Проклятые туманом

Я привязала один конец веревки к кровати. Но как только подошла к окну, комната за моей спиной сдвинулась. На винтовой лестнице послышались шаги. Я услышала, как на подносе звенел фарфор. Вошедший Грей выглядел и в самом деле смущенным.

— Я принес завтрак, — сказал он и отвернулся от меня.

— Где моя одежда?

Вопрос, казалось, застал его врасплох, но он не покраснел. Хотя я не уверена, что смогла бы заметить это. Поставив поднос на кровать, он указал на шкаф.

— Думаю, все уже высохло.

Обойдя Грея, я открыла дверцу.

Сдернула с вешалки джинсы — раздался неприятный звук. Запах кедра исходил от моей толстовки, когда я надевала ее. Я даже не стала снимать чужую рубашку. Избавлюсь от нее дома.

Посмотрев в потолок, Грей произнес:

— Ты обеспокоена…

— Нет.

Я надела обувь на босые ноги и сняла пальто. Вешалки закачались в шкафу, зашептались, сталкиваясь друг с другом. Слабое эхо разнеслось внутри. Убрав волосы из-под воротника, направилась к лестнице, которая наконец-то появилась. Грей оставил поднос на кровати и повернулся, чтобы последовать за мной.

— Я не понимаю, что сделал не так. Ты почти утонула, я спас тебя.

Лестница задрожала от его веса. Я не знала, куда она ведет. Я поняла, что в маяке комнаты то появлялись, то исчезали. Они существовали, только когда он этого желал. Когда на следующей площадке показалась библиотека, я вздохнула с облегчением.

Грей приблизился ко мне и с отчаянием в голосе сказал:

— Чем я тебя обидел?

— Ничем, — ответила я.

— Нет, подожди. Давай будем честны.

— Да, пожалуйста.

Когда я торопливо спускалась по лестнице, казавшейся бесконечной, грубые железные перила впивалась в мои ладони. Я почти задыхалась. Комната с музыкальными шкатулками должна быть на десять ступенек ниже, но лестница все не заканчивалась.

— Ты меня спас, спасибо, благодарю. Но ты меня раздел и запер в комнате. Что с тобой такое?

— Это худшее из возможных предположений. Позволишь мне не согласиться с тобой?

Я бросила взгляд через плечо. Грей был серьезен. На самом деле, его раздражало то, что я не оценила его усилий. По телу пробежали мурашки.

— Что хорошего в том, чтобы запереть меня в своей башне?

— Дело в том, — сухо сказал Грей, — что сначала я отнес тебя в свою комнату, но маяк решил предоставить тебе отдельную.

— Это же здание! Оно не может само решать.

— Так ли это?

Не касаясь меня, он протянул руку и толкнул дверь, которой секунду назад не было. Она вела не в комнату с музыкальными шкатулками. Я ощутила горький от смерти ветер, который пронзил меня. Маяк работал, но света не было. Я снова оказалась на вершине.

Тупая боль в голове преобразовалась в резкую. Пришлось выйти наружу, потому что больше некуда было идти. Казалось, стало лучше — я смогла вдохнуть и отойти подальше от Грея. Звук железа отдавался в такт моим шагам.

— Выпусти меня!

Грей прошел мимо меня. Он был достаточно умен, чтобы держать свои руки при себе.

Он внимательно смотрел на меня, а потом отодвинулся. Схватившись за перила, Грей взирал на море, ни разу не оглянувшись. Ветер пытался развеять звук его голоса, но я все равно его слышала.

— Меня удивляет то, что ты считаешь, словно я могу здесь что-то контролировать.

— А разве нет?

По нему было заметно, что он начинает злиться. Грей вскинул руки, сверкнул глазами, а его голос загремел.

— Это все проклятье. Я проклят и это место тоже. Разве ты не можешь отличить иллюзию от реальности? Ты проснулась в комнате, в которой хотела, в одежде, которую желала.

У меня отвисла челюсть.

— Это не мое воображение.

— Я клянусь тебе, это твои желания. — Наконец Грей повернулся ко мне. Руки метнулись вверх, они дрожали, Грей был в ярости. — Я не вижу тебя как человека, Уилла, не вижу плоть. Для меня ты огонек жизни в моей коллекции, не более того. Призрак. Обман.

Наверное, он прав. Мне стало страшно. Я взглянула на скалистый берег внизу. Теперь у меня не было самодельной веревки. Сколько бы уроков физики я ни пропустила, я все равно понимала, что такое терминальное торможение. Земля слишком далеко. Я не выживу. Никто бы не смог.

Грей стиснул зубы и отвел взгляд.

— Если хочешь уйти, иди. Никто тебя не держит. Только один из нас привязан к этому месту.

— Да? — Я развела руками. — Я все еще здесь. Могу думать о миллионе мест, где я предпочла бы быть.

— Значит не так сильно ты стремишься туда попасть.

Если бы я его лучше знала или мы бы выросли вместе, я бы прибила его.

Я развела руками и сказала:

— Ты принимаешь желаемое за действительное.

Лицо Грея потемнело, и он снова посмотрел на море. Он казался статуей — холодный, бледный, с серыми венами, которые располагались там, где должен пробиваться пульс. Держу пари, если бы я дотронулась до него, он оказался бы каменным.

Это замерзшее «нечто» взобралось на перила. Ветер трепал его волосы. Его окружал туман — дикие, серые завитки, которые проплывали вокруг головы, затем выпрямлялись.

Грей вздрогнул.

Он не произнес ни слова. Даже не оглянулся. Просто выбросился вниз без единого звука. А вот мой крик раздался — он вырывался из моего горла. Оцепенев от ужаса, я бросилась к перилам.

Схватившись за железо — такое холодное, что обжигало руки, — я наклонилась. Я видела, как он упал на землю, растекшись туманом. Тела не было, как и крови.

От него ничего не осталось.

— Что я и говорил, — сказал Грей позади меня. — Только один из нас привязан к этому месту.

По моей коже поползли мурашки. Резко обернувшись, я уставилась на Грея. Он был целым. Все таким же холодным, бледным и пугающим. Но выглядел так, словно и не прыгал с маяка.

С воды подул холодный ветер. Он подтолкнул меня назад, и я увидела лестницу. Сердце замерло. Я прошла мимо Грея — чуть не упала, но шаг не замедлила. Перепрыгивая через две ступеньки, я побежала. Если потороплюсь, маяку придется меня отпустить.

Мне нужно выйти на свежий воздух. Вернуться домой.

Мои шаги эхом отдавались в голове. Если упаду, смогу ли остановиться. Винтовая лестница могла исчезнуть в любое мгновение. Тело разорвало бы на куски. На крошечные осколки, пока не остались бы лишь кровь и атомы.

Металлический, непопадающий в ноты звук окружал меня. Музыкальные шкатулки вибрировали. Изящные, сделанные из меди и серебра, они казались живыми. На них падал слишком яркий свет. На искаженных мерцанием шестеренках, я увидела свое отражение. Тысяча зеркал в комнате смеха, где каждое играет свою собственную мелодию. Слишком много острых углов.

Я пробежала мимо и влетела в дверь.

Зайдя внутрь, я зажала рот рукой. Усилием подавила истерику. Я не помню, чтобы шла по утесу Джексон-рок. Я вернулась домой и стояла на крыльце, смотря на входную дверь, которую мама любила окрашивать в новый цвет каждую весну. Потянулась к дверной ручке и испугалась, когда она повернулась сама.

Папа посмотрел на меня. В костюме он чувствовал себя неуютно. Его лицо было бледным и немного искаженным. Затем он достаточно резко спросил:

— Что с тобой случилось?

Я не хотела признаваться. Потеря «Дженн-а-Ло» казалась такой же нереальной, как и Грей.

Я не ответила, а отец закатил глаза и зашел в дом, крикнув матери:

— Она вернулась!

Да, я дома. И у меня назначен суд.

Грей

Она считает меня чудовищем. Я вижу это в ее глазах. Хотя у меня есть собственные мотивы, я не понимаю, что сделал не так, чтобы заслужить осуждение. Я вел себя как джентльмен, был добр. Говорил правду, ну по крайней мере, большую ее часть.

Это заставляет меня задуматься, что же за мир находится по ту сторону моря. Там всегда царили страсть и безумие. Убийства, жестокость и зло. Я не так наивен — для Сюзанны, я был дураком. И когда я освобожусь ничего не изменится, думаю, станет даже хуже. Но Уилла считает меня чудовищем. Словно я использовал ее слабость. Оказал неуважение — я не такой.

Я обещал не лгать, потому что она должна быть готова, когда займет мое место. Тысяча лет или тысяча душ — это вечность, чтобы страдать наедине со своими сожалениями. Может, мне не следовало спасать ее вчера вечером? Отказаться от мысли, что она займет мое место. У меня не получается ее соблазнить. Привлечь словами. Мои музыкальные шкатулки пугают ее. Я — тоже.

Думаю, Сюзанне было намного легче. Она посмотрела на меня своими красивыми глазами, и я попал в ее плен. Вообразил, что люблю ее, прежде чем между нами пронеслось хоть что-то. Она ведь была всего лишь фигурой на утесе. Но ее загадочность взбудоражила мою кровь, а все остальное я выдумал. Поэтому в тот момент, когда я пришел к ней, ей оставалось лишь ждать, пока я сам выберу свою судьбу. Моя вина! Конечно, я был готов умереть за нее. Убивать, воровать и лгать ради нее.

Как легко я отдал свое сердце, свою свободу. Плоть.

Уиллу будет трудно убедить. Боюсь, что вообще ничего у меня не выйдет. Если бы я был резок, показывал свою злость, это можно было бы исправить. Одних извинений достаточно. Но страх — низость. Невозможно убедить людей, если они боятся.

Но ведь есть «но» — она думала обо мне. Пришла ко мне. Прорвалась сквозь барьеры и ступила на остров.

Она особенная. Должна быть ею. Знаю, она ранена, но сегодняшнее утро показало, что она не сдастся. Чудеса и магия ее не прельщают. Моя красота, которую даровало мне проклятье не соблазняет ее. Мне тяжело бороться с ней, не удастся смягчить ее настойчивостью. Тайны не помогут. Думаю, для того чтобы завоевать ее, у меня есть только один путь. Я должен понять Уиллу.

Глава 16

Уилла

Мама сидела на переднем сиденье, прижавшись виском к стеклу. Она обратилась ко мне безжизненным голосом:

— Ты не хочешь рассказать нам, что случилось с твоим лицом?

— Была буря, — начала я. Они должны были знать о шторме. Отец, скорее всего, ходил на причал на рассвете и понял, что «Дженн-а-Ло» больше нет. Как и то, что это моя вина. От осознания этого мне стало плохо и больно, словно кто-то резал меня ножом по сердцу.

— Да ладно. Вот это новость.

Когда мама хотела, обладала даром сарказма.

Резко свернув налево, папа проворчал:

— Перестань.

— Я не предполагала, что набью себе шишки.

Мама посмотрела на меня. Бледно-оранжевая маска косметики скрывала ее настоящие черты. Сережки из жемчуга, оставшиеся от бабушки, свисали с ушей, словно веревка, обвивавшая шею. Мама была похожа на танцовщицу кабуки, загримированную для своей роли. Мать подсудимой. Помада темного винного оттенка старила и придавала сердитый вид.

— Ты провела ночь вместе с Сетом? Вы были на воде?

Упоминание о нем сбило меня с толку. Я посмотрела на маму.

— Я же говорила, мы расстались.

У нее были слишком белые зубы. Она сомкнула челюсть и щелкнула зубами. Резкий свистящий вздох вырвался из ее груди.

— Это сделал Сет?

— Нет! — Она меня не слушала. Даже не пыталась. Просто хотела, чтобы я подтвердила ее предположения. — Мы расстались. Я ударилась о ветровое стекло, мам. Я находилась на лодке в бурю…

— Прекратите, — сказал отец.

Раздраженно фыркнув, моя мать повернулась к нему.

— Не думаю, что смогу, Билл. Посмотри на нее! Она идет в суд с видом боксера. И только Бог знает, где она была прошлой ночью.

— Я шла в сторону Джексон-рок, — крикнула я, чтобы заглушить голос матери. Но от этого току было столько же, как если бы я просто прижала руки к ушам и начала напевать: «Ля-ля-ля, я тебя не слышу». Длинная дорога до города Макиас, где располагался суд, являлась достаточно трудной.

Часы отсчитывали минуты до того, как моя жизнь изменится в худшую сторону. Мне хотелось умереть — покаяние за то, что я все испортила.

За Леви и «Дженн-а-Ло», а также за то, что родители сейчас ссорились.

Отец снова фыркнул и взглянул на меня бледными глазами в зеркало заднего вида.

— Я же говорил тебе держаться подальше от лодки.

— Знаю. — Пальцами вцепилась в сидение, натягивая ремень безопасности. — И мне очень жаль. Простите меня за все, простите.

Но папа лишь рассмеялся. Его смех — пустой и пугающий. Отец захрипел при следующем приступе и снова разразился смехом. Он держал руль одной рукой, вытирая слезы другой, а скорость была в разы больше, чем устраивало маму. Я ничего не понимала. Мне следовало бы ощутить обиду или боль или просто рассердиться, но отец смутил меня своим смехом.

А вот маму его реакция разозлила. Она поджала губы и в ярости откинулась на спинку сиденья.

— Рада, что тебе весело.

— Тебе тоже станет, — сказал отец. — Видели бы вы выражение лица Элдрича. Словно кто-то шлепнул его селедкой. Но я не виню его. Его лодка, как и другие, перевернулась и прислонилась к хижине с приманками. А после, после…

Он снова расхохотался. Машину слегка повело, и я подумала, не случился ли у отца нервный срыв. Мое состояние можно назвать истерикой, но лицо отца побагровело, и он кашлял в перерывах между смехом. Мама схватила руль, выравнивая и возвращая машину на нужную полосу.

— Смотрю, а там «Дженн-а-Ло», — голосил отец, — одна в гавани. Колокола нет, но лодка так же красива, как и в тот день, когда я ее купил. Я взглянул на Элдрича, он на меня. А потом говорит: «Наверное, это твой год».

Ситуация казалась смешной только отцу. Он опять залился смехом, который вновь перерос в приступ кашля. Такого не было с тех пор, как он бросил курить. Кашель все не унимался, а мне хотелось плакать.

Я даже не почувствовала облегчения. «Дженн-а-Ло» не утонула и это настоящее чудо. Невероятно. Значит, магия.

Мне стало холодно, и я свернулась калачиком. Я не считаю, что Грей заслуживает похвалы за спасение лодки и за то, что вытащил меня из воды. Он, должно быть, в моем воображении.

Спрятанный и запертый, потому что то, что случилось на Джексон-рок, не могло произойти в моем реальном мире, где мы направлялись в Макиас под прекрасным небом. Листья почти все опали. Некоторые еще зеленые, но в основном ярко-оранжевые на фоне голубого неба. С одной стороны, в линию выстроились желтые и белые дома викторианской эпохи, а с другой — синие и серые домики с щипцовыми крышами. Мы выехали на Корт-стрит.

Здание суда — красное кирпичное строение с белой колокольней. Кажется неправильным то, что оно не все построено из мрамора. Благородные колонны вместо узких окон — строение должно выглядеть, как здание суда. Хотя, судя по виду, оно вполне могло быть церковью.

Когда отцу пришлось притормозить, чтобы припарковаться, его смех стих. Мама сидела неподвижно, копошась в сумочке так, словно искала не губную помаду, а золото. Я молча сидела на заднем сиденье. После полуночи на заливе Мэн не было холодно, а тишина стояла такая же, как и в этой машине.

Мне хотелось убежать. Просто открыть дверь и исчезнуть. Мимо прекрасного маленького парка через дорогу. Уйти прочь по улицам, оставляя за спиной огромные деревья. Если я не буду останавливаться, если буду бежать достаточно долго, найду выход к морю. И смогу закончить начатое — утонуть, как и предполагалось вчера ночью.

Но я перекинула пальто через руку и последовала за родителями внутрь здания.

За две секунды, перед тем как предстать перед судом, я познакомилась с мистером Фарнхэмом — адвокатом, о котором я даже и не подозревала. Мама обняла меня и подтолкнула к нему. Я засомневалась.

Зал суда был маленьким, и я слышала, как шепчутся две дамы в заднем ряду. Я чувствовала себя одинокой. Думаю, мама все понимала, она выглядела сочувствующей. Она взяла отца под руку и повела на задние ряды.

Я сидела в первом ряду рядом с мистером Фарнхэмом и смотрела на пустую скамью присяжных. Все было спланировано, и я решила следовать плану. Я сказала себе, что все произойдет, как и должно.

Иногда люди специально вовлекают себя в сложные ситуации. Но я уверена, они борются с этим до самого конца. Моя жизнь резко стала номером дела в папке. А то, на что я согласилась, отравляло меня. Мне захотелось плюнуть на все. Закричать. Передумать.

— Дело номер сто двенадцать тире двенадцать, — начала судебный исполнитель. У нее был вид человека, который только что читал интересную книгу, но ей пришлось ее отложить.

Мистер Фарнхэм помог мне подняться и встал вслед за мной. На лице судебного исполнителя читалась скука и желание оказаться подальше отсюда. Монотонным голосом она начала зачитывать иск. Нет, не обвиняя, — то, что я сделала не преступление, — а просто описывая мою хулиганскую выходку. Жалоба. Болтающийся внизу пояс с пистолетом звякнул, когда она передавала папку.

Судья удивленно приподняла брови и посмотрела на меня. Мое темно-синее платье, которое мама выбрала для суда, не сочеталось с синяками на моем лице. И само платье мне не шло. На ощупь оно напоминало смирительную рубашку, такую грубую и сковывающую движения. Наручников на мне не было, но руки я держала скрещенными за спиной.

Неужели я должна выглядеть виноватой? Кающийся? Наверное, мне не стоило морщиться, когда судья разговаривала с моим адвокатом. У мистера Фарнхэма была раздражена кожа после бритья, а смотрел он на меня прозрачными зелеными глаза. Он толкнул меня локтем. От него пахло дорогой одеждой, прямо как от Бейли, когда она провела прошлое лето в загородном клубе. Только этот запах взбудоражил в моей голове картинки прошлого — стариков и шелковые галстуки. Места, в которых мы были вместе с Бейли. Как Леви своими кривыми зубами вгрызался в яблоко, заставляя улыбнуться светильник Джека.

Воспоминания вставали перед глазами и искажались: поцелуй Сета Арчамбальта на маминой кухне, истории об октябрьской буре, которую мама и папа пропустили из-за своей свадьбы. Как в первый раз я заработала стодолларовую купюру, училась прокладывать маршрут по навигатору. Диксоны мелькали в школьной газете «Ньюэл-пост» сто, восемьдесят, шестьдесят, сорок, двадцать лет назад. И вот сейчас есть свежая статья с моим именем.

— Уилла, — произнес адвокат. Повернувшись, он прошептал мне на ухо. — Судья спросит, признаешь ли ты свою вину. Тебе следует ответить «Да, Ваша честь». После она предоставит тебе слово.

Я спустилась с уступа.

— Виновна, — произнесла я.

Трудно было сказать, волновало ли судью то, что я вышла вперед. Листая бумаги, она едва взглянула на меня.

— Вы хотите взять на себя ответственность?

Позади меня раздались голоса. Я услышала отца и обернулась. Его лицо было красным, и он что-то яростно шептал матери. Несколько человек вокруг начали переговариваться. Я видела, как шевелятся их губы, но не смогла разобрать слов.

Судья не обратила на них внимания. Лишь продолжила:

— Мистер Фарнхэм, мисс Диксон?

Мой адвокат испуганно оглянулся на родителей, прежде чем снова обратиться к судье.

— Да, мэм, именно так…

— Вы понимаете, что, признав свою вину, вы лишитесь права на апелляцию? И лицензия будет приостановлена на три года. Так же вы понесете штрафы, возложенные на вас.

Отец выругался, встал и повысил голос. Я не знаю, что он собирался сказать. Судья прервала его, царственно и невозмутимо.

— Вы можете подождать снаружи, сэр.

— Ваша честь, — сквозь зубы процедил папа.

— Либо вы выйдете сами, либо вас выведут из зала суда, — ответила судья.

Мама встала рядом с ним и положила руку ему на локоть. Меня передернуло, когда он отстранился от ее прикосновения. Они иногда ругались, а однажды на День Благодарения отец выкинул свою бейсболку. Меня потрясло, когда он отмахнулся от мамы. Я ни разу не видела, чтобы он делал вот так. Выходя, отец бросил сердитый взгляд. Он предназначался не мне, но я знала кому.

Грей

Интересно то, что я не знаю с чего начать. В ее комнате полно подсказок. Я сижу на кровати и размышляю над этим, как над головоломкой. Семейные фотографии — ложь. Ее брат мертв, и огонек его души находится в моей банке. Лодка принадлежит ее отцу. Весла появились из ниоткуда, а колдовские шары — пустая магия.

Уилла не верит в волшебство. Она признает мое существование и в то же время отрицает. Презирает, ведь в этой самой комнате она поверила в самое худшее. Я хочу, чтобы она заняла мое место. Хочу поцеловать ее, передавая свое проклятие, почувствовать, как моя жизнь возвращается, благодаря теплу ее губ.

Но по своей воле! Сознательно! Я существо, но не чудовище. Хотя она не видит разницы. Признаюсь, я ранен, но несильно. Я пошатнул ее уверенность. А она дала мне надежду.

Приподнявшись на локтях, я растворяюсь в ее постели. Она пахнет Уиллой, но очень слабо. И этого недостаточно, чтобы снова вызвать боль в груди. Я окидываю взглядом балдахин. Беленые ракушки и морские ежи усеивают линии, океанические созвездия заменяют звезды. Вокруг море, ее фотографии, воспоминания, но я не думаю, что эти атрибуты несут для нас одинаковое значение.

Я ненавидел лодку своего отца. Прорубать лед почти также увлекательно, как завтракать овсянкой. Мы меняли направление в зависимости от времени года. Зимой ходили в Мэн, а летом в Новую Шотландию. Холод и сырость пронизывали корабль насквозь. И мне никогда не было тепло.

Каждый раз лодка уносила меня в никуда. На воде мне было одиноко, пусто и плохо. Ничем не лучше сидеть в пустой комнате, не имея под рукой даже книги.

Закрыв глаза рукой, я задерживаю дыхание. У нас с Уиллой разные приоритеты. Но я открываю их, намереваясь понять ее. Позволю себе сгореть и почувствовать вкус отчаяния. Она ведь смогла — прошлой ночью Уилла кашляла и боролась, даже находясь без сознания.

Это правда, что я не могу умереть. Мое тело ненастоящее, но оно прекрасно справляется со своей ролью. Моя воображаемая борода растет. Вьющиеся волосы ниспадают на глаза. Тело имитирует голод, а бестелесный мозг работает и иногда мне снятся кошмары. Я ощущаю биение сердца. Его нет, но думаю, что все равно чувствую его. Я сажусь и снова рассматриваю комнату Уиллы. Вот она в белых, зеленых и голубых оттенках. Вода, фотографии. Я бросаю взгляд на колдовские шары. Они покачиваются на окне. Вибрации рассеивают свет, который струится сквозь окно. Лучи мерцают вдоль стен, играют на волнах.

Вот и ответ. Дело не в том, что она несет в себе скрытый источник магии. Просто я — ее раздражающее исключение.

Удовлетворенный своим открытием, я встаю. Нет, в ней нет никакой тайной магии. Я для нее всего лишь дополнение к океану. А ведь она жаждет жить в нем. Возможно, в этом вся Уилла. Может, и нет в ней загадочности.

Но когда я спускаюсь на кухню к моей новой музыкальной шкатулке, беспокоюсь. Такое пульсирующее чувство на затылке. Боли нет. Ощущение появляется, задерживается и уходит. Мне от этого не по себе.

Медные детали моей самой старой музыкальной шкатулки блестят на свету. Я мечтал о песне, которая придала бы ей смысл. И вот, что я получил в подарок. Часовой механизм, который я собрал сто лет назад, самый первый. Детали вибрируют, когда я прикасаюсь к ним. Несмотря на столетие, неважно, как много часов я потратил на создание шкатулки, это занятие приносит мне удовольствие.

Я осторожно поднимаю механизм и поворачиваю ключ. Жестяные детали начинают работать, отдаваясь вибрацией на моей коже. Моя душа скорбит вместе с балладой. Тексты песен всего лишь иллюзия на листке бумаги. Слова могут исчезнуть, так уже было. Эту песню, играл дудочник моего отца. Даже когда я был жив, мелодия являлась старой, древней.

«Моя возлюбленная сказала мне, моя мама не возражает,

И мой отец не будет смотреть свысока, из-за того, что ты не богат.

Она покинула меня, и вот что она сказала:

Недолго ждать осталось до дня нашей свадьбы».

Пульсация на затылке немного усиливается. Это означает, что я что-то узнаю. Опустившись на свое место, я поворачиваю ключ, и мелодия играет снова.

Глава 17

Уилла

Машина не самое лучшее место для ссоры. Хотя видимо мои родители считали иначе. Чего не скажешь обо мне. Когда отец закрыл водительскую дверь, сказал:

— Как ты это объяснишь, Уилла?

— Оставь ее в покое, — ответила мама, пристегнув ремень безопасности и указала рукой на дорогу. Этот жест означал замолчи и поехали. Садись за руль прежде, чем это сделаю я.

Папа зажал педаль тормоза и включил передачу. Медленно сдал назад, потому что в городе отец ездил так всегда. Визг покрышек по асфальту был бы более трагичным, но, пожалуй, нет никого драматичней, чем мой отец. Аккуратно выехал на шоссе и посмотрел на меня в зеркало заднего вида. Несмотря на то, что мама его предупредила, он выжидающе поднял брови.

— Ну так что?

— Тебя не было, когда приходил обвинитель, — ответила я.

Мама резко повернула голову.

— Ты сделала то, что тебе сказали, так что не переживай.

Я собиралась ответить, но отец вдруг произнес:

— Что?

— Это не единственный суд, о котором нам нужно беспокоиться, — ответила мама холодным голосом, режущим, словно лед. Айсберг. — Через пару лет ей вернут лицензию.

— Три года, — произнес отец.

— Второй суд важнее рыбалки.

Прежде чем взорваться, отец набрал скорость.

— И что мы будем делать в течение трех лет? Мне нужна Уилла на лодке.

На меня навалилась тяжесть, грудь сжало в тиски. Он сказал то, что думал. Это не шутка. Он заявил это всерьез. В голосе звучало отчаяние. Я не понимала, как такое возможно, ведь этот же человек приказал мне держаться подальше от «Дженн-а-Ло». Схватившись за спинку отцовского кресла, я хотела хоть что-то сказать. Все объяснить. Но мама подняла руку. Невысоко, но достаточно, чтобы меня остановить.

— Найдем другой способ заработать деньги. Три года — это не конец света.

— Как мы нашли их этим летом?

Его голос сорвался, а мама напряглась.

— Мы все еще живем, не так ли?

— Это не наша заслуга!

Я сидела и слушала, как они ругаются. Я так хотела исчезнуть, но у меня не было возможности сбежать. Если бы можно было просто просочиться, словно масло, сквозь машину на асфальт, колеса не причинили бы мне вреда. Изменилось все и в то же время ничего — я не смогу рыбачить долгое время, выйти на воду, и я все еще виновата в смерти Леви. Но вот только у меня появилась глупая надежда, что смогу искупить свою вину.

— Может, ты просто заткнешься и выслушаешь меня? — снова закричала мама. — Рассмотри внимательно ситуацию со всех сторон!

— Нет это ты посмотри! Мы потеряем лодку. Работу и заработок! Хорошо, что пикап окупился. Мы сможем загнать его на кухню и готовить еду в двигателе, когда они отключат газ и свет!

Папа привык держать руки на руле и смотреть на дорогу, что бы ни происходило. Поэтому он мог и глазом не моргнув кричать на мать, выезжая на шоссе № 1.

Я прижалась к двери.

За окном мелькал мир. Осенние листья нечетко расплывались красно-золотыми оттенками. Иногда я замечала зеленые цвета и сосны в этом пейзаже. Меня укачивало, тошнота подступала к горлу. Пальцы вцепились в дверную ручку и сжались. Отец не знал, что я собиралась признать свою вину. Для меня новость, что он хотел работать вместе. Внезапно я разозлилась. Родители ругались в машине так, будто меня здесь не было. К тому же я не могла вспомнить, когда мы в последний раз разговаривали хоть о чем-нибудь.

Не то чтобы я могла представить, как сижу и болтаю с отцом. Он не такой человек, да и я тоже. Нам было хорошо в тишине. И если мы не могли согласится друг с другом, молчание считалось наилучшем выходом. Мама и Леви вели беседы. У них были одинаковые глаза и характер.

Всех все устраивало, но сейчас нет. Разный темперамент привносил разлад. Поэтому мама и папа ругались спереди, а я сильнее прижалась головой к стеклу на заднем сидение.

Когда мы въехали в «Сломанный Клык», я заметила машину Сета у рыболовного магазина. Может, Арчамбальтам повезло, и их лодка уцелела. Отец Сета занимался чартерными перевозками, поэтому иногда уходил на ночь в Бостон или Галифакс.

— Остановите, — сказала я. — Хочу поговорить с Сетом. Я сама вернусь домой.

Мама нахмурилась.

— Не думаю, что…

— Выпустите меня!

Я не хотела кричать, но не сдержалась. Получился отвратительный звук. Казалось, голос срывался, но остановиться я не могла.

— Мне надоело слушать вашу ругань. Я устала. Выпустите меня.

— Тебе нужно успокоиться, — прокричала мама.

Папа, однако, притормозил на углу. Он разблокировал все двери. Я так сильно распахнула свою, что она ударила меня. Меня это не заботило. Мне было тяжело дышать, но на улице так солнечно и тихо. Не знала, кто я и кем была раньше.

— Мне стыдно, — сказал Сет. — Нам следовало бы помогать на пристани.

Мы сидели в багажнике его пикапа, припаркованного в самом дальнем конце дороги Стиклс-Коув на скале. Сосны окружали нас, защищая от прохладного ветра, который поднялся сразу после захода солнца. Мы наблюдали, как на пристани «Сломанного Клыка» все восстанавливают.

Пострадавшие лодки вытаскивали из воды. Некоторые из них починили, поэтому на них можно было выходить на воду. По обеим сторонам гавани громоздились груды щепок и мусора. «Дженн-а-Ло» стояла целая и невредимая.

Сняв этикетку с напитка «Мокси», я кивнула. Вместо того чтобы помогать морякам и рыбакам, я пила газировку со своим бывшим парнем. Поставив бутылку, наклонилась. Вода находилась далеко и у меня закружилась голова, когда я посмотрела вниз.

— Верно. Почему бы не пойти? — спросила я.

— Потому что мы неудачники.

Яркий свет заката падал на нас, освещая Сета. Я вспомнила, как он сломал передние зубы об конфеты «Чиклетс». Что в средней школе у него был курносый, широкий и закругленный нос. Время все исправило. Сет вставил зубы, а лицо с возрастом приобрело другие черты. У нас были планы.

— А разве нет? — подтвердила я.

Сет допил бутылку и бросил ее в мусорное ведро. Затем откинулся назад в тень и посмотрел на небо.

— Они отобрали у тебя лицензию, да?

— Именно.

— Лучше бы забрали мою, — сказал он.

Еще одно открытие за день. Повернувшись к нему, я не смогла скрыть своего удивления.

— Ты это серьезно?

— Конечно.

Он потянул меня за рукав платья, такой знакомый жест. Сет продолжал это делать до тех пор, пока я не легла рядом с ним. Даже сквозь куртку я чувствовала жар его тела. Впервые за долгое время я ощутила запах его кожи. Стукнув костяшками пальцев по его руке, я спросила:

— А как же чартерные перевозки?

— Мне надоело заниматься одним и тем же.

Я слабо улыбнулась.

— И хор отвечает: «Аминь».

— Я серьезно, Уилла.

Сет нахмурился, лениво подцепив мой палец.

— А кто спорит?

— Я просто устал.

— Я думала, у нас были прекрасные отношения. Но это не так. Не пойми меня неправильно. Все неплохо, но не идеально.

Ведь почему-то же Леви писал свои песни. Это было правильно.

Иногда мы спорили, кто из нас слишком старается и заботится о другом. Потом прекращали, притворяясь взрослыми и женатыми людьми. Мы так веселились. Влюблялись.

Переплетя свои пальцы с его, я оглянулась. Солнце сместилось — алая полоска света падала прямо на лоб Сета. Он выглядел мудрым и красивым.

С трудом сглотнув, я собралась с силами и спросила:

— Можно задать тебе вопрос?

— Давай.

— Ты купил мне кольцо?

Сет долго молчал. Он не казался испуганным, просто задумчивым. Видимо, подбирал верные слова. Сжав мои пальцы, он наконец пробормотал:

— Да, но я сдал его назад в магазин.

— Но я не думала, что ты…

— На следующий день, после того как я его купил, потому что мы…

Больно. Но в то же время будто камень свалился с моих плеч, давая кислород моим легким. У нас все было хорошо, как и должно быть. Удобно, я бы сказала. Кратчайший путь к тайному месту в лесу. Нового ничего не произошло, да мы и не стремились к этому. Сет понял. Возможно даже первым.

— Тебе надо поехать в Нью-Йорк, — сказала я. Я перевернулась на бок, хотя это не совсем удобное положение. Подперев голову одной рукой, другую положила на его грудь. — Заниматься музыкой. Вы часто обсуждали это.

— Группа распалась, — ответил Сет.

— Многое изменилось. Очевидно, следует жить дальше. Мне все это говорят.

— Знаешь, мы тоже по нему скучаем.

— Сегодня я говорю не о Леви.

Я не шутила. Хотя было немного неправильно так говорить. Специально убрать все воспоминания в ящик или коробку. Но я честна и устала. Положив голову на плечо Сета, я прижала пальцы к его груди.

— Я хочу, чтобы ты был счастлив. А еще мне интересно, почему вы поссорились с моим отцом.

Сет фыркнул и вздохнул.

— Разве ты не в курсе? Я ублюдок, разбивший твое сердце.

Меня кинуло в пот.

— Извини, я не знала.

— Я так и не считал, — сказал Сет. — Все беспокоятся. Где ты была в последнее время?

— В суде, аду, Джексон-рок, — ответила я.

— Ерунда, — произнес Сет.

— Возможно, но вот только это правда.

Я подняла голову, вглядываясь в остров. Грей был где-то там, если он все же существовал.

Мне до сих пор было трудно верить в его реальность, когда я находилась на материке.

— Я высаживалась на острове с другой стороны.

— Нет, ты не могла. Там находится редкий вид птиц. — Отвлекшись, Сет поднял руку, чтобы потереть висок. Его голубые глаза на мгновенье заполнила пустота. — Я приглашу на мероприятие Кайлу.

Это его кузина, и он переключился на другую тему разговора слишком резко. Мне стало любопытно, и я наблюдала за лицом Сета.

— А как же Денни?

Медленно поднявшись, Сет покачал головой.

— Я же говорил, ничего не было.

— Думаю, не следует пропадать билетам, — произнесла я, пожав плечами. — Я, наверное, пойду на маяк, чтобы не сидеть в городе.

— Туда никто не ходит. — Сет поморщился и прижал два пальца к виску. Затем побледнел и снова повернулся. — Хорошо, что вчера вечером отца не было в городе. Он говорил, что вода была гладкой, а небо ясным.

Холодок пробежал по моей коже. Взгляд метнулся к Джексон-рок. Едва заметный маяк на темнеющем горизонте. Время еще не пришло, поэтому он пока не работал. Подтолкнув Сета локтем, я придвинулась к выходу. Затем четко выговаривая каждое слово, сказала:

— Пойдем со мной, я покажу тебе остров.

На этот раз Сет застонал. Он не поднялся, а только ущипнул себя за переносицу. Глаза потускнели. Он был смертельно бледным.

— У меня голова раскалывается. Мама, наверное, готовит ужин.

— Сет, — произнесла я. Опустившись к нему, я коснулась его подбородка. На мгновение мне захотелось его поцеловать. Обнять и залезть руками под его одежду. Он был моей комфортной жизнью, дорогой, где мне было бы хорошо. Но я оглянулась на остров.

— Пойдем на Джексон-рок.

— Я могу поехать в Сиэтл. Я хочу жить рядом с водой. Мог бы взять гитару, сесть на углу и поиграть.

Он не мог обсуждать со мной ни маяк, ни остров. Осознание пришло ко мне быстро и почти болезненно.

Ведь у меня было то же самое — пробелы и головные боли. Я не могла вспомнить никого из «Сломанного Клыка», кто бы высаживался на остров. Люди разбивали лагеря на соседних островах, устраивали вечеринки, разводили костры, но… не на Джексон-рок. Когда я думала о маяке, у меня начинала болеть голова. У Бейли было тоже самое. Остров действительно желал быть незаметным.

Грей

Все уже готово, и я тоже. Я поднимаюсь наверх как раз в тот момент, когда маяк начинает работать. Шестеренки скрипят, свет гудит. Воздух не такой, как перед грозой, но он полон предзнаменований.

Мелодия музыкальной шкатулки крутится в моей голове. Кажется, это знак. Я подготовился к приходу Уиллы, а она уже привыкла ко мне. Уверен в этом, ведь она думает обо мне. Я наблюдаю за огоньками душ — они вне моей досягаемости — только одна оглядывается.

Гнев просится наружу. Разочарование.

Я не Сюзанна, а Уилла не я. Я не могу ее соблазнить. Но я владею морем. Я бессмертный и время всегда со мной. Я не покидаю воду, а она меня. Это заветная мечта Уиллы.

Она не будет страдать от одиночества. Примет проклятье. Я могу ей все это дать. Океан и вечность будут принадлежать ей, ведь она жаждала этого волшебства.

Сейчас и через тысячу лет она будет леди Грей. Будет наслаждаться такой жизнью.

Нет никого, кто мог бы услышать меня, поэтому я смеюсь. Подставляю свое лицо ветру, и лента слетает с моих волос. Сердце бьется — я нахожусь под лунным светом, а прибой окружает меня. Скоро я буду ступать по другому берегу. Увижу лица, услышу голоса, буду резаться во время бритья. Кровь не текла из моих ран уже сто лет, и я никогда бы не подумал, что буду с нетерпением ждать этого момента. Я существую.

Где есть боль и удовольствие. Иногда горячий суп. Где есть холодные ночи. Мое дыхание. Реальное тело, которое может страдать и получать раны, а также стареть. То, что у меня есть сейчас — странная жизнь, которая мне не подходит. А Уилла создана для проклятья. И ей будет комфортно там, где существуют лишь вода и бессмертие.

Очевидно, она этого хочет. Ее комната осталась нетронутой. Сети, лодки. Ставни распахнуты в сторону моря и только маленькая частичка магии висит на окне, не сочетаясь со всем остальным. Я понял Уиллу. Ее судьба в маленькой башенной комнате, где раскрыты ее мечты.

— Приходи, Уилла, — говорю я.

Звук моего голоса теряется в крике морских птиц и завывании ветра. Я знаю, она не слышит меня, но искренне верю, что она чувствует мой зов. Она вернется на этот остров. В ее глазах будет гореть ажиотаж и целеустремленность. У меня есть все, что она хочет, и я дам ей это. Ей нужно только попросить.

Глава 18

Уилла

На выходных отец и мистер Элдрич отправились проверять свои приманки. Поскольку веревку, соединяющую приманку, можно перерезать и такое уже случалось, то каждая ловушка имела щель, через которую омар мог вырваться на свободу. Это означает, что нельзя зависеть от ситуации и даже если половина лодок перевернута вверх дном после шторма, все равно нужно выйти в море. Омары, оставленные в приманке слишком долго, могли сбежать.

К тому же отцу и мистеру Элдричу придется раскрыть друг другу местоположение своих ловушек. Тяжелое решение — показать свои лучшие места на воде. На самом деле это все, что у них есть, но выбора не было.

Я и Бейли распутывали разбросанные после шторма приманки на берегу. Они были похоже на нижний ящик гигантской шкатулки с драгоценностями. Разноцветные веревки, узлы, проволока, все спутавшееся, принадлежащее разным лодкам.

— На этой неделе обещают похолодание, — сказала Бейли.

Она подняла над головой розового оттенка приманку, принадлежавшую Лейну Уоллесу. Он считал, что благодаря такому цвету их не воруют. Неправ, конечно. За год он терял одну-две приманки, как раз именно потому, что некоторые находили их забавными.

Натянув зубами перчатку на руку, я сунула руку в кучу веревок.

— Может, нам развести костер? Устроить вечеринку?

Бейли откинула голову назад, и ветер сдул ее волосы с лица.

— Да, наверно стоит. Позже я поеду в Милбридж. Мне надо поговорить с Кейт.

— У вас все налаживается?

— Вроде также.

Бейли поставила розовую приманку рядом с такими же и вернулась к основной куче. Она хорошо работала руками, особенно с проволокой. Ей следовало бы пойти в класс миссис Бакстер.

— Мы собираемся навестить ее дядю Далтона.

— Тот, от которого пахнет ромом? Зачем?

Закатив глаза, Бейли пожала плечами.

— Она любит его. Не знаю.

— Почему ты едешь… — оборвала я себя.

Выпрямившись, я поправила воротник, чтобы впустить немного воздуха.

— Неважно. Глупый вопрос.

Несмотря на то, что я сказала, Бейли взмахнула руками.

— Мы будто играем в спектакле. Обе знаем, чем все закончится, но все равно произносим нужный текст и отыгрываем свою роль в сценах.

Я бы не смогла объяснить лучше. Я точно поняла, что она имеет ввиду.

— Все заканчивается, Бэй, — тихо сказала я, — жизнь тоже. Но ты все равно продолжаешь жить.

Бейли скорчила гримасу. Если бы ее руки были свободны, она толкнула бы меня.

— Достаточно лицемерный совет, не так ли?

— Опыт, — возразила я, — какой-никакой.

Бейли прошла дальше, подняла еще одну приманку из хаоса и прислонила ее к бедру.

— Я на машине. Думаю, тебе следует поехать с нами.

— Сегодня вечером?

— Да, а почему бы и нет? Дядя Далтон странный, но в принципе нормальный. А так как ты сегодня болтлива, сможешь расспросить его о леди Грей.

— Я не разговорчивая, — заявила я и угрюмо добавила: — Сейчас это мистер Грей.

— Дядя Далтон считает иначе. — Бейли поставила еще одну распутанную приманку в сторону, а затем повернулась, прислонившись к ней. — Просто поехали. Будешь что-нибудь рассказывать. Это ты умеешь лучше всего.

Задев брови кожаными перчатками, я с восхищением посмотрела на нее.

— Серьезно?

— Это моя работа тыкать тебя носом в дерьмо, — ответила Бейли. Улыбнувшись, она опустила голову и снова принялась за приманки.

Да, это лицемерный совет. Потому что, наблюдая за тем, как моя лучшая подруга распутывает очередную ловушку, я не могла не ощущать то, что время уходит. Скоро она уедет в колледж, ее жизнь в другом месте уже начиналась: отказаться от своей возлюбленной для нее стало тяжелым выбором. Для меня тоже. Но Бейли должна была это сделать. Она будет приезжать на Рождество и летом, мы будем переписываться и созваниваться, но все изменится.

Найдется кто-то еще, кто выслушает ее повседневные проблемы. Появится новое место, которое она назовет домом.

«К черту все», — подумала я. Просунув пальцы в узел, пнула ногой ловушку для креветок в сторону Бейли.

— Так что же мне надеть на свидание с дядей Далтоном?

На мне были синие джинсы и белая футболка. А на лице лучшая из моих фальшивых улыбок, потому что между Кейт и Бейли все было гораздо хуже, чем они могли себе представить. Смеялись в нужных местах, машинально держались за руки. В отношениях девушек исчезла нежность, появились пустые глаза и долгие взгляды.

Чтобы разрядить обстановку, я начала разговор в машине. Упоминала о костре, который мы обсуждали. Хотя, конечно, я не хотела устраивать вечеринку. Девушки уже переоделись в платья, так что нам оставалось пережить полчаса дороги. Я рассказала о том, что Сет пригласил свою кузину на мероприятие. История заняла двадцать минут, поэтому вскоре мы въехали в городок.

Название гласило «Локвуд», но в городе было всего лишь одно строение. Небольшая лужайка перед домом, и я надеялась, что во внутреннем дворе места побольше. В прихожей пахло печеной треской и ментолом.

Множество людей рассеяны по разным комнатам. Кто-то играл на пианино, кто-то в карты, две пожилые женщины сидели лицом к лицу за шахматной доской. Судя по их виду, я сомневалась, что они стойко выдержат проигрыш.

— Привет, дядя Далтон, — сказала Кейт.

Она подвела нас к дивану у камина, который не горел. Мне очень хотелось разжечь угли, но я села, потому что следовало начать разговор.

Дядя Далтон выглядел хрупким. Его волосы, губы и кожа были пыльно-бледного оттенка, а глаза едва голубыми, но достаточно яркими, чтобы не казаться жуткими. Увидев Кейт, он улыбнулся, похлопал себя по коленям, словно ожидал, что она сядет на них.

Когда они оба рассмеялись, стало ясно, что это шутка.

— Может быть, в следующий раз, — произнесла Кейт.

— А как насчет тебя, Бейли? — спросил он, ничуть не смутившись.

Бейли села на пол рядом со своим стулом. Подняв руку, она заявила:

— В другой раз.

Кейт обняла дядю за плечи и кивнула в мою сторону.

— Надеюсь, ты не против, что мы привезли с собой подругу.

— Она хорошенькая? — спросил дядя Далтон. Он медленно перевел взгляд на меня и протянул руку. — Наверное, да. Далтон Боукер.

Я занервничала, но пожала его руку. Я испугалась, что сломаю ее, но хватка оказалась сильной.

Он выдержал мой взгляд, а я ответила:

— Уилла Диксон. Приятно познакомиться.

— Она живет в «Сломанном Клыке», как и Бейли, — пояснила Кейт.

Дядя Далтон откинулся на спинку стула.

— Я не был там уже много лет. Ловит ли все еще рыбу Зик Помрой?

Я отрицательно покачала головой. Мистер Помрой умер пару лет назад, а до этого много лет не выходил на улицу. Наверно, глупо говорить это такому старому человеку, как дядя Далтон. Ведь тот, кого он помнил живым, уже мертв.

— Теперь лодка у его внучки, Зой. Все утверждают, что она очень похожа на своего дедушку.

Дядя Далтон кивнул.

— Лучше он, чем его жена. У этой женщины была трудная жизнь.

Суетясь, хотя причин не было, Кейт не находила себе места и трогала стул дяди Далтона — подлокотники, спинку. Словно хотела что-то сделать, чтобы ему стало комфортнее, но этого не требовалось.

Наконец успокоившись, она ограничилась тем, что похлопала его по руке.

— Дядя Далтон. Я рассказывала Бейли и Уилле о том, как ты однажды видел леди Грей.

— Не я, — ответил дядя Далтон, — а мой кузен Рой. К моменту моего рождения леди Грей уже исчезла.

Напрягшись, я сжала пальцы ног. Грей говорил, что его предшественником была женщина. Ощущая неловкость, я положила руки на колени, но ничего не сказала.

Поскольку я молчала, Бейли услужливо мне помогла:

— Как это пропала?

— Нашла замену.

Дядя Далтон потянулся и откинул голову на спинку стула. Он поднял вверх пустой взгляд. А потом в его глазах появилась резкость, предназначенная не нам.

— Тебе не обязательно рассказывать, если не хочешь, — сказала Кейт.

Отмахнувшись от нее, дядя Далтон продолжал:

— Леди Грей, обычно стояла на утесе, распуская свои волосы. Так мне говорил Рой. Больше ее никто не видел. Девчонки, это место уже тогда было заброшено. И от одной мысли о нем, у меня начинает болеть голова.

Мурашки пробежали по моей кожи. Граница, отделявшая меня от настоящего мира и Грея, уже начинала терять свою четкость. Все больше и больше его мир проскальзывал в мой и это пугало. Словно я могла изменить историю, случившуюся до моего рождения, предположила:

— Может, он просто был провидцем?

Дядя Далтон погрозил пальцем.

— Мой отец говорил, что Рой сказочник. Но я ему поверил. Он описал каждую деталь в этой истории, все до мельчайших подробностей. Кейт!

Она с интересом наклонилась вперед.

— Он напился в стельку на моем тринадцатом дне рождения, — продолжал дядя Далтон, обращаясь к Кейт. — Заявил, что когда-то был влюблен в девушку по имени Сюзанна, но бросил ее. Она была словно яд и могла погубить его, впрочем, как и другие женщины.

Дядя Далтон выглядел виноватым. Видимо он осознал, что рассказывает эту историю трем девочкам.

— Рой просто предупреждал меня, чтобы я был внимательным. Конечно, тогда я и не думал о женщинах.

Кейт улыбнулась и легонько ткнула его в бок.

— Я не понимаю, как эти истории между собой связаны.

— Ты что, не слушаешь, дорогая?

Подавив смешок, Бейли обменялась взглядом с Кейт. На секунду они забыли о проблемах в своих отношениях. Снова смотрели друг на друга, как будто никого больше не существовало.

Поскольку они молчали, я сказала:

— Мы слушаем.

— Сюзанна позвала его на остров, — нетерпеливо произнес дядя Далтон. — Она спросила, любит ли ее Рой, он подтвердил. Затем она поинтересовалась, готов ли умереть за нее, он отказался. Рой вернулся обратно на материк и больше никогда не выходил на воду.

Это была первая нормальная история о леди Грей, которую я слышала.

— Не очень романтично, — с улыбкой заметила я.

— В смерти нет ничего романтичного. Если вам интересно мое мнение, Ромео и Джульетта были идиотами.

Бейли прошептала Кейт:

— Я хочу футболку с такой надписью.

Дядя Далтон пошевелился, выражение его лица смягчилось. Он вздохнул, возвращаясь в реальный мир из своих мыслей.

— Следующим летом паренек из Бостона приехал сюда на ледорезе. А потом в один прекрасный день он пропал и на острове вместо леди Грей появился мистер Грей.

Моя улыбка почти исчезла.

— Что?

— Ты меня слышала, — произнес дядя Далтон. — Разве ты не знаешь эту историю? Леди Грей будет сопутствовать вашей удаче, и вы получите все, что пожелаете. Но вы должны что-нибудь предложить взамен.

— Полагаю, он согласился на сделку?

Эта история отличалась от той, которую я знала. Наша была разбросана по кускам. Суеверие. В нашей версии не было никаких сделок и обменов. Просто поверье о хорошей рыбалке и волшебном союзнике на маяке.

Но об острове никто не мог долго думать… Ветер снаружи тихо шелестел в кронах деревьев, но внутри меня бушевала буря.

Развернувшись, я спросила:

— Так парень из Бостона занял место Сюзанны? А что случилось с ней?

— Рой говорил, что видел ее в городе. По крайней мере, он так считал. Желтое платье, черные волосы — она не походила на призрака. Она узнала Роя и выбежала из магазина. А после исчезла навсегда.

Бейли положила голову на колено Кейт. Нахмурив брови, она мягко сменила тему разговора.

— Но ведь Рой нашел кого-то другого, верно?

— Ну конечно. Женился на Шарлотте в тот же день, когда она окончила среднюю школу. Жили они долго и счастливо.

Слегка покачав головой, дядя Далтон посмотрел на меня.

— Представься еще раз.

Я относительно уже пришла в себя, поэтому ответила:

— Уилла Диксон. Дочь Билла Диксона.

Изучая мое лицо, он молчал с минуту, а потом наконец спросил:

— Был ли Альберт твои родственником?

В 1929 году Уильям Альберт Диксон вырезал свои инициалы на лестнице в Ванденбруке. «УАД II», Уильям Альберт, второй. Его сыном был Уильям Юджин. А Уильям Джек (мой дедушка) сыном Билла Джина. Уильям Джек являлся капитаном лодки, когда мой отец еще работал на корме. Я родилась первой, поэтому и получила свое имя.

Наследие, которое ускользало от меня.

Но дядю Далтона это не волновало, а в объяснения вдаваться не хотелось. Поэтому я просто кивнула и сказала:

— Да, сэр, это мой дедушка.

Заметив, что я ухожу, Бейли толкнула меня ногой.

— Ты в порядке?

— Хочу подышать свежим воздухом, — сообщила я. Уверив, что скоро вернусь, я пошла в ночь, в холод. И направилась к берегу.

Грей

Я не знаю, как Уилла попадает на остров. Но понимаю, когда она появляется. Даже сейчас чувствую ее приближение. До сих пор эти факты были для меня совершенно неясны. На этот раз я смотрю и вижу темное чудо.

Туман надвигается, просто тонкая дымка. Это опущенная вуаль, но тонкая, пропускающая свет и детали, создающая тени фигур на расстоянии. Затем в мгновение ока он начинает клубиться, завеса раздвигается невидимыми руками.

Сначала вырисовывается нос лодки, потом она появляется вся целиком. Скользит по воде, ее приближение неслышно. Нет ни весел, ни мотора. Нос корабля едва рассекает воду. Рябь откатывается и растворяется в черноте моря.

Это чистая магия. Признаюсь, я в восторге. Это мог быть тот самый корабль, который доставил короля Артура на Авалон для его прежнего и будущего отдыха.

Но нет, в этой лодке мое спасение. Моя Уилла, и свет, исходящий от нее, как никогда чёток.

У вижу ее тело. Волосы, струящиеся по плечам. Глаза, подчеркнутые темными бровями, и сжатая челюсть. Это не очертания. Нет больше размытости. А те детали, которые заметил, когда спас ее, не были такими четкими.

Я считал, что знал все нюансы своего проклятья. Но сейчас всплывают новые подробности. Думал, что тот, кто заберет мою ношу, станет реальным. Что увижу больше чем просто свет Уиллы. Ее лицо — первое, которое я различаю после Сюзанны.

Я дрожу. Это ощущение, как голод, когда кажется, что невозможно больше ждать. Как ночь перед Рождеством, которая не заканчивается.

Я подумал, что на берегу ее должен встретить джентльмен. Лестница дрожит под моими ногами сильнее, чем когда-либо. Возможно, маяк перестраивается под своего хранителя.

Может быть. Я обещал умереть за Сюзанну, и от нашего поцелуя все вокруг побелело. Проснувшись, я обнаружил, что нахожусь в спальне, уставленной моими любимыми вещами. Я был один, а она ушла.

Прежде я не был внутри маяка. Я считал, что настоящая любовь зовет меня к утесу. Мелочи — подарки, которые я получаю за завтраком, души, которые я собираю в угоду своего проклятья, — все это я должен был разгадать сам.

Уилле не придется страдать первые годы, оставленной и растерянной. Она узнает все прежде, чем я уйду. Интересно, отвезет ли меня на берег лодка, которая привезла ее? Смогу ли я взять с собой одну из музыкальных шкатулок? Или, может, коробку с новостями? Я бы хотел этого. Но если нет, как-нибудь справлюсь.

Мое спасение — это также и моя трагедия. Все, кого я знал, мертвы. У меня нет дома, нет семьи. А мир очень сильно изменился.

Из книг и газет я уловил проблески жизни, которая поджидает меня. Мне придется заново учиться некоторым вещам. Там много горя. Но есть все, чтобы отпраздновать свободу!

Холод окружает меня, туман следует за мной, когда я спешу на берег. Тени подкрадываются среди черноты и зелени леса. Под ногами хрустят ракушки — доказательства древних наводнений, когда остров был под водой, а море являлось островом.

Путь к берегу прямой, он пересекает вторую по высоте точку острова. Вершину поляны заливает лунный свет. Если бы мне не нужно было спешить, я бы станцевал здесь. Спел бы старые и новые песни. «Недолго ждать осталось до дня нашей свадьбы».

Мы будем праздновать совершенно другой брак — передачу проклятья Уилле, мое освобождение и вхождение в мир живой.

Я спешу, но, когда выхожу на поляну, Уилла уже у берега.

Она нетерпелива, не ждет, пока лодка подойдет ближе. Уилла спрыгивает с лодки, оказываясь по колено в воде. Я в замешательстве, я больше не произвожу на нее впечатление.

Свет, который сигнализирует о ее жизни, все еще горит, но я вижу ее четко. Как мальчишка, она носит брюки. Как девочка, распускает волосы. В изгибе ее носа мелькает что-то серебряное, как и в ухе.

Теперь мой голод усилился. Если бы я не контролировал себя, прыгнул бы на нее. Обхватил ее веснушчатые руки, прижался к ее кудряшкам, прикоснулся губами к ее губам, но не для поцелуя, а чтобы почувствовать ее дыхание.

Полностью четкая, она прекрасная, живая. Она — все, что мне нужно. Я протягиваю к ней руки и говорю. Но она отшвыривает их, обрывает меня.

— Что ты со мной сделал? — требует она.

Глава 19

Уилла

Он стоял и смущенно смотрел на меня. Его лицо было таким спокойным, что я ошибочно приняла это выражение за мягкость. Может, даже наивность. Я выждала всего секунду. Затем, тыча в него пальцем, я повторила свой вопрос:

— Что ты со мной сделал, Грей?

— Думаю, разозлю тебя сейчас, — ответил он. — Но что ты имеешь ввиду?

Он не ошибся. То, как он избегал этой темы разговора, вывело меня из себя. Я была уверена, Грей понял, что я имела ввиду. Он хочет затянуть беседу, задержать меня настолько, насколько это возможно. Единственное, чего я не понимала, так это зачем?

— В том смысле, почему я прихожу сюда? Почему именно в это место? И кто ты такой?

Грей приподнял брови и вежливо кивнул. Сложив пальцы вместе, он ответил:

— А, ну конечно ты об этом.

— Ну так что?

— Прогуляемся? — Он заметил, как я вздрогнула, и поспешил добавить: — Просто по тропинке.

После прошлого раза я считала, что лучше держаться подальше от маяка. Я не знаю, чего мне следует ожидать от этого места. Или что может сделать Грей. Я посмотрела в сторону леса, прежде он не пугал меня. Это, конечно, не моя стихия, но часть моего дома. Теперь, когда листья опали, голые ветви превратились в костлявые пальцы, манящие к себе. Я отрицательно покачала головой.

— Нет, я не хочу с тобой гулять. Я хочу, чтобы ты…

Он выставил свой локоть. Когда Грей наклонил голову в мою сторону, на секунду мне показалось, что я вижу мутный цилиндр. Образ исчез, но ощущение осталось. Если он будет настаивать, я пойду с ним. Всего лишь лес, просто тропинка. С таким количеством голых деревьев смогу увидеть берег. Все должно быть хорошо.

Поэтому я взяла его под руку, но не смогла удержать. Этого жеста было достаточно, потому что Грей, наконец, пошел.

С задумчивым видом он помолчал с минуту. Затем ответил так, словно объяснял математику:

— Я мистер Грей.

— Это я знаю. — Я повела его по тропинке, на которой были разбросаны крошечные ракушки под деревьями. Когда я на них наступала, звук был похож на разбитое стекло. — Как и то, что ты получаешь за завтраком подарки, не можешь покинуть остров. Почему? Зачем все это?

Грей посмотрел на меня долгим взглядом.

— Это магия. Можно получить все, что пожелаешь, но ты должен стать хранителем маяка.

— Я не просила от тебя высокопарных речей в стиле Шекспира.

— Я просто объясняю, как умею. Меня обманули, и я занял место здесь, так что мне было непросто разобраться со всем самому. Этот маяк — мой пост, и я сам решаю, как им управлять. Я могу призвать туман или отослать его прочь, и я, Уилла, потратил сто лет, чтобы научиться этому. У меня нет власти над приливами, ветрами, бурями или снегом. Но я могу погубить этот мир, если захочу.

Снова и снова я повторяла себе, что нужно смириться. Какие бы правила не существовали на материке, здесь они не работали. Если бы Грей заявил, что он северный ветер и Санта-Клаус, я бы поверила. Вместо того, чтобы назвать его лжецом, я сказала:

— У тебя был предшественник.

— Увы, один из многих. — Грей неопределенно указал на себя. — Длинная вереница хранителей, сменяющих друг друга. Я знаю только то, что понял, когда проснулся, а это было сто лет назад.

Прищурившись, я спросила:

— Сколько же их тогда? Как давно это началось?

Грей пожал плечами.

— Века. До того, как появился маяк. Я думаю, кто-то из предшественников должно быть, желал его. Я запрашивал полный, подробный отчет о каждом из хранителей. И это единственное, чего я не получил. Возможно, это древнее индейское проклятие.

— Да, я уверена, что, если бы пассамакуодди обладали подобной силой, ни один из нас не стоял бы здесь.

Прикоснувшись пальцами к груди, Грей сказал:

— Горацио, на небе и в земле всего довольно.

Сосны поскрипывали, словно насмехались над нами. Иголки покрывали голый гранит. Я напряглась. Мне казалось, что Грей говорит со мной свысока. Считает меня глупой. Может, ему не понравилось, что я сравнила его с Шекспиром. Меня злило, что он не рассказывает мне то, что я хотела услышать.

— Это очень полезно.

Словно желая успокоить, Грей хотел меня обнять, но в последний момент снова сжал пальцы на моей руке, чтобы я не смогла сбежать.

— Мне кажется, в этом острове есть что-то первобытное. То, с чем мы никогда не сталкивались. Возможно, это место ведет свою историю от начала человечества.

Мы ходим кругами. Он понимал, что именно я хочу знать, но все время уклонялся от ответа. Может, я задавала не те вопросы. К тому же нет никакого руководства о том, как вести себя с призраками. Или… Я до сих пор не понимала, кто он. Ну а поскольку от его происхождения толку мало, я спросила:

— Ясно, на острове всегда есть хранитель. — Я сжала его руку. — Что ты имел ввиду, когда говорил о том, что тебя обманули?

Когда мы приблизились к поляне — самая высокая точка острова, — Грей замедлил шаг. Он убрал мою руку и поднял лицо к небу. Раскинув руки, он медленно повернулся кругом, его волосы рассыпались по плечам.

— Я был глуп. Вообразил, что люблю иллюзию. И как дурак принес себя в жертву этой любви.

— Выражайся проще.

Безупречные манеры Грея дали трещину. Он нахмурился, а в черных глазах плескалась ярость, но смотрел он не на меня.

— Моя возлюбленная спросила, готов ли я умереть за нее. И когда я ответил «Да», она поцеловала меня, даровав всю ту власть, которую ты видишь перед собой. Она покинула остров во плоти, а я стал туманом.

Созвездия поменяли свое расположение. Сначала я этого не заметила. У меня были другие заботы, поэтому я не отслеживала время по небу. К тому же забыла, что на Джексон-рок время течет быстрее.

Например, выпить чашку какао может занять весь день. Темнота начала окружать лес, а наверху загорелись огни. Стало холодно.

Обхватив себя руками, я прошлась кругом по поляне. Я не хотела садиться рядом с ним. Устроиться поудобнее и забыть, что я пришла сюда не просто так. Остановившись в тени огромного дуба, я спросила:

— Почему только я могу приходить сюда? Думать о Джексон-рок, при этом не испытывая головную боль?

Грей колебался. Но это было не от того, что он был в чем-то не уверен.

Ответ, казалось, слетел с его губ. Он не хотел говорить, но я не знала почему.

Отвечал он осторожно, подбирая слова. Словно боялся, что, если он произнесет это слишком быстро, все исчезнет.

— Тебя выбрали. Я думаю, нет убежден, что ты приходишь сюда, чтобы сбежать от реальности.

— Что, прости?

Грей приблизился. Когда он говорил, его пальцы дрожали.

— Помнишь ту ночь, когда я вытащил тебя из воды! Ты не хотела покидать море, потому что было что-то, с чем ты не желала сталкиваться на берегу. Ты пыталась избежать этого!

«Суд», — подумала я.

— Не думаю, что ты прав, — сказала я вслух.

— Это место… подарок. Все, что ты когда-либо желала, Уилла. Ты любишь море, эти воды. И дело не в утесах или пляжах. Этот остров твое наследие. И он может стать твоим. Леди Грей. Будешь той, кто ведет корабли домой. Или удерживает их в порту, когда надвигается шторм. Тебе не будет здесь одиноко. Владычица света и жизни на берегу. Ты будешь больше, чем человек.

В лесу воцарилась тишина. Даже ветер стих. Грей был так оживлен, взволнован. Он говорил как последователь веры, верящий каждому слову своего Евангелия. Тревожно я посмотрела на него.

— Почему ты так считаешь?

— Ты сама мне сказал! — Он указал на маяк. — Твоя комната, по ней все видно. Колдовские шары, висящие на окне — ты так хотела немного магии в своей жизни, Уилла. А вся остальная обстановка связана с морем. Я могу выполнить твое желание.

У меня отвисла челюсть. Вот как он это понял? Неуверенно смеясь, я сказала:

— Колдовские шары защищают от сглаза, как и полоска стекла в старых рыболовных сетях. Все это для того, чтобы спасти себя от воздействия магии.

Лицо Грея вытянулось.

— Это твоя судьба.

— Нет, ты не прав. — Оттолкнувшись от дерева, я подошла к нему. — Я рассказывала тебе, что этим летом потеряла брата. Ты действительно думаешь, что я хочу покинуть свою семью? Друзей? Да, это были тяжелые месяцы. Но я не желаю оставлять всех, кого люблю.

Смутившись, Грей вытащил из кармана крошечную коробочку. Она была серебряная, обрамленная голубым стеклом по бокам. Когда он повернул ключ, послышались жалобные ноты мелодии. Они разносились на ветру. Отдавалась эхом по-своему. Мне потребовалась минута, чтобы узнать мелодию.

Когда были хорошие дни на море, отец иногда включал радио и подпевал. Один-два куплета, матросские песни или другие, но чаще всего эту: «И она пошла через ярмарку». Медленная, запоминающаяся и мрачная.

Когда мелодия подошла к концу, Грей улыбнулся. Он выглядел счастливым. Такого я раньше не видела. Оборвалась последняя нота, и он протянул мне шкатулку.

— Я хотел найти к тебе ключ и вот, что я получил. Послание, знак.

— Ты знаешь, о чем эта песня, Грей?

— Я слышал ее много раз.

— Да, но понимаешь ли ты смысл? — спросила я.

Краски сошли с его лица.

— А ты?

Мне стало страшно, потому что я, в отличии от Грея, знала, о чем песня. Помнила все слова, слышала ее сотни раз. Я встревоженно оглянулась, чтобы убедиться, что лодка все еще ждет меня на берегу.

Повернувшись к Грею, я сказала:

— Она никогда не вернется, Грей. Однажды он встречает ее на ярмарке и всю оставшуюся жизнь тоскует по ней.

Грей побледнел, если, конечно, это возможно.

Закрыв шкатулку, он напрягся.

— Она рядом с ним ночами.

— Это плод его воображения. — Мое сердце бешено колотилось, но я продолжала: — Какая бы магия здесь не действовала. Она ошиблась. Я не твое спасение.

Он сломался. Я увидела это в его глазах. Его руки дрожали. Словно он жил в двух мирах. Один — это его проклятие, а другой — фантазия. И я только что разрушила единственную привлекательную для него реальность.

Грей молчал, а я направилась к тропинке. Он по-прежнему ничего не говорил. Я почувствовала, как меня охватывает паника. До сих пор у него всегда были ответы. И я не хотела видеть его темную сторону, если она существовала.

Когда я вышла на тропинку, он закричал. Нет, больше было похоже на жалобный вопль, который потом еще долго отдавался эхом. Грей прокричал мне вслед:

— Не уходи! Я один и схожу с ума. Мне потребуются тысячи лет, чтобы собрать нужное количество душ. Только так я смогу покинуть этот остров!

Мне показалось, что в меня метнули копье, которое меня пронзило и пригвоздило к земле. Моя грудь и голова болели. Я ведь знала, что он не договаривает. Выставлял все в хорошем свете.

— Души?

— Я не монстр, — бушевал он. — Я мог уже сотню раз потопить весь флот твоего городка. Потерять их в море, собрать все души сразу, но не делал этого! Я был благословением для «Сломанного Клыка». Оберегал вас всех! Особенно тебя, Уилла. В ту ночь, когда вы с братом ушли в темноту, я пытался защитить тебя. Спрятать!

— О чем ты?

— Пойдем со мной, — сказал он.

Грей протянул руку. Он был бледен и в лунном свете казался похожим на скелет. Внезапно он превратился в длинное неуклюжее существо. Просто кости и углы. Мурашки поползли по моей коже. Но я последовала вслед за ним, ведь то, что он хотел мне показать, связано со мной и Леви. Я должна узнать.

На этот раз, когда мы зашли внутрь маяка, оказались не в комнате с музыкальными шкатулками. Даже не в кухне или в любых других комнатах, которые я видела прежде. Она была похоже на кладовку. Вдоль стен тянулись деревянные двери шкафов. В воздухе витал горький запах. Грей открыл одну из дверей.

Внутри ряд за рядом выстроились стеклянные, закупоренные, пустые сосуды. Каждый находился в своем углу. Я не понимала, что Грей хотел мне объяснить этим. Сосуды были ненамного больше моего пальца. Не похожи ни на пробирки, ни на емкости для специй. На дне отражался свет. Я крепко обхватила себя руками, потому что меня пробрал озноб.

— Я мог забрать тебя в ночь шторма, — сказал Грей, — рисковал собой. Я разорвал себя на куски, чтобы добраться до тебя. Спасти тебя! Я не чудовище.

Сосуды звякнули, вибрируя на своем месте. Словно живые. Маяк слегка потряхивало. Мое сердце затрепетало. Я чувствовал себя ненормальной, но все равно задавала вопросы:

— Как, Грей? Бессмыслица.

Закрыв одну дверь, Грей открыл другую. Склонив голову набок, словно восхищаясь искусством, он рассматривал три самых верхних сосуда. Они светились, словно в них находились светлячки.

Когда я подошла ближе, Грей втиснулся между мной и своими драгоценными склянками.

— Есть два варианта покинуть остров. Первый? Собрать тысячу душ. Любой, кто погибает в зоне моего влияния, принадлежит мне. Мне потребовалось столетие.

Мне стало дурно. Чувствовала себя разбитой и опустошенной. Мне хотелось упасть на колени. Если это правда, если хоть что-то из этого реально… У меня раскалывалась голова. Словно Грей опустил на нее топор, а не всего лишь рассказал про души. Так много вопросов.

Рука задрожала, и я указала на сосуд.

— Что это?

— Все, что осталось.

Я пыталась схватить бутылку. Но это было как удар о стену. Непостижимо. Когда я попробовала еще раз, стена сдвинулась. Вот она здесь, вздох и все исчезло. Появилась комната с музыкальными шкатулками. Все они заведены. Каждая шкатулка проигрывала свою мелодию, но все они расстроены. Бросившись на Грея, я схватила его за рубашку и встряхнул его.

— Ты позволил моему брату умереть!

— Нет, Уилла, — с холодным спокойствием ответил он. — Это ты убила своего брата. Я лишь забрал то, что мне принадлежит.

Тошнота подкатила к горлу, но я не собиралась показывать свою слабость. Это галлюцинация. Ложь. От Леви ничего не осталось. Он умер и исчез.

Я пошла прочь, ракушки и камни хрустели под моими ногами. Я побежала. Повернулась спиной к Грею, маяку и попросила остров помочь мне. Потому что я не хотела участвовать во всем этом. Надеялась, все, что здесь произошло, станет для меня мифом.

— Я обещал быть честным с тобой, Уилла! Ты не можешь скрыть от меня правду. Твой брат стал одним из тысячи! Но он был счастливой случайностью. Я пытался этому помешать.

Кусая губы, я молчала. Сдерживала все — слова, которые просились наружу, тошноту, подкатывающую все сильнее к горлу. Если бы могла проплыть милю в ледяной воде, сделала бы это и не садилась в проклятую лодку.

Я сидела на носу и смотрела на воду. На берег. Куда угодно, только не на Джексон-рок.

Я никогда не вернусь на остров.

Грей

Когда ковш Большой Медведицы перевернут, дождь будет идти три дня.

В это верил мой давно уже умерший отец. Моя мать так не считала. Она уже давно гниет в земле. Все, что я знал, превратилось в пепел. Улицы, по которым я когда-либо ходил, теперь вымощены. Никого из тех, кого я знал, кто мог бы поприветствовать меня, не осталось.

Звезды поменяли расположение и ледяной дождь не прекращался с тех пор, как ушла Уилла. Он помогает мне представлять свое тело. Думаю, что спасаю себя от худшей из земных реальностей. Я чувствую холод, но не цепенею от него. Ощущаю тепло, но никогда не потею.

Я мертв. Призрак.

Она не думает обо мне. Я никогда не буду свободен.

Глава 20

Уилла

Каждый раз смотря на остров, я чувствовала себя дезориентированной. Погода вела себя странно, и очень трудно было себя контролировать. Хотя проблема заключалась не только в ней — в тумане.

Он беспорядочно перемещался туда-сюда. Сирена работала постоянно, иногда в течение десяти минут, а порой в течение четырех часов, словно стробоскоп в замедленном действии. Белый, потом прозрачный и наоборот. Легко обмануться.

Родители считали, что после суда я исчезла на три дня. Они заявили о моей пропаже в полицию. Когда я подходила к дому, подъехала патрульную машина.

Я находилась в гостиной и, опустив голову, терпеливо слушала лекцию Скотта Уошберна. Он говорил настолько серьезно, будто мне следовало забыть, что он мой кузен только потому, что носил значок.

— Безответственное поведение заставляет людей волноваться, — сказал Скотт. — В этом году и так достаточно неприятностей в «Сломанном Клыке», тебе не кажется?

Я огорчила родителей, и поэтому не поднимала голову.

— Знаю. Я сказала, что мне очень жаль.

Скотт пристально посмотрел на меня, на его лице промелькнуло сочувствующие выражение.

— Где ты была? У тебя какие-то неприятности?

— Недалеко.

Папа издал звук отвращения. Мать отреагировала также, к тому же она была раздражена.

— Недалеко, — повторил отец.

— Я не выходила в море.

— Ты только усложняешь себе жизнь, — сказал Скотт.

— Мне часто это говорят, — отрезала я. Бросив взгляд на родителей, развела руками. — Я провела эти дни в хижине дяди Тоби, ясно? Там тихо, а мне нужно было подумать.

Все заметно расслабились. Именно поэтому я решила им соврать — идеальный вариант ответа. Хижина дяди Тоби — охотничий домик в лесу, окруженный бесплодными землями и затаенный среди деревьев. Это место забросили в пятидесятые годы. Домик был общим, и почти каждый житель «Сломанного Клыка» провел там одну-две ночи. Внутри и снаружи все разрисовано граффити.

— Это опасное место.

Скотт обязан был так сказать, но ему никто не поверил.

Несмотря на то, что я извинилась, все прекрасно понимали, что я не сожалею. Я не хотела вот так исчезать, но время на острове шло иначе. Я забыла об этом в самый неподходящий момент. Интересно, а стала ли я на три дня старше? Мой организм продолжал стареть или все же на некоторое время этот процесс приостановился. Важный вопрос и Грею следовало на него ответить прежде, чем он сбежит с острова. Думаю, он был бы счастлив остаться там, если бы узнал, что превратится в пыль сразу же, как покинет маяк.

— Я свободна? — спросила я, потому что не хотела думать о Грее. Мне хотелось поскорее выбраться из дома.

Посмотрев на моих родителей, Скотт пожал плечами. Мама тут же начала говорить. По крайней мере к ее нотациям я привыкла.

— Ты ходишь только в школу и обратно. Если потребуется, я буду тебя провожать.

Я пожала плечами.

— Хорошо.

Мама и папа замолчали, поскольку они не ожидали такого ответа. Скотт был маминым родственником, и она проводила его до машины. Папа раскрыл шторы и наблюдал за мамой, которая остановилась на дорожке, разговаривая со Скоттом. Отец повернулся ко мне.

— Я решил, что тебе нужен годовой отпуск.

Несмотря на то, что отец обращался ко мне, мне показалось, это не совсем так. Настолько неожиданно, что я не знала, как себя вести. Посмотрев на него, заметила, что он постарел. Кроме седины и морщин, он казался ниже ростом. Сгорбившийся, с впалыми щеками и кругами под глазами. Его голос был мягким и хриплым. Отец стоял возле окна рядом с креслом-качалкой.

— Я не собирался вечно держать тебя подальше от лодки, — произнес он. — Думал, что к следующему лету ты придешь в себя.

Я наклонилась вперед, не понимая, о чем он.

— Папа, со мной все хорошо.

Отмахнувшись от этого заявления, как от черной мухи, он продолжил:

— Я так не считаю. Никто не в порядке. И нет ничего хорошего. Я должен был защищать вас. Тебя и Леви. Но Леви я не смог сберечь.

Мне стало больно, и я поспешила прервать его:

— Ты ни в чем не виноват. Мы все это знаем.

— Послушай, — сказал он. Отец сел в кресло, скрестив руки на груди, и заморгал. Он говорил со мной дольше, чем когда-либо. — Ты Диксон. Мы не такие, как родственники со стороны твоей матери. Ты продолжаешь считать себя виноватой, и это засело в твоей голове. Со мной тоже самое и по тем же причинам, Уилла.

Глаза щипало, а слезы катились по щекам.

— Что мы будем делать до тех пор, пока мне не вернут лицензию?

Вновь уйдя в себя, папа качнулся в кресле.

— Я займусь своими делами. А ты своими.

— Папа.

— Я рассчитываю на то, что ты закончишь школу. — Натянув кепку на глаза, отец сделал вид, что собирается вздремнуть. — А это значит, у тебя много работы.

Он притворился, что спит как раз вовремя, потому что моя мать вернулась в дом. Она захлопнула дверь и пронзила меня взглядом. Кажется, мама считала, что просто сидеть в доме это не строгое наказание, поэтому указала в сторону кухни.

— Помой посуду. Я слишком зла, чтобы на тебя сейчас смотреть.

Поднявшись с дивана, направилась на кухню. Обычно Леви либо споласкивал посуду, либо тыкал меня локтем, порой сжимал бутылку со средством так, что оттуда вырывались мыльные пузыри, окутывающие нас. Но даже несмотря на тот факт, что Леви больше нет, я чувствовала себя почти нормально. Есть некоторые нюансы, но в принципе все начинает налаживаться.

Музыка играла на моем компьютере, а блокноты Бейли покрывали мою кровать. Мне стало страшно от осознания того, сколько хлама она хранит в своем рюкзаке.

Она делала заметки для каждого урока, записывала каждое задание и всегда знала, как и что должно быть.

Отношение Бейли к школе было таким же, как и к контактному спорту. Кажется, она собиралась победить и здесь. Бейли идеальный кандидат для получения стипендии. И для меня, потому что так я могла выяснить, запомнила ли хоть что-нибудь с начала обучения.

— Я знаю, что ты этого не делала, — заявила Бейли. Она положила передо мной копию задания. — Это была групповая работа.

Выругавшись себе под нос, я вчиталась в задание.

— Ну, я и сейчас это не смогу выполнить.

— Просто попробуй.

Закатив глаза, я отложила листок в сторону.

— Угу.

— Ты наказана, — сказала Бейли. Она схватила задание и снова положила его передо мной. — Тебе все равно больше нечем заняться. Я твой босс, не забыла?

Да уж. Мама разрешила приходить Бейли, возложив на нее важную миссию — заниматься со мной. Если я хочу общаться с кем-то, а не просто пялится на стены своей спальни, мне следует позволить Бейли помогать мне с заданиями. Эту работу Бейли обожала настолько сильно, что я уже пожалела о своих прогулах.

Ходя кругами по комнате, Бейли наконец вытащила на свет груду заданий.

— Эти самые легкие. Сделай для начала их. Так сказать, небольшой разогрев.

— Эссе, — произнесла я с несчастным видом.

— Именно. Я подготавливаю тебя к исследовательской работе, которую нужно сдать Экон.

Соскользнув на пол, застонала. Я справлюсь, потому что так надо. Но мне это не нравится. Даже самую малость. Пробежав глазами задания для эссе, я выполнила их, а затем протянула листок Бейли.

— Ну как?

— Сигнал тревоги, — бессмысленно ответила Бейли.

Снаружи были заметны красные и синие огни. Сколько бы Сет ни доказывал, что мигалка не издает звук, Бейли все равно называла ее сигналом тревоги.

Мы прошли мимо блокнотов, чтобы достигнуть окна. Уже второй раз за эту неделю ко мне приходил полицейский.

На этот раз, похоже, не ко мне. На крыльце стоял мой кузен Скотт, а мои родители вышли на улицу.

Бейли задернула шторы, и я как можно тише приоткрыла окно. Хотя звука сирены не было, двигатель патрульной машины работал. Разобрать что-либо было трудно, предложения казались искаженными.

Бейли наклонилась ко мне и прошептала:

— Кажется, он сказал, что начали рассматривать дело?

— Какое?

Мы не были уверены в его словах. Я прижалась к стеклу. Пыль попала в горло, и я едва сдержала кашель.

— Что? — рявкнула мама.

Это прозвучало ясно и чисто. Но то, что ответил кузен, мы не расслышали.

— Бесполезно. — Расстроенная, я закрыла окно. Указав на лестницу, я сказала: — Просто пойду и спрошу.

— Тебе нужно закончить с заданиями, — ответила Бейли так, словно она не пыталась подслушать разговор вместе со мной.

Она так сказала лишь для того, чтобы доказать, что выполняет свою миссию. Бейли последовала за мной, но поскольку это было семейным делом, остановилась на верхней ступеньке лестницы. Я спустилась первой, Бейли вслед за мной. Мы ждали, пока родители вернутся в дом.

Когда они вошли внутрь, были словно лед и пламя. Мамино лицо побагровело, а отцовское побелело. Родители закрыли дверь, а Скотт все еще стоял снаружи. Увидев меня, папа удивленно покачал головой и отпустил мамину руку.

— Я заварю кофе.

Он прошел мимо меня, не сказав ни слова. Мое сердце остановилось. Потянувшись к матери, я спросила:

— Что случилось?

— Тебе нужно заниматься, — ответила она.

Я не сдвинулась с места.

— Мама.

— Скотт не уверен, — произнесла мама. В ее голосе звучало осуждение.

— Но он думает, что присяжные странно себя ведут.

Взглянув на лестницу, я увидела, что Бейли прижала руки к груди. Я успокоилась. Бейли понимала, что я чувствую — обиду, настороженность и страх. Я погладила маму по спине, а она повторила мой жест так, словно я снова была маленькой, и у меня болел живот.

— Что это значит?

— Как я уже сказала, Скотт не уверен, — огрызнулась мама, все еще злясь. — Он приехал сюда, чтобы предупредить нас, потому что «там» болтают. На работе я всю ночь это слушаю. И нет необходимости нестись сюда, включая мигалку.

— Все в порядке, да?

Из кухни появился отец.

Булькнул кофейник — обычный звук сейчас казался неуместным. Дом застонал, покачиваясь у нас под ногами. Вновь зазвучала сирена. Она раздавалась в темноте, словно где-то вдали.

— Плохие новости распространяются быстрее хороших, — сказал папа.

— Но я должна дать показания. — Поворачиваясь к ним, казалось, что я умоляю. Меня охватила паника, лишившая меня рассудка и здравого смысла. — Я была там! Разве это не имеет значения?

Мама положила руку мне на плечо.

— Уилла, прекрати это. Пока ничего не известно. Уверена у Бейли есть другие заботы, поэтому не трать ее время.

Подталкивая меня к лестнице, мама ждала, пока я уйду. Она серьезно считала, что я смогу продолжить занятия? Присяжные — это не судья. Они просто рассматривают бумаги в поисках улик. Мисс Парк объяснила, что они решают достаточно ли доказательств, чтобы посадить в тюрьму Терри Койне.

Я была там! Я все видела. Ощущала и точно знала, кто стрелял из пистолета. Это факт, так что же случилось с присяжными? Я опознала преступника. Когда я поднялась наверх, Бейли схватила меня за плечи.

— Все в порядке, — сказала она. — Все будет хорошо.

Но когда наши глаза встретились, я поняла, что это не так. Бейли единственная, кто всегда оптимистична, но сейчас в ее взгляде вместо уверенности читалось беспокойство. А я выглядела сумасшедшей. Хотя думаю, мы обе имеем на это право.

Грей

Вот он я, свирепствующий.

Я стою в комнате с душами, держа в руке сосуд. Свет внутри него не такой яркий, как тот, что позади меня. Когда я поднимаю сосуд вверх, он кажется почти пустым.

Четыре души за сто лет. Невыполнимая задача, так было всегда. Сизиф и его гора. Я и эти души. Я бы рассмеялся, но ничего смешного больше нет.

Я все время выбрасываюсь с маяка. Снова и снова погружаюсь в море. Разорванный на части и перевоплощенный, начинаю находить небольшое удовольствие в том, что причиняет слабую боль. Какая бы магия не собирала меня снова, она истощена и устала.

Я перестал завтракать и ужинать. Если бы я был человеком, у меня пересохло бы во рту, потому что в течении нескольких дней, а может, и неделю я не пью воду. Подарок самому себе — позволить ускользнуть времени. Намного лучше, чем музыкальные шкатулки, книги и вся та чепуха, о которой я мечтал.

Как осень сменяется зимой, так и я уступаю туману.

Как монах, побрился налысо. Как аскет, разделся до пояса. Ни обуви, ни перчаток, ни галстука.

Теперь понимаю, какой выбор был у меня, когда я занял место Сюзанны. Коллекция душ только отвлекала. Это было гораздо важнее, или, лучше сказать, намного проще.

Стать человеком или туманом. Заманить следующего претендента на остров или сдаться. Все это время остров знал, я должен был погибнуть.

Магия надо мной издевается. Смеется и отдается эхом среди деревьев.

Уилла приехала только для того, чтобы устроить представление. Повеселить древнего Бога или демона, обитающего в этом маяке.

Разум подсказывает мне, что она всего лишь пешка. Стихия живет сама по себе. Капризна и непостижима, у нее нет совести. Я ненавижу и проклинаю ее. Стою здесь на краю мира, держа в руке душу брата Уиллы. Я понятия не имею, что будет, если разобью сосуд.

Что случилось, когда я забрал его душу? Этот вопрос только сейчас приходит мне в голову. Помешал ли я его пути в ад или рай? Существуют ли вообще эти места? Этот свет в сосуде мог быть чем угодно — дыханием, мыслью. Вот он весь смысл живого существа, а я храню его, как банку с вареньем в шкафу.

Перегнувшись через перила, я поднимаю сосуд вверх. Маяк стонет, луч света совершает еще один оборот. Когда свет освещает меня, я выпускаю из рук свою свободу. Цель моего существования. Четыре души за сто лет, а теперь у меня осталось три. Море ревет, а шестеренки скрипят.

Кружится и шепчет ветер. Стихии шумят, поглощая звук, разбивающегося о камни стекла. Я жадно наблюдаю. Но свет не поднимается вверх. Никакого мерцания, погружающегося в глубину. Видимо, если я освобождаю душу, не происходит ровным счетом ничего.

Я разочарованно призываю туман. Он сгущается вокруг света. Я тоже капризен, поэтому изгоняю его силой воли. Затем вновь выбрасываюсь с маяка. Ощущение тяжести сменяется внезапной сотрясающей болью.

Когда я прихожу в себя, понимаю, что стою перед шкафом. Оставшиеся три сосуда вибрируют. Выглядит так, что они реагируют друг на друга. Когда я тянусь к одному из них, свет внутри тускнеет. Возможно, они чувствуют, что произойдет дальше.

Знают, что я монстр на этом острове.

Глава 21

Уилла

Туман был хаотичным, поэтому одиннадцатиклассники сопровождали маленьких детей в школу. Родители провожали их к подножию холма, а затем мы ждали, когда соберется весь класс, чтобы двинуться дальше.

Тепло от дороги рассеивало дымку, давая нам четкий обзор от городка до школы. Пока кто-то стоял на тротуаре, мы могли спокойно спускаться и подниматься.

Это как-то само собой организовалось. Сет сопровождал детсадовцев, Бейли вела шестиклассников. По пути в школу у них не возникло никаких проблем. Чего не скажешь обо мне. Я следила за четвероклассниками. И хотя доказательств не было, мне казалось, что их родители вместо завтрака дали им Red Bull и сахар.

Они уже были достаточно взрослыми, чтобы отказываться держаться за руки, но малы для того, чтобы исчезнуть за две секунды. Я потеряла близнецов Ламер, и у меня почти случился нервный срыв. Чувствуя, что у меня пересохло в горле, я четыре раза проверила дорожку сверху донизу. В тот момент, когда я уже решила звонить в полицию, они нашлись. Близнецы сидели на пне рядом с дорогой и строили волшебный домик из ракушек и палок. После этого случая, я заставила детей произносить буквы алфавита по очереди вслух. И если какая-то буква не доносилась до меня, я знала, что у меня появился дезертир.

Мимо пронеслась белокурая Денни с первоклассниками. Когда она оказалась впереди, обернулась. Выражение ее лица было мягким, а губы сжаты.

Она выглядела задумчивой. Или даже виноватой. Сочувствующий взгляд и от него по моему телу пробежал холодок.

Словно два разных человека. Эта не та девушка, которая плюнула мне под ноги и каталась с моим парнем. Я подняла руку, приветствуя ее. Туман клубился вокруг ее головы. Денни просто стояла, а потом вдруг неожиданно произнесла:

— Знаешь, мне нравился Леви.

Напрягшись, я попыталась кивнуть.

— Его было за что любить.

Но чтобы не остановило Денни, это же заставило ее двинуться дальше. Вместе с первоклассниками она пошла в сторону школы, а ее голос эхом отдавался в моей голове. Имя моего брата разнеслось в душе какой-то новой болью. Как если проткнуть волдырь иголкой слишком глубоко. Во рту появился кислый привкус.

Я повернулась к своим четвероклассникам и услышала, как вдалеке меня зовет Ник. На самом деле это была еще одна больная тема. Мы не разговаривали с того самого раза, когда вместе были на вечеринке, и я сомневалась, что хотела этого.

Его младшая сестра училась в четвертом классе, и в моей шеренге ее не было. Видимо они опаздывали.

Я обхватила головы близнецов руками, чтобы они никуда не сбежали и крикнула в ответ:

— Я никуда не пойду!

Из мглы показался Ник, как и всегда лохматый. За руку он держал сестру. Но вместо того, чтобы оставить ее со мной и пойти дальше, он указал на город.

— Твоя мама не может до тебя дозвониться. Она сказала немедленно вернуться домой.

Мое сердце сжалось, я покачала головой.

— Не могу, мне нужно проводить детей.

— Она пахнет сыром, — сообщил Джейми Ламер из-под моей руки.

Ник обхватил его сзади за шею и кивком отослал прочь.

— Я сам. Серьезно, Уилла, тебе лучше идти.

Застыв на месте, я засомневалась на секунду. Этого оказалось достаточно, чтобы передать Нику Эша Ламера. Поблагодарив, я развернулась и почти бегом направилась обратно. Вытащив телефон, потрясла его, словно это могло заставить появиться сигнал.

Неожиданно туман рассеялся. Не постепенно, а мгновенно. Обзор стал четким, я могла разглядеть церковную колокольню на другом конце города. Совершенно голые деревья протягивали свои ветви, такие острые черные полосы на фоне неба. Ни облачка, ничего. Свет делал все ярче, чище.

Свернув на Тэкстэр-стрит, я притормозила. Перед моим домом стояла незнакомая машина. Ее очертания не давали мне покоя. Так, словно я должна была знать, чья она. Как только я открыла входную дверь, все встало на свои места. Посреди моей гостиной стояла мисс Парк — прокурор.

Она выглядела неловко, будто хотела утешить мою мать, но не знала как.

Когда я зашла, она посмотрела на меня. Гладкое бесстрастное лицо ничего не выражало, и моя мама избавила ее от необходимости говорить.

— Они не посадят Терри Койне, — холодно сказала мама. Голос был виноватым, и она протянула ко мне руку. Но лицо ее было суровым. Глаза сверкали, переводя взгляд с меня на мисс Парк. — Его выпустили. А найденные в его машине пули не имеют значения.

Мисс Парк попыталась смягчить ситуацию.

— Мне очень жаль. Но это всего лишь неудача. Мы ищем другие доказательства.

— Невероятно, — сказала я онемевшими губами.

— Мы найдем больше улик, — уверила мисс Парк. Кажется, она и впрямь верила в свои слова. — К тому же у нас есть ты.

— Тогда позвольте мне выступить, — заявила я. — Я все видела, была там! Они должны меня выслушать.

— Они так и поступят, но одной тебя недостаточно, Уилла. Ни для обвинения, ни для заключения под стражу. И лучше, если мистера Койне посадят через пять лет, чем вынесут оправдательный приговор сейчас.

В горле пересохло, я повернулась к маме, затем снова к мисс Парк. В этом нет смысла. Пули нашли, да. Но ведь я все видела своими глазами. Я могу сидеть целыми днями в суде и тыкать в него пальцем до конца жизни. Я никогда не забуду его лицо в темноте и это должно иметь значение.

Мой голос дрогнул, когда я повторила:

— Я была там.

Мисс Парк начала говорить что-то успокаивающее и бессмысленное, что только сильнее разозлило мою мать, и она начала кричать. В моей голове появился туман и хаос, голоса путались.

Когда их разговор накалился, мисс Парк сообщила, что пришла из вежливости и для того, чтобы мама не узнала обо всем из новостей. Мама же объяснила ей, куда она может засунуть свою любезность.

А после она выгнала прокурора из дома. Я последовала за матерью на крыльцо, как раз вовремя, чтобы поймать ее. У нее подкосились ноги. Сопротивляясь, она не хотела, чтобы я аккуратно ее усаживала.

Сев рядом, попыталась вытереть ее слезы. Успокоить, как советовала тетя Дайер. Но вся эта ситуация походила на корабль, уходящий под воду. И кажется, я погружалась вместе с ней. Сквозь горе пробивалась только одна мысль:

— А папа знает? — спросила я, раскачиваясь вместе с ней и впиваясь в нее пальцами.

Еще нет, но скоро узнает.

Бейли сидела на верхней ступеньке крыльца, а я на нижней. Ее колени обхватили мои плечи. Моя голова качалась, пока она заплетала мне косы. Я была ее марионеткой и желала, чтобы она просто оставалась позади меня.

После пережитого шока меня наполнило отчаяние. Не получалось встать, ноги просто не выдерживали мой вес. А если бы все же смогла, дошла бы до города. Смогла бы увидеть, как Терри Койне покупает жвачку и попивает «Рутбир».

Бейли заплела очередной узел. Было много очевидных тем обсуждений. Когда вернется домой отец (скоро). Как он отреагировал на эту новость (плохо). Может, маме следовало сказать ему об этом лично, а не по телефону (нет).

Но мы не затрагивали их. А в голове тем временем, казалось, находились мешки с песком, ожидающие потопа.

— Я слышала, Эмбер бегала за Ником. Она хотела, чтобы он пригласил ее на зимний бал.

— Удачи, — сказала я.

— Знаю. — Бейли наклонила мою голову в другую сторону. — Кейт купила себе платье, я рассказывала тебе об этом?

— Угу.

— Оно голубое, с серебряными кружевами сверху. Подходит к браслету, который ты сделала.

— Надеюсь, оно сшито лучше, чем я нанизываю бусинки.

Откинув мою голову назад, Бейли посмотрела мне в лицо.

— Не то чтобы. Оно рваное внизу. Пикассо в реальной жизни. Не уверена, все ли части присутствуют. Боюсь слишком много будет видно.

Я мрачно улыбнулась.

— Это точно.

— Верно.

Бейли отпустила мою голову, затем издала тихий, обеспокоенный звук.

— Пикап твоего отца.

Я представляла, что машина подъедет с визгом к дому, шины будут дымиться, а тормоза скрипеть, но пикап просто спокойно заехал. Дым шел из окна, отец даже не пытался прятать сигареты.

Стало горько внутри. Воспоминание о пепле во рту вновь ожило, и я почувствовала качку лодки. Боль в голове от удара о ветровое стекло. Сильный толчок Бейли вернул меня в настоящее. Папа заехал на подъездную дорожку, но не заглушил двигатель.

Он вышел из машины и направился прямо к дому. На лице не было ни одной эмоции, но пугала жуткая уверенность его шагов. Когда я была на полпути к крыльцу, он даже не посмотрел в мою сторону. Отец оставил дверь открытой, а я двинулась вслед за ним. И тут моя мама вскрикнула:

— Билл! — прокричала она, — Билл, немедленно прекрати!

В воздухе витала паника. Я зашла в дом и прижалась к стене. Папа опустил приклад дробовика на плечо. Картечь зазвенела, когда отец положил ее в карман.

Я хотела что-то сказать, но у меня перехватило дыхание. Это перебор. Застыв, я прижалась плечами к стене и в ужасе наблюдала за происходящим.

Опустив голову, папа двигался так, словно мама не рвала на нем рубашку. Будто он не слышал ее, не видел меня.

Бейли отпрыгнула с его пути, ее лицо побледнело. Сломав хрупкое напряжение, я заставила себя последовать за ним.

Наш двор не такой уж и большой. Унылые, колючие розовые лозы обвивали решетку ворот. Усыпанный опавшими листьями и длинными тенями двор напоминал кладбище. Мама уперлась каблуками в землю, разбрасывая листья. Дикая и безумная, она споткнулась, поднялась и бросилась к папе.

— Ты не можешь этого сделать, Билл, — всхлипнула мама.

Она боролась с ним, колотя кулаками по спине. Удары стихли, с таким же успехом она могла биться кулаком об стену. Когда отец повернулся, я испугалась, что он ударит ее. Но папа всего лишь убрал мамины руки и удерживал ее на расстоянии вытянутой руки.

Позади меня Бейли повторяла:

— О боже, боже, боже!

От молитвы здесь было мало толку. Борясь с сопротивляющимся телом, я перепрыгнула через ступеньки и побежала к подъездной дорожке. К машине я подошла как раз в тот момент, когда отец закрыл дверь.

Он высунулся в окно, чтобы оттолкнуть маму подальше. Даже сейчас он был мягок, но тверд. Как в замедленной съемке.

На секунду все поплыло перед глазами. Клянусь, что время остановилось. Вспышка. Отец встретился глазами с мамой и сказал:

— Прощай, дорогая.

Упав, мама начала всхлипывать. Папа дал задний ход и рванул с подъездной дорожки. Когда время вновь начало свой ход, я побежала за машиной, словно действительно могла догнать ее. В тот момент, когда осознала, что ничего не могу сделать, я обернулась. Мама не смогла остановить папу, и я тоже. Он взял дробовик и направлялся вверх по холму, чтобы найти Терри Койне. Случится несчастье, последние части семейной фотографии загорелись. Меня начало трясти. Времени оставалось все меньше.

Вдали вырисовывались четкие очертания маяка.

Я машинально повернулась в его сторону. Как если бы он являлся полярной звездой, моим последним шансом. Я сделала несколько неуверенных шагов и окликнула Бейли.

— Позаботься о маме, — крикнула я.

Я не стала ждать ответ и не позволила себе увидеть страх в глазах Бейли. На это не было ни времени, ни сомнений. Мне потребовалось сделать несколько шагов, чтобы набрать скорость. А после уже сгорала от нетерпения. Мои косы распустились и ветер обвивал волосы вокруг моей головы.

Когда мне нужно было сбежать, я выходила на крыльцо своего дома, когда мне нужно было домой, я выходила из маяка. Грудь горела, а горло саднило от каждого тяжелого вдоха, я надеялась, что магия сработает по-другому. Молила и желала, а когда оказалась на берегу, закричала:

— Я хочу вернуться, Грей!

Войдя в воду, тут же застучала зубами от холода. Я продолжала двигаться вперед, чувствуя во рту вкус соли и крови.

— Грей, пожалуйста!

Грязь стянула с меня ботинки, и я с трудом удержалась на ногах. Знаю, что снова позвала Грея. Мой голос прорвался сквозь ясное небо. Потом отмель оборвалась, и я нырнула под воду. Там было холодно и спокойно, пока я не начала плыть в сторону острова.

Грей

Я не в настроении принимать гостей, но Уилла все равно врывается в мою дверь.

Она промокла и обезумела, и так изыскана. Жестоко и чудесно, я вижу ее четко. Веснушки под одним глазом, сто оттенков ее рыжих волос. Прекрасная, хорошая девушка. Но она плод моего воображения.

Резко затормозив, она поднимает руки. Ее окружают разбитые музыкальные шкатулки. Я вышел из себя и разбил их все. Сосуды с душами, музыкальные шкатулки и окна. Даже компьютер, потому что новости, которые я читал, принесли лишь одно разочарование.

Раньше мне было бы неловко встречать даму в полуголом виде. Но бриджи позволяют ей видеть меня во всем моем естественном отвратительном состоянии. Я молоко в стакане, которое приняло человеческую форму. Голова не гладкая, а круглая, с коротко остриженными волосами.

Ее глаза расширяются, когда я приближаюсь. Я пугаю ее, я должен.

— Призови туман, — говорит она. Ее голос дрожит. Пальцы сжимаются, когда я подхожу ближе. Она действительно в ужасе. Замечательно! — Пожалуйста, Грей, пожалуйста. Если хочешь, я останусь…

Я прижимаю палец к ее губам.

— Нет, спасибо.

— Времени нет, пожалуйста. Прошу. Помоги мне, и я все исправлю.

Широко раскинув руки, пожимаю плечами. Я чувствую себя непостоянным, как ветер. Вода, море, небо. Проходя через комнату, мои ноги прорезали полосу сквозь разбитое стекло и искореженный металл. Я поворачиваюсь. Хотел бы извиниться, но слова закончились.

— Это невозможно. Видишь ли, я сдался.

Ее глаза не черные. Они коричневые, с янтарными отблесками, с зелеными крапинками — единственное, что меня отвлекает. А за ресницами я вижу горящий свет. Она о чем-то думает, а потом вдруг бросается на меня.

— Я хочу стать мистером Греем.

— Уилла, — смеюсь я, — это невозможно.

— Тогда, леди Грей, — кричит она. — Ты знаешь, что я имею в виду!

Она кладет руки на мои плечи и трясет. О, как я мечтал об этом до сегодняшнего дня. Правда в моих мечтах это было не так жестоко и яростно. Неужели ей так трудно подарить мне нежность? Мягко прикоснуться пальцами к моему затылку? И все же я чувствую связь. Маяк наверху оживает, я ощущаю, как что-то поворачивается внутри меня. Схватив Уиллу за локти, я сосредотачиваюсь на ней, пока мои спутанные мысли не отвлекли меня снова. В конце концов, это волшебная история, которая, возможно, закончится для меня счастливо. Но это не случится однажды. Это…

— Ты отдашь за меня свою жизнь?

Уилла качает головой, упрямая до последнего.

— Не за тебя. За свою семью. Не ради тебя.

Я ведь могу играть с ней, мучить ее так же, как она меня. Дать надежду и отобрать. Я очень хочу так сделать, она заслуживает этого. Но я мягко провожу рукой по ее лицу — я могу быть нежным.

Я всегда был честен, моя честь не пострадала. Она будет страдать позже. Мне незачем мстить. В конце концов я оказался прав. Она пришла ко мне, а теперь дарует мне свободу. Она застывает, но я все равно целую ее. Это единственный известный мне способ перебросить проклятье. Сначала мне кажется, что я просто украл ее поцелуй, но затем меня пронзает вспышка света. Черно-белый мир начинает кровоточить, бестелесное тело обретает плоть.

Упав на колени, я обхватываю себя руками, чтобы сдержать нарастающую агонию. Я избавился от тумана, который удерживал меня все эти годы. Сначала приходит просто боль. Музыкальные шкатулки вибрируют, звук вонзается в мою плоть. Я задыхаюсь. Дышать больно, свет режет глаза. Мое сердце бешено колотится, я чувствую освежающий пот.

Извиваясь, вздрагиваю и снова падаю. Открываю рот, как рыба, и пытаюсь дышать. Я ощущаю воздух впервые за сто лет.

А надо мной стоит Уилла, окутанная туманом. Я видел ее во всех цветах, но сейчас она серая. Волосы, губы, глаза. Она устрашающе красива, ее очертания расплываются, как туман. Сюзанна была нежным, хрупким существом. Уилла мстительный призрак, наделенный властью и могуществом.

Она переступает через мое тело. Когда она поднимает ногу, появляется лестница. Следы моего пребывания тают как снег. Музыкальные шкатулки, полки, несчастья, которые я навлек на себя, исчезают с каждым ее шагом. И когда она уходит, я осознаю, что в моей голове появляется тишина.

Холод на коже. Голод в желудке. Я не мог призвать туман, как и летать. Теперь в маяке живет леди Грей, новая хранительница Джексон-рок. Я ступал на берег тысячу раз, но сейчас у меня начинает болеть голова, как только я представляю границы острова.

С трудом поднимаясь на ноги, понимаю, что больше не обнажен. На мне джинсовые брюки, голубая хлопчатобумажная рубашка. Ботинки на шнуровке, куртка с капюшоном и молнией. Сгорбившись, я направляюсь к двери. Закрываю глаза и тихо молюсь, прежде чем открыть их.

— Пожалуйста, пусть все будет реальностью, — бормочу я.

И выхожу наружу. Вижу скалистый берег, который ведет к воде, а там меня ждет лодка. Она поворачивается носом к далекому берегу. В тумане имя начинает изменяться. Когда буквы вырисовывают новое имя, я знаю, что свободен. А на корме виднеется надпись «Чарли».

Глава 22

Уилла

Теперь все встало на свои места.

Когда меня заполонил холод, Грей стал похож на шар света и пропал. Маяк принадлежит мне. Его стены окружили меня, а лестница образовалась рядом с моими ногами. Тяжесть тумана давит со всех сторон. Мы едины друг с другом.

Каждая фраза, которую мне говорил Грей, крутится в моей голове — он был прав. Это место действительно кажется первобытным. Древнее, как и земля, время. Как море со всеми его дремлющими богинями и богами, чудовищами и чудесами, неизвестными и безымянными.

Направляясь к галерее фонарей, я вижу очертания будущих комнат. Библиотека, и теперь в ней много морских карт. Глобусы, телескопы, карты звездного неба, барометры, а посреди комнаты блестит красивый медный секстант. Лестница дребезжит под моими ногами, но я продолжаю идти.

Комната, в которой я была раньше, тоже есть. Здесь же и уборная, где располагается ванна на львиных ножках и открывается вид на гавань. Все так безумно чарующе, но я изучу это позже. Мне становится интересно, как будет выглядеть кухня? Будет ли микроволновка? Телевизор?

Маловажные мысли. У меня будет вечность, чтобы разобраться во всем. А сейчас мне нужно спасти то, что осталось от моей семьи.

Распахнув дверь галереи, я не могу отдышаться. Не ощущаю никакого страха, когда смотрю вниз на скалы. Мое тело видоизменилось. Я теперь не Уилла Диксон. Кровь течь больше не будет. Я не смогу покинуть это место. Я леди Грей и меня это устраивает.

Поднимаю руки, поскольку мне кажется, что так и должно быть. Внутри ощущается толчок и тяга — борьба за контроль. Я начинаю тянуть. Возникает тоска по тяжелому, белому туману, расстилающемуся над водой. Вот он — «Сломанный Клык», следом мой дом и церковная колокольня, а затем кладбищенские плиты, школа Ванденбрука и дом Джеки Уэллет на холме.

На противоположном берегу так много огней. Я начинаю осознавать. Вот они танцуют и колеблются. И отличить один кусочек света от другого я не могу. Все, что понимаю, некоторые из них наиболее яркие, другие же тусклые. Постепенно все они накрываются туманом, которым управляю я.

Я тяну, пока не чувствую, что мои края истончаются — это как песня. Словно у меня появился еще один пульс, тот, что соответствует стихиям и сердцу. Туман клубится рядом с моими запястьями, волосами, а одежда, кажется, соткана из него. Я направляю, а он порабощает. Толчок, тяга.

В тот день, когда я заблудилась во мгле, мне потребовалось всего несколько шагов, чтобы понять, мне нужно остановиться. Я осознала, что выбрала не ту дорогу, когда услышала шум воды. Именно такой туман я призываю сегодня. Толстый и ощутимый. Тот, который оставляет влагу на волосах и коже. Я буду удерживать его до рассвета, хотя не уверена насколько сильно различается наше с материком время. Здесь оно течет по-другому. Но я продолжаю.

Каждой клеточкой своего тела я ощущаю «Сломанный Клык». Как только луч света падает на меня со спины, активизируется сигнал бедствия. Волны звука и света проходят сквозь меня.

Думаю, что «папина подружка» удивляется, почему такой ясный день превратился в туманный. Я надеюсь, что отец съехал на обочину, а моя жизнь была отдана не зря. Да, в море выходить сейчас тоже нельзя. Люди тщательно запирают окна и двери. Они знают, что этот неестественно густой туман направляется не в ту сторону. Он везде, плотный и я знаю, что это неправильно.

Но им не о чем беспокоиться.

Я не хочу забирать их души или заставлять страдать. Не желаю никому смерти, даже Терри Койне. Мой отец знал, каково жить у моря. Он дрался в барах и не только, выходил в шторм. И все эти годы он выживал. Несмотря на все трудности, папа жил и поддерживал нашу семью. И он сделает это сегодня, хочет того или нет.

Отец еще не понимает этого. Но неважно, есть некоторые ситуации, которые вы должны осознать. Принять. Это больше, чем понять или осмыслить. И теперь, когда я приняла, я даю своему отцу шанс сделать тоже самое.

Сегодня уже не двадцать третье июля.

Чарли

Я не был хорош в грамматике, поэтому мне показалось даже ироничным, когда лодка с моим именем на корме высадила меня на другом берегу, несмотря на туман. Мои руки лежали на коленях, но я чувствовал путь, который вел меня к пристани. Растирая замершие руки, я смог согреться. Куртка с капюшоном, в которой я очнулся, едва сдерживала октябрьский холод. Торопясь покинуть это место, я сделал несколько шагов и остановился. Несмотря на то, что я владел туманом столетие, сейчас он игнорировал мою волю. На расстоянии вытянутой руки дымка заслоняла мой обзор. Я чувствовал, что городок рядом, но не видел его.

Как бы мне ни хотелось сбежать, мне пришлось сесть. Бессмысленно, потому что так я могу сорваться со скалы. К тому же мне хватало и других ощущений, поэтому видимость могла подождать.

По эту сторону воды воздух приносил иной запах — гниющая приманка, сырое дерево, соленая вода. Были и другие, которые я не смог определить. Тяжелые, маслянистые, такого я не ощущал. Сделав глубокий вдох, закрыл глаза. Но нет, тех ощущений не было — сладкий привкус древесного дыма полностью пропал.

В последний раз, когда я ходил по земле, большинство домов были оснащены дровяными печами для тепла и приготовления пищи. На маяке у меня тоже находилась такая, хоть и воображаемая. Вся в копоти и жире, излучающая тепло и выпускающая дым наружу.

Я гадал, чем же заменили жители «Сломанного Клыка» эту печь. В 1913 году это был бедный городок. Неужели он расцвел за столетие? Уилла выглядела удивленной, когда рассматривала мои вещи. Ее мир станет для меня новым знанием, и скоро я его изучу.

Выжидая, я наслаждался своими ощущениями, теперь они стали реальными. Я чувствовал твердость дерева. Спина затекла, а голод съедал изнутри. Я отчетливо ощущал себя песчинкой. Но скоро я решу эти небольшие проблемы.

Когда туман рассеется, найду гостиницу и баню.

Доказательством того, что я жив, являлось наличие на моей голове волос. Из серебристо-белых они стали коричневыми. Значит ли это то, что глаза тоже голубые? Проведя рукой по щеке, я вздохнул. Щетина. У моего отца борода никогда не была густой. И, кажется, магия не смогла исправить генетику.

Я порылся в кармане и нашел кожаный бумажник. Он был не больше моей ладони, но толстый. Открыв его, я вздрогнул. У меня действительно голубые глаза — документ, а на нем фотография того, кем был я раньше.

Я попытался достать его. Бумага была тонкой и податливой. Буквы с завитушками, напечатанные зеленым цветом и гравировкой, она утверждала, что меня зовут Чарли Уокер. Верно, я Чарльз Лесли Уокер. Назван в честь обоих дедушек — мои родители не заботились о них.

Я забыл дату своего рождения. Но здесь указан неверный год. 1995-й вместо 1896-го. Месяц и день… У меня перехватило дыхание. Головокружение выбило меня из колеи. Показалось, что в голове образовалась каша.

Как я мог забыть такую важную деталь? И почему сейчас это для меня удар?

Просматривая документ, я прислушивался к звукам океана, колоколов и далекого сигнала, исходящего от маяка. Потрясающе слышать этот звук за милю, а не в собственном доме. Я свободен! Холодный ветер и туман окутали меня со всех сторон.

Кажется, у меня есть сто семнадцать долларов. Огромная сумма — купюры гладкие, рисунки не знакомы. Мало зеленых оттенков, зато много букв. Они были крупнее, чем те, которые я помнил. Я поднес их к носу и втянул запах. В любом случае, это деньги.

Не знаю, как долго просидел на одном месте. Я пошевелил пальцами ног, одновременно следя за муравьями. Еще раз внимательно обследовав бумажник, встал. Кажется, туман наконец рассеялся и на городок наступала ночь.

Луч света от маяка пронесся над моей головой. Ощущение такое, словно это свидание с возлюбленной. Но нет, моя глава закончена. Мне все равно, что будет дальше, потому что мне не нужно больше собирать души.

Город медленно обретал очертания.

Фонари окружали меня, лампочки светились легким оранжевым цветом. От них исходил гул, и когда я прижался ухом, отчётливо слышал его. Электричество! На день рождения матери отец установил в нашем доме два электрических фонаря. Один на кухне, другой в гостиной. Те лампы были тусклыми по сравнению с этими.

Угловатые крыши и крутые трубы отбрасывали тени в дымке. Окна светились одинаково — наверное все оснащено электричеством. Поглощенный своими мыслями, я подошел к машине. Я так подумал, потому что у нее были колеса, фонари и плавный кузов. Я провел пальцами по капоту другой машины. Внезапно заработала сигнализация, и я поспешил уйти подальше, продолжая изучать все глазами. Так много автомобилей. Такое ощущение, что у каждого дома была хотя бы одна.

В конце квартала я наткнулся на ржавый пикап. Сзади была марка «Форд». Я знал это название несмотря на то, что прошло сто лет. Резко остановившись, я приметил в окне лицо похожее на мое.

Внутри человек сонно потирал шею и крепко спал. Когда он пошевелился, я заметил на сидении рядом дробовик. Оружие тоже не слишком изменилось за столетие. Черный ствол блестел, а приклад был лакированный.

Я попятился от машины, повернулся и поспешил по улице. Я живой и мне не хотелось злить того, кто путешествует с дробовиком. Я шел мимо домов и прислушивался к странным звукам, доносившимся из них.