Про все

Мой дед со стороны отца, который умер много лет тому назад, был имамом. И хотя отец стал атеистом, многое в его поведении, особенно отношение к женщинам, вызвавшее конфликт с матерью, основывалось на культурных и религиозных традициях. В их браке столкнулись разные культуры. Мой приезд в Занзибар помог мне уяснить силу традиций во взглядах отца.

Мой отец был человеком, который никогда не поступался принципами. Об этом говорили все, кто его знал. Наверное, он жил бы и теперь, если б проявил способность к компромиссам. Для такого человека компромиссы в личной жизни были не менее трудны. И моя мама не умела приспосабливаться. Их брак стал иллюстрацией пословицы "нашла коса на камень".

Мое короткое, поверхностное знакомство с культурой Занзибара, пусть моя душа и отреагировала на эту культуру, как на русскую или американскую, позволило мне внутренне примириться с отцом, которого я никогда не знала. Я могу гордиться им за то, каким он был, не обвиняя в том, что он не смог стать другим человеком.

Мне хочется думать, что он гордился бы мною, пусть я никогда не стала бы молчаливой женщиной за столом. Я уверена, что мы оба осознавали, как сложно жить не в одном, а в нескольких мирах.

ПУТЕШЕСТВИЯ С КНИГОЙ

Когда я искала свои корни, я много перезванивалась, переписывалась со всей своей американской родней, но практически никого не видела. А когда книга вышла, я решила исполнить бабушкину мечту: собрать вместе родственников, ее и дедушкиных. Белых и черных американцев. При ее жизни такое казалось невозможным.

Да и в наше время - не самая простая задача. Полгода я всех обзванивала билась, как рыбка об лед. Ничего не получалось, капризы наслаивались на убедительные причины, логичные доводы на нелогичные отказы: одни не полетят туда - место не подходит, другим не подходит время, третьим - и место, и время. Честное слово, руки опускались.

Тогда за дело взялся мой приемный отец Ли Янг. Напомню, что он сам черный, а его жена - белая. Он давно мечтает познакомить свою семью и семью жены, устроить общую встречу, но долгие годы из этого ничего не выходит. Помогая мне, он все воспринимал очень личностно. Наверное, все получается легче, когда за подобные семейные мероприятия берется сторонний человек...

В какой-то момент он собрал обе семьи. Просто сообщил:

- Встречаемся в Чикаго, такого-то ноября.

Мы сняли гостиницу, сняли ресторан, и очень многие родственники согласились приехать - а ведь это достаточно дорогое удовольствие.

Что интересно - пришла даже Минни, которая одной из первых заявила мне по телефону, что не желает иметь со мной дела. Когда ее внучка сообщила ей, что летит в Чикаго, она сказала, что тоже полетит. Хотя в свои девяносто лет Минни дико боялась самолетов. Но, услышав, что вся семья собралась в Чикаго, она приняла мужественное решение - лететь вместе. Это была очень трогательная встреча - она привезла мне брошь, которую когда-то ей прислала моя бабушка.

И вот мы все собрались, обстановка поначалу была очень напряженная. Мы пригласили на встречу раввина, который спел ту песню, что бабушка мне пела в детстве. Оказывается, она пела песню на идиш, а я думала прежде - на немецком, ведь мы в семье никогда не говорили о том, что она еврейка.

Мы пригласили и черного священника - ведь мой прадед был священником негритянской баптист-ской церкви. Был и ансамбль, который не так давно эмигрировал из Молдавии - они страшно обрадовались, когда услышали, что мы с мамой говорим по-русски. В общем, мило и трогательно.

Вначале все, конечно, расселись весьма чопорно: черные - с одной стороны, белые - с другой. Смотрели друг на друга напряженно. Пытались, конечно, изображать доброжелательность, но поскольку уж слишком старались, получалось весьма натянуто.

Говорили какие-то официальные речи, но это никого не трогало. Но потом вышла Перел, та самая подружка моей бабушки, с которой они вместе бегали на свидания. Она об этом очень трогательно рассказала. И как мои бабушка с дедушкой познакомились, и как они ездили вместе танцевать, и как дедушка прекрасно готовил. И как однажды бабушка пришла к ней и сказала:

- Я не знаю, что делать. Во-первых, он - черный. Во-вторых, он старше меня на двадцать лет. В-третьих, у него было три жены. В-четвертых, он поет, говорит на четырех языках, и я чувствую себя рядом с ним женщиной.

Бабушка не была готова к такому повороту событий, к тому же она была помолвлена - в общем, целый клубок проблем. Перел тогда ей ответила:

- Конечно, он - отличный парень. Но ты понимаешь, на что себя обрекаешь? Ты отрезаешь себя ото всех - от родных и друзей. Я, будь уверена, от тебя никогда не откажусь, но ведь ты понимаешь, что даже я не смогу тебя с ним пригласить к себе в гости.

И вот такую душещипательную историю она рассказала всем собравшимся, люди прослезились и стали делиться собственными ощущениями.

Вышла моя кузина, по возрасту - моего поколения, и рассказала, как вели себя ее родители, когда стало понятно, что я так или иначе появилась в их жизни и что старая легенда рухнула. Ее родители вошли в комнату с изменившимися лицами и сказали:

- У тебя есть черные родственники.

- Наконец-то в нашей семье появится хоть какой-то цвет!

И очень она обрадовалась предстоящей встрече всех ветвей семьи. Хотя брат ее ехать отказался. Вовсе не потому, что его потрясло появление черных родственников, нет, это его мало волновало - какая разница, черные, малиновые или зеленые, просто он не хотел пропустить футбол по телевизору. А цвет кожи родни его интересовал менее всего. Вот футбол - событие, а то цирк устраивают из-за какой-то ерунды - разговоров чуть ли не на неделю. Что значит - другое поколение.

Был еще смешной момент на этой встрече. Ко мне подошла Минни и говорит:

- Лена, ты ведь книгу написала. Если еще что-нибудь узнаешь про нашу семью, сообщи обязательно.

Я говорю:

- Да, кстати, ваш кузен...

А дело в том, что в семье моей бабушки было три брата. Один - муж моей собеседницы, коммунист. Второй - был социалистом. А третий - служащий ФБР, который по долгу службы просто следил за всей семьей, не исключено, что и всех закладывал по полной программе. Милая семья: они друг друга терпеть не могли и даже не разговаривали. На нашей встрече в Чикаго три эти семьи, наверное, впервые за много лет собрались вместе. Так вот, сын того самого фэбээровца женился на японке и живет в Японии. И потому я и говорю вдове брата моей бабушки:

- В нашей семье есть и японский ребенок.

Она просто остолбенела. Только-только свыклась с мыслью о существовании черных родственников, а тут на тебе - еще и желтые! Но потом она сказала:

- Ну, что же делать? Такова жизнь. Теперь в нашей семье есть все цвета радуги.

Надо признаться, мы выставили на столы водку, что в Америке не совсем принято - обычно все пьют по чуть-чуть: джин с тоником или виски со льдом. Но не по-русски, а по капельке. Мы с мамой все-таки остановили свой выбор на водке - все-таки из России приехали. Атмосфера в результате получилась очень хорошей, дружелюбной. Родственники стали брататься, танцевать. Черные учили танцевать белых. Словом, настоящая дружба народов.

Очень все вышло трогательно. Каждый говорил о наболевшем. Телефонами обменялись, потом и вправду стали перезваниваться.

Сейчас Минни, которая меня знать не хотела, обижается, если я ей долго не звоню - как же так?! Родня мы или не родня?

С черными родственниками в Америке мне всегда было просто. К тому же мы дружили еще задолго до того, как появилась книга. И даже до того, как возникла идея книги "Душа в душу".

Почему я утверждаю, что понятие о душе у черных близко понятию у русских? Попробую объяснить.

В 1988 году сгорела газета "Московские новости". Надо было что-то делать, спасать газету. Егор Яковлев послал меня в Америку, надеясь, что тамошние магнаты поддержат свободную печать России. Когда я приехала, выяснилось, что магнаты вовсе не собираются спасать свободную печать - уж больно сложно все выходит по налогам. А так они бы, конечно, поддержали - если бы с этого им была бы хоть маленькая, но польза. И вот, хожу я, прошу, никто ни копейки не дает, дико стыдно пустой возвращаться на родину.

Как-то обмолвилась об этом своей родственнице. А в отличие от белых родственников, весьма состоятельных людей, мои родственники черные не сверхсостоятельны. Они сказали так:

- Лена, уж коли ты приехала, давай соберемся и посмотрим, что можно сделать.

Когда мы все собрались, встал один из моих кузенов и говорит:

- Лена приехала собирать деньги на свою газету. Может быть, не все знают, но она журналистка, а ее газету спалили враги.

Понятно, присутствующие весьма приблизительно знали, где расположена Москва, а уж тем более понятия не имели о "Московских новостях". Но на вполне определенный призыв "Лене надо помочь" достается шапка и пускается по рядам.

И, между прочим, собрали несколько тысяч долларов. Давали - кто сколько мог. Дети давали по два-три доллара, взрослые - по двадцать, пятьдесят, словом, кто сколько мог. Я вернулась в Москву такая счастливая.

Меня это поразило - почему они стали собирать средства на неведомую газету? Но среди черных родственников так принято, что если кто-то в беде, то ему надо помочь без разговоров о том, когда деньги вернутся.

Кстати, по похожей схеме была моментально распродана моя книга. Родственники сказали:

- Надо книгу продавать по церквям, потому что так ты ее не продашь. В магазине не купят, потому что книгу неудачно разместили.

Это и в самом деле было так - книгу поставили в отдел "Советские чтения", и она не особо бойко распродавалась, потому что не слишком много людей в Америке интересовались советской перестройкой.

И мои родственники приходили в церковь - притом они были вхожи в разные церкви - и говорили:

- Среди нас есть сестра из далекой России. Надо помочь продать ее книгу.

Священник объявлял прихожанам о книге. И те покупали - одну себе и десять в подарок. Так книга и разлетелась - моментально. Мне стали постоянно звонить:

- Когда придете выступить? Когда расскажете, что происходит в России?

Для них такое выступление - экзотика. Когда в черную церковь попадет русский? Да никогда. Этого не может быть по определению. Но тут такой человек приходит, - и рассказывает, что там творится. Конечно, они купят книгу, даже если читать ее не все станут.

Сначала книга вышла в твердом переплете, потом ее переиздали в бумажной, мягкой обложке. И даже перевели и переиздали в Японии. Во-первых, потому что в нашей семье японский родственник. Во-вторых, японцы всегда очень быстро реагируют на все новое, необычное. Для них это редкость - искать свои корни, потому как Япония, в общем, достаточно однородная нация. Но в Японии все больше появляется черных японцев из-за того, что там много американцев. Их этот процесс интересует, так что книга показалась им любопытной.

Выступала я после выхода книги очень много. В Нью-Джерси выступала даже во время выборной кампании. Вот что интересно: в городе - черный мэр, который баллотировался на новый срок, и там живет очень много евреев. Банк, поддерживающий мэра, и нанял меня выступать в рамках его кампании. Почему? Да потому что я с одной стороны - черная, с другой - еврейка. То есть они посчитали, что я идеально подхожу, чтобы рассказывать, как бы со стороны, что, мол, мы должны друг друга понимать, уважать, сосуществовать, пора уже сплотиться, обняться и прочее, прочее. Короче: ребята, давайте жить дружно!

Выступала я в различных фондах. Выступала и в доме для престарелых.

Из дома для престарелых позвонили, сказали, что заплатить не могут - денег нет, но их старушки видели меня по телевизору и так просят приехать! Ну, разве можно отказать? Приезжаю, смотрю - публика лет в среднем по девяносто. В чем душа держится - неизвестно.

Начинаю рассказывать - думала, что час говорю впустую: разве можно до них докричаться? И тут одна старушка решила задать вопрос:

- В тебе столько национальностей, а вот индейская кровь в тебе есть?

- Нет, разве что какие-нибудь пра-пра-корни...

- Очень хорошо. Вот, ты такая интересная, я подумала, может быть, ты выйдешь замуж за индейца? У меня есть правнук, вы будете идеальной парой.

И я поняла, что они все слушали и услышали, просто находятся в состоянии, когда трудно аде-кватно отреагировать.

В Бостоне меня ангажировало на неделю Министерство культуры. Просто закупили на корню - я должна была выступать по четыре раза в день. Выступала в самых различных школах, а один раз даже в детском саду. Перед детишками трех-четырех лет. Я удивлялась:

- А им-то - зачем?

Отвечают:

- Как зачем? Пусть уже в этом возрасте знают, что есть другие страны и другие люди и что даже в России живут люди разного цвета.

В школах я рассказывала немного о книге, о семейных корнях, но в основном безусловно - о России. Карту показывала, спрашивала, смогут ли найти Москву, и вообще - что знают о России. Им многое было интересно, любопытно. Спрашивали:

- Что русские дети читают?

- Про Тома Сойера читают.

- Здорово! И мы тоже - про Тома!

Познания о России и уровень образования вообще зависят в первую очередь от школы. В Нью-Йорке я была просто шокирована - была в такой фантастической школе! Каждый год эта школа назначает "главной" новую страну и весь учебный год изучает ее досконально. Если год России - дети смотрят фильмы только о России, читают Пушкина и Толстого. На уроках рисования раскрашивают чуть ли не яйца Фаберже. На следующий год - Франция. Затем - Греция. И, так как это час-тная школа, они могут себе позволить отправиться в изучаемую страну.

А бывают школы публичные, например, я была в такой в Лос-Анджелесе. При входе меня проверяли - нет ли с собой оружия. Там установлена система, как в аэропорту, которая звенит, если несешь с собой железо. Когда я выступала в классе, меня сопровождал директор. Разговаривая со мной, он все время смотрел по сторонам. Это, наверное, чтобы удар не пришелся в спину. У него уже выработался инстинкт - стоять все время спиной к стенке.

Рассказываю, а ребята на первой парте играют в карты. Я им сделала замечание. А директор мне говорит:

- Да что вы, с ума сошли, как же я их выгоню? Ведь они сейчас пойдут и натворят что-нибудь. Пусть уж лучше сидят здесь и мирно играют в карты. Вам что, жалко? Главное, ребенок на глазах.

Так что школы в Америке очень и очень разные. Публичные и частные. Есть публичные в дорогих районах. Поэтому несправедливо убеждение, что в Америке плохое школьное образование. Образование в Америке - разное.

Если в школах задавали в основном детские вопросы, то на выступлениях в черной аудитории первым вопросом было:

- А есть ли в России расизм?

Здесь, конечно, приходилось отвечать, что в России есть только бытовой расизм, а для расизма в американском представлении никогда не было и предпосылок, потому что там просто не было черных. А то, что иногда в России называют расизмом про отношения к людям "кавказской национальности", это афроамериканцам непонятно совсем. Какой же расизм - ведь это белые люди! Так почему же их не любят? Что значит - черненькие? Они ведь - белые. Американцы скорее поймут, если говорить об антисемитизме, а не о таком вот "убогом" расизме. Также черная аудитория не поймет, если говорить о сложных взаимоотношениях русских и украинцев. Они говорят:

- Религия - одна, язык - практически один, выглядят - одинаково. Да как они отличают друг друга? Как украинец отличит русского на улице? Нас-то - за километр видно!

Объясняю:

- По акценту, по фамилии и так далее.

- Глупость какая! Акцент ведь можно изменить!

Белую же аудиторию больше интересуют проблемы антисемитизма. Ведь многие американцы помогали евреям выехать из Советского Союза.

Выступала я и перед университетской публикой. Их не интересовали ни расизм, ни антисемитизм. Им нужны были перестройка, свобода слова, СНГ, Горбачев.

Каждую аудиторию интересовала Россия в приложении к их собственным проблемам. Например, феминисты спрашивали, есть ли власть у женщин, какие возможности для бизнес-вумен, почему у женщин ниже зарплата, чем у мужчин.

Книга вышла в 1992 году, а езжу я с выступлениями до сих пор. Интерес к России остается, он просто меняется - кочует от одной темы к другой.

Поездки и составляли основу моей американской жизни. Выступления, связанные с книгой, а также выступления с комедийным клубом одесситов, эмигрантами из Союза. На гастроли мы с одесситами ездили часто - прямо как бременские музыканты бороздили просторы Америки. Не пешком, конечно, - на микроавтобусе. Принимали нас везде очень тепло - много в Америке наших, много.

Конечно, я не актриса, но мне нравилось выступать, шутить со зрителями, дурачиться. Главное, что было в этих гастрольных поездках, это потрясающая атмосфера. Жизнь - как капустник. Как мне все это нравилось!

Возвращаясь к книге, скажу, что главное, чему научила меня и работа над ней, и общение с родней после ее выхода в свет - это терпимость. Я стала с гораздо большим пониманием относиться к чужим заблуждениям, понимая, что, в общем-то, каждый человек имеет право на собственное мнение. А также - на собственную жизнь. И еще - что никто не должен стать судьей другому человеку только потому, что тот живет так, как хочется ему самому, а не так, как представляется правильным окружающим.

Я еще не знала, насколько пригодится мне этот опыт, я просто и представить себе не могла, как резко изменится моя жизнь, как кардинально изменятся точки отсчета. Как Россия вновь ворвется в мою судьбу, оставив на втором плане весь накопленный мною американский опыт.

КУДА ПОЙТИ?

В 1996 году моя жизнь изменилась. И это было связано не только с появлением в ней телекомпании НТВ. Хотя теперь я подозреваю, что если бы сама не предприняла попытки изменить образ жизни - совсем-совсем в другом направлении! - то и не было бы никаких звонков от Леонида Парфенова, никаких уговоров, никаких мучений, размышлений "у камня", на котором начертано: направо пойдешь, станешь телезвездой (очень даже сомнительная перспектива), пойдешь налево - будешь психотерапевтом (это уж наверняка). Может быть, судьба благосклонна именно к тому, кто уже начал шевелиться, чтобы что-то изменить в самом себе, а не к мирно лежащему на печке?

В сентябре 1986 года я начала учебу в Нью-Йоркском университете по специальности психотерапевт. Это не совсем такая специальность, как в России, где для получения диплома нужно учиться шесть лет, защищать диплом, заканчивать аспирантуру. Даже совсем не такая. Это, так сказать, психотерапевт "на скорую руку" - в Америке это называется "shrink". Учиться, чтобы получить степень мастера, надо всего два года, если уже есть степень бакалавра, но учеба весьма серьезная. Во-первых, потому что за эти два года за получение профессии надо заплатить достаточно большие деньги. И во-вторых, к процессу учебы отношение очень строгое - за два-три пропуска тебя могут отчислить. И тогда прощай профессия и, соответственно, деньги.

Почему я решила стать психотерапевтом? Признаюсь, это была не совсем моя идея. Дело в том, что ко мне часто обращались наши эмигранты, чтобы "поплакаться в жилетку". Тогда мои друзья сказали мне:

- Лена, почему к тебе все ходят и ходят? Если уж ты такая сердобольная, то хотя бы делай это профессионально!

И я подумала - а почему бы и нет? Ведь если человек не идет к профессии, то профессия идет к человеку, может же так случиться?

К тому же в Америке мне страшно недоставало общения. Там ведь не принято знакомиться ну, к примеру, на работе. В Америке все очень заняты, нет такого, как у нас: в двенадцать часов ночи позвонить и сказать:

- Я сейчас приеду.

Поход в гости это целая история: надо позвонить, тебя карандашиком впишут в список: встреча с Е.Хангой состоится через две недели. Этот факт надо подтвердить за неделю, потому что, глядишь, тебя вычеркнут из списка, просто сотрут ластиком.

В баре знакомиться мне как-то не хотелось, да я не слишком люблю и бары, и рестораны. На улице? Смешно. Да, пожалуй, что и страшно - столько слышала всяких жутких историй, что вероятность знакомства на улице даже не рассматривалась в качестве возможной.

Я так соскучилась по нормальному общению, что готова была пойти хоть в университет, потому как только в студенческой, университетской среде можно было найти общение, подобное тому, к которому я привыкла в Союзе. Конечно, у меня было и есть много знакомых в Америке, но так получилось, что все они старше меня. Они оставались людьми другого поколения, с ними было интересно, но мне хотелось общаться со сверстниками. В общем, до поступления в университет я часто чувствовала себя одинокой.

К тому моменту, как мне позвонили с НТВ, у меня появились в университете друзья. Более того - появились и свои пациенты. Свои больные, свои наркоманы. Ведь после первого курса мы проходили практику в больнице. С больными начали складываться вполне доверительные отношения: один пациент так мне верил, что принес показать револьвер. Что и говорить, привнесло острых ощущений в мою жизнь подобное общение.

Была в той практике и совершенно фантастическая встреча, благодаря которой я поняла, что мир не просто тесен, он - теснее тесного.

В ту американскую больницу, где я практиковала, обращалось много пожилых русских эмигрантов. У них часто были проблемы с общением - они плохо знали английский, поэтому в больнице очень обрадовались, когда появился "доктор", пусть даже такой "зеленый", с которым можно говорить на русском. Поэтому всех русских посылали ко мне. И вот пришла женщина, лет семидесяти, и стала рассказывать о своей жизни.

Я ее спрашиваю:

- Вам, наверное, тяжело приходится без языка?

А она мне отвечает:

- А я язык знаю. Мне так повезло, потому что английский язык мне преподавала замечательная женщина, я вам сейчас расскажу. В Ташкенте...

И начинает рассказывать мне про мою бабушку!

- Она была такая славная, - рассказывает пациентка, - но очень строгая. Как я ее сейчас благодарю, без нее здесь я просто бы погибла. Я ее столько искала, хотела сказать спасибо.

Я призналась, что этой строгой учительницей была моя бабушка. И она расплакалась, кинулась обнимать меня... Честное слово, сцена для сериала, но чистая правда.

И вот тут, прямо в разгар сериала "Ханга-психотерапевт" и раздался звонок из Москвы. Или с Луны - в тот момент эти два понятия были от меня примерно на равно далеком расстоянии.

Звонок:

- Здравствуйте, меня зовут Леонид Парфенов, я хотел бы пригласить вас сниматься.

Признаюсь, слушала вполуха. Во-первых, не знала, кто такой Парфенов. Во-вторых, предположить, что я куда-то поеду, после десяти лет отсутствия, поеду в Россию сниматься на телевидении, - представлялось нереальным. В общем, я подумала, что это шутка такая.

- У меня возникла идея, - говорил Парфенов.

Ну хорошо, идея. А мне завтра экзамен сдавать. Потом, я ведь здесь, в России, никогда не работала на телевидении по-настоящему, в штате. Как я уже писала, я была первой советской журналисткой, которая в 1986 году стажировалась в Америке. Но одно дело рассказывать о своих впечатления ведущему, который задает наводящие вопросы и помогает вам удачно выглядеть перед зрителем. А другое дело самой вести передачу!

Но Парфенов оказался человеком настойчивым. Звонил, в какой-то момент сообщил, что стал генеральным продюсером канала. И он был настолько убедительным, что я подумала: а может быть, это не розыгрыш, а он и вправду серьезный человек? Звоню в Москву Анне Владимировне Дмитриевой (мой тренер по теннису), работающей как раз на НТВ. И она подтвердила: да, Парфенов генеральный продюсер.

- Не фантазер?

- Нет, серьезный человек.

- Что вы говорите! А вот он мне звонит.

- Да, я знаю, это я ему дала твой телефон.

Круг замкнулся. Луна оказалась ближе, чем я могла предположить.

Леонид Парфенов приехал в Америку перед Рождеством. Открываю дверь - там стоит импозантный мужчина, с модной однодневной щетиной, костюм от Кензо. Житель Луны.

- Давайте пойдем в ваш любимый ресторан.

Я засуетилась:

- Да-да, конечно. Есть один любимый, но он дорогой...

- Лена, не волнуйтесь. У меня просьба: давайте забудем о передаче, просто пойдем поужинать.

Я повела его в Рокфеллеровский Центр, там есть чудный французский ресторан. Настроение было праздничное во всем Нью-Йорке. Канун Рождества, выпал снег, все катались на коньках, - просто сказка. Мы шли по праздничному городу, я, наконец, расслабилась, а Леня пел старые песни о главном - он тогда как раз снимал этот проект. Он рассказывал: а вот это будет так, а Алла Борисовна будет делать то; у него горели глаза. Песни я, конечно, помнила, но не совсем понимала, что он собирается делать - я настолько отошла от России, ведь прошло столько лет. Все это было как вести из параллельного мира.

Сели за столик. В ресторане мы, видимо, вызывали удивление - люди не понимали, кто мы такие. Во-первых, достаточно молодые, а в этот ресторан ходят люди в основном пожилые, лет примерно около шестидесяти. Ну и вообще странная парочка, непонятный язык. За соседним столиком сидел мужчина, который не выдержал мучительной неизвестности. Повернулся и спросил:

- Знаете, я не понимаю, что вас, собственно, связывает? Вы кто?

Только американцы могут так бесцеремонно влезть в разговор и спросить: а вы, собственно, кто? Но, видимо, им с женой уже порядком надоело общаться друг с другом, потому он и вклинился в наш разговор.

Я ответила:

- Это мой работодатель.

Мужчина с соседнего столика страшно оживился:

- О! Очень хорошо! Я буду вашим адвокатом. Сейчас я проведу переговоры.

Он оказался мультимиллионером, одним из крупнейших поставщиков вешалок для химчисток. А его жена - совладелицей "Мэйсиса", одного из крупнейших магазинов Америки. И вот эти "акулы" стали торговаться от моего имени. Леня стал с ними препираться. Шутили, дурачились. Все же канун Рождества.

А когда вышли из ресторана, Леня сказал:

- Поехали!

- Не знаю, боязно.

Мне надо было принять решение: бросить университет. Конечно, меня травмировало и то, что я уже заплатила за обучение. Недоучившись, я теряла и тот год, что уже проучилась, и весь следующий. В общем, я не решалась лететь тотчас же.

Леня повел себя очень хитро. Он сказал:

- Вот билет туда и обратно, летите на один день. Да - да. Нет - нет. Вас же никто не принуждает лететь на месяц. Не понравится - улетите в тот же день.

И я прилетела.

Тогда, в ресторане, Парфенов вот еще чем меня подкупил. Он спросил:

- В каком году вы уехали из России?

- В восемьдесят девятом.

- Тогда мы сейчас восстановим историческую справедливость, - и официанту: - Можно принести красное вино 89 года?

Налил вино и говорит:

- Возьмите пробку и сохраните ее. Через год я приведу вас в этот ресторан. Я гарантирую, что сделаю из вас звезду. Запомните этот момент. Вы мне верите?

Может быть, все звучало и не столь романтично, но за смысл - ручаюсь. В ресторан этот мы через год не пошли. Пробку я храню до сих пор.

ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС

Вот что меня удивило - стремительность. В принятии решений, в осуществлении проектов. Россия очень изменилась за то время, что меня не было здесь. Все стало проще, это было незнакомо, но не пугало.

В день приезда Парфенов сразу же отвел меня к Добродееву, который меня совершенно очаровал. Потом - к Малашенко, который оказался столь же обаятельным. Чем он меня потряс? Ну, я же думала - мы идем к большим начальникам. Я примерно представляла себе советских начальников - за неприступным столом, с солидными манерами чрезвычайно занятого человека, отрывающего себя для беседы с кем-либо от столь важных государственных дел, что собеседнику просто должно быть стыдно за собственное появление в высоком кабинете. В общем, нечто среднее между Огурцовым из "Карнавальной ночи" и господом Богом в разгар Творения.

А тут - молодой, разговорчивый человек, диссертацию чуть ли не по "Фаусту" защищал. Притом, разговаривая со мной, он играл в напольный гольф. В момент нашего разговора позвонил Гусинский:

- Что делаете?

- Мы тут с Хангой разговариваем.

- А ну, идите все сюда.

Я даже испугаться не успела - пошли к Гусинскому. Тот сказал:

- Лена, ну что вы торгуетесь?

- Понимаете, я хочу жить в Нью-Йорке.

- Ну что делать, раз хотите - будете жить в Нью-Йорке, летать в Москву на съемки.

В общем, в один день все было улажено: обговорено, решено и подписано. И вот тогда, когда практически дело было сделано, пришло время для главного: я была убеждена, что в России делать передачу о сексе - невозможно. Просто нереально говорить об этом.

Почему? Пожалуйста, объясню.

Во-первых, я слишком хорошо помнила наши первые телемосты, и тот знаменитый, где женщина сказала, что в СССР секса нет.

Во-вторых, я ориентировалась на всех подруг своего возраста. Я понимала, что я не то что в экран телевизора про это не скажу - я маме своей не расскажу. С подругами я могла быть достаточно близка, но когда дело доходило до самого интимного, я никогда бы не спросила: как у тебя прошла ночь? Я спросила бы: все ли хорошо? То есть задала бы по сути тот же вопрос, но оставила бы подруге возможность перевести разговор в иные сферы.

Кстати, я и сейчас не стану делиться интимными подробностями или выспрашивать о них собеседника. Но теперь я понимаю, как подчас это нужно некоторым людям. Многим людям. Для которых узнать что-либо об интимном или рассказать о своих проблемах - вопрос жизни и смерти.

В-третьих, я пропустила семь лет России, пока была в Америке. Я не знала, как изменилась страна, а она очень изменилась. Это был 96 год. Это просто была другая страна.

Но Леня сказал совершенно гениальные слова. Он сказал:

- Лена! Вчера было рано, а завтра будет поздно. Если делать такую передачу, ее надо делать именно сейчас.

Опять возникает вопрос: почему? Потому что, как объяснил мне Парфенов, рынок на тот момент был полностью завален эротикой и порнографией - всем и везде, начиная от кассет и книг и заканчивая рекламой. Абсолютно везде. Этим сейчас никого не удивить, это уже, пожалуй, поднадоело. А поговорить? А извечное российское поговорить? В этом "поговорить" хранился залог успеха.

Конечно, грань между эротикой и порнографией очень тонка. В передаче "Про это" юрист специально следит, что можно показывать, а что нельзя. Мы как на минном поле - все время надо отслеживать, чтобы нас не подловили, не могли обвинить в пропаганде порнографии.

У меня свои представления, что можно показывать, а что - нельзя. Я считаю, что эротика это то, что красиво. Мои впечатления, конечно, субъективны, поэтому я часто спорила с шеф-редактором А.Лошаком. Они мне говорят: законом это разрешается. Но ведь внутренне разрешено не все то, что разрешено законом. Для меня то, что красиво, эстетично - это можно показывать. Ну почему белая обнаженная женщина - это порнография, а черная - это экзотика, эротика? Никогда не пойму.

Но вернемся к нашему разговору с Леонидом Парфеновым. Леня стал меня убеждать, что про секс нужно говорить, что люди хотят говорить про это. Самое сложное - найти язык. Говорить про секс нормально. Потому как у нас, в России, про плотскую любовь говорили или языком улицы, что омерзительно, или, напротив, строфой Пушкина, что не совсем, точнее, совсем не современно. Существует еще и медицинская терминология. Но это вообще непонятно, о чем речь, какие-то пестики-тычинки, все так засушено, что даже целоваться не захочется. А вот так нормально, как мы говорим об этом на кухне, с друзьями...

- Лена, ну вы же говорите об этом с подругами? - спросил Леня.

- Нет.

- Но как же?

Я глупо улыбалась, пожимала плечами, хихикала.

- Вот домашнее задание: как вы назовете этот процесс? Только не "трахаться", - предупредил он, увидев, что я раскрыла рот, собираясь назвать именно этот всенародный термин. - Придумайте синонимы. Вы же образованная женщина, университет заканчивали.

- Даже не знаю, я буду краснеть, стесняться.

Он поставил камеру:

- Давайте говорить на эту тему. Ну что вы покраснели? Если уж вы стесняетесь, то зрители сразу решат, что речь идет о чем-то неприличном. Но если это нормальное на ваш взгляд явление - что ж здесь неприличного? Надо только выражаться, так сказать, культурно.

Вот так он меня тренировал. Мне многое пришлось в себе ломать, потому как я никак не могла поверить, что такое может быть, что такое можно говорить. Признаюсь, было страшно.

Мне повезло, что меня познакомили с Таней Фониной, одной из родоначальниц советских ток-шоу, она начинала их делать вместе с Листьевым. Такая талантливая, сильная женщина, она требовала, чтобы я была более агрессивной. Она меня все время толкала, провоцировала. Таня говорила:

- Лена, если это естественно, об этом можно и нужно говорить. А вот из-за таких, как ты, которые всего боятся и стесняются, у нас извращенцы и появляются. Мол, это нельзя, то нельзя, а сами все подсматривают и все делают! А это должно быть прозрачно!

Так вот они вдвоем меня и ломали, обрабатывали. Таня - вообще действовала как "внутренний голос". У меня ведь на передаче закреплен наушник так, что редактор мне на ухо рекомендует, что и как говорить. Были вещи, которые я даже вымолвить не могла, а наушник мне:

- Скажи это! Вот сейчас, скажи!

На первой передаче я так боялась, что мне все время на ухо говорили:

- У вас очень испуганный вид!

И я пыталась соответствовать. На передаче "Секс и перестройка" наша героиня, новая русская, рассказала, что у нее нет времени на все эти прелюдии, ухаживания, и она сама выбирает себе мужчин.

Я ее спрашиваю:

- А как вы это делаете, если вдруг мужчина не может? Вы же не изнасилуете его?

Героиня ответила просто:

- Я предпочитаю позу наездницы.

Я стала мучительно соображать, что это за поза, а Таня мне в наушник:

- Лена! Закройте рот! Страна не должна знать, что вы не знаете элементарную позу! Почему нельзя подготовиться и выучить хотя бы первых пятнадцать поз!

Пришлось пройти "сексуальную" выучку. И что так можно, и что этак, и что нормальные люди так тоже делают. Но все же окончательно я еще не согласилась. Я еще сомневалась. Объясню, почему.

Конечно, сейчас это может показаться наивным, но тогда все было серьезно: я боялась, что участие в такой передаче отразится на моей репутации. Еще когда я работала в "Московских новостях", у меня было прозвище "Крупская". Я не курила (и не курю), не ходила ни на какие пьянки и такая ходила вся затянутая-перетянутая, в строгих серых костюмчиках. Мой любимый стиль был английский.

Анализируя свое прошлое, я поняла, что у меня был комплекс, который мне внушила мама, - все мы переживаем комплексы своих родителей. Ведь я с детства была такой экзотический цветочек, и мама предупреждала:

- Тобой будут интересоваться мужчины. Не потому, что ты красива или некрасива, умна или глупа, а из-за любопытства: а как она ведет себя в постели?

Когда тебе прямо говорят "я тебе запрещаю" - это одно, с этим легко бороться. А когда из года в год идет постоянное внушение, то и возникает стремление так одеться, чтобы не привлекать внимания. Вот я и ходила в сером. Ну, или в коричневом.

И вдруг - ток-шоу про секс! Вся жизнь переворачивается! Я ведь привыкла считать, что я, мол, не такая, что я на такие темы не говорю... Да ведь я в жизни ни разу не осталась ночевать где-нибудь на даче. В одиннадцать часов вещички собираю и уезжаю. А чтобы говорить о сексе, да ярко одеться - этого и в помине не было.

Пошла я к Анне Владимировне - ее слово для меня закон еще с детства. Пришла и говорю (слеза в голосе):

- Анна Владимировна! Вы меня знаете. Я - девушка из бедной, но благородной семьи. Как же я буду такие вещи говорить! Это же просто неприлично.

Анна Владимировна мне и ответила:

- Лена, все зависит от того, как ты скажешь. Можно опошлить самую приличную тему, а можно и самую провокационную тему сделать интеллигентно и просто. Не волнуйся, все у тебя получится.

А вот большинство моих друзей отнеслись к этому проекту, точнее, к моей роли ведущей, отрицательно. Моя подруга Лена Веселая, тогда - заместитель главного редактора в "Московских новостях", была категорически против:

- Лена, зачем тебе нужны эти стереотипы? Ты ж сама знаешь, что про черных говорят, зачем это подтверждать? А потом, ты же провоцируешь публику. Хорошо, если на улице люди будут тебя воспринимать адекватно. Ну а если какой сума-сшедший попадется? Тебе ж проходу не дадут, с тобой будет ассоциироваться вседозволенность.

И в таком же аспекте высказались и остальные друзья. Лишь одна подруга, глубоко верующий человек, у которой пятеро детей, сказала:

- Лена, ты смотри в камеру и представляй, что разговариваешь со мной.

И после этого мне так спокойно стало, так легко. Вот смотрю в эту черную дыру, и не миллионы зрителей говорят мне: "Фу, как не стыдно! Бесстыжие твои глаза!", нет. Я беседую со Светой.

Мама моя - молодец, правильно отреагировала. Ведь я сначала скрывала от нее, говорила - просто "развлекательная передача". Мама живет в Чикаго, она профессор университета. Она была на Гавайских островах и позвонила в день съемки:

- Бэби! Как же так! Я только что узнала!

Я так испугалась:

- И что? - Почему-то я была уверена, что услышу: "Как ты можешь!" или "Разве я тебя так воспитывала?", но она сказала:

- Ты бы мне сообщила раньше, что за передача, я бы тебе рассказала что-нибудь про секс!

- Мама! А почему же ты мне не рассказала раньше, лет эдак пятнадцать назад?

- Кто ж знал, что когда-нибудь тебе это пригодится?..

Сейчас, конечно, отношение моих друзей к передаче изменилось. В Америке есть такой слоган "Успех прощает все". В России пословица - победителей не судят. Наверное, это немного про меня и передачу "Про это". А мама просит только об одном:

- Почаще улыбайся!

Ей кажется, что, когда я улыбаюсь, у меня сразу становится такой бывалый и лихой вид, будто я прошла через все-все-все. И я улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь. А наушник мне:

- Лена! Спокойно! Закрой рот! Почему испуганный вид?!

Принять решение - проще простого. Даже при учете всех вышеизложенных метаний, терзаний, сомнений и угрызений. Проблемы начались позже.

Парфенов сказал:

- Вы походкой должны привлекать мужчин, а не отталкивать их!

Я обиженно поджала губки. И - стала учиться ходить.

Затем новая напасть, опять от Лени:

- У нас есть стилист, принесите завтра все свои туалеты.

Я приволокла чемодан самых разнообразных и на мой взгляд вполне даже сексуальных туалетов.

Целая комиссия сидела и смотрела, как я переодеваюсь, вхожу, выхожу, переодеваюсь.

- Нет, не то, - говорила комиссия.

- И это не то, - говорила комиссия.

- Совсем не подходит, - качала головами комиссия.

В общем, забраковали все мои двадцать лучших нарядов. Да еще сказали:

- А с такими волосами вообще нельзя ходить. Это же просто ужас, что за волосы!

В общем, обласкали с головы до пят. И предложили:

- Мы на вас наденем парик. Будете блондинкой.

Я взвилась:

- Нет, ни за что!

- Почему?

- Потому что я очень долго прожила в Америке.

Дело в том, что в Америке, если черный человек надевает белый парик или выкрашивает волосы - это социальное явление. Все равно что ты отказываешься от своих корней. Я никогда в жизни не отказывалась от своих корней. И согласна с лозунгом "Черных пантер" - "Черное - это красиво!". А тут мне вдруг предлагают стать блондинкой, на глазах у всей страны.

Но меня уговорили попробовать:

- Разок наденешь - и все.

Шевчук, наш главный стилист, быстренько мне все закрутил, я надела парик, посмотрела в зеркало. И - мне так понравилось! И все вокруг заволновались:

- Какая красота!

Я еще сомневалась, но уже не слишком. А тут новое требование:

- Обязательно - голубые глаза!

Сказано - сделано. На следующий же день поехали вставлять линзы. Но тут произошла осечка. Во-первых, я стала теряться, что - далеко, а что - близко, ведь я никогда даже в очках не ходила. А во-вторых, вид у меня получился какой-то странный. Прямо - героиня триллеров. Мы попробовали разные линзы голубые, зеленые, даже красные. Ну очень странный вид.

В мастерской рассказали такую байку, что новые русские часто приходят вставлять цветные линзы. Потому что такой странный, неестественный вид приковывает внимание к глазам, а не к результатам переговоров. Отвлекающий маневр.

Я смотрела в зеркало и видела, что вид не просто странный, а нездоровый. Взгляд, прямо как у дьявола. Я знаю, что встречаются черные люди с голубыми и даже с зелеными глазами. Наверное, когда такие глаза дала природа, это очень красиво, а когда же вот так, искусственно... - бр-р-р, здравствуй, ужас! И я сказала "нет". Категорически.

Были и еще другие вещи, тоже жутковатые. Мне сделали подставку под локоть в виде фаллоса. Просто кошмар. И микрофон тоже был в виде фаллоса. Я в принципе человек мирный и сговорчивый, но тут стала скандалить. Отбилась-таки от всех сопутствующих товаров, кроме парика.

В день, когда должна была идти первая съемка, я еще не видела своего костюма. Сижу, готовлюсь, никого не трогаю. Приносят мне красный костюм. Просвечивает - прямо как на рентгене. Я в панике:

- Не могу это надеть!

- Лена, надо, надо, надо.

- Не могу!

- Ну почему?

- О сексе надо рассказывать в строгом костюме! Об Анне Карениной - можно в прозрачном. А так зрители скажут: "и сама проститутка, и о сексе рассказывает".

- Лена, не надо теоретизировать на телевидении!

Я поняла: еще минута - и меня заставят это платье надеть. Тогда я пустила слезу. Мои слезы Парфенова тронули, и мы пошли на компромисс. Мне тут же принесли какое-то закрытое платье. Нечто из гардеробчика Эллочки-людоедки, этакое красно-желтое.

Но одеждой я была травмирована только в первый раз. Потому что потом на сцене началось такое! Я несколько раз даже порывалась уйти, хотя уходить, собственно, уже было поздно.

Дело в том, что я не знала, как контролировать ситуацию, не знала рамок дозволенного. Когда я работала в "Московских новостях", было легко. Была свобода, но в известных пределах. А здесь - дело новое. Парфенов мне говорил, что цензуры нет. Но все же... Я тогда не умела сказать человеку "замолчите!".

Вот, например, на одной из передач женщина стала имитировать собственно процесс. То есть все по-настоящему: выскочила, залезла на героя передачи и стала имитировать именно это. И так похоже, так натуралистично, что все замерли. И, что самое страшное, что у человека, на которого она влезла, организм сработал правильно. Я прямо замерла. И вдруг эта женщина говорит в микрофон обиженно:

- Ну, что же вы! Я ведь просто показываю, а вы...

Мне в ухо:

- Лена, прекращай это безобразие! Отними у нее микрофон, скажи "большое спасибо".

Конечно, передача идет в записи, потом все монтируется, отрезается, перекраивается. Но сложность в том, что если в зале воцаряется пошлость, люди замыкаются. Их потом говорить не заставишь, даже, бывает, встают и уходят. Такое случалось, если, например, на передачу кто-то придет в подпитии, без тормозов.

Ведь в принципе на передачу может прийти любой человек, если он позвонит удачно и попадет не на автоответчик. Тогда ему объяснят, когда идет запись. Но вообще мы билеты печатаем и стараемся распределять по организациям: в университеты, на предприятия. Но есть одна сложность. Когда передача стала популярной, а количество посадочных мест ограничено, билеты у нас стали брать в качестве взяток. А такие "блатные" зрители ведь приходят просто посмотреть, а не соучаствовать. Просто сидят и никак не высказываются. К ним подойдешь, а в ответ:

- Ой-ой, отойдите, я ничего не хочу сказать!

Или:

- А чего я буду говорить?

Только поэтому и недолюбливаю "блатных". Для передачи гораздо лучше, когда в зале сидят люди, которые хотят высказаться, поделиться.

Ведь именно для этого и создавалась передача. Ради поговорить.

Леонид Парфенов оказался прав: передача "Про это" появилась вовремя. На первых порах это был, конечно, джинн. Но джинн, выпущенный из бутылки весьма своевременно.

НА ГРАНИ ФОЛА

Я стала регулярно летать в Москву. Университет я не бросила, взяла академический отпуск. Сказала в университете, что надо поехать на родину. Моя хитрость, конечно, открылась. В "Нью-Йорк Таймс" появилась статья о передаче. Затем "Эй-би-си" (аналог нашей программы "Время") показали сюжет про "Про это". Маска была сорвана, декан меня пожурил, но грех отпустил:

- Ладно, Лена, возвращайтесь, мы вам зачтем это как академическую практику.

В Москву я прилетала на несколько дней. Три дня - съемки, примерно столько же - подготовка к ним.

Итак, мы снимаем три дня. Каждый день - по три передачи. Я вхожу в студию в одиннадцать утра - ухожу в одиннадцать вечера. Конечно, я не жалуюсь смешно даже об этом говорить, но ритм съемок очень и очень напряженный.

Как правило, в три часа записи мы не укладываемся, - то есть сокращается и так небольшой перерыв. Остается пять минут, чтобы выпустить людей и запустить новых. А кофе попить - и разговора нет. С утра я обычно не ем, а потом некогда. Мне ведь еще платье надо поменять три раза. А когда ты в гриме - это целая история. К тому же многие костюмы и зашивают, и распарывают прямо на мне. Вот и остаюсь голодной. А вечером - до трех ночи надо думать над следующим сценарием, дописывать иногда. Я заметила, что за поездку в Москву теряю не менее пяти килограммов.

Запись каждой передачи идет три часа. Из этого получается тридцать минут (с рекламой - сорок). Первый час общения - все в молоко. Это время для того, чтобы люди привыкли к обстановке, перестали обращать внимание на окружающих. Идет просто элементарный треп. На одной из съемок был такой момент. Один мужчина встал и сказал:

- Вы знаете, мы здесь так долго сидим, что стали уже родственниками.

Вот это и есть самый лучший момент - тормоза отпускаются, люди начинают разговаривать, делиться сокровенным. Хотя нет, все-таки самый замечательный миг - когда режиссер говорит:

- Снято!

И тогда - уже все равно, что ноги болят - в студии ведь огромные ступеньки, каблуки - очень высокие, плюс жара, парик, а я такая голодная, что того и гляди упаду в обморок.

Конечно, в каждой работе есть неудобства, работа телеведущей - не исключение. Ведь люди реагируют на тебя, ты - их зеркало, они заряжаются твоей энергией. Если просто попросить рассказать "про то и это", они именно так и расскажут. А если ты спросишь эмоционально, заинтересованно, человек загорится от тебя и выдаст ответную энергию.

Но три часа подряд быть искренней и глубоко заинтересованной - нереально. Особенно на третьей передаче. Так получилось, например, на передаче о групповом сексе. Потом гости подошли ко мне и спрашивают:

- А почему вы так равнодушны? Ведь мы ТАКИЕ вещи рассказываем!

А дело-то в том, что я уже девятый час слушаю, и все про ТАКОЕ. Но даже и на третьей передаче стараюсь "зажигать". Хотя, конечно, выматывает и беготня из одного конца студии в другой, да еще и сверху вниз, - и яркий свет. Но удовольствие огромное, когда видишь, что вдруг весь зал сливается в единое целое, чувствуешь - зал попал в резонанс. Говорят, если солдаты маршируют на мосту и попадают в резонанс, они могут его сломать. Вот так и зрители.

Безусловно, очень многое зависит от искренности человека, который сидит на сцене. От героя передачи иногда идет энергия совершенно бешеная. Есть, кстати, люди, которых мы по два-три раза приглашаем, они - настоящие артисты.

Бывают вроде бы и отрицательные герои, но зрителям интересно. Вот, например, герой рассказывал, что изменяет жене. Но так интересно, с удовольствием говорил, что и спорили с ним с огромным удовольствием. Один мальчик рассказал, что любит только девственниц. Так зрители на него налетели, потребовали, чтобы он встал на колени, чтобы извинился перед всеми девушками, которых этой девственности лишил. У всех горели глаза, уходили из зала, чуть ли не держась за руки и продолжая обсуждать тему. Такая получилась живая ситуация.

А бывают темы холодные. Ну, рассказал герой свою историю.

- Вопросы есть?

- Вопросов нет!

И - все.

Есть темы актуальные, которые всех так или иначе затрагивают. Вот, например, однажды была передача об импотенции. Какие болезни бывают, как и что можно сделать с этим. Так в зале женщины, притом далеко не юные, а дамы лет пятидесяти, плакали. Я подошла к зрителям и спросила:

- Почему же вы плачете?

Жена сидит, плачет, держит мужа за руку, он отвечает:

- Вот если бы мы раньше знали, что и как можно сделать, чтобы справиться с проблемой...

Конечно, можно сказать, что все это "мексика". Может быть. Но я так не считаю. Кстати, всегда видно, когда человек рассказывает для того, чтобы его пожалели, а когда просто хочет поделиться своими трудностями, чтобы, может быть, другим стало легче, если у них возникнет сходная проблема.

Была у нас одна девочка, которая рассказывала, как она делала операции, чтобы изменить грудь. Каждый раз что-то не то получалось, так ей этих операций с десяток пришлось перенести. С каким достоинством она о себе рассказывала! Зал в нее просто влюбился. И потом на передачу ей пришла целая кипа писем с объяснениями в любви.

Бывают передачи смешные. Вот однажды толстушки выступали. Раз, говорят, мы такие сексуальные, то нам и мужчины нужны настоящие! А если кто пухленьких не любит, не настоящий он, стало быть, мужчина. И зал веселится, хохочет, - по телевизору потом отлично настроение передается.

Конечно, не всех, кто хочет в передаче выступить в роли героя, мы приглашаем. Приходят очень многие. Начинают в грудь себя бить:

- Да я такое могу! Да столько раз!

Для передачи главный критерий - чтобы человек "вкусно" рассказывал. Чтобы не вызывал неприязни, отвращения. Чтобы хорошо выражался, без излишеств, то есть - цензурно. Хотя иногда и так бывает - человек вроде бы все грамотно говорит, но слушать его неприятно. Это объяснить невозможно, можно только "пощупать". Потому как бывает совсем обратное - человек говорит не совсем приятные вещи, но говорит азартно, красиво, интересно. Понятно, что зрители слушать его будут с интересом.

Но вообще выступать у нас в качестве героя - дело сложное и подчас достаточно опасное. Одна моя подруга как-то зашла ко мне, а редактор ее пригласил на передачу. Она хотела согласиться, прийти с другом. Я ее отговорила:

- Ни в коем случае. Даже не думай.

- Ну почему? Ты сама же вопросы и будешь задавать?

- Я тебя спрошу то, о чем мы договоримся. Но там, в зале, вопросы начнут задавать зрители. И ты не представляешь, какие они станут вопросы задавать.

- Ну и что? Отвечу.

- Ты не понимаешь, это же как на рентгене. Искренним нужно быть предельно. И когда восемь камер снимает, я не смогу замять острые вопросы.

Смогла отговорить. Не сумела бы, наверное, наблюдать спокойно, как "раздевают" близкого человека... Я ведь до передачи своих героев, гостей, как я их называю, не вижу. Я знаю тему передачи, готовлю примерные вопросы, а что он или она именно расскажет - не знаю. Мне просто в ухо говорят:

- Лена! Не торопись, вот здесь у героя есть история.

Я понимаю, что так лучше, когда я не знаю историю гостя. Это ведь как с анекдотом. Когда слышишь в первый раз - глаза горят и смех наружу рвется. Во второй раз - воспринимаешь уже чисто информативно. В третий - становится скучно.

Поэтому мне и создают в студии ситуации, от которых я пылаю и горю. Просто в сценарии пишут в скобочках слово "история", но сути истории - не излагают. Потому как когда мне интересно, я задаю нужные по ходу передачи вопросы, а если я историю знаю, я могу и забыть задать нужный вопрос. А надо, чтобы мы со зрителями были "одного поля ягоды". И ведь сами герои прекрасно чувствуют, искренне ли я спрашиваю. Я близко от них стою - они могут просто по блеску глаз догадаться. Глаза горят - порядок, есть контакт!

Многому, безусловно, пришлось учиться прямо, что называется, в процессе. Иногда гости волновались:

- А правильно ли я буду говорить? Не слишком ли откровенно?

В таких случаях наши редакторы советуют:

- Вы почувствуете по моим глазам. Смотрите на меня. Если что не так или о чем-то лучше не говорить, я предупрежу или перебью.

Герои же и сами чувствуют, когда я начинаю отводить глаза или отворачиваться - на передаче они - как нервы обнаженные.

Раньше я вообще не представляла, как можно заставить человека замолчать. Таня, мой волшебный наушник, говорила:

- Отними микрофон. Микрофон - твое орудие. Человек может даже кричать, а ты раз - и отдала микрофон другому.

Я ведь раньше давала микрофон выступающему. И, если вдруг возникала проблема, человека уносит в открытое море, я должна была чуть ли не силой отнимать свое орудие производства. Теперь мужественно держу микрофон сама, чтобы без конфликтов прервать выходящую из берегов речь.

Парик - особая статья. Дело в том, что когда я надеваю парик, я - это уже не я. Совершенно другой человек. Иногда и без тормозов. Бывало, что и теряла грань, что можно, а что нельзя делать и говорить. Когда я в парике, происходит метаморфоза. Обычная Елена Ханга остается дома, пьет чай, вышивает крестиком. А женщина в парике может задать абсолютно любой вопрос. Остается только один критерий: быть тактичной. И, если человек не хочет говорить, не дожимать его. Ведь всегда чувствуется, насколько далеко готов идти герой. Часто перед передачей я предупреждаю гостя:

- Если вы не хотите, скажите, о чем вас не надо спрашивать. Не бойтесь, я вас не подставлю.

Или:

- Подскажите, насколько далеко я могу зайти?

Однажды была такая ситуация, когда я сама себя загнала в угол. Не ту, которая крестиком вышивает, а ту, что в парике, хотя и без безумных линз (кстати, интересно все же, куда бы меня увел "мефистофелевский" глаз?). Тема передачи была изысканна - "Мои сексуальные фантазии".

Одним из героев был парень, который мечтал провести ночь с женщиной другой расы, - очень, кстати, распространенная фантазия. И я, совершенно забыв о том, кто я, стала расспрашивать этого человека:

- Скажите, а вот почему же интересно заниматься любовью с негритянкой?

Настырно так спрашиваю. Он отвечает:

- Существует такой стереотип, что негритянки гораздо более сексуальны, чем все другие женщины.

И тут понимаю, что вопрос мог бы задать он сам:

- А вы, Лена, каково ваше мнение на сей счет? Считаете ли вы, что черные сексуальнее?

И самое ужасное - я сама и подвела его к этому вопросу. Ведь я ощущала себя просто ведущим передачи. У меня в момент беседы не было ни пола, ни расы - в нормальном своем состоянии я бы и четверти тех вопросов, что задавала, и не попыталась бы задать. Моя работа - объективно рассмотреть тему. Я просто стараюсь ПОНЯТЬ своего героя. И вот, когда я подвела его к провокационному вопросу, я вдруг осознала себя собой, которая, естественно, не захочет отвечать, хотя и напросилась. Потому что я не хочу, просто не хочу на полном серьезе обсуждать, какие мужчины сексуальнее - белые или черные.

Наверное, он увидел ужас в моих глазах. И - тактично перевел разговор в иную плоскость, сделал вид, что я не негритянка. Сказал что-то вроде того, мол, что все мы мечтаем о далеком, что экзотика будоражит и еще что-то чрезвычайно лирическое. Выпустил меня из моего же капкана.

Безусловно, для передачи было бы гораздо эффектнее, если бы он все-таки не пожалел меня. Но, признаюсь, что многого не делаю для дешевой эффектности.

Почему я российская журналистка, а не американская? Расскажу про еще одну передачу "Секс и тинэйджеры".

Девочка, совсем ребенок, рассказывает, как много у нее было мужчин.

Пытаюсь понять, почему:

- Ты получаешь удовольствие?

Нет, удовольствием и не пахнет. Девочке лет семнадцать, а у нее было уже больше ста мужчин. Зал настроен агрессивно, чуть ли не вслух ее проституткой обзывают. И она сидит озлобленная, агрессивная не меньше зала. А я все пытаюсь понять:

- А что твои родители?

И тут вступает в беседу наушник:

- Лена! Не надо о родителях, ее изнасиловал отец, когда она была маленькой.

Я девочку не очень хорошо вижу, но понимаю ее состояние. А на мониторе видно, что слезы у нее прямо-таки застилают глаза. Я слышу:

- Отойди от нее, не разговаривай, она сейчас заплачет!

Вот именно этим наше телевидение от американского и отличается. Потому что на самом деле было бы выигрышно, очень выигрышно. Но я ухожу от героини, а тут одна женщина говорит:

- Я хотела бы спросить о родителях этой девочки.

Мне в ухо:

- Лена, а может, добьем?

Но я вырвала у зрительницы микрофон. Понятно, что было бы страшно эффектно: девочка плачет, признается, что ее изнасиловал папа. Настроение аудитории изменилось бы моментально, потому что стали бы понятны мотивы такого поведения. Маленький человек живет с мамой-наркоманкой, когда папа пьет и маму бьет. И девочке просто-напросто нужно, чтобы ее любили. Пусть пять минут, пусть ей за эту любовь надо переспать. Но ее погладят по головке и скажут "ты - моя хорошая".

И вот: передача началась с того, что девочка плохая, а закончилась тем, что она хорошая. Но для нее-то какая травма! Ведь она заранее рассказала режиссеру правду и просила о родителях не расспрашивать. Она не была готова страдать.

Я подождала, пока у нее высохнут слезы, и мы перешли на другие темы. Конечно, если бы это было американское телевидение, такую героиню довели бы до истерики. И зал бы сидел в слезах. А уходя, зрители бы сказали:

- Прекрасная передача!

Так что наше телевидение хоть и коммерческое, но с человеческим лицом.

Как-то мы делали передачу о самоудовлетворении женщин. Уже после показа пришла к нам тогдашняя героиня. Оказалось, ее уволили с работы. Дело оказалось в том, что начальник нашей героини ее домогался. И мог бы простить, если бы она ему с кем-то изменяла, а вот что она изменяла ему сама с собой - вытерпеть не смог. Увидел по телевизору и дико обиделся. Эту передачу мы хотели повторить через полгода. Так эта женщина каким-то образом дозвонилась до Парфенова, отыскала его на даче и сказала:

- Я понимаю, это ваша передача, я не вправе просить. Но если можно - не ставьте ее в программу.

Звонок был в субботу утром, а вечером уже эфир. Парфенов нашел нужных людей, попросил заменить кассету, чтобы просто не подводить человека. В Америке о таком и речи бы не могло идти. Чтобы вот так позвонить и попросить:

- Знаете что, не показывайте меня, пожалуйста!

Разговор там короткий:

- Ты снялся добровольно?

- Да!

- Все, спасибо.

А мы, мы стараемся не обижать людей. Особенно, если человек заранее попросил. Но это как многослойный торт. В конце концов, герои тоже должны отдавать себе отчет в собственных поступках и решениях, - до какого слоя они могут позволить себе откровенничать. Мы же больше печемся о том, чтобы не затрагивать чувства сторонних людей. Рассказывайте о себе, а не о других. Если приходит женщина, она должна понимать, что передача существует не для того, чтобы помочь ей свести счеты с мужем, а исключительно в целях анализа ее личного состояния.

Когда снимали передачу на день святого Валентина, к нам приходили люди, которые в реальной жизни никак не могли признаться в любви. А здесь, в эфире, мы дали им такую возможность. Там все было довольно хитро закручено - ведь надо было пригласить и тех, кому в любви объяснялись, под предлогом, что надо прийти, поддержать знакомого. Более того - их надо было "выдерживать" в неведении, чтобы вывести на сцену в нужный момент. И вот парень объясняется в любви и тут приводят... другого парня! Я осторожно поинтересовалась их сексуальной ориентацией. Они говорят:

- Мы чувствовали, но не решались признаться.

- А родители ваши знают?

- Нет, но теперь узнают.

Ну ладно, ведь они - взрослые люди, пусть сами разбираются со своими родителями. Но когда передача монтировалась, ребята все же позвонили и попросили их вырезать:

- Уберите нас, пожалуйста. Не хотим, чтобы родители знали. Может быть, потом, как-нибудь... Друзей мы не боимся. А мама, если соседи увидят... Это жестоко.

Вырезали. Жаль, потому что как концовка передачи - интрига была замечательной. Передача получилась гораздо скучнее. Но что делать? Человечность требует жертв. Во всяком случае не человеческих.

ПУСТЬ ГОВОРЯТ

Предсказание моей подруги, что со мной будет ассоциироваться понятие "вседозволенность", к счастью, не сбылось. Меня порой поражает, как тактично люди ведут себя. Никто ни разу не крикнул вслед:

- Эй, Ханга! Как насчет этого?

Когда я сажусь в машину, а чаще всего я встречаюсь с незнакомыми людьми именно в поездках, никто сразу не говорит:

- Я вас узнал.

Сначала идет разговор просто "за жизнь", а уж только потом водитель осторожно намекает:

- Вы мне кого-то напоминаете.

Иногда я замыкаюсь:

- Нет, вряд ли, я живу не в России.

И все - дальше разговор не идет.

Иногда спрашиваю:

- И кого же?

- Вы случайно не ведете передачу "Про это"?

- Случайно веду.

- Так вот, знайте - передача мне не нравится, а вот вы мне в ней нравитесь.

Или:

- Я вашу передачу не смотрю, но вот восьмая и пятнадцатая мне понравились. А передача двена-дцатая - просто кошмар.

Или:

- Тема вашей передачи меня не интересует, но ведь интересно посмотреть, что вы наденете в следующий раз - ведь вы всякий раз по-новому одеваетесь.

Иногда говорят, что смотрят для того, чтобы послушать анекдот. Мы и в самом деле стараемся каждую новую тему заявлять анекдотом, чтобы все не было слишком мучительно серьезно. Вообще мои случайные собеседники разговаривают очень тепло и тактично, иногда так, будто сто лет знакомы. Никто никогда не сказал игриво:

- А что вы делаете сегодня вечером?

Конечно, бывают инциденты, но совсем иного плана.

Как-то очень поздно, часа в три ночи, выхожу после съемок. Все уже разъехались, я одна. Хотела было сесть в машину, а за рулем - мужчина. Подумала: "Нет, не буду к мужчине садиться". С другой стороны - как найти в три часа ночи водителя-женщину? Тот увидел, что я сомневаюсь, вернулся и говорит:

- Я знаю, почему вы ко мне не захотели сесть.

- Почему?

- Потому что я черный! Я армянин, а все думают, что чеченец.

И стал рассказывать, как ему тяжело, как шины прокалывают и прочее, а под конец говорит:

- Я вам так скажу. Не все черные - плохие!

Я расхохоталась.

- Обернитесь, - сказала, - посмотрите на меня повнимательнее. Я вам расскажу про черных!

Однажды попался водитель из кавказской республики. А накануне показали передачу о тех мужчинах, у которых очень много разных женщин. И как назло, один из участников передачи был родом с Кавказа. Так мой водитель начал прямо кричать:

- Да как вы можете нас так показывать! Будто мы такие звери!

Возразила:

- Там же русских было много участников, а грузин только один.

- Ну, то, что русские - проститутки, это и так все знают. А зачем вы нас в дурацком свете выставляете?

Логика, что и говорить, железная. Но никогда, никогда я не чувствовала агрессии конкретно против Елены Ханги. Могут спросить:

- Зачем вы так много о гомосексуалистах говорите?

Но угрозу своей жизни, повторяю, я не чувствовала никогда. Хотя были и достаточно опасные моменты. Однажды села в машину, а водитель закрыл дверь и говорит:

- Мы никуда не поедем, пока я вам все не расскажу. У меня большие сексуальные проблемы.

- Вы знаете, уже час ночи. Может быть, вы придете на передачу и там расскажете?

- Я вам расскажу.

И это было страшно - у него была явная патология, а он еще и завелся, когда стал рассказывать. И когда я попыталась его успокоить, он только больше разволновался:

- Ах так, вы с ними со всеми разговариваете, а со мной - нет?

Но все равно, даже в этом случае агрессия была направлена не против меня. Ему просто нужна была помощь. Оказывается, столько людей нуждается в помощи! Не столько даже в медицинской, сколько в психологической. Просто люди хотят выговориться. Притом рассказать о своей проблеме именно не другу или подружке, через которых все твои знакомые узнают. Ведь энергия несложившейся сексуальной жизни мучает, не дает жить спокойно.

Я убеждена, что таким людям наша передача помогает. Я даже не говорю о тех людях, которые приходят на передачу, о них расскажу позже. Передача очень полезна для телезрителей, и тому масса подтверждений.

Пример? Пожалуйста.

Накануне записи передачи о женских оргазмах мне позвонила моя школьная подруга, которую я не видела много лет. Позвонила - и пришла ко мне на передачу. Я ее посадила на те места, куда не достает камера, чтобы ее не было видно. После передачи она мне говорит:

- Лена, спасибо большое. Я такое узнала... Теперь я знаю, что надо пойти к врачу.

- Ну ты же образованный человек! Ты что, не знала, как пойти к врачу?

- А как? Как ты это представляешь? Куда я звоню? В нашу консультацию? А где я возьму телефон?

- Ну, есть ведь справочные...

- И что - я пойду в справочную и скажу: у меня проблема? И как, мне туда с мужем идти? Ведь он уверен, что у него все в порядке. Это тебе кажется, что все просто; иллюзия, что человек может подумать: "У меня проблема" и пойти к врачу. Такой традиции у нас нет! А кому сказать? Подруге?

И тут я поняла, что передача полезна даже в практическом смысле. Во-первых, мы можем сказать, к какому врачу надо обращаться. А во-вторых, для человека очень важно знать, что если у него есть отклонения, то он далеко не единственный в этом мире. Ведь так бывает, что молодые люди думают, что только они такие "уроды", и папе не скажешь, и маме не скажешь - все, конец света. Страшное дело.

Как-то в самолете рядом со мной оказалась супружеская пара, лет примерно около сорока. И они стали меня благодарить за передачу о девственниках. Я удивилась:

- Она что, вам помогла?

- Не нам - сыну. У нас сын, ему уже девятнадцать, он девственник.

Казалось бы, странно. Парень девятнадцати лет, из нормальной семьи, москвич и - девственник. Оказывается, таких ребят сейчас - очень много.

Когда-то давно эту проблему решали родители. Или отец вел повзрослевшего сына в публичный дом. Или рядом с комнатой мальчика выделяли комнатку для горничной. В советские времена молодые люди решали проблему с девушками своего возраста. А сейчас девушки стали меркантильнее - их надо вести в ресторан, покупать им что-то, что не под силу бедному студенту. И девушки нового поколения предпочитают поэтому общаться с мужчинами постарше, посостоятельнее. А их ровесники остались "не у дел".

И вот эта супружеская пара рассказала, что к своему ребенку они с подобным разговором и подступиться не могли. А тут - передача. (У нас тогда выступал хороший мальчик, который рассказывал, как ему надоело ходить в девственниках). Ну, они включили погромче телевизор, а сами из комнаты ушли - по делам как бы. Сначала к телевизору вышел сын. Занимался своими делами, но слушал. Потом выполз дедушка, подсел, смотрит вроде бы равнодушно. Потом бабушка. Ну, и родители. И они стали обсуждать проблемы этого мальчика, который был в передаче. Именно не сына, а мальчика. И сын тоже охотно вступил в обсуждение, не признаваясь, что он тоже девственник. И так, слово за слово, полное и равное взаимопонимание. Вот так я и услышала:

- Спасибо, что помогли установить контакт с сыном.

Или еще. Звоню в "Московские новости", представляюсь секретарше. И в ответ:

- О! А мы с дочкой смотрим вашу передачу.

- А сколько же лет дочке?

- Пятнадцать.

Я ужаснулась:

- Да что вы, с ума сошли? Такая маленькая!

- Пусть лучше узнает об этом по телевизору, чем от ребят в подворотне. Хотя я во многом с передачей не согласна, но вы поднимаете и нужные темы.

Нас забросали письмами о том, зачем мы показываем про садомазохистов. Просто больная тема оказалась. Все в голос:

- Да как вы можете!

А я считаю, что если есть такое явление, пусть уж лучше о нем по телевизору смотреть, чем на практике применять, передача все-таки помогает выпускать пар. Переводить, можно сказать, практические занятия в русло высокой теории.

Писем ругательных было, конечно, много. Вот, например:

- Как вы можете показывать такую гадость так поздно вечером!

Или:

- Нам категорически не нравится передача "Про это". Сколько ни смотрели все не нравятся.

То есть смотрят-то исправно. Не нравятся - а смотрят. Однажды даже в суд подавали.

Это была передача про тех самых садомазохистов. Женщина пришла с кнутом, все как положено. И я спросила:

- Кто-нибудь хочет, чтобы его выпороли?

Честное слово, это был совершенно риторический вопрос, я была уверена, что желающих не найдется. И тут три молодых парня, три оленя, выскочили на сцену и сказали:

- Мы хотим!

- Как, серьезно?

- Да, на полном серьезе.

- Но это же больно!

- Интересно попробовать, не до смерти же нас будут бить.

- Ну что ж, давайте.

Дама их привязала. Я говорю:

- Если будет больно, скажите, тотчас же прекратим.

- Хорошо.

И она начала их сечь. А люди из зала:

- Еще! Еще!

Я была потрясена - били-то их по-настоящему, до крови. Спрашиваю:

- Может, прекратим?

- Давайте, сколько надо! Десять раз надо - бейте десять!

Один парень встал, видно, что звезды у него перед глазами.

- Ну что, жалеешь?

- А что жалеть? Попробовал - и ладно.

Вот за эту передачу на нас подали в суд с формулировкой "за оскорбление мужского достоинства". Но мы ведь никаких правил не нарушаем - за этим строго следим. Хотя, особенно поначалу, нас много дергали, и прокуратура, а в Думе даже разбирали вопрос о передаче.

Много было критики про передачу в прессе, особенно в первые полгода. Но от меня подробности скрывали, зная, какая я впечатлительная. До смешного доходило. Я узнала, что в "Известиях" вышла ругательная статья. Мне кто-то газету принес, смотрю, Андрей, шеф-редактор, напрягся. Почитать не успела - он выхватил ее прямо из рук:

- Надо почитать перед съемками!

- Ну давай вместе читать.

- Сейчас отдам.

Прошло пять минут, спрашиваю:

- Где газета?

- А! Уже нет, кто-то забрал.

Спрашиваю, где статья, у того, кто мне газету принес. Он:

- Сейчас вторую принесу.

Смотрю, Андрей делает знаки. Приносят газету. Андрей:

- Дай-ка я посмотрю!

- Ты же читал только что!

- Я сейчас.

Подхожу к нему через две минуты, а именно та статья, где про передачу, уже вырезана. Такая вот эквилибристика. Потом только мне объяснили, почему на такие трюки пускались - в прессе было много сурового, просто чудовищного.

Сейчас-то, конечно, мне уже все показывают. Передачу приняли - ее цитируют. Даже анекдоты появились: передача для молодежи - "Про это", для стариков - "Про то, как это было". К тому же, по сравнению с тем, что сейчас показывают по другим каналам, наша передача - жалкий лепет на лужайке. Мы же практически ничего "этакого" не показываем, изъясняются наши гости весьма литературно. В общем, критиковать практически перестали.

Более всего мне неприятно, когда на меня словно бы перекладывают ответственность за темы передачи. Я готова спорить, когда нас будут ругать в категориях "пошло", или "скучно", или "не глубоко". Но когда какая-нибудь газета пишет нечто вроде того, что, мол, понятно, почему Хангу выбрали в ведущие - потому что ее национальность, как известно, предрасположена к сексу. На подобном языке я даже разговаривать, не то что спорить, не стану.

А "по теме" отметились-то многие. Например, Жириновский в своей книге написал что-то вроде того, что "эта чернокожая мулатка, у которой нет ни стыда, ни совести". Естественно, это меня обидело. Во-первых, если уж "мулатка", это и означает "чернокожая". А во-вторых, что значит - ни стыда, ни совести? Ну что тут ответишь, это ведь Жириновский...

А живописец Глазунов и вовсе заявил, что меня надо расстрелять. Кажется, по ОРТ. Я сама, правда, не видела, но мне охотно пересказали это все в лицах. И "шедевр" создал: "Пороки ХХ века" (прошу прощения, если неточно передаю название). Огромная картина - там Ленин, Сталин, Клинтон, еще кто-то и я с микрофоном в виде фаллоса. Можно к этому с юмором отнестись, если отвлечься от того, что возле картины стоит гид и пальчиком тычет:

- Это вот такой порок, а это - вот такой.

Каюсь, из любопытства сходила в Манеж. Старушки-посетительницы на меня с осуждением смотрели, они Глазунову поверили. Обидно? В общем-то, да. Не то чтобы я с утра до вечера об этом думаю, ногти грызу, но все-таки неприятно.

Не ручаюсь за достоверность, но мне рассказывали, что однажды где-то было интервью с Михаилом Козаковым. Его что-то спросили о сексе, а он ответил очень своеобразно: ну, мол, я же не такой, как эта идиотка Ханга, чтобы о сексе рассуждать. Вот этого я никогда не пойму - как может мужчина незнакомую (да даже если бы и знакомую!) женщину публично назвать так? Ладно, если бы его спросили о передаче, ну, сказал бы, что не нравится. Но вот так, походя... Нет, не понимаю, как так можно. И некоторые другие известные люди позволяют себе в таком роде высказываться. Бред какой-то - не дома, за чаем, а вслух, на все окрестности. Никогда не пойму.

Обычно мне говорят, что передача не нравится, а на личность не переходят. Хотя когда была телефонная прямая линия "Комсомольской правды", мне задали такой вопрос:

- Скажите, пожалуйста, почему у вас такой противный голос? Вы так хрипите, что просто слушать невозможно!

- Возможно, потому, что я записываюсь девять часов подряд, устаю.

- Ну и что, я сама тоже работаю, но вас же слушать невозможно!

Или был такой звонок:

- За сколько вы продались этим олигархам?

Я как-то отшутилась, но вообще обычно не отвечаю на оскорбления. А конструктивно разговаривать готова.

Но вообще волна возмущения уже прошла. Зыбкое равновесие достигнуто.

Оказалось, что эту песню ни убить, ни придушить невозможно.

ДВА МИРА - ДВА СЕКСА

Бывает, на съемках наушник меня предупреждает:

- Следи за лицом!

Это когда возникают темы, на которые я бурно реагирую. Например, когда мужчина унижает женщину, пытается оскорбить:

- Такая она бестолковая, ничего у нее не получается!

Или когда мужчина кричит:

- Да ты знаешь, какой я мужик! Да я женщину из постели не выпущу, пока у нее десяти оргазмов не будет! До утра у меня трудиться будет!

А подтекст: вот я, такой шикарный, а они какие-то все вареные. Это особенно неприятно, потому что говорится на публику, и видно, что на публику.

Еще одна болезненная тема - когда мужчины наотрез отказываются заниматься безопасным сексом. Одному такому герою я говорю:

- Неужели ты не боишься СПИДом заразиться?

- Я сплю только с приличными девушками.

- Объясни, что такое "приличная девушка"? Это та, которая из интеллигентной семьи? Или та, которая не стоит на улице и идет с тобой не за деньги?

- В баре присматриваюсь. Смотришь - вроде приличная женщина. Значит, можно знакомиться.

- Хорошо. А как ты потом узнаешь, все ли в порядке? Сколько должно времени пройти до следующего контакта - неделя, месяц?

- Ну, может быть, день.

Притом меня возмущало не то, что он спит со многими женщинами, не предохраняясь, а то, что он женат:

- Если ты сам рискуешь жизнью, то это твое личное дело - можешь заразиться и умереть. Но на каком основании ты подвергаешь опасности свою жену?

Мои аргументы его не убеждают. И такой герой был не один. Многие мужчины безоговорочно и наотрез отказываются предохраняться. Мотив таков: если ты веришь женщине, то предохраняться не надо. На мой вопрос:

- А если женщина тебе не верит? - они хлопают глазами и говорят об одном и том же:

- Как они могут не верить, ведь я сплю только с порядочными женщинами.

В результате выясняется, что девяносто - девяносто пять процентов российских мужчин отказываются предохраняться. А среди американских мужчин картина прямо противоположная: чаще всего как раз предохраняются.

В Америке настолько часто говорили о СПИДе, настолько эта тема открыта, столько знаменитых людей - а это очень важно - выступали на телевидении и рассказывали, что среди их друзей кто-то умер, а кто-то болен, что теперь просто неприлично предложить женщине заниматься сексом без презерватива. Даже есть традиция, когда люди собираются пожениться, они вместе идут к врачу, получают справку, чтобы убедиться, что все у них в порядке. И только после этого начинают жить без презервативов.

В России же по-прежнему презерватив представляется многим лишним аксессуаром. Хотя наркомания, особенно в южной России, в приграничных зонах, захлестнула целые города и даже некоторые области. А где наркомания - там и СПИД. Нет, не понимают или не хотят понять? Нет нужной "обработки", - очень мало на экранах TВ социальной рекламы. Наверное, это невыгодно. Зато очень "выгодно" потом будет тратить государственные деньги на лечение тысяч и тысяч людей. Но почему-то такие элементарные вещи нашим чиновникам и общественным деятелям до сих пор не понятны. Они, видимо, уверены, что ни с ними, ни с их детьми ничего подобного произойти не может. На самом деле все гораздо сложнее. И это проблема для всего общества. Но по крайней мере одна, индивидуальная, панацея есть у каждого - все тот же сакраментальный презерватив. Дефицита-то сегодня, к счастью, нет.

А ведь вич-вирус может проявиться и через несколько месяцев, так что если ты два-три месяца ни с кем не спал, это вовсе не означает, что ты здоров. Это как в том анекдоте, когда проститутка спрашивает мужчину:

- Ну, а справка-то у тебя есть?

- Да, пожалуйста!

- Можешь порвать, она тебе больше никогда не понадобится.

А у нас мужчины с гордостью говорят:

- Это как русская рулетка!

На одну из передач я пригласила корреспондента ABC. Он задает вопрос такому лихому парню:

- Ты когда-нибудь видел больного СПИДом?

- Да, у меня друг болен.

- Ну, и что ты испытал, когда его увидел?

- Неприятно, конечно.

- И теперь ты будешь предохраняться?

- Нет, зачем? Ведь столько самолетов разбивается, а все равно люди летают.

Мертвая зона.

В Америке о безопасном сексе с детьми начинают говорить родители. Вообще существует большой спор чуть ли не на политическом уровне: выдавать детям в школе презервативы или не выдавать.

Республиканцы, которые исторически более консервативны, требуют, чтобы детям в школах презервативы не раздавали. Республиканцы говорят:

- Это мой ребенок, не надо его поощрять. Если ему дадут презерватив, он решит, что этим можно заниматься. Если не дадут, у него не появится преждевременного интереса к сексу.

Демократы говорят:

- Надо раздавать презервативы. Иначе мы насаждаем СПИД. А сексом они все равно занимаются, удержаться просто невозможно, тем более это везде и всюду в обществе провоцируется.

И никак они не сговорятся.

Я думаю, что все же детям стоит давать презервативы. Или хотя бы вести с ними беседы на эту тему.

Мы стали делать передачу "Секс и тинэйджеры". А к нам на работу пришла новая практикантка. Совсем молоденькая, поэтому мы решили дать ей самое простое задание: позвонить в Думу и пригласить на эту передачу депутата, который занимается разработкой закона о сексе в школе. Через некоторое время она возвращается, вся красная и напуганная. В чем дело? Оказывается, в Думе ее очень далеко послали:

- Ах, вы из этой передачи!..

А дальше - таким матом, какого эта девочка в жизни не слышала. В общем, наотрез отказались прийти и обсуждать эту тему.

Тогда я позвонила своей первой учительнице, которую не видела со школы, и она согласилась прийти:

- Мы все в школе смотрим вашу передачу.

- Ну и как, нравится?

- Мнения разделились на две неравные части. На меня и тех, кому не нравится.

На передаче она выступила очень хорошо, по делу:

- Конечно, нужно сексуальное образование в школе. Но не в той форме, какая сейчас у нас существует - предмет ведет факультативно, - или учитель физкультуры, или преподаватель математики. А если вдруг кто-то из учениц забеременеет, то показывают старый фильм про аборт, в надежде, что другим неповадно будет. Нужны специалисты, которых надо готовить в педагогических институтах.

В Америке детей сексуально образовывают с раннего детства: они специальные картинки раскрашивают. Чтобы не глупо хихикать, а знать, что из чего берется и как вообще они сами на свет появились. А на телевидении есть, конечно, перебор на эти темы - особенно когда в разгар истории с Моникой Левински рассказывали и по всем каналам в подробностях показывали, как президент пользовался сигарой, что испытывала Моника, но это уже другая тема. Важно, что там люди понимают, что сексуальное образование необходимо.

В России же большинство родителей придерживается мнения республиканцев: не провоцируйте моего ребенка! Ребенку в определенном возрасте покупают нужную книгу или энциклопедию, благо, их сейчас выпускают много. Прочитал? Ну, а дальше - сам разбирайся. Жизнь - она и не такому научит. Но ведь далеко не каждый родитель - по разным причинам - купит ребенку эту нужную книгу. Поэтому мне кажется, что сексуальное воспитание должно быть в школе. Другое дело, что явно не хватает квалифицированных кадров для преподавания столь специфического предмета. И это уже - дело государственное. Может быть, необходимо ввести в педагогических институтах специальные курсы, которые бы читали опытные психологи и врачи. То есть для начала надо просвещать будущих работников просвещения.

Что же касается проблемы абортов, то в Америке она вообще не возникает есть столько противозачаточных средств, на любой вкус. Не хочешь презерватив, - зашейся, уколись, прими таблетки. У нас тоже этой проблемы нет, потому что в России женщины используют аборты вместо контрацептивов. Эта проблема даже не обсуждается, - и передачи на эту тему не было. Тем более что если раньше это делали в чудовищных условиях, то теперь, особенно когда есть деньги, совсем стало просто. Женщины даже больничный не берут. А вот безопасный секс весьма актуальный вопрос. Потому что СПИД, вопреки распространенному мнению, болезнь не только "проституток и наркоманов".

Да, самолеты, безусловно, разбиваются. Но если есть возможность выбирать, лететь на самолете с одним крылом или все-таки на двукрылом, то лучше все же выбрать... Правильно, безопасный секс!

В Америке порой тяжело чувствовать себя женщиной. Конечно, я очень утрирую, но я привыкла, что 8 марта в России мужчины и цветочки подарят. А так - в буфете вперед пропустят, в автобусе. Дверь откроют, особенно воспитанные даже встанут, когда в комнату входит женщина. В Америке общество довели до такого состояния, что ни один мужчина под дулом пистолета не осмелится подарить коллеге цветочек. Потому как его засудят за это, даже не столько его, сколько компанию, где столь "чудовищный случай" произойдет.

Я обвиняю в таком положении вещей американских юристов и адвокатов, которые хорошо объяснили женщинам, подкрепив примерами из практики, на чем можно сделать совсем неплохие деньги. Представьте, вам говорят:

- Если вас мужчина поздравит с праздником, на этом можно заработать миллион!

Как тут устоять? Конечно, женщины и не упускают случая подработать. И, кстати, эмигранты из России тоже очень быстро это понимают. Мне рассказывали о русском мужчине, который работал в очень солидной фирме. Он позвонил на службе своей коллеге, тоже русской, и среди прочего сказал:

- Какие у тебя красивые глаза!

В тот же вечер обладательница красивых глаз обратилась в отдел кадров:

- Он меня сексуально домогается!

Вызвали этого русского:

- Говорили, что у нее красивые глаза? Не отпирайтесь, у нас есть распечатка разговоров.

(В некоторых крупных компаниях телефонные переговоры не то чтобы прослушиваются с утра до ночи, но все же их можно проконтролировать.)

- Да, говорил.

- Так вот: чтобы это было в последний раз. Не то что по телефону с ней разговаривать нельзя, а чтобы вас даже на этаже, где она работает, не было.

Ему еще повезло, отделался легким испугом, часто в таких ситуациях человека просто увольняют - платить-то именно компании, пусть из набитого, но все же собственного кошелька. И правильно, виновата компания - вовремя не провела "политинформации", не проинструктировала, как можно, а как нельзя относиться к женщине. Американские мужчины столь запуганы, что ни о каком служебном романе и речи быть не может.

Я не сразу осознала, сколь серьезна проблема. Однажды ужинала с солидным бизнесменом и на прощание чмокнула его и он меня слегка в щечку поцеловал. Я, улыбаясь:

- Все, теперь могу вас засудить.

Что с ним было! Он побледнел. Я ему, конечно, говорю:

- Я пошутила.

Но после этого случая он никогда не оставался в кабинете со мной наедине, старался, чтобы была либо секретарша, либо кто-то из служащих. Больше я так не шучу. Поняла, что это совсем не смешно. Слышала, что зарабатывали на таких делах, когда начальник что-то через плечо у женщины читал, а она выдвигала обвинение:

- Он мне в ухо дышал.

Адвокаты в основном на таких делах и зарабатывают. Хлеб насущный с маслом, выращенный из фразы - "Вы красивы".

Совершенно непонятно, как же в Америке люди ухитряются жениться. В некоторых университетах студент не может поцеловать девушку, если она не даст "добро" чуть ли не в письменном виде - "Я разрешаю себя поцеловать. Число, подпись". Существует и проблема "dating rape", то есть изнасилований, когда парень и девушка встречаются, действительно встречаются, а потом она подает на него в суд за изнасилование. Как-то я брала в Москве интервью у американки, и, в частности, она рассказала, что встречалась здесь с парнем и потом подала на него в суд за изнасилование. Приходила милиция, все рассматривала, брали сперму на экспертизу. Спасло его то, что очень трудно было доказать, что они не жили вместе. Потому что они действительно жили вместе полгода, и только в этот день ей не захотелось... В Америке он бы так легко не отделался. Если удается в таких случаях доказать факт изнасилования, то это - возможно даже тюрьма. Но при любом исходе дела мужчину выгонят с работы.

Кстати, в тюрьму сажать невыгодно - какой с этого навар? Выгодно слупить денежку с компании, где мужчина работает. А подобные дела - это деньги, только деньги. По американскому телевидению было большое шоу: где же та грань, когда девушка встречается с парнем, и вот они уже легли в постель, паренек раздухарился, но девушка сказала "нет", а между ними уже что-то произошло. Ну, ударь его, уйди, а сразу бежать подавать в суд на компанию? Непонятно.

Сейчас, между прочим, уже пошел обратный процесс: мужчины заявляют, что их домогаются начальницы, было даже несколько процессов. И, если юрист талантлив, деньги посыплются как из мешка. Ведь я не обвиняю в сложившемся порядке вещей американских женщин, нет. Виноват исключительно "мир чистогана". Если у нас таким способом можно будет зарабатывать деньги, то завтра в России мы будем иметь то же самое. Вот у нас, помню, был в "Московских новостях" начальник, который при встрече с женщиной норовил поцеловать в губки, а мы старались подставить щечки. Но это не было сексуальным домогательством, - просто привычка. В Америке юристы его бы уничтожили.

В результате у американских женщин нет стимула хорошо одеваться на работу. Наши женщины - подкрасятся, подмажутся и в шпильках - на мороз. В Америке можно увидеть женщину в норковой шубе и в кедах. Удобство важнее, чем красота.

Честно говоря, мне там было скучно. Ведь творческая работа, работа журналиста строится на полутонах. Не хочу сказать, что женщина готова переспать с сослуживцем, но когда мужчина делает комплимент, то она на работу бежать готова и оденется получше, не то чтобы для него именно, а просто чтобы "соответствовать". А когда ты знаешь, что на тебя смотрят только как на рабочую единицу: зачем тогда губы подкрашивать? Для себя?

В Москве же тебе и на улице комплимент могут сделать. Справедливости ради надо отметить, что и в Америке есть мужчины - так называемые "construction workers", то есть рабочие на улицах, которые ничего не боятся. Вот они наилучший барометр того, как ты выглядишь. Когда выходишь - ни один не пропустит, чтобы не сказать:

- О! Ты сегодня очень даже!

Или:

- Ты бы себе прическу сделала, что ли.

Это прямо-таки класс американских мужчин, на которых надо ориентироваться. Они остроумные, веселые, свистят, кричат. Они - свободные. И засудить их невозможно, уж не знаю почему - наверное, с них нечего взять. И каждая женщина обожает слушать то, что они говорят. И они не злобные, нет. Вообще, на мой взгляд, чем выше заработок, чем солиднее социальный статус, тем больше зажатость.

У нас была занятная передача "Секс по-американски и по-русски". Наши гости, два американца, которые долго проработали в России, рассказывали про потрясающий секс с русскими девушками. С американскими (по их словам) никакого сравнения.

Американку ты должен, во-первых, пригласить в роскошный ресторан. А когда ты приведешь ее домой с определенными намерениями, она станет расспрашивать тебя, республиканец ты или демо-крат. И еще - как ты относишься к абортам. Потом, конечно, ее интересует, как ты будешь делать с ней секс. И сразу заявляет, что так или вот так она делать не будет, потому что это оскорбляет ее человеческое достоинство. На следующее утро она тебя спросит, когда ты собираешься на ней жениться. Так рассказывали американцы.

Русская женщина - совсем другое дело! В ресторан ее вести не надо - она сама тебя дома накормит, притом гораздо вкуснее. Любовью с ней можно заниматься и так, и этак, со светом и без света. Она может многого не знать, но она вполне обучаема. Главное же - никаких вопросов: женишься - не женишься? С ночи она постирает тебе носки, а утром еще даст пятерку на такси. И это при том, что зарабатывает она гораздо меньше тебя. Такая вот, сказали американцы, загадка, такая романтика.

Думаю, что это очень утрировано. Но тенденция просматривается. И более всего мужчинам в Америке не хватает интриги в отношениях с женщиной.

Были на передаче и другие мнения. Выступала американская феминистка, которая работала в России много лет, так она заявила:

- С вами русские крутят романы, потому что у вас паспорт синий. Был бы красный - никто бы с вами не пошел.

А один из героев в ответ:

- А с тобой вообще никто не ложится!

Мне показалось, они бывшие любовники, но прежде, чем я поняла, что пошли подводные течения, они успели друг другу кучу гадостей наговорить.

После этой передачи было много звонков от американских женщин, которые требовали сделать вторую передачу на эту тему, чтобы иметь возможность высказать свою феминистскую точку зрения. Пока не сделали.

Да, чуть не забыла, вдогонку теме. Там, на съемках, среди зрителей один мужчина замечательно выступил.

- Вы, - сказал он, - тут обсуждаете, какие американки ужасные. Это все ерунда. А вот вы пробовали с французскими канадками спать?

Никто не понял этого крика души, а у меня все из головы не идут эти самые французские канадки. Что же это за чуды-юды такие? Наверняка ведь самые что ни на есть нормальные женщины. Зависит-то все от точки зрения. Как говорили древние славяне: на вкус и цвет господ (как, впрочем, и товарищей) нет.

Подводя итоги спора на той давней передаче, скажу, что, наверное, разница между нашими странами заключается в отношениях между людьми. И это я знаю в том числе и по собственному опыту.

В Москве у меня был парень, герой моего романа. Если я уезжала куда-нибудь, он обязательно провожал. Яблоко мне на дорогу вымоет, в Шереметьево отвезет, час будет махать рукой, хотя знает, что я его уже не вижу. Потом приедет встретить, хотя, казалось бы, зачем меня встречать? - сама могу сесть в машину и доехать.

А вот герой романа в Америке. Говорю ему:

- Я уезжаю.

- Хорошо.

- Ты меня встретишь?

- Зачем?

- Ну, хорошо, доеду сама, на такси.

- Знаешь, сколько я зарабатываю в час?

И сколько я потеряю за два часа, если буду тебя встречать? Мне проще дать тебе сотню долларов на такси. Я могу, конечно, потерять деньги, встретить тебя, но зачем?

И что, я буду ему объяснять, что мне приятно будет увидеть знакомое лицо? Да еще и про яблоко рассказать? Он удивится:

- А зачем тебе яблоко? Разве в самолете не кормят?

Однажды я предложила ему осенью проехать по пригородам Нью-Йорка. Чтобы все было романтично, чтобы останавливаться в маленьких гостиницах - там есть такие уютные гостиницы английского типа. И вот мы едем и - проезжаем мимо как раз такой гостиницы. Спрашиваю:

- Почему же мы в ней не остановимся?

И тут оказывается, что маршрут нашей романтической поездки составляла его секретарша! А позже я поняла, что и все поздравления - с праздниками, с днем рождения, это все тоже делала секретарша! И выяснилось это тогда, когда он поменял секретаршу, а новая не знала о моих вкусах.

Так что такого, как в России, что парень стоит, ждет девушку на ветру, на морозе - в Америке этого нет. Думаю, что скоро и в России такого не будет. Когда в России парень будет зарабатывать за час пять тысяч долларов, он уже этот час и для любимой пожалеет. Он предложит:

- Маруся! Давай я тебе за эти деньги лучше шубу куплю.

И она, между прочим, будет готова пожертвовать и этим ожиданием, и всей романтикой. Тем более она так и так рано или поздно для влюбленных кончается.

Если рассуждать логически, то это все правильно, что так происходит. Можно готовить ужин дома. Но зачем тратить драгоценное время, если рядом ресторан или еду тебе могут прямо домой принести? Зачем два часа горбиться, когда то, что принесут, очень даже вкусно? С другой стороны, говорят, что когда готовишь еду своими руками, когда в приготовление любовь вкладываешь, то в этом есть особая прелесть. В России это еще осталось, в Америке - нет.

Существует и многое другое, что у нас еще не принято, а там в порядке вещей. У моей мамы есть адвокат, и, когда у них зашел разговор обо мне, он говорит:

- Ваша дочь, я знаю, достаточно преуспева-ющая, я хочу с ней познакомиться.

Потом звонит мне:

- Я адвокат вашей матери, хочу с вами встретиться.

- Давайте встретимся.

Он приходит и чуть ли не с порога говорит:

- Не буду терять времени, вы мне нравитесь, считаю, что вы можете быть матерью моих детей.

- ???

- Жениться я не готов - у меня много разъездов, путешествий, но я готов предложить свою сперму.

- Это что, такой способ затащить меня в постель? Или у нас языковой барьер и я что-то не понимаю?

- Нет, никакого барьера не существует. Если хотите, можем завести детей обычным способом, а если хотите, то пойдем и я сдам свою сперму. Готов заключить контракт, что буду содержать ребенка.

Я была потрясена:

- Но почему я?

- Я уверен, что вы будете хорошей матерью. Я знаю, что вы из хорошей семьи, многого достигли. А я - хороший кандидат, у меня высокая зарплата, ваша мама меня знает, что еще надо?

Мы поужинали, и я ответила ему по-американ-ски:

- Ваше предложение очень заманчиво, я обсужу его со своим адвокатом.

Я была уверена, что он потом попытается заманить меня в постель, но - нет. Сделал рациональное предложение и - до свидания.

Не исключено, что в России есть женщины, которые охотно пошли бы на это. В конце концов, не все же влюбляются, а детей иметь хочется. Тем более привлекательно знать, что твой ребенок будет материально обеспечен. А так рожают чуть ли не от первого попавшегося.

До сих пор восхищаюсь своей подругой, которая решила, что надо родить ребенка от "декоративного" отца, чтобы ребенок был красивым. Насчет мозгов она говорила так:

- Мы сами воспитаем ребенка, главное, чтобы был здоровый и красивый.

Я с удовольствием с нею болтала на эту тему, но всерьез идею не воспринимала. В один прекрас-ный день она приходит ко мне и говорит:

- Поехали!

- Куда?

- В Сочи, там на пляже все красивые.

- Я ведь шутила!

- Какие шутки?

Поехала она одна, возвращается:

- Нашла то, что надо. Новый русский, удивительно красив, блондин, правда не очень умный.

Там, на курорте, у них ничего не получилось, она и в Москве с ним продолжала встречаться. Он все поверить своему счастью не мог: девочка умная, образованная. Она его только об одном просила - чтобы не разговаривал. Наконец, она забеременела, его бросила и больше никогда не видела. Родила и счастлива. Естественно, он денег никаких не платит, и финансово ей приходится очень тяжело. А вот в Америке он, если бы хотел иметь ребенка от умной женщины, - заключил бы контракт, а дальше разбирались бы юристы. И не было бы вечных проблем: он меня обманул, она меня обманула.

Конечно, в восемнадцать лет такие вещи недопустимы, но если женщина к сорока годам не нашла подходящего мужа, а мужчина не хочет быть связанным семьей, тогда - отчего бы и нет?

Правда, в России женщины к этому скептически относятся. Считают, а как же отец, ведь ребенок должен знать отца. А в результате ребенок не только отца не знает, но и денег от него не видит. А здесь - ну, не хочет мужчина быть father figure, образом отца, но согласен помочь женщине растить ребенка. Может быть, он и хочет быть отцом, но понимает, что в этой семье хорошим отцом не будет. Может быть, он и женщину-то не очень любит, но хочет, чтобы ребенок родился, и готов его содержать - а это сейчас так важно!

Словом, рационализация в делах любовных - совсем не такое уж безнравственное дело. И в Америке, и в России.

РУССКАЯ АМЕРИКАНКА ИЛИ АМЕРИКАНСКАЯ РУССКАЯ

Я росла тепличным ребенком. Не потому, что мы жили в каком-то уж особом достатке, просто дома меня старались отгородить ото всего. Я знала четко, что правильно, а что неправильно, жила в таком черно-белом свете. В Америке я впервые увидела людей не таких, как я. Черных родственников со своими особенностями. Родственников еврейских с особенностями другими. Чтобы понять их всех, - а это было необходимо, ведь я приехала в Америку не погостить, а жить, - я и стала учиться терпимости. Меня, конечно, многие вещи раздражали, но ведь к родственникам всегда снисходительнее относишься, многое им прощаешь, просто именно по-родственному. Я еще не знала, как это умение проявлять терпимость пригодится мне потом, в жизни российской, когда появится передача.

Так получилось, что с представителями сексуальных меньшинств я в России не сталкивалась. В Америке в Фонде Рокфеллера у меня появился хороший приятель. Однажды он заходит ко мне в кабинет и говорит:

- Я хочу тебе сказать одну очень важную вещь.

Я уж думала, что он станет в любви объясняться, приняла эстетичную позу, а он:

- Ты знаешь, я гомосексуалист.

Я не знала, как на это реагировать. Протянуть:

- А-а-а...

Или заинтересованно:

- Да что ты говоришь?

Просто растерялась от такого признания и сказала, что ко мне это не имеет отношения. Он в ответ:

- Что значит - не имеет! Мы дружим, и поэтому тебе надо знать, чтобы ты не удивлялась, если у меня в гостях увидишь мужчин.

А он был моим очень хорошим приятелем, и я стала задумываться...

В Москве, на нашей передаче, сначала меня многие персонажи смущали, вызывали во мне отрицательные эмоции. Некоторые вели себя вызывающе, а трансвеститы казались такими требовательными, капризными. Потом у нас установились вполне теплые отношения. Я стала понимать их боль, их проблемы.

Один трансвестит рассказывал забавную историю. Их, конечно, приглашают на всякие модные тусовки, в клубы, на презентации. Они там всех развлекают. Но:

- Уже три часа ночи, все разъезжаются. А у тебя ни копейки денег! И ни один не довезет, а на улице снег или дождь. И ты в тонких колготках, на огромных каблуках, тащишься до метро...

И мы с этим трансвеститом чуть ли не обнялись и не заплакали в голос о нашей тяжелой женской доле.

Я слушаю их, и если что-то не разделяю, то это не значит, что это плохо. А даже если, на мой взгляд, и плохо, это не значит, что их надо осуждать.

На самом деле воспитание терпимости началось во мне с момента моего рождения. Ведь я была другая - и весьма болезненно относилась к тому, как на меня реагируют. И я, не постесняюсь сказать об этом, понимаю человека другого - другой расы, другой религии, другой сексуальной ориентации. Наверное, нельзя сказать, что я сполна разделяю их боль, но я прямо-таки физически ощущаю то нерв-ное напряжение, в котором они находятся. Мы можем сколько угодно прикидываться, "а у меня столько денег, что меня ничто не интересует", но то, что этот нерв есть и что он оголен у каждого, кто другой, - от этого никуда не деться, это на уровне физиологии.

В Америке я тоже чувствую себя другой, но по иной причине. Все зависит от того, в какой компании ты находишься. Когда пересекаешь границу, цвет твоей кожи никого не волнует, вступает в действие цвет паспорта. Если у тебя синий паспорт - пойдешь через границу первым, хоть ты белый, хоть черный, хоть в полосочку. А если паспорт советский, то попадаешь в список стран третьего мира. Когда собираешься лететь в Париж из Нью-Йорка, то друзья получают визу моментально, а тебе приходится нести кучу бумажек, а потом в течение недели документы проверяются, и тогда понимаешь, что ты - русская.

В Америке есть свои полутона. Например, если я сижу в черной компании, то я там тоже не вполне своя - есть круги, где сильны антисемитские предрассудки. В черном американском обществе существует своя история антисемитизма. Когда-то черные и евреи преследовались почти одинаково, их не брали в университет, на определенную работу. Но потом евреи могли ассимилироваться - например, жениться, сменить во втором поколении фамилию, становясь преуспевающими и богатыми. А черные американцы, как ни крутись, все равно оставались черными. Ведь считается, что если у человека есть хоть капля черной крови, пусть даже в пятом поколении, то он - черный.

Сейчас, когда евреи так преуспели, они зачастую снисходительно и даже брезгливо смотрят на черных. А те говорят:

- Вы вырвались потому, что вы белые.

Существуют определенные стереотипы. В начале века Гарлем был еврейским районом, где селились все евреи, эмигранты из Европы. Они строили там очень дорогие дома, где другие американцы не хотели селиться. Тогда они стали пускать туда черных. А когда пришли черные, цены сразу упали. В результате все белые уехали, и Гарлем стал черным. Хозяева-евреи продолжали сдавать дома за большие деньги, тем самым став в сознании черных "кровопийцами". А кто давал черным деньги в рост? Ростовщики-евреи. Потому что другие ростовщики с черными просто не разговаривали. Но в сознании отложилось: вот, мы вместе боролись, а теперь... Или Голливуд. Кто изображал черных людей глупыми? - евреи. Потому что Голливудом, на взгляд некоторых, заправляют евреи. Черных действительно в кино представляли такими - просто в Америке раньше было принято так изображать их.

Когда я сижу среди своих черных друзей и начинаются разговоры о расизме, мне их очень тяжело слушать. И даже когда я с ними категорически не согласна, я все равно пытаюсь понять их позицию. Примерно то же самое происходит, когда я нахожусь у белых родственников. Я для них тоже - своя. Они говорят:

- Ты посмотри, какие эти черные беспомощные. Мы же поднялись, а почему они предпочитают плохо жить?

Я постоянно чувствую себя виноватой, оправдываюсь и слушаю неприятные вещи, все время нахожусь в ситуации "свой среди чужих и чужой среди своих".

И с передачей - получается сходная ситуация. Меня, например, может смущать поведение "огненной леди", - "бабушки" советских трансвеститов. Он очень эпатажный, часто ведет себя вызывающе при том, что он необыкновенно остроумен. Но когда ко мне подходят на улице и говорят:

- Лена, ну как вы можете таких придурков приглашать, это же какие-то извращенцы.

Я тут же завожусь:

- Какие извращенцы? Пусть он трансвестит, но какое вам дело? Главное чтобы человек был хороший.

Вообще, как мне кажется, постоянное чувство вины перед миром во мне осталось еще с советских времен. Типичная черта советской интеллигенции. Но это все же черта скорее доперестроечная. Мне кажется, интеллигенция становится все жестче и жестче, сейчас в России можно услышать рассуждения, которых прежде никогда не было.

Недавно один близкий человек сказал мне:

- Меня удивляет Америка. Хорошая страна, но зачем они пускают туда так много черных со всего света? Страна же деградирует.

- Почему деградирует?

- Ну как же, ведь черные необразованные люди. Почему из Сенегала пускают столько же эмигрантов, сколько из Белоруссии? Это опускает уровень страны.

- Какой, образовательный?

- И культурный, и образовательный.

- Ничего подобного: многие выходцы из Сенегала закончили Сорбонну, говорят на четырех языках.

Я не думаю, что пять лет назад этот мой знакомый высказал бы подобную мысль. Как-то неуловимо изменилось его отношение к людям - не то чтобы он с африканцами часто сталкивается, - нет, он вообще их не видит, ездит на машине. У него нет даже того стереотипа, что, мол, африканцы к нам наркотики привозят. Просто он рассуждал об Америке, о том, что она становится все чернее и чернее. Наверное, жизнь в России стала жестче, потому и у интеллигенции исчезает чувство вины, чувство ответственности за себя и сострадания к другим.

И еще я заметила, что когда русские приезжают в Америку, многие становятся откровенными расистами. Почему? Наверное, они пытаются идентифицировать себя с сильной частью населения. А более сильный в их представлении именно тот, кто свысока смотрит на национальные меньшинства. Но это встречается в основном среди несостоявшихся иммигрантов. Если же вы оказываетесь среди благополучных русских, таких настроений не встретите. У них нет необходимости самоутверждаться за счет того, кто живет хуже. А вот если человек не преуспел, всегда существует соблазн заявить:

- Да, я живу в плохом районе, но не в Гарлеме.

Интеллигенция, которая всегда в России жила в достатке, не в материальном - богато никогда не жили, - а в духовном, внутреннем, она этого достатка лишилась. Никто не заглядывает в глаза, не говорит с придыханием:

- Ах, вы физик! Ах, вы писатель!

Отсюда и появляется злобность, какой раньше в нашей интеллигенции не было, а было лишь то самое чувство вины и желание всех понять, всех простить и во всем разобраться. Обидно, когда поднимается низменное и захлестывает...

Сейчас в России расизм проявляется гораздо больше, чем прежде. Почему-то с терпимостью у нас в стране сложнее стало. В том числе и в отношении к сексуальным меньшинствам. Конечно, прежде их не видели, то есть они и не были столь яркими, заметными. А сейчас один из самых частых вопросов на передаче:

- Почему везде эти гомосексуалисты? Никуда невозможно прорваться - ни в мир моды, ни в кино!

Меня в свое время тронула Понаровская, она выступала в нашей передаче. Я задаю вопрос:

- Существует мнение, что в мире искусства представители сексуальных меньшинств берут верх. Что вы по этому поводу думаете?

Она говорит:

- В том смысле, что они помогают друг другу?

- Да.

- В том смысле, как евреи? Ну, и слава Богу. Мы тоже должны так же поддерживать друг друга.

В России всегда считалось дурным тоном обзывать черных нехорошими словами. Но никто никогда не говорил, что нехорошо называть людей иной ориентации "педрилами". А сегодня это в порядке вещей.

Меня многому научила и передача, и встречи с моими родственниками, когда я писала книгу "Душа в душу", но, думаю, терпимость - это то, что было у меня практически всегда, может быть, прежде неосознанно. Но ведь когда тебе самой больно, ты видишь, чувствуешь боль других людей.

И я никак не могу осознать, почему некоторые наши эмигранты, приезжая в Америку, становятся расистами. Они говорят о черных то же самое, что в России о них говорили русские. Один к одному. Но ведь тебя называли "жидовской мордой"! А ты приезжаешь в Америку и говоришь "черномазый". Вспомни, как тебе было больно, когда тебе самому мерзости кричали в спину.

К тому же в Америке просто неприлично - быть расистом. Это уже понимают дети иммигрантов. И когда родители в их присутствии говорят:

- А, это один черномазый...

Ребенок делает замечание:

- Папа, так нельзя говорить, это неприлично.

И снова о терпимости.

В Танзанию я приехала знакомиться со своей африканской родней. Мусульманской родней. Познакомилась с дядей. Он уже не молоденький, лет семидесяти, очень даже игривый, ущипнул меня. Спрашиваю его жену, точнее, одну из жен, красавицу, молоденькую:

- Как ты можешь с ним жить? Ты же знаешь, что у него еще несколько жен?

Она отвечает вопросом:

- У тебя есть бой-френд?

- Да.

- Ты знаешь, в чьей постели он сейчас лежит?

Я призадумалась. А она:

- Вот разница между тобой и мной. Я всегда знаю, в чьей постели мой муж, а ты - нет. И еще: если ты забеременеешь, твой бой-френд будет содержать твоего ребенка?

И снова я призадумалась.

- Вот, - говорит моя родственница, - сама понимаешь, что твой бой-френд может и сбежать, а мой муж, даже если меня разлюбит, ребенка все равно будет содержать.

А под конец она сказала:

- И вообще, прекрати плохо отзываться о моем муже!

И я поняла, что она права. Когда берешь на себя труд взглянуть на ситуацию глазами другого человека, тебе многое открывается. У каждого есть своя логика.

В каждом случае важен контекст. Однажды мы с бой-френдом (он - белый) зашли в черный район. Мне в спину сказали гадость, что-то типа:

- Белая подстилка!

Мой друг развернулся и стал объяснять:

- Вы не совсем понимаете, у нас не те отношения....

За что с ходу получил по зубам. И вместо того, чтобы повернуться и уйти, ввязался в драку. Ему сломали палец, я, естественно, в крик, нашла аптеку, прошу звонить в "скорую". В аптеке дали телефон и говорят:

- Мы все видели. - И продолжают: - А не надо с белым ходить.

Я схватила такси, и мы поехали к одной моей близкой подруге, очень милой девочке, которая давно моего друга знала. Она его перебинтовала, а после того, как он ушел, вдруг мне говорит:

- Лена, не надо приходить ко мне в дом с белым человеком. Он славный парень, но мне с ним неудобно. Я должна вести себя по-другому, контролировать свои слова. А у себя дома я хочу расслабиться... И вообще, я не знаю, где его родители заработали деньги. Подозреваю, что на плантациях. Он сам, конечно, ничего плохого не сделал. Но его бабушка, его прадед наверняка насиловали, били и издевались над нашими прадедами на хлопковых полях.

Мне эти рассуждения казались просто чудовищными. Но действие рождает противодействие. Как белый человек, я бы этого никогда не смогла понять. Но как человек, у прадеда которого ку-клус-клановцы сожгли имение, - а мой дед умер от того, что ему белые в полиции отбили почки, - я могла понять позицию моей подруги. Она - не агрессивна, она просит у меня понимания и уважения своих чувств. И я - понимаю ее, хотя с нею совершенно не согласна.

Оборотная сторона расизма - тот же расизм. Черный ли, белый - расизм. Какая разница!

Когда я училась в Нью-Йорке, там случилась одна история, и я до сих пор не могу поверить, что это произошло в университете. В день перед каникулами преподаватель говорит:

- Мы сегодня заканчиваем учиться. Так как у нас учатся люди из разных стран, пусть каждый прочитает на своем языке стихотворение.

Замечательно. Каждый читает что-то свое. Я прочитала Пушкина, все умилились, прослезились, захлопали. Очень интересно, трогательно.

И тут встает одна девушка-студентка и читает из "Фауста". Другая смотрит на нее и говорит: