Проклятие сумерек

Глава восемнадцатая СМЕРТЬ НА ТЕМНОЙ УЛИЦЕ

Ренье вновь бродил по темному саду с застывшими в воздухе листьями. Пиндара нигде не было; хлопья пепла сгущались над головой, липли к стволам деревьев. Ренье не искал выхода из этого сада, потому что никакого выхода здесь не было и быть не могло, и он знал об этом. Он просто брел без всякой цели, попавший в ловушку, одинокий человек, ворошил ногами листья и хвою. Обнаженные стволы были изрезаны тысячами шершавых морщин.

Сон казался таким реальным, что Ренье никак не мог очнуться, хотя его уже несколько минут трясли за плечо и настойчиво повторяли:

– Господин Ренье! Да что с вами? Вы живы? Господин Ренье!

Ренье застонал – во сне это было мучительно – и наконец попытался разлепить веки.

Его лицо было мокрым от слез и пота, волосы слиплись.

Прямо над ним нависал Талиессин – такой, каким Ренье помнил его в годы юности, без шрамов на лице, с тревожными, чуть раскосыми глазами.

– Талиессин? – пробормотал Ренье. – Что вы здесь делаете, ваше высочество?

– Это я, Гайфье, – раздался мальчишеский голос.

– Проклятье. – Ренье сел, вытер лицо краем покрывала. – Что здесь происходит?

Сын Талиессина посмотрел на него с неприязнью, и Ренье ощутил себя старым.

– Я заглянул к вам, чтобы попросить кое о чем, а вы спали, – объяснил мальчик. – Подать вам умыться?

– Сделайте одолжение.

Гайфье притащил наполовину пустой кувшин с водой. Ренье взял кувшин и выпил остаток воды.

– Спасибо. – Он вздохнул. – Вам снятся сны с продолжением?

– Ну… не знаю. – Гайфье замялся. Судя по его виду, ему вообще редко снились сны. – Наверное.

– В последнее время такие сны стали сильно меня донимать, – пояснил Ренье. Постепенно он приходил в себя. – У вас была ко мне какая-то просьба?

– Просто хотел прогуляться с вами вечером по городу, – объяснил сын регента.

– Потянуло пройтись по кабакам? – Ренье прищурился. – Ваш отец тоже не упускал такой возможности. Вам как – с дракой или без?

– Как получится, – ответил Гайфье. – Будьте естественны. Я хочу наблюдать ночной город в его обычном состоянии.

– Извращенное желание, но, учитывая ваше происхождение, вполне понятное. Я зайду за вами за час до полуночи. Пиндара с собой не берем. В последнее время он стал чересчур вездесущим, не находите? Да и история с призраком его подкосила.

– Буду ждать, – сказал Гайфье и вышел.

Ренье вздохнул, пригладил волосы. Оглядел свою холостяцкую берлогу. К счастью, почти никаких примет того, что здесь живут, в комнате не имелось. Разве что смятая постель. Ренье немного времени здесь проводил, так что ни дорогих сердцу безделушек, привезенных из родного имения, ни даров любви, ни каких-либо украшений в комнате не имелось. Ничего, что позволило бы судить о внутреннем мире самого Ренье.

Все его вещи хранились в большом сундуке, поверх которого и была разложена постель. Удобно, аскетично, герметично.

И с чего это Гайфье захотелось прогуляться по злачным местам ночной столицы? Обычное юношеское любопытство? В принципе, пора бы. Ознакомление с пороком в его самых неприглядных формах входит в программу воспитания молодого дворянина. И если уж выбирать наставника в этом деле, то лучше Ренье и впрямь никого не сыщешь.

Ренье по-стариковски крякнул, сам себе напоминая дядюшку Адобекка, и начал приводить себя в порядок.

Ближе к полуночи он уже полностью утратил встрепанность и смятенность. Был отменно причесан, аккуратно одет, даже строг.

Гайфье ждал его с нетерпением.

– Я уж думал, вы не придете! – выпалил мальчик.

Ренье посмотрел на него чуть свысока.

– С чего это вы взяли? Я всегда выполняю обещания. Даже если это мне в ущерб.

Мальчик подбросил на ладони упругий кошелек.

– Не в этот раз. Вы научите меня мошенничать при игре в кости?

– Я никогда не мошенничаю, мой господин. Потому и проигрываю так часто.

Они начали с небольшого кабачка неподалеку от дворцовой стены.

– Это заведение закрывается раньше других, – объяснил Ренье, – поэтому следует поспешить. Предлагаю для начала отведать здешних блинов. Здесь выпекают изумительные блины.

Он понизил голос и добавил:

– Я приводил сюда Эйле. Очень давно.

После этого признания все вокруг для Гайфье переменилось, все сделалось таинственным и милым: закопченные стены, ямочки на щеках хозяйки, политые маслом сладкие и толстые блины. Гайфье протянул руку и коснулся кончиками пальцев стены, возле которой сидел.

Его старший приятель грустно наблюдал за ним. Чувства мальчика были видны, как на ладони. Ренье и самому хотелось бы сейчас провести рукой по розовой щеке Эйле, увидеть, как она улыбается, услышать, как она взахлеб рассказывает ему что-то страшно важное…

– Она очень красиво ела, – сказал Ренье.

Мальчик медленно перевел на него взгляд.

– Я иногда скучаю по ней, – признался Ренье. Сегодня он не собирался щадить своего юного спутника. Коль скоро сын Талиессина захотел нахлебаться воспоминаний и впечатлений – Ренье охотно предоставит ему целую лохань.

На глазах Гайфье блеснули слезы.

– Представьте себе, господин Ренье, все эти годы я даже не знал о ее существовании, но теперь тоже по ней скучаю…

Ренье улыбнулся, не разжимая губ.

– Вы доели блины? Идемте. Хозяйке пора на покой, а нас с вами ждут кабаки, которые открыты всю ночь. Правда, общество там собирается далеко не такое изысканное.

Они нырнули в арку ворот третьей стены, затем – четвертой и очутились на городской окраине. На здешних улицах было куда более людно, нежели в центре города. Днем разница между кварталами не слишком бросалась в глаза: дома окраины, хоть и менее богатые, все же были довольно чистыми и аккуратными. Но ночью различие в имущественном положении жителей центра и окраины делалось куда более очевидным. За четвертой стеной почти не зажигали фонарей. Только на углах кое-как коптили лампы на столбах, заправленные самым дурным маслом. Стекла их были мутными, облепленными мухами и комками грязи.

Основным источником света служили здесь не фонари, а раскрытые двери кабачков, откуда доносились голоса и звон посуды.

– Нам сюда, – вежливо пригласил Ренье.

Гайфье остановился посреди улицы, глядя на мостовую у себя под ногами.

– Здесь она умерла? – спросил он.

Ренье замер.

На миг ему показалось, что он спит и сон переносит его обратно в безрадостный сад: дурная бесконечность мелькающих перед глазами голых деревьев, и ничего больше. Затем, как будто в прозрачном яйце, предстали три фигуры: Эйле, истекающая кровью, юный Талиессин и Радихена с застывшим, непонимающим взглядом.

– Я так давно ее не видел, – услышал Ренье свой голос, звучавший как будто издалека.

Мертвый сад показывал ему образ Эйле так отчетливо, словно Ренье узрел перед собой картину, вышитую самыми яркими шелковыми нитками.

– Здесь она умерла? – шепотом повторил Гайфье.

– Уйдем отсюда, – быстро проговорил его друг. – Скорее!

Ренье схватил мальчика за руку и потащил прочь. Они почти бежали. И лишь когда они завернули за угол, Ренье остановился, тяжело переводя дыхание и держась за бок.

– Я не помню, где это случилось, – вымолвил он наконец. Он и сам не мог бы объяснить, почему его так испугала неожиданная проницательность Гайфье. – Для вас это тоже не важно, – настойчиво добавил Ренье. – Эйле любила вашего отца и дала вам жизнь; остальное подлежит забвению.

– Но это несправедливо! – возразил Гайфье.

– Что именно несправедливо?

Мальчик покачал головой.

– Все это выглядит так, словно мою мать использовали. Она выполнила некое действие – и ушла, и теперь о ней следует забыть. Как будто важным было не то, какой она была, как она ела, как смеялась, о чем рассказывала и мечтала, а то, что она сотворила во имя моего отца.

– Так и есть, – сказал Ренье с горечью, которая осталась для мальчика непонятной. – Она не была дворянкой, ваша мать, но прожила жизнь истинной аристократки. Знаете, в чем смысл нашего бытия? В служении.

Гайфье неожиданно расхохотался.

– И это говорите мне вы? Вы, бражник и игрок? Чему же вы служите в таком случае?

– Мое служение позади, – сказал Ренье. – Поэтому я и бражничаю, как вы изволили выразиться.

Гайфье с ухмылкой поднял на него взгляд. Ренье был серьезен, печален. В полумраке, под фонарем, который не столько отбрасывал свет, сколько размазывал по переулку тень, Ренье выглядел юным и красивым.

– Ночь – мое время, – сказал Ренье, угадав мысли мальчика. – Ночью не видно, каким я стал. Говорю вам, я, как и Эйле, позволил королевской семье использовать меня и отбросить. Разница только в том, что Эйле умерла, а я продолжаю жить… Идемте, здесь неподалеку есть еще одно заведение. Меня там, правда, не любят, но сегодня я приду с деньгами, так что хозяин кое-как потерпит мое присутствие.

Они направились к «Мышам и карликам».

С каждым шагом Ренье все меньше хотелось туда идти, но говорить о своих предчувствиях молодому спутнику не хотелось. Ренье ощущал себя сегодня эдаким проводником по темному царству. Человеком, которому открыто все, что связано с ночью и пороком.

Они завернули за очередной угол, и Ренье замер.

Посреди улицы лежал мертвец.

В первое мгновение Ренье хотел увести отсюда мальчика, чтобы тот не видел страшной картины, но затем усилием воли остановил себя. Разве сын Талиессина не хотел приобщиться к темным сторонам жизни? А что может быть темнее смерти на ночной улице, неподалеку от последних, шестых ворот, выводящих из столицы в предместье?..

Гайфье смотрел на убитого, с каждым мгновением все больше становясь похожим на Талиессина. Ночь обнажила это сходство и сделала его пугающим. При свете дня было очевидно, что Гайфье гораздо плотнее отца, а щеки у него благополучно круглые. При тусклом свете фонаря тени принялись бродить по лицу мальчика, и Ренье ясно видел: рядом с ним находится отдаленный потомок Эльсион Лакар.

– У него разорвано горло… – тихо сказал Гайфье. Он перевел взгляд на своего спутника: – Как такое могло случиться? Здесь, в нашей столице?

– Это уже не первая смерть, – ответил чей-то голос из темноты. – И снова я вижу рядом с трупом господина Ренье. Вы ведь брат придворного композитора, не так ли? Я узнал вас.

В тусклом свете фонаря появился капитан городской стражи. Ренье слегка поклонился ему:

– Должно быть, я пребывал тогда в экзальтированном состоянии, потому что совершенно не припоминаю обстоятельств нашей встречи.

Если он и пытался сразить солдафона словом «экзальтированный», то напрасно: капитан и глазом не моргнул.

– Да, господин, вы были тогда изрядно пьяны, и к тому же в кабаке вам наваляли – уж простите за выражение… А что это за малец с вами?

– Так, один парнишка, – быстро ответил Ренье прежде, чем мальчик успел открыть рот. – Веду его домой по просьбе матери.

– Похвальное намерение, – одобрил капитан. И наклонился над трупом. Несколько минут осматривал его, затем вновь поднял взгляд на Ренье: – Вам ничего не кажется знакомым?

– Та женщина, Аламеда, – тихо сказал Ренье. – Ее ведь убили точно так же. Вырвали кусок горла.

Капитан быстро глянул на Гайфье, но мальчик отвернулся, стараясь никак не проявлять своих чувств. «Ренье прав, – думал он, – каждый из нас живет в своем собственном мире. И эти миры никогда не соприкасаются. Мы ходим по одним и тем же улицам, а видим совершенно разные вещи. Для Ренье город пронизан сетью кабаков, он точно знает, где ему нальют выпить, где помогут с деньгами. Для кого-то столица – мир клиентов, заказчиков, выгодных поставщиков. А для меня? А для Эйле? Чем был этот город для моей матери? Местом, где она на каждом шагу встречала приметы своей любви?»

Неожиданная мысль заставила Гайфье задохнуться. Потому что внезапно он понял: именно такой была столица еще для одной женщины.

Для Уиды.

Везде, в любом цветке, в любой вывеске, на любом углу, Уида видит только одно: приметы своей страсти к Талиессину.

До мальчика донесся голос Ренье:

– Пожалуй, я знал этого парня. Ну-ка посветите ему на лицо… Да, мы встречались.

И голос капитана стражи:

– Любопытно…

– Он – один из троих засранцев, что пытались убить меня здесь неподалеку.

– Ну да? – В голосе капитана появилась странная ирония.

Ренье, похоже, не обратил на это внимания.

– Вообразите! Я хорошо выиграл в тот вечер, а они, видимо, следили за мной от самой таверны. Подстерегли за углом и напали…

– Стражники подобрали только одного.

– Ну, он, вероятно, был не слишком разговорчив, – сказал Ренье с ухмылкой.

– Ваша правда, – подтвердил капитан. – Мертвее некуда.

– Второго найти нетрудно – я располосовал ему лицо, – продолжал Ренье. – А этот метал в меня ножи. Стоял в сторонке и норовил достать издалека.

– И вы… – начал капитан, блеснув глазами.

– И я его не тронул, потому что страшно устал и мечтал только об одном: добраться до постели, – заключил Ренье. – Вот и вся история. Я не знаю даже их имен.

Капитан снова навис над телом. Передал Ренье свой фонарик со словами:

– Теперь ваш черед. Посветите мне хорошенько.

Ренье повиновался. Капитан еще раз оглядел рану на шее убитого.

– Похоже на зубы. Или когти. Это какой-то зверь.

– Там был странный чужак – в тот день, когда погибла Аламеда, – сказал Ренье.

Капитан поморщился.

– Вы и тогда твердили про какого-то чужака, но посмотрите – следы на шее этого парня говорят сами за себя. Это не нож, не шпага.

– Убийца мог носить железные когти на руке, – упрямо заявил Ренье.

Капитан выпрямился, забрал у него свой фонарик.

– Ступайте туда, куда шли, господин Ренье. Вашему парнишке дурно, что и неудивительно, учитывая обстоятельства. И постарайтесь поменьше таскаться по ночным улицам. Пока я не поймаю этого вашего чужака, в городе будет небезопасно.