Проект «Ватикан»

Глава 46

Теннисон и Джилл сели. В маленькой комнате кроме двух стульев ничего не было — четыре голые каменные стены. На металлической пластине, вмурованной в одну из них, медленно проступили черты уже знакомого Теннисону лица. Через некоторое время голос Папы произнёс:

— Рад, что вы пришли навестить меня.

— Мы счастливы, Ваше Святейшество, присутствовать здесь.

— У меня много советчиков, — сообщил Папа, — и советы они мне дают порой весьма противоречивые, так что мне иногда трудно склониться к тому или иному мнению. Если вы не возражаете, я бы хотел посоветоваться с вами. С людьми. Среди моих советников преобладают роботы. Правда, за долгие годы моего существования тут бывали и люди, но их было немного, и мало кто из них откровенно делился со мной мыслями. Есть Экайер, но он не намного превосходит остальных, поскольку выражает только свою личную точку зрения на вещи. Он настолько погружён в Поисковую Программу…

— Он предан своей работе, Ваше Святейшество, — возразил Теннисон.

— Не спорю, это так. Вот я о чем хотел вас спросить… У вас, людей, не возникает протеста относительно того, что это место зовётся Ватиканом?

— Никакого, — ответила Джилл.

— А вы, случайно, не христиане?

— Этот вопрос, Ваше Святейшество, мы не раз обсуждали между собой, — сказала Джилл. — И не можем с уверенностью ответить на него. У нас обоих в роду были христиане. Вряд ли мы сказали бы вам больше, если бы ответили, что мы не иудеи, не мусульмане, словом, не представители других религий, которые создало человечество.

— Но мы — не настоящий Ватикан в прямом смысле слова, — сказал Папа. — Вообще не Ватикан, строго говоря. Мы называемся Ватикан-17, хотя числительное редко добавляется к нашему названию. Я точно не знаю, но, видимо, в то время, когда мы возникли, существовало ещё шестнадцать Ватиканов, разбросанных по такому же числу солнечных систем, населённых людьми. Полагаю также, что земной Ватикан до сих пор остаётся головным учреждением, если я верно выразился, а остальные являются его филиалами — не уверен, что употребил верный термин. На самом деле мы этим никогда не интересовались. Думаю, если бы мы начинали нашу деятельность сегодня, мы вряд ли остановили бы свой выбор на этом названии. И если бы меня начали конструировать сегодня, сомневаюсь, что меня назвали бы Папой. Когда здесь все только начиналось, у роботов были сильны воспоминания о Земле, о тех чудесах, которые были связаны с великой земной религией. Так я стал Папой, а это место — Ватиканом. Думаю, это наверняка вызвало бы порицание со стороны главного Ватикана. Но это случилось только потому, что создатели здешнего учреждения питали глубочайшее уважение к христианству Древней Земли. Несмотря на то что наши основатели на Земле были лишены права причастия, они до сих пор полны любви к этой древней вере.

— Нам это вполне понятно, — сказал Теннисон. — Нам ясны побудительные мотивы выбора терминологии.

— Как Папа, — продолжал Его Святейшество, — я должен быть непогрешимым. Считается, что я должен знать все ответы. Наше сообщество ищет во мне руководителя. Как сложнейший компьютер, я устроен так, что могу отвечать на вопросы, связанные с долгосрочным прогнозированием, а на злободневные вопросы мне отвечать труднее. Задайте мне вопрос, ответ на который может оказаться ценным, важным через десять тысяч лет, — я подумаю немного и дам ответ с неплохой долей вероятности. Попросите у меня ответа на вопрос, который связан с делами дня завтрашнего, и я буду не так уверен в его правильности. Понимаете, какие у меня трудности?

— Да, пожалуй, — кивнула Джилл.

— Но меня больше всего беспокоит, — сказал Папа, — проблема веры как таковой, как бы странно это ни звучало из уст Папы. Понимаете, во Вселенной разные народы создали огромное количество верований, основанных на самых разнообразных понятиях природы божественности. Вам ясно, о чем я говорю?

— Ваше Святейшество, мы слушаем вас очень внимательно, — сказал Теннисон.

— Так вот… Как я уже сказал, число религий во Вселенной огромно. Но все-таки Вселенная по числу вероисповеданий не превзошла Землю. Как вы думаете, сколько могло быть религий на Земле?

— Мне как-то в голову не приходило подсчитывать, — пожала плечами Джилл. — Вряд ли я могла бы назвать точное число. Знаю только, что их было великое множество.

— И все разные, — подхватил Папа. — И каждая спорила с другими не на жизнь, а на смерть, доказывая свою истинность и единственность. Веками на протяжении истории человечества люди разных вероисповеданий уничтожали друг друга, чтобы доказать, что их вера лучше. Вера, основанная на убийстве других… Вам это понятно? Как вы могли бы это объяснить? И чем?

— Безумием человечества, — ответил Теннисон. — У нашей расы, Ваше Святейшество, множество пороков.

— И все-таки за что-то вас любят роботы! Ваш народ создал нас. Ваш интеллект, ваши руки создали нас. Мы произошли от вас. Вы нас сделали и усовершенствовали. Значит, в вас были не только пороки, но и много добра. Значит, вам должны быть свойственны и любовь, и благородство.

— Ваше Святейшество, наши философы многие годы бились над решением вопросов, которые вы задаёте, — сказал Теннисон. — Они не новы для нас.

— Значит, вам должна быть знакома и проблема, которая теперь стоит перед Ватиканом. Я, производное от робота, производного от человека, спрашиваю вас об этом. Не обещаю, что воспользуюсь вашим советом, — мне нужно рассмотреть много фактов, но сейчас я позвал вас для того, чтобы выслушать, что вы, лично вы, думаете об этом. Вот почему я позвал вас одних и удалил кардинала. Ну, говорите же. Прошу вас, как близких друзей, говорите откровенно, без стеснения.

— Да, но… — запнулся Теннисон, — Видите ли, Ваше Святейшество, мы прибыли сюда вовсе не как друзья Ватикана. Я бежал от людского самосуда и стал здесь врачом Ватикана, поскольку ваш врач погиб. Джилл прибыла сюда как писательница. Она хотела написать о вас, но вы оказались категорически против этого.

— Но с тех пор прошло время, и вы оба доказали нам свою преданность. Вы породнились с Ватиканом. Знаю, сначала вы были напуганы угрозой, что мы не дадим вам улететь отсюда, но теперь, как я понимаю, и нам трудно с вами расстаться, да и вы сами не склонны возвращаться к этому вопросу. Могу я поинтересоваться, что послужило причиной изменения ваших намерений?

— Трудно сказать, — задумался Теннисон. — Вопрос непростой. Хотя… нет, Ваше Святейшество, причин так много, что я устал бы перечислять и вас бы замучил.

— Для меня причина в том, — сказала Джилл, — что тут очень спокойно. Жаль, если этот покой кончится. Я так полюбила маленький садик за клиникой, вид на пшеничные поля, на горы…

— Горы? — удивился Теннисон. — Тебе нравится смотреть на горы? Ты ведь была к ним равнодушна как будто?

— Я успела полюбить их, Джейсон. Да, я столько времени на них смотрела, а увидела только вчера. Увидела так, как видишь их ты.

— Ваше Святейшество, — обратился Теннисон к Папе, — давным-давно, в средние века, на Земле было много монастырей. Люди уходили туда, жили там христианской жизнью, по христианским канонам. Если бы вы спросили их, зачем им это, они бы ответили, что поступили так из любви к Христу, что для них это путь служения Богу. Но я склонен думать, что они уходили в монастыри, чтобы укрыться от жестокости мира, чтобы переждать там тяжёлые времена. Там они находили тишину и покой. Мне кажется, они не становились более верующими оттого, что жили в монастырях, но они сами, наверное, думали, что все обстоит именно так. Что касается меня, то здесь, у вас, я обрёл как раз то, что искал всю жизнь, — спасение от жестокости и суеты мира.

— Понимаю, — сказал Папа. — Именно это нам и хотелось бы сохранить. Покой, тихое место, где мы могли бы без помех продолжать свою работу. Но весь вопрос в том, над чем нам следует работать!

Теннисон пожал плечами.

— Ваше Святейшество, если вы хотите спросить, следовать ли вам по пути веры или по пути знания, то я бы выбрал знание, поскольку мне представляется, что вера должна рождаться из знания, а не наоборот. Спросите дюжину, сотню людей, исключая, конечно, ватиканских доктринёров, и вы получите совершенно разные ответы. Кто-то ответит так же, как я, а другие изберут веру. Думаю, вероятность правильного ответа такая же, как существование единственно истинной веры.

— А истинное знание?

— Думаю, такое может существовать. Но мне этого не узнать никогда. Простите, Ваше Святейшество, думаю, и вам тоже.

— Наверное, — задумчиво проговорил Папа, — наши милые роботы допустили какой-то просчёт в моей конструкции. Нагрузили меня тем самым пиететом, которым сами были переполнены. Вообще-то, я склонен согласиться с вами. Однако стоит мне принять такое решение, как Ватикан треснет по швам. Начнётся смута, пойдут бесконечные споры, они затянутся на долгие годы, и вдобавок это мало чего хорошего добавит к моему образу, — образу Папы. Что бы вы по этому поводу ни думали, образ Папы многое значит для каждого из нас.

Джилл и Джейсон молчали.

— Вы, люди, — продолжал Папа, — способны испытывать любовь и ненависть. Нам не дано ни то ни другое. Вы можете мечтать — это мне доступно, но я мечтаю совсем не так, как вы. У вас есть искусство — музыка, живопись, я знаю об их существовании, осознаю цель, которой они служат, догадываюсь о том, какую радость, какое наслаждение они могут приносить, но, увы, я не способен на них реагировать.

— Ваше Святейшество, — сказала Джилл, — но ведь сама вера может быть если не искусством, то источником величайшего наслаждения.

— Не сомневаюсь, — согласился Папа. — Вы затронули очень важную тему. Но не будете же вы утверждать, что жажда веры у роботов недостаточно сильна? Именно эта жажда и создала Ватикан, именно поиски истинной веры и вели нас тысячу лет по нашему пути. Но не может ли быть, что существует много истинных вер?

— Почему же не может быть? — ответил Теннисон вопросом на вопрос. — Только мне кажется, что все же должна существовать некая универсальная вера, такая, какую бы приняли все до единого разумные существа. Такая вера должна существовать обязательно, как должна существовать единственная истина — непререкаемая, неделимая. Не удивлюсь, если окажется, что это — одно и то же.

— Именно поэтому вы считаете, что нам следует устремиться по пути поисков истины, что это будет более верный путь, чем поиски веры самой по себе?

— Да, я так думаю, — кивнул Теннисон. — Поиски истины обеспечат вам кое-какие точки опоры. В поисках веры вы таких точек опоры лишены.

— Внутри меня накоплен колоссальный запас знаний, — сказал Папа. — Их так много, этих знаний, добытых для меня нашими Слушателями, что порой мне самому трудно выбрать. Мне приходится отчаянно рыться в кладовой собственных знаний, чтобы отыскать один-единственный бит информации, который мог бы послужить ответом на заданный вопрос. Загадок такое количество, и мне приходится одновременно оценивать множество ответов, которые влекут за собой все новые и новые загадки. Я упорно этим занимаюсь, но порой задаюсь вопросом: а вдруг необходимые мне для ответа биты информации ещё не найдены Слушателями? Они, конечно, много где побывали, но все равно лишь слегка прикоснулись к громаде вселенского Знания…

— Это означает, Ваше Святейшество, — прервал Папу Теннисон, — что Слушателям должна быть предоставлена возможность продолжать работу. Может быть, один из них завтра отыщет тот самый недостающий бит информации, а может быть, на его поиски уйдут годы — сотни, тысячи лет, но, если Слушатели прекратят работу, ответ не будет найден никогда.

— Знаю, — сказал Папа. — Знаю. А ведь находятся такие, кто утверждает — и знаете, прямо-таки гордость написана на их всезнающих металлических физиономиях, — будто бы я утратил чувство реальности, будучи замурованным в камне здешних гор. Я знаю, что они не правы, но не представляю себе, как их переубедить. Я думаю, что тот реальный мир, о котором они берутся судить — это и не мир вовсе, а провинциальный мирок, ограниченный рамками знакомой им территории и привычных понятий и условий. Они ни на йоту не задумываются о том, что реальный мир за пределами Харизмы, на другой планете, может оказаться вовсе не таким, как здесь. А ведь такая планета может быть совсем близко отсюда. Реальность Вселенной закрыта для них, заслонена их собственным ограниченным пониманием вещей. Нет, все-таки я склонен верить, что я существую в более реальном мире, чем они. — Папа на мгновение умолк, потом заговорил вновь: — Я перерос их. Вот что произошло. Я перерос их. Но ведь они сами этого хотели. Они хотели, чтобы я был непогрешим, как Папа на Земле. Но когда я перерос их, я их разочаровал. Непогрешимость на одной планете и во всей Вселенной разные вещи.