Проект "Мессия"

Пророчество

Над домом висит серая мгла. Вдалеке, над черной водой, мелькают молнии и гаснут. Ветер все крепче треплет голубое пламя маяка. Ставни на первом этаже скрипят и рвутся с цепи. Все двери и окна закрыты. Внутри не горит ни сцер, ни свеча, только тонкие контуры охранных печатей над входной дверью, да под каждым окном, светятся. Дом погружен в тишину. Келли больше не мечется в бреду, она уснула, кожа остыла, почернела и теперь отваливается хлопьями. Она дышит ровно и спокойно.

Преподобный все так же молится у постели Каттери.

Доктор сидит в пустой столовой и гладит пальцами скатерть, похожую на флаг.

Авар в своем кабинете, смотрит на карту на внутренней стороне мраморной чаши. Мысленно Терранс уже проложил маршрут и теперь ждет.

И Дом ждет.

Авар знает, что Руперт, посланный нанять корабль, не вернется, но продолжает излучать уверенное спокойствие. Терранс ждет харонов. Корабль, который пересечет границу Хребтов он нашел, но кто-то должен указать им дорогу. Без проводника его план добраться до Предела обречен на провал.

Терранс смотрит на карту. На ее пустой, белый край, туда, откуда ни один обычный человек еще не возвращался. Эбориты каждый год засылают туда смельчаков, но пока безуспешно. Если кто и возвращается живым, то в состоянии помешательства. Терранс перерыл всю библиотеку Ордена, пытаясь найти ответ как преодолеть этот невидимый барьер безумия. Он знал, что это возможно, ведь кто-то же привозит дикарей из племени харонов, живущих на берегу реки Стикс. Белых дикарей, без отпечатка возраста, которых почти невозможно убить, ткани так быстро регенерировали, что никаких следов не оставалось. Их ценность была в том, что они умели извлекать память прошлых жизней. Окойо, так называемые восставшие мертвецы, одержимые памятью, говорили истину, которую тысячелетиями скрывал Орден. Хароны были самым надежным оружием против них.

Каста харонов в Ордене занимала особое место, никто кроме мэтресс, не знал, как она устроена и на чем держится. Хароны отличались дисциплиной, слепой преданностью, и отсутствием каких-либо чувств. Они были скорее функцией, чем живым организмом, и сейчас Террансу была нужна эта функция, чтобы сбежать от Ордена и спасти свою дочь.

Терранс то и дело наклоняет голову и прислушивается. Он уже знает как все будет и теперь ждет.

Он видел вероятность будущего, хароны придут из деревни и приведут с собой Бергия и его полиционеров, бросят их вперед, как кусок мяса и попытаются выманить его наружу. Хароны в отличие от людей знают, на что способен хранитель и будут осторожны. Не от страха, а выполняя приказ мэтресс. Ванесса лен Валлин так закостенела в своей самоуверенности, что отказывается видеть опасность. Как там, в древних текстах? Уходить, уступать место. Кажется, упиваясь властью, она совсем забыла о кодексе Ордена. О том самом последнем пределе — смертности. Она ведет себя как Неведомые, не признающие ограничений плоти. Она отказывается уходить.

Если он станет Императором, как суждено, ведь пророчество Дома Харат никогда не ошибается, то он заставит мать уйти. Он освободит людей от гнета Ордена. Даст им выбор. Сейчас люди выглядят не лучше, чем в тот год, когда остатки второй волны были изгнаны из Адара в пустыню Ардиб. Жалкие, запуганные, голодные, ради куска хлеба они не задумываясь отнимают жизнь и продают детей в рабство, потому что их нечем кормить. Они забыли, что значит гордость, что значит быть человеком. Терранс заставит их поднять головы и твердо смотреть в глаза любому под этим небом. Они — наследники людей второй волны. Людей, что преодолели холод и темноту в поисках нового дома, тех, кто бросил вызов Изначальным и кому покорилась магия бесконечности. Но прежде он должен спасти дочь, спасти ее память, именно она откроет ему двери.

Вероятности все ближе, Терранс отчетливо видит, как будет дальше. Как сбудется пророчество Елены Харат.

Каттери то приближается, то отдаляется, как спутник вокруг планеты. Времени нет и смерти нет, сущность мерцает между вдохами и выдохами, между ударами сердца. Сердца в груди маленькой, слепой девочки Каттери лен Валлин. Сердце все еще бьется, но девочки больше нет. Память капает, как вода в колодец, превращая ее в кого-то другого.

Времени нет, но время почти пришло.

Каттери видит, как полиционеры, пригибаясь, выходят из тумана.

Их человек пятнадцать. Они разделяются на группы и расчехляют луки. Под ногами у них красный песок. Вверх, извиваясь, уходит тропа, ведущая к маяку и широкая дорога сквозь альбы, к крыльцу дома. Дом утопает в тумане, огонь на маяке погас, видно только торчащую башню и несколько ступеней крыши.

Четверо тащат тяжелый котел с крышкой, металл дымится, люди в перчатках, их лица замотаны тканью. Котел ставят в песок, снимают крышку и она видит его содержимое. Тяжелое, как расплавленный металл, и очень холодное. И очень горючее. Теперь она понимает почему Дом будет гореть четыре дня, в котлах дымится яд из грудного пузыря киатту. Ее топливо. И стрелы у полиционеров необычные, вместо наконечника шипы птицы-рыбы. Как только шип встретит препятствие, горючее вспыхнет. Стрелки окунают наконечники в котел, натягивают луки и опускаются в ряд на одно колено. Они целятся в небо, первая стрела срывается и летит, как искра в тумане. А вслед за ней в небе вспыхивает огненный дождь. Стрелы ударяется в крышу и застревают в плексе посадочной площадки для саагов. Несколько ударов сердца и будто опрокинули чан. Голубое пламя охватывает крышу и течет вниз, плекс плавится, раскаленные капли падают на газон и клумбы. Она знает этот ядовитый запах и видит клубы дыма вокруг крыши.

Терранс лен Валлин в своем кабинете, из окна ему хорошо видна вся площадка перед домом и аллея невысоких альб, он видит как из-за деревьев выходят всё новые лучники, только на них не серая форма полиционеров, а ярко-синяя. Ему не надо видеть нашивки, чтобы понять — дом со всех сторон окружают гвардейцы Императора.

Терранс ищет харонов и не находит. Чувствует жар от крыши и едкий дым, но не двигается с места. От ярости у него белеют скулы.

Мэтресс лен Валлин переиграла своего сына.

Ложная вероятность будущего заставила его ждать пока ловушка захлопнется.

Авар стягивает перчатку с одной руки, медленно сжимает кулак, это требует усилий, будто воздух внутри его ладони сопротивляется, а потом бьет кулаком в стену. Деревянная панель трескается и проваливается внутрь, на костяшках пальцев видна кровь. Он снова надевает перчатку.

По краю пробитой трещины закипают голубые капли крови наследника Вестников, Хранителя Ордена, будущегоИмператора Дерентии, Отца Бесконечности и Привратника у дверей Несбывшегося. По стене вдоль пролома ползет холод изнанки, покрывая стены голубым инеем.

Каттери смотрит на отца и помнит. Ревизия памяти, будто шаришь в темной комнате фонариком, выхватывая бесформенные части целого.

Она помнит, что все началось с того, что последняя провидица Аррана предсказала Террансу, что он станет Императором.

Помнит, что все началось с того, что Каттери лен Валлин, его названная дочь поспорила с Келлианой, что найдет яйцо птицы кулус.

Все началось здесь, под куполом Предела, где времени нет и смерти нет, где Творец видит, а Маат знает, как глубоки ее корни, и что Тропы несбывшегося всегда ведут под сень Древа Алларих.

Все начинается сейчас.

Сейчас доктор сидит в столовой, нажимая ладонью на красное пятно Аррана посреди скатерти, от напряжения у него всегда случаются судороги, он смотрит на свои руки и ждет. Иногда он отрывает взгляд и смотрит в окно. За ледяными узорами на каисовом стекле двигаются синие тени. Каис очень плотный и заглушает звуки. Доктор не слышит шагов, не слышит, как натягиваются луки, вынимаются клинки из ножен, перезаряжаются метатели, хотя возможно, ничего этого и нет, просто у доктора от страха разыгралось воображение.

Зачем посылать людей на верную смерть, если можно просто замкнуть кольцо и не выпускать добычу. Довести ее до отчаяния и тогда она сама кинется на копья.

Доктор будто снова сидит в окопе. Он чувствует, как по ногам ползет холод, вода доходит до середины голенища, влажная земля обхватывает лодыжку, не давая без палки сделать и шага. Ему кажется, что он плывет внутри глубокой траншеи, отталкиваясь палкой то от стен, то от земли. Каска мешает, она ему велика, платок, который он намотал на голову, весь пропитался потом. Он давно не видел солнца. Мешает высокий лес, густые, плотно переплетенные кроны высоко над головой. Невидимый архитектор воздвиг черно-красный купол и украсил его хищными лианами и огромными паутинами. Эта та самая граница, ее еще называют Низовье, между Дерентией и Халирут, труднопроходимая и недружелюбная местность. С воздуха зрелище впечатляет: красная земля резко обрывается, будто кто нарисовал ровную линию палкой на песке, а дальше начинается чернозем и зелень. Прямые линии напоминают швы, черно-зеленая заплатка на огромном красном полотне. Чужая земля. Земля, где доктор был уверен, ему суждено умереть от паучьих лап, от вывернутых наизнанку внутренностей, когда вылупится потомство. Или если попадет в ловушку халиров, то сгорит в пламени. Способов умереть было так много, что он примерял их, как костюмы перед торжественным приемом и оценивающе крутился у зеркала.

Подходит?

Какая смерть тебе подходит?

Доктор человек слабый и трусливый, на войне оказался случайно. Новобранцев не хватало, людей выкупали из долговых тюрем или хватали прямо на улице за малейшее нарушение. Война уже очевидно была проиграна, но молодой Император не мог склонить головы, он бросал все больше и больше дров в этот бессмысленный костер. Это напоминало доктору жертвоприношение, как в ранней версии религии Изначального, когда люди решили, что кровь заставит Творца услышать их и проливали ее по поводу и без. Особенно этим отличались братья сотарианцы.

На войне доктор почти смирился со смертью, смирился со страхом, который преследовал его постоянно. По ночам он дрожал так сильно, что закусывал палки или тряпки, только бы не прикусить себе язык. Он не хотел умирать, внутри него горело пламя, он был одержим поисками истины, а страх смерти лишь подогревал его рвение. В тот год, в окопе, он казался себе червем, а не человеком, он постоянно был в грязи, то копал, то закапывал, его преследовал запах гниющей плоти и крики умирающих. Это была и не жизнь вовсе, а механическое, тупое существование, но доктор упорно продолжал просыпаться и двигаться, продолжал хотеть жить, даже так, копаясь в грязи и с руками, красными от крови.

Сейчас, сидя в столовой авара Терранса лен Валлина, он снова примерял на себя разные одеяния смерти, но теперь он не чувствовал себя червем, он был человеком. Впервые за многие годы, он вдруг ощутил себя им в полной мере. Он был важен. И не только для авара, но для всего человечества. Он откроет эту дверь, найдет ответы. Он знал, что человек может обрести бесконечность, доказательство тому Вестники, да и сам авар, вполне реальное доказательство, что магия Изначальных все еще здесь. Она в его крови. А кровь, это то, что поддается изучению. Это материальное доказательство, а не легенда из книги Начал или Предвестие, кровь — это истина.

Доктор делает один вдох за другим, и сжимает кулаки. Слабый, трусливый человек, одержимый идеей и он хочет жить, хочет жить бесконечно.

Он поворачивает голову, и тут его уверенность вдребезги разбивается о черный силуэт.

В дверях стоит неведомое отродье, полукровка Аринэ, которая пыталась убить дочь авара лен Валлина. Она стоит и смотрит на него зелеными глазами, чуть склонив голову на бок. Вместо кожи у нее черные струпья, во все стороны разбегаются кровавые трещины, голый череп с остатками опаленных волос. Она само воплощение изменчивости, как граница Низовья, где красное перетекает в зеленое, мертвая земля в живую. Кто-то создал ее. Сложил два кусочка мозаики. Человек и неведомое породили чудовище. Или чудо?

Доктор не может оторвать глаз, внутри него полыхает любопытство и зависть.

Неведомые не вынашивают детей внутри утробы, они создают новые оболочки в инкубаторе и переносят в них свою сущность и память. И еще много столетий после вспоминают свои прошлые жизни. А полукровки Аринэ размножаются как люди. Новорождением. У существа, что стоит перед доктором, есть мать. Та, что ее выносила, выносила и умерла. В Дерентии женщины часто умирали при родах, но в случае с Домом Аринэ — всегда. Главой семьи был отец, тот, кто дает семя, а дети всегда рождались парами. У двоих больше шансов передать гены и сохранить род.

— Двери, ведущие внутрь, откроют путь наружу, — раздается голос, очень высокий и звонкий. Аринэ повторяет одни и те же слова. — Когда ты не видишь кожей, ты слеп. Научись слушать. Двери, ведущие внутрь, откроют путь наружу. Когда ты не видишь кожей, ты слеп. Научись слушать.

На лбу Аринэ проступают раскаленные, как расплавленный металл, капли пота. Она падает на четвереньки, спина выгибается дугой и выкрикивает, будто из последних сил:

— Беги!

Доктор вскакивает со стула и тот с грохотом падает.

Доктор до последнего не может оторвать взгляда от трансформации. Тело меняется очень быстро, обнажается до мяса и костей и заново зарастает шкурой. Бегут искры. От затылка, вдоль позвоночника, тело облизывают языки пламени. Доктор пятится, но смотрит, смотрит до тех пор, пока чудовище не поднимает на него глаза, в которых горит пламя.

И только тогда доктор бежит.

Бежит из столовой вверх по лестнице.

Времени нет, но время почти пришло.

Каттери смотрит на свое тело и ждет, ждет, когда придет её время.

Преподобный, не разгибая колен, молится над телом маленькой девочки. Его сухие губы без устали повторяют и повторяют слова, смысл которых он не понимает. Он заучил их наизусть. Он не помнит корней, не знает, кто написал эти слова и к кому они обращены, он просто знает, что должен говорить, он — проводник. Последний оплот истины в мире, где люди забыли, где память коротка, как и жизнь.

На крыше бушует пламя, ослепительно яркое в тяжелых, влажных сумерках, но Преподобный не прерывает молитвы. По лицу его течет пот. Голос нарастает, тянет все выше и выше, пока звук его голоса не пробивает насквозь набухшее, низкое небо, и тогда сердце в груди Каттери лен Валлин, наконец, останавливается.

Преподобный чувствует это и прерывает молитву. Старик устал, он хватается за край кровати, чтобы не упасть, руки его дрожат. Он давно стоит на коленях один на один с темнотой и верой. Он смотрит в бледное лицо девочки и ждет. Преподобный верит в пророчество и ждет пришествия мессии.

В коридоре слышны мягкие шаги Терранса лен Валлина. Он выходит из кабинета и бережно затворяет дверь, будто собирается вернуться. Воздух вокруг него клубится, стены расцветают тонкими ледяными узорами, пол под ногами зарастает инеем. Татуировка на правой стороне лица пульсирует. Авар не торопится, останавливается на верхней ступени лестницы и начинает стягивать перчатки.

В этот момент из столовой выбегает доктор, кидается к лестнице и взбегает по ступенькам. Лицо перекошено, глаза горят от возбуждения. Доктор Гаару машет руками, трясется и указывает на дверь в столовую. Он хочет что-то сказать, но не может. Он открывает и закрывает рот, жадно глотает воздух, но слова застревают в горле.

Авар видит горящий силуэт в дверях столовой. Трансформация Аринэ завершилась, красные, раскаленные капли сползают по черной, матовой шкуре на лакированный паркет и прожигают насквозь. Поднимается едкий, черный дым.

Тварь поднимает голову и смотрит на авара яркими, как пламя, глазами. Внутри красного зрачка прячется голубая искра. Тварь открывает пасть, будто улыбается и садится, как цай, на задние лапы.

Над дверью взрывается печать.

В окне холла с глухим звуком лопается каисовое стекло.

Авар поднимает руки и воздух над лестницей превращается сначала в тонкую стену мокрой взвеси, а потом резко схватывается. Терранс не сводит взгляда с огненного силуэта зверя по ту сторону. Лед, слой за слоем, уплотняется и вырастает стена.

— Мы уходим, — говорит Терранс доктору. — Доктор, заберите мою дочь!

Доктор кивает, бежит по коридору к дверям спальни, где лежит Каттери и распахивает дверь, за ним шлейфом тянется запах паленой плоти.

Доктор боясь забыть, быстро произносит:

— Двери, ведущие внутрь, откроют путь наружу. Когда ты не видишь кожей, ты слеп. Научись слушать.

И в этот момент слепая девочка Каттери лен Валлин открывает глаза.