Братья Лэнгстром. Пробуждение Оливии

Глава 1

Оливия

Сегодня мой первый день в новом университете, и я иду как на казнь. В этом нет ничего удивительного, ведь мне предстоит встреча с человеком, способным разрушить мою жизнь.

Первым делом я нахожу столовую, сверяясь с довольно паршивой картой кампуса, которую мне выслали в прошлом месяце. Всем легкоатлетам выдают план питания, вне зависимости от того, живут ли они в общежитии. И, учитывая, что последние три месяца я ела исключительно яйца и рамен, это, пожалуй, к лучшему.

Наполнив поднос едой, я сажусь за свободный столик. Омлет, овсянка и яблоко – вот завтрак, который ждет меня каждый день на протяжении всего учебного года. Для начала я принимаюсь за яблоко, молясь про себя, чтобы оно не вздумало совершить обратный путь.

Я уже знаю, что эта встреча ничем хорошим не закончится. То, что после инцидента в прошлом университете хоть кто-то решил меня взять, уже само по себе невероятно и наверняка новый тренер скажет, что я зачислена с массой оговорок. В лучшем случае меня ждет серия предупреждений и угроз, в худшем – он выдвинет условия, на которые я просто не смогу согласиться.

«Они сами захотели принять тебя и даже предложили стипендию, – напоминаю себе. – Все пройдет не так уж плохо».

Но меня все равно мутит, сколько бы я это ни повторяла.

Факультет легкой атлетики расположен в огромном здании, которое возвышается почти над всеми прочими в кампусе – что отлично демонстрирует приоритеты Университета Восточного Колорадо. Наверное, я должна быть благодарна, ведь именно поэтому мне вообще дали стипендию.

Когда секретарь приглашает меня войти, на ее лице ни тени беспокойства – значит, она одна из тех немногих людей в мире студенческого спорта, кто еще не в курсе того, что я натворила. Большинство же смотрит на меня так, словно я какое-то бешеное животное или та ядовитая малазийская змея, после укуса которой вы теряете сознание, не успев пройти и двух шагов, а затем умираете.

Но двое мужчин, ожидающие меня в кабинете, – другое дело. Сразу видно, что вот они-то прекрасно знают, что произошло. В их взгляде еще с порога читается неодобрение – глаза прищурены, руки скрещены на груди, – из-за чего я уже начинаю закипать.

Сейчас неизбежно последует нотация, и мне придется ее выслушать, потому что у меня нет иного выбора. Питер Макьюэн (тренер, сидящий передо мной) – настоящая легенда, а в данный момент только легенда меня и спасет. Раньше меня называли одаренной бегуньей, благоговейно говорили о моем потенциале. Теперь же единственное, о чем все говорят, – как я чуть не загремела в тюрьму.

Но Макьюэну тоже нужна легенда. В УВК уже почти десять лет не было женской команды по кроссу с шансами на победу: вот почему они пошли на огромный риск, предложив мне стипендию.

Им нужно, чтобы я вернула свои позиции, почти так же сильно, как и мне самой.

Ради шанса работать с Макьюэном я готова изобразить раскаяние и притвориться, что мне жаль. Для Макьюэна – но никак не для второго парня, сидящего рядом с ним. Он едва ли старше меня и с такой внешностью должен позировать для обложки журнала Men’s Fitness, а не торчать здесь с угрюмым видом. Он откидывается на стуле, сверкая голубыми как лед глазами, и у меня сводит зубы от самоуверенной улыбки на его загорелом лице. Я не против, чтобы меня поучал Макьюэн, но черта с два я стану унижаться перед этим типом. «Давай, ублюдок, продолжай сверлить меня своим взглядом. Увидишь, к чему это приведет».

Макьюэн встает и пожимает мне руку.

– Это мой коллега, Уилл Лэнгстром. – Он указывает на другого парня.

Лэнгстром тоже встает, но его глаза по-прежнему прищурены, а взгляд не стал ничуть доброжелательнее. Он выглядит довольно угрожающе, возвышаясь надо мной и глядя так, будто на досуге я убиваю котят. А когда люди чувствуют угрозу, то либо сбегают, либо нападают в ответ. Угадайте, какой вариант про меня… Я с трудом сглатываю, стараясь не запаниковать.

«Держи себя в руках, – предупреждаю я, пока желудок предательски сжимается. – Тебе сегодня нельзя облажаться».

– Оливия, – кратко приветствует Лэнгстром.

– Зови меня Финн. – Я смотрю на него не менее враждебным взглядом.

«Мне вообще не сдалось твое одобрение, кретин».

– Уилл тренирует женскую команду по кроссу, – сообщает Макьюэн.

Сердце ухает вниз, и я ощущаю такое яркое смешение паники, гнева и разочарования, что даже не могу отличить одно чувство от другого. В основном я злюсь на себя. Неужели я действительно думала, что Питер Макьюэн будет тренировать меня лично? О равноправии полов болтают все кому не лень, но ни один вуз не отдаст заслуженного тренера женской команде.

А еще это означает, что мне и впрямь нужно получить одобрение Лэнгстрома, и он ясно дал понять, насколько это выполнимо.

– У тебя два года до выпуска, и лишь от вас двоих зависит, выйдет ли из тебя что-нибудь к этому сроку, – говорит Макьюэн.

Я недовольно переминаюсь с ноги на ногу: не могу сказать, что в восторге от фразы «выйдет ли из тебя что-нибудь». Я поставила три рекорда прохождения трасс, которые до сих пор никто не побил – разве из меня уже что-нибудь не вышло? Черт, мне теперь до конца жизни придется доказывать, что я чего-то стою?

– Мы не будем обсуждать, что произошло между тобой и твоим товарищем в прошлой команде, – произносит он сдержанным голосом, от чего мои напряженные мышцы самую малость расслабляются. – Но, надеюсь, ты понимаешь, что здесь это не должно повториться.

Я киваю, скромно сложив руки на коленях. «Покажи ему раскаяние».

– Потому что мы не станем ждать, пока кто-то снова окажется в больнице по твоей вине: ты вылетишь отсюда при первом же намеке на агрессивное поведение, – предупреждает Макьюэн. – Это ясно?

«Не проявлять ни намека на агрессивное поведение? Нереально. Вы уже в шаге от того, чтобы увидеть один “намек”». Каким-то образом мне удается ограничиться еще одним кивком.

– Твои внеклассные занятия – совсем другое дело, – продолжает он. – Как известно, прошлый тренер уделял особое внимание твоим индивидуальным тренировкам. Здесь такого не будет, это понятно?

Я тяжело вздыхаю. Макьюэн понятия не имеет, что собой представляли мои индивидуальные тренировки на самом деле. Ему невдомек, что они были намного хуже, чем он думает; что при всем желании я не могла остановить этого человека… И поверьте, я пыталась.

– Понятно, – отвечаю я, скрипя зубами.

Макьюэн встает и сообщает, что даст нам с Лэнгстромом возможность переговорить с глазу на глаз. У меня пересыхает во рту, пока я провожаю его взглядом из кабинета, и только когда за ним закрывается дверь, неохотно поворачиваюсь к своему новому тренеру, которого уже чертовски ненавижу.

– Надеюсь, ты здесь не задержишься, – прямо заявляет тот. – Я не куплюсь на этот бред про «хорошую девочку, которая совершила ошибку». Ты чуть не убила человека.

Я отчаянно стараюсь сдержаться, разглядывая пол, стены – что угодно, лишь бы не смотреть на него. С усилием я все же беру себя в руки, от чего мои мышцы напрягаются; я концентрирую всю свою энергию на том, чтобы не взорваться. «Да пошел ты, пошел ты, пошел ты!» Почему я вообще должна слушать этого типа? У него широкие плечи, высокий рост – телосложение пловца или футболиста, а не бегуна. Я не стану указывать автомеханику, как менять масло, так с какого перепугу этот парень будет учить меня бегать?

– Мне любопытно: ты хотя бы сожалеешь?

Я сжимаю кулаки. Люди все время задают мне этот вопрос, но на самом деле ответ им не нужен. Они просто хотят напомнить, что я должна сожалеть. И мне жаль. Жаль, что я потеряла стипендию. Жаль, что мне пришлось уйти и что я больше не смогу бегать в первом дивизионе. Но я не жалею о том, что сделала. Когда вспоминаю Марка Белла с его самодовольной улыбкой и той мерзкой тенью в глубине глаз, мне довольно трудно сожалеть о содеянном.

Главное – не озвучить последнюю мысль вслух…

– Я не хотела, чтобы он так сильно пострадал, – бормочу я.

Это единственный правдивый ответ, который не выставит меня психопаткой.

– Вообще-то не очень похоже на раскаяние, – указывает Лэнгстром.

«Это и не раскаяние, придурок».

– Бегаешь ты дерьмово, – продолжает он. – В последний раз ты поднималась выше третьего места почти два года назад и уже три года не бегала милю за четыре тридцать. Ты сдала позиции.

Эта фраза звучит в моей голове каждый день.

– Я могу их вернуть. Мне просто нужно выкладываться на тренировках, – отвечаю я.

Он скрещивает руки на груди. У него действительно красивые бицепсы, что могло бы полностью меня отвлечь, будь у нас другой разговор.

– Ты обуза, и у меня нет никакого желания тратить на тебя время – которое я мог бы вложить в действительно талантливых спортсменок, – только для того, чтобы ты «выкладывалась». Но Питер что-то в тебе увидел. Он утверждает, будто ты неограненный алмаз.

Эти слова меня мгновенно успокаивают. Питер Макьюэн считает, что я – неограненный алмаз… Это чего-то да стоит.

Его губы сжимаются в тонкую линию.

– Я с ним не согласен.

Если бы я была умнее, то уже собирала бы вещи. Потому что совершенно очевидно, что один из нас должен уйти, и вряд ли это будет он.

На улице я замечаю троих парней, сидящих у кирпичной стены корпуса легкой атлетики.

– Эй, новенькая! – кричит один из них. У спортсменов дерзость развита сильнее, чем у населения в целом, так что они гораздо меньше боятся отказа.

Я останавливаюсь и оглядываюсь на них, перекинув через плечо свои темные волосы. Приятно знать, что как бы я ни облажалась, по крайней мере, одного у меня не отнимешь – моей привлекательности. Иметь шикарную внешность почти так же круто, как владеть суперсилой: это все равно что вытянуть карту «Выйти из тюрьмы бесплатно» и заставлять мужчин игнорировать множество моих недостатков, в том числе ужасных. А у меня их очень, очень много…

– Да? – Я вопросительно поднимаю бровь.

У всех троих появляются хулиганские улыбки, и самый смелый неторопливо выходит вперед. Он горяч. И, судя по его широким плечам, вероятно, футболист. Мне это нравится: худощавые бегуны меня не впечатляют.

– Так ты новенькая?

Я снова приподнимаю бровь:

– Я думала, мы это уже выяснили.

– Меня зовут Лэндон, – представляется он, и я внутренне вздрагиваю.

«Лэндон» – так должны звать кого-то из частной школы, одного из тех ребят, которые носят поло с розовыми воротничками и избивают одноклассников после уроков.

И все же он довольно симпатичный. Не то чтобы такие миловидные парни были в моем вкусе, но после нескольких банок пива мои вкусы становятся значительно шире.

– Привет, Лэндон, – бросаю я и продолжаю идти, ведь мужчины обожают догонять и добиваться.

И конечно, он бросается меня догонять. Они все так чертовски предсказуемы.

– Ты не сказала, как тебя зовут, – говорит Лэндон, поравнявшись со мной.

– А ты не спрашивал.

Он ухмыляется, совсем не смутившись:

– Так как тебя зовут?

Я уже готова закончить разговор.

– Финн, – отвечаю я, не замедляя шага.

Лэндон останавливается как вкопанный.

– Это же мужское имя!

– Я знаю. – Меня начинает это веселить.

– Я хочу, чтобы ты стала моей девушкой, Финн!

Ага. Это я тоже знаю.