Проклятые туманом

Так что не имеет значения, что она думает обо мне. Она уже видела меня. Знает. Спасения не будет. Никакого спасения. Или я проведу две тысячи лет на этом маяке, двадцать тысяч, вечность. Если только я не сделаю этого. Задаюсь вопросом: а почему бы нет?

Глава 8

Уилла

Ночью в «Сломанном Клыке» наступает тишина. В домах нет света, а люди спят.

Уличные фонари гудели и изливали болезненный оранжевый свет. Тишина ощущалась в тумане, странные тени на каждом углу. В моем доме тоже темно. Пикап отца исчез, но машина Сета стояла на подъездной дорожке. Подходя ближе, я поняла, Сет внутри. Я заметила, что его голова лежала на руках, которые располагались на руле. Внезапно я почувствовала себя совершенно разбитой.

Обогнув машину, подошла к водительской двери и постучала в окно.

С изумлением Сет резко выпрямился. Сначала я подумала, что он спит. Потом осознала, что на его лице не было сонной дремоты. Каждая черта напряжена: губы и глаза. Он начал опускать стекло, но вдруг передумал. Помахав мне в ответ, открыл дверь.

Но не вышел. Он раскрыл дверь почти полностью. Затем повернулся ко мне, все еще находясь внутри машины.

— Я не знал, где ты.

— У меня есть телефон.

Сет кивнул. Он потер ладони о джинсы, затем поднес их к лицу. Не я одна портила наши отношения. Глядя на него, я сразу поняла, что он не прав. Он ошибался — мы оба. Затем Сет повернулся, словно собирался выйти из машины. Стоило ему двинуться, как я почувствовала запах парфюма. Он исходил от его пальто, легкий и сладкий.

Острая боль пронзила мой живот. Сердце замерло, и я подумала, что оно может остановиться. Я знала, чьи это духи. В последний раз, когда я чувствовала его, — та девушка, плюнула мне под ноги. Вероятно, она бы ударила меня, но знала, что я не промолчу в ответ.

Подняв руку, я сделала несколько шагов назад. Голос мне не принадлежал. Он был хрупким и резким.

— Ты провел ночь с Денни Уэллет?

Сет выглядел застигнутым врасплох. Не виноватым, а удивленным. Поморщившись, он застыл в машине, так и не выйдя из нее. Перегнувшись через сидение, потянул себя за волосы и глубоко вдохнул. Вместо того, чтобы почувствовать стыд, он резко вскочил.

— Я устал делать все правильно, Уилла. Тебе этого мало. Я не могу сделать тебя счастливой. Замечательно. Не могу тебе помочь. Я делаю все, что только можно, но тебе это не нужно.

Похолодев от недоверия, я уставилась на него.

— Значит, ты мне изменил?

— Мы просто катались по городу.

— Я знаю, что это значит!

Сет ощетинился.

— Ничего не было.

Я пошла прочь короткими, напряженными шагами. В голове гудело, гнев застилал глаза, а мозг отключился. Все, что я сказала, казалось, просто выскользнуло наружу, потому что слова были под рукой.

— Пошел вон. Иди домой. И забери Ника. Он напился на пляже. Можешь поговорить с ним о том, что я сука, как облажалась, а когда отвезешь его, может быть, Денни позволит тебе остаться на ночь и будет милой. Держу пари, с ней никогда ничего не произойдет и всегда все будет в порядке.

— Уилла, я…

— Я сказала убирайся!

С таким же успехом я могла бы дать пощечину Сету, потому что он не мог выглядеть более уязвленным. Но он не имел права грустить и жалеть меня. Он не собирался плакать. Единственный раз, когда я видела его слезы — концовки военных фильмов, когда люди либо возвращались домой, либо нет. Он выпрямился, сел в пикап и положил руки на руль. Он видел, как я смотрю на него, ожидая, когда он уедет. Наконец он потянулся за ключом.

— Я не этого хотел.

— Но это то, что ты получил.

Под моей болью скрывалось сочувствие.

Или сострадание.

То, что чувствуешь, когда тот, кого любишь испытывает страдание.

Не важно, что он сам виноват и боль причинили мне. Оглядываясь назад — я была занозой в заднице. А все это — потому что я совершила ужасный поступок. Так что мое поведение вполне объяснимо, как и то, что Сету нужен был кто-то милый. Но это не оправдывало его. Его никто не заставлял впускать в свою машину Денни Уэллет. Он сам так решил.

Я смотрела, как Сет уезжает. Стояла посреди улицы и уходила в себя.

Поклялась, что все будет хорошо. Хрупкое, нарушенное спокойствие начало разрушаться. «Просто переутомление» — говорила я. Устала, замерзла и явно не собиралась рыдать посреди Тэкстэр-стрит. Но нет, я разрыдалась посреди Тэкстэр-стрит. Именно я издавала эти ужасные животные звуки. Живот свело, а в горле встал ком. Мой плач нельзя назвать приятным, слеза скатилась по моей щеке. Истерика началась против моего желания. Сет и Бейли — мои постоянные спутники. Якоря, две точки, которые соединились, чтобы стать моим севером. Я не знала, как жить без них. Когда я подняла голову, все, что увидела — пустота на горизонте. Будущее, в котором Сет катался с другими девушками, а Бейли уезжала в колледж и никогда не возвращалась домой.

Пустое место за обеденным столом и в два раза меньше рождественских подарков под елкой. Где я стояла на берегу и наблюдала, как лодка уходит без меня. Ник ошибался. Двадцать третье июля еще не закончилось. И этого никогда не будет. Побежденная вошла в дом. А когда услышала звук телевизора наверху, пошла к нему.

Пройдя по коридору в спальню родителей, я выглянула из-за двери. Мама сидела, прислонившись к спинке кровати. На коленях у нее лежала книга с кроссвордами и шариковая ручка. Она не смотрела на меня, хотя знала, что я здесь. Затем она похлопала рядом с собой.

Я не спрашивала, где отец. Не хотела знать, а поскольку она засиделась допоздна, у нее, вероятно, не было ответа.

Присаживаясь рядом, я положила голову на ее плечо. От нее исходил запах чужих сигарет и мыла.

— Как вечеринка?

— Отстой.

Она прощебетала что-то в ответ. Проведя рукой по моим волосам, она начала их распутывать. Праздное прикосновение. Привычное движение. Может, мы все завернулись в свой кокон.

Эти мысли не смогли пройти дальше, столкнулись с оцепенением, охватившим меня. Так продолжалась до тех пор, пока я не осознала, что не чувствую пальцев ног. Даже мой голос звучал отстраненно.

— Я думала, ты ненавидишь это шоу, — пробормотала я, уткнувшись в мамино плечо.

— Верно.

Звук был включен. А все потому, что в доме слишком тихо. Стало тихо.

Зажмурившись, я прижалась к ней еще ближе. Хочу снова стать десятилетней. Тогда я могла положить голову на колени мамы и все плохое исчезало. Тогда она тоже гладила мои волосы. Лечила плохой день праздными прикосновениями, пока читала журнал или смотрела шоу, которое не любила. Как бы я хотела, чтобы это снова помогло.

— Сет мог бы войти, — сказала она.

Я замерла. Знала ли она, что он ждал на подъездной дорожке? Ком опять встал в горле. Душил меня, и в который раз я пожалела, что мне не десять лет. «Жених и невеста Сет Арчамбальт» — в то время это была единственная моя проблема.

— Я знаю, что это маленький городок, но чувствую себя спокойней, зная, что он приглядывает за тобой.

Шок, слезы и всевозможные ужасные чувства грозили вырваться наружу. Мне хотелось сказать ей, что мы расстались, но вместо я прикусила губу.

Она захотела бы узнать причину. Мне пришлось бы рассказать. Но она не сможет понять, насколько мне больно. Возможно решит, что это моя вина. Ник считал так. Отец тоже.

Задыхаясь от всего этого, я пожала плечами, заставив себя говорить нормально:

— Ему нужно вернуться домой.

Пошевелив пальцами, она снова вернула их на мою макушку.

— Хорошо.

— Он передал привет.

— В следующий раз, когда увидишь его, передай тоже. — Я кивнула ей в знак согласия.

На секунду моя жизнь снова стала нормальной. Прижавшись к маме, я смотрела телевизор. Ее пальцы в моих волосах, отвлеченный разговор. Все как обычно. Чтобы попасть в этот оазис, мне пришлось солгать себе, матери и всему миру. Но это было лучше, чем разваливаться на части, кусочек за кусочком.

Грей

Я растворяюсь в тумане, чтобы он услышал мой зов. Собираю его с неба, с моря, туго стягиваю и прижимаю к себе.

В конце концов, это моя цель. Я владыка тумана. Мой крест — принести спасение или гибель. Все эти годы я сдерживал его. Ощущая его боль вместо собственной крови.

Теперь он мне нужен. Он растягивается вдоль воды, а затем поднимается. Колышется, словно живое существо. Тени кружат внутри него и порождают новые. Странные огни отражаются в нем, взрываясь серебристым сиянием. Один за другим гаснут уличные фонари в городе.

Дома жмутся друг к другу, прежде чем их проглотят. Утесы исчезают, но они высокие, поэтому часть их видна. Всегда есть что-то великое, большое — гадаю, есть ли там какая-нибудь земная колдунья, которая пытается понять, что с ней произошло. Возможно, ее проклятие управлять пылью — почему-то не могу это представить.

Хотя та магия, которая исполняет мои желания, никогда не давала мне информацию о моем проклятье, но позволяла мне изучить различные легенды и мифы. У меня много книг. На острове Полис-Айленд в Южной Каролине живет серый человек, но он всего лишь предсказатель. Предупреждает об ураганах, не более того. У ирландцев много духов и они не заботятся о душах, не ищут освобождения.

Я один. И сейчас это ощущается сильнее. Меня дразнят и это делает меня одиноким. Схожу с ума.

Поэтому я использую единственную силу, которая у меня есть. Призываю и приказываю повиноваться. Обволакиваю туманом все, что в пределах моей территории. Воздух уже почти затвердел, словно пелена, окутавшая мой остров и деревню одновременно. Теперь и она исчезла, а я могу отдохнуть.

Глава 9

Уилла

На этот раз я не пропускала школу. Уроки отменили из-за тумана.

Густой и холодный он окутывал улицы. Ни лучи солнца, ни фары машин не могли пробиться сквозь него. Каждые тридцать секунд вдалеке ревела береговая сирена. Звук отдавался эхом в тумане — такой чужой и далекий. Я задержалась у входной двери, прислушиваясь к радио, работающему на кухне.

— Из-за атмосферного давления влажность воздуха сегодня выше, чем обычно, — бубнил механический голос.

Метеорологическая служба использовала бота, запрограммированного говорить что угодно. Голос для рыбаков — мама называла его папиной подружкой. Сегодня речь шла о том, что на море будет буря. Папина подружка вещала о масштабном внетропическом циклоне — лучше купить молока и хлеба.

И то, что туман развеется через два часа. Нужно проявлять крайнюю осторожность. И если никаких дел нет, лучше остаться дома. Но я закрыла дверь и пошла во мглу.

Запнувшись на ступеньке, я засомневалась. Видимость была нулевая. Люди говорили о таком густом тумане, что не видно руки перед собой. И то верно. Я дотронулась до носа, а потом потянулась к перилам — рука исчезла.

Не видно теней и оттенков, я снова споткнулась на дорожке перед домом, по которой ходила всю жизнь. Вместо того чтобы вернуться назад, я закрыла глаза. В «Сломанном Клыке» не было ничего особенного. Я представила себе все — ступеньки, тротуар в двух шагах от почтового ящика.

Глубоко вдохнув, сделала более уверенный шаг. Потом еще один, а затем открыла глаза и двинулась дальше. Телефон издал звук в кармане, и я достала его. Очередное сообщение от Бейли, она хотела знать, что происходит. Была еще парочка таких же.

«ТЫ БРОСИЛА СЕТА!?»

Я никому не отвечала. На местном форуме было объявление о продаже подержанной тридцатипятифутовой лодки в Милбридже. Точнее — куча хлама, похожего на лодку с холстов, где виднелся обветренный и серый корпус.

Поскольку она стояла на прицепе, а не на воде, я задумалась, что с ней не так. В объявлении говорилось, что у нее сгорела прокладка головки блока, вероятно, но, думаю, проблем там больше. На фото было видно потрескавшееся название, выведенное оранжевой краской: «Неважно». Конечно, не в моем стиле, но без разницы — она дешевая.

Оплата счетов больше не моя проблема, поэтому деньги у меня есть. Мне просто нужно поймать попутку, чтобы взглянуть на нее. А для этого мне необходимо дойти до шоссе сквозь туман. Земля была твердой, а расстояние небольшое. Еще пара кварталов до главной дороги, и я окажусь прямо на шоссе № 1.

Но мои ноги были не так уверены в отличие от меня. Я пошатнулась на краю тротуара, прежде чем поняла, что свернула с него. И тут услышала громкий звон портового колокола. Нахмурившись, я остановилась и обернулась. Звук воды пробирался сквозь завесу. Стихия яростно билась о берег и борта наших пришвартованных лодок.

Я повернула совсем не в ту сторону. Вместо того чтобы идти к трассе, я свернула к морю. Протянув руки, я нащупал знакомые деревянные перила причала. Осторожно скользнула ногой вперед.

Напряжение обвилось вокруг меня, туго, как веревка. Я ушла недалеко, но все равно заблудилась. Из-за минутной паники не получалось вдохнуть, холод обжигал мою кожу.

Это просто туман. Все что следовало сделать — сесть и ждать. Может, минуту или час, два. Мгла развеется. Так происходит всегда — каким бы плотным он ни казался, это лишь пар. Призрак на воде, низкое облако. Он исчезнет.

Осознавала это. Но сердце все еще громко билось. Мир не имел формы, и я не знала, где нахожусь. А может, в белой завесе находилось что-то еще. Какая-то опасность, зло, затаившееся и выжидающее за моей спиной.

Натянув рукава, я затаила дыхание, прислушиваясь.

Искаженным звоном прозвучал еще один портовый колокол. Он эхом отдавался надо мной, вместо того чтобы распространяться по воде. Когда я поняла, что не могу надеяться на слух, тяжело села. Знала, что я сейчас как те моряки, которые ослепли из-за тумана. Их приборы переставали работать, глазам они не могли доверять, поэтому полностью полагались на свою интуицию.

Иногда им везло, они замечали чайку или маяк, следуя к этим точкам спасения. Но многие уходили в открытое море и никогда не возвращались домой. Надо мной пронеслась вспышка.

Откинув голову, я уставилась в пустоту, где не было просвета. Затем луч снова осветил небо. Свет подпрыгнул, мерцая в странном узоре. Он не прорезался сквозь туман, а придавал ему форму.

Поднявшись, ждала, когда луч появится снова. И вот я повернулась в сторону света и села. По ту сторону располагался Джексон-рок, впереди лишь океан. Город позади. Этот свет не выведет меня к дому, но так стало спокойное. На маяке кто-то был — тянулся ко мне сквозь яркий свет.

Клянусь, я слышала, как проносится луч. И на этот раз он действительно разрезал мглу. Завеса расступилась — узкая полоска тянулась прямо к берегу. Вода стала подобна асфальту. Туманные завитки закружились по нему. Недалеко виднелся нос лодки.

Она отвязалась от пристани и качалась между камней, тихо ударяясь о них, когда волны пытались унести ее. Вокруг нее сгустился туман. И только с одной стороны можно было хоть что-то увидеть — море и лодку. Будь она моей, я бы хотела, чтобы кто-нибудь вернул ее на место, поэтому я начала спускаться по склону. Без разницы, где сидеть на камнях или тротуаре. Держаться за веревку или обхватывать колени. Когда появится видимость, я смогу пригнать ее к берегу и привязать к пристани.

Я схватила лодку за нос, а мои ботинки вступили в воду. Никогда не видела столь хорошо сохранившеюся лодку. Снаружи она белая, гладкая и без сколов. Внутри медово-золотое дерево, отполированное до блеска, дно в бронзово-коричневых оттенках. Я не увидела веревки.

Лодка была тяжелой, и она сопротивлялась так, словно хотела вернуться в воду.

Борясь, я попятилась к берегу. А она тянулась в сторону Джексон-рок, да и к тому же ей помогал прилив. Холодная вода забрызгала мои джинсы. Руки замерзли, и я отпустила ее.

На корме должен быть идентификационный номер или имя — возможно, и то и другое. Поскольку в туман идти я не собиралась, просто позже распространю информацию.

Но лодку не унесло. Она лениво качалась на воде, словно присматриваясь. Никогда подобного не видела. Это неестественно, так же, как и этот просвет.

Прежде чем я всерьез задумалась об этом, лодка повернулась ко мне кормой. Мне даже не надо было присматриваться, чтобы увидеть имя. Я похолодела, увидев надпись.

«Уилла»

Громкий звук, исходящий от маяка, снова громко отозвался рядом. Свет отражался от моей кожи и потрескивал в ушах. А лодка ждала. Стояла на воде словно на якоре, а волны плескались вокруг.

Мое дыхание стало тяжелым, когда я всмотрелась вдаль. На Джексон-рок снова появилась фигура. Она была слишком далеко, чтобы разглядеть лицо, но я готова поклясться, что видела ее. Темные глаза повернулись ко мне. Тонкие губы плотно сжаты.

Наконец, я потеряла ее из виду. И тому было единственное объяснение. Мысленно я унеслась прочь, прячась от реального мира. Забыла все, что натворила. Именно поэтому я ухватилась за корму и шагнула в лодку. Вот почему я не отступила, когда она начала двигаться, безошибочно направляясь к Джексон-рок.

Поскольку все это иллюзия, я не боялась и пришвартовалась на дальней стороне острова. У меня началась мигрень. Отдаленная боль, которую легко игнорировать. Мое тело знало, что я не принадлежу этому месту, но лодка не соглашалась. Она ударилась о берег и остановилась. Странно, остров казался будто бы живым — дышал, уговаривая меня убраться отсюда.

Как только я ступила ногами на землю, лодка исчезла в тумане. Я обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как исчезает тропинка от острова к берегу. Туманный занавес закрылся за мной. Я не могла сказать существовал ли материк, море и та часть земли, откуда я пришла. Туман клубился сам по себе. Он расступался только перед островом, показывая береговой склон. Сквозь деревья пробивался бледный свет. Холода не было, но я все равно поежилась. Я ощутила запах земли, воды и ели. Луч снова прошел над головой, ощутимый и осязаемый.

Сунув руки в карманы толстовки, я направилась к просвету между соснами. Маяк был на другой стороне. С воды остров выглядел маленьким, но продвижение по нему, казалось, занимало целую вечность.

Когда сосны стали гуще, я осознала, что в лесу слишком тихо. Никаких следов животных. Ни птиц, щебечущих в своих гнездах. Ветви дрожали, когда я проходила мимо, шептались позади меня. Тропинка слишком идеальна — странно. Если деревья и падали в этом лесу, то не привычным образом. Сквозь ворох иголок и подлеска проступал гранит, словно обнажая скелет острова.

Казалось, я шла по диораме. В третьем классе мы все должны были воссоздать сценку из истории штата Мэн в коробке из-под обуви. В коробке Леви — Лейф Эрикссон, стоял на берегу Мэна под флагом викингов.

А в моей — снег падал на поселение Плимутской компании в Поупхэме, где маленькие поселенцы (сделанные из спичек) голодали под соснами. Мой брат получил отлично за работу, а я записку для родителей и два визита к школьному психологу.

Но таков для меня штат Мэн. Красивый на вид и угрожающий. А вот от Джексон-рок исходила опасность. Я знала этот остров только снаружи. Свет исходил от него, но не падал на него. «Мистер Грей здесь», — пронеслось в мой голове.

Я не стала спорить с этим убеждением. А зачем? Конечно, я его видела. Залезла в заколдованную лодку и поплыла без ветра, весел и мотора. Волосы на моих руках встали дыбом, а спина напряглась. Ничто не могло заглушить звук моих шагов — слишком громкие.

Боком я спустилась с холма и остановилась. Под маяком я была крохотной. Крепкий и широкий, вблизи он тянулся вверх к небу. И больше не выглядел хрупким.

Шестеренки привели маяк в движение, и я почувствовала свет на своей коже. Он давил на меня и заставлял стискивать зубы, чтобы они не стучали друг о друга.

Но так как все это иллюзия, я продолжала идти. В любой момент ожидая, что кто-нибудь встряхнет снежный шар, разбудит меня, ущипнет — вернет в реальный мир. Обойдя маяк, я подумала, что это сон. Из тех, что заставляют тебя проснуться до того, как ты упадешь.

Серебристые завитки тумана ползли ко мне. Протягивая свои щупальца из-за деревьев. Туман задел мои волосы и коснулся шеи. Мгла усилилась, сгущаясь. Словно молоко, которое наливаешь в кофе, а оно сворачивается. Оттенки, формы и углы превратились в черные глаза и серебристые волосы. Тонкий рот, острый подбородок. Чья-то рука протянулась, чтобы взять мою.

— Я думал ты не придешь, — сказал он.

Я тоже. Может, в сказках можно найти верные слова, которые нужно говорить духам. Или снах — там это имеет смысл. Но стоя там, я ощущала его пальцы — шершавые. Настоящие.

Я проснулась — это реальность. Так что все, что мне оставалось — вспомнить, как мама учила меня хорошим манерам. Однажды в «Сломанном Клыке», когда я была по колено в воде, она встретила на улице знакомых. Мама научила меня пожимать друг другу руки и произносить:

— Приятно познакомиться.

Грей

Внезапно я принимаю решение и внутренне содрогаюсь. Слишком много эмоций для моей хрупкой кожи. У меня такое чувство, что я состою лишь из швов и трещин, готовых вот-вот разойтись. На моей тарелке за завтраком не было коробки, потому что я хотел найти способ покончить с этим. Магия, управляющая проклятием, игнорирует желания, которые хотят обмануть его. Вначале я пытался торговаться.

Каждый день в течение года я мечтал, чтобы кто-нибудь попал на остров, и все напрасно. Писал записки и засовывал их в бутылки, только чтобы увидеть, как бутылки тают, превращаясь в туман сразу, как касаются воды. Я мечтал о свободе и смерти.

Забавно, насколько буквальной может быть магия — прошлой ночью я хотел покончить с ней. И в моей тарелке было пусто. Вместо этого туманная дорожка от острова до берега открылась и позволила ей прийти ко мне. Она пришла ко мне! Она на моем острове, и я наконец-то вижу ее так же, как Сюзанна видела меня. Мой ключ из тюрьмы. Она — дверь, которую нужно отпереть, и как лучше всего сделать это? Меня поражает, что она больше не просто свет. Рассекая волны на лодке, она похожа на свет. Но когда я беру ее руку, вижу каждый оттенок. Она — осень в акварели, волосы, губы и глаза. Жестоко, но я никогда не узнаю ее мельчайших подробностей. Это еще одно наслаждение, доставляемое моим проклятием — полная изоляция. Не будет мне знакомых лиц ни на расстоянии, ни в пределах досягаемости. Уиллу я вижу так, словно она стоит по другую сторону смазанного маслом стекла. Она фигура. Оттенок.

Впечатление. И ничего более.

Если она и красива, я не могу этого разглядеть.

Может, это и к лучшему; если она некрасива, я не узнаю этого.

— Заходи, — говорю я, и она кивает.

Она не похожа на хрупких девиц в платьях. Носит бриджи и сапоги. Не наступает мне на пятки. Знаю, что за столетие многое изменилось. Я видел проблески в чужих окнах, но она здесь. Реальная. Стоит в дверном проеме моего маяка, а рука выскальзывает из моей.

Смотря на меня с любопытством, она улыбается.

— Так кто же ты, в конце концов?

Так много ответов на этот вопрос. Я призрак, который бродит по маяку. Сын без родителей. Любовник без сердца. Нужен правильный, поэтому я жду, пока она войдет внутрь. Пусть мой дом говорит за меня. Она останавливается в холле и запрокидывает голову. Мои полки располагаются на стенах. А там стоят музыкальные шкатулки. Они сверкают и дрожат. У каждой есть ключ, который нужно повернуть. Совсем как она.

Указывая на свою коллекцию, я произношу:

— Выбирай любую.

Но она не поддается на уговоры. Смотрит на меня, и тень пробегает по ее лицу. Хотя ее окружает сияние, я различаю веснушки и серебристый шрам через бровь. Поджав губы, она сначала молчит, но потом:

— Как тебя зовут?

Я ничего не забыл. Сто лет — это не так уж много. Я не могу вспомнить лицо моей матери или каково это стоять под солнцем. Помню мелодии песен, но совсем забыл слова. Но за сто лет нельзя забыть, кем я когда-то был и кем стал. Я окутываю свое имя, закрываюсь словно моллюск — оно только мое.

— Разве ты не знаешь? — спрашиваю ее. — Я мистер Грей.

Она делает шаг вперед.

— То есть если я захочу написать тебе письмо, мне следует начинать с «Дорогой мистер Грей».

Я так давно не получал писем. Боль затопила меня от желания получить хотя бы одно. Она понятия не имеет, что делает со мной. Что уже значит для меня. Поэтому я заставляю себя улыбнуться.

— Слишком официально, сойдет и «Дорогой Грей».

— Хм.

Когда она снова поворачивается к моей коллекции, я борюсь с желанием погрузить руки в осеннее сияние, которое, вероятно, ее волосы. Холод отступает. Она теплая, и я тоже хочу быть таким. Вот что чувствовала Сюзанна, когда я был человеком, а она туманом. Неудивительно, что она позволила мне поцеловать себя. И то, что она то же клялась мне в любви. Прямо сейчас я скажу что угодно, лишь бы она повернулась и прикоснулась ко мне. Я должен быть чудовищем или принцем? Так трудно решить. Наконец, я говорю:

— Мое имя ты знаешь, а как зовут тебя?

— Значит вот как это работает?

Я киваю, потому что так намного легче, чем выбирать роль. Она проводит пальцем по полке и останавливается рядом с музыкальной шкатулкой из сердцевины дерева. Я вставил в крышку золотые нити, петли за петлями, которые ловили свет под определенным углом. Я не могу вспомнить мелодию, заключенную в ней. Уилла не заводит ключ. Кажется, она хочет прикоснуться к нему, но сдерживается. Сосредоточенно смотрит на меня, но в конце концов приоткрывает губы.

— Ты должен знать. Оно было на лодке.

Так ли это? Я все еще не уверен, что изменилось, но у меня будет достаточно времени, чтобы разобраться. Теперь она здесь. Ей нужен ответ, хоть что-то от меня, и я должен ей это дать.

Протянув руку, беру шкатулку и поднимаю крышку. И мелодия немного проигрывается.

— «И она пошла через ярмарку». И как я мог забыть название?! Я хочу услышать его от тебя, — говорю ей и протягиваю шкатулку.

Настороженная, она не протягивает руку к шкатулке. Гораздо мудрее Персефоны; она знает, что нельзя брать дары из подземного мира. Но мое проклятие не заключено в дарах или зернах граната. Она все равно дает мне то, что нужно — первый поворот ключа. Мне необходима личная информация — ее имя. Я заставлю ее полюбить меня.

Глава 10

Уилла

До этого момента я не верила в существование мистера Грея. Но сейчас что-то (кто-то) стоит напротив меня. К тому же я видела, как он вышел из тумана, своими собственными глазами.

Он прошел мимо, и я попыталась его рассмотреть: кожа как кожа, а волосы как волосы. На первый взгляд человек из плоти и крови. Волосы ниспадали на спину, подобно свадебной вуали. Их слегка окутывал туман. Если присмотреться, дымку можно заметить везде — на пальцах, воротнике и губах.

— Извини, — сказал он. — Могу я предложить чаю? У меня так давно не было гостей.

— Вообще-то я не пью чай.

Он снова повернулся ко мне.

— Кофе? Какао?

— Не знаю…

— Тогда посиди со мной у камина.

Когда он махнул рукой в сторону, я увидела незамеченную прежде дверь. Музыкальные шкатулки завибрировали. Призрачные ноты наполнили комнату прежде, чем затихнуть.

Грей покинул комнату, и я расслабилась. Я не хотела оставаться одна здесь.

Маяк похож на Тардис⁹ — внутри больше, чем снаружи. Иначе объяснить его размеры тяжело — одна комната, заполненная музыкальными шкатулками, и еще одна дверь из ниоткуда в другую круглую комнату. Внутри тепло и витает приятный запах — свежий хлеб, корица и ваниль.

Аккуратные стопки посуды поблескивали на неровных поверхностях. Медные кастрюли свисали с полок над головой. Возле стены стояла старомодная печь, черная и громоздкая.

Грей открыл дверцу и бросил внутрь пару поленьев. Его передвижения по кухне напоминали перемещение воды. Пальцы Грея обхватили темно-коричневый сосуд. А затем взяли ложку.

Цвет его кожи был жемчужно-белым — не бледно-розовым, или просто бледным. Странно, но меня отвлекла его поза — он стоял, расправив плечи и приоткрыв рот.

Все мои знакомые выглядели иначе — мы постоянно сутулились от таскания снаряжения и копания пиявок. Но даже в журналах и фильмах я не видела такой позы.

— Две чашки или одну? — спросил он.

— Ты в самом деле варишь какао?

Из ящика у стены он достал кувшин — к фарфоровому изделию прилип конденсат. Он осыпался, когда Грей дотрагивался до него. Наливая молоко в сотейник, он взглянул на меня.

— У меня что напыщенный вид? Я с удовольствием сварю для тебя какао.

Мне потребовалась секунда, чтобы понять, что он не шутит. Проведя рукой по столу, я опустилась на стул.

— Как долго ты живешь здесь?

— Сто лет, — ответил он. Грей убрал кувшин в сторону и потянулся за деревянной ложкой. — С 1913 года.

Слишком точный ответ. Если бы кто-нибудь спросил меня, как долго я живу в «Сломанном Клыке», я бы ответила, «Всю свою жизнь». Или «Около семнадцати лет». На крайний случай «Какое-то время». Он не может быть человеком. Он чудовище или дух. А может, призрак. Нервно постукивая пальцами по столу, я вымолвила:

— Невероятно. Мой дедушка рассказывал мне о Серой леди. Он слышал о ней от своего отца.

Помешивая молоко, Грей посмотрел на меня, и мы встретились взглядом. Угольно-черные, как будто без зрачков, глаза. Даже не карие. Бесконечный мрак, смотревший мимо меня или, что еще хуже, сквозь.

— Она моя предшественница. — Он указал на свою одежду: жилет, пиджак, галстук. — Как видишь, леди меня назвать можно с натяжкой.

У меня перехватило дыхание. Долги и оплата по счетам.

Логика стряхнула с меня мягкое, странное оцепенение. Боль затопила такая, словно я содрала кожу в колена. Голову переполняли мысли. Я пыталась найти смысл в том, что не может быть реально.

Когда земля была плоской, моряки влюблялись в русалок. Пытаясь приблизиться к ним, они бросались в воду и тонули. Но это были ламантины, упитанные и тучные, а не русалки. Издали они походили на купающихся девушек. К тому же, если моряк уже долгое время в море, вспомнить, как выглядит настоящая девушка, крайне трудно.

Разве не это они видели? Ламантинов? Фантазии?

Я уже ни в чем не могу быть уверенной. Грей поставил передо мной кружку.

Шоколадные крошки поднялись над ободком, когда он добавил туда горячего молока.

— Перемешай, если не любишь комочки.

Истерический смех не успел вырваться из моего горла. Это просто безумие сидеть здесь и пить горячее какао с мистером Греем, обсуждая прошлое.

Внезапно мое сердце забилось так быстро, что у меня закружилась голова. Отодвинув стул, я встала и попятилась к двери.

— Видимо я ударилась головой.

Грей отставил сотейник в сторону.

— Тогда отдохни.

Я отшатнулась. Мышцы напряглись. Позвоночник словно хрупкое стекло, а желудок взбунтовался при мысли о том, чтобы прилечь отдохнуть здесь. Музыкальные шкатулки загудели, когда я проходила мимо них.

— Спасибо, но думаю мне пора вернуться домой.

Внезапно Грей оказался передо мной. Но вместо того, чтобы остановить, он открыл дверь. Прижавшись к ней всем телом, он стоял и ждал, когда я выйду наружу. Проходя мимо него, я вздрогнула. Я задела его рукой — он был напряжен. По ощущениям холодный и мягкий, словно туман.

— Разве ты ничего от меня не хочешь? — спросил он.

Едва спустившись по ступенькам, я споткнулась, но тут же выпрямилась. Он почти шептал. Но слова четко звучали в моей голове. «Хочу ясные дни и хорошую погоду», — подумала я. Но сжала губы, чтобы не произнести это вслух. Поэтому я покачала головой.

Он не последовал за мной. Даже руку не протянул. Темные пятна его глаз были печальны. Эту печаль видно невооруженным взглядом. Из-за нее его улыбка стала пугающей.

— Иди, если тебе нужно.

Показалась тропинка между деревьями, и я побежала к ней. Я не знала от чего бегу. От острова или от себя — всё произошедшее словно дурной сон. Неудачное путешествие. Внутреннее чувство говорило мне, что Грей не станет меня догонять. Спотыкаясь и оступаясь, я пробиралась сквозь кусты. Страх того, что буду говорить вслух, заставил меня зажать себе рот.

Молить о чуде. Просить о хорошем сезоне — я боялась, что не смогу остановиться. Если он был реален, услышал бы. Паника нарастала, напоминая о суевериях и оплате долгов. Джинны исполняли желания буквально. Феи — монстры. А мне нужна стойкость и привести мысли в порядок.

Когда сквозь деревья показалась береговая линия, я поскользнулась на камнях. Мои теннисные туфли скользили, поэтому я сильно ударилась о землю. Воздух выбило из легких, и я лежала, задыхаясь от боли. Земля была такой холодной, а камни острыми. Встав на четвереньки, я заметила, что по руке потекла теплая струйка крови. Дрожа, я подняла голову.

Там, в развеявшемся тумане, стояла лодка. Нет никакой ошибки в том, что она ожидала меня. Мое имя виднелось на корме. Холодное октябрьское море омывало борта лодки. Я поднялась и оглянулась. За моей спиной сгустился туман. Серая и непроницаемая стена. Даже если он следил за мной, я бы не узнала.

Вот только я была уверена в том, что он наблюдает. Ощущала его присутствие, как если бы в моем ботинке был камень — такое ноющее чувство. Зажмурившись, я шагнула в лодку и молилась всю дорогу до дома. Вдруг заработал мой телефон. Как только я ступила на материк посыпались сообщения.

Они появлялись одно за другим, а еще был пропущенный звонок.

«Где ты?», «Ты дома?», «Эй!», «Ты что игнорируешь меня?» — все эти от Бейли.

Еще от Сета: «Ты дома?»

Пропущенный от мамы, а следом сообщение: «ДОМОЙ СЕЙЧАС ЖЕ».

Туман развеялся, и я могла дойти до дома. Дымка зависла, словно знамя, между домами, но улицы были чисты. Время на экране телефона показывало почти шесть вечера — это невозможно. Я потратила столько времени. Я ведь пробыла там недолго, даже какао не выпила.

Тени вытянулись, выглядывая из-за углов. Пока я шла к дому, зажглись фонари.

Они переливались в тумане, одни щербетно-оранжевые, другие тошнотворно-зеленые. Все дело в сердцевине лампочек и газе, который находится внутри — так говорила мама. Но для меня это выглядело, как мириады волшебных огней. Мой передний двор сиял серебром, белым светом, таким чистым и рассеянным. Я не стала искать ключи. Никто в «Сломанном Клыке» не закрывал двери на замок. Медленно открыв дверь, я надеялась, что в гостиной никого нет. Может, они ушли в кафе. В полицейский участок. Или в кино.

Нет, я неудачница. Мама вскочила с дивана, едва не втащив меня внутрь.

— О, посмотрите, кто пришел. Просто спокойно заходит! Где ты была, Уилла?

— В Милбридж, — ответила я. Ложь вышла легкой. — Там продается лодка…

— И ты не могла нам позвонить?

— Сети не было.

Глаза мамы расширились. Она отступила назад, окинув меня взглядом. Взгляд потемнел, а бледные губы плотно сжались.

— Это что кровь?

Я машинально прикрыла порез на руке.

— Я упала. Пустяк.

— Где ты на самом деле была, Уилла?

Наклонив голову, я попыталась проскочить мимо нее.

— Я же сказала, в Милбридж.

Мама грубо схватила меня за локоть холодными руками. Когда я болела, она становилась самой лучшей в мире и хватка всегда была нежной. Знала, когда необходимо приласкать или оставить в покое. Большинство людей не ощущают эту грань. Но в этот момент она злилась.

Мама затащила меня на кухню и отпустила локоть тогда, когда ее ноги коснулись линолеума. Схватив со стойки конверт, она повернулась и сунула его мне. Вскрыв его, я увидела кипу бумаг. От них пахло чужими духами.

— Это твоя повестка, — сказала мама, потянувшись к телефону на стене. — Они придут в школу и лучше тебе быть там.

Пальцы дрожали, когда я начала просматривать бумаги. Я не поняла, что там написано. Приметила лишь следующие слова: «Кому», «От» и «Касательно». Но заголовок обращения был предельно ясен. Меня вызывают в суд. Будут рассматривать вероятность лишения меня лицензии. Несмотря на то, что я догадывалась об этом, все равно возникло такое ощущение, словно меня окунули в холодную воду.

Прислонившись к стене, я изучала документы. Все ясно. Меня обвинили в порче снаряжения Терри Койне. Меня первую будут судить, а его дата суда позже.

Вот значит как? Колесо правосудия крутится быстро для тех, кто портит чужое имущество. Но если ты убийца, тебя выпускают под залог без разрешения на выезд из города. На месяцы, а может, навсегда. Я так сильно его ненавижу.

— Тебя искал отец. А теперь он не отвечает на звонки.

— Прости, — сказала я. Мама провела пальцами по волосам и накрутила их на них. Разгладились морщины на ее лбу, но глаза раскрылись шире. Белки окружали радужки.

Пугающая версия моей матери — хрупкая и ужасающая. Резко втянув воздух и торопливо выдохнув его, она сказала:

— Эта семья рушится на глазах.

А я стояла там, убирая повестку в конверт. Она права, и я понятия не имею, как все исправить. Если это вообще возможно. Время не обернется назад. Леви не вернется домой. Все разбилось вдребезги.

— Мне очень жаль, — искренне произнесла я.

— Ты не хочешь меня слышать, — ответила мама, отворачиваясь. Она смотрела на мое отражение в окне, встречаясь со мной взглядом. — Твой отец тоже. Но я считаю, что ты должна признать свою вину в суде.

Я издала обиженный звук, но мама продолжала говорить.

— Штраф небольшой, а три года — это немного. — Положив руки на стойку, она потянулась.

— Ты слышала слова той женщины. Она начнет настаивать на том, что у нас была война за территорию, хотя ничего не понимает в этом. Я не могу позволить ей нести вздор перед присяжными.

Холодное осознание пронзило меня. Я убрала повестку и крепко прижала ее к груди.

— Мам…

Она повернулась.

— Если честно признаешься, они поймут, что ты раскаиваешься.

— Как это вообще может всплыть?

— Не думай, что будешь просто сидеть в зале, если дело дойдет до суда. Адвокат этого человека чудовище. Он будет спрашивать тебя обо всем. Нет, помолчи. На этот раз выслушай меня. Просто послушай меня, Уилла.

Умолкнув, я собралась с духом. Мама оттолкнулась от стойки и взяла меня за подбородок. У нас одинаковый рост, поэтому, когда она впилась в меня взглядом, я видела каждый оттенок и огонек в ее глазах. Она разговаривала со мной не как мать, а как полицейский на допросе. Взгляд неоспоримый.

— Когда ты будешь там, тебя попытаются сломать. Присяжные должны увидеть покаяние. Я не хочу, чтобы хоть один житель штата Мэн считал, что ты совершила такое же преступление что и Терри Койне.

А ведь так может случиться. В Матиникусе пару лет назад это произошло. Если я пойду в суд и буду отстаивать свою позицию, могу сохранить свою лицензию. Если я буду сражаться в суде, возможно смогу сохранить лицензию. Они знали, что я работаю на «Дженн-а-Ло» вместе с отцом, что моя семья не может позволить себе потерять человека с лицензией.

Но когда я осознала — мама настолько близко, что я чувствую ее дыхание — поняла, что моя борьба может погубить нас всех. Меня затошнило при мысли, что этот человек выйдет сухим из воды. Выйдет в море.

Я виновата в смерти Леви. Так что я обязана добиться справедливости. Я почувствовала, как холод вновь пробирается в мою душу и кивнула.

— Все будет хорошо, мам, — сказала я. — Я обо всем позабочусь.

Она провела рукой по моей щеке. Стальные нотки в голосе смягчились, и она тихо прошептала:

— Может, ты сможешь поступить в колледж вместе с Бейли.

Сейчас об этом лучше не думать. Все мои планы потеряли всякий смысл. Пыталась понять, что делать вместо этого. Пыталась сообразить, что теперь делать со своей жизнью… С таким же успехом я могла бы отправиться жить на Луну. Уткнувшись в мамин лоб, я сжала ее руки и отошла.

— Я подумаю об этом позже.

Поднимаясь по лестнице, я задевала плечом стену. Издаваемый при этом звук успокаивал меня своим шумом. Словно ветер на Джексон-рок. А падая на белые простыни кровати, думала, что растворяюсь в тумане. Я провела там весь день, а казалось, что лишь час. Проваливаясь в неспокойный сон, я гадала: «Каково это прожить сто лет?».

Грей

Солнечный свет проникает в окно и будит меня. Прошлой ночью я оставил туман в покое и сегодня он развеялся.

На небе нет и пятна — идеальная картина. Оно настолько ясно, что в отражении виднеется океан и наоборот. Мир прекрасен и бесконечен. Все светится — ясень и дубы не окутаны обычными тенями. Сегодня их оттенки алого и бронзового цвета — мерцают и покачиваются на ветру.

Сегодня я наскоро одеваюсь и бреюсь. И почему-то достаю из шкафа серую ленту и завязываю волосы. Ненавижу их длину, мне не нравится, как они змеятся вокруг моих плеч. Я словно медуза-альбинос — и ножницы мне не помогают.

В течение 1950 года я стригся. Каждое утро выбривал голову. Ужасно. Поэтому первое, что я сделаю, когда освобожусь, — подстригусь. Парикмахеры — болтуны, и я готов слушать все, что угодно. И о зарубежных войнах или сельском хозяйстве. Жалобах на боль в пояснице или рыбалке. Без разницы. Ведь это будут разные голоса и лица. Новое место, гораздо лучше этого.

Я спешу сбежать вниз по лестнице. Двигаюсь так быстро, что чары ослабевают. Мои музыкальные шкатулки мерцают, а я смеюсь — разрываюсь от смеха! громко! — когда растворяются вдали и показываются высокие занавешенные стены столовой. На завтрак будут яйца всмятку и тосты, колбаса, печенье и апельсиновый сок. И все, что я хочу знать об Уилле. Вместо привычных мне шестеренок и пружин. Перед сном я просил: «Я хочу узнать ее». Моя тарелка уже стоит и там есть награда. Передо мной два ежегодника из школы Ванденбрука. Нетерпеливо пролистываю их и откладываю в сторону. Слишком много информации.

Под ними есть что-то еще — фотографии. Цветные фотографии! Они великолепны.

В первом классе Уилла такая маленькая. У нее кривые зубы и торчит воротник. Она стоит рядом с мальчиком, который почти не похож на нее, но у него шокирующий оттенок волос.

Они облокачиваются на поручни лодки, а за ними темнеет небо. Вдалеке я распознаю мой маяк, а когда переворачиваю фотографию, вижу подпись. Почерк неэлегантный и простой, но он так много мне открывает: Леви и Уилла, 4 июля.

Я восхищаюсь. Пожелтевшие обрывки газет дают мне информацию о дате ее рождения, о том, что она заняла второе место в конкурсе рыболовов, о смерти ее бабушки и дедушки. Плохого качества копии фотографий, где она на лодке с отцом, с неизвестными людьми. Она держит над головой огромного омара. Теперь она постарше, в клетчатом фартуке, сидит на крыльце.

Вот так перебирая кусочки я обнаруживаю секреты. На этом смятом клочке бумаги написаны цифры, имя: «СЕТ!!!!!» Различные рисунки лодки находятся в викторине по математике.

Уилла держит листок с названиями. Буквы наклонены, карандашные штрихи бледны и почти неразличимы. На первый взгляд в них нет смысла. Акионна, Мацзу, Галена, Тиамат. Но я распознаю Амфитриту — супругу Посейдона, богиню морей. Фетиду, одну из пятидесяти Нереид. Думаю, что список закончен — все до единого божества морей.

Вижу записку от куратора: «Уилле нужно участвовать в олимпиадах. Ее интересы, похоже, ограничиваются лодками, рыбалкой и океаном. Но у нее такой огромный потенциал. Мы бы хотели, чтобы в следующем семестре она попробовала что-то еще».

Есть еще одна записка, уже напечатанная: «Учитывая все обстоятельства, мы думаем, что класс ювелирного ремесла будет более подходить ей в столь трудное время.» Когда я убираю листки с тарелки, на ней появляется мой завтрак. Между едой я сортирую все по годам. Перекладываю бумаги и фотографии с одного конца стола на другой. Эта информация поможет мне выбрать правильное поведение по отношению к ней.

Когда, наконец, отхожу от стола, я удовлетворен. Я освобождаю место внутри себя, чтобы запомнить все о Уилле Диксон. Уже знаю, что ее день рождения наступит через восемь месяцев после годовщины ее родителей. И о том, если отталкиваться от эссе для девятого класса, что она хочет жить и умереть на воде. Я могу исполнить это желание.

Глава 11

Уилла

Единственная причина, по которой я пришла в школу — мне должны вручить повестку. До самой последней минуты я выжидала, но все же пошла туда в одиночестве. Я надеялась, что представители суда найдут меня раньше первого урока. Во-первых, потому что я хотела расставить все точки над и, а во-вторых, чтобы окружающие не обсуждали это событие.

Взгляды. Шепот. Ванденбрук маленькая школа и здесь много людей, с которыми я не хотела встречаться. Они то появлялись в поле моего зрения, то исчезали: Сет на уроке английского, Ник возле своего шкафчика. Я заметила отблески золотистых волос — на долю секунды я приметила Денни Уэллет.

Только Бейли я не избегала — она поймала меня в коридоре. И снова этот ее строгий взгляд. Обычно он появлялся, когда она собиралась отчитывать кого-то за плохое поведение. Кажется, в прошлой жизни она была сержантом строевой подготовки. Мне стало интересно, о чем она думает и что собирается сделать со мной. Я вытащила из кармана браслет, который сделала на уроке ювелирного дела и протянула ей.

— Я закончила его. Можешь взять.

Я не дам ей возможность заговорить первой. Если я буду проворней, она не сможет прочитать мне нотации. Я так устала от них. От всего, если честно.

— Или подари Кейт. Ну ты понимаешь, о чем я.

Бейли нахмурилась, перекатывая бусинки между пальцами.

— Я возьму его. Спасибо. Я хочу посидеть на улице и пообедать. Присоединишься?

Мы шли в одинаковом темпе, а она все так же теребила браслет. Обыденное действие, как если бы она поправляла рукава. Я распахнула дверь и шагнула на свежий воздух. Прикосновение прохладного ветра унесло тепло с моей кожи.

Но лучше всего то, что отсюда я не могу видеть Джексон-рок. Я почти убедила себя в том, что лодка и мистер Грей всего лишь сон. Если увижу маяк, иллюзия спокойствия исчезнет — он слишком реален.

Сидя на верхней ступеньке Бейли, рылась в рюкзаке в поисках обеда.

— Я тебе вчера отправила тысячу сообщений.

Я устроилась рядом и утащила сельдерей из ее контейнера. У меня был свой обед, но еда Бейли мне всегда больше нравилась.

— Да, знаю, прости. Вчера день выдался ужасным.

— У меня тоже, — произнесла она.

— Что случилось?

Открыв пластиковый контейнер Бейли, помешала вилкой салат из макарон. Затем вздохнула.

— У тебя и так достаточно проблем.

— И? Расскажи мне.

Она заколебалась. И я поняла — она обдумывает делиться этим со мной или нет. Ее что-то гложет, но она не хочет говорить. Я неуютно себя почувствовала — она ведь моя лучшая подруга. Ей нужно с кем-то поговорить, а я забыла про нее. Повернувшись, я ткнула Бейли локтем.

— Бей.

— Кейт решила подать заявление в Южно-Калифорнийский университет, — сказала она.

Бейли вонзила вилку в макароны и нервно убрала контейнер в сторону.

Я удивленно произнесла:

— Я думала, у вас совместные планы на будущее.

— Я тоже так считала, — горько ответила она. Сверкая глазами, Бейли взяла контейнер и снова отодвинула его в сторону. — Она заявила, что это место подходит лучше для того, чем она хочет заниматься. Я спросила, почему она раньше не рассказала мне об этом?

— А что она?

— Она не хочет меня тянуть за собой.

Обняв ее, я подвинулась ближе.

— Вы расстались?

— Нет, но все к этому идет.

Бейли провела костяшками руки по щеке и посмотрела вдаль. Она вновь казалась такой маленькой и отстраненной.

— Я не дура. Три тысячи миль — это слишком много.

— Но у вас еще есть полтора года.

— Да, но время ограничено.

Напрасно надеясь, я произнесла:

— Может, она передумает.

Бейли уделила этому вопросу крайне мало внимания. Махнув рукой, она сказала:

— Я не могу. Это все равно что сказать: «Хорошо, я буду любить тебя ровно столько, сколько возможно».

Положив голову ей на плечо, я задумалась. Не то чтобы мои мысли имели смысл. Но если и моя жизнь закончена, значит так оно и есть.

— Просто живите долго и счастливо. Думаю, это поможет.

— А потом они больше никогда друг друга не увидят. Вот и сказочки конец.

Бейли вытерла мокрую щеку, а после напряглась. Резко она взяла себя в руки.

— Кто-то идет.

У нее слух, как у летучей мыши. Она, должно быть, услышала чьи-то шаги на каменной дорожке, потому что еще никого не было видно. В предвкушении я тоже напряглась, все также внимательно смотря на Бейли. Поскольку мы не знали кто идет, я понизила голос:

— Я не пытаюсь тебя переубедить. Мне просто больно за тебя, понимаешь?

— Хочешь услышать от меня какую-нибудь глупость? — прошептала она.

— Конечно.

Вытянувшись, она наблюдала за дорожкой.

— Жаль, что ты не можешь меня отговорить. Мои счастливые мгновения остались на том пляже возле костра — последнее место, где я хотела провести вечность. Воспоминания я сохраню только для себя.

Ветер поднялся, деревья начали раскачиваться. И, наконец, на дорожке появилась темная фигура. К нам подошла женщина в парадной форме, а на бедре располагался пояс с оружием. Я знала за кем она, поэтому встала.

— Что за?.. — пробормотала Бейли.

Увидев нас, помощница шерифа прибавила шаг. Она положила руку на кобуру. Мне захотелось фыркнуть, потому что мы с Бейли выглядели очень опасными с нашими рюкзаками и учебниками.

— Привет, дамы. — сказала она. — Не знаете, где я могу найти Уиллу Диксон?

— Это я.

Без долгих разговоров она проверила мое удостоверение личности и вручила толстый конверт. Зная, что находится внутри, я просто убрала его в задний карман. Подобно идиотке я поблагодарила женщину. Словно не могла дождаться ее прихода и суда. Но внутри я ощутила легкость — борьба прекратилась. Может, это шок, а возможно мне стало все равно.

— Это повестка, — сказала я Бейли.

Помощница шерифа уже исчезла из виду.

— Все в порядке?

— Замечательно, — сообщила я, а затем потянулась к ее контейнеру и попробовала салат. — Хочешь какую-нибудь подлянку ей устроим?

Бейли издала смешной звук — удивленный и смирившийся. Покачав головой, она откинулась на локти, окончательно забывая про свой обед.

— Не знаю. Спроси меня еще раз, когда мы расстанемся.

Повернувшись через плечо, я спросила:

— А не хочешь проколоть шины Сету?

— Нет, дурашка. — Она пнула меня ногой. — И ты тоже.

— Да-да. Давай будем просто наблюдать, как он катает Денни.

— Он просто усадит ее в свою десятискоростную машину.

Картина появилась перед глазами, и я рассмеялась. Это удивило меня и странным эхом отдалось в груди. Мы устроились поудобнее — нас снова обдало прохладным ветром, и мы одновременно вздохнули. Нам тоже скоро предстоит расстаться, но мы не касались этой темы.

Так как наступила неловкая тишина, я произнесла:

— Мы можем вытащить тормоза из ее машины для твоего пикапа.

— Заткнись, — ответила Бейли и сжала мою руку.

После школы я заскочила домой, чтобы взять оборудование. Я бросила копию повестки на стол, чтобы мама знала — я получила ее.

Та груда хлама, которая называется лодкой, все еще продается в Милбридж. В нее придется много вкладывать, а двигатель дорогой.

Туман рассеялся, и прилив отошел. Вдоль горизонта тянулись сгорбленные спины — другие копатели уже работали. Ближняя к берегу грязь уже разворочена.

Мне пришлось идти пешком, чтобы найти нетронутый кусок, а мои сапоги засасывала трясина. Сквозь резину ощущался холод, который вызвал боль в костях.

Маяк, казалось, маячил перед глазами, но я не поднимала голову. В конце концов, день ясный и я не хотела видеть Грея, стоящего на утесе. Если отчетливо разгляжу его, не смогу заявить, что он галлюцинация, и мне придется признать его существование. А мне почему-то проще поверить, что схожу с ума.

Вдали выделялась белая лодка — скорее всего мой отец. Разглядеть четче с такого расстояния не получилось. Но чувствовала, что права. Много лодок были белыми, но эта находится рядом с тем местом, куда я бросала приманки. Кто-то зашевелился на палубе, а затем зашел в каюту. Лодка прошла еще немного по воде, перед тем как остановилась.

Должно быть, он вышел в море один.

Он медленно исчез в тени острова.

Горло сжало, и я попыталась успокоиться. Ледяные брызги грязи несли запах гнили и мертвой рыбы. В разы труднее работать, чем обычно. Словно моя сила и выносливость покинули меня. Конечно, грязь холодная — за исключением середины лета — но так было всегда.

Грабли вошли в грязь, но безуспешно. Просто черви и мидии — все. Я взяла оборудование и двинулась дальше, но как только я наклонилась меня окликнул мужчина:

— Эй, полосатая!

Взглянув на свой фартук, я выпрямилась.

Парень, кричавший мне, был худым и неуклюжим, с узким подбородком, с которого свисала козлиная бородка похожая на мох. Я не узнала его.

— Что не так?

— Как насчет того, чтобы свалить отсюда? Некоторые из нас работают, чтобы выжить.

— А с чего ты взял, что я здесь по другой причине?

Он ткнул граблями в мою сторону.

— У тебя есть лицензия, верно?

— Что, прости?

— Я видел тебя в газетах, — сказал он.

Случайно, как и большинство моих фотографий, парочка оказались в «Бэнгор Дейли». Поднеся пиявку к свету, он осмотрел ее бледно-розовое тело, а затем вновь взглянул на меня.

— Когда дело касается денег, территория важна, верно?

Напрягшись, я пробормотала:

— Прилив держался долго.

Парень снова наклонился и принялся копать, но говорить продолжал:

— Это несправедливо. Я ведь не могу прыгнуть в твою лодку и заняться рыбалкой. Так почему ты лезешь на мою территорию?

Во рту пересохло, а тошнота подкатила к горлу. Мне хотелось что-нибудь ему сказать. Кричать, пока не сорву голос. Он ничего не знает! Я не смогу рыбачить долгое время.

Вся моя надежда на то, что присяжные сохранят лицензию, напрасна. К тому же я решила перестать бороться. Оборвать эту часть своей жизни. Поэтому я смирилась с тем, что буду копать пиявок, моллюсков или креветок. Какое ему дело?

— Что нечего сказать? — спросил он, вытаскивая очередную длинную пиявку. — Даже не спросишь, как дела?

— Работаю так же, как и ты.

Он фыркнул, бросая добычу в ведро.

Я сильно замахнулась граблями. Когда они врезались в грязь, я услышала звук — высокую повторяющуюся ноту. Грязь стала черной и тяжелой. Спустившись вниз, я попробовала еще одно место. Время от времени этот болтун что-то кричал мне.

Остальные копатели отошли от него, потому что он нарушил негласное соглашение — молчать во время работы. Никто не говорит тебе что и как делать — головы опущены, а пиявок убирают в ведро. В рыбалке все иначе, но это илистая отмель и болтунов здесь не любят. Хотя нет, мудаков.

— Сколько накопала, полосатая? — крикнул он.

Наконец, ему надоело, к тому же кто-то попросил его заткнуться.

Вода начала наступать, окружая мои лодыжки. А следом пришел туман — тонкий, серый. Клубящийся, когда ты переступаешь через него. Я хотела лечь и позволить грязи поглотить меня, а воде накрыть с головой. Туман, словно бледное одеяло, умиротворяющий.

У меня почти пустое ведро, и внезапно я почувствовала себя слишком усталой. Я начала возвращаться к берегу, а каждый шаг давался с трудом.

Горячий душ смыл грязь, но не усталость. Я открыла окно спальни, чтобы впустить холодный воздух, и упала в постель. На нижнем этаже дома стояла тишина — отец еще не вернулся, а мама работала в ночную смену.

Я прислушалась, не скрипит ли лестница. Когда Леви заходил домой, я всегда слышала его возвращение. Такой долгий, протяжный скрип, а затем дребезжание дверной ручки. Я так сильно этого хотела. Изо всех сил желала, бросая свою мольбу на ветер, словно пух от одуванчика.

В мое окно ворвался луч света. Загорелся маяк — маяк, где жил Грей. Там он ждал меня. Встав с кровати, я подошла к окну и смотрела на Джексон-рок.

Я не помню, видела ли раньше маяк из окна своего дома.

Прежде чем я успела всерьёз задуматься об этом, уже надела пальто и направилась к берегу. Я скрутила мокрые волосы в беспорядочный узел и перевязала пучок резинкой, которая нашлась в кармане. Туман не был густым, лодки направлялись к пристани. Я шла, разглядывая фигуры, движущиеся по пирсу. Чайки кричали где-то в дали.

В просвете я уже заметила лодку с моим именем, которая приближалась к берегу. Не оглядываясь, я шагнула вперед.

Грей

Встречаю ее, когда она пришвартовывается к берегу. В этот раз я почувствовал, что путь открыт. Она считает, что лодку прислал я — на корме ее имя. Она упоминала это. Немного неожиданной магии — на этот раз проклятие на моей стороне. Я подаю ей руку и произношу:

— Ты как раз к ужину.

Замечаю карий оттенок — там, где должны быть ее глаза. Нет, еще я вижу золотистые и черные цвета, но в большинстве своем карий. Для меня она все еще похожа на мазок краски. Когда Уилла смотрит на меня я задумываюсь: «А каким она видит меня?»

Смотря на Сюзанну, я был ошеломлен. Каждая неземная вещь в ней очаровывала меня. Тем не менее, женская красота вряд ли сопоставима с мужской привлекательностью. Я могу нервировать Уиллу. Или даже пугать. Беру ее под локоть.

— Рад, что ты вернулась.

— Я даже не уверена в том, настоящий ли ты, — отвечает она.

— Что ты имеешь в виду?

Я смотрю на нее, ведя через темный лес. Листья начали опадать, обещая конец сезона. Они шепчутся трепеща, обнаженные деревья выгибаются над нами.

Пальцы Уиллы впиваются в мою руку. Как она может сомневаться в моем существовании? Она ведь чувствует меня. Я прерывисто вздыхаю, потому что она прикасается ко мне. Прошло сто лет с тех пор, как кто-то трогал меня. Нет ни малейшего шанса, что она осознает важность этого жеста. Уилла не смотрит на меня. Ее свет колеблется, когда она говорит. Интересно, какие у нее губы? Полные или потрескались… может, они нуждаются в поцелуе.

— Ну ты же призрак. Так утверждают жители города. Говорят, что, если кто-то сможет найти мистера Грея, он придаст удачи в море и ясные дни.

— Хочешь, чтобы я помог с рыбалкой?

Она рассмеялась.

— Я лишь сказала, что, по их мнению, ты должен делать.

Звучит смутно знакомо. Но не все чудеса я могу творить. Да, завтрак сам появляется на моей тарелке. Могу призывать и прогонять туман. Я собираю души тех, кто умирает в зоне моей досягаемости. У меня ограниченные возможности. Тем не менее, я изучил ее жизнь, используя записи.

Накрыв ее руку, я произношу:

— Давай договоримся всегда говорить друг другу правду.

— Что? — нахмурившись сказала она.

— Что не так?

Я иду впереди нее и останавливаюсь на опушке леса. Здесь нет лунного света, который освещал бы меня. Я призрачен и реален настолько, насколько она этого желает.

— Я не буду тебе лгать. Клянусь, буду говорить только правду.

Возможно, слишком пылкое обещание. Она делает осторожный шаг назад. Я должен что-то сделать, чтобы удержать ее. Соблазнить ее. Она не так проста, как я — хочет большего. Ей не нужны клятвы в любви от сирены с утеса.

— Я знаю, что ты страдаешь, — говорю я.

Честно, я просто догадываюсь об этом. Так должно быть — я изучил газеты, где фигурировала она. До этого лета Уилла была совершенно обычной. Но этот год, это лето — гобелен, и только я вижу нити в переплетении. Я знаю о ней больше, чем она может себе представить.

— Мне жаль твоего брата.

Она напрягается, ее тени становятся белыми.

— Я не хочу говорить о Леви.

— Действительно ли это так?

Туман окутывает нас, скрывая в своей глубине. Светясь, он захватывает лес своей эфемерной формой. Уилла поворачивается, смотря на тропинку позади себя — ее все еще видно. Если она снова захочет сесть в лодку и отправиться домой, я не стану ее останавливать. Думаю, теперь все ясно. Если она и романтична, то не показывает этого. Я не стану завоевывать ее силой или настойчивостью. Поэтому я задаю очередной вопрос тихим, интимным шепотом, предназначенным только для нее:

— Ну так что, Уилла?

— Я убила его.

Протянув руку, я касаюсь пальцами ее света там, где должны быть плечи. Я тщательно подбираю слова — то, что она хочет услышать, а не правду. Для этого существуют друзья и семья. И я не виноват в том, что они не сделали этого. Я подхожу ближе и произношу:

— Я знаю.

Лед тронулся.

Глава 12

Уилла

Грей слушал. Просто молчал и не спорил со мной. Вслед за ним я зашла в маяк — мы сели на стулья, как и в прошлый раз. Музыкальные шкатулки завибрировали. Я опасалась, что они могут заиграть без чьей-либо помощи.

Словно на исповеди, я рассказывала ему все, о чем думала — о том, что той ночью я могла остановиться, изменить свое решение. Каждое неверное действие привело к тому, что Леви издал свой последний вздох на пристани. В этот момент уже ничего не имело значения — ни то, что произошло до, ни то, что случилось после.

Я высказала все мысли вслух. Даже то, что отец не бросил курить. Я не догадывалась, как сильно меня это беспокоит, до тех пор, пока не озвучила. Губы щипало, я посмотрела на Грея.

— Думаешь, я могла сказать что-то полезное. — произнесла я. — Я словно застыла. Во всех смыслах Леви был одинок. И умер один.

— Думаю, ты права, — ответил Грей.

Он сидел тихо, наблюдая за мной. Ждал.

Меня нервировало, что он больше ничего не делал — Грей не пытался меня утешить. Слова иссякли. Внутри меня наступила тишина. Я устала от себя. Встав, я огляделась в поисках лестницы — помню, что видела ее. К тому же это ведь маяк, она должна быть.

— Так значит ты здесь живешь?

Поднявшись, Грей коснулся моего плеча, поворачивая меня так, словно знал, что я хочу увидеть. Видимо так и есть, потому что, когда я прошла комнату, обнаружила лестницу, которая спирально поднималась вверх.

У меня перехватило дыхание — невозможно. Но на галлюцинацию или сон это тоже больше не похоже. Конечно, это было другое место, но не выдуманное.

— Давай я тебе все покажу.

Грей ухватился за перила и пошел наверх. Его удалось рассмотреть и со спины, и спереди — я видела его гладкую шею. Белая шея, серебристые волосы, стянутые лентой чуть темнее. Его одежда была накрахмалена, а воротник выглядел церемониальным.

Я прикоснулась к Грею, — несмотря на то, что я ощущала его тело и тяжесть руки, — не почувствовала тепла. Но он выглядел вполне реальным. Просто словно сотканный из полупрозрачного шелка.

— Моя библиотека, — сказал он.

Комната была меньше той, что внизу, но богатой. Лампы с цветными абажурами горели, отбрасывая свет. Кожаное кресло поблескивало — им пользовались — обивка местами посветлела, прикрытая скомканным одеялом.

Книги заполняли стены точно так же, как музыкальные шкатулки в комнате внизу. Некоторые из них кожаные и старомодные. Те, что с острыми краями и золотой кромкой. Под лестницей располагалась целая секция с книгами в мягких обложках — дешевые и потрепанные. Когда я дотрагивалась до них, исходил резкий запах.

Грей небрежно провел пальцами по твердой обложке.

— Я обожаю бульварные романы.

Я бегло осмотрела названия: «Принцесса Марса», «Тарзан — приемыш обезьян», «Заводные девушки на побережье».

Когда дедушка Уошберн умер, я отнесла четыре или пять коробок с такими же книгами для пожертвования. Странная связь. Я остановилась, убирая назад на полку «Либерти Бойз 76».

— Сколько тебе лет?

Открыв толстый черный том, Грей улыбнулся.

— Если я отвечу, что «семнадцать», ты спросишь меня «Давно тебе семнадцать?»

Его призрачные брови приподнялись, он показал мне книгу, которую держал в руках, и я разглядела обложку. Белые руки сжимали красное яблоко.

Я посмотрела на него.

— Ты это серьезно?

Казалось его забавляла моя реакция. Скривив губы, он подошел ко мне, закрывая пальцем середину книги.

— Где-то сто семнадцать лет. Последние сто лет я мертв, поэтому точно назвать цифру не могу.

Я взяла из его рук «Сумерки» и перевернула ее. Книга настоящая — она подписана. Не понимаю.

Помахав ей перед носом, я спросила:

— Ты ходишь в книжный магазин?

— Нет. Я не могу покинуть остров.

— Тогда откуда у тебя книга?

Было каким-то неправильным, что что-то современное и настоящее находится здесь. Я окинула взглядом полки — бульварные романы и шикарные обтянутые кожей книги классиков. Но другие секции пестрели актуальными книгами: «Голодные игры», «Свобода», «Дьявол в белом городе» и «Бессмертная жизнь Генриетты Лакс».

Засунув руки в карманы, Грей встал рядом со мной. Доставая с полки «Мидлсекс», он коснулся меня плечом. Его бледные, призрачные пальцы скользили по ней.

— Я могу получить все, что пожелаю, Уилла.

Он произнес эту фразу так, словно это проклятие. Будто в него воткнули нож и с силой прокрутили внутри. Вздрогнув, я отложила книгу и посмотрела на него.

— Как?

— Мне достаточно попросить.

Грей указал на лестницу, которая внезапно снова появилась. Сунув книгу под мышку, он встал, ожидая, что я последую за ним. Я стояла и ждала, когда он обернется.

— Может, ты мне просто объяснишь без своих витиеватых фраз?

— Обычно в это время я иду в спальню, — сказал он, прислонившись к перилам. — Прости меня, но не буду показывать эту комнату. Я чувствую, что не вправе приглашать туда женщину.

Нетерпеливо я облокотилась на перила. Я так сыта по горло этими речами. Если он реален… Нет, он должен быть настоящим. Грей из тех типов людей, которые много разглагольствует о честности друг к другу.

Подняв подбородок, я произнесла:

— Как скажешь, Грей. Так что ты говорил?

— Я думаю о том, чего хочу, а утром это уже лежит у меня на тарелке. Я люблю собирать музыкальные шкатулки, поэтому думаю об их частях. Но иногда мне хочется почитать что-нибудь новое. Например, свежую газету. Однажды я попросил дать мне возможность увидеть мир за пределами острова. Я надеялся на телескоп.

— А что ты получил? — спросила я.

— Интернет.

Он указал на стол, которого минуту назад здесь не было. Там поблескивал ноутбук, в тысячу раз лучше того, которым пользовалась вся моя семья. Я поняла, что направляюсь к нему.

— И как тебе это удается?

— Не очень хорошо, — признался он. Вытянув руку, он ожидал пока я возьму его под локоть. Затем мы вместе пошли вверх по лестнице — я почти не слышала звук его шагов. — Когда я включаю ноутбук, он показывает только газеты. Везде война. Убийства в Балтиморе, статьи о пропавших детях, крах ярмарки штата, женщина, которая вырастила самую большую тыкву…

И тут я осознала, о чем он.

— Ты можешь просматривать только новости? Только так ты можешь узнать о мире за пределами острова?

— Верно.

Грей толкнул люк, и над нами пронесся ветер — холодный и порывистый, пытающийся не пустить нас на платформу маяка. Когда мы поднялись, у меня перехватило дыхание, вокруг — море. Вода была зеленой и бесконечной, простирающейся во все стороны.

И ничто кроме воздуха не разделяло меня и океан — я видела все. Я подумала: «Что будет, если прыгну в море?» Наверное, превратилась бы в пену.

— Пенни за твои мысли, — сказал Грей.

Даже несмотря на то, что он отошел, я четко слышала его голос.

— Прекрасный вид, — произнесла я и прежде, чем успела сообразить, добавила: — Вода занимает большую часть мира. Из космоса земля настолько мала по сравнению с морем.

Лицо Грея исказилось.

— Космос?

Я перегнулась через перила, указывая на небо. Оно становилось пурпурным на востоке и багровым на западе. Для моряка красный оттенок неба это отрада.

— Человечество высаживалось на Луне — заняло много времени, чтобы туда добраться. Оттуда есть фотографии.

Воздух обжигал своим холодом. Грей наклонился, посмотрев на небо.

— Снимки с Луны…

— Ты любишь астрономию? — спросила я.

Он даже не оглянулся. Его слабая улыбка искривилась усмешкой.

— Мне нравится любой вид, кроме этого.

Позади лязгнули шестеренки и маяк ожил. Первоначально тусклый свет разгорался все ярче. Я удивилась от того, как много тепла исходило от него — спину обжигало.

— Все не так уж плохо, — тихо сказал он.

Грей посмотрел на мой город. Проследив за его взглядом, я не поняла, что он там увидел, и почему он посмотрел в ту сторону.

Но мне нравился вид. И тут мое сердце сжалось от грусти — странная тоска по дому. Отсюда все выглядело идеальным. Не о чем беспокоиться, будучи на такой высоте, да и в этом маленьком городке никогда не случалось ничего плохого. Лодки возвращались домой с полными приманками. Все, что планировали эти люди, сбылось. Грей положил руку мне на спину. Его холод прогнал жар от света.

— Уилла?

— Да что ты вообще знаешь? — спросила я.

Грей сжал губы и сел на перила. Он потянулся ко мне своими тонкими пальцами и нежно взял меня за подбородок. Он по-прежнему был серого оттенка, но в глазах появился свет.

Наконец он прошептал:

— Я знаю, что ты не одна.

Его прикосновение осталось на моей коже — проникло насквозь и обернулось вокруг костей, словно их сжали в кулак. Возвращаясь домой, я не оглядывалась. Я чувствовала, как Грей наблюдает за мной. Знала, что там он может меня видеть.

Этот маяк, нет ничего между ним и океаном. А магия выполняла желания Грея. Я зашла в тихий дом и направилась на кухню. Там я хотела бы поесть индейку вместе с Леви, сидящем напротив в кресле. Но на кухне было холодно, темно и тихо.

В окнах виднелись густые облака. Открыв холодильник, я застыла. Достав из кармана телефон, я отправила сообщение Бейли, но она не ответила.

Взяв холодной курицы и вчерашний картофельный салат, я прихватила тарелку и села за стол в одиночестве. Решила просмотреть почту — счета сразу отбросила в сторону, ведь больше это не моя забота. Не было ни купонов, ни каталога для одежды.

Мое внимание привлек конверт от страховой компании, обнаруженный в самом низу стопки писем. Внутри находился документ, где большими буквами было написано: «СОГЛАШЕНИЕ ПРИЛАГАЕТСЯ». Когда я вытащила квитанцию, прикрепленную к письму, она всколыхнулась — в ней значилось имя Леви Мэтью Диксона.

Мне стало дурно. Неудивительно, что отцу не нужны мои деньги. Я убила его сына, который заплатил за все счета своей жизнью.

И я поняла, почему отец не может на меня смотреть.

Я выкинула тарелку в мусорное ведро и собиралась покинуть кухню, но через заднюю дверь вошел отец. От него веяло океаном — запах впитался в одежду. А также горьковатый дым сигарет, который волочился за ним подобно плащу.

Сняв шляпу, он посмотрел через меня.

— Стоишь тут в темноте?

— Я шла в комнату.

— Твоя мать купила тебе платье.

Дата суда близко. На мои плечи навалилась еще большая тяжесть. Какая разница что я надену? Неужели я не могу прийти хоть раз в жизни в джинсах и толстовке?

Папа направился к лестнице.

— Если хочешь поспорить, можешь подождать ее.

— Я ничего не говорила.

Оглянувшись, он вздохнул.

— Держись подальше от лодки. На этот раз я говорю серьезно.

Конечно же, он знал. Я не совсем точно забросила приманки. Старалась попасть в те же места, чтобы не было отличий. Чуть промахнулась, и ловушка оказалась ближе к другой.

Я могла бы опровергнуть его слова — лгать. Но он не глуп и не собирался меня наказывать. После суда я не смогу больше заходить на борт «Дженн-а-Ло», если там будет снаряжение. Береговая охрана заберет все — лодку, снасти и улов. Они отберут у отца лицензию.

— Твой мальчик заходил.

— Он больше не мой мальчик.

Папа закатил глаза, он даже не пытался это скрыть.

— Я просто ставлю тебя в известность.

Схватив бутылку с водой, я со злостью открутила крышку. Нет, не просто. И так ясно, о чем он думает. Считает, что у меня талант все портить. Горло сжало в тугой ком, вызывая тошноту. Картина отца и Сета сидящих вместе в машине встала перед глазами. Плечи опущены, кепки съехали назад — переговариваются тихими короткими фразами, обсуждая меня.

Схватив со стола телефон, я вышла во двор, чтобы подышать свежим воздухом и написать Бейли. Снова нет ответа. Я написала маме, спрашивая, где платье — тоже тишина.

Одна в темноте — одинока. Вспомнив про телефон, я набрала номер, но остановилась. Я не буду бегать за Сетом. Боль обжигала, проникая под кожу.

Натянув капюшон, я зашагала в сторону причала. Луч света пронесся надо мной, такой плотный — интересно, смогу ли я обуздать его и дойти по нему к Джексон-рок.

С берега океан был другим — твердая земля, скалы и камни подталкивали меня сзади. Я могла бы зайти в воду, но она не окружила бы меня. Я бы парила над волнами.

На острове Грей, вероятно, ужинал. Просил о современных книгах, айпаде впридачу к его чудаковатому интернету. Музыкальные шкатулки… его мир состоит из покоя и уюта, окруженный морем. Он получал все, что желал. И я завидовала.

Грей

Кухня пуста. На лестнице тихо. Моя гостиная похожа на музей. На ужин у меня чашка бульона и два ломтика хлеба. Я так и не дотронулся до еды — размышлял о своей жизни.

Иногда понимаю, что все обман, и я не существую. Мое тело состоит не из плоти и крови. Мне не нужно есть, бриться и спать. Когда я подстригаюсь, туман лишь приобретает новую форму. Когда я вздрагиваю в присутствие Уиллы, вру себе, что мои эмоции — это ощущения. Я только перестраиваю туман, который формирует меня.

Прикасаюсь к ней, веря, что моя рука лежит на ее плече. Если бы я прижался к ней и провел руками по тому свету, где должны быть ее волосы, поверил бы.

И она тоже. Это восприятие магии. Все что я делаю — остатки моей человечности. У меня есть привычки, потому что я все еще считаю себя человеком.

Но сейчас… я так близок к тому, чтобы снова стать реальным. Мечты никогда не становились более существенными. Я вижу свою тюрьму — туман находится везде.

Вот почему в маяке видна лишь одна комната — там, где нахожусь я.

Лестница то появляется, то исчезает, только когда я поднимаюсь наверх. Потому что я считаю, что спальня должна выходить на кухню.

Теперь я ощущаю присутствие Уиллы в каждой комнате. Я слышу ее голос в скрежещущих шестеренках лампы. Я вижу мерцание меди на кухне; ее стул не спрятан под столом. Он стоит под углом, точно так же, как она его и оставила.

Закрыв глаза, я мучительно замираю. В темноте ничего не существует. Когда я осознаю это, меня охватывает страх — этот маяк пуст. Еда — сплошная ложь. Подарки на моей тарелке — фантазия.

Теперь, когда я понимаю это, так четко вижу разницу между выдумкой и реальностью: что будет, когда открою глаза?

Вздыхаю, закаляя себя, а после смотрю.

Кухня остается кухней. Черная печка излучает тепло — мой рыбный бульон остыл. Когда я поднимаю пальцы, страницы книги мерцают и переворачиваются. Стул Уиллы на том же месте. Стены все еще вибрируют от работающих наверху механизмов. Все, как и всегда. Разница есть между верой и правдой. Я не могу доказать свою реальность, так же, как и обратное.

Лучшие философы и мыслители пробовали это — у некоторых, возможно, получилось достичь успеха. Когда я открыл глаза, все мои доводы рухнули.

— Надеюсь, ты смущен, — говорю я себе.

Бульон, который я помешиваю, клубится белой дымкой, как туман.

Глава 13

Уилла

— Я буду признательна, если ты слезешь с моей решетки, — крикнула мама Бейли.

Держась одной рукой за окно второго этажа, а ногой упираясь в решетку, я наклонилась и сказала:

— Прости, тетя Дайер. Я хотела пролезть незаметно.

Тетя Дайер подошла к окну и подняла створку, чтобы я могла лучше ее слышать.

— Для всех будет лучше, если ты войдешь через дверь. Мой ломонос не пострадает, а я угощу тебя тестом для печенья.

Спрыгнув, я указала на заднюю дверь и направилась к ней. Бейли и ее мать были единственными людьми в «Сломанном Клыке», которые запирали двери. Бейли потому, что мама настаивала на этом. А тетя Дайер не любила неожиданных гостей. Ее дневная работа заключалась в расшифровке аудиотекстов для медиков, а по ночам она любила рисовать. Если бы не моя мама и Бейли, тетя Дайер могла бы стать настоящим отшельником.

Засов щелкнул, и задняя дверь распахнулась. Я просунула одну ногу внутрь и обнаружила, что меня обнимают теплые крепкие руки. Несмотря на то, что я выше, тетя Дайер смогла меня крепко обнять. На кухне пахло луком и чесноком. Тесто для печенья не предназначалось для выпекания, его можно было просто есть. Взяв чашу с тестом, тетя Дайер помахала ей в мою сторону.

— Ты редко приходишь, дорогая.

— Я старалась находиться дома.

Она фыркнула и отошла, чтобы я смогла открыть шкаф со столовыми приборами и взять ложку.

— Твоя мать говорит совсем другое.

Пожав плечами, я положила ложку в чашу.

— Наверно.

— Это не мое дело. — Тетя Дайер пожала плечами. — Но сейчас ей приходится нелегко. Поддерживай ее, ладно?

Хотя она не сказала ничего плохого, этот совет меня раздражал. После похорон всегда кто-нибудь спрашивал о моих родителях — хотел узнать, как они там. Говорили мне, чтобы я была сильной ради них. Заботилась о них.

Я старалась все это время. Оплачивала счета, отвечала на звонки. Смирилась с тем, что мой парень занял мое место рядом с отцом, который запретил мне заходить на борт.

И ни один человек не спросил меня о том, как я. Да, это моя вина. Я создала эту катастрофу своими руками. А люди были добры и молчали. Но мне казалось, каждый считает, что я позабочусь обо всем.

И я так поступила, потому что Диксоны горды и все держат в себе. Я бы в любом случае так сделала. Но народ давал мне советы и от этого меня заполнял горький гнев.

Почему никто не сказал моему отцу, чтобы он позаботился обо мне? И маму никто не учил — это оскорбило бы ее. Она бы высказывала свое и, наверное, испекла бы мне блинчики.

Смерть Леви будто бы отправила меня в зеркальный мир. Все исказилось, стало неясно. Я набрала полный рот маслянистого теста и бросила ложку в раковину.

— Спасибо за печенье, — сказала я и стала подниматься по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Из-за меня фотографии подрагивали на стене до самой лестничной площадки. Бейли росла ступенька за ступенькой — в детстве ее волосы были светлого оттенка. С каждой школьной фотографией и летним снимком они становились все темнее, а взгляд более задумчивым.

Дверь ванной открылась, и в коридор вошла Бейли. Завернутая в оранжевую махровую ткань, она напоминала мандарин, от которого исходил пар. Улыбнувшись с любопытством, она потуже затянула полотенце.

— Чего?

— Ничего, — ответила я.

Я положила большой палец себе на плечо.

— Твоя мама поймала меня на решетке. И в наказание я ела тесто для печенья.

Рассмеявшись, Бейли направилась в свою комнату.

— Будет уроком.

— Думаешь?

Я прошла в ее комнату и уселась на кровать. Взглядом проследила за узорами, которые мы нарисовали на потолке рядом со светящимися в темноте звездами. В детстве мы любили астрономию — символы, Луну, звезды, приливы и отливы. Так что в шестом классе мы придумали свои собственные созвездия. Пока Бейли одевалась, я рисовала пальцем в воздухе какие-то контуры — шабаш ведьм, ром капитана Джека, пиявок.

Дыхание перехватило, но я не знала почему: у нас ведь есть еще целый год.

— Как ты? — спросила я.

Бейли натянула толстовку через голову.

— С Кейт? Все еще странно. Подготовка к экзаменам? Все также страшно. А касательно моей лучшей подруги? Что ж, она, кажется, немного спятила, так что я тоже беспокоюсь о ней.

— К черту ее, — фыркнула я.

Перекатившись на бок, я подложила себе под голову подушку Бейли.

— Я видела мистера Грея. Близко.

Еще одно фырканье и Бейли убрала волосы с воротника.

— Что это ты куришь?

— Я говорю правду, Бей.

— Хорошо. Я не хочу расстраивать твое тонкую натуру или что-то в этом роде, но все же. Не прикалывайся надо мной. — Завязав волосы резинкой в крепкий узел, Бейли села на свой стол.

Один из ее игрушечных солдатиков закачался, угрожая упасть на пол. Схватив, она поставила его на пол и начала крутить.

— Мистера Грея не существует, детка.

— А если я заявлю, что действительно видела его?

Бейли придержала солдатика, чтобы он не раскачивался.

Подобрав его пальцами ног и отбросив в сторону, она села рядом со мной. От ее рук исходило тепло после душа и даже несмотря на то, что я сидела в куртке, ощущала его.

— Тогда я буду очень, очень волноваться за тебя.

— Он приготовил для меня какао.

— Зачем ты меня разыгрываешь?

Все было намного проще в наши детские годы. Тогда мы вместе верили во что угодно. Однако время излечило нас от фантазий. Даже если я выложу все, ее это не убедит. Если только я не приведу ее на маяк и не заставлю выпить чашку чая с Греем. По моим часам это должно было случиться в половине первого ночи.

Я вздохнула.

— Не знаю. Я просто злая, наверное.

Бейли села на меня сверху. Прислонившись, она уперлась костлявыми локтями мне в спину. Повторив мой вздох, Бейли повернула голову и посмотрела на меня.

— Ты видела Сета?

— Я не хотела встречаться с ним.

Мягкий смех вырвался из груди Бейли. Упершись локтем, она наклонилась и прошептала:

— Он очень несчастен.

Закрыв глаза, я опустилась на кровать. Вдыхая аромат духов Бейли, я все еще ощущала во рту маслянисто-солоноватый привкус теста для печенья. Эта комната была мне знакома. Похожа на мою, а может, даже больше по размеру. Именно здесь я раскрывала свои секреты и чувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы позволить своим грезам оживать. Расставание отвратительно, нам хорошо было вместе.

Последнее перевешивало, поэтому я произнесла:

— Я не хочу, чтобы он был с…

— Эм, Денни?

— Мне не нравится эта тема, — уточнила я. — Я просто хочу, чтобы все было по-другому.

Бейли согласно кивнула. Она посмотрела куда-то вдаль, вероятно, туда, где не маячили выпускной класс и расставание с девушкой. Бей начала теребить шов на моей куртке — праздное движение.

— Меня устраивало, когда у нас имелся план.

Разве не об этом мы все мечтали? Иногда казалось, что нужно просто сдаться. Вернуться в четвертый класс, когда мы уже отвечали за свои мысли, но достаточно юны, чтобы ничего не имело значения. Это казалось возможным, но в реальности было не так.

Все прошло — рыболовный сезон, летние каникулы, четвертый класс… Ничего утешительного. Поэтому я потянулась, чтобы неловко погладить ее. И тут я вспомнила то, что заставит ее прийти в себя.

— По крайней мере, никто больше не срезает корки с твоего тунца.

Содрогнувшись, Бейли ткнула меня локтем в живот, торопясь спрыгнуть с кровати.

— Боже, как я ненавижу это! Это ужасно! Если срезать корки, это будет сэндвич со слизью! Просто слизь, Уилла!

Да, это несущественно, но приятно осознавать: есть то, что неизменно в этом мире.

Все вокруг было загадкой. Каждая дверь в «Сломанном Клыке» вела к истории, которую я никогда не узнаю. Возвращаясь домой в темноте, разглядывала дома, знакомые адреса. Там проходили различные вечеринки, кооперативные и рождественские, поэтому я помнила, как выглядят прохожие.

Но жизнь за этими дверями — тайна. Я и себя ощущала загадкой. Даже Бейли и Сет не знали меня. Как и я их. Обычно я избегала такие разговоры у костра. Накуренные близнецы Джеветт были настоящими философами.

— А что, если мы-чей-то сон? — спросила однажды Эмбер.

Глаза Эшли расширились, и она протянула к ним руки. Словно они могли внезапно исчезнуть или что-то в этом роде. Глядя на них, она пробормотала:

— А что, если они проснутся?

Потом Ник уронил конфетку Эшли на грудь. Достаточно реально, чтобы они перестали беспокоиться об этом. Мне тогда показалось, что Леви все сгладил. Я не помнила, как именно. Он был хитер. Мой брат был хитрым. И милым. Некоторые воспоминания начинают забываться.

Я не была на его могиле ни разу после похорон, потому что он не там. Я заходила в его комнату сотни раз. Мама посылала меня туда за его вещами. Она хотела все постирать и отдать на благотворительность. Вещи так и не постиралась и лежали в корзине в нашем подвале.

Книги Леви я просмотрела, потом отдала Сету и Нику. Мангу сдала в школьную библиотеку — Леви всегда жаловался на то, что там нет ничего хорошего. Его компакт-диски разложила по полочкам, некоторые оставила себе. Плакаты упаковала вместе с его лентами со школьных научных ярмарок. Приз, который он получил на конкурсе талантов округа Вашингтон. Стопку табелей успеваемости он хранил в своем столе, потому что на самом деле гордился своими оценками.

Я убрала их на чердак. Застелила его постель. Оставила занавески полуоткрытыми, а все его ящики закрыла. Ноты разложила на его столе.

Леви не приходил. Каждый раз, когда я входила в комнату, знала это. Ему больше не нужны были его предсмертные записи. Он никогда не нарушит алфавитный порядок на своих полках. Ему будет все равно, если я неправильно застелю его постель и если я поставлю его туфли наоборот.

Его нет на кладбище и в этой комнате тоже.

И все же иногда казалось, что он должен где-то быть. Один на улице ночью. Вот тогда я начинала скучать. Тогда-то и чувствовала его отсутствие и присутствие пустоты. Первые две недели после его смерти он мне снился. Мы всегда находились на улице. Шли к пристани. Спускались в пещеры. Наблюдали на берегу за портовыми тюленями.

После этих снов я просыпалась с болью в сердце. Отвратительный трюк мозга. Видения воскрешали Леви, но пробуждение возвращало его в могилу.

Наши комнаты были почти рядом, даже когда он только родился. В его комнате стояла моя фотография, всего двух лет от роду — я на старом, некрасивом диване, который переехал в наш гараж пару лет назад. Кто-то положил Леви мне на руки — он был больше меня и занял все мои колени. Моя рука лежала на его пушистой голове, а он дремал, ничего не опасаясь. От меня видно было лишь розовый треугольник носа и волосы.

Тогда я его еще не знала. Так же, как и тогда, когда держала его в последний раз. Как и все двери на Тэкстэр-стрит, его дверь была закрыта. Я помнила прихожую, но остальное оставалось загадкой. Вместо того чтобы идти домой, я спустилась к воде. Появился туман и луч маяка прорезал ночь.

Сидя на камнях, я дрожала в темноте. Холодно, мне нужно было возвращаться. Но мне необходима минута. Немного тишины.

Если бы я рассказала Леви о Грее, он бы мне поверил. Наверное, написал бы об этом песню. Может, даже ждал бы меня после школы, чтобы задать еще несколько вопросов, которые в последствие превратились бы в комикс. Хотя, возможно, он назвал бы героиню книги Эммой. Он был влюблен в Эмму Лючис со второго класса.

Закрыв лицо руками, я выдохнула теплый воздух на свою кожу. Леви исчез, но его часть осталась. Тени, проблески — неосуществленные воспоминания, построенные на ожиданиях. На какое-то мгновение я оказалась одна.

Ожидая, пока над головой снова пронесется луч света, я размышляла, смогу ли спать ночью в городе без маяка. Ник рассказывал, что он долго привыкал к «Сломанному Клыку», потому что за его домом не было железнодорожных путей.

Забавно, есть то, с чем можно жить, и то, без чего можно научиться жить.

Грей

Туман приходит и уходит. Я чувствую его передвижение. Я мог бы направить его. Но не буду. Нет. Поэтому я стою в галерее фонарей и смотрю на берег. Все эти мерцающие огни вне моей досягаемости. Жизни, живущие без меня.

Сто лет. Как-то раз я пожелал доказательства своей реальности. Я хотел увериться, что был кем-то до поцелуя Сюзанны. Что я не выдумал свою жизнь. И это при том, что ненавидел свою судьбу.

Как возненавидел отца и его надежды на меня. Как желал сбежать от матери при первой же возможности. Я хотел получить доказательства — я больше не верил, что когда-то жил.

Проклятие выполнило мою просьбу. В то утро за завтраком в золотой обертке лежали две страницы из газеты. Некролог о смерти моего отца был обычен. Он умер через пятнадцать лет после того, как я отдал душу туману. Как написал мемуарист, отец скончался во сне, и лишь любимая жена пережила его.

Зернистая фотография увековечила и мою мать в некрологе. По крайней мере, так утверждала подпись. Женщина, изображенная там, была на десятки лет старше, чем я помнил. Она была одета в черное и смотрела мимо камеры.

Когда я увидел эти заметки, лишь оцепенел. Я изучал черты лица матери. Конечно, я должен помнить звук ее голоса. Я ведь слышал его. Какие у нее были руки? Прохладные и мягкие?

Цвет ее глаз я помнил ясно, но время стерло все остальные детали. После описания ее добрых дел в некрологе говорилось, что у нее остался сын, пропавший без вести в 1913 году.

До самого конца она надеялась. До последнего отказывалась верить в мою смерть.

А я все это время находился на этом проклятом острове. Прошло столетие, и я не стал ни лучше, ни величественнее, чем тогда. Сижу, уставившись на незаконченную музыкальную шкатулку, переживая экзистенциальный кризис.

Я холодный замкнутый Гамлет — и никем другим быть не могу. Но думаю, что не смог бы. В мире есть только один человек, который признает мою реальность. Тот самый, который снова сделает меня живым.

Тоска пробивает мой лед — больно и жестоко. Я прижимаю руки к заметкам. Хотя знаю, что утром мне вновь будет все равно — я желаю невозможного. Мечтаю об Уилле. Хочу, чтобы она пришла. Другого голоса в этой гробнице иногда бывает достаточно.

Глава 14

Уилла

Я пошла в школу. Не потому, что беспокоилась о занятиях, а просто не знала, куда пойти.

У мамы выходной. Я пропустила отлив. Кто-то уже купил ту лодку в Милбридж, а отец ушел еще до рассвета. А потому как в море выйти не могла, проще было не смотреть на маяк. Я могла бы загрузить себя занятиями.

Воздух густой, как патока, и идти было трудно. Обычно в залах Ванденбрука разносилось эхо. Если повернуть направо, в классе английского языка можно расслышать урок математики, доносящийся с первого этажа. Поскольку некогда это был особняк, такая акустика казалась правильной. Не может быть готической тайны в доме, в котором бы не раздавались эхо и различные звуки.

Но за день до моего суда коридоры казались пустыми. Вокруг доносились голоса, звучащие так, как если бы кто-то издавал пронзительный звук за много миль отсюда.

— Где ты была? — спросила Эшли Джеветт.

Она оттолкнулась от стены и последовала за мной. Пожав плечами, я сказала:

— Везде.

Метнув взгляд, Эшли наклонилась ближе.

— Ты разговаривала с Сетом? Ты же знаешь, я не люблю лезть в чужие отношения. Но…

Эшли не врала, но и фраза ее была не совсем правдива — она любила драмы. В интернете, она просматривала все таблоиды, а ее любимая фраза: «О нет, они не могли». А когда Эшли высовывалась из окна вместе с телефоном, можно было определить, что сегодня плохо берет мобильный интернет.

В девятом классе она целых двенадцать секунд пыталась создать сайт сплетен о «Сломанном Клыке». Каждый житель знал, что это она, но местные сплетни никого не волновали. Поэтому Эшли забросила сайт и вернулась к традиционному методу — общению с глазу на глаз. И кажется, она пропустила новость касательно моей личной жизни.

— Мы расстались, — сказала я.

Заметно расстроившись, Эшли поджала губы. Она собиралась вернуть все на круги своя.

— На самом деле или вы просто взяли перерыв?

Вроде бы все правильно. У него все еще мои DVD-диски. У меня все еще куча его рубашек. Мы не женаты. Мы даже толком не обозначили наше расставание. Я просто знала, что это так, и он тоже.

Вместо того чтобы погрязнуть в своих эмоциях, я поймала Эшли за руку и нежно сжала.

— Если ты видела его с кем-то, все в порядке.

Вранье. В горле встал ком. Не то чтобы я хотела помириться, но наблюдать, как он встречается с Денни, видеть не желала. Если он захочет пофлиртовать, всегда может поехать в Бангор.

Стоять перед кинотеатром, выпендриваться, подбрасывая попкорн в воздух так, чтобы поймать его ртом. Когда мы были там вместе, он привлекал к себе много внимания. А без меня его будет еще больше.

Впрочем, это неважно. Эшли покачала головой.

— Нет! Он с кем-то встречается?

— Не думаю, — ответила я.

— Так странно. Я гадала, почему он поругался с твоим отцом в кооперативе. Не знаешь?

Подойдя к стене, я облокотилась на нее, чтобы не мешать мимо проходящим людям. Стена поддержала меня. Я провела рукой по волосам. Крепко сжав их, ощутила странный холод внутри. Чтобы собраться с мыслями, мне потребовалась минута.

Сет не разговаривал с людьми, не говоря уже о моем отце. Папа становился болтливым, когда ему это было нужно, но зачем ему ругаться с Сетом? Разные эмоции охватили меня, но смущение побеждало.

— На самом деле, — произнесла я, — у меня нет предположений.

Эшли устроилась рядом со мной. Очевидно, что она разочарована.

— Ооо… я думала ты знаешь.

Это имеет смысл, не так ли? Что-то произошло между моим отцом и бывшим парнем — я должна была быть в курсе. Очередной пробел в моей жизни. Неизвестность, хотя лучше бы я все знала. Подняв руку, попыталась привлечь внимание Эшли, чтобы переключить на другую тему.

— Знаешь, я слышала, что Ник получил лицензию. Может, в этом все дело?

Просияв, Эшли кивнула.

— Возможно. Да… Держу пари, ты права.

— Рада, что смогла помочь.

Прежде чем оттолкнуться от стены, Эшли положила свою голову на мое плечо. Мы общались — школа маленькая, да и город тоже. Но мы никогда не были близки, поэтому данная ситуация выглядела странной. А затем она стала еще более непонятной: Эшли, похлопав меня по плечу, отстранилась.

— Мне так горько за вас ребята. Я думала, вы поженитесь.

Я почувствовала укол совести.

— Так случается.

Как только Эшли ушла, я направилась в самый конец здания. Обычно за полчаса до занятий Сет проводил время со мной. Думаю, он тоже избегал меня. Петляя по коридорам, я спустилась к заднему крыльцу — бывшему входу для слуг.

Я распахнула дверь, ожидая увидеть Сета. Но снаружи ничего не было кроме леса. Листья начали опадать — яркие, золотые и красные — они покрывали землю. Затаив дыхание, я слушала, как они падали, спрятанные от моего взора, тихо шепча где-то далеко в лесу.

Лето закончилось и наступила осень. Приближалась зима, и я не могла представить весну. Я подумала, что, возможно, тогда будет суд над убийцей. Бейли уедет раньше. А я не буду накручивать веревку или делать узлы для буя, чистить приманки от ракушек. Хотя если и буду не потому, что смогу выйти в море.

Наступит весна, непостижимая весна, и моя жизнь в «Сломанном Клыке» остановится.

Сидя на крыльце, я наклонила голову и просто слушала.

Когда сразу после заката отец ворвался на кухню, я вскочила на ноги.

— Что произошло у вас с Сетом?

Он закатил глаза и прошел мимо меня.

Он испачкался, и я заметила свежие бинты. Я могла сказать отцу, чтобы он просто разогрел себе суп и пошел смотреть футбол. Ведь меньше всего он желал разговаривать со мной. И все же я последовала вслед за ним.

— Кажется, вы поругались. Эшли Джеветт просветила меня.

— Тогда зачем спросила?

Идеальный ответ. Ответ вопросом на вопрос в данном случае для того, чтобы вывести меня из себя, а не разрядить обстановку. Вот такая отцовская логика. Саркастически поддеть и выставить меня глупой. Ну и разозлить.

Перегородив ему путь, я прислонилась к стене кладовки.

— Потому что я хочу услышать ответ от тебя.

Папа оглядел меня с ног до головы. Затем со вздохом протянул руку и открыл кладовку. Отодвинув меня, словно мешок с картошкой, пробормотал что-то невнятное и взял банку с супом.

— Боюсь, ты ничего не добьешься.

На мгновение мне захотелось захлопнуть дверь у него над головой. Но я схватила пальто и хлопнула задней дверью, направляясь в темноту. Когда он разговаривал со мной таким тоном, это выводило меня из себя — я ненавидела такую его манеру общения. Я более спокойная, тихая.

Вся эта агрессия заставляла меня дрожать от адреналина. Повысить голос, хлопнуть дверью — это мой максимум. Тяжело идти в ночь. Если бы я могла включить музыку, возможно все было бы похоже на калейдоскоп.

Но музыки не было. Я слышала звук своих шагов, биение сердца и шум моря, зовущего меня. Суд состоится утром. Отец ждал меня в доме. Не меня, а для того, чтобы вытрясти из меня всю душу. Поэтому я пошла к своему настоящему дому. На пристань, к воде.

На этот раз я не стала дожидаться мистической лодки.

Контроль покидал меня, и я желала лишь одного — море. Океан. То место между землей и небом, которое являлось моим домом, с тех пор как я себя помню — я хотела ощутить это чувство вновь. Я поклялась себе, что после суда я буду держаться подальше от «Джен-а-Ло».

И тогда я с гордостью поднялась на борт. В каюте пахло сигаретами и, думаю, пивом тоже — кислый запах, будто чей-то пот. На приборной доске лежала записка, исписанная знакомым папиным почерком. Сорок два килограмма. Этого мало, чтобы оплатить счет за свет.

Проведя пальцами по приборной доске, вытащила запасной ключ, который был спрятан, и завела двигатель. Я выйду в море в последний раз на лодке, которая вырастила меня той, кем я являюсь, и уничтожила.

Двигатель зарычал, шестеренки посылали мягкую вибрацию по всему корпусу. Я включила лампы, чтобы аккуратно вывести лодку из гавани, не задев другие суда. А затем выключила и направилась в темноту. Маяк освещал те места, где находились мелководье и отмели.

Уходя в ночь, я оставила позади «Сломанный Клык» и Джексон-рок.

Когда я заглушила двигатель, воцарилась абсолютная тишина. Волны шептались, но посторонних звуков не было. Птицы не кричали. Выйдя на палубу, я подняла лицо к небу. Там дальше, в нескольких милях от меня, бушевал шторм — молнии прорезали небо и воду. Я ощущала вибрации, исходящие от них.

Тяжелая волна подняла, а затем опустила «Дженн-а-Ло». Несильный толчок, небольшой подарок от бури вдалеке. Темные тучи приближались к синей воде и ко мне, уступая лишь свету луны. Она находилась достаточно близко и была яркой, отражая свет слабым ореолом. Это означало, что скоро пойдет дождь или снег — почти точный прогноз.

На горизонте поднялась еще одна волна. Нет, не штормовая. Луч света, который отразился на ней, не разделился, а покатился словно камень, который уронил великан. Медленно и лениво. Но волна ушла под лодку и следом тягач врезался в стену каюты.

Я поскользнулась на палубе и чуть не упала. Меня окружала черная вода. Когда «Джен-а-Ло» выровнялась, я ощутила брызги на своей коже.

Ухватившись за поручень, подготовилась к следующей волне. Мое дыхание было ровным, но сердце билось слишком быстро. Когда лодку качает, все, что вы видите, искажено. Океан над головой, а небо внизу. Вода заливала палубу, казалось, что она течет тоже неправильно.

Я потянулась к аварийному радиобую, но тут же отдернула руку. Если он подаст сигнал бедствия, прибудет береговая охрана и мне придется оставить «Дженн-а-Ло».

Я не понимала почему паникую — ведь это не первый мой шторм. Качалась на высоких и белых волнах — мы называли их простынями. Я видела много бурь, поэтому вцепилась в косяк двери, когда следующая волна настигла лодку.

Все исказилось снова.

Корма поднялась к небу. Ужасный звук наполнил воздух, тягач грозил вырвать все болты. Холодильник с содовой вынесло на палубу, и он врезался в меня. Лед разлетелся в стороны и холодные куски коснулись моей кожи. Но это удача, потому что, если бы на палубе остались приманки, я была бы уже мертва. Лодка резко опустилась вниз. Холодильник выкинуло за борт, а тягач ударился о стену каюты, оставив после себя глубокий след на дереве. Кубики льда трескались под моими ногами.

Я направилась в каюту, пот катился с меня. Выпрямившись, я повернула ключ. Двигатель зарычал, но тут же затих. Это не имело никакого значения, меня настигла новая волна.

Я ударилась головой о ветровое стекло. Боль, резкая и полная искр, взорвалась в моей голове. Горячая струйка крови потекла по виску. Проигнорировав это, я включила все лампы. И радио тоже. Мне нужно было сориентироваться.

Двигатель работал, но без света двигаться опасно. Ведь вдалеке могут быть другие лодки. «Папина подружка» тоже предостерегала.

Когда загорелись огни, сработала трюмная сигнализация. Радио работало плохо. В какофонии звуков я уловила обрывок предупреждения. Штормовая волна и высокий прилив вызывает трех-четырехметровые волны, которые опасны для малых судов. И уж тем более не должно быть никаких долбанных шлюпок.

Сигнал тревоги завыл: «Будьте внимательны на воде! Проверьте двигатель!» Я выключила микрофон и помехи стихли. Но никто не ответил на мой призыв. При включенном свете я отчетливо видела хаос. Острые, опасные волны впереди меня. Они медленно поднимались, а «Дженн-а-Ло» предвкушала грядущий удар.

И вот снова лодка накренилась вперед. Палубу залило еще больше, но этого недостаточно, чтобы потопить лодку. Я уже включила трюмный насос, и он работал так быстро, как только мог. «Дженн-а-Ло» спроектирована так, чтобы вода надолго не задерживалась. Ведь мы весь день вытаскивали приманки.

Нет, проблема была не в этом.

Настигла еще одна волна. Она обрушилась на лодку, словно кто-то ударил кулаком. И вот в этом была проблема.

Океан может поглотить лодку. Не потопить, а именно поглотить.

Когда лодка наполняется водой, она не тонет сразу. Это происходит постепенно и в движении. Изящно даже. Медленно приближаясь ко дну, другим морякам и лодкам, которые были принесены в жертву великой синеве.

Стараясь найти выход из данной ситуации, я поперхнулась запахом сигарет. Стерев песок с лица, покачнулась, когда очередная волна врезалась в «Дженн-а-Ло». Повсюду были провода — они раскачивались, словно внутренности какого-то черного зверя, вспоротые ножом. И запах — соль и пепел, приманки, пот и страх. Я ощущала холод и тепло одновременно. Я пыталась подняться на ноги.

Рация покачнулась недалеко от меня, и я постаралась поймать ее. Поймав, нажала на кнопку.

— Мэйдэй¹⁰, мэйдэй мэйдэй… вызывает «Дженн-а-Ло», позывной «ЗМГ0415».

Застонав, словно живое, мне ответило лишь море. Бросив рацию, я повернулась. На меня надвигалась стена — черная с серебренными оттенками.

Посейдон свирепствует. Нептун воюет. Внезапно я успокоилась. Мне не нужно будет объяснять, кто я. Именно об этом я думала, когда брала лодку. Не нужно будет признавать себя виновной в суде или давать возможность адвокату разрывать меня на части. Не придется смотреть, как Сет встречается с другой девушкой.

Я почувствовала горькое сожаление — я больше не увижу Бейли, маму, отца и еще один закат над Атлантикой.

Прежде чем я успела всерьез обдумать это, стена обрушилась. Меня поглотило море.

Грей

Обычно я этого не знаю. Я вижу, как одна из человеческих душ борется под моим маяком, и трепещу. Не имеет значения, кто это. Тайна, которую я не могу разгадать, да и не пытаюсь. Я достаю из шкафа банку. Сосуды шепчут и гремят — такие живые в моей руке. И окунаюсь в стихию.

Несмотря на то, что большую часть времени провожу на маяке, я не привязан к нему. Это остров зависим от меня. Когда очередная душа погибает, я могу сойти на берег. Умирая, душа следует к маяку. Когда я открываю сосуд, сущности объединяются.

Дрожу в предвкушении, беру банку и направляюсь к воде. Буря и звезды, свет и полная луна. Это необыкновенная ночь! Еще один огонек души, готовый занять свое место на полке. Еще одно тиканье моих бессмертных часов.

Но когда я добираюсь до берега, вместо неясного света вижу осенние краски. Медные волосы, едва различимые губы, и понимаю кто это. На этот раз я знаю имя души. Форму ее рук. Узнаю ее — это не другой огонек, это Уилла.

Роняю бутылку. Она разбивается о камни, а я вхожу в воду.

Когда захожу слишком далеко, разваливаюсь на части. Я — раскаленные куски агонии, а потом ничто в адском холоде. На берегу снова становлюсь целым и наблюдаю, как она уходит под воду.

Этого не может быть. Уилла — моя надежда. Мое спасение! Вот находится на берегу здесь и сейчас, а не через тысячелетие. Подходит ко мне, прикасается к моим вещам. Она настоящая, живая и мне нужно ее вытащить.

Сегодня волны неспокойны. Они бушуют и грохочут, образуя стены из леса, принесенного водой, приближая все это к моему утесу. У меня не получается подобраться ближе, потому что сейчас у меня нет тела. У проклятья есть границы, врата, через которые я не могу пройти.

Поэтому я призываю туман. Я окутываю им острова, как шерсть на веретено. Надеюсь, это успокоит море достаточно, и я смогу добраться до Уиллы. Не просто до ее души, а до нее. Целой.

Раз уж проклятие сегодня на моей стороне, я желаю, чтобы на моей тарелке за завтраком оказалось доказательство того, что с ней все в порядке. Что она пережила эту ночь. Проклятие исполнит желание, потому что оно не противоречит правилам.

Волны все еще ревут, окутанные дымкой, но я вижу ее свет. С каждым всплеском ее огонек приближается ко мне. Я протягиваю руки, чтобы поймать или, может, позвать ее. Словно я какой-то морской бог, а не монстр в башне.

Я не могу ее потерять. Ждал слишком долго. Был слишком щедр, осторожен и добр. Несмотря на то, что мое тело странное, я достаточно человечен, к тому же пришло время. Я заслужил это — поцеловать Уиллу так, чтобы она полюбила меня и умерла за меня. Все это должно стать моим.

Я снова захожу в воду, и остров, несмотря на наводнение, находится у меня под ногами. Очередная волна обрушивается на меня. Меня сотрясает и проклятие снова грозит разорвать меня на куски. Я ушел достаточно далеко. Мое тело болит от холода, но мне повезло! Кажется, я поймал ее за волосы.

Накрутив их на запястье, поднимаю Уиллу. Жестоко, но помогает. Когда я вытащу ее отсюда, смогу нормально ухватить. Я даже мягок, когда подхватываю ее под руки и поднимаю мокрое тело с земли.

Внезапно она становится отчетливее. Уилла уже не дымка из света и формы, а скорее, девушка.

Нет, она настоящая русалка, укачиваемая в моих объятиях, и она дышит! Ее лицо разбито — синяки и опухоли. Кожа немного посинела. Тело дрожит — она окоченела от холода и прижимается ко мне. Схватив одной рукой мою рубашку, она вцепилась в нее.

Обычно я не знаю имен или лиц душ, которые принадлежат моим сосудам. Как и огни на берегу, они не более чем мерцание светлячков, одинокие ключи, которые могут открыть мою клетку. Но в этот раз я понял, что это Уилла, и трепещу от осознания этого. Должно быть, это судьба — она особенная. Мое освобождение близко!

Глава 15

Уилла

Когда я проснулась, свет падал неправильно. Восход обычно проникает прямо в мое окно. Согревает лицо, затем шею, что мне не хочется вставать, из-за чего провожу в кровати больше времени.

Вместо привычных ощущений я чувствовала лишь одинокую полоску света. Она играла и отражалась в зеркале, которого у меня не было. Я резко вскочила — комната не моя, но знакомая. Кровать задрапирована кружевным балдахином. Я всегда мечтала о таком в детстве. У окна находились зеленые колдовские шары. Однажды я выпросила такие на уличной ярмарке. На другой стене висело весло. Идеально отполированное, оно сверкало. А под ним картины, на которых было изображено море в разные периоды — рассвет, сумерки, с грозой на горизонте и с чистой полосой после шторма.

Освещенная огнями «Дженн-а-Ло» уходила прочь. Более молодая версия меня облокотилась на перила и соприкасалась локтем с Леви. Воспоминания о вчерашних событиях обрушились на меня. Холод проник в каждую мою часть, а дыхание оборвалось. Привкус крови наполнил нос и рот. Стало страшно, я бросилась к окну. В стекле я увидела свое призрачное отражение — разбита губа и подбит глаз. Притронувшись ко лбу, поняла, что там шишка.

Отдернув занавески, я съежилась от ослепительного света. Затем, когда чувствительность ослабла, начала различать контуры. Вода и земля слишком далеко внизу. У меня перехватило дыхание — узнала этот вид. Я стояла на вершине маяка, а за водой мой город.

Даже с такого расстояния я видела, как пострадала гавань. Лодки нагромоздились друг на друга, мачты, словно спички, сломались и были разбросаны по воде. Солнце светило слишком ярко. Оно будто издевалось над разрушенной пристанью, надо мной.

Я почувствовала отголоски боли в голове, отдающиеся в такт моему пульсу. Я отвернулась от окна. Этот шторм поглотил лодку моего отца. Обломки флота усеивали берег «Сломанного Клыка». Как много из нас пострадали? Я распахнула окно и поморщилась. Вокруг мертвая рыба, водоросли, морская трава — на солнце все это распространяет ужасный запах. Потребуются недели, чтобы все вернулось на круги своя.

Холодный неприятный воздух покрыл мою кожу. Оглядев себя, осознала, что мои джинсы и толстовка исчезли. На мне были мужская рубашка бледно-зеленого цвета и трусы. Слава богу, мои. Стало дурно.

Грей трогал меня, когда я потеряла сознание. Смотрел на меня, раздевал! У меня разболелась голова, когда я попыталась вспомнить все события вчерашнего дня. Единственное, что всплыло в моем сознание — волна. Столп мерцающей темноты, а затем пустота.

Накинув на плечи одеяло, я выжидающе обернулась. Там должна появиться лестница, но ее не было. Снова развернувшись, я ожидала волшебство — это безумно, ненормально и абсолютно неправильно.

Мой пульс участился, когда ничего не произошло. Я громко топнула ногой. Колдовские шары задребезжали. Повторила свое действие опять. Если магия не хочет меня выпускать, тогда, возможно, я привлеку внимание Грея.

Какая-то часть меня спрашивала, правда ли я желаю этого. Может, проще выброситься из окна. В идеально ясном небе кружили крачки. Их пронзительные крики отдавались эхом. Если бы я только могла последовать за птицами. Улететь домой. Мой страх выплеснулся наружу.

— Грей! — крикнула я, голос надломился. — Выпусти меня!

Он не отвечал. Я попробовала еще раз — слишком много раз. От этого у меня разболелось горло, из которого стали доноситься едва узнаваемые звуки. Грей никак не реагировал. Мне придется спасаться самостоятельно.

Освободиться, прежде чем я стану его Рапунцель и прольется кровь.

Я стала снимать постельное белье. Все: простыни, покрывала, пуховое одеяло, даже юбку для кровати. Опустившись на колени, я связывала все части вместе. Получилась хорошая и крепкая веревка. Я была уже не так далека от своей цели. В кино этот способ всегда помогал героям, хотя разницы особой нет.