Проданная замуж (СИ)

Глава 1. Осколки

Чета Линтон — мои родители — положили жизнь на алтарь моего воспитания. В свои семнадцать лет я музицирую ничуть не хуже великовозрастных светских дам, которых я имела счастье наблюдать несколько раз в месяц — по мере того, как папеньку приглашали на разнообразнейшие приемы и балы. Мой благородный родитель, будучи верным себе, никогда не упускал возможность показать свою единственную дочь во всей красе — на танцевальных вечерах редкостная девица могла похвалиться нарядом, более красивым чем тот, в котором красовалась я.

Да, я чувствовала себя особенной. Я была особенной. С самого детства все — родители, немногочисленные подруги, соседи, и даже ужасная бабушка Ребекка — твердили: "Дженни, ты — красавица", и разумом я понимала, что не такая как все — хотя в зеркале видела лишь белокурую, тонконогую, белолицую девчонку, не блистающую ни особыми умственными способностями, ни живостью глаз, делающую юных дев необыкновенно прелестными.

Мне оставалось верить на слово — всем им, кружившим меня в быстрых танцах, отвешивающим изысканные комплименты, но раз за разом исчезавшим в ночи. До своего нынешнего возраста я не получила ни одного предложения руки, что стало серьезным поводом для размышлений — кому нужна одна лишь пустая красота? Чего стоит милое личико, если его прелесть не оттеняется умом? И хотя маменька твердила, что красавицы востребованы повсеместно, я все больше унывала, встречая резкий родительский отпор на мои просьбы посодействовать в повышении уровня моего развития в научном направлении.

— Право слово, Дженни, не выдумывай, — отговаривался папенька. — Богиня наградила тебя великим даром — ты прелестница, коих не видел мир. Кому нужны клушеватые кумушки, только и умеющие, что рассуждать о науке? Это скучно и мужчинам не интересно.

В данный момент сожаление о случившемся и превратность, коснувшаяся моей судьбы, терзала душу и жгла кровь. Кому я осталась нужна со своей ангельской красотой? Будь я умнее, то без труда придумала бы выход из сложившейся ситуации. А пока мне приходилось лишь направлять затуманенный взор в окно, и безуспешно пытаться найти верное решение. Меленькие капельки дождя смазывали мое отражение, и я едва угадывала черты своего лица — полные губы, тёмно-голубые глаза и светлые, небрежно перехваченные лентой, волосы.

Когда за спиной послышался скрип ветхих, старых половиц, я немедленно потушила свечу и тенью скользнула на приготовленную заранее постель. Отсыревшая перина не дарила ни малейшего ощущения тепла или уюта, но я неподвижно замерла, вслушиваясь в звуки за дверью. Войдет или…?

После нескольких мучительных секунд, на протяжении которых новопришедший безуспешно пытался отпереть дверь, я услышала визгливый старушечий голос: "Джейн, дрянь несносная, кто тебе разрешал запираться изнутри"?

Мне пришлось выбираться из-под простыней и шлёпать по холодному полу, на ходу притворяясь только что проснувшейся. Засов поддавался, но неохотно и со скрипом, что дало бабушке Ребекке лишний повод для сравнения меня с различными непотребствами. Поверить не могу, что она моя кровная родственница.

— Вы что-то хотели, бабушка? — смиренно произнесла я, боязливо поглядывая на сердитую женщину, яростно размахивающую полуметровой зажженной свечей.

— Хотела. — Она смерила меня презрительным взглядом. — Ты не можешь не понимать, что ты для меня — тяжелая ноша, которую мне, уже довольно немолодой, сложно нести. Я не могу дать тебе ничего, и — не буду скрывать — не хочу. Мне и самой мало того, что я имею.

Я уже настолько привыкла к бабушкиным грубым высказываниям и даже к откровенным оскорблениям, что никаких обидных слов для неё не нашла — разве это изменит случившееся? Разве оно меня спасёт?

Несколько недель назад родители — мои любимые мамуля и папенька… Они погибли в пожаре, и их смерть разорвала моё сердце. Я не могла поверить, что подобное несчастье могло коснуться моей семьи, но это случилось. Всё, что я теперь могла сделать, это жить в бесконечной печали, оплакивая родных, и стараться отрастить крепкую шкуру, дабы бабушкины нападки не ранили меня каждый раз.

— Я всё понимаю, бабушка. — Смиренно ответила ей. — Обещаю, я отправлюсь на поиски работы прямо с утра!

Но не успела я договорить, как отхватила такую звучную затрещину, что едва не потеряла равновесие.

— Не пристало девушке из благородного семейства ставить себя вровень с простолюдинами! — еще более яростно воскликнула старуха.

Вот тут-то меня и проняла обида — любое мое слово всегда находит свое немедленное опровержение в устах этой, не побоюсь столь нелицеприятного слова, полоумной бабки. Глаза наполнились слезами, когда я произнесла:

— Но как же я еще могу вам помочь, бабушка?

Ответ прозвучал незамедлительно — он был подготовлен заранее.

— На этой неделе ты выйдешь замуж. Благо, нашелся человек, которому ты приглянулась.

Думаю, такой вариант казался бабке лучшим из возможных. Все верно — скорее всего, на меня покусился какой-нибудь знатный негодяй, нуждающийся в красивой жене — неотъемлимом атрибуте всякого успешного мужчины. Я стала идеальной добычей для такого рода охотников — ведь осталась совсем без защиты.

Да только от осознания таких простых истин легче не становилось. Наоборот, моё и без того совсем не радостное состояние ещё больше ухудшилось.

Бабушка лишь зло улыбнулась.

— Димитрий Грейсон примчался, как только узнал о случившемся. Твердит, что хочет на тебе жениться. Уж не знаю, чем ты заслужила внимание самого графа! Ведь ты ни дать ни взять — глупейшая девка в городе.

В тот момент мне не было дела до оскорблений, выдвигаемых моей злобной родственницей. Димитрий Грейсон! Хочет! На мне! Жениться! Эта информация определенно требует подтверждения.

— Вы уверены? — шепотом переспросила я.

Ребекка потушила свечу, и я услышала ее слова, доносившийся со стороны коридора, заставившие меня замереть.

— Гадаешь, почему молодой красивый дворянин, богатейший человек в графстве позарился на тебя — не особо умную, дрянную девчонку? Вот я и сама никак этого в толк не возьму — разве что его соблазнили твои немногочисленные прелести, исключительно внешние. Так что — пойдешь замуж за графа?

Ее тон, ее голос с ноткой хрипотцы были исполнены такого нажима и едва сдерживаемого гнева, что мне впервые стало страшно. Кто знает — есть ли ей разница, как именно от меня избавиться?

И я покорилась.

— Да, бабушка, — тихо отвечала я.

— Хорошо, — протянула Ребекка, — пойду сообщу ему, что ты согласна.

Моё сердце едва не выскочило из груди.

— Так он здесь? До сих пор? — Указала пальцем в пол, имея ввиду располагавшуюся на нижнем этаже гостиную. Бабка кивнула. — Я надеюсь, мне не нужно его приветствовать? — Продолжала допытываться я, за что опять едва не поймала оплеуху.

— От тебя так и несет глупостью, — презрительно шипела бабка. — Ты девица из приличного семейства, или девка дворовая? Кто в таком виде будущего жениха станет приветствовать? Ступай выспись, завтра он прибудет с официальным визитом, тогда и поприветствуешь.

Мне больше ничего не оставалось, кроме как отправляться в свою сырую, пахнущую мышами постель, орошая ее дополнительной порцией неудержимых слез.

* * *

Еще до первых петухов я разомкнула веки и обмерла от ужаса — на что я согласилась? Верно поговаривают, что утро вечера мудренее, ибо принятое вчера решение спозаранку повергло меня в пучину безысходности.

Пока я мучилась с бежавшим от глаз сном, мне вспомнились слова бабушки Ребекки: "… молодой красивый дворянин, богатейший человек в графстве…" — да простят меня Боги, но вот уж старая перечница! В ее-то годах так точно подмечать прелести юношей!

Я перевернулась на спину и вперила невидящий взгляд в деревянные потолочные балки. Из памяти медленно всплывали образы из былых времен: тут меня пригласил станцевать павану младший сын судьи Тёрнера; тут я, поймав одобрительный отцовский взгляд, отправляюсь на танец с горящим от нетерпения юнцом; а вот он, презрев всякие приличия, обжигает мою руку своим дерзким прикосновением, останавливается и объявляет на весь зал, что отныне его сердце принадлежит мисс Линтон. Помниться мне, в ту секунду я обратила взор за спину моего незадачливого партнера — там, опершись на колонну, на меня недобро глядел одетый в черное молодой человек.

От волнения я выскользнула из постели, как кусок мокрого мыла. Все сходится! Примерно в те времена Димитрий Грейсон осиротел, получив в свой двадцать один год воистину царское наследство и титул графа Альвийского. Если я не ошибаюсь, тот человек на балу, чей взгляд, казалось, был устремлен в саму мою душу — и есть Димитрий. Существует ли связь между той нашей встречей и его желанием жениться на мне? Честно говоря — утопаю в сомнениях.

За своими размышлениями я вовсе не наблюдала времени — уже давно рассвело. Послышался настойчивый стук в дверь.

— Джейн, — голос бабушки казался на удивление спокойным, а тон — где взять веры? — дружелюбным. — Дженни, я принесла тебе платье.

Не желая лишний раз навлекать на себя гнев бабки, я спешно отворила, и та бесшумно скользнула в мою спаленку, держа в руках золотой сверток.

— Тебе стоило бы поторопиться, — решительно говаривала она, разворачивая платье на моей неубранной постели. Я лишь тихо охнула: принесенный наряд был восхитительным. Золотая парча так и переливалась в руках; материал приятно ласкал пальцы; лиф, как и юбку, покрывали нежнейшие узоры. Мне никогда в жизни не приходилось носить ничего столь великолепного!

Я преисполнилась нежностью к Ребекке.

— Бабушка, — я аккуратно коснулась ее руки. — Спасибо вам. Платье и впрямь очень красивое.

Пусть оно и ознаменует мой переход из рук одного тирана во владение другого, все же носить такую прелесть — удовольствие для любой девицы.

Но, кажется, я рано обольстилась. Бабка яростно откинула мою длань, поданную в признательном жесте.

— Жениха своего благодари. Эту тряпицу еще вчера для тебя привез Димитрий.

После этих слов мне стало по-настоящему страшно. Что если его мысли полны нелицеприятных дум? Что если он безумец — любитель милых девушек, не расставшихся со своей главной добродетелью? Не могу я поверить, что он захотел чисто по доброте душевной взять столь "подпорченный товар": сироту, да еще и без приданного.

— Он приедет очень и очень скоро, и — хвала небесам! — заберет тебя куда подальше. Мы с ним вчера все обсудили. Вы отправитесь в его имение, что находиться в Альвийском парке, там же будет проведена церемония венчания.

Как быстро они всё обсудили, мрачно подумалось мне. Ничто не может помешать Грейсону выбросить меня по дороге к поместью, предварительно обесчестив прямо в экипаже. Как знать, чем заняты его помыслы?

— Ты слышишь? — дёрнулась Ребекка. — Карета подъехала.

Как на престарелую женщину, у нее сохранился славный слух.

По телу прошлась мелкая дрожь, и бабушка резко схватила мою руку.

— Ты должна выдержать, Джейн, — непоколебимым тоном заявила она, зашнуровывая платье на моей спине. — Это единственный способ выйти из сложившихся обстоятельств с наибольшей для меня пользой. Граф Грейсон, к твоему сведению, необыкновенно щедр.

Небрежно брошенные старухой слова вызвали во мне бурю переживаний.

— Как? Вы хотите сказать, — я прервалась, опершись на подоконник и очередной раз выдохнув, позволяя затянуть платье еще туже, — что он предложил вам денежное вознаграждение?

— Да, — прокряхтела Ребекка, разворачивая меня лицом к себе и приступая к следующему этапу надевания платья. — Весьма объемное, смею заверить.

Хоть я и пребывала во власти разнообразнейших эмоций, мне оставалось лишь беспомощно взирать на нее — родную бабушку, продававшую меня за мешок золота. Моя единственная оставшаяся в живых родственница так просто готова была со мной распрощаться — разве осознание этой тяжелой истины могло не навлечь на меня бесконечную печаль? Я грустно склонила голову, и бабка жестко тряхнула меня, держа за плечи.

— Это лучшее из того, что я могу тебе предложить, Дженни. Можешь представить, сколько у тебя будет личных экипажей и дорогих платьев? Ты станешь женой графа, и содержание тебе причитается преотличное.

— Мне все понятно, бабушка, кроме одного: зачем он вам заплатил?

Бабка широко заулыбалась.

— На его первичное прошение твоей руки я ответила решительным отказом, не преминув намекнуть, что ты желанная невеста не только для него. Откуда ему было знать, что это неправда? Но видела бы ты его в тот момент, Джейн! Грейсон — главная фигура во всем графстве — едва ли не на коленях умолял меня передумать. Сулил всяческие блага: пожизненное содержание, поместье, да и тебя обещал холить.

Я на некоторое время задумалась. Как могло такое случится: до моих восемнадцати мне не поступало ни одного предложения, а тут внезапно знатнейший дворянин меня возжелал.

Закончив трудоемкий процесс надевания платья, Ребекка отправилась проверять, окружили ли слуги графа всеми полагающимися ему почестями. А я осталась в спальне: продрогшая, измученная скорбью и осознанием скорейшего замужества. С грустным энтузиазмом попробовала открыть окно, которое оказалось забитым намертво — то есть, сделала я невеселый вывод, сбежать не получится, хотя уже и поздно стараться. Мне стоило подумать об этом ночью.

Бабушка, уходя, разложила перед зеркалом несколько разноцветных лент, загадав мне выбрать наиболее подходящую к платью. Я решительно отвергла их все, оставив волосы ниспадать свободными локонами — мне же лучше, если Грейсон посчитает это вольностью. Возможно, передумает на мне жениться.

Через малый промежуток времени после отбытия Ребекки, ко мне вошла Черил — присланная, безусловно, моей продажной бабкой, служанка.

— Пора, мисс Линтон, — Черил смерила меня сочувствующим взглядом. — Граф и миссис Толивер вас ожидают.

Так страшно мне было только раз в жизни — когда горел и обваливался родительский дом, погребая под собой моих любимых родителей. Я просто стояла и смотрела, как обгорают останки моей прежней жизни — счастливой и беззаботной. Так и сейчас: все что я могу делать — это наблюдать за разрушением моего мира, и про себя соглашаться или не соглашаться с происходящим, хотя от меня в обоих случаях ничего и не зависело.

Казалось, мои ноги враз одеревенели, а коленки раньше разгибались только по праздникам, ибо когда я спускалась вниз, мое тело совершенно перестало меня слушаться. Хвала небесам, лестницу от гостиной, где находился Димитрий Грейсон, отделял узкий коридор, в котором я безуспешно пыталась унять дрожь. По истечению пары секунд я, пересилив себя, толкнула дверь и вошла в гостиную.

— Джейн! — деланно обрадовалась бабка. — Проходи, милая, поприветствуй нашего гостя, — старушка заботливо взяла мою ладонь и неспешно подвела к камину, рядом с которым стоял высокий, широкоплечий, черноволосый мужчина.

При одном лишь взгляде на него я поняла, что была права в своих предположениях — мне действительно приходилось уже встречаться с Димитрием. Даже больше — на том балу, когда сын судьи Тёрнера объявил о своих пламенных чувствах ко мне, мы с графом Грейсоном даже были представлены друг другу — отец любил знакомить меня с каждым мало-мальски потенциальным женихом. Говоря по-правде, на графа в тот вечер я обратила внимания не больше, чем на подавляющее большинство остальных кавалеров. Всех и не упомнишь. Но, в данный момент, чем дольше я смотрю в его серые, словно матовое стекло, глаза, тем больше мне вспоминается взгляд, которым Димитрий одарил меня, склонившись в поцелуе над моей поданной рукой — намного более многообещающим, чем всё признание младшего Тёрнера.

Я же, в свою очередь, лицезрела графа с выражением загнанного животного. Даже своим ростом он производил подавляющее впечатление — полагаю, я макушкой едва могла достать до его подбородка.

Сообразив, что молчание затянулось, я присела в глубоком реверансе.

— Рада приветствовать вас, Ваша Сиятельство.

А он молчал. Да, граф Альвийский, презрев все известные правила этикета, не издавал ни звука в ответ. Но я сомневаюсь, смогла ли бабушка заметить выражение его глаз — о, несомненно, они говорили красноречивее всяких слов. В этот момент он походил на хищника — наслаждавшегося долгожданным триумфом, добравшегося до давно преследуемой жертвы. И тогда ко мне, одолеваемой внезапно вспыхнувшей яростью, пришло озарение.

Что бы ни ждало меня впереди — я буду вечно презирать этого человека.

Глава 2. Поместье «Альвион»

Сразу стало понятно, что Димитрий — человек, который кичится своим благосостоянием без малейшего стеснения. Один только экипаж, который ныне мчит меня в новую жизнь, выглядит дороже, чем родительский дом в его лучшие времена — я уже не говорю о породистых лошадях, расшитых золотом ливреях грумов да поистине королевском одеяния самого Димитрия: уж его-то я успела хорошенько разглядеть за время нашей долгой поездки.

Длинные путешествия всегда утомляли меня, и этот раз не стал исключением. Карета, мерно покачиваясь на дорожных ухабах, все далее увозила меня из родных мест, а я до сих пор не могла поверить в происходящее. Напротив меня восседал владелец графства; человек, одно только слово которого распахивало любые двери, подчиняло и казнило; и в то же время он тот, кто на коленях упрашивал мою престарелую родственницу выдать меня за него. Я никак не могла осмыслить эту истину; она не находила естественного пристанища в моей голове.

Зато там прочно обосновалась хорошенькая порция дьявольской озлобленности, направленной на моего будущего супруга. Именно он виной моему ужасному самочувствию, ведь мне, измученной скорбью, только замужества и не хватало. Знаю, он не виноват в смерти моих родителей; знаю, я сама согласилась на столь сомнительное счастье — стать его женой, но все же. До чего трудно становиться агнцем, принесенным в жертву бабушкиной жажды золота.

Хватит себя жалеть, мысленно приказала я себе же, но ни боль, ни злость не утихали. Я не смотрела на Димитрия, хотя он находился на расстоянии нескольких несчастных десятков дюймов — почти все время, что мы ехали к Альвийскому парку, я глядела в окно, нервно теребя пальцами пурпурную занавесь.

— Мисс Линтон, вам нездоровится? — Граф едва ли не впервые обратился ко мне напрямую. Нотки беспокойства в его голосе, мне, естественно, почудились. — Вы бледны.

Поначалу я не горела желанием ему отвечать — право слово, сложно было это сделать сквозь намертво сжатые зубы. Я могла только поражаться, как он не замечал мой полный ненависти взгляд. Но в то же время меня осенило: на самом деле, не мешало бы подготовить почву для будущего сожительства — уж тут не стоило полагаться на удачу. Посему я, сама подивившись благожелательному тону своего голоса, ответила.

— Благодарю за беспокойство, Ваше Сиятельство. — Я даже сумела — какова актриса! — улыбнуться. — Но ваши опасения беспочвенны. И еще, не будете ли вы так добры звать меня по имени? Вам вскоре надлежит стать моим господином, и я должна привыкать.

При всем при этом мне пришлось опустить глаза долу, ибо испепеляющий жар моей вражды в этот раз точно не скрылся бы от Димитрия. Я усердно глазела на подол моего великолепного платья, не решаясь явить будущему мужу злобный взор во всей его красе, но, когда послышался смешок, не совладала с собой.

Улыбка графа Альвийского походила на цветок папоротника — по слухам прекрасная, но никто её не видел доселе. Эти предательские мысли пробились даже через каменный панцирь моего гнева — я, презрев все правила этикета, аж рот чуть приоткрыла, завороженная внезапно открывшимся зрелищем. Не могу представить, какие неземные силы умудрились сделать его для меня столь привлекательным в тот момент — то ли мальчишечья радость в его темных глазах, то ли я сама впервые внимательно присмотрелась к будущему супругу.

— Хорошо, Джейн, — чуть ли не счастливо ответствовал он. — Как вам будет угодно.

Наша долгая дорога продолжалась, и у меня было достаточно времени, чтобы обратно закопаться в свои невеселые думы и сомнения относительно графа. О чем тут можно говорить? Невозможно уважать человека, купившего тебя за мешок золота. Интересно, какие мотивы заставили его так раскошелиться? Чего он от меня ожидает? Я смерила Димитрия недоверчивым взглядом, и ответ пришел сам собой — как его супруга, я буду обязана делить с ним ложе. Понятнее некуда.

Даже если допустить, что он испытывает ко мне истинную симпатию (во что мне верится с большим трудом) — почему тогда он не попросил моей руки у папеньки? Все оформилось бы крайне чинно и благородно. Я смогла бы с гордостью зваться его невестой. Но Димитрий почему-то решил, что выкупить меня у бабушки Ребекки будет легче, чем попросить моей руки у отца, который сам по себе горел желанием выдать меня замуж. Во всяком случае, в нынешней ситуации я скорее вскроюсь, чем лягу рядом с купившем меня человеком, даже после нашего венчания.

Наш путь приблизился к завершению лишь поздним вечером. После целого дня тряски на ухабинах я находилась в ужасном настроении. Я ни разу за все время поездки не вышла из экипажа — Димитрий утверждал, что до церемонии венчания не должна показываться кому бы то ни было на глаза. Все, что мне было позволено — это незаметно поглядывать из-за шторы на проплывающие мимо пейзажи нашего немаленького графства.

Альвийский парк потряс меня своим обилием зелени и цветов. Я во все глаза разглядывала высившийся вдалеке огромный замок, не уступающий в величии — я в этом не сомневаюсь — даже королевскому дворцу. Наверное, это единственная положительная нотка моего нынешнего состояния — все-таки, жить в таком красивом месте тоже в каком-то смысле привилегия.

— Понимаю ваши чувства, Джейн, — с каменным лицом произнес Димитрий, подавая мне руку. — Я сколько лет уже здесь живу, все никак не могу привыкнуть к необыкновенности Альвиона.

— Альвиона? — вежливо переспросила я, сжимая его холодные пальцы и выбираясь из кареты. Димитрий не отошел, и я оказалась с ним лицом к лицу, предельно близко. Дабы не показаться слабохарактерной, мне пришлось бесстрашно поднять взгляд вверх и не отворачиваться, с трудом выдерживая как его прикосновение к моей руке, так и пристальный взор его серых глаз.

Но я не смогла. Мне пришлось отвернуться, ибо он наклонился еще ближе, и меня пронзила мгновенная мысль — он хочет меня поцеловать? Чудовищная наглость! Я едва удержалась, чтобы не одарить его звонкой пощечиной. Не могу понять, на что он надеялся? Обыкновенный богатый мерзавец, ничего особенного.

Граф, хоть и поначалу растерялся, быстро взял себя в руки. Он кивнул в сторону парка — изначально я подумала, что он желает прогуляться. Я сразу признала это плохой идеей, ведь после утомительной поездки мне хотелось чего угодно, но никак не прогулок, пусть и по столь величественному месту. Но, проследив направление его взгляда я смогла заметить белоснежный шатер, умостившийся среди вековых дубов. На меня обрушилась беспощадная истина — через каких-то несчастных полчаса я окажусь замужем за наименее желанным для меня мужчиной во всем мире.

Выбора как такового не было, и я зашагала рядом с ним, трижды проклиная каждый дюйм этой ненавистной земли.

— Альвион, — возобновил Димитрий наш разговор. — Так мой дед, Инджимер Грейсон, пятый граф Альвийский, назвал наш дворец.

— Смею предположить, имение получило свое имя в честь парка?

— Именно, — подтвердил граф. — Название самого парка происходит от нормандского слова "Альф", что означает, как нетрудно догадаться, "Эльф". Существует легенда, что одна из женщин в роду Грейсонов среди ночи отправилась в парк понаблюдать за ночными танцами эльфов. Неизвестно, увидала ли она искомое, но ее саму так и не нашли. Оставленная ею записка позволяет лишь угадывать судьбу бедняги.

— Как интересно, — равнодушно произнесла я. — Назвать парк, а затем и целый дворец в честь эльфов, отнявших жизнь у пытливой, мечтательной женщины — блестящая идея, Ваше Сиятельство.

— Вы верите в магию, мисс Линтон?

— Если честно, то нет. Магия вымерла, — тихо отвечала ему.

До шатра оставалась пара несчастных шагов, когда Димитрий несколько грубо повернул меня к себе. Я вторично опешила от его нахальства.

— Скажите, Джейн, — с нажимом стал допрашиваться он. — Вся наша совместная жизнь будет такой? Вы будете смотреть на меня с таким же презрением? Любое мое слово будет опровергаться вами столь же беспрекословно?

— А чего вы хотели? — удивленно отвечала я. — Какую жену купили, такой и довольствуйтесь.

Церемония венчания запомнилась мне из рук вон плохо. Все, что я могу уловить в памяти, это: священник вручил нам по свече и стал проговаривать слова, которые мы должны повторять; я уловила в своей клятве что-то вроде "любить", "подчиняться" и "поддерживать", и мысленно скрестила пальцы, произнося это с пустым выражением как лица, так и сердца моего; когда свеча жениха потухла, он сердито на нее воззрился, и свечка зажглась вновь; еще Димитрий с несчастным видом за мной наблюдал, а когда пришла его очередь — торжественно повторял клятву с таким выражением лица, словно и в правду уверовал во все произносимое.

Кроме нас двоих да священника в шатре не было больше никого. Если хотите знать мое мнение — я считаю, именно так и должны проходить свадьбы с купленной невестой. Ничего запоминающегося, кроме свадебного платья; ничего трогательного; ничего настоящего.

В самом Альвионе я в который раз едва не распрощалась со своей челюстью — в парадном холле нас встретил ошеломительный шлейф прислуги: все в форме, ухоженные и строгие, они выстроились в два ряда по обе стороны золотой дорожки, которой мы с Димитрием шествовали.

— Они приветствуют тебя, — гордо говаривал мой муж, и его довольный голос эхом разносился по всему холлу. — Отныне ты полноправная хозяйка Альвиона, Джейн Грейсон, графиня Альвийская. Тебе послушны все слуги, от конюхов до личных горничных. А сама ты, — отметил он, — послушна мне. Я понятно объясняю?

Мне пришлось покорно кивнуть — что еще оставалось делать? Димитрий одарил меня своей холодной улыбкой и продолжил: — Кто знает, где сейчас Джослин?

— Я знаю, господин мой, — послышался сильный, звучный голос с ряда по левую руку от меня. — Джослин ожидает молодую госпожу в ее покоях.

— Прекрасно, — бросил граф, увлекая меня за собой по лестнице. — Все могут быть свободны.

Я не получила ни унции довольства от наблюдения изысканной обстановки дворца: картины, цветы, мраморные статуи — все сливалось, не оставляя за собой и тени своего существования. Я могла видеть лишь Димитрия, величественно шествовавшего рядом, изредка поглядывающего на меня. Думаю, чувство испуга нашло столь яркое выражение в чертах моего лица, что, когда мы пришли к месту назначения, муж надо мной сжалился.

— Перестань печалиться, — заговорил он, когда мы подошли к снежно-белой двери, пройдя энное количество коридоров. — Поверь, это лучшее, что могло с тобой случиться.

— Сомневаюсь, — вырвалось у меня.

Димитрий улыбнулся, совсем как тогда в экипаже — нежно, чарующе.

— Я знаю, чего ты боишься, Джейн. Тебя страшит супружеская тайна?

Наверное, я покраснела, потому что граф рассмеялся.

— Я не собираюсь тебя ни к чему принуждать. Это не по мне. За этой дверью находятся твои покои — там ты познакомишься с Джослин, твоей будущей наставницей. Думаю, вы понравитесь друг другу.

Напрасно он мне что-то объясняет, думалось мне, ибо после слов "я не собираюсь тебя принуждать" я больше ничего не слышала. Граф, кажется, заметил мой ошарашенный взгляд, потому что последовал вопрос:

— Что-то не так?

— Вы правда не станете меня заставлять? Для чего же вы тогда меня вообще привезли сюда?

Димитрий посерьезнел. Он подошел ближе, внимательно рассматривая каждую черточку моего лица. В тот момент я и увидела, что он — юнец, ненамного старше меня. Разница лишь в том, что я росла в холе и неге; граф же довольно давно предоставлен сам себе, без поддержки, без единого любящего человека. Бремя тяжелых решений оттеняло его взгляд; а мелкие морщинки, тянувшиеся от уголков глаз к вискам — они-то и ввели меня в заблуждение, позволив считать Димитрия человеком солидного возраста. Ему ведь не больше двадцати трех лет.

— Если ты захочешь стать моей женой в полном смысле этого слова, — тихо произнес он, — приходи ко мне, и твое желание исполнится. Не раньше, не позже.

— Вы рискуете не дождаться, — пролепетала я.

Димитрий грустно улыбнулся.

— Тогда просто живи счастливой жизнью, Дженни. Занимайся всякими приятными сердцу мелочами: рисуй, музицируй, бери книги из библиотеки, шей наряды. Джослин тебе поможет. На мою помощь ты тоже можешь рассчитывать.

Я была настолько ошеломлена тем, какой дар мне принес Димитрий, что даже не шевельнулась, когда он наклонился к моей щеке. Это было одним из прикосновений, что легки, как крылышки бабочки, но обжигающие, аки крапива. Он хищно улыбнулся, поклонился, пробормотал что-то вроде: "приятного тебе вечера, Джейн", и спешно ретировался.

А я так и осталась в коридоре, удивленная до невозможности, прямо-таки убитая дарованной мне милостью. Зачем же он затеял всю эту авантюру с женитьбой?

Глава 3. В преддверии празднества

Маменька часто повторяла, что все события в нашей жизни — не случайны. Всегда хорошие и плохие вещи поочередно уравновешивают друг друга. Погожие деньки возмещают пролитые слёзы, а проведенный с легким сердцем выходной когда-нибудь окупится тяжелым трудом. От этого никуда не спрячешься, ведь все имеет свою плату.

О чем здесь можно толковать? Все понятно без излишних объяснений. Новая жизнь, сверкающая, словно алмаз, которыми папенька украшал всевозможные золотые и серебряные драгоценности, снизошла на меня в самую черную пору моего недолгого существования. Я ожидала от замужества одну лишь горечь, но никак не всеобъемлющие покой и свободу.

Альвион. В этом великолепном дворце, насчитывающем не одну сотню комнат и всевозможных произведений искусства, Димитрий отвел для меня, вероятно, самые уютные покои. Небольшая бежевая комната, укомплектованная белоснежной изысканной мебелью, мгновенно пленила мое сердце. Мой господин позаботился, чтобы я ни в чем не нуждалась — иными словами, отныне мне можно было и не выходить из своей опочивальни, ибо здесь находилось все, что я только могла возжелать: полки, до отказа уставленные книгами; рисовальные и вышивальные принадлежности; всякие статуэтки, которые можно раскрашивать; да и множество других вещей, отданных мне в постоянное пользование. Стоило мне обмолвиться слугам о собственной нетленной любви к музицированию — немедленно в мое распоряжение была предоставлена скрипка, творение, несомненно, какого-нибудь величайшего мастера своего дела, так как без священного трепета на нее взглянуть было решительно невозможно. Я от всей души поблагодарила молоденькую служанку, принесшую мне ее, не смея признаться, что предпочитаю клавишные инструменты струнным.

Димитрий. Когда ярость моя утихла, когда я смирилась с положением вещей, когда поняла, что он не осмелиться причинить мне даже малейшего вреда — смогла признать это: он восхитительный. Наконец-то мне удалось отринуть предубеждения, которыми я сама себя и опутала, и встретить действительность в лицо. Он необыкновенно красив. Ежедневные совместные завтраки отныне проходят примерно так: я вижу его локоть, я вижу его широкие плечи, я вижу его черные длинные волосы и серые глаза, смеющиеся над моей гордой беспомощностью. И я не ем. Димитрий неизменно интересуется, все ли со мной в порядке — я уверяю его, что не голодна, после чего стремительно сбегаю, а Джослин потом весь день ходит за мной, упрашивая отобедать.

Джослин. В ней состоит наибольшая заслуга Димитрия. Познакомить меня с этим человеком — лучшее, что он мог сделать. В тот первый, ужасный день замужества я, войдя в собственную комнату, повстречала аккуратную, ухоженную седую женщину лет шестидесяти, и даже представить не могла, что она вольется в мою жизнь так, словно это было самим собой разумеющимся. Джослин стала той, кем так и не смогла проявить себя бабушка Ребекка — наставницей, которой после смерти родителей мне так не хватало, родным человеком, ближайшим другом. Единственной, кто принимал мою сторону, в те моменты когда остальные слуги отстаивали моего мужа.

Со дня венчания прошло три месяца, и я полностью привыкла к своим ролям хозяйки Альвиона и графини, но не к роли жены. Я видела мужа всего раз в день — в лучшем случае. Димитрий требовал, чтобы я ежедневно являлась завтракать вместе с ним в большую столовую, но на этом его поиски моей компании благополучно заканчивались. Чаще всего он вообще со мной не разговаривал, предпочитая обмолвиться парочкой словечек с Джослин. В такие моменты я замечала, с какой почтительностью граф обходиться с этой женщиной — словно с близкой родственницей.

— Димитрий очень уважает тебя, — сказала я однажды ей, понаблюдав, как мило они беседовали.

— Конечно, — благожелательно улыбаясь, отвечала Джослин. — Я ведь вырастила его, милая моя. Димитрий не знал матери, и я, в известном смысле, заменила ее.

— Как же он мог приставить свою приемную мать к почти незнакомой девице? — подивилась я.

Ах, какую гамму чувств выдали глаза Джослин после этого вопроса! Вот когда я сполна уразумела значение поговорки "Хочешь знать душу — знай глаза". Почти сразу же на меня прямо-таки свалился непрошенный вывод — она что-то скрывает. Впрочем, ее ответ подтвердил мою догадку.

— Ты необыкновенно ценна для Димитрия, дитя, — очень осторожно произнесла Джослин.

Помнится, в тот момент я даже выронила вышивку.

— Не верю, — пискнула в ответ, подбирая упавший кусочек ткани. — Я для него — чужой человек, и не могу представлять никакой ценности.

— И стал бы он отдавать мешок золота за безразличную ему девушку? — Джослин поразила своим ответом меня в самое сердце. — Единственным правильным поступком для тебя, Дженни, будет самой спросить Димитрия обо всем, что тебе интересно. Могу дать голову на отсечение — он ответит на любой твой вопрос.

С тех пор завтраки стали еще более мучительны. От меня только и требовалось, что задать вопрос. Но какой? Зачем ты на мне женился? Чем я ценна? Не заметить мои терзания было невозможно, поэтому, когда Димитрий все же заговаривал со мной, я обычно что-то роняла, полагая, что муж начнет выспрашивать причину того, что меня так мучит.

Но он умел удивлять.

— Дженни, — обратился однажды ко мне граф. В тот день он обрядился в темно-бордовый камзол, его прекрасные волосы безмятежно рассыпались по плечах, серые глаза искрились радостью, а верхняя пуговица грозила вот-вот распрощаться с нарядом. Все эти мелочи я заметила за те две с половиной секунды, когда тянулась за хлебом. — Мне пригодится твоя помощь.

В тот момент мне показалось, что в воздухе заплясали пылинки, а завтрак оказался в стократ вкуснее.

— Я Вас слушаю, — равнодушно произнесла в ответ, бесполезно пытаясь спасти остатки своей пресловутой горделивости. Бесчувственной я вошла в этот дом, бесчувственной и останусь. Димитрий ни за что не должен догадаться, какой водоворот чувств меня гложет.

— Я подумываю устроить празднество, — он неотрывно смотрел на меня. — Уже три месяца я имею честь называть тебя своей женой. Пора заявить об этом.

Что же, этого вполне можно было ожидать.

— Вы правы, — я склонила голову. Димитрию, как одному из важнейших персон в графстве, необходимо представить меня обществу. Кажется, я знаю, почему он тянул с этим целых три месяца — не хотел подвергать меня всеобщему порицанию слишком рано. Любой представитель знати сходу определит мое происхождение: род занятий родителей — ювелирное дело — хоть и считалось благородным, однако, был не в силах заменить аристократическое происхождение. Как я уже упоминала, маменька с папенькой не обращали на подобные вещи внимания — ведь ювелирное искусство обеспечивало хороший доход, — но ежели меня, как жену графа Альвийского, высмеют за столь неказистую родословную, в первую очередь, это станет пятном на репутации моего мужа. Но раз уж ему хочется попировать в честь нашей свадьбы, я не вправе ему перечить.

— Не думал, что ты так быстро согласишься, — радостно улыбнулся граф, складывая руки на столе. — От тебя всего-то и потребуется, что подыграть мне.

— Теперь я встревожилась, — немедленно ответила. — Что нужно делать?

— Сущие мелочи, милая моя. Хотя бы… хотя бы вести себя, как любящая жена.

Он говорил правильные вещи. Я не могла опозорить Димитрия перед самыми влиятельными представителями графства, но, все же, я никак не могла взять в толк, чего он хочет.

— Вести себя, как любящая жена, — повторила я. — Например, привселюдно отвечать на ваши объятия?

— Признаюсь, ход твоих мыслей мне нравится, — рассмеялся граф. — Но можно было бы просто начать с твоего обещания не танцевать ни с кем, кроме меня.

— Я не могу.

— Пожалуйста, Дженни. Я настаиваю.

Мне пришлось прибегнуть к запасному методу.

— Господин мой Димитрий, — томно произнесла я. — Вы ведь знаете, что это дурной тон.

Муж растерялся. В его сероглазом взгляде явственно читалось удивление. Я лишь смущенно трепетала ресницами — кажется, здесь я победила.

— Флирт тебе к лицу, Джейн, — зачарованно отозвался граф Грейсон. — А ты, Джослин, уже можешь поставить чашку обратно на блюдце.

Моя наставница недовольно дернула рукой, возвращая посудину на ее законное место. Она уже поняла, что забот ей прибавилось.

Всю следующую неделю Джослин, во главе с целой ордой прислужниц вытворяли всякое: с их легкой подачи я провела эти несчастные семь дней, опутанная примерочными лентами и разнообразными лоскутками — образцами лучших тканей. Вокруг меня все находилось в движении, служанки носились по дворцу за каждой необходимой мелочью, а Джослин разгорячено раздавала указания. Я, уставшая и замученная, стояла посредине примерочного зала, разведя руки в стороны; повсюду разверзлась настоящая преисподняя из кусочков ткани, радужных ниток, беснующихся портних и невесть откуда взявшихся перьев. В этом хаосе я различала одно-единственное лицо — моего мужа, непонятно для чего являвшегося на каждую примерку. Наверное, только в эти моменты я могла глядеть на него столько, сколько душеньке угодно — из-за суеты никто, кроме Димитрия, не замечал моего задумчивого взгляда. Граф разглядывал меня не менее пристально, и эти минуты стали, я думаю, единственными, когда мы с ним были в некотором смысле близки.

— Ваше Сиятельство, — пришла к Димитрию на поклон одна из портних. — Госпоже графине нужно переодеться. Прошу не счесть мою просьбу оскорблением, но не будете ли Вы столь любезны покинуть помещение?

Клянусь, я еще никогда не видела на его лице возмущения подобной степени.

— Не вижу в этом особой насущности, — ледяным тоном ответствовал Димитрий, медленно переводя взгляд с меня на невозмутимую портниху. — Джейн — моя жена. Пускай переодевается.

Вот уж и вправду предложение, от которого невозможно отказаться. Если я не соглашусь переоблачаться при собственном муже — слухи о том, что мы не скрепили наш брак общепринятым способом, разлетятся по графству с пугающей скоростью. Принадлежащие Димитрию слуги не станут вредить своему же хозяину, но приезжие портнихи, похожие на ярких южных птиц, незамедлительно нашепчут недоброжелательному слушателю, что графа Альвийского отвергает собственная жена.

Поэтому я, стараясь не выдать охватившего меня волнения, неторопливо повела плечами, глядя в сторону настороженной костюмерши.

— Не делайте проблемы из такого пустяка, — молвила я, подбирая свои длинные светлые волосы. Все равно все в этом зале, кроме Димитрия, видели уже процесс смены моего гардероба. — Джослин, помоги мне.

Через полминуты я предстала в одних только кружевных панталонах да корсете. В отличии от прошлых моих переодеваний, когда портнихи как ни в чем не бывало приступали к примеркам, а служанки вообще на меня внимания не обращали — повисла гнетущая тишина. Поголовно все присутствующие поочередно переводили взгляды то на меня, то на моего супруга, и сами, кажется, не дышали.

Димитрий исхитрился побледнеть и покраснеть одновременно, но это не помешало ему жадно оглядывать мою полуобнаженную фигуру. Я закрыла глаза и повернула лицо в сторону — сил терпеть не было. Если эта несносная костюмерша (Августа, если не ошибаюсь) немедленно не наденет на меня хоть что-нибудь, то я умру от стыда.

— Поспешите, — сердито уронила Джослин. — Госпоже графине холодно.

Прохладой в весенний день даже не пахло, но я была благодарна своей наставнице за эту фразу, ибо после нее Августа незамедлительно принесла следующее платье.

Примерки так и не дали желанных результатов — платья не устраивали либо Димитрия, либо Джослин. Я покорно сменяла наряды, но все попытки были тщетными — то рукава слишком широки, то слишком коротки, то вырез излишне открыт.

— Я не хочу, чтобы в декольте моей супруги заглянула половина графства, — категорично заявил Димитрий.

— Ваше Сиятельство, негоже прятать такое богатство! — в своем упрямом нахальстве портниха даже не поняла, что переступила черту. — Госпожа графиня великолепно выглядит, не скрывая своих прелестей.

— Госпоже графине, — елейным голосом отвечал мой супруг, — необязательно носить откровенные вещи, чтобы хорошо выглядеть. Джейн необыкновенно красива лицом.

— Согласна, — нервно рассмеялась Августа, по-видимому, теряя уже надежду продать хоть какое-то платье. — Неужели Вам не хочется убедиться, что вы сделали правильный выбор? Увидеть зависть в глазах сотоварищей?

Это было уже слишком. Я сердито воззрилась на костюмершу; Димитрий подобного унижения супруги не стерпел.

— В ваших услугах мы больше не нуждаемся! — Прорычал он, после чего, чуть смягчившись, добавил. — На сегодня примерка закончена. Графиня устала.

Словно мысли мои прочитал! Я обессилено опустилась на ближайший диван, от изнеможения прикрыв глаза. Мне было слышно, как расходятся служанки, прощаются портнихи, возмущается Августа. Когда Джослин присела рядом со мной, мне пришлось задействовать последние силы, чтобы разлепить глаза. И увидеть перед собой Димитрия.

Надо отдать мне должное — я не отшатнулась.

— Вам действительно так не нравится это платье с вырезом? — с искренним удивлением молвила я первое, что в голову пришло.

Граф честно пытался смотреть мне в глаза.

— Еще оно слово о вырезе, — супруг скосил взгляд в запрещенном направлении, — и тебе придется приветствовать сегодня ночного гостя в своей спальне.

— Ваши шутки смущают меня, господин. — Я опустила взгляд долу.

Димитрий посерьезнел.

— Мне только и остаётся, что подшучивать, — безо всякой интонации произнес он. — В любом случае, мы еще сегодня свидимся — ведь прием завтра, а платья нет. В какой-либо из гардеробных Альвиона, думаю, найдётся наряд, который ты сочтёшь достойным будущего приёма. Зайди ко мне в восемь, пойдём искать вместе.

Ответ нашелся мгновенно.

— Я лучше пришлю Джослин.

— Нет! — Тоном, абсолютно непримиримым с любыми возражениями, отвечал супруг. — Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Я сам выберу наряд принесу его тебе. Не могу отказать себе в удовольствии повторно понаблюдать за твоим переодеванием.

— Ваше Сиятельство! — Обреченно вздохнула я. — Это чудовищно стыдно для меня! Я и так сегодня пошла на жертвы ради Вашей репутации. Не заставляйте меня снова это делать.

— Господь милосердый, Джейн! — возмутился Димитрий. — Ты хоть на приёме ничего подобного не скажи! Если кто-то заподозрит, что моя жена ходит невинной после трех месяцев брака — от моей репутации мокрого места не останется.

Наверное, я покраснела, но все же ответила.

— Никому не скажу, — пообещала я мужу. — Но Вам следовало бы поговорить об этом с прислугой. Мало приятного будет, если кто-то из них не сдержит языка за зубами.

На том и попрощались. Граф уже выходил из зала, когда я осмелилась на некоторую дерзость.

— Постой. Димитрий! — Сама не узнала своего дрожащего голоска.

Мой господин очень медленно и удивленно поворачивался назад, пока я переступала раскиданные по всему залу подушки и катушки ниток, спеша довести начатое до конца. Я остановилась в десятке дюймов от мужа, но, взвесив все "за" и "против", подошла чуть ближе.

— Зачем ты взял меня замуж? — еле слышно вопрошала я, подходя чуть ли не вплотную. — Этот вопрос не дает мне спокойно жить. Зачем ты отдал столько золота за одно лишь право ежедневно завтракать со мной в большой столовой?

— А ты предпочла бы жить с Ребеккой? — Встречный вопрос.

— Нет, — я покачала головой. — Мне хорошо живется здесь, с тобой и Джослин. Но ты так и не ответил на мой вопрос.

Ответа я и не дождалась. Вместо этого Димитрий, едва коснувшись моего подбородка, чуть приподнял его, изводя меня своим туманным взглядом и нежеланием поведать столь важную информацию.

— Я принесу тебе платье ровно в восемь, — наконец, произнес он, отпуская меня. Мне пришлось глядеть, как он направляется вдаль по коридору — ни разу не обернувшись.

Глава 4. Примерки, признания и сомнения

— Осталось пять минут, — произнесла я, обращаясь к Джослин.

Пожилая женщина возвела на меня свой синеглазый, хитрый взгляд.

— Тогда я должна оставить тебя, — ответила она, посмеиваясь.

Я замерла на месте. Оставить меня одну? Димитрий с минуты на минуту придет с нарядом, а Джослин собирается, не побоюсь сказать, бросить меня прямо тигру в лапы? Вероятно, испытываемые мною эмоции столь выразительно завладели моей мимикой, что наставница пустилась в объяснения.

— Зачем мне мешать молодым своим присутствием? — Вопрошала она, не сводя с меня пытливого взгляда.

— Это всего лишь примерка, — пробормотала я. — Ты ничем не сможешь помешать.

— Но и оставаться тоже бессмысленно, особенно если это простая примерка, — Джослин вновь одарила меня загадочной улыбкой — на том и оставила.

— А вдруг Димитрий..? — обратилась я к закрытой двери, и несказанное, что было в мириады раз важнее брошенной фразы, повисло между мной и прикрытой дверцей, словно колокольный звон. Наверное, я по незнанию употребила какой-то мудрёный ведьмарьский прием, ибо после этих слов Джослин все же заглянула обратно в мою опочивальню, чуть приоткрыв снежно-белую створку.

— Своей недоверчивостью к Его Сиятельству ты обижаешь меня, — взгрустнула она. — Димитрий никогда не причинит тебе ни вреда, ни боли. Ты у него в великом почете всю жизнь ходить будешь! Он уже много лет в тебя влюблен.

Джослин скрылась, не дав ни малейшего объяснения своим словам, но я и не останавливала ее. Я представляю, какую внутреннюю преграду она одолела, сообщая мне эту информацию, не говоря уже о том, что граф, вне всяких сомнений, запретил оглашать эти сведения вообще кому-нибудь. А мне-то — тем более.

Не знаю почему, но я сразу поверила в озвученное наставницей утверждение. Думаю, свою лепту в это внесли наше с ней тёплые отношения — ведь более близкого человека у меня, исключая умерших родителей, никогда не было. Другое дело — то, что после подобного заявления все вдруг обрело смысл: наша скорая свадьба; его трепетное отношение к моей невинности; забота, которой Димитрий меня окружил; да и само обстоятельство того, что он "подарил" моей изломанной жизни такого человека, как Джослин.

Будь я девушкой чуть более внимательной, и не повергнись я в свои измышления столь безнадежно, я бы давно заметила сидящего рядом со мной мужа. А так, как я уже говорила, что никогда не являлась великим мыслителем, то Димитрия мне удалось обнаружить только после его приветствия.

— Вечер добрый, Джейн, — произнес он, задумчиво разглядывая мое лицо. Я с удивлением узрела моего высокорожденного супруга, сидящего подле меня на моей же белоснежной постели. Надо отдать должное, я ни взглядом, ни словом не выдала открывшуюся мне сегодня тайну, потому и отвечала с деревянным выражением лица, ровным тоном, бесцветным взглядом.

— Рада видеть вас, Ваше Сиятельство.

Димитрий поморщился.

— Твои давешние обращения в примерочном зале нравились мне больше, — он вздохнул. — Но суть не в том. Я принес тебе наряд, как и обещал.

Мы принялись аккуратно разворачивать сверток. После пары минут сражения с бежевыми кружевами, крючками и шнурками, нашему взору предстало настоящее произведение искусства — нежно-кремовое платье, без вычурных узоров и оборок, без рукавов, но столь великолепное, что у меня просто дух перехватило. К своему удивлению я заметила довольно глубокий вырез, но ничего говорить не стала. Мало хорошего будет в том, если граф неожиданно унесет платье, в который я успела влюбиться всем сердцем.

— Что скажешь? — С этим вопросом граф, принимая до невозможности важный вид, уселся в мое любимое кресло.

Я молча направилась переодеваться за ширму, благо, в свое время супруг не забыл о подобном элементе интерьера. К несчастью, я вместе с пресловутой ширмой оказалась аккурат между окном и Димитрием, что дало мне основания предполагать, что мужу преотлично был виден мой силуэт. Какая-то часть меня требовала выставить наблюдателя из комнаты вон, или же занавесить перегородку лишним куском ткани, но вскоре передумала. Судя по словам Джослин, я могла перед ним хоть нагая плясать — он не посмеет тронуть меня без разрешения.

Я так разволновалась, стоя за этой треклятой ширмой, что прижала принесенное платье к груди. Мне становилось все труднее сдерживать свою симпатию к Димитрию, и я не знала, что с этим делать. А теперь я знаю, что и он ко мне неравнодушен. Хоть разорвись. Три месяца я на него волком глядела, а он терпеливо холил меня, чем, наверное, и взлелеял этот росточек нежности к нему, невесть зачем проклюнувшийся, не дающий мне спокойно жить дальше.

Сообразив, что слишком застоялась без движения, я стала зашнуровывать корсет. Казалось, легче носить мешки с камнями, чем пытаться единолично справиться с подобной шнуровкой.

— Джослин далеко ушла? — подала я жалобный голос. — В одиночку мне не справиться.

— Ничем не могу тебе помочь, — Димитрий даже не пошевелился. — Если я сейчас зайду к тебе, то там и останусь. Надолго.

Тихонечко ухмыльнувшись, я осторожно выглянула из-за ширмы. Димитрию виднелось лишь мое лицо да обнаженное плечо, через которое я, собственно, глядела на супруга.

— Где же Вы отыскали этот шедевр? — игриво обратилась я к нему, имея ввиду новопринесенное платье.

Муж невесело улыбнулся.

— Осталось от одной из моих мачех.

Я от удивления чуть выпала из-за перегородки.

— Никогда не слышала о том, что у Вас имелись мачехи! — Пораженно отвечала я, прячась обратно. — Я имею ввиду, и Ваш отец, и Вы всегда были на виду у всего графства, и об этом даже сплетен никогда не водилось, — я торопливо выглянула к нему еще раз. — Простите, если влезаю не в свое дело.

— Все нормально, — муж покачал головой. — Это были всего лишь любовницы отца, каждую из которых он представлял мне — в то время еще ребенку — как новую мать. После подобных представлений я шел к Джослин, и мы вместе с ней смеялись над этими "матерями". Тебе должно быть известно, что Джосси для меня и в самом деле как родная.

Я не посмела сказать, что она и для меня ближайший и вернейший друг.

— Почему же вы мне изначально не принесли это платье? Мы избавились бы от львиной доли истраченных нервов. — Подала я голос после небольшой паузы.

— Я не хотел лишать тебя выбора. Тем более, я думал, что для тебя будет мало хорошего, если ты узнаешь, что носишь платье чьей-то любовницы.

— По-правде говоря — мне все равно, — с этими словами я вышла из-за ширмы, в полном, так сказать, боевом облачении. — Думаю, вы сразу обратили внимание, что в этом платье декольте еще глубже, чем в том голубом, из-за которого вы уволили Августу.

— Заметил, — чуть загипнотизировано отвечал муж. — Но в этом ты выглядишь несравненно лучше.

Я и сама придерживалась подобного мнения. Из зеркала на меня глядела утонченная дама, в изящном, не очень пышном, платье цвета слоновой кости. Десятки купленных в свое время папенькой нарядов не могли затмить прелести этого, как не печально это признавать. Хотя… было одно.

— Когда-то папа подарил мне платье. Он любил меня и баловал, поэтому часто дарил одежду, но в тот раз превзошел сам себя. Оно было красным, с белыми рюшами и кружевом, и, разумеется, сгорело в том проклятом пожаре.

Димитрий мгновенно смахнул себя с кресла, приблизился и коснулся моей руки.

— В нем ты и была, когда я впервые тебя увидел, Дженни, — граф, одарив поцелуем мою руку, попрощался и спешно покинул опочивальню.

…насколько я поняла, на прием мне следует облачиться именно в этот наряд.

Прошло много времени, прежде чем Джосси вернулась ко мне. Мы принялись преувеличено оживленно обсуждать предстоящий прием — Джослин обожала говорить на подобные темы.

— Прибудет большее количество гостей, чем планировалось изначально, — щебетала она. — Множеству знатных семейств просто не терпится поглядеть на ту дивную женщину, что пленила нашего графа.

— Думаю, их ожидает разочарование.

— Отнюдь, — воспротивилась наставница. — Они будут поражены. Я уверена, ни в одном графстве в мире не отыщется девушка, способная затмить твою красоту.

Я попросила ее больше не говорить об этом. Наш разговор изворачивался, переплетался на всевозможные темы, и я никак не могла повернуть его в необходимое мне русло. Несколько часов мы находились в словесной войне — я нападала, Джослин защищалась. Мои усилия так и не привели к нужному результату — пожилая женщина, истратив терпение, пожелала мне приятных сновидений и оставила меня наедине со своей любознательностью.

Весь следующий день просто-таки пронесся пред моими глазами вереницей восторженных горничных. Всеобщий переполох напомнил мне суматоху, создаваемую присутствием портних — но тогда не расхаживали по коридорам разряженные в пух и прах музыканты, настраивающие свои скрипки да виолончели, а служанки не кучковались по углам и не подмигивали посыльным, которые, завидев пунцовеющих миловидных девиц, обязательно выпячивали грудь колесом и всенепременно здоровались с первым попавшимся дверным косяком.

Утром этого дня я надела одно из своих любимых дневных платьев — зелёного муслина в мелкий цветочек, с целомудренно закрытыми плечами, и пустилась в путешествие по радостному, праздничному поместью. Прислуга тепло приветствовала меня, и их добрые слова и улыбающиеся лица ещё больше поднимали моё и без того высокое настроение.

Мне подумалось, что главные организаторы должны находиться в бальном зале — и я не прогадала. Уже поднимаясь по одной из лестниц, я заслышала властный голос моего знатного супруга, а рядом с ним — кристальный смех наставницы. Перед тем, как показаться в дверном проёме, я позволила себе, маленькую, простительную блажь — тихонько выглянула из-за косяка и несколько мгновений наблюдала за Димитрием.

В новом камзоле, какого я ещё на муже не видела — сочного изумрудного цвета с чёрными узорами и с небрежно перевязанными тёмной лентой волосами, он казался воплощением аристократичности. Я порадовалась, что немного задержалась у двери, потому что с каждым разом мне было всё труднее реагировать на далеко не посредственную внешность моего мужа. Казалось, я никогда не видела мужчины красивее.

— Дженни! — искренне обрадовалась моему приходу Джослин. — Рада видеть тебя, дорогая.

Я бережно перебросила волосы через левое плечо. В утреннем освещении они блестели, словно золотые.

— Вас было довольно легко найти. — Я улыбнулась. — Доброе утро, Ваше Сиятельство.

Граф, истратив всякое внимание к что-то ему втолковывающему командиру стражи, немедленно прошествовал в нашу сторону.

— Леди Грейсон, вы чрезвычайно авантажны в этом платье. — Он склонился в поцелуе нам моей рукой. Его взгляд прожигал насквозь, и меня бросило в жар.

— Благодарю вас, господин, за такое внимание к моим нарядам. — Едва слышно ответила я мужу, стараясь собраться. Его близость вышибала дух. — Мне пришлось пойти на поиски Джослин. Насколько меня не подводят глаза, первые гости уже начали съезжаться. Я должна быть готова к торжеству.

— Да, конечно, — Джосси неизменно приняла мою сторону. — Дальнейшие распоряжения за тобой, Димитрий. Пока что мы будем приводить в порядок Джейн.

— Обожди, — муж обратился к Джослин. — У меня плохие новости. Командующий только что принес мне дурное извещение.

— Только не говори, что… — побледнела Джосси. — Он неподалеку?

— Да. Стража узнала его — он осмелился мелькнуть в пятерке миль от Альвиона. Ты должна не оставлять Джейн одну ни на секунду. Стражу я удвою. Отправьте любую служанку за платьем Дженни и, сами ступайте в ближайшую спальню, там и готовьтесь, — Димитрий смерил меня встревоженным взглядом, после чего тихо произнес: — Так я и знал, что нужно было оттянуть этот праздник еще на несколько месяцев…

Если опустить подробности наших с Джослин длинных приветствий в адрес приезжих гостей, до оговоренного места мы добрались без особых препятствий. Я медленно расхаживала по богато обставленной опочивальне, непрерывно выражая свое восхищение. Стены, обитые бурыми деревянными панелями, широкая постель из такого же темного дерева с изысканной резьбой на столпах, красивая мебель — общий настрой немного мрачноватый, но я определенно согласилась бы здесь пожить.

— До чего хороши эти покои! — мечтательно протянула я, выходя на середину комнаты. — Кто здесь живет?

— Никто, — засмеялась Джослин. — А предполагалось, что будете вы с Димитрием. Это ваша с ним спальня. Должна была стать ею.

Меня словно пощечиной поприветствовали. Наверное, так все со стороны и выглядит — благодетель граф Грейсон взял замуж бедную девочку, а она у него прямо перед носом дверь спальни захлопнула.

— А Димитрий здесь не спит? — я попыталась плавно перевести тему.

Нет, отвечала наставница, несчастный граф, вздыхая по недоступной женщине, устроил в библиотеке собственный исследовательский штаб, там же и отдыхает.

Я думала, невозможно почувствовать себя еще большей дурой, но мне это удалось.

— Димитрий занимается исследованиями? — робко спросила я, и получила утвердительный ответ. — А что он исследует?

Джослин заверила меня, что это не женского ума дело, и мы приступили к приготовлениям. Платье, обувь, прическа, украшения — Джосси единолично занималась всем этим, выгнав пришедших помочь служанок. Около получаса я сидела молча, не осмеливаясь задавать глупых вопросов, пока Джослин колдовала над моими волосами. Но даже железное терпение имеет свои ограничение, а моя выдержка в особенности далека от железной.

— О ком вы говорили? — в конце — концов сдалась я.

— А о ком мы говорили? — прикинулась несведущей наставница.

— Димитрий сказал, что какого-то мужчину видели в пяти милях от Альвиона, — не отступала я. — Граф был встревожен.

— Если я тебе расскажу, ты не проболтаешься? — забеспокоилась Джосси. — Просто мне самой кажется, что ты имеешь право знать.

— Конечно! — патетично заверила я ее. — Я никогда не выдам тебя, Джослин.

Лучше бы я держала языка за зубами, ибо открывшийся мне кусочек информации просто-напросто морально меня убил.

Глава 5. Кровавое пиршество

— Это был Зейтун, — неохотно призналась Джослин, не прерывая своей кропотливой работы. — Мерзкий тип.

— Чем он Димитрию не угодил? — настороженно выпрашивала я.

Наставница так разволновалась, что невольно раскраснелась.

— Когда-то давно ты, Джейн, была обещана ему в невесты.

— Зейтуну? — я едва не подавилась этим именем. — Я ведь даже не ведаю, кто он такой!

— Охотно верю, — вздохнула Джосси. — Все премудрости этого дела точно знает Димитрий. Когда-нибудь он тебе все расскажет.

Несколько минут я размышляла над всем озвученным.

— Теперь он хочет отомстить за то, что я вышла замуж за Димитрия, так ведь?

— Нет, — неожиданно произнесла Джослин. — Свою месть он уже совершил. Твой супруг предполагает, что когда твой отец отказался выдать тебя за Зейтуна — хотя обещал, — тот поджог ваш дом…

— …и убил бы не только родителей, но и меня, если бы не сущая случайность, — сначала я безвольно осела на стуле, но смысл его деяний быстро растормошил меня. Я молниеносно вскочила. Не удивлюсь, если в руках Джослин остался добрый клок моих волос. — Он поджог дом, полный людей! Мои родители, наша прислуга — они сгорели заживо, повинуясь мимолетному желанию этого… этого… животного?!

— Твой отец тоже не ангел, — хмуро усадила наставница меня обратно. — Знал ведь, что с ведьмарями шутки плохи.

— Ты серьезно? — обмерла я. — Зейтун ведьмарь? Это вздор! Магия вымерла!

— Не вымерла, — уронила Джосси. — Наш с тобой хороший знакомый граф Грейсон… ты не поверишь.

Какое другое заявление могло бы потушить меня так скоро? Часы проплывали пред моими глазами, Джослин уходила и приходила, служанки, выяснив что я ничего не ела с утра, приносили яства, а я все так же сидела, парализованная услышанным. К смерти родителей невозможно привыкнуть, но я, по меньшей мере, знала об этом уже три месяца как; не менее сложным оказалось осознать весть, что папа за моей спиной пообещал меня ведьмарю… А то, что Димитрий… я не поверю в это, пока сама у него не спрошу.

Я уже жалела, что вызвала наставницу на откровения — ведь мне предстоит сейчас отправиться в людный зал с приветливой улыбкой. Где взять сил, чтобы не выдать волнение мужу и гостям я не знала, но подводить супруга не собиралась. Пока Джослин не пришла, я щепетильно выискивала недостатки, глядя в зеркало, но наставница постаралась на славу. Мои волосы она разделила прямым пробором и уложила в украшенную драгоценными камнями сеточку для волос. Все это было проделано с безупречной искусностью. Не знай я правды наверняка, у меня самой возникли бы подозрения, что это дело рук не обыкновенной женщины, а признанного мастера-цирюльника.

Празднество уже взяло свое начало, когда мы с Джосси прибыли в бальный зал. Мне пришлось признать, что Димитрий постарался на славу: утром здесь не было и трети представленных сейчас украшений. А люди! Сколько народу собралось! Не ожидала. Я даже подумать не могла, что кого-то заинтересует как выглядит жена графа Альвийского. Могу представить, какие сплетни будут гулять по графству после этого приема.

Димитрия я увидала сразу, как только вошла в зал. В белоснежной рубашке и черном камзоле с серебристой оторочкой он выглядел хозяином жизни, да и являлся таковым. Я не имею права его опозорить — ведьмарь он или нет. Сама себе не прощу.

— Осторожно, — пробормотала Джосси после того, как склонилась перед кем-то в книксене. — Это была дочь виконта Версалеса. На редкость дотошная и противная дама. Держись от нее подальше.

Я поспешно выразила свое соглашение по этому поводу. Джослин же и не думала останавливаться.

— Посмотри на леди Весткотт, — шепнула она мне мгновение спустя. — Дама в сером платье.

— Смотрю, — призналась я. — Что-то не так?

— Конечно! Как она могла на прием к столь уважаемым людям прийти в этом безвкусном наряде?

— И вправду, — поддакнула я. — Вопиющая безвкусица.

— А кто это у нас тут с бриллиантами на подоле и на шее? Это уже давно не модно.

В таком духе мы провели довольно долгое время. Благодаря Джослин и ее замечаниям — правдивым и не очень, — я узнала имена множества присутствующих на приеме господ и их дам. Многим из них Джосси меня немедленно представляла, и что удивительно, подавляющая их часть действительно тепло меня приветствовала, не начиная рассуждать о моей родословной или причине нашей с Димитрием быстрой и не приданной огласке свадьбы. Каждый из них неизменно одобрял выбор графа и желал мне счастливой замужней жизни.

— Все такие добрые, — поделилась я с Джослин. Та лишь невесело усмехнулась.

— Это были добрые друзья нашего Димитрия. К недругам подходить не будем — себе дороже.

Я вновь с ней согласилась, и мы продолжили путешествовать по залу. Меня пока танцевать никто не приглашал, и меня это вполне устраивало. Все было хорошо, пока Джосси не попросилась отойти. Взяв с меня зарок не сходить с места, она несколько раз мелькнула своим золотистым платьем в толпе и исчезла. Я принялась послушно ждать ее возвращения.

Тут меня и нашел Димитрий. Я вздрогнула, когда чья-то рука легла на мою талию, но увидев мужа, чуть успокоилась и покраснела.

— Не выдавай нас, — произнес он, пристально глядя на меня. — У тебя на лице написано, что ты меня стесняешься.

— Неправда, господин, — я позволила себе игриво улыбнуться. — Может, я просто рада Вашему присутствию.

Димитрий чуть изменился в лице. Не сомневаюсь, он ответил бы мне что-то очень многообещающее, и я больше ни о чем другом не смогла бы думать, но заливисто смеющаяся дама в темно-синем платье разбила нашу идиллию без малейшего зазрения совести.

— Господин граф, какое счастье для меня присутствовать на этом прекрасном приеме! — с этими словами она намертво вклинилась в наш разговор. Мой супруг с некоторой долей безысходности в голосе представил нас друг другу. Госпожа Версалес. Какая неожиданность. Мы обменивались дежурными любезностями до тех пор, пока мой муж не оставил нас наедине.

Тогда я поняла, о чем говорила Джослин.

— Наше Сиятельство! — с притворной теплотой завела она. — Я бы подошла к Вам раньше, да вот спутала Вас с одной из прислужниц. Такие похожие платья!

Нас никто не слышал, поэтому я позволила себе быть столь неучтивой, сколь эта леди и заслуживает.

— Ничего страшного, Ваша Милость, — стала успокаивать ее я. — На старости лет зрение ухудшается у всех.

— Я ненамного старше Вас, — язвительно отвечала она. — А у кого испорчено зрение, так это у Вашего супруга. Поверить не могу, что у него настолько дурной вкус. На какой помойке он Вас нашел?

Поразительно, до чего дошла наглость этой пигалицы! Мимо нас проносили напитки, и я, не глядя, сдернула один бокал с подноса. Для храбрости пригодится.

— Так вот в чем дело, — начала рассуждать я. — Вам мой муж покоя не даёт. Что же, Димитрий будет рад услышать, что, по Вашему мнению, он проводит досуг на помойках.

— Говорите что хотите, госпожа Грейсон, — леди Версалес хлебнула из своего бокала, который и так уже был на две трети пуст. — Но граф не будет Вас любить так же сильно, как свою первую жену.

— Враньё! — Провозгласила я прежде, чем эта весть дошла до моего сердца. В зале стало заметно тише. Я уже куда более спокойным голосом продолжила: — У моего мужа не было и нет иных жен, кроме меня.

Повисла угнетающая тишина. Замолчали даже люди на другом конце зала. Меня пробрало осознание ужасной оплошности. Не знаю, откуда я взяла смелости взглянуть на супруга — тот застыл с поднесенным ко рту бокалом. Я уже приготовилась просить прощения у присутствующих, когда Димитрий с невозмутимым видом отдал бокал стоящему рядом слуге и обратился ко мне через половину зала.

— Конечно нет! — казалось, он больше никого и не видел. Словно в зале мы одни, перекликиваемся забавы ради. — Ты первая, единственная и самая что ни на есть любимая моя жена.

Смущение пробрало меня до корней волос. Щеки вспыхнули аки сигнальные маячки. Леди Версалес звонко рассмеялась.

— Полно Вам, голубки! — промурлыкала она, повисая на моей руке. — Госпожа графиня просто неверно поняла мою шутку!

Мое возмущенное: "Да все я правильно…" затихло в возобновившемся гуле бесед и музыки. Я перевела взгляд на свою собеседницу.

— В этом поединке я все равно выйду победительницей, леди Версалес, — попыталась я убедить несносную даму. — Не утруждайте себя зря.

— Какое там утруждение, — отмахнулась она. — Меня это забавляет. Как Вы покраснели, когда муж к вам обратился! Неужто среди нас затесалась девочка?

— Конечно, — доверчиво сообщила я ей. — Вот она последние полчаса морочит мне голову.

Нахальная пигалица меня как и не слышала.

— Вот это вести! Неужто хвалёная графиня Альвийская стоит предо мной сейчас невинная, как в день своего рождения? Не почтил все-таки Вас Димитрий своим присутствием в темную пору суток. Не совсем, значит, опустился.

— Зачем клевещете? — удивилась я, пригубив вина. — Мне искренне жаль, что Вы никогда не убедитесь в правдивости моих слов, но Вы даже представить не можете, насколько хорош в этом мой муж.

Бокал в руках собеседницы треснул; она смерила его удивленным взглядом. Я же, не моргая, оглядывала присутствующих. Никаких сомнений — я опять сказала ужасную вещь громче, чем следовало. К моему счастью леди Версалес оставила свои потуги досадить мне и скрылась в толпе. Я всей душой желала последовать ее примеру, но загодя увидела шествующего ко мне мужа, и осталась на месте. По его выражению лица невозможно было угадать, идет он меня порицать или поощрять, поэтому решила сыграть на предупреждение.

— Она меня оскорбила, — выпалила я, как только супруг подошел вплотную.

— Чем? Сказала правду? — прищурился муж.

— В общих чертах — да, — неохотно признала я. — Но облекла ее в чудовищную форму. Я дала себе обещание тебя не позорить. Но я так же не могу позволить неизвестно каким пигалицам поносить мое имя!

Сквозь суровой выражение лица супруга на одно призрачное мгновение скользнула улыбка, моментально исчезнув.

— Меня устраивает то, что ты говоришь, — тихо отвечал он. — И когда-нибудь ты убедишься в том, что сегодня сказала чистую правду. Но не кажется ли тебе, что этот зал — неподходящее место для подобных разговоров?

— Ты невыносим! — Ввиду обстановки я понижала голос, но подавить возмущение оказалось более сложным. — Я ведь и тебя тоже защищала — слышал бы ты, какую чепуху она несла! А тебе, похоже, все равно.

— Это мне все равно? — Опешил Димитрий. — Очнись, Джейн! Я единственный человек в этом зале, кому до тебя есть дело.

Вопреки всему, я приняла это заявление без сопутствующей боли. Он озвучил беспрекословную истину, а на правду, как известно, обижаться не стоит. Сам же Димитрий, кажется, понял, до чего грубое утверждение озвучил.

— Дьявол… прости меня, Дженни, — он решительно приблизился, а я даже глазом не моргнула. — Не думал, что это так коряво прозвучит. Я могу дать руку на отсечение — никто из них не тревожиться за тебя больше, чем я.

Я опустила глаза. Мыски начищенных до блеска сапог мужа находились впритык к носкам моих туфелек.

— Я знаю.

— И никто больше… я… ты, наверное, сама знаешь.

Вот так дела! По случаю таких словес я даже осмелилась поднять лицо навстречу чуть смущенному супругу.

— Знаю, — чуть слышно прошептала я. — Но у меня есть вопрос.

Димитрий чуть нахмурился.

— Я слушаю.

— Ты полюбил меня до или после свадьбы?

— До.

— Обманываешь! — Напряженно отвечала я. — Если мы два-три раза свиделись на балах — и то хорошо! Мы ведь даже не танцевали вместе.

— Я не обманываю тебя. Это ты ошибаешься, Джейн.

— Я не могу ошибаться!

— Как насчет разговора по душам? — Граф прожег меня пристальным взглядом. — После приема. Я все тебе объясню.

— Хорошо, — угрюмо согласилась я. — А сейчас найди мне Джослин. Хватит с меня празднеств.

— Я прикажу страже поискать ее.

— Буду тебе премного благодарна.

Не спрашивая ничьего разрешения, я углубилась в ближайший выход из зала. Последующие коридоры были мне незнакомы, но я не теряла надежды отыскать знакомый поворот. Через некоторое время мне пришлось признать, что я заблудилась. Прелесть! Безлюдные и не менее безликие коридорчики, полнейшее отсутствие признаков пребывания Джослин поблизости и тренькающее вдалеке фортепиано начисто лишили меня всяческих… обождите. Фортепиано?

Я бросилась к источнику звука настолько быстро, насколько позволяло платье. Как давно я не слыхала этих чарующих мелодий! Просто душа отдыхает. Желание столкнуть неведомого музыканта с банкетки моего законного фортепиано росло с ужасающей скоростью.

На конец моих блужданий я выбежала в довольно просторное помещение, которое служило, судя по всему, музыкальным кабинетом. Первым делом внимание мое было обращение на родимый инструмент, который так звал меня в свои объятия. Я победила мгновенное желание расплакаться от счастья, ибо увидала, собственно, таинственного музыканта.

Мужчина средних лет, белоснежный фрак, длинные пальцы — идеальный пианист! Не сказать, чтобы сильно привлекателен, но и не отталкивающей внешности.

Я попыталась выровнять дыхание и обратилась к нему с приветствием.

— Добрый вечер, — подошла ближе. Мужчина внимательно в меня вгляделся.

— Вы, должно быть, графиня Альвийская? — широко улыбнулся он. — Да продляться Ваши лета, госпожа. Я один из приглашенных гостей, Дарнелл Фабиан. Не особо люблю шумные торжества, вот и укрылся здесь.

— Понимаю, — я радостно приблизилась к облюбованному инструменту, и… будь проклято мое острое внимание, цепляющее все мелочи в этой комнате. Ободранная занавесь, валяющиеся на полу статуэтки. Рукав Дарнелла запачкан чем-то бурым.

Мой живот словно в тугой узел затянули. Я еще раз обвела взглядом комнату, и едва не захрипела от ужаса. Мною была предпринята попытка отступить в сторону выхода, но дрожащие ноги не слушались. Я снова вгляделась в незваного гостя, и, думаю, мои глаза были полны такого суеверного ужаса, что мужчина решил откинуть всякие церемонии.

— Кажется, кто-то догадливее, чем я думал, — лениво протянул он. — А ведь говорили — глупая, как дерево…

— Зейтун, — дрожащим голосом приветствовала я нелюдя. — Много о тебе слышала.

— А я-то сколько слышал об этой прекрасной девушке, Джейн Линтон, ныне Грейсон, — он жестким движением поднял мой подбородок. — Как твой дурак — отец расхваливал тебя, Господи помилуй. Я думал, возводит напраслину. Ан нет, ты и вправду хороша. Как я встречу организовал? Вот это обстановка, правда? Романтичнее некуда. Музыка, цветы…

— …лужа крови возле письменного стола действительно настраивает на романтический лад, — пробормотала я, подбирая со щек первые слезы. — А рука моей наставницы, виднеющаяся из-за этого же самого стола — великолепная декорация…

— Мелочи, — повел плечами Зейтун. — Старухе, упокой Господь ее душу, — он сложил руки в издевательски-молитвенном жесте. — Уже давно туда и дорога.

— Не смей так говорить о Джослин! — Не своим голосом закричала я, и мгновение спустя услышала голос мужа, издалека зовущий меня. — Димитрий, — удивленно прошептала я. Тут же поняла, что медлить не следует: — Димитрий! Я здесь!

Мгновение — и Зейтун прижимает к моему горлу короткий, но крайне острый нож.

— Голосистая дура, — он пождал нож еще ближе к коже. — Димитрий на несколько разрядов слабее меня, глупая! Он тебе не поможет.

— Зачем тогда тебе бояться его прихода? — Еле слышно прошептала я, прежде чем вновь вскричала: — Музыкальный зал!

Резкий взмах, удар — я даже не поняла, что произошло. Живот пронзила дичайшая, невыносимая боль. Я боязливо опустила к нему руки, не посмев опустить глаза, и ладони мгновенно сомкнулись вокруг рукояти ножа. Шум в ушах, боль, головокружение. Каждые несколько секунд в разы хуже предыдущих. Кажется, вокруг что-то происходило. Кажется, мелькала стража. Рот наполнялся противной жидкостью, ноги не держали. Я рухнула на колени, попутно сплёвывая кровь и вытирая губы такими же перепачканными руками. Не то что на слёзы — на мысли сил не осталось. И темнеет, темнеет, темнеет…

Какое облегчение…

Глава 6. Наедине

Я пришла в себя внезапно и довольно резко — словно меня с высоты огромной столкнули. Сразу и не упомнила, отчего в столь мучительное забытье провалилась, но пронзительная боль в животе крайне быстро напомнила тот вечер, во всех смыслах слова трудный. Я попробовала принять полусидящее положение и оглядеть помещение, где оказалась — поясница одарила меня до того болезненной коликой, что я не сдержала вскрика.

— Джейн? — Тут же мне ответил объятый сном голос из темноты.

В помещении горела одна-единственная свеча, и освещала она отнюдь не всю комнату. Уже всмотревшись в потемки, мне удалось углядеть сидящего рядом с моей постелью человека на стуле, а когда он придвинулся ближе к свету — всякие сомнения пропали.

Муж выглядел уставшим, и это не было связано с тем сном, который он, видимо, провел у моего ложа. Его запавшие щеки и общее измученное состояние очень меня встревожили.

— Ты заболел? — прошептала я.

Димитрий сначала удивленно поглядел в мою сторону, после чего криво улыбнулся.

— О себе беспокойся, — еще ближе ко мне придвинулся муж, — Ты беспамятствовала четыре дня — Зейтун постарался на славу. Убивать тебя он, конечно, не собирался — просто решил покалечить на прощание, за то, что ты меня позвала. Он знал, что я скорее сам Богу душу отдам, чем позволю тебе умереть.

— Со мной он еще милостиво обошелся, — грустно пробормотала я. — Джослин уже похоронили?

Муж замер, пораженный.

— Окстись, графиня! — удивленно молвил он. — Хоронить Джосси? Заживо? Она у нас бойкая дама, еще нас с тобой переживет.

— Джослин жива! — Радостно откинулась на подушку я, хотя это стоило мне нескольких дополнительных спазмов, отчего я закусила губу.

— Конечно, — важно произнес Димитрий. — Я сам вас обеих лечил. Правда, с Джосси пришлось просидеть дольше — ее лекарство требовало редких компонентов. Гонцов отрядили во все графства страны. Она еще не приходила в себя.

— Зелья готовил самолично? — переспросила я. Неужели, я действительно замужем за…?

— Я знаю, к чему ты клонишь, — Димитрий осторожно взял мою руку. — Смотри на меня. Ты ведь знаешь ответ. На меня смотри!

Выбора не было, и желания отпираться тоже недоставало. Рука мужа казалась обжигающе горячей и крепко сжимала мою. Вероятно, впервые за все время пребывания в Альвионе я наблюдала его лицо с такой чудовищной жадностью. Пусть четыре дня назад он и выглядел более цветущим, но ныне ночью он не утратил ни толики своей привлекательности. Какая только пелена умудрялась ослеплять меня в первые месяцы нашего знакомства? Воистину, не имеет границ моя глупость, ведь я должна раздумывать над ответом, а не над тем, сколько еще женщин в городе, кроме леди Версалес, влюблены в моего мужа.

— Мне кажется, у тебя жар, — наконец-то выдавила я, опустив глаза. — Тебе следовало позаботиться и о себе.

Димитрий ехидно усмехнулся.

— Когда моя жена поправится, она обо мне хорошо позаботится.

— Мне приятно, что ты во мне так уверен, — смущённо отвечала я мужу, откидывая одеяло, чтобы посмотреть кровавую перевязь, но меня ожидало замешательство. Перевязь оказалась чистой, хоть, простите, нос вытирай.

— Лекарство, как я вижу, действует.

Сквозь ночную сорочку прекрасно виднелись мой перебинтованный живот, но я не узрела ни единого пятнышка крови.

— Как так? — я аккуратно коснулась места ранения и от болезненного приступа едва не согнулась пополам. Даже слез не сдержала.

— Лучше не трогать, — встревожился не успевший остановить меня муж. — У меня был выбор: обезболить рану, но при этом оставить ее опасной для жизни, или же напротив — боль оставить, повреждение убрать.

— Сложный выбор, — признала я. — Но ты сделал все правильно. Думаю, я сумею это стерпеть.

Димитрий облегченно выдохнул, и я мгновенно осознала — он предполагал, что я стану осуждать его.

— Тебе, наверное, сейчас не до этого, — снова подала голос я, — но я всегда думала, что ведьмарям живется проще, чем другим. Щелкнул пальцами, и вылечил кого надо, или силой мысли поднимаешь вещи — это так необыкновенно!

Мой супруг улыбнулся так широко, что я сама не в силах была сдержать улыбку. В следующий момент он, как я и говорила, щелкнул пальцами, и в комнате вспыхнули все до одной свечи. Стало светло, как днем. Сотни свечек на люстре, десятки на столе, уставленном неизвестным количеством странных посудин, соединенных между собой.

Димитрий бесстыдно потешался над моим изумлением.

— Представляю, какие мысли сейчас тебя терзают, — посмеивался он, — или ты испугалась?

— Нет, — покачала головой я. — Просто подумалось, что ты теряешь навыки. Когда мы венчались, ты поджег потухшую свечу одним только взглядом.

— Тебе не угодишь, — Димитрий взглянул вверх, и все свечи, кроме одной, потухли. Мы снова оказались в потемках. — Знаешь, даже такие простые вещи требуют много сил и сосредоточенности.

— Прости, — пристыжено отвечала я. — Ты не должен был удовлетворять мое любопытство. Я ведь вижу, как ты устал. Тебе самому требуется отдых, а со мной, как видишь, все хорошо. Пожалуйста, отправляйся отдыхать.

Димитрий не спешил меня слушаться. Он даже не шелохнулся. Супруг внимательно глядел на меня, словно это не я лежала тут минуту назад.

— Наверное, потому я тебя и полюбил, — признался он. — Раньше ты всегда обо мне заботилась.

— Интересно, — пробормотала я, смущенная неожиданным признанием. — Так заботилась, что даже не заметила.

— Это моя вина — то, что ты меня не помнишь, — продолжал Димитрий. — Перед празднеством я обещал тебе все рассказать. Готова выслушать?

Я медленно склонила голову, и так же медленно ее подняла. Пусть считает, что это был кивок. Муж потянулся, но завидев, что я стала убирать руки под одеяло, снова ухватил мою ладонь.

— Тебе было пятнадцать, — начал он, одной рукой удерживая мою пятерню, а второй смахивая волосы со лба. — Я прибыл в то поместье вместе с отцом — его деловые переговоры с виконтом, я уверен, не могли быть назначены на более неподходящий вечер. Отцу в деловых разборках я помочь не мог, даже если бы и хотел, поэтому меня спровадили на происходящее этажом ниже торжество. Помню с каким нежеланием я направлялся в бальный зал, и зрелище, открывшееся моему взору, ничуть меня не порадовало. Сборище разряженных дам, их унылые кавалеры, музыка, то жизнерадостная, то меланхоличная — все это не по мне. Одна только вертихвостка в красном с белыми рюшками платье, порхавшая между гостей, немного оживляла всю эту мрачную аудиторию.

— Вертихвостка? — смутилась я, закрывая лицо свободной ладонью. — Я действительно произвела подобное впечатление?

— Слушай дальше, — ехидно заулыбался сероглазый нахал. — Это только начало. Очень скоро я выяснил причину общей напряженности присутствующих женщин и грусти мужчин. Девушка почти ни с кем не танцевала.

— Не может быть, — не согласилась я. — Я всегда танцевала много и часто.

— Ты танцевала только с теми, кого одобрил отец, — огорошил меня супруг. — Это я узнал, конечно же, позже. Твой папенька подбирал тебе достойную партию, поэтому отказывал в танце с тобой безродным и малоимущим — так мне тогда казалось. Я и предположить не мог, что твой родитель уже помолвил тебя с Зейтуном, да и не о нем сейчас речь. Тогда, на том балу, я заметил неподалеку от себя знакомое лицо — лучшего ювелира в нашем графстве. Он внимательно следил за происходящим в зале, мерно опустошая свой бокал, пока не заметил меня. Мистер Линтон засвидетельствовал мне свое почтение, мы разговорились. В какой — то момент я признался ему, что в жизни еще не бывал на балу, скучнее этого, на что ювелир ответил, что пришел сюда только ради дочери. Примерно через полминуты закончился очередной танец, и он позвал тебя к нам.

— Должно быть, я смутилась, завидев тебя рядом с отцом, — предположила я.

— Отнюдь, — отверг мой вариант супруг. — Ты гордо прошествовала к родителю мимо пожирающих тебя глазами мужчин, склонилась перед нами обоими в реверансе, и лишь потом обратила свое внимание на меня.

— И что было дальше? Говори только правду!

— Ты в меня влюбилась.

Я еще в жизни не слышала ничего столь кощунственного.

— Это неправда, — потупила взор я. — Мы ведь даже не были знакомы.

— Вот твой отец нас и представил друг другу, — улыбнулся Димитрий. — А потом ты, видимо, решив, что я добиваюсь у твоего батюшки разрешения потанцевать с тобой, сама его об этом попросила.

— Я что сделала? — не сдержала я пораженного возгласа.

Муж хищно сузил глаза.

— Ты сама напросилась на танец со мной.

— Нет, — пролепетала я. — Господин граф, вы врете!

— Госпожа графиня, — супруг на мгновение коснулся губами моей руки, которую до сих пор держал в своей. — Клянусь, это чистая правда.

— Тогда ты должен был объяснить мне, что я ошиблась, — я ощутила, что заливаюсь краской.

— Зачем? — рассмеялся Димитрий. — Когда такая красавица напрашивается на танец, отказывать — последнее дело.

— Я не напрашивалась!

— Это не имеет значения, — муж поглаживал мою руку подушечкой большого пальца. — Все мужчины в зале поняли, что в момент потеряли тебя. Я никогда не видел, чтобы кто-то так смотрел на другого человека, как смотрела на меня ты. Это был и восторг, и поклонение, и даже не то что нежелание отводить от меня взгляда, а физическая неспособность это сделать.

— Тебе было двадцать, если я не ошибаюсь, — возразила я. — Ты должен был принять это как неуместное девичье кокетство, и оставить меня.

Димитрий наконец перестал придвигаться ближе и просто пересел ко мне на кровать.

— Тогда почему на следующий танцевальный вечер я летел, словно меня подгоняли? Почему я искал эту искристую девушку, красивую как ангел, смешную, танцующую, точно она рождена для этого? Зачем тогда я уходил с любого бала, если ее там не было?

Я пожала плечами.

— Действительно, зачем?

Муж чуть наклонился к моему лицу.

— Закрой глаза.

— Нет, — мгновенно отвечала я.

— Почему?

— Вдруг ты меня поцелуешь.

Супруг опешил.

— Разве я не имею права поцеловать собственную жену?

— А мы, — я попыталась перевести тему разговора, — раньше это делали?

Димитрий немного отстранился, а потом усмехнулся.

— Что именно ты имеешь ввиду? — переспросил он. — Поцелуи, или… что-то другое?

Жар хлынул к моим щекам, и я аккуратно отодвинулась подальше от Димитрия.

— Нахал! — наконец-то смущенно выдавила я. — Я имела ввиду поцелуи.

— А ты как думаешь?

— Уж поцелуи я не забыла бы!

— Но мы целовались. Много раз. Везде. Постоянно. А ты забыла.

— Но почему? — воскликнула я, не выдержав. — Почему я все забыла?

Взгляд мужа погрустнел.

— Потому что я, будучи влюбленным в тебя сверх всякой меры и не зная, куда мне от этой любви деться, собственноручно стер все твои воспоминания о нас, когда ты от меня уходила.

И я не стала перечить. Глядя на мужа, на ту затаенную печаль, с которой он рассказывает мне происходящее когда-то, у меня не хватило духу ответить колкостью. Похоже, он и вправду меня любит.

— Я был ослеплен тобой, ты кроме меня никого больше не видела. Пять лет разницы — помеха ли? Тебе исполнилось шестнадцать, ты стала еще красивее, еще желаннее. Совру, если скажу, что не желал тебя как женщину. В общем, все сломалось, когда я пришел просить твоей руки у мистера Линтона.

— Папа не мог отказать! — ужаснулась я. — Он спал и видел, что отдает меня замуж!

— Из нашего с ним разговора я понял, что твоему отцу прекрасно известно о том, что я ведьмарь. Этот факт стал решающим его аргументом.

— Но Зейтун тоже ведьмарь! — моему возмущению не было предела.

— С ним вообще отдельная история, — отвечал муж. — Еще до твоего рождения, до знакомства твоих родителей, мистер Линтон просил помощи у этого негодяя. Твой отец вожделел материального обогащения, и Зейтун вывел его из низов. Взамен ведьмарь требовал у твоего отца плату — его будущего ребёнка.

— А папа и согласился…

— Согласился, и я его не оправдываю, но с одной стороны мне понятен его поступок. Ты еще не родилась, он не был знаком с тобой, не знал тебя. Мистер Линтон вообще сомневался в том, что у него будут дети. Но вот встреча с твоей мамой, их любовь, вот рождаешься ты и растешь красивейшей женщиной графства. Ты не представляешь, как отец любил тебя. В какой-то момент он понял, что не сможет отдать тебя Зейтуну. А когда с прошением твоей руки пришел я, он понял, что не сможет отдать тебя вообще никому. Нет мужчины, достойного его драгоценной дочери.

— Но ведь он… подожди, я ничего не понимаю. Платья, украшения, балы… он говорил, что это все для того, чтобы я поскорее нашла себе жениха!

Лицо мужа окаменело.

— Он все это делал и говорил, чтобы ты ничего не заподозрила до поры до времени. Какую дьявольскую интригу организовал твой отец, не находишь? Когда он отказался выдать тебя за меня, с просьбой к нему отправилась ты самолично, и потерпела крах. Мистер Линтон камнем стоял на своем. Ты устраивала истерики, проклинала всех на свете, говорила, что ненавидишь его, но эффекта не было. Чтобы тебя образумить, родители пригласили бабушку Ребекку.

— Кажется я знаю, что было дальше, — я закрыла лицо руками. — Вот почему она так обозлилась на меня! Она и в детстве была строга, но эта строгость происходила из заботы… а я, должно быть, наговорила ей такого…

— Ты обозвала ее старой склочницей, лезущей не в свое дело. Даже говорить с ней не стала — и так было понятно, зачем она приехала, а ты слова против меня слышать не хотела. Ты умница, — муж потрепал меня по макушке, и я грустно улыбнулась. — Вытолкала бабку из комнаты. Моя девочка! — гордо произнес он.

Я зарделась. Димитрий продолжал.

— Я даже не думал сдаваться. Ты была нужна мне, как воздух, как вода. И я был уверен, что мы победим, пока меня не вызвал на аудиенцию собственный отец.

— О нет, — не сдержалась я. — Такое чувство, что я слушаю пересказ сентиментального романа, а не кусок своей жизни.

Супруг невесело хмыкнул.

— Как ты уже догадалась, отец потребовал прекратить это. Сказал, что я позорю род Грейсонов, увиваясь за безродной девчонкой. Мы ругались долго и насыщенно, но он все равно поставил условие: либо мы расстаемся, либо он лишает меня титула и наследства. Я тогда ответил что-то вроде: "Забирай все это с собой на тот свет", и направился к тебе.

— Жестоко, — признала я. — Особенно если учесть, что он и вправду… Прости. Я слушаю.

— В тот вечер рухнуло все. Ты вышла ко мне вся в слезах, измотанная, несчастная, бесконечно уставшая. Плакала, и говорила, что больше так не выдержишь. Что не можешь разорвать сердце надвое. Что останься ты со мной — умрешь от горя из-за того, что от тебя отречется собственная семья, а если отвергнешь меня — тут и так понятно, — Димитрий выдохнул. — Ты любила меня безумной любовью.

— И что было дальше? — пробормотала я.

— Мне в голову пришла идея. Можно сказать, гениальная. Одобренная всеми твоими родственниками. От нее было худо мне одному, но разве это кого-то интересовало? — Супруг откашлялся. — Да, я стер тебе память. Все воспоминания обо мне. Всю твою любовь. Я знал, что это необратимо, но тогда я больше о тебе думал. На следующее утро ты проснулась веселой и благополучной, а я нашел своего отца мертвым в его постели.

— Я даже не знаю, что сказать, — несмело встряла я в его монолог. — Я не знала твоего отца, но знаю каково это — остаться без семьи. Прими мое несвоевременное сочувствие. Мне правда очень жаль.

— И ты не скажешь, что я чудовище, влезшее в твою голову? Я не имел на это права. Твои воспоминания — это уж точно то, что принадлежит тебе одной.

Я пожала плечами.

— Ты поступил так из любви ко мне — я не могу осудить этот поступок. Если бы не твое вмешательство, я, вероятно, и вправду бы умерла от горя.

Димитрий криво усмехнулся.

— Как бы там ни было, на следующий бал, где должна была присутствовать ты, я явился. Это оказалось торжество в честь младшего сына судьи Тёрнера.

— Я помню это! — вскрикнула я. — Ты тогда наблюдал за мной из-за колонны.

— Стоило немалых сил не оторвать голову этому сопляку прямо там. Я видел, с каким нескрываемым вожделением он на тебя смотрел. Словно ты уже ему принадлежишь, — тень ли скользнула по щеке Димитрия, или это желваки? — Это больно было видеть — он весь вечер обнимал тебя, твердил о любви, танцевал лишь с тобой.

— Да, — откликнулась я. — Хорошо это помню.

— Чтобы у тебя не возникло вопросов из-за меня, твой отец решил представить меня тебе. Вторично я наблюдал, как гордо ты пересекаешь зал, подходишь ближе, смотришь мне в глаза. И ни тени узнавания. Ни капли интереса. Мистер Линтон откровенно злорадствовал. Ты равнодушно склонилась в реверансе, и отправилась дальше танцевать с младшим Тёрнером.

— И это я тоже помню, — чуть ли не проплакала я.

— Я всегда делаю свою работу хорошо, — с несчастным видом произнес муж. — Поэтому тебя и не думал винить. Вернулся в Альвион. На балах больше не появлялся. Думал, смогу забыть тебя и все эти счастливые месяцы. Пытался забыться в других женщинах. Ничего не полу…

— Чтоо? — я даже не сразу поняла, почему так воспламенилась. — Ты был с другими женщинами?

Муж даже рассмеялся.

— Ты больше не принадлежала мне, и не было надежды, что мы будем вместе. Или я должен был до конца жизни довольствоваться одними воспоминаниями о тебе?

— Нет, конечно, — покраснела я. — Просто… неприятно. Извини.

— Твой отец признался, что не собирается тебя отдавать Зейтуну лишь через два года после этого. Последствия его действий известны.

— Знаю, — с досадой молвила я.

— Разве я мог оставить тебя одну, беззащитную, у бабки, которая тебя ненавидит? Да и Зейтун вскоре нашел бы тебя. Тогда существовало бы два варианта развития событий: он или добил бы тебя, или взял в жены.

Но даже угроза стать женой Зейтуна не пугала меня так, как следующая догадка.

— А ты, — несмело начала я, — был с другими женщинами… после нашего венчания? — боязливо закончила.

Димитрий смотрел на меня, наверное, целую минуту. Эмоции на его лице сменяли друг друга: недоумение, удивление, даже надежда. В конце — концов он без тени улыбки произнес:

— Нет. Я жду тебя, Джейн. — С этими словами он наклонился ко мне еще ближе, чем был. Я чувствовала его дыхание. — Но разве тебе есть до этого дело? Ты ведь меня не любишь. Мне, видно, никогда не добиться от тебя былых чувств, правда?

Где взять смелости и сказать ему что он не прав, я не знала. Чувства, что обуревали меня, оказались совершенно противоположными тем, что он озвучил. Казалось, теплый золотой песок рассыпался по жилам, согревая, открывая эту цветущую любовь, вторичную, вызванную тем же человеком, возможно даже более сильную, чем первая. Впервые я полюбила его по воле случая, но второй раз стал заслуженным — он приложил к этому не одно усилие, дав мне дом, дав мне покой в этом доме, свободу, не навязываясь, помогая, лелея, любя, наконец.

Совладать с собой я не могла, да и не хотела. Он удивился, когда я дрожащей рукой дотронулась до его щеки. Думаю, еще больше он удивился, когда я сама, медленно и осторожно, прикоснулась к его губам — всего чуть-чуть! — но этого хватило. Долгий, упоительный поцелуй был не моей заслугой — супруг бережно обнял меня, не задевая рану, не отпуская дальше нескольких дюймов, а выглядел как умирающий от жажды, которому наконец-то дали доступ к воде.

Я не знаю, сколько это продолжалось, но мне было так уютно с его объятиях, что окончания и не хотелось. Руки сами тянулись обнять его. Разум до того затуманился, что я даже не подумала сопротивляться, когда муж стал опускаться ниже, целуя шею, ниже, и ниже… пока не попал локтем прямо по моей ране.

От дикой боли я непроизвольно отстранилась, сдерживая болезненный крик, зажмурив глаза, сжав руки так, что ногти впились в ладони. В подобной позе я просидела не меньше минуты, прежде чем боль стала утихать, и я открыла глаза, полные слез. Димитрий с каменным выражением лица помог мне прилечь на подушку, а когда я облегченно выдохнула, он, кажется, сделал то же самое.

— Дженни, прости меня, — супруг опустился над моим лбом, и, тяжело дыша, запечатлел на нем поцелуй. — Я забылся. Слишком распалился.

Я и не думала его осуждать — сама ведь опьянела от тех прикосновений, и хотела было заверить, что все в порядке, но в голову пришла до того чудовищная мысль, что уж тут я не сдержала вопля ужаса.

— Что? — в ту же секунду спросил муж. — Что ты себе уже придумала?

— Я не придумывала, — пораженно отвечала я. — Ответь пожалуйста, из музыкального зала меня забрал ты?

— Сам на руках вынес, — подтвердил муж.

Я почувствовала, как заалели щеки.

— И рану бинтовал тоже ты?

— А кто же еще? — не понял Димитрий.

— Ты… ты снял с меня платье?

Тут, кажется, я смогла донести до него свою мысль, ибо углядела его улыбку, нахальную и самоуверенную.

— А ты думала, я забинтую рану поверх одежды? Снял я с тебя платье… и все что под ним было, тоже, — подтвердил он, улыбаясь все шире.

Мне казалось, я умру от стыда прямо на той кровати.

— Да ладно тебе, Джейн, — посерьезнел муж. — Ты истекала кровью. Было не до созерцания твоих прелестей. Я почти не смотрел.

Почти не смотрел! Боже, лучше бы я умерла.

— Кажется, самое время оставить тебя в покое, — изрек сероглазый граф потрясающую мысль, снова целуя меня в лоб, поднимаясь и уходя.

Я со спокойной душой стала ощупывать распухшие от поцелуев губы. Такое странное ощущение… необыкновенное. Я надула их, куснула нижнюю, и тут увидела Димитрия у дверей. Супруг беззвучно хохотал, опершись на дверной косяк. Щеки вновь заполыхали румянцем.

— Не так уж это и страшно, правда? — преодолев смех, спросил он. И я, хоть и глядела на него полным укоризны взглядом, не смогла не улыбнуться.

Муж ответил улыбкой еще теплее.

— Люблю тебя, Джейн, — молвил он и вышел.

Глава 7. Горячий вечер

Стараниями многочисленных слуг, а прежде всего благодаря лекарствам моего супруга, я выздоравливала скорее, чем ожидала. Уже через неделю боль стала терпимой, что позволило мне наконец-то встать с постели, а еще через несколько дней и она пошла на убыль. У меня появилась возможность выяснить, где я пролежала столько времени. Как оказалось, крохотная комнатушка, в которой я пришла в себя и есть той самой лабораторией моего мужа, о которой некогда упоминала Джослин; стол с переплетением трубок и странных сосудов, на который я той ночью обратила внимание — чуть ли не главное сокровище Димитрия; а постель, на которой я выздоравливала — его личная кровать, где он спал, не пожелав обжиться в тех чудных покоях, предназначенных для нас двоих.

— А почему меня лечат именно здесь? — спросила я как-то присматривающую за мной служанку. Та кивнула в сторону стола.

— В непосредственной близости от приготавливаемых лекарств, — отвечала она.

Ответ более чем ясен. В планы моего супруга входило мое скорейшее выздоровление, чему он успешно способствовал. Однако поблагодарить его у меня возможности не оказалось — после той ночи он стал присылать ко мне слуг, а сам если и появлялся, то лишь чинно кланялся, молниеносно готовил нужное ему зелье и скрывался из виду, что повергало меня в раздумья. Может он осознал, что наговорил лишнего той ночью? Может не хочет спешить, торопить меня? Как сложно иногда понять его помыслы!

Без Джослин времяпрепровождение стало совсем безотрадным. Наставница до сих пор не приходила в себя, хотя Димитрий едва ли не ежечасно присылал к ней слуг с лекарствами. Я многажды наблюдала, как они ухаживают за ней. Однажды к Джосси отправили Лукана — прислужника, коего часто выставляли на стражу у моей комнаты, и я предприняла мгновенное решение ковать железо, пока горячо.

— Лукан! — я поднялась с колен и отпустила руку наставницы, которую до этого сжимала. — Позволь мне это сделать.

— Госпожа графиня, — страж отвесил поклон. — Мне даны четкие инструкции…

— Пожалуйста! — взмолилась я. — Разреши поухаживать за дорогим мне человеком. Оставь лекарства и повязки, я сама все сделаю.

— Госпожа, — нахмурился парень, но я уже отобрала весь его инвентарь.

— Я не скажу Димитрию, — заверила я его, и Лукан вновь поклонился.

— Ваше Сиятельство, не далее, как час назад Вам доставили письмо.

— Правда? — удивилась я. — От кого оно?

— Простите, но я не знаю. Его принес посыльный. Я оставил послание на столе в Вашей комнате.

— Хорошо, — улыбнулась я. — Ты можешь идти.

Я не надеялась, что Джосси придет в себя, когда я буду бинтовать ее раны, потому не была разочарована, когда дыхание наставницы осталось таким же ровным. Зато я получила возможность завидеть ее ранения воочию, что не вызвало у меня восторга. Повреждения оказались рваными, словно… я, конечно, не целительница, но они явственно походили на следы укусов. Зейтун… человек ли он, в полном значении этого слова? Мне известно, что он ведьмарь, но в чем заключается его сила? Может, в его власти превращаться в разного рода диких зверей, иначе каким образом он смог бы оставить Джосси столь ужасные увечья? Надо добавить эти сведения в список вопросов, которые необходимо задать Димитрию.

По окончанию трудоемкой процедуры я снова опустилась на колени рядом с ложем наставницы, и отметила собственную неаккуратность — на юбке расплылось большое, неприятно пахнущее пятно от лекарства.

— Вот незадача! — обратилась я к молчаливой собеседнице. — Можно я одолжу у тебя платье?

Джослин безмолвствовала, и я обреченно вздохнула. Я верю, что она не взалкала бы для меня наряд.

Гардероб наставницы был чрезвычайно скромный, но я выбрала для себя очень опрятное светлое платье, идеально подходящее мне как по росту, так и размером. Однако уже выйдя из-за ширмы я поняла — что- то не так.

Я точно помню, что рука Джосси осталась опущенной к полу, но сейчас она лежала на животе наставницы. Может, мне привиделось? Я осторожно присела рядом — Джослин даже не думала пошевелиться.

— Жаль, — размышляла я вслух. — Мне очень тебя не хватает, Джосси. Димитрий вытворяет всякое… сначала признается в ошеломительных вещах, а потом внимания не обращает. Уже не говорю о… — я запнулась, вспоминая как неожиданно уютно было нежиться в объятиях супруга той ночью. — В общем, я не знаю, что делать. Ума не приложу, как я умудрялась быть такой холодной раньше. Мне бы сейчас это свойство, Дж… Джосси?

Теперь я точно уверена, что мне не померещилось — губы Джослин чуть более приоткрыты, чем несколько мгновений назад. А что, если она сейчас, не побоюсь этого предположения, в сознании? Что если Джосси слышит меня, просто не может ответить?

— Джослин? — нерешительно произнесла я, подбираясь к ней ближе. Наставница, как и полагалось, хранила молчание.

Решение, моментально созревшее в голове, было подобно молнии — нужно срочно рассказать Димитрию об этом. Он, скорее всего, знает обо всем… но я лучше приму меры предосторожности. Очень срочные меры.

Думаю, прислуга даже не удивилась, заприметив мой стремительный забег в сторону библиотеки. На полпути почти зажившая рана дала о себе знать, и я умерила темп, а затем и остановилась. Шедший мимо посыльный задержался рядом.

— Госпожа графиня, — обеспокоился он, — все в порядке?

— Нет, — постаралась я утихомирить сердцебиение. — Мне нужно увидеть Димитрия. Вы не знаете где он может находиться?

— Я видел Его Сиятельство у библиотеки, — наморщил лоб парень. — Кажется, господин граф отправился искать свободные покои.

— Странно, — удивилась я, и приуныла одновременно. Искать Димитрия по Альвиону бесполезно. Лучше подожду его в библиотеке. — В любом случае, спасибо вам.

Посыльный поклонился в ответ, и мы разошлись в разные стороны. Я старалась на ходу пригладить волосы, выбившиеся из прически, но заподозрив, что делаю только хуже, распустила косу, вытащила ленту и перевязала растрепанные локоны ею. Вдобавок к этому я пригладила чуть примятый подол платья наставницы о стряхнула с рукава несколько пылинок. Наряд, конечно, простоват для графини, но он хотя бы чист и опрятен. В голову пришла не совсем приличная мысль, что Димитрий меня и не такой видел, и я устыдилась, хоть об больше никто не знал.

В общем, отворяя высокие дубовые двери в читальню, я, в своих более чем скромных одеждах даже заподозрить не могла, насколько кстати оны пришлись.

За одним из ближайших столов, находившемся у самых дверей, восседала благородная дама — воплощенные аристократичность и нечеловеческая красота. Она мне сразу не понравилась. Стало ясно, кому отправился искать комнату мой муж.

— Ты очень кстати, милочка, — обратилась она ко мне. — Я уже давно посылала за чаем.

Меня действительно легко можно было принять за горничную — я отчетливо осознавала это, когда кланялась ей и отвечала.

— Прошу прощения, Ваша Милость, но я здесь по поручению Его Сиятельства. Господин попросил найти запись расположения свободных покоев Альвиона.

— Ах, тогда приступай, — кивнула она. — Мне уже надоело коротать время среди этого запустения в одиночку.

Могу дать голову на отсечение — супругу не понравились бы подобные высказывания о его любимой библиотеке.

Прохаживаясь между полок, я украдкой разглядывала новоприбывшую. Она была, если это сравнение простительно, полной моей противоположностью: блестящие черные волосы, задранный к потолку нос, светло-карие глаза и красные губы, словно она только что трапезничала пинтой крови. Бледную аки лунный свет кожу выгодно оттеняет изящное синее платье с узорчатым лифом и коротким рукавом.

Что я делаю? Мне нужен Димитрий, я должна рассказать ему о Джослин — эта мысль вынуждала меня раз за разом испытывать угрызения совести. Но с другой стороны — даже если я сейчас же брошусь на его поиски, не найду ведь! Пока он сам меня не отыщет — нет никаких шансов отыскать невесть куда запропастившегося супруга. Осознав это, я вздохнула и выглянула из-за очередного стеллажа с приветливой улыбкой.

— Госпожа графиня будет рада познакомиться с Вами, Ваша Милость.

— Зачем она сдалась мне, эта ваша графиня? — капризно надула губы женщина. — Вся прислуга только о ней и болтает. Она что, и вправду такая хорошая?

— Очень, — с самым честным выражением лица ответствовала я. — Госпожа Грейсон само совершенство, а господин от нее без ума.

— Это ненадолго, моя дорогая, — с наглой ухмылкой заверила меня новоприбывшая. — Я, Элизабет Дюфон — давнишняя подруга графа и его первая супруга. Мы с Димитрием все детство провели вместе, и я не верю, что какая-то безродная простушка окрутила его за здорово живешь.

Это был первый болезненный удар. Я постаралась воскресить в памяти наш с Димитрием прошлый разговор, и как ни старалась — не смогла выудить и малейшего упоминания об этой, с позволения сказать, подруге детства. Мгновением позже мне вспомнилась леди Версалес: "…граф не будет Вас любить так же сильно, как свою первую жену".

— Первая супруга? — переспросила я.

— Практически, — заверила гостья. — Наш с Димитрием брак был оговорен родителями еще в нашем младенчестве, и я много лет считала себя его женой.

Вот, значит, о чем говорила леди Версалес. Что же, это в корне отличается от того, что мне говорил муж, а ему я верю больше.

— Хотела бы я увидать Вас на месте нашей госпожи, — с долей сарказма сболтнула я.

Сарказм остался незамечен.

— Правда? — расцвела Элизабет.

"Больше чем ты думаешь", — хотелось добавить мне, но я сдержалась и послала ей кроткую улыбку.

— Не может быть, чтобы Димитрий обо мне не рассказывал, — продолжала самоутверждаться она.

— Может, — немного резче, чем следовало бы, оборвала я. — Никогда о Вас не слышала. Его Сиятельство только о любимой супруге и говорит.

— Это я уже заметила, — пожаловалась леди Дюфон. — Джейн то, Джейн се, Джейн блестяще провела прием, Джейн влет подружилась с Джослин, Джейн вышивает, танцует и на фортепиано играет…

У меня даже на сердце потеплело от ее негодования. Димитрий действительно только обо мне и твердит! С его стороны это чудовищная верность.

Наверное, я таки когда-нибудь к нему приду…

— …только какой толк от вашей Джейн, как от женщины? — закончила Элизабет.

Это был второй болезненный удар. Я прижала к груди какую-то книгу и присела напротив гостьи.

— Это Вам господин сказал? — с замирание сердца услышала я свой голос, словно со стороны.

— Нет, — недовольно отвечала Элизабет, и я позволила себе выдохнуть. — Но вся прислуга судачит о том, что графиня не пускает Димитрия к себе ночью. Вопиющая наглость! Она такого мужчину зазря удерживает подле себя!

— Я слышала другое, — отважно солгала я, но собеседница меня перебила:

— А тебе какое до этого дело? — внезапно подозрительно сузила она глаза.

У меня получилось лишь несколько раз закрыть и открыть рот, прежде чем пролепетать первое, что пришло в голову:

— Я могу Вам помочь.

Такого презрения по отношению ко мне я еще ни у кого не видела.

— Обойдусь без тебя, право слово. Думаешь, мне сложно будет навестить Димитрия несколько раз в темное время суток? При таком раскладе даже его каменное самообладание сломается. Доказать, что брак Димитрия и вашей графини не был консумирован, будет очень просто, — Элизабет хищно усмехнулась. — Скоро графство поприветствует новую графиню.

Господь милосердный! Да это же леди Версалес номер два.