Прогулки с пантерой

3. Визит в преисподнюю

Первая Лешкина жена Алина долгое время волновала мое воображение. Я ревновала к ней своего милого, ревновала к их общему прошлому, к белой фате и свадебным розочкам, которые были у них, и не было у нас. То, что ИХ уже не было, а МЫ были и здравствовали, служило слабым утешением. Обстоятельства, которых ты не в силах изменить за давностью времени, способны ужасно отравить жизнь. Все время кажется, что наступит момент, когда скрытые в прошлом чувства активизируются, собьют ход настоящего, лишат будущего. Он прожил с ней много лет, а это даром не проходит. Не зря говорят, что муж и жена одна сатана. Моя знакомая Катя Румянцева, стараясь разобраться в непростых отношениях с любовником, познакомилась инкогнито с его женой. Каково же было удивление Кати, когда из уст этой женщины она услышала те же самые истории, которые рассказывал ее возлюбленный. Дама высказывала те же точки зрения на жизнь и события, что и ее законный супруг, она смотрела те же фильмы, что и он, читала те же книги и имела точно такое же мнение по поводу игры актеров и сюжетных коллизий. С той поры Катерина не могла отделаться от странного ощущения — ей казалось, что общаясь с приходящим мужчиной, она имеет в качестве гостьи и его жену.

Но с Алиной вышло иначе. Выпал случай и я познакомилась с дамой. Что сказать… страхов как ни бывало. Она была совсем, совсем из другой оперы. Яркая, слегка вульгарная, она имела отношение совсем к другому Лешке, не к тому, которого знала я. Люди меняются. Двадцатилетним юношей он запал на великолепие форм, на агрессивную сексуальность, золотые кудри и нагловатый нахрапистый тон. Не исключено, что он западает на это и нынче, но врать не буду — с поличным пойман не был. В любом случае, ни словечек общих, ни одинаковых взглядов на быт и бытие у бывшей супружеской четы не имелось. С момента их развода и до момента нашего с Лешкой знакомства прошло пять лет, а это солидный срок, чтобы страсти, коли и были, поулеглись.

— Настюхин, — ласково пропела в трубку Алина, — пригреешь мальчика?

— Алин, я конечно не против, но захочет ли он сам? Парню шестнадцать лет, наверняка мечтает остаться один.

— Вот именно, — отрезала она, — наведет девок, устроит шалман, на хрена же мне это надо? Знаешь, какие девки есть? А у меня одежда дорогая, антикварная посуда. Настюхин, всего на две недели. Филиппа и Кузю, а?

— Еще и Куууузю? — возмутилась я.

Короче, через два часа я имела дома полный комплект постояльцев — длинного как жердь и злого, как сто чертей, Лешкиного сына и собаку такой редкой уродливости, что рукотворный подопечный Франкенштейна по сравнению с ней смотрелся писаным красавцем. Кузя был производным пяти или шести пород, каждая из которых оставила на его внешности неизгладимый отпечаток. Длинное тело наверняка досталось ему от от бассета, а может быть таксы особо крупных размеров, острая, почти крысиная мордочка от русской борзой, от нее же покрытые волнистой шерстью уши, кривые массивные лапы от бульдога, плешивая редкая шубка от китайской лысой и характер от питбуля с примесью вредности коккер-спаниеля.

Филипп, сквозь зубы поздоровался и уже через пять минут уткнулся в привезенный из дома ноутбук, а Кузя бесцеремонно пустив струю на дорогие обои, сожрал из Вениной миски весь кошачий корм. На все мои попытки показать, кто в доме хозяин, он грозно скалил зубы. Кажется, в его роду были еще и акулы, зубы у Кузи росли в два ряда, один страшнее другого. Оккупировав любимое Лешкино кресло, милая собачка сыто икнула, потом пукнула, потом захрапела.

Надо мириться с теми обстоятельствами, которые мы не в силах изменить, подумала я и отправилась готовить поздний ужин, гоня прочь мысли о работе. Но они с завидной настойчивостью пробивались через плотный аромат пряностей, тревожили нос запахом опасности и лжи.

Арину мы пристроили в гостинице недалеко от офиса, оплатив ее проживание на неделю вперед. Лизавета купила для нее всю необходимую одежду, я от себя добавила косметику и журналы. Это был первый клиент, которому мы сами платили. Вопрос, стоит ли овчинка выделки, до появления хоть каких-то доказательств, оставался риторическим. О смерти Сони решено было пока умалчивать. На повестке дня у меня стояла встреча с Ариной номер два и я ломала голову — стоит ли мне являться перед ее светлыми очами или не искушать судьбу и отправить на встречу Гришку. Для начала надо было увидеть даму и понять, с ней ли я знакома.

— Вот, видите, вот она выходит! Это наша машина, сейчас она подойдет к ней. Красная Хонда, смотрите внимательней, — Арина тряслась от волнения, поминутно дергая меня за рукав.

Без сомнения, это была именно та самая женщина, бойко лопотавшая по-немецки и внушившая чувство страха моему Лешке. Грациозно впорхнув на водительское кресло, похитительница чужого места под солнцем завела машину и та плавно тронулась с места, вспугнув стайку разомлевших на весеннем солнце воробьев. Я выждала несколько минут и пошла по направлению к подъезду. Арина порывалась бежать за мной следом, но я грозно цыкнула на нее и отправила обратно в офис. Арнольд уехал часом раньше новой жены, не рискуя быть обнаруженной раньше времени, я смело улыбнулась консьержке и попросилась в квартиру номер двадцать, где проживала таинственная семья.

— Так нету их, — уставилась на меня круглая, словно тыква, женщина хорошо пенсионного возраста, — ушли уже.

— Ох, как обидно, — расстроилась я, — не успела…

— Минут на пять с хозяйкой разминулись, только что просвистела. Вечером приходите.

— Скажите, — осторожно начала я, — мы с мужем давние знакомые Арнольда, знали и его жену, говорят, он недавно снова женился?

— Не знаю, что там говорят. Какая была жена, такая и есть. Я тут пятый год работаю.

Явно скучающая вахтерша с охотой вступила в разговор. Очень скоро я узнала, что Валевские — люди приличные, но неприветливые. Идут мимо, так ни здрасьте, ни досвидания, ноги о резиновый коврик в мокрую погоду никогда не вытрут, так и шлепают по ковровой дорожке в грязных ботинках. И друзья к ним такие же зачастили. Раньше особо ни с кем не водились, а последний год все какие то парочки шляются, подозрительные.

— Чем же подозрительные, — уточнила я.

— А господь их знает, но скажи, порядочные люди уходят из гостей под утро? Дом элитный, люди живут солидные, виданное ли дело посеред ночи топать?

— И часто такое бывало?

— Бывало. И главное — все время разные ходили!

— Какая вы наблюдательная. Вам бы Шерлок Холмс позавидовал, — льстиво молвила я.

— А ты любопытная. Ладно, некогда мне тут с тобой, приходи вечером, да позвони им сначала, а то они иной раз за полночь могут явиться.

Тетка демонстративно уткнулась носом в рекламный журнал, но все что могла, я и так выяснила. Насчет элитного дома она слегка преувеличила. Обычный был дом, ни видеокамер, ни надежного домофона.

Все-таки я не могла определиться до конца, верить Арине или нет. С одной стороны, ее история звучала убедительно, женщина не путалась в деталях, не юлила. Теоретически такое могло произойти? Могло. Еще и не такое случается. Муж завел любовницу, внешне похожую на жену. Жена по какой-то причине не дает развода или он просто не хочет делить имущество. При отсутствии большого круга знакомых и родственников не так уж трудно поменять одну на другую. Непонятно одно — что же такое сделали с Ариной? Почему она на год забыла себя? Почему вообще ее оставили в живых, коль хотели избавиться? Или это случайность? Она выжила по ошибке? Та пьянчужка со свалки рассказала, что нашла ее в куче свежего мусора, среди мелкого строительного хлама, полураздетую и находящуюся в полной отключке. У старожилки городской свалки был свой интерес, она думала подзаработать на пока еще чистом теле найденной бабы. Но все это мы знаем только со слов самой Арины. Эту историю она могла придумать от начала и до конца. Вот только зачем? Какой смысл городить такой огород, не имея шансов доказать справедливость?

Бездомная жизнь не оставила на Арине неизгладимый отпечаток, она не спилась до состояния зомби, не опустилась, сохранила рассудок. Помывшись, она превратилась в обычную женщину. Бомжиха, годами собирающая объедки, на такое не способна. Да будь она настоящей обитательницей дна, и эта история была бы ей не по силам. У нее просто не хватило бы фантазии.

Убийство Сони так и просилось в цепочку странных событий, но я не торопилась с выводами. Это могло быть случайное ограбление, попытка изнасилования, все, что угодно. Но слишком уж все было рядом. Вернувшаяся память Арины и смерть единственного человека, кто мог бы подтвердить ее слова.

Консьержка сказала, что последнее время к Валекским зачастили друзья, а еще год назад к ним вообще никто не ходил. Мелочь, но показательная. С чего бы вдруг семье ломать устоявшийся распорядок? Разве бывает так, что нелюдимая чета вдруг становится душой компании? Это обстоятельство было в пользу нелюдимой Арины. Заполучив новую, куда более общительную женушку, счастливый муж стал приглашать гостей, чего раньше не мог себе позволить.

Но как Арина сумела прожить в Москве особняком? Одна единственная знакомая — весь улов за пять долгих лет. Она не ходила к дантисту? Не была у гинеколога? Ее не помнят толком даже соседи, с которыми хочешь или нет, приходится сталкиваться каждый божий день. Автомеханики, продавцы ближайших магазинов… Стоп, а родственники Арнольда? Как мы могли про них забыть? Или он тоже сирота? Или его родственники с ним заодно?

Я мимоходом заглянула в магазин, поглазеть на новую коллекцию. Примерила пару кофточек, но покупать не стала. Большинство нарядов, предлагаемых московскими бутиками, казались слишком пафосными. Под такие одежки надо и прическу соответствующую, и макияж продуманный, они были требовательными как желтый воротничок, купленный героиней Теффи. Под воротничок платье, под платье ботинки, под ботинки манеру кокетливо выставлять ножку, эдак далеко уйти можно. Да и к чему мне очередной наряд? К чему… может, и есть к чему.

Сама того не замечая, последнее время я стала слишком часто косить на витрины. Как и в начале нашего знакомства с Лешкой, захотелось маленьких преображений и превращений — из серой мышки в лисичку с пушистым хвостиком. Интересно, что мне мешает пускать пыль в глаза своему законному милому? Тем более, что таинственный Алекс, от которого каждое утро я получала очередное письмо, все равно не увидит моих ухищрений. А перед симпатичным тренером я обязана предстать в кимоно. И все-таки приятно было примерять обновки. Самым подлым было то, что совершенно очевидно, старалась я не для мужа. Да… Лешка меня уже знал, он знал, как я выгляжу утром. Хоть я и давала себе когда-то зарок прежде причесываться, а потом уже выходить к завтраку, чаще всего радовала его всклокоченной шевелюрой. Он видел, как я бываю после бессонных ночей, и как некрасиво опухают мои глаза от слез. Он хорошо уяснил, что я могу неделю не мыть посуду и прекрасно себя чувствовать, что в моем бельевом ящике черт легко сломает голову. От того, что он все это знал и видел и понимал, на душе с одной с одной стороны было спокойно, а с другой… Так хотелось порой начать все с чистого листа.

— Очень это странно, Григорий Иванович, — глаза стажера Вани Федоткина лихорадочно горели, информация просто распирала его. Он вернулся со своего первого самостоятельного задания и пытался переварить увиденное. Весь день он ходил и ездил за некой, женой прижимистого мужа. Мужик несколько дней назад пришел в Бюро и изложил свои подозрения — то, что жена гуляет налево, не сильно его волновало. А вот за семейный кошелек опасения были. «Супружница пятый десяток разменяла, они в этом возрасте до молодого тела сами не свои, я читал. Деньгами в стриптизеров швыряют, альфонсов себе заводят. Я этого не потерплю!»

Дама и правда весело проводила время с молодым человеком приятной восточной наружности. Но веселье было из ряда вон выходящее.

— Утром супруг на работу, она из подъезда. Одета — с иголочки. Прическа — на двести баксов, минимум. Тут к ней бумер подкатывают. Стекла тонированные, тюнингованный по самые уши. Хмырь какой-то за рулем сидит. Она шасть на заднее сиденье. Поехали. Ну думаю я, сейчас застукаю голубков в ближайшем тупичке. Еду за ними. Ни фига. Тупики они игнорируют, едут в центр. Остановились около какой то конторы. Ни вывески, ничего. Зашли внутрь. Я близко подъезжать не рискнул. Стал дожидаться. Через полчаса появились. Еле узнал ее. По сапогам узнал. Уж больно чудные сапоги. Снизу замшевые, а сверху до колена ажурные. Но остальная одежда! Я чуть не упал. Хорошо, что сидел. Юбка короче некуда, куртенка с вьетнамского рынка, лаковая, шарфик газовый. И парик нацепила вульгарный. Была шатенкой, стала блондинкой. Про макияж молчу, так давно никто не красится. В общем одета, как девка продажная. Причем, не из дорогих.

— Да ты знаток, Ваня, — усмехнулся Гришка.

— А что? — ничуть не смутился Федоткин, — дело то молодое. Так вот, вы случайте, что дальше было.

Со слов Вани, сладкая парочка двинула прямиком к площади трех вокзалов, недалеко от которой веселилась на обочине стайка легкомысленных курочек. Дама присоединилась к ним и нимало не смущаясь, принялась кривляться перед проезжающими машинами. Некоторые останавливались. Девушки о чем-то щебетали с водителями и пассажирами мужского пола, некоторые после благополучно завершенных переговоров ныряли в салон. Без дела прозябал лишь объект Ваниного наблюдения. Она, как и ее товарки, радостно кидалась к иномаркам, но видимо, чем-то не устаивала потенциальных клиентов. Проторчав на дороге часа три, с чувством глубокого удовлетворения на лице, дама вернулась в поджидавшему ее приятелю. Дальше история развивалась в обратной последовательности. Контора, приличный вид, подъезд родного дома.

— И все? — хором спросили мы с Гришкой.

— Все — растерянно ответил Федоткин.

— Следи дальше, — наказал Григорий молодому коллеге

Загрузив Ваню очередной порцией текучки, мы заварили крепчайший кофе и погрузились в собранные Гришкой досье.

Если есть такое понятие как «среднестатистический предприниматель», то Арнольд Валевский, немец по матери и поляк по отцу, попадает под это определение на сто десять процентов. С начала перестройки мотался челноком в Польшу и Турцию, потом открыл небольшую торговую точку на Черкизовском рынке, потом вторую, третью. Постепенно круг его интересов ширился и на паях с местной азербайджанской диаспорой, Арнольд открыл несколько чебуречных, постепенно выросших в сеть восточных закусочных. Немецкая аккуратность и польская хитрость помогали ему держаться на плаву даже в самые лихие времена.

Чуть больше пяти лет назад он женился. Тогда же продал пай в хорошо обкатанном бизнесе и все деньги вложил в ночной клуб «Пантера. Клуб был довольно специфичным заведением. По пятницам и субботам сюда приходили пары. За последние несколько лет интерес москвичей к свингу (здесь — отмен сексуальными партнерами) вырос до устойчивого потребительского спроса. Людям стало скучно, захотелось разврата. Подобное неизменно наблюдается там, где отпадает нужда в суете по поводу куска хлеба. Буть то Древний Рим или неокапиталистическая Россия, благополучных людей непременно тянет удариться во все тяжкие. Пресыщенный человек не умеет радоваться малому, для того, чтобы разбудить свои спящие эмоции, ему нужно что-то из рамок вон выходящее. И Альберт удачно воспользовался новой конъюнктурой. Заведение умудрялось существовать без рекламы, и судя по всему, неплохо.

В Москве проживала родная сестра Арнольда Луиза и престарелая мать. Брат с семьей перебрался в западную Германию. Если верить донесению, а ему верить было можно, с крупными криминальными структурами предприниматель не связан, в конфликтах и разборках не участвовал. Конкуренты его поляной не интересовались.

— Не густо, — удрученно заметила я, закрывая файл. Свинг-клуб, это конечно пикантно. Но на скелет в шкафу не тянет.

— А что ты хотела? — удивился Гришка.

— Не знаю… но только не эту благостную картинку. За что тут зацепиться?

— А зачем непременно надо за что-то цепляться? У нас другие задачи.

— Знаешь, Гришк, говоря откровенно, я не представляю, как мы сможем проверить, врет нам Арина или нет. Допустим, не врет, как мы сможем доказать, что она — это она? Даже если кто-то из случайных свидетелей вспомнит ее, найдет отличия между так называемой Ниной и настоящей женой Арнольда… Даже если так, кто поверит? Гришк, это тупик.

— Значит, надо заходить с другого конца. Есть Соня, точнее имеется в наличии факт ее насильственной смерти. Велика вероятность, что ее убийство имеет самое прямое отношение к Арине. Знаешь, сдается мне, Арина кое-что от нас скрыла. Слишком уж хорошо вписывается Сонина смерть в схему. Единственная свидетельница, которая может опознать потеряшку, мертва. Не верю я, Настюха, в такие совпадения.

Гришка оказался прав. По одной ей известной причине Арина умолчала о звонке мужу.

— Я… я была как в бреду. Там, на свалке, у одного мужчины оказался мобильный телефон. Первый номер, который отчетливо всплыл в моей памяти, принадлежал Арнольду. Набирая его, не сразу даже и поняла, кому именно звоню. Услышала его голос и чуть не потеряла сознание. Узнала его сразу и… и испугалась.

— Что именно вы ему сказали? — наседал Гришка.

— Почти ничего. Спросила его, что произошло…

— А он?

— Он спросил, кто я. Я сказала, что это я, Арина, его жена. А он сказал, что не любит дурацких шуток, его жена сидит рядом.

— Что было дальше?

— Ничего, он повесил трубку.

— Значит, они знали, что вы живы. И не только живы, но пребываете в здравом уме и твердой памяти. Вот что, в ближайшее время на улицу носа не казать! — приказал Гришка притихшей Арине.

Маленькая ложь клиентки напрягла меня. Да и в целом ее объяснение звучало немного коряво. Отчего бы ей не признаться нам сразу, что она звонила Арнольду? Не придала значения? Забыла? Едва ли.

За два дня с женщиной произошли разительные перемены. Она умудрилась наесть щеки, избавилась от привычки постоянно принюхиваться, простенькие брючки и дешевый хлопчатобумажный свитер удачно подчеркивали все, что надо подчеркнуть. Теперь, когда она ничем не отличалась от большинства нормальных людей, мы невольно относились к ней иначе. Более серьезно что ли. Та оборванка, при приближении к которой надо было зажимать нос и сегодняшняя милая женщина по сути были одним и тем же человеком. Но попробуй объясни это измученной социальными условностями голове.

Так уж повелось в современном мире, и встречают и провожают по одежке. Бедность давно стала синонимом неполноценности. Отсутствие дома и паспорта — это и вовсе приговор. Никто не любит вспоминать, что приходим мы в этот мир голыми и без документов. И унести туда, за грань жизни, ничего не сможем. Но именно финансовая успешность стала абсолютным и универсальным мерилом. Вопрос «почему такой бедный, если такой умный» давно стал риторическим.

— Как это я убита? — девушка в белом махровом халате смотрела на меня с ужасом и медленно пятилась вглубь квартиры, — да что вы такое говорите? Меня обокрали! Но я жива и здорова, посмотрите и убедитесь сами. Вы кто вообще такая?

Я представилась, попросила разрешения войти и с удивлением осмотрелась. Более странной квартиры не видела ни разу в жизни. Небольшая студия походила на операционную. С потолка лил голубоватый свет и все, от мебели до аксессуаров было идеально белого цвета. Не молочного, не кремового, а мертвого белого. Белый кожаный диван, прозрачная столешница, положенная на четыре белых куба, белоснежный плед, точно такие же кипенно-белые шторы, даже кошка, выбежавшая познакомиться, была ослепительно белой. Большая низкая тахта сверкала ослепительно белым мехом, белый плюшевый медвежонок подпирал гору девственно белых атласных подушек. Некоторое отдохновение глаз находил на книжных корешках. Странно, отчего хозяйка не заказала белые переплеты…

— Вы Соня? — спросила я.

— Разумеется, — ответила девушка, и грациозно развернувшись, поспешила к барной стойке, тоже белой.

— Как могло получиться, что убитую девушку приняли за вас?

— Очень просто! Это она меня обокрала. У нее нашли сумочку с моими документами, а в кармане куртки, которую она с меня сняла, лежала карточка клуба с моими фамилией и именем.

— Господи, в клубе вас считают погибшей!

— Да хоть воскресшей, я все равно больше туда не пойду.

— Соня, — волнуясь, начала я, — скорее всего, вам угрожает опасность. Душитель охотился именно на вас!

— С чего вы взяли? — с недоверием зыркнула она в мою сторону. Глаза у нее были словно бы немного пьяными, плавающими.

— Думаю, что его ввела в заблуждение ваша куртка… Во что вы были одеты в тот вечер? Помните?

— Еще бы мне не помнить. Парка белая легкая, светло-голубые джинсы и белые высокие сапоги.

— Сапоги тоже..?

— Да, сапоги тоже сняли. Пришлось звонить знакомому, просить, чтобы он меня забрал. В милицию только вчера обратилась.

Что-то мне в этой истории не нравилось. Чем-то цепляла.

— А разве из милиции не позвонили сразу же вашим родным или близким? И кстати, почему у вас не отобрали еще и телефон? Как все произошло?

— Послушайте, давайте по порядку. Вы задаете слишком много вопросов сразу. Так о чем вы?

Она взяла паузу, как человек, которому надо что-то срочно придумать.

— Давайте начнем с того, как все случилось. Вы ведь должны были хорошо запомнить?

— Да. Я уже рассказывала об этом в отделении. На меня навалились сзади, приставили к горлу нож и потребовали снять с себя куртку и отдать сумку.

— Как же вы снимали куртку, если вас держали за горло.

— Жить захочешь и штаны через голову снимешь. Сняла, постаралась. А сумку проще простого было отдать.

— Грабительница была одна?

— Не знаю, голос, который приказал мне не поворачиваться, был женский. А лица ее не видела и не знаю, был ли кто рядом.

— Мобильный остался при вас? Раз вы звонили знакомому.

— При мне. Я ношу его в кармане джинсов, привычка. Теперь вам насчет родных и близких нужны уточнения? Нету у меня родных и близких. Маманьку лет десять не видела. Как по второй ходке в тюрьму ушла, так и канула в безызвестность. Муж бывший мне помогает, да и вообще мы с ним остались в хороших отношениях, у него даже ключи от моей квартиры есть. Это он ее мне и купил. Но формально он не имеет ко мне никакого отношения, так что кому бы менты звонить стали?

Излагала она логично. И уверенно. Мягко покачивая ногой в мохнатой тапочке, она задавала нашей беседе не очень серьезный тон. Это было похоже на необязательный разговор, как будто речь шла не о преступлении, а о казусном происшествии. Ха-ха, очень смешно.

— Вы знакомы с Ариной Валевской? — я достала сигарету, и не спрашивая разрешения, закурила. Соня недовольно поморщилась, но промолчала.

— С Аринкой? Вообще-то знакома, но мы больше года не виделись. Она бросила занятия и перестала мне звонить.

— А вы сами ей не звонили?

— Я никому сама не звоню. Больно надо.

— Вы дружили?

— Это громко сказано. Пару раз посидели в кафе, она жаловалась мне на жизнь.

— У нее были проблемы?

— Проблемы? У кого их нет. У нее были проблемы с головой, остальное все ерунда.

— Что вы имеете в виду?

Соня разлила по маленьким фарфоровым чашечкам густой кофе и примостилась напротив меня на высокий барный стул. Белый фон квартиры оказывал ей медвежью услугу, все погрешности ее вполне приятного и правильного лица выпирали и невольно бросались в глаза — землистая, как почти у всех москвичек кожа, желтоватые зубы, мелкие черные точки на маленьком вздернутом носу. Белый цвет безжалостен, его могут позволить себе либо очень молодые, либо идеально отполированные люди. Всем остальным лучше не заходить дальше палевого. На вид ей было слегка за тридцать. Но ее манера поведения и антураж, которым она себя окружила, свидетельствовали о прочном застревании на двадцати с хвостиком. Любопытно, глаза взрослые и, надо признать, умные, а повадки как у удачно вышедшей замуж пэтэушницы. Да скорее всего, так оно и было. Рецидивистка-мать, тяжелое детство. Но проницательный Сонин прищур не давал мне покоя.

— Аринка была совершенно одинока в Москве. Это все из-за мужа. Он у нее, как я поняла, настоящая синяя борода. Тиран, деспот и самодур. Сколько раз говорила ей, найди работу, хоть на карманные расходы клянчить у него не придется. А она все телилась, в меланхолию впадала, зависела от него полностью, колготки лишнее купит — отчитывается. Ни друзей, ни подруг. Домой он ей никого не разрешал водить, а на рестораны да бары у нее денег было в обрез.

— Но с вами она легко сошлась?

— Куда уж легче. Как-то раз захожу в раздевалку, задержалась после занятий, а она сидит и рыдает в три ручья. Терпеть не могу соплей, но вроде вместе в секцию ходим. Пришлось вежливо поинтересоваться, все ли у нее в порядке. На свою голову… Она как вцепилась в меня, стала историю жизни с подробностями излагать. Из Вильнюса она, у них там все видимо такие на голову стукнутые. По паспорту русская, а характер не наш, нет. Она несколько лет тут жила и умудрилась даже с соседями не познакомиться. Копила в себе, копила, а потом как выплеснет все на меня. Вот радость то привалила. Пришлось вытирать ей слюни.

— А что, чем она была недовольно? Что копилось?

— Извращенец ей редкий попался. С та-а-а-акой придурью. Она через себя буквально переступала, когда он ее в постель тянул.

— Развестись она, конечно, не пробовала?

— Куда идти? Квартиру свою в Литве продала, деньги в семейный бизнес пошли. Ни кола, ни двора. Квалификации — никакой, даже в уборщицы не возьмут, слишком ручки белые. Разве что продавцом-консультантом, но это копейки, на это не прожить. Думаешь, она чего в секцию приперлась?

— Что?

— На Пола запала. Думала, он ее замуж возьмет, дурочка.

— Погодите, что вы хотите сказать? У них был роман?

— Ой, ну какой там роман. Перепихнулись несколько раз. Вроде он ее до дома как-то подвез, пригласил на занятия, ну и закрутилось. Она баба симпатичная, фигуристая, а он готов трахать все, что движется. Казанова, — недобро усмехнулась Соня и мстительно добавила, — понтов во! А член — во! Девушка сначала развела руки широко в стороны, а потом свела их почти вплотную, демонстрируя соотношение цены и качества бравого мачо Пети. Такой опасно попадать на язык.

— Странно, а мне он говорил, что почти не помнит ее.

— Да? — напряглась Соня, но тут же спохватилась, — впрочем, ничего удивительного. Я же говорю, женщин у него, как мусора. Думаю, что перед тем как лечь с очередной в постель, он и имя то не всегда спрашивает.

— Соня, скажите, при встрече вы легко узнаете Арину?

— Вроде на память не жалуюсь.

— Посмотрите несколько фотографий, — я выложила перед ней счастливо оказавшиеся в моей сумке снимки Арины и Нины. Вторую мы снимали из засады и изображение слегка плыло.

— Да что такое то? В чем дело? — раздраженно бурчала Соня, склоняясь над цветными кадрами, — вот она! И вот это. А эту девку не знаю.

Соня уверенно разделила стопки на две части. Я пододвинула к себе те фотографии, на которых она уверенно опознала нашу клиентку и охнула. На всех без исключения снимках была …Нина. Значит, все-таки не Нина…

— Погодите, — остановила меня Соня, — эту бабу я тоже где-то встречала. А вот где… Совсем недавно, черт, не могу понять. Лицо знакомое до жути, но как трактор по голове проехал. Вообще, Аринка не так проста, как старалась казаться. Конечно, рыба она вареная, но было в ней что-то …щучье.

— Что вы имеете в виду?

— Да как вам сказать. Нелогично получается. Мозги у бабы на месте, она не дура. Образованная, порой как загнет цитату, диву даешься. И вот я думаю, как женщина с таким интеллектом могла влачить жалкое существование под каблуком у мужа?

— Разные бывают характеры. Ум тут не при чем.

— Оно понятно, я ничего такого и не хочу сказать. Просто странно. Она мне иногда напоминала обожравшуюся хищницу, анаконду на отдыхе.

Хищницу на отдыхе напоминала та женщина из немецкого кафе. Пока все сказанное Соней свидетельствовало против нашей клиентки. Неужели Арина все-таки врет? Если так, то покушение на Соню вполне может оказаться ее рук делом.

— Так вы мне объясните? В чем заморочка? — выжидающе глянула на меня визави.

— Пока, к сожалению, нет. Но убедительно вас прошу, будьте очень аккуратны. Выходите из дома пореже и по возможности, не одна.

— Телохранителей у меня нет, — раздраженно бросила Соня, провожая меня до двери.

— А если вспомните, где видела ту вторую женщину, позвоните, — я протянула ей визитку.

— Хорошо, — Соня закрыла за мной дверь. Я громко протопала по площадке, а потом тихо, на носочках, вернулась обратно и прислушалась.

— Слушай, что за дела? — выговаривала Соня кому-то, — кто мне обещал, что меня не будут дергать? Да, приходила тут одна отмороженная. Хорошо, я позвоню ближе к вечеру, встретимся и все обговорим.

За Соней надо было установить слежку, немедленно. Из клубка секретов и тайн выскочила ниточка, держась за нее, мы возможно, придем к разгадке. Гришка был занят под завязку, Ване я столь ответственное мероприятие поручить не могла. Оставалось рассчитывать на собственные силы.

Несмотря на то, что современный мир все настойчивее толкает женщин в самостоятельное плавание, с молоком матери мы впитываем зависимость от мужчин. Это также трудно изжить в себе, как избавиться от генетической полноты или поменять характер. Ты можешь быть умной, талантливой, какой угодно. Но от рождения тебе дано соблазнительное право быть никем. Быть просто женщиной, уповающей на сильное плечо. Никто не осудит. Но что делать в отсутствие такого плеча, коли собственные давно атрофировались? С благодарностью принимая заботу Лешки, в какой то момент я поймала себя на том, что начинаю слишком уж сильно привыкать к этому. Я стремительно теряла навыки борьбы за жизнь, потому что бороться мне было не с кем и не с чем. Все труднее было заставлять себя рассчитывать на собственные силы. Я ловила себя на мысли, что вместо того, чтобы торчать у чужого подъезда, с куда большим вдохновением я приготовила бы на обед что-то вкусное и с кайфом улеглась на диван смотреть дневное ток-шоу.

Нет, Настя, это ни в какие ворота не лезет, — сказал мне внутренний голос. Я достала из бардачка темные очки, распечатала новую пачку сигарет Пуская дым в приоткрытое окно, я смотрела на себя со стороны и эта независимая, уверенная в себе, и очень занятая женщина нравилась мне куда больше хлопочущей у плиты домашней наседки. Я еще ого-го! — сказала я своему внутреннему голосу, — со мной не балуй! Мелькнула мысль, что вот такая, я бы скорее понравилась Алексу, чем Лешке. Лешка часто любил повторять, что мир и без нас есть кому переделывать и что слишком уж высокий накал рабочего энтузиазма ведет к язвенной болезни, а больше ни к чему. А Алекс в своем последнем письме написал: «Конечно, мир нельзя переделать, но человек, который даже не пытается это сделать, вызывает у меня противоречивые чувства. Я не могу осудить такого человека, но это не мой путь. Пусть в мелочи, пусть по крохам, но надо стараться двигать камни с места». Это было… красиво. Моя душа не могла оставаться равнодушной к этим несколько пафосным, но без сомнения очень верным посылам. Ну почему Лешка такой скептичный? Почему, когда я начинаю рассуждать о высоком, принимается зевать? Из нашей с ним жизни пропала романтика. А может, о ужас, ее никогда и не было?

Сидеть мне пришлось долго. От нечего делать разглядывала редких прохожих и глазела в открытое окно офиса на первом этаже. Со своего места мне хорошо было видно мужика, с упоением листающего сайты. Даже по его затылку было видно, до чего он увлечен. Что же он такое смотрит? Порнуху что ли? Достала маленький бинокль, настроила резкость картинки. То, что я увидела, заставило содрогнуться. Мужик смотрел новостную ленту. Крупным планом на экране была развернута фотография — два растерзанных тела, мужчины и женщины. Потом изображение на экране дрогнуло и появился второй снимок, еще более чудовищный. Снова — мужчина и женщина, буквально разорванные, развороченные. О господи. Я опустила бинокль и постаралась справиться с приступом тошноты. В Москве объявился новый маньяк? На всякий случай запомнила название сайта и закурила еще одну сигарету. Дядька по-прежнему пялился в экран, но желание подсматривать за ним пропало.

Многие люди находят для себя оправдании в лицезрении жестоких сцен. Мол, это помогает бороться с дефицитом эмоций, сливать скрытую агрессию. Да ничего подобного! Есть один псих, некто Гюнтер фон Хагенс, который демонстрирует на выставках трупы (или как он их еще называет, пластинаты), самые настоящие. Некоторые он развертывает точно книгу, выпрастывая на потребу зрителям мертвые внутренности. Что удивительно, у него часто бывает аншлаг. Многих людей тошнит прямо в зале, женщины и мужчины падают в обморок, но очередь за билетами не становится меньше. Во многих из нас есть интерес к темному и недозволенному. Никакой психотерапии, никаких гуманитарных обоснований тут нет, обычное стремление поваляться в грязи.

Соня вышла из подъезда без четверти семь. Поймала частника на разбитых жигулях и покатила в сторону центра. Я следом. По пробкам мы тащились больше часа и притормозили у неказистой пивнушки. Даже в машину проникал запах прогорклого масла и жирного мяса, щедро сдобренного чесноком и зирой.

Идти вслед за ней? Наверняка заметит. Впрочем, безвыходных положений не бывает. Я замотала голову синим шелковым платком, обильно напудрила нос, ярко накрасила губы. Из зеркала заднего вида на меня смотрела вульгарная мрачная баба, разменявшая пятый десяток. К счастью, в машине оказалась вторая пара обуви и легкий длинный плащ, который я возила на случай дождя.

Соню я увидела сразу, как только вошла в зал. Она сидела за столиком на двоих и нервно поглядывала на часы. Держась от нее на безопасном расстоянии, решила устроиться так, чтобы объект наблюдения сидел ко мне спиной, а вот тот, кто придет на встречу, оказался развернут лицом. Официант в засаленной жилетке положил передо мной меню, но не ушел, стоял над душой.

— Кофе, пожалуйста, — кивнула я ему.

— Кушать не будете? — с подозрением спросил он.

— А что у вас можно покушать? — с его большим подозрением спросила я.

— Манты, люля-кебаб, шашлык из свинины, баранины, курицы…

— А овощи есть? — харчеваться мясом в этом заведении было откровенно страшно.

Через пять минут назойливый гарсон поставил передо мной тарелку с крупно нарезанными помидорами и огурцами, часть из которых была порядком заветрена. Хорошее дополнение к густому, но совершенно безвкусному кофе. Соня скучала в обществе чайника и бутерброда с красной рыбой, такого же замшелого, как мой салат, романтично названный в меню «Дыхание весны».

Сидящие рядом мужчины косились на одиноких дам. Обросшие щетиной дети гор не допускали мысли, что женщина может прийти в это место просто так, а не для того, чтобы подцепить добычу. Скорей бы уж пришел Сонин загадочный кавалер. Если он конечно кавалер.

Словно услышав мои мысли, в кафе вошел грузный мужчина лет сорока и с порога помахал дожидающейся его даме ручкой. Та отреагировала неадекватно.

— Ты? — громко спросила она, — но почему? Что такое?

— Потом, потом объясню. Возникли проблемы. Пошли быстрее.

— Постой, погоди, — не сдавалась Соня, но мужчина уже тащил ее за руку к выходу. Кинув на стол пару сотенных бумажек, я рванула за ними. Парочка загрузилась в старый «Мерседес». Я уже дергала ручку своей «ладушки», когда заметила нечто странное. Что-то меня встревожило. Не я одна держала Соню и ее спутника под прицелом. Не успели они отъехать и десяти метров, как с тротуара лениво сползла филигранно припаркованная между урной и столбом черная «Лада калина». За рулем сидел мужчина редкой красоты. Второго такого в Москве не скоро сыщешь. Это был Петя.

Дальше события развивались с такой скоростью, что я не успевала как следует их осознавать. Проехав за парой около трех кварталов, Петр свернул в сторону. Размышляя, за какой машиной податься, я потеряла драгоценное время и осталась с носом. И Мерседес и Калина быстро потерялись в дорожной толчее. Ну за каким чертом мне сдался Петя? Он вообще мог здесь случайно оказаться.

Мысленно посыпав голову пеплом, поехала в офис. Уже на пороге поняла — дело неладно. В Гришкином кабинете чернее грозовой тучи висело напряжение. Его ножом было резать, таким оно было густым. Сам Григорий недвижно сидел за столом, остановившись взглядом на кипе бумаг.

— Гриш, что случилось?

— Ох, Насть, не спрашивай. Хочешь, картинки покажу?

Сказано это было таким тоном, что у меня похолодело в животе. На цыпочках, словно это могло сильно помочь, я подошла к столу и …медленно осела на пол. Фотографии… Гришка смотрел на фотографии. Именно они были причиной его из рук вон плохого настроения.

— Мать моя… — выдохнула я.

— Не поминай всуе, язык у тебя дурной все-таки, — сморщился Григорий.

— Оеее, как мы влипли то… А где, где Арина?

— Не знаю, в гостинице ее нет, кстати, она и не ночевала там, я уточнил у портье.

— Так, погоди, ты думаешь, это Арина? Арина такое сделала?

— Думать я пока ничего не думаю. А сделать она такое навряд ли могла, больно уж субтильная.

Справившись с дурнотой, я еще раз взглянула на жуткие снимки. Два тела, мужское и женское были словно пропущены через чудовищный пресс. На них места живого не было. Только лица смотрели в неведомую даль навсегда застывшими глазами. Арнольд и его жена, та, официальный статус которой мы так и не выяснили. То ли Нина, то ли Арина. Какая теперь разница.

— Гриш, когда это случилось?

— Сегодня. Дворник нашел на старом пустыре.

— Вроде нет тут никаких пустырей.

— Тут нет, а Москве предостаточно. В Медведково, но убили не там. Тела просто выбросили.

— Черт, какой ужас.

Я вдруг вспомнила, что уже видела сегодня нечто подобное. Неужели новостийщики столь оперативны? Проверяя смутную догадку, набрала в поиске название сайта, который с увлечением разглядывал незнакомый клерк. Пришлось долго сортировать сообщения, прежде чем я нашла нужное.

— Смотри, — я развернула экран к Гришке.

Он минут пять недвижно изучал страницу, потом тихо выругался.

— Похоже, да? — я положила рядом с экраном раздобытые коллегой снимки. Сомнений не осталось, действовала одна и та же рука. Или руки… Характер ран и их количество заставляли сомневаться в том, что такое мог сотворить один человек. Ему пришлось бы без устали творить свою черную работу несколько часов, чтобы добиться подобного результата. Надежды на оперативность журналистов не оправдались, сайт предлагал новости почти десятидневной давности, это были две совершенно другие пары. Не одна, как я подумала раньше.

Конечно, можно было бы опять переложить часть ответственности на случайное совпадение, но одна деталь, повторяющаяся на всех фотографиях, не дала это сделать. Всем жертвам в рот были вставлены странные кляпы, что-то тонкое, кружевное, такое неуместное на фоне разгульной пляски смерти. Но основная заковыка была даже не в этом, а в том, что первые четыре трупа были найдены в Германии, в местечке недалеко от Дюссельдорфа. Именно в тех краях мы с Лешкой приятно и без суеты провели свой маленький отпуск.

— Что у них во рту?

— Белье, — сказал Гришка, — трусики, лифчики, чулки. Бред какой-то.

— Везет нам… Что ты предлагаешь со всем этим делать?

— Не знаю. Сначала надо найти эту клиентку. Голову даю на отсечение, она пропала неспроста.

— Гришк, но в Германии то ее не было! У нее даже документов нет. Мы в гостиницу ее по чужому паспорту селили.

— Насть, ты мне скажи, ну откуда ты знаешь, есть у нее документы или нет? Да все, что она нам выдала, это просто ее слова, в них может и миллиграмма правды не оказаться! Она сумасшедшая! А мы развесили уши, отмыли ее, одели, пошли решать ее дела. Ты ладно, никогда большим умом не отличалась. Но я то, я! Старый кретин…

— Не такой уж и старый, — мстительно заметила я, сделав акцент, что против кретина не возражаю.

— Ооо! — застонал Гришка, — у меня сейчас голова треснет. На три части.

— Почему на три? — опешила я.

— По кочану! — заорал Гришка, и вскочив со стула, принялся нарезать круги по небольшому кабинету. Когда его аналитический ум оказывался бессильным перед сложными жизненными коллизиями, он всегда психовал. Быть дураком Гришка не любил, как и все высокоорганизованные особи мужского пола.