Братья Лэнгстром. Пробуждение Оливии

Глава 6

Уилл

– Ну, как успехи? – спрашивает Питер, но сразу понимает ответ по моему лицу и усмехается. – Ты совсем как твой отец, Уилл: он тоже не умел скрывать свои мысли.

Потребовалось почти два года, чтобы любое упоминание о нем перестало причинять боль, и уйдет еще лет двадцать, прежде чем такое сравнение сможет мне понравиться. Я изменил свою жизнь так, как он хотел, – отказался от карьеры альпиниста, стал заниматься фермой, – но отец этого уже не увидит. А даже если бы увидел, это бы все равно ничего не изменило: он бы непременно нашел к чему придраться.

– Нормально, – вздыхаю я, и Питер медленно кивает.

– А как Финнеган?

В моей голове проносится множество ответов: что она все время враждебно настроена, что она смотрит на других девушек из команды так, словно готова пырнуть их ножом… и что у нее есть проблемы. Да, она умеет бегать – но что это было в первый день? Зачем она решила бегать перед тренировкой? Я знаю, что обязан сообщить об этом Питеру, потому что если это будет продолжаться и дальше, то неизбежно приведет к катастрофе: либо она однажды впадет в шок, либо у нее случится сердечный приступ прямо на забеге. Я все это знаю… но почему-то мне вспоминается, какой потерянной она выглядела, когда я потребовал объяснений. Юной, потерянной и разбитой…

– С ней предстоит много работы, – только и отвечаю я.

И это такое преуменьшение, что, честно говоря, больше похоже на откровенную ложь.

После разговора с Питером я отправляюсь на ферму своей матери, по дороге поглядывая на пятерку горных вершин вдалеке, на которые я раньше взбирался. Не знаю, насколько это иронично – по крайней мере, это определенно дерьмово. Судьба смеется мне в лицо, втирает соль в мои раны…

Я поднимался на эти вершины, когда был младше, и всякий раз это происходило вопреки желанию моего отца. Каждое такое восхождение заканчивалось ссорой, из-за чего моя любовь к альпинизму видоизменялась и превращалась из чего-то чистого и светлого в нечто, полное злобы и непокорности. Вспоминая все те восхождения и свое безрассудство, я вынужден признать, что в каком-то смысле отец был прав. Мне действительно нужно было повзрослеть, но я никак не мог этого сделать. А когда мне это удалось, стало слишком поздно, и теперь отец уже никогда этого не увидит.

Наша ферма фактически работа на полный день, которую отец оставил мне после смерти, хотя я никогда не испытывал желания этим заниматься. Она уже приходила в упадок, когда я ее унаследовал. Помимо этого, я работаю тренером – это лишь подработка, позволяющая оплачивать учебу моего младшего брата, но не более того. Из-за двух работ и долгов, также завещанных отцом, мне попросту не хватает часов в сутках (и вряд ли это когда-нибудь изменится), так что дни альпинизма остались для меня в прошлом. Иногда я задаюсь вопросом, смотрит ли отец на меня с небес. Вероятно, он сейчас от души смеется над тем, как все обернулось.

– Джексон вообще приходил этим утром? – недовольно спрашиваю я, зайдя в дом. Мы продали часть фермы, но оставшегося объема работ все равно слишком много для нас и наших помощников, нанятых на неполный рабочий день. – Конюшни выглядят дерьмово. Скорее всего, потому что они и были переполнены дерьмом.

Мама лишь вздыхает:

– Да, приходил. Ты и сам понимаешь, как все устроено, Уилл.

Да, я понимаю. Никто не станет убиваться из-за сезонной работы или работы на неполный рабочий день. Для всех, кого мы нанимаем, это только временный вариант, пока человек не найдет что-то получше.

– Как дела на работе? – спрашивает мама.

«Не очень», – думаю я, но не говорю этого вслух. Она и так чувствует себя виноватой из-за того, что мне вообще приходится заниматься фермой.

– Довольно хорошо. В этом году команда выглядит неплохо.

– Как новенькие девочки?

– У одной есть потенциал. – Эти слова слетают с моих губ, прежде чем мозг успевает их осмыслить. Я не знаю почему, но что-то в этой девушке вызывает у меня желание поговорить о ней и в то же время – желание притвориться, что ее не существует. Мама отворачивается к плите, что-то помешивая в кастрюле.

– Что ж, у тебя есть четыре года, чтобы над ней поработать, – отвечает она. Я наклоняюсь вперед, облокачиваясь на стол.

– Всего два: она к нам перевелась.

– Точно, – кивает мама. – Это Оливия, верно? Питер рассказывал о ней.

Я удивленно приподнимаю бровь. Питер был другом нашей семьи всю мою жизнь, однако я не думал, что он обсуждает с мамой работу. Это немного странно.

– Она действительно быстро бегает, но эта девчонка неуравновешенна, – вздыхаю я. – Ее проблем хватило бы на целую бригаду психиатров.

Мама мягко улыбается, как всегда делала в детстве, когда я выходил из себя. Как будто мое раздражение всего лишь милое ребячество.

– Уилл, она ведь к вам только пришла, – упрекает она.

«Да, она только пришла – и ее личное дело уже толщиной с кулак из-за докладных».

– Питер тебе говорил, что она натворила в Техасе?

– Да, – отвечает мама, – и я прекрасно помню времена, когда ты и сам не мог шагу ступить, чтобы не оказаться на заднем сиденье полицейской машины. Возможно, тебе не стоит судить о ней слишком строго.

Может быть. Вот только я никогда не пытался кого-то убить.