Произведения 1925-1929 годов

Каждый рождается дважды. Не я ли

В духе родился на стыке веков?

В год изначальный двадцатого века

Начал головокружительный бег.

Мудрой судьбою закинутый в сердце

Азии, я ли не испытал

В двадцать три года всю гордость изгнанья

В рыжих песках туркестанских пустынь?

В жизни на этой магической грани

Каждый впервые себя сознает

Завоевателем древних империй

И заклинателем будущих царств.

Я проходил по тропам Тамерлана,

Отягощенный добычей веков,

В жизнь унося миллионы сокровищ

В памяти, в сердце, в ушах и в глазах.

Солнце гудело, как шмель, упоенный

Зноем, цветами и запахом трав,

Век разметал в триумфальных закатах

Рдяные перья и веера.

Ширились оплеча жадные крылья,

И от пространств пламенели ступни,

Были подтянуты чресла и вздуты

Ветром апостольские паруса.

Дух мой отчаливал в желтых закатах

На засмоленной рыбацкой ладье —

С Павлом — от пристаней Антиохии,

Из Монсеррата — с Лойолою в Рим.

Алые птицы летели на запад,

Шли караваны, клубились пески,

Звали на завоевание мира

Синие дали и свертки путей.

Взглядом я мерил с престолов Памира

Поприща западной тесной земли,

Где в утаенных портах Средиземья,

На берегах атлантических рек

Нагромоздили арийские расы

Улья осиных разбойничьих гнезд.

Как я любил этот кактус Европы

На окоеме Азийских пустынь —

Эту кипящую магму народов

Под неустойчивой скорлупой,

Это огромное содроганье

Жизни, заклепанной в недрах машин,

Эти высокие камни соборов,

Этот горячечный бред мостовых,

Варварский мир современной культуры,

Сосредоточившей жадность и ум,

Волю и веру в безвыходном беге

И в напряженности скоростей.

Я со ступеней тысячелетий,

С этих высот незапамятных царств,

Видел воочью всю юность Европы,

Всю непочатую ярь ее сил.

Здесь, у истоков Арийского мира,

Я, преклонившись, ощупал рукой

Наши утробные корни и связи,

Вросшие в самые недра земли.

Я ощутил на ладони биенье

И напряженье артерий и вен —

Неперекушенную пуповину

Древней Праматери рас и богов.

Я возвращался, чтоб взять и усвоить,

Всё перечувствовать, всё пережить,

Чтобы связать половодное устье

С чистым истоком Азийских высот.

С чем мне сравнить ликованье полета

Из Самарканда на запад — в Париж?

Взгляд Галилея на кольца Сатурна…

Знамя Писарро над сонмами вод…

Было… всё было… так полно, так много,

Больше, чем сердце может вместить:

И золотые ковчеги религий,

И сумасшедшие тромбы идей…

Хмель городов, динамит библиотек,

Книг и музеев отстоенный яд.

Радость ракеты рассыпаться в искры,

Воля бетона застыть, как базальт.

Всё упоение ритма и слова,

Весь Апокалипсис туч и зарниц,

Пламя горячки и трепет озноба

От надвигающихся катастроф.

Я был свидетелем сдвигов сознанья,

Геологических оползней душ

И лихорадочной перестройки

Космоса в «двадцать вторых степенях».

И над широкой излучиной Рейна

Сполохов первых пожарищ войны

На ступенях Иоаннова Зданья

И на сферических куполах.

Тот, кто не пережил годы затишья

Перед началом великой войны,

Тот никогда не узнает свободы

Мудрых скитаний по древней земле.

В годы, когда расточала Европа

Золото внуков и кровь сыновей

На роковых перепутьях Шампани,

В польских болотах и в прусских песках,

Верный латинскому духу и строю,

Сводам Сорбонны и умным садам,

Я ни германского дуба не предал,

Кельтской омеле не изменил.

Я прозревал не разрыв, а слиянье

В этой звериной грызне государств,

Смутную волю к последнему сплаву

Отъединенных историей рас.

Но посреди ратоборства народов

Властно окликнут с Востока, я был

Брошен в плавильные горны России

И в сумасшествие Мартобря.

Здесь, в тесноте, на дне преисподней,

Я пережил испытанье огнем:

Страшный черед всеросийских ордалий,

Новым тавром заклеймивших наш дух.

Видел позорное самоубийство

Трона, династии, срам алтарей,

Славу «Какангелия» от Маркса,[2]

Новой враждой разделившего мир.

В шквалах убийств, в исступленьи усобиц

Я охранял всеединство любви,

Я заклинал твои судьбы, Россия,

С углем на сердце, с кляпом во рту.

Даже в подвалах двадцатого года,

Даже средь смрада голодных жилищ

Я бы не отдал всей жизни за веру

Этих пронзительно зорких минут.

Но… я утратил тебя, моя юность,

На перепутьях и росстанях Понта,

В зимних норд-остах, в тоске Сивашей…

Из напряженного стержня столетья

Ныне я кинут во внешнюю хлябь,

Где только ветер, пустыня и море

И под ногой содроганье земли…

Свист урагана и топот галопа

Эхом еще отдается в ушах,

Стремя у стремени четверть пробега,

Век — мой ровесник, мы вместе прошли.