"Уазик" и "Волга" миновали территорию парковки, устремились к магистрали. В недоумении оставили и тех очевидцев, которые были невольными свидетелями редкого в этом городе подобного поединка.
Антонина Леонидовна мысленно хвалила своих подруг, но радости не чувствовала: сердце изнывало болью за судьбу Фиделя Михайловича. Если налетчики - люди Тюлева, то ещё неизвестно, чем все это кончится.
Да, Тюлев поступил подло: "Своих не обижаю". Хотя... Ананий Денисович войну против него начал первым. Кто станет победителем, ещё вопрос, а трупы уже есть.
Клава зарулила в какой-то двор заброшенного дома. Отыскали мусорный ящик. В ящик затолкали труп и туда же бросили милицейские автоматы. Но куда было девать живого? После болевого приема он уже оклемался, глазами, полными ужаса, уставился на женщину, которая на несколько минут повергла его в шок. Угадав, что она здесь главная, угрожающе зарычал: - Сучары... Попадетесь вы мне... - Не попадемся, - заверила Клава и, выплюнув сигаретку, достала свой с глушителем...
22
Деньги, как и было договорено - в случае отмены торгов - Антонина Леонидовна сдала в местный коммерческий банк, принадлежащий другу Януария Денисовича. Подруги, не теряя ни секунды, укатили в Северодвинск, а оттуда в прицепном вагоне - в Москву.
Антонина Леонидовна в гостиницу не вернулась - четверых налетчиков, не считая шофера, ей бы не простили. У неё был запасный адрес, который вручил ей товарищ полковник - на всякий, как он сказал, пожарный случай. "Это наш старый, ещё кэгэбискный агент, - пояснил он, при этом высказал сомнение, что агент (она) вряд ли жива - возраст. Правда, в роду нашего агента были и долгожители. Ее дедушка, сказитель Писахов, ходил по земле больше века".
Вот и настал тот пожарный случай. Антонина Леонидовна направилась по указанному адресу к родственнице известного на Севере сказителя. К сожалению, старушку пять лет назад приняла могила. Ее квартиру занимала внучка костюмерша местного драмтеатра, довольно смазливая тридцатилетняя блондинка. Она безбоязненно впустила в квартиру незнакомую смуглую женщину.
- Что ж вы только сейчас вспомнили бабушку? - говорила костюмерша. В её мягком окающем голосе слышался упрек. - Бабушка так хотела хотя бы перед смертью встретиться с кем-либо из своих. Вы же из госбезопасности?.. Ах, теперь её нет!
- Я родственница её куратора, Ивана Ивановича Мишина. Она эту фамилию не называла? - Сейчас уточню.
Хозяйка принялась листать отрывной календарь на 1991 год. - Тут записано. Когда она ещё была при хорошей памяти, просила меня, если мне доведется быть в Москве, найти его и передать ему прощальный привет... Может, вы передадите? - Конечно, передам. Был бы адрес. - Я вам дам.
Антона Леонидовна попросила у хозяйки разрешения переодеться и поменять прическу.
- У меня есть парик, - неожиданно предложила хозяйка. - Он вам подойдет.
- Спасибо. Я его куплю. - Да что вы...Он мне так достался. Что дают, то и отдают, не требуя платы. У нас на Севере так принято. - Хороший обычай, - сказала Антонина Леонидовна. Паричок и у меня есть. Только он в дорожной сумке, в гостинице. А мне там нельзя показываться. - Понимаю, кивнула костюмерша. - Спектакль продолжается. В пьесе, ну, которая у нас в репертуаре, герой восклицает: "КГБ умерло. Да здравствует КГБ!"
Гостья улыбнулась и засмеялась весело и непринужденно. На её лице давно не было такой беззаботной улыбки. В этом городе она ещё не смеялась.
- Не совсем так, но примерно, - согласилась то ли с хозяйкой, то ли с героем современной пьесы.
И хозяйка, глубоко тронута пониманием смысла реплики героя, тут же предложила:
- А вещи я вам принесу. Это же рядом - через два дома. Бабушке дали квартиру, чтоб недалеко от гостиницы. И у меня там все свои, театралы. И администратор, Артем Егорович, тоже наш. Его дедушку с моей бабушкой связывала общая служба. Мы и теперь выручаем друг дружку. Сегодня, кстати, дежурит Артем Егорович. Он мне и отдаст ваши вещички. - Вас могут спросить... - Простите, ваше имя-отчество... - Антонина Леонидовна. - А мое - Зоя Ивановна. Так вот, Антонина Леонидовна, меня бабушка так поднатаскала... Она последние годы передвигалась с трудом, но товарищам из Москвы всячески помогала. Мне приходилось за бабушку...
Хозяйка была слишком разговорчивой и Антонина Леонидовна предостерегла: - Зоя Ивановна, имейте в виду, люди встречаются всякие. Есть и провокаторы. Вы не опасаетесь, что и я могу быть провокаторшей? - Нет, безбоязненно ответила хозяйка. - Бабушка научила меня читать по лицу. Ну, по губам, по глазам. Особенно по губам. А губы у вас добрые, без тени коварства. - Спасибо за доверие. Я буду вам, Зоя Ивановна, благодарна, если мои вещички окажутся у меня.
Из гостиницы хозяйка вернулась примерно через полчаса, но сумку, без вещей, вынуждена была оставить в гостинице.
- Вами, Антонина Леонидовна, уже интересовались. И засаду на вас устроили. Это мне шепнул Артем Егорович.
Дело усложнялось. Завтра ведь, если Тюлев сдержит слово, в гостинице должен будет появиться Фидель Михайлович, а он в конспирации - дитя. Так она считала и была недалека от истины. Он заедет за своими вещами и наверняка спросит, проживает ли в этой гостинице гражданка Малахут и тем самым на себя беду накличет. Засаду ведь устраивают не на один день. Сразу брать его не станут, а вот слежку организуют. И может так случиться, что он встретит её, Антонину, где-нибудь на улице, вот там их и схватят.
Но ни днем, ни вечером Фидель Михайлович в гостинице не появился. Не появился он и на вторые сутки. Значит, Тюлев его не выпустил. Такое заключение сделала Антонина Леонидовна. Дольше оставаться в Архангельске уже не было смысла. Она позвонила в Москву. Товарищ полковник ( она слышала, как он тяжело, по-старчески дышал) угрюмо обронил: - Отреагируем. - А что мне?.. - Возвращайся.
Вот теперь она окончательно убедилась, что покупка Поморского комбината не состоялась: Тюлев и сам не приобрел, остался ни с чем, но и не позволил сделать покупку Ананию Денисовичу, который действовал через подставное лицо - в том, что какой-то Рубан подстава, мало кто сомневался.
"А ведь товарищ полковник свою часть операции провел блестяще" - так, по крайней мере, для себя уяснила Антонина Леонидовна. Сбой в одном звене и рушится вся операция. На своем веку - это почти тридцать лет жизни, полной тревог и риска. - в подобных операциях она участвовала не однажды и каждый раз получалось, как надо, но там почти всегда руководителем был её отец или же муж, друг и соратник отца, непосредственное участие принимала и мать. Во время одной из операций мать была схвачена турецкими полицейскими и по приговору военно-полевого суда расстреляна. С ней работали лучшие люди нации. Они отдавали жизнь за освобождение своего сорокамиллионного народа, за свою государственность. Их смерть была героической. Может, и отец замучен в турецкой тюрьме, а может, сражается в Курдистане - отбивает атаки турецких карателей. Все её родные и близкие сражались за родину, которую у них отняли алчные соседи.
А сейчас, в этом холодном и заснеженном Архангельске, не исключено, погибнет и она. Слава Аллаху, подруги успели избежать расправы. Они уже, наверное, подъезжают к Москве. А могли сложить головы. И за что - за тысячу долларов. Вот она, цена бывших чемпионов, заслуженных и не успевших стать заслуженными мастеров спорта!
А за что отдали свои никчемные жизни грабители? Может, и среди них были мастера спорта и, не исключено, они тоже участвовали в соревнованиях, на чемпионатах Европы и мира отстаивали честь тогда ещё великой Родины. Неужели Тюлев не сообразил, что посылает их на верную гибель? Надеялся: авось удастся поживиться.
Завтра в городе будет шум, дескать, была бандитская разборка. По сути, конечно, бандитская.
Но, как потом Антонина Леонидовна узнала, никакого шума не было - вся информация осталась в недрах МВД.
Януарий Денисович как член правительства позвонил в Архангельск: - У вас там что - трупы? - Какие? - на вопрос вопросом ответили из канцелярии губернатора. - Мы не Питер. Живем без происшествий. - Прекрасно, - похвалил вице-премьер руководителей области.
Все бы губернии жили без происшествий. И зачем тогда демократии силовые структуры?
Януарий Десович шутил.Ответом из Архангельска он остался доволен. В городе, как ему доложили, за последнюю неделю было зафиксировано только два убийства и оба на бытовой почве. Оба преступления, как любят вещать с телеэкрана, раскрыты.
Это, конечно, здорово. Не все надо закладывать в компьютер. "Если все убийства фиксировать, - сказал он себе, - Европа нас не поймет". И философски изрек: - Да, это жизнь - убивать и не находить трупов.
23
Не спалось. Да ещё на голодный желудок. За весь день не было ни крошки во рту. Глеб-высокий, секретарь-телохранитель, настаивал перед аукционом крепко "порубать", а он хлебнул только из термоса чашечку кофе. Сами же ребята, и Глеб-высокий и Глеб-не очень, закусили основательно: вдвоем съели без хлеба килограмм сервелата и выпили из термоса весь кофе.
Ох, как бы он сейчас навалился на колбасу! Не побрезговал бы и заплесневелой горбушкой. А голодным разве уснешь?
Из плохо законопаченного окна тянуло промозглой сыростью. Фидель Михайлович натянул на голову тюфяк. От дыхания тюфяк оттаивал. Усиливалась вонь: пахло грязной, пропитанной дымом одеждой и давно-предавно немытым человеческим телом. Стало подташнивать. Сказывалась жизнь в чистоте и опрятности.
Мысли были одни: как далеко он от города? Ближайший, может быть, Архангельск. Оттуда его увозили. А может, Северодвинск? А может, Онега? Все эти города северней или северо-западней.
Он вспомнил, как в детстве ходил с отцом в походы. Но то было в благодатной среднерусской полосе. По ночам они ориентировались по звездам. Быстро находили, где север, где юг. Сейчас ему в окно смотрела яркая звезда Малой Медведицы - Полярная. Это - Север. Где-то, видимо, поблизости, Соловецкие острова. Когда-то на Соловки ссылали. Ссылали, конечно, и в эту тайгу. Теперь это царство вора в законе Тюля, грозного и жестокого демократического деятеля.
О том, что демократический деятель грозный и жестокий, намекнул низкорослый следователь, дескать, завтра утром будет допрашивать наш уважаемый демократ, сам хозяин, а уж он говорить заставит. Хозяин здесь один - Александр Гордеевич, питерский меценат и лесопромышленник.
Весь этот лес - его, и лесная промышленность - тоже его. Чудно все перевернулось - от "Союза нерушимого" до бандитского владычества. О возвращении к Союзу верит отец, бывший школьный учитель, ныне пенсионер. Он считает, что власть захватила кучка демократов, людей случайных, а значит, временных.
Наивный! В российской глубинке укореняется Тюлев. Все, кто его окружает, - его шестерки. А шестерка по законам зоны - это собака, уцепится в каждого, на кого укажет хозяин...
Итак, завтра утром встреча с хозяином. Фидель Михайлович готовился к худшему - не к разговору, а к смерти. Единственно, о чем он жалел, - не удастся выручить сына: там, за океаном, вытравят из него все русское, убьют в нем человека.
Он уже засыпал, когда услышал неторопливые шаги. Кто-то поднимался по обледенелым ступеням. Скрипнула дверь. Под тюфяк ударило холодом. Отчетливо донеслось:
- Миллионер, просыпайся. Жратву принес.
Фидель Михайлович сбросил с себя уже почти совсем оттаявший тюфяк. В свете уличного фонаря человек был виден смутно - лицо не разглядеть, высокий, узкоплечий, шапка торчком, на шее - мохеровый шарф. Не иначе, как из аристократов. - Ну, жрать будешь? - Буду.
Жратва состояла из горбушки хлеба и куска холодной вареной трески. Фидель Михайлович чуть было не набросился на еду, но сдержал себя. Разломил горбушку, принялся жевать и тут же сразу напомнила о себе боль от удара по темени. Отложил хлеб, притронулся к голове. Ушибленное место саднило, как созревающий фурункул. - Это тебя Нента, - сказал кормилец, присаживаясь напротив на голые нары. - Он тебя привез. А мы уже тебя вдвоем охраняем. Чтоб не сбежал. - Куда? - И ежу ясно.
Парень, судя по голосу, ему не было и тридцати лет, наблюдал, как Фидель Михайлович ест. А тот, как ни сдерживал себя, и хлеб и рыбу словно проглотил. - Ну как жратва? - Классная.
Не ведал Фидель Михайлович, что вареная треска может быть такой вкусной. Он уже мечтал: если удастся отсюда вырваться, он этой рыбой отведет себе душу - наестся до отвала. Холодная вареная треска напоминала вареную курицу. В детстве, будучи в походе, он от вареной курицы нос воротил. Отец смотрел на него и посмеивался: вот что значит, никогда не испытывал настоящего голода.
Сейчас пределом блаженства была эта обычная северная рыба, видимо, обязательная в Беломорье, как в Приосколье картошка. - Слышь, миллионер, можно тебя спросить? - Можно. - Хочешь, мы с тобой договоримся? - О чем? Ты мне - паспорт, а я тебе - свободу. Понимаешь, миллионер, мы тут без паспортов. А хозяин трекает, что они нам ни к чему. Все равно мы нигде не учтенные. Как бездомные собаки. Но те хоть на свободе...
Фидель Михайлович прервал его: - Как тебя зовут? - Здесь? Аликом. - А в миру? - Алексеем. Да ты не думай, что я чувяк. У меня и диплом есть. Я ведь инженер-технолог. Моя профессия - ВВ. Взрывчатка.
- А диплом, конечно, потерял?
- Хозяин отобрал. Сказал, что таким, как я, дипломы ни к чему. Раб он есть раб.
- И давно?
- В рабстве? Давно. Меня выкрали. Как специалиста. - А ты подай на хозяина жалобу. - Кому? Хозяину? - Тогда беги. - А паспорт? Без него не удерешь в Америку. - Ты же русский. Зачем тебе Америка? - Страшно в России. Особенно здесь. Хотел было повеситься... Тебе-то что... Тебя выкупят. - А если нет? - Хана... Не ты первый...
Проданный в рабство инженер-технолог говорил о жизни и смерти, как будто в пылу азарта ставил на кон свою жизнь - выиграю, значит, выиграю, проиграю, значит, проиграю. Азартному игроку трудно удержать себя от соблазна крупно выиграть. Но азартный вряд ли просчитывает ходы вперед, как это делает в игре опытный гроссмейстер, и потому азартный игрок рискует потерять все.
"А разве я не соблазнился выигрышем? - подумал о себе Фидель Михайлович. - Разве я не захотел получить миллион?"
Он доел рыбу, вытер липкие от рыбы пальцы. От проглоченной еды стало теплее.
Мысль пришла уже на сытый желудок, до сих пор она теснилась в мозгу, не находя словесного выражения. "Ах, была не была!"
- Я тебе, Алик, сделаю паспорт. В Москве. Тебя это устроит?
Инженер встрепенулся, наклонился к Фиделю Михайловичу, наверное, чтоб за линзами очков разглядеть его глаза. - Поклянись. - Чем? - Говори: сука буду. - Сука буду, - повторил Фидель Михайлович, не придавая значения никчемному смыслу произнесенных слов. - Все. Железно, - удовлетворился Алик дурацкой клятвой, деловито спросил: - Ходить по тайге умеешь?
Фидель Михайлович с готовностью кивнул. Да если бы и не умел, покорно ждал бы своей участи. Поинтересовался:
- А как же твой корешь Нента?
- Слиняем. Не заметит. Через неделю выйдем на железку. Наст уже крепкий. Обойдемся без лыж. А ты пока покимарь. Я захвачу жратву и тебе одежку. Ты совсем как фраер. В галстуке, понимаешь...
Алик преображался на глазах. Он уже кипел азартом. Волнение побега передавалось и Фиделю Михайловичу. Кто-то из друзей, уже не помнит кто, говорил: если узник настроен освободиться, то и тюремные стены не препятствие. А тут - какое же это препятствие - тайга?
Не сказал Алик, что в этой тайге, где многие годы лагерь был на лагере, совершали побег тысячи заключенных, а до железной дороги добирались лишь единицы и тех у самой насыпи ждали конвоиры, у их ног рычали свирепые овчарки.
Где-то недалеко отсюда, по всей вероятности, северо-западней, был Ягринлагерь. Обитатели этого лагеря, в большинстве своем политзаключенные, строили город Молотовск. Те, кто оттуда пытались совершить побег, покоятся в одной длинной, как Китайская стена, могиле. Мимо неё каждое утро водили заключенных. Многие из них надеялись на удачный побег. Надежда их умирала в песчаном котловане, куда сбрасывали трупы.
Ягринлагерь вспомнил Фидель Михайлович не случайно. Когда-то профессор Белый передал ему тетрадь какого-то зэка, расстрелянного в этом лагере за побег. В тетради содержались расчеты энергоемкости северных рек, в частности европейского региона. Программист проверил расчеты. Они оказались верны. По мысли заключенного, в грядущем веке здесь будет море огня: глухая глубинка России превратится в оазис цивилизации с развитыми промышленностью и сельским хозяйством. Отсюда начнется преобразование всего европейского Севера.
Зэк, видимо, был настоящий экономист, а по складу характера несгибаемый романтик. Сколько же он лет провел в заключении? Никак не меньше десяти. Ведь столько лет на южном берегу Белого моря строился секретный город знаменитых подводных лодок.
Алик в рабстве у Тюлева три года. Получается, что за эти три года он отупел, уравнял себя с такими же отупевшими и мало уже кому напоминал, что у него высшее техническое образование, что он технолог по изготовлению особого вида продукции, на которую ещё многие годы, если не целое столетие, будет повышенный спрос.
Знал об этом хозяин, купивший инженера, как раньше помещики покупали крепостных. Алику он установил щадящий режим - повышенный спрос на его продукцию пока не наступил: взрывчатка потребуется, но потом. У России все впереди, в том числе и гражданская война: вечные пролетарии принудят хозяина защищать свою собственность и он будет выпускать кровь из тех, кто вздумает отнять у него с таким трудом отнятое им у стоявшего у власти чиновного люда.
Все это так. Но Алик, судя по его стремлению , в душе ещё человек, не желает больше быть шавкой у своего хозяина. Потому он и мечтает покинуть Россию.
"А может, он провокатор?" - и такая мысль посетила Фиделя Михайловича.
Он дождался Алика. Тот пришел, не обманул: на все дни побега принес еду - полный рюкзак. Принес и обмундирование: грубой кожи рабочие ботинки, серый ватник, суконную шапку-ушанку - традиционную одежду и обувь российских зэков. А ещё он захватил с собой топор и милицейский автомат. Одолжил у Ненты, - сказал не без бахвальства. - А как спохватится? - Не. Я ему в "сучок" тройную порцию снотворного. Если не сдохнет, хозяин придушит.
Покинули барак далеко за полночь, убедившись, что весь поселок, за исключением конторы - там с вечера засели в преферанс, - во власти сна. Фидель Михайлович предложил помочь Алику нести рюкзак, но тот радостно возбужденный отвечал: - Успеешь - путь не близкий. Ты лучше побереги очки хлобыстнет веткой...
Совет резонный. Бывало в детстве, когда намечалась драка, друзья, зная, что Фидель близорук, предупреждали: убери стекла. Он убирал. И все равно очки и били и ломали, и закидывали в кусты. Но то было в детстве. Теперь если что - пулей продырявят голову, а очки могут и уцелеть. А если будет погоня, с одним автоматом не отбиться. Но все-таки оружие привносило уверенность.
Шли след в след. Как ходят волки. Шли сторожко, с оглядкой. Фидель Михайлович чувствовал: погоня будет, но уже в светлое время суток. Утренняя заря обозначила себя серой полоской над кромкой далекого леса. Перед ними простиралось огромное белое поле, уходящее в дымку, за горизонт. Вель-озеро, - сказал Алик. - До солнца не проскочим. - А может, попытаемся? - Засекут. У хозяина есть вертолет. Ты его днем увидишь. Тут одни уже бегали. Их, как оленей, из винчестера...
Правота была на стороне Алика: днем даже зайцы не выскакивают на поляну. Пришлось устраиваться на отдых. Зарылись в снег. Оставили окошко, чтобы видеть хотя бы кусочек неба.
Под снегом было затишно и не холодно. Скоро нора, куда они забились, прижавшись друг к другу, покрылась капельками влаги.
В одиннадцатом часу дня - у Фиделя Михайловича случайно не отобрали часы, даже Алик удивился: это же была верная бутылка водки! - при высоком солнце над озером прострекотал вертолет. Была ли это погоня? Может быть. А может, хозяин летел из города и ещё не знал, что от него сбежал человек Лозинского.
Вечером, уже в сумерки, перешли озеро. И за озером наст был ещё крепкий, но только на открытой местности. В ельнике, куда они углубились, снег оказался рыхлым, зато они вышли на след гусеничного тягача. Тягач тянул за собой огромные сани - доставлял на делянку фанерннный домик.
К утру измотанные, мокрые, они наткнулись на этот домик. Он был пуст ни скамеек, ни нар, зато уже стояла печурка, высокая, чугунная, колено выведено в окно под ветвистую елку. - Отдыхаем. Один час, - устало произнес Алик, сбрасывая с себя рюкзак. - Сколько там на твоих? - Без пятнадцати шесть. - Спим до семи. Для круглого счета. - Может, сначала истопим? - Ни в коем случае! - замахал руками Алик. - Уже светло. А днем дым виден за двадцать километров. Если хозяин своих шавок пустил по следу, те наверняка заглянут и сюда и накроют нас, тепленьких, вонючей портянкой. - Они знают, что мы в домике? - Знают, что есть домик. Летом здесь поселятся геологи. Наш хозяин хочет найти то ли золото, то ли серебро. Найдет, конечно. Отсюда километров двести, за железной дорогой, участок застолбили иностранцы. То ли англичане, то ли немцы. Они уже гребут алмазы. Нашему хозяину завидно. Но, ничего. Наш хозяин сделает им кранты. Помяни мое слово. - Кранты? Иностранцам? Кто ему позволит? Они под охраной государства. - Ну, паря, миллионер, а такой глупый. У нас тут вкалывала бригада старателей. Золотишко мыла. Что-то намыли. Потому что нашли их только трупы. То ли восемь, то ли девять. И одна баба. И всех, представляешь, нашли зарезанных как баранов. В палатке лежали они рядочком. Во сне их, бедолаг... - А кто? - Одного ты видел. Он тебя потчевал. По темечку. - Нента?
Ответом Алик не удосужил. Он уже рылся в рюкзаке, хотя продукты - хлеб и вареная треска - лежали сверху, завернутые в грязное вафельное полотенце. Он достал тряпицу - это была портянка. В тряпице оказалась чекушка. Чекушку протянул напарнику: - Хлебни. Но только один буль. - А сколько их тут? Восемнадцать.
Водка была мерзопакостная - "сучок", но и один глоток взбодрил. Закусили щепоткой рыбы. Пожевали корочку. Словом, позавтракали, притом, предельно экономно. И тут же потянуло на сон.
- Отдыхаем полчаса.
Тяжелый ночной переход дал о себе знать мгновенно. Стоило Фиделю Михайловичу смежить веки, как все исчезло: и домик, и выложенная на тряпицу еда, и чекушка с булями. Усталость и тишина убаюкали мгновенно.
Фидель Михайлович увидел сон... Ананий Денисович, вальяжно развалясь в глубоком кожаном кресле, спрашивал: "Фидель, ты любишь президента? Люби. Он гарант твоей безопасности. Не будешь его любить, он тебя отправит в ад. На своем лайнере. Ты был в аду?"
Стало страшно. А президентский лайнер уже подлетал. Явственно слышался нарастающий гул мотора...
Нет, это уже был не сон. Фидель Михайлович взглянул в окно. Над домиком завис вертолет. Из распахнутой двери выбрасывали веревочную лестницу.
Алик спал, по-детски запрокинув голову. В его светлую щетину упирался солнечный луч. Но почему луч справа, а не слева? Ведь утро же!
Фидель Михайлович взглянул на часы. Часы показывали десять минут шестого. Но ведь уснули в семь? Неужели весь день проспали?
Алика будить было не нужно. Он сам проснулся. Проснулся от близкого грохота винтов. Некоторое время он молча наблюдал, как из чрева машины высовывалась веревочная лестница. Понятно, что посадить вертолет невозможно - вряд ли где поблизости есть поляна. А вот десант - высадят.
Бежать - поздно. Домик наверняка под прицелом. Наконец Алик раскрыл рот: - ...Твою мать! ...твою мать! - Алик матерился, как может материться вор, попавшийся на краже.
Надо было что-то предпринимать. Вспомнил, что у него автомат. Второпях передернул затвор - патрон перекосило. Ударил кулаком по рожку - рожок полетел на пол.
И тут Фидель Михайлович с ужасом заметил: в рожке был всего-навсего один патрон. От досады Алик чуть ли не заплакал. - Кранты... Кранты нам... - Ладно, не скули. - Фидель Михайлович одернул напарника, взял из его рук автомат, вогнал патрон в патронник.
Давно не доводилось ему брать в руки оружие. Последний раз, помнится, брал больше десяти лет назад на летних сборах. По плану военной кафедры студенты выезжали в Солнечногорский район - на полигон бронетанковой академии. Но тогда все они, лейтенанты запаса, стреляли по мишеням, и каждый раз на каждое упражнение выдавали четыре патрона. Сейчас у него был один.
Фидель Михайлович приоткрыл дверь. По лестнице спускался человек в знакомой униформе. Сзади, дыша в затылок, скулил Алик:
- Промажешь... Промажешь... - Ты можешь помолчать?
- Молчу.
Фидель Михайлович протер очки, чтоб лучше было видно цель, положил короткий ствол на скобу, прицелился. Человек в униформе, спускаясь по лестнице, повернулся спиной. Но не стрелять же в спину?
Обороты винтов то усиливались, то ослабевали. Под напором мощного потока воздуха упруго изгибались верхушки сосен. С веток летела снежная пыль. В лучах заходящего солнца она казалась розовой.
Вертолет развернулся. Человек на лестнице уже был в каких-то десяти метрах. Сверху что-то кричали. Человек раскачивался, неотрывно смотрел на домик. Он, конечно, видел приоткрытую дверь, а может, и свежие следы ботинок.
Фидель Михайлович решил стрелять, когда человек в униформе покинет лестницу.
А за спиной Алик продолжал нытье: - Если не мы их, они нас... Понял? Они нас...
Алик тихо матерился, мешал целиться. А мысль словно издевалась: "Мы... Одним патроном?"
Но вот человек махнул рукой - и лестница вместе с человеком в униформе поползла в кабину. Перед самой кабиной человека подхватили на руки. Захлопнулась дверь. Вертолет, отлетая, стал круто набирать высоту. Пронесло, - прошептал Алик. По голосу не понять, то ли
печалится, то ли радуется. Не понять было поведение напарника. Вроде и не трусил, но безрассудно провоцировал. Упрекать не стал. Спасибо, что ведет.
Четыре дня подряд вертолет стрекотал над лесами, по которым они шли. Днем отлеживались под ветками елей, а ночами торили путь к железной дороге. Подошли к ней на пятые сутки. Ослепительно сияло солнце. Небо было пустынным и такое голубое - аж душа радовалась. Уже и на Севере начиналась весна.
Дальше лежал путь вдоль железной дороги. Лишь на седьмые сутки поздно вечером увидели огни разъезда. Заранее выходить на открытое место не рискнули. Дождались поезда. Длинный состав с лесом остановился, пропуская порожняк. Забрались в открытый пульман. Изможденные, они выдержали ещё одни сутки. Идти по лесу было легче, чем стоять на леденящем ветру за железной дверью вагона.
Перед Вологдой они покинули состав, и первое, что сделал Фидель Михайлович, у поселкового магазина продал наручные часы. Но денег хватило только на кусок вареной колбасы и буханку хлеба. Колбасу и хлеб съели сразу.
Пока Фидель Михайлович изучал расписание поездов, Алик исчез, захватив с собой рюкзак. В рюкзаке был автомат.
"Сбежал, скотина", - недобро подумал о напарнике. Но в полдень, уже ближе к вечеру, Алик вернулся на вокзал. Он был слегка пьян, загадочно улыбался. - Ствол толкнул, - сказал шепотом. - За пятьсот целковых. - С одним патроном? - Патрон отдельно. Обменял. На поллитровку.
24
Первым в начале рабочего дня товарищ полковник приходил к шефу. Он уже привык, что Антонина Леонидовна, бессменный секретарь шефа, встречала его приветливой улыбкой.
В этот раз улыбка на её смуглом лице отсутствовала. И он знал, почему. Поэтому, не дожидаясь вопроса, ответил скупо: - Пока никаких сведений, - и прошел в кабинет.
Ананий Денисович с пожелтевшим болезненным лицом уныло сидел в глубоком раздумье. На "Здравия желаю" молча кивнул узким подбородком, повел рыжим петушиным носом, показывая на кресло с противоположной стороны стола.
Товарищ полковник, тщательно выбритый и наодеколоненный, занял свое привычное место, раскрыл кожаную папку. В ней был всего-навсего один листок - расшифрованная телеграмма. Виновато опустив глаза, ждал взбучки: провалить такую сделку! Тут, имей даже миллион заслуг, упущенную выгоду хозяева не прощают.
- Наличка вернулась? - сухо спросил Ананий Денисович. Он делал вид, что изучает свои ногти. - Так точно. В банке. - А та, что из поезда?.. Уже во Львове. Один украинский министр предлагает обменять ему на купоны.
- Все четыре миллиона долларов? - Так точно. - Он что - принимает нас за идиотов? - Видимо, да, - согласился товарищ полковник.
Он ждал, когда шеф поднимет свою птичью голову, оторвется от созерцания тщательно ухоженных ногтей. Наконец он взглянул на своего персонального силовика.
- Ну, так чем же отблагодарим Банкира? Ведь это он изъял у нас ценный кадр? - Шеф имел ввиду пропавшего без вести аналитика. - На него, да будет вам известно, там, наверху, уже сделана ставка.
Облысевшая голова товарища полковника чуть заметно шевельнулась, слегка высунулась из воротника байковой клетчатой рубашки. - Януарий Денисович... он говорил...
Что говорил член правительства по поводу аналитика Рубана, Ананий Денисович знал. А говорил он вот что: этого самородка с русской кровью надо огранить так, чтобы из алмаза получился удобный нам бриллиант. Предвидятся серьезные события. А правительство - плюнуть хочется. Одни фамилии чего стоят: Кох, Уринсон, Лифшиц. Есть в правительстве и русские, но тот ненасытный бабник, тот неисправимый вор, а то и того хуже - от ЦРУ принимает заказы.
Не товарищу полковнику, а родному брату Януарий Денисович однажды признался: "Велика Россия, а выбирать не из чего: то красные, то красно-коричневые, а то черные, как сажа".
- Ну, так чем отблагодарим? - повторил свой вопрос Ананий Денисович.
Как принято в жизни, позорно вытирать кровяные сопли, не доставь кулаком соперника. Тут - отблагодарить, значит напакостить. Товарищ полковник об этом уже позаботился, и он уверенно доложил: - Завтра в два часа тридцать пять минут за час двадцать до конца смены на Северном комбинате в цеху по производству целлюлозы произойдет авария. - Жертвы? Будут. - Причина аварии? - Преступное распоряжение вашего друга. - Вещдоки? - Приготовлены. - Не переусердствуйте. - Как можно? - На вашей совести аналитик. - Помню... Раз на раз не приходится.
Товарищ полковник ещё о чем-то лепетал, уже не о существенном. Покидая кресло, высказал пожелание: - Хорошо бы аварию показать по телевидению. У них там есть рубрика: "Катастрофы недели". Пусть народ видит, как вор в законе обращается с рабочими. - Дельное предложение, - похвалил шеф. Попрошу брата.
Надеюсь, все главные телеканалы дадут информацию. - Тогда просите, чтоб и Швеция показала, - напомнил товарищ полковник. - По нашим сведениям, господин Якобсон строит какие-то планы относительно вашего друга.
И эта идея понравилась Ананию Денисовичу. - Подберите журналиста, сказал он, - лучше всего шведа. - Я, конечно, подберу, но, боюсь, он дорого обойдется. Если платить, как нашим... - А какая валютная проститутка дешевая? - Шеф не любил, когда в знакомом ему деликатном деле принимаются делать замечания. Информация - это реклама. А хорошая реклама хорошо оплачивается.
Из кабинета шефа товарищ полковник вышел просветленный, но не радостный. Да, потеря толкового аналитика - это серьезный прокол. "А вообще-то он лопоухий - по своему рассудил товарищ полковник. - Совестливый никогда не сделает карьеру".
У старого разведчика из Лубянки была задумка перевоспитать аналитика: выбить из его умной головы совковую застенчивость и вдолбить новорусскую наглость. Талант в сочетании с наглостью, в чем он был уже крепко убежден, в современном мире это предпосылка к лидерству, неважно к какому: политическому, финансовому или бандитскому. Вот Тюлев - это да! - вор, ставший бандитом, - вел товарищ полковник ниточку мысли, - на бандитском капитале, гляди, в президенты выбьется. Для русского народа он свой, к тому же русский, с пролетарскими корнями.
Товарищ полковник приходил к выводу, что логика российской действительности такова: хочет того элита или нет, никогда, к примеру, Пузырев-Суркис не станет президентом, потому что он Суркис, а вот Банкир, в миру Александр Гордеевич Тюлев, - у этого шансы огромные. Он, как Шварцнегер строен, красив, как лось. Такого только и показывать публике. Иной русский, сидя перед телевизором и созерцая Александра Гордеевича, будет рыдать от умиления. Такому скажи, что ты созерцаешь убийцу и садиста, отмахнется от тебя как от прокаженного. А если и поверит, с гордостью произнесет: ну и что? Пусть садист, пусть убийца. Если спасет Россию, - все ему простится.
И товарищ полковник, видевший такое, о чем никогда и никому не поведает, сознавал, что ставить рядом с Тюлевым Януария Денисовича никак нельзя - проиграет. Конечно, как принято говорить, Запад ему поможет, поможет и деньгами и агентами. Но в России Запад не всесилен. Всесильна сама Россия.
После загадочного исчезновения Фиделя Михайловича к товарищу полковнику впервые закрался червячок сомнения: "Тому ли служу? Не переметнуться, пока не поздно, к Тюлеву? Но к нему с пустыми руками не явишься. Даже если передать все содержимое комнаты-сейфа, он только ухмыльнется: ты мне выложь секреты олигарха, а не кандидата в олигархи. И ухмылка его будет справедливой. Вот если бы запустить руку в сейф Януария Денисовича..."
Он знал, что туда запускать руку все равно что засовывать голову в пасть крокодилу. Да и какой резон? Настоящие секреты хранятся не в сейфах, а в головах людей. Тут нужна отмычка особая: чужие мысли читаются мыслями. А вот мысли подойдут не каждого: мыслящих много, мыслителей - единицы.
Умом опытного разведчика товарищ полковник вычислил: к Януарию Денисовичу проявляет интерес Аркадий Семенович. Профессор Герчик, несомненно, мыслитель, он - психиатр. К сожалению, и он не имеет к нему подходов. Да, они знакомы. Не однажды встречались. Но как? Последний раз Януарий Денисович вызывал психиатра в Белый дом и отчитывал известного профессора как провинившегося школьника. Отчитывал за чрезмерное любопытство: чтоб тот не копался в родословной Пузырева-Суркиса, майора-пропагандиста, родителя Януария и Анания.
С этого дня их отношения круто повернули на сближение. Значит, психиатру нужны не секреты олигарха, а что-то другое. Но что?
Товарищ полковник сушил мозги - ответа не находил, терялся в догадках. А догадка - это не истина, даже не версия. Чтоб добраться до секретов Януария Денисовича, без такого специалиста, как психиатр, никак не обойтись. И он решил с ним потолковать, а вдруг окажется, что интересы их совпадают? Тогда они вдвоем будут подбирать ключи к голове министра-олигарха. Тут им может помочь проверенный товарищ - Антонина Леонидовна.
И сразу мысль: а что если ей дать поручение - сугубо женское установить, кто из четырех любовниц, с которыми он сожительствует, ближе к его сердцу?
На этих четверых у товарища полковника досье имеется. Эта четверка разного возраста - с разбросом в двадцать лет, притом, почти в зеркальном отражении. Если расположить их по возрасту, две из них - старше олигарха, одна на пятнадцать лет, одна на - восемь, одна моложе на пятнадцать, одна на двенадцать. Но все четыре - одной национальности. Это хорошо и плохо. Хорошо, что все четыре похотливы - лечь под любого мужчину труда им не составит. Что-что, а нужного мужчину товарищ полковник всегда подберет. А плохо то, что с этими женщинами он не сможет работать производительно. Они сразу разгадают в нем чуваша и откровенничать не станут, тем более, добывать для него секреты. Шантажировать - а здесь возможен только изящный шантаж - должен будет мужчина их круга. Вот Аркадий Семенович - вполне подойдет. Но как подлючить к своему замыслу известного в элитных кругах психиатра, этого товарищ полковник пока ещё не придумал.
Выходя от шефа, он задержался в приемной. Антонина Леонидовна, милая изумительно умная Тоня, взглянула на него с укоризной. Ее черные, как анатолийская ночь, глаза, словно говорили: "Эх, ты, дед! Провалил такую операцию! Не послушал меня - толкнул на торги тюлевскую наличку - вот мы и попались. Зачем было спешить?"
Да, он поспешил. При этом пошутил, дескать, поморы - это те же чукчи, запомнить купюры не додумаются. Но дело он имел не с поморами, а с коренными питерцами. Они умудрились в один год сделать две революции, а москвичи только одну и ту неудачно. Третья революция тоже будет за питерцами. Все идет к тому. Где больше смута, там и взрыв. Пока только шебуршат бандиты. Так было и в начале века - постреливали эсеры, рабочие ждали момента.
Не послушался дед опытную женщину. Можно было заморозить четыре миллиона. Раньше, ещё при Советской власти, замораживали миллиарды. Тому есть классический пример.
В декабре 1960 года под Хабаровском московская банда перехватила вагон с деньгами нового образца. Десять лет купюры ждали своего часа. Всплыли во Львове. И туда сразу же правительство бросило целый полк квалифицированных сыскарей. Спустя два года банда, спрятанная по всему СССР, была схвачена.
Но тогда против налетчиков действовало государство. Теперь в поезде "Северная Двина" налетчикам помогало государство. А коль в акции принимает участие государство, даже самые искусные сыскари - бессильны.
"Но почему же Тюлев установил, кто его почистил? Сейчас в приемной шефа эту мысль держали оба - и товарищ полковник и бывалая подпольщица? Логика этой мысли сводилась к тому, что бывший особист не мог Тюлеву передать больше, чем он знал. И напрашивалось очевидное: неужели Тюлев с его вроде бы заурядным умишком уже заложил в государственную машину свои винтики?
Такую возможность не исключали оба, и прежде всего товарищ полковник. Уверенность покидала его. Впервые за много лет безупречной службы он понял, что время изменчиво, надо опять определяться: кому служить, а кому прислуживать?
Для разведчика-профессионала это проклятье, когда власть нестабильна. На верхотуру, как воронье на церковный крест, садится всякая нечисть. Хочешь - не хочешь, а приказы её выполняй, потому что она - власть. История знает немало случаев, когда чиновный люд перелетал от одного властелина к другому, как дичь из болотца в болотце. Но эта же дичь рано или поздно становилась добычей охотника.
У товарища полковника не было ни малейшего желания стать чьей бы то ни было добычей. Он вывел в люди своих детей - сына и дочь. На подходе внуки мальчик и две девочки. Внуков он любил больше, чем детей. Так что хочешь жить и процветать - в выборе ориентира будь осторожен, как бывает осторожен редкостный зверь, та же испанская дикая кошка или уссурийский тигр. Зверь живет, пока в нем обострено чувство постоянной опасности.
Но человек хитрей и коварней любого зверя, особенно если он избрал своей профессией кровопускание - лишать жизни того, на кого укажет хозяин будь то машина в лице государства или господствующий в государстве имярэк.
Да, зверю до человека не дотянуться. Зверь не додумается поменять хозяина - инстинкт привязанности всесилен.
Человек везде и всюду стремиться выгадывать. Даже если это ему будет стоить жизни. Только человеку присуще чувство беспредельной алчности.
Эту черту человеческой натуры товарищ полковник изучил досконально. По его данным, ещё ни один олигарх не умер своей смертью. И умирают они обычно не в автомобильных катастрофах и не расстрелянные у подъездов своих домой. Умирают они, как правило, на больничной койке с помощью подкупленных врачей.
Еще его шеф с Лубянки говаривал: "Если есть у тебя серьезный недруг, ложи его на больничную койку - и он покойник". При этом шеф с Лубянки уточнял: "Восемьдесят процентов насильственных смертей - заслуга нашей медицины".
"С некоторых пор, пожалуй, больше", - сказал себе товарищ полковник, возвращаясь в свой кабинет. С тремя любовницами она, конечно, свяжется не без содействия Дарьяны Манукяновны. Те три бабенки относительно доступны. Самая младшая - в недавнем прошлом учительница Сузика. Вот Сузик её и подготовит. А делается это весьма просто. Когда они окажутся одни, он незаметно в чай подкинет ей таблетку - и она тут же уснет, будет крепко спать минут пятнадцать, за эти пятнадцать минут он успеет её изнасиловать. А там... там она будет послушна, как овечка.
Труда не составит припугнуть референтку, трусливую красавицу. Януария Денисовича она принимает строго раз в неделю по пятницам. Принимает у себя на квартире, которую он ей купил и обставил.
Сложнее будет с ведущей телеканала. Шантажу не поддается, но, как и любую журналистку, можно купить.
Загадку и главную трудность составляла самая старая любовница. Януарию Денисовичу она годилась если не в матери, то в тетки. Будучи женой советника посла, она приезжала к нему на свидания в сопровождении своего мужа. Встречались они под Москвой на даче, которая принадлежала известному российскому артисту, постоянно проживающему в Иерусалиме. Пока Януарий Денисович на втором этаже тешился с любовницей, на первом, в холле, терпеливо ждал свою жену престарелый советник. Товарищу полковнику было известно, что ещё при Андропове советник высылался из Союза как персона нон грате. Видимо, эта самая старая любовница и была главной, которой брат Лозинского доверял государственные секреты.
Вот с этими секретами и заявиться бы к Тюлеву! Когда Януарию Денисовичу подоспеет момент положить президента в гроб - а тот, судя по всем приметам, и сам скоро ляжет, - и попытается вскочить в президентское кресло, тут Александр Гордеевич и объявит на всю страну, что никто иной, как Пузырев-Суркис, регулярно трахает посольскую тетеньку, агента ЦРУ.
Пока у товарища полковника досье на любовниц олигарха было весьма скудным - только фамилии и должности. Но для компромата и это уже немало. Остальное можно будет присочинить: порой полуправда аппетитнее правды. Как водка по сравнению со спиртом.
25
До самой Москвы они вдвоем занимали целое купе. Алик вместо того, чтобы взять два билета, купил четыре - посторонние пассажиры ни к чему. До прихода поезда он сбегал в гастроном, отоварился. Не забыл запастись водкой. А уже в поезде, заняв купе, все съестное выложил на столик, не без бахвальства сказал: - Вот чего нам в лесу не хватало!
Объедались до самого Грязовца. Но водку пить Фидель Михайлович наотрез отказался. - Напрасно, - заметил Алик. - Не будешь пить - в жизни многое потеряешь: душа твоя ни с кем не породнится.
Он водку пил, как пиво, - с горлышка, закусывал копченым окунем и после каждого глотка нюхал разрезанную на дольки луковицу. - На твоем месте, - говорил он, - имея миллионы, я, например, с утра до ночи лакал бы вино, по - вашему, водку, а закусывал бы коньяками. Не армянским, армянский делают в Питере и вроде бы в Саратове, а настоящим, французским - Мартеем или что-то в этом роде. Вот переберусь в Америку, там, говорят, выпивки море разливанное. Только подставляй кружку. - Коньяки в Америке тоже есть, но не халяву, - заметил Фидель Михайлович. - И ежу ясно, - охотно согласился Алик.
Он был пьян, но не настолько, чтобы не соображать. - Америку я так понимаю: заработал - напился, заработал - напился. Как день и ночь. День и ночь. И так до самой старости. При этом никто не вмешивается в твою личную жизнь. Там права человека - главная ценность. - А тут? - Тут... Я один раз напился и... проиграл себя в карты. Понимаешь, паря, проиграл себя в рабство. А в Америке рабство отменили полтора века назад. - В России его вовсе не было. - Может, и не было. Но теперь оно есть. Ты знаешь, сколько у хозяина рабов? И кого только нет. Есть даже чечены. Двое. Они тут, на Севере, шкодничали. Ну, занимались мелочевкой - грабили, убивали. Милиция их не трогала - побаивалась. Хозяину стали поступать жалобы от населения. Хозяин поймал этих двоих. Посадил на цепь. Дал работу. А недавно из Ростова приезжал какой-то хмырь. Благородный. Вот, как ты, в очках, с бородкой. На профессора смахивает. Расспрашивал хозяина, кто эти чечены. Хочет на них обменять своего сына. У него сын военный. Капитан. Служил в Грузии. Там его чечены и заарканили. - А хозяин дал согласие? Отпустит? - А почему и не отпустить? Капитан-то - наш. А у хозяина на этот счет политика благородная: всю чеченскую диаспору он хочет обменять на русскую. Говорят, в Москве уже на каждого русского приходится четыре кавказца... Разве не обидно? Хозяин хоть и зверь, но какой русский не поддержит его в благородном деле?
В Грязовце в вагон ввалилась ватага шумных пассажиров, с топорами, с пилами. С грохотом распахнули дверь купе, в котором расположились беглецы. - Хлопци, ось два мисця! - послышалась украинская речь. - Я те дам мясця! вызверился Алик. Вид у него был воинственный, приблатненный. - Тебе что - в лоб закатать? Зырь, кто едет. - И неожиданно для Фиделя Михайловича: Чемпион мира.
На первого, кому Алик собирался "в лоб закатать" сзади напирали, рассматривали пассажиров, так уютно расположившихся в купе. Раздался шепот изумления: - Никак Юрий Власов?
Трудно было в бородатом великане с зэковском ватнике узнать, пожалуй, самого известного человека планеты, но - надо же - узнали! Еще на перроне станции Вологда Алик, одаривая проводника бутылкой водки, успел ему шепнуть, что он из заключения сопровождает чемпиона мира, поэтому они так экипированы. А почему чемпион попал под статью? Да очень просто. Один московский мент потребовал у чемпиона доказательство, что он действительно чемпион. Так чемпион его кулаком в лоб - тот и отбросил копыта. И вот теперь, получив амнистию, Юрий Алексеевич едет избираться в Думу, сам президент приглашает. А президенту, дескать, ни в чем отказывать нельзя.
Алик наплел три короба. И проводник, молодой, но уже с брюхом, выслушал словоохотливого пассажира, тащившего в охапке кульки и свертки ( сразу видно, человек денежный), пообещал комфорт до самой столицы, а если в дороге чемпиону потребуется бабенка, он за соответствующую плату подходящий товар подберет - на выбор три буфетчицы, не все время же они по вагонам тележки катают.
Бабенка чемпиону не потребовалась. Потребовался горячий крепкий чай чай был по заказу.
Тем временем в соседнем купе расположилась шумная, уже довольно поддатая компания. Это были западные украинцы, возвращавшиеся с шабайки какому-то большому генералу на территории полигона Грязовец строили рубленный дом - под старину.
Вскоре соседи уже звенели стаканами: "Будьмо!" Потом запели. Песня была современная, которую Фидель Михайлович никогда раньше не слышал. Как и отец, он с детства любил слушать, как мелодично поют случайно отколовшиеся от России его единокровные братья.
Даже Алик перестал сосать из горлышка, прислушался.
Первый голос:
Десь там за покосами...
Второй:
Десь там за покосами...
Третий:
Десь там за покосами
Шепче очерет:
Все вместе:
Вас ногами босыми,
Вас ногами босыми,
Вас ногами босыми
Понесуть вперед.
- А почему босыми? - спросил Алик. - Нищета. - Н-да, - глубокомысленно протянул он, отпивая из бутылки. - И хохлы оплошали. Говорили они, что у них все есть. А вот в Россию побежали. На шабайку... У нашего хозяина хохлов навалом. Работяги. Старательно верят, что хозяин когда-нибудь им вернет их паспорта - отпустит на свободу. - А что - не отпустит? - Нашли дурака. - Алик засмеялся, как может смеяться человек, который все знает заранее. - Это мы с тобой легко отделались. И то потому, что выбирались нехожными тропами. - А вертолет? Откуда он взялся? - Это они Ненту по следу. Как собаку. Для порядка. - Так это и был тот самый Нента? - А кто ж...Хозяин, конечно, его в морду двинет, но не больше.
Они подельники. Вместе в "Крестах" срок ломали. - Ты все знаешь. Слышал. Я этого падлу учил уму-разуму. - Ты? Ну уж... - Сука буду. Инструктировал, как обращаться со взрывчаткой. Хозяева, ну миллионеры, - не тебе объяснять, - друг другу пакостят. А пакостить надо с умом. Вот, как, скажем, правильно в машине установить мину. Это, паря, такое искусство! А Ненту я обучил... Если б его одного... Пока будет собственник, будет нужна и моя профессия... Разве это Россия, когда никто никого не убивает? - Но ты же собираешься в Америку? - А в Америке что - взрывать некого? Когда-то у них хлопнули президента. Из винтовки. А могли бы аккуратно взорвать. Это же проще. Я тебе когда-нибудь расскажу, как мой ученик - он чеченец - взорвал Дудаева. От "Уазика" одни железки, а от вождя ихнего - левая рука с часами. И часы, представляешь, показывали точное время. - А почему бы тебе не остаться в России?
Алик отхлебнул из бутылки - заправился горючим, гнилыми кариезными зубами пожевал буженину. Вздохнул. - И остался бы, паря, да разыщет меня мой хозяин. Тогда мне все. Кранты... А в Америке... Так ты мне паспорт сообразишь? - Сказал же... Сукой не будешь.
У Алика даже смутно не закрадывалось сомнение, что Фидель Михайлович вовсе не миллионер, а такой же подневольный у своего хозяина, каким совсем недавно был этот инженер-технолог, утративший в зэковской среде весь свой интеллигентский лоск, но сохранил навыки интеллектуала: что-что, а обращаться со взрывчатками не разучился, более того, обучая других, совершенствовал себя как мастер.
И к фене прибегал неохотно, но прибегал - жизнь заставляла: уголовник не любит, когда такой же, как и он, зэк ум свой выказывает. Умники в зоне (а владения хозяина по существу - зона) долго не живут: то на нож наткнутся, то голова окажется в пилораме. Жизнь подневольных - непрерывная цепь несчастных случаев. Выживают покладистые, по-собачьи преданные хозяину.
Выживал и Алик. Он ненавидел хозяина, но перед ним лебезил и угождал ему, как может угождать существо бесправное и трусливое. Бесправность свою Алик не выказывал, а трусливость всячески подчеркивал - и потому ему сам хозяин и его гвардейцы доверяли.
Фидель Михайлович терпеливо выслушивал откровения, а может, и треп своего пьяненького спасителя.
Когда-то в школе, кажется, в восьмом классе, на уроке истории отец рассказывал своим ученикам, в их числе был и Фидель, о том, как путивльского князя Игоря спасал половчанин по имени Лавр. Невзлюбил этот половчанин своих единоплеменников, потянуло его в славянские края. Беглецы быстро нашли общий язык. И когда половцы на реке Тор ( сейчас на этом месте заграничный город Славянск) перепились кумысом и захмелели, Лавр незаметно для стражи вывел князя из шатра, вброд они перешли мелководную речку, оседлали заранее спрятанных в роще коней и умчались в славянские земли. Ехали по ночам. Спустя неделю добрались до городка Донец - это были уже владения Киевского княжества ( ныне это окраина Харькова). Сто верст - в благодатное время лета - за неделю!
Почти тысячу лет спустя не князь и не половчанин, а два узника-славянина бежали от скоробогатого славянина, бежали по заснеженной тайге с куском вареной рыбы и краюхой хлеба. За неделю по бездорожью отмахали почти двести километров! Вместо лошадей был автомат Калашникова с одним-единственным патроном.
Слава богу, это оружие в России в большой цене - вот и едут они в отдельном купе, наслаждаются пищей и отдыхом.
А за стенкой - тягучие украинские песни: чем пьяней голоса, тем тоскливей мелодия и вся на один мотив: "Вас ногами босыми..." - Они нам беду накличут. Сука буду, - неодобрительно высказался Алик.
Он с трудом поднялся, направился в купе проводника. В поезде, оказывается, действовала трансляция. Вернулся довольно скоро. Уже спустя минут пять после его возвращения в купе ожил динамик. Зазвучали песни не совсем русские, тем более, не советские - ультрасовременные. Алик даже пытался подпевать, искажая смысл:
А жизнь хорошая такая,
Ты улыбнись и обмани.
Под эти ультрасовременные песни было выпито бессчетное количество стаканов чая, съедено три килограмма колбасы и килограмм буженины - голод вроде отступил. Алик водку отпивал булями, прислушивался к звукам, проникавшим в теплое уютное купе.
По мостам сквозь леса грохотал пассажирский поезд. Все ближе и ближе была Москва. Как там встретят? Да, видимо, уже и не ждут. Пропал человек. Исчез. А сколько их, пропавших, бесследно исчезнувших, сегодня заготавливают лес, и все - для хозяина. А хозяин здешних мест уже один Тюлев Александр Гордеевич, лесопромышленник и меценат.
В двадцать два часа передали последние известия. Диктор о чем-то заговорил, в голосе - тревога. Фидель Михайлович вдруг заметил, как прыщеватое лицо Алика вытянулось, в напряжении застыло. - Тихо!
Диктор передавал: на Северном комбинате - авария. Огнем уничтожен главный цех. Есть жертвы.
"Печально, что есть жертвы", - подумал Фидель Михайлович. Он знал, что комбинат так же, как и эти огромные лесные массивы, является собственностью Александра Гордеевича, знал балансовую стоимость всего предприятия и каждого цеха в отдельности. Главный и самый дорогостоящий - цех по производству целлюлозы. Там оборудование современное, закупленное в ГДР ещё при Советской власти.
За этим комбинатом с января 1992 года вели наблюдение агенты товарища полковника. Один из них, судя по манере добывать информацию, несомненно была женщина, работала она в бухгалтерии. По её выкладкам он, аналитик Рубан, прогнозировал производство целлюлозы на ближайшее десятилетие. Один этот цех сулил лесопромышленнику Тюлеву доходы, которые не шли ни в какое сравнение с доходами Лозинского от его лесокомбината.
Фидель Михайлович в уме прикидывал: теперь их доходы, пожалуй, сравняются. Хотя... Тюлев уже имел подвластную только ему территорию, по европейским масштабам она пока ещё меньше Голландии, но гораздо больше Люксембурга. А Люксембург какое - ни какое, а государство со своим монархом. Но монарх номинальный, и Тюлев, известный в элитных кругах как Банкир, уже переплюнул не одного европейского монарха: он - вор в законе, член регионального политбюро, а монарх всего лишь монарх.
Фиделю Михайловичу показалось, что Алик недооценивает своего хозяина, для него уже бывшего. В свою очередь Алик точно так же думал о своем напарнике. Он щадил его: пусть меньше знает, в чьих лапах побывал - по ночам не будут ему сниться кошмары, не будет просыпаться в холодном поту. Миллионер с расстроенными нервами уже потенциальный инфарктник, а инфарктники тоже не долгожители. Вдруг, не доезжая до Москвы, миллионер подохнет? Пусть сначала хоть паспорт обеспечит. - Догадываешься, паря, у кого ЧП? - Пока нет. - У моего бывшего хозяина. Вот он уже и погорелец. Это ему небось сын миллионера накаркал. - Сын миллионера? - удивился Фидель Михайлович. - У вас - что, как в Греции, все есть? Даже сыновья миллионеров? - Был один, - не приняв шутку во внимание, проговорил Алик, отпивая из бутылки. - Я - серьезно. Он, дурак, откуда-то сбежал, вроде из лесотехнической школы, ну, где готовят прорабов. Вроде так пожелал отец, этот самый миллионер. А сбежал он в лес. Тут его гвардейцы и зацапали. Когда хозяин узнал, кто его батя, обласкал приблудыша, отвез на комбинат и вроде, по слухам, определил в этот самый цех, что сегодня так благополучно сгорел. А парнишка - ничего, шустрый, вроде как армяшка...
Слушая нескончаемые байки пьяненького Алика, Фидель Михайлович подремывал - сказывалось переутомление. Его не тронуло сообщение о пожаре да мало что теперь не полыхает! - а тут - "армяшка". Уже не первый месяц сотрудники фирмы "Лозанд" прикидывают-гадают, кто мог выкрасть студента Сузика: если чеченцы - те потребуют выкуп, если крутые - кто-то с Лозинским сводит счеты. Но по поводу выкупа к Лозинскому никто ещё не обращался. Конечно, сотрудникам было любопытно, во сколько оценили двадцатилетнего балбеса. Если сводили счеты, то где же труп, может, весной всплывет? В Москве не знают, а вот Алику, оказывается, кое-что известно. - Не помнишь, как зовут парнишку. - Помню. Серега. - Может, Сузик?
Алик отставил бутылку: в ней уже не осталось полновесных буль. Погоди! Сузиком его называл хозяин.
Теперь у Фиделя Михайловича не было сомнения, что речь шла именно о загадочно исчезнувшем студенте. "Как обрадуется Дарьяна Манукяновна!" подумал он, не предполагая, что матери Сузика давно известно, куда запрятали её сына. И Аркадий Семенович помалкивал, не одобряя и не осуждая похитителей. По долгу службы он врачевал сына Лозинского, не однажды выводил его из наркотической зависимости. Видимо, считал, что исчезновение Сузика потеря невелика.
Фиделю Михайловичу так хотелось как можно быстрее обрадовать Дарьяну Манукяновну, а пассажирский поезд останавливался чуть ли не у каждого телеграфного столба. Из его уст Лозинские узнают, где надо искать их непутевого сына.
Наконец поезд словно вырвался на простор - перед самой Москвой уже нигде не делал остановок, грохотал по ещё зимнему Подмосковью. В одиннадцать утра со значительным опозданием подкатил к перрону Ярославского вокзала.
26
У Аркадия Семеновича получалось далеко не все, как он сам себе намечал. Непредсказуемые события вносили изменения в его планы. Одним из главных, по крайней мере на ближайшую перспективу, был план, связанный непосредственно с карьерой аналитика.
Еще недавно все складывалось наилучшим образом. Как психиатр, себе в заслугу он ставил то, что убедил Фиделя Михайловича приобрести на свое имя крупную недвижимость - все-таки, как он считал, соблазнил врага частной собственности стать собственником, более того, предпринимателем.
А там... когда первый миллион не российских обесцененных, а крепких, валютных "баксов" ляжет в банк на его имя, романтика из головы аналитика улетучится, как хмель из гуляки, попавшего в прорубь. Гуляка в такой ситуации - кто есть поблизости или нет - будет звать на помощь.
Аналитику, в чем профессор не сомневался, будь тот с миллионом, протянут руку помощи, прежде всего, ближайшие друзья - легче всего упустить миллион, когда он самый первый. Ближе всех около него окажется Антонина Леонидовна. По всей вероятности, это будет её миллион, деликатно отстегнутый от Анания Денисовича, притом отстегнутый не кем-нибудь, а самой Дарьяной Манукяновной. Как женщина, что не ускользнуло от внимания Аркадия Семеновича, она уже положила глаз на нерешительного в интимных делах работника её супруга. Эта тучная стареющая дама с необъятной талией и пудовой грудью уже не первый месяц исподволь расспрашивает подробности биографии статного очкарика.
Как хитрая проницательная женщина, Дарьяна Манукяновна сопоставляла и сравнивала то, что говорил ей профессор, с тем, что нашептывал об этом аналитике товарищ полковник.
Факты биографии совпадали. Но её смущало одно: аналитик, по её разумению, выходец из неблагополучной среды: отец был и стался не просто членом партии (как, например, брат мужа - Януарий Денисович), а убежденным коммунистом. Такая наследственность могла уже отразиться на генетическом уровне - наследнику коммуниста миллионы будут в тягость, так что в перспективе он постарается их употребить, как в свое время употребил известный в России фабрикант Николай Бауман.
Товарищ полковник умеет нашептывать всякие гадости. Впрочем, на то он и контрразведчик, чтобы всех подозревать в неблагонадежности.
Однажды у Дарьяны Манукяновны вырвалось: - Ах, Аркадий Семенович! Ну что за человек этот Иван Иванович? Он все ещё сомневается в порядочности нашего аналитика.
Доктор тут же успокоил влюбленную женщину:
- Я за него поручился? Поручился. А в людях я, Дарьяна Манукяновна, не ошибаюсь.
Она с готовностью кивнула: кому верить, как не психиатру? Сегодня в России люди этой профессии так же необходимы, как президенту его команда: что они скажут - то и верно: основу любой президентской команды составляют психиатры, они только называются по-разному. Им доподлинно известно, что их пациенты определяют курс державы. Так почему же предпринимателю не прислушиваться к мнению своего семейного врача? Да, семейные врачи, особенно психиатры, в людях редко ошибаются.
Вот и Аркадий Семенович не ошибся в диагнозе болезни её супруга: паталогическая влюбленность. Тот не устает утверждать, что он обожает всю президетскую команду как самую просвещенную и любит президента до рыдальческого плача. Это была сущая правда. Но тут не было проблем: президент правит, а преуспевающий предприниматель любит его и в определенные периоды проявляет свою любовь в форме рыдания.
С Фиделем Михайлович дело сложнее. Диагноз не поставишь, куда он исчез. Где он оступился? Попал ли в прорубь или в выгребную яму вытаскивать ему, Аркадию Семеновичу. Он уже догадывался, что аналитика схватили люди Тюлева. Они будут его удерживать до тех пор, пока Лозинский не вернет своему другу-конкуренту четыре миллиона.
Ананий Денисович, конечно же, не вернет. Не для того грабитель грабит, чтоб за здорово живешь возвращать награбленное.
Дарьяна Манукяновна, знающая все и вся, призналась психиатру, что здесь слопоушничал товарищ полковник, но истинного происхождения денег Фидель Михайлович не ведает. Антонина Леонидовна обезопасила его: если его схватят - а такая возможность не исключалась, - и станут из него выдавливать сведения, он может и не выдержать. Чем меньше человек знает, тем безопасней у него жизнь. Такого если и убьют, то случайно. А от случайностей никто не застрахован.
У Аркадия Семеновича болела душа за Фиделя Михайловича. Он мог его спасти, только посетив самого Тюлева. Был резон послать ещё раз в Архангельск или в Питер Антонину Леонидовну, словом, туда, где можно было застать Александра Гордеевича, но после того, как она - руками своих подруг - расстреляла, по всей вероятности, его гвардейцев, - посылать её на переговоры было опасно.
Аркадий Семенович решился: - Я поеду к Тюлеву. Попытаюсь отыскать следы нашего аналитика. - Бог с вами! - отмахнулась Дарьяна Манукяновна. Вам что - жить надоело? Есть пока ещё власть официальная. - Вы имеете в виду Януария Денисовича? - Его, конечно. - А он согласится послать кого-либо из своих силовиков? - Несомненно. Ведь Фидель Михайлович - это его будущий кадр. А кадры подбираются заранее.
Слушая мудрую женщину, Аркадий Семенович про себя умилялся: она словно читала его мысли. Это он, а не Януарий Денисович, готовил его заранее. Готовил на место человека, которого ненавидел, как можно ненавидеть распоясавшегося подонка. А ненавидел он его за то, что тот искалечил жизнь его дочери. Если бы не этот подонок, не его похоть и вседозволенность, Клара уже училась бы в университете, в будущем из неё получился бы толковый экономист и, кто знает, они с Фиделем Михайловичем были бы идеальной парой...
"Это уже утопия", - остановил себя профессор.
- И все-таки я поеду, - твердо заявил он Дарьяне Манукяновне.
В душе она страстно желала во что бы то ни стало разыскать и выручить Фиделя Михайловича, но не посылать туда своих людей. Будет лучше, если это сделают люди Януария Денисовича, у него необъятная власть. Неужели не сможет он уломать бандита? Конечно, бандит бандиту рознь. Очень денежного, пожалуй, и не уломает. - Вы посоветуйтесь с Иваном Ивановичем. Обязательно... - А еще... - продолжала Дарьяна Манукяновна. - Если бандиты потребуют выкуп, надо будет согласиться. Но сделку обставьте так, что это якобы аналитик расплачивается своими кровными. Деньги якобы у него есть даже на очень крупные покупки. Поморский бумкомбинат пока ещё не упущен. Но Тюлев теперь наверняка постарается выложить за него свои "зеленые". Скоро ему будет не до Поморского, - намекнула Дарьяна Манукяновна. - Для восстановления Северного он ещё не один миллион выложит.
Аркадий Семенович уточнять не стал: при чем тут восстановление? Но у Дарьяны Манукяновны зряшних слов не бывает.
Последние данные, которыми располагал товарищ полковник, свидетельствовали, что Тюлев застрял в Архангельске и то не в самом городе, а в лесу на арендованном под вырубку участке.
Своим домашним Аркадий Семенович не сказал, куда он срочно улетает. Сказал лишь: в командировку. Но у Клары чутье, как у ясновидицы. - Папочка, он жив. Ты ему передавай привет и скажи, что мы его любим. - Фантазерка ты... - Ладно уж... По глазам вижу, ты к нему летишь.
27
В то утро, когда Алик в станционном буфете продавал свой автомат какому-то бывшему зэку, а зэк, в свою очередь, передавал оружие жене-алкоголичке и та его прятала в просторную хозяйскую сумку, - в то утро профессор Герчик летел рейсовым ТУ - 134. Прилетел он в Архангельск, в Талаги. И пока Алик травил покупателю, что он офицер ФСБ, из мест заключения конвоирует в Москву знаменитого штангиста, да вот деньги кончились, приходится продавать автомат, а покупатель убеждался, что продавец оружия не врет (да, такого бородатого Власова показывали по телевизору, когда тот избирался в Думу), Аркадий Семенович Герчик, взяв с конвейера свой кейс, вышел на площадь. На такси он добирался до центра.
Город был залит ослепительным солнцем. На высокие белые дома, на полноводную реку глядело бирюзовое небо, но с севера, с моря, тянуло леденящим холодом. Аркадий Семенович в благодарностью подумал о дочери. Дочь настояла, чтобы он вместо легкой кожаной куртки, в которой проходил почти всю зиму, одел дубленку, а кепку-лужковку сменил на теплую удобную заячью шапку. Отказался надень меховые сапоги, посчитал, что брать их ни к чему - в ботинках было удобней, но скоро пожалел: уже в самолете мерзли ноги.
У него было два адреса, по которым он мог разыскать лесопромышленника Тюлева, если тот ещё в Архангельске. Позвонил по первому. Ответил старик, по говору - коренной одессит, еврей. В том, что евреи обслуживают русского миллионера, к тому же усердного патриота, ничего удивительного не было: так оно и должно быть - у кого деньги, тому и служат. Деньги - это магнит, к которому притягиваются люди бойкие любой национальности. А в отсутствии бойкости евреев не упрекнешь.
Квартира, в которую пригласили Аркадия Семеновича, была однокомнатной, из мебели - стол да кушетка, и жилец, как потом оказалось, квартирант, был одинокий вдовец. Назвался он скромно: - Ефим Львович Башин.
Гость тоже представил себя предельно скупо: - Герчик.
Ефим Львович восторженно воскликнул: - Так это вы и есть знаменитый психиатр? Это вы лечили президента? - Консультировал, - уточнил Аркадий Семенович. - Не все ли равно? - Ефим Львович улыбался всеми морщинами своего старческого лица. Он тут же принялся о себе рассказывать, как он добросовестно работал бухгалтером, как по вине директора - нехорошего человека - его на три года поместили в "Кресты" и как потом из "Крестов" его вытащил очень хороший человек.
Он только ни словом не обмолвился, как несколько дней назад на скандально прерванном аукционе он утопил московского покупателя. Подробности этого паскудства гостю были известны. Товарищ полковник его обстоятельно проинформировал, не забыв предупредить, что "мерзавец Башин" покончит с собой - он повесится, но не на южном берегу Белого моря, а на северном Черного.
Аркадий Семенович слушал болтовню довольного собой Башина, твердо зная, что скоро этот мерзавец будет лежать в гробу. К главному виновнику неудачи Фиделя Михайловича он не испытывал никакой жалости.
Теперь с помощью этого коварного одессита предстояло найти попавшего в беду неудачника. - Уважаемый Ефим Львович, - ласково заговорил Аркадий
Семенович. - Мне дали этот адрес, чтобы вы меня связали с вашим хозяином Александром Гордеевичем.
Башин долго молчал, всей пятерней маленьких желтых пальцев почесывал за ухом. Сказал вкрадчиво, как бы давая понять, что любая информация , как и всякая услуга в условиях рынка, стоит денег. - И рад бы в рай... Морщинистым лбом он показал на потолок. - Понимаете, уважаемый доктор, меня предупредили... Это такой человек... - Знаю, - гость перебил одессита. - Я прилетел сюда не по пустяковому поводу. - Да, конечно, - согласился Башин. - Коль вы лечили самого президента...Но мой благодетель, к великому счастью, в помощи психиатра пока не нуждается. Что же касается меня, завтра ехать в Одессу, а билет по известной причине взять не могу. Вот сижу, размышляю, к кому обратиться. Надо бы дать телеграмму. Племяннику. Может, он выручит. Но нынешняя молодежь это же молодежь.
Аркадий Семенович молча достал бумажник, отсчитал две сотенные, положил на кушетку. Ефим Львович словно не заметил. - Да, молодежь, продолжал он раздумчиво. - эта молодежь... Развратили мы... А хозяин ... хозяин мой улетел на Северный бумкомбинат. Кто-то там что-то взорвал. Ну и произошло возгорание. Вы разве не слышали?
Новость не обрадовала гостя. Если там происшествие серьезное, Александру Гордеевичу будет не до профессора. И тем не менее не возвращаться же, ничего не выяснив о судьбе Фиделя Михайловича. - Это точно? - Что улетел на Северный? Как и то, что я вижу перед собой два портрета одного президента. - Он глазами показал на кушетку, где лежали доллары. - Не вижу только третьего...
"Однако же вымогатель", - подумал Аркадий Семенович и к двум сотенным добавил третью.
Лицо Ефима Львовича помолодело, как сказал бы он сам, ровно на сто долларов. - Вы его можете догнать, - подсказал старик, осчастливленный тремя "зелеными". - Сегодня из Талаг намечается чартерный рейс. В Питер. А оттуда до Северного - рукой подать.
Так Аркадий Семенович и поступил. В Питере он Тюлева не догнал. Встретились они уже в управлении бумкомбината.
- А, профессор! - воскликнул Александр Гордеевич, как будто и не было никакого ЧП. Пожар как пожар - горел цех. - Каким ветром? Слыхал... Слыхал... В Архангельске вы меня искали? Что-то пожарное? - Как и у вас. У нас хлеб да квас, - наигранно бодро отшутился лесопромышленник. Взорвали, подлюки. Лучший цех страны!
Александр Гордеевич вернулся к окну. Рукой поманил профессора.
- Полюбуйтесь. Потом расскажете моему лучшему другу, а вашему шефу. Печальный будет рассказ... - Почему? Наоборот... В правительстве уже отреагировали. Я ещё только подлетал, а телевизионщики уже снимали натуру. Как же! Сенсация! Огонь уничтожил предпринимателя Тюлева. А кто сотворил? Вы можете мне ответить, профессор? - Могу. Небрежность или же завистники. Не то говорите, профессор. Завистники - это народ, у которого ни гроша в кармане. Он быстрей пропьет, чем купит взрывчатку. А чтоб охраняемый цех улетел в небо, тут потребовалась не одна тысяча баксов. У кого они - вам известно... Ну, ничего. Где наша не пропадала.
Много на своем веку Аркадий Семенович встречал людей, ударенных бедой. Многих беда посылала в нокаут и многие потом оказывались в психушке или же кончали с собой. Но большинство - после угона машины или разграбленной квартиры - быстро приходили в себя и все начинали сначала - зарабатывали, воровали - до следующего удара судьбы. А действительность тем и колоритна, что бьет, не спрашивая кого и зачем.
Встречал Аркадий Семенович и таких, кто терял миллионы, взятые в долг. Безвольные - выбрасывались из окна, волевые - сжимали челюсти до зубовного скрежета, напрягали силы, чтобы подняться и вновь окунуться в пучину бизнеса. Но никто в подобных обстоятельствах не разыгрывал из себя этакого мальчишку, построившего на пляже домик из песка, а потом, наигравшись, дал спокойно растоптать свое строение.
Впервые Аркадий Семенович видел человека, которому пожар нанес убыток на миллионы долларов, а он смотрел на этот пожар, как будто любовался жутким зрелищем. Так, наверное, император Нерон обозревал полыхающий Рим. Но радость Нерона была объяснима: император входил в историю.
А Тюлев, Александр Гордеевич Тюлев, что ему за радость с олимпийским спокойствием и трезвой рассудительностью взирать на печальное происшествие в своем собственном царстве? Да, это было его царство. Здесь он бог, судья и главный законодатель - комбинат на правах частной собственности принадлежал ему и только ему.
Потом Аркадий Семенович узнает, в чем заключалось горделивое спокойствие лесопромышленника. Агент товарища полковника сообщит: подобного пожара Александр Гордеевич ждал как манны небесной. Нанесенный пожаром убыток по распоряжению северо-западного политбюро ему возместили из общака, притом в такой сумме, которую он запросил. Этих денег оказалось достаточно, чтоб перекрыть пропажу из поезда.
Пожар был потушен. Но люди не расходились. - Надеюсь, обошлось без жертв? - Почти, - ответил владелец и уточнил: - Сгорело восемь. Двое в реанимации.
Видя, что профессор слушает вполуха, наблюдает, как пожарные, укротив пламя, отводят машины, скатывают шланги, как лужи на легком морозце уже покрываются ледком, - Александр Гордеевич тихо произнес: - Это правильно, что вы приехали... Как узнали? - О чем? - Ну, что в реанимации сын вашего шефа. - Сузик? - Сердца Аркадия Семеновича дрогнуло. Мелькнула мысль: "Ведь он же в лесотехнической школе?" - Профессор, не делайте удивленные глаза. На своем квадратном лице Тюлев изобразил ухмылку. - Вам-то не знать, кто его загнал в ЛТШ? Не вы ли? Намерение у вас, конечно, благое - вытащить парня из болота, подальше от водки. - Может быть, - согласился Аркадий Семенович. - Но как он здесь очутился? - Это вы его спросите...У вас он был никто, а я его сделал мастером. Он же прирожденный производственник. - Он просто талантлив. А в чем? Не исключено, что и в производственной деятельности...И все же вы меня удивили. - Вы хотите, профессор, сказать, что для вас это неожиданность? - И какая! - Тогда с какой целью вы здесь? Чтоб на мою морду взглянуть, как на ней отражается пламя пожара? Не так ли?
Тюлев явно издевался. Он что-то заподозрил, но сделал вид, что очень рад своевременному приезду психиатра: друг на всякий случай прислал своего врача - после такого ЧП и у крепкого предпринимателя может крыша поехать. Но такой друг - это же первый недруг, и поэтому Александр Гордеевич уже говорил как думал: - Профессор, я вас очень уважаю. Не исключено, случится так, что вы согласитесь стать моим врачом. Не всегда же Суркисам быть на гребне волны. А почему бы не взлететь на гребень парню из рабочего класса, коренному пролетарию? А? - У вас все впереди.
Других слов он и не ожидал. Психиатр читал его мысли, а они - такие мысли - всегда на поверхности. - Ну, допустим, не все. Но многое, поскромничал Александр Гордеевич и повторил вопрос: - И все же, профессор, что вас привело на Северный?
Вот теперь настал момент спросить и получить самый достоверный ответ. - На Северном я случайно, - сказал Аркадий Семенович. - Потому что вы здесь. А привела меня необходимость - выяснить судьбу нашего аналитика. Что с ним? - Александр Гордеевич, вам-то зачем удивляться? Вы напрасно подозреваете, что на торгах были ваши деньги. Вам же предоставили возможность лично убедиться... - Было такое. - Тогда почему не отпустили Фиделя Михайловича? - Ах, вот вы о чем! В таком случае о нем должна беспокоиться его жена. - Жена женой, а шефство над аналитиком мое. С первого дня его работы в "Лозанде". Это сын моего учителя. Благодаря его отцу я стал тем, кем хотел быть... Впрочем, вам этого не понять. - Ну почему же, профессор? - возразил Александр Гордеевич. - Вы считаете, что я шантрапа необразованная. Кстати, у меня тоже есть дипломы - кандидата и доктора наук. Я их повесил у себя в офисе как портреты.
Александр Гордеевич принялся рассказывать о том, как побывал у него в гостях известный предприниматель и он же более известный как либеральный демократ ( по характеристике Александра Гордеевича: скандальный раввин). Так этот либеральный демократ признался: когда он купит степень доктора философских наук, он тоже диплом заключит в рамочку и в кабинете на самом видном месте - за своей спиной - повесит.
- И что это ему - ума прибавит?
Тюлев чуть ли не захохотал: - Имидж! Приятно сознавать, что ты тоже хрен. Но не собачий, а собачачий. Между прочим, дипломы я купил. Хотел сразу и профессорский, но профессорский, оказывается, вовсе не диплом, а всего лишь аттестат. Аттестат у меня есть. За среднюю школу. Вечернюю.
Своей болтовней Тюлев уводил профессора в сторону, явно не желая признаваться, куда запрятал аналитика. И - жив ли он? Товарищу полковнику агент докладывал: в день аукциона, по крайней мере, вечером того дня, о нем было известно, что группа захвата его вывезла в лес. А леса в России - на тысячи километров, и где, в каком лесном поселке его прячут, знают только осведомленные. Самым осведомленным был сам хозяин леса .
Спросить прямо: в каком леспромхозе? Но тогда этот бандит вычислит, откуда Лозинскому поступают сведения - товарищ полковник потеряет своего агента. А своих подставлять - подлейшее дело. Эту истину Аркадий Семенович усвоил ещё в детстве, когда его отца подставил родной дядя: тому нужно было обеспечить себе выезд за границу - в командировку. Из командировки дядя не вернулся - остался в Израиле. - Он в Архангельске? - Если вы имеете в виду аналитика, - уточнил Тюлев, - и если он муж вашей обаятельной террористки, то я к нему не имею никакого отношения. - А кто же тогда его схватил? Не ваши ли гвардейцы? - Отнюдь, - отрекся Тюлев. - Я слыхал, что аналитика фирмы
"Лозанд" будто бы взяли как заложника. В обмен на его голову могут потребовать головы террористок. Местные налетчики пытались у вашей матроны отобрать наличку. - Пытались, значит, не отобрали?
Об этом Аркадий Семенович мог бы и не спрашивать. Антонина Леонидовна уже отчиталась за командировку. И товарищ полковник, отправляя профессора в опасное турне, предостерег: четыре трупа Тюлев не простит, если, конечно, это были его люди.
На уточняющий вопрос профессора реакции не последовало. Ну, пытались отобрать - не отобрали. Не получилось. Налетчиков не подпустили к деньгам не амбалы из "Альфы", а пожилые женщины, с виду уставшие от поездок челночницы. Тюлев об этом говорил спокойно, четко давая понять, что чужая неудача его не колышет. - Я знаю, Александр Гордеевич, у вас на Севере, на вашем Севере,
- подчеркнул профессор, - прекрасные связи. Пусть ваши гвардейцы установят место нахождения аналитика. Я в долгу не останусь. На веку, вы понимаете, как долгой ниве...
Тюлев высказался неопределенно: - Обещаю искать, но не обещаю, что найду. - И на том спасибо, - поблагодарил Аркадий Семенович и попросил провести его к Сузику.
Александр Гордеевич уточнил: - Я приказал доставить Сузика в Питер. Но коль вы здесь, можете забрать его в Москву. Смотрите сами.
Он вызвал телохранителя, кратко проинструктировал:
- Это профессор. Из Москвы, - показал на Герчика. - Он забирает Сузика.
Потом из внутреннего кармана достал сотовый. Отдал распоряжение на подготовку вертолета к вылету.
28
Выйдя на привокзальную площадь, Фидель Михайлович смущенно осмотрелся, чтоб ненароком не встретить знакомых: кто увидит его в этом непривычном для него одеянии, остолбенеет: зэк да и только. Мешала близорукость, но, слава богу, каким-то чудом удалось сберечь очки, хотя по очкам-то да бороде как раз и узнали бы.
Веселое, уже совсем весеннее солнце, било в глаза - городское солнце, подкрашенное смогом, солнце особое, московское. К нему только надо присмотреться. Москвичи обычно не присматриваются - они вечно, как муравьи, спешат.
Сейчас, против обыкновения, Фидель Михайлович не спешил. У него было несколько минут, чтоб, глядя на необозримый город, ощутить себя свободным и... в полной безопасности. Но безопасной свободы, как известно, не бывает.
Откуда-то сбоку, от метро, подлетел Алик. - Паря, бежим! Сторговался.
Чтоб не топтаться в очереди на такси, Алик нашел непатентованного частника, с ним и договорился за пару целковых.
Еще при побеге, выбираясь из тайги, Фидель Михайлович признался Алику, что у него в Москве, во Внуково, есть квартира. И Алик тогда чуть ли не на весь лес закричал: - Но ты же миллионер! А обитаешь в каком-то Внуково. И на кой хрен я тебя вытаскиваю из говна? Мне так хочется пожить в шикарном доме в центре города. И чтоб под моими окнами каждое утро проезжал президент. - Зачем это тебе? - спрашивал Фидель Михайлович. - Мечта моей жизни - хотя бы разочек плюнуть на высокого начальника. - Тебя так плюнут со всех стволов сразу... - было обещание. - А пока топай...
И вот теперь мечта его могла сбыться - они притопали в Москву. Но от проданного Калашникова осталась одна мелочишка - чтоб на такси добраться хотя бы до Арбата.
Фидель Михайлович меньше всего думал, что в зэковском одеянии его могут не подпустить не то что к офису фирмы, но даже к подъезду "высотки". Алик вовсе ни о чем не думал - теперь это была забота "миллионера".
Так и произошло. Их остановили уже в подъезде дома. Дюжий охранник с короткоствольной двадцатикалиберной "тулкой" взглянул на пришельцев, как смотрит ревизор на безбилетных пассажиров. - Вы не ошиблись, голуби? "Макдональдс" на Малой Бронной.
Но тут из-под руки Алик: - Ты че, паря? Не узнаешь? Мы со спецзадания.
Из дежурки вышел начальник охраны, мирный на вид мужичонка, с белой бляхой на черной униформе, по выправке - из отставников. - Это кто со спецзадания?
Алика он не удосужил даже взглядом, а вот аналитика узнал. - Никак вы, Фидель Михайлович? - Не удивляйтесь, Андрей Алексеевич. Мы действительно со спецзадания. - А говорили... А этот с вами? - Начальник охраны показал на Алика. - Со мной.
Что было в офисе!.. Дом закачался. Антонина Леонидовна увидела живого бородатого очкарика - уронила чашку (она пила кофе). Подлетела к Фиделю Михайловичу, схватила его, как рыбак хватает огромную живую рыбину, чтоб та случайно не вырвалась, не полетела за борт. Он почувствовал её железные объятья и крепкий в обветренные губы поцелуй. От внезапной радости её черные глаза антрацитово блестели, по смуглой щеке покатилась слеза. Не предполагал он, что эта крупная волевая женщина не в силах скрывать свои чувства.
Антонина Леонидовна не сразу выпустила его из своих объятий, а когда выпустила, рывком распахнула дверь в кабинет шефа. - Ананий Денисович! Ананий Денисович! Полюбуйтесь! Вот он! Собственной персоной!
Ананий Денисович поднял голову, энергично вышел из-за стола, быстрым шагом направился к человеку в сером замызганном ватнике и в каких-то черт знает где найденных ботинках. Но фигура, борода, очки свидетельствовали, что это и есть неизвестно было куда сгинувший аналитик. Его аналитик! Тоня! Коньяк и рюмки. Живо!
Ананий Денисович тоже был несказанно обрадован: когда его человек возвращается с того света, притом, целым и невредимым - это уже событие.
Алик хотел было вслед за парей шагнуть в кабинет, но телохранитель шефа - Дима, по прозвищу Башня, - всегда у двери, схватил Алика за плечо, повелительно посадил рядом с собой, ощупал его одежду, рюкзак, тихо, не глядя по сторонам, утробно произнес: - Пригласят - пойдешь.
Но Алика не пригласили ни сейчас, ни потом. Он сидел, скучал, глотая слюни, за высокой дубовой дверью пили и закусывали, а у него в рюкзаке ни корочки, ни буля - все, что было в бутылке, высосал перед Москвой и бутылку выбросил, целя в километровый столб. Он слышал, как маленький человек с огненно-рыжими волосами и острым птичьим носиком на худощавом лице, крикнул: "Тоня! Коньяк и рюмки!"
Алик сидел в кресле рядом с неразговорчивым телохранителем, злобная зависть накаляла кровь: "Миллионеры... Не успели поздороваться - сразу за коньяки... Ничего, и я в Америке напьюсь от пуза".
Поглядывая на молчаливого и строгого цербера, он уже не сомневался, что паря, которого он вывел из леса, кишащего рабами, действительно миллионер. Теперь он был спокоен: паспорт почти у него в кармане.
Вскоре через приемную в кабинет проследовал старик - мясистая голова без шеи, туловище в два обхвата, ноги толстые, короткие - не человек, а хряк, не хватает только на пунцовых щеках рыжей щетины.
Охранник не остановил. Значит, этот старик свой.
А в кабинете после первой рюмки за благополучное возвращение, выслушивали аналитика. Товарищ полковник, опоздавший на первую рюмку, ни о чем Фиделя Михайловича не расспрашивал - у них разговор будет длинный и обстоятельный, но не у шефа, а в кабинете-сейфе.
Вопросы задавал Ананий Денисович. Судя по ним, шеф знал если не все, связанное с покупкой Поморского комбината, то главное. Деталей он не касался. Он только напомнил: - Аркадий Семенович отправился вас выручать, а вы сами себя выручили. - Не совсем так, - мягко возразил Фидель Михайлович. - Мой спаситель в приемной. - Прекрасно. Мы его отблагодарим, - сказал Ананий Денисович. - Тоня займется. Он кто? - Инженер-технолог. Специалист по взрывчаткам. Когда-то работал в "Почтовом ящике". Но однажды напился и проиграл себя в карты. Его купил Александр Гордеевич. Он у него был инструктором. Но, видимо, работой тяготился. Готовился к побегу, а тут я...
Этих слов оказалось достаточно, чтобы Ананий Денисович изменил свое решение: - Вашим спасителем займется Иван Иванович.
Товарищ полковник сделал в своей папке пометку. Да, шеф, конечно, прав - такого специалиста отпускать нельзя. Специалисты по взрывчаткам на дороге не валяются. Так посчитал и Фидель Михайлович. Он тешил себя тем, что благодаря ему фирма заполучит инженера-технолога, дефицитного по ныненшим временам умельца.
Ананий Денисович взглянул на часы - он, как всегда, торопился. Обращаясь к Фиделю Михайловичу, сказал как приказал: - Вечером я жду вас в гости.
Перехватив умоляющий взгляд своей секретарши, улыбнулся, что случается с ним довольно редко, великодушно разрешил ей сегодня уже не появляться в офисе: - Забирайте нашего именинника. А вас, - повернулся к товарищу полковнику, - прошу остаться.
Когда Фидель Михайлович вышел в приемную, Алика уже не было. Не было и телохранителя - Димы-Башни. Участливо подумал: "Наверное, в буфете".
29
Из окна квартиры на Котельнической набережной Кремль - как на ладони. Фидель Михайлович смотрел на краснокирпичную громадину, словно видел её впервые. Он испытывал легкий озноб от сознания, что отсюда, из этой краснокирпичной громадины, исходит необычное свечение. Кто попадает в его лучи, тот стремительно взмывает к государственной верхотуре, занимая лучшие кремлевские кабинеты, но на верхотуре, как правило, долго не держится низвергается в бездну.
Не иначе как в стенах этой громадины замуровано проклятье. Оно и низвергает владыку, порой не оставляя от него даже пепла.
А вот новых, скороспелых правителей, на местах, где нет высоких краснокирпичных стен, проклинают рабы. У каждого правителя они свои. Есть они и у вора в законе Александра Гордеевича Тюлева. Они его тихо проклинают, но одними проклятьями в бездну не свалят - не те это рабы, Эти, потерявшие работу на Украине и в Молдавии и заарканенные тюлевскими гвардейцами, покорно валят лес, оголяют северные просторы. Бездумные вырубки уже можно разглядеть из кремлевских кабинетов.
Да мало что можно! Можно не значит, нужно. Вот когда Тюлев станет ломиться в кресло главного кремлевского кабинета, тогда его заметят и попытаются напомнить, что он проклят своими рабами. Значит, нет ему места под солнцем. Но для заметивших будет, конечно, поздно.
Его заметит заряженный проклятьем народ, люди-работяги, чьи прапрадеды возводили эти кремлевские стены, замуровывали в них свое проклятье.
Народ обнадежится и обрадуется, видя, как в бездну низвергают с верхотуры до печенок опостылевшего того же Пузырева-Суркиса, по существу иноземца. И кто низвергает! Крепкий, решительный молодой российский предприниматель, друг детей и престарелых - Александр Гордеевич Тюлев.
Иной принципиальный россиянин возмутится:"Но это же бандит!" Возмущенного обывателя тут же осадят: "А кто сказал, что Суркис не уголовник?"
Так, глядя на Кремль из окна квартиры курдистанки, Фидель Михайловаич размышлял и сам себя спрашивал: кто очередной на верхотуру? Кремлевское кресло пусто не бывает. Он думал о тех несчастных десятках, а может, и сотнях тюлевских рабов - их проклятье никто не услышит, они так и сгинут безвестными и не оплаканными своими родными и близкими. Полупьяные гвардейцы бросят в костер их окоченевшие трупы. Трупы сгорят, как швырки-поленья. Будут преданы огню и их паспорта с трезубцами и гербами со всем тем, что напоминало им о родных местах, о женах, которые послали их в Россию на заработки, о детях, ради которых они согласились завербоваться на север - на тюлевский лесоповал.
Многое, о чем сейчас думал Фидель Михайлович, он уже рассказал Тоне, но она, как ему показалось, глубоко не восприняла его слова: в Курдистане, в каменоломнях, она видела и не такое - она видела деяния турок: там курдам давали жить не больше месяца.
Тоня сейчас была под свежим впечатлением "ночевки днем". Разгоряченная, но все ещё не уставшая от жарких телодвижений, а только дав мужчине передышку, она лежала, рассеянно слушала партнера, как слушает старый, но ещё крепкий священник исповедь молодой женщины, просунув руку под её кофточку: смысл слов уже не улавливается, но четко ощущается биение женского сердца.
Так и Тоня. Она рассеянно слушала Фиделя Михайловича, после долгих дней молчания путь выговорится, а заодно и передохнет.
И вдруг он спросил, требуя осмысленного ответа: - Не слишком ли легко я вырвался от Тюлева? Откуда-то Алик появился и сразу предложил бежать? Ты мне рассказывала, как совершила побег из анатолийской крепости. Просто ли было?
"Просто ли?" - подумала она с горечью. Тогда её перед побегом целый месяц пытали. Держали обнаженную и распятую на солнцепеке. Сутками не давали воды. На груди, где расплавленным оловом ей выжгли соски, гноились раны. И вот тогда товарищи рискнули её выкрасть. Двое молодых ребят, почти подростки, были убиты турецкими полицейскими...
О том, что у Фиделя Михайловича закрадется сомнение относительно легкости побега, она не предполагала. Ему ли сомневаться, не имея опыта? Опыт был у нее. И потому ещё в офисе, перед тем, как увести Фиделя к себе на квартиру, она заглянула в кабинет-сейф к товарищу полковнику. Высказала предположение: а не распорядился ли Тюлев таким образом отпустить аналитика?
Товарищ полковник, похвалив свою помощницу за толковую догадку, сказал: - Эту версию я уже прорабатываю. Возьмемся за Алика. Обсудим потом. А тебе желаю всяческих приятностей. И ему тоже. Он их заслужил.
Кто "он", было яснее ясного. По её необыкновенно сияющим глазам товарищ полковник видел: она счастлива, что Фидель Михайлович благополучно вернулся.
И сейчас, когда он высказал догадку, что сомневается в легкости побега, она с удовлетворением про себя отметила: аналитик он уже не только в экономике.
Они готовились к визиту к Лозинским. Фидель Михайлович, словно загипнотизированный, опять загляделся в окно. В лучах закатного солнца Кремль казался огромным кровавым сгустком. Над ним возвышались пылающие золотом купола Успенского собора.
Антонина Леонидовна, как дрессированная тигрица, мягко подошла сзади, смуглой щекой потерлась о его упругое плечо. - О чем задумался? - Все о том же... - О сыне? - И о нем... Почему-то мне кажется, что виновники всех наших бед вон за теми краснокирпичными стенами. - Может быть, неопределенно ответила Тоня. - Но чтоб не казалось, надо самому там регулярно бывать. Если там твои враги, их лучше всего рассматривать с близкого расстояния. И не подавать виду, что ты им готовишь смерть. Врага заверь, что ты его друг, и тогда он - твоя добыча .
Фиделю Михайловичу почудилось, что это говорит не Тоня, а его внутренний голос. Этот голос в нем все настойчивей звучит после каждой встречи с Аркадием Семеновичем.
Уже давно Фидель Михайлович понял, что профессор, еврей по крови, ненавидит еврейство, засевшее в Кремле. Поискал причину. Нашел. Трагедия Клары. Мерзавец, её искалечивший, кто-то из сановитых евреев, забравшихся в Кремль. Но кто он?
Молчит профессор. Каменно молчит. Но не бездействует. И с ним, видимо, заодно Антонина Леонидовна.
"Ах, Тоня! Твой голос - это мой голос".
Фидель Михайлович все больше убеждался в том, что пытаются спасти Россию не только русские. Тот же Аркадий Семенович Герчик, выросший среди русских, в русской среде, для него с рождения стала землей обетованной Приосколье, небольшой город с его современным металлургическим заводом гордостью советской оборонки. Та же курдистанка Антонина Малахут ( её подлинное имя, под которым она известна как боец народной армии, ему все ещё не удалось узнать, да, собственно, он и не любопытствовал: Тоня так Тоня) - эта женщина любила и ненавидела русских: любила тех, для которых Россия великая самобытная держава с её сложной и загадочной историей, держава, способная противостоять богатой и спесивой Америке, и ненавидела тех, кто русский был по крови, но чуждый России по духу, кто жил грабежом своей же страны.
Но если Аркадий Семенович помогал России умом и хитростью, раскрывая глаза тем же русским и настраивая их на сопротивление продажному режиму, а сам оставался как бы в стороне, то Антонина Леонидовна, приобретя бойцовские качества в среде своего мужественного и свободолюбивого народа, здесь, в России, помогала обездоленным русским своей отвагой.
Оба они, и Аркадий Семенович и Антонина Леонидовна, обнаружив в лице Фиделя Михайловича истинно русского, со всеми преимуществами и недостатками, характерными для его нации, внушали ему, что победить продажный режим сегодня возможно не митингами и баррикадами - у режима силовые структуры в считанные минуты разгонят митинг и огнем танковых пушек сметут любую баррикаду, - победить продажный режим возможно только, разрушив его изнутри. А это значит, нужно сначала самому выбраться на вершину этого режима.
"Это нечестно, - однажды возразил своему другу Фидель Михайлович. Говорить в глаза одно, а думать другое". В ответ Аркадий Семенович сдержанно усмехнулся, но, видя, что усмешка не понята, с мягким упреком сказал: "Когда ты поближе познакомишься с теми, кто правит деньгами, посмеешься над своей наивностью".
Пока он не смеялся - он размышлял. Он колебался: принимать ли советы своих друзей как благое пожелание или как руководство к действию?
С детства он помнил слова, которые часто произносил отец: благими пожеланиями выстелена дорога в ад. Сам ли это отец придумал, или он откуда-то вычитал, уточнять не стал ни тогда, в детстве, ни потом, когда осознал смысл этого мудрого изречения. Чья это мысль - какая разница? Главное - она умная.
А вот воспринять совет, чтоб действовать... Тут мало умения анализировать потоки теневых капиталов, чем он, собственно, и занимался как служащий фирмы и за что получал деньги. Тут нужно обладать умом и хитростью психиатра Герчика и хладнокровной смелостью бывшей террористки Малахут.
События следовали одно за другим и каждое таило в себя все новые и новые загадки. Был бы рядом отец... Он старик мудрый, но жизнь его то и дело обессиливала. Как и любого советского пенсионера. Для борьбы он уже не годился - он и так всю жизнь боролся...Приехать к нему в Приосколье, хотя бы на один день, Фидель Михайлович не решался. Олежка все ещё за океаном. Так что разговор с отцом вряд ли и получится: вину за потерю внука отец взял на себя, дескать, недосмотрел. Они будут говорить, но только об Олежке...
"Ах, Тоня! Тоня!.. О чем я задумался? Да все о том же..."
Тоня словно читала его мысли. Читала и ... молчала.
За Кремлем солнце падало в бездну. - Ждут нас... Будем собираться. Да, конечно, - ответил он, сгоняя с лица тяжелую задумчивость. - Я пообещала перед выездом сделать звоночек. Дарьяна вышлет машину. - Возьмем такси. - Зачем? В такси тебе уже опасно. - Кому я нужен? - Ты уже в орбите чьих-то интересов. Как и все Лозинские. А мы их ближайшие друзья.
Фидель Михайлович вспомнил, о чем надо было сообщить шефу ещё в кабинете, но и сейчас было не поздно. - Не знаю, Тоня, это правда или треп, вроде отыскались следы Сузика. - Они и не пропадали, - ответила Антонина Леонидовна. - Он учится в лесотехнической школе. Как сказали бы в Китае, он в деревне на исправлении. - Вот и нет, - возразил Фидель Михайлович. Сузик оттуда уже давно сбежал. И знаешь, к кому он прибился? - К Тюлеву, что ли? - А откуда тебе известно? - В тех краях больше не к кому, ответила Антона Леонидовна. - Всю территорию России уже поделили между собой кланы. Северо-Западная зона досталась Тюлеву... А чем Сузик занимается в зоне? - В зоне его нет. По утверждению Алика, хозяин его переправил на Северный бумкомбинат, на тот самый, где на днях случилась авария. Об этом надо поставить в известность Дарьяну Манукяновну. Ты ей шепни. - Шепну. Только о Сузике никому ни звука. Разве что товарищу полковнику. Ну, об этом я ему сама доложу.
То, что она докладывает главному разведчику фирмы, для Фиделя Михайловича не было секретом. Он уже давно догадывался, что они работают в паре: товарищ полковник - коренник, она - пристяжная, но Тоня тянет агентурную работу не хуже коренника. А вот по субординации она ближе к шефу, она - глаза и уши Дарьяны Манукяновны. А с Дарьяной Манукяновной незримыми, но прочными нитями связан брат Анания Денисовича - Януарий Денисович. Януарий уже министр, назначен на этот пост вопреки мнению Государственной Думы самим президентом. А президент окружен советниками, которые говорят в основном по-английски с американским акцентом и у каждого в американском посольстве есть своя комната, где они готовят российскому президенту свои предложения.
Об этом , конечно, Фидель Михайлович скоро и не узнал бы, не будь с ним рядом Антонины Леонидовны, не чувствуя её горячего дыхания. Она питала его только точными данными, а до всего остального он доходил уже своим умом. Ведь капитал, солнечный он или теневой, обязательно преломляется в головах президентских советников.
Самым перспективным - не на президентское кресло, чуточку пониже - они считают Пузырева-Суркиса. Он и никто другой, по оценкам западных советников, способен заменить коряво говорящего премьера.
А премьера с его капиталами можно только столкнуть, но сталкивать должны не соратники, а противники. Противникам же было не до премьера. Когда-то они состояли в одной партии, а премьер был даже членом ЦК, теперь же их разделяла бездонная пропасть и к ней они даже не приближались - а вдруг кто столкнет? Противники премьера отошли от пропасти на безопасное расстояние и уже который год между собой выясняют, кто из них умней, кто весомей.
А ум, как и глупость, на вес не определяются. Пока они взвешивали в митинговых баталиях, их сторонников растаскивали по мелочевским партиям, среди которых не последнее место занимала Партия Дураков. Лидеры этой партии предложили: все левые силы объединить в единый союз, сохранив прежнее название.
И об этом, оказывается, Антонина Леонидовна была хорошо осведомлена. Руководители партии каким-то хитроумным способом помогали премьеру держаться на плаву и это очень злило Януария Денисовича. Но когда она растолковала Фиделю Михайловичу, что деятели противоположных классов по-прежнему общаются друг с другом, на банкетах сидят за одним столом, из одних бутылок пьют коньяки, рассказывают друг другу анекдоты, она ждала, что Фидель Михайлович рассмеется, дескать, ничего себе враги, а он вдруг посуровел, с нескрываемой грустью произнес: "Жаль отца. По себе судил о партийцах".
Фиделю Михайловичу не довелось быть в партии, хотя и было желание. Не пустили, объяснив: на совслужащих - лимит. Становитесь к станку или поступайте в армию - там лимита нет. В те годы - сразу же после окончания университета - он увлекся математическим прогнозированием социалистической экономики. Считал и считал, не поднимая головы, а когда понял, убедился: а с державы-то крыша съехала! Он прогнозирует обвальную экономику. Работа не скучная. Много неожиданностей и много крови. Любой предприниматель он в потенциале и бандит, а любой бандит - он же в перспективе и предприниматель.
Все - дело случая. Представился и ему случай стать предпринимателем. Не получилось. Сам шеф, Ананий Денисович, подбадривал: Предпринимательство - это как женщина: далеко не каждая отдается с первого раза.
Кажется, подбодрил. Обнадежил. И - вроде бы успокоил: не всем суждено быть с большими деньгами, абсолютное большинство довольствуется малыми, радуется, что хоть такие да есть, а запротестуешь, что мало платят работодатель тебя под зад коленкой, и никакой суд не восстановит в должности: судьи тоже что-то имеют от работодателя.
Успокоить-то успокоил. Но внутренний голос время от времени напоминал: "Тебе нужны большие деньги - ровно миллион".
На неподатливую женщину можно махнуть рукой: эта не отдалась - другая отдастся. А вот заполучить недвижимость, чтоб она посулила миллион прибыли - тут соблазнишься и на вторую и на третью попытку...Коль есть цель, к ней стремятся, тогда она будет достижимой.
Печально, что цель навязана державным паскудством: разве раньше детей воровали для выкупа? Было: выкрадывали, чтоб усыновить, удочерить. Теперь воруют, чтоб от здорового ребенка отстегнуть, например, почку или вырезать глаз и подороже продать забугорному предпринимателю.
"Только бы Олежку не разрезали на части"...
В океане человеческих подлостей Фиделю Михайловичу казалось: он суденышко, которое буря гонит на скалы, и уцелеть возможно, если волею случая тебя вынесет в открытое море: там - спасение.
Свое спасение Фидель Михайлович видел в общении с нужными людьми: они его признали своим, а это значит, в чем-то и помогут.
С надеждой на помощь он в сопровождении Антонины Леонидовны переступил порог городской квартиры Лозинских.
Их встречала хозяйка, вся сверкающая и сияющая, одета со вкусом в соответствием с комплекцией и возрастом. На ней было бордовое платье и оно ей очень шло. Глаза её, как спелые, умытые дождем маслины, молодо блестели, выдавали трудно скрываемую радость.
Антонина Леонидовна давно изучила свою подругу, знала причину радости - подруга очень надеялась провести ночь с Фиделем Михайловичем. "И ты соскучилась", - ревниво подумала она, переступая порог квартиры. - А вот и мы!
Антонина Леонидовна великодушно разрешила Дарьяне Манукяновне обнять и поцеловать найденыша.
30
В палате, куда пригласили Аркадия Семеновича, Сузик лежал один. Большое в полстены окно выходило на широкое озеро. За озером цепочкой бежали огни - там проходила магистраль.
Рядом с койкой Сузика стояла такая же койка - ждала очередного бедолагу. Сузик, весь в бинтах, как спеленатый, - одни глаза до предела распахнутые после пережитого ужаса, свидетельствовали, что человек в сознании. А подключенная аппаратура напоминала, что под бинтами бьется сердце - на голубом экране синусоида вычерчивала волнистую дорожку.
Аркадий Семенович взглянул на Сузика и по его распахнутым глазам понял - узнал. - Сузик, привет! Я тебя забираю в Москву, - нарочито бодро заговорил профессор.
Сузик застонал, забормотал, но слова застряли в толще бинтов. Молодой бородатый врач с узким мальчишечьим лицом, не намного старше Сузика, пояснил:
- Он говорит, что его без Кати не увозите. - Кто такая Катя? - Его девушка. Невеста. - У него есть невеста? - Есть. Хорошая девчушка. Наша, поселковая. Кстати, моя соседка. Она, если вы слышали, из той самой династии Коноваловых. - К сожалению, слышать не доводилось. - Ну как же! Это её дедушка и братья дедушки начинали наш Комбинат.
О династии Коноваловых Аркадий Семенович слышал впервые. Подобных династий в России тысячи, и каждая что-то строила, восстанавливала, реконструировала если не комбинат, то завод или фабрику - не по-щучьему же велению Россия стала великой державой.
Пока санитары комбинатовской больницы готовили Сузика к транспортировке, - по их движеньям было видно, работают грамотно, - врач рассказывал о Коноваловых, не забыл напомнить, что отец Кати, словом, будущий тесть Сузика, дожидается в коридоре. - Может, вы его утешите? предложил юный бородач.
Аркадий Семенович следил за действиями санитаров - как бы чего не упустили, но обращение врача услышал. А утешить... не видя характера ожогов... - Я не специалист... - Но вы же профессор? Они уже знают, что вы профессор, притом, из Москвы. Они так на вас надеются! И разговоры о вас самые добрые: ещё пожар не потушен, а вы - быстрее "скорой помощи".
Аркадий Семенович хотел уточнить, что он спешил сюда, не зная ничего о Сузике. Ведь Сузика следовало искать за сотни километров отсюда, среди учеников лесотехнической школы.
А судьба - вот как она распоряжается... Безалаберный Сузик, сын известного миллионера и племянник олигарха, более того, внук швейцарского банкира - мало кто ведал, что отец Дарьяны Манукяновны в армянской диаспоре звезда чуть ли не первой величины, - этот безалаберный Сузик, внезапно исчезнувший студент МИМО, объявится в далеком рабочем поселке, окажется окружен таким вниманием.
Рабочие наверняка не знают, где он воспитывался и какая денежная у него родня, а Тюлев, хозяин комбината, не стал о нем распространяться. Видимо, Сузик уже крепко дружит с головой. Впрочем, Аркадий Семенович замечал и раньше, что парнишка он не глупый, но атмосфера семьи делала его негодным для жизни.
"Был бы он прежним, Тюлев не поставил бы его мастером", - подумал Аркадий Семенович. Покидая палату, он спросил у врача: - Как его имя-отчество? - Коновалова? Егор Донатович.
В просторном вестибюле у роскошного фикуса стояла группа рабочих. Они что-то оживленно обсуждали. Когда увидели спускавшегося по ступенькам незнакомого посетителя с кейсом в руке, враз замолкли, повернулись к незнакомцу, явно намереваясь вступить с ним в разговор.
Первым обратился к ним Аркадий Семенович, даже не ко всем, а к неказистому на вид пожилому мужчине в синей форменной куртке: - Вы - Егор Донатович? - Да. Ну как там, профессор, будет Сережка жить?
Времени на обстоятельный ответ не было, и Аркадий Семенович буднично произнес:
- Будет, - и уточнил: - Если вовремя успеем в ожоговый центр.
- В Питер?
- В Москву. Из Питера постараемся ближайшим рейсом.
- Постарайтесь, пожалуйста...
На волевом лице Егора Донатовича - глубокие складки, в них гнездилась печаль. Аркадий Семенович обратил внимание, что Сузика он назвал Сережкой, а вовсе не Сузиком. И чтоб крепче поселить в нем надежду, сказал: Сережкин отец - мой коллега. - А про себя подумал: "Какой он - мне коллега? Он - работодатель, хозяин". - Мы постараемся сделать все возможное. Но многое будет зависеть и от потерпевшего.
Что бросилось в глаза Аркадию Семеновичу: Егора Донатовича окружали молодые парни, они тоже были в рабочих, испачканных сажей спецовках. Оказалось, это были сыновья Коновалова-старшего: Дмитрий, Никита и Николай - Катины братья.
Катя, встревоженная, тяжело дыша, прибежала уже к самому трапу вертолета, когда санитары на руках заносили Сузика. Маленькая, в серой болоньевой курточке на искусственном меху, она тоже, как и отец, и её братья, смотрела на профессора с надеждой и болью.
"Любит Сузика".
С Сузиком прощалась, не скрывала слез, сняв варежку, нежно гладила бинты, приговаривала: - Поправляйся... поправляйся...Я буду ждать... Буду!
"А девчонка-то - красивая..."
Ее личико, мокрое от слез, было, как на иконе, скорбное и прекрасное. Как показалось Аркадию Семеновичу, её глаза излучали какой-то дивный загадочный свет. Он невольно сравнил эту поселковую девчонку со своей Кларой, в них угадывалось что-то общее, прежде всего, взгляд. Когда дочка видела Фиделя Михайловича, её глаза, но не серые, как у Кати, а черные, как у матери, большие, ласковые, излучали такой же дивный, но далеко не загадочный свет.
"Ах, женщины!.." Он завидовал Сузику, а ещё больше - незнакомой Кате Коноваловой. Не тронь Клару тот великовозрастный развратник, была бы и Клара с судьбой, как у Кати - жила бы, веря в свое счастье.
Уже в Пулково, в ожидании рейсового на Москву, в медпункте аэропорта, Аркадий Семенович спросил сопровождавшего их поселкового врача (звали его Миша): - Егор Донатович что-то недосказал? - Коноваловы хотели узнать о дальнейшей судьбе комбината. - То есть? - Вы там в Москве ближе к правительству. Вам, наверное, известно, что наш хозяин собирается комбинат продавать? - О продаже не слышал. - Как же! Продает англичанам. Вот уже которую неделю поселок бурлит. Начали увольнять рабочих. Остановили два цеха. Только непонятно, зачем хозяину было поджигать целлулозный? Без него комбинату - крышка. - А что рабочие? - Рабочие не сдадутся. Свой комбинат будут защищать. Может дойти до оружия. Своего, русского, ещё потерпят. Тем более, что он пообещал искоренить бандитизм. - И кто же так смело пообещал? - Аркадий Семенович не удержался от изумления. - Ваш хозяин? - Да. Александр Гордеевич Тюлев. Недавно выступал по телеку. Сказал, что комбинат собирается продавать не он, а ему приказала губернская власть. Но он ещё подумает. А с бандитизмом, сказал он, покончить не сложно. Он так и выдал в эфир: это, говорит, как два пальца обоссать. После такого заверения многие рабочие его зауважали. Слабый по натуре сильно не выразится. Он решительный... - Конечно, решительный, - согласился Аркадий Семенович. Говорить о том, что хозяин комбината не кто иной как вор в законе, не было смысла. В поселке судят не о том, о чем ходят разговоры, судят о поступках того же хозяина.
Прислушивался ли к их разговору Сузик, по его глазам было не понять. Он смиренно лежал, изредка просил пить и врач в прорезь марли просовывал ему трубочку, давал глотнуть лимонного сока.
В самолете Сузику стало совсем плохо. Пришлось вводить обезболивающее.
В полночь Сузика доставили в ожоговый центр. И бригада хирургов приступила к своим обязанностям.
Аркадий Семенович намеревался было позвонить Дарьяне Манукяновне: присутствие матери облегчило бы страдания сыну. Ведь сын вряд ли догадывался, что это она, его родная мать, его отправила в тайгу на перевоспитание.
Аркадий Семенович не позвонил - не насмелился прерывать её здоровый сон. Он не предполагал, что в эту ночь Дарьяна Манукяновнва глаз не смыкала - сама не спала и не давала уснуть молодому и сильному мужчине.
31
В то время, когда Аркадий Семенович в сопровождении врача поселковой больницы доставлял Сузика в ожоговый центр, Дарьяна Манукяновна принимала гостей - свою верную и безотказную подругу Антонину Леонидовну и её мужа Фиделя Михайловича.
В гостиной Антонина Леонидовна тихо спросила: - Что-то не видно хозяина? Мы же по его приглашению.
Хозяйка взглянула на подругу с упреком, но не осуждающе.
- Не нужно было шефа поить коньяком.
Гостья усмехнулась: - Он сам распорядился. Вот - свидетель, - показала на Фиделя Михайловича. - А ты для чего там? Не хитри. Знала о последствиях. - Он что - опять рыдал и признавался в любви к президенту? - У него одна пластинка... - Ну прости, - извинилась подруга. - Повод неординарный. Как было не послушаться?.. Он - спит? - Дрыхнет. - А что мы? - Будем веселиться. Повод, сама говоришь, неординарный.
Вскоре на столе появился коньяк, но почему-то на этот раз была скудная закусь: нарезанные дольками лимоны, черная икра и черный хлеб.
Дарьяна Манукяновна сидела рядом с гостем, следила, чтоб он добросовестно пил и так же добросовестно закусывал, расспрашивала гостя, как он бежал из бандитского плена и словно ненароком, как бы случайно мягкой подошвой своей маленькой ступни попадала на ступню Фиделя Михайловича, при этом заглядывала ему в глаза, пытаясь за стеклами очков уловить его взгляд.
Антонина Леонидовна на мужа - ноль внимания, полностью предоставив его своей подруге.
От назойливого заигрывания хозяйки Фидель Михайлович испытывал неловкость. Вот сейчас проснется Ананий Денисович, выйдет из спальни и увидит, как его супруга воркует над гостем - служащим его фирмы и...
Гость представил: что же будет? По всей вероятности, шеф открыто возмущаться не станет. Он с улыбкой пожмет своему служащему руку, будет, как и его жена, угощать коньяком, а завтра даст поручение товарищу полковнику ликвидировать аналитика и даже укажет причину смерти - инфаркт миокарда. И этого служащего похоронят, конечно, с почестями, как недавно похоронили Андрея Лукьяновича Красия, бывшего офицера особого отдела танковой армии, лазутчика вора в законе Тюлева.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги