Происхождение гениальности и фашизма

В обязательном порядке применяется армирование боковых сводов волосами и стеблями. Причем, армирование не хаотичное, а с четко высчитанным шагом: через 2 и 3 линии кладки.

Более того, от строителя требуется точная оценка влажности материала. Каждый следующий ряд выкладывается только по мере подсыхания ряда подлежащего.

Это обязывает ласточек делать паузы, продолжительность которых зависит как от влажности воздуха, так и от изначальной сырости материала.

Весь этот инженерно-строительный процесс совершается существом, имеющим лишь 0,6 грамма мозгового вещества.

Скалистый поползень, обладающий мозгом в 0,9 грамма, мастерит не менее эффектные конструкции. Тут цементом служит слизь гусениц.

Фишка заключается в том, что кокнуть и притащить такую гусеницу мертвой — нельзя. Ее клейковина мгновенно ферментируется.

Бедняжку в добром здравии надо доставить на стройплощадку, заживо вскрыть и сразу употребить.

Как видим, для совершения даже более сложных действий, чем подбор и острение камешка — не нужны ни извилины, ни солидные черепные объемы.

Попутно отметим тот факт, что каланы, располагая всего 40 граммами мозга — продвинулись значительно дальше наших дедов.

Они не просто приспособили острые камни для колупания раковин, но и обзавелись «карманами» для их ношения.

И на этом примере мы тоже видим, что меж качеством мозга и инструментальной деятельностью связи не существует.

Так что отнюдь не «разум» заставил homo взять в руки обломки камней.

О да!

В отличие от каланов он, конечно же, научился острить обломки.

Впрочем, разум и тут ни при чем. Изменение формы используемого предмета — тоже не примета «рассудочной деятельности», а банальная способность многих животных.

Как правило, она идет в «комплекте» со способностью использовать орудия.

Это опять тот же самый геномный механизм, управляющий ЦНС.

Тут мы можем вернуться к примеру ласточки, а можем и обратиться к уважаемым бобрам (мозг 45 грамм).

Дело в том, что не все ветки равноценно вплетаются в сложную конструкцию их хатки. Посему бобры умеют укорачивать отгрызы ветвей до нужной длины. Т.е. даже они могут менять размерность и свойства предметов.

Манящие крабы мастерят люки, точно подгоняя их под калибр входного отверстия своей норы.

Краб-старьевщик создает на панцире «активную броню», приляпывая на него мусор и умирающие организмы. Он может взять на закорки и дохлую медузу. Если ее стрекала слишком велики и мешают движению, то старьевщик отстригает их к чертовой матери на уровне грунта.

Дятлы изготавливают зажимы для вылущивания шишек.

Не менее эффектные трюки проделывают новокаледонские вороны, делающих крючки разного размера, а также шалашники, моль-мешочница, муравьи, ткачики, птицы-печники, гончарные пчелы, хищнецы и даже шершни с их миллиграммами головных ганглий.

Мда.

Кстати, именно шершни забивают последний гвоздь в гроб иллюзии о связи мозга и уникальных свойств.

Говоря о шершне — мы говорим о выдающемся геометре. Он легко оперирует конгруэнтностью, параллелограммами и безошибочно вычисляет внутренний и внешний объем призмы.

Тут — математика профессорского уровня.

Шершни (все до единого) в совершенстве владеют мастерством создания многомерной геометрической системы из гексагональных изогональных призм. Понятно, что без идеальной вычисленности сторон каждой призмы — система призм никогда не сложится в прочное целое.

А каждый шершень при постройке гнезда успешно складывает ее каждый раз.

Более того, шершень не только теоретик-геометр. Он еще и строитель, педантично переносящий пространственное видение конгруэнтов в свою конструкцию.

Гнездо сложится в прочную округлость только при условии идеальности разновеликих призм.

Строить с такой адской точностью можно, только держа в голове хотя бы уравнение V=S·h (не говоря уже обо всех остальных выкладках).

Но головного мозга у шершня нет в принципе.

Есть немножко нейронов в надглоточных нервных ганглиях и грибовидное тело. Нейроны ему отпущены строго впритык: чтобы видеть, нюхать и шевелить усами (антеннулами).

V=S·h, в принципе, «разместить» в этой ганглии негде. Однако, шершень успешно геометрирует.

Ничего удивительного. Тут мы окончательно понимаем, что геном умеет рулить поведением животного, не беспокоя содержимое его головы.

Понятно, что на фоне шершня наш homo с его обломком для ковыряния падали выглядит бледновато.

Продолжим.

И бобер, и ласточка, и шершень по части «мышления» — вне всяких подозрений. Механизм элементарного рассудка у них начисто отсутствует.

Они не обобщают знания и не изобретают язык. Для них нет прошлого и будущего, ассоциаций и причинно-следственных связей. У них есть только инструмент, который эволюция вручила им для выживания.

Да. Все они виртуозы.

Но! Лишь одной задачи. Ее решение знают не они, а их клетки.

Да, каждое поколение этих животных будет демонстрировать сложный и эффективный, но стереотипный моторный акт. А их красивые умения останутся заперты в инстинкте, не имеющим к мозгу никакого отношения.

Умение проектировать, манипулировать, инструментировать у них сконцентрировано только в одном наборе действий. И этот набор — не результат научения. Во всем остальном — шершень, бобер, ласточка, etс, etс останутся при нормативном безмыслии животных.

Сознание, разумеется, у них присутствует, но в строго отмеренных дозах. Ровно столько, чтобы верно и вовремя реагировать на опасности и другие изменения среды. Память, разумеется, есть. Но все адресации к ее накоплениям — короткие и прямые. Когда-то таким же был и человек.

Именно тогда, когда в его лапах и был впервые замечен камень.

Подводим итог.

С очень высокой степенью вероятности наш падальщик homo, взяв в руки обломок — просто подчинился темному приказу гена. И не более того.

Его действия не были и не могли быть осознанными, основанными на мышлении, опыте, «понимании» и пр. Они диктовались только генетической программкой.

Организм бездумно исполнял ее через связку стереотипных моторных актов, предписанных геномом. Все происходило точно так же, как у выдр, крабов, шершней или рыжепоясничных ласточек.

Без принципиальных изменений это повторялось в каждой новой особи, в каждом поколении.

Глава IX

ДЕНЬ УТРАТЫ ХВОСТА

Как видите, стоит поковыряться в происхождении основ поведения человека, чтобы ГУЛАГ и, теракты и воскресения богов перестали быть загадкой. От внуков стайных падальщиков плейстоцена странно было бы ожидать чего-либо иного.

Конечно, человеку хочется забыть о своем подлинном прошлом.

Вот для этого-то и существуют культура и история. Но если культура иногда безобразничает и даже «рвет покровы», то история никогда этого не делает.

История — идеально дрессированная дисциплина. Она гарантирует забвение того, что помнить и не следует. Для чего, собственно, и была создана.

Но!

Знание мозга обеспечивает трезвость. А трезвость позволяет даже из такой фальшивки, как летопись человечества, сделать дельную вытяжку.

Кто кого победил при Гавгамелах, Грюнвальде или Сталинграде — не имеет никакого значения. Даже если в реальности этих битв не было, то были другие, похожие.

Ведь вся история homo феноменально однообразна.

Строго говоря, ничего, кроме убиваний и совокуплений, в ней не происходит. Как будто бы вечный цирк ужасов, переодеваясь, странствует сквозь века. И никогда не сменяет репертуар.

Впрочем, подробности массовых убиваний не существенны. Как и их названия. Да и точные даты тоже.

Эпохи только меняют человеку костюмчики и перестраивают декорации.

Важно другое.

Именно военные события, раскиданные по разным столетиям, наглядно демонстрируют неизменность базовых рефлексов человека со времен плейстоцена.

А также бессилие прогресса.

Как выясняется, прогресс не вносит поправки ни в эмоции, ни в поведение.

Существуют ли не искаженные культурой образы раннего человека?

Да, они есть. Это первые «уголовные кодексы»: Хаммурапи, Уракагину, Ур-Намму, Эшнунны и пр.

Все эти сборники древнейших законов надо правильно читать, не отвлекаясь на всякие там «отрезания грудей» и другие пикантности раннего правосудия.

Кодексы Междуречья следует воспринимать лишь как реестры поступков, на которые способен человек того времени. Именно этот список пороков и есть реальный портрет человека.

Следует помнить, что единственной книгой, которая рассказывает о человеке все — является уголовный кодекс. Со временем, конечно, Кодексы стали существенно толще. Ничего удивительного. Ведь преступления тоже эволюционируют.

Да, сегодня пещерная злоба принарядилась. Она раскрасилась всякими «верами», «родинами» и разжилась техническими штучками. Она зажгла «вечные огни». Но никаких ее принципиальных изменений не произошло.

Официальное открытие балагана человеческой истории произошло 5200 лет назад.

Дети пожирателей дейнотерия завернулись в шумерские хламиды, покрасили бороды и начали все усложнять.

Ничего другого, кроме опыта плейстоценовой войны «всех против всех» — у них не было.

И никакой иной опорной точки поведения — тоже. Единственное, что они могли усложнить и развить — это те повадки и свойства, которые человек приобрел в эпоху своего формирования.

Напомню, что два миллиона лет homo прилежно учился и даже стал отличником.

Правда, директором его школы жизни был пещерный медведь. А педагогами — голод, похоть и страх.

Все, чему учили эти три магистра — вызубрилось и стало основой поведения.

С тех пор у этого существа не появилось ни одного нового свойства. И не аннулировалось ни одного старого. Он навсегда обречен таскать в себе падальщика и каннибала. И это не уйдет никогда.

За последние 6000 лет качественных изменений ЦНС не произошло. Да и откуда, собственно говоря, им было взяться?

Физиология мозга давным-давно завершила свое формирование.

Да, кое-что должны были подправить религия и культура.

Это влиятельные, но все же абсолютно декоративные явления. Конкурировать с агрессией или эрекцией они иногда могут, но внести коренные изменения в свойства человека им, разумеется, не под силу.

Как мы знаем, любовь к ближнему еще никогда не мешала построить для него концлагерь.

Будем откровенны: ничего уникального из homo не получилось. Строго говоря, труд эволюции следует признать напрасным.

Ей явно не стоило тратить силы на метаморфозы «австралопитеков» в «эргастеров». Да и на все последующие махинации тоже.

И уж точно не следовало уменьшать надбровные дуги и сводить с этих тварей шерсть.

Человека можно было оставить в его родной плейстоценовой шкуре.

Ведь для того, чтобы толпы самцов увечили друг друга в «бородинской» (или любой другой) потасовке, никакая эволюция вида и не требовалась. Впрочем, как и для организации Холокоста.

Не стоило разоряться на декорации и костюмы. Практически всю историю человечества можно было творить и в шерсти.

Глава X

ГЕНЕРАТОР ГЛУПОСТИ

Первые подозрения о том, что homo имеет роковой порок мозга, должны были возникнуть при виде первой же древнеегипетской пирамиды.

Уже тогда можно было догадаться, что дело плохо. А от будущей истории человечества ждать нечего.

Напомню.

Эволюция наделила homo речью, роскошной кистью руки, увесистыми полушариями — и вывела на авансцену мироздания.

Совсем ранняя Шумерская эпоха была набором тревожных ошибок. Идиотией пахнуло и от наклонностей первых царей, и от похождений мифического Гильгамеша.

Однако еще теплилась надежда, что это просто дебютные огрехи, а потом все наладится.

Но сменивший Шумеры Египет покончил с иллюзиями. Он подтвердил, что шумерская тревога была не напрасной.

Под рев храмовых труб Египта человечество начало уверенный марш в сексшоп и печи Бухенвальда.

При этом был навсегда упущен призрачный шанс на «другую историю» рода homo.

Смотрите сами.

Все эти «Нубхетерисы» продержались в мировых лидерах почти 3000 лет. Их возможности были ничем не ограничены. Все золото мира и вся его рабочая сила находилась в их полном распоряжении.

Более того, они периодически демонстрировали мелкие успехи в строительно-бытовой инженерии.

Приложив некоторые усилия, за пару-тройку столетий египтяне легко могли бы запустить паровоз.

Паровоз — невероятно простая конструкция. Настолько простая, что сама просится быть немедленно изобретенной.

В наличии всегда есть все нужные для этого компоненты: пар, металл, уголь. И потребность в перемещении.

Следующий этап — пенициллин. Для создания первого антибиотика надо всего лишь совместить рану и плесень.

А еще через сотню лет, подбросив камешек, можно было заподозрить наличие гравитации.

Влияние точных знаний и прогрессирующих умений — огромно.

Даже эти простенькие штуки могли бы дать старт настоящей цивилизации знания. И созданию интеллекта, никаких следов которого в «сфинксову эпоху» не наблюдается.

Но! Вместо паровозика все силы человек бросил на сушку и раскрашивание мертвецов.

А вместо пенициллина — на отжимания перед Озирисами.

Основным лекарством стал кал священного крокодила. С просьбами следовало обращаться к навозным жукам (скарабеям). А с ног покойника надлежало срезать кожу стоп, чтобы не запачкать небеса земной грязью.

Апогеем бессмыслицы стали военные парады и стройки идиотических пирамид.

О чем свидетельствуют пирамиды?

Только о том, что ради мертвых люди всегда готовы убивать живых.

Эта эпидемия паранойи, обычно именуемая «Древний Египет», продолжалась 2700 лет.

Конечно, маниакальная сушка трупов, пирамиды, поклонение какашкам рептилий и беседы с жуками — создают полное впечатление того, что берега Нила были заселены опасными сумасшедшими.

Трудно сказать, кто тупее — сами строители пирамид или египтологи, которые ищут смыслы в их нелепом труде.

Но!

Если бы такое государство было обнаружено сегодня, то ООН приняла бы спецпрограмму, в соответствии с которой все подданные «Рамсесов», сами «Рамсесы» и дети «Рамсесов» были бы немедленно расселены по психбольницам мира. А шизофренические пирамиды проданы строительным концернам и демонтированы.

Ничего смешного.

Быть потомком и наследником слабоумных — сомнительная честь.

Еще печальнее понимать, что ты являешься хоть и невольным, но продолжателем их дела.

Ведь «египет» не проходит бесследно. Если пещеры плейстоцена были школой слабоумия, то время мумий стало его университетом.

Не удивительно, что вся последующая история homo будет пропитана богом, смертью и властью.

Позолоченный яд Древнего Египта сразу проник в кровь цивилизации. И циркулирует в ней до сих пор, диктуя не только извращения, но и нормы.

Прислушайтесь.

Подергав за усики очередного Сталина — мы услышим шипение всех фараонов сразу.

Сакральное родство этих персонажей бесспорно. Как и связь золотой улыбочки Тутанхамона с мощами христианских святых.

Столь же ясно, что все «нотр-дамы» — это смысловые внуки пирамид.

Кстати!

Технология сожжения живых людей — это тоже изобретение фараоновой эры.

Несомненно, о возможности испепелить ближнего люди грезили еще со времен «приручения огня».

Но именно Египет материализовал древнюю мечту. Египтяне сумели не просто засунуть человека в пламя, но и удерживать его там до готовности.

По всей видимости, новое удовольствие омрачалось сумасшедшей стоимостью дров. Но и тут египетская мысль нашла выход: дрова заменили сухариками из верблюжьего дерьма.

Нечестивец, проявивший неуважение к богу Ра или фараону, прочно фиксировался и обкладывался сушеным навозом от подошв до подбородка. Растопка карательной конструкции была делом не быстрым, но древние египтяне никуда и не спешили.

Дерьмо, конечно, не давало эффектного пламени, но создавало нужную температуру. Так что первые еретики мира не сжигались, а скорее запекались в собственном соку.

Но именно с тех навозных духовок огонек перебрался и на дровишки инквизиции.

Следует отметить, что понятие «границы», «родина», а также обелиски воинской славы — это тоже изобретение садистов в накладных шакальих головах.

Ими же был поставлен и знак равенства меж понятиями «покорность» и «счастье».

В представлении поклонников скарабея рабство — это норма, а свобода — редкое и бессмысленное уродство, не имеющее никакого оправдания.

Ведь жизнь, свободная от воли фараона и богов, просто не имеет смысла. И она должна быть прекращена.

Позже это древнеегипетское представление станет фундаментальным. Оно засверкает в золоте иконостасов, коронах королей и свастиках.

Оно же станет тем яичком, из которого вылупятся гадины коммунизма, патриотизма и монархизма.

Любителям крокодильего кала удалось очень основательно изувечить рассудок юного человечества.

На «мистике», «магии» и «вере», на «загробных мирах» и «небесных приютах», на «таинствах», «молитвах», «покаяниях», на «воскресении» и «причастии» — всюду красуется бирочка «Мade in древний Египет».

Да-да. Все это изобретено именно тогда.

Религиям, которые пришли вслед за культом Озириса и Амона, почти ничего сочинять уже не пришлось. Можно было брать наработки лысых жрецов и слегка адаптировать под свой культ.

Как видим, цивилизация homo действительно выстроилась на египетском основании.

Но не стоит винить сам Египет.

Он не автор идиотии, а ее первое полноценное творение.

Автор — мозг человека.

Египет лишь создал механизмы ее практической реализации.

Технические «свершения» подданных Верхнего и Нижнего царства — это всего лишь придуманный египтофилами «эффект скоростной прокрутки столетий». Прием прост, но на дураков действует безотказно.

В чем он заключается?

Объясняю.

Берется любая впечатляющая мелочь и преподносится, как примета развитости эпохи. А вот цена, заплаченная за эту мелочь — замалчивается. Никто не уточняет, что примитивное, по сути, изобретение возникло в результате тысячи лет проб и ошибок, зрело веками, дополняясь и совершенствуясь, пока не стало эффективным.

Конечно, это мошеннический прием.

Ведь если умение складывать и показывать фигу приобретается за пять секунд, то это вполне достойная история. Но если фигосложение требует месяцев размышлений и манипуляций пальцами, то ситуация попахивает бедой.

Да, в результате фига предъявлена. Фигоносец ликует, трясет отлично сформированным кукишем. Но мы-то знаем, сколько потребовалось времени и сил на его сложение.

«Эффект прокрутки» и заключается в том, чтобы волшебными ножницами чикнуть — и удалить позорные месяцы попыток. Как только это проделано — фигоносец из слабоумного сразу превращается в очень продвинутого парня.

Все египетские «дыровороты», ювелирка и астрономия — именно из этой оперы.

Реальная же картина способности homo «изобретать» — печальна.

Увы. Чтобы нащупать и связать несколько самых простых закономерностей, человеку нужны десятки поколений.

Смотрите.

Возьмем архипростейшее: пипетку (примитивный дозатор жидкости).

Потребность в капельной дозе — ровесница цивилизации.

«Капля» требовалась для создания лекарств, отравы, парфюмерии и косметики, для гаданий, оккультных практик, пыток, бальзамирования, позолоты, красок, алхимических опытов, смазки механизмов, взлома замков, etc.

Несмотря на то, что потребность в «капле» была острейшей — изобретение элементарной пипетки заняло около 5000 лет. Ее годом рождения является лишь 1660-й.

Мобильный и надежный источник огня тоже был жизненно важной штуковиной.

Но!

Придумывалась и делалась зажигалка ровнехонько 5300 лет.

Древний Египет доказал и то, что успехи в искусстве и интеллект — вообще никак не связанные меж собою вещи.

Ничего удивительного.

Искусство, как и логика, фашизм, разум и пр. — тоже не является «человеческим изобретением». Это элементарное природное явление, возникшее одномоментно с материей, как одно из ее свойств.

Этот «закон всемирного марафета» рулит павлиньими расцветками, формой кристаллов и дизайном галактик. На нем стоит половой отбор и незримая красотища нейтронных потоков. Это всесильная и вездесущая штука.

Через понятную эквилибристику генома это свойство «пришло» и в природу плейстоценового падальщика.

Тут начался цирк.

Homo, в соответствии со своей основной профессией — существо весьма «упрощенного дизайна».

По части внешней эстетики он уступает даже карамельному крабу, уже не говоря о таких шедеврах, как древолазные лягушки или гепарды.

Все объяснимо.

Экстерьер человека — прямое следствие его первичной роли; ковыряльщик падали и не нуждался в эффектных раскрасах и ярких хохолках.

Ранние хомо не придавали значения своей невзрачности. Но со временем, дослужившись до «царя, фараона и бога» — падальщик решил сравняться в красоте хотя бы со страусами.

Здесь-то и пригодилось то самое свойство материи, крепко сидящее в геноме.

Оно позволило homo заняться улучшением как своей персоны, так и быта.

(Закон всемирного марафета вполне может реализовываться не только через естественные метаморфозы вещества, но и через набор внешних усилий, как например, у краба-декоратора.)

Человек, разумеется, пошел по «крабьему пути».

Все началось с перьев, красок и ракушек. Продолжилось «да винчами, нотр-дамами» и кроссовками Dolce & Gabbana.

Короче. Компенсировать отсутствие ярких хохолков, в принципе, удалось. Свойство пропитало поведение вида. Создалось «искусство».

Конечно, по сравнению с завораживающей эстетикой зеркальных пауков или с вулканами — получилось жидковато. Но вполне достаточно для малевания картин, конструирования музыки и других забав.

Глава XI

ПЛАНЕТА ТУПЫХ

Чуть выше я написал «роковой порок мозга». Это некорректная, глубоко ошибочная формулировка.

Нет никакого «порока». Есть естественные свойства мозга человека.

Увы.

Сами по себе его рассудочные потенциалы ничего, кроме идиотии обеспечить и не могут. А любой их самостоятельный продукт будет, как минимум, абсурдом.

Дело в том, что мозг вообще не способен устанавливать причинно-следственные связи. Различать «добро» и «зло», «ложь» и «правду».

Не потому, что он «слеп» или «плох». Нет. Просто эволюция его создавала совсем не для этого.

Для примера возьмем стерильные от всяких точных знаний, здоровые, полновесные полушария человека.

И устроим им экзамен: предложим решить несколько пустяковых проблем.

Например, проблемы плодородия, контрацепции и болезни.

Какие же ответы мы получим?

Начнем с плодородия.

Спросим «чистый» мозг человека: как обеспечить всхожесть тыкв?

Он поскрипит извилинами и ответит, что оптимальным способом выращивания тыкв будет кожа девочки 13 лет. Снятая с нее целиком, в момент агонии. Да, девочку полагается зарезать и освежевать не абы где, а в храме богини Чикомекохуатль, в специальный день. Разумеется, с песнями и пританцовкой.

Если освежовочную процедуру провести правильно, то никакая засуха тыквы не погубит.

Связь девочкиной кожи и роста тыкв не кажется вразумительной. Но, следуя этим рекомендациям своего мозга, миллионы ацтеков и майя именно так пытались повысить урожайность. Не год и не два, а много столетий подряд. И совсем не в пещерную эпоху, а в XIII-XVI веках нашей эры. Во времена Коперника, Бруно и Галилея.

Мда.

Перейдем к контрацепции.

Задаем вопрос: что может уберечь женщину от нежелательной беременности?

«Ей надо пить свои месячные» — уверенно отвечает мозг человека.

И чуть поразмыслив, добавляет: «их можно разбавить водой из семи ручьев».

Так и поступали русские крепостные шалуньи. Пили, голубушки. Иногда разбавляли, иногда нет.

Это было не слишком вкусно и не очень эффективно. Но крестьянки не решались спорить с наполнителем черепов своих бабушек и мам. Посему веселый круговорот дамских жидкостей булькал восемь веков подряд (примерно до 20-х годов XX века).

Закончим наш диалог с мозгом вопросом о лечении эпилепсии.

Как избавить от этой болезни?

О, тут мозг не растеряется и без запинки подскажет методику: чтобы излечить эпилепсию, следует заколоть новорожденного мальчика-альбиноса, измельчить его и натереться этим фаршем.

Данным указаниям своих извилин в Танзании следуют и по сей день.

Как видим, экзамен провален. Ни одного верного ответа.

Ацтекский, русский, танзанийский примеры можно списать на запредельное дикарство этих этносов.

Хорошо, спишем.

И вглядимся в Европу, которая имеет репутацию вполне просвещенной старушки.

Рассмотрим не ее дикий десятый век, и даже не шальной шестнадцатый, а «сам» XIX-ый.

Да, это век Максвелла, Клода Бернара и Пастера. Век научных прозрений.

Но все особи, непосредственно не причастные к точному знанию, демонстрируют умственные коленца равные русским народным или танзанийским.

К примеру.

Недержание мочи в Нормандии лечили с помощью кротовьего пепла. Крота, разумеется, надо было сжечь заживо.

В Арденнах пытались избавиться от псориаза через удушение крота правой рукой.

В Вогезах применение правой руки считалось глупым суеверием. Раздавливать живого крота полагалось только левой.

Не ровно дышала к кротам и сельская Бретань.

Там крестьянство так быстро и густо покрывалось бородавками, что жены переставали узнавать мужей, а дети — матерей. Единственным способом избавления от бородавок считались заживо отрезанные лапки крота. Ими полагалось, постепенно ускоряя шаг, «ходить» по физиономии пациента, напевая псалом №37 (косметический»).

В Париже дело обстояло несколько иначе. Не случайно он считался продвинутым городом.

Париж не верил в целительную силу кротов и смеялся над народными бреднями.

Зато он верил в то, что утопленника можно воскресить, нагнетая табачный дым ему в анус.

Дивные сцены надувания покойников можно было почти каждое утро созерцать на берегах Сены.

Вдутое, как правило, выходило обратно. А если не было ветра — то поднималось аккуратными колечками над мокрой задницей трупа.

Если ветерок все же наличествовал, то табачные колечки перемешивались с ладаном парижских церквей. Там христиане, напевая, ели мясо своего давно умершего бога.

Вывод печален.

Мы видим, что вне зависимости от времени и места рождения, если человек не Пастер или не Клод Бернар, то он, как правило, полный идиот.

(А если Бернар, то частичный.)

Летописи рода человеческого напичканы миллионами примеров карикатурных ошибок «чистого» мозга.

Стоит лишить этот «таинственный и великий орган» доступа к систематизированному научному знанию — и он начинает пороть абсолютную ахинею.

Ознакомившись со всеми перлами мозга за 5200 лет, можно простить человеческой истории ее исключительное уродство. Все могло быть и еще хуже.

Мозг не виноват.

Он никогда и не прикидывался «космическим явлением» и «постигателем тайн».

Эту легенду придумала культура, плохо понимающая, что такое мозг человека.

С культуры спрос невелик.

Я надеюсь, мы помним, что, если наука — это правда о человеке, то культура — это ложь о нем. И жить культура может только в полностью ложных представлениях. Чем они завиралистее, тем ярче и ее цвет.

Изображая человека, культура и наука рисуют два совершенно разных существа, не имеющих меж собой ничего общего.

Так вот именно культура налепила на древний черепной шмат из жирных кислот — ярлыки «пытливости», «тяги к знаниям» и «бесконечного любопытства».

Ничего этого нет и в помине.

Это художественный свист.

Или, если угодно, детали той культурной легенды, которой уже третий век упивается человечество.

Все «секреты» мозга начинаются с ложной оценки этого бедного органа.

С попытки исследовать не сам мозг, а легенду о нем, придуманную культурой. Вот тогда — да, начинаются тайны.

Увы.

У мозга есть только одна тайна.

Он непроходимо глуп.

Просто в силу своего физиологического предназначения и эволюционной истории.

Не забываем, что все поэмы, формулы и симфонии — это случайные следствия работы органа, предназначенного для совсем других целей.

Рассудок — это даже не младшая функция. И совсем не свойство мозга. А лишь нечаянный эффект его возможностей.

Это отходы нейронной активности некоторых областей коры.

При определенных обстоятельствах этот эпифеномен создается и homo может им попользоваться.

Объясняю.

Да, мозг homo — это (примерно) 85 миллиардов нейронов.

Несомненно, это очень солидное число.

Есть чем щегольнуть и перед свиньей с ее двумя миллиардами, и даже перед гориллой с тридцатью тремя.

И это прекрасно.

Но! Обилие нейронов и связей меж ними не имеет, увы, почти никакого отношения к разуму и мышлению.

Глава XII

ЧЕРНАЯ КОМЕДИЯ ПОЛУШАРИЙ

Эволюция мозга человека — это очень смешная история.

Ознакомление с ней гарантирует помешательство.

Конечно, тяжесть диагноза зависит от степени углубленности в этот вопрос.

Поверхностное знакомство может закончиться относительно благополучно. Дозы хлорпромазина будут щадящими, а стены — мягкими.

Более серьезное изучение вопроса приводит и к усугублению психиатрических последствий.

Конечно, степень безумия различалась. Но! Из тех, кто плотно соприкоснулся с темой, сохранить психику неповрежденной не удалось еще никому.

Нобелевские лауреаты по физиологии и медицине один за другим свихивались от неразрешимого противоречия этой истории.

И их можно понять.

Все они, от Шеррингтона до Экклза, знали, что любая функция мозга возможна лишь тогда, когда она обеспечена соответствующей структурой и нейронной массой.

Но в мозге человека нет ни структуры, ни массы для обеспечения рассудка.

Есть всё. От формаций, рулящих кроветворением, до центров, регулирующих мимику.

А структур рассудка и мышления — нет.

Более того, логика эволюционного развития полушарий категорически не допускает возможности их существования.

Эволюционную историю мозга никуда не денешь. А она строго пошаговая. Новый мозговой субстрат возникает только для обеспечения новой функции и работает только на нее.

Потребность в рассудке возникает слишком поздно.

Интересы этого явления и не могли быть учтены в процессах формирования мозга.

Это неприятный факт.

Но существует старая спасительная версия о рассудке, как об эпифеномене.

Она гласит, что все умственные выверты — это некое случайное, сопутствующее обстоятельство. При таком огромном количестве нейронов и поведенческих функций оно вполне может то возникать, то пропадать.

Рассудок это что-то вроде кружка самодеятельности при металлургическом комбинате. К расплавам, ковке и формовке он имеет мало отношения. Но металлурги иногда сбрасывают прожженные робы и исполняют тверк.

Строго говоря, никаких других версий рассудка физиология мозга не предлагала, не предлагает и предложить не сможет.

Их просто нет.

Но причиной психозов светил мозговой науки был не только сам эпифеномен.

Есть еще менее приятный вопрос, чем «прописка» рассудка.

На первый взгляд, он вообще не имеет никакого ответа.

Поясним его на очень простом примере.

Имеем — огромную, и при этом крайне тонкую и эффектную вышивку гладью.

Ее стежки безупречны. Узоры виртуозны.

Это — шедевр.

Гордо ухмыляется автор этого рукоделия.

Нет никаких сомнений в том, что именно он и есть его создатель.

Но у этого мастера нет ни рук, ни ног. Нет ничего, чем можно было бы держать иглу и направлять ее тончайшие движения.

Их никто не отрубал. Уродство нашего красавца — типичный случай фокомелии, т.е. врожденного отсутствия конечностей.

Более того, мастер слеп.

И это тоже не проделки завистников, а натуральная криптофтальмия — порок утробного развития, лишающий не только зрения, но и глаз вообще.

(Там, где должны быть веки, склера, ресницы, зрачок и пр. — нет ничего.

Есть затянувшая глазницы ровная кожа, с морщинками на месте размыкания век.)

Понятно, что у этого вышивальщика не было ни малейшей возможности создать столь потрясающее шитье.

Однако шедевр перед нами и он, без сомнения, создан этим безглазым и безруким существом.

Аналогия шитья с наукой, техникой и цивилизацией вполне корректна.

Как и аналогия урода-рукодельника — с мозгом человека.

Подведем итог.

Эта штука в черепе не могла создать столь восхитительного (как принято думать) продукта, однако, продукт есть, и он создан именно ею.

Короче, Нобелевским лауреатам, которые хорошо представляли себе истинные возможности мозга человека — было от чего свихнуться и порвать с наукой.

Самое простое объяснение этого парадокса почему-то не пришло им в головы. Хотя оно напрашивается само собой.

Итак. Вкратце, но по порядку.

Наша черная комедия началась в палеогене.

После ряда вымираний в животном мире открылись вакансии.

Среди них было местечко младшего падальщика с перспективой карьерного роста.

Никаких специальных навыков от соискателя не требовалось.

Критерием профпригодности была быстрота размножения и мощный желудочно-кишечный тракт. Ведь должность предполагала быструю переработку большого количества мертвечины разной степени разложения.

Эту нишу и удалось занять homo.

Конечно, не сразу.

Сперва человека пришлось вырастить.

Это не стало проблемой.

По части мерзких экспериментов эволюция превосходила и превосходит даже коллектив отряда «№ 731».

Она часто создавала эталоны уродства и нелепости.

На кладбище ее ошибок громоздятся панцири галлюциногений и кости стиракозавров. А также и еще 900.000.000 забракованных фантазий.

Эволюция — мастерица нелепостей и уродств.

Казалось бы, придумать что-нибудь безумнее ее поделок Девонского периода уже невозможно.

Но!

В операции «человек» эволюции удалось превзойти саму себя. Хотя, разумеется, прямого умысла сделать Достоевского у нее не было.

Просто требовалась бесстыжая и агрессивная обезьяна-падальщик. Не слишком вкусная, но все-таки съедобная. И достаточно массивная.

Способная при необходимости послужить обедом для саблезубой семьи динофелисов или других красавцев эпохи.

Первый акт этой комедии начался примерно 65 миллионов лет назад.

Для очередного эксперимента была выбрана крысохвостая особь из отряда приматов, семейства пургаторидов.

Разумеется, особь была потомком тех звероящеров, что когда-то дали жизнь всему классу млекопитающих. Конечно, она унаследовала от чешуйчатых дедушек манеры и представления о жизни.

Уклониться от получения этого наследства невозможно.

Но особой, исключительной гадиной зверюшка не была. Просто в силу малой размерности и невнятных коготков.

У этого существа была остренькая мордочка и собственное родовое имя — Пургаторий.

Вряд ли выбор первоосновы был сознательным. Скорее всего, бедняге пургаторию просто не повезло.

Так или иначе, но именно он стал сырьем для изготовления homo (попутно из него наклепалась и масса милых обезьянок).

Чтобы получить из пургатория человека, этот объект предстояло существенно укрупнить, научить маршировать на задних лапах и лишить всякой брезгливости.

Процесс пошел. Как всегда — с паузами и косяками. Но пошел.

Для начала пургаторию пришлось отодрать его лысый хвост. С этим особых проблем не было. Но вот все остальное растянулось на десятки миллионов лет.

Дело в том, что создание нового зоологического рода — это рестайлинг не только внешности, но и мозга.

Разумеется, в головке «исходника» кое-что уже было. Но это «кое-что» было очень жалким. Конечно, не желудем или пуговицей.

Это был мозгишко.

Т.е. нейронная слизь давно сгустилась и сплотнилась в ядра. Те обвязались лучистостями и проводящими путями.

Создался субстратик, и даже свершилась формовка мозговых структур. А меж ними пристроились полости с питающим ликвором.

Но!

Вес этого сокровища не превышал трех граммов. И он был совершенно гладок.

Как только пургаторий пошел на повышение — мозг начал набухать, а череп стал раздаваться в ширину и в высоту.

Скулы разнесло в стороны, лоб направился к затылку, а круговые мышцы рта двинулись вперед.

Крысоватость сменилась мордастостью. Но зато мозг стал гораздо наряднее.

Там вздулись извилины коры и начертились борозды.

Особенно эффектно вышел прямой «пробор» меж полушариями. Не подкачал и полосатенький мозжечок.

Получилась штуковина, похожая на сдвоенный разжиревший сморчок. Ну и, конечно, на задницу.

Главная, корневая часть мозга — его ствол. Вещь, несомненно, почтенная, антикварная, изготовленная еще в кембрийскую эпоху.

Ствол так хорошо зарекомендовал себя в остракодермах и другой нечисти, что пошел в серию и до сих пор не снят с производства. Эволюция привычно засовывает его в головы всем, у кого он может поместиться.

И вообще ствол — классическая штука, запускающая пищеварение, кроветворение, сердце, дыхание и пр. Он удобен, так как отлично сам себя тюнингует, создавая себе нужный обвес из всяких талямусов-гиппокампов. Комплектация обвеса зависит от того, какой

именно организм предстоит двигать и размножать.

В стволе обитает и древняя владычица сознания, поведения и сна — ретикулярная формация.

Эта формация — матерь секса и пыток, вдохновительница куниллингусов и терактов.

Работу ретикулярной формации лучше всего описывает Уголовный Кодекс, а показывает Порнхаб.

Для homo ничего специального изобретать не пришлось.

От пургатория достался отличный ствол, прошедший все круги палеозойского ада.

Разумеется, крысохвостый имел длинную, уходящую в протерозой, цепочку пращуров.

Портретная галерея его предков — это вернисаж бородавчатых, сегментированных и пучеглазых уродов. Они экипированы кожистыми гребнями и перепонками; их морды сияют ухмылками стозубых ртов.

Отметим, что каждая из этих гадин обогатила ствол мозга и своим личным вкладом. Это наследие неудалимо.

Ведь и ствол, и его структуры — это просто нейронная материализация жизненного опыта предковой цепочки.

Да, этот опыт жутковат и глубоко аморален.

Но ничего не поделаешь.

Увы и ах. Никакого другого человеку и не могло быть предложено.

Эволюция — прижимистый процесс. Ею ничто не изобретается, а просто совершенствуется то, что уже есть.

Угодив в голову человека — ствол не утратил бандитских наклонностей. Он просто подрастил себя. И обзавелся всем инструментарием для управления капризным телом примата.

Отметим, что мозг, изготовленный для человека, был выдержан в строгой стилистике.

Без излишеств.

Без инфракрасного зрения, без электрорецепции или других редких опций.

Увы! Такие «тузы» сдаются только любимчикам эволюции, в число которых люди явно не входят. Более того, эти бонусы закладываются в геном изначально, а по «ходу» не вставляются.

Хотя, нет. Один подарочек ему достался.

Не забываем, что наша тварь была снабжена недурным генетическим бонусом — камнем в лапе, позволившим ему приписаться к цеху животных-инструменталистов.

Да, этот подарок позволял homo чувствовать себя почти равным выдре и бобру. (Но вот с шершнем конкурировать талантами было уже сложновато.)

Тут тоже все понятно.

Homo — организм рядовой, короткоживущий, с важной, но не чрезвычайной функцией.

Не следует забывать и о пищевой роли человека. Странно было бы ювелирничать и снабжать эту кормовую базу саблезубцев уникальными свойствами.

Напомню, что тогда в моде были ленивые хищники, вроде динофелиса и махайрода. Им было неохота гоняться за злыми и проворными. Требовалась, пусть и тошнотворная, но легкая добыча. В этом смысле слова человек был незаменим.

Так что, строя мозг в черепе падальщика, эволюция даже не вспотела. И все равно получилось неплохо.

Этот головной «сморчок» обеспечивал способность хватать, скалиться, размножаться и пожирать все, что попадалось на глаза.

Что, собственно, и требовалось для вступления в должность.

Никаких «думать» этим мозгом не предполагалось. Ни такой функции, ни такой потребности в миоцене попросту не было.

Короче говоря, из 85 миллиардов нейронов человеческого мозга 72 миллиарда — это тот самый ствол и его большой «обвес». Они управляют физиологией, моторикой и базовыми рефлексами. А также болью и сном.

Ни в каких рассудочных или мыслительных процессах эти залежи, разумеется, вообще не участвуют.

Они выше этих мелочей.

О да, конечно, в них размещены механизмы реакций, ориентировки, принятия решений, памяти, рефлексов общения и агрессий. Но в этом наборе нет ничего чрезвычайного. Или «умственного».

Это «прожиточный минимум» вообще любого организма, начиная с метасприггин и других героинь войн палеозоя.

Так что 72 миллиарда нейронов вычеркиваются из темы «рассудка» без всяких разговоров.

Остается кора головного мозга с ее 13 миллиардами. Конечно, она моложе подкорковых пластов, но и ее трудно назвать обновкой.

Мозг человека решил приодеться в кору задолго до появления языка, рассудка или других «умственных» забав.

Зачем кора понадобилась?

Объясняю.

Организм — потомок пургатория получался нелепым и болезненным. И очень сложным в управлении.

А должность съедобного падальщика, которую ему предстояло занять, была крайне ответственной.

Поэтому, в придачу к базовым функциям потребовалась и масса дополнительных. Но в глубинных слоях все уже было битком набито. Даже, к примеру, крохотный регулятор слюнотворения там присунуть было уже некуда.

А помимо него нужно было обеспечить еще примерно 300 различных умений нового животного.

Для этого требовалась дополнительная нейронная масса.

К сожалению, праздношатающейся массы нейронов, готовой послужить для какой-нибудь внезапной потребности или развлекухи, попросту не существует. Как и нейронов «двойного действия».

Все надо формировать и выращивать. Специально под каждую функцию.

Постепенно и только по мере надобности.

Т.н. цереброгенез — это рынок, существующий по простому принципу: хочешь новую функцию — давай нейроны.

Хочешь сложную функцию — давай много нейронов.

Нет нейронов — нет функции.

Так что во втором акте комедии возникла проблема размещения новых свойств. Началось последнее наращивание мозгового субстрата.

Объем черепа увеличивать было нельзя. Он и так был предельным для прохождения через родовые пути самки.

Посему хитрая эволюция взрельефила поверхность полушарий. Это был ловкий ход. За счет воздымающихся извилин и глубоких борозд меж ними, площадь коры утроилась.

При таком раскладе эти (примерно) 300 новых физиологических и моторных потребностей тоже были обеспечены нейронной массой. В результате все разместилось. Разумеется, впритык, но череп не лопнул.

Отметим, что эти новации тоже не имели ни малейшего отношения к рассудочной деятельности.

В ней не было ни малейшей потребности. Род и так был обеспечен всем необходимым для выживания.

Наконец построение мозга младшего падальщика было полностью завершено. Объект сдан и принят в эксплуатацию.

Человек смог приступить к переработке скоплений мертвечины. А все свободное от работы время он посвящал промискуитету.

Вероятно, этот период в полтора миллиона лет был самым счастливым во всей истории человечества. Возможно, это и был тот самый Эдем, первичный рай, который имеет в виду религия.

Конечно, и homo периодически попадал на чей-нибудь зубок. Но такие события были в порядке вещей и трагически не воспринимались. Тем более что с барского стола саблезубцев всегда что-нибудь перепадало родным и близким покойного.

По крайней мере, никаких попыток сменить работу человек не делал. Как и не стремился к повышению по службе.

Его все устраивало.

И ничего не интересовало.

Что, на первый взгляд, несколько странно.

Допустим, что некоторые доли тогдашнего мозга были чуть беднее, чем у мозга современного нам. Это вполне возможно.

Но даже их обеднённого варианта было бы достаточно, чтобы подметить силу кислот, горючесть нефти или ковкость золота.

Подмечание неизбежно повлекло бы использование. Возможно, поначалу корявое, но неотвратимо прогрессирующее.

Однако этого не произошло в течение необъяснимо долгого времени.

Напомню, что мир плиоцена-плейстоцена на каждом шагу предлагал сырье для любых поделок и технологий.

В наличии, прямо под ногами, имелись ковкие железные метеориты, жильное золото, висмут, ртуть и алюмосиликаты.

Геологические обнажения (обрывы) были битком набиты углем, белемнитами и огромными зубами мегалодонов.

Пещеры ломились от сталактитов, кристаллов и руд, а кратеры — от наплавов меди, железа, свинца, стекла, асфальта и серы.

Из разломов пёрли газы, нефти, кислоты и кипятки.

Леса предлагали смолы, воск, масла, различные клеи и каучук, а трупы животных — нервные и сухожильные волокна, кожу и волосы.

Существо, способное построить простейшую причинно-следственную связь, неизбежно «зацепилось» бы хоть за одну из этих радостей.

Одна потянула бы другую, и наша тварь перешла бы с орбиты звериных представлений на чуть более сложные.

Следующий шаг — ремесла, затем открытие артелей.

А через пару тысячелетий homo мог бы гонять до ближайшей падали на «Порше».

Возможности веществ и жидкостей были очевидны. Чтобы воспользоваться ими, требовалась только способность построить самую простую логическую цепочку.

И любопытство, которое, как двигатель, могло бы толкать мысль по цепочке выводов.

Но!

В течение миллионов лет по минералам и металлам скользил безразличный взгляд стайного трупоеда. Он ничего не замечал.

Он бубнил, стискивая камень, который геном прилепил к его лапе. Ему не было дела до стекла и нефти. На выходы жильного золота он валил экскременты, а на метеоритах дербанил падаль.

Эта невероятно долгая слепота, на первый взгляд, не имеет никакого объяснения.

Может возникнуть иллюзия, что «тот мозг» не имел ничего общего с мозгом современного человека. Но это не так.

Два миллиона лет не внесли в полушария никаких конструкционных изменений.

Произошли лишь небольшие размерные увеличения некоторых областей.

Но! Принцип работы нейронов, их связей, реакций и рефлексов в плейстоцене был точно таким же, как и сегодня.

Эволюционная история homo не оставляет никаких сомнений в том, что полушария Э. Шредингера — прямое продолжение полушарий стайного плиоценового трупоеда.

Повторяю, возможно, кора той эпохи и не обладала всеми размерными характеристиками коры сегодняшней.

Но от нее никто и не требует пониманий волновой функции.

Речь идет о хотя бы лопате.

Увы. Полностью сформированный мозг не был способен решить ни единой рассудочной или интеллектуальной задачи.

Да он и не пытался этого делать.

Не потому, что он был плох или дефектен. Просто предназначение этого органа было совсем другим.

Третий акт комедии начался вполне идиллически.

Миллион лет человек отлично выполнял свою работу, но к исходу плейстоцена свершился конфуз.

В скошенный лоб homo постучался рассудок. Он не был желанным гостем.

Рассудок потребовал пять миллиардов нейронов, бокал ликвора и теплый уголок, желательно в самом престижном районе мозга.

Разумеется, в размещении ему было отказано. Ни лишних нейронов, ни места в черепе уже не было. Все сформировалось, а разращиваться было некуда, т.к «череп не резиновый».

Рассудок, придя самым последним, банально опоздал на дележку жилплощади и ресурсов.

Достаться ему ничего и не могло.

М-да.

Жертвовать зрением или работой почек ради развития причинно-следственных связей, мозг, разумеется, не стал.

Но рассудок продолжал стучаться.

Дело в том, что мир трагически менялся.

Погода портилась. Очередное оледенение покончило с изобилием как трупов, так и съедобных насекомых.

Оставшись без работы, homo принялся вымирать.

Возможность примитивного изобретательства была для него последней надеждой выжить. А такое мог обеспечить только рассудок.

Израсходовав весь запас корректных спасений — эволюция дала ему этот рискованный шанс.

Конечно, так поступать не следовало. Но никому не приходило в голову, что возможность связать две палки закончится Бухенвальдом.

Использовав «отходы мозгового производства», эволюция таки пристроила в кору полушарий расширенную способность фиксировать взаимосвязи вещей и явлений.

Т.е. возможность добавлять звенья в цепочки ассоциаций.

Особо изобретать ничего не пришлось. Достаточно было сдуть пыль с еще одного завалящего гена и ввернуть его в оборот.

Глава XIII

ВТОРЖЕНИЕ РАССУДКА

Итак. Как это было?

Совсем недавно, примерно 50 000 лет назад, произошло событие, радикально изменившее поведение и образ жизни одного из зверей планеты.

Стайный падальщик homo пережил вторжение рассудка в свой череп.

Этот жуткий гость лишил животное всякого комфорта и спокойствия.

Самые первые ощущения, разумеется, были строго физиологическими. И крайне болезненными.

Дебют рассудка был подобен появлению в «абсолютной черноте головы» тлеющей тонкой нити. Нить жглась и беспокоила животное. Оно скулило и трясло головой, стремясь вытряхнуть внезапную пакость.

Но тлеющих ниточек становилось все больше, и разгорались они все ярче, увеличивая жгущее ощущение.

Шаг за шагом рассудок превращал простое звериное сознание в набор тлеющее-мерцающих обрывков тревог, наблюдений и загадок. Они плохо связывались между собой, но их количество росло.

Правда, животное понятия не имело, что творящееся в его голове — это «тревоги», «наблюдения» и «загадки».

Оно чувствовало лишь тошнотворную пульсацию картинок и звуков, зачем-то пришедших к нему в голову.

Мир необъяснимо расширился и наполнился обрывками угроз, которые раньше были неизвестны животному.

Чувство тревоги стало постоянным.

Как и распиравшая homo похоть. Она-то вообще получила особые права и возможности.

Теперь похоти стал не нужен запах и вид реальной вагины. Эта волосатая штуковина переселилась в череп и изнутри пощипывала человека видениями.

Голод, который всегда был безликим зудом, слепо толкавшим «найти» или «убить» — тоже обрел черты и образ. Окорок в голове оказался способен шкворчать и сочиться еще лучше, чем настоящий.

Поначалу рассудок был воспринят не как дар, а как мука.

Животное пыталось избавиться от наполнившего череп объемного зуда.

Бедные homo бродили, как зачумленные, пытаясь грязными ногтями выцарапать эту пакость из-под шерсти на голове.

Но все было тщетно. Человек был принужден к рассудку. Печать принуждения останется навсегда.

Как навсегда останется и желание освободиться от этого ига.

Мозгу, разумеется, было наплевать на страдания животного. (Точно так же, как ему безразличны родовые или иные боли.)

Он мог стереть с себя это паразитическое явление так же легко, как здоровая кожа избавляется от прыщей и дерматозов.

А мог и не стирать.

Почему не стер?

Да потому, что у рассудка нашлось, чем угодить древним угрюмым структурам.

Он стал их любимой забавой, шутом и аниматором, очками смешанно-дополненной реальности.

Умножая впечатления и переживания, он, как никто, умел будоражить нейроны, удовлетворяя их вечную жажду возбуждения.

Сладкая эпоха чистого сознания закончилась.

Поясняю.

Сознание и рассудок — это совершенно разные явления. Меж ними нет ничего общего.

Засевшее в глубоких подвалах мозга сознание — это надежная, древняя штука. Это — банальная физиологическая функция, которая неизбежно есть у всякого животного чуть сложнее губки.

Сознание — это просто объемная, звучная, пахучая проекция реальности. Любой мозг, любая нервная система «читает» реальность, так как вслепую выжить невозможно.

Да, сознание бывает разного качества. Тут все зависит от рецепторов. Совсем хилая рецепторика и картинку мира создает приблизительную и мутную.

Не редкость — парочка сознаний в одном мозгу, как, например, у хамелеона, глаза которого абсолютно независимы друг от друга и способны одновременно фиксировать никак не связанные меж собою события. (Это равносильно способности читать и понимать два сложных текста одновременно.)

Само по себе — сознание безмолвно.

Оно не «разговаривает» со своим организмом.

Оно не задает вопросов, не подсказывает ответов.

Оно свершается автоматично и незаметно для особи.

Получив проекцию реальности и ее изменений, оно сигналит в нужные отделы мозга — и те без колебаний принимают все мышечные и химические решения.

Животное проживает свою жизнь, не подозревая об этой работе. Все решения принимаются за него.

Рассудок же ведет себя нагло и безжалостно. Он дразнит и терзает, лезет с советами и провоцирует на ошибки.

Разумеется, он получил вид на жительство не за «красивые глаза», а благодаря способности создавать раздражителей больше, чем реальность.

Сам-то homo при этом, конечно, мучается, но бледные ядра и лучистости его подкорки наслаждаются адскими дозами возбуждений.

Стоп.

Миллион извинений. Но!

Для объяснения того, как рассудок был подсажен в череп, приходится использовать лукавый «эффект прокрутки».

Разумеется, процесс вторжения свершался шаг за шагом и был размазан по десяткам поколений.

Мы же вынуждены упаковать этот процесс в десяток фраз.

Может создаться ложное впечатление чуть ли не моментальности этого события. Напоминаю, такое впечатление будет ложным.

Продолжим.

Разумеется, наделение рассудком не было штучной работой с каждой отдельной тварью.

Отнюдь.

И свершилось оно не через добавление новой завитушки коры и не через увеличение лобных или иных долей.

Не пришлось прибегать и к оперативной нейрохирургии.

Homo не строились в волосатые очереди на трепанацию и коррекцию извилин.

Такого не было.

Как не было и тысяч взволнованных ангелов в белых халатах с микроскопами, фарширующих нейроны человека знанием всей пестроты мира.

Нет.

В полушариях все оставалось прежним и обычным.

На месте и «при исполнении», почти никак не тронутое переменами, осталось и сознание. Оно пока сохраняло большую часть полномочий. Но его борьба с рассудком за власть над поведением человека уже началась.

Появление рассудка в черепе человека — история не менее забавная, чем эволюция мозга.

Она тоже очень простая, без загадок и таинств.

Был ли рассудок человека новым и исключительным явлением в природе, не имеющим ни аналогов, ни происхождения от низшей формы?

Разумеется, нет. Разум — это не гость из иного измерения.

Здесь вновь настало время вспомнить основной принцип мироздания: нет ничего «нового» и «уникального».

Того, у чего нет эволюционной истории — попросту не существует и без колебаний может быть сдано в религиозный утиль.

Абсолютно всё, от галактик до лимонада, имеет этапы развития и свою анцестральную, начальную точку.

Эволюционную историю имеют не только тела, но и явления.

В том числе и разум.

Мозг любого размера и покроя его не генерирует. У него нет ни такой функции, ни такого потенциала.

Более того, разум гораздо старше и мозга, и сознания. Его первичную, примитивную форму мы легко обнаружим в протерозое.

Тогда миллиарды крошечных первичных организмов сливались в колонии.

Мозга еще не существовало, сознания — тоже.

А необходимость обедать, флиртовать и сражаться уже была. И все эти проблемы надо было как-то решать.

Современные нам мшанки, сифонофоры, парусницы и другие колонии микроорганизмов существенно меньше своих протерозойских пращуров, но организованы по точно такому же принципу.

Составляющие их зооиды не имеют мозга и начисто лишены сознания. Однако, слившись в колонию, они принимают верные житейские решения. Колонии демонстрируют вполне разумное поведение. И отлично чувствуют себя в самых злых океанах.

Примерно так же себя вели и их древние предки, демонстрируя первичный разум.

Чтобы ориентироваться, искать, охотиться, etc, etc, организмам не нужен мозг.

Достаточно единства множества взаимозависимых клеток, связанных общностью интересов, типом питания и размножения.

Разуму не нужны даже рассеянные нейроны.

Это доказывают желтые плесневые грибы, способные к удивительным рассудочным трюкам. В этом же убеждают шастающие по лесам красавцы-плазмодии.

А венерины мухоловки, которые даже и не грибы — демонстрируют наличие отличной памяти. Что, впрочем, делают и сплавы металлов, начиная с никелида титана.

Да и кроме вышеупомянутых — полно успешных видов, которые не имеют нервной системы, однако, отлично соображают и запоминают.

Память, разумеется, не нуждается в мозге. Смешно. Это мозгу нужна память материи, чтобы из жирных кислот каждый раз складываться в орган.

Память чуть-чуть древнее разума. Без нее невозможна самоорганизация материи, все химические и физические события.

Это очень простая штука, надежно сделанная из набора известных связей: электронных-ковалентных-водородных и пр.

Кирпич, который не «помнит», что он кирпич — обречен.

В элементных и твердых формах память почти безупречна. А вот в биологических она может сбоить. ДНК делалась второпях и получилась очень уязвимой. Из-за этой халтуры биота далека от совершенства.

(Но зато регулярно наполняются формалиновые банки в кунсткамерах, а анатомы радуются новым экземплярам уродцев.)

Ничего не поделаешь.

Так уж вышло, что от «мамы-материи» биологическим формам достался эконом-вариант древнейшего свойства.

Но для потребности биоты достаточно и его.

А там, где есть память, при необходимости легко заводится и разум.

Итак.

Колонии безмозглых микроорганизмов протерозоя — это и есть начальная точка биологического разума.

С тех давних пор практически все живое таскает в себе ген этого полезного свойства.

Чаще всего он дремлет в темном углу генома или используется весьма умеренно.

Но при необходимости ген легко активируется и «берет штурвал».

Разум — это строго коллективное явление. Он не может быть достоянием одной особи. Ему нужна крепкая общность зооидов, одержимых желанием выжить. Т.е. — колония.

И чем она многочисленнее, тем богаче разум.

А вот размер участников такой колонии может быть любым.

Такие понятия, как «большое» и «маленькое» — это литературщина. Для эволюции — пустой звук. Она с одинаковым успехом жонглирует, как галактиками, так и квантами.

Напомню, что сифонофор и мшанок обозвали «микроорганизмами» те существа, которые с высоты вороньего полета сами-то выглядят как икра уклейки.

А уж для высочайшего ока эволюции «род человеческий» — это тоже всего лишь обычная колония микроорганизмов.

Напомним, что для эволюции слово «человек» означает не особь, а всю популяцию.

И над ней властны те же законы, что когда-то позволили протерозойской биоте объединиться и противостоять среде.

Сам по себе биологический разум явление крайне незатейливое.

Да, он позволяет колонии чавкать планктоном, выбирать правильные места на донных камнях, булькать ядовитыми пузырями, дурманя рыб и т.д. и т.п.

Это все важные умения, но применить их можно только в дайвинге.

А вот если есть необходимость изобрести хотя бы примус или выборы, то этот древний дар надо хорошенько замешать с возможностями нейронов, а также с рефлексами, агрессиями и «ловкостью рук».

Такой коктейль надо долго взбалтывать, доводя до полной однородности. Лучшим миксером являются страдания вида. Отлично работает голод, вымирания, вечная опущенность.

Время «взбалтывания» — около 20 000 лет. Но! Без всяких гарантий.

Тут уж, как повезет.

Если хоть один компонент этого микста отсутствует, то ни черта не получится, сколько не взбалтывай.

Мадагаскарская руконожка (к примеру) имеет изумительные по чуткости кисти грудных конечностей. Она могла бы создавать несравненную ювелирку или стать звездой нейрохирургии, ярче самого Пенфилда.

Но с нейронами у руконожки откровенно плохо. Поэтому не она своими уникальными пальчиками запирает клетку с homo, а он с ней.

А вот морская корова с ее богатейшим мозгом — не располагает вообще никаким пальцевым потенциалом и поэтому не способна на карманную кражу даже в переполненном трамвае.

Но если весь набор в наличии и нужная кондиция коктейля достигнута, то примус неизбежен. А также марсоход, Паскаль и подгузники.

Человек, конечно же, пролез в повелители планеты благодаря своей первой и основной профессии.

Дело в том, что ремесло падальщика сложнее искусства хищника и работы травоядцев. Оно самое изощренное и многовариантное из умений, а посему требует огромного количества как одиночных, так и сочетанных рефлексов.

На секундочку приостановимся и вспомним: вся история человека, его науки и культуры — это просто поиск его нервной системой новых, все более сильных раздражителей, изобретение причудливых комбинаций звуков, цветов, образов.

То, что homo принимают за переборы своих «душевных струн», за вибрации «внутреннего мира» и «мысли» — на самом деле просто зуд нейронов, изголодавшихся по новой и остренькой «дозе».

Вся цивилизация — это производная свойств нервных клеток.

И культ Озириса, и третий Рейх — это все просто проделки нейронов.

Разумеется, первичные колонии микроорганизмов — не сами изобрели разум и не прописали его с чистого листа.

Просто в них удачно аукнулась старинная способность материи к самоорганизации.

К той самой самоорганизация, что разумно мастерит планеты и выстраивает их в чрезвычайно разумные гравитационные системы, подобные Млечному пути.

Эти системы, строго говоря — тоже колонии, где все составные — взаимозависимы. Правда, в масштабах вселенной и их можно обозвать микроорганизмами.

(Да они и внешне похожи на светящихся мшанок).

Кстати! И сам мозг скроен по принципу колонии микроорганизмов. Просто вялые зооиды замещены пронзительными нейронами.

При желании можно идти и глубже. Можно прочертить весь путь этого свойства, начиная с добольшевзрывной квантовой пены и нюансов ее поведения.

Это легко, но к нашей теме не имеет прямого отношения.

Так что и фиг с ней, с этой полной историей разума, как природного явления.

Нет смысла загромождать ею текст.

Глава XIV

ПТИЧЬИ ПРАВА РАЗУМА

О да, пристраивая рассудок в черепа человечества, эволюции пришлось изворачиваться и хитрить.

Чтобы освободить хоть сколько-то нейронов для создания рокового коктейля, пришлось лишить человека способности шевелить ушами. А также слышать ультразвук и расшифровывать сложные запахи. Эти способности были списаны.

Обмен шевеления ушами на Библию и институт брака, несомненно, был ошибочным решением.

Но это стало понятно позже, когда эксперимент уже вышел из-под контроля.

Кое-что для коктейля удалось наскрести и в подкорковых структурах. Правда, совсем чуть-чуть.

Но и рассудок умерил аппетиты. Он согласился довольствоваться остаточными импульсами и некоторыми связями коры.

Строго говоря, разум стал скорее эффектом, нежели закрепленным свойством.

Дом мозга строился эволюцией не затем, чтобы внести поправки в таблицы Птолемея или натянуть презерватив. Он создавался не для рассудка, мышления, интеллекта и т.д. И, разумеется, без всякого учета их интересов.

Именно по этой причине рассудок человека так хрупок и зависим от любых колебаний физиологии.

Боль, эмоции, сон, алкоголь — сразу подминают его под себя. А могут изувечить или просто отключить.

По этой же причине рассудок не наследуется, и каждого нового человека приходится приучать к унитазу.

Унитаз, как и другая «память поколений», мог бы закрепиться только в стабильной мозговой структуре. А в эффекте такая возможность исключена.

Своего адреса в извилинах у рассудка так и не появилось. Какая-нибудь секреция панкреатического сока имеет постоянную прописку, а он — нет.

Тем не менее, мозг оказался достаточно велик, чтобы обеспечить рассудок обрывками связей и рассеянными нейронами. Разумеется, по принципу «остаточного финансирования».

Отметим и еще один важный момент.

Потеря любых глобальных функций всегда превращает полушария в квашню.

Особенно круто уродуют мозг такие популярные беды, как «Альцгеймер» и «Паркинсончик».

Эти хвори быстро обрушивают тьму функций: от тонкой моторики до удержания мочи. Извилины тощают и разваливаются. Обнажается дно борозд.

Все логично.

Если исчезает функция — скукоживается и та часть мозга, которая ее обслуживала. Это называется — атрофия. Она неизбежна.

Если животное лишается обоняния — то и бульбусы (обонятельные луковицы) мозга — морщатся и мельчают.

Если покончено с глазами, то зрительный нерв становится тонюсеньким, а хиазма — жалкой и до того невнятной, что ее бывает сложно нащупать.

И лишь отсутствие «умственной деятельности» никак не влияет ни на архитектуру, ни на физиологию, ни на цвет мозга.

Нет даже намека не только на атрофию, но даже и на легкую дистрофию. В нем не происходит вообще никаких изменений.

Мозг остается плотненьким, нарядным и сияет как ни в чем не бывало.

Именно такие сияющие полушария носили эргастеры, эректусы и другие чудо-богатыри плейстоцена, не имевшие понятия ни об интегралах, ни о трусах.

Такой же бравой кондицией мозга радуют анатомов и современные «мауглеоиды», выросшие без контакта с людьми и способные только мастурбировать и кусаться.

Так что предъявлять к мозгу претензии по поводу его «умственной» слабости — это очередная глупость.

Никаких обязательств он на себя и не брал. Мозг лишь делает одолжение, предоставляя ошметки своих потенциалов для интеллектуальных забав.

Начался последний акт церебральной комедии.

Со временем мозг оказался кормушкой для всякой научной мелкоты.

В один прекрасный момент мелкота забыла запереть дверь в тему. И туда сразу пролезла культура.

Теперь уже она взялась постигать и воспевать содержимое человечьего черепа. В своем обычном стиле. То есть шумно, безграмотно и без всякой привязки к реальности.

Со временем культура вытолкала робких научников вон и объявила себя лучшим другом мозга. И его единственным знатоком.

Все могло бы обойтись благополучно, но, к сожалению, о кривляниях культуры узнал и сам мозг.

Тут-то и началось самое забавное. Заварился цирк.

Наш липидный работяга всю жизнь регулировал мочетворение и рвоту. Будил эрекцию. Честно трудился на производстве пота. Он вкалывал на черных физиологических работах, знал свое место и даже не помышлял об иной роли.

И вдруг мозг узнает, что на самом деле он не скромный труженик, но «принц, мыслитель и жуткая тайна». А будучи туповат, он сразу в это верит.

Да, действительно, по воле культуры, которая умеет врать все обо всем, мозгу достались лавры, не имеющие к нему никакого отношения.

Из него получился отличный очередной идол.

В упоении никто не обратил внимания на то, что этот мозг может обмануть даже индийский фильм, заставив человека рыдать или ликовать.

Иными словами, мозг, которого следует стесняться — возвели в ранг непостижимого сокровища и «главного секрета вселенной». Отравленные культурой представления возвели случайный, не закрепляющийся эффект в главную и основную задачу мозга.

О да. Мы увлеклись.

А нам пора вернуться к загадке слепого урода и его шедевра.

Тени великих физиологов воют, как сирены воздушной тревоги. Они предупреждают о приближении к границе страшной темы.

Действительно. Ситуация, на первый взгляд, конфузная.

Напомню, что парадокс заключается в поразительном несоответствии возможностей творца и результата творения.

Итак.

Есть немощный мозг.

И есть его продукт. Т.е. созданная им цивилизация. Она считается великой.

Кем считается? Кто же этот эксперт, давший столь высокую оценку?

Да все тот же самый мозг, возможности которого крайне ограничены.

Но других экспертов попросту нет. Академическая наука плоть от плоти этого органа. Она нервно безмолвствует, прижавшись к ножкам (педункулусам) родителя.

Круг забавно замкнулся.

Ситуация была бы безвыходной, но, к счастью, существуют пьяные землекопы и их методы познания мира.

Дело в том, что землекоп не всегда в состоянии вспомнить, что именно он выкопал в алкогольном помрачении.

Он точно знает, что «что-то копал». Но не помнит — что именно и где именно.

А смета должна выглядеть правдоподобно.

И тогда включается первый закон пьяного землекопа.

Он гласит:

«Наилучшим способом определения масштабов выкопа является осмотр инструмента, которым данный выкоп был произведен. Если он сделан садовой лопаткой, то выкоп точно не является Марианской впадиной или Суэцким каналом».

Эта методика отлично подходит для решения и нашего вопроса. Закон все расставляет на свои места.

Познав и осмотрев основной инструмент создания цивилизации, мы обречены сделать вывод:

Та великолепная цивилизация, которая создана слабым мозгом, скорее всего, не является ни великолепной, ни цивилизацией.

А все восторги порождены лишь тем, что настоящей цивилизации никто и никогда не видел.

Но!

Из этого не стоит делать трагедию.

Факт надо принять спокойно, с достоинством. Все равно сравнить и понять, как выглядит действительно развитая цивилизация, человечеству явно не светит.

Так что можно не переживать. Человек навсегда останется в самодовольном неведении.

Жалкий мозг обеспечит и эту жалкую радость.

Глава XV

ХОРОШО ОТКОРМЛЕННАЯ ХИМЕРА

Случайному эффекту коры, разумеется, была незнакома не только «тяга к знаниям», но и самое простое любопытство.

Увы.

Его было не от кого унаследовать.

Вселенная — малоприятное местечко. Здесь дурацкие законы.

Здесь, чтобы что-то иметь, это «что-то» необходимо унаследовать от предковых форм.

Данное правило в равной степени распространяется на всю материю.

В том числе и на т.н. «живую».

Обидно и глупо, что свойство нельзя купить или украсть. Все только «через завещание».

Да, развить и приумножить наследство, конечно, можно. Утратить тоже, но не бесследно. Оно просто притаится.

Что такое любопытство?

Это непобедимая потребность пройти по цепочке явлений к их первопричине.

Но животные не имеют такой потребности. У них нет необходимости расшифровывать тонкости мироздания. От знания исходной точки события не зависит ни выживание, ни размножение.

По этой причине не существует и той структуры мозга, которая могла бы запускать механизм познания причин.

Безразличие животных абсолютно и непобедимо.

Гравитация не интригует бегемота. А цинодонта не волнует аэродинамика жука.

При ином раскладе палеозой стал бы конгрессом натуралистов, что в ту тяжелую пору было бы не вполне уместно.

Да, животные способны испытывать т.н. «интерес».

Но то, что маркируется этим красивым словом — простая концентрация внимания на изменениях или перемещениях известного.

Этот «интерес» — всего лишь щупальце рефлекса.

А вот неведомые раздражители рефлекс не запускают. Они либо игнорируются, либо пропускаются по «ведомству страха». А это мощное чувство все стрижет под одну гребенку, просто бракуя и отторгая.

Идеальной иллюстрацией служит толпа кудрявых оболтусов, забравшаяся на борт «Индевора» (корабля Джеймса Кука) в апреле 1770 года.

Все они принадлежали к племени Куугу.

Никогда и никаких кораблей, клямсов, бимсов и пушек кудрявые не видели и не подозревали об их существовании.

Кук хотел потрясти дикарей австралийского побережья флотской эстетикой, которую на тот момент воплощал его 22 пушечный барк.

Но!

Куугу игнорировали якоря, квартердеки и такелаж. Остались равнодушны к румпелям и штурвалам. Даже образцовый гальюн «Индевора» у кудрявых не вызвал ни малейшего интереса.

Для них не существовало корабля, по палубе которого они разгуливали.

Чувства, причем сильнейшие, у них вызвали лишь черепахи, выловленные на матросский суп. Вот тут куугу расплясались, развылись и заверещали. Черепашки подверглись тщательному осмотру и ошлепыванию.

Да, носок, смоченный лубрикантом течной суки, обязательно будет выкопан кобелем из кучи других носков.

Но тот же самый кобель, учуяв неизвестный запах — никогда не начнет раскопки. Как бы остро эта неизвестность не пахла — ни малейшего желания добраться до нее не возникнет.

Человек унаследовал свой мозг от предковой цепочки животных. Вместе с прочими радостями ему досталось и полное безразличие к миру и его загадкам.

Миллионы лет оно передавалось из черепа в череп. На мягких извилинах homo безразличие расположилось так же уютно, как и под лобной костью аллигатора или тюленя.

Именно по этой причине человек и прощелкал клювом полтора миллиона лет, не видя и не слыша крайне соблазнительных предложений природы.

Понятно, что у него была уважительная причина. При всем желании — «природному любопытству» человека просто неоткуда было бы взяться. Предковая цепочка не могла передать его, так как сама не имела.

Явление рассудка должно было все изменить. Но этого не случилось.

Банкет, сервированный в плейстоцене, продолжился в Шумерах. А затем и в Египте.

Смотрите сами.

Примерно 30-50 миллионов человек населяли Египет от его первой до его 31-ой, финальной, династии.

Из них, как минимум, десять миллионов стали хорошо просушенными и раскрашенными мумиями.

Что это означает?

Прежде всего, то, что командами «парасхистов», «тарихевтов» и жрецов Анубиса было сделано примерно 10 миллионов полостных вскрытий женских, мужских и детских тел.

На бронзу разделочных столов ложились дамы на разных стадиях беременности, старики, новорожденные, а также носители редких патологий и аномалий.

Дело в том, что египетская мумификация была отнюдь не целиковой засолкой и сушкой человеческих туш.

Это было тщательное разъятие тела с выемкой всех внутренних органов. Каждый извлеченный орган омывался и бальзамировался. Концентрированный раствор натра, в котором 40 дней вымачивался мертвец, обязательно отслаивал кожу, волосы и ногти.

Если натровый рассол был крепковат, то отпадали еще и соски, фаланги пальцев, мошонка, пенис, ушные раковины и губы. Отлохмачивались даже верхние слои мышц.

К концу отмокательно-засолочного процесса тело представляло собой просто набор органов.

Данный анатомический конструктор надлежало собрать заново, не утратив ни единой детали.

(Дело в том, что некомплектные покойники на суд Озириса не допускались. Даже кожу, срезанную со стоп, мертвецу надлежало иметь с собой, в мешочке, как первокласснику — сменную обувь.)

Эти действия свершались повсеместно и ежедневно на протяжении почти 3000 лет.

Тут-то и начинается величайшее из всех египетских чудес.

Т.е. нечто, на первый взгляд, абсолютно необъяснимое.

Обозначим загадку конкретнее.

Египетская ритуальная возня с одним трупом продолжалась примерно 50 (в среднем) дней. Это 1200 часов, как действий, так и наблюдений.

Перемножив 1200 часов на общее количество древнеегипетских мумификаций (т.е. на 10 миллионов) мы получим 12 миллиардов часов, которые Древние Египтяне потратили на распатронивание и запатронивание своих мертвецов.

Стоп. Секундочку!

Но это же 12 миллиардов часов полноценной клинической секционной практики.

Это 12 миллиардов часов наблюдений за внутренним строением организма, а также за связями меж поражениями органов и проблемами здоровья.

Результатом этих 12 миллиардов часов неизбежно должны были стать точные анатомические атласы, реестры болезней, патологий и травм.

При наличии письменности, языка, специальной касты, занятой только этим делом и ничем иным, неизбежно должны были образоваться обширные и точные знания в анатомии, физиологии и медицине.

Но! Никаких наблюдений. Никаких анатомических атласов. Никаких пониманий. И никакого любопытства к важнейшему механизму жизни человека, к его организму.

При этом ничто человеческое древним препараторам было не чуждо.

Их служение Анубису даже не пахло аскезой или религиозной прострацией.

Не случайно мертвых дам отдавали в руки парасхистов только подтухшими.

Дело в том, что у этой братии была цеховая традиция — насиловать любые попавшие к ним женские тела.

Чтобы немного попортить жрецам удовольствие, покойниц выдерживали дома до появления явных признаков разложения.

Но! Если верить вруну Геродоту — опарыши в вульве не портили сексуальный аппетит служителей Анубиса.

Потребность в медицинских и санитарных познаниях была огромна. Это не паровоз, без которого можно и обойтись. Это избавление от мук, напрасных смертей, болезней и ран.

Помимо всего прочего, эффективная медицина — это власть.

Да и товар. В страдающем мире он доходнее, чем даже кожа бегемота.

Древние Египтяне были чрезвычайно больным народом.

90% населения, включая фараонов, страдали мочеполовым шистосомозом, т.е. они мочились кровью. В ассортименте были все виды рахитов, экзем, малярия и костные патологии.

Не лучше обстояли дела и с санитарией.

Бабушка Тутанхамона, у которой сохранились волосы, сквозь эпохи донесла до нас весть о древнеегипетской завшивленности. Даже после 40-дневной натровой ванны, бальзамирования, смоления и пеленания — ее лобковый волос сияет сотнями древних гнид.

Несомненно, врачевательство как таковое существовало.

Лекаря суетились и в Верхнем, и в Нижнем царстве. Они бормотали заклинания и малевали бредовые папирусы.

Самый знаменитый из них «папирус Эберса» был обнаружен в анусе мумии древнеегипетского доктора.

Что представляет собой «папирус Эберса»?

Это двадцать метров абракадабры, закрученной в свиток. Тот, кто вставил его врачу в задницу и вместе с ним похоронил, поступил абсолютно правильно.

Во всех медицинских трактатах Египта смешно все без исключения, но особого внимания заслуживают тесты на беременность, а также представления о сердце, зрении и месячных.

Итак, египетское сердце — это главная часть пищеварительной системы. Своими толчками оно загоняет финики и пиво в кишечник. Это же сердце вырабатывает слезы. А также мочу.

У врачевателей той эпохи не было ни малейших сомнений в том, что месячные чаще бывают у мужчин, чем у женщин, а слепоту лечат поеданием глаз свиньи или промыванием кровью летучих мышей.

Прекрасен и тест на беременность. Под калазирис (платье) пациентке задвигалась дымящаяся жаровня.

Если дама была «в положении» — то весь дым, не имея ни выхода, ни прохода — оставался под юбкой.

Если не была, то проникший в ее вагину дым — мог свободно подняться до горла и выйти наружу через рот и уши.

Любое мимолетное наблюдение докажет обратное.

Но дым из ушей — становится догматом египетской медицины. И визитной карточкой ее немыслимой тупости.

Иными словами, в течение трех тысяч лет Древний Египет демонстрирует слепоту, не имеющую никакого рационального объяснения.

Препарируя миллионы трупов — он ничего не замечает, не делает никаких наблюдений и выводов. Организм человека ему не интересен.

Тело — это лишь объект культовой практики. Предмет для предъявления богам. И ничего более.

Основная забота египетских препараторов — нацепить маски шакалов и соблюсти последовательность разрезов и гимнов.

Более того.

Лысые трупорезы Египта бальзамировали не только людей. Миллионы ибисов, кошек, крокодилов, соколов, баранов, быков и павианов тоже были превращены в мумии.

Их вскрытия, соотносительно со вскрытиями людей, неизбежно образуют понимание родственности всех организмов и их общего происхождения.

Тела номархов и жриц разделывались бок о бок с павианьими и крокодильими трупами. В один и тот же натровый маринад опускалось сердце фараона и сердце верблюда.

А кишки страусов сплетались с кишками вельмож.

Это же в чистом виде уникальный практикум по сравнительной анатомии!

А она не может не зацепить. Родство организмов не может остаться незамеченным.

У парасхистов было все, чтобы положить начало подлинной биологии и сравнительной анатомии.

Но и тут Древний Египет ухитряется сохранить безразличие. Он полностью игнорирует очевидность.

Его волнует лишь последовательность заклинаний Книги Мертвых. А из бегемотов и фараонов он тупо штампует кадры для страшного суда Озириса.

12 миллиардов часов клинических наблюдений не оставляют никакого следа ни в папирусах, ни в лечебных практиках.

Это «чудо полного безразличия» наглядно доказывает, что «пытливость» и «любопытство» совершенно чужды «чистому» мозгу homo и являются позднейшим, искусственным изобретением, а не свойством полушарий.

Древнеегипетская ситуация поразительно напоминает равнодушие стайного homo к предложениям среды.

И его неспособность замечать и связывать явления.

Как видим, в Египте еще рулит корневое свойство, доставшееся от тысяч поколений предков. Его преодоление еще даже не началось.

Любопытство не зародилось.

Да, идет вялое накопление ремесленной и бытовой мелочевки. Ею медленно, век за веком, пропитывается обиход. Но! Никакой потребности знать что-либо, лежащее за пределами хорошо известного, не возникает.

Впрочем, что там Египет!

И в XXI веке люди тотально демонстрируют то же самое пещерное безразличие. И сегодня мозг homo не знает вкуса правды. И не испытывает в ней ни малейшей потребности.

Любопытство не тащит homo по цепочке фактов к первопричине явления. Оно не становится мотором мышления.

В противном случае все население планеты во всех нюансах бы разбиралось в квантовой механике, космологии, эволюционной биологии и других основах жизни. Не знать этого было бы невозможно.

Ведь если любопытство — это непобедимая потребность знать, то и закончиться оно может только там, где заканчиваются факты.

И никак не раньше. Проникновение в суть вещей и событий не может прерваться на полпути или ограничиться бреднями про богов.

Если любопытство — природное свойство, еще одна «потребность», то она должна быть так же всевластна, как голод, страх, жажда. И должно автоматически выводить каждую особь к созданию максимально полной и точной картины мира.

Ясно одно.

Если бы любопытство было свойством мозга, то оно неотвратимо приводило бы каждого человека к пониманию конструкции жизни. Даже вопреки желанию. Процесс познания было бы не остановить.

Акула не может отключить свои «ампулы Лоренцини», а светлячок — погасить свою задницу. Это глобальные свойства их нервной системы. Акула всегда и везде будет различать тончайшие электроимпульсы, а светлячок обречен светить попой, даже когда у него нет ни малейшего желания это делать.

Так и homo был бы вынужден непрерывно познавать. И знание дотла выжгло бы религию и искусство.

Смешно было бы культивировать откровенную глупость или просто сохранять ее, как милый артефакт. Знание реальной механики мира, увы, безжалостно указывает истинную цену красивых выдумок культуры и отключает к ним всякий интерес.

Следовательно — никаких Данте с его дурацкими кругами. Никаких «троиц» и Будд.

Наделенный элементарным любопытством мозг не плакал бы от сериалов и не бегал бы со спичками за г=ном Дж. Бруно.

Наличие любопытства, как врожденного свойства, радикально изменило бы всю картину цивилизации. Она вообще ничем бы не напоминала то, что существует сегодня.

Сегодняшняя — это именно то, что должно было бы создать животное, получившее возможность обеспечить свои потребности в еде, размножении, убийстве, играх и других раздражителях НС.

Но!

Мы видим, как жестко срабатывает плейстоценовый принцип, согласно которому животное готово узнать лишь то, что оно уже знает. Лишь то, что входит в привычный набор раздражителей и в орбиту сложившихся представлений.

И то не больше, чем отмерено социальной ролью.

Все остальное человеку так же безразлично, как жрецу Анубиса строение печени.

Видим и самое скверное: незнание не мешает ему жить, не делает жизнь невыносимой. Оно не ощущается не только как трагедия, но даже как дискомфорт.

Любую ложь люди благодарно едят с любых рук. И так же бездумно, как древние египтяне, довольствуются теми суррогатами, которые подсунули им религия, культура и традиции.

Да, слово «любопытство» существует. Оно прочно держится в лексиконе.

Более того, любопытство считается двигателем «развития».

Но «развитие» человека — это очередная, хорошо откормленная химера.

Позвольте, а где результаты этого «развития»?

О каком развитии можно говорить применительно к существам, 99% популяции которых до сих пор сохраняет веру в богов, духов, душу, а также послушание диктаторам?

Дело в том, что под «любопытством» понимается не желание добраться до сути вещей и явлений, а простой поиск привычных раздражителей.

Да, у homo наработался набор известных интересиков. Их круг не велик и давно очерчен.

Читатель романа мало чем отличается от кобелька, роющегося в старых носках.

Как и всякое другое животное, homo готов копать «носочную кучу» реальности, только повинуясь зову хорошо знакомых, соблазнительных запахов: секса, денег, имущества, власти и развлечений.

К любопытству и жажде познания все это не имеет никакого отношения. Провокатором поиска выступает простая физиология и наборчик старых рефлексов, разработанных еще синапсидами.

Правда, вся предковая цепочка человека оттачивала эти рефлексы на натуральном продукте.

Чтобы испытать сладость убийства, необходимо было убить. А любовь познавалась через рёв и содрогание оргазмирующей самки.

А вот культура позволяет любить, даже не расстегивая штанов. Кровь, страх, восторг она научилась кодировать в словах и пикселях.

Ну и мозг оказался настолько глуп, что поверил ей.

Увы и ах.

В общем, с мифами о любопытстве и «жажде познания» приходится прощаться.

Новость не самая приятная, но трагедию и из нее делать не стоит.

Это все равно непоправимо.

Надо храбро признать, что — да, естественный мотиватор знания, увы, начисто отсутствует.

С этим-то все понятно.

Тем не менее, любопытство существует.

Оно является сверхредким свойством. В массе homo его процент невычисляемо мал.

Ведь Галилей, Борн и другие ученые «собачки» рылись именно на неведомый запах. Их поиск невозможно объяснить физиологией.

Но!

Если любопытство не является врожденным свойством — то откуда оно взялось у них, а также у Вольты, Сваммердама и у прочих «гениев»?

Объясняю.

Оттуда же, откуда у собаки-ищейки берется желание искать предметы, лично для нее не представляющие никакого интереса.

Шеллак и сажа ничем не соблазнительны для собаки. Они не обещают ни еды, ни половых радостей.

Тем не менее, ситуация, при которой эта собака будет азартно искать ваксу, сделанную из этих компонентов, не является чем-то чрезвычайным. Она просто должна пройти специальный курс дрессировки.

Человеческое любопытство имеет точно такую же природу.

Да, дрессировочную. Просто дрессировка ученых гораздо более глубокая и долгая, чем та, которую получает овчарка или гамбийская крыса, разыскивающая мины.

И в человечьей популяции есть свои мопсы, свои охранники, а есть и выученные ищейки.

Иными словами, любопытство — это профессия. Не более того.

Ничего страшного. Даже и таким жалким образом в веселой картине мира удалось кое-что разнюхать.

Глава XVI

ВЕЛИКАЯ МОЗГОВАЯ ПУСТЫНЯ

Стоит поковыряться в происхождении основ поведения человека, чтобы ГУЛАГи, балет и теракты перестали быть загадкой.

От внуков стайных падальщиков плейстоцена странно было бы ожидать чего-либо иного.

Могло ли все быть иначе?

Был ли шанс привести историю цивилизации не к дверям газовой камеры? И не сделать главным символом мира скрещенные доски с прибитым к ним трупом?

Была ли надежда отцепиться от проклятых корней плейстоцена?

Порвать с первобытными представлениями, всюду видящими то духов, то господина?

А порвав — иметь другую историю, другую науку и другую «человечность»?

Без богов, рабов и войн.

По всей вероятности, нет. Этого шанса и не было.

Реально ли было внести коррективы в полностью сформированное существо?

Легионы наивных улучшателей человека пытались делать это с помощью просвещения.

Хм.

С таким же успехом можно делать массаж бронзовой статуе. Даже если над ней употеется тысяча массажистов, статуя не поменяет ни позы, ни структуры.

Напомню, что и в XXI столетии барышни Бирмы удлиняют шею витками проволоки, христиане едят своего бога, русские жгут вечные огни, фанаты богини Парвати подвешиваются на крюках за кожу спины, агхори ловят в Ганге трупы и жрут их, а на Мадагаскаре

мертвецов выкапывают и развлекают стриптизом.

Участники этих обрядов не считаются умалишенными.

Тех же, кто смеет усомниться в адекватности этих забав — сажают, избивают или убивают.

Человек, в принципе, безнадежен. И, соответственно, обречен. Его вектор — бездна.

И это справедливо.

Существо с таким мозгом ни на что другое рассчитывать и не может.

Без набора точных знаний о мире оно обречено шептаться со скарабеями. А точные знания отвергаются абсолютным большинством, так как противоречат культуре. И приятному мифу о «гениальности» и тайнах мозга.

Тут следует набраться мужества и признать, что сумма относительно точных представлений о мире, т.е. интеллект — существует не благодаря мозгу, а вопреки ему. И отдельно от него.

А собственный интеллектуальный потенциал мозга человека равняется чистому нолю.

Попытавшись разгадать природу волновой функции или аспирина только «силами мозга» — мы увидим, как его извилины оживают и складываются в большой веселый кукиш.

Природные «умственные» потенциалы полушарий навсегда оставили бы homo в среднем плейстоцене. Он бы по сей день ковырял камешком падаль.

Вторгшийся в них разум существенно изменил картину. Несомненно, он обеспечил выживание рода человеческого.

Но! Хвастаться тут особо нечем. Массовый разум позволил homo размножиться и закрепиться, но он мало на что способен.

Руководствуясь только им, человечество дотрюхало бы до уровня X-XI веков, но там бы навсегда и остановилось.

Европа бы вечно воняла калом и горелыми ведьмами.

На каждом шагу громоздились бы «Нотр Дамы», а астрономией рулил бы Леон Аллатиус, утверждавший, что кольца Сатурна — это вознесшийся препуций Иисуса Христа.

Поносы и отравления надлежало бы лечить глотанием изумрудов, а мигрень — сверлением дырок в черепе.

Все прочее было бы в таком же духе.

Разум — это отличная штука, но следует помнить, что он впитал в себя все бредни со времен неолита. И смертельно заражен ими. Так что ни научных открытий, ни развития от массового разума ждать и не следует.

Изобретая свои сакральные глупости, он 5000 лет ходит по кругу. Все его потуги однообразны, создать изощренные раздражители ЦНС разум не в силах.

А потребность в них есть. Спрос не велик, но он есть. Не все согласны веками жевать «тело бога», внюхиваться в «дым отечества» или маршировать.

Посему зарождается мышление, которое со временем становится врагом и конкурентом массового разума.

Только оно одно и делает картину жизни человеческого рода не такой уродливой.

Мышление стерильно от религий, табу и любых убеждений. При попадании этого мусора в его механизм оно просто отключается.

В мышлении нет ни тайны, ни загадки. Это скоростная, свободная комбинация и рекомбинация всех точных знаний о предмете. В какой-то момент элементы знания вступают в реакцию друг с другом, и тогда образуется абсолютно новый элемент или новое понимание.

Это очень увлекательная штука.

Механизм его предельно прост. Надо всего лишь собрать все факты и из предложенного набора сделать единственно возможный вывод. Если вывод верен, то он тут же вщелкнется в уже имеющийся массив представлений о предмете. Все зубчики и изгибы нового вывода

идеально совпадут с очертаниями «дырочки» в массиве уже известного.

Дату рождения мышления установить невозможно, но первые его пульсации прощупываются во времена Аристарха и Демокрита.

Мышление бессильно в житейских проблемах. Да, оно вооружает истинным цинизмом, но верных ответов на бытовые вопросы не подсказывает.

Всегда представленное мятежными одиночками, мышление, как правило, преследовалось. Но именно оно поменяло мир, частично вытащив его из неолитического и средневекового дерьма.

Благодаря ему совершены все научные открытия, коллекции наблюдений превращены в интеллект, и сложился пантеон гениев.

Конечно, массовое мышление могло бы обеспечить человечеству совсем иную судьбу.

Но, к сожалению, оно не свойственно роду homo. У этих существ прецеденты мышления наблюдаются, но только как редчайшая аномалия.

Увы, я не шучу.

Смотрите сюда.

Согласно Таттерсалю — общая численность всех людей, когда-либо живших на земле, равна примерно ста миллиардам особей.

(Согласимся с этой цифрой. Она не бесспорна, но выглядит не хуже любой другой.)

Если бы одномоментная выемка всего мозгового вещества у этих 100 миллиардов была бы возможна, то мы получили бы примерно 85 миллионов кубометров извилин, борозд, оболочек, охвостьев черепных нервов и т.д.

Это впечатляющая куча, равная по объему 33 пирамидам Хеопса.

А если размазать кучу слоем в «один мозг», то мы сможем покрыть «гемисферами» человечества около 600 кв. километров.

Перед нами образуется уходящее за горизонт пространство, полностью покрытое полушариями, мозжечками и стволовыми структурами.

Из конца в конец этой мозговой пустыни придется идти примерно две недели.

Когда-то эти мозги размещались под панамами и митрами, под чепцами и фуражками. А также под коронами, беретами, шлемами и цилиндрами. Здесь — все эпохи. Все страны и континенты.

А теперь разделим эти мозги на две части.

На пустышки, которые не сыграли никакой роли в развитии рода homo.

И на те, что создавали интеллект.

Создателей мы сможем насчитать — около 3 тысяч.

Соответственно, пустышек 99 миллиардов 999 миллионов 997 тысяч штук.

От общей мозговой массы человечества мозги гениев-интеллектуалов составляют три миллиардных одного процента.

Их легко разместить в кузове грузовика.

А грузовичок, для наглядности, можно поставить посреди бескрайней мозговой пустыни.

И ахнуть, воочию оценив это скандальное соотношение.

Ошибочно полагать, что в большей части окажутся мозги только «рабочего скота» человечества.

О нет.

Тут, вперемешку с полушариями «народа» всех эпох, навалены мозги королей, академиков, олимпийских чемпионов, писателей, ученых, министров и композиторов.

Но все они — такие же «пустышки», как и мозги солдат или слесарей.

Важно понимать, что никакой титул и никакое звание доступ в интеллектуалы не обеспечивает.

К дьяволу благие намерения царей и просветителей. Впрочем, как и ученые степени.

Значение имеет только тот самый результат. Тот самый новый элемент знания.

А его демонстрируют только три миллиардных процента.

3000 интеллектуалов — это еще очень широкий и щедрый счет.

Сюда включены и самые незаметные персонажи. Те, о ком редко вспоминают даже историки науки.

Тут не только часть лауреатов Нобелевской премии по физике-химии-физиологии, но и фигуранты «донобелевской эпохи». Здесь врачи, щелкопёры, изобретатели, авантюристы и один привратник. Тут даже те, кто ошибался, но эти ошибки послужили отправной точкой открытий.

В нашем реестре не меньше трех сотен и вовсе безымянных героев. Дырявая память человечества не сохранила их имена. Но они, несомненно, были.

Ведь кто-то же заложил самые начала наук.

Не сложно заметить, что и Стагирит, и Демокрит оперируют уже не просто готовыми, но и кем-то отшлифованными понятиями.

Да, наш список не чист и весьма условен. В нем множество дураков.

Тут дело в том, что 98% его фигурантов — ученые.

Как правило, их способность мыслить была заперта в одной теме и не выходила за ее пределы. Да, они делали блистательные выводы о (к примеру) нелокальности и фотосинтезе.

Но во всем остальном — оставались детьми своих эпох и культур; писали, говорили и совершали весьма обычные глупости. Но если мы включим строгость и начнем припоминать Гюйгенсу или Кахалю всю чушь, которую они порой несли, то в списке не останется

вообще никого.

Разумеется, в этом грузовике нет полушарий ни Сатаны, ни Иисуса, ни Будды. Нет и мозгов прочих творцов религиозных или метафизических фантазий.

Их место — среди 99 миллиардов 999 миллионов 997 тысяч пустышек.

Они не вели к мышлению, а уводили от него. Обратно — к духам и владыкам. В первобытную ложь о конструкции мира.

Как, впрочем, и живописцы. А также романисты, музыканты, танцоры и прочие мастера культуры.

Этой братии досталась роль гримеров. Не более того.

Да, они славно потрудились, приклеивая романтические маски на морду плейстоценового падальщика.

Но художники поработали не на интеллект, а против него, делая ложь о человеке сочнее и привлекательнее.

Без всякого вреда для развития человечества из его истории можно изъять любую из «культурных ценностей». Ничего не изменится. Было «барокко» или не было, родился Рембрант или нет — не играет никакой роли. Это все декоративные финтифлюшки, ни на что не влияющие.

Разумеется, нет в нашем списке и «кантов-платонов-гегелей».

Это кажется не вполне справедливым.

Философия, конечно, полное дерьмо. Но именно благодаря этому она является прекрасным удобрением для публицистики и атеизма.

Впрочем, даже высочайшее качество навоза — не повод подавать его к столу вместе с тем редисом, который на нем выращен.

Что касается войн, балетов и спорта, то это чисто зоологические забавы. Их нет смысла и обсуждать.

Тем не менее, факт существования гениальности не дает культуре спать спокойно. Она вечно пытается протащить в пантеон гениев свои креатуры, навязывая разнообразных «наполеонов и пушкиных».

Среди этой братии есть весьма симпатичные персонажи, но уровень их развития никак не позволяет им занять местечко рядом с Планком или Кеплером.

Тут следует понимать, что написание романов, симфоний, а также резанье костяных китайских шаров, как и любое другое рукоделие — не требует даже минимального интеллекта и с мышлением вообще не связано. Это совсем другое ремесло.

Все это легко доказывается примерами откровенно слабоумных, но очень успешных генералов, штангистов и писателей.

С мифом о «личности» владык и генералов XXI век покончил навсегда. Спасибо русскому диктатору Путину, который привнес в этот вопрос окончательную ясность. Путин доказал: для того, чтобы содрогнуть человечество и наворотить горы трупов — вообще никаких «мозгов» и интеллекта не требуется.

Чтобы ломать империи и потрошить страны — нет ни малейшей необходимости даже в той условной «личности», которую придумали попы, романисты и психологи. Если Гитлер, Сталин, Николай II, Бисмарк, Наполеон и Батый уже затуманились слоем времени, то

Путин дал возможность себя досконально изучить и закрыть этот вопрос навсегда.

Обо всей остальной массе и говорить нет смысла.

Мозги (к примеру) римского легионера и русской певицы объединяет их полная никчемность. Они не оставили никакого следа, не сыграли никакой роли в развитии рода.

Да, они успешно обслуживали свой организм-носитель, вовремя выделяли месячные, пот, кишечный сок и обеспечивали вертикализацию тела.

Эти мозги позволяли особи пользоваться наборами выученных слов. Складывать их в молитвы и статьи. Комбинировать звуки, делая музыку. Писать романы. Воевать и изучать историю войн. Фехтовать и шить, крутить сальто и управлять колесницами, ракетами и странами.

Увы и ах.

Не стоит переоценивать все эти умения. Это всего лишь комбинации из приобретенных друг от друга и заученных навыков. Плоды взаимной социально-трудовой дрессировки.

Несомненно, они влияют на сытость, размножение и статус, но к мышлению все это не имеет ни малейшего отношения.

Что дает нам право так категорично поделить мозги человечества и отказать в способности к мышлению 99 миллиардам 999 миллионам 997 тысячам людей?

Дело в том, что наличие работ (к примеру) Павлова и Эйнштейна жестко устанавливает параметры того, что мышлением является, а что нет.

Если бы не эти перцы с их работами, то просмотр сериалов или подсчет моркови вполне можно было бы принять за «мышление».

Увы, Ньютон и Дарвин лишили нас этой приятной возможности.

Разница результатов работы мозга трех тысяч интеллектуалов и всего прочего человечества поразительна.

Их различие настолько радикально, как будто речь идет о существах из разных миров.

Вот тут нудным насморочным голосом следует напомнить простой закон биологии.

Он гласит, что любое экстраординарное свойство является «родовым — характерным» только в том случае, если оно присуще хотя бы 95% всей популяции.

У homo точно не 95%. И даже не 1%.

А три миллиардные этого «одного».

Иными словами — способность к мышлению общей чертой рода считаться не может.

Отметим:

Если полярные крачки имеют экстраординарные бионавигационные возможности, то дорогу от Арктики до Антарктики находит каждая из них.

Все, без исключения, подковоносы обладают эхолокацией, а все кольчатые удавы инфракрасным видением.

Если бы мышление было бы штатной функцией рода homo, то и у папуаса, и у Галилея мозг работал бы с приблизительно одинаковыми результатами. Так как это делает (к примеру) печень, вне зависимости от того, в чьем она заключена теле.

Если свойство есть, то оно в полной мере распространяется на всех особей рода.

К примеру, у светлячков-лампиридов одинаково вырабатывается люцеферин и люцифераза. Соответственно, и у всех одинаково ярко горит задница.

А вот у рода homo, при полной идентичности электрохимических процессов в мозгу — «задницы горят» не у всех. А лишь у трех миллиардных одного процента.

Но!

В нашем мозговом вернисаже (площадью 600 кв.километров) соотношение мыслящих и не способных к мышлению — еще не самый пикантный факт.

Гораздо интереснее то, что физиологические потенциалы полушарий — абсолютно идентичны у всех 100 миллиардов особей рода человеческого.

Да.

У гениальности нет никакой биологической основы.

Мозг Сеченова или Ламметри не имеет принципиальных отличий от мозга таксиста или вакханки.

Повторяю: нейронная работа у всех homo имеет абсолютно одинаковую химию и механику.

А анатомические параметры извилин и желудочков немного варьируют от особи к особи, но никакого значения это не имеет.

Конечно, различаются размерчики полушарий. Но и это тоже не влияет на качество продукта.

Ничего удивительного.

Кальсоны, идентичные по фасону и материалу, тоже могут отличаться размерами. При этом 46-ой ничуть не теплее, чем 50-ый.

Мозг — стандартный продукт эволюции. Он всегда строится по единым анатомическим и гистологическим лекалам.

Иначе быть не может.

Ведь любое отклонение от стандарта чревато риском уродства и гибели организма. Здесь не до шуток. Не до экспериментов и модуляций.

Сотни тысячелетий не случайно выточили идеальную стандартность мозга человека. Любые погрешности тут могут аукнуться внезапным возвращением хвоста. Или циклопией.

Молекулярно-клеточная сборка мозга всегда свершается шаблонно. Для нейронной массы, а также для глии и других мелких деталей используется строго типовое, апробированное сырье.

Да, в геномчике постоянно тикают мелкие мутации. Конечно, они могут вывести мозг за пределы стандартов. Но лишь в направлении патологии. И его обладатель проживет лишь пару дней после родов. В брак вступить не успеет. Аномалия не закрепится.

Отметим, что роль генетических мутаций непомерно раздута энтузиастами данной темы.

В реальности же — эволюция откровенно плюет на самые насущные потребности человека и не вносит никаких поправок в его конструкцию.

Напомню, что, когда ей надо, она легко выращивает немыслимые гребни и двойные пенисы. Снабжает любым количеством глаз, эхолокацией и геомагнетизмом.

Эволюция любит и умеет похудожничать. Стоит оценить и ее услужливость, ее готовность исправить любую свою ошибку.

К примеру.

Наблюдается загрязнение ягодиц фекалиями? Раздражение и зуд? Мушиные тучи?

Никаких проблем.

Тут же свершается модуляция генома — и хвост животного приобретает качества пропеллера, который к черту разметывает каловые массы прямо в морды «жирафам и страусам».

В результате — склонный к поносу бегемот навсегда избавляется от грязи на заднице.

Эта новация свершилась легко и непринужденно.

Напомню, что, когда киту приспичило нырять поглубже и подводничать подольше — тут же началась полная модернизация его кровообращения. Она была проведена качественно и в срок. Причем по первой же китовьей заявке.

А вот потребности человека в изменениях организма эволюция упорно игнорирует. Хотя, чтобы уменьшить уязвимость вида, требуется всего пара простых мутаций.

Но!

Несмотря на всю возню в своих генах, homo никак не дождется ни безмучительных родов, ни регенерации зубов, ни переноса мочеточника подальше от предстательной.

А о таких подарках, как биосинтез витамина С, человеку не стоит даже мечтать. Как и о хвостике-пропеллере.

Мелкие подачки вроде «переносимости молока», «адаптации к высокогорью» или осветления кожи можно в расчет не принимать.

Эти бонусы ничтожны в сравнении с тем откровенным браком, который был допущен при изготовлении человека. Хитрые мутации делают вид, что брак не замечают.

За все время существования homo с конвейера цереброгенеза уже сошло 100 миллиардов комплектов полушарий.

Этот продукт всегда поставляется потребителю только в штатной костяной упаковке, без которой его функционирование невозможно.

Сама упаковка прошла серию симпатичных, но не принципиальных обновлений своего дизайна: вдавились скулы и надбровные дуги, зато выпятился подбородок.

Каждый день штампуется еще примерно 350 тысяч штук новеньких мозгов, а 150 тысяч отработавших — прекращают свою электрохимическую активность.

Прослушав похоронный марш Шопена, они, через разложение, отправляются на молекулярную разборку. Оттуда — возвращаются в общую базу элементов, где их должны освежить и направить для продолжения службы в составе других форм жизни.

Технология, как видим, отработана к взаимному удовольствию как мимолетного биоценоза, так и фундаментальной материи.

Делать один мозг из тиража в 100 миллионов каким-то «особенным» незачем и некому. К конвейеру цереброгенеза «посторонние с крылышками» не допущены.

А больше это никому и не надо.

Случайное возникновение уникальных свойств невозможно. Занос со стороны — тоже.

Гениальность — это все-таки не совсем триппер, чтобы случайно подцепить ее на пещерном шабаше. Да и подцеплять было не от кого.

Так что эволюционная история мозга начисто убивает вероятность наличия какой-либо «гениальности», как врожденного свойства.

Напомню, что основная и фундаментальная роль мозга — это обеспечение физиологических и рефлексивных потребностей организма.

Рассудок и мышление — глубоко вторичные, случайные штучки, без которых мозг человека прекрасно обходился многие миллионы лет, а в случае нового одичания вида, легко обойдется и в будущем.

Потоотделение или кроветворение для организма были, есть и будут неизмеримо важнее, чем возможность корректировать таблицы Коперника.

Если бы существовал некий особый, «высший сорт» мозга, то в первую очередь это выражалось бы не в красоте рифм и дерзости открытий, а в невероятном физиологическом благополучии его обладателя.

Такой мозг управлял бы процессами организма гораздо успешнее, чем стандартный. Его носитель не знал бы большинства болезней и проблем.

Возможно, и «эхо» нейронной работы, т.н. «умственная игра», была бы интереснее обычного.

Но таких прецедентов нет.

И не ожидается.

Более того.

Большинство знаменитых создателей интеллекта предпочитали раннюю могилу. А те, что заживались — имели тяжкие расстройства здоровья.

Достаточно вспомнить одного лишь Дарвина, которого трипаносомоз не отпускал от горшка дальше, чем на 10 метров.

Если мало Дарвина, то есть Фейнман с его онкологией, Хокинг с колясочкой, etc, etc.

На всех гениях — клеймо носителей скромненького типового мозга, когда-то сделанного для нужд древнего падальщика, жизнь которого никакой ценности не представляет.

Напомню, что этот мозг самостоятельно не способен разрулить даже простенькую проблему геморроя.

Короче.

Биологические шансы стать Декартом, Галлеем или Марией Кюри абсолютно равны для всех homo.

Соответственно, соотношение пустышек и гениев могло было бы быть совершенно иным.

Наш грузовичок должен был быть нагружен полушариями единичных болванов, а все остальное пространство заполнено мозгами тех, кто яростно и успешно создавал интеллект.

Да, несомненно, это был бы иной мир.

В нем было бы любопытно пожить.

Но не сложилось.

Земля как была, так и осталась планетой тупых.

Глава XVII

ЖИВОТНОЕ, УПРАВЛЯЕМОЕ ЛОЖЬЮ

Хм. Черт с ней, с гениальностью.

Но, если с мозгом все так просто, то почему же мышление не стало общим свойством всех людей?

На то есть несколько причин. И все они — главные. Исправить ничего нельзя.

Объясняю. Начнем с самого простого.

В самой конструкции мозга млекопитающего изначально заключалось свойствишко, которое и стало роковым для homo.

Свойство вылезло под занавес плейстоцена, когда рассудок только начал цепляться за кору и подруливать поведением.

Все дело в том, что фундаментальные, древние структуры мозга оказались бесконечно наивными.

Их можно понять и простить.

Все эти лимбические системы сформировались в ту эпоху, когда лжи еще не было. В ответ на поступивший раздражитель они послушно поджигали организм эмоциями и изменяли поведение особи.

Древние афференты всегда заходили в мозговые глубины без стука и активировали любые области.

Но!

До сотворения рассудка с этими глубинами работали только истинные раздражители. Поведение сохраняло адекватность.

Эрекция свершалась на запах реальной самки, а страх пробирал при встрече с живым смилодоном.