Происхождение гениальности и фашизма

Александр Невзоров

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕНИАЛЬНОСТИ И ФАШИЗМА

Как свершилось преображение обычного животного в существо, сумевшее оставить свои фекалии на Луне?

Вся история человечества — это история неудачной попытки преодолеть закорененный в природе человека фашизм.

Строго основываясь на эволюционной истории мозга, автор вычисляет причины и происхождение «гениальности», фашизма, любопытства, любви, войны и культуры. Это — первая публикация данного исследования. В качестве приложения к основному тексту в книге

размещено несколько статей, которые были опубликованы в разное время и близки по тематике основному тексту.

Происхождение гениальности и фашизма / Александр Невзоров. — Flibustier Publishing, 2023.

ISBN 979-12-210-3529-2

ПРЕДИСЛОВИЕ

История этой книги началась с того, что старик из камеры №1 съел полрулона туалетной бумаги.

Ничего чрезвычайного!

Туалетная бумага с воли — любимое блюдо арестантов, особенно в пятизвездочных тюрьмах. Заботливые родственники пропитывают ее «бутом», кокаином или другой наркотической дрянью.

Тюремное начальство в курсе этих маленьких хитростей.

Впрочем, есть нормы потребления. Десять метров — предел. Их достаточно для самого продолжительного счастья.

Но узник из «единички» на половинке рулона не остановился, а продолжал пихать под усы подтирочный материал.

Только это и встревожило надзирателя. Дело в том, что с такой массой бумаги почтенный желудок мог и не справиться.

И тоже — ничего страшного. Пусть бы себе и умирал.

Смерть заключенного — не проблема. Скорее наоборот. Давненько никто не клеил ласты. Маленькая тюрьма стосковалась по сакральной суете.

Обмывание тела, примерка гроба и кудахтанье вдовы в вуалетке были бы очень кстати.

Погребальный аттракцион учит ценить жизнь человека. Он внушает священный трепет.

Так что ради красивых похорон всегда стоит кого-нибудь прикончить. И уж тем более дать умереть.

Но!

Сиделец из «единички» был не просто старикашкой, а местным «доном». Более того — «капо бастоне».

То есть главой очень богатой, очень известной и очень хорошо вооруженной «семьи».

А дон не должен погибать, обожравшись туалетной бумагой. Его уважаемые коллеги не поймут.

Результат вскрытия будет не утаить. Вскипит интернет, ТВ и пресса. Конкуренты непременно обхихикают и покойника, и его почтенную Семью.

Следствием скандала станет еще штук тридцать гробов. И в один из них ляжет начальник той тюрьмы, где безобразие свершилось.

И только по этой причине было принято решение: рулон отобрать, но средство гигиены компенсировать.

Было одно «но». Старый дон не любил, когда его беспокоили в его камере. Поэтому пришлось поднять тюремный спецназ.

Все прошло отлично. Газ. Штурм. Световые гранаты. Отобрали.

Но!

Вместо нового рулона дон получил из тюремной библиотеки детскую книжку с картинками.

Что-то про мозг, фашизм и гениальность. Это был совершенно случайный выбор.

Право закончить свои дни в сортире книга заслужила лишь нежностью своих страниц.

Увы! Ее название навсегда осталось неизвестным.

Привыкший есть любую бумагу, старый мафиози сразу сожрал титульный лист, предисловие и оглавление. Убедившись в том, что знакомого вкуса оксибутирата натрия в страницах не содержится, он устроил погром в камере, разбил сервиз, плазму и все вазы муранского стекла.

Книга, разумеется, была разодрана в клочья.

А потом случилось невероятное — гневливый старик зачитался ее лохмотьями и впал в прострацию.

Дон забыл и о наркотиках, и о делах Семьи. Но обрывки всегда держал при себе. И постоянно читал.

Чтение его и убило, что подтвердил консилиум тюремных патологоанатомов. Да-да. Большая часть полушарий головного мозга мафиози подверглась испарению.

При чтении книг это, увы, неизбежно.

В гробу дон лежал с выражением глубочайшего изумления. Брови задраны, глаза выпучены, рот открыт. Все визажисты континента пытались исправить его физиономию, но не смогли. В скрещенных руках покойный зажал клочья детской книжки. С ними и был похоронен.

Когда мне предложили астрономический контракт на цикл лекций о «происхождении гениальности, фашизма и тайнах мозга», я ничего не знал об этой истории.

Было лишь сказано, что лекции надо читать темпераментной семье — примерно из 100 человек.

Дедушка-самодур завещал родственникам ознакомиться с озаботившей его темой. Только после этого банковские счета будут открыты к наследованию.

Так что мой курс был не просто исполнением последней воли, но и ключом к миллиардам.

Да!

Поскольку дедушка запретил спать на лекциях, из них следовало исключить любые научные термины, латынь, цитаты и другую усыпительную муть.

Агент аккуратно предупредил меня, что в Семье есть парочка огненных парней. Когда им становится скучно, ребята, чтобы взбодриться, начинают стрелять в лектора.

А скучно им все. Когда мальчики слышат слово «трансцендентный», они справедливо решают, что над ними издеваются.

Тут-то и выяснилось, что я стал третьей попыткой наследников спятившего мафиози ознакомиться с мозговым вопросом.

Мда.

Первым был профессор Болонского университета. Он получил заслуженную пулю из аудитории за «дивергенцию и конвергенцию».

Вторым за «трансназосфеноидальный доступ» пал специалист из Амстердама.

Все было по-честному. Профессоров предупреждали о недопустимости таких выражений.

Семья, конечно, устроила им пышные похороны и вручила вдовам утешительные призы.

Тем не менее, затея с лекциями приобрела дурную репутацию. В академических кругах больше не было желающих подставлять лоб под золотые пули Семейки.

А волю изумленного маразматика надо было срочно исполнять. В банках прокисали деньги.

Этим-то и объясняется астрономичность предложенного мне гонорара. Устоять было невозможно.

Агент рекомендовал на первую же лекцию одеть бронежилет.

Вместо броника я приобрел в одном подвальчике два огромных капсюльных револьвера «Кольт» образца 1851 года.

Пули 36-го калибра пробивают навылет Библию, но местный закон такие штуки оружием не считает. В силу абсолютной старомодности они проходят по реестру антиквариата.

Да, их было человек сто. Очень много сигар, шрамов и проборов.

Бандитскими были все рожи, особенно у старушек. Бесспорно, в такой аудитории огнемет был бы уместнее древних «Кольтов».

Впрочем, пора было начинать.

— Господа и дамы! Я понимаю: для того чтобы мы могли сегодня заняться эволюционной историей мозга, вам пришлось отложить заказные убийства, контрабандные операции, а также другие полезные и увлекательные дела. Я много слышал о вашей Семье и

рад тому, что у нас с вами так похожи привычки и взгляды на жизнь.

Тут допотопные револьверы вынулись из портфельчика и многозначительно легли на лекторский столик. Разумеется, стволами к аудитории.

Курки я взводить не стал, но все равно возникла пауза.

Под проборами происходили волшебные процессы. Дергались и дымились усики.

Прошло секунд двадцать, прежде чем смуглая семейка засвистела, захохотала и принялась аплодировать. Затем вся аудитория сорвалась с мест. Сверкая зубами и бриллиантами, она ломанулась делать селфи со мной и моими револьверчиками.

Эта выкладка стволов (уже без ажиотации и селфи) превратилась в важную традицию, в непременный ритуал лекций.

Да. Стрелять мне так ни разу и не пришлось. Даже в старушек.

На тот момент я уже много лет занимался мозгом, не имея ни научных амбиций, ни уважения к науке. Дело в том, что мое ремесло основано на истинном цинизме. А он невозможен без точных и объемных знаний мозга человека.

Я изучал мозг не как ученый, а как диверсант, который досконально выясняет расположение окон, привычки охраны, сигнализацию и прочие свойства объекта, который ему предстоит атаковать.

Это «деловой подход». Он исключает обсасывание гипотез, не имеющих прямой объясняющей силы.

Однако если придерживаться именно его, то разгадка всех «секретов» неотвратима.

Полнота знаний о мозге доступна любому.

Но!

Чисто теоретическое изучение вопроса невозможно. Увы. Надо вскрывать черепа, потрошить полушария и мучить лабораторных крыс.

Лет пять придется посверкать в моргах ланцетом, а утренний бокал формалина занюхивать мозжечком мумии.

Но ланцет не отменяет ни зеленую тоску латыни, ни курганы тематической макулатуры.

Впрочем, постижение известного — дело нехитрое. Оно по силам даже болванам в белых халатах.

Работа механизмов мозга и его происхождение — предельно простой вопрос. Не говоря уже о «разуме», «мышлении» и «гениальности». Абсолютно все «загадки» мозга имеют вульгарное объяснение.

Наука тут, к сожалению, путается в показаниях и объяснить ничего не может. Что не удивительно. Разум и мышление — это не ее ума дело.

Но!

В союзе с наукой и нет никакой необходимости. Как и в принадлежности к ней. Особенно сегодня, когда роль ученого стала столь жалкой.

Да, фактура необходима. Но науку можно безнаказанно грабить, т.к. жаловаться ей некуда. И некому.

Кто такие «ученые»?

Эти милые бедолаги кладут жизни, чтобы добавить свой грошик в копилку научного знания. Ученые самоотверженно избирают тяжелую долю, лишения и бедность. Они жертвуют собой.

Ну так пусть они и жертвуют. Пусть трудятся. Но разделять с ними этот тяжкий труд нет никакой необходимости.

Пусть ученые горбатятся в архивах, облучаются в реакторах, падают в вулканы и вмерзают в арктические льды.

Адрес той копилки, куда бедняги тащат результаты своих трудов, отлично известен. Ее всегда можно взломать и забрать из нее все что надо.

Знания, как и деньги, «не пахнут».

Тут уместно сравнение с «бриллиантовой темой».

В ней много фигурантов.

Ведь «брюлики» — это результат труда геологов, маркшейдеров, взрывников, бурильщиков, гранильщиков, ювелиров и т.д. Алмазная эпопея длинна и драматична. Каждый выбирает в ней место по вкусу.

Но наилучшая роль в «бриллиантовой истории» все же у того, кто бриллианты носит.

Точно так же дело обстоит и со знаниями.

Следует усвоить простую истину: ученые — это не «властители дум», не толкователи мира, а просто гномы-рудокопы.

Их мнение ничего не значит.

Да, в своих научных шахтах они добывают очень полезную фактуру, без которой обойтись невозможно.

Но их ремесло — наковырять ее и подать на поверхность. На этом все. Их роль заканчивается. Как и роль самой науки.

Конечно, каждый кусок добытой «руды» гномы провожают ревнивыми рыданиями. И вечно лезут с советами по использованию своих находок.

Но! Забрав их добычу, о добытчиках следует забыть. И об их советах тоже.

Дальнейшая судьба открытий и фактов, т.е. переплавка научной руды в идеи и обобщения — совершено не их гномье дело.

Особенно в таком забавном вопросе, как история и работа механизмов мозга.

Все, что можно было в этой простейшей теме запутать и испакостить, учеными уже испакощено. Ничего удивительного. Ремесленники, которые изготавливают знания, тут взялись не за свое дело.

Ими созданы сотни бредовых теорий, запущены фейерверки заумных нелепиц.

Это не удивительно.

Если в цирке сдох слон, то приходится удесятерять усилия клоунов и жонглеров.

Надо же отвлекать публику от отсутствия обещанного гвоздя программы.

На афише — слон! В рекламе — слон!

Но слон сдох.

И бедным гномам приходится с утроенной силой жонглировать терминами и пустыми гипотезами.

Когда-то наука поклялась понять и объяснить возникновение рассудка. Теперь бедняжка вынуждена как-то отвлекать внимание от того факта, что никакого понимания как не было, так и нет.

«Слон» сдох давно.

Свой последний вздох он испустил через волосатые ноздри милейшего Ивана Петровича Павлова в 1936 году.

(С тех пор, конечно, накидалась и еще кое-какая полезная фактурка, вроде работ Пенфилда и еще пары подобных мелочей.)

В принципе, все, что нужно для окончательного резюме о мышлении и гениальности, уже есть в наличии.

Семейка ожидательно притихла. Она отлично подготовилась к лекции о тайнах мозга: коробки с сигарами распахнуты, хрустальные фляги Macallan in Lalique откупорены.

Мое вступительное слово было академичным, но кратким.

— Начнем. Несомненно, вы в курсе того, что хороший выстрел в голову решает все проблемы. Это возможно только потому, что в голове располагается мозг.

(Едва я произнес эти слова, аудитория подозрительно оживилась и потянулась к своим золоченным «Глокам» и «Береттам»).

— Не будем отрицать очевидное! Голова очень привлекательна, как мишень, а лоб прямо создан для пули.

(Тут началась настоящая овация, которую мне удалось утихомирить только через пару минут.)

— Что такое лоб? Сущее ничто. Набор морщин и тоненькая кость. А сразу за ней, впритык, извилины лобных долей.

Разместить управляющий орган на самом видном месте — большая ошибка.

Но…

Вероятно, эволюция не предполагала, сколь криминально будет развиваться проект «homo».

(Тут я почтительно поклонился аудитории. Господа синхронно поправили бабочки и отсалютовали стопками Macallan. Дамы и старушки ответили воздушными поцелуями.)

— Конечно, и сам мозг надо было делать совершенно иначе.

Но! Эволюция, как всегда, пошла дурным путем.

(Судя по поджавшимся губам, никто и не ждал ничего хорошего от девки с дурацким именем «эволюция»).

— Эволюция любит на скорую руку сляпать какую-нибудь дрянь, а потом сотни миллионов лет усложнять свойства этой дряни до умопомрачения.

Увы, при этом изначальные качества дряни никуда не исчезают. Увеличивают свои возможности и развиваются именно они. Больше, извините, нечему.

Мозг не стал исключением. Он тащит в себе всю свою гнусную историю. Она-то и стала его парализатором.

Поэтому человек — существо с очень ограниченными возможностями.

(Тут Семейка так мощно заработала сигарами, что напомнила Везувий в его лучшие годы.)

— Человек не виноват. Эволюция его управляющего органа смешна и трагична.

На этом грустном фоне несколько сотен особей homo выглядят чуть лучше прочих.

Их называют «гениями».

Гениальность — это всегда явление шокирующее. А для «негениев» столь же обидное, как для паралитиков — задорный тверк.

(Услышав первое понятное слово, дамы вскочили и привели ягодицы в боевую готовность. Они решили, что цикл лекций завершен и объявлены танцы. Я попросил их занять свои места и продолжил.)

— Конечно, все хорошо на своем месте. Тверк лучше делать полушариями зада. Но если с задницей не очень повезло, то его можно замутить и полушариями мозга.

Чем, собственно, и занимались господа: Декарт, Авогадро, Фейнман, Менделеев, etc, etc.

Сейчас я объясню, как у них это получилось.

А заодно и то, что такое «фашизм», откуда он взялся и как связан с «гениальностью».

Но! Прежде чем приступить к сути, я обязан предупредить о том, что мои лекции могут причинить вам боль.

(Аудитория ответила мне зловещими улыбками.)

— Строго говоря, гениальность Эйнштейна, Борна или Ламетри — это пощечина всему человечеству.

Ведь признавая за частью людей особые умственные возможности, мы автоматически переводим всех остальных людей во «второй сорт».

Да-да.

Факт существования гениев режет человечество на две неравные части. Есть высшая каста, состоящая из гениев. И есть все остальные люди, умственные возможности которых, в сравнении с гениями, ничтожно малы. Мироздание тут допустило, как минимум,

бестактность. Ведь сравнительно с Планком или Везалием каждый из нас едва тянет на дебила.

Но!

Не стоит драматизировать. Все давно научились игнорировать этот обидный нюанс. Собственная «второсортность» никого не беспокоит. Все эти «коперники-эйнштейны» просто отселены в некое «другое измерение». С глаз подальше.

Тем не менее, интрига сохраняется. Она никуда не делась. Являемся ли мы все «слабоумными»?

(Такой подлости от мироздания Семейство никак не ожидало и тревожно накатило по стопочке.)

— Вот! Теперь вы и сами понимаете, что именно задело вашего уважаемого дедушку. Дон не был готов записываться во «второй сорт».

Так существует ли особая, высшая каста людей или это мираж?

Выяснением этого вопроса мы и займемся. Как видите, изучение мозга человека не такое бессмысленное занятие, как это кажется на первый взгляд.

Аудитория исчезла. Из скрывшего ее табачного тумана вдруг нарисовалась мафиозная кроха лет пяти. Присев в книксене, она вручила мне сигару и щелкнула зажигалкой.

Я понял намек, закончил вступление и перешел к делу.

P. S.

Да. Все прошло очень академично. На лекциях я разрешил курить, пить, нюхать и интернет. Запрещалось только использование стульев в драках. Кто хотел — вел конспекты.

Мой курс не стал для Семьи пустой тратой времени. Отнюдь. Она сделала свои выводы.

Спустя пару недель в городке свершилось весьма оригинальное убийство. Жертвой стал директор гимназии, допустивший некорректное высказывание о Ч. Дарвине.

Залп двадцати мощнейших револьверов рассек пополам его тело.

Ноги убежали, смешались с толпой, и их не удалось догнать. А вот верхняя половина директора осталась на месте. Она вызвала пресвитера, гробовщика и родителей всех участников преступления.

Гробовщик получил от половинки наказ вдвое сократить длину гроба, а пресвитер — панихиду. Затем кусок директора погрозил пальцем родителям и испустил дух.

Из трупов попавших под огонь случайных прохожих были извлечены пули 36-го калибра.

Да! Судя по всему, впечатление на аудиторию произвели не только мои познания, но и мои «Кольты». Быстро обшарив континент, семейка нашла себе точно такие же.

Я же сделал из курса книжку, которую вы держите в руках.

В ней, как и в лекциях, нет той усыпительной мути, которой наука отравила тему эволюции мозга человека.

Да. Если вы где-то что-то не поняли, то это ваша проблема. Мне лень расшифровывать каждую проделку эволюции и разъяснять все механизмы работы полушарий или ствола.

Глава I

МОЗГ ИИСУСА и МОЗГ САТАНЫ

Иисусу Христу очень повезло. В его время не было принято проводить посмертные экспертизы мозга. Даже самые скандальные трупы не вскрывались и не исследовались.

А зря.

Требовалось всего три минуты поработать ланцетом и пять минут «болгаркой», чтобы получить полное представление о свойствах и происхождении этого загадочного мертвеца.

Ведь в ту эпоху любой прохиндей мог наплести о себе все что угодно. Очень модно было представляться мессией, пророком или божьим родственником.

Мессианский бизнес был крут, но опасен. Претензии на родство с богом чаще всего заканчивались большим древнееврейским скандалом.

Но иногда умельцам все же удавалось раскрутиться в крупную культовую фигуру. А затем и пристроиться в местном или даже мировом пантеоне.

Всегда в результате появления каждого нового божества у всех начинались и новые неприятности. Но обычно они были локальны и скоротечны.

А вот Иисус переплюнул всех коллег по «небесному цеху», надолго став настоящим бедствием.

Львы на аренах давились несвежими фанатиками. В кострах трещали астрономы. Множились праведники, проповеди и вши. Почти двадцать веков бедный homo вынужден был тупеть, вонять и веровать.

Львов и астрономов можно было спасти грамотной патанатомической экспертизой. Она бы легко установила, кем в действительности был Иисус.

К сожалению, ее не сделали.

Но сегодня мы можем исправить ошибку, совершенную 2000 лет назад.

ДНК христианского бога нам недоступна. (Ее неизбежно сохранила бы туринская плащаница, если бы не была нарисована в XIV веке.)

Но в нашем полном распоряжении его мозг. А он способен рассказать абсолютно все о своем носителе.

В извилинах, ядрах и желудочках прописаны все способности и возможности подчиненного ему организма.

Любые сверхъестественные или аномальные свойства особи неизбежно будут представлены и аномалиями нервной системы.

Напомню, что ни одно животное не может иметь никаких качеств, кроме тех, что определяются структурами его мозга или его геномом.

Да, мозг надо уметь «прочитать».

Но 125 ученых зануд, от Алкмеона до Павлова, сделали это «чтение» легким и приятным занятием.

Технически все совершается очень просто.

С учетом того что самыми чистыми экспертизами являются именно посмертные, фигуранту, в первую очередь, надлежит создать условия для быстрой кончины.

Затем следует взять скальпель, обнажить от кожи его лобную и височную кости и по линии чуть выше бровей совершить круговой пропил черепа.

Если все сделано правильно, то голова откроется легко, как табакерка.

Обнажится головной мозг. Его следует извлечь, зафиксировать и исследовать.

Разумеется, спилить крышку черепа Иисуса и изучить содержимое было бы весьма любопытно.

Но и мозг его конкурента, т.е. сатаны, представляет не меньший интерес.

Пресловутые рожки дьявола — тоже не проблема для опытного анатома. Круговой пропил головы можно начинать как раз под ними.

Разумеется, оба персонажа — вымышлены и являются фантазиями. Но некрозные пятна, оставленные пальцами этих фантазий на горле человечества, вполне реальны.

Впрочем, все это не имеет никакого значения. Фантазия препарируется столь же успешно, как и настоящий мертвец.

Возникает вопрос.

А зачем, собственно, лезть скальпелем в придуманные головы магов и богов древности?

Объясняю.

Они сами напросились.

Нельзя же безнаказанно олицетворять тайну.

Более того, мы говорим о главных и самых влиятельных воспитателях человечества.

Придумывая Христа и Сатану, люди получили абсолютно неограниченную возможность сконцентрировать все свои представления о невероятных и исключительных личностях.

Если где и искать самые сочные примеры гениальности, то в первую очередь в их черепах.

Категорически важно и то, что именно эта парочка считалась дистрибьюторами уникальных свойств и способностей.

Отметим, что оба предлагают т.н. гениальность в обмен на т.н. «душу».

То, что оба фигуранта являются выдумкой — не играет никакой роли.

И Иисус, и Сатана поневоле стали вертелами, на которые нанизалось все загадочное и иррациональное.

Во многом благодаря библейской парочке до сих пор существует уверенность в том, что разум имеет сверхъестественное или хотя бы необъяснимое происхождение.

Эта загадочность породила и выкормила массу производных: душу, интуицию, спиритизм, оккультизм, личность, ясновидение, экстрасенсорику, пророчества, эзотерику, когнитивизм, синестезию, психотерапию, духовность и пр., пр., пр.

Все это родственные явления, имеющие общее происхождение и огромное влияние. Хотелось бы разобраться заодно и с ними.

Здесь логично спустить с поводка науку. По идее, она и сама давно должна была с него сорваться и загрызть эти производные веры.

Но не следует обольщаться.

Наука давно уже не боец.

В лучшем случае — трусливый оруженосец, готовый предать в любую минуту. Полагаться на нее не стоит даже в пустяковых разборках. А уж встречаясь с матерой, хорошо костюмированной духовностью, она, как правило, сразу поджимает хвост.

Вспомним, что в XVIII веке первое публичное изнасилование церкви совершила совсем не наука, а озорная публицистика Ламметри и Гольбаха. Наука же при этом трусливо потела над «мелкоскопами», делая вид, что не имеет никакого отношения к хулиганству Жюльена Офри и Поля Анри.

Впрочем, трусость и лицемерие науки нужно понять и простить. У нее тяжелое детство и драматическая биография. Фараоны набивали ею мумии, а Папы Римские жарили на кострах.

Когда фараоны вымерли, а Папы устали, за науку взялись генералы. Они заставили бедняжку гадить очень большими бомбами.

Конечно, от всего этого можно было свихнуться. Что, собственно, она и сделала.

Кстати! (чтобы не запамятовать)

Т.н. «святых» в католичестве и в православии насчитывается порядка 25 000 штук. Их останки тщательно сохраняются церковью.

В мощевиках, раках и реликвариях мы обнаруживаем кровь, пот, слезы, молоко, ноги, руки, головы, ребра, пальцы, волосы, ногти, зубы, сердца и желудки апостолов, мучеников и преподобных.

Но если вы захотите взглянуть на их мозги, то среди 12 миллионов таких артефактов вы не найдете ничего.

Ни один реликварий не содержит хотя бы половинку сушеной извилины святого.

Впрочем, мы отвлеклись от нашей темы.

Вернемся в нее и продолжим.

Возможность поковыряться в полушариях Иисуса или Люцифера кажется делом соблазнительным, но нереальным.

Однако, это не так.

Сегодня можно провести детальный анализ мозга любого существа. Даже если это существо является чистым вымыслом и никогда в реальности не существовало.

Нет никакой проблемы выстроить в ряд «банки с мозгами» всех сказочных персонажей — от Иова до Белоснежки.

(Бродить по грани бреда — это отдельное удовольствие. Здесь, увы, его испытать не удастся. Все очень буднично и пресно. Все — в рамках академической физиологии ЦНС и штатной сравнительной анатомии.)

Каким образом мы можем изучить мозг вымышленного существа?

Сейчас объясню.

Для понятности сперва возьмем банальный вариант посмертного вскрытия вполне материального черепа.

Для этой цели в равной степени сгодится голова и китайского гимнаста, и русского царя.

Персоналия роли не играет. Главное, чтобы формалин был свежий.

Режем, пилим, вынимаем мозг, фиксируем и шинкуем.

Распотрошив и изучив, мы можем безошибочно описать как поведение его носителя, так и все его особенности, вплоть до возраста, здоровья и привычек.

Размерности полушарий, ядер, миндалин и другие структуры все доложат о его владельце. Ошибки возможны, но маловероятны.

Дело в том, что связи меж нюансами поведения и мозговыми субстратами слишком хорошо известны.

Мозг, особенно мозг млекопитающих, — конструкция в высшей степени логичная и примитивная.

Никаких загадок в ней нет.

125 ученых зануд отлично потрудились, не оставив в теме ничего таинственного или спорного.

Препарируя желудочки, извилины или ствол, мы с высокой степенью достоверности можем набросать биологический портрет того, кто таскал это хозяйство в своем черепе.

С социальным портретом будет чуть сложнее, но в целом тоже все получится. (За исключением незначительных нюансов, вроде формы усов субъекта или его политических взглядов.)

Надеюсь, это понятно?

Прекрасно.

Итак, мы прикинули «прямой», обычный вариант. По анатомии и физиологии мозга мы легко реконструируем поведение его носителя.

Но можно совершить и обратное действие.

Зная поведение и особенности персонажа, мы можем легко построить его головной мозг. А затем обследовать его — и вынести окончательное суждение о природе его носителя.

Способ питания, образ жизни, половые потребности, терморегуляция, реакция на раздражители, etc, etc — позволяют сделать детальную реконструкцию содержимого любого черепа.

Конечно, такой трюк возможен только в том случае, если об этом существе многое известно.

Наш случай — именно такой.

Благодаря трудам теологов, «евангелистов», демонологов, философов, литераторов, библеистов, живописцев, иконописцев и инквизиторов — фактуры у нас преизбыточно. И на рогатого, и на распятого.

Несомненно, ее надо очистить от сказочной мишуры, типа «воскресений», «непорочных зачатий» и явлений из серного пламени.

Эти байки кочуют по всем религиям и не являются специфическими свойствами именно наших героев.

«Исцеления» и «вознесения» — это стандартная подлива, под которой подается практически каждый новый бог. Для древнеримских бомжей (первых христиан) подлива была важна, но она давно утратила смысл и скисла.

Впрочем, и того, что останется после удаления мишуры, достаточно для детальной реконструкции.

Напомню, что мы создаем ее на основании общеизвестных сущностных, индивидуальных качеств как падшего ангела, так и его приторного оппонента.

Известно, как они оба плакали, размножались, ели, передвигались, размышляли, облегчались и показывали фокусы.

Мы знаем, что их печалило и что радовало.

Вся эта фактура легко пересчитывается в архитектуру полушарий.

Ее вполне достаточно, чтобы собрать безупречно точный мозговой конструктор.

А эта визуализация дает нам право на окончательные выводы о природе и происхождении наших героев. Все закольцовывается. Выводы начинают проверять друг друга.

Увы!

Откинув рогатую крышку черепа Сатаны, мы обнаружим самые тривиальные полушария.

А также самый обычный ствол и скучнейший мозжечок. Иными словами — это мозг homo в его стандартной комплектации.

Ничего экстраординарного. Как, впрочем, и у Иисуса.

Хм.

А репутация этой парочки предполагала совсем иное.

В соответствии с ней мозги и Иисуса, и Сатаны обязаны были иметь радикальные аномалии. И общие, и структурные. Например, «третье полушарие». Другую электрохимию.

Извилины сатанинского мозга должны были бы образовывать число 666. Более того, они обязаны искрить и дымиться.

А мозг Иисуса — иметь форму пасхального кекса. И посыпку сахарной пудрой, марципанами и орешками.

Вообще, хотелось бы, чтобы их мозги передали хоть какой-нибудь анатомический «приветик».

Но его нет. И это странно.

Ведь любые сверхъестественные свойства нужно физиологически обеспечивать. И регулировать.

Утконосы, к примеру, наделены электрорецепцией. А летучие мышки — эхолокацией.

Даже эти, весьма заурядные дарования — и то имеют свои анатомические субстраты. У мышек это особые размерности двухолмий, а у утконосов — конфигурации височных зон.

А уж в основе воистину сверхъестественных возможностей должен быть и сверхъестественный мозг.

Но у нас нет никаких оснований рисовать нашей парочке особое содержимое черепов. Аномальный мозг у нас ну никак не получается.

Нет оснований говорить ни о электрорецепции Иисуса, ни об инфракрасном зрении сатаны.

Не говоря уже о чем-то большем.

Их побуждения, мотивации, реакции сразу выдают в них обладателей типового мозга млекопитающих животных из отряда приматов, подотряда узконосых.

Да, с очень приличной, вполне себе шестислойной корой, в которой завелись и прижились наборы условных рефлексов. Но каждый из этих рефлексов четко привязан к конкретной культуре и имеет понятное, чисто человеческое, происхождение.

Как и у всякого другого homo, мозги данного типа свидетельствуют о полной зависимости «умственной работы» и «бессмертной души» от состояния кишечника, ритма кроветворения, работы мышц и т.д.

Наши голубчики так же физиологичны, как и их поклонники. Соответственно, их сознание может быть легко изменено любой галлюциногенной дрянью. А также алкоголем, мухоморами и марихуаной.

Их мозг беззащитен перед хлорпромазином, скоростными аттракционами, болью и ритмичной музыкой.

А уж диацетилморфин вообще может вить веревки из наших героев, меняя их поведение самым скандальным образом.

Наркотический дебош в исполнении Иисуса или Сатаны, конечно, смотрелся бы эффектно.

Но! Это уже лирика. Мы опять отвлеклись.

Итак.

Нет никаких сомнений — наполнители этих двух черепов имеют эволюционно животное происхождение.

Иными словами, в голове у Иисуса мы обнаружили… мозг того, кто его придумал.

Как и у Сатаны.

Увы и ах.

Что могло бы убедить в ином?

Какие качества заставили бы нас внести коррективы в полушария этих ребят?

Ничего особенного. Достаточно было бы одного маленького чуда.

Но не из «супового набора» мифологии, а чуда несомненного, которое оспорить было бы невозможно.

Для изменения конфигурации их мозга требуется хоть что-нибудь, абсолютно неуязвимое для скепсиса. Равно убедительное как для мистика, так и для циника.

Например, демонстрация способности гулять сквозь время и в I веке иметь те знания о человеке и вселенной, которые появились только в XX.

Иисусу не обязательно шпарить наизусть волновое уравнение Шредингера.

Годится любой пустяк.

К примеру, газовая зажигалка. Или химчисточная бирка, забытая на хитоне.

Даже намек на любую из этих штук позволил бы рассмотреть рогатого и распятого, как носителей сверхъестественных свойств.

Но и этого нет.

Из рамок знаний своего времени никто из них не вышел.

На всех приключениях Иисуса стоит скучный штамп: придумано человеком 2-3 века н.э.

Ладно, Иисус с его раввинским занудством. Но даже любознательный прохиндей Сатана как «родился» в карцере архаичных понятий, так в нем и прожил до угасания своего образа.

Квантовую механику в XIII веке не открывал, обратную сторону Луны не описывал, антибиотик из кармана не доставал. Да и карманов-то не имел.

Грустное зрелище.

Но ничего сенсационного.

Все объяснимо.

Выдумывая очередного бога или демона, человек мог слепить его образ только из своих собственных представлений. А они на тот момент были весьма убогими.

Так что бессмысленно искать в Иисусе или Сатане не только сверхъестественную составляющую, но и что-либо универсальное, равно пригодное для всех эпох.

М-да. Печально.

Но мы не торопимся захлопывать крышки их черепов и возвращать на место кожные лоскуты.

Эти ребята нам еще могут пригодиться. Пусть полежат и проветрят головы.

Банальность извилин нашей парочки бесповоротно хоронит надежды на тайну и «душу».

Этого добра и не жалко.

Плохо другое.

Дьявол и его оппонент были последним шансом уклониться от написания этого трактата.

Зачем он нужен, если есть крепкая, уважаемая доктрина, которая все объясняет?

Согласно ей — гениальность имеет сверхъестественное происхождение. И она не расковырябельна скальпелем.

Нечего в нее и лезть с детерминизмом и физиологией.

Как и в сам мозг.

Согласно этой доктрине, беспроводной Иисус просто принимает вайфай небесный.

Приемником, в принципе, может служить любая часть его тела. Не обязательно мозг.

Такая же история с Сатаной.

Оба могут раздать этот вайфай по своему усмотрению.

В награду либо за очень плохое, либо за очень хорошее поведение.

Благодаря этой практике и функционировали такие устройства, как «Л.Д. ВИНЧИ», «И. Кант», «И. Бах», etc.

На гениальности можно было бы поставить печать «ignoramus et ignorabimus» (не знаем и не узнаем) и успокоиться.

Но нет же!

Простое вскрытие черепов самых матерых «гениев» похоронило надежду соскочить с этой темы.

Все оказалось очень даже «расковырябельно». И эволюционный путь «гениальности» вычислить придется. Как и ее подлинную природу.

Это муторно, но не сложно.

Удивительно, почему еще никто этого не сделал?

Только потому, что данным вопросом некому заниматься. Науке, разумеется, он не по зубам.

Конечно, она могла бы подбросить новые вводные. Но даже простая добыча фактов по теме приостановлена. «Рудники» выработаны. Основная фактура извлечена и пущена по рукам. А научные гномы выродились и стали совсем малютками.

Три дисциплины, питающие нашу тему, т.е. антропология, палеоантропология и физиология мозга вышли из моды еще в 70-х годах ХХ столетия. Как и полагается, их сдали в академический утиль.

Конечно, кто-то в них еще скребется, но без «огонька» и всякого результата. Что не удивительно. Ведь годы труда тут вознаграждаются только аноректальным геморроем.

Глава II

ПОЖАР В ТЕАТРЕ УСЛОВНЫХ РЕФЛЕКСОВ

Итак.

Гениальность, как была не научным понятием, так им и остается.

Именно по этой причине ее корректного определения не существует. Как и строгих критериев.

Гениальность — скандальная и скользкая категория. Истинный тверк мозга.

Пользуясь широтой этого термина, пантеон гениев человечества переполнен поющим и кривляющимся сбродом. От генералов до композиторов. Они считаются гениями и образуют касту существ, успешность которых не имеет рационального объяснения.

Роль этого сброда в культуре человечества чрезвычайно важна.

Во-первых, гении своими симфониями и формулами повышают общий престиж рода homo. Точно так же, как пуделя-медалисты поднимают авторитет всей своей породы.

Самый шелудивый песик всегда может кивнуть на сверкающие пуделиные ордена. И дать понять, что по праву рождения и он имеет к ним прямое отношение.

Такая же история и с людьми.

Благодаря наличию гениев самые беспросветные тупицы утешаются тем, что принадлежат к умнейшим существам.

Помимо всего прочего, в слове «гениальность» зашифрована и дерзкая мечта: когда-нибудь свернуть шею дарвинизму и аннулировать тот приговор, что вынесен человеку теорией эволюции.

(Будем откровенны: нет теории, которую человечество ненавидело бы сильнее, чем творение Ч. Р. Дарвина.)

Со скрипом и бесконечными оговорками homo согласился на признание своей животной родословной. Но при этом он никак не может смириться с тем, что и его мозг имеет такую же неаппетитную историю, как и весь остальной организм.

А гении, самим фактом своего существования, позволяют жить грезам о еще не открытых «тайнах разума», о том, что все «не так просто», как это очертили Чарльз Роберт Дарвин и Иван Петрович Павлов.

В культуре «гении» играют ту же роль, что в религии исполняют святые. Они — позвонки той хребтины, что позволяет мифу о человеке сохранять величавую осанку.

Для множества людей гениальность — это очень важная и болезненная тема, позволяющая сохранять веру в человека и его высочайшее предназначение. А также в «личность» и «индивидуальность».

Гениальность лучше бы не трогать холодным скальпелем.

Но! Наличие «неведомых свойств» ставит под сомнение представление о происхождении и развитии мозга человека.

А вот это обстоятельство, увы, отменяет всякую деликатность в отношении данного вопроса.

Как узнать природу явления?

Для этого надо, в первую очередь, вычислить его происхождение.

Это элементарно.

От конечного результата надо просто спуститься вниз по цепочке эволюционных событий до самого «анцестрального» зернышка, из которого все и выросло. Оно есть всегда.

Приведу самый простой пример.

Выясняя происхождение «Боинга» 737, мы просто включаем обратный отсчет тех открытий и изобретений, которые привели к сегодняшней кондиции самолета.

Начинаем спуск. Разумеется, пропускаем все штатные модели самолетов до трипланов начала XX века и паролётов Уилкинса ХIX-го.

Доберемся до орнитоптеров Буратини XVII-го столетия.

От них закономерно спустимся еще ниже, к ноголётам эпохи Возрождения, а потом и к махолётам короля Бладуда.

Ещё чуть ниже обнаружится Архит Тарентский с его ручными леталками.

А совсем глубоко забурившись в века, мы, наконец, упремся в набор рваных кож и палок на трупе первого безумца, решившего помахать крыльями над пропастью.

Строго говоря, и этот безызвестный мертвец не будет той самой анцестральной точкой.

Он — лишь нижний рубеж человеческих попыток. Всего лишь прадедушка Боинга. Но никак не первопричина самолета.

Настоящая же точка начала родословной лайнера находится значительно ниже по временной шкале.

Так что дальнейший спуск пойдет по перьевым и кожистым крыльям птиц, птерозавров и летучих мышек.

Затем по перепонкам летающих лягушек и прозрачному хитину меганевр.

Потом — по плавниковым расширениям рыб. За рыбами спуск уйдет в глубины первичного океана, пока не упрется в истинный, весьма неожиданный прообраз.

К счастью, свою эволюцию имеет все без исключения. Как на планете, так и во вселенной.

И все имеет вычисляемую анцестральную точку.

Такая же история с гениальностью.

Ее штаб-квартирой, несомненно, является головной мозг.

В этом легко убедиться, просто пошалив обычным миксером в извилинах, например, сэра Исаака Ньютона.

Миксер может за пять минут переделать его в обычного идиота.

Уважаемого Исаака больше никогда не будут волновать ни гравитации, ни аберрации.

Но!

Это будет эффектный, но бессмысленный эксперимент.

Конечно, мы получим некоторое количество мозгового мусса.

Но этот деликатес не ответит на наш главный вопрос: гениальность была порождением этих извилин или их случайной гостьей?

Бывает ли особенный мозг, потенциал которого существенно сильнее, чем у других особей homo?

Для того чтобы решить эти загадки, для начала следует разобраться с тем, что такое мозг.

После этого можно будет начать спуск по вехам его эволюционной биографии.

Глава III

ЗАДНИЦА-2

Первые анатомы называли полушария мозга совсем даже не «гемисферами», как это принято с XVII столетия по настоящее время, т.е. не полушариями.

Гален, Герофил и Эразистрат именовали их «клюнибусами».

То есть ягодицами.

Обнаженный мозг напомнил античным живорезам старую морщинистую задницу.

Вероятно, ассоциация возникла из-за прямого разрезика, который делит этот почтенный орган на половинки.

Так или иначе, но самое первое впечатление оказалось и самым верным.

Только имея в голове задницу-2 можно было нажить такую неаппетитную историю и получить столь жалкие (на данный момент) результаты развития вида.

Марсоход и БАК, конечно, милые штучки. Но являются ли они лицом людской цивилизации?

Безусловно, нет. Это лишь вишенки на большом торте из Освенцимов и сериалов.

Наши марсоходные вишенки можно положить на его глупую глазурь, а можно и снять. Торт этого даже не заметит.

Да, сам человек пребывает в полном восторге от собственных достижений. (Они представляются ему грандиозными).

Homo восхищается своим мозгом, гордится мумиями, ракетами и газировкой. Он уверен в наличии «внутреннего космоса», «души» и уникальности каждого человека.

Конечно, он мастерски обманут. И это не удивительно.

Примерно 5200 лет назад в Междуречье запустилась хронология цивилизации. Одновременно с ней включился и генератор мифа о «тайне» человека.

Генератор тарахтит до сих пор, непрерывно обновляя галиматью шумерских графоманов.

В сказании о Гильгамеше, в самом первом опусе человечества, разумеется, рулили демоны и владыки, но и высшее предназначение homo тоже прощупывалось.

Откуда вообще взялась эта первичная, шумеро-аккадская ахинея?

Поясню.

Изумления появились задолго до клинописи Междуречья. В лесах, саваннах и пещерах. Всюду, где шныряли первичные стаи людей.

Землетрясения, сели, эхо, оползни, гейзеры, обычные и шаровые молнии, внезапные удачи и трагические случайности совсем игнорировать было сложно. Они озадачивали даже homo.

Сильно удивляться он еще не умел, но некоторые недоумения возникали. Их надо было хоть как-то, но удовлетворять.

Предложить их правильные объяснения мозг, разумеется, не мог и, по своему обыкновению, плодил забористые химеры. Те скапливались и зудели в первобытных черепах.

Вопросы и ответы такого же качества, вероятно, возникают даже у гиппопотамов. Но те не имеют возможности их обсудить и передать свои понимания детям.

А хомо уже мог. Ведь как только речь закрепилась в обиходе — ей тут же нашли самое извращенное применение.

Естественное слабоумие людей того времени и не могло не породить богов.

А также наборы тех нелепых представлений, которые всегда идут с богами в комплекте.

В этом не было бы ничего страшного. Но, увы, существует закон «занятого места», когда пришедший первым, остается вечным хозяином.

Так и получилось. И с богами, и с рабами, и с храмами.

Так что нет ничего удивительного в том, что 99,9% отпущенного ему времени, род homo потратил не на развитие, а на бесконечное скитание от одного бога к другому, на массовые убийства и культовые практики.

Это случилось именно потому, что Шумерам досталось наследство в виде чисто пещерных представлений о реальности.

Именно из них они и слепили первый образ мира. А царапая палочками по глине, к сожалению, нашли способ его записать.

Напомню, это было до всякой науки. Поэтому образ получился концентратом удивительной идиотии. Но, не имея конкурентов, он прижился и стал основой общечеловеческих ценностей.

За следующие 5000 лет полчища гуманитариев в тогах, жабо и бейсболках довели клинописные бредни до совершенства.

Появились тысячи романов, поэм и сериалов. Высеклись саркофаги, нарисовались картины, изваялись статуи, распялись боги.

Мастерство золочения первобытной глупости достигло совершенства.

Украсившись рифмами и самоцветами, глупость стала называться культурой и приобрела статус невероятно важного явления.

Культура, в общем и целом, сохранила черты шумерской галиматьи, но повысила ее наркотичность.

И повышает регулярно, ибо то, что сладко туманило мозги XII века, плохо работает в XXI.

Что такое культура?

Несомненно, просто в силу своего происхождения, это ложь как о человеке, так и мире.

Это и отличный способ достигнуть легкого, но пронзительного ИСС, т.е. измененного состояния сознания.

Принцип действия культуры неизменен, но упаковка и концентрация могут варьироваться.

Даже однократная доза этого галлюциногена, сделанного из истории, религии и искусства, позволяет любому homo ощутить свою персональную значимость.

А также тот факт, что в его мозге квартирует «внутренний космос», «душа» и другие загадочные аксессуары.

Культура льстит. Она рисует человека, как сложное существо, имеющее иррациональное и несколько сверхъестественное происхождение, обладающее некой «личностью» и абсолютной индивидуальностью.

К сожалению, ничто из этого не является правдой.

Да.

К счастью, существует и вытрезвитель. Ведь усилия 125 зануд не пропали даром.

Там, где начинаются знания о мозге, заканчивается власть искусства, религии и истории.

С богов и героев облезает позолота. Рушится навязанное культурой самодовольство.

Обнажаются подлинные корни рода человеческого. А также факт отсутствия как «тайны», так и «исключительности».

Да, изучение человека обязывает изучать и его культуру. Но делать это следует так же хладнокровно и отстраненно, как врач делает анализ кала. Смысл, несомненно, есть. Ведь выделяемое всегда правдивее выделителя. Тут самое главное — не увлечься запахом

изучаемого субстрата и не «подсесть» на него.

Глава IV

ДЕТИ УЖАСА, ВНУКИ КОШМАРА

Представим себе виварий, где в лабиринтах клеток, террариумов и аквариумов томятся все виды животных Земли. От бурозубок до синих китов.

Все они несчастны и все обречены на убой. Все всхлипывают, воют, жалобно пыхтят. Все просятся «на ручки».

У вас есть право спасти только одно существо, став навеки его опекуном.

Необходимо сделать выбор. Он не прост.

Разумеется, кобра, крокодил или тигр будут не самыми удобными питомцами. Это бесспорно.

Все твари Земли в той или иной степени опасны.

Но все же самым худшим выбором будет homo.

Так что смело идите мимо клетки с человеком. Даже не поворачивая головы в ту сторону. И не реагируя на жалобные крики.

Да, кобра и крокодил могут убить и сожрать благодетеля.

Но то же самое может сделать и человек.

Однако кобра не настрочит на своего спасителя донос. А крокодил не впишет свое имя в завещание.

Следует понимать, что 99,8 % реальной истории человека пришлось на т.н. плейстоценовую эпоху, начавшуюся 2,5 миллиона лет назад и завершившуюся совсем недавно.

Именно плейстоцен и воспитал homo. Он же наделил его базовыми качествами: лживостью, конфликтностью, истеричностью и вороватостью.

За пару миллионов лет этот набор свойств удалось довести до полного совершенства.

На планете нет животного, которое превосходило бы человека хоть в одном из упомянутых качеств.

Но ничто другое и не смогло бы тогда обеспечить выживание человека.

Сравнительно с другими тварями эпохи — он был драматически слаб. А наилучшим компенсатором слабости является подлость.

Эволюция грустно вздохнула, но снабдила и ею. На всякий случай отмерив раз в пять больше необходимого.

Если бы homo формировало «розовое» пространство, где живность бренчит на арфах и шлет друг другу воздушные поцелуи, он, конечно, был бы совсем другим.

Но его сотворил мир оскаленный и подлый. Непрерывно жрущий и унижающий друг друга на всех этажах биоценоза.

Шумерское время получило уже полностью готовый продукт. Что-либо менять в нем было уже поздно.

Возможно ли вычислить образ того подлинного человека, который и стал творцом цивилизации?

Легко!

Но для этого необходимо отключить культурологический пафос, снести к черту все мифы антропологов – и спокойно рассмотреть нашего стайного трупоеда, только как обычное животное.

Но!

Зайдем на вопрос несколько неожиданным образом. Так все будет гораздо понятнее.

Для начала нам понадобится кусочек пустыни Калахари, стая пятнистых гиен и умеющий свистеть наблюдатель.

(Наш наблюдатель, разумеется, абсолютно абстрактная фигура.)

В дельте реки Окованго шныряет множество гиенских банд по 20-50 особей. Там же располагаются и их лежки.

Здесь придется двумя словами обозначить главные свойства этих кошкообразных.

Начнем с главного.

Пятнистые гиены, как правило, пятнисты.

По сути, это и все, что надо о них знать.

Но есть и некоторые нюансы, которые тоже могут пригодиться для лучшего понимания не только гиенской, но и человеческой природы.

Языком общения гиен служат звуки, напоминающие хохот доброго шизофреника. А также оскалы и позы.

Впрочем, «хохот» и мимика транслируют лишь самые грубые смыслы.

Нюансы же передаются через ароматы. В районе ануса скомпонованы железы, творящие очень информативную вонь.

Просто приподняв хвостик и чуть поднатужившись, гиена набором запахов декламирует «поэму» о своих страстях и печалях.

Вонь, кстати, превосходный коммуникатор. Убедиться в этом можно на фестивале французских сыров. Сыроделы обмениваются запахами своих изделий точно так же, как гиены продуктами анальных желез. И без слов доводят друг друга до слез или хохота.

Все костедробящие гиениды адски конфликтны.

Пятнистые не исключение. Они вспыхивают и грызутся по любому поводу, но стайность вколочена в их геном. Лишившись общества, они грустят и дохнут.

Что же так связывает этих тварей?

Гиены не оригинальны.

«Клей» их социальности, в основном, сделан из похоти, злобы и страха.

Но важным фактором является и взаимная ненависть.

В этом нет ничего удивительного: чем конфликтнее животные, тем выше их потребность жить вместе.

Ведь скандальность нуждается в постоянной реализации. Тут коллектив незаменим. Только он и дает возможность полноценно и регулярно ненавидеть себе подобных.

Сближает и голод.

В тяжелые времена наличие «ближних» особенно важно, так как «ближний» — самая легкая добыча. А стая — это живой запас еды.

Конечно, собственные малыши — последний пункт в гиенском меню, но иногда дело доходит и до них.

Поясним и связующую роль похоти. По эффективности ее следует все же поставить на первое место.

Сочные вульвы «в ассортименте» — лучший социализатор. Именно их пульсация создает стаи, а очередность «присовывания» творит общественные отношения.

Так или иначе, но глупейшую необходимость болтаться по саванне в поисках «половинки» фактор стаи, в принципе, исключает.

Довольны и дамы. На них всегда нацелен десяток крепких пенисов, и вдовство превращается в мимолетную формальность.

Бесспорно, возможность «присунуть» — это прекрасная «скрепа».

Но! Не хуже разврата связует и страх.

Поодиночке гиены трусливы, а сложив свои двадцать трусостей — легко сжирают льва.

Конечно, падаль лучше. Она не лупит копытами и не огрызается. Рыться мордой в протухших кишках приятнее, чем носиться по пустыне за глупой зеброй.

Но хорошая дохлятина на дороге не валяется. Особенно в Калахари. Группировки грифов и марабу, а также полки термитов частенько осваивают ее раньше гиен.

И пятнистым приходится атаковать антилоп, жирафов, львов, etc.

Завалив добычу, гиены сразу начинают ее есть, не дожидаясь ни смерти жертвы, ни ее «последнего слова».

Да и своих раненых сородичей они никогда не бросают, а доедают на месте.

Наш наблюдатель свистит — и к нему поворачивается (примерно) двадцать гиенских рож.

В желтых пронзительных глазах нет даже намека на самую простую «мысль».

Несмотря на то, что у гиенид есть чему поучиться, никакой «рассудок» в них не просматривается. Эмоции просты. Всеми помышлениями правят голод и раздраженье.

Все объяснимо.

Пятнистые замкнуты в «пожирательно-размножительный» механизм саванны.

Их приспособленность к среде абсолютна. Поэтому нет никакой необходимости добавлять что-нибудь новенькое в их набор рефлексов. И невозможно предположить, что гиенских внуков будет волновать гравитационное линзирование или красота закатов над Окаванго.

А теперь отмотаем время на пару миллионов лет назад.

Мы на том же самом месте. Но теперь перед нам не гиениды, а ранние homo. Наши прадеды.

На тот момент — дно животного мира.

Homo — тоже падальщики. Тоже — свирепые, прожорливые и похотливые.

Все, что было сказано о гиенах, в высшей степени применимо и к ним.

Впрочем, в отличие от гиен, им досталась эпоха огромных трупов.

Мы помним, что плейстоцен был веселым и сытным временем.

Кровавый механизм отбора работал гораздо интенсивнее, чем сегодня.

Сотни пещерных львов и гомотериев ежечасно кого-нибудь рвали. Копытные пороли друг друга рогами, а хоботные затаптывали. Умирали с огоньком. Цеплятельство за жизнь было не в моде. «Эволюционный долг» еще не был пустым словом, так как мутации и перетасовки генов требовали энергичной смены поколений.

Конкуренция за падаль, конечно, была.

Но! Травоядные персонажи плейстоцена, в основном, были так велики, что без лишних скандалов делились между всеми падальщиками саванны.

К примеру, возьмем труп дейнотерия.

Этим архаичным слонишей могла одновременно угоститься тысяча мертвоедов.

Разумеется, хоботок, язычки и гениталии доставались хищникам-убийцам. Но остальные 10 тонн слонятины доедали некрофаги.

Конечно, некая очередность доступа к телу соблюдалась. Отметим, что она была взаимополезна.

Поясним.

Шкура того же дейнотерия не прогрызаема для homo. Тем более дейнотерия, поднадутого трупными газами. Хилые ногти человека и его щербатые камушки в этом случае бессильны.

Чтобы получить доступ в сытные глубины туши, homo пропускали вперед зубастых и клювастых коллег. Те прогрызали или проклевывали в коже отверстия, открывая людям путь к внутренностям.

Это не было умышленным разделением ролей. Или взаимной галантностью. Отнюдь. Всего лишь простая субординация, основанная на мощности челюстей.

Прадеды умели дожидаться прогрызов шкуры и насыщения особо опасных прогрызателей. Выяснять отношения с мегаланиями и марабу они, разумеется, не решались.

Конечно, первый этап процесса был не быстрым. Да, все могло протухнуть и даже подгнить.

Но такие пустяки, как опарыши, еще не портили людям аппетит.

Homo хорошо знали свое место и благодарно вжирались в любую тухлятину. Дождавшись своей очереди, пускали в ход камни и зубы, постепенно закапываясь в мясо, пробираясь в брюшную полость и подреберные пространства. (Те образовывались за счет

посмертного опадения легких.)

Глава V

ПАДАЛЬЩИК — ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО

Следует помнить, что ранний человек никогда не был охотником.

Что такое «охотник»?

Это, в первую очередь, хищник, имеющий все биологические свойства и приметы хищника (карнивора).

Эволюция четко метит касту головорезов особой конструкцией зубов, когтей, мышц, спецификой зрения, желудка и кишечника.

У человека нет (и никогда не было) ни единой морфологической приметы хищника. Достаточно сказать, что мышечный аппарат тех челюстей, который должен обеспечить укус, захват и разрывание добычи, у человека скромнее даже макакского в 8 раз. (Простое откусывание даже собственного пальца — почти неразрешимая задача для homo).

Убийца? Да.

Истерик? Несомненно.

Но никак не хищник.

Хищником нельзя стать «со временем». И нельзя до него дослужиться, просто наращивая скандальность.

Мерзкий нрав бегемота — не пропуск в хищники. Да, он может при случае прикончить в своей трясине антилопу. Но это не переведет его из отряда свинообразных в другую биологическую касту. Более того, самые агрессивные животные — это как раз не хищники. Злодейский список открывают африканские буйволы, продолжают кабаны, слоны, бегемоты, малайские медведи и носороги, а завершают пчелы.

Как видим, «агрессия» и «хищничество» отнюдь не синонимы.

Откуда взялся миф о homo-«охотнике»?

Поясним.

В XIX веке Чарльз Роберт Дарвин макнул гордый лик человека в его древнее эволюционное дерьмо.

Если бы оно принадлежало эффектному динозавру — люди, поскрипев, смирились бы со своим животным происхождением. Им всегда льстила сопричастность к всевластным мерзавцам прошлого.

Но дерьмо оказалось обезьяньим. Разумеется, такая теория эволюции никому на фиг не была нужна.

Человек обиженно завыл.

5000 лет он морочил себе голову, рисуя свое происхождение от богов и героев, а его реальной бабушкой оказалась обезьяна, грызущая собственную вшу. Более того, бабушка сама служила кормовой базой ленивых хищников.

Конечно, это было больно. Дарвиновская пуля попала в самое яблочко нарциссического мифа о человеке.

Ситуацию надо было хоть как-то спасать. Поэтому культура поднатужилась и пририсовала позорной бабуле каменную «берданку».

Наука робко похихикала в кулачок, но связываться с всевластной культурой побоялась. Так глупейший миф и прижился.

Произошла лукавая подмена.

Систематически убивать других животных homo научился только в самый последний период своего развития, в позднем неолите (это не более 30 тыс. лет назад).

Первичные технологии дали ему эту возможность, но… не сделали карнивором.

Поясним.

Револьвер в лапе не делает мартышку хищницей. Он делает ее просто опасной мартышкой.

Так и в нашем случае.

Технологии не повысили биологический статус человека. Все осталось на прежних позициях.

Просто наш стайный трупоед получил возможность убивать и начал ею пользоваться.

В принципе же, homo никак не является ни «охотником», ни «добытчиком». Он — падальщик.

Даже его РН не имеет ничего общего с индексами кислотности хищников. Он идентичен индексу черноголовой чайки, опоссума и других любителей тухлятины.

Эволюционно данный вид сложился, скорее, как «покупатель», готовый платить за право доступа к добытой кем-то еде.

Чем платить?

Как и все прочие стервятники — рисками отравления, временем ожидания, обильным падежом или коррозиями организмов. И, как следствие — дырами в популяции.

Впрочем, это и так понятно.

В каждом крупном трупе всегда заводилась стая людей.

Потревоженные, homo на секунду высовывали из дыр темные кожистые морды — и сразу ныряли обратно.

Полагаю, разглядеть их было не просто, так как туша накрывалась многослойными тучами грифов, сипов, рогатых ворон, шакалов, сцинков, крыс и слепышей.

Вся эта плейстоценовая шушера оглушительно визжала, выла, чавкала, каркала и колотила крыльями.

Отметим, что в этой адской опере люди не были солистами.

В иерархии падальщиков саванны выше человека стояли не только мегалании, но даже марабу.

Присмотримся к поведению homo.

Позировать для нас им некогда.

Они торопятся кромсать и жевать. Посему гадят и мочатся тут же, не вылезая из трясущейся туши.

Спешка оправдана: со всех сторон лезут клювы и пасти любителей слонятины. (Теперь, когда полости открыты, а мышечные пласты вздыблены — труп дербанится с космической скоростью.)

Отметим, что мы наблюдаем животных, уже имеющих почти все окончательные родовые признаки человека. Это вам не первичные парантропы. Это полноценные homo.

Их мозг разросся и перешел т.н. «рубикон Валлуа». Челюсть сложилась в параболическую дугу, а бедренная кость сориентировалась внутрь, а не в сторону, как у обезьяны. У этих падальщиков все в комплекте, от хождения на задних конечностях, до зубристых камешков в лапах.

Как мы отметили выше, человек плейстоцена являлся готовым эволюционным продуктом.

Анатомически и физиологически он был завершен. Мозг, геном, набор органов, рецепторы — все представлено в окончательной комплектации.

Конечно, хотелось бы уменьшить мясистые надбровья этой твари, приподнять плоскую переносицу и облагородить кожу.

Нуждалась в корректировке и очень обезьянистая мимика.

У человека той эпохи почти все чувства изображались посредством изменения формы огромного рта, демонстрацией зубов и языка.

Людям еще не пришло в головы кого-нибудь сжечь, но вполне «человечьими» стали и глаза: обозначились белки.

Правда, взгляд их так же безмысленен, как у сегодняшних гиен.

Конечно, люди истеричнее пятнистых, а лицевые мышцы побогаче, поэтому и мимика сочнее. Но, по большому счету, отличием от гиенид является только дикая вонь фекалий и голомордость.

Как и их пятнистые коллеги, homo умели сколотить коллективчик. Но совсем не по причине стремления к родовому единству.

Причины социализации были те же самые, что и у гиен. Магнитом, собирающим людей в стаи — служили голод, страх и пульсация вагин.

Как и у гиен, общение людей происходит через рычанье, смех, мимику и позы.

Им пока не нужна речь. Она появится позже, вместе с потребностью в более изощренной лжи.

Но на тот момент все, что люди могли соврать друг другу, легко помещалось в ворчания, визги, хохот и гримасы.

Впрочем, назвать плейстоценового человека лжецом было бы некорректно.

Он был способен и на правду.

Она передавалась через мочевые метки и рыгание, а также через потовые и вагинальные выделения.

Этот язык примерно равен гиенскому, т.е. вполне пригоден для передачи самой актуальной информации.

Балет (к примеру) пользуется еще меньшим набором коммуникаторов. В нем запрещено даже визжать и сильно пахнуть.

(Если помните, правила балета разрешают артистам только подпрыгивать и кружиться. Тем не менее, участники «Лебединого озера» принца от лебедя как-то отличают.)

Тех особей, что чавкают в недрах дейнотерия, мы, конечно, не разглядим.

Но, по счастью, возле туши помочилась какая-то самка.

Эта лужица, разумеется, собрала возбужденных подростков.

Они жадно внюхиваются в мочу, толкаются, визжат и мастурбируют. Примечательно, что при визге их рты раскрываются так широко, что видна даже нёбная занавеска.

Да! И, конечно, завораживает подвижность их черных мясистых ушей.

По идее, все готово для первой рэп-композиции. Или сериала о подростковой любви.

Но!

Наш абстрактный созерцатель вряд ли согласится со столь оптимистичным выводом.

Напомним, наблюдатель безнадежно объективен.

Его оценка не замутнена приязнью, антипатией или знанием конечного результата.

Так вот.

Его резюме о потенциале человека прозвучало бы примерно так:

«У этих существ нет никаких перспектив усложнения поведения. И нет ни малейшей надежды на выход из своей жалкой «ниши». Разговор о каком-либо интеллектуальном развитии данных существ, по меньшей мере, неуместен и не имеет никаких оснований».

На тот момент это резюме будет абсолютно справедливым.

Homo плейстоцена, действительно, ничем не отличается от прочих падальщиков своей эпохи. (Или от современных нам гиен.)

Те же повадки, что и у них. То же звериное безмыслие.

По сути, homo — это рядовое животное, стайный плиоценовый трупоед с ограниченной способностью к выживанию. Да, его форма своеобразна, но саванна видела тварей и позатеистее.

Конечно, у него есть особенности, в том числе и забавные.

Но есть ли у него надежда заменить возбуждающую лужу мочи на порно-сайт?

Есть ли у него шанс когда-нибудь мастурбировать с большим комфортом?

Возможно, такой шанс и есть. Но вероятность того, что бобры изобретут бензопилу — несколько выше.

Как бы пристально не вглядывался наблюдатель в гримасы и грязную шерсть плейстоценового человека — он не увидит у этих животных шанса когда-нибудь подтереть свои задницы.

Не говоря уже о таких радостях, как суши и Эйнштейн.

Более того. В тот момент не было никаких оснований предполагать, что потомки этих тварей в драке за падаль смогут конкурировать хотя бы с марабу.

Однако невозможное произошло.

Кто был ничем, тот пьет «Клико». А бедному марабу в супермаркете нечем заплатить даже за собственные яйца.

О чем говорит это простенькое наблюдение?

О том, что у многих животных есть некое уникальное свойство, развитие которого может вывести их вид к изобретению туалетной бумаги. Или открытию квантовой механики.

Но! Разглядеть это свойство, пока животное вписано в свою среду и живет по ее законам, практически невозможно.

Более того.

Эта символическая стая — исходная точка истории и культуры человека. Некая сингулярность homo. В ней заложено и сконцентрировано все будущее этого существа. От красных ассирийских бород — до газовых камер Освенцима. В прищурах стаи притаился ядерный гриб Хиросимы, а в улыбочках — «Мулен Руж».

Как и подобает всякой сингулярности, в тот момент стая неразличимо мала в пространстве Земли.

Но пройдет время.

Сингулярный нарыв созреет. Мимолетная придурь эволюции обеспечит «большой биологический взрыв» и затопит человеческой материей планету.

Да! Эта смесь Иисусов, круассанов, Гитлеров, томографов и Галилеев станет выглядеть пестро и богато.

Создастся иллюзия новой реальности с новыми свойствами.

Но ничего нового в ней не будет. Смысловой субстрат цивилизации людей будет сделан из тех же самых элементов, из которых состояла и первичная стая.

В карикатурном варианте повторится процесс создания Вселенной.

Если помните, в ней тоже раскрылись лишь потенциалы, заложенные в сингулярности. И ничего больше не прибавилось. О чем с благородной грустью и сообщает периодическая таблица элементов.

Да.

Пройдут миллионы лет, но в спектакле с эффектным названием «homo sapiens» поменяется только реквизит.

Вымрут глиптодоны и пещерные львы. Как геологическая эпоха, плейстоцен завершится, но в человеке и его повадках — он останется навсегда.

Можно заглянуть в любой день любого столетия человеческой истории. Хоть в V век, хоть в XXI.

Не важно.

Мы везде увидим родные рожи первичной стаи, узнаем ее мимику и смех.

К примеру, Рим, 1660 год. Площадь Цветов (Кампо дей Фиори).

Февраль, 17-е. Утро.

Все очень живописно.

Рясы, ветер и хоругви. Носатые кардиналы в алом. Маленькие кастраты из церковного хора мастерят поленницу.

Все в предвкушении великой развлекухи.

Доминиканцы готовят к сожжению Джордано Ноланца (Бруно), автора «О бесконечности, вселенной и мирах».

Еретик вниз головой висит над дровами. Он крепко связан и обнажен. Огня еще нет. Монахи ножами разжимают челюсти Джордано. Пальцами лезут в изрезанный рот, ловят язык. Перед сожжением его надлежит проткнуть спицею.

Философ свирепо кусается.

Монахи орут от боли и дуют на пальчики, счастливая толпа ревет и хохочет. Бубнит хор. Молятся озябшие кардиналы.

Схватка за язык кончается тем, что Бруно выбивают зубы поленом, и язык все-таки вытаскивают и протыкают.

Затем — огонь. Ноланец быстро покрывается ожоговыми пузырями, кардиналы греются и сплетничают.

Как видим, наша стая похорошела и приоделась.

Имеет смысл преодолеть застенчивость и признать простой факт. О ком бы из людей мы не говорили — об Архимеде, Чикатило, Гейзенберге или Сталине — мы всегда говорим об отмытом и костюмированном питекантропе.

Слово «человек» воспринимается, как сверкающий титул.

Культура напихала в это понятие все те достоинства, которые возносят «homo» над другими животными.

Трудно придумать что-нибудь глупее.

Ведь если мы кинем клич по всем векам и континентам, если поднимем из могил всех палачей, убийц, инквизиторов, садистов, преступников, опричников, маньяков, вандалов, генералов, отравителей, насильников, диктаторов, гангстеров, гладиаторов,

расстрельщиков, садистов, бретёров, террористов, бандитов, брави, крестоносцев, революционеров, потрошителей, концлагерщиков, гайдуков, пиратов, мафиози, отравителей, диктаторов, ассасинов, бомбистов, педофилов, сикариев, людоедов,

медиков-преступников, бьерсерков, чекистов, маори, хускерлов, гестаповцев, дикарей живодеров и так далее — то мы получим неоглядную толпу, как минимум, в пять миллиардов особей.

Все они по обязанности или по «зову сердца» профессионально убивали, насиловали, резали, сжигали, душили, топили, пытали и т.д.

Это будет истинное бесконечье задрызганных кровью, ухмыляющихся рож.

Но все это будут «люди». В самом полном смысле этого слова. Ни у кого нет права отобрать у них это звание. Численность и влиятельность гарантирует «убивателям» важнейшее место в истории рода homo и право представлять «человека», как эволюционное явление.

Впрочем, войны были не менее популярны, чем преступления.

Все армии, начиная от Междуречья до нацистов Гитлера и путинской орды — это тоже многие миллиарды «людей», для которых поджоги, изнасилования и массовые убийства были смыслом жизни и обязанностью. Кстати, именно они и были основными вращателями шестеренок истории.

(Сюда же следует приплюсовать и всю «рыцарствующую» публику: самураев, викингов, кондотьеров, ганфайтеров, янычар, катафрактариев, конкистадоров, ландскнехтов и прочих романтических мерзавцев. Не все они были преступниками, но и их

ремеслом было исключительно производство трупов.)

Столь же представительным будет и сонм воров, воровок и проституток. На наш зов и тут откликнется не меньше 5 миллиардов особей хомо. Мы увидим жуликов, мошенниц, грабителей, аферисток, карманников, шантажисток, сикофантов, кокоток, уркаганов, путан, плутов, даальсо, пройдох, клефтисок, расхитителей гробниц, зеев, гетер, кидал, жиганов, гейш, проходимцев, хапуг, шарлатанок, шлюх, шулеров, чуров, махинаторш, вымогателей, карманников-марвихеров, конкубин, клюшников, ростовщиков, подкидчиц, хипесников, домушников и т.д.

Но воровки и проститутки это еще не самое страшное.

Не менее пяти миллиардов всех фигурантов человеческой истории — это попы всех видов: жрецы, ламы, аббаты, монахи, ахуны, кюре, имамы, капелланы, ксендзы, игумны, муллы, спириты, раввины, кардиналы, шаманы, шамаши, пробсты, патриархи, схимники, исихасты, друиды, главари сект, авгуры, резники, etc, etc.

Эти тоже изредка убивали, но основные силы «попов» уходили на удушение развития человека, на блокировку науки и знаний о мире.

(Их тоже надо понять. Только полное безмыслие масс обеспечивало успешность религиозного бизнеса.)

Вся же остальная «историческая масса человечества» покорно обслуживала и кормила убийц, воров и попов.

Общими усилиями вся эта публика создала культуру, историю, да вообще всю архитектуру человеческого сообщества.

Конечно, ей нельзя было этого доверять. Но сегодня изменить что-либо в этой «архитектуре» практически невозможно. Она намертво вплавлена в рассудок хомо. Изъять ее можно только вместе с рассудком.

Скверные новости на этом не кончаются.

«Краеугольными камнями» человечества были не только злоба, похоть и вороватость. Все его глобальные «правила» основаны исключительно на донаучных, т.е. на полностью ложных представлениях обо всем. Ведь поступками и мыслями «строителей» мира всецело управляли «эйдосы» галлюцинаторного и фантазийного происхождения. Никакого отношения к реальности они не имели.

Как ни крути, но такое состояние маркируется известным диагнозом и определяется, как «тяжкое».

Здесь мы обречены сделать вывод: все, чем так гордится человечество — это результат усилий тех существ, которые по меркам клинической психиатрии никак не могут быть признаны здоровыми.

Увы и ах. История человечества строилась неадекватными персонажами, что определило стиль и содержание картин, поэм, соборов и прочих «пирамид».

Земная цивилизация базируется на патологии, бережно сохраняет ее основные черты и не имеет ни сил, ни желания преодолевать эту маленькую неприятность.

Был ли иной путь? Нет, его не было. Физиология человеческого мозга определила один-единственный возможный вектор развития.

Конечно, дело не только в мозге.

Не стоит сбрасывать со счетов и фашизм. Он стал «вечным спутником» и главным наставником человечества. Он же воздвиг все здание людской истории.

От времен неолита до первой трети XX века фашизм рулил миром, оставаясь безымянным. Свое имя он получил благодаря романтику Муссолини.

Бенито всего лишь возродил традиционную, классическую форму управления людьми. И получившийся кошмар назвал эффектным словом «фашизм».

Чуть позже фюреры и концлагеря сделали это словечко символом абсолютного зла. Понятие «фашизм» стало синонимом глобального, изощренного преступления. А также мрака, подлости и скотства.

Но!

За ничтожными исключениями вся хронология человечества является торжествующим и сочным «фашизмом».

Фашизмом было все. Но до поры до времени он считался не злом, а нормой.

Никто и не предполагал, что бывает как-то «иначе».

Никто не сажал на скамью «нюрнбергского трибунала» Аменхотепа III, Робеспера, Тимура, Моисея, папу Григория IX, Атиллу, Наполеона, да и сотни других «творцов мировой истории». А ведь каждый из них, кровавя континенты, мастерил свой «рейх», мало чем

отличающийся от гитлеровского.

Гитлеру просто не повезло с эпохой.

На пять веков раньше за свои проделки Адольф получил бы почетное место в учебниках и барельеф в храме «вождей человечества». Рядышком с садистами Цинь-Ши-Хуанди и Карлом Великим.

Фашизм был не просто привычным, но и обязательным явлением. Никому и в голову не приходило, что это — «зло».

Геноцид был рабочим инструментом любой власти, а массовые убийства — бытовой нормой.

Но!

Свыше 5000 лет фашизм абсолютно всех устраивал.

Международные трибуналы не пугали организаторов Варфоломеевской ночи или крестовых походов.

«Молот ведьм» на протяжении столетий был бестселлером и основой права.

Христианство почти 2000 лет демонстрировало диктат, который и «не снился» ни германскому нацизму, ни русскому коммунизму.

Заглянув в любую эпоху, мы везде увидим все то, что сегодня маркируется ужасным понятием «фашизм».

Ничего удивительного. По-другому и быть не могло.

Топот легионов и прах концлагерей — это естественное продолжение истории питекантропов.

Но дело не только в «грязной» родословной homo.

Все еще забавнее.

Следует понимать, что т.н. «фашизм» — это не человеческое изобретение.

Все вещество вселенной подчиняется безжалостному закону организации материи. Этому закону чужды любые сентименты. Диктатура начинается с субатомного уровня и пропитывает собой все.

Чтобы о себе не навоображали homo, но и их популяция — не исключение.

Миллиарды тонн человечьего мяса сообщества людей — это тоже часть материи. И эта масса подчинена тем же безжалостным правилам, что и остальная «плоть» мироздания, от грибниц до галактик.

Так что «Фашизм» — это просто домашнее, «человечье имя» закона организации материи. Именно по этой причине он бессмертен.

Примерно пять тысяч лет фашизм был неощущаем, как «зло», пока не нарисовалась альтернатива.

Уместна аналогия со смрадом тела. До воцарения гигиены на вонь никто не обращал внимания.

А еще точнее будет сравнение с религиозной верой.

Мистический бред был нормой рассудка, пока не появился атеизм.

Глава VI

БРИЛЛИАНТОВЫЙ КИРПИЧ

Именно в первичной стае мы видим подлинное лицо человека, еще не покрытое гримом легенд.

Здесь же, в стае эпохи плейстоцена, содержится и ответ на вопрос о различии человеческих характеров и о наличии «индивидуальности» особей.

Увы.

Никаких «характеров» нет. Индивидуальностей, основанных на разности характеров, тоже, соответственно, нет.

Истеричными и агрессивными являются абсолютно все люди в равной степени. Это видовая черта. Просто одни особи могут себе позволить демонстрировать истеризм и агрессию, а другие — не могут.

Нет характеров, есть только обстоятельства. Одна и та же особь, в зависимости от ситуации, будет либо унижать, либо унижаться.

То, что называется «характером», это просто градиент статуса, актуальный на данную минуту. Не случайно ген характера так и не был обнаружен.

Генетики по этому поводу долго причитали и самобичевались. Они искали то ген, то комбинацию генов, но так ни черта и не нашли.

Этот поиск и не имел смысла.

Никакие «характеры» логикой эволюции не предусмотрены.

Конечно, есть набор особенных качеств.

Но! Он абсолютно идентичен для всех особей, составляющих вид или род.

Люди в этом смысле ничем не отличаются от косяка сайры или стада гну.

То, что им самим кажется существенными различиями — не является ни существенными, ни различиями. Это миражи, рожденные социальными играми и культурой.

(Гну, получив диплом психолога, тоже уверует в неповторимость каждой особи своего стада.)

Генетические колебания, разумеется, есть.

Они снабжают homo некоторыми внешними разностями и наследственными болезнями. Но ровно столько же геномных оттенков мы обнаружим и в косяке сайры. И ровно столько же «индивидуальности» отдельных особей.

Дело в том, что эволюция никогда не занимается штучной работой. И не обеспечивает каждое животное некой «неповторимостью».

Она оперирует только видами, родами, популяциями. Т.е. очень большими массами животных.

Увы. Индивидуальности в том смысле, который вложен в это слово культурой, взяться неоткуда.

В «неповторимости» каждой единицы рода нет ни смысла, ни малейшего преимущества. Ее наличие «рассыпало» бы стаю и обрекло ее на быстрое вымирание.

Более того. Никогда не смог бы сложиться язык, общий хотя бы для трех особей.

Индивидуальность — очередной культурный мираж. Люди абсолютно убеждены, что все они — разные. Неповторимые и уникальные.

Ничего удивительного. Вероятно, и сайра видит разницу в блеске чешуек соседок по косяку.

О да! Бывает, конечно, что у восемнадцатой сайры слева на три чешуйки больше, чем у той, что справа. Да и корни грудных плавничков темнее.

Но различия в блеске вызваны лишь игрой освещения или его преломлением в воде. А количество чешуек вообще никакой роли не играет.

Биологическая «индивидуальность» как у сайры, так и у человека невозможна.

Все единицы, составляющие род, всегда являются клонами, и человек тут не исключение.

Индивидуальность — это всего лишь «отпечатки пальцев», которые среда и опыт оставили на особи.

Другая среда и другая судьба из того же самого биологического материала вылепят и совсем другую «индивидуальность».

Почему так?

Объясняю. Нomo — очень уязвимая тварь.

Соответственно, и иерархия в человеческих стаях зыбкая и подвижная.

Дело в том, что любая дыра в любом боку — немедленно приводит в движение всю иерархическую лестницу.

Если дыра в чужом боку — то особь перемещается вверх. Если в своем — вниз.

Социальная роль каждого экземпляра многократно меняется. Задача — соответствовать абсолютно любому статусу.

Наличие закрепленного за существом уникального «характера» сделало бы это невозможным.

И обрекло бы такую особь на остракизм, беспомощность или смерть, а стаю — на распад.

Любой «природный» индивидуализм в стае homo столь же немыслим, как и в стае павианов или гиен.

Поясняю.

Только плотное, синхронное сообщество давало homo шанс выжить. Индивидуальность же неизбежно приговаривает своего носителя к нетипичному поведению. А оно смертельно для самой особи и разрушительно для стаи.

Никакой индивидуализм никак не увязывается с природой подлинного человека.

Ведь идеальное состояние стаи — это абсолютное единство, а по возможности и мурмурация.

Напомню.

Мурмурация — это способность животных-жертв сливаться в подвижные фигуры, способные пугать хищников размерами и мощью.

К примеру, тысячи европейских скворцов способны сложиться в грозную птицу размером с небо.

Как бы сладко это чудовище не пахло скворчатиной — никому и в голову не придет его атаковать.

Угрехвостые сомики знают, как они вкусны. Поэтому тысяча этих робких рыбок склеивается в сверлящего воду монстра. При встрече с ним даже акулы приседают в глубоком реверансе.

Умеют притворяться огромными грозными организмами гамбузии, кашмирские луцианы, крабы-пауки etc, etc.

Нет сомнения, что и люди плейстоцена в момент опасности или агрессии вели себя подобным образом.

Следы этого стиля отлично сохранились и в современном поведении человека.

Homo до сих пор склонны приврать о своей величине и страшности.

У них есть непобедимая потребность сбиваться в синхронно движущиеся огромные фигуры, вводящие в ужас недругов.

Это, конечно, еще то «наследие», но оно прекрасно работает и широко практикуется.

Присмотритесь.

На своих военных парадах люди мурмурируют еще убедительнее, чем скворцы в небесах.

Да и у греческих фаланг, крестных ходов, демонстраций, наполеоновских каре, олимпийских церемоний и бразильских карнавалов корни в том же древнем инстинкте, который делает чудовище из тысячи робких сомиков.

Мурмурация, кстати, находит немедленный отклик и в мозге.

Вовлеченность в любую «толпу» радикально меняет поведение и состояние человека.

А структурированная толпа, как фактор ИСС работает еще сильнее, чем хаотичная.

В ней начисто растворяется любая «индивидуальность».

Персональные взгляды и эмоции быстро исчезают, сменяясь коллективными. И это тоже — отголосок плейстоценового опыта.

Мурмурируя на параде, митинге или танцполе, человек сладко возвращается в стаю. Т.е. «домой».

Если и этого мало, то вспоминайте «эффект Уэлсли». У тесно контактирующих дам — синхронизируется менструальный цикл, а мантия Маркиони (выделяемый кожей слой жиров и кислот) приобретает полную химическую идентичность.

Это все отголоски времен, когда человеческая стая была сплавлена в единое целое. Из той же «оперы» болезненная зависимость от чужого мнения, вечный поиск единства, и патологическое пристрастие к «общению». Оттуда же растут ноги моды, конфессий,

партийности, национализма и злобная нетерпимость к «внестайным» представлениям.

Более того, некая врожденная «индивидуальность» обеспечила бы уникальность не иллюзорного «внутреннего мира», а прежде всего — организма. Трансплантации органов были бы невозможны.

Впрочем, отсутствие биологической основы индивидуальности не так много значит.

Различия придут, но позже. Индивидуальность будет сделана из социальных ролей, одежды, религии, денег, знаний, пережитых болезней, etc.

Да-да. Это очень искусственная штука. И она целиком и исключительно создается лишь внешними условиями.

Сорванная тога лишает индивидуальность ее первой половины, сорванная кожа — второй.

Ростовые анатомические препараты, лишенные этих аксессуаров — все на одно лицо.

Еще не наделенный индивидуальностью, подлинный, стайный хомо, щерясь, вглядывается в будущее, даже не предполагая, что оно существует.

Пройдет время, и это существо остепенится и затрещит про «доброту-красоту-и-честь». Оно перестанет есть тухлых слонов и начнет млеть от симфоний.

Оно придумает «совесть» и научится пудрить ею свои и чужие полушария.

Но, зная, что любое развитие — это просто возгонка первичных свойств — мы всегда вправе подмигнуть как поклонникам «совести», так и исповедникам «чести».

Впрочем, это все и так понятно.

Нас интересует другое.

Если гениальность является все же природным свойством некоторых homo, то и ее зачатки тоже находятся где-то здесь.

В головах сингулярной стаи.

Два миллиона лет назад под грязной шерстью на черепе человека уже налились и избороздились полушария мощного мозга. Его кора обрела шестислойность. А нейроны сплелись триллионами связей и сформировали все зоны, от «зрительных» до

«речевых».

Да, этот мозг грамотно руководил организмом.

Он вовремя творил первичную мочу, открывал и закрывал поры, он сокращал мышцы и рулил еще тысячей функций, позволяющих организму передвигаться и размножаться.

Но ни на какое рассудочное действие, уровнем выше гиенского, он не был способен. В этом смысле слова нейронное устройство в черепе не работало и не производило даже самого примитивного продукта.

Видим, что все мотивации этих тварей примитивны, а поведение типично для всех животных. Ничто, кроме еды и размножения, их не беспокоит.

Сейчас, забравшись в протухшие слоновьи недра, homo урчат и рыгают.

Но бывают и иные обстоятельства. Тогда эти животные демонстрируют все, что в них было вложено за миллионы свирепых лет.

Разумеется, они убивают всех, кого могут убить. Но их возможности ограничены слабостью зубов и ногтей. Мелкая охота их прокормить не в состоянии, а с падалью бывают и перебои.

Посему люди жрут все, включая друг друга.

Они не только доедают раненых, но и убивают «ближних» во сне. А также душат или забивают острыми камнями больных, слабых и маленьких.

Возможно, они стали людьми потому, что были худшими из обезьян.

Роковая мутация кисти руки нарушила способность этого вида приматов нормально перемещаться по деревьям и, подобно макакам, жить в сытости и веселье.

Эти животные ненасытны.

Если нет падали или добычи, то homo тянут в рот все, до чего могут дотянуться.

Едой служат как пауки, так и выделения своего или чужого носа.

Они обдирают шкурки с ран, чтобы съесть.

Из остатков своей покровной шерсти выуживают клещей и сосут из них ту кровь, что клещи насосали у них.

Бурыми зубами расщелкивают жуков и дробят корешки.

Их самки, родив детеныша, подъедают собственную плаценту.

Найденные в гнездах яйца сжирают со скорлупой, а птенчиков — с перьями.

Да, и всюду, куда могут дотянуться, homo вылизывают то себя, то коллег.

И это лучшее, на что они способны.

Впрочем, вылизывание пока не связано с гигиеной или субординацией. Это просто возвращение ушедших с потом солей.

Да.

И самое главное.

В нашем вопросе появляется первая ясность.

Как и у индивидуальности, у гениальности тоже нет никаких биологических корней.

Их и быть не может.

Мозг еще не выполняет никакой рассудочной работы. Он занят только своим физиологическим ремеслом.

Его предназначение просто и прагматично. Качества отмерены и определены.

Ни в каких уникальностях нет необходимости. Типовые, серийные полушария отлично справляются с теми задачами, которые ставит среда.

Ничто не указывает на то, что в стаях были особи, достигшие гениальности в жевании жуков и падали.

Культивировать некий «чрезвычайный» мозг так же нелепо, как для одной особи из миллиона мастерить особую кровь с трехкратным количеством, например, базофил.

Даже если вдруг произойдет случайная мутация, которая их утроит, то у нее не будет никакого применения. Преимуществ она не обеспечит, а вот угробить вполне может.

Иными словами — некие высокие преимущества одного мозга перед другим было бы некуда применить.

Бриллиантовый кирпич — приятное и редкое явление, но в кладке сарайчика он совершенно не нужен.

Глава VII

ИЗОБРЕТЕНИЕ ЛЮБВИ

Впрочем, отсутствие у гениальности видимых древних корней — это не повод бросить ее поиск. Она, как и индивидуальность, могла возникнуть позже плейстоцена.

Более того, хитрая гениальность способна замести те следы, что ведут от точки ее происхождения в Нобелевский зал.

Такое тоже бывает.

Смотрите.

Из простой потребности затолкать пенис в соответствующее отверстие самки родилось грандиозное (по человеческим меркам) и очень влиятельное явление, именуемое «любовью».

Да, оно обволоклось в мифы и нарядилось в ритуалы. Любовь забрызгалась чернилами романистов и кровью самцов в кружевах и латах.

Явление стало культом и раскрасилось сотнями высоких смыслов. Век от века эти смыслы обновляются и усложняются.

Но при всем этом оно осталось той же самой потребностью «затолкать». Если эту простую деталь извлечь из грандиозной романтической конструкции «любви», то и сама конструкция немедленно обрушится. Останется лишь груда бессмысленного реквизита. И триллионы слов, потерявших всякое значение.

Это понятно. Пикантность ситуации заключается отнюдь не в этом.

А в том, что у простой и понятной «любви» появились подозрительные близнецы: «христианская любовь», «любовь к отеческим гробам» и прочие извращения.

Хотя, казалось бы — ну что можно заталкивать в «отеческие гробы»? Объект сексуально не аппетитный.

Да и отверстия подходящего калибра в гробах — большая редкость. Опять-таки занозы, черви, вонь и пр.

Еще мутнее история с любовью христианской.

Нет сомнений, что и ее корни — в конвульсиях совокуплений плейстоцена.

У целования икон и куннилингуса единое эволюционное корневище.

Поведением тут управляет потребность в физиологическом слиянии с возбуждающим объектом, а рулят два братских рефлекса: старый добрый сосательный и хоботковый.

Хотя христианская любовь очень качественно замаскировала свои истоки, первая же препарация способна их вскрыть и предъявить. Ведь все виды любви имеют единое происхождение.

Дело в том, что вообще все реалии человеческого общества возникли из очень примитивных наклонностей homo.

Чтобы вытащить всю историю явления, надо просто покрепче потянуть его за те волосатые уши, которые где-нибудь да торчат.

Вытаскиваем.

Пару миллионов лет назад половое поведение хомо было значительно проще даже гиенского.

Не было ритуалов ухаживания, «пар» и даже очередности. Каждый самец всегда был готов закачать сперму любой доступной самке. А доступны были все.

Спариванье было возможно всегда, кроме тех случаев, когда вагина физически была занята другим самцом или содержала иные посторонние вложения.

Этот порядок вещей именуется промискуитетом и является редкостью в животном мире.

Эволюция неохотно наделяет им свои творения.

Почему?

Потому что при такой доступности связей почти не работает половой отбор. Вид быстро утрачивает презентабельность.

(Что, собственно, и произошло.)

Понятно, что в случае с человеком терять было нечего. Тогда казалось, что это существо уже дошло до пределов деградации.

Как хищник homo — несостоятелен, а как добыча — жалок. У него нет самого главного: внятного места в пищевом обороте саванны.

В этом смысле homo почти никчемен. А никакого другого смысла на тот момент, как мы помним, и не было.

Эстетически он ничего собой не представляет.

Его манера постоянно чавкать, теребить грязные гениталии и все загаживать — только компрометирует красивый процесс развития жизни.

А его гастрономические достоинства не окупают его уродства.

Если бы смилодоны писали книги о «вкусной и здоровой пище», там человек был бы помечен как «cамое неаппетитное животное». «Заморить червячка» можно и им, но «для украшения праздничного стола» homo категорически не пригоден.

Строго говоря, это — лишний вид. Дни его сочтены.

Но эволюция щедра. В ее правилах — всем и всегда дать шанс. Даже твари, разжалованной из обезьян.

Более того, у человека все же была функция. Служа в саванне съедобным падальщиком, он не совсем зря коптил небо.

Впрочем, помочь ему выжить было не так-то просто.

Особые свойства, вроде электрорецепции, инфракрасного зрения, восприятия инфразвука — ему не светили. Да, они могли бы снабдить род homo исключительными преимуществами. Он бы слышал, видел и чувствовал больше, чем любые конкуренты. Но

в этих бонусах ему было отказано.

Остались тихие радости, вроде нормальных зубов и когтей… или безграничной свободы размножения.

Так. Боевые зубы сразу вычеркиваем.

Сами по себе они не имеют никакого смысла.

Можно нарастить клычары хоть по метру длинной, но без обслуживающих челюсти мышц они будут простой декорацией.

Можно дать человеку хорошие когти.

Это технически легче, чем зубы.

Но и тут неувязочка.

Модные втяжные когти ему уже не приделать. (Не позволит сложившаяся конструкция кисти руки).

Можно предложить только устаревший не втяжной комплект. Примерно такой, как у мегатерия.

На такие когти можно наколоть штук десять улиток. Длинными когтями можно трещать, наводя ужас на слепышей или рогатых ворон.

Более того, мощные острые когти позволят homo подняться в иерархии падальщиков.

Как?

Да, элементарно. У него появится возможность расковыривать трупы самостоятельно и есть, не дожидаясь санкции марабу.

Установка когтей возможна всего за 30-40 поколений. Это сущие пустяки.

Конечно, продвинутые млекопитающие такого уже не носят. Но модничать человеку негде. На эволюционный подиум его не приглашают. (Вероятно, из-за манер и исключительно мерзкой физиономии).

В общем, этот комплект был бы очень полезным приобретением.

Но! Такие когти несовместимы с привычкой homo непрерывно чесаться. Заполучив их, он просто порвет себя в клочья.

Отказавшись от когтевой затеи, эволюция быстренько активировала в человеке один старый ген, который дремлет во многих животных и обеспечивает бессознательное, но эффективное применение различных предметов.

К примеру, острых камней.

Это тоже был неплохой вариант, уже обкатанный на морской выдре и некоторых птицах.

Ген активировался, тварь подобрала камень, но особых преимуществ не получила.

Да, раскурочивать падаль стало чуть проще. Но вопроса выживаемости камень решить не мог (чуть позже мы рассмотрим этот любопытный вопрос подробнее).

Оставался только промискуитет, т.е. постоянная возможность спариваться, презрев брачные игры и сложность половых ритуалов животного мира.

Промискуитет — это реальный шанс.

Как он работает?

Очень просто.

Дикая, непобедимая похоть вынуждает животных размножаться в любых условиях, вопреки страху, голоду, холоду, тяготам деторождения и выкармливания.

Извержения вулканов, землетрясения, оледенения, метеориты — ничто не может отвлечь их от постоянного спаривания.

Совокупления свершаются как целенаправленно, так и мимоходом.

Результатом любого контакта особей неизбежно становится половой акт. Таким образом, принудительно поддерживается численность популяции.

Разумеется, это не первый случай, когда гениталии служат двигателем вида. Простеньким, но надежным.

Конечно, есть и более впечатляющие образцы всевластия «полового вопроса».

Вспомним тлю. Ее самки рождаются уже беременными. Причем, те, кого им предстоит родить, тоже уже беременны беременными же тлюшечками.

Но такой финт эволюция повторить больше не в силах. Период ее дерзких экспериментов закончился до появления homo.

В результате человеку достался самый банальный вариант промискуитета.

Как это было?

Очень просто.

Примерно пять миллионов лет тому назад, еще в плиоцене, спасая род homo, эволюция, кряхтя, взялась за дело.

Напомню, что в качестве исходного материала была использована стандартная мочеполовая модель, общая для всех приматов.

Будем откровенны: модель скучновата и предполагает периоды целомудрия самок, тоску самцов и дурацкие ритуалы с цветами, орехами и покраснением задов. Модель крепенькая, но для промискуитета она никак не годится.

В результате корректировок в обезьянье половое наследие были внесены анатомо-физиологические коррективы.

Ничего экстраординарного. Всего лишь пара-тройка пикантных штрихов, вроде дополнительной иннервации и системы поперечных складок влагалища.

Но результат получился впечатляющим.

Конечно, не сразу.

Сперва редактировалась самка.

На неукротимую похоть самца требовался ее симметричный ответ.

Но, добиваясь вечного сладострастия самки, эволюция несколько переборщила с размером и чувствительностью ее внешних и внутренних половых органов.

Получилась очень впечатляющая штука. Если бы речь шла о месте, где всегда можно похоронить енота, то вопрос был бы закрыт. Но цели у эволюции были иные. Наполняемость вагины надлежало обеспечить иначе.

Тут опять вышла неувязочка. «Наполнитель» оказался трагически мал. Пришлось резко доращивать скромненький пенис самца и укрупнять весь его половой аппарат, начиная с калибра сосудов. Подгонка «ответной части» заняла какое-то время, но, наконец, полная соразмерность была достигнута.

В результате самцы и самки получили уникальные половые органы, находящиеся в постоянном поиске друг друга и полностью определяющие поведение своих владельцев.

Прекрасным подспорьем стал видовой истеризм человека, который добавлял перчик во все процессы и обеспечивал промискуитет накалом страстей.

Попутно промискуитет закрепил прямохождение этих животных. Он же свел с них покровную шерсть.

Поясним.

Глупые гномы-антропологи уже 200 лет гадают о природе мутации, которая поставила homo на «задние лапы».

Версий много. Но остается непонятным, за каким, собственно, чертом, эволюция так поиздевалась над человеком?

Дело в том, что прямохождение, не предлагая животному никаких немедленных преимуществ, сразу обеспечивает артрозы, мучительные роды, компрессию позвоночника и кишечника, аневризмы и еще десяточек патологий.

Более того. Если выпрямить любое «горизонтальное животное», то ему неизбежно обеспечена частичная анемия мозга. Она может и не убить. Но!

Анемия принесет радости удушья, головокружения, тошноты, обмороков, атаксии, нарушения зрения и утраты ориентации.

Так что для первых прямоходящих поколений людей двуногость, несомненно, была адской мукой. Ни одно живое существо добровольно никогда бы не согласилось участвовать в этой экзекуции.

Да и во имя чего было идти на такие мучения?

Антропологи блеют, но ничего вразумительного не предлагают. Никакого понятного стимула не «рисуется».

Конечно, все могла бы смягчить постепенность. Адаптации вырабатывались бы так же последовательно, как происходила вертикализация.

Это не сложно. Более того, рука у эволюции уже набита, что доказывается примерами кенгуру, жирафов, куриц и других тварей, привыкших нести свой мозг высоко и гордо.

Что следовало сделать?

Если вы поднимаете мозг так высоко над сердцем, то следует раза в два усилить общее артериальное, повысить плотность кровяных телец и смастерить запирающие клапаны в большой шейной вене.

Труд, как видим, невелик.

Это не решило бы всех проблем двуногости, но избавило бы человека от тошноты, а пейзажи плиоцена от заблевывания.

Но!

Даже этого сделано не было.

Все указывает на то, что вертикализация человека произошла в необъяснимой спешке, без выработки всяких защитных анатомо-физиологических прибамбасов.

Несомненно, она причиняла боль и страдания.

И тем не менее — свершилась.

Но кто же отдал бедному homo приказ срочно выпрямиться?

Кто мог потребовать этого от человека?

Явно не архангел. Беднягу бы тут же забили и сожрали вместе с его золоченными перьями.

Это мог быть только промискуитет. Только ему не смела возразить физиология человека.

Поясним.

Дело в том, что новый стиль жизни требовал постоянной демонстрации гениталий.

Но!

Такое возможно только при выпрямленности тела. У всех прочих животных органы спаривания «спрятаны» под корпусом и предъявляются лишь в решительный момент.

А самец человека — единственное существо в природе, которое передвигается гениталиями вперед. Более того, они всегда чуть-чуть впереди самого homo.

Получилось очень эффектно, но пострадал гендерный баланс.

Плоскозадые и волосатые дамы приуныли. Сравнительно с самцами — их вульва оказалась запрятана черт знает где. Ее демонстрация требовала специальных поз, а йога еще не изобрелась.

Но, увы, никакой возможности переместить вульву на самое видное место уже не было: там прочно обосновался нос.

Конечно, можно было бы поменять местами нос и вульву.

В эдиакарскую эпоху, во времена первичных организмов, такие трюки были обычным делом.

Но плиоцен консервативнее эдиакара. Эволюционный поезд уже ушел. Радикальная рокировка органов стала невозможна.

Более того, нос, перемещенный в промежность, был бы обречен на страдания от проделок ануса (да и пудрить его было бы сложнее).

Впрочем, выход нашелся. Нос остался на месте. А филиалом вульвы стал рот, которому делегировались все ее представительские функции, а также часть механических.

Затем произошло радикальное укрупнение ягодиц и молочных желез. Прятать их в шерсти стало глупо — и свершилось «раздевание»: покровная шерсть была сброшена к чертовой матери secula seculorum.

В результате получился впечатляющий биологический объект для спаривания, в котором всё без исключения настойчиво и постоянно напоминало о его основном предназначении.

(Кстати. Для облысения homo была и еще одна веская причина: трение кожами стало важной частью их половой игры.)

Основные работы над промискуитетом завершились еще в плиоцене, а окончательно «объект был сдан» примерно к тому времени, когда мы наблюдаем стаю homo в слоне.

Любовь же была изобретена значительно позже.

Без великого мифа «любви» не было ни малейшей возможности легализовать дикую похоть homo и встроить ее в систему культуры и отношений.

Процесс преображения пещерного промискуитета в возвышенную европейскую «любовь» был не прост.

В Античности никакой «любовью» и не пахло.

Эрос, Афродита, Хатор, Приап, Рати и прочие профильные «боги и богини любви» к любви не имели никакого отношения. Это были дирижеры оргий, командиры фаллосов и повелители вагин.

Да, они распаляли смертных похотью, подбирали самые экзотические сочетания половых партнеров, но ничто, кроме фрикций, коитусов и изнасилований, их божественные головы не занимало.

Дело в том, что «любви» в сегодняшнем смысле слова тогда вообще не существовало. Ее еще не изобрели, так как она была никому не нужна. Половая разнузданность человека не нуждалась в оправданиях. Она почиталась достоинством, а не пороком.

Тем не менее, со временем плейстоценовая одержимость сексом прошла первую обработку культурой. Дафнис прыгал вокруг Хлои, звенел тетивой Эрот, а Хатор трясла своими коровьими ушками. Древняя похоть украсилась веночками и приобрела статус божественного наваждения.

Средневековье попыталось закрыть половой вопрос, нацепив на секс смирительную рубашку брака.

Но не тут-то было!

В черной церковной мгле звезда похоти разгорелась особенно ярко. Сила ее сияния была сильнее, чем скромное свечение звезды Вифлеемской. Грех нагло и весело торжествовал.

Тут-то стало понятно, что это скандальное напоминание о животности хомо требует и самых высоких оправданий.

Культуре пришлось поднапрячься. Ситуация осложнялась миллиардами примеров того, что половые акты легко свершались и без всякой «любви». Задачка была не из легких.

Посему «продукт» приобрел свои первые очертания лишь в XVIII столетии.

Созревшая цивилизация в девятнадцатом столетии усилила запрос на «особое, возвышенное чувство». Перья поэтов и романистов заскрипели еще усерднее. К началу ХХ века все было готово, а кинематограф навел окончательную полировку на этот

возвышенный и влиятельный миф.

Как всегда и бывает в таких случаях, миф стал жить своей жизнью и мощнейшим образом влиять на поведение миллионов homo.

Любовь — не единственное искусственное явление. Стыд, совесть, раскаяние, эмпатия, любознательность, честность — мы тоже можем смело записывать в разряд «изобретений».

Глава VIII

КАМЕНЬ В ЛАПЕ

Полагаю, что вся цепочка забавных заблуждений о человеке начинается именно с мифа о «разумном инструментализме».

Благодаря куску булыжника в грязной лапе, человечество (само себе) присвоило звание коллективного гения животного мира.

С этого камня и началась уверенность, что род homo имеет некое таинственное отличие от остальной фауны.

С него же и начался путь, который привел стайного падальщика к коллайдеру, Освенциму и другим вершинам цивилизации.

Отметим, что за 250 лет существования антропологии так никто и не удосужился вычислить: с какого перепугу животное стало таскать с собой обломок породы?

Но именно это и надо понять в самую первую очередь. Ведь происхождение свойства всегда определяет его потенциалы и природу. Никакое явление не может быть отделимо от причины его появления.

(Напомню, что любое развитие — это всего лишь возгонка и совершенствование первичных особенностей.)

Когда-то находка этих «орудий» перевозбудила антропологов. Да так, что обломки стали символом уникальности раннего человека и основанием теории об «исключительности гоминидов».

Да, с какого-то момента в лапах нашего животного, действительно, оказывается камень. Это происходит в голодном плиоцене, за пару миллионов лет до нашей «сцены в слоне».

Тот момент, когда тварь в первый раз подобрала какой-то обломок, считается историческим и судьбоносным.

Но тут вытанцовывается неувязочка.

Дело в том, что вся история примитивных орудий — свидетельство не сообразительности, а поразительной тупости homo.

Вокруг — множество предметов, которые гораздо легче превращаются в орудие, чем галечник или обсидианы.

Несколько настораживает и то, что ничего чрезвычайного этим камнем животное делать, разумеется, не могло.

Да и не пыталось. Оно оставалось тем же животным, только с камнем в лапах.

Несмотря на весь пафос «обретения камня» — перемен в жизни животного не наступило. Никакого развития не произошло и даже не наметилось.

И с камнем в лапе наше животное еще двадцать тысяч столетий шныряло, разыскивая пауков и падаль.

Оно гадило, дралось и совокуплялось, не утруждая себя поиском новых забав и полезных предметов.

Изначальной функцией камня было дробление и размозжение обглоданных кем-то костей.

В костях всегда есть что-нибудь съедобное или, по крайней мере, сосабельное. То, что недоступно для мелких мертвоедов и не интересно крупным. (Красный и желтый костный мозг — это не самая завидная, но все-таки еда.)

Мозжение костей было крайне актуально в голодном плиоцене.

Для детритофага, который не всегда успевает первым добраться до филейчиков, это умение стало спасительным.

Пришедший за плиоценом плейстоцен изменил меню: мясистой падали стало больше.

Ее стало хватать и на человека. Возникла необходимость не только дробить кости, но и кромсать плоть. Это вынудило обколачивать привычные камешки, чтобы они стали острее.

Но!

Никаких попыток искать новые орудия или изобретать приспособления опять не произошло.

Полагаю, здесь мы уперлись лбом в главный вопрос тысячелетий.

Без его решения понимание качества мозга человека всегда будет ошибочным.

Был ли «камень в лапе» сознательным актом?

Что это? Разумный выбор или врожденное слепое свойство, присущее множеству животных? (Например, ракам, осьминогам и бобрам.)

Полагаю, что «начальную точку» нам будет очень легко вычислить.

Начнем.

Предполагать какую-либо «осмысленность» первых манипуляций homo с обломками пород нет никакой возможности.

Почему?

Потому что мы говорим об обычном животном, которое (на тот момент) не способно установить ни одиночную причинно-следственную связь, ни симфонию таких связей.

Не забываем, что обсуждаемое нами существо имеет уровень представлений выдры, а его образ жизни ничем не отличается от гиенского. Уровень развития полностью исключает возможность организации производства и передачу опыта.

Первые камни в лапах восходят к тем временам, когда homo, бесспорно, пребывал в абсолютно зверюшечьем состоянии.

Даже если такое животное случайно и получает некий одиночный навык применения острого камня, то оно не способно ни сохранить его, ни распространить его на все стаи своей популяции.

Напомним: языка еще нет.

Да, есть бубнёж, рычание и запахи.

Мочой, конечно, можно метить территорию, самок и еду. Чем и занимались прадеды Гегеля и Канта.

Но в ароматах даже самой крепкой мочи сложно закодировать чертеж инструмента.

Помимо расстояний, стаи изолированы друг от друга своими каннибальскими наклонностями, агрессивностью и взаимным страхом.

Иными словами, никакая передача опыта была невозможна.

Однако камнями орудовали все без исключения homo.

Причем все тысячи (или сотни) стай стали делать это «одновременно и независимо».

Даже полностью изолированные (географически) стаи колошматят кости камнями, хотя им-то точно учиться было не у кого.

Каким образом могла быть достигнута эта синхронность?

У данного факта есть только два объяснения.

Первое: три с половиной миллиона лет назад был собран всемирный конгресс парантропов. Некий умелец со звезд провел мастер-класс по использованию каменных отщепов, а делегаты законспектировали ноу-хау и внедрили его в своих стаях.

Полностью исключать такую возможность мы, конечно, не будем.

Но! Вызывает сомнения возможность снабжения всех делегатов бейджиками и газировкой. А какой может быть конгресс без этих аксессуаров?

Впрочем, у нас нет необходимости выдумывать высокие причины первого опыта с отщепами валунов.

Дело в том, что многие виды животных наделены бессознательной способностью оперировать разными предметами и использовать их для своих нужд.

Нет сомнения, что у плиоценового стайного падальщика homo это свойство имело ту же самую «бессознательную» природу, что и у морских выдр, шалашников, бобров, вьюрков, раков, ласточек, термитов или других зверюшек и насекомых.

Оно было таким же «темным», как и у них. Никакой «разум» не участвовал в первых применениях камня. Это не было сознательным актом.

Да разум и не требовался. Как и большой мозг.

Чтобы заставить homo колотить обломком, нужна была лишь активация завалящего гена, на клеточном уровне вынуждающего животное манипулировать предметами.

Никакой связи меж такой деятельностью и т.н. «разумом» вообще не существует. У множества животных есть тончайший геномный механизм, либо подруливающий ЦНС, либо напрямую в нее встроенный.

Поясним на самом простом примере.

Гнездо рыжепоясничной ласточки — сложнейшая архитектурная форма.

Такое гнездо крепится к вертикальной плоскости и состоит из (примерно) 1000 разноразмерных блоков, которые ласточка самостоятельно изготавливает из каолинитов или алюмосиликатов.

Калибр и форма блоков уменьшается по мере подвода стен гнезда под горловину входа.

В конструкции используется принцип арочности и, соответственно, запорного камня.