Проклятие убийцы

Понедельник,

2 ноября 1665 года

Полуночница

Став учеником мастера Бенедикта, я однажды спросил его об этом. Учитель как раз размешивал суп. Его ложка клацнула по миске.

– Интересный вопрос. И что же его вызвало?

– Ну… – сказал я. – В книге по астрономии, которую вы мне дали, говорится, что вселенная похожа на часы. И всё идёт согласно некоему грандиозному замыслу.

– Это так.

– Однако у нас есть свобода воли, да? Я имею в виду: мы несём ответственность за то, что делаем.

– Совершенно верно.

– Но… как может и то и другое одновременно быть правдой? – спросил я. – Либо свобода воли – либо замысел, разве нет? Если мы делаем что-то, значит, меняем планы вселенной. А если вселенная – огромные часы и мы всего лишь играем выданные нам роли, то не ответственны за свои поступки. Получается, с самого нашего рождения нам всё уже предначертано?

Учитель строго посмотрел на меня.

– Не идёт ли речь о разбитом окне Бейли?

– Э… нет.

Впрочем, пожалуй, мы с Томом больше не будем играть в осаду замка у него дома…

– Тогда погоди минуту.

Мастер Бенедикт поднялся наверх. Я услышал, как он роется в библиотечной комнате. Потом учитель вернулся, неся стопку книг – такую высокую, что она загораживала ему обзор, и он скособочился, чтобы видеть, куда идёт.

Он шмякнул стопку на стол. Я вскочил, спеша подпереть башню, пока она не обрушилась в мою тарелку с супом.

– Начни вот с этих книг, – сказал учитель. – Мы вернёмся к разговору, когда ты их прочтёшь.

Поскольку мне ещё приходилось выполнять свои каждодневные обязанности, я управился с книгами лишь через несколько дней. Закончив чтение, я отправился на поиски учителя и обнаружил его в мастерской, где он проводил эксперименты с новым рецептом лекарства от подагры.

– Итак? – сказал мастер Бенедикт. – Что ты думаешь? Правит ли миром судьба или свободная воля?

Я смущённо почесал в затылке.

– Не имею представления.

Он вздохнул.

– Я тоже. Просто понадеялся: вдруг ты найдёшь ответ…

Иными словами: вопрос этот очень и очень сложен.

Вот почему, когда мы с Томом сидели в карете, ехавшей по грязной дороге в Оксфорд, я попытался объяснить ему, что даже величайшие мыслители мира ломали голову, ища ответ. И равно – чрезвычайно непросто даже само понятие вины.

Однако Том никакой сложности тут не усматривал. Он считал, что во всём виноват я.