться к Свету, нужна воля человека, связанная с Божьей волей. Отказаться от тьмы, отринуть тьму. Победить ее. Победить ее всюду - в своей душе, побеждать ее каждую секунду, каждую минуту, обращаясь к сияющему Свету… к Радости… к Христу. В мире вокруг себя. В обществе. В Медиане, защищая Дейтрос. Воины - не только гэйны, воином может и должен быть каждый человек - поняв это до конца, Шанор и ощутил призвание.

Ивик писала очередную повесть про мир будущего. Там у нее появился странствующий проповедник… похожий на Шанора. Его мысли, его слова Ивик вкладывала в уста своего героя.

"Суть жизни христианина - противостояние злу. Не надо думать, что зло - это только там, за гранью Медианы. Зло вокруг нас, зло экзистенциальное, последствия греха, выраженные в болезнях, увечьях и бедствиях. Зло в нас самих - это наш эгоизм, наш гнев или уныние. Боль - это зло…"

— Я не знаю, - сказала Ашен, прочитав начало ее повести (Ашен всегда ждала ее текстов с нетерпением), - тебе не кажется, что надо это хотя бы со священником обсудить? Ты уверена… ведь все-таки…

Она не договорила, но Ивик поняла. Да, Шанор иль Лик - никакой не авторитет духовный, он ведь обвинен в ереси, и хотя, наверное, не виноват, но обвинение не снято. В общем-то, ничего страшного. Но вдруг, подумала Ивик, Шанор ошибается. И я ошибаюсь. И это приведет меня к совершенно неверным результатам. Церковь же ошибаться не может!

Она отнесла книгу иль Лика отцу Райну. Тот обещал прочесть, и правда через неделю был уже готов к разговору. Отец Райн пригласил Ивик к себе - он жил в одной из комнат преподавательской тренты. Налил чайку, положил в вазочку колотый сахар.

— Угощайтесь, Ивенна, - он прочитал молитву и перекрестился, - вы знаете, книга показалась мне очень интересной.

— Мне тоже, - сказала Ивик.

— Да… очень интересной, - повторил отец Райн, - но есть моменты, с которыми я не могу согласиться. Вот посмотрите, я отметил, - он протянул книгу Ивик. Она открыла заложенную страницу.

" Каждый из нас должен стать гэйном. Каждый должен встать на пути зла, затопившего мир, потому что каждый - воин. Остановить зло, если нужно, закрыв собственным телом амбразуру вражеского пулемета. Сделать свое тело и свою душу - препятствием злу.."

Ивик вопросительно посмотрела на священника.

— Видите ли, автор слишком уж акцентирует внимание на зле. А это никогда не было христианским подходом. Ибо призыв каждого быть воином Христовым - это да, но вот акцент на том, что "мы должны, иначе все будет плохо" - неправилен. Никто из нас не победит зла и даже, как ни печально, не будет в состоянии противопоставиться ему, ибо каждый из нас - всего лишь человек. Гэйн может быть очень сильным, но он лишь человек. Зло побеждает только Христос, а если мы что-то можем - то только вместе с Ним и Его силой, иначе - никак. Вот этого акцента принципиально недостаёт в книге! Полагаю, что направление сделать из себя солдата и положить жизнь на алтарь - есть соблазн. Всё, что угодно, лишь бы так или иначе перенести акценты с Христа на человека - и поражение человека обеспечено.

Ивик опустила глаза.

— Не огорчайтесь, - сказал добрый отец Райн, похоже, он расстроился. Ивик помотала головой.

— Не понимаю… простите, отец, не понимаю. Но мы же противостоим злу? Выходит, как противостоять до… дарайцам - это нормально, это мы можем… А как злу в собственной душе… А они же хуже! - с ожесточением сказала она, - потому что хуже некуда!

— Вот вы опять судите, Ивенна. А ведь судить может только Бог!

— Вы просто не представляете, - буркнула Ивик и сразу покраснела - что она себе позволяет? - простите!

— Ничего, ничего, - с интересом сказал отец Райн, - говорите.

— Я просто не знаю… ну вот стою я в Медиане. Я про Твердь уже не говорю, на Тверди вообще смешно, вы же понимаете. А вот когда я в Медиане… я же убиваю своими руками, понимаете? Мне надо захотеть убить! Захотеть. Только тогда получится. Я долго училась, не могла. Нет, я знаю, что за этим - Бог. Что это Он создал Дейтрос для того, чтобы мы защитили Триму… Землю. Сохранили во всех мирах память о Христе. И я знаю, что была Божья воля на то, чтобы и я сама… лично стала гэйной. И защищала. И ведь наши способности… творить в Медиане - они же от Бога?

— Да, конечно, - сказал отец Райн, - безусловно. Дарайцы потому и лишены этих способностей, что отреклись от Бога окончательно. Внутренне. Понимаете, Ивик, были случаи, особенно на Триме, когда атеисты совершали вполне достойные дела или создавали настоящие произведения искусства, и при этом совсем не были христианами. И даже очень не любили христианство. Мы такие случаи знаем. Но в отношении дарайцев, можно, увы, сказать, что они сделали следующий шаг. Вы ведь помните, что Христос сказал: всякая хула простится человеку, а хула на Духа Святого - нет. Так вот, еще можно хулить христианство, но вот дарайцы замахнулись на большее, на Духа Святого.

— Ну вот, - продолжала Ивик, - Эти способности от Бога. И да, я понимаю, что в общем-то, это не моя заслуга, а Христа, что вот я могу… в Медиане что-то делать. Но… я ж не могу в тот момент думать об этом! Если я начну молиться или вообще думать о чем-то постороннем, меня убьют, понимаете? Даже молиться! Потому что мне надо там все время щит поддерживать, они же все время стреляют. Ну коротко очень можно молиться… но некогда. Выходит, что я сама все-таки это все делаю? А на Тверди, ну что, не Бог же стреляет из "Клосса"? Мы же сами это делаем. Своими руками!

Отец Райн мягко улыбнулся.

— Знаете, Ивик, вы слишком много размышляете обо всем этом. Есть вещи, которые можно понять только Духом Святым. Доверьтесь Господу! Доверьтесь. Он сделает все за вас, и гораздо лучше, чем вы можете себе представить…

Ивик вдруг почувствовала бесконечную внутреннюю усталость.

Наверное, он был прав. Все же священник. Только она давно уже, очень давно не могла доверять никому. А уж тем более - Богу, которого она не видела.

Но и объяснять это казалось ей сейчас невозможным. Она только кивнула и сказала, что постарается.

На второй день Рождества вечером сен опять собрался в спальне. Половина ребят уехала домой на каникулы, но оставшиеся почти все были здесь. Кроме Нэша и Даны. Скеро и Кор, который стал лучшим клористом в классе, вдвоем играли красивую печальную мелодию. Играл в основном Кор, Скеро лишь задавала ритм, а потом она запела своим низким, густым голосом.

…

Это была ее песня на стихи все того же Марро. Хорошая песня. И мелодия красивая. Какая же она все-таки талантливая, подумала Ивик, и тут же отметила про себя - но… Но когда поет кто-то другой, и сочиняет кто-то другой, эта мысль просто не приходит в голову. Какая разница, кто и насколько талантлив? Дело ведь не в авторе, дело в песне. Не для того ведь мы в конце концов сочиняем, чтобы нас кто-то хвалил - а для того, чтобы был результат… чтобы человек задумался, почувствовала что-то, чтобы тронуть чье-то сердце. Это как в Медиане - попробуй только думать не о том, что делаешь, а о себе, моментально сорвешься.

Но такое уж несчастье, когда Ивик слушала Скеро или читала отрывки из ее так и не законченных до сих пор романов - она могла восхищаться… именно самой Скеро… но вот до души ее все это как-то совершенно не доходило.

Но ведь до других доходит! - с тоской подумала Ивик. Другие ведь говорят, что песни Скеро или ее романы вполне трогают сердце, убеждают, увлекают… почему же у меня так? Неужели это зависть? А что такое зависть вообще? Это желание быть не собой, а другим человеком. Или желание зла. Но я, конечно, не желаю Скеро зла! И уж ни в коем случае мне не хотелось бы быть Скеро, писать, как Скеро… Тьфу ты.

Музыка замолкла, квиссаны нестройно зааплодировали. Вообще-то они это редко делали, в своей же компании. Но песня уж очень хорошая…

Колыхнулись серебристые гирлянды над дверью, бочком в раскрытую дверную щель проскользнула Дана. Ивик махнула ей рукой. Больше никто не обратил на Дану особого внимания. Скеро как раз говорила, держа в руке бокал с темно-вишневой жидкостью - шеманкой, подкрашенной вишневым сиропом.

— Все-таки классный у нас сен, правда, ребята? Вы мне все свои… правда, как братья. И сестры! Давайте выпьем за это! За нашу дружбу.

— Как нам хорошо вместе! - подхватила Рица, сидевшая рядом со старшей.

Ребята одобрительно зашумели. Ивик посмотрела на свой пустой уже стакан. Ашен заботливо наливала шеманку Дане. Посмотрела на Ивик.

— А ты хочешь?

— Не… хватит уже мне.

В голове и правда слегка шумело. Неужели им всем и правда так хорошо вместе, подумала Ивик. И песня всем так понравилась. И сейчас вот они все смотрят друг на друга и чувствуют настоящую близость… любовь… глаза горят. А я… наверное, я моральный урод? Наверное, так. Вот даже иль Лик писал, что если ты не любишь своих близких в жизни, то и после смерти не сможешь встретить Бога… да, это еще в посланиях где-то было, кажется, Павла. Что-то о том, что если не любишь ближнего своего, которого видишь, то как ты можешь любить Бога, которого не видишь? И раз я не ощущаю этого чувства единства со всеми, раз мое сердце не чисто, значит…

— Слышите, девки, - шепнула Дана. Ее глаза тоже загорелись от алкоголя, - Мне сейчас Нэш сделал признание!

— Да ты что! - выдохнула Ивик. Они с Ашен уставились на Дану.

— Угу… я выхожу из туалета, и тут он. Сначала говорит, дай учебник по военной истории, мне реферат надо делать… ну мы пошли с ним в спальню. Я учебник нашла, он взял… ну чего-то там заговорил. Потом молчит. Потом меня за руку вот так взял и говорит "Дан, я тебя люблю".

— Ой… а ты чего?- спросила Ашен.

— А я так растерялась! Даже не знаю, что сказать.

— А ты-то как к нему? - поинтересовалась Ивик. Дана пожала плечами.

— Да никак… ну хороший парень в принципе.

— И чего он?

— Ну потом он это… в общем, он меня поцеловал.

— Ой! А ты что?

— А я потом вырвалась и убежала. Глупо как-то, да?

— А что здесь такого? - Ашен пожала плечами, - вот мы с Рейном…

— Не знаю. Но я его не люблю! - сказала Дана. В центре спальни уже ударили по струнам - в четыре клори, и дружно заорали развеселое - "Хэй, мамаша, не грусти!" Дане было явно не до того, а разговаривать под дружный ор оказалось проще.

Слава Богу, думала Ивик, что Дана не любит Нэша. Ей самой Нэш никогда не нравился, тоже из компании Скеро. Хотя Дане вроде и Скеро нравится… не поймешь тут ничего! Ашен между тем выпытывала подробности.

— А раньше? Раньше он к тебе приставал?

— Нет… ну смотрел иногда, - Дана пожала плечами, - словом, конечно, я чувствовала.

— Ой, ну и поцеловалась бы с ним, - сказала Ивик, - у тебя же никого нет.

Она нечаянно сказала то, что думала - о себе. У нее-то никогда никого и не будет. И вроде бы в зеркало смотришь - не уродка. Но почему-то никто ее не любит. Ну конечно, она не уродка, но разве такие девушки могут вызвать романтические чувства? У нее слишком широкое лицо. И сама она… нет, совсем не то, что Дана - тоненькая, большеглазая, прекрасная. Прекрати, велела себе Ивик. Нет, все-таки это зависть…

— Без любви? - Дана покачала головой.

— А ты вообще кого-нибудь любила? - спросила Ашен. Дана посмотрела на нее задумчиво, открыла рот, собираясь ответить, и тут глухо стукнули в дверь. Все разом повернулись, Ивик почувствовала, как сердце сжимается в ледяную точку, но тут же сообразила, что это не тревога, сирены нет, а она просто идиотка… кровь прилила к щекам, адреналиновая волна запоздало хлестнула по телу.

— Дэйм! - завопила Ашен, вскакивая. В дверях действительно стоял ее брат, Ивик поразилась, каким он стал высоким и взрослым. Дэйм сейчас на втором, последнем курсе разведшколы. Ашен тут же повисла у него на шее, чмокнула в щеку. Ивик и Дана тоже оказались рядом, они уже привыкли к Дэйму, они все были одна компания - трое девчонок, Дэйм и Рейн. Лицо гэйна показалось Ивик похудевшим и очень темным, и глаза - как черные провалы, но может быть, это от полумрака… нет, подумала Ивик, глядя на лицо Дэйма, нет. Темное предчувствие кольнуло в сердце.

— Давайте выйдем, девочки, - сказал Дэйм. Подруги последовали за ним. В коридоре гэйн остановился.

— Что-нибудь случилось? - спросила Дана странно звенящим голосом. Тоже почувствовала, отметила Ивик. Дэйм посмотрел на Дану. Потом на сестру.

— Ашен, - сказал он, - значит так, я…

Он замолчал. Опустил глаза. Ашен сделала шаг назад, к стене. Ухватилась за стену руками. Ивик вцепилась в запястье Даны. Они уже все поняли. Одно только - на кого выпало в этот раз? На кого? Мать Ашен или ее отец…

Дэйм набрал воздуха и выдохнул, глядя в жалобные глаза сестры.

— Рейн.

— Нет, - сразу же ответила Ашен, - нет.

Ее затрясло. Ивик немедленно обняла подругу, и Ашен ткнулась носом ей в плечо. Дэйм подошел сбоку и тоже обнял их. Ашен дергалась, как в клонической судороге, и что страшно - даже не пыталась плакать. Ее просто дергало, при каждом толчке она едва не вырывалась у Ивик из рук, и это было безумно страшно, Ивик прижимала ее сильнее и готова была сама закричать - вот-вот… И Ашен все-таки вырвалась из ее рук и закричала, хватая руками воздух.

— НЕ-ЕТ!

Ашен и Дана уехали с Дэймом на похороны, а Ивик не отпустили, у нее через день был назначен патруль. Она плакала ночью беззвучно. Было жалко Ашен. Нестерпимо жалко Рейна. Сейчас ей казалось - она сама любила его. Да она бы и любила его, как бы сильно она его любила, если бы он обратил свое внимание на нее, а не Ашен. Ивик и так его любила, только понимала, что такие парни - не для нее, поэтому любовалась молча, издалека.

Он погиб в Медиане, в одном из патрулей. Об этом прорыве уже сообщили по радио. Попытка атаки на Шари-Пал (Шари-Пал, столица, самый крупный город Дейтроса, и там ведь Диссе!) Четыре дарайских стана - десять тысяч бойцов. И если бы их не остановили сразу, видимо, была бы переброшена целая армия. К счастью, разведка сообщила об этом заранее, и в районе Шари-Пала была сконцентрирована боевая техника… Дарайцев уничтожали на Тверди, вытесняли в Медиану и добивали там. Одновременно они совершили еще несколько прорывов, но бой под Шари-Палом был самым крупным.

Рейн просто оказался в этот момент в патруле. Сдерживал, как положено, дарайцев до подхода своих частей. Это было практически невозможно, но ведь и уйти нельзя. Тело Рейна потом удалось найти похоронной команде.

"Не расстраивайся так, - сказала Венни, - ты ведь понимаешь, он теперь на небесах".

Ивик все вспоминала эту фразу, тыкаясь носом в мокрую подушку. На небесах? Она раньше молилась, и это приносило облегчение. Но вот из-за этой мысли молиться ей уже не хотелось. Да, наверное, Рейн на небесах, наверное, ему там хорошо.

А зачем мы живем тогда вообще, думала Ивик ожесточенно. Скажи мне, зачем? - спрашивала она кого-то, о ком, вроде бы, так много слышала с детства, но ничего, оказывается, ничегошеньки не знала. Если жизнь на самом деле - только на небесах, а здесь - что, одно только мучение, и ничего другого никогда не будет? Ивик давно уже примирилась с мыслью, что у нее лично, у нее самой никогда не будет ничего хорошего. Ей не повезло. Она некрасивая, не умная, не очень талантливая. Но вот ведь - у Ашен была любовь, и все было так хорошо, и что теперь? Зачем Ты у нее-то это отобрал? - думала Ивик в отчаянии.

Любовь моя, там, в небесах,

Ни боли, ни смерти нет…

Так и забери тогда меня тоже сразу на небеса! Или, может, я не гожусь для неба, может, мне положено в ад? Может быть. Но ведь чем дольше я живу, тем хуже, только хуже становлюсь! Я начинаю все больше ненавидеть мир и людей. И доршей, особенно, но ведь и к своим-то я не очень… Значит, если я еще проживу сколько-то лет, то в ад попаду просто гарантированно.

Ашен с Даной вернулись через несколько дней. Ашен выглядела совершенно потерянной, как будто вся поблекла, даже ее яркие серые глаза казались белесыми. Голос стал тихим. Вообще она мало говорила. Носила на рукаве черную ленточку. От празднования Нового Года отказалась, Ивик с Даной тоже - из солидарности с ней, да и вообще… Свое общее шестнадцатилетие девочки никак не отмечали, вместо этого гуляли по заснеженному лесу, сидели в спальне и говорили, и говорили - о чем угодно, только не о Рейне.

Ивик казалось, что так теперь будет всегда. Оказывается, Рейн, который не был ее другом по большому счету, которого она почти не замечала, был такой огромной и важной частью этого мира. Вот не стало его - и мир опустел. В мире возникла зияющая дыра. Ивик уже забыла о том, что похожее чувство было и после гибели Чена…

Но постепенно суета захлестывала их. Начались занятия. Обычная рутина - тренировки, уроки, самоподготовка, хозяйственные наряды, чистка и проверка оружия, опять уроки.

После каникул выяснилось, что Лайза иль Нуш все-таки решила уволиться - по своему обыкновению, произведя как можно больше фурора, среди учебного года. Наверное, хессин Керш переживал по этому поводу, но квиссаны дружно вздохнули с облегчением. На место Лайзы тут же прислали нового преподавателя литературы и дейтрийского языка.

Сен иль Кон впервые увидел нового учителя прямо на занятии. Дверь открылась, квиссаны привычно вскочили по стойке "смирно" и затихли. В наступившей тишине новый учитель вошел в класс. Он сильно хромал, черная шерстяная шата висела нелепо на широких покатых плечах, седые волосы были коротко стрижены. Преподаватель проковылял к доске, повернулся к сену, многие девочки невольно вздрогнули - лицо литератора было обезображено длинным косым шрамом.

— Доброе утро, квиссаны. Вольно! Садитесь.

Ивик села и подумала, что этот медар свое дело знает туго, и дисциплину поддерживать сможет легко.

— Я ваш новый преподаватель литературы и дейтрийского языка. Меня зовут Бен иль Видан. Мое звание - стаффин.

По комнате пронесся шумок. Темные глаза иль Видана огнем сверкнули из-под густых, нависших бровей.

— Да. Но поскольку я уже более десяти лет как перешел в касту медар, обращаться ко мне следует соответственно - хет Бен. Чтобы предупредить ваши вопросы, еще несколько слов о себе. Я был гэйном, командовал боевой частью в зоне Рингар в Лайсе, после ранения и наступившей инвалидности переведен в медар. Мне 44 года, я литературовед и автор восьми сборников повестей, рассказов и стихов.

— Я думала, ему лет шестьдесят, - шепнула Дана на ухо Ивик. Та согласно кивнула.

— Я женат, восемь детей. С вами я рассчитываю познакомиться в процессе занятий. А теперь мы поговорим о литературе… кто из вас читал Нойса иль Хара?

Уроки литературы - два раза в неделю - неожиданно стали очень интересными.

Если раньше к ним относились, словно к тяжкой повинности, сейчас на эти уроки квиссаны рвались. Ведь в конце-то концов все они были творцами. Большая часть из них в той или иной степени пробовала себя и в литературных упражнениях. Да и остальные не были совсем уж чужды искусству слова.

А хет Бен половину занятий отводил стилистике и творческим упражнениям. Они изучали стихотворные размеры - и придумывали на каждый размер по строфе. Они писали короткие этюды на заданную тему, заданного объема. А потом Бен выхватывал наугад несколько упражнений и едко критиковал их, подробно разъясняя ошибки. Сен покатывался со смеху, виновник краснел и бледнел, но почему-то это было не обидно. Ивик же почувствовала настоящий восторг - ей стало легче писать. В этом деле, по сути - главном в ее личной, тайной жизни - никто и никогда ей не помогал. Она всегда писала одна. Никто не учил ее, не объяснял ничего. Где-то, откуда-то по крупицам Ивик выуживала тайны писательского ремесла, запоминала их и применяла в своих повестях. А теперь знания ее о том, как это делается, росли с каждым днем.

Но и собственно изучение литературы оказалось безумно интересным. Дане гораздо больше нравилась эта часть уроков. Может быть, потому, что с языком она часто ошибалась, она и грамотно писать толком не умела, и конечно, нередко подвергалась едким насмешкам иль Видана. Причем ее эти насмешки почему-то - по непонятной Ивик причине - сильно обижали.

Но и Дана с удовольствием слушала рассказы хета Бена о писателях и поэтах. Он говорил о них, как о старых друзьях.

— Если сказать честно, Мара иль Кетт была старая ехидная грымза. Причем таковой она стала уже лет в 25. Отношения Мары с родителями были такими, что она специально подала рапорт о переводе ее в квенсен в другое полушарие. И будучи в квенсене, ни разу не ездила домой, и вообще порвала все связи с родителями. И вот расставшись с ними, и как вы понимаете, против их воли и со скандалами, она пишет "Балладу о Рогане", которая для нас - эталон отношений дочери и матери. Иль Кетт была из тех, кто ведом талантом. Понимаете, вот есть - и среди вас тоже - талантливые люди, у которых талант служит чему-то. Таких, собственно,большинство. А есть люди, которые сами служат - и всех вокруг тоже заставляют - служить своему собственному таланту. У которых все и вся концентрируется только на одной цели. Кстати, это обычно не очень-то хорошие бойцы. Их нужно правильно использовать. Если вам придется командовать, и у вас в подразделении окажутся такие бойцы, вам следует это знать. Как правило, это отличные креаторы, то есть в Медиане они вам выдадут такие феерии, что заменят собой половину шехи. Это что-то вроде атомной бомбы на Тверди. Но взаимодействовать с другими они не могут совсем. Совершенно. Полная инфантильность и внутренний глубокий эгоизм. Это может быть очень славное, милое существо, но оно способно бросить раненого товарища, и не из трусости, а потому что просто не сообразит и не заметит. И оно инстинктивно очень бережет себя. И это не надо осуждать, а надо правильно использовать, потому что мы ничего не можем сделать с тем, что Бог создал их вот такими… Кстати, вообще почему-то многие считают, особенно из небоевых каст, что гэйн и вообще творец просто обязан быть идеальным. Ничего подобного. Ничего такого талант не дает, и ни к чему не обязывает. Та же Мара иль Кетт пустила в ход такую поговорку - "Талант как прыщ, на ком захочет, на том и вскочит"…

На третьем или четвертом занятии хет Бен, грозно сверкнув глазом из-под густых бровей, велел Ивик после урока подойти к нему. Как только отзвучали колокола, девушка, внутренне трепеща, приблизилась к учительской кафедре.

— Ивенна, сядьте. И ответьте мне на вопрос - какого шендака вы не посещаете занятия литературного клуба?

— Не знаю, - тихо сказала Ивик.

Ей никогда это не приходило в голову. Во-первых, и без того времени нет. Конечно, квиссанов обязывали выбрать какие-либо факультативные занятия по искусству, но она же и так училась играть на клори, и уже играла не так плохо.

А во-вторых, ей все казалось, то, что она пишет - никакая не литература и не искусство. Если уж квиссан обязан быть "кем-то" в искусстве, то она, скорее, клористка. Конечно, она не так талантлива в музыке, как Ивик. Но у нее отличный слух, хорошая техника. Не все же гэйны одинаково талантливы! А что она пишет - какую-то ерунду, просто для себя, во всяком случае, все другие, как казалось ей, создавали что-то настоящее… искусство… по крайней мере, похоже на искусство, а ее вещи - ни на что не похожи.

— Ведь вы же пишете! И много. Вот, - хет Бен потряс толстой распечаткой, лежащей у него на столе, и холодея, Ивик узнала свои "Воспоминания о будущем", - я прочел это сегодня ночью. Но вы посмотрите, Ивенна, что вы здесь пишете…

Он полистал распечатку.

— Вот смотрите, пожалуйста! "Ранняя осень украсила город багрянцем и золотом". Вы сами не чувствуете, как это убого? Вот это слово - "украсила" - оно вам не режет взгляд? И штампы, штампы… вот еще: "Небо грозно нахмурилось тучами". Как вы думаете, можно вообще нахмуриться чем-то? Вот вы, например, чем хмуритесь?

Ивик покорно вздохнула.

— Так я же и не претендую, - сказала она, глядя в матовый скос стола, - я плохо пишу, я знаю… потому и не хожу в клуб.

— Нет, квисса. Вы либо должны перестать писать, либо должны учиться это делать нормально. И кстати, пишете вы не плохо. Вы просто это еще не умеете делать. Сколько вы пишете - год, два? Этого мало. Стрелять научиться куда легче, и даже творить оружие проще на порядок.

Он помолчал и сказал тише и ласковее.

— Ивенна, если бы вы писали плохо, я бы вообще не приглашал вас в клуб.

Ивик стала ходить в литературный клуб по субботам. Хет Бен вел занятия так же, как и учебные - с той разницей, что конспектирования и тестов не было совсем, рассуждений о литературе - гораздо меньше, а стилистических упражнений - намного больше. Старожилы клуба поначалу отнеслись к Ивик с легкой усмешкой - поздновато пришла. Но неожиданно оказалось, что делать эти упражнения не только интересно - но и легко, и приятно. Что это у Ивик получается едва ли не лучше, чем у других. Со стихами средне, а вот проза ей удавалась легко. Ивик стала сознавать, что по сути раньше и не задумывалась над тем, как пишет. Писала только для удовольствия. Для того, чтобы зависнуть в том блаженном состоянии неведения и пустоты, когда вся суета отступает, когда никого нет вокруг, и ты свободен, полностью свободен - словно в Медиане, словно летаешь во сне.

А слова приходили сами. Автоматически. Ивик не думала о стиле. Не старалась. Но теперь она усваивала некоторые правила, и оказывалось, что результат с ними выходит все-таки получше. Она избавлялась от штампов, от тавтологий, от словесного мусора. Хет Бен задавал конкурсы - кто сумеет короче всех выразить такую-то мысль? Кто использует меньше слов, чтобы передать какое-нибудь сообщение, настроение или чувство. Учил строить диалоги. Описания. Разбирал по косточкам собственные произведения квиссанов.

Потом пили чай с вареньем, которое приносил хет Бен. Разговаривали. Учитель снова рассуждал о литературе, о тех или иных поэтах, писателях Дейтроса, Тримы и даже Дарайи, в старые времена в Дарайе существовала довольно неплохая литература. Ее квиссаны изучали тоже. Ивик смотрела в рот хету, думая о том, что живой человек просто не может знать столько - для этого надо быть компьютером.

Иль Нуш относилась к квиссанам свысока, внушая им мысль, что они, тупые солдаты, не способны воспринять высот и тонкости подлинного Искусства, словно дейтрийское искусство не создавалось уже много веков точно такими же солдатами. Но знания иль Нуш по сути напоминали отдельные островки, а хет Бен будто владел системой, казалось, сведения по литературе и истории уложены в его мозгу в отдельные ящички, и достаточно лишь нажать нужную кнопку - назвать нужное имя или заглавие, чтобы хет Бен выдал подробную лекцию на заданную тему.

К своим ученикам хет Бен относился точно так же, как относился любой хороший офицер или куратор сена к своим бойцам.

Скеро тоже посещала клуб, но не каждую субботу - она была слишком занята для этого. И как ни странно, в клубе она не играла главной роли. С удивлением Ивик заметила, что выполняет упражнения лучше и быстрее, чем Скеро. Но сами произведения Скеро были безупречны. Хет Бен никогда не ругал ее за стиль, наоборот, нередко ставил в пример. Похоже, думала Ивик, что Скеро просто очень много работает над своими вещами. Правда, только один роман до сих пор ей удалось закончить, но зато этот роман был огромен. Ивик тяжело вздыхала, думая, что Скеро намного трудолюбивее ее самой - ей было лень долго и упорно работать над стилем, как получилось - так и ладно.

А вообще компания в клубе подобралась приятная. И что еще лучше - Ивик здесь уважали. В сене она и до сих пор была - не чучелом для битья, конечно, как раньше, но объектом легкого презрения. А в клубе она быстро выдвинулась на первые позиции, потому что легко находила ошибки в разбираемых текстах, мало делала собственных ошибок, да что говорить - этим она хорошо владела. И почему-то остальные ребята тоже казались ей милыми и приятными. Ни Ашен, ни Дана никакого отношения к литературе не имели, клуб не посещали. И впервые за все время у Ивик появились хорошие приятельницы и помимо них - маленькая Рона, многообещающая поэтесса-третьекурсница, Шилли, пишущая короткие и яркие новеллы, Эйна, с которой они задумали небольшой роман в соавторстве…

Жизнь налаживалась. Если бы еще не Ашен, похудевшая и побледневшая, с залегшей меж бровей постоянной морщинкой - по сути, тень прежней Ашен… Если бы не боевое патрулирование - в феврале Ивик, в паре с Тиллом, снова попала в переделку, столкнувшись с доршами, к счастью, все обошлось. Если бы не изматывающие по-прежнему тренировки… Если бы можно было только писать. Просто жить спокойно и писать, думала Ивик. Какое это по сути было бы счастье!

Весна здесь, в северных широтах - это настоящая весна. Так думала Ивик, шагая по раскисшей дороге, в зимних еще высоких ботинках, от легкости - это тебе не Килн - и звенящей свободы чувствуя, как внутри что-то поет. Ей хотелось побыть одной. Хоть немного. И сейчас, в каникулы, у нее было на это время. Хотя и меньше, чем раньше - уже теперь начали готовиться к выпускным экзаменам. Мысль об этом портила настроение - сегодня она должна еще пройти несколько параграфов по космографии. И даже Ашен с Даной, они тоже никуда не уехали, виделись ей как досадное мутное пятнышко на кристальном стекле настроения. Только вспомнишь о них, внутренний сигнал - плохо. Не то, чтобы как-то особенно. Но с самого Рождества не было уже больше так, как раньше. Оказывается, Ашен была главной в их компании. Они с Даной все-таки - не такие, совсем. Ашен сплачивала их, она всегда придумывала, куда идти, чем заняться. Она была тем спокойным и прочным остовом, на который нанизывалась дружба. А сейчас этот остов шатался. Ашен тянулась к ним еще больше, чем раньше. Ей, наверное, было с ними легче. Только она сама перестала быть прежней.

А мы и никогда такими не были с Даной, подумала Ивик. Потому что мы… мы давно уже слабые, от рождения. Мы привыкли, что жизнь - это плохо, это постоянная внутренняя боль. Мы никогда и не были счастливыми. Ведь по сути она, Ивик, всегда была такой, как Ашен сейчас.

Ивик снова ощутила знакомый укол совести. Разве она несчастнее, чем Ашен? У нее же прекрасные родители, благополучная семья, и между прочим, им не грозит постоянно гибель, они же не гэйны. И все равно внутри Ивик чувствовала, что она права, что дело обстоит именно так. Да. До сих пор Ашен была слишком счастлива. И вдруг ее мир рухнул. Мгновенно и полностью. Мне-то легче примириться, подумала Ивик. И в детстве еще, как только она начала осознавать себя, лет в 10 - стали возникать мысли о смерти. Особенно дома. Она слишком плохая. Она никому не нужна. Да, у нее прекрасные родители, но сама-то она слишком уж плохой и никчемный человек.

Я даже полюбить кого-то не могу так, как Ашен, подумала Ивик. Так, чтобы был только он, любимый - и больше никого. И с его смертью рухнул весь мир.

Но и эта мысль сейчас не мучила. Это была знакомая, привычная мысль. Ивик просто это знала.

Ашен никогда не станет прежней. Они не полезут обследовать чердак, не сбегут в самоволку, не рванут вдруг в город - к сладостям и кино. Ашен никогда не будет так заливисто хохотать, сверкая белыми зубками. Всего этого никогда не будет. Детство прошло окончательно. Наверное, так и должно быть. Еще немного - и они закончат квенсен. Скорее всего, расстанутся. Начнется совсем новая жизнь, взрослая, уже окончательно взрослая.

Лучше не думать обо всем этом. Слишком уж вокруг хорошо. Солнце сочится сквозь верхушки деревьев, белесое небо матово светится, так бывает в Медиане иногда. Под ногами хлюпает, и теплая, черно-коричневая жижа - она повсюду, и только в лесу еще грязными островками лежит снег. Удивительно, что эта раскисшая грязь может радовать - как знак тепла, пробуждения, и теплый весенний воздух облизывает тело под расстегнутой курткой. Только здесь, на севере, и можно почувствовать это, как земля сбрасывает тяжелую снежную корку, растапливает, освобождается. Как флаги, выбрасывает победно зеленеющие ростки. Ради того, чтобы увидеть это, стоит пережить ледяную, морозную зиму.

"Вставай, вглядись и слушай, - вертелось в голове старое стихотворение, - рассеян мрак ночной! Встает большое утро над светлою землей… Весенним разноцветьем сменилась белизна…" И что-то там дальше еще. Вдали показались ворота квенсена, Ивик прибавила шаг.

В коридоре тренты, там, где небольшая ниша с диванчиком для посиделок, мелькнула чья-то темная, большая фигура в рабочей форме. Выше и крепче любого квиссана. Ивик вгляделась с любопытством, а потом сердце ее медленно и мучительно сжалось. Это был Дэйм. Да, вне всякого сомнения. Ивик стиснула зубы и выругала себя. С того самого раза Дэйма она ни разу не видела. Но если он приехал в квенсен, это же не значит, что опять что-то случилось… Ашен не переживет… а если - родители? Тьфу ты, идиотка. Приближаясь к Дэйму, она видела уже, что нет, что все в порядке. Лицо у него было… не то, что радостное, а какое-то глупое. Странное. Но видно, что ничего не случилось. И Ашен рядом, и кажется, спокойная и довольная. И Дана… странно, почему-то Дэйм держит Дану за руку.

Ивик подошла и поздоровалась. Глаза Дэйма радостно блеснули.

— Рад тебя видеть, Ивик.

Он посмотрел на Дану, которая, казалось, совершенно замерла рядом с ним. И вдруг обнял ее за плечи. Ивик чуть раскрыла рот от удивления. Дана сказала тихонько.

— Знаешь, Ивик… а у нас будет помолвка.

И посмотрела на Дэйма совершенно счастливыми, влюбленными глазами. Ивик ощутила, как внутри что-то медленно и тепло тает. Смотреть на этих двоих было - одно удовольствие.

— Как хорошо, - вырвалось у нее, - я так рада за вас.

— Да и я рада, - весело сказала Ашен, - давно уж пора, тебе не кажется?

Дана засмеялась коротко и счастливо.

— Так я же дура была, - сказала она. Дэйм наклонился к ней и тихонько поцеловал в лоб.

Помолвка Даны и Дэйма состоялась через неделю. Потом он уехал снова - заканчивать свою школу. А девочки погрузились в учебу. Теперь четверокурсников реже ставили в патрули - подоспела смена с третьего курса, а им надо было готовиться к выпуску.

Ивик в общем не волновалась - да и никто не переживал особенно сильно. Все зависело от работы в течение года, экзамены обычно сдавали примерно так же, как и учились. Ивик знала, что в физподготовке и трайне она по-прежнему одна из худших - хотя на гражданке в это никто бы не поверил. Что с основами боевой техники она тянется еле-еле, а все виды математики у нее в лучшем случае тянут на 5-6 баллов. Впрочем, у Даны положение было еще хуже. Но гуманитарные предметы Ивик надеялась сдать хорошо. Ориентирование в Медиане давалось ей плоховато и до сих пор оставалось чем-то очень туманным (впрочем, оно и для взрослых гэйнов не просто). Зато тактика и работа с образами и фантомами были у нее на высоте.

Была суббота и вечер. Ивик любила этот час, когда солнечные лучи падали косо, высвечивая скрытые уголки, морщинки, детали предметов. Неяркий луч ложился на лакированный стол светлым квадратом, блестел зеленью на крашеном жестяном чайнике, гладил мимоходом руку, лежащую на столе, и видны были все складки, морщинки, пигментные пятна на этой руке и почерневший ноготь на широком указательном пальце.

— Вам еще налить, Ивенна? - спросил хет Бен. Она кивнула. Подвинула кружку.

Преподаватель налил ей чаю. Положил рядом с кружкой большой, косо сколотый кусок сахара.

— Когда вы закончите квенсен, постарайтесь заниматься дальше, - сказал он, - уровень - это важно. Помните о том, за что мы, гэйны, отвечаем. Это не только военная защита Дейтроса. Это еще и культура. С этим ничего нельзя сделать - другой культуры, кроме созданной нами, у Дейтроса не было и нет.

Ивик кивнула и позволила себе взглянуть в лицо иль Видана. Косые лучи скользили по шраму, беспощадно выделяя его, словно разрезав лицо по диагонали на две неравные части, но теперь это не казалось страшным или неприятным. Ивик вдруг подумала о жене хета. Если бы она была его женой, она очень любила бы его. Очень. Его жене просто повезло. Если бы Ивик была женой иль Видана, она могла бы осторожно провести пальцами вдоль шрама, погладить его лицо. Тьфу ты, что за дурацкие мысли?

Но ведь правда, он очень хороший. Лучший из всех преподавателей квенсена. Даже лучше Меро. Ивик испытывала бесконечную благодарность. Она вообще была благодарна всем людям, которые чему-то научили ее - реально. Не требовали, не наказывали, не давили - а просто взяли и объяснили, как делать что-нибудь очень важное. А хет Бен…

Ведь он вовсе не обязан был учить их писать. Мог бы, как другие преподаватели, просто готовить к экзамену. Начитывать лекции. Заставлять зубрить литературоведение.

Теперь уже мало кто из четверокурсников ходил в клуб по субботам. Сегодня было всего пять человек. И задержаться никто не мог - никто, кроме Ивик. Но традиция пить чай уже сложилась. Вообще-то Ивик тоже надо было бы сегодня потренироваться, в понедельник зачет по трайну, завтра у нее наряд на кухне, и будет некогда. Но как-то не хотелось уходить. Неожиданно для себя самой Ивик спросила.

— Скажите, хет Бен, а откуда у вас?

Она провела рукой поперек собственного лица. И вдруг испугалась собственной смелости - никто не решился бы задать хету Бену личный вопрос.

Но он не рассердился. Вздохнул.

— Да дело самое обычное. Попал под бомбежку.

— В Килне? - спросила Ивик. У дарайцев в Килне был сборочный авиацех, база. Там они тоже применяли технику. Хет Бен помотал головой.

— Нет, у нас. Под своих попали. Прорыв восемьдесят восьмого года, знаете? Я служил тогда в Шаре. А что такое наша штурмовая авиация, вы же представляете…

Ивик кивнула. Комок отчего-то подкатил к горлу. Дело-то, в общем, обычное. Может быть, от этого гэйны и не очень-то любят гэйн-велар, и не считают их своими - когда от своей авиации и артиллерии зарываться в землю приходится похлеще, чем от доршей. И в Версе, в конце концов, служат гэйн-велар.

Бойся дорша спереди, авиации сверху, а инспектора Верса со всех сторон…

— Ладно, голову не оторвало, - хмыкнул хет Бен. Ивенна снова взглянула на него, и в этот же момент блеснули глаза иль Видана, темные, из-под кустистых бровей, и неожиданно их взгляды встретились и задержались так - на несколько секунд, не дольше. Будто воздух зазвенел напряженно. Дальше Ивик вдруг покраснела и быстро отвела глаза. Хет Бен, словно чтобы разрядить неловкость, встал и направился к шкафу - достать еще сахару.

Интересно, откуда он сахар носит - из дому ведь, наверное.

— Так вот, об ответственности, - заговорил иль Видан преувеличенно громко, словно на занятии, - обратите внимание, Ивенна, что Дейтрос принципиально отличается от остальных известных нам цивилизованных миров. Вы знаете, чем?

Ивик подумала.

— Наверное, тем, что у нас есть общая, объединяющая идея. Цель. Конечно, идеологии есть везде, но у нас одна цель - защита Тримы… и так уже две тысячи лет.

— Вы правы, Ивенна. Так и есть. Но защита Тримы, Земли - она для нас важна лишь потому, что важно христианство, что важна память о Христе, которая сосредоточена только на самой Триме. Не станет Тримы - не станет этой памяти. Обратите внимание… в Дарайе тоже когда-то существовала христианская церковь. Но она была вытеснена. Секуляризация общества. Идеология свелась к обеспечению обывательских потребностей, и это неизбежно в любом мире, лишенном духовности, лишенном выхода к трансцендентному. Похожие процессы, не без влияния дарайских фантомных операторов, идут в некоторых обществах на самой Триме. Почему так не произошло в Дейтросе? Еще сахарку хотите?

— Не знаю, - сказала Ивик, - То есть сахару хочу, спасибо. Может, потому, что у нас цель такая… конкретная? Или потому, что мы живем в таких условиях…

Хет Бен сел рядом с ней и с любопытством стал слушать. Ивик осмелела. Ей вспомнились уроки директора иль Роя. На втором курсе, когда он пожертвовал ей, малявке, немного собственного драгоценного времени и объяснил, о чем идет речь.

— Дело ведь не только в защите Тримы. Дело в том, что мы сами… не так богаты, как дарайцы. Что наше существование не защищено надежно. Наш мир борется за жизнь, за существование. И дорши же лезут постоянно… И у нас еще ничего не построено. Если мы не будем бороться, работать изо всех сил - мы вымрем, вот и все. Будет голод, или дорши нас перебьют. Это у нас все знают, вот и… стараются. А дорши… и те общества на Триме, я знаю, про какие вы - северная Америка, Европа - там обыватели просто уже очень хорошо живут, у них нет такого стимула, чтобы бороться. Им кажется, что их мир незыблем, что им не угрожают опасности, и мир защищать не надо. Вот и живут каждый сам для себя… Наверное, так? Ведь всегда, когда цивилизация достигает расцвета и довольства, происходит… - Ивик умолкла, пытаясь подобрать слово.

— Потеря пассионарности. Упадок. Вы правы. Но, Ивенна, старый Дейтрос был высокоразвитой цивилизацией. Население было хорошо обеспечено материальными благами. Хотя иначе, чем в Дарайе, но обеспечены мы были. И потери пассионарности не произошло. Ведь Рейта и Кларен иль Шанти, принявшие решение пожертвовать Дейтросом ради Тримы, могли родиться и вырасти только в очень пассионарном обществе, ориентированном на высшие цели. Почему же у нас было так?

Ивик пожала плечами. Покраснела.

— Благодать Божья? - предположила она.

— Тоже объяснение, конечно. Но если мир не подчиняется законам социопсихологии, надо попробовать сначала поискать материалистические причины. И они есть. Гэйны, Ивенна. Благодаря гэйнам наш мир остается неизменно идущим вперед и пассионарным. Благодаря искусству, которое вы создаете. Это ведь очень важно, Ивенна - искусство. Это оружие, изменяющее лицо мира. Особенно важна литература, потому что она конкретна. Музыка может вдохновить кого угодно и на что угодно. А вот люди, владеющие словом - меняют мир. Власть имущие всегда это понимали и старались правильно использовать таких творцов для себя. Для укрепления своего могущества, для достижения целей, которые ставились перед обществом. В Дарайе это еще проще - рынок сам использует писателей для самоукрепления, потому что деньги могут заработать лишь те, кто в той или иной форме воздает хвалу потреблению. А в Дейтросе этого нет, разумеется.

— Но ведь, хет Бен, вы же сами говорили, что талант как прыщ, на ком захочет, на том и вскочит. Мы же все очень разные. И не все мы такие уж хорошие и правильные, - Ивик подумала, - мы же тоже пишем всякое… мы несовершенны. Как же мы можем изменять общество к лучшему? И нас не контролируют почти совсем… ну есть цензура, которая не пропускает какие-то совсем уж ужасные вещи, но ведь многое так распространяется, помимо цензуры. Для того, чтобы общество всегда оставалось таким… пассионарным, надо же, чтобы и вели его такие люди. А мы… - Ивик умолкла. Да уж, какие из них пассионарии, если честно? Обычные люди, ничуть не лучше других. Что-то она не могла припомнить у кого-то из товарищей по квенсену проявления высокой идейности. Да и сама она такой идейностью не отличается. В церковь все ходят только в качестве обязаловки. Думают о самых обычных вещах - о девочках/мальчиках, о том, как устроиться получше, о том, как бы с занятий слинять и куратору не подвернуться… Смешно просто - и такие люди будут формировать культуру Дейтроса? И она сама, Ивик, разумеется, ничем не лучше.

— Может быть, - подумала она вслух, - если бы культуру формировали только очень хорошие люди… горящие… чистые… тогда был бы другой мир. Такая… элита, что ли.

— Элита, руководящая низменными и глупыми людишками? Были такие идеи, Ивенна, были… Так ведь и вообще если бы люди были чистыми и прекрасными, весь наш мир был бы иным, и Дарайи бы такой не было, какой мы ее знаем, и Триму не надо было бы специально защищать. Неоткуда взять других людей, Ивенна. Люди, они все, всегда и везде приблизительно одинаковы. И гэйны ничем не лучше остальных каст. И все-таки я повторяю - именно то, что гэйны формируют нашу культуру, позволяет нам не терять духа так долго.

— Но почему тогда?

— Да потому, что гэйны-то - люди обычные, а вот живете вы в необычных условиях. В любом мире влиятельные творцы либо в итоге сбиваются в профессиональную богему, уходят в эскапизм, живут лишь творчеством… Либо, в Дарайе, например, удачливый творец начинает зарабатывать большие деньги, обзаводится барахлом, роскошью, перестает думать о несовершенстве мира, его-то личный мирок вполне прекрасен. Ведь то, что мы пишем - оно очень зависит от того, как мы, собственно говоря, живем. Бытие определяется сознанием, но ведь и сознание наше, как ни крути, тоже определяется бытием. Человек, который постоянно сталкивается со смертью… живет на грани. Знает цену дружбе, поддержке друга. Понимает, что такое предательство. Что такое семья. Долг, в конце концов. Человек, который постоянно живет на войне - то есть гэйн - у него ведь и ценности другие. Да, вы обычные люди, вы разные - но какие-то простые вещи, простые, как хлеб и воздух, вы понимаете очень четко. Поэтому в книгах, которые вы напишете, все будет соответственно. И те, кто эти книги прочитает - в детстве, в юности - они будут этими вашими словами сформированы. Других слов у нас в Дейтросе просто нет, потому что никто, кроме гэйнов, ничего не напишет, просто не сможет, не хватит таланта и сил - всех способных мы забираем в гэйны. Даже если вдруг просмотрели талант в детстве, забираем позже, переобучаем. Мы же проходили с вами дарайскую литературу, триманскую - помните, Ивенна? Есть ведь отличие. Именно в ценностях. В содержании.

Ивик задумалась. В общем-то, гэйны ведь не пишут постоянно о войне. Некоторые - вот и она сама - вообще никогда о войне не пишут. А зачем писать еще о гадостях, которых и так в жизни хватает? Но если говорить не о содержании, а о ценностях… Ведь можно и про любовь написать, и про будущее общество - так или сяк. Как может написать про любовь гэйн, который знает точно, как жизнь человека хрупка, и как надо за эту любовь держаться, пока все живы…

— А представьте, Ивенна, о чем и как станет писать хорошо обеспеченный, сытый, богатый человек, живущий в довольстве и безопасности? Нет, есть исключения, конечно. Есть люди, которые не так уж зависят от условий, в которых живут. Но в массе, в основном происходит так, что человек ведь и пишет о том, что происходит вокруг него, в его душе. Вы можете создать совершенно отвлеченную вещь, фантастический мир - писать вы будете все равно о себе, и ни о ком другом. Вот и получается у дарайских писателей… - хет Бен замолчал, прислушиваясь. Медные переливы колоколов накатывали друг на друга, словно волны. Ивик вскочила.

— Да, вам пора уже, Ивенна. Спасибо за беседу, до следующей недели!

— Да это вам спасибо, - пробормотала она и поспешно выскочила из кабинета.

По Медиане шли четвертые сутки. За все время Ивик ни разу не поучаствовала в том, для чего, собственно, их отправили в этот поход - в ориентировании. Конечно, она посматривала на келлог, но… Скеро, командир группы, решения принимала быстрее, чем она, Ивик не всегда соображала, почему именно так. Не успевала сообразить. Наверное, остальные как-то могли, а может, и нет, а может, не все. Дана ориентировалась в Медиане очень хорошо. И вообще она как-то приблизилась к Скеро, шла рядом с ней, они вместе хихикали над чем-то - Ивик это раздражало, она ревновала, чувствовала себя от этого виноватой, и это раздражало еще больше.

Лучше бы Ивик поставили в одну группу с Ашен.

Теперь она чувствовала себя почти чужой. Рица всегда была подругой (Ивик ехидно думала "подданной") Скеро. Мальчишки - Кор, Лоренс, Марро - сами по себе. И только она, Ивик, идет чуть поодаль от других. И даже ориентироваться толком не успевает.

Перед группой поставили задачу - пройти по определенным участкам Медианы, найти несколько Врат в Дарайю, Руанар и одни Врата на Триму, сфотографировать их. Руанарские и Триманские Врата уже миновали, шли вблизи самых опасных участков. Потому, собственно, группы и делали большими, по семь человек - в случае чего сумеют отбиться. Но если не приближаться к дарайским Вратам, тамошние патрули могут и не заметить. Пока все было благополучно.

Ивик дежурила на рассвете. То есть, конечно, на рассвете сообразно часам, в Медиане нет ночи и дня. Она выбралась, пошатываясь, из теплой, уютной постели, уничтожила ее одним взмахом руки - дабы соблазна не оставалось. Кор хлопнул ее по плечу.

— Удачи… я пошел спать.

— Спокойной ночи, - улыбнулась Ивик. Кор наспех сотворил что-то вроде трентовской койки и сразу завалился. Ивик глотнула воды из фляги. Воду следовало экономить. Тут же она создала льющийся из воздуха водопадик, умылась прохладной влагой. Вымыться в Медиане несложно, но создать настоящую воду, молекулы которой насытят жаждущее тело - не получится никак.

После умывания спать ей расхотелось. Ивик встала, походила туда-сюда. По границам участка вчера поставили "сторожей", задача Ивик - следить за их показаниями. Когда враг приблизится, будет уже поздно реагировать. Ивик посматривала на планшет, хотя, конечно, в случае чего, приборы сами поднимут тревогу.

Интересно смотреть, как народ спит. В Медиане вообще интересно. Можно ведь все, что угодно, сотворить, кроме, разве что, еды и питья. Квиссаны не слишком предавались фантазии - неловко было друг перед другом. Марро и Рица качались в гамаках на невидимой подвеске, завернувшись в одеяла. Лоренс сделал мягкий диванчик, и спал не укрываясь, его окутывала серебристая дымка фантастической термоизоляции. Скеро сотворила деревянную кровать с высоченной, пышной пуховой периной, она почти тонула в этой перине. Вскакивать, конечно, неудобно будет, подумала Ивик. Надо же, и спинки кровати тщательно продуманы, будто живой розовый тамгат с орнаментальной резьбой, даже стиль какой-то просматривается. Это Скеро - за что ни возьмется, все делает великолепно. Дана скумекала себе колыбельку, висящую в воздухе, и спала там внутри, закутавшись в одеяло, и тонкая рука трогательно свешивалась через край. Ивик подошла ближе, всмотрелась в спящее лицо Даны. Подруга казалась малышкой, тоорсеновского возраста, длинные темные ресницы на нежной коже щек, чуть вспотевшая прядь на виске. Ивик захотелось вдруг погладить Дану по хрупкому запястью, по шелковистой щеке, так захотелось, что если бы не страх разбудить, она бы и погладила.

Так, будто это ее дочка спит в колыбельке. Или младшая сестричка. А ведь Дана скоро замуж выйдет. Они с Дэймом планируют сразу после выпуска. Дэйм как раз тоже закончит разведшколу. Надо, наверное, думать, что Дане предстоит тяжелая жизнь - муж-гэйн, еще и разведчик, может случиться так, что она годами его не будет видеть. И все равно Ивик завидовала. Чуть-чуть, по-хорошему. Но почему она-то родилась такой некрасивой? И даже не некрасивой, в принципе, она не хуже большинства девчонок. Просто - нелюбимой. Никому не нужной. Наверное, у нее дурной характер. Ивик вздохнула. Папа как-то сказал после их очередного скандала с мамой: "У тебя, Ивик, точно такой же характер, как у мамы". А мама, конечно, не сахар… Не сахар? Но ее все любят и уважают. А Ивик…

Надо бы помолиться, кстати, с утра, вспомнила Ивик. Но молиться не хотелось. Если честно, она вообще это делала редко - не считая, конечно, общеобязательных в квенсене молебнов и служб.

Вот почему она так не любит Скеро? Почему? Ведь теперь все хорошо. Да и не то, что не любит. Ивик честно восхищалась Скеро, ей только некоторые черты ксаты не нравились. Почему все чувствуют себя рядом со Скеро хорошо - а она нет? Или не все… Если подумать, некоторые тоже не любят Скеро. Например, Дирза не любит, со злорадством вспомнила Ивик. Верт ее бросил. Или, скорее, она его - но во всяком случае, большой любви с его стороны не заметно. Из девчонок Венни ее не любит… Ивик с наслаждением вспомнила, как девчонка из сена иль Винс спрашивала с ужасом - как они вообще терпят такую старшую по сену? У них все Скеро ненавидят. "А у нас любят", - ответила Ивик с горечью. Но ведь и правда, большинство любит… или терпит. И только она, Ивик, вот такая - и ничто не помогает, даже то, что у них теперь со Скеро хорошие отношения. Даже исповедь…

Ивик вздрогнула от пронзительного мерзкого писка. Надо же, в этот раз и предчувствий не было, мелькнула мысль. Она всмотрелась в планшет - "сторож" с востока подавал сигнал. Слабенький, будто враг еще очень далеко. Такой слабенький, что Ивик не решилась сразу будить всех. Она ослабила вокруг гравитационное поле, оттолкнулась ногой и легко взмыла в небо.

Дарайцы были близко. Почти у самого "сторожа". Но их было всего двое - потому и слабый сигнал. Ивик опустилась вниз и нажала на планшете кнопку тревоги.

Продирая глаза, ребята вскакивали, хватались за шлинги.

— На взлет! - Скеро опомнилась и начала командовать через несколько секунд. Квиссаны оседлали привычных "лошадок", только Лоренс выпендрился и создал какого-то грифона с крыльями. Взлетали в обычном порядке, парами, Ивик - рядом с Даной, пристроилась в спину Марро и понеслась сквозь серый мерцающий воздух. Несколько секунд, и вот уже снижение, крик Скеро:

— Берем шлингами!

Не тут-то было! Ивик едва успела, на автомате, создать сферу. Воздух заискрился и запылал белым огнем - оружие оказалось неожиданно опасным и сильным. Слева вскрикнула Рица - похоже, ее зацепило. А дорши мгновенно сменили тактику - чего они не делали обычно, с неба обрушился чернильный ливень. Все силы Ивик пока уходили на оборону. Но она собралась и, увертываясь от новой напасти, стремительно жалящих черных ос, всей своей силой, всей мощью своего страха ударила вниз, по доршам, синей удушающей волной.

Это было невозможно, но бой продлился около двух минут, как позже прикинула Ивик. Ей эти минуты показались двумя часами. Дорши защищались так, будто были гэйнами, взрослыми и опытными гэйнами. Наконец Дана атаковала ядовитым зеленым туманом, он, кажется не подействовал, но отвлек врага, и через несколько секунд все было кончено. Один из доршей, огромный вангал, валялся на земле с обезображенным лицом, в обгоревшем плаще. Второй лежал в параличе, но глаза его были открыты, он был жив и невредим и смотрел на квиссанов с ненавистью и страхом. Облачко его, захваченное сверкающими петлями шлинга, болталось в воздухе. С ужасом Ивик увидела, что это мальчишка, даже младше их самих, наверное. Лет тринадцати или четырнадцати. И форма у него странная, ни на что не похожая - если это вообще форма.

Это он защищался, вдруг поняла Ивик. Вангал бы так не мог. Вангала мы взяли бы сразу. И она сообразила, кто это такой, и почему он вдруг оказался в Медиане. Как и в Дейтросе, в Дарайе запрещали выходить в Медиану штатским, без охраны - просто по соображениям безопасности.

— Сволочь! - Скеро подошла к пленному и пнула его по ребрам. Тот не вскрикнул и не шевельнулся - паралич. Кор поднял шлинг и стал медленно, тщательно сжигать облачное тело парня.

Это враг, сказала себе Ивик, стараясь не смотреть на лицо дарайца, в глаза, полные боли. Он еще хуже тех, вангалов. Он создавал маки… Взрослые дарайцы начисто теряют способность творить в Медиане, но она сохраняется у детей и подростков. Подростков используют для этой цели - они придумывают оружие, а вангалы потом, как уж у них получается, копируют его. А этот парнишка мог бы стать квиссаном, родись он в Дейтросе. В Дарайе он отлично зарабатывал, к 16-17 годам стал бы богатым, обеспечил себя на всю жизнь, и школа не нужна, и профессия. Правда, и способность творить тоже бы пропала, но это уже мелочи. И зачем его понесло в Медиану, одного, с одним только охранником? Неужели он рассчитывал в случае чего выстоять против обученных гэйнов?

Да нет - Медиана бесконечна, рассчитывал, что обойдется как-нибудь. Что никто не встретится, а если - он успеет спастись, добежать до какого-нибудь выхода.

А как она, Ивик, в детстве тайком уходила в Медиану… и ведь ни разу не встретила никого. А если бы встретила, даже и сомневаться не приходится, какая судьба ее бы ждала.

Он создавал маки… Он еще хуже тех.

Не вязалось все это. Это не он убивал килнийцев и пригвоздил к стене хойта. Возможно, он ничего об этом даже не знал. Возможно, он не хотел бы этого. Он просто создавал маки, играл - а однажды решил прогуляться в Медиану… мы-то ведь знаем, как это заманчиво и приятно - создавать образы, когда никто тебя не видит, никто не мешает… Ивик чувствовала, что это так. Она умела понимать людей с одного только взгляда, по лицу. Этот был - из других. Он был слишком ребенком, слишком наивным и добрым. Он не мог бы вести себя так, как те. Он никогда и не воевал, а если бы пришлось - вел бы себя иначе.

Но он дорш, сказала себе Ивик. Она старалась не смотреть.

Его даже не били толком. Скеро смаковала ситуацию. Мальчишка все равно был трупом - без облачка он проживет месяца два, три и сдохнет от какой-нибудь лейкемии, и это тоже нелегкая смерть. Хотя, говорят, в Дарайе широко применяют эвтаназию. Двигаться или говорить он пока не мог. Но вот способность чувствовать сохранил. Парня привязали - руки назад - к широкому столбу, который создала Скеро.

Его надо в Верс, подумала Ивик. Это же даже по Уставу запрещено, то, что она делает. Как она может так?! Если уж мы взяли его живым, он должен попасть в Верс. Но возражать Скеро нельзя. Нельзя портить с ней отношения, Ивик попросту боялась возразить. Мир между ней и Скеро висел на слишком тоненькой ниточке, на одном только воспоминании. Все ведь может снова взорваться…

К тому же, невеликое это счастье - попасть в Верс.

Скеро, Рица и Кор быстренько ободрали с парня одежду. Остальные так и не приближались - наверное, тоже противно было. Но на это Скеро не обращала внимания.

— Ну что, сука? - Скеро подошла близко, глянула в глаза дарайца, - Дождался?

Она хлестко ударила парня по щеке.

… И самое страшное то, что и Скеро Ивик тоже понимала. Она знала, почему Скеро так себя ведет, и как это связывается у нее со всем остальным - например, с церковными проповедями о милосердии. Скеро, с одной стороны, это просто нравилось. Возбуждало, наверное, как-то. Ивик все это было омерзительно, но в глубине души она понимала, что кого-то да, это может возбуждать. С другой стороны, все это было и оправданно - действительно, враг (а что у него глаза ребенка - так Скеро не умеет читать по глазам), действительно, надо уничтожать, ни у кого в этом нет сомнений, они же солдаты, а не воспитательницы марсена. Вся культура гэйнов, весь опыт, как личный, так и накопленный в веках, весь ужас, посеянный доршами в Дейтросе, все убитые и замученные - требовали лишь одного: уничтожить. Как только видишь дорша - так и убивай сразу. Просто потому, что это дорш. Правда, от них требовали все-таки - по Уставу - не трогать нонкомбатантов, но мальчишка к ним не относился. Он был еще опаснее дарайских военных, он был опасен и достоин уничтожения в квадрате. А если уж уничтожать, то почему бы не сделать этого со вкусом и с душой… Просто у Скеро такой темперамент. Не будем ханжами… Все мы люди, имеем право на маленькую слабость.

Ксата протянула руку, в ее ладони возникла черная рукоятка из которой торчало лезвие белого пламени, раскаленное даже на вид. Ивик не выдержала, взглянула в лицо пленного - и покачнулась, ей никогда не случалось видеть такого ужаса в чьих-то глазах. Ни гордости не осталось в них, ни ненависти, если бы он мог, наверное, он бы умолял не трогать его. А может, и не умолял бы… Лоб под светлой короткой челкой покрылся крупными каплями пота.

— А ты что думал, детка, ты в игрушки играешь? А здесь война. Нас убивали твоими игрушками.

Скеро провела огненным лезвием по белому дряблому животу дарайца, погружая вглубь, оставляя вывороченную обугленную плоть. Ивик вздрогнула всем телом, сразу ощутив острую боль в животе, словно это ее резали.

В следующий миг она оказалась возле дарайца и закричала. Лезвие снова взлетело - но Скеро успела его удержать, иначе оно воткнулось бы в Ивик. Зеленоватые яркие глаза полыхнули удивлением и гневом.

— Ты что?!

— Не надо, - попросила Ивик, - не надо. Пожалуйста.

— Что, птичку жалко? - брови Скеро изогнулись, - а ну, в сторону!

— Ивик, отойди в самом деле! - сказала Рица, - что ты лезешь? Боишься руки запачкать, иди отсюда, никто не просит.

Ивик задрожала всем телом. Она не знала, что сказать. Жалко? Глупость, действительно, какая.

— Нет, - сказала она, - не надо. Мы же люди.

— Зато он - не человек!

— Нет, и он человек… не надо, Скеро, пожалуйста!

— Да ты что думаешь, я тут с тобой спорить буду? Квисса, нале-во, два шага вперед, марш!

Ивик не подчинилась. Она молча, с ненавистью смотрела на Скеро.

— Ивик, дома получишь пять хознарядов.

— Есть пять нарядов, - пробормотала она.

— В сторону, кому говорят! Ну!

Скеро сделала незаметное движение, Ивик, конечно, не успела среагировать и, задыхаясь, полетела на землю. Через пару секунд она встала, еще не отдышавшись после удара, и готова была снова защищать дарайца, но внимание Скеро уже было надежно отвлечено от парня. Она с ненавистью смотрела на Ивик. Кор между тем подошел к пленному, создал длинное блестящее лезвие вроде шпаги и вогнал его парню меж ребер. Кровь плеснула темной струей на белую кожу, тело обвисло на веревках.

Кор стал старательно уничтожать столб и все следы происшедшего.

Скеро шагнула к Ивик и молча хлестнула ее по щеке. Ивик заплакала - просто механически.

— Ты гадина. Это же враг!

Ивик выпрямилась неторопливо. Взглянула на Скеро. Теперь она уже ничего не боялась, бояться нечего. Все, что можно испортить - уже испорчено.

— Это враг, Скеро. А Библия учит любить врагов своих. Можешь меня бить, если хочешь.

Этот аргумент подействовал на Скеро убийственно. Она побелела. Но больше бить Ивик не стала.

— Шендак, какая ты чистенькая, какая умная! - злобно сказала Скеро, - тебе не гэйной надо быть, а морали читать. Тебя к Медиане на шаг подпускать нельзя. Вон - иди психологом в Верс работать. Ты своей правильностью так подследственных достанешь, никаких пыток не надо.

Дана вдруг подскочила к Скеро.

— Скеро, не надо, правда, - волнуясь, заговорила она, - мы же все понимаем… и ты права. Все равно его убить надо было… Ты всегда все берешь на себя. Но Ивик тоже… ты пойми…

Ивик содрогнулась от того, что показалось ей предательством. Скеро - права? Дана правда так думает? Да ведь сама она никогда бы… да она просто лизоблюдка, вот и все!

Скеро не слушала Дану. Глаза ее горели ненавистью. Ивик вдруг почувствовала, что взрывается изнутри.

Она стала кричать на Скеро. Это была истерика.

— Я чистенькая? Да нет, Скеро, я такая же, как все. А вот ты сволочь! Ты сволочь и садистка. Это тебя нельзя подпускать… Это из-за таких, как ты, войны бывают! Тебе бы лучше в Дарайе родиться, там бы тебе позволили все, что ты хочешь! А Дейтрос - христианский мир! А ты, ты всегда была сволочью! И шендак, ты весь наш сен развалила! Хуже тебя вообще нет! Ты хочешь, чтобы перед тобой все пресмыкались, все - и они пресмыкаются, да, они уже забыли, что они личности, люди, не хуже тебя - все должны перед тобой унижаться и тебя восхвалять! Ты вообще хоть кого-нибудь кроме себя замечаешь вокруг?

Ивик не могла остановиться. Ей было стыдно, так нельзя себя вести, она истеричка, и вопли делают ее только смешной - но остановиться было немыслимо. Лицо Скеро постепенно приобретало обычное спокойно-насмешливое выражение.

— Ты думаешь, что если ты такая талантливая и яркая, тебе все позволено? И твои подпевалы все всегда оправдывают - подумаешь, у тебя такой темперамент! Так вот нет, не все оправдано! И то, как ты надо мной издевалась на втором курсе - думаешь, я забыла? А я что, дараец, враг - какого шендака ты это со мной делала? И ведь ничего, когда в бою рядом оказались, и я оказалась не такой уж плохой, правда? Вот только извинений я от тебя не услышала. Да и не надо мне извинений, Бог с ним - но хоть бы ты относилась по-человечески! Так ты можешь только тех любить, кто тебя восхваляет и видит в тебе идеал. Нормальных равных отношений ты не признаешь и даже не представляешь! Ты не знаешь, что такое нормальная дружба. Ты уже родилась, видно, шеманой! Считаешь себя лучше всех? Ради Бога. Только без меня, пожалуйста!

— Закончила? - спросила Скеро презрительно, - так вот, лапочка… Ты тут про Библию что-то вякала. Так в Библии сказано - так как ты не холоден, и не горяч, а тепел, то извергну тебя из уст моих. Так вот, это про таких, как ты. Ты тепленькая. Такие, как ты, никому не нужны. Да, наряды остаются в силе…

Она вскочила на "лошадку", скомандовала "за мной" и взмыла в воздух. Рица, Кор и Лоренс - за ней. Ивик осталась стоять, а рядом с ней - Марро и Дана.

— Не расстраивайся, - неуклюже сказал вдруг Марро, - ты права. И правильно сделала. Я тоже должен был ее остановить. Но мы все, как дураки, побоялись возражать, а ты… молодец.

Ивик расширившимися глазами посмотрела на Марро. У нее вдруг потекли по лицу слезы. Она обернулась к Дане. Гнев снова вспыхнул.

— А ты что? Ну иди, догоняй… свою новую подругу!

— Ивик,- беспомощно сказала Дана, - мне что, разорваться, что ли?

— Ты же считаешь, что она права!

— Да… по-своему. И ты тоже.. по-своему. И она мне не подруга, ты же знаешь… просто… ну правда ее жалко иногда.

— Ее жалко?! - вспыхнула Ивик, - а меня тебе не жалко? А дорша этого не жалко, да? А вот ее жалко? Да она…

— Пойми, Ивик, она только внешне такая… на самом деле она очень в себе не уверена и всего боится…

— Это она-то боится?!

— Да… я чувствую. Она… ты ее сильнее. У тебя такой стержень внутри, а у нее ничего. Вот она и…

— Да ни шендака себе она слабенькая, - пробормотала Ивик. Обида - теперь уже на Дану - жгла ее изнутри. Ничего себе! Да, конечно, это очень по-библейски, правильно. Смотреть, как твою подругу бьют - Ивик не то, что было больно, но нестерпимо обидны эти удары - оскорбляют, и при этом еще жалеть обидчика. Ивик от бессилия махнула рукой.

— Пошли, девчонки,- сказал Марро, - отстанем.

— Конечно, ты права, - решительно сказала Ашен, - она омерзительно поступила! Ладно еще там, в Килне… тоже неправильно, но хоть можно понять, все обозлились. Но в этой ситуации! А ты молодец, что остановила ее. Может, в следующий раз, когда она захочет так сделать, задумается…

Ивик посмотрела на Ашен с признательностью. Ну вот, хоть кто-то на ее стороне. С Даной они в итоге помирились. Но недоверие внутри осталось - как можно надеяться на человека, который… вот так. Который вдруг может оказаться тебе совершенно чужим.

— Это все очень сложно на самом деле, - продолжала Ашен, вдруг опустив глаза, - родители рассказывали… мы говорили о таких вещах. Когда я пошла в квенсен. Они тогда стали со мной говорить иногда. Рассказывать о своем опыте. Знаешь, такое правда бывает. Особенно с квиссанами. Потом когда люди взрослеют, они как-то… меньше уже. Садисты такие, они не выживают долго, так получается. Это все запрещено, и по Уставу, и вообще. Мы не имеем права мучить пленных, вообще. Если уж взяли - передаем в Верс, а сами - нет. Но… бывает такое. И бывает, что мирных доршей… ну просто людей оттуда - убивают. Только так нельзя, конечно. Знаешь, на твоем месте там я бы тоже ее остановила.

Правда, подумала Ивик, остановила бы. Только, скорее всего, без истерик, спокойно, и Скеро бы просто подчинилась Ашен - хоть она формально и начальство. А я… истеричка, слабая дура.

Она бежала под мелким моросящим дождем, по размякшей земле, почти утыкаясь носом в грязно-пятнистую широкую спину Нэша. Слыша смачное "чпок-чпок" по грязи и тяжелое дыхание не в такт. Ботинки так облипли грязью, что ступни казались неподъемными, но она уже почти не замечала этого. Иногда ей казалось, что весь сен - одно гигантское неповоротливое животное, сороконожка, которая еле-еле ползет, выдирая свои многочисленные лапы из грязи, размешивая дорогу, как ложкой мешают кисель. Изгибаясь вместе с дорогой. Ремень автомата передавливал плечо, но она и к этому давно привыкла.

Можно было даже думать о чем-то. Мысли текли не плавно, как всегда, а прерывисто. Раньше, помнила Ивик, в таких случаях она думала лишь о том, когда все это кончится. Теперь уже было не так тяжело, и в результате мысли неслись вперемешку. Это называется конец весны… я точно не сдам ориентирование… как дожди надоели… в Медиане хоть сухо… Скеро опять съязвила сегодня утром на мой счет… сколько же можно, почему не оставить меня в покое… проклятая Скеро… проклятые дорши… куда, интересно, меня направят после выпуска… в какую-нибудь провинциальную часть… и там будет то же самое - такая же Скеро… а вдруг нас вместе… нет, нет, Скеро у нас отличница… чертов дождь… все ведь мокрое, все… трусы даже, кажется, мокрые…будет все точно так же… тренировки, койка в общей спальне… замуж я не выйду никогда… да и что хорошего, если вдуматься… и там ничего хорошего не будет… здесь хоть Ашен с Даной… а если кто-то из них погибнет… странно, вот и жить не хочется, но и умирать-то страшно… а вот когда хочется жить, то умереть вроде не страшно… а что лучше, поехать к маме и жить у нее?.. Нет уж, пусть направят куда-нибудь подальше… мама и в письмах-то успевает столько полезных советов дать, что тошно становится… Господи, почему несчастье такое… почему так плохо все…

Ивик хотелось плакать, и она заплакала бы, если бы не надо было бежать и не сбивать дыхания. Сколько еще до квенсена? Километров пять… С ума можно сойти. Над головой пронзительно закаркали вороны. Чего это они, смутно подумала Ивик. Гнездовье у них сейчас… кружит воронье… Над тучами правых и неправых кружит воронье, сложилось вдруг. Ивик задохнулась. Строчка зацепилась за строчку. Пошло неожиданно легко. Самое трудное было - сразу же все запоминать.

Над грудами правых и неправых кружит воронье.*

Какие могилы в твоих дубравах, сердце мое?

Рельсы на запад, ползет с востока цветная мгла.

Что там, в отверстии водостока? Зола, зола…

Сделай поправку, зеница ока - кругом вранье.

Кто растравил тебя так жестоко, сердце мое?

Под рельсы лягут - рядами - шпалы, молча, без слов.

Снова рассвет окрасился алым - солнце взошло.

Ожоги плети, штрихи неволи, точки над ё.

Перекати ледяное поле, сердце мое.

Только кровь холодеет в жилах - все ближе лед.

Больше курганов и меньше милых. А ворон ждет.

Ивик сохранила стихотворение в памяти, все время повторяя его по пути. Ей уже не было тяжело. Наоборот - хорошо стало, свободно. Мрачные мысли улетучились куда-то. Ей стало плевать на Скеро, на свою неудачливость, на то, что другие лучше ее, и даже это стихотворение, наверное, не произведет на всех большого впечатления - сейчас, впрочем, оно казалось ей гениальным.

… нет, они не поймут. Это - о самой Ивик. Но все слишком зашифровано. Так получилось помимо ее воли. Никто не поймет, о чем это. А если объяснять, выйдет пошло и некрасиво. Здесь все было - и Рейн, и деревня в Килне со всеми убитыми, и Скеро, и дарайский мальчишка, убитый в Медиане, и снова Скеро, и то, что никто, никто не любит Ивик по-настоящему, разве что Ашен, но у Ашен и без нее много друзей, и что все говорят о дружбе и любви, а на самом деле ничего этого нет, нет, а есть одна жестокость, одна ледяная жестокость к врагам и к друзьям, и одиночество - но кроме всего этого есть и что-то другое, и кто-то другой… сердце мое.

И отчего-то уже не больно. Как будто все это легло в уплотненную ткань стиха, словно сжалось в нейтронную звезду, электроны упали в ядра - и атомы реальности перестали существовать. Остался лишь призрачный бледный свет. Прекрасный. Никто и не поймет никогда, как эта звезда родилась.

Экзамены промелькнули быстро. Оценки ставились по успеваемости в течение года, экзамены оказались скорее формальностью. Был выпускной вечер. Разрешили гражданскую одежду, девочки заранее доставали себе платья - Ивик платье прислала мама, ей кто-то там сшил, легкое, светло-голубое. Мальчишки были кто в чем, большинство просто в парадке. Ивик довольно много выпила, голова у нее кружилась. Она много смеялась. Танцевала с Марро, и с Клайдом, и с Дирзой, и еще с кем-то, кажется, из другого сена. Никто не стоял у стены. Ивик даже стало казаться, что все хорошо, и что они и правда - братья и сестры, не только формально, но и на самом деле, и даже вид веселящейся Скеро настроения не портил, да и Скеро к ней не приставала. Потом гуляли под звездным небом, жгли костер и пели песни. Читали стихи. Гэйны - особые люди. Хет Бен сидел рядом с Ивик и просил ее прочесть то, последнее стихотворение. Но оно было как-то совсем не в тему. Ивик смеялась и отмахивалась. Она сыграла на гитаре и спела "Как-то в пути, темнотою измучен, песенке, песенке был я научен". Потом еще что-то пели. Ашен обняла Ивик за плечи.

Все уже знали, кто куда назначен. Ивик не слишком ошиблась - ее отправили служить в новый, только строящийся поселок у Северной магистрали. Ее одну из всего сена. Других раскидали - кого куда. Дану отправили служить в часть у Лоры, крупного города. Возможно, потому, что в Лоре была самая крупная филармония Дейтроса, а Дана все же гениальная скрипачка. Да, такие вещи при распределении учитывались тоже.

Скеро оставалась в квенсене.

Кураторы говорили, что ей светит серьезная академическая карьера. Скеро хорошо ориентировалась в Медиане, и при этом имела блестящие оценки по всем предметам. Пока ей дадут младший сен (Ивик с ужасом думала о бедных ребятишках - но впрочем, может быть, им понравится? К Скеро ведь все по-разному относятся, одни терпеть не могут, а другие, наоборот, обожают). И она будет углубленно изучать теорию Медианы и разные другие предметы, а затем, возможно, займется научной работой.

И еще необычным было распределение Ашен. Ее забирали к себе родители. Она будет адаптирована к условиям Тримы, и станет работать там. Кем - простой гэйной, в охране или же станет, как ее мать, фантом-оператором - это будет видно впоследствии.

Все остальные отправлялись служить в разные боевые части, кто в звании ксата, кто - рядового гэйна. Заниматься тем, для чего их, собственно говоря, готовили - защищать Дейтрос.