Происхождение гениальности и фашизма

А вот рассудок, вторгшись в жизнь бедного животного, спутал все карты. Он создал ложные, символические раздражители. Он штамповал их тысячами, они сплетались в системы и завоевывали глупый мозг, как конкистадоры ацтекское царство.

Эти химеры закрепились в ритуалах, словах, звуках и изображениях.

Фикции быстро прижились и выиграли у реальности битву за извилины.

Это было не трудно.

Дело в том, что нейрон чрезвычайно жаден до раздражений. И он страстно выискивает их, пользуясь любым поводом возбудиться.

Как выяснилось, ему абсолютно безразлично их происхождение.

В древних структурах мозга, там, где делаются «чувства», оценивать достоверность раздражителей нечему.

Глупые гипоталамусы и амигдалы всё воспринимают за чистую монету.

В ответ на любую белиберду, они привычно включают фейерверки эмоций и рефлексов.

Нейроны наслаждаются. Фикции побеждают.

Любая, даже самая страшная реальность — мимолетна. А иллюзии возвратны, растяжимы и управляемы. Они включаются по желанию самого носителя рассудка, а также жреца или киномеханика.

Они пугают и завораживают гораздо сильнее, чем мрачная бытовуха прошлого или настоящего.

Через это и образовались боги, романы, страшные суды, сериалы, симфонии, загробный мир, душа, личность, священность власти и другая ахинея.

Любое «творчество» — это просто конструктор из раздражителей разной силы, с помощью которой можно играть на подкорковых и корковых структурах мозга, как на фисгармонии.

Если осьминога бить различными токами, он ответит на них изменениями цвета и содроганиями. Примерно это происходит и с мозгом при воздействии симфонии или кинофильма.

По сути, это управляемый эпилептический припадок.

Воздействие на мозговые глубины оказалось на удивление легким делом. Дурить их можно бесконечно.

Еще в Египте выяснилось, что при помощи маленьких хитростей один сушеный труп может командовать буйными миллионами homo.

Труп прикажет, и они будут умирать, убивать, голодать, отдавать свои деньги и таскать огромные камни.

Тут-то и началось.

Появились целые сословия, которые начали зарабатывать на обмане бедного мозга.

Жрецы, поэты и пророки шлифовали умение терзать фикциями наивные глубины полушарий. А те отвечали чувствами.

Все окончательно решилось, как только наштамповалось достаточное количество фальшивых раздражителей (т.е. возникла культура).

Вранье получило сказочную власть в черепе и превратило мозг человека в свою любимую игрушку.

Человек стал первым и единственным животным на планете, управляемым ложью.

Теперь уже на пути к торжествующей идиотии не оставалось никаких препятствий.

Мышлению с его привычкой «портить праздник» тут не было места. Оно могло обеспечить местечко только в костре.

К этой беде быстро присоседилась и вторая.

Наборы ложных, но забористых представлений легли в основу той системы, что связала меж собой миллионы рассудков и сознаний.

Такая система была неизбежна, ибо лишь она позволяет накапливать знания и обмениваться ими, а также служит резервуаром навыков и обычаев.

В ней же разместились и всесильные образы, традиции, правила и пр. Эту систему каждому вновь рожденному человеку следует выучить, принять и исполнять, как тевтону устав своего ордена.

(Строго говоря — она и есть тот самый рассудок.)

Это полезная штука, а с учетом опасного прошлого homo, еще и спасительная. Ведь человек всегда сделает все мерзости, которые имеет возможность совершить безнаказанно.

Разумеется, эта система порочна просто в силу того, что 99,9% составляющих ее рассудочков выбрали примитивность, как самую комфортную форму. Но именно они своей подавляющей массой определяют правила и порядки.

Система предельно агрессивна и умеет за себя постоять. Она создана врожденным фашизмом и владеет всем его инструментарием.

У дурака-одиночки еще могут возникнуть сомнения в своих представлениях, но дураковая масса, связанная «идеалами», уже никаких колебаний не испытывает.

Всякий, назвавшийся человеком, обречен жить и умереть по ее правилам.

Она же устанавливает и границы разума, за которые нельзя выходить.

Так что, находясь во власти системы, ни о каком мышлении не приходится и мечтать.

И тут без конфликта не обойтись.

Ведь мышление — это, прежде всего, — свобода. От всего. И в первую очередь от «общечеловеческих ценностей», любых границ, табу, родин, традиций, религий и других древнеегипетских изобретений.

Чтобы начать мыслить — надо освободиться от их власти.

Это обязательное условие. А эликсир этой свободы настаивается только на точных научных знаниях, которые тоже — часть чертовой системы.

Короче.

За противоядием предстоит нырнуть в океан кипящего яда. На самое его дно.

Добраться до него не просто. И удается не всем.

Впрочем, как выясняется, почти никому туда и не надо.

Дело в том, что создание интеллектуальных ценностей — занятие не слишком выгодное. Гений — профессия низкооплачиваемая.

Торговля бюстгальтерами или штамповка романов приносит доход в сотни раз больше. А такие забавы, как война, банки или религия — прибыльнее любой гениальности уже в тысячу раз.

25 основных книг, создавших человеческий интеллект, принесли своим авторам около пятидесяти тысяч долларов. На всех.

Эта сумма делится неравномерно. К примеру, Декарт наварил на своих трудах около 2500 долларов, Ламетри — 400, а Коперник — 0.

Чуть лучше обстояли дела у Дарвина и Лапласа.

Но, в любом случае, совокупная стоимость изменивших мир «великих прозрений» примерно в пять раз меньше, чем цена одной дамской сумочки Hermes Birkin, проданной на Кристи в 2016 году.

Разумеется, в дело борьбы с мышлением очень основательно вложилась и религия.

Она более чем пятьдесят веков управляла поведением homo и вертела этим бедным животным, как хотела.

Разделять религию на христианство, ислам, буддизм или культ Ваала не имеет смысла. Название, имена богов, нюансы обрядов не имеют никакого значения.

Религия — это единое явление. Это первобытная идея «бога», порожденная естественным слабоумием тех времен и жадностью древних структур мозга до сильных, регулярных возбудителей. Она же прекрасно зарекомендовала себя и как провокатор ИСС (измененного

состояния сознания.)

Эта идея «бога» (богов) просто меняла лица, названия, прически и костюмы по мере того, как старые приедались и снашивались.

Но своим триумфом религия была обязана не только тому, что она универсальный и надежный возбудитель ЦНС.

Ее успешность заключалась и в том, что она не только освобождала человека от необходимости мыслить, но и делала преступным любой мыслительный процесс.

А homo только того и надо было. Ведь мышление — главный враг человека. Это мучительная штука. Оно разрушает все мифы. Оно обнажает подлинную морду homo. А видеть ее не хочется никому.

Поэтому любая попытка рассказать человеку о том, кто он есть на самом деле, всегда воспринималась очень злобно.

А религия умела так заточить эту злобу, что даже легкое ее прикосновение пронзало насквозь.

А когда наука отрезала вере голову, выяснилось, что без нее та чувствует себя даже лучше.

Еще одной плющилкой гениев был институт брака.

Короче.

За пять тысяч лет религия, культура, власть и семья сделали мышление абсолютно бессмысленным занятием.

В истории даже была парочка счастливых моментов, когда казалось, что с ним покончено навсегда.

Так что удивительная редкость мышления объясняется не его сложностью, а его ненужностью.

Глава XVIII

МЕХАНИКА ГЕНИАЛЬНОСТИ

Из нашего списка гениев лишь 27 фигурантов не доставили хлопот любителям духовности и правопорядка.

Они добровольно и самостоятельно отправились на тот свет. Церкви и власти не пришлось тратиться на дрова и стукачей.

Но такие скромники были в меньшинстве.

Большинство же гениев познало подземелья, отравления, а иногда и зажарку своих мятежных персон.

Кое-кто загнулся от тяжелых болезней. Как правило, в бедности и пролежнях.

Сегодня цивилизация утешает обиженных гениев прошлого. Их именами называют вмятины на Луне, а дети в учебниках рисуют им фингалы.

Несомненно, это большая честь.

Но фингалы и вмятины — радости посмертные, а костры и пролежни — прижизненные.

Более того, мышление — штука ядовитая и не очень удобная в быту.

Оно обладает способностью отравить все «простые человеческие» радости. Оно же без следа испаряет авторитеты и идеалы. Искусство, культура и общественное мнение теряют над человеком всякую власть.

Да, мышление дает свободу, но ее приобретатель быстро убеждается в том, что в мире нет ничего, к чему стоит относиться серьезно.

Существует «проклятие анатома».

«Проклятие» живо и по сей день, а началось оно с Везалиуса, который анатомировал тела с фанатичной скрупулезностью.

Объясняю, что это такое.

Полная препарация тела человека предполагает обязательное снятие кожи с физиономии.

Целиком. С носом, веками, губами, ресницами и бородавками.

Кожаная маска спарывается с лица и вешается на гвоздик.

У субъекта обнажаются вытаращенные глазные яблоки, оголяется оскал, открываются те мышечные пласты, что когда-то приводили это лицо в движение.

Со временем к анатому приходит умение видеть без кожи и любую живую физиономию.

И гнев, и смех в исполнении пучеглазой мускульной конструкции выглядят одинаково забавно. Да, это позволяет весьма иронично относиться к любому визави.

Но избавиться от этого наваждения уже не получится никогда.

Вместо очаровательного личика анатом всегда видит багряную мышечную маску, желтенькие отложения жира и бугристости слюнных желез.

Примерно то же самое делает и мышление. Но оно снимает «кожу» не только с лица. Становится прозрачен череп и мозг визави с происходящими в нем нехитрыми процессами.

А уж вера, история, искусство — вообще, как старые будильники. Стекла свинчены, крышки скинуты. Все проницаемо и просматривается. Ничто не скрывает тех грошовых механизмов, что заставляют веру, историю и искусство «звенеть» и «тикать».

Это «ясновидение действительности» крайне неприятная штука. Оно превращает в глупость практически все, что дорого сердцу homo. Оно не позволяет «уважать» основы человеческого бытия, делает смешной любую власть и идеалы.

Утрачивается счастье «единодушия» с человеческой стаей.

Священная галерея предков превращается в набор ряженых дементников, о которых лучше поскорее забыть.

Долго скрывать свое отношение к устоям все равно не получится. Прокол неизбежен.

А презрение к основам на планете тупых гарантирует большие проблемы.

По этой причине большинство гениев стремились либо вообще избавиться от мышления, либо существенно ослабить его влияние.

У многих это прекрасно получалось с помощью религии и искусства.

Короче. По всем статьям напрашивается вывод, что выбор профессии гения — ошибочный и глупый. И этот вывод верен.

Отнимая многое, мышление ничего не предлагает взамен. Разгадка тайн материи и жизни — сомнительное удовольствие. Они почти никому не интересны. И скверно оплачиваются.

Конечно, можно забавляться ломанием выстраданных идеалов homo.

Тот бред, который составляет 99% убеждений человечества, поражает размером и величием. Он кажется вечным и непобедимым.

Но! При попадании на него самой крохотной капельки мышления эта громадина начинает шипеть, дымиться и разваливается к чертовой матери.

Это развлекает, но быстро приедается.

Так или иначе, но здесь мы, наконец, имеем полное право поставить знак равенства меж понятиями «мышление» и «гениальность». Понятно, что одно не живет без другого.

Так же понятно, что гениальность — это всего лишь крайне редкое, экзотическое ремесло.

Преимущественно, его избирают особи, не надеющиеся сделать карьеру нотариуса или дослужиться до полковника.

Частенько в гении загоняет и т.н. «низкое происхождение», не позволяющее даже начать восхождение по социальной лестнице.

Вполне сортовые гении получаются из анатомических уродов, а также из лиц, имеющих дисфункции половых органов. В таких случаях, кроме фанатичных занятий наукой, ничего другого и не остается.

Отметим, что мышлению есть применение только в этой странной профессии. Во всех прочих оно никак не употребимо, да и просто не нужно. Так уж получилось.

Поясню на самом простом примере.

Урофлоуметр (прибор для измерения скорости мочетока) — это красивый, сложный и дорогой прибор. Но нигде, кроме урогинекологии, приспособить его при всем желании не получится.

На войне он не применим. В банке неуместен. В сортире бесполезен. В парламентах его установка нецелесообразна. В казино или библиотеках, а также в столярных мастерских он тоже будет зря занимать место.

Да, его можно вытащить на цирковую арену и сделать инвентарем в уморительной сцене с «описавшимися клоунами».

При этом все показания прибора будут искажены и абсурдны.

Но точность урофлоуграммы мало волнует клоунов. Им надо просто пожурчать в красивый научный горшок с лампочками и датчиками.

Примерно так же и мышление может быть использовано, например, в культуре. Без всякого смысла. Лишь как забавная декорация.

На своем месте оно только в науке. И нигде больше.

Да, было несколько исключений.

Ламетри, Гольбах, да и еще пяток забияк-атеистов не были учеными, но владели скандальным мастерством мышления. Причем, существенно лучше самих ученых.

Они первыми поняли ядерную силу, которая возникает при переплавке точных знаний в простые понятия.

И первыми сообразили, что особенно хороша наука, полностью очищенная от всякой научности. Эти пираты медийного моря создали скелет и нервную систему современного интеллектуализма. А уж наука обрастила этот скелет мышцами и прыщами.

Кстати, именно Ламетри и компания своей дерзкой хворостиной погнали ученость в очень правильном направлении.

Она и до сих пор тащится туда, куда ей указали эти хулиганы.

Как и все прочие профессии, гениальность тоже имеет свою анцестральную (начальную) точку.

Ее легко можно вычислить.

Но!

Во-первых, этим лень заниматься.

Во-вторых, в момент своего зарождения ремесло гениальности выглядело так же убого, как и все остальные «первые шаги» человека.

Поясню на самом простом примере.

Есть в эмбриологии такое понятие, как «морула». Это 16 архималюсеньких шариков, слипшихся в кривую ягодку. Разглядеть ее можно лишь в микроскоп.

Сама морула образуется в матке на четвертые сутки после зачатия.

Такой ягодкой было каждое плацентарное животное, включая пишущего эти строки.

Но! (если уж мы заговорили о микроскопах).

Опознать в моруле, прицепившейся к стенке матки Маргарет Ван Ден Берх, корзинщицы из Делфта, ее будущего сына, господина Левенгука, было бы крайне сложно.

Этот фанат-микроскопщик, парикастый, рукастый и буйный ничем не напоминал ту ягодку в матке, однако, был прямым ее продолжением.

Примерно так же выглядит исходная точка гениальности соотносительно с ее сегодняшним состоянием.

Можно объяснить и еще проще.

Хлеб, к примеру, начинался с того, что безымянного болвана древности вырвало пережеванным зерном.

Вероятно, от жадности он перебрал дозу. Беспощадный рвотный рефлекс тут же вывернул его наизнанку.

Болван ушел, а рвотная масса осталась. Через денек она подсохла — и была найдена и съедена другим персонажем неолита.

Это был день рождения хлеба.

Такая сценка должна была повториться десятки раз, пока кто-то из едоков не сообразил, что можно и самому нажевывать, срыгивать и сушить зерновое крошево.

Пару тысячелетий потребитель этого продукта жевал и заготавливал его себе сам.

Со временем ему осточертело, и к жеванию привлекли юных рабынь со свежими зубками.

Чуть позже внеслось усовершенствование. Рты рабынь заменили камнями, которые тоже способны крошить зерно.

Потом выяснилось, что камни могут не только дробить, но и тереть. Крошево сменилось мукой.

Все эти чудные открытия растянулись на тысячи лет, пока не закончились круассанами.

Гениальность — в своей начальной точке — выглядела столь же неаппетитно, как и та рвотная лужица. И была так же невидима, как морула в беспокойной матке г-жи Маргарет Ван Ден Берх.

Короче. Иногда лучше не подсматривать за родами и не совать нос ни в матку, ни в колыбель. Особенно в таком болезненном для человека вопросе, как возникновение гениальности. Слишком велик риск увидеть удручающе мелкую пакость.

Как и всякая профессия, гениальность эволюционировала строго последовательно. Ступенька за ступенькой.

И никому не было дано перепрыгнуть хотя бы одну из них.

Гений любого калибра всегда оставался в плену представлений своего времени.

Поясняю.

Всуньте в руки сэру Исааку Ньютону айфон, и вы увидите растерянного идиота.

Несомненно, Исаак много знает про секретные пружины, открывающие реликварии и шкатулочки с ядом.

Не исключено, что его пальцы нашарят кнопку включения и экран оживет.

Тут-то и начнется самое интересное.

Растерянность сменится мудрой ухмылкой.

Дело в том, что Ньютон — алхимик с тридцатилетним стажем, двинутый на «философских камнях» и «изумрудных скрижалях», автор 57 алхимических сочинений.

Как только загорится дисплей — ему мгновенно все станет понятно.

Он сообразит, что в плоской коробочке заточён алкагест — холодное пламя великой свадьбы элементов.

Конечно, нельзя исключать, что Ньютон тут же завернет айфон в тряпочку и отнесет его в райотдел инквизиции.

Это возможно, но маловероятно.

Все-таки сэр Исаак — это олицетворение науки того времени. Скорее всего, он решится сам изучить природу свечения и смысл загадочных значков.

И сделает он это в полном соответствии с научными методиками своей эпохи.

От айфона с помощью зубила и молота будет отделена треть и истолчена в ступе.

Разумеется, Ньютон не забудет добавить в этот порошок красную тинктуру и лист ежевики.

Набрасывая толченный айфон на огонь анатора (алхимической горелки), наш гений по изменению поведения пламени сделает первые выводы о природе странной вещицы.

Еще неизвестно, что будет ужаснее: вонь горящего пластика или умозаключения величайшего интеллектуала XVII столетия.

Затем последует прокалывание айфона раскаленной иглой, помещение его в освященную воду, кислоту и купорос.

Затем настанет очередь антимония (сульфида сурьмы), а потом и паров ртути.

Доконав и окончательно обезобразив гаджет, Ньютон достанет «яйцо ясности». (Оно снесено черным петухом и содержит зародыш василиска.) Трехкратно приложенное к любой вещи, это яйцо запускает в ней цикл трансмутаций. Они заканчиваются тем, что на предмете проявляются письмена, содержащие истинное имя вещи.

Шесть веков алхимики именно так разгадывали тайны мироздания. И всегда были довольны результатом. А сэр Исаак был одним из них.

Нет. Ньютон не идиот. Он несомненный гений науки, совершивший важнейшее, глобальное открытие.

Тем смешнее выглядят его манипуляции с айфоном.

Тут дело в том, что никакая гениальность не может отменить поступательность процессов познания.

А в то время не существовало даже намека на природу той вещицы, которую наш Исаак пытал в своей лаборатории.

Да.

Прославившая его теория тяготения красива. И отлично сделана.

Но! Для открытия гравитационного механизма мира все было готово.

Все детали для теории Ньютона были выточены большой бригадой гениев.

Кеплер уже разобрался во взаимоотношениях планет, Гилберт вывел идею магнитных свойств Земли, ритм орбитального движения был решен Буллиальдом, а его стабильность разгадана Реном. Мощнейшие догадки о законе обратных квадратов сделал Гук. Мы уж не говорим о работах Галилея, Коперника, Галлея, Борелли, Гюйгенса, Эпикура, Аристарха, Демокрита, etc etc.

Сэру Исааку надо было лишь правильно собрать этот сверкающий конструктор.

И он сделал это.

Но во всем прочем Ньютон громоздил одну нелепость на другую. Он ошибался в определении возраста Земли, в хронологии человеческой истории, в классификации химических элементов. А его «теория материи» — бред настолько анекдотический, что биографы стесняются даже упоминать о ней.

Но эти нелепости — не свидетельство глупости нашего великого Исаака.

Отнюдь.

Ньютон, без всякого сомнения, был самый сильным интеллектуалом той эпохи.

Его заблуждения — простое доказательство того, что гениальность никому не пришивает крылышки и не позволяет порхать над эпохами.

В своем XVII веке сэр Исаак ну никак не мог ознакомиться с периодической таблицей элементов, с раскопками пещеры Чжоукоудянь или стратиграфией. Поэтому и генерировал чистый бред о возрасте планеты, химии, человеке и т.д.

Увы.

У гениев нет возможности заглядывать в диссертации, которые появятся через пару веков.

Все, без исключения, научные открытия сделаны по тому же принципу, что и ньютоновская гравитация. Никаких других способов не существует. Работает только принцип накопления пониманий. Нет накоплений — нет и гения.

Глава XIX

ПОСЛЕДНИЙ ГЕНИЙ

То, что открытие сэра Исаака датируется 1687 годом новой эры, является глобальным позором человечества. Дело в том, что из всех «тайн» мироздания, «тайна» гравитации — самая примитивная.

Но для того, чтобы разобраться с этой фигнёй, человеку потребовалось пять тысяч лет.

Все эти 50 столетий homo клеил себе на лоб этикетку «sapiens». Непонятно, на кого данный выпендреж был рассчитан. Ведь любой титул — это сигнал о статусе, который подается тем, кто способен его понять. В том числе и звание «sapiens».

Но кому человек адресует это сообщение о себе? Перед кем хвастается? Кто должен переполниться почтением?

Кенгуру, бегемоты или страусы?

Хм.

Кенгуру, как известно, принципиально не читают этикетки. У бегемотов скверное зрение. А страусы уверены в том, что homo опять хитрит, чтобы усыпить их бдительность и завладеть перьями, которые хочет носить сам.

Никаких «тайн» не существует. «Тайна» — это вульгарное отсутствие знания.

Но XXI век внезапно обнаружил множество тайн мироздания. Более того, эти чертовы тайны контактируют меж собой и размножаются.

Увы, реальные успехи науки весьма скромны. А все «открытое» — это простые вещи, постигаемые через наблюдение и сопоставление. В том числе и космология, и квантовая механика.

А вот подлинно сложные задачи человек решить не в состоянии.

Черной меткой, которую вселенная, ухмыляясь, вшлёпала в ладонь homo — служит проклятый вопрос происхождения и природы времени.

Тут процесс понимания ну никак не запускается. А все накопленные гипотезы смехотворны. Не существует даже внятного определения того, что такое «время».

Впрочем, это легко объяснимо.

На «ньютоновском» примере мы увидели работу механизма науки. Другого у нее нет.

А в данном случае он совершенно бесполезен. Не за что зацепиться, чтобы начать цепочку выводов.

Множество гениев вгрызалось в тему времени; подступы к ней засыпаны обломками самых авторитетных зубов.

Кривенькие резцы Хокинга тут смешались с прокуренными клыками Эйнштейна. Да все без толку.

Гении погрызли вопрос, но обломались и слились.

Не удивительно.

Современная наука вертит в своих лапках «время» с тем же идиотическим выражением, с каким сэр Исаак Ньютон рассматривал айфон.

Увы и ах.

Существующий метод познания бессилен. Попытки постижения времени Паундом или Нётер ничем не отличаются от протыкания гаджета раскаленной алхимической иглой.

Похоже, данный вопрос настолько превосходит мыслительные возможности homo, что в обозримом будущем (100-200 лет) решен не будет.

Ладно, черт с ним, со временем.

Но без всякого ответа остается и простенький вопрос о том, что такое человек.

Вот он-то вполне решаем, но у «sapiens-ов» нет ни малейшего желания это делать.

Наука не так давно плюнула в лицо человечеству «происхождением видов» Дарвина и условными рефлексами Павлова.

Миф о человеке, который с таким трудом создавала культура, этим плевком был пробит насквозь. Пострадало вранье, а боль испытал homo.

Но зато ему стало понятно, что ничего хорошего от естествознания ждать не приходится; «Дарвин и Павлов» — это не последняя пакость, на которую оно способно.

Да и вообще.

Походка науки стала настолько легкой и стремительной, что возник понятный соблазн переломать ей ноги.

Но!

Подвалы инквизиции затянулись паутинами, костры погасли, а потомки инквизиторов водят экскурсии. Перекошенные злобой фанатики уже не придут людям на помощь. Некому отстаивать священность понятия «человек».

Утрачена квалификация, заржавел инструментарий. Никто не вздернет гения на дыбу и не оторвет клещами тот мерзкий нос, что сунулся куда не следует.

Люди с тоскою посмотрели в свое славное прошлое, но быстро придумали кое-что получше, чем расплав свинца в глотку.

Укротителем гениев стала такая универсальная липа, как «нравственное начало». К счастью, оно способно изуродовать все, что угодно.

Да, пришлось потрудиться. Но в результате усилий моралистов наука отрастила огромный горб этики и согнулась под ним.

Походочка изменилась. Укоротились и покривели ее ножки.

Храбреца Бруно, принимающего огненную смерть — сменил суетливый горбун, клянчащий гранты. Этот уродец торопится обслужить homo, ничем его не печаля. Он знает свое место и благодарно лижет то свой горб, то руки министров.

Как только этика взялась рулить наукой — похоронились все надежды на установление истины о человеке.

Теперь это сделать невозможно.

А шанс был.

Была эпоха, когда культура валялась нокаутированная «происхождением видов» и «условными рефлексами». Любые вивисекции, физиологические опыты in vivo, «человеческие зоопарки» и цирки уродцев воспринимались без зубовного скрежета. Этика еще не портила воздух планеты и не увечила науку.

Тогда, чтобы расставить все точки над «i» требовалось совсем немного.

Что именно?

Объясняю.

Чтобы получить доказательное и полное представление о существе, именуемом «человек», следовало создать герметичный виварий, в котором можно было бы содержать и изучать людей, с рождения изолированных от цивилизации, речи и любых знаний, создав для них те же условия, в которых находился homo плейстоцена.

Да. Это были бы люди в их диком, естественном состоянии. Изоляция от системы рассудка и языка вернула бы рожденных в XX столетии на миллион лет назад.

Изучение этих животных избавило бы от всех иллюзий. Все бы стало ясно и о функциях мозга homo, и о его забавах с камешками. Не говоря уже о таких мелочах, как каннибализм, детритофагия и промискуитет.

Экскурсант, оставаясь невидимым, мог бы заглянуть в глаза своей биологической основе, грызущей оттяпанную ногу ребенка.

Чтобы узнать, чего следует ожидать и от себя самого, и от «ближнего своего», человеку не надо было бы дожидаться очередного Освенцима.

А при выходе из вивария уместны были бы крепкие дубки с петлями и табуретки. Чтобы теологи, психологи и поклонники «кантовского императива» могли бы кончать с собой организованно и аккуратно.

Но, проворонили.

Больше такой возможности никогда уже не представится. Горб получил все полномочия и распоряжается своим носителем.

Сегодня такой виварий был бы объявлен преступлением «против человечности». (Хотя его обитатели были бы в стократно лучшем положении, чем узники большинства тюрем планеты.)

Обширное, комфортное, пейзажное пространство, где человек имел бы возможность вернуться к своим биологическим «корням», несомненно, нарекли бы «концлагерем».

К счастью, дикая мысль о таком виварии теперь не придет никому в голову. Дело в том, что потомки падальщиков плейстоцена не любопытны.

Так что наглядная, пронзительная правда о настоящем человеке останется неизвестной. А гениальность и ее биологическая основа — загадкой.

Ну и прекрасно.

Люди так любят миф о себе, что лучше не ломать эту игрушку. Пусть и дальше живут в грезах.

Осталось не так долго.

Вранье — отличная штука, но, увы, оно не пригодно как фундамент цивилизации.

Впрочем, все это лирика, мало имеющая отношения к делу. Мы можем, наконец, подвести итоги нашего исследования.

Да, гениальность существует. Это очень искусственная штука. По сути, просто профессия.

Она формируется средой и никак не связана ни с какими особенностями мозга. Врата в «гении» открыты всем желающим.

Но поголовье гениев не увеличивается. Хотя эту братию давно перестали обижать и жечь, тем не менее, их становилось все меньше и меньше. Последним был Хокинг на колясочке.

На данный момент нет ни одного.

Основной причиной вымирания гениев стал миф о существовании особых людей с особенным мозгом. И о том, что мандат гения выписывается неведомыми силами, и обычному homo не стоит о нем даже мечтать.

Культура и тут победила здравый смысл.

Миф насмерть раздавил и мышление, и очень полезную профессию.

Созерцая «священный пантеон», глядя в мраморные очи гениев, ни один человек уже никогда не догадается, что он легко мог бы быть одним из них.

2023, Рим

Приложение

АНТРЕКОТ МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ

Ремесло публициста — так затачивать смыслы и образы, чтобы они без помех вколачивались в деревянные извилины читателя. Конечно, разные эпохи требуют и разных стилей заточки. Следует помнить, что со времен Ламметри и Писарева полушария публики несколько огрубели.

Разумеется, переострить смыслы тоже нельзя.

Мысль не должна вбиваться легко и бесшумно. Обязательно должен быть слышен «стук молотка». Читателю нравится чувствовать, что с его мозгом работают.

Есть и еще один секрет публицистики.

Он заключается в том, что самые сочные антрекоты нарезаются из самых священных коров.

Конечно, «корову» можно подбирать и специально. Но лучше использовать старую самурайскую методику: испытывать остроту меча на случайном прохожем. Благо, в пространствах культуры бродит множество сакральных персонажей. На антрекоты годится любой.

Делать такую нарезку необходимо. Это прямой путь к освобождению от ига любых «святынь» и запретов. При наличии чего-либо сакрального (даже в следовых количествах) свободомыслие невозможно.

Приступим.

Наконец озвучено намерение причислить к лику святых Федора Достоевского в чине пророка. Нет сомнений, что канонизация вскоре свершится. Ведь Достоевский — это именно то, что сейчас нужно церкви. Оприходовав его, попы станут единоличными владельцами и «русской мессианской идеи», и бренда «народ-богоносец».

Иконописный образ нового святого станет хитом. Пророка Феодора можно изобразить нагим, в парилке, с голенькой крестьянской девочкой 10 лет, доставленной туда для его «банных забав».

(Подробности можно выяснить в известном письме Н. Страхова, где тот рассказывает о педофилии Достоевского.)

Конечно, существует мнение, что «все было не так» и «Страхов перепутал».

Возможно. Нельзя исключать, что девочка сама заказала себе в баньку автора «Карамазовых». (Впрочем, от перемены мест слагаемых мизансцена не меняется.)

Фон этой иконы, несомненно, должен быть таким же бездонно-золотым, как сама русская духовность. А все прочее, включая позы, можно оставить на усмотрение иконописца. Главное, чтобы нимбик сидел.

Впрочем, есть опасения, что праздник попортят православные ханжи. Они склонны замалчивать самые живописные подробности биографии своих кумиров.

Напрасная стыдливость!

За две тысячи лет церковь так наловчилась выдавать любую пакость за достижение, что могла бы уже ничего не стесняться.

Насильники-извращенцы, садисты и организаторы массовых убийств давно объявлены святыми. Кн. Владимир, Николай-2, И. Волоцкий почитаются, как образчики добродетели. Рядом с ними уютно пристроится и сумрачный педофил Феодор.

Рассмотрим его in vitro.

Отметим, что нам нет никакого дела до изящной словесности Достоевского. В равной степени нас мало волнует его педофилия, картишки и припадки. На нашем стеклышке — Достоевский только как публицист-фанатик, одержимый богоизбранностью «святой Руси».

В чем же суть той мессианской идеи, которую он проповедовал?

Прежде всего, в том, что гнойник православной духовности должен лопнуть так, чтобы забрызгать собою весь мир. Зачем вообще мир надо забрызгивать, Достоевский не уточнил, поскольку, вероятно, и сам этого не знал.

Здесь мы должны заступиться за писателя. Он и не мог быть посвящен во все.

Напомним, что Достоевский — суррогатная мама.

«Народ-богоносец» не его личное изобретение. Он всего лишь доносил в своем писательском чреве умозрения Филофея, Мисюри и других дьячков-патриотов XVI века.

Впрочем, экзотическая мысль о том, что существует народ, находящийся в интимных отношениях с богом, родилась, разумеется, на Синае.

Идея богоизбранности поболталась по миру, пережила ряд забавных трансформаций, а в XV столетии угодила к болгарам. Там ее обнаружили русские дьячки и, разумеется, немедленно украли. Освежили, «омосковили» и предъявили начальству, как свою собственную.

Венценосному руководству идея понравилась. Что не удивительно. Ведь мессианство списывает любую разруху, а наличие «высочайшей цели» позволяет изгаляться над населением как угодно.

Дьячковская доктрина получила название «Москва — Третий Рим». Согласно ей, у России особая роль. Ее предназначение — спасти мир от «зла развития».

Патриоты чуть перестарались. Старая еврейская байка превратилась в выданный богом патент на деградацию. Личная подпись божества в патенте проставлена не была, но, как клятвенно заверил Мисюря, только по той причине, что в нужный момент закончились чернила.

Почему идея «народа-богоносца» оказалась на тогдашней Руси столь успешной?

Потому что именно в эпоху Василия-3 и Ивана-4 уродство российской жизни потребовало радикального оправдания. Дело в том, что вместе с германскими пушкарями и итальянскими зодчими — в наглухо законопаченную Русь просочились первые подробности об окружающем ее мире. Стало известно о телескопах, университетах и трусах.

Это были крайне неприятные новости. «Русский мiр» смутился и пожелал объяснений.

Тут-то очень кстати пришлись откровения Мисюри и Филофея. Всяким Коперникам досталось лаптем по их наглым научным мордам. Цивилизация, право и свобода были объявлены «злом бесовским», а святая Русь — победителем этого зла. Отсталость оказалась не бедой, но «высшим замыслом», а свинство — главным оружием против Антихриста.

Сама же Московия была означена тем «Третьим Римом», который научит весь мир запаривать репу, правильно сажать на кол и бить поклоны. Как всем известно, выполнение этих действ неизбежно повлечет наступление «царствия небесного» на всей Земле, а заплаканный Антихрист запрется в дальней каморке ада.

Держава поняла, что обзавелась национальной идеей и возликовала. Всенародно исполнить «Вставай, страна огромная!» в тот момент не получилось. Песня еще не была написана. Впрочем, даже это не смогло омрачить праздник.

Однако склепать доктрину «на века» не получилось. Филофея загрызли клопы, а Мисюря спился так, что «забыл грамоте». Из-за этих несчастий великая идеология осталась немного недописанной и недоношенной.

Какое-то время в ней не было необходимости, но вторая половина XIX века вновь востребовала русское мессианство.

Что же опять произошло?

Проигралась важная война, усугубилась разруха. Прямо перед носом «народа-богоносца» Европа соблазнительно затрясла своими революциями. Перекашивая мозги впечатлительных россиян — грянул Дарвин. Все это, несомненно, было новой атакой Антихриста на Русь.

Проискам ада — держава могла ответить только Мисюрей. Разумеется, откровения старого дьячка нуждались в модернизации и дозревании. Тут-то и подвернулся отличный инкубатор в лице Федора Достоевского.

Напомню, что молодой писатель Достоевский проходил по «делу Петрашевцев», как злостный царесвергатель и атеист.

Его арестовали, долго мучили и запугивали, а потом понарошку «расстреляли», навсегда сделав заикой и эпилептиком. Каторга и солдатчина — добили. Освободившись, Достоевский оказался лишенным «всех прав состояния». Крупные города и столицы были для него закрыты, а рассчитывать он мог лишь на местечко учителя труда в сибирской гимназии (с зарплатой 7 рублей в месяц).

Писатель был смертельно напуган и готов на все, лишь бы кошмар следствия и острога не повторились. Более того, он хотел в казино, желал денег и новой писательской славы. А визу на любую публикацию могло дать только Главное Управление по делам печати

Министерства Внутренних Дел (тогдашний Главлит). Но у этого ведомства не было никаких причин баловать каторжника-вольнодумца.

Тут-то Федор Михайлович и начал трещать по швам от любви к царю и отечеству. Ему повезло — треск был услышан.

Написанные им подхалимские стихи легли на нужный стол. Царь в них уподоблялся заре, «ярко восходящей пред очами», а все надежды мира возлагались только на «престол, крест и веру».

Стало понятно, что Достоевский обладает редким даром процеловывать сапоги насквозь. Главлит оценил — и подмигнул сообразительному сочинителю.

После парочки мелких, но приятных бонусов от Управления, Федор решил впредь служить только «скрепам». Достоевского надо понять и простить. Ведь принципы — это единственный товар интеллигентного человека.

Ну а дальше все пошло, как по маслу. Писательская карьера перезапустилась. Филофей и Мисюря обрели достойного наследника. Старый патент на деградацию был не только продлен, но и украшен всякими «сонечками и великими инквизиторами». Федор не подкачал. В России вновь залоснились попы и эполеты.

Помимо всего прочего, разведенное беллетристикой мракобесие оказалось отличным товаром. Оно исцеляло раны, нанесенные гадкими открытиями Дарвина. Оно врачевало боль, которую русским умам причиняла свобода.

Разумеется, битвой Федора Михайловича с нигилизмом и атеизмом аккуратно подруливало Управление по делам Печати.

Трудно не заметить роковые совпадения: каждое из сочинений Достоевского почти всегда было «ответом» на публикацию новой работы Дарвина или на другие успехи естествознания.

Периодически через верные издания делался очередной вброс про «гениальность», «пророческую силу» и «необычайную глубину» Федора. Но порой с ним проводились и строгие беседы в Управлении. Пряники Достоевский любил, но и запах кнута хорошо помнил.

Вообще, корректировать пугливого писателя было легко. Он долго оставался под надзором полиции, где его изредка журили за педофильские проделки. Особо, кстати, не обижали. Понимали, что специалистом по «слезинке ребенка» так просто не станешь; необходимы кое-какие эксперименты.

Некоторые нюансы жития пророка Феодора мы опустили. Но ничего принципиального они не содержат. Причинно-следственная связь меж основными фактами биографии и убеждениями достаточно очевидна.

Разумеется, в полушариях мозга никакие идеи «изначально» не заложены, и из космоса они не транслируются. Глубинные «механизмы психики» существуют только в воображении поэтов. Все идеи и взгляды определяются страхом, модой и выгодой, а также свойствами той среды, в которой обитает особь.

Подведем итог: часики православных «откровений» Достоевского заводились пальцами городового и пятаком. Конечно, не напрямую, а через «взгляды» писателя, которые регулировались простыми внешними факторами. В том числе и Управлением по делам печати.

Из этого не следует, что Федора Михайловича надо записывать в мошенники. Ничего подобного. Он просто романист, то есть мастер лжи и беллетристических фокусов. А читатель романов и открывает книгу, чтобы быть обманутым. Он сознательно ищет простой и сладкий раздражитель мозга. И чем ярче ложь — тем сильнее гипноз восторга.

Со временем литературные химеры окончательно заменяют реальность. Укореняется вера в то, что зайцы живут в шляпах, а дамы пилятся пополам. Носителем истины становится иллюзионист.

Управление воспользовалось возможностями популярного жанра. А заодно смастерило Феодору имидж русского пророка.

В XIX веке медийно-полицейский проект «Достоевский» оказался успешен. Тогда Федор Михайлович славно потрудился для деградации России. Но и по сей день этот фокусник вынимает из цилиндра то зайцев Карамазовых, то Третий Рим. Его аттракцион работает. Уже из могилы старый педофил вдохновляет тащить страну в черное никуда прошлого. Под бочок к Мисюре.

Впрочем, и в этом нельзя винить Феодора Михайловича. Возможно, там, под дьячковским бочком, России будет гораздо уютнее.

ДЕНЬ ЗВЕЗДОНОСА или ИДЕАЛЬНАЯ РЕЛИГИЯ

Взявшись препарировать понятие «родина», мы сразу убеждаемся в том, что имеем дело с очередной религией. На данный момент она всесильна и неискоренима. Избавление от нее почти невозможно. Это тот самый случай, когда удаление опухоли приводит к исчезновению пациента. Мы можем лишь зафиксировать данный факт, а также вычислить происхождение и специфику этой веры.

Цирк XVIII века не был обременен этическими ограничениями и сантиментами. Допускалось все, что могло насмешить или шокировать публику.

В репертуаре шапито Бальдуччи был популярен номер_— «Мамаша».

Он заключался в том, что суровая старуха жонглировала головами своих шести умерших детей.

Почему малыши умерли — неизвестно. Зачем произошло посмертное отделение их голов — непонятно.

Впрочем, особой загадки здесь нет. Дети в ту эпоху умирали при первом же удобном случае. А декапитация могла быть совершена из-за недостатка эффектного реквизита.

Как выглядел номер?

Весьма элегантно.

Под скрипочку «Мамаша» ловко крутила в воздухе шесть маленьких сморщенных головок. Потом ловила их в подол, раскланивалась и брала хорошие аплодисменты.

Желающие могли детально рассмотреть мордашки и узнать имена покойных малышей. «Мамашу» размещали на афишах, поминали в песенках, но изваять с нее аллегорическую скульптуру «родины-матери» никто не догадался.

А жаль.

Случись такое, механизм служения родине получил бы прекрасный символ. А патриоту, обнаружившему свою голову в полете, не пришлось бы удивляться ее забавной траектории.

Но «Мамаша» померла. Номер забылся. Шанс упустили.

Это ротозейство можно понять. Потребности в культе «родины» на тот момент не было. Римское понятие «отечество» давно забылось, а европейское еще не оформилось. Патриотика Европы пребывала в мерцающем состоянии. Как, впрочем, и границы.

РОДИНА, КАК УСЛОВНЫЙ РЕФЛЕКС

Два следующих века все изменили. Начались масштабные войны. Убивать homo любил всегда. С этим проблем не было. Но новый стиль войны нуждался в грандиозных массовках, готовых не только умерщвлять, но и умирать. Труп стал единицей измерения исторической значимости происходящего.

Какова была причина этих перемен?

Как только звучит данный вопрос — у историков сразу чешутся династии и капиталы. Но, вероятно, все дело было в пуговицах: они стали не такими большими и блестящими. Война потускнела. Генералы пригорюнились и приготовились проклясть человечество.

Выход не сразу, но нашелся. Оказалось, что утрату пуговиц можно компенсировать количеством мертвецов. Покойники вполне способны вернуть генеральской работе должную величавость. Как только это понимание снизошло — главным свидетельством важности военного события становятся цифры потерь.

Соответственно, убитых требуется все больше и больше. И чужих, и своих. Жалкие две-три тысячи компрометируют любую победу. Нужны десятки, а лучше сотни тысяч. Тут возникли затруднения. Массы не захотели устилать поля так густо, как того требовала новая военная эстетика.

Ничего удивительного. Людям не хватало мотивации.

Дело в том, что сделать мучительную смерть еще большим удовольствием, чем убийство, умеет только религия. Лишь она способна придавать смысл полностью идиотским поступкам. Но к XVIII веку христианство выдохлось и утратило свои волшебные свойства. Вдохновить толпы на коллективную смерть оно было уже не в состоянии. Требовалась свеженькая вера. И она образовалась.

Божество по имени «родина» с этой ролью справилось блестяще. Оно ежечасно требовало человечины, а сытым не было никогда.

Тут-то все и наладилось. Грянули гимны и очертились границы. Культура быстро оформила «пасть за отечество», как высшее счастье. Нomo согласился превращаться в труп по первому же щелчку генеральских пальцев. Это решило проблему «устилания полей».

Картинки с театров военных действий, наконец, обрели должную солидность.

Впрочем, помимо аппетита на трупы, у нового божества обнаружились и другие достоинства.

Манипуляция массами превратилась в чистое наслаждение и стала доступна лицам средних способностей. Теперь деспоты не трясли перьями в битвах, а только надували щеки «от имени и по поручению» отечества. Однако это обеспечивало им поклонение, о котором не могли и мечтать короли прошлого.

Ведь «родина», как и всякое иное понятие — бесплотна. Это иллюзия общего пользования. Красивая абстракция. Соответственно, своего голоса она не имеет.

Как и в любом другом культе, от имени божества вещают жрецы и пророки. В данном случае — это генералы, цари и чиновники. Они же определяют размер человеческих и иных жертвоприношений, собирают деньги, а также оглашают различные капризы абстракции.

Необычайное удобство «родины» заключается в том, что от ее имени можно нести почти любую ахинею. Если это делать умело, то массы беспрекословно раскошеливаются, радостно маршируют, охотно умирают и легко управляются. Если это делать виртуозно, то они подолгу терпят нищету, пытки и любые унижения.

Чтобы разобраться в причинах этого явления, следует обратиться к классической механике религиозной веры.

МЕХАНИКА ВЕРЫ

Напомним, что все религии — конкуренты. Побеждает та, что умеет лучше других приспособиться к особенностям мозга homo.

Это не трудно. Творя мозг млекопитающих, эволюция особо не напрягалась. Поэтому конечный продукт имеет забавный дефект. Без специальной подготовки он не отличает правду от лжи.

Но! Ложь, как правило, проще, и, соответственно, усваивается легче. Более того, она пришла первой и через мифы и искусство установила все правила игры.

Напомним, что изначальные представления о мире и человеке были редкостной ахинеей. Других попросту не было, т.к. науки еще не существовало.

Это первородство оказалось мощным фактором. В результате ложь стала содержанием культуры и главным дирижером условных рефлексов.

Чуть позже многообразие первобытной галиматьи эффектно суммировалось в «бога».

Дефект имел множество последствий. Но нас сегодня интересует только одно из них. А именно та легкость, с которой религия захватывает мозг человека.

Технология захвата отработана. Во всех культах она сходствует. Человеку надо внушить то, что навязанные ему ощущения и представления — являются его собственными. Более того, что они — часть его «личности» и «души».

Разумеется, для начала клиента надо уверить в наличии у него «души». Не вопрос. Это удалось еще в палеолите. С тех пор из поколения в поколение homo бережно передает эту химеру первобытного мышления. Вдобавок «душа» оказалась хорошим бизнесом.

Во множестве развелись специалисты по ее спасению, изучению и наполнению.

К «душе» люди относятся так же трепетно, как владельцы «йорков» к своим песикам. Им неудержимо хочется прихорашивать свою забаву, а также таскать ее по выставкам и вязкам. Но если собачке достаточно начеса и банта, то «душа» требует чуть большего.

Конечно, разовые «вязки» ей обеспечивает культура.

«Душа» всегда может «отвести хвостик» и подставиться под роман, фильм или шоу. Пенетрация бывает глубока, но фрикции конечны, и извлечение неизбежно. А мимолетный оргазм проблемы не решает.

«Душе» необходим постоянный, активный наполнитель распирающего типа. Дешевле всех такую услугу оказывает религия.

Методика проста. Используется условно-рефлекторная схема, означенная еще Иваном Петровичем.

Поясним.

В память клиента подгружается набор драматических баек. Они маркированы, как нечто «самое важное». Это_— реактивная масса. Она легко входит и размещается, но до определенного момента остается пассивной.

Чтобы ее активировать, нужен набор специальных раздражителей.

Ими служат иконки, тотемы, кресты, чуринги, мощи, символы, а также специальные запахи, слова и пение. Их можно применять порознь, а можно в связках. Возбуждать массы подгруженных ассоциаций умеют только они. Прицельность действия таких возбудителей на реактивную массу отработана поколениями попов и шаманов.

При контакте раздражителя и массы — свершается рефлекторная реакция. В мозгу происходит «вспышка» пары миллиардов нейронов. Байки и прилагающиеся к ним эмоции чувствительно оживают.

Как?

Элементарно.

Разовая активация такого количества клеток памяти обеспечивает сильное нейрологическое ощущение. Это банальная физиология. Она имеет ту же природу, что и любой другой зуд. Но мнимое отсутствие внешней причины придает ей невероятный драматизм.

Иными словами: «душа наполняется».

В момент реакции у клиента выделяется «слюна веры». Это различные внешние проявления: поклоны, слезы, ритуальные жесты и звуки.

У «слюны» важная функция. Для наблюдателя она свидетельствует о полноте рефлекторного всплеска. Для самого клиента — работает вторичным возбудителем, продлевая и повторяя реакцию.

Цель достигнута: магическая пенетрация глубока, а фрикции бесконечны. Духовная жизнь удалась. Homo растроган. Он даже не подозревает, что его «внутренняя жизнь» организована извне.

Все детали этой «жизни» откровенно импортированы ему в мозг. На каждой — отпечатки знакомых пальцев. Связь деталей с внешними раздражителями — несомненна. Множественные электрохимические события в коре полушарий имеют простое «павловское» объяснение. Но очевидность всех этих фактов не беспокоит homo.

Он упрямо считает религиозные переживания продуктом своей «собственной личности» и способом связи с «духами», «богом», родиной или другими иллюзиями. Религия приобретает статус хозяина, который распоряжается ключами запуска «самых важных» переживаний.

Это качество человека бесценно. Именно оно позволяет делать с ним все что угодно. «Включите» в нем веру_— и homo будет строить пирамиды, жечь ведьм и погибать за родину.

Требуется самая малость: создать мираж участия в важном, но непостижимом процессе. Что и делает религия, пользуясь известным дефектом мозга. Если это получилось_— дело в шляпе: тогда человек способен предать свои подлинные интересы.

ДЕДЫ ВОЕВАЛИ

О каких интересах мы говорим?

Следует помнить, что в лице homo мы имеем дело с опасным и плохо управляемым животным.

Почему?

Потому что все командные структуры его мозга сформированы во мраке глубокого палеолита. А тогда шанс на выживание давали только агрессия, похоть и вороватость. Миллионы лет эволюция трудилась над культивацией этих свойств и добилась впечатляющих успехов.

Следует помнить, что когда мы говорим о подлинной, природной человечности — то имеем в виду именно эти три качества.

Как и для прочих животных — бесспорным приоритетом для homo является его собственное биологическое благо.

Но! Удел существ такого типа — маленькие стаи и романтика каннибализма. Миллионы лет так и было. Но вечно продолжаться не могло.

Увы, материя непреклонна. Ее страсть — самоорганизация и усложнение форм. В этом она маниакальна и неостановима.

Слепив фейерверк из простенькой квантовой пены, материя дебютировала Большим Взрывом. Потом продолжила представление с первичными атомами. Затем_— с молекулами, клетками и организмами, периодически отвлекаясь на создание галактик.

Дошла очередь и до наших «дедов». Питекантропы огрызались, отстаивая идеалы промискуитета и людоедства, но безуспешно. Материю не переспоришь.

Ведь популяция homo — это всего лишь ее фрагмент, вовлеченный в общую круговерть. И подвластен он тем же законам, что формируют элементы, планеты и колонии микроорганизмов. Поэтому произошло неизбежное. Человечьи стаи начали сливаться, а их конструкции усложнялись.

Все свершилось с той же неумолимостью, с какой ядра скромного гелия трансформировались в углерод, а рыбы в млекопитающих.

В проекте «человек» включать адские температуры или перекраивать среду обитания было бессмысленно. (Напомним, что задачей были не только стейки).

Но «двинутая» на самоорганизации материя дьявольски изобретательна. У нее множество инструментов. Поэтому запустился цивилизационный механизм.

Цивилизация оказалась способным массовиком-затейником и легко «доусложняла» дедов-каннибалов до прокладок и Хиросимы.

Отметим, что цивилизацию никто не планировал. Не хотел. Не «продвигал». Ни Аристотель, ни Эвклид ее стратегического плана не разрабатывали. Хокинг в колясочке не был ничьей осмысленной целью, как и вся цивилизация в целом. Да и свершалась она без согласия участников.

Более того. Эта игра велась втемную.

Десятки тысяч лет homo даже не догадывался, что занят в таком роскошном шоу. Никаких представлений ни о происходящей эволюции, ни о движении цивилизации у него не возникало. Первые подозрения появились лишь в XVIII столетии.

Конечно, усложнять стаи было нелегко. Свирепые и сообразительные твари тормозили процесс, норовя вернуться к пещерной простоте. Но эволюция не брезглива и пользуется всем, что подвернется под руку. Даже роковым дефектом.

Она не эстетствует. Морфологические и физиологические пороки вида частенько становятся залогом его выживания. Достаточно взглянуть на мадагаскарских руконожек или на бородавочников.

А еще лучше на звездоноса (condylura cristata).

Когда-то игра мутаций прилепила этому кротику дурацкие наросты на мордочку. Они травмировались и мешали копать. Но сообразительная эволюция не стала их стесывать, а напротив_— разрастила и укрепила, превратив всю физиономию звездоноса в 22 осязательных щупальца.

Толку от них мало. Но обычные кроты при виде такой красоты седеют и падают в обморок. Все жуки и личинки достаются звездоносу.

Примерно также эволюция обошлась и с человеком. Главный изъян стал главным достоинством.

Сломить сопротивление homo помогла волшебная слепота его головного мозга. Мы знаем, что почуяв сочную ложь, мозг повизгивает от удовольствия и занимает очередь. Конечно, не воспользоваться этим было нельзя.

Раскрутив данный дефект — эволюция вышла на новый инструмент развития вида. А именно — на религию, которая была неизбежным следствием этого свойства и его прямым порождением. У мозга появился всемогущий хозяин — и человек предал свои биологические интересы.

Забавен итог применения этого инструмента.

Присмотримся к фиксированной истории человека. Она поразительно уродлива. Ее летописи набиты наполеонами-фараонами-чикатилами, а также освенцимами всех видов. Она пропитана аномальной злобой и бессмысленной тратой сил, вроде пирамид или «нотрдамов».

Примечательно, что 99,9% отпущенного ему времени род homo тратит не на развитие, а на бесконечное скитание от одного бога к другому, на массовые убийства, культовые практики и создание тупиковых социальных схем.

Впрочем, особой загадки здесь нет.

По всей вероятности, данное уродство — это следы крайне грубого инструмента, которым пришлось поработать эволюции.

Будем до конца откровенны. Если очистить наращенную культурой шелуху, то мы увидим, что лик человека_— это рожа пещерника, обтесанная тупыми зубилами религий. Согласитесь, что история такого существа другой быть и не могла. ГУЛАГ и гиалуроновые губы были неизбежны.

Конечно, процесс усложнения популяции homo нуждался в мясе. Но по эволюционным меркам он обошелся не так уж дорого. Всего лишь в тридцать-сорок миллиардов особей, погибших мучительной смертью.

Это сущие пустяки по сравнению с устрицами или осами. Те за свое развитие сложили квадриллионы голов.

ПОВЕЛИТЕЛИ МОЗГА

Всякий бог, как и любая другая иллюзия, имеет срок годности.

По истечении — утрачивает свои свойства и списывается.

На свалке использованных богов — сотни персонажей различного ранга и происхождения.

Тут пылятся обломки Ваала и Гитлера, Озириса и валькирий. Со всех осыпался грим величия, а колючки Иисуса перемешались с перьями Вакан-Танка.

Когда-то все они казались всесильными и «спасителями». За них убивали и умирали. В их образах концентрировались главные смыслы. Но наступило разочарование.

Что же сформировало эту грандиозную свалку?

Причина проста. Дело в том, что, подгруженная в мозги реактивная масса со временем портится.

Драматические байки окисляются. Раздражители деформируются. Реакция протекает либо слишком вяло, либо не происходит вообще. Соответственно, прекращается и волшебный зуд в коре полушарий. «Вера» пропадает, и мозг ищет себе нового хозяина.

Такого, чтобы «заводил».

Как правило, он его находит.

Но мы помним, что homo прошел университет палеолита, где отлично усвоил науку злобы и подозрительности. Поэтому новенького бога сразу «ставят на счетчик».

Да, «к нему рыдают». Его жрецам лижут руки. За него ходят в крестовые походы или вырезают его врагов «до седьмого колена». Но обожая и уповая — человек фиксирует и все проколы божества. Он копит сомнения во всемогуществе своего мистического хозяина и коллекционирует обиды.

Ведь помимо волшебного зуда, homo ждет еще и подарочки. А их, разумеется, нет. Со временем наступает неизбежное разочарование, и свалка комплектуется обломками еще одного бога.

По самым скромным подсчетам там свалено уже штук пятьсот бывших поводырей человечества.

ПРЕДКИ ГОРЯЧЕГО КОПЧЕНИЯ

Разумеется, объектом культа может стать как чистая иллюзия, так и реалия, прошедшая специальную обработку. Мы это видим на примере Ленина, фараонов или духов-покровителей племен Гвинеи. Напомним, что тех изготавливают из умерших родственников. Как из сыровяленых, так и «с дымком».

Реалии иногда работают сильнее чистых иллюзий, но быстро девальвируются. Их магическая сила не отличается прочностью.

У глобальных «вер» совсем другие проблемы. Важнейшая из них — это непредъявляемость божества. Ведь большие повелители мозга проживают только в словах и картинках. Им трагически не хватает вещности.

Рано или поздно публика требует автограф-сессию и «совместное селфи». Конечно, ей можно подсунуть мощи «отличников веры» или развлечь погромами.

В известной степени вера освежается кострами еретиков или крутизной культовой архитектуры. До поры до времени это работает, но проблемы «реального присутствия» божества не решает. Сомнения закрадываются и крепнут.

Культы знают свое слабое место и имитируют эффект «присутствия» бога изготовлением его «мяса». Ацтеки делали его из свеклы, христиане из булки, папуасы — из орехов, etc. «Мясо» коллективно поедается с песнями и плясками. Есть и еще несколько забавных приемов, но бесконечно морочить публике головы невозможно. Счетчик тикает. Бог приходит в негодность.

Преимущество же родины заключается в том, что она является идеальным религиозным объектом. Обычной коррозии почти не подвержена.

Почему?

Потому что ее существование ни у кого не вызывает сомнений. Родину можно трогать руками. Березки, каньоны и другие декорации создают иллюзию абсолютной вещности и предъявляемости божества. Прежде этим не могла похвастаться ни одна «большая» религия.

Конечно, это подмена. Ведь сопки и березки не распоряжаются жизнями и судьбами. Они не ведут войн и не собирают налоги. Но эта подмена блистательно удалась. Тут следует снять шляпу.

Да, «родина» сделана из того же самого материала, что и прочие религиозные культы. И работает по тому же самому рефлекторному принципу. Ничего принципиально нового.

Набор возбудителей «высокого зуда» хорошо известен. Это гимны, присяги, знамена, парады, коронации, паспорта, пограничные штампики, воинские ритуалы, продукты культуры, дни победы, etc, etc.

На первый взгляд все это не имеет отношения ни к какой «вере». Но лишь на первый. На самом деле все это банальные раздражители, которые активируют подгруженную реактивную массу волнительных патриотических баек.

Религия родины насквозь пропитала полушария и на данный момент является неискоренимой. С учетом известного дефекта мозга — разоблачение ей пока не грозит. Она прекрасна еще и тем, что в ней сконцентрирована вся способность человека не замечать очевидного и без сожалений расставаться с конечностями, жизнью и свободой.

В этом культе есть место для всех. Для солдафонов, поэтов и рецептов супа. Даже распятого приспособили к делу. Теперь он наводит небесный блеск на сапоги родины. Отметим, что в этом ремесле бывший бог достиг совершенства и обеспечил себе тихую, но сытую старость.

Плохо обстоят дела только с символом. Он должен быть забористым и ясным, как Ваал.

Финикийцы первыми сообразили, что глупо жарить жертвенных детишек просто на сковородке. Поэтому был воздвигнут бронзовый пучеглазый исполин с разинутой пастью. Пучеглазого раскаляли. Жрец хватал младенца и с разбегу, через пасть производил вбрасывание. Возможно, это было днем рождения баскетбола и различных религиозных шоу. Так или иначе, но Ваал-Цафон на века стал уважаемым брендом.

Религия родины со временем тоже обзавелась символом. Но им стала не «Мамаша» из цирка Бальдуччи, а грудастая тетка с мечом, непонятно кого и куда зовущая.

Увы, данный образ не слишком удачен. И не вполне правдив. В частности, скрыт тот факт, что в роскошном бюсте родины молоко, как правило, ядовито.

РАЗВЕСИСТАЯ ЗОЯ

Сегодня либералы и патриоты опять сплелись рогами. Первые — объявляют Зою Анатольевну Космодемьянскую шизофреничкой, вторые — святой.

Что произошло?

Поясняем. У режима дефицит национальных героев. Его решили компенсировать, прокрутив по второму разу персонажей советского пантеона.

Дело в том, что «родина» — это еще одна религия. Как и всякой вере, ей требуются пророки и мученики. А их парк надо постоянно обновлять. Если обновлять не получается — приходится скрести по сусекам прошлого.

Недавно наскребли Зою. Старый советский культ потребовал легкой модернизации. Посему на комсомолку примерили нимб святой и отметили, что «очень идет». Разумеется, тут же нашлись желающие попортить праздник. Они объявили Космодемьянскую «умалишенной».

В этом деле пора поставить примиряющую точку. Она заключается в том, что правда о диверсантке никогда не станет известна.

Что такое «правда»? Это то, что можно проверить экспериментально. Это абсолютная точность постоянной Больцмана или нисходящей цепочки распада урана.

А история не наука, а клюква. В ней все очень условно. Правда вообще не проходит по ее ведомству. Мемуары и документы_— для вычисления подлинной картины, увы, не пригодны. Они сами нуждаются в проверках.

Чем их можно поверить?

Только другими свидетельствами, которые тоже, в свою очередь, потребуют ревизии. Возникает дурная бесконечность проверятельства. Причем каждая проверка привносит не ясность, а новую погрешность. В результате от реального объекта остается туманный контур, который можно раскрашивать, как заблагорассудится. Чем, собственно, и занимаются историки.

В «деле Зои» тоже нет фактов в строгом (и единственном) смысле этого слова. С этим надо смириться. Ничего страшного в этом нет. Просто следует отбросить всякие научные методы и оценивать дело по канонам мифологии.

Поясним.

Есть точные науки, а есть другое измерение, полное суррогатов и очаровательной лжи. Этот мир именуется «культурой». Он полон эльфов, панфиловцев и пришельцев. В нем развеваются аркольские знамена, хохочут гномы и Анна Каренина сигает под локомотив. Космодемьянская — гражданка именно этого измерения. Патриотов это обстоятельство должно успокоить. Причинить какой-либо ущерб комсомолке теперь так же невозможно, как обидеть Изиду или мадам Бовари.

Впрочем, даже из культурно-исторической клюквы возможно извлечь квадратные корни смыслов. (Разумеется, с них будет капать морс.)

Итак.

Уже с 1941 года — Зоя становится одной из богинь сталинского пантеона. С той минуты вера в Космодемьянскую является обязательным маркером принадлежности к советскому стаду. Зою вжигают, как тавро.

Но времена изменились.

Пришло понимание, что сам по себе «подвиг» ничего не значит.

Орки тысячами погибали во имя Мордора. Фриц Кристен, Зепп и другие солдаты Рейха тоже совершали подвиги. Тем же занимались японские камикадзе, берсерки, жирондисты и воины-ягуары древней Мексики. Да, все они виртуозно убивали и мучительно умирали.

Но это не повод помнить их имена.

Подвиг — примитивное, а часто и преступное действие. На него способны даже алкоголики, дикари и террористы. Имеет значение лишь то, чему послужил подвиг. И какой в нем содержится урок.

Тут нарисовался вопрос: кто такая Космодемьянская и какой полезный опыт заключен в ее поступке? Во имя чего она погибла и зачем вообще сохранять о ней память?

В связи с этим возникла необходимость вскрыть и отпрепарировать этот старый советский культ.

Напомним, что он содержит три основных постулата:

В сороковом году Зоя пережила острый менингит.

В сорок первом совершила поджог нескольких русских крестьянских домов в деревне Петрищево.

Общими усилиями крестьян и немцев была повешена.

Все прочее в ее деле имеет явно выраженные признаки солдатского фольклора и всерьез рассматриваться не может.

Прежде всего, публику очень беспокоит вопрос: была ли Космодемьянская умалишенной? Что менингит натворил в мозгу комсомолки?

Ответ могла бы дать только игла Квинке, грамотная пункция и 5 мл спинномозговой жидкости. Возникла бы ясность, каким именно был Зоин менингит. Серозным или гнойным. Дело в том, что последствия у них существенно рознятся. Они варьируют от безобидных легких галлюцинаций и светобоязни — до глубокого сопора и невозможности вспомнить свое собственное имя.

Но! Поскольку пункция невозможна, то вопрос о состоянии диверсантки навсегда останется открытым. И по сути, праздным.

Исходя из конъюнктуры, ее можно наряжать хоть в тогу героини, хоть в смирительную рубашку. Разумеется, историки будут распускать друг перед другом павлиньи хвосты толкований. Но все варианты всегда будут равноценно ложными.

Попутно отметим, что декларация о шизофрении Зои некорректна. Менингит, даже гнойный — не лучший путь в настоящую шизофрению. Напомним, что шизофрения является солидным эндогенным заболеванием и не может быть следствием воспаления мозговых оболочек.

Максимум, на что может рассчитывать менингиальный пациент, так это на «радикальное снижение умственных способностей и прогрессирующую деменцию».

Впрочем, даже если самый острый менингит и «прошелся по буфету», то нет никаких причин выдворять Космодемьянскую из пантеона героев.

Поясним.

Душевнобольных, слабоумных и детей использовали для диверсий во все времена. Это деловой подход, гарантирующий множество плюсов. Дело в том, что персонажами с атипичной рефлекторикой гораздо легче манипулировать. Оценка рисков у них ниже, внушаемость — выше. Слабоумные охотнее умирают, а потеря таких кадров, мягко говоря, не является трагедией. Хороши эти фигуранты и в плену. На допросах они декламируют лишь тезисы пропаганды, так как попросту не способны дать никаких показаний.

Их использовали китайцы, викинги, буры, австро-венгры, et cetera.

И во Второй Мировой не было никаких причин отказываться от применения душевнобольных. Конечно, чаще всего работали они кривовато. Поджигалось и подрывалось не совсем то, что было намечено. Но с учетом малой ценности исполнителей практика оставалась (относительно) эффективной.

Отметим, что если сталинские командиры и использовали неадекватность Космодемьянской, то ЦК КПСС щедро расплатился с ней бюстиками и названиями улиц. Обычно же таким диверсантам было гарантированно забвение. Буры бросали своих умалишенных без погребения и забывали их имена. А вот идеологи СССР оказались умнее буров. Они поднатужились и зажгли в небесах пропаганды сверхновую звезду. Ее сиянье вдохновило умереть за режим еще пару сотен патриотов.

При этом отметим, что версия «слабоумия» Зои отнюдь не исключает ее «святости». Предмет спора и тут отсутствует. Эти два состояния частенько ходят под ручку и великолепно уживаются.

Жития святых полны маньяков, эксгибиционистов, членовредителей, поджигателей и серийных убийц. По меркам современной психиатрии 85% святых христианской церкви подлежат немедленной госпитализации и принудительному лечению аминазином и галоперидолом с доведением дозы от 30 до 50 мг в сутки.

Трудно предсказать, какие дозы были бы прописаны св. Арсению, у которого «от постоянного плача о господе выпали ресницы». Или св. Симеону, любившему натираться собственным калом и разводить червей в «язвах тела своего».

Напомню, что слой вшей на cв. Лавре был так толст, что покрывал маской даже его лицо. (Смахнуть их Лавр не мог, так как всегда держал руки крестообразно.) У св. Франциска вшей было поменьше, но зато он постоянно целовал их, вытаскивая из шевелюры. (Потом запускал обратно.) Св. Василий Блаженный был большим любителем демонстрировать московиткам свои эрегированные гениталии, а св. Анджела свои — прижигала горящим поленом «до пузырей и почернения».

Конечно, для стабилизации состояния этих персонажей 30 мг в сутки было бы маловато. Но в Житиях их стиль поведения не осуждается, а предлагается, как образец для подражания. Св. Симеон, св. Лавр и пр. красуются на иконостасах.

Как видим — слабоумие святости не помеха. И Зоя не исключение. Возможно, она жгла дома в Петрищево просто потому, что вообще не понимала, что она делает. Иначе ее поджигательское рвение объяснить сложно: мороз в тот ноябрь доходил до -15° по Цельсию.

Напомним, что сталинский приказ № 428 предписывал диверсантам «сжигать дотла» все русские деревни на оккупированных территориях.

(Население, которое не сумела защитить отступившая сталинская армия, тем самым обрекалось на голод и смерть. Позже 428-ой приказ был признан преступным и глупым.)

Но! Повторяем, болезнь Космодемьянской — это лишь предположение, часть клюквенного мифа. Утверждать что-либо_— значит опускаться до уровня историков. Мотивация диверсантки была и останется загадкой.

Впрочем, есть и еще одна версия ее поступков. Эта гипотеза помрачнее, чем помешательство, но и она тоже имеет право на существование.

Возможно, менингит не произвел существенных деформаций структур мозга комсомолки. (Так бывает.) Вполне вероятно, что Космодемьянская была здорова. Но она была патриоткой и очень любила свою родину.

Расшифруем это понятие применительно к Зое Анатольевне и тому времени. Любопытно, что именно она считала «родиной» и какой смысл вкладывала в это понятие?

Итак.

Зоя выросла и сформировалась в том людоедском режиме, где общественной нормой была деградация, доносы и смерть. Девушка не знала иной реальности, кроме сталинщины. А ее уродство воспринимала, как единственно правильный образ жизни.

Вывеска «Россия» была сбита с фасада страны. Под словом «родина» подразумевались расстрельные рвы, голод и одержимость бредом всемирного коммунизма.

Аккуратно напомним, что доминантой государственного пейзажа были штабеля промерзлых трупов ГУЛАГа. На этом торте были и вишенки: изоляция и вой о «врагах народа». А также право власти убивать столько людей, сколько ей захочется.

Никакой другой «родины», кроме сталинской преисподней — у Космодемьянской не было. Только она могла быть объектом Зоиного патриотического фанатизма. И принести себя в жертву она могла только ей. Что и сделала, безусловно оказав режиму важную услугу.

Фактор войны в данном случае не является определяющим. С любыми врагами своего ада у Космодемьянской, вероятно, был бы такой же короткий разговор, как с глупыми крестьянами деревни Петрищево и немецкой ватой.

Как видим, старый советский миф не так прост. Конечно, в нем много клюквы, но есть и любопытный смысл.

Он заключается в том, что любой режим способен уцелеть в любой ситуации, если сможет прикинуться «родиной» и от ее имени постучать зубами об стакан. Тогда ему гарантировано слепое подчинение народа и массовая жертвенность.

Высший класс при исполнении такого фокуса показал Иосиф Виссарионович. До сих пор миллионы убеждены, что его устами вещало само божество «родины». Кровожадный бред Сталина был воспринят как высшее откровение, обязательное к немедленному исполнению.

Чтобы при случае повторить этот трюк, память о Зое следует сохранять долго и бережно. Как, впрочем, и другие мифы о богах и богинях сталинского пантеона.

ОРЕЛ ОБЩЕГО ПОЛЬЗОВАНИЯ И САБЛЕЗУБЫЙ КРЕМЛЬ

Живодеры Месопотамии снабдили своего бога войны двумя головами.

Зачем?

Затем, что ему надлежало пожирать не только врагов внешних, но и непослушных месопотамцев. Согласно воззрениям шумеров это следовало делать двумя разными ртами. Чужаков следовало рвать и быстро проглатывать, а местных смутьянов — жевать с оттяжкой. (Родина любит, когда «своим больнее».)

Но! Два рта плохо помещались на маленькой голове военного бога. Став многоротым, растопыренный карлик Нинурту мог стать посмешищем черни, а не ужасом врагов и смутьянов.

Но выход нашелся.

Месопотамцы проявили смекалку, приделали богу еще одну голову и проблема двухротости решилась.

Впрочем, это не добавило Нинурту респектабельности. Посему двуглавого уродца обрастили перышками. Поменяли кривые ручки на крылья, а губастые рты на клювы.

И свершилось чудо дизайна. Двухротый сперва стал просто птичкой, а со временем окончательно поорлел.

Бренд оказался настолько удачным, что почти 5000 лет держался в топе символов всевластия.

До своей последней прописки (в гербе Российской Федерации) шумерское божество долго ходило по рукам. Его лепили на знамена все любители отрубать, вспарывать, сжигать и захватывать.

Предпоследним (до РФ) пользователем птицы-мутанта был «Союз фашистских крошек».

А до «крошек» старик Нинурту послужил эсэсовцам, туркам, индусам, хеттам, албанцам, ромеям и монгольской Орде. Издыхая, добрая Орда завещала его Московии.

Иными словами, двуглавый хорош всем, кроме некоторой затасканности и сомнительного происхождения.

Мягко говоря, это орел общего пользования.

Смилодон в гербе России смотрелся бы свежее.

Он эксклюзивнее. Его пугательный потенциал выше. И он лучше орла символизирует как само величие, так и его последствия.

Напомним, что красавчик смилодон обитал в плейстоцене и прославился клыками невероятных размеров.

Саблезубый внушал ужас всему живому. От его мурлыканья седели мамонты и писались утконосы.

Поколения смилодонов упрямо жертвовали всем ради зубастости. Их организм хирел, но клыки становились все внушительнее.

Со временем начались проблемы.

Сперва крякнулось зрение. Дело в том, что зубья росли не только вниз. Крупнели и удлинялись и их корни, занимая все больше места в черепе. А потом наступил момент, когда корни залезли почти в глазницы.

Затем утратился хвост и помельчали лапы. Посеклась шерсть. Но клычары росли и росли.

Эволюция махнула рукой на идиотничающего котяру и ничего исправлять не стала.

Разумеется, закончилось конфузом.

Клыки стали так велики, что рот нашего героя вообще перестал закрываться. В нем завелись мухи и мыши. Ослепший саблезубец больше не мог ни рычать, ни есть, ни мурлыкать. А затем и вовсе потерял способность поднимать голову.

Точку в трагедии поставили ленивцы.

Эти неполнозубые листоеды были несчастны в личной жизни. Соответственно, насиловали все, что не могло от них уползти. А слепой и обездвиженный клыконосец был идеальным объектом.

Половой акт в исполнении ленивца был мучительно зануден. Он мог продолжаться неделями, и в результате убивал жертву.

Вероятно, последний из смилодонов и скончался именно под ленивцем.

Не исключено, что Россию ждет похожая судьба.

За клыки имперского величия придется заплатить. Пока не ясно, кто сыграет роль ленивца, но желающие, несомненно, найдутся.

В процессе выяснится, что клыки-то были бутафорскими. Но есть надежда, что народ об этом никогда не узнает.

ВЕЖЛИВЫЕ ОРКИ

Рецензия на последнего «Хоббита»

Всякая экранизация художественной литературы хороша уже тем, что позволяет эту литературу не читать.

Экранизация Толкиена хороша вдвойне, так как она позволяет не читать ее всю и без лишней потери знакомит с концентратом художественной культуры человечества.

Дело в том, что в литературном «котле» Толкиена сварились и выварились Шекспиры, Толстые, Стендали, а также бессчетное количество всяких «маленьких принцев», спартанцев и красных шапочек. По сути, все, что надо знать о культуре homo, очень компактно разместилось в эпопее про дурацких гномов. Причем в весьма вкусной пропорции.

Затем пришел Питер Джексон и произвел то, что можно назвать «кинематографической канонизацией» Толкиена.

В результате история о кольце всевластья, дракончиках и больших эльфийских ушах (частью которой является данный фильм), стала одной из визитных карточек человечества. К этому можно относиться как угодно, но факт следует признать. Вероятно, нет необходимости приводить в качестве доказательства кассовые сборы эпопеи, а также рекордность вызванных ею медийных и общественных резонансов.

Как получилось, что «дурь про гномов» так легко завоевала мир, попутно затоптав распятия и кринолины с наполеонами_— теперь уже обсуждать поздно. Это произошло.

Да, безусловно, на успех картины сработали безумные деньги ее бюджета. Но отметим, что из всей «большой» литературы, только эстетика Толкиена смогла раскошелить продюсерский клан на сотни миллионов долларов. Ни на что другое их просто никто бы не дал.

Разумеется, деньги с лихвой вернулись.

Как опять выяснилось, даже в России гномы круче белых офицеров, романтичнее расстрелянных царей и любимее всяких Февроний.

Кассовые мерки, как ни крути, остаются единственным объективным мерилом успеха в кинематографе.

«Хоббит-3» — это как раз тот случай, когда успешность и влиятельность явления делает излишним обсуждения его кинематографических достоинств или недостатков.

Посему мерить «Хоббита» обычной рецензионной мерой столь же нелепо, как, к примеру, рецензировать падение Чискулубского метеорита.

Конечно, метеорит можно пожурить за неровности краев выбитого им стокилометрового кратера или сделать ему выговор за масштабы возникших по его вине пожаров или разрушений. А можно восхищаться его способностью расколоть литосферные плиты и «запустить» дремавшие вулканы.

Но… как правило, очень большой метеорит безразличен к критике и глух к восторгам. Нам остается лишь оценить причиненные им разрушения и попытаться угадать, для каких новых форм жизни его падение открыло дорогу. (По одной из палеонтологических версий именно Чискулубский метеорит отправил на тот свет динозавров, что и позволило развиться млекопитающим).

Разумеется, толкиеновская эпопея Джексона — это очередной удар по всей идеологии и «уникальной» сущности «русского мiра». Явления такого масштаба, как «Властелин Колец-Хоббит», аккумулируя и отчасти культивируя образцы европейской эстетики, как правило, безжалостны к аборигенным достижениям. Они попросту раздавливают их и успешно замещают собой.

России с ее «великой культурой» противопоставить гномикам Толкиена, разумеется, опять оказалось нечего. О каракулях, которые именуются «современной литературой», в этом контексте вообще упоминать смешно, а «классика» находится сегодня в состоянии окончательного отмирания.

Разумеется, и ей было бы не выиграть в этой схватке. Просто потому, что война и мир Бильбо Беггинса оказалась способна поведать о человека больше и лучше, чем война и мир толстовских героев.

Красивый западный авантюризм Толкиена и его культ абсолютной свободы — всегда будут актуальнее, чем страсти нафталиновых персонажей русской литературы, живущих в покорности тронам, религии, нелепым традициям и фальшивым идеям.

Особенно сегодня, когда, судя по всем приметам, и в России вновь заканчивается время чиновников и наступает время негодяев.

Что, вообще-то, неизбежно. В течение долгого времени очень тонко (до прозрачности) нарезанные кусочки родины распределялись только среди чиновничьего стада. В этом была, разумеется, своя прелесть, так как обеспечивался некий порядок. У_стада была одна-единственная обязанность. Чавкать родиной так, чтобы население не слышало. Но их не хватило даже на это. Они не только слишком громко чавкали, они еще и начали рыгать на всю страну.

Кажется, дочавкались. Кольцо опять придется бросить в Ородруин.

Явление хоббита России содержит лишь одну загадку: зачем попы, черносотенцы и другие комиссары казенной духовности учинили такой скандал с оком Саурона над Москвой?

Всю страсть, растраченную на борьбу с невинной выходкой рекламщиков — им следовало обратить против действительно смертоносного для них факта появления очередного «Хоббита» во всех кинотеатрах «русского мiра». Но тут им явно ничего не светило, и они решили удовольствоваться малым. Тем, на что хватило силенок. И запретили «око». А очень зря.

Хотя, вероятно, патриотам следовало бы преодолеть культурологическую робость, оседлать ситуацию и использовать образы орков для успешной пропаганды своей идеологии.

Ведь именно орки, как никто другой, демонстрируют способность отдавать весь свой потенциал на нужды ВПК. Они готовы бездумно и радостно дохнуть тысячами на полях сражений. Несомненно, их портреты стали бы лучшим украшением классов военно-патриотической подготовки.

Более того, именно орки олицетворяют вежливость в том смысле, который сегодня, в РФ, вкладывается в это слово.

БЕДНЯГА ФРЕЙД

В конце XIX столетия Зигмунд (Сигизмунд Шломо) Фрейд уже начал формулировать свое фантазийное учение. Его сила была (прежде всего) в чрезвычайной лестности идей фрейдизма для человечества.

(Как мы видим, в обывательском фольклоре фрейдистская терминология и сегодня занимает весьма почетное место.)

От Фрейда люди не без удовольствия узнали, что их мышление имеет в своей основе тайные порочные механизмы, что управляется оно неким всесильным «подсознанием», а также «силами бессознательного». Еще одним приятным открытием было то, что все эти загадочные процессы поддаются регулировке с помощью т.н. «психоанализа».

Для рынка парамедицинских услуг того времени данная теория была самым подходящим товаром.

Дело в том, что Европа уже научилась «нервничать». Она выяснила, что существует «психика» и искала ей достойного применения.

Сперва в моду вошли обмороки и затяжные истерики. Затем, по мере развития психиатрии, стал известен обширный список невротических депрессий — и публика быстро научилась страдать теми из них, что свидетельствовали о «тонкой душевной организации».

Конечно, особенно усердствовали дамы. Но и среди мужского населения мало кто мог позволить себе «нервное здоровье». Это расценивалось, как вызов обществу, дурной тон и прямое свидетельство примитивности индивидуума.

Классическая психиатрия, разумеется, была не готова к эпидемии душевной утонченности.

Тут-то и возник доктор Сигизмунд Шломо с его «психоанализом».

По одной из версий — он очень правильно оценил «клинический пейзаж» и его финансовые потенциалы. (Они действительно были великолепны.)

Более того, умный и наблюдательный Сигизмунд уже хорошо знал, как скучна и скудна судьба физиолога-академиста, преданного своей «чистой» науке. Участь обычного «доктора» была ничем не лучше. Чинное загнивание в статусе квартального лекаря в планы Фрейда никак не входило.

Он не мог не видеть, как со всех сторон тянутся бумажники и портмоне, предназначенные тому, кто сможет сделать лечение «души» не менее увлекательным, чем обладание ею.

Конечно же, Фрейд отозвался на этот зов. Он легко превратил имеющийся у него академический багаж в сырье для многозначительных фантазий и забавного шарлатанства.

Но именно это и нужно было публике. Измотанная издевательствами материалистов над вечными ценностями, она требовала от неврологии чувствительного привкуса непостижимого. Фрейд обеспечил этот привкус — и попал в «десятку».

Впрочем, все было не так линейно. Чарующее шарлатанство психоанализа, возможно, никогда бы не украсило скрижали истории медицины, если бы не С17 H21 NO4.

Конечно, теперь трудно понять, кто был в большей степени автором идей «подсознания, бессознательного и психоанализа»_— сам Фрейд или тот (в общей сложности) центнер кокаина, который, начиная с 1883 года, доктор Сигизмунд Шломо проглотил, инъецировал, втер во все свои слизистые, употребил назально, клизмально и даже в виде глазных капель.

Человека, знакомого с основами физиологии мозга, заподозрить в изобретении таких фантазий, как «подсознание», чрезвычайно сложно. А Фрейд не просто знал физиологию, а знал хорошо. И до своего кокаинового периода написал несколько недурных статей, в том числе и для медицинской энциклопедии Нотнагеля. Так что, скорее всего, подлинным творцом фрейдизма является все-таки не сам доктор, а С17 H21 NO4.

(Впрочем, кокаин, в силу известных причин, не смог заявить о своем авторстве, и все лавры достались исключительно Зигмунду Фрейду.)

Кстати, (судя по всему), именно постоянное кокаиновое опьянение помешало Фрейду заметить то существенное открытие, которое он случайно сделал в 1884 году. Испытывая на себе кокаин, присланный ему для исследований фабрикой Мерка в

Дармштадте — он опробовал его сильный настой на роговицах собственных глаз и обнаружил способность cocainum парализовывать рецепторы, в том числе и болевые.

Чуть позже открытие было присвоено Карлом Коллером, который именно на основании невнятной статьи Фрейда в «Heitlersche Zentralblatt für Terapie», (описавшего там свои личные ощущения) — ввел в оперативную офтальмологию способ кокаиновой анестезии роговицы, чем начал «новую эру» глазной медицины.

Фрейда эта ситуация привела в долговременное бешенство и (по всей вероятности) детонировала его полный разрыв с физиологией и медициной. Впрочем, он никогда не забывал про завораживающую силу научной терминологии и продолжал ею жонглировать.

Более того, хорошо понимая коммерческий вес ученых регалий, доктор Сигизмунд Шломо одиннадцать раз безуспешно номинировался на Нобелевскую премию.

Но по существу все его учение (как по собственному признанию Фрейда, так и по факту) связи с имеющимися у него научными познаниями не имело. Более того, он неоднократно упоминал, что «лучших своих учеников он нашел среди не-медиков» (Ф. Виттельс «Фрейд его личность, учение и школа» 1925)

Нобелевский лауреат Питер Медавар в свое время высказался о Фрейде — «грандиозное мошенничество ХХ века». Но Медавар, ослепленный академической брезгливостью, по всей вероятности, все же ошибся.

Ничего грандиозного в учении Фрейда нет. К сожалению, в нем нет вообще ничего, достойного упоминания.

Фрейд долго вызывал справедливое раздражение биологов, физиологов и неврологов, пока время не спустило его из науки «тремя этажами ниже», в массово-развлекательные дисциплины, вроде эзотерики, астрологии и психологии.

КРАСАВЕЦ ДЕКАРТ

Конечно, наука XVII столетия была фантасмагорическим месивом, в котором обоснованное и точное переплелось с самыми дикими домыслами. Работы Кеплера соседствовали с улетевшим к Сатурну препуцием Христа, а грубейшие ошибки Кирхериуса имели тот же вес, что и открытия Ферма.

Углубление во все без исключения тогда было столь же нереальным, как и сегодня. Или — еще невозможнее.

Сегодня у нас есть законы естествознания. Все, что им противоречит, может быть смело и безоговорочно отбраковано. Мы можем не принимать во внимание (или не воспринимать всерьез) летающие препуции, психотерапии или «внетелесные ощущения».

Тогда эти ориентиры еще не были сформулированы. Все было гораздо сложнее и запутанней.

И это было прекрасно, так как только безбрежный и бездонный эпистемологический хаос XVII века мог породить фигуру, способную этот хаос укротить и упорядочить. По логике развития науки она непременно должна была выйти из «пены столетия».

И «Афродита» не замедлила явиться.

Ею стал профессиональный солдат-наемник, картежник и дуэлянт Рене де Декарт. Он же Картезий или Картезиус, т.к. академические правила того времени требовали от ученого латинизировать имя.

Его образование ограничилось иезуитской школой в Ля Флеш, где Декарта обучили латыни, начаткам простой математики, а также иезуитской логике.

Окончив школу, Декарт отправился воевать.

Разумеется, не за родную Францию, а за талеры и гульдены. Под знаменами Максимилиана Баварского он брал Прагу, а под барабаны принца Оранского — громил Арминиан.

Попутно он странствовал, картежничал, брюхатил дам и девиц, богохульничал, пьянствовал, пиратствовал, курил табак, дрался на дуэлях — т.е. вел очень здоровый образ жизни.

Периодически Декарт затворялся в глуши и шлифовал линзы. Или навещал бойни, где изучал свиные сердца.

Впрочем, не только сердца и не только свиные.

Вспомним известный пример, характеризующий его, как весьма дерзкого экспериментатора.

Проделав в ставне на окне своего кабинета отверстие, Декарт закрепил в нем свежевынутый бычий глаз, «смотрящий наружу». С задней стенки глаза он соскоблил слой тканей и получил возможность «через глаз» созерцать миниатюрное перевернутое изображение собственного двора.

Его эмбриологические занятия тоже стоят отдельного упоминания.

«Я однажды заставил убить корову, которая, как я знал, недавно зачала, исключительно с целью осмотреть ее плод» (Декарт, Письмо к Мерсену от 2 ноября 1646 года).

Он никогда и нигде не преподавал, да и вообще избегал академической среды. В частности, известно, что по необъяснимым причинам Декарт уклонился от знакомства даже с Галилеем.

Свои дни он закончил при дворе шведской королевы Кристины, приняв отравленную облатку из рук иезуита Жака Виоге, так как орден Иисуса стало раздражать влияние Картезиуса на юную королеву.

Конечно, ему больше пошел бы костер, но сентиментальные иезуиты решили по-братски обойтись с выпускником школы Ля Флеш и ограничились ядом в причастии.

Чем именно начинил Виоге «тело христово» осталось неизвестным, но умер Декарт в муках.

Дальше все складывалось еще удачнее: его сочинения были внесены в INDEX LIBRORUM PROHIBITORUM, а специальным указом Людовика XIV во всех университетах Франции было запрещено поминать даже имя Картезия.

Жизнеописание Декарта, разумеется, не может вызвать ничего, кроме зависти. Хотя его отчасти и перещеголял Хокинг с боковым амиотрофическим синдромом, тем не менее, биография Рене де Декарта и по сей день является эталонной для ученого.

Впрочем, дело не в этом.

Следует напомнить, что мы говорим о человеке, который с поразительной легкостью перевернул и структурировал европейскую науку.

Он подарил метод, с помощью которого из любого месива знаний можно изъять самое необходимое и важное, отсеяв пустяки и лишние подробности.

Картезий утвердил очевидное: «Все науки настолько связаны между собой, что легче их изучать все сразу, нежели какую-либо одну из них в отдельности от всех прочих…» (Декарт «Правила для руководства ума» Правило 1-е.)

Его «Рассуждение о методе, позволяющем направлять свой разум и отыскивать истину в науках» не утратило эффективности и сегодня. Определенные неудобства доставляет архаичность стиля, но ее преодоление щедро вознаграждается.

Более того, без применения декартовского метода «снимания сливок со всех наук» попытка разобраться в происхождении жизни сегодня обречена на полный провал.

Не случайно один из первых авторов теории абиогенеза Джон Бэрдон Сандерсон Холдейн (1892-1964), основоположник биохимической генетики, основал общество «картезианцев» и первым в XX веке применил разработанные Рене Декартом методы.

Необходимо уточнение. Под картезианством (в данном случае) имеется в виду не философская система и не мерещившаяся Декарту «двойственность мира». Отнюдь. Мы говорим лишь о механике мышления. О способности дерзко и безошибочно обобщать.

Конечно, применение картезианского метода обрекает на некоторую поверхностность, а порой и на забавные мелкие ошибки.

По поводу ошибок можно не беспокоиться. Если идея имеет ценность, то в науке достаточно уборщиц, которые охотно приберут неизбежный мусор. Надо же чем-то заниматься полчищам доцентов, которым робость и «закомплексованность» не позволяют вычерчивать парадигмы или совершать реальные открытия.

МУРЛЫКАНЬЕ РИЧАРДА ДОКИНЗА

Новая книга Докинза «Рассказ предка — паломничество к истокам жизни» — фундаментальный вернисаж части заблуждений, связанных с эволюцией человека. Эта прекрасная книга является образчиком поразительного самодовольства и поспешности.

Тряпичная кукла, изготовленная по правилам культа Вуду, называется «мистическим заместителем». Если она сделана правильно, то любые ощущения будут передаваться от нее к тому человеку, чье имя она носит.

Втыкания в куклу иголок будет вызывать у оригинала резкие внезапные боли. Прижигания огнем — ожоги. А пережимание шеи — удушье.

Но! В мрачную практику Вуду, как выяснилось, легко внести позитивные новации: можно изготовить куклу себя самого и начать почесывать ей спину. По логике Вуду и эти ощущения тоже должны передаться от куклы к ее живому двойнику.

По сравнению с реальным процессом, магическое почесывание гарантирует массу преимуществ. Исчезает необходимость выворачивать в суставах руку, чтобы дотянуться ногтями до лопаток. Нет необходимости орудовать чесалкой или привлекать к процессу друзей, родственников или третьих лиц.

В своем фундаментальном труде «Рассказ предка — паломничество к истокам жизни» профессор Докинз именно этим и занимается. Изготовив очередную красивую куклу геноцентризма, он на семистах страницах ласкает ее, мурлыча от удовольствия. В этом мурлыканье нет ничего удивительного: нежничая с куклой — Докинз почесывает научную спинку себе самому.

Кстати, «кукла» действительно хороша. Настолько, что может стать «Альмагестом» эволюционной биологии.

Напомним, что античная наука, выбирая меж системами Аристарха и Птолемея, разумеется, предпочла последнего. Аристарх утверждал, что «вселенная» имеет центром и интегратором Солнце, а Птолемей делегировал генеральное место Земле. Ей же он отдал и право дирижировать движением всех планет.

Это было ошибкой, но именно «Альмагест» Птолемея стал главным трудом человечества по астрономии почти на полторы тысячи лет, парализовав процессы познания мира.

Почему мы говорим о парализации?

Дело в том, что астрономия всегда была ключевой позицией развития знания. Это не удивительно. Только она предлагает конструкцию общей картины мира, фрагментиком которого является Земля и все виды жизни на ней. Как мы теперь знаем, этот фрагментик ничтожно мал и полностью зависим от состояния общей картины.

Ложный вектор астрономии сообщал и всем остальным научным дисциплинам существенную нетрезвость. Напомним, что именно в чреве птолемеевой астрономии вызрел уродец антропоцентризма. Через утверждения о «центральности» Земли и ее «первой роли во Вселенной» зарождалось забавное представление и об исключительности homo. Эта ошибка дорого обошлась: часть наук устремилась по ложному следу, изучая и оценивая homo, как некий вселенский уникум.

Значение биологии не так глобально, как астрономии, но в некоторых мелких вопросах оно весьма велико. В частности, биология диктует моду во взглядах об эволюции человека. Книга Докинза — очередное тому свидетельство. Но опять вместо прояснения множества неясностей мы имеем образец красивой, складной и уверенной генетической трескотни.

То, что сама биология давно задохнулась под тяжестью навалившейся на нее генетики — это ее частные проблемы. Но попытка объяснить развитие человека агрессией и всевластием генов сегодня может сыграть роль «Альмагеста».

По сути, именно это и происходит. Ошибочный и тупиковый генетический вектор становится непререкаемой догмой. Докинз год от года все виртуознее исполняет свою геноцентрическую арию, а публика хлопает все азартнее. Усиливается власть иллюзии: генетика является единственно пригодным инструментом для понимания истории раннего homo.

«Рассказ предка — паломничество к истокам жизни» — хороший вернисаж части заблуждений, связанных с эволюцией человека. И одновременно образчик поразительного самодовольства и поспешности…

Конечно, генетика очень мила и важна. Проблема заключается только в том, что к развитию того существа, которое мы именуем именно «человеком» — она не имеет ни малейшего отношения.

Да, используя методы генетики можно регистрировать множественные изменения организма homo и проследить биологический путь от дриопитека до самого Докинза. Геном объяснимым образом мутирует, закрепляя светлоглазость, курчавость, прямохождение, переносимость крахмала и лактозы, а также сход волосяного покрова. Аккуратно следуя за изменениями среды, он вносит в организм нужные корректировки, которые обеспечивают разным группам homo возможность выживания. В геноме находится местечко даже для такого пустяка, как закрепление эпикантуса (жировой складочки верхнего века, характерной для т.н. «монголоидов»).

Но! За очень большой отрезок времени в геноме не закрепилась ни одна из тех функций, которые принято называть интеллектуальными.

Каждый человек вновь и вновь рождается питекантропом, не имеющим ни малейшего представления ни о языке своих родителей, ни о предназначении унитаза. Если homo пройдет курс социально-культурной дрессировки, то он узнает и то и другое. Если нет, то останется обычным животным, применительно к которому диагноз «слабоумие» будет незаслуженным комплиментом.

Со времени первых информативных звуков, которые неизбежным образом развились в речь, прошло немало времени. Возможно, не менее миллиона лет. Речь, являясь колоссальным преимуществом человека, теоретически, должна была бы стать видовым наследуемым фактором. Но… ничего не произошло. Она не закрепилась. Каждого нового человека приходится учить речи заново.

За этот период даже черные медведи, попавшие в особые климатические условия, через мутацию известного гена MC1R обзавелись белой шкурой. Сцинки перешли от яйцекладства к живорождению. Тростниковые жабы повысили резвость. Пяденицы радикально поменяли окраску, а мидии, измученные домогательствами крабов — увеличили толщину створок своих раковин.

И это все чистая генетика, ибо «команда на изменение» может прозвучать только «из уст» гена. Ослушание невозможно. Везде мы видим энергичное чехардирование пигментных и сигнальных белков, клеточных рецепторов и гормонов. Эволюция трудится.

Вырабатываются и генетически закрепляются как милые пустячки, так и глобальные изменения. Кроты совершенствуют копательные пальчики, а тараканы учатся презирать яды. Геном каждого живого существа находится в движении, пытаясь обеспечить «свой» организм максимальными преимуществами.

А вот важнейшее свойство человека, отличающее его от жирафа, крота и моллюска — этим геномом полностью игнорируется, как нечто абсолютно незначительное и не стоящее закрепления. Как то, на что жалко потратить даже парочку сигнальных белков.

Конечно, тело человека изменяется. Особый ген тибетцев позволяет им приспособиться к разреженному воздуху, масаи приобретают длинноногость, у (части) чукчей и якутов возникает т.н. «холестериновый» аллель и т.д.

Но эволюционная работа совершенствует лишь биологическую куклу человека, никак не фиксируя в его геноме главное отличие от животных: мышление, речь и интеллект.

Это упрямство генов начисто отрезает человека от всего опыта предыдущих поколений, заставляя каждую родившуюся особь обучаться всему заново. Обучение, как правило, происходит. Но! Оно всегда делается только через дрессировку, нарабатывающую те или иные цепочки условных рефлексов.

Этот факт давно требует объяснений. Но их нет. Как нет и никакой ясности по поводу того, какая часть мозга ответственна за генерацию именно мышления.

Разумеется, в поисках решения этой неприятной загадки наука цеплялась за все, что ей подворачивалось под руку. Но… всегда безуспешно.

Поначалу решающим фактором считался объем мозга и соотношение массы мозга и тела. Предполагалось, что своим удивительным свойствам этот орган обязан своей величине.

Но исследования множества гипофизарных карликов, имеющих массу мозга около 400-500 см3, показали, что существо с объемом мозга в три раза меньше нормативного_— тоже способно говорить, петь, шутить, читать и писать романы, решать сложные математические задачи, стреляться на дуэли, гранить самоцветы и шулерничать при игре в карты.

Последним гвоздем в гроб «теории объема» стала красотка Антония Грандони, имевшая мозг 370 см3. Антония пела, танцевала, обладала нормальной речью, писала любовные стишки и занималась рукоделием. Мозг Грандони был исследован доктором Л.

Северини из Перуджи, который обнаружил, что чистый объем гемисфер (полушарий) красавицы равнялся 289 граммам, а еще 51 грамм приходился на мозжечок, ствол и продолговатый мозг. Основная работа по Грандони — Д. Кардон «D'una Microcefalata».

В XXI веке Антонию в миниатюрности головного мозга перещеголяли Чандра Бахадур, Джунри Балавинг и другие карлики Филипин и Непала.

Гипотеза взаимосвязи мышления и размеров мозга лопнула. Ее сменила версия о том, что «тем самым», ключевым, фактором является «зона Брока» (нижняя лобная извилина мозга).

«Брока» назначили ответственной за речь. Но и здесь вышел конфуз. Нижняя лобная извилина оказалась простым центром моторики губ, языка и гортани. Разумеется, ни малейшего отношения к смыслам и содержаниям звуков она не имеет и обслуживает всего лишь механику звукоиздавания. Аналогичная ей по функции извилина была еще в 1877 обнаружена доктором Duret у собаки и означена, как «центр лая», а позже найдена у всех млекопитающих без исключения.

«У животных нервные клетки в области Брока контролируют работу мимических и гортанных мышц, а так же языка» (Pinker S. The language instinct — the new science of language and mind. Penguin, London).

Затем выяснилось, что в процессе эволюции у homo несколько припухли лобные доли мозга. Этой-то припухлости и делегировали роль «главного отличия» человека от других животных.

Первым опроверг гипотезу об исключительной роли лобных долей Иван Петрович, за ним — У.Г. Пенфилд, а в 1977 году J. Hrbek поставил точку: «приписывание лобной коре самых высших психических функций традиционная догма, которая уже 150 лет задерживает прогресс научного познания».

Затем были обнаружены гены, типа HAR1, отвечающие за развитие коры мозга, а также другие мелкие генетические радости.

Поначалу это показалось решением неприятной загадки, но на проверку тоже оказалось блефом.

Дело в том, что если счастливого обладателя «Брока», HAR1, и самых больших лобных долей предоставить самому себе, с рождения лишив всякого влияния других homo, то мы вновь получим бессвязно мычащее существо. Мыча, оно будет мастурбировать при виде любой самки и при первой возможности в центре бальной залы наложит кучу.

Ни «лобные доли», ни HAR1 не сработают. Речь и мышление не возникнут.

История нейрологии и нейрофизиологии скрупулезно хранит все свидетельства о поведении тех особей homo, которые по разным причинам не прошли курс социально-культурной дрессировки. Этих документов много, но особенно живописны наблюдения за реальными «маугли», детьми разного возраста, в XIX-XX веках, обнаруженными в джунглях Индии.

О мальчике 12 лет:

«Его нельзя было заставить носить платье даже в самую холодную погоду. Когда сделалось холодно, ему дали стеганное одеяло на вате, но он разорвал его на куски и съел часть его вместе с ватой и хлебом» Jornal of the Asiatic Society Proceedings for june 1873.

О мальчике 14 лет:

«Он не говорил, он только визжал. Он не переносил одежды и стаскивал с себя все, что только на него надевалось. Не ел ничего, кроме сырого мяса и лакал воду языком. Предоставленный самому себе, он забирался днем в какое-нибудь темное место, ночью же выходил и бродил кругом ограды, если находил кость, принимался грызть ее с жадностью». Этот мальчик умер в приюте через четыре месяца». В Amherst Student помещено письмо профессора I. H. Seeye из Аллагабада (Индия), помеченное 25 ноября 1872 г.

О девочках:

«17 октября 1920 года в Годамуре, при уничтожении стаи волков были найдены две девочки - 1.5 лет и 8 лет. Доставлены в Миднарор. Из довольно подробных протоколов следует, что единственный звук, который они издавали — был крик-завывание. Этот крик начинался с грубого звучания и переходил в дрожащий пронзительный вопль на очень высокой ноте. Играя, они кусались. Старшая с 9 февраля 1922 года начала учиться передвигаться на коленях в выпрямленном состоянии (с выпрямленной спиной и без помощи рук) и вместо визжания научилась издавать звук “бхуу-бхуу”».

Обе девочки быстро умерли. Вскрытие показало наличие у них вполне здорового мозга. Разумеется, лобные доли, как и все остальные анатомические аксессуары, присущие современным сапиенсам, у них были вполне развиты.

Мы можем перебрать сотню примеров такого типа, начиная с XIV столетия и закончив XXI. Во всех случаях картина будет поразительно сходственна. Более того, качество мышления и интеллект непосредственных родителей тоже не будет иметь никакого значения.

Выстроив сколь угодно длинную цепочку из нобелевских лауреатов и лауреаток, мы можем разжиться «финальным» младенцем. У него будет безупречная академическая родословная и самая интеллектуальная «наследственность». Но опять-таки это будет обычное животное, не имеющее ни малейшего представления ни о конструкции простой зажигалки, ни о Павлове.

Как видим, наличие особых анатомических, физиологических и генетических механизмов, образовавшихся у человека в процессе эволюции, не играет никакой роли.

В данной ситуации не остается ничего другого, кроме как признать речь и мышление (т.е. внутреннюю речь) — случайными эпифеноменами работы мозга.

Что такое «эпифеномен»? Это некое побочное, второстепенное явление, которое может сопутствовать основным явлениям… а может и не сопутствовать. В зависимости от обстоятельств.

Фактология беспощадна. По всей вероятности, мозг предназначен отнюдь не для мышления, а лишь для обеспечения сложных физиологических функций сложного организма. Он может быть использован для мышления. А может и не быть, как это доказывают те миллионы лет, когда homo довольствовался скромной ролью стайного животного, проводящего жизнь в поисках падали.

Итак, эволюция не закрепляет те свойства, которые человек считает своими главными отличиями от других животных. Более того, эволюция выказывает в отношении речи, мышления и интеллекта поразительное пренебрежение. Они представляются ей менее важными факторами, чем форма лапок крота или цвет шерсти медведя. Увы, но генетическая незакрепляемость речи и мышления — это очень отчетливая «черная метка». Она прямо указывает на ничтожную значимость этих явлений не только в системе

Вселенной, но даже и на Земле.

Ничего удивительного. Миф о мозге — это всего лишь очередной послед «Альмагеста». Мнение о том, что мозг человека это «нечто, превосходящее сложностью и значительностью все, что мы знаем во Вселенной», вероятно, следует считать милым вздором и оставить дамам-психологам.

К сожалению, в разряд этих дам попадает и Докинз.

Дело в том, что мозг homo по параметрам «сложности», как часть картины вселенной, не может рассматриваться всерьез. Особенно по сравнению с планетарным движением, нуклеосинтезом, дырами и прочими естественными механизмами, которыми набиты галактики.

На мозг влияет всё без исключения. А он не может влиять ни на один существенный процесс. Чтобы убедиться в этом, не надо устремляться к Бетельгейзе или Солнцу. Достаточно маленького Эйяфьятлайокудля.

Особенно забавно выглядит «сверхсложность» мозга на фоне миллиардов лет глобальных процессов, которые как-то не нуждались в его участии. Чтобы представить себе реальную роль мозга человека во времени и во вселенной — достаточно посмотреть на диатомеи.

Диатомеи — это микроскопические одноклеточные водоросли, обитающие в освещенных слоях океана. Их так много, а срок их жизни так мал, что из освещенного слоя вниз постоянно идет «дождь» из мертвых диатомей. Если несколько этих организмиков слипнутся в смерти, то их вращение, на долю секунды, создаст иллюзию мерцания. Впрочем, сравнив мерцание диатомей со следом жизненного цикла мозга человека во вселенной, мы, несомненно, польстили последнему. Его мерцание не заметно никому и ни для чего не служит, кроме развлечения самого homo.

Докинз, несомненно, блистательный автор. В его книге безупречно все, что не касается человека и его эволюции. Но в пикантном вопросе т.н. антропогенеза он лишь повторяет старую глупую сказку про пещерника, который по воле генов проделал бессмысленный путь от сланцевого рубила до кредитного «фордфокуса». А вот все больные и важные вопросы о превращении обычного животного в существо, увлеченное генетикой, он, как всегда, мило замурлыкал.

Александр Невзоров

Происхождение гениальности и фашизма

Происхождение гениальности и фашизма / Александр Невзоров. — Flibustier Publishing, 2023.

ISBN 979-12-210-3529-2

Публикуется в авторской редакции.

Издатель Лидия Невзорова

Главный редактор Екатерина Аралбаева

Ассистент Дарья Белобородова

Дизайн обложки Андрей Шуган

Компьютерная верстка Илья Емельянов