Проект «Ватикан»

Глава 34

Раньше мир уравнений виделся Теннисону сквозь дымку, его очертания были искажены колеблющимся, плывущим маревом — так в жаркий солнечный день виден другой берег озера, поверхность которого сияет радужными бликами, отражая палящие лучи. Теперь же все было видно чётко и ясно. Он стоял на твёрдой почве, а перед ним ровными рядами, насколько хватало глаз, выстроившись разноцветные кубоиды, испещрённые значками и графиками. Вдали угадывалась линия горизонта, она поднималась кверху наподобие края огромной чаши, и там, далеко-далеко, край её соприкасался с опрокинутой чашей небес. Поверхность планеты — если это была планета — была покрыта горохово-зелёным ковром, но это не была трава. Что именно — Теннисон пока понять на мог.

— Шептун! — позвал Теннисон.

Ответа не последовало. Шептуна не было. Он был один. Или нет, не один. Шептун тоже был здесь, но не как нечто отдельное. Здесь, в незнакомом, чужом мире, Теннисон находился не сам по себе — тут были он и Шептун, соединённые в одно целое.

Он застыл, поражённый внезапной догадкой, не понимая, откуда это стало ему известно. Шли мгновения, и он догадался, что додумался до этого не он, Теннисон, а Шептун, который сейчас был его неотъемлемой частью. Но кроме этого Шептун никак не обнаруживал своего присутствия. «Интересно, — подумал Теннисон, — а как себя чувствует Шептун? Кажется ли ему, что он сам по себе, или он тоже осознает себя частью единого целого? Чувствует ли он моё присутствие?» Но ответа на его безмолвный вопрос не последовало. Шептун не давал знать, так ли оно на самом деле.

Самое удивительное, что Теннисон ощущал реальность своего присутствия в математическом мире: не смотрел на него со стороны, а лично там находился. Он чувствовал твёрдую поверхность под ногами и дышал легко и свободно, словно на планете земного типа. Он попробовал оценить параметры окружающей среды — состав атмосферы, её плотность, давление, силу притяжения, температуру воздуха. Производя в уме вычисления, он поразился. Подсчёты были весьма приблизительны, но он понимал, что все параметры намного лучше — условия были не просто подходящими для жизни, а идеально подходящими.

Кубоиды оказались расцвечены разнообразнее и ярче, чем тогда, когда он смотрел кристалл и видел их во сне. Уравнений и графиков на их поверхности было намного больше. Приглядевшись к ближайшей группе кубоидов, он заметил, что все они — разного цвета, а уравнения и графики на их поверхности совершенно разные. Каждый из них нёс в себе нечто индивидуальное.

Он до сих пор не сдвинулся с места, и та часть, которую мучили сомнения относительно его присутствия здесь — наверное, собственно Теннисон, — не давала ему сделать ни единого движения. Наконец он сумел преодолеть оцепенение и сделал первый осторожный шаг, чтобы удостовериться в том, что может двигаться. Уравнения-кубоиды стояли неподвижно, и Теннисон решил предпринять попытку контакта и начать двигаться. «Неужели, — подумал он, — я буду стоять тут и глазеть, а потом уберусь восвояси? Тогда между теперешним посещением этого мира и предыдущими не будет никакой разницы».

Он медленно, шаг за шагом приближался к кубоидам. Подойдя к одному из них довольно близко, Теннисон прикинул его «рост», то есть — высоту.

«Рост» кубоид имел приличный — что-то около восьми футов, и Теннисон смотрел на его верхнюю часть, запрокинув голову. В длину кубоид был раза в два больше. Теннисон не мог определить ширину кубоида, оттуда, где стоял, но он вышел из положения и взглянул на другой кубоид, который был развернут к нему боком, и понял, что ширина кубоида составляет около девяти футов. «Наверное, — подумал Теннисон, — размеры у них могут быть разные». Но те, что стояли к нему поближе, казались совершенно одинаковыми.

Передняя поверхность кубоида, к которому он подошёл поближе, была бордового цвета, на ней были изображаемы уравнения преимущественно оранжевые, но кое-где вкраплялись красный, жёлтый, зелёный цвета. Он попытался решить в уме самое длинное уравнение, но оказалось, что значки, которыми оно было написано, Теннисону незнакомы.

Тот кубоид, по которому Теннисон определил ширину, был ярко-розовым, уравнения на нем — зеленые, а сзади него стоял ещё один, пепельно-серый в рыжих крапинках. Уравнения на нем были лимонно-жёлтые, а графики — сиреневые. Этот кубоид выглядел забавно, казался «веселее» остальных.

Пока Теннисон приближался к кубоидам, с их стороны никакой реакции не последовало, они оставались неподвижными.

Только сейчас Теннисон обнаружил, что в этом мире совершенно нет звуков. Это был мир безмолвия. «Так вот почему я здесь не в своей тарелке, — понял Теннисон. — Ведь я так привык к тому, что меня всю жизнь сопровождают звуки — хоть какие-нибудь. Даже когда лежишь в блаженной тишине, нет-нет да и раздастся какой-нибудь звук — то скрипнет рассохшаяся половица, то лёгкий ветерок пошевелит листву за окном, то муха зажужжит от обиды, ударившись в оконное стекло…» Здесь же не было ничего, полное беззвучие.

Он отважился ещё ближе подойти к бордовому кубоиду. Было интересно идти, не производя никаких звуков. Подойдя к кубоиду вплотную, Теннисон, сам толком не понимая, что делает, вытянул руку и коснулся поверхности кубоида указательным пальцем — осторожно, готовый в любое мгновение отдёрнуть руку, словно кубоид мог оказаться горячим или был способен укусить за палец. Ничего не произошло. На ощупь кубоид оказался гладким, не тёплым и не холодным. Осмелев, Теннисон коснулся его всей ладонью. Ладонь плотно прижалась к кубоиду, и Теннисон с удивлением ощутил, что он прогнулся под рукой. Казалось, что он положил руку на желе или холодец.

На поверхности кубоида произошло какое-то движение, и Теннисон в испуге отпрянул. Он увидел, как задвигались уравнения, зашевелились графики — сначала медленно, лениво, потом все быстрее и быстрее. Вскоре за мельканием уравнений и графиков уже невозможно было уследить: они растворялись, исчезали, вливались одно в другое, возникали новые комбинации значков и тут же исчезали, следом возникали следующие, совсем другие.

«Он, этот не знаю кто, говорит со мной, — понял Теннисон. — Да, пытается говорить, хочет перебросить мостик через пропасть, разделяющую нас!»

Теннисон как зачарованный смотрел на кубоид, пытаясь уловить смысл причудливой пляски значков и их комбинаций. Временами ему казалось — вот он, смысл, я все понял, но стоило уравнению немного измениться — и только что обретённое понимание рассеивалось, пропадало, словно его и не было, будто он что-то написал мелом на доске, а кто-то безжалостно стёр написанное.

Не отрывая взгляда от обращённой к нему поверхности бордового кубоида, краем глаза он заметил сбоку какое-то движение и резко отступил в сторону. Но бежать оказалось некуда и спрятаться негде. К нему приближались другие кубоиды. Они постепенно смыкались в плотное кольцо, отрезая Теннисону пути к отступлению. На поверхностях кубоидов, обращённых к Теннисону, двигались, прыгали, перемещались графики и уравнения. Зрелище было не для слабонервных: не было слышно ни единого звука, а Теннисону казалось, что они хором кричат на него.

Подходили все новые и новые кубоиды, и некоторые из них, желая получше разглядеть пришельца, взбирались сверху на своих собратьев. Вновь прибывшие лезли ещё выше — казалось, какой-то невидимый каменщик-великан громоздил стену из неподъёмных блоков и окружал ею Теннисона. Кольцо смыкалось все плотнее, и у Теннисона закружилась голова от непрерывной смены цветов и пляски значков в графиках и уравнениях. Теперь ему казалось, что они уже не с ним разговаривают, а собрались на какое-то сверхважное совещание и решают срочный вопрос. Уравнения усложнялись немыслимо, графики извивались, вертелись, перекручивались.

Кубоиды стояли вокруг Теннисона плотной, нерушимой стеной, и вдруг неожиданно стена рухнула прямо на Теннисона! Он в страхе закричал — но пока она падала, страх сменился удивлением, казалось, он погружается в бездну. Теннисон не ушибся, не поранился. Целый и невредимый, он стоял в куче упавших кубоидов. В какой-то момент он испугался, что может утонуть в них, что его засосёт, затянет, разотрёт в порошок, что ему не хватит воздуха. Он живо представил, как его рот и горло заполнит липкое, вязкое желе, как оно попадёт ему в лёгкие…

Но ничего не произошло. Он погрузился в непонятное пространство, но никакого неудобства не ощутил. Он попытался вынырнуть, чтобы вдохнуть, но вскоре понял, что не утонет и воздух ему не нужен. Кубоиды поддерживали его со всех сторон, и ему нечего было бояться. Они не говорили ему этого, но он почему-то это знал. Наверное, эта мысль каким-то непостижимым образом вошла в него.

Кубоиды двигались вокруг, некоторые проходили сквозь него, оставаясь внутри него на некоторое время. Ему стало казаться, что он сам стал кубоидом. Он чувствовал, как внутри него циркулируют графики и уравнения, как они обнимают его, проплывая рядом. Некоторые из них соединились вместе и построили для него странный, немыслимой конструкции… дом! Теннисон скользнул в свой дом, не понимая, что он, но совершенно удовлетворённый своим новым состоянием.