Проклятая реликвия

АКТ ТРЕТИЙ Саут-Уитем, Линкольншир, июнь 1323 года

Вечерело. Грубая дверь заскрипела, цепляясь за утрамбованную землю. От внезапного порыва ветра затрепетало пламя дешевой свечи. Она сердито зашипела, и на стол посыпались искры.

Люк заглянул внутрь и с трудом подавил порыв отпрянуть, увидев глаза обитателя комнаты. В полумраке Люку показалось, что они налились кровью, словно старик Джоэл умер от удара. В них зловеще отражалось пламя. Брат Джоэл походил на демона, сидя на корточках в этой комнате, упираясь локтями в голые доски стола и пристально глядя на дверь.

Люк заставил себя перешагнуть через порог — весьма неохотно, ибо он знал о преступлениях этого человека.

— Бог в помощь, Люк.

Что ж, голос не изменился. По-прежнему властный, хрипловатый, как у человека, который провел всю свою жизнь, крича на других. Что он и делал, разумеется.

Под изношенной, в пятнах, рубашкой, когда-то белой, а теперь — грязно-серой, скрывалось старое тело с распухшими подагрическими суставами, казавшимися нелепыми на этих иссохших конечностях. Ему было лет шестьдесят-пять — шестьдесят-шесть, и все эти годы сняли свою дань. Отметины боли изрезали лоб и углы похожего на щель рта. Кожа задубела от долгих дней, проведенных в седле в Святой Земле, но он так исхудал, что сквозь задубевшую кожу просвечивали вены. Желчные пятна испещрили лицо и скрюченные руки. Скулы выступали, только подчеркивая общее впечатление костлявости.

Скоро он станет трупом. Только в глазах сохранились остатки живучести, бывшей когда-то главной чертой его характера, и в них до сих пор сверкал огонек безумия.

Когда Люк впервые встретил брата Джоэла, глаза у того были острые, как у сокола, но за последние четыре года они потеряли почти всю свою яркость. Вынужденный признать, что никогда не сумеет отомстить своим погибшим товарищам за то, что они уничтожили усилия всей его жизни, Джоэл не сохранил во взгляде мягкости. Собственные муки были одной частью его страданий, но еще мучительнее оказался провал мечты начать новый крестовый поход, чтобы освободить Святую Землю. Осталась лишь боль — и страх Джоэл, как и все остальные, знал, что умирает, и Люк не сомневался, что именно это знание превратило его в старика за считанные дни.

Люку следовало бы испытывать сочувствие, но сострадание стало редкостью в эти ужасные времена. Господь отрекся от них, и каждый должен сам заботиться о себе.

Свеча, маленькая и тонкая, сделанная из вонючего бараньего жира, горела медленно и неровно. Она освещала всего несколько футов вокруг, и Люку эта комната казалась адской. Все вокруг темно, а в центре комнаты дымящее вонючее пламя делает лицо монаха еще страшнее, чем Люк ожидал. Это могло быть лицом подвергшейся мучениям души.

— Ты пришел.

Люк кивнул и прокашлялся. Дурацкое замечание — это и так очевидно, верно?

— А с чего бы это? Просто потому, что старик, живущий на пенсию, попросил о помощи?

Люк ощутил вспышку раздражения.

— Если я тебе не нужен…

— Нужен. Подойди поближе.

— Просто скажи, чего ты хочешь, старик.

— Я хочу, чтобы ты подошел сюда, где я смогу тебя видеть.

Голос слабел. Дьявол не задержится в мире, сказал себе Люк. Следует уважать человека, подобного этому, который когда-то приказывал графам и лордам. Может, он и выглядит слабым, но все-таки имеет право на уважение. Может, он уже и умом тронулся. Люк ощутил мимолетную печаль при мысли, что Джоэла скоро не станет.

Неохотно он шагнул вперед.

— Ну?

Вперед метнулась рука, схватила грубую рясу и с силой подтянула Люка.

— Не смей обращаться со мной, как со слабоумным, мальчишка!

Люк онемел от потрясения. Этот человек на пороге смерти, а в его проклятых руках столько силы! От внезапности нападения у Люка закружилась голова, его замутило и едва не вырвало. Джоэл продолжал злобным шепотом:

— Можешь обгадиться сейчас, мальчишка, и можешь смеяться надо мной, когда я умру, но пока у тебя есть только я. А у меня — только ты!

Презрение подействовало, как яд, просочилось сквозь гордыню Люка и уничтожило ее. Он хотел защититься, но не смог.

— Отпусти меня!

— Заткнись! Ты знаешь, кто я такой?

— Кладбищенский Джоэл.

— А кем я был?

— Братом ордена.

— Да. Бедные солдаты Христа и Храма Соломона, — произнес Джоэл с мрачной выразительностью. Он закашлялся и судорожно согнул пальцы, вцепившиеся в рясу Люка. — Запомни это, мальчишка, если ценишь свою душу! И служи Ордену!

— Чего ты хочешь от меня, старик? — спросил Люк. В нем разгорался гнев, и он ехидно добавил: — Ордена больше не существует, ты не забыл? Папа объявил…

— Значит, мы отвечаем только перед Богом! — Джоэл свирепо посмотрел на него, но постепенно расслабился и отпустил Люка. Рука безжизненно упала на стол. — Но ты прав. У меня есть к тебе просьба.

— Что ты имеешь в виду?

Господи! — снова подумал Джоэл, глядя на парня и так хорошо осознавая неминуемый рок. Это слишком тяжелое дело для умирающего, но никуда не деться — он обязан выполнить этот последний долг. Он тамплиер, гордый воин-монах на службе у Господа, но он так слаб! И все же дело слишком важное, и оставлять его нерешенным нельзя.

Господи Иисусе, за что ты так с нами?

Джоэл опустил взгляд. Все, что они пытались делать — выполнять волю Божью на земле. Они не обращали внимания на капканы и политические махинации мирского мира, и это упущение уничтожило их. Многие уже мертвы, и он скоро присоединится к ним. И все-таки есть дело, которое он обязан завершить.

Джоэл сунул руку под рясу и вытащил небольшую шкатулку. И, глядя в расширившиеся глаза Люка, объяснил, что за дивная реликвия хранится в ней.

Бишопс-Клист, Девоншир, ноябрь 1323 года

Голод кончился, но не сильно это помогало человеку. Не тогда, когда у него пустой желудок и нет денег в кошельке. Не то чтобы Уилл Хогг не привык к этому. Он голодал много. Все голодали.

Это было оживленное маленькое поселение. Он стоял у громадной березы, чьи верхние ветви нависали над дорогой, отбрасывая на нее тень. Слева бурлила небольшая речка, бегущая здесь, среди обрывистых, илистых берегов, особенно быстро. За спиной пролегала длинная мокрая дорога, ведущая в город.

Здесь, у брода, место было удачное. Недавно прошел дождь, и река Клист вспухла и вышла из берегов, залив всю равнину. Несмотря на разгар лета, болотистая земля была влажной, а сегодня — особенно. Чтобы добраться сюда, людям придется пробираться по влажному болоту, и к тому времени, как они окажутся на берегу, ноги их промокнут и замерзнут, а чувства онемеют так же, как и кончики пальцев. А потом придется думать, как перебраться через саму реку, и они будут стоять на берегу, подыскивая, где это сделать удобнее всего. Хотя множество ног уже протоптало спуск к берегу, это еще не доказательство, что самый удобный путь — напрямик через речку. Путешественник будет искать самое мелкое место. Вот тогда они и нападут.

Во влажной почве осталось множество следов от колес — так много повозок проехало этим путем в Эксетер. Большой город находился в полной безопасности за массивными красными стенами милях в двух на запад — и чуть-чуть на север. Стены были не видны отсюда, из Клист-Вэлли, но Уилл знал, что они сверкают на утреннем солнце над излучиной реки Экс. Он смотрел в ту сторону со странной тоской, рисуя в сознании огромные городские стены, казавшиеся маленькими из-за двух массивных башен собора святого Петра. Там безопасно.

В Эксетере было много богатых людей, живших в уютных домах, пьющих с друзьями вино из серебряных или оловянных кубков. Если бы его отец не погиб за короля, Уилл и сам мог бы жить такой жизнью. И не его вина, что он стал таким, как сейчас — погубленным человеком без профессии, изо всех сил пытающимся выжить. У него хотя бы есть уголок для сна, чтобы укрыться от дождя и холода. После прошедших лет он стал казаться Уиллу дворцом, особенно, когда приближалась зима. Под заборами зимой он спал вполне достаточно.

Остальные жили, кто где. У Эндрю был уголок в гостинице. Роб ночевал в конюшне Элиаса, неподалеку от брата. Эти двое поставляли сведения о путешественниках, что было крайне важным при их занятии.

Адам больше заслуживал доверия, поэтому Уилл согласился жить с ним вместе. Остальные были хорошими компаньонами, но полагаться на них не стоило. Эндрю довольно умен, и в нем есть твердость, а вот Роб — болван. Вечно боится рисковать и постоянно советует быть осторожнее, когда остальные собираются попытать счастья.

Если бы решал он, их бы сейчас здесь не было. Он хотел, чтобы они подождали. Заявил, что прошло слишком мало времени после прежнего нападения. Слабак и кретин! Им нужны деньги, а получить их можно только дерзостью.

Послышался негромкий свист, и он упал на колени, заслышав голоса, звяканье цепочки и скрип упряжи. Он разглядел двоих — один мужчина обвис в седле здоровой ломовой лошади, второй, помоложе, пешком. Оба в черном. Тот, что идет пешком, вроде бы в каком-то церковном облачении, а на плече несет тяжелую на вид сумку. Всадник больше походит на старого рыцаря. Бог его знает, их теперь полно, после того, как король отомстил пэрам, угрожавшим его власти. Лордов казнили, а воинам пришлось искать новых хозяев. Человек без покровителя — ничто.

Всадник выглядел уставшим, голова его безвольно болталась, возможно, он уже спал. Да: эти двое — легкая мишень.

Человек вне закона ехал неторопливо, легкой рысью. Он услышал птицу у дороги, резко повернул голову и постепенно расслабился, слушая, как затихает шум крыльев. Лесной голубь — и это успокаивает. Если рядом человек — голубь здесь не останется. Там, где отдыхают голуби, засады быть не может.

Беглец должен быть всегда настороже, ожидая опасности. Теперь любой может покуситься на его жизнь, схватить его и отрубить ему голову, не боясь наказания. Нужно все время быть настороже. Счастье, что он все-таки рыцарь и привык высматривать засады. Он научился этому в детстве и юности, когда жил у милорда де Кортене тридцать четыре года назад. С тех пор многое произошло. Он путешествовал по миру, видел, как все рушилось, и, наконец, отрекся от своей прошлой жизни и надежд. И теперь все, что у него осталось, это его клятва, и будь он проклят, если нарушит ее.

Он снова опустил подбородок на грудь. Да, он научился быть настороже, когда в этом возникала необходимость, но здесь, на сонных равнинах в окрестностях Эксетера, такой нужды нет. Он не во Франции, где ускользал от проклятых офицеров короля, и не в Святой Земле, где в любой момент можно ожидать засады. Он в Англии, в одном из самых мирных мест королевства, и — о раны Христовы! — он так устал. Голова его покачивалась в такт ровной иноходи коня, и глаза снова закрылись. Путешествие было долгим, но они почти добрались до места.

Тут шаг его коня изменился, он открыл глаза и увидел, что тот прихрамывает на правую переднюю ногу.

— Погоди! — крикнул он.

— В чем дело?

— Лошадь охромела.

Церковник кивнул и снова посмотрел вперед.

— Догонишь меня, сэр рыцарь. Я пойду дальше. Я так жажду эля — наверное, желудок думает, что мне перерезали глотку.

Изгой кивнул. Здесь наверняка не может быть никакой опасности. Он дернул головой, и церковник пошел дальше. А изгой спешился, поднял поврежденную ногу коня и увидел, что в копыто попал большой камешек. Он вытащил кинжал и начал аккуратно выковыривать камень, одновременно уговаривая коня не волноваться. Если вы умеете убедить лошадь оставаться спокойной и доверять вам, она вдвойне ценная.

Совершенная случайность, что его не убили в первый же момент. Камешек в копыте сохранил ему жизнь чуть дольше. Хриплый крик. Он вздрогнул, услышав шум, посмотрел вверх и увидел черного дрозда, предупредившего его. Потом раздался пронзительный вопль. Он выдернул камешек из копыта, сунул кинжал в ножны и взлетел в седло. Крик повторился, и он пришпорил коня. Тот взвился на дыбы и дернулся, словно собираясь помчаться прочь, но изгой сильно дернул поводья и пустил коня в галоп вдогонку за церковником, в сторону Эксетера. У небольшой рощицы он увидел церковника, лежавшего на земле. Над ним склонился какой-то мужчина.

Взревев от бешенства, изгой выдернул меч и поскакал на него, но, приблизившись, скорее почувствовал, чем увидел, как распрямляется второй, замахнувшись длинной дубиной с обитым железом концом. Он пригнулся, но тяжелый железный конец дубины задел его по уху, и он едва не вылетел из седла. Взмахнув рукой, чтобы удержать равновесие, он повернул коня и помчался назад, позволив ярости подавить чувство долга.

И это послужило причиной смертей. Позже он понял — не обрати он внимания на нападение и продолжи свой путь, много жизней было бы спасено, но в тот миг в сознании оставалась единственная мысль — отомстить за удар.

Вот каким образом на Эксетер опять пало проклятье.

Эксетер, Девоншир, ноябрь 1323 года

Брат Иосиф зевнул и поскреб бороду, радостно поспешая из маленького садика, где выращивал лекарственные травы. Он был круглолицым, со всегда щетинистым подбородком, неважно, сколько раз он просил цирюльника побрить его. Проклятый дурак никогда не следил как следует за бритвой, вот в чем дело.

Час был поздний, и брат Иосиф не мог дождаться, когда закончится последняя служба, чтобы можно было лечь в кровать и уснуть.

Забавно, как с возрастом человек жаждет лечь пораньше. Юнцом он мог не спать чуть не всю ночь, выпить море эля да еще ухаживать за хорошенькими девчонками; позже он предпочитал не спать, чтобы молиться и просить прощения за те беспутные ночи.

Времена, когда он мог не спать ночами, давно прошли, а вместе с ними и чувство вины молодого послушника. Теперь он был доволен и счастлив, когда смотрел на свою кровать с благодарностью, что спит в ней один. Будучи молодым, он печалился при мысли, что одеяла холодны, а на соломенном матраце никого нет. В те времена постель считалась сносной только в том случае, если его в ней ждала Мэгс или Сара. Теперь постель служила только для сна, и — Господи ты Боже мой! — как это восхитительно!

При этой мысли он улыбнулся. Наверное, нарушить правила и сейчас было бы приятно. Хотя он отрастил себе брюшко и больше не тревожился о том, чтобы вовремя выбрить тонзуру, потому что волос почти не осталось, его карие глаза все еще привлекали женщин. Но он считал, что в большинстве своем они видят в нем приятного пожилого человека, а не опасность для своего целомудрия. Пусть так и будет. Вероятно, они правы.

Не такой уж и старый, всего сорока четырех лет, Иосиф был из тех редких созданий, что полностью довольны своей жизнью. Он знал свое место в мире: монах в больнице святого Иоанна, отвечавший за лечение больных путешественников. Обычно работа, конечно, не такая уж тяжелая, но все же через город постоянно проходили люди, нуждавшиеся в его внимании. Из-за голода странников стало меньше, но Иосифа это не тревожило. Он работал в своем садике. Дело всегда найдется.

Посвистывая и шагая мимо небольшого сарая у стены аббатства, он услышал крик. Обернувшись через плечо, увидел человека у ворот, рядом с привратником, а за ним еще людей в воротах, и нахмурился. Они что-то несли — тяжелый мешок или тюк. Или тело.

Уронив инструменты, Иосиф побежал к воротам.

Роб вздрагивал и смотрел на дверь, но Эндрю все не появлялся.

— Где он?

— Сядь и заткнись. Нам нужно все поделить.

Адам кивнул.

— Уилл прав, Роб. Если Эндрю не хочет приходить за своими деньгами, это его дело.

— Но где он? Он должен быть здесь.

Уилл лениво откинулся назад и облокотился на стену. Он выглядел очень привлекательным и дерзким. Всего двадцать два года, красивые светлые волосы, немного длинноватые, которые постоянно падали ему на глаза, скрывая небольшую косину левого. На нем была дешевая, полинявшая серая фланелевая рубашка и тускло-зеленые штаны. Он смотрел на Роба и дергал нитку на колене.

— Послушай, его здесь нет. Мы можем либо ждать дальше, либо разделить все прямо сейчас. Правильно?

Роб нахмурился.

— Ну, тогда я возьму его долю и…

— Ну нет, — спокойно ответил Уилл. — Его долю я сохраню. Потом посмотрим, как с ней поступить. А пока мы все поделим на четверых. Скажи ему, чтобы он подошел ко мне потом, и мы все уладим.

Роб уже не в первый раз задумался, зачем он находится рядом с этими двумя. Были и другие, с кем он мог работать, но нет, Эндрю сказал, что для них безопаснее оставаться с этой парочкой.

— Сила в числе, Робби, малыш, — говаривал он. — Мы — половина шайки, а пока мы половина, мы в безопасности. Вот если я исчезну, тогда заботься о себе сам.

А теперь Эндрю не было. Роб видел, как Уилл сбил на землю клирика, и как раз когда он сдергивал у того с плеча сумку, появился этот безумец, он завывал, и орал, и исступленно размахивал мечом, как берсерк. Роб, завидев этого психа, сбежал и решил, что и остальные тоже убежали. Но когда он вернулся в конюшню, Эндрю там не было, и хотя он прождал целую вечность, Эндрю не появился и здесь, в пивной, когда Роб пришел на дележку.

Уилл принял его молчание за согласие и склонился над грубо сколоченным столом. В сумке лежал кошель, и эти несколько монет аккуратно разложили на кучки и передали по столу.

Еще там лежала одежда. Рубашку захотел Уилл, ложку забрал Адам, а про маленький нож Уилл сказал, что он понравится Эндрю, и положил его к кучке монет, предназначенных для него. При этом он с вызовом посмотрел на Роба, но тому было все равно. Он думал о брате, не понимая, куда тот делся.

Страх, как струйка холодной воды, потек у него по спине при мысли, что Эндрю мог погибнуть. Господи Иисусе, пусть с ним все будет хорошо, думал Роб. Наверняка нельзя забрать у него единственного человека на земле, которого он знал и кому доверял.

— Мардж, принеси нам эля! — крикнул Адам женщине за стойкой. Она принесла кувшины, не обращая внимания на то, что они прикрывают на столе добычу. Уилл уставился на нее пустым угрожающим взглядом, когда она поставила на стол роговые кубки. Она презрительно посмотрела на него, скривила губы и вернулась за стойку.

— А это что такое? — пробормотал Уилл, засунув руку на дно сумки, и нахмурился.

Роб смотрел, как тот вытащил что-то. Мешок из пурпурной ткани, не туго завязанный шнуром. Уилл развязал шнур. Внутри лежало что-то, завернутое в тонкую свиную кожу. Уилл развернул кожу и вытащил небольшую шкатулку.

Шкатулка была красивой, из темного дерева, покрытая замысловатой резьбой, в углублениях поблескивал металл. Желтый металл. Все трое непроизвольно наклонились, почти соприкоснувшись головами, когда Уилл откинул крышку, и уставились внутрь.

Шкатулка была устлана тонкой тканью, тоже пурпурной. А на ней лежала стеклянная склянка, грязная, поцарапанная, серая, как будто очень древняя, с зеленоватым отливом. Рядом со склянкой лежали два куска пергамента. Уилл вытащил их, покрутил, но он не разбирался в писанине. Так что он раздраженно швырнул их на пол и снова повернулся к склянке. Взял ее в руки, вытащил пробку и потряс над ладонью.

Из склянки выпала серебристо-серая щепка. Все трое вытаращились сначала на нее, потом друг на друга. Первым нарушил молчание Адам. Он взял щепку и захохотал своим хриплым голосом:

— Кусок дерьма! Мне это нравится!

— Да нет же, — Уилл тоже ухмылялся. Он взял щепку, чтобы рассмотреть как следует. — По-моему, это старое дерево.

— Ну так брось ее в очаг. А за коробку можно взять несколько пенни, — сказал Адам, потянувшись за шкатулкой.

— Нет, оставь, как было. — Уилл положил на шкатулку руку. Он аккуратно засунул щепку обратно в склянку, закупорил ее, положил склянку в шкатулку и закрыл крышку.

У Адама вытянулось лицо.

— Дай хоть посмотрю на нее.

— Брось, Адам. О другом нужно побеспокоиться. Посмотри лучше на Роба — он тревожится за брата. Тебе следует подумать о его чувствах.

Роб кинул взгляд на Уилла, увидел у того циничное, холодное выражение лица и внезапно понял, что ему действительно придется защищаться от Уилла. Эндрю, как всегда, оказался прав. Вместе они составляли половину шайки — теперь он был просто членом этой шайки, и равновесие сил нарушилось.

Заметил он и еще кое-что. Уилл сидел спокойно, положив руку на шкатулку. Адам положил руку на стол рядом. Казалось, что Уилл кидает вызов Адаму, дескать, попробуй, забери ее у меня. Адам заглянул в глаза Уиллу и засомневался, хочется ли ему принимать этот вызов. Он с досадой наклонил голову.

— Я хочу эту штуку.

— Купи, — ответил Уилл. — Хочешь — гони назад все монеты, и можешь забирать.

— Когда Эндрю придет, он все равно заставит вас отдать это ему, — ляпнул Роб.

Уилл даже не взглянул на него.

— Ты так думаешь? Наверное, он уже опоздал. Мне эта шкатулка понравилась, и я оставлю ее себе.

— Ты пока еще не главарь шайки, — огрызнулся Адам.

— А я думаю — да.

Уилл подтянул шкатулку к себе. Адам насмешливо произнес:

— Ладно, забирай. Мне она ни к чему. Только запомни: она не твоя и ничья — она наша, и ты не имеешь права ничего с ней делать.

— Тогда я куплю ее у тебя, — легко согласился Уилл. — Он отсчитал половину своих денег и вдруг заколебался. — Нет, мы здесь, чтобы выпить, а Эндрю нет. Мы продадим эту штуку ему. — Он взял деньги Эндрю и поделил их поровну, потом положил завернутую шкатулку рядом с собой. — Когда Эндрю придет, может забрать ее.

— Ну нет! — возмутился Роб. — Я сам за ней присмотрю. Отдай мне.

— А если он не придет, Роб? — беззаботно спросил Уилл.

Роб выпалил:

— Он скоро вернется! — но даже сам в это не поверил.

Чуть позже тело нашел лесник. Старик Хоб гулял с собакой по общественному выгону, у брода со стороны Эксетера, тут пес кинулся бежать, застыл у ежевичника и зарычал, тихо и угрожающе.

Пес был не пастуший, а охотничий, умеющий выслеживать добычу по запаху, и лесник ему доверял. Он поспешил к собаке, гадая, не олень ли там спрятался, и надеясь, что хороший удар топором (без свидетелей) обеспечит его мясом на несколько дней.

— Господи Иисусе! — выдохнул он, увидев среди кустов лицо. Лицо мертвеца, голубовато-серое в сумерках, с перерезанным от уха до уха горлом.

Много позже Уилл рыгнул и схватился за дверной косяк, выходя из пивной. На улице было темно, и город опустел, только шлюха Молли прижала какого-то мужчину на углу. Уилл стоял на пороге и всматривался в темноту.

Адам думает, что он умник, но впредь их поведут мозги Уилла. Даже Робу уже понятно, что его драгоценный братец не вернется, так что теперь все будет решать Уилл. Он уже все продумал, и в скором времени воплотит свои планы в жизнь.

А о большем он никогда и не просил. Роб — просто старая баба, когда речь заходит о выборе цели, а вот на Адама можно положиться. Единственная сложность — он почему-то уверен (как трогательно!), что у него есть мозги. С точки зрения Уилла, мозгов у Адама меньше, чем у снопа пшеницы.

Взять хотя бы сегодняшний случай. Как только Уилл на него надавил, он сразу же надулся и пришел в себя только после того, как вышиб несколько бочонков дерьма из того несчастного мужеложца в пивной. Как его там? А, да, Тэд. Его называют Тэд-вонючка, потому что он вечно портит воздух, но сегодня он был Тэд-растоптанный. Да-да, хохотнул Уилл. Тэд-растоптанный. Это было здорово. Взбешенный Адам так его отделал, что просто чудо, как он вообще смог, подвывая, уползти прочь.

Уилл бы такого не сделал. Он с Тэдом не ссорился. И вообще, если бы Адам настаивал и попытался отобрать у него шкатулку, Уилл бы в конце концов отдал ее. Но, конечно, потом он бы сделал так, чтобы Адам ему больше никогда не смог перечить. Вот в чем беда с такими маленькими шайками. Просто невозможно, когда еще кто-нибудь пытается верховодить. Сейчас Уилл стал главным, и он не собирается позволять кому-нибудь еще, уж не говоря о таком дерьмоголовом болване, как Адам, занять его место.

Позор, что Роб так расстроился. Конечно, это его брат, но, во имя Господа, даже братья когда-нибудь расстаются! И нет ничего постыдного в том, что Эндрю погиб от руки рыцаря. Понятно, что Роб именно так и подумал, когда тот, на лошади, сшиб его брата.

Уилл подвигал челюстью. Если рыцарь остался в городе, он может устроить неприятности, вот в чем беда. Кто мог предсказать, что этот ублюдок отстанет и появится на полном скаку как раз тогда, когда они уже позаботились о жалком маленьком клирике? Никто не мог подумать, что такое случится, но если б командовал Уилл, он бы отправил одного приглядывать за клириком, а еще троих — дожидаться рыцаря, чтобы сдернуть его с седла и убить. Но зато Эндрю больше такой ошибки не сделает. Если уж на то пошло, он больше вообще не сделает ни одной ошибки, тупица.

Уилл задумался. Рыцарь был слишком далеко и не мог их разглядеть, точно? Разве он мог как следует всмотреться им в лица? Уж во всяком случае, не в Уилла. Уилл был на другой стороне прогалины. Однако он мог увидеть Роба или Адама. Если так, это их проблема, а не его.

Куда важнее то, что шкатулка такая красивая, и теперь в надежных руках. Адам пытался ее сцапать, но Уилл не отдал. Потом он снесет ее к одному человечку, который живет за бойней Эксетера, над лавкой мясника. Тот иногда скупает безделушки.

Поглядеть на шкатулку, так она, должно быть, ценная, вот только для чего в склянке лежит щепка, Уилл никак не мог взять в толк. Он подозревал, что это какая-нибудь реликвия, почему и вытащил ее — вдруг принесет удачу? Но в пальцах не возникло никакого магического покалывания, и никакой искры возбуждения в животе, и никакого пожара в кишках… Просто старая щепка. Может, продана какому-нибудь легковерному путнику за большие деньги, а смысла никакого. Да ладно, если немного повезет, Уилл найдет еще одного, у кого в кошельке больше, чем в голове. Он мельком подумал про те два куска пергамента — что бы они значили? — но праздная мысль тут же ушла, пока он сворачивал в узкий проулок, а потом в другой, еще уже.

Этот путь вел не домой, там жила Молл, а Уилл хотел ее кое о чем спросить. Она прилипла к тому мужику, как дешевая рубашка, и Уиллу почему-то ужасно захотелось узнать, кто же он такой. Почему-то он показался ему неприятно знакомым. Когда Молл вернется домой, Уилл будет ее поджидать.

Изгой очень долго не мог заснуть. Тело в переулке не покидало его мысли, и он то и дело представлял то отталкивающее лицо, вывалившиеся кишки и свой меч, залитый кровью. Хотя он привык к кровопролитию — кости Христовы, он слишком долго был воином, чтобы не привыкнуть к этому! — все же убийство сильно подействовало на него, да и собственное яростное нападение на труп.

Потом он долго шел по улочкам и переулкам, пока не добрался до гостиницы; жалкого места, но обладавшего важным преимуществом ни хозяин, ни его жена не интересовались ни им, ни другими постояльцами. Они хотели только денег, которые те им приносили, а чего там люди натворили, им было наплевать. Больше ни о чем человек вне закона и мечтать не мог.

Они вежливо кивнули ему, когда он закрыл за собой дверь, и молча посмотрели на него. Оба сидели у очага, убогого огня посреди комнаты, окруженного камнями, как заблудившаяся овца.

— Вы остаетесь на всю ночь? — требовательно спросила вдруг старуха.

Изгой взглянул на нее. Он выглядела чуть лучше, чем нищенка, а ее муж походил на дворняжку, только что жестоко избитую.

— А что такое? Вы что, собрались следить за моими делами?

— Нет, Господи, нет! — поспешно перебил его хозяин. — Просто… там ходят ночные сторожа, могут вам навредить.

— Я не собираюсь рисковать, — негромко, но злобно ответил изгой. Он тихо подошел к ним. Его башмаки из цветной кордовской кожи почти бесшумно ступали по земляному полу. Он встал перед ними, положив руку на эфес меча. — Надеюсь, здесь я в безопасности?

— Ну конечно, сударь, — ответил хозяин.

Но изгой смотрел не на него, а на его сварливую жену. Она из тех, что, не задумываясь, перережет человеку глотку, сука. Такой женщине доверять нельзя. Любой мужчина, проживший свою жизнь в обете безбрачия, узнает этот тип: женщина, готовая подвергнуть своего мужчину опасности ради удовлетворения собственных прихотей.

Женщины вечно хотят денег или вещей. Изгоя предупреждали об их уловках, еще когда он был монахом.

— Значит, я останусь здесь.

Она бросила ему на пол, у очага, соломенный тюфяк, но изгой, не обратив на него внимания, прошел за стойку. Там был небольшой погреб, и он удовлетворенно осмотрелся.

— Чего вам здесь надо? — сердито спросила старуха, входя следом.

— Покоя, — коротко бросил он и вытолкал ее наружу. Потом закрыл дверь и задвинул тяжелый засов. Другого входа не было, окна тоже. Довольный, вытащил он меч, закутался в плащ и сел на пол лицом к двери.

Он был в безопасности. Сам Господь присматривал за ним, а те, кого Он защищает, не должны бояться ничтожных личинок, населяющих этот жалкий мир. Его меч посвящен службе Богу.

Чем больше он старел, тем чаще снился ему один и тот же сон, словно сердце само не давало воспоминаниям поблекнуть.

Болдуину де Ферншиллю было тогда восемнадцать, и звуки осады не оставляли его на миг: крики и рев мужчин, грохот барабанов, клацанье мечей о кривые турецкие сабли, отвратительный влажный чмокающий звук, когда оружие пронзало тело. Все было пугающим.

Он отплыл туда, полный надежд. Его крепкие английские спутники скоро получат по счетам от этих недочеловеков с темной кожей и причудливыми боевыми кличами. Шкипер рассказал им и о других славных делах, о том, как английские крестоносцы и раньше выгоняли этих язычников. Этим путем прошел Ричард Английский, сказал он и показал на остров на севере.

— Он взял Кипр, потому что король этого острова попытался потребовать выкуп за невесту Ричарда и его сестру. Король Ричард прошел сквозь них, как нож сквозь масло, хотя у него было меньше людей. Вот что вы будете делать. Идите на Акру и вышвырните их оттуда.

Оказавшись в гавани, Болдуин понял, что шкипер просто пытался поднять им дух. Он не мог не знать, что у паломников не было ни единого шанса победить войско, окружившее Акру. Оно было огромным.

Они прибыли, чтобы увидеть город, охваченный пламенем. Надо всем висела плотная пелена дыма. Когда отряд англичан сошел с корабля, они остановились, охваченные благоговейным страхом. Вокруг происходило безумие. Орали мужчины, пронзительно вопили женщины, выли дети. Неожиданный удар сотряс землю, и Болдуин заметил мужчину, сидевшего рядом на тюке тканей и баюкавшего обрубок, бывший когда-то рукой.

— У них там огромная ублюдочная баллиста. Пригни голову, или ее снесут.

Если в этот миг Болдуин уже не был так уверен, что он со своими товарищами сумеет переломить события и освободить город, вскоре он убедился в том, что неудача неизбежна. Это случилось позже в тот же день, когда он взобрался на стену.

На широкой равнине, воздух над которой мерцал от жары, метались люди, как дьявольские муравьи. Расстояние делало их крошечными, но количество людей ужасало. Болдуин смотрел на это, и страх, который охватил его еще в порту, вернулся и стиснул ему горло, не давая дышать. Он почувствовал, что обливается потом, и с ужасом огляделся.

Во всем этом кошмаре — в стены летели булыжники, защитники падали вниз — оставалось только одно место, которое поддерживало в людях нормальный рассудок. Храм. Здание Ордена располагалось на юго-западном краю города. Надежная крепость, но рыцари не прятались внутри. Хотя сам Храм находился на некотором отдалении от сражения, рыцари каждый день были в самой его гуще. Когда мусульмане атаковали, Гийом де Божё, гроссмейстер рыцарей, мчался туда вместе со своими людьми. Они с ужасающими криками вступали в бой, высоко подняв над головами свои черно-белые знамена, кололи и рубили до тех пор, пока не отбивали атаку. И тут же спешили в следующую битву. Их решимость и твердость вдохновляли всех защитников этого адского места.

Но настал день катастрофы.

Произошел сильнейший, сокрушительный взрыв, и Болдуину пришлось нагнуться, чтобы обломки камней не снесли ему голову. Он находился впритирку к месту под названием «Проклятая Башня», и мусульмане атаковали отовсюду. Они поднимали осадные лестницы, орды пронзительно вопящих воинов карабкались вверх, стрелы сшибали каменную кладку рядом с ухом Болдуина; снаряды из пращи грохотали по доспехам, но над всем грохотом сражения он слышал крики справа. Обернувшись, он с ужасом осознал, что враг уже добрался до башни и теперь баррикадирует ворота, чтобы создать место для вылазок в самом центре городских защитников.

Болдуин вместе с остальными рвался вперед, но именно тамплиеры прорвались сквозь многочисленную толпу. Болдуин увидел впереди Гийома де Божё. Тот побуждал своих людей к еще большим усилиям, потом поднял руку, и меч его был весь в крови и глянцево блестел, словно смазанный хорошим красным жиром, но вдруг споткнулся и исчез. Битва становилась все более жестокой, ни одна сторона не уступала. Тут сильный удар по шлему сбил Болдуина с ног, и он потерял сознание. Какой-то рыдающий человек оттащил его в безопасное место.

— Со мной все хорошо, — выдохнул Болдуин, очнувшись. В голове еще звенело, но самая худшая боль уже была позади. Он поблагодарил своего спасителя, но тот, кажется, даже не услышал его. Он смотрел на группу людей, которые медленно шли и несли тело.

— Ты видел это? Ты его слышал? Для нас не осталось надежды.

— Кого? — спросил Болдуин.

— Божё! Он сказал: «Я больше не могу. Я уже мертвец. Посмотрите, какая рана». — Неожиданно человек всхлипнул. Борода его сбилась на одну сторону, лицо сгорело под солнцем. Он посмотрел вверх и погрозил кулаком небу. — Иисус на небесах, почему Ты не помогаешь нам? Мы защищаем Твою землю!

— Болдуин!

Пинок по ноге заставил его раздраженно заворчать, но Болдуин открыл один глаз и без воодушевления посмотрел вверх.

— Чего ты еще хочешь? Неужели невозможно хотя бы минуту побыть одному, Саймон?

Его обидчик был мужчиной высоким, худощавым, лет тридцати пяти. Черты лица у Саймона Паттока были очень решительными, лицо загорело и обветрело, а волосы на висках начали седеть, но он все равно выглядел намного младше своих лет. Он посмотрел на своего друга, и глаза его загорелись лукавством.

Последние семь лет этот крепкий, грубый человек служил бейлифом в Лидфорд-Кастл, и ежедневные поездки верхом по вересковым пустошам, чтобы разбираться в спорах горняков из оловянных рудников между собой и местным населением сделали его сухопарым, как гончий пес. А сейчас его хозяин, аббат Роберт из Тэвистока, пожаловал ему новый пост. Он стал Хранителем порта Дартмут, и эта должность нравилась ему гораздо меньше.

— Хранитель Королевского Покоя, должно быть, устал после стольких напряженных дней? Он иногда даже вставал с зарей.

— Кое-кому приходится работать, чтобы заработать на жизнь, бейлиф. За последние несколько дней мне пришлось решить слишком много судеб, чтобы слушать всякую чушь от низших чиновников.

— Ого! Низших, вот, значит, как? — прыснул Саймон и дернул одеяла, которыми укрывался Болдуин.

— Забываетесь, бейлиф! — проворчал Болдуин. — Я — Хранитель Королевского Покоя, а на этой неделе я еще один из судей его королевского величества по рассмотрению дел заключенных. В моих руках и жизнь, и смерть, так что не зли меня.

— И не помышлял, — невинно ответил Саймон, подвигая табурет и усаживаясь.

Болдуин, высокий, плотный и широкоплечий мужчина, в последнее время начавший слегка толстеть, что-то буркнул, с сомнением рассматривая его. Ему было уже за пятьдесят, но годы отнеслись к нему по-доброму. У него были темно-каштановые волосы и карие глаза, и бородка, аккуратно облегавшая подбородок. Когда Саймон познакомился с ним, борода у него была черной, но теперь стала пегой, испещренной сединой. Седина проглядывала и в волосах, и Саймон неожиданно сообразил, что его компаньон на самом-то деле уже старый человек. Это осознание было тревожным. Он уже потерял многих друзей, и мысль о том, что можно потерять и Болдуина, оказалась болезненной. В желудке заворочался тяжелый ком.

— Я тебе не доверяю, — заявил между тем Болдуин и неохотно поднялся с кровати. Он вздрогнул от прикосновения прохладного воздуха и натянул на голые плечи льняную рубашку. — Эта неделя оказалась мрачной. Столько людей повешено!

— Они получили по заслугам.

— Да-да, это верно, но иной раз хочется повлиять на правосудие, — рассеянно бросил Болдуин. Перед его мысленным взором возникло лицо одного человека; он тогда подтвердил приговор двух других судей и отправил того на виселицу. В основном крестьяне не проявляли особых эмоций. Возможно, смерть казалась им концом жизни, полной тяжкого труда. А может быть, они были готовы к смерти, потому что видели столько умерших во время голода друзей и родственников. Несчастья и страдания становились такими привычными, что смерть казалась им облегчением.

Но это человек был молод. Рядом с его женой стоял их ребенок, еще ползунок. Он сосал большой палец и широко открытыми глазами смотрел, как решается дело его отца. Крестьянин посмотрел на них, и Болдуин увидел, как в его глазах набухают слезы. Никаких завываний или рыданий, они просто покатились по его щекам, и это заставило Болдуина помедлить и задуматься. Тут начала всхлипывать жена и заревел ребенок, и Болдуину показалось, что его сердце сейчас разорвется.

Приговор был справедливым, это несомненно. Парень зарезал кого-то в таверне. Такое происходит постоянно, и община, как правило, объединяется и заявляет, что через деревню проходил иностранец, который и совершил убийство. Печальный факт состоял в том, что убитый был королевским поставщиком. Он явился в деревню, чтобы забрать корм для скота и провизию для королевских нужд.

Именно это и привело к казни крестьянина. Никто не может убить королевского служащего безнаказанно. Но как он должен был поступить, услышав, что поставщик решил забрать всю еду, запасенную на зиму?

Болдуин слишком часто видел, как умирают люди. Чтобы немного подбодриться, он сказал:

— Только юнец мог осмелиться шутить с рыцарем.

— Точно. Я не так стар, как ты, — фыркнул Саймон.

Болдуин кивнул, но мысли о повешенном преступнике снова заставили его вспомнить свой сон.

Ужас осады оставался в памяти свежим даже сейчас, более тридцати лет спустя, и он надеялся, что так будет всегда. Именно это послужило причиной его решения стать тамплиером — ведь храмовники спасли его после ранения. Рыцари увезли его на Кипр и ухаживали за ним, пока он не оправился. Он выжил, и после этого всегда чувствовал, что обязан им жизнью. Чтобы оплатить этот долг, он и вступил в Орден.

Стук в дверь помешал его размышлениям.

— Да? Что нужно?

— Гонец из больницы. У них в лазарете человек, на которого напали на дороге.

Болдуин кивнул и вздохнул. Потом провел рукой по волосам и поморщился, глядя на Саймона.

— Думаю, нужно с ним поговорить.

Парень лежал на койке. Рядом стоял уставший на вид монах.

— Брат?

— Я Иосиф, лекарь. Этого человека принесли к нам вчера поздно вечером, когда мы закрывали ворота.

— Выглядит он плохо, — произнес Саймон приглушенным голосом, каким обычно говорят у постели тяжелобольного.

Славная комнатка этот лазарет. Больница святого Иоанна, расположенная неподалеку от Восточных ворот, была маленькой часовней с шестью кроватями. Каждая повернута к алтарю, крест виден всем, так что несчастные души в постелях могли смотреть на него и молиться. Брат Иосиф облегчал их страдания, но, разумеется, настоящее исцеление зависело только от них и от силы их молитв.

Иосиф провел рукой по уставшему лицу. Подумать только — еще вчера вечером он весело дожидался, когда можно будет лечь в постель, и поздравлял себя с тем, что находит столько радости во сне. Просто ирония какая-то — он думал об этом, когда несчастного парня несли к нему.

— Плохо. Рука сломана, но я надеюсь, что с Божьей милостью она срастется без особых сложностей. Думаю, у него и ребра сломаны, и по голове его здорово ударили.

Разумеется, больше всего меня беспокоит колотая рана, но я не оставляю надежды.

— Почему его так ужасно били? — задумчиво произнес Болдуин.

— Если хотите это узнать, вам придется поговорить со сторожем у Восточных ворот. Он и притащил сюда бедолагу.

— Он хоть что-нибудь сказал? — спросил Болдуин. — Про нападение упоминал?

— Нет. Его принесли вот в таком состоянии, и он пока молчит. Если оправится, может, и сумеет рассказать, что случилось. В общем, все связано одно с другим.

— Он горожанин или иностранец?

— Не знаю. Порасспрашивайте сторожей. Кто-нибудь из них да знает его.

Болдуин кивнул, и друзья оставили брата зевать от усталости у дверей маленькой больнички.

У входа в больничку Болдуин и Саймон поговорили с привратником. Он отвечал с неохотой, и выяснили они только, что он был у себя и собирался запираться на ночь, когда Джон, сторож у Восточных ворот, и еще человека три-четыре притащили раненого на самодельных носилках.

Они оставили сторожа и прошли несколько ярдов к Восточным воротам. Саймон с горечью пробормотал:

— Вроде бы мерзавец сам должен захотеть помочь нам отыскать напавшего.

Болдуин пожал плечами. Система штрафов, введенная для того, чтобы человек появился в суде, зачастую ведет к тому, что никто не хочет помогать.

— Посмотрим, что можно узнать от сторожа.

Сторожка была встроена в стену — прочное здание, крытое соломой, позади двух башен у ворот. Сторож идеально подходил своему жилью: краснолицый, с лохматой копной светлых волос, широкоплечий, невозмутимый. У него было квадратное лицо с маленькими, похожими на свиные, глазками, и подозрительный взгляд, словно он все время сомневался в честности и порядочности любого, на кого этот взгляд мог упасть. Угрюмое выражение не улучшилось при виде Саймона и Болдуина.

— Чего надо?

— Человек, которого ты вчера доставил в больницу, — сказал Болдуин. — Что ты можешь о нем рассказать? Он из города?

— А я почем знаю? Много их туда каждый день проходит.

Улыбка Болдуина потускнела.

— Нам нужно знать, кто он такой.

— Вот и узнавайте. А мне дайте делать мою работу.

В голосе Болдуина прорезались стальные нотки.

— В данный момент твоя работа — помочь Хранителю Королевского Покоя. Не желаешь помогать — я прикажу взять тебя под стражу и отвести в тюрьму замка, и будешь там размышлять о своем нежелании, пока коронер не допросит тебя. А уж я позабочусь, чтобы все здесь узнали, что их так сильно оштрафовали за то, что они нашли тело, только из-за тебя.

— Но ведь он же не умер, нет? — огрызнулся сторож, но его самонадеянность сильно поубавилась. Первого, кто нашел тело, заставят заплатить залог, как гарантию того, что он появится в суде на следствии. А если не появится доказательств, что умерший был англичанином, то ненавистный штраф за то, что убийца не найден, будет наложен на всех и каждого в округе.

— Значит, когда вы его нашли, он еще не умер? — тут же зацепился за его слова Саймон.

— Если б он помер, чего б я потащил его в больницу, а?

— Как ты его нашел? — спросил Болдуин.

— Да это все мальчишка этот, Арт. Сказал, что в канаве лежит человек. — И он показал за ворота. — Я ему сперва не поверил, но он такой настырный.

— Кто-нибудь видел, как он туда попал?

— Если кто и видел, так промолчал. После голода мало кто хочет помогать другому. И никому не охота быть Первым Нашедшим. Осмелюсь сказать, его и другие видели, да решили забыть об этом.

Саймон это знал. Слишком часто люди предпочитали не обращать внимания на тело у дороги. Все они привыкли к виду мертвецов. Половина населения умерла во время голода.

— А этот ребенок, Арт, рассказал, как нашел того человека?

— Ему кто-то заплатил пенни, чтоб он мне сказал. Он мне монету показал — настоящая.

— Так. Где мальчик? — рявкнул Болдуин.

— Арт? На рынке, я думаю. Ворует, мерзавец. Обязательно там, ворует и побирается, как всегда.

В Эксетере, как и в самой маленькой деревушке, сирот обычно оберегали. Они могли рассчитывать на родственников или на крестных родителей, которые защищали их и надежно распоряжались их собственностью. Ремесленники интересовались нуждами своих подмастерьев (иногда это были детишки соседей), не рассчитывая на вознаграждение за свою доброту. Насколько Болдуину было известно, эти дети часто благоденствовали. Обижали их крайне редко.

Как выяснилось, Арт сиротствовал три года. Это был неряшливый мальчишка двенадцати лет, с копной рыжеватых волос, торчком стоявших на макушке, с длинным лицом и умными карими глазами, которыми он смотрел на Болдуина, как на равного. Рыцарю показалось, что этот мальчик, вероятно, успел пережить за свои двенадцать лет столько, сколько многие мужчины в возрасте самого Болдуина.

— Это ты нашел вчера раненого, Арт?

— Кто говорит? — быстро отозвался он.

— Сторож у Восточных ворот.

— Я сказал ему, где он, но сам его не находил.

— И кто тебе о нем рассказал? — спросил Саймон.

Арт уставился на него с каменным лицом, и смотрел, пока бейлиф не вытащил из кармана монету.

— Я его не знаю. Весь в черном — черный плащ, черный капюшон, все черное.

Саймон вздохнул.

— Высокий? Такой же, как я?

Арт оценивающе посмотрел на него.

— Может, и выше.

— Во мне почти шесть футов, — пробормотал Саймон.

— А лицо? — попытался Болдуин. — Светловолосый, темноволосый? Борода, шрамы? Может, без зубов, или не все пальцы? Есть хоть что-нибудь, чтобы нам помочь?

— Яркие глаза и ледяной голос. Это все. Капюшон он не снимал, поэтому лица я не видел, — отрезал Арт. — Но мне кажется, он похож на вас. У него… ну, понимаете… — Арт выпятил грудь, сжал рот в агрессивную линию, стиснул кулаки и расправил плечи. — Ваше сложение. И руки, как у вас. Сильные.

— Ты разглядел все это под плащом? — с сомнением уточнил Саймон.

Арт посмотрел на него испепеляющим взглядом.

— Любой разглядит, широкие у человека плечи или нет, хоть он сто плащей нацепи.

За спиной раздался чей-то крик, но Болдуин не обратил на него внимания, наклонившись к мальчику.

— Так ты говоришь, он походил на рыцаря?

— Да. Только не на такого богатого, как вы, — ответил Арт с неуверенной ноткой в голосе, разглядывая очень потертую одежду Болдуина, красную, но полинявшую от долгой носки.

Болдуин уже собрался выступить на защиту своей одежды, как Саймон пробормотал:

— Болдуин!

К ним спешил воин с дубинкой в руках.

— Сэр Болдуин, сэр Болдуин! Убийство, сэр!

Под лучами утреннего солнца Болдуин увидел, что перед ним труп молодого человека с синими, слишком близко друг к другу посаженными глазами, светлыми волосами почти мышиного оттенка, и чересчур длинным сломанным носом. Одет он был в вылинявшую серую фланелевую рубашку и зеленые шерстяные штаны, из-за кожаного ремня торчал короткий нож.

Внимание Саймона привлекла рубашка, разорванная от груди до пояса: грудь и живот исполосованы в бешеной атаке. Кишки вывалились в грязный переулок, а вонь в этот утренний час уже была омерзительной.

— Господи Иисусе! — хрипло пробормотал Саймон.

— Убили его сзади, — сказал Болдуин, перевернув тело и рассматривая голую спину. Он заметил выражение лица Саймона.

Было очевидно, что Саймона тошнит. Иногда это раздражало, но сегодня Болдуин понимал реакцию Саймона.

— Зачем его так исполосовали? — хрипло спросил Саймон.

— Пьяная драка? — предположил Болдуин. — Разозлился из-за пренебрежения? Кто бы это ни сделал, порубил он его, как сумасшедший. — Он повернулся к сержанту. — Вы знаете, кто это?

— По-моему, его зовут Уилл Чард. Прославился, как местный взломщик.

— Где Первый Очевидец? — сердито спросил Саймон.

— Да вот он, бейлиф, — сказал сержант, дернув подбородком в сторону человека, привалившегося к стене с прижатыми к лицу руками.

Подошли к нему.

— Как зовут? — спросил Болдуин.

— Роб, хозяин. Роб Брюэр.

Ему чуть за двадцать, решил Болдуин. Костлявый парень в полинявшей зеленой шерстяной рубашке и тяжелых штанах. На плечи накинут поношенный плащ из плотной, но сильно потертой ткани. Когда-то он стоил больших денег, но теперь совсем износился. Юнец выглядел перепуганным: взгляд метался с тела на землю, на кровь, залившую все вокруг.

— Ты его нашел? — резко спросил Болдуин.

— Я шел мимо и едва не упал на него! Господи, чего бы я ни сделал, лишь бы не заметить его!

— И неудивительно, — задумчиво произнес Болдуин. — Такое зрелище… Все кишки наружу.

— Выпотрошен, — сказал Саймон. — Как кролик.

Роб заскулил:

— Да кто такое мог сделать?

— Люди кладут кроличьи кишки в ловушку, так? — сказал Болдуин. — Разбрасывают внутренности кролика по полю и ждут, и скоро приходит лиса. Достаточно отпустить собак, и они поймают лису.

— Ты считаешь, это ловушка? — сухо спросил Саймон. — Чтобы поймать кого?

Болдуин скупо усмехнулся. К ним спешила округлая фигура, одетая в черное — церковник из собора, посланный, чтобы записывать допрос — и Болдуин поманил его ближе.

— Сомневаюсь я, что это ловушка. Больше похоже на мстительную ярость… но за что ему мстили?

— Я встал рано, чтобы принести хлеба из пекарни, вот и наткнулся на него.

— А раньше ты его видел? — спросил Болдуин.

— Никогда! — воскликнул Роб и передернулся. Скажи он, что знает Уилла, и они могут решить, что преступник — он, и арестовать его. Нужно защищаться и все отрицать.

— А где ты был вчера вечером?

— В «Блю Рейч», — не подумав, ответил Роб. Яйца Христовы! Зачем я это сказал! Он закрыл глаза и сглотнул. — Я поскользнулся на его кишках!

Саймон легко себе это представил: вот он идет тут сразу после того, как рассвело, вдоль по этому сумрачному переулку, света почти нет, дороги не видно, и неожиданно натыкается на разлагающийся труп. Должно быть, это было ужасно; хотя парень наверняка был чем-то очень расстроен — не заметить эту мерзость, пусть и в тусклом занимающемся свете, и не унюхать вони? Он прислонился к двери, потому что его тошнило, и тут же загнал в большой палец длинную занозу. Тихонько ругаясь, он сунул палец в рот.

Роб не мог отвести глаз от лужицы рвоты под дверью.

Болдуин продолжал:

— Ты уверен, что не знаешь его?

— Я? Я… нет.

— В какую пекарню ты шел?

— К Хэму — за Чефс-стрит.

— Где живешь?

— На углу Уэстгейт-стрит и Рэк-лейн. Там, за конюшней Элиаса, есть маленький дворик, я в нем живу.

Болдуин посмотрел на клирика и повторил:

— Конюшня Элиаса… Ты в ней работаешь?

— Да. Я чищу конюшню и смотрю за лошадьми. Он мне иногда разрешает их проезжать.

Болдуин задумчиво кивнул и повернулся, глядя на башни собора. Рабочие, занимавшиеся ремонтом, походили отсюда на пчел в улье.

— И что ты, в таком случае, здесь делал?

Роб уставился на него.

— Сэр?

— Этот переулок действительно ведет примерно в сторону Уэстгейта, но совсем не ведет ни в пекарню, ни из нее, а?

— Я хотел прогуляться… прочистить голову после вчерашнего. Я здорово напился и хотел проветриться.

— В таверне ты был один?

— Да. — Роб решительно встретил недоверчивый взгляд Болдуина. Какой смысл признаваться, что он всю ночь пил с Уиллом и Адамом? Уилла это не вернет.

И Эндрю тоже, напомнил он себе.

Он выглядит дураком, подумала Молл. Сидит такой несчастный, как ребенок, потерявший мать. Врет — так глупо. Хранитель его, может, еще и не знает, но как только кого-нибудь спросит, сразу выяснит, что Роб и его брат были соучастниками Уилла, и куда он тогда попадет? В дерьмо, вот куда. Уже сказал им, что пил в «Рейч».

Заметьте, она им этого не скажет. Ей хватает неприятностей с законом, чтобы добавлять еще из-за преступников вроде Роба или Адама. Нет уж, пусть Хранитель выясняет все, что хочет, у других.

Не то чтобы она сильно могла помочь. Она была наверху с тем чертовым ублюдком, когда Роб постучал, и только когда она увидела, в каком он состоянии, поняла, что, возможно, укрывает преступника. Рекомендации от прежних клиентов — это прекрасно, но если этот парень убийца… И вылетел он отсюда, как ошпаренный кот, и когда ушел, она оказалась в безопасности, и на этом все. Но вот Роб совсем другой. И если он не будет осторожнее, Хранитель сложит два и два и сообразит, что Роб был здесь раньше, и труп нашел среди ночи.

Он мне не верит, думал Роб.

Господи, спаси меня! Когда он ночью наткнулся на это, то вывернул наизнанку все кишки. Нога на чем-то поскользнулась, он посмотрел вниз и подумал, что это кусок свиной печенки. А потом понял, что никакая она не свиная, рухнул рядом, и его вывернуло. Он толком ничего не соображал.

Все происходило, как в трансе. Первый Нашедший всегда будил соседей, чтобы те стали свидетелями смерти, и они вместе поднимали крик. Вчера ночью он забарабанил в дверь Молл только потому, что узнал ее.

Черт, она напугала Роба! Она рывком распахнула дверь, когда он заколотил в нее, и на него налетел какой-то мужик и тут же убежал в ночь. Она сказала, что он не имеет к этому никакого отношения, он просто хорошо платит ей в койке, но если его жена узнает, что он ходит сюда, будут неприятности, и Роб согласился забыть о нем. Молл была умницей и позаботилась обо всем: он пьян, сказала она, и будет лучше, если он «найдет» труп утром. Людей казнили и за меньшее, чем наткнувшись на них, пьяных, возле трупа, а уж если городские сержанты найдут легкий ответ, так настоящего убийцу искать не будут. Но теперь, когда он думал об этом, этот человек вызывал любопытство. Очень странно — чего это он вскочил и дал деру из дома шлюхи просто потому, что кого-то пришили? Если он боялся, что его найдет жена, чего ж он не спрятался и не позволил Молл открыть дверь? Роб гадал, кто же этот мужик. На нем был капюшон, скрывавший лицо — как будто это нужно в темном переулке. Он пришел сегодня туда с чувством, что вчерашняя ночь — это сон. Эндрю пропал, Уилл мертв… Он вернулся, надеясь, что это сон, но Уилл лежал там, и он поднял соседей, и крик, и шум.

И что толку? Все соседи здесь, и старый свечной мастер, и его жена, красильщик и дубильщик с дочерью. Ни у кого нет большого ума, ни один не слышал нападения. Все утверждали, что не слышали ничегошеньки.

И Роб тоже, если уж на то пошло. А ведь он не мог сильно отстать от Уилла, когда кто-то — кем бы он ни был — сотворил с ним такое. Ублюдок был еще теплым, когда Роб наткнулся на него.

Саймон вытащил небольшой ножик и помедлил, прежде чем провести лезвием по занозе. Жгло, но он вонзил острие и выковырнул ее, слушая, как Болдуин задает вопросы.

Этим должен заниматься новый коронер, сэр Перегрин де Барнстепл, но он уехал в Топсхем после того, как они разобрались с висельниками. Там случилась заварушка между матросами, и трое из них погибли. В его отсутствие было совершенно естественным, что допросы вел Хранитель. Хранитель имел право вызывать представителей законной власти и вести расследование, чтобы найти преступника.

Теперь даже Саймон был уверен, что Болдуин сомневается в показаниях Роба. Что-то привлекло его в этом конюхе. Он сидел на корточках и хмурился на лужицу рвоты. Саймон оставил его: его больше заинтриговала молодая женщина. Эта Молл, женщина лет двадцати трех-двадцати четырех, с золотисто-каштановыми волосами, толстоватой фигурой и лицом, которое можно бы назвать миловидным — мягкое, бледное, округлое — если б не расчетливое выражение, возникавшее в ее глазах, когда она смотрела на мужчину. Поэтому Саймон не сомневался, что она проститутка. Вероятно, одна из тех, что околачиваются в дешевых тавернах и пивных вдоль дороги Саутгейт.

Болдуин оставил рвоту и пошел поговорить с соседями. Саймон подошел к Молл.

— Как по-вашему, что здесь в действительности произошло?

— А я откуда знаю? Я лежала в постели.

— Совсем одна?

— Что такое? Вы ревнуете?

— Может, и так. А этого человека знали?

— Никогда не видела, — ответила она, отводя взгляд от Саймона.

— И кем он был?

— Я не понимаю, о чем вы.

— Он что-то натворил? И вы позвали своего сутенера, чтобы он стянул с вас парня, а тот его ударил? Если его убил ваш сутенер, вас никто обвинять не будет.

Она презрительно усмехнулась.

— Думаете, мой сутенер может сделать что-нибудь в этом роде? Да он при одной мысли обгадится. Он только женщин может запугивать.

— Значит, вы защищаете кого-то другого. Кого? Почему? Кто бы он ни был — он может снова напасть. Такая зверская бойня — он, должно быть, сумасшедший. — Он может убить снова, девушка. Может, в следующий раз он нападет на вас.

Она смерила его взглядом.

— Нет. Думаю, я в безопасности.

Когда Роба отпустили, он опрометью помчался вдоль по улочке и бежал до самого дома, где жили старые монахи. Там он нырнул в другой проулок и остановился с бешено колотящимся сердцем. Его почти поймали; и ужас его только усилился, когда он услышал приближающиеся тяжелые шаги. Так ходит городской бейлиф; и Роб зажмурился. В любой момент скрипучий голос Хранителя объявит о его заключении под стражу. И его поволокут в тюрьму, и он будет сидеть там до самого суда — и виселицы. Он это просто знал. Зачем он вообще…

Шаги прошли мимо, в сторону Восточных ворот, и Роб коротко выдохнул, как будто в последний раз.

Это ужасно. Он сбит с толку, он запутался. Брат исчез, Уилл мертв… кому можно довериться? Осталась только Энни, больше никого. Он должен рассказать ей, что случилось.

Он рванул по тропинке, мимо аббатства святого Николая, в городские трущобы. Когда-то здесь обитали францисканцы, но недавно переехали. За два года умерло девять братьев, потому что место было очень нездоровым. Теперь они получили шесть акров земли за городскими стенами.

Там, где они жили раньше, были построены хибарки: сначала поставили опоры из валявшихся вокруг бревен, потом их переплели ветвями, промазали глиной с соломой, а чтобы укрыться от дождя, сделали соломенные крыши.

Ни одна не была надежной; ни одна не была защитой от сырого ветра или ливня, и все-таки люди жили в них. Это служило доказательством того, какой жалкой была жизнь в более отдаленных районах: столько людей приходило, чтобы поселиться здесь, хотя все уже знали о дурном, зловонном воздухе и о том, сколько болезней он приносит с собой. Францисканцы ушли, зато другие, отчаявшиеся, почитали за счастье поселиться здесь.

Хибарка, которую он искал, приютилась у северной стены. Неряшливая глина отваливалась от стен, солома слежалась, а во многих местах, там, где гнездились птицы или таскали солому себе на гнезда, просвечивали дыры. То, что осталось, заплесневело и не защищало от гроз; впрочем, и сам домишко тоже. Вместо двери висело старое одеяло, колыхавшееся от каждого порыва ветра.

Роб помялся, потом прокашлялся, прочищая горло.

— Энни? Ты здесь?

— Конечно, здесь. Где еще я могу быть?

Она отдернула одеяло, и Роб, пригнувшись под низкой притолокой, шагнул внутрь, наслаждаясь близостью ее тела.

— А что это ты здесь делаешь? — спросила Энни.

Это была девушка лет двадцати, ростом почти с Роба, но лучшего сложения, потому что во время голода она служила у лорда, который заботился о благополучии своих слуг и покупал еду, даже когда цены выросли. К концу первого лета голода цены на фураж выросли в шесть раз, и покупка зерна для слуг в имении в конце концов разорила его. Три года назад старый лорд умер, не выдержав страха перед Богом и попыток поддержать людей, а Энни вышвырнули вон. Его жена, мерзкая сука, не обладала тем же чувством ответственности и позаботилась о том, чтобы все «бесполезные рты» исчезли.

Роб впервые встретился с Энни на северной дороге, подле Дерьярда, примерно в миле от города. Она походила тогда на беспризорного ребенка, кожа да кости и огромные глаза на похожем на череп лице, и он сразу же проникся к ней жалостью.

— Привет, ты откуда?

— Из Тивертона.

— А куда идешь?

— В Эксетер.

Каждое слово приходилось из нее вытягивать, и каждый раз проходило много времени, прежде чем она открывала для ответа рот — так она обессилела.

— Тебе есть, куда идти?

— Нет.

Она была одной из сотен, кто шел этой же дорогой в поисках заработка или хотя бы крыши над головой. Поначалу, пока в городе хватало запасов, этих людей впускали внутрь, а церкви громогласно заявляли об ответственности христиан перед христианами, но с тех пор прошло семь лет. Когда появилась Энни, те люди, что требовали делиться едой и питьем, стали куда осторожнее. Поддерживать следовало только тех, кто мог помочь Эксетеру, а те, кто не мог, должны вернуться домой. Пусть их приходы несут это бремя и не ждут, что Эксетер всосет в себя всех, у кого нет средств к существованию.

Робу повезло. Он и Эндрю осиротели, когда ему еще не сравнялось десяти. Эндрю к тому времени работал подмастерьем у кузнеца, и Роба приняли в тот же дом, да только Эндрю был ненадежным и скандалистом. Кузнец выгнал его после того, как Эндрю подрался с другим учеником.

Но Роб умел обращаться с лошадьми, и его наняли в конюшню. Это означало хорошую еду, постель и немного денег — но недостаточно. Он считал, что не получает того, что зарабатывает, и когда Эндрю предложил более выгодное дело, он ухватился за эту возможность.

Очевидно, что Энни точно представляла себе, чем будет заниматься в Эксетере.

— Пойдем со мной, — предложил ей Роб как можно более доброжелательно. — Не нужно тебе этого. Я знаю неплохое место…

Она была хрупкой, как бабочка. Она расшевелила в нем что-то теплое и покровительственное, и Роб откликнулся на ту надежду дружеских отношений, которое это сулило. Он привел ее сюда, на старые земли францисканцев, где жил его приятель с женой. Он работал на строительстве собора. Здесь она будет в безопасности, а Роб платил за нее, чтобы она могла питаться с ними, пока не найдет себе работу.

Энни скоро поправилась, и сейчас перед ним стояла полногрудая девушка в рубашке из заляпанной чем-то красным ткани и малиновом безрукавном платье. Зато передник был безупречный, чистый и свежий. Блестящие темные волосы она красиво заплела и свернула в узел под платком; очень жаль, потому что Роб восхищался ее распущенными волосами. Однажды она, смеясь, сказала, что он любит ее только распутной, и, говоря по правде, это, в общем, так и было. Когда она, обнаженная, склонялась над ним, с ничем не стесненной грудью, с волосами, обрамлявшими ее лицо с обеих сторон, как крылья крупного ворона, он чувствовал себя по-настоящему счастливым. И все-таки дело было не только в похоти. Нет, это куда больше, чем похоть. Хватало ее улыбки, чтобы он ощутил в сердце прилив восторга. Когда он видел ее довольной, это наполняло его радостью.

Она смотрела на него в полумраке, но сегодня в ее глазах не было восхищения. Такой он ее видеть не любил: подозрительной и несчастной. Иногда она бывала упрямой и капризной, и Роб мог только надеяться, что сегодня — не один из таких дней. Ему неприятностей уже хватило.

— Энни, ты уже слышала?

— Об Энди? — быстро спросила она.

Роб стиснул зубы.

— Он пропал, я не знаю, куда. А Уилл… он умер. Я нашел его вчера ночью в переулке, и… Кости Христовы, это было ужасно. Кто-то буквально разрезал его на куски.

— Зачем это? — спросила она.

В ее голосе слышался слабый интерес, но это понятно. Уилл был его другом, а не ее. Роб любил в ней это качество среди многих других — ее естественность и нежелание проявлять чувства, которых она не испытывала. Она никогда не унижалась до притворства, что испытывает к кому-то привязанность, если ее не было. Шлюха бы из нее не получилась. Роб обрадовался, что она не расспрашивает об Энди. Ему было тяжело и без того, чтобы утешать еще и ее.

— У Уилла было полно врагов. Вор, жирующий на путешественниках, не живет без недоброжелателей. Кто-то узнал его и убил, — говорил Роб, думая о высоком смуглом Хранителе и его словах о том, как ловят лисиц.

— Можно подумать, он многих оставил в живых, — едко заметила Энни.

Роб не ответил. Чего ради подтверждать то, что делал он и другие, добывая деньги? Энни знала, что они из себя представляют. И дело вовсе не в том, что она интересовалась, откуда Роб берет для нее деньги. Он ничего не скрывал: не приведи он ее в эту хижину, мог бы и дальше жить на свое жалованье в конюшне. Он потому и прибился к Уиллу и занялся грабежами, что ему нужны были деньги для нее.

— Мне кажется, что тех, кто мог бы ему отомстить, осталось в живых немного, — говорила между тем Энни. — Он об этом позаботился.

Роб понимал, что она права. Тех, кто хотел бы увидеть его мертвым, осталось немного.

И одним из них был он сам.

Когда с допросами покончили, Болдуин и Саймон поманили за собой церковника и пошли к «Блю Рейч».

— Как вас зовут? — спросил Саймон у клирика. — Я вас тут раньше не видел.

— Я Джонатан, бейлиф. Я из Винчестера, и чистая случайность, что я оказался тут. Добрый настоятель попросил меня помочь вам с допросом, потому что у него сегодня утром собрание, а для меня большая честь быть полезным.

— Вы имеете в виду, что слышали про Болдуина и меня?

— Нет. Но помочь служащим закона — всегда великая честь.

— А-а, — сдержанно протянул Саймон.

Церковник увидел, как вытянулось его лицо, и прыснул.

— Хотя сам я не слышал о вас, бейлиф, настоятель Альфред очень настаивал, чтобы я пришел. Вы помогали ему в прошлом и он желал, чтобы я передал вам его наилучшие пожелания и просьбу — обращайтесь к нему за любой помощью.

— Это хорошо. А зачем вы прибыли сюда?

— Привез послания от епископа.

Саймон кивнул. Епископа Уолтера выдернули из его уютного дворца ради службы королю, и теперь он проводил много времени, разъезжая по королевским поручениям. Естественно, что он хочет регулярно сообщаться с братьями.

— Вы бывали здесь раньше?

— Нет, никогда. Великолепный город. Он процветает под благосклонным оком епископа Уолтера.

Саймон что-то одобрительно проворчал. Он хорошо знал епископа, и тот ему нравился.

— А куда мы идем сейчас? — спросил Джонатан минуты через две.

— В пивную, где свидетель выпивал вчера вечером, — отозвался Болдуин. — Хочу, чтобы подтвердили имя этого человека, а заодно узнать, чего это парень так тревожился. Сдается мне, что он лгал о том, как нашел тело.

Саймон подождал, но Болдуин не собирался ничего объяснять. Со своей стороны Саймон был заинтригован этой Молл.

— Она утверждает, что ей ничто не угрожает. И не боится, что могут напасть на нее.

— Возможно, она догадывается, кто убийца, — откликнулся Болдуин.

— Значит, вы хотите выяснить имя убитого? — поинтересовался Джонатан.

— И это, и все, что сможем, — подтвердил Саймон. — Часто случается, что убийство совершают в запале, потому что скандалят из-за денег или женщины. Возможно, кто-нибудь в пивной сможет указать нам на убийцу.

— Понятно. Это здесь?

Болдуин остановился перед низким, крытым соломой, обветшалым строением с завядшим кустом дрока, привязанным к шесту перед дверью. Рыцарь, поморщившись, обернулся к Саймону и закатил глаза.

— Этот притон похож на те, что тебе по вкусу, Саймон. Сомневаюсь, что у них тут будет вино, подобающее рыцарю.

— Не суди эль по бочонку, — надменно отозвался Саймон.

Джонатан сдавленно хихикнул, и, поощренный его пониманием, Саймон толкнул дверь. Саймону не раз приходилось бывать в пивных и тавернах, когда его отец служил управляющим в Оукхемптоне. Он путешествовал с отцом, и они останавливались в местах, подобных этому, чтобы освежиться и удостовериться, что дорога впереди безопасна. Пивные были дешевыми питейными забегаловками, где человек мог выпить столько дрянного эля, сколько хотел, а потом рухнуть под стол. Еда, если и подавалась, то самая примитивная, и общество была самое низкосортное. Однако если крестьянину требовалось место, чтобы спеть и сплясать, не было ничего лучше таких маленьких пивных, и Саймон сохранил о них самые нежные воспоминания. Он ожидал, что все здесь будет более, чем просто, и не ошибся. Эта пивная была из тех заведений, где любого чужака презирали и считали врагом. Это, конечно, не город Саймона, но для людей в пивной это не имело никакого значения. Будь он с соседней улицы, они все равно изучали бы его с тем же недоверием. Раз он не из их прихода или не из их переулка, он здесь чужак, которого презирают.

Саймон вошел, и гул в комнате мгновенно смолк. Там, где раньше шел оживленный разговор и даже споры, теперь воцарилась зловещая тишина. Не дрогнув, Саймон подошел к стойке — обыкновенной доске, положенной на два бочонка — и оперся на нее.

Помещение размером футов пятнадцать на двадцать, стойка располагается у дальней стены. Вдоль стен тянутся три лавки, в середине комнаты — очаг, время от времени стреляющий ленивым языком пламени среди клубов дурно пахнущего дыма. Два перевернутых вверх дном бочонка, чтобы обслуживать посетителей, несколько грубых табуретов, три из которых — просто куски, отпиленные от бревна. На полу — остатки старых камышей, длинные стебли раздавлены множеством ног. Все вокруг воняет мочой и чем-то горьким.

В пивной сидело человек четырнадцать. Саймон, опершись о стойку, всматривался в их лица. Некоторые уже накачались элем, несмотря на ранний час, но двое-трое выглядят весьма воинственно. Саймон легко, по-свойски улыбнулся им.

Народ собрался самый разный: рядом с Саймоном стояла парочка матросов, от которых пахло смолой и морем, руки запачканы черным, лица загорели до цвета старого дуба. За ними — возчик, он лениво жует соломинку и вертит в руках кружку с элем. Еще дальше — трое увлеченно играют в кости и, кажется, не обращают на Саймона особого внимания. Короче говоря, обычное сборище людей, пришедших в Эксетер на рынок, кто покупать, кто продавать.

Один из матросов скривил губы и сплюнул, и тут раздался неприятный звон стали. Все взгляды обратились к двери, где стоял Болдуин, небрежно поигрывая мечом. Внезапно каждый нашел что-то интересное в своих дешевых глиняных кубках. Джонатан нервно обошел Болдуина, чтобы сесть на лавку, где он разгладил кусок пергамента и приготовил перо и чернила.

Пока он готовился, Саймон разглядывал хозяйку.

— В переулке убит человек. Первого Нашедшего зовут Роб Брюэр, который был здесь вчера вечером.

Она была привлекательной девушкой лет девятнадцати-двадцати, с блестящими золотистыми волосами, почти полностью скрытыми под ситцевым чепчиком. Зеленые глаза с коричневыми крапинками, не дрогнув, встретили его взгляд. Девушка пожала плечами и метнула взгляд в выпивох.

— Вчера вечером здесь было полно народу.

— Погибший — молодой человек, с бородкой чуть короче, чем моя, светлые волосы коротко пострижены, нос длинный, глаза посажены близко, подбородок заостренный — вы его знаете?

— В серой фланелевой рубашке? — спросил один из посетителей.

— Ага, и в зеленых штанах, — подтвердил Саймон.

Спросившему было лет тридцать, лицо рябое после от оспы, от виска к виску через весь лоб тянулся большой шрам от ожога.

— Вы его знали?

— Если это тот самый парень, его звали Уилл из Чарда.

— Он вчера ни с кем не дрался? — спросил Болдуин.

— Он приходил с дружками. Они поспорили немного. А кто не спорит?

— Мы должны найти убийцу, — сказал Саймон. — С кем он был? Что произошло?

— С ним было двое. Один — юнец, работает возле Западных ворот. Я считал, что это он — Роб Брюэр. Второй покрепче, звать Адам.

Еще кто-то сплюнул на пол.

— Этого ублюдка следовало назвать Каином.

— Почему? — спросил Саймон, глядя на Болдуина. Тот отметил имя, заметил Саймон. Брюэр сказал им, что не знает убитого.

Этот говоривший был смуглокож, с косинкой в глазу и синяком на виске. Он говорил, пришепетывая, словно у него болел зуб.

— Он мошенник. Ограбил собственную мамашу, да еще и избил ее, будто ей мало досталось.

— Да ладно, Тэд. Ты злишься, потому что он тебе врезал, — откомментировал первый.

— Заткнись, Эд. Ты это дерьмо толком не знаешь.

Саймон поднял руку, чтобы оба замолчали, и кивнул мужчине с косым глазом.

— Почему он тебя ударил?

Тот посмотрел хитро, словно не желая обсуждать свои дела с представителем закона.

— Он устраивал неприятности. — Увидев выражение лица Саймона, мужчина глянул злобно и добавил: — Слушайте, он сидел тут со своими дружками, Робом и Уиллом, и они здорово шумели. Я вроде как попросил их заткнуться. Это все.

— Нет, это не все, — оперся Саймон на стойку. — Где мы можем найти этих двоих сейчас?

Тэд пожал плечами и отвернулся.

— Кому какое…

Внезапно рыцарь, стоявший у дверей, оказался прямо перед ним, а меч — у его горла. Тэд сжал кулак, но прежде, чем успел взмахнуть им, его уже схватили за рубашку и швырнули об стенку. Острие меча упиралось теперь прямо в мягкую плоть его горла.

Болдуин по-волчьи ухмыльнулся:

— Мне дело, приятель. Мне. И я собираюсь это выяснить.

Рыцарь смотрел мрачно, как наемный воин. Тэд ни на мгновенье не усомнился, что тот проткнет его, и глазом не моргнув, причем с удовольствием.

— Адам, Роб и Уилл, — терпеливо повторил Саймон. — Что они тут делали, из-за чего ты подрался с Адамом — словом, все.

Тэда подмывало посоветовать ему пойти трахнуть собственную лошадь, но меч был очень острым. Шею что-то щекотало, и он сильно подозревал, что это кровь. Он боялся шевельнуть головой, чтобы не наколоться на меч. Кто-то когда-то говорил ему, что самый простой способ убить — пронзить человека под подбородок; прямой удар вверх, через язык, небо — и в мозг. Ему внезапно представился собственный труп, стоящий на цыпочках, с острием этого гибельного синего лезвия где-то в мозгу…

— Ладно! — выдохнул он. — Только уберите меч!

К его великому облегчению, давление тут же немного ослабло.

— Что ты знаешь про этого парня, Роба? — спросил Саймон.

— Он конюх. И если б не его брат, он бы в эти игры никогда не ввязался.

— Он жалкий, — согласился Эд и рыгнул.

— А кто его брат?

— Эндрю. Но он прошлой ночью не приходил, — сказал Тэд. — Я его не видел.

— Не было его, — согласился Эд. — Может, ходил куда со своей девкой.

— Кто она? — тут же вмешался Болдуин.

— А я почем знаю? Дело в том, что братья всегда вместе. Поэтому если они порознь, должна быть причина.

Саймон нахмурился.

— Мог Роб Брюэр убить Уилла из Чарда?

— Нет. — Тэд в это не верил. — Он мягкий очень. Вот его братец Эндрю мог. Говорят, он, Адам и Уилл нападали на людей по пути на рынок, сбивали их с ног и отнимали кошельки. Адам — тот крутой ублюдок. Он живет в комнате там, рядом с доминиканцами. Вниз по Стик-стрит. Там есть лавка, в которой торгуют кордовской кожей. Лавочник потерял кучу денег, вот и сдает комнату над лавкой. Там живут Адам и Уилл. Ну, теперь один Адам.

— А Эндрю?

— Брат Роба? Он в основном ночует у Роба. Конюшня — отличное теплое место, там можно жить.

— Из-за чего вы поругались вчера? — спросил Саймон.

— Слушай, Адам нарывался на драку. Он такой. Чем больше пьет, тем больше хочет подраться. Он кое-что обо мне сказал, ну, я и… Вот и все.

— Он оскорбил тебя в лицо? — спросил Болдуин.

— Нет, не в лицо. Он сказал другому, а тот передал мне.

— Рассказывай, что случилось.

Тэд отлично помнил весь вечер.

— Я пришел раньше, чем они. Я прихожу в пивную, чтобы расслабиться. И тут являются эти трое, берут эль и садятся в углу, подальше от двери.

— Роб был с ними? — уточнил Саймон.

— Понятное дело. — Тэд мысленно представил себе эту троицу, как они сидят, соприкоснувшись головами, и разглядывают вещи на коленях Уилла. Тэд посмотрел в лицо Саймону и поморщился. — Слушай, я думаю, они ограбили какого-то бедолагу. Может, избили его, оставили на обочине и притащили сюда его шмотки, чтобы разделить.

— Что они делили? — тут же спросил Болдуин.

— Уилл держал маленькую шкатулку. Я видел, как Адам пытался ее заграбастать, — вспоминал Тэд, — но Уилл не дал.

Саймон взглянул на Болдуина.

— Значит, у Уилла было что-то, чего хотел Адам?

— В шкатулке гремело? — уточнил Бодуин. — В ней лежали деньги?

— Я видел, что монеты они разделили с самого начала, так что не деньги. Нет, в ней лежало что-то другое. Что-то вроде стеклянной склянки.

— А на что походила шкатулка?

— Да просто темное дерево. С какими-то блестящими штучками сверху. Я больше ничего и не разглядел.

Болдуин нахмурился.

— Еще кто-нибудь в таверне ее видел?

— Чужак. Я видел, как он пялился. — Меч немного приподнялся, и Тэд заговорил быстрее. — Высокий, сложения плотного, как у воина, одет в черное. Хорошие кожаные башмаки… Он был с одной из шлюх.

Джонатан набрал слишком много чернил и, услышав это слово, посадил большую кляксу на пергамент. Он поспешно попытался исправить свою ошибку, промокнув чернила рукавом, но слишком поторопился и сбил перья на пол. Застонав, он наклонился, чтобы поднять их, и заметил под столом два небольших куска пергамента. Он поднял их вместе с перьями, положил на стол и стал писать дальше.

— Кости Христовы, — выдохнул Саймон. — Готов спорить на своего коня, это тот самый человек, что велел Арту привести помощь.

Недоумение Болдуина росло.

— В таком случае кто он? Компаньон раненого или друг, поклявшийся отомстить за него? Или он хочет украсть шкатулку?

— Видел кто-нибудь вчера вечером или сегодня брата Роба? — спросил Саймон.

Все молча покачали головами. Болдуин собирался отвести Саймона в сторону и поговорить с ним, как вдруг в дверь громко забарабанили. Задыхаясь, влетел сержант, оставшийся рядом с телом Уилла.

— Сэр Болдуин, еще один труп, рядом с Бишопс-Клист. Можете сходить туда?

Роб выглядел таким несчастным, что Энни в конце концов согласилась пойти с ним выпить. Никто из них не хотел идти в «Блю Рейч», и Энни предложила таверну рядом с ратушей.

— Я беспокоюсь, — сказал Роб, когда они взяли кувшин с элем и устроились снаружи, на солнышке. — Эндрю пропал. Не знаю, где он может быть. А теперь, раз Уилл умер… не хочу я оставаться с одним только Адамом.

— Почему это? Он ничуть не изменился. — Она говорила ледяным тоном, а выглядела очень бледной. Роб подумал, что она очень расстроена… этого следовало ожидать. Она тоже любила Эндрю. Он был для нее, как брат. — Уилл умер, но я думаю, что Эндрю скоро вернется.

— Нет, — убежденно ответил Роб. — Если б он хотел, он бы уже вернулся. Мы вчера напали на двоих, клирика и воина, и я думаю, что они убили Эндрю.

— Не так-то легко убить Эндрю, — сказала Энни. — Вот увидишь, он вернется.

— А если нет, что мне делать? Не могу я оставаться с Адамом. Он сумасшедший — разозлится и убьет меня. Он только тогда счастлив, когда другим плохо.

— Чушь. Он просто хочет заработать денег и перестать жить впроголодь.

— Ну, мы все этого хотим. Но есть способы делать это безопаснее.

— Безопаснее? — презрительно фыркнула она и кивнула в сторону аббатства святого Николая. — Я думаю, ты бы предпочел жить в монастыре, точно?

Роб немного помолчал.

— Нет, — тихо ответил он. — Я не хочу тебя терять. Не могу я уйти в монахи.

— Ну так хватит хныкать. Он — часть твоей жизни. Нашей жизни.

— Если я останусь с ним, кончу жизнь в петле.

— Ох, ну так брось его!

Его задело, что она так раздражена его терзаниями, и все-таки он попытался объяснить ей свой план.

— Может, я смогу найти новое занятие.

— Какое это? — фыркнула она. — Ты ничего не умеешь. Все, что ты пытался делать, обернулось ерундой. Ты только с лошадьми хорош, но на этом не разбогатеешь.

— Ну, я же не могу жить так вечно, — ответил Роб, оглядываясь по сторонам. — У преступника нет будущего. Особенно, если хочешь жениться. Может, я могу научиться каменной кладке? Каменщик всегда найдет работу. Я могу строить стены. Вряд ли это так уж сложно.

Энни посмотрела на него.

— Может быть, — сказала она, смягчаясь — очень уж он выглядел несчастным.

Этого хватило, чтобы Роб заулыбался. Энни почти ждала, что он начнет приплясывать, как медведи, что пляшут по свисту хозяина. Он вызывал в ней желание пронзительно закричать, и за это она ненавидела себя.

Этот человек спас ее, когда она пришла сюда, и она была ему за это благодарна, но он такой жалкий! Роб вечно стонет и хнычет, в любом плане выискивает риск и опасность, никогда не соглашается ни на что новое, не то, что Эндрю. Эндрю всегда уверенно улыбался. И если чего-то хотел, всегда находил способ получить это.

— Мы можем уйти из города и найти себе новое место, — предложил Роб. — Можем пожениться.

— Как, со всем тем золотом, что мы скопили? — презрительно спросила Энни. — Может, наймем пару лошадок, чтобы уехать в Йорк или в Лондон?

Она чуть не умерла во время голода, и никто не заставит ее снова покориться судьбе. Здесь у нее есть дом, еда и друзья. Она поклялась себе, что больше никогда не будет голодать, неважно, каким путем.

— У меня кое-что есть, — тихо произнес Роб, кинув взгляд через плечо, сунул руку под рубашку и вытащил кожаный кошель. — Это принесет нам удачу. Уилл сказал, это доля Эндрю от вчерашнего, а сам хотел прикарманить. Но я сумел припрятать это вчера вечером, только не знаю, что с этим делать.

Энни с сомнением смотрела на него. Роб был добр к ней, когда она нуждалась в помощи, но это не значит, что она стремится выйти за него замуж. Господи! Да сама мысль, что он увезет ее отсюда в какую-то неопределенную жизнь, смехотворна! Может, Эндрю — но уж никак не Роб. Нет, не может она с ним уйти.

Однако интересная шкатулочка. Энни открыла ее и увидела стеклянную склянку. Она всмотрелась, гадая, что это такое.

Существовали вещи, которые хотелось иметь, вроде этой шкатулки. Она красивая, как…

Вглядевшись внимательнее, Энни нахмурилась. Она уже видела подобные шкатулки в церквях, разве что богаче украшенные. Теперь она видела кусочки золотой фольги, приклеенной к крышке. Энни вытащила склянку и уставилась на щепку внутри, потряхивая ее. Она прикоснулась к пробке, но не вытащила ее. Что-то ей помешало. Она напряженно дышала, а сердце болезненно колотилось. Энни тряхнула головой и положила неоткупоренную склянку обратно в шкатулку. Если это святая реликвия, она не хочет ее трогать — можно обжечься.

Денег это стоит, точно. Тут Роб не ошибся. Кто-нибудь может щедро заплатить за нее. Кроме того, эта щепка внутри. Энни слышала о реликвиях: кусочки копья, которым закололи Христа на кресте, куски железа от гвоздей, которыми Его прибивали, куски от подноса с последней вечери — всякое. И были куски от креста, на котором Он умер…

Такая щепка может принести состояние. Достаточно денег, чтобы жениться. Энни облизала губы и ухмыльнулась. В конце концов, мужчина, который ее любит, будет хорошим мужем.

Болдуин и Саймон выбрали лошадь для Джонатана и направились к месту преступления. Там их ждал старый лесник с прекрасной бело-коричневой охотничьей собакой, широкогрудой, с выдающимися вперед челюстями и умными глазами на крепкой морде.

Болдуин, любивший собак, сначала повозился с ней, а потом повернулся к трупу.

— Это ты его нашел? — спросил он.

— Я Хоб, из Бишопс-Клиста. Я пришел сюда, чтобы срубить дерево для…

— Да, разумеется, — быстро прервал его Болдуин. — Ты пришел сюда совершенно законно. И твой пес нашел труп, так?

— Он лежал здесь, под дроком, и Гастон нашел его. Я его когда увидел, мне стало плохо.

Болдуин присел рядом с трупом. Не возникало никаких сомнений в причине смерти. Горло было перерезано почти до позвоночника, хрящи и сосуды ссохлись, делая рану еще больше. Джонатан разок кашлянул, вспомнил свое призвание и забормотал многословную молитву.

— Ты его узнал? — спросил Болдуин у лесника.

— Нет. Это кто-то незнакомый.

— Почти ничего нет, чтобы его опознать, — произнес Саймон. — Коричневый сюртук, льняная рубашка, шерстяные штаны…

— Описание тоже не особенно поможет, — добавил Болдуин. — Среднего роста, карие глаза, каштановые волосы… разве что хиловатое сложение. Ах! Ну ничего нет, что помогло бы найти убийцу. Если он местный, такое описание вряд ли поможет.

— Если он приезжий, — сказал Саймон, — то где его вещи? Здесь ничего нет. Возможно, его ограбили.

Болдуин кивнул и поднялся на ноги.

— Значит, все, что нам известно — есть труп молодого человека с перерезанным горлом. Он может быть местным, может быть путешественником. Если он не местный, его вещи украдены.

— Еще мы знаем, что у этой троицы вчера в «Блю Рейч» имелись деньги и небольшая шкатулка, — добавил Саймон.

— То есть можно предположить, что этот человек и был их «благодетель»? — уточнил Болдуин. — Возможно. Вместе с тем, в больнице.

Саймон думал о другом.

— Интересно то, что у этого перерезано горло.

— Что вы имеете в виду? — спросил Джонатан.

— Только то, что у этого человека весьма искусно перерезано горло, в то время, как Уилла и того мужчину в больнице ударили в спину.

Болдуин кивнул.

— А убийца, как правило, убивает одним и тем же способом. Он к этому привыкает.

— Вы хотите сказать, что убийц может быть двое? — с неожиданной тревогой спросил Джонатан.

Болдуин усмехнулся.

— Человек может убивать по-разному. Нет, ничто не доказывает, что убийц больше одного. Кроме того, удар в спину — это обычная рана из засады, — добавил он, о чем-то вдруг задумавшись.

Саймон наклонил голову набок.

— Есть еще кое-что, Болдуин. В «Рейч» нам сказали, что пропал еще один человек, помнишь? Не может это быть брат Роба?

— Эндрю? — Болдуин снова посмотрел на труп. — Эндрю пропал вчера вечером, так что да, это может быть он. Но это значит также, что человек в больнице тоже может быть он.

Раздраженный и злой, Адам бродил по рынку. Теплое утро навевало сонливость, но он все равно подпрыгивал, услышав странные звуки. Кормили быков перед тем, как забить, чтобы придать нежность мясу. Крики играющих ребятишек заставляли его тревожно вздрагивать. Он побродил между прилавков, купил пирог и жадно съел его, внезапно ощутив невероятный голод. Когда пирог кончился, у Адама осталось совсем немного денег из заработанных вчера, и он уныло побренчал монетами на ладони. Ему хотелось выпить.

В «Блю Рейч» стало тихо, когда он вошел, и Адам сердито посмотрел вокруг. Если эти дерьмоеды разозлились за то, что он вчера врезал одному из них, так им лучше поостеречься. Он может и другому врезать.

Адам поманил хозяйку. Она тревожно огляделась и облизала губы, но подошла.

— Да?

— Кувшин. Быстрее давай!

Она открыла краник на бочонке и подставила кувшин.

Забрав эль, Адам повернулся и злобно посмотрел на них. Нет ни одного, кто может выдержать его взгляд. Одни трусы! Все слабаки, все обгадились. Они не знают, как устроить засаду или украсть деньги даже у самого жалкого путника. Не-ет, тут требуется кто-нибудь вроде него, мужчина, который умеет работать кулаками, у кого есть мужество.

— Утром приходили королевские законники, — сказал Элиас.

— Так что? — презрительно фыркнул Адам.

— Уилл мертв. Они уже знают, что вы с ним были знакомы.

Адам кивнул, сделал большой глоток эля, поставил кувшин на место, потом метнулся и схватил Элиаса за горло. Он бешено толкал его, что-то пищащего, спиной вперед, расталкивая выпивох и табуреты, добрался до стены и с размаху припечатал об нее Элиаса. Стенка была тонкой, из ветвей, обмазанных глиной. Когда он ударил об нее Элиаса, стенка пошатнулась и потрескалась.

— Кто им сказал про нас, Элиас? Ты, точно? Говори, ты, жалкий…

— Не я, нет! — выдавил Элиас. — Это жополиз Тэд, а не я!

Адам снова толкнул его, и на этот раз трещина стала заметной. Стенка у потолка прогнулась, и в глаза Элиасу посыпалась штукатурка.

— Ты ведь его дружок, да?

Прутья выскочили из своих гнезд в потолочной балке, и на голову Элиасу полетели куски штукатурки. Он поморгал, чтобы прочистить глаза.

— Я с ним просто выпивал иногда, а так толком и не знаю его! — быстро произнес Элиас.

Безжалостные пальцы Адама казались стальными клещами. Элиас понимал, что смерть вот-вот настигнет его. Он с трудом дышал; он чувствовал, как к вискам и переносице приливает кровь. Глотнуть было невозможно; и тут он ощутил, как его голова еще раз ударилась о стенку — и та не выдержала. Раздался грохот, и вокруг него взвилась туча пыли. Все стало белым, он задыхался, его расцарапало прутьями, и вот он уже смотрит вверх, лежа на полу.

Облако пыли было удушающим. Оно было густым, как облако муки на мельнице, когда поворачивается колесо, пыль забивалась в рот и ноздри. Он едва различал голоса.

— Это не он, — визжала хозяйка заведения. — Оставь его, Адам!

— И с чего бы это? Он помог продать меня людям короля!

— Нет! Элиас ничего не говорил!

Кашляя и едва сдерживая рвотные позывы, Элиас с трудом поднялся на четвереньки. И тут башмак Адама со злобным разочарованием врезался ему в живот. Элиас взлетел в воздух, а потом рухнул на землю, на разваленную стенку. Легкие его были забиты известковой штукатуркой, и он хватал ртом воздух.

Адам с удовлетворением посмотрел на него.

— Так, девка. И кто же им сказал?

— Они пришли для допроса и уже знали, что Уилл был здесь вчера.

Адам пожевал изнутри щеку. Он видел, как отползает в сторону Элиас, и ему ужасно хотелось снова пнуть его, но в мозгу теснилось слишком много вопросов.

— И кто им посоветовал прийти сюда?

— Может, кто-то видел, кто убил Уилла? — Она не отвела взгляда. — Ты с ним жил. Он вчера домой приходил?

— Я с ним вчера поругался. Ты сама видела. Все из-за этой шкатулки. Я думал, он решил пойти куда-то в другое место. Может, остаться с Робом или еще что. Я и не думал, что он уже мертв.

Только сейчас он ощутил, как ему не хватает помощи Уилла. Вот уж не думал, что такое может случиться; никогда не представлял себе, что ему будет не хватать острого ума Уилла. Адам больше привык узнавать все, что ему требовалось, без лишних тонкостей.

— Мардж, если ты что-то знаешь, лучше скажи, пока я не обозлился.

— Ты меня не тронешь, — уверенно ответила она.

Он хотел ударить ее, но она подняла руку с зажатым в ней очень острым кинжалом и полоснула ему по костяшкам. Адам завопил, когда ощутил бритвенно-острое лезвие. Боли как таковой не было, только слабое ощущение чего-то рвущегося, и тут же появилась полоска крови там, где разошлась плоть. Он отдернул руку и собрался броситься на Мардж, обезумев от ярости. Но она не отступила, и кинжал плясал у него перед глазами.

— Я не знаю, чего ты хочешь, Адам. Уилл мертв, и чиновники знают, что ты знаком с Уиллом. Ты с ним жил. И не перекладывай этого на нас.

Он с бесстрастным лицом зажал кровоточащий кулак правой рукой. Адам не знал, что делать — может, поговорить с Робом и узнать, что думает он? Это самое лучшее. Да. Но сначала ему необходимо кого-нибудь ударить.

Мардж скривила губы.

— Адам, Тэд про тебя ничего не сказал. Они спрашивали, но как только ушли, Тэд сразу сбежал из задней двери. Он совсем убежал. И тебе советую.

— Что это значит?

Тут ее злость перехлестнула через край. Он сломал стенку, покалечил Элиаса и угрожал ей. Что он там сделал с Уиллом не в ее пивной — не ее забота. Но если его поступки заставят Хранителя проявить нездоровый интерес к «Рейч», у нее есть основания разозлиться.

— Хочешь знать? Это ведь ты убил Уилла, верно? Поэтому убирайся из города, пока можешь. У этого Хранителя глаза, как у демона. Он тебя найдет и вздернет. Уходи из города, пока можешь!

Молл проснулась поздно.

Предыдущую ночь она провела практически без сна, и ее очень утомили помехи во время занятий своим ремеслом. Кроме того, ее очень рано разбудили люди, столпившиеся возле трупа. Так что Молл слегка подкрепилась похлебкой и хлебом и снова легла в постель. На этот раз она спала крепко, и стук в дверь заставил ее тревожно подскочить. В тишине дома стук казался особенно громким, поэтому она села в постели, охваченная мрачным предчувствием. Впрочем, оно исчезло, когда девушка выбралась из кровати и натянула через голову рубашку.

Молл протопала по утрамбованному земляному полу к очагу и подбросила на угли несколько поленьев. Клиенты предпочитали теплую комнату; а ей, может быть, удастся разогреть остатки похлебки, когда мужчина уйдет.

У нее было несколько клиентов, приходивших к ней домой, разумеется, из богатых, потому что только они заслуживали ее полного внимания в постели. Остальным приходилось довольствоваться темным переулком на скорую руку.

Огонь разгорелся, поэтому, когда стук повторился, Молл подошла к двери и распахнула ее.

— Кто там? О! А я думала…

— Не ждала меня, а, Молл?

Молл почти не почувствовала удара дубинкой по голове. Кости черепа треснули, когда дубинка впечаталась в голову над ухом девушки.

Хотя она, потрясенная внезапным нападением, ничего не смогла произнести, тело ее отказывалось сдаваться. Потребовались еще два ужасных удара, чтобы Молл упала на колени — и рухнула на пол.

Она умерла задолго до того, как на нее перестали сыпаться сокрушительные удары, а от лица мало что осталось, только кровавое месиво плоти и волос.

Саймон и Болдуин прибыли в Эксетер, когда соборные колокола выпевали приглашение верующим на вечернюю молитву. День еще не кончился, но в переулке между больницей и монастырем доминиканцев солнце уже скрылось за домами. Это был бедный район, и в редких домах имелись эркеры — не во всех были даже мансарды; а улочка была настолько узкой, что здесь стояли вечные сумерки.

Дом, к которому они направлялись, выглядел таким запущенным, что слабо располагал к себе Болдуина. Он посмотрел на него и уловил запах экскрементов и кислую вонь мочи.

В самом переулке на булыжниках валялось столько отходов, что Болдуин невольно задумался — а бывают ли здесь хоть иногда мусорщики? Они, разумеется, убирают Хай-стрит, но в подобных заброшенных медвежьих углах, вероятно, не показываются месяцами. И пока Саймон колотил в дверь, Болдуин невольно осматривал улицу и гадал, что может соблазнить человека поселиться здесь. Невозможно даже представить себе ничего более мерзкого; при одном взгляде Болдуину захотелось немедленно вернуться в свой небольшой особнячок в Ферншилле, подле Кедбери.

Когда дверь приоткрылась, Саймон сильно толкнул ее, и она широко распахнулась. Болдуин вслед за ним зашел внутрь, а потом туда же протиснулся Джонатан.

— Здесь живут Адам и Уилл из Чарда? — требовательно спросил Саймон.

— Они живут здесь, да.

Старик едва не окаменел от страха. Он все время переводил взгляд с Болдуина на Джонатана, потом на Саймона и обратно, и если Болдуину требовалось доказательство того, что живущий здесь человек — зло, ужас, написанный на лице старика, его вполне в этом убеждал.

— Где Адам сейчас?

— Не знаю… он не сообщает мне, куда уходит, сударь.

Бледные, воспаленные глаза старика слезились. Он был скрюченным, иссохшим и морщинистым, как растение, долгое время лишенное солнца. Суставы пальцев распухли и покраснели, а сами пальцы походили на когти. Его жена была выше ростом и лучше сложена, и хотя волосы ее стали серебристыми, как и у него, они казались более живыми.

Она появилась, перепуганная тем, как вломились к ним в дом Болдуин и Саймон, и все время поглядывала на Джонатана, словно умоляя этого человека в церковном облачении защитить их.

Болдуин был не в том настроении, чтобы вести долгие разговоры.

— Куда он обычно ходит в такое время?

— Он иногда бродит по городу… он никогда не говорит нам, куда собирается пойти. Зачем это ему?

— Как вы с ним познакомились? — более мягко спросил Саймон.

Старик открыл было рот, но ответила его жена, покорным голосом:

— Он мой сын.

Роб работал в конюшне — чистил двух лошадок для настоятеля собора, когда на дверной проем упала тень. Он ничего не сказал, потому что беседы с посетителями вел его хозяин, владелец конюшни.

— Наслаждаешься? — спокойно спросил Адам.

— Ну да, — ответил Роб. Он кинул взгляд на Адама и быстро отвел его в сторону. Адам заметил это и обошел лошадей, чтобы встать поближе к Робу. Роб метнул в него еще один взгляд.

— Что-то случилось?

— Похоже, это ты так думаешь, — сказал Адам. — Странно думать, что только вчера вечером мы все трое спорили из-за шкатулки.

— Ты уже слышал про Уилла?

— О, с ним что-то случилось?

Рука Роба перестала двигаться над крупом гнедой. Помедлив, он взял щетку и начал выбирать из нее щетину.

— Это я его нашел, Адам. Его зарезали, распороли брюхо и раскидали по земле кишки.

— Зачем? Кто мог его так сильно ненавидеть?

Роб молчал.

Адам повернулся к нему.

— Ты что это такой молчаливый?

— Вы поругались из-за этой шкатулки, и ты ушел почти сразу после него. Ты пошел за ним следом, Адам?

— Мне это ни к чему. Я пошел домой, спать, — прорычал Адам.

— Ты хотел ту шкатулку, а он ее тебе не отдал. Это ты его убил?

Адам прикусил губу, на миг отвернулся, а потом бросился на Роба. Тот увернулся и кинулся за лошадь.

— Ты и меня собрался убить?

— Я никого не убивал!

— Никого, кроме того путника.

— Это Уилл, а не я. Я его только ударил.

— Он умер. Поэтому мы и заполучили ту шкатулку.

— Шкатулку, — повторил Адам и вздохнул. — Ну, что сделано, то сделано. И найти я ее не могу. Она пропала.

— Ага, — согласился Роб, избегая его взгляда. Он заметил кровь на костяшках пальцев и удивился — откуда она?

Прежде, чем он успел что-нибудь спросить, Адам произнес:

— Я хочу поискать какого-нибудь нового человечка. Идешь со мной?

— Мне прежде надо закончить с лошадьми.

— А потом? Нам пора найти другого компаньона, — сказал Адам с ледяной усмешкой. Его голова дернулась вперед, и Роб подумал, что он походит на отвратительного демона, на нечто без чувств, без сострадания. От этой мысли его передернуло.

Он радовался, что сумел избежать всей этой неразберихи. Скоро Энни и он навсегда покинут Эксетер и Адама. Она придет. Здесь для них ничего не осталось. Во всяком случае, сейчас.

— Ваш сын? — выдохнул Саймон. — Это многое объясняет.

— От первого брака, — продолжала она. Ее муж сел на табуретку, а она встала сзади и положила руки ему на плечи. — Когда он вернулся, я очень обрадовалась и упросила мужа разрешить ему остаться.

Саймон спросил:

— А теперь вы думаете по-другому?

— Да вы только гляньте! — воскликнул старик Джек. Сара, его жена, отвела взгляд, а он задрал подол старого халата. Живот и грудь были покрыты синяками, одни ярко-лиловые и багровые, другие синие и серые. — Когда я попросил его помочь нам деньгами, вот как он отплатил за нашу доброту!

— Вы кому-нибудь жаловались?

— Джек сказал мне об этом только два дня назад — и что мы могли поделать? — спросила Сара.

— Я не мог отдать его дозорным. Они бы приказали ему вести себя правильно, а не то они его оштрафуют, а потом оставили бы его дома, с нами. А он бы нас убил, — неистово воскликнул Джек. Похоже, собственная горячность отняла у него последние силы, и он обмяк на табурете. — Он и ее бил. Он обращается со своей матерью так же ужасно, как и со мной.

— Дайте нам знать, когда он вернется, — велел Болдуин, — и мы с ним побеседуем. Могу поклясться, что совсем скоро вы будете в безопасности.

— Я не хочу, чтобы его убили, — печально сказала Сара, и по ее щекам потекли слезы.

А Саймон задумался, есть ли что-нибудь, могущее заставить мать перестать любить свое дитя. Вот сидит женщина, чей сын бьет ее мужа, она прочувствовала его ярость и на себе самой, и все же поддерживает и защищает его. Что же должен натворить этот парень, чтобы она утратила свою любовь к нему?

— Я прикажу, чтобы за этим местом присматривали на случай, если он вернется, — сказал Болдуин, когда они вышли из дома. — Он вспыльчив и опасен, этот Адам.

Все трое постояли намного в конце переулка, наслаждаясь воздухом. Он вонял экскрементами и мочой, но казался более благотворным, чем душная атмосфера внутри дома.

Там ощущался только запах страха.

Брат Иосиф опустился на свой старый табурет, и тот пошатнулся, потому что жучок съел кусок ножки.

Монах удержал равновесие, прислонившись к стене. Нет спасения от древесного жучка! Он так и будет нападать на дом. Кровати, стулья, панели — все в опасности. Конечно, это протянется долго, но в конце концов все вещи погибнут.

Парень выглядел немного лучше. И все-таки ему становится хуже. Колотая рана в спине очень скверная, и от нее парня лихорадит. Бедняга! Если он выживет, это будет чудом.

В дверь негромко постучали, он, ворча, поднялся и пошел посмотреть, кто там. За дверью стоял краснолицый послушник.

— Брат Иосиф, я ничего не мог поделать. Она такая настырная.

Иосиф отмахнулся от него и подождал, пока девушка приблизится.

— Да?

— Нельзя ли мне взглянуть на больного, брат? Я думаю, что знаю его, — попросила Энни.

День для Саймона и Болдуина оказался длинным, и они отправились в гостиницу сразу же, как только начал меркнуть дневной свет.

— В этом деле есть что-то странное, — произнес Болдуин, пока они дожидались своего эля.

К ним торопливо подошла девушка с подносом и двумя кувшинами, которые и поставила на стол, распутно подмигнув Болдуину. Его это потрясло, и он взглянул на широко ухмылявшегося бейлифа.

— Что это она делает? Она что, шлюха?

— Ясно, что ей не до хороших манер, раз она готова положить глаз на такого, как ты, — хладнокровно ответил бейлиф.

Болдуин оглянулся и увидел, что девушка разговаривает с другим клиентом. Она была невысокая, худенькая, с темными волосами, очень привлекательная, с глазами, как у оленихи, вздернутым носиком и веснушками. Заметив, что рыцарь смотрит на нее, она состроила ему гримаску и улыбнулась. Он поспешно отвернулся к Саймону.

— Нелепица какая-то!

— Все может быть. Ну, и как мы будем искать Адама?

— Возле дома его ждет человек. А мне тем временем хотелось бы еще раз найти Роба. Если правда то, что он входил в шайку Уилла, может, они тоже повздорили из-за безделушки, чем бы она ни была, и подрались? — Болдуин хлебнул эля.

— Ты его с самого начала подозревал, правда? — спросил Саймон.

— В его рассказе много несообразностей, — согласился Болдуин. — Он сказал, что увидел тело, и его вырвало, а рвота на земле была холодной.

— Ты что, трогал ее? — поморщился Саймон.

— Когда расследуешь убийство, нет места брезгливости, — нравоучительно заметил Болдуин.

— Возможно. Но зачем было убивать его там? Почему не за городскими стенами, сразу же?

Болдуин отпил эля и поморщился.

— Может, к смерти привела ссора. А если так, лучше убить его в тихом переулке, а не в шумной таверне.

— А зачем потрошить своего компаньона? — недоумевал Саймон. — По-моему, здесь нечто большее, чем простая ссора. Такие люди, как они, убивают, не задумываясь. А чтобы вот так обезобразить труп… Нет, здесь нечто большее, чем ссора из-за денег.

— Может, они и напали на бедного парня в больнице, — предположил Болдуин. — Вот интересно, оправится ли он, чтобы сказать нам, кто на него напал?

— Буду молиться, чтоб оправился, — мрачно произнес Саймон. — Мне не нравится думать, что убийца остался на свободе — особенно после того, что он сотворил с телом Уилла Чарда.

Болдуин кивнул, но тут обратил внимание на лицо Джонатана. Клирик читал небольшой пергамент с выражением ужаса.

— Что там такое, приятель?

— Господи Иисусе! Кажется, теперь я знаю, почему они дрались из-за шкатулки!

Энни была в своей комнате. Она плакала до тех пор, пока не задремала от изнеможения, и тут в окно негромко постучали. Она торопливо вытерла глаза, встала и подошла к окну. Вся семья спала, и приходилось очень осторожно перешагивать через спящих. Энни добралась до двери и откинула одеяло.

— В чем дело? — прошипела она. — Поздно уже. Разбудишь всех.

Роб смотрел на нее обезумевшими глазами на побелевшем лице.

— Нам нужно уходить. Ты выйдешь за меня замуж? Нужно уносить отсюда ноги, продавать шкатулку и начинать новую жизнь.

— Я никуда не пойду, Роб.

— Здесь оставаться опасно! Сначала Эндрю, потом Уилл, а теперь Адам заявил, что хочет, чтобы я остался с ним — он убьет меня, если я это сделаю!

Энии на несколько шагов отошла от хижины, чтобы их голоса не потревожили семью.

— Зачем ему это?

— Скорее всего, он и убил обоих, тебе не кажется? Адам всегда завидовал Уиллу и Эндрю. Он, небось, это сделал, чтобы убрать их с дороги.

— Довольно глупо, тебе не кажется? Сделать такое, чтобы командовать в два раза меньшей шайкой?

— Ты его не понимаешь, Энни.

— Нет. И не хочу понимать. Роб, я тебя не люблю и не могу выйти за тебя. Я люблю другого.

Это вертелось у него на кончике языка. Роб облизал пересохшие губы. Нет, он не может ее обвинять. Он всегда знал, что она просто терпит его, но совсем другое дело — понимать, что она с легкостью откажется от него ради другого. Никогда, разве что в тех красных, свирепых ночных сновидениях, не думал он, что Энни избавится от него ради другого мужчины.

— Прости меня, Роберт, — сказала она и хотела прикоснуться к его щеке.

Он дернул подбородком.

— Не смей!

— Я не хотела делать тебе больно.

— Но он умер! Как можно любить того, кто умер?

И тогда Энни улыбнулась очаровательной, совершенно изменившей ее улыбкой, которая согрела его сердце, хотя ее отказ заморозил его.

— Нет. Он жив и в больнице. Твой брат жив!

— Что вы имеете в виду? — спросил Болдуин, выхватывая у клирика пергамент.

— Вы сможете его прочитать? — спросил Джонатан. — Тут написано: «Сие есть частица Истинного Креста, залитая кровью Господа нашего Иисуса Христа, хранившаяся в Храме Гроба Господня в Иерусалиме». Подписано: Джеффри Мэппстоун, рыцарь.

Саймон опрокинул в рот остатки выпивки и негромко рыгнул.

— И какое же это имеет отношение ко всему остальному?

— Я нашел это на полу в той таверне. А вот и еще один, — пояснил Джонатан, разворачивая второй пергамент.

Саймон нахмурился.

— А почему вы решили, что эта писанина имеет какое-то отношение к шкатулке?

— Они повздорили, — произнес Болдуин. — Об этом мы уже слышали. Трое не умеющих читать мужчин — зачем им хранить записи? Нам повезло, что они не швырнули их в очаг, а просто кинули на пол, не понимая их ценности.

— Да какая ценность может быть в куске пергамента? — фыркнул Саймон.

— Если они подтверждают происхождение чудесной реликвии, они бесценны, — сказал Болдуин, но тут Джонатан, бледный и встревоженный, поднял руку.

— Послушайте-ка это! — И он начал читать запись на полоске пергамента, проводя пальцем по старинным, выцветшим буквам. — «Я, Гийом де Божё, нашел эту реликвию. Она оплачена невинной кровью, и на ней лежит сильное проклятье. Каждый, кто прикоснется к этому кусочку Истинного Креста, умрет сразу же, как только передаст реликвию другому».

Болдуин побелел. Он схватил пергамент и прочел его сам, потом сел на место, и ему показалось, что где-то в отдалении снова послышался ужасный грохот барабанов, раздались крики и вопли, загремели летящие из пращи камни, от стен с металлическим лязгом стали отскакивать стрелы… перед его внутренним взором снова возник дерзкий воин де Божё с поднятым мечом — и снова он сокрушен. Болдуин увидел все это, и ему стало плохо.

— Болдуин? — позвал его Саймон. Он встал и подошел к рыцарю. — Джонатан, принесите вина. Крепкого красного вина.

Как только клирик отошел, Болдуин пробормотал:

— Я видел, как он погиб.

— Кто?

— Гийом де Божё. Человек, перед которым мы просто преклонялись в Акре. Храбрый и дерзкий, но коварный, он возглавлял тамплиеров во время обороны города.

— Да он был суеверным, — сказал Саймон.

Болдуин нахмурился.

— Я бы этого не сказал. Не больше, чем епископ. Он погиб перед тем, как пала Акра, и его казначей, Тибод Годин, забрал все реликвии и спас их. Когда Орден Храма распустили, все реликвии оттуда забрали. Не понимаю, как одна из них уцелела?

— Может, ее просто не сочли важной, — предположил Саймон.

— Вряд ли, — отозвался Болдуин.

Вернулся незамеченный ими Джонатан и протянул чашу с вином. Выглядел он при этом так, словно ему следовало самому его выпить.

— Может быть, ее оставили, потому что боялись? — сказал он.

Если у изгоя и был какой-нибудь талант, так это терпение. Он стоял у дома, внимательно прислушиваясь и наблюдая.

Его жертвы пока не было видно, но изгоя интересовал сейчас другой человек. Он ждал здесь весь вечер, надеясь увидеть Адама, хотя и безрезультатно, но теперь он заметил, что стоит здесь не один. Еще какой-то человек наблюдал за дверью, довольно молодой, в добротной одежде. Он походил на слугу какого-нибудь богача — или это городской чиновник?

Значит, Адам досадил еще кому-то. Это усложняет задачу.

Одно дело — убить преступника, такого, как этот Адам, и совсем другое — хладнокровно убить городского служащего.

И тут он заметил, что Адам, спотыкаясь, бредет по переулку. Изгой быстро поправил ремень, чтобы легко выхватить меч. Потом отлепился от двери, где стоял до сих пор, и пошел к двери дома, где жил Адам. Молодой тоже заметил Адама. Но, не будучи глупцом, он не стал вступать с ним в открытую стычку, а направился по переулку в сторону изгоя и пробежал мимо него. Несомненно, за помощью. Изгой улыбнулся. В ней скоро не будет необходимости.

Он подошел к двери одновременно с Адамом. Кивнув преступнику, он огляделся. Никого. Изгой выдернул меч, когда Адам распахнул дверь, и ударил того рукояткой по голове. Адам взревел от боли, шейные мускулы у него напряглись, плечи ссутулились, он резко повернулся и бросился на изгоя. Тот уже приготовился: повернул лезвие, сжав правый кулак, согнул локоть, вытянул левую руку, разжав ладонь, и перенес вес на правую ногу. Он был готов ударить.

Адам увидел его, и изгой заметил тупое непонимание в глазах. А потом осталась только слепая ярость. Он метнулся назад, захлопывая дверь, но она отскочила от подставленной ноги изгоя.

Изгой прыгнул вперед, в полумрак помещения, и услышал скрежет стали. Потом увидел блеск и парировал удар. Металл лязгнул о металл, и его рука дернулась от бешеной силы Адама. Снова взметнулось лезвие, похоже, тяжелый кривой меч, злобно и губительно изогнутый. Изгой выставил кулак, и оба лезвия встретились с громким лязгом. Снова блеск металла, и изгой все понял. Адам был неопытен и полагался только на грубую силу, а не на ловкость.

Но изгой был тренированным воином, искусным в мастерстве фехтования и закаленным в сотнях сражений. Он парировал еще раз, отпрянул и ударил, выпрямив и ногу, и руку. Кривой меч летел к его шее, но он уже был готов, ударил по нему левой рукой и отбросил вверх и в сторону, уже чувствуя слабое сопротивление грудной клетки Адама. Он надавил сильнее и увидел, как гнев покидает лицо Адама, уступая место потрясению. Кривой меч, клацнув, стукнулся острием о землю, а Адам, шатаясь, начал отступать назад. Он задел табурет и осел на него, тупо глядя вверх, на изгоя.

Изгой услышал чье-то тяжелое дыхание и внезапный всхлип, повернул голову и увидел сидевших тут же старика и женщину. Он отвлекся — и этого хватило. Адам вскинул свой меч, и изгой почувствовал, как тот вонзается ему в живот, разрывает внутренности и задевает за нижнее ребро. Это еще не боль, пока нет. Боль придет позже.

Он прижал башмаком руку Адама и надавил изо всей силы, выдергивая из себя лезвие. Избавившись от этой помехи, он вырвал свой меч из груди Адама и сделал быстрый, режущий взмах. Фонтаном хлынула кровь, в глазах Адама вспыхнуло непонимание, голова качнулась, словно на малиновой колонне, и упала на землю.

Болдуин и Саймон усаживались на скамью, когда вбежал наблюдатель:

— Он вернулся, сэр Болдуин!

Джонатан дремал, сидя на своей скамье. Саймон пинком разбудил его, и все трое поспешили вслед за дозорным.

Болдуин с радостью покинул таверну, чтобы хоть что-нибудь сделать. Он слишком долго оставался там после того, как прочел слова де Божё. Воспоминания, всплывшие при этих словах, были болезненны. Все те честные, порядочные люди погибли — и ради чего? Для этого не было причин. Орден тамплиеров создавался, чтобы оберегать паломников, идущих в Святую Землю. Преданные, отвечавшие только перед папой, они не смогли поверить, что понтифик обманул их доверие, но он сделал это. Он примкнул к алчному французскому королю, чтобы привести их к гибели, и многих убили, многих замучили до смерти, а остальных сожгли на кострах, как не подчинившихся церкви. После этого воинам-монахам предоставили выбор — или жизнь в еще более суровом ордене, или изгнание. Многие закончили свои дни на улицах Парижа, прося подаяние.

По крайней мере, размышлял он, де Божё не дожил до того, чтобы увидеть, как рушится все, во что он верил.

Они прошли по Хай-стрит почти до больницы, а потом завернули в переулок. В этом темном промежутке между домами всегда было сумрачно и уныло, но сегодня здесь царило некоторое оживление. Впереди слышались голоса, словно там устроили какое-то собрание. Сначала Болдуин обрадовался — он решил, что шум скроет их появление. Но потом понял, что голоса раздаются от дома, где жил Адам, и его оптимизм испарился. В доме ярко горели свечи. Изнутри раздавался вой и рыдания. Им пришлось пробиваться сквозь толпу зевак. Войдя в дом, Саймон с отвращением застонал, а Болдуин застыл, с состраданием глядя на открывшуюся перед ним сцену.

На полу сидела старая женщина, баюкая на коленях мертвое тело своего сына. Она пыталась удержать на шее его голову, раскачиваясь взад и вперед, словно помогала ему спать…

Иосиф заворчал, услышав стук в дверь. Он только что задремал и едва не упал с табурета. Как всегда, тот зловеще заскрипел, когда монах зашевелился. Придется сказать приору и купить новый табурет. Этот действительно стал непригодным. Не сегодня-завтра он развалится, и что они все будут делать, если Иосиф сломает запястье или лодыжку?

— Да, да, я иду, иду, — раздраженно крикнул он, когда стук повторился, и открыл дверь. — Что за срочность в такое время? Я… Входи, мой добрый друг. Что за… кто это сделал?

Изгой вошел и захромал к табурету.

— Полагаю, моя собственная глупость, брат. Я болван. И боюсь, что я умираю. Пожалуйста… выслушай мою исповедь.

— Не раньше, чем взгляну на раны, — сказал Иосиф. — Он помог человеку подняться, повел его к кровати, раздел и уложил. Принеся воды, он обмыл рану. Увидев, что она начинается справа, в самом низу живота, и поднимается налево вверх, Иосиф сказал: — Тебя ранили очень жестоко.

Изгой мрачно кивнул.

— Рана смертельная. Я… я чувствую. Я не выживу.

Иосиф поцокал языком. Из обеих ран лилось много крови, и он узнал запах желчи и содержимого кишок. Этот человек умирал, нет нужды скрывать. И лучше ему и не пытаться. Умирающий имеет право смириться и приготовиться к встрече с Создателем.

— Я так и подумал. Тот человек, что я привел сюда Он еще здесь?

— Ты… а, ты имеешь в виду раненого парня? Да, он еще здесь.

— Говорить может?

— Гм… нет. Нет, он еще без сознания. Думаю, рана у него очень глубокая. Я еще не уверен, что он выживет.

— Тогда я расскажу эту историю тебе, брат. А когда закончу, ты сможешь рассказать ему, а может, и другим, кто спросит обо мне, — сказал изгой. — Знай же, что зовут меня Джон Мантреверс, и я из Саут-Уитема, — начал он.

Саймон и Болдуин завершили свою работу в доме Адама, и тут в прохладном ночном воздухе раздался еще один крик, и оба глянули друг на друга, а потом побежали в переулок вместе с сержантом и Джонатаном.

— А это еще что такое? — выпалил Саймон, когда они бежали на север, в сторону Хай-стрит. Потом повернули налево, к Карфаксу, прислушиваясь к воплям и звуку рожка.

— Сюда! — выкрикнул Болдуин, когда они миновали Саутгейт-стрит. Побежали туда, но поняли, что проскочили нужную улицу. Повернув назад, они обнаружили темный переулок и помчались по нему. Саймон держался сзади, чтобы помочь Джонатану — тот уже задыхался.

Дом показался знакомым, и Саймон присмотрелся к нему. В темноте трудно было понять, где они находятся, но вдруг до него дошло: это же дом Молл! Здесь они вчера нашли тело Уилла, только подошли к нему с другой стороны.

В переулке стоял мужчина, прижав ко рту полотенце. У его ног была лужа рвоты.

— Я ее знал, я ее хорошо знал, понимаете? Она всегда была доброй девкой, если ей хорошо заплатить. Я сегодня должен был ее увидеть, но опоздал. Я не смог ей помочь. Я открыл дверь, потому что она не ответила. Я просто думал, что она разозлилась из-за того, что я опоздал.

Слова потоком лились на Саймона. Он оттолкнул мужчину и вслед за Болдуином вошел в дом.

Жилище было жалким. На окне висело старое одеяло, превратившееся в лохмотья — попытка создать уют, но Саймону показалось, что оно только подчеркивало, какой убогой и непривлекательной была здесь жизнь. Пол устилал тростник, срезанный сравнительно недавно, но уже несвежий. С потолочных балок свисали связки трав и цветов, но их аромат не мог перекрыть кислого запаха пота и секса — и металлического запаха крови.

От этого запаха Саймона опять затошнило. Они вошли в дом из темного и мрачного переулка, толкнув прогнившую дверь, которая царапала утрамбованную землю у порога.

Темнота заставила Саймона вспомнить про ад. Стояла вонь, словно сам воздух был отравлен, и он подумал, не придется ли ему умереть от одной из тех болезней, что возникают из-за дурного воздуха. Сразу за неровно сбитой дверью начинался короткий коридорчик. Вероятно, когда-то это был сравнительно приличный дом, возможно, здесь жил состоятельный лавочник или ремесленник, но теперь все прогнило и обветшало. Стены потрескались, штукатурка с них давно исчезла, стекла как наружу, так и внутрь. Сквозь прорехи в крыше он видел больше звезд, чем в окно.

За коридором была комната, но Саймон не мог шагнуть туда.

Его взгляд был прикован к большим пятнам крови на стенах и к изуродованному трупу на полу у соломенного матраца Он сглотнул. Сломанная у локтя рука странно изогнулась. Рубашка разорвана от шеи до пупка, и между грудями запеклась кровь. Кровь стекала с ее груди, заляпав юбку.

Саймон однажды видел голову мужчины, растоптанную копытами взбесившейся ломовой лошади. Зрелище было очень похожим. Правая сторона головы Молл была проломлена, превратившись в месиво из волос, обломков костей и серого вещества. Саймона тошнило, и запах только усугублял отвращение.

— Очевидно, что ее жестоко избили, — пробормотал Болдуин, и Саймон услышал в его голосе нотку спокойного любопытства.

— Зачем бы человеку такое делать? — бормотнул он.

— Действительно, зачем? — согласился с ним Болдуин, начиная исследовать тело и все вокруг. — Просто демонстрация жестокости — очень похоже на труп Уилла у ее двери.

Джонатан бесцеремонно протолкался мимо соседей, столпившихся у входа, и присоединился к Саймону. Бейлиф услышал, что тот с трудом сглатывает, как человек, набравший полный рот засохшего хлеба, которому нечем его запить.

— Несчастная душа.

Сержант у двери откашлялся и сплюнул.

— Она была просто шлюхой, брат.

Джонатан медленно повернулся и пригвоздил того к месту взглядом, полным испепеляющего презрения.

— Мария Магдалина была проституткой, сын мой. Но Господь восхвалял ее за ее доброту.

— Вы держитесь за свои книги, брат, — не смутился сержант. — А я держусь за то, что знаю. Молл была довольно славной девчонкой, но все равно шлюхой, и нечего тут больше говорить.

— Заткнись, — приказал Саймон. Теперь его тошнило не только от вида трупа молодой женщины, но и от небрежного отношения этого человека к ее смерти. — Где человек, который ее нашел?

Того привели в дом, и он стоял, тревожно ломая руки и глядя куда угодно, только не на Молл.

— Вы кто? — спросил Болдуин.

Мужчина бросил беспокойный взгляд через плечо, увидел знакомые лица и обмяк.

— Меня зовут Питер из Сидмаута.

Болдуин и Саймон задавали ему вопросы, но он представил свидетелей, подтвердивших, что он сидел с ними в таверне. А до этого находился у своего прилавка на рынке, и множество людей подтвердили, что он был там все утро и почти весь день. Похоже, что он невиновен ни в одном преступлении.

— Нет никаких следов орудия преступления, — заметил Болдуин. — Это должна была быть тяжелая дубинка. Но убийца забрал ее с собой. Найди ее — получишь убийцу.

Саймон кивнул и крикнул:

— Может, у нее недавно появились особые клиенты? Может, с ней такое сотворил кто-то новый?

— Я видел ее с новым мужиком, — сказал мужчина, назвавшийся Джеком. Голос его звучал спокойно, когда он взглянул на изуродованное тело. — Никто не смеет поступать так с девушкой!

— А кто этот новый мужчина? — спросил Саймон.

— Да я толком не знаю, — пожал плечами Джек. — Он заходил в «Рейч», и я видел, как они разговаривали, но я как-то об этом не думал. Зачем мне? Я-то знаю, как она зарабатывает себе на корку хлеба. Высокий такой ублюдок. Высокий и худощавый, одет во все черное. Плащ знавал лучшие времена. А, еще на нем были отличные черные башмаки.

— Ты его хорошо запомнил, этого мужчину? Лицо описать можешь?

— Запросто. Лицо худое, глаза темные, очень напряжженные. Знаете, из тех что вообще почти не мигают. Вот так он смотрел, будто все время смотрит внутрь тебя и не тратит время, чтобы посмотреть вокруг. Он смотрел прямо в душу.

К ним подошел Болдуин, вытирая о рубашку окровавленные руки.

— И ты можешь рассказать все это, один раз глянув на него в таверне?

— Я его заметил, а такие лица не забываются. Он впился в меня взглядом как только я порог переступил. Кроме того, я вообще внимательно ко всем присматривался.

— Это почему?

— Ну, этот полоумный мужеложец Уилл только ушел, а я как раз входил внутрь, чтобы выпить кувшин эля, и тут чертов Адам вылетел наружу и чуть не сшиб меня. Неуклюжий мерзавец. Он вечно такой был, еще до того, как ушел из города, и другим стать не может. Я думаю, он не понимает, что с возрастом жизнь меняется. Когда он был юнцом, лучше всех дрался на кулачках, и когда вырос, ни о чем больше не думал; мол, все проблемы решаются кулаками или кинжалом.

— Он мог вот так убить женщину? — спросил Саймон.

Джек изумленно посмотрел на него, и хотя он медленно покачал головой, взгляд его снова упал на труп на полу, а лицо посуровело.

— Он ее знал, это точно.

От двери раздалось сердитое бормотанье — зеваки сообразили, что он сказал, и сержанту пришлось ударить своей дубинкой по земле и рявкнуть, чтобы все заткнулись.

Болдуин подумал.

— Возможно, что он участвовал в этом убийстве и в убийстве у двери Молл в убийстве Уилла. Молл могли убить, чтобы заткнуть свидетеля.

Саймон осмотрел комнату.

— Если она что-то видела, может, как раз того мужчину, с которым была в таверне?

Глянув на Джека, Болдуин спросил;

— Джек, что ты на это скажешь? Когда Молл ушла из таверны?

— Не знаю. Думаю, вскоре после того, как я пришел. Я увидел ее в углу таверны с тем мужиком, а когда уходил — их уже не было. Не знаю, когда они ушли. Мне это важным не казалось.

— Уилл ушел, немного погодя за ним выскочил Адам. Может, это и есть объяснение? — рассуждал Саймон. — Может, Адам убил Уилла, а потом явился сюда, чтобы убить единственного свидетеля — Молл?

— Убийца, несомненно, вернулся, чтобы убить свидетеля, — согласился Болдуин и посмотрел на сержанта у двери. — Но тогда кто убил Адама?

— Я здесь раньше еще одного человечка видал, — нахмурившись, подал голос сержант. — Ту девчонку, подружку Роба, Энни.

— У тебя есть хоть какие-то соображения, с чего она могла так возненавидеть эту девушку, чтобы такое натворить? — спросил Саймон.

— Молл была шлюхой. Может, увела у Энни любовника.

Мужчина очень страдал от боли, но кувшин подогретого вина немного поддерживал его силы. Лоб покрылся потом, но Иосиф прикладывал к нему смоченную прохладной водой салфетку, чтобы хоть как-то облегчить боль.

— Это мой долг… должен доставить ее епископу…

— Что за реликвия? — спокойно спросил Иосиф.

Джон Мантреверс взволнованно сел.

— Реликвия! Проклятая реликвия де Божё! Я должен доставить ее в надежное место!

— Успокойся, сын мой, пожалуйста. Откинься на подушки, успокойся, — умолял Иосиф.

— Она проклята! Любой, кто прикоснется к ней, погибнет! Я должен ее забрать! Мой грех, ах, это мое преступление! Господи, помоги мне!

К тому времени, как Болдуин и Саймон вернулись в гостиницу, было совсем поздно. Саймон сразу же уснул, но Болдуин спать не хотел. Он все вспоминал гибель де Божё.

Гийом де Божё был предводителем сильным и умным. Искушенный в политике, он оказался единственным человеком, кто предупреждал о вторжении за месяцы до катастрофы, и он никогда не жаловался. Он говорил людям об опасности, которой подвергнется Святое королевство, но над ним насмехались — и поплатились за это собственными жизнями.

Сокровища тамплиеров спасли. Сначала Тибо отвез их в Сидон, а потом — на Кипр. Там он и умер. Вскоре Жак де Молэ стал гроссмейстером, и все реликвии и сокровища переправили в храм в Париже, чтобы хранить их там. Это знали все тамплиеры. Даже Болдуин слышал о кораблях, нагруженных золотом и другими ценностями.

А вот эта единственная реликвия оказалась в Англии. Имеет ли она какое-то отношение к пергаментам? Де Божё намекал, что она то ли принадлежит ему, то ли он несет за нее какую-то ответственность. Ходили слухи, что всю ночь перед своей смертью он молился, взяв с собой несколько реликвий, чтобы усилить свою мольбу к Богу. Может, это одна из них? Болдуин не знал.

В Акре он еще не вступил в Орден. Это произошло позже, и поэтому он не имел возможности узнать такие подробности. И он начал молиться, чтобы хотя бы выяснить, в чем тайна реликвии. Он чувствовал, что обязан оплатить хотя бы какие-нибудь долги, оставленные де Божё. Если тамплиеры или сам де Божё имели причину охранять именно эту реликвию, он, Болдуин, позаботится о том, чтобы их желания чтили. Он обязан сделать это в память о гроссмейстере.

С этой мыслью он закрыл глаза и попытался уснуть, но сон не шел, и Болдуин сдался. В самые ранние утренние часы он поднялся, подошел к окну, прислонился к стене и стал смотреть, как меняется свет. Он ощущал грусть и жалость, и не понимал, почему.

Иосиф очнулся от короткого сна на рассвете. Ворота были отперты, как будто на улице стоял белый день. Брат Иосиф услышал, как открывается дверь, и зевнул, близоруко вглядываясь во входившего.

— Кто вы? — сердито спросил он.

— Я брат этого человека, — ответил вошедший. — Он хорошо себя чувствует?

— Если б так, он бы вряд ли находился здесь, правда? — сухо ответил Иосиф. Он не был готов отвечать на дурацкие вопросы сразу после пробуждения, а сострадание к умирающему еще не проснулось. Он толком не спал с тех пор, как этого человека принесли сюда, и настроение его от этого не улучшилось.

— Простите меня, брат. Я не знал, что он здесь.

— Но мы же не могли сообщить, правда? В конце концов, он не говорил нам, кто он такой, — буркнул Иосиф более приемлемым тоном. Хорошее настроение возвращалось. — А ты кто?

Человек облизал губы.

— Я Роб. А это мой брат, Эндрю. Он будет жить?

— О да, думаю, что будет. — Иосиф подошел к кровати и остановился около Эндрю. Он взял мокрую салфетку из блюда на столе и протер лицо и лоб раненого. К собственному восторгу он заметил, что лицо слегка расслабилось, а, положив руку на лоб Эндрю, почувствовал, что жар значительно упал. — Боже мой! Да, я думаю, что он быстро начнет поправляться. С Божьей помощью он оправится!

Он повернулся и улыбнулся, увидев лицо Роба.

— Должно быть, это было для тебя ужасным потрясением. Пожалуйста, друг мой, сядь и возьми себя в руки. У меня в комнате есть немного вина. Я тебе принесу.

— Спа… спасибо.

Роб смотрел, как суетится монах.

Все шло не так! Он был уверен, что Эндрю мертв. Он ударил сильно, ощутил, как рукоятка кинжала ударилась о спину брата — еще бы, он воткнул кинжал весьма решительно.

Будь проклята его душа, но он хотел, чтобы Эндрю умер и убрался с его дороги. Он хотел этого с тех пор, как понял, что Энни любит Эндрю.

Энни была всем, о чем он когда-либо мечтал. Для него Энни означала любовь, уют, покой, дом. Она была красавицей. Он подумал об этом в тот самый первый день, когда увидел ее, бредущей из Тивертона. И все, что он делал с того дня, делалось для того, чтобы создать для нее новый дом и новую жизнь. А взамен он хотел всего лишь ее одобрения.

Но Эндрю отнял у него все. Ужасно, когда у тебя есть соперник, но куда ужаснее знать, что этот соперник — твой брат. Это разорвет ему сердце, но выбора нет. Если он хочет получить эту женщину, должен убрать с дороги собственного брата.

Он поднялся, словно в трансе, и ноги повлекли его к кровати, а рука легла на кинжал, и он уже вытащил стальное лезвие, как дверь в комнату Иосифа отворилась и маленький монах вышел из нее с чашей вина.

— Ну вот и я. Надеюсь, ты чувствуешь себя немного… Что ты делаешь?!

Роб обернулся на долю секунды, и этой крохотной заминки оказалось достаточно.

— Я… я должен…

— Нет! Ты не смеешь вредить ему! — закричал Иосиф.

Изгой на соседней кровати очнулся на несколько мгновений раньше. Он повернул голову, увидел неряшливого парня с кинжалом в руке, узнал одного из преступников из засады у Бишопс-Клист, и этого ему хватило. Живот болел невыносимо, но он обязан был защитить человека, чью жизнь поклялся оберегать.

Он сунул руку под стопку одежды у постели. Там лежал его меч. Он вытащил его и сбросил ноги с постели.

— Иисус!

Ноги подогнулись, когда он перенес на них свой вес. Он вскрикнул, преступник взглянул на него и, похоже, тоже узнал: он отпрянул, словно очень испугался.

Обнаженный, пристанывающий от усилий, изгой стиснул зубы.

— Реликвия. Где она?

Роб увидел, что тот шатается, словно сейчас рухнет, и уже поднял кинжал, чтобы вонзить его в Эндрю, но тут рыцарь заскрипел зубами и шагнул вперед, причем острие меча не шелохнулось.

— Где она? — воскликнул он.

Казалось, что труп возвращается к жизни. Этого Робу хватило, чтобы его решимость рухнула. Он шагнул назад, еще шаг, еще — и повернулся к двери, чтобы бежать.

Иосиф ничего не понимал, кроме одного: этот человек только что пытался убить собственного брата. Не испытывая никаких угрызений совести, он обрушил на голову Роба тяжелую чашу. Фонтаном хлынуло красное вино, залило Иосифа, и он заморгал, ощутив внезапное потрясение.

Роб взвыл от боли, но продолжал шагать. С него капало вино. Он пошатнулся, выпрямился и пустился бегом через небольшую лужайку к воротам.

— Привратник! Задержи этого человека! Он пытался убить больного! — закричал Иосиф. Привратник медленно повернулся — и ахнул.

Позже он говорил, что увидел Иосифа, залитого чем-то красным, словно ему перерезали глотку, и слова монаха подстегнули его к действиям. Он не задумался ни на мгновенье.

За дверью у него стоял старый топор для защиты территории, и сейчас, когда на него мчался Роб, вытирая рукой вино с лица, привратник схватил топор. Старый воин, он размахнулся, и, когда Роб пробегал мимо, рубанул его под коленки.

Роб рухнул, как бычок на бойне. Он не понял, что случилось, только ощутил удар под коленки, и ноги перестали его держать. Он приподнялся на руках и одном колене, но левая нога отказывалась слушаться. Она беспомощно болталась. Роб уставился на нее, понял, что из нее хлещет кровь, и поднял глаза, чтобы увидеть, как на него опускается грозный, зазубренный топор.

Иосиф хотел закричать, и тут топор опустился на Роба. Тело несколько мгновений дергалось, одна нога ударяла по земле — и замерло. Привратник с трудом вытащил топор из глазницы трупа.

— Ему очень плохо, — сказал Иосиф. — Я бы не расстраивал его еще сильнее.

Болдуин и Саймон кивнули, а Джонатан разложил на столике свои перья и пергаменты.

Болдуин подошел к постели изгоя.

— Меня зовут сэр Болдуин де Ферншилль. А вас?

— Меня зовут сэр Джон Мантреверс из Саут-Уитема. Я родился там сорок пять лет назад, служил лорду Хью де Кортенею здесь, на западе, а потом вступил в самый благородный Орден. — Голос звучал слабо, но на последних словах окреп, и раненый вызывающе взглянул на Болдуина. — Я был рыцарем-тамплиером.

Болдуин кивнул.

— И что с вами произошло?

— После уничтожения моего Ордена я сумел избежать пыток и костра. Я вернулся в Англию и отправился к моему прежнему настоятелю в Саут-Уитеме. Там я встретил старого друга, Джоэла, и он рассказал мне, какую там хранят тайну. Реликвия, кусочек Истинного Креста, находилась в Храме Гроба Господня во время первого крестового похода. Ее охранял араб по имени Барзак, но во время резни, последовавшей за падением Иерусалима, его убил сэр Майлз де Клермонт. Барзак проклял реликвию и всех тех, кто прикоснется к ней. Через несколько дней она попала в руки Джеффри Мэппстоуна, который составил документ, подтверждающий ее подлинность.

В конце концов ее доставили в нашу страну, и она много лет оставалась здесь. Потом о ней узнал Гийом де Божё, а когда он сделался гроссмейстером нашего Ордена, забрал ее с собой в Святую Землю. Она его и убила.

Болдуин почувствовал, что воздух будто застрял у него в горле.

— Де Божё был убит на стенах возле Проклятой Башни в Акре. Мне говорили, что в ночь перед этим он молился о спасении города, что он вытащил реликвию и молился с ней. На следующий день он погиб. Реликвия убила его, как убивает каждого, прикоснувшегося к ней.

Болдуин заметил, как брат Иосиф осенил себя крестом и поторопил раненого.

— А дальше?

— Ее спасли вместе с другими реликвиями и отвезли во Францию, но там решили, что это слишком рискованно: она могла заразить остальные сокровища. Поэтому ее отправили назад в Англию, и она оставалась спрятанной в Саут-Уитеме до тех пор, пока этот выродок, жадный король Франции, не добился уничтожения Храма. Тогда Джоэл и еще несколько человек решили защитить реликвию и оградить остальных, не дав им отыскать ее. Когда общину храмовников разогнали, меня попросили приехать сюда, в Эксетер, вместе с компаньоном, и передать реликвию доброму епископу Уолтеру, который известен, как человек честный и благородный.

— Но на вас напали?

— Разбойники устроили засаду у реки. Они поймали моего спутника и убили его. Они пытались убить и меня, но мне удалось избежать этого и защитить себя от человека, который лежит здесь, в постели. Он сражался хорошо и едва не сшиб меня с лошади, а его товарищи убежали. Потом он тоже побежал, выбрав тропинку в рощице невысоких деревьев, где я не мог преследовать его верхом. Я вернулся к своему другу, но бедняга Том уже умер, а его поклажу похитили. Это было катастрофой, провалом всей нашей миссии. Я отправился дальше один, и чуть дальше, на опушке небольшого леса, нашел этого человека. Я бы убил его, но мне было необходимо найти реликвию, и я подумал, что он сможет рассказать мне, где она находится. Он согласился поведать мне все в обмен на мое обещание. Если я сумею защитить его и доставить сюда, он ответит на все вопросы. Этот человек сказал, что его компаньон пытался убить его. Поэтому он считает, что больше не обязан оставаться преданным своим бывшим соратникам. А еще он рассказал мне о девушке по имени Энни. Я ее нашел и сообщил о том, что на ее мужчину напали, и она пришла в ярость. Она помогла мне, поведав о проститутке Молл, а также о том, где живут Адам и Уилл, чтобы я мог подстеречь их и забрать реликвию. Именно это я и пытался сделать. В первую ночь я пошел в таверну и увидел всех там. Я попытался вернуться и поймать Уилла, но он ускользнул в темноте. Я остался в комнате Молл. Среди ночи явился брат этого человека. Он был в ужасе. Он нашел тело Уилла. Я оставил их, твердо решив найти труп и обыскать его.

— Это было среди ночи? — осведомился Болдуин.

— Да. Молл убедила его, что будет лучше не трогать Уилла и сообщить об убийстве утром. Уиллу перерезали горло. Я обыскал все его вещи, но ничего не нашел. Реликвии не было. В бешенстве я располосовал труп. Он убил моего друга Тома и ограбил его, а теперь я не мог отыскать вещей Тома. Я был в ярости.

— Вы могли и убить его.

— Нет. Мне нужна была реликвия, и я хотел допросить его, чтобы выяснить, где она. Я не люблю убивать. Таким же образом я пытался поймать и Адама. Он оказался сильнее, чем я ожидал, и не упал, когда я ударил его. Во время сражения мне пришлось его убить… и думаю, что он убил меня.

— Стало быть, мы так и не знаем, кто убил Уилла, — вздохнул Саймон. — И Молл тоже.

— Я никого из них не убивал, — воскликнул раненый рыцарь. — Кому потребовалось убивать Молл?

Болдуин некоторое время молчал. Потом он склонился над умирающим.

— Ты поступил правильно, несчастный друг мой солдат. — Он вытащил меч и показал его умирающему.

На стальном лезвии, обведенный золотом, сверкал крест тамплиеров. Болдуин попросил, чтобы его выгравировали, когда ковали меч, и никогда ничем не гордился так сильно.

Сэр Джон Мантреверс всмотрелся в крест и поднял взгляд на Болдуина.

— Спасибо, друт. — Он поцеловал крест и упал на кровать, не сдержав стон боли.

— Ну, продолжай, Болдуин! Кто же убил Молл? — спросил Саймон.

— Я почти не сомневаюсь, что это сделал Роб, — ответил Болдуин. — Думаю, он боялся, что она увидела что-нибудь в тот день, когда убили Уилла.

— Так ты считаешь, что Уилла убил Роб? — спросил Джонатан.

Они находились подле Широких Ворот, большого главного входа в собор, и Болдуин остановился.

— Конечно, мы можем никогда этого не узнать, но мне кажется, что в нашем отчете мы должны указать, что ответственность за это тоже лежит на нем. Понятное дело, спросить его мы уже не можем, но у кого еще мог быть мотив? Его брат был главарем шайки, а когда брат погиб, он мог решить, что верх возьмет Уилл. Может, он считал, что эта шайка — его законное наследство? И поэтому убил Уилла, а потом и Молл, на случай, если она что-то увидела. Может, он решил, что она свидетельница, и не мог рисковать, что она донесет на него.

— Понятно, — кивнул Джонатан. Он поблагодарил обоих за компанию и вошел в большие ворота. Через мгновенье он пропал из вида.

Болдуин кивнул сам себе.

— Довольно приятный человек.

— И настолько доверчивый, насколько можно предположить, — более колко заметил Саймон. — Ну, Болдуин, что же на самом деле произошло?

— Подумай вот о чем, Саймон. Зачем кому-то было убивать Уилла? Он не представлял никакой угрозы ни для кого в шайке. Он держал в руках всех остальных. Когда Адам захотел, получить реликвию, он не стал драться с Уиллом, а предпочел подраться с Тэдом. Сам Адам признавал главенство Уилла.

— Его мог убить Роб.

— Верно. Он был человеком слабым, бестолковым, и все-таки сумел сделать попытку убить собственного брата, когда решил, что Эндрю отнимает у него женщину. Он мог попытаться убить Уилла — но хотелось ли ему? Я думаю, что желание видеть его мертвым было у кого-то другого.

— У кого?

— У Энни, женщины Эндрю. Суля по тому, что Эндрю сказал Мантреверсу, она любила его и уж конечно не думала, что его убьет собственный брат. Когда она услышала, что на Эндрю напали, что он, вероятно, мертв, кого, по ее мнению, следовало винить? Думаю, что в первую очередь — Уилла. Поэтому она устроила ему ловушку, подстерегая его в переулке. Когда он подошел близко, она просто дернула его за волосы и перерезала ему шею.

— Ты думаешь, потом она вернулась, чтобы убить Молл?

— Молл была уверена что знает, кто убил Уилла. Помнишь, она сказала тебе, что ей опасность не угрожает? Потому что она была уверена, что убийца — Роберт или Адам, и не боялась ни одного, ни второго. Но она ошиблась. Один из них уже был вполне готов убить ее.

— Адам был человеком жестоким и опасным, — задумчиво протянул Саймон. Потом тряхнул головой. — И все-таки он никого не убивал. Он не решился выступить против Уилла, когда тот не дал ему посмотреть шкатулку, и мы знаем, что Роберт смог убить собственного брата, чтобы не отдать ему женщину. Это, должно быть, он.

— Да. Он испугался, что Энни увидели, поэтому вернулся в дом Молл и убил ее.

— С чего он решил, что она для него опасна? — гадал Саймон.

Болдуин промолчал. Его друг бейлиф слишком ему дорог, чтобы вспоминать тот случай, когда оба они допрашивали Роба в первый день, когда увидели его. Тогда Болдуин изучал лужицу холодной рвоты, а Саймон подошел к шлюхе и тихо беседовал с ней. Болдуин представил их обоих: юную Молл, смотревшую на Саймона с бесстыдной улыбочкой, опытную шлюху с головы до ног, и Саймона, усмехавшегося ей в ответ, когда он спрашивал, кого она могла увидеть или услышать. Такой перепуганный человек, как Роб, легко мог решить, что эта негромкая беседа приведет к нужным сведениям. Нет, Болдуин не скажет этого другу.

Но Саймон уже думал о другом.

— Если эта женщина, Энни, убила Уилла, как по-твоему, нужно ее арестовать?

Болдуин поморщился и покачал головой.

— И что хорошего это даст? Она сумела убрать с улиц этого города преступника. По сути, отмщение за убийство ее мужчины привело к прекрасным результатам — четверо разбойников исчезли с наших дорог. Думаю, она заслуживает, чтобы оставить ее наедине с ее совестью.

Эксетер, январь 1324 года

Эти небольшие могилы остались печальным напоминанием о тех днях, подумал он, глядя на них. С одной стороны стоял простой монашеский крест, с другой — более впечатляющий, с особым символом.

Иосиф, окончив молиться за обоих, поднялся с колен, что-то проворчав. Одно колено не хотело разгибаться. Холодная зима всегда приводила к такому результату: правое колено замерзало, как ржавая оконная петля, и ему трудно было подняться после молитвы. Теперь, чтобы доковылять обратно до больницы, ему требовалась палка.

Оба умершие были храбрыми людьми, думал он. Рыцарь из Ферншилля совершил добрый поступок, оплатив их надгробные камни, но, возможно, такого рода благотворительных даров и следует ожидать от подобных ему? Заботиться о тех, кто совершал путешествие и подвергнулся нападению в пути? Немного раздражал этот символ, крест тамплиеров. Их Орден распустили, потому что они были еретиками и не подчинялись церкви. И теперь видеть крест этого Ордена, выгравированный на могильном камне, казалось ему почти святотатством — и все-таки Иосиф не жалел об этом. Человек тот сам по себе был неплохим Он спас жизнь Эндрю, и одно это означало, что он заслужил о себе добрые воспоминания.

— Входи, брат.

— Благодарю, благодарю.

Иосиф прохромал в больницу и посмотрел на кровати.

— Слава Богу, ни одного больного.

Эндрю улыбнулся. Он все еще оставался скрюченным после своего ранения, и боль, а также сдержанное выражение лица никогда не покинут его, но он был доволен.

— Нет. Никаких больше бродяжек, брат.

Иосиф, прищурившись, наблюдал за ним. Да, из этого парня получится хороший послушник. Жаль, что его женщине придется искать себе нового возлюбленного, но так уж сложилось. Те, кого позвал Господь… ну, и все такое прочее.

А уж где можно услышать более ясный зов, чем тот, что услышал человек, прикоснувшийся к проклятой реликвии, с которой никогда не сможет расстаться? Реликвия оставалась в шкатулке, под надежным присмотром Эндрю. Одно время Иосиф думал, не лучше ли отдать ее епископу, но кое-что заставило его засомневаться в этом. Он долго беседовал с сэром Болдуином, и оба решили, что лучше держать все в тайне.

В любом случае, Эндрю к ней однажды прикоснулся, поэтому на нем лежит проклятье — хранить ее. Если он передаст ее другому — умрет.

Вот почему он теперь здесь. Он мог бы оставить больницу и жениться на Энни, но слишком тяжел этот груз, чтобы взвалить такую ношу и на нее.

Нет, чем погубить и ее жизнь, он проведет остаток своей здесь. Потому что он знает — стоит ему оставить больницу и отказаться от реликвии, и он умрет. Так же точно, как умерли Уилл и Адам. По крайней мере, здесь он в безопасности.