Проклятый город

Почти позабытый в наши дни Лесли Т. Уайт (1901–1967) всю жизнь в том или ином качестве стоял на страже порядка.

Начал он свою карьеру на заре XX века рейнджером в одном из многочисленных калифорнийских угодий, затем перешел в команду шерифа, в полицию, и наконец дошел до должности одного из наиболее квалифицированных и высокооплачиваемых следователей прокуратуры Лос-Анджелеса. Он с энтузиазмом осваивал новые методы слежки, электронного подслушивания, дактилоскопии, фотографирования и иные прогрессивные достижения криминалистики.

Поднаторел он и в политических дрязгах, в борьбе с коммунистами и подрывными элементами, работал над раскрытием убийства Дохени и других уголовных тайн Калифорнии. Свой богатый опыт Уайт отразил в автобиографии («Я — детектив») и в повестях «Человекоубийство» (1937), «Упряжный коп» (1937) и «Безвозвратная река» (1941).

Изданная в 1943 году книга «5000 троянских коней» в том же году была экранизирована на киностудии «Уорнер Бразерс» под названием «Северная погоня» (сценарий Фрэнка Груббера, режиссер Рауль Уолш, в роли главного героя Эррол Флинн). Через десять лет вышла нашумевшая экранная версия «Упряжного копа» («Полиция нравов», шедшая в Великобритании как «Девушка из семнадцатой комнаты», — сценарий Лоренса Романа, режиссер Арнольд Лавен, в роли главного героя Эдвард Дж. Робинсон).

«Проклятый город» впервые опубликован в журнале «Черная маска» в 1935 году.

Проклятый город Лесли Т. Уайт (пер. Ю. Балаян)

Пронзительный женский крик заполнил собой вакуум тишины. Той тишины, которая на миг повисла после трескотни очередей «томми-ганов».

Этим криком, словно магнитом, притянуло большой полицейский автомобиль.

Не дожидаясь полной остановки, Дьюэйн и Барнаби синхронно, как два чертика из табакерки, выскочили из противоположных дверец машины и затопали к цели. Сержант Дьюэйн склонился к бьющейся в истерике матери, а капитан Барнаби опустился на колени перед неподвижным тельцем.

Ножки трехлетнего малыша, лежавшего ничком, свисали с поребрика на проезжую часть, а туловище, пробитое тремя пулями, располагалось на тротуаре. Терзая профессиональную совесть полицейского, по асфальту извивались три тоненькие красные струйки.

Барнаби тихонько сжал своей мозолистой ручищей все еще подергивающийся кулачок ребенка, поднял голову и осмотрелся:

— Кто был свидетелем… э-э… происшествия?

Толпа молчала, каждый отводил глаза, делая вид, что вопрос его не касается. Капитан дернул щекой, нахмурился. Стремительно подался вперед, упав на одно колено, и, как наручником, охватил пальцами запястье мальчишки лет восьми:

— Ты все видел, парень, я знаю. Рассказывай.

Пацан затравленно огляделся, будто надеялся, что какое-нибудь событие помешает ему оказаться «крайним». Но понял, что спасения не предвидится. Он уже открыл рот, когда мать убитого малыша снова заголосила. Барнаби, поморщившись, скомандовал напарнику:

— Проводи ее домой.

Тот, мягко подталкивая, повел женщину прочь, и капитан вздохнул с облегчением.

Подбежал запыхавшийся патрульный коп, за ним — водитель полицейской машины. Они оттеснили собравшихся, и Барнаби снова сосредоточился на своем свидетеле.

Показания малолетки Большое жюри,[1] конечно, не примет, но сейчас надо было просто быстро разобраться в деле.

— Рассказывай, парень, что видел, — повторил полицейский негромко и спокойно, поощрительным тоном.

Парнишка наконец заговорил — поначалу дрожа и запинаясь, но потом слова хлынули потоком. Барнаби привычно выстраивал из несвязного захлебывающегося бормотания картину событий.

…Стайка разновозрастной малышни — младших школьников и дошкольников — резвилась на мостовой. Машину они заметили, когда она была уже совсем рядом. Дурачась и смеясь, дети гурьбой ринулись на тротуар.

Убитого звали Ниппер. Ему не повезло: он оказался как раз между автомобилем и тем типом, которому в действительности предназначались пули. Этот человек моментально куда-то пропал, скорее всего, нырнул в боковой проулок. Автомобиль сразу дал газ, номера никто, ясное дело, не заметил.

Барнаби вдруг вскинулся:

— Постой-постой, малец… Говоришь, тот мистер стоял прямо за Ниппером? — Полицейский озадаченно прикусил губу.

Как это? «Мистер» был карликом? Иначе как трехлетний ребенок мог его заслонить?

— Я думал, мистер шутит, в собачку играет. Ну, это… вот так вот… — Мальчик свободной рукой показал как.

Капитан разжал хватку, чем пацан немедленно воспользовался, сиганув в толпу с фантастической скоростью, — не такой видавший виды полицейский, как Барнаби, мог бы даже удивиться подобной сноровке.

Но Барнаби не удивился.

Он поднялся, отряхнув колено, снял мятую фетровую шляпу, привычно взлохматил волосы.

Губы его молитвенно шевельнулись — понятно, это была не молитва, а совсем даже наоборот. Хотя публика вполне могла бы думать о полиции самым лучшим образом, почему бы нет? Только Барнаби в подобной ситуации не был склонен к благочестию. Ему хотелось ругаться яростно и громко.

Взвизгнула тормозами карета «скорой помощи».

Капитан оставил тело малыша санитарам и направился к подъезду, где чуть раньше скрылись Дьюэйн и несчастная мать. Найти нужную дверь на третьем этаже не составило труда, ориентиром служили доносившиеся звуки рыданий.

Комната была, как и следовало ожидать, бедной и обшарпанной. Дьюэйн стоял у простого деревянного стола, нервно сжимая и разжимая кулаки и глядя на плачущую взахлеб женщину. Над нею ссутулился, кусая губы, долговязый и тощий темнокожий мужчина — надо полагать, отец ребенка. По другую сторону стола застыла неподвижно, как статуя, пожилая очень черная негритянка с белоснежными волосами — Барнаби на мгновение показалось, что он видит негатив.

Капитан мотнул головой, расправил плечи и шагнул в комнату.

Дьюэйн хмуро повернулся к начальнику.

— Единственный ребенок, — буркнул он, то ли поежившись, то ли пожав плечами. — Понятное дело, никаких толковых показаний. Они ничего не знают, кроме того, что их сын убит.

Барнаби кивнул и обратился к жильцам комнатушки:

— Тем не менее мы выполняем служебный долг и вынуждены…

Больше ничего сказать ему не удалось.

— Служебный долг!! — выкрикнула женщина, дико сверкнув белками глаз. — Вы такие же гангстеры, вы с ними заодно! Ходите вынюхиваете, когда не нужны… А когда нужны, ничего не будете делать! Я знаю! Вам плевать — какой-то ребенок бедняков… Всего лишь мой ребенок…

Она снова разрыдалась, муж положил ей руки на плечи, горестно качая головой.

Барнаби развернулся и вышел.

Долговязый нагнал его на лестничной площадке:

— Капитан! Капитан… не обращайте внимания на мою жену. Это все от горя… Я работаю на муниципальной службе, видите ли… Я понимаю…

Барнаби так мрачно взглянул на мужчину, что тот поперхнулся и замолк.

— Ваша жена не открыла мне ничего нового. Иное о полиции этого города сказать сложно.

Оставив муниципального труженика стоять с отвисшей челюстью, Барнаби загрохотал башмаками по ступенькам.

Дьюэйн догнал его уже у машины. Они уселись на заднее сиденье, Барнаби дал водителю знак двигаться.

Молчание нарушил капитан:

— Показать бы этим вшивым писакам, певцам гангстерской отваги, убитого сосунка. Пусть бы они, суки, послушали, как вопит его мать. Ты меня знаешь, Сэм, я не выношу сантиментов. Но тут… тут другое.

Сержант Дьюэйн провел обширной ладонью по еще более обширной лысине:

— Готов поспорить, это банда Сворма против банды Антекки. Толку, правда, с этого… Свидетелей все равно не сыщешь. Улик тоже.

Барнаби кивнул. Помолчав, ответил:

— Птичка от них улетела. Могут и вернуться. Надо бы нам погулять тут…

Дьюэйн пожал плечами:

— Угу. Конечно, шеф. Разумеется, шеф. А что нам это даст? Мы их не видели, в лицо не знаем. Да если бы и знали… Ничего им не пришьешь.

Барнаби наклонился к водителю:

— Покатайся по округе, Мюррей. Потихоньку, но нога над педалью газа… понял?

Он снова откинулся на спинку сиденья и процедил с невеселой усмешкой:

— Хорошая у нас работка, Сэм? И чего я все работаю и работаю…

— Не хуже любой другой, — отозвался Дьюэйн. — Наше дело — исполнять, их дело — приказывать. Везде так, и везде те, кто приказывает, одинаковы. Или ты думаешь где-нибудь найти честное начальство?

Барнаби вздохнул и спросил:

— Единственный сын, говоришь?

— Да. Отец — водитель мусороуборочной. До чертиков боится работу потерять, потому и выскочил просить у тебя прощения. Старуха — бабка малыша.

Барнаби угрюмо кивнул:

— Я все понимаю, Сэм. Но разве это нормально, когда люди воспринимают такие вещи как должное? Эта женщина… если бы не отчаяние, она никогда не сказала бы вслух. Хотя все так думают. И самое поганое, что ведь это правда. Полиция…

— А что, полиция разве крайняя? Ну, поймаем мы их — а дальше? Суд оправдает, ты же знаешь.

— А зачем их судить…

Дьюэйн насторожился:

— Ты это о чем? О том, о чем я думаю? Э-эй?! Ну нет, шеф, такое в наши дни не пройдет. У этих все схвачено.

Капитан проворчал что-то неразборчивое, вытащил трубку, набил ее, раскурил и забился в угол. Дьюэйн тоже закурил. Дальше ехали молча.

На подозрительный седан обратил внимание Барнаби. Он подтолкнул напарника локтем, вытащил трубку изо рта и указал ею направление.

— Точно, они! — вскинулся Дьюэйн.

Барнаби хищно пригнулся:

— Мюррей, вгони этого гада в столб и не бойся поцарапаться! Лишь бы не ушел.

Водитель молча вдавил педаль газа.

Пронзительно крякнула сирена, и седан прижался к поребрику, даже не пытаясь удрать. Сидевший за рулем возмущенно высунулся из окошка:

— Сдурел?! — и тут же заткнулся: на него глядело дуло пистолета Барнаби.

Дьюэйн уже светил фонарем в кузов: ага, на заднем сиденье двое.

Барнаби распахнул заднюю дверцу:

— Вытряхивайтесь! — Он подтвердил приказ энергичным движением ствола.

Парочка на заднем сиденье не торопилась подчиняться, словно слишком медленно соображая, что к чему. Затем один из них, рослый блондин, ухмыльнулся, дурашливо сдвинул шляпу на затылок и неспешно вылез. За ним последовал второй, комплекцией напоминавший массивный комод.

— Ты тоже. — Барнаби шевельнул стволом в сторону водителя.

Блондин нарочито зевнул:

— Что, кэп, шмонать будешь?

Барнаби грубо ухватил его за плечо и развернул на месте профессиональным движением:

— Непременно, Риттер. С тебя и начнем.

Белобрысый тип тоже проявил явную привычку к этой процедуре: демонстративно принял позу, позволяющую полицейскому сделать дело с наибольшим удобством. Капитан обхлопал наглеца и вытащил из подмышечной кобуры короткоствольный револьвер 38-го калибра.

— У меня разрешение на этот ствол, — радостно объявил Риттер. — Не бери в голову, начальник!

Дьюэйн обыскал двоих оставшихся.

— Ничего, — сказал он почти равнодушно.

— Обшарь тачку, — велел Барнаби напарнику, не отрывая взгляда от блондина. — Ну-с, кто эти два придурка?

Риттер ухмыльнулся, будто не слыша вопроса:

— Ордером-то ты разжился, начальник?

Барнаби прищурился:

— Для того чтобы прищемить хвосты паре крыс, ордер мне ни к чему.

— Да ну? Может, конституция с обеда изменилась, а я и не знал? — Белобрысый гангстер чуть ли не открыто смеялся.

Из-за седана вынырнул Дьюэйн с обрезом в руках:

— В машине чисто, а у поребрика валялась эта штука. Успели выкинуть, сволочи.

Риттер презрительно ухмыльнулся:

— Долгонько вам это доказывать придется…

Барнаби без замаха врезал ему в челюсть, и тот едва устоял на ногах, ударившись спиной о дверцу своего автомобиля.

Дьюэйн придержал за руку изготовившегося для второго удара капитана.

— Кэп… не подставляйтесь… У нас на них ничего… — прошептал он.

Блондин морщился и озадаченно тер челюсть:

— С работы вылетишь, начальничек, обещаю!

Барнаби вырвал руку и снова замахнулся, но Риттер, оставив вальяжные манеры, шустро отскочил подальше.

Капитан его не пытался настичь — махнул рукой всей компании, жестко приказав:

— В машину!

Троица бандитов угнездилась на заднем сиденье, полицейский водитель сел за баранку «трофейного» седана, Дьюэйн — за руль патрульной машины. Барнаби расположился впереди, рядом с Дьюэйном, наблюдая за задержанными в зеркало.

Риттер снова обрел уверенность в себе и принялся пророчествовать:

— Не получится нас запереть, начальничек. Не в этом городе.

Что ж, Риттер оказался неплохим пророком.

Едва они прибыли в управление, как там же, как джинн, соткался из воздуха, горя праведным возмущением, уголовный адвокат Хайми Крокер. Бандиты с достоинством удалились. Барнаби и Дьюэйн молча переглянулись. Кажется, они оба почти ожидали, что в последний момент Риттер обернется и торжествующе покажет неприличный жест. Но только почти: знали, что тот слишком хорошо для этого воспитан… гаденыш.

Когда дверь за процессией захлопнулась, Дьюэйн нарушил молчание:

— Прогресс цивилизации, шеф. Это не то что двадцать лет назад, когда мой батя возглавлял управление.

— Ну, Майк Дьюэйн был настоящим парнем. — Барнаби сплюнул сквозь зубы. — Он бы нас с работы выгнал в шею, если бы мы доставили ему этих типов, не раскровянив им морды. А сейчас у нас прогресс и цивилизация — и потому вместо настоящего парня сидит тряпичная кукла. Но и это бы еще ничего, если бы только кукла не была марионеткой… Слышь, а не пойти ли нам уже отсыпаться? Утром — в суд, между прочим…

После утреннего заседания суда был еще длительный разговор с помощником прокурора. Капитан Барнаби появился в управлении лишь ближе к вечеру. Дежурный сержант призывно взмахнул рукой:

— Шеф Гроган требует вас, капитан. Велел сразу к нему, как прибудете.

Барнаби покривился, вздохнул и направился наверх, в кабинет руководства. Ждать его не заставили, сразу допустили пред светлы очи начальства.

Обширный стол начальника управления полиции Грогана располагался так, что тот восседал спиной к окнам, лицом к двери. Входивший посетитель натыкался на грозный взгляд хозяина кабинета — ну, по крайней мере, так было задумано. А что хозяин этого кабинета слабо справлялся с ролью — дело уже совсем другое.

Его физиономия формой напоминала луну, хотя цветом больше походила на закатное солнце. Щеки нависали над воротником, казавшимся тесным, как строгий ошейник. Губы непропорционально маленького капризного рта вечно складывались в трубочку, будто начальник полиции вот-вот издаст протяжный жалобный свист. Остатки седых волос он зачесывал через лысину — обычная для слабых духом тщетная попытка замаскировать плешивость. Пухлые ручки имели обыкновение нервно вертеть ониксовую зажигалку.

— Вызывали? — хмуро спросил Барнаби.

Гроган кивнул как-то криво — будто сначала хотел отрицательно покачать головой и лишь в последний момент передумал.

— Присядьте, — не то попросил, не то скомандовал он. Дождался, пока Барнаби опустится в кресло, выбрался из-за стола и принялся расхаживать по кабинету.

Помельтешив туда-сюда, он остановился посреди кабинета в неловкой позе, вполоборота к подчиненному, и уставился куда-то мимо его левого плеча.

— Хорошенькие у нас полицейские, — заныл он, — без малейшего повода остановить машину с пассажирами, оскорбить действием одного из них, приволочь в управление… С какой целью все это, спрашивается, если у вас нет основания, чтобы запереть их хотя бы на ночь?

Барнаби вызывающе прищурился.

— Я остановил машину с гангстерами, — сухо ответил он. — С бандитами-профессионалами. Для превентивного досмотра. Один из этих крысюков из банды Кокси Сворма, по кличке Риттер, вел себя нагло. Я его слегка охладил. У него было оружие…

— И разрешение на это оружие, — услужливо подсказал Гроган. — На каком основании вы обыскали машину?

Взгляд Барнаби из вызывающего сделался прошивающим насквозь. Если бы шеф обладал немного большей чуткостью, он если не упал бы замертво — это уж вряд ли, — то хотя бы впечатлился. Но шеф был занят своими переживаниями.

— Спрашиваете, на каком основании? — Капитан мрачно осклабился. — А что там произошло вчера вечером, не слыхали? Так, случайно? Бандюги в своей разборке угробили трехлетнего малыша.

— Какого-то цветного, — отмахнулся Гроган.

— Он жил. Он дышал, — медленно произнес Барнаби. — А теперь — не живет и не дышит. Потому что полиция терпит в городе бандитов.

Начальник полиции сжал свой плаксивый ротик в куриную гузку:

— Капитан Барнаби, вы отстраняетесь от должности. Десять суток отдыхайте, затем доложитесь по форме для несения патрульной службы в пригороде.

Барнаби набрал воздуха в грудь, потом прикусил губу, сосчитал про себя до десяти и выдохнул. И только после этого медленно начал:

— Я отстраняюсь от должности по причине?..

— По причине поведения, недостойного офицера полиции, по причине нарушения законов, которые вы должны защищать, по причине превышения полномочий, необоснованного рукоприкладства, по причине…

Барнаби встал, внимательно посмотрел на шефа:

— Гроган, вы пустомеля. Я отстраняюсь, потому что Кокси Сворм вам приказал. Риттер мне, знаете ли, доверительно сообщил об этом заранее.

Гроган побагровел и выпятил грудь… ну, он хотел выпятить грудь, а получилось — живот:

— Послушайте, капитан Ба…

— К дьяволу! — перебил его Барнаби. Впрочем, на самом деле он сказал другое слово, менее цензурное. И рубанул: — Катитесь вы в задницу со своей полицией — служанкой гангстеров!

Он добавил еще пару энергичных выражений и захлопнул за собой дверь кабинета.

Вышел из управления, зашагал по улице. Лоб его взмок от гнева.

Скоро гнев отступил, пришло осознание перемены. Он больше не коп. Он ушел из полиции, хлопнул дверью.

Итак, он больше не полицейский. Возможно ли это? Двадцать лет… Да нет, больше! В июне двадцать шесть… было бы… Почти десять лет руководил отделом особо опасных преступлений. Он остановился, повернул руки ладонями кверху, осмотрел их, перевел взгляд на ноги. Растерянно моргнул. Не полицейский… Да нет, это просто курам на смех…

Он ушел!

Почему вдруг сейчас? В конце концов, и раньше было то же самое…

Хотя… Нет, не то же. Конечно, были злоупотребления, брались и давались взятки — люди есть люди, жизнь есть жизнь. Но теперь то, что было исключениями, стало системой, мелкая розница переросла в крупный опт. Находятся такие, кто говорит, что это внутреннее дело, похлебка, бурлящая в закрытом котле, где вместе варятся бандиты и власти, вырывая друг у друга куски пожирнее; а обывателю можно ничего не знать и ни о чем не беспокоиться. И вот — то, что случилось сегодня! Раньше были убийства, случались разборки, но война не затрагивала женщин и детей. Кто-то может сказать: случайность. Нет, не случайность; этот гад прятался — прятался за ребенка. Собачка! С-сука… Даже преступники раньше были хоть тоже гады, но… честь какая-то была, что ли…

Что изменилось? Законы? Законники? Руководство? Кадры полиции? Гроган обвинил его в неподобающем поведении. За что? За то, что ударил по физиономии убийцу? Теперь говорят, что это незаконно! А за что он, Барнаби, двадцать шесть лет получал зарплату — за нарушения закона, что ли?

Измученный этими вопросами, Барнаби, тем не менее, шел, упрямо задрав подбородок. Темнело, уже зажигались уличные фонари. Он вдруг сообразил, что Сэм Дьюэйн живет неподалеку. При мысли о Сэме ему стало не по себе. Сэма ведь тоже задело… А у него жена… семья… Барнаби вытащил платок, вытер лицо. Надо зайти к Сэму.

Ведь сам-то что — заботиться не о ком, так и не нашел времени жениться. Вот именно, вот именно: не потому, что не хотел, а все как-то времени не оставалось. Хотелось настоящей любви, детей, но постоянно не до того было… Ведь жениться — оно не просто так. Еще ведь надо найти подходящую девушку… подходящую мать для будущих детей, в конце концов! Не хухры-мухры… Ну и откладывал на потом… И что же в результате? Не привык, чтобы за его спиной был кто-то слабый, кто от него зависит, требует заботы. А Сэм… Тут другое дело… Разве Сэма можно будет упрекнуть, если он иначе отнесется ко всему?..

На этом месте размышлений капитан — то есть экс-капитан — как раз добрался до маленькой двух-этажки, в которой жил напарник.

Дверь открыла немолодая женщина — поблекшая, с лицом в мелких морщинках и с заметной проседью, — но Барнаби отлично помнил золотоволосую Молли Дьюэйн в день свадьбы. Молли улыбнулась — вот улыбка у нее совсем не постарела — и кивнула на дверь, закрытую занавеской:

— Клайд, привет, заходи. Сэм в гостиной.

Сэм Дьюэйн сидел в расшатанной качалке: ноги в носках на подоконнике, подбородок опущен на грудь, в зубах трубка.

— Привет, шеф. Я тебя ждал, — сказал он, не оборачиваясь.

Барнаби, не дожидаясь приглашения, подтянул стул и оседлал его, достал из кармана трубку, выбил ее об ладонь. Без предисловий спросил:

— Был у Грогана?

Лысина Дьюэйна, видневшаяся над спинкой кресла, качнулась.

— Ну! В деревню, на травку, козочек пасти с хворостинкой, — это означало перевод на патрульную службу в пригороде. Дьюэйн сделал паузу, чтобы выпустить несколько колечек дыма, потом будничным тоном спросил: — Ты дверью хлопнул?

Барнаби набивал трубку табаком.

— Ага, хлопнул… — Он замолчал, прислушиваясь к шуму в прихожей. Шаги Молли, скрип двери, гулкий голос Галлагена.

Сэм оживился и крикнул:

— Входи, Денни!

Занавеска сдвинулась, в комнату вошли Галлаген и еще один детектив по имени Луис Форсайт. Стало тесно — гостиная не привыкла быть вместилищем стольких крупных мужчин.

Галлаген и Форсайт были копы того же типа, что Дьюэйн с Барнаби: профессионалы, лишенные иллюзий, ожесточившиеся на работе, но не покинувшие проигрывающую сторону — справедливость. Настоящие полицейские «старого типа», мощные, широкоплечие, с холодными трезвыми глазами. Особая посадка головы: что-то от севильского быка, что-то от английского бульдога. Рот со сжатыми в линию губами, лицо, привыкшее ничего не выражать — от постоянного созерцания трагедий. За годы службы они стали схожими внешне, схоже мыслили, схоже реагировали и действовали. Словно служебные псы одной и той же — великолепной, но вышедшей из моды и вымирающей — породы.

В маленьком пространстве комнаты разместились по возможности удобнее.

— Ты, Клайд, как говорят, провел Грогану хорошенький инструктаж, — начал беседу Галлаген.

Он вышел на пенсию в прошлом году. Форсайт же собирался в отставку через восемь месяцев.

— Угу, — кивнул Барнаби. — Не то чтобы я очень хотел учить его жизни… но просто не смог сдержаться. Как взглянул на его поросячью рожу… так и…

Галлаген вздохнул:

— На пенсии, стало быть, крест поставил. Считай, что взял и выкинул своими руками в отхожее место. Но ведь не только это… Вот ты ушел — а кто ж останется-то? Эти молодые только называются полицейскими, а на самом деле ничего не умеют и не понимают. Городом правят гангстеры. Городу нужна другая полиция, вот что я скажу! Полдюжины стариков вроде нас смогли бы навести порядок за пару дней… Ну, не то что прямо за пару, но где-то вроде того… Вот, помню, когда старый Майк Дьюэйн был шефом полиции…

Галлаген продолжал громко басить, но экс-капитан Барнаби его вдруг перестал слышать. В мозгу вертелась лишь эта фраза: «Полдюжины стариков вроде нас смогли бы навести порядок за пару дней». Он оглядел лица товарищей. Пара дней? Сорок восемь часов. А почему бы и нет?

Форсайт как раз открыл рот, собираясь тоже что-то сказать, но Барнаби поднял руку, требуя внимания. Форсайт закрыл рот.

— Деннис, как думаешь, смогли бы мы организовать человек этак несколько «старичков» на расчистку наших авгиевых конюшен?

Наступила тишина. Понятно, здесь не было импульсивных юношей. Все всё понимали.

Галлаген спросил почти виновато, догадываясь, что именно брошенная им фраза послужила всему толчком:

— Ты задумал перестрелять этих подонков, Клайд?

Барнаби подался вперед, заговорил резко:

— Нет! «Перестрелять» — неправильный подход к делу. Я имею в виду организованную силу, способную расследовать, судить, выносить приговоры и приводить их в исполнение! — По мере того, как он говорил, идея все четче оформлялась у него в голове. — Я имею в виду настоящую справедливость, а не теперешнее липовое правосудие. Каждый из нас знает проблему. Дело не в том, чтобы найти преступника, дело в том, чтобы его осудить. Мы знаем их, но ничего с ними не можем сделать. Галлаген, вот ты вдовец, ни от кого не зависишь. Как ты к этой идее относишься?

Галлаген откинулся на спинку стула, провожая взглядом завихрения табачного дыма, поднимающиеся к потолку.

— Справедливость, а не правосудие… — медленно проговорил он, словно пробуя слова на вкус. — Закон, а не законники… — Он расхохотался: — Как отнесусь?! Да как… Отличная идея! Ты да я…

— Да я, — добавил Форсайт.

— Нет, Луис, тебе о пенсии надо думать, — покачал головой Галлаген. — Пенсия накроется — как жить будешь? Скоро ведь уже… И Сэма тоже не возьмем. Нельзя привлекать тех, у кого есть иждивенцы, семьи и прочие близкие, которые могут пострадать.

Барнаби согласно кивнул:

— Это точно. Я как раз тут про это задумался, когда шел сюда… Если у нас что-то выйдет, благодарности не дождемся. А если оплошаем… — Он завершил фразу красноречивым жестом.

Дьюэйн, не шевельнув головой, рыкнул:

— Молли!

Из прихожей донеслись шаги, Молли появилась в проеме двери:

— Что, Сэм?

Сэм повернулся к ней.

— Молли, — произнес он негромко, — ребята хотят навести порядок в городе. Они собираются сколотить свой полицейский отряд и убрать этих гадов, которые убивают детишек. Это будет опасное дело. Что ты думаешь об этом, Молли?

Она сразу поняла, что к чему:

— И ты с ними, Сэм?..

— Нет-нет! — перебил Барнаби. — Ни в коем случае. Мы думаем, что Сэм не должен…

— Если Сэм решился, то пусть идет, — твердо сказала она. — Дети наши выросли, живут отдельно, так что… Сэм парень надежный, ты же знаешь. А я могу и к детям перебраться, в конце концов… на время…

— Спасибо, Молли, — выдохнул Дьюэйн.

Жена посмотрела на него, больше ничего не сказав, но Барнаби мог бы поклясться, что все-таки что-то такое они друг другу сказали. Взглядами. И подумал вдруг первый раз в жизни, что, может быть, семья — это не только то, что обременяет. Может быть, иногда — то, что делает сильнее.

Дьюэйн продолжил как ни в чем не бывало:

— Четверых хватит. А шефом я, конечно, предлагаю Клайда.

Галлаген смотрел на занавеску, еще колыхавшуюся после ухода женщины:

— Правильная у тебя жена, Сэм… Ясно, что Клайда! А, Луис?

Форсайт встал и прошел к телефону.

— Минуточку, — попросил он. — Маленькое дельце, прежде чем смогу принимать приказы нового шефа.

Он набрал номер, дождался щелчка и начал:

— Гроган, привет! Я хочу тебе сказать, что ты… — и он с выражением чистого детского удовольствия на лице вывалил в трубку такое количество жгучих эпитетов, что телефон, пожалуй, лишь из чувства долга не расплавился.

Галлаген расхохотался и, свесив голову через плечо Форсайта, проорал:

— Это Луис так увольняется, Гроган, если ты не понял!

Неслыханное для города происшествие случилось ровно в половине двенадцатого в дорогом кафе «Ля-Паризьен».

Риттер, он же Большой Голландец, расслабленно сидел за персональным столиком в дальнем углу. Компанию ему составляли гориллообразный телохранитель Виспер Риг по прозвищу Бич и две блондинки «для эскортных услуг». Непотопляемый Риттер чувствовал себя прекрасно. Он как раз, любуясь собственным остроумием, выдерживал эффектную паузу посреди анекдота — надо сказать, на самом деле довольно тупого, — когда по сторонам от себя вдруг узрел внушительные фигуры Барнаби и Дьюэйна.

— Пошли, Риттер, — произнес Барнаби.

Бич, в отличие от хозяина, почувствовавший беспокойство, при этих словах без приказа вскочил, — но более никаких движений своего танца не исполнил: Риттер небрежным жестом велел ему вернуться на место. Затем откинулся на спинку стула и широко улыбнулся Барнаби:

— Присядь, кэп, я угощаю! Говорят, ты теперь безработный…

Одна из девиц — видимо более сообразительная, — остро зыркнув из-под ресниц на лица новоприбывших, непринужденно встала и удалилась в глубь заведения, демонстративно вынимая на ходу из сумочки пудреницу.

Барнаби глянул на Дьюэйна:

— О'кей, Сэм, — и без предупреждения приложился кулаком к челюсти Риттера.

Риг попытался отработать свою немалую зарплату, но теперь уже момент был упущен — и удар Дьюэйна лишил гориллу интереса ко всему происходящему. Упасть он, однако, не успел, подхваченный лапой сержанта.

Возящийся на полу под столиком Риттер, который свалился туда после первого удара, тоже не преуспел в попытке выхватить оружие: один из башмаков капитана тюкнул блондина в чувствительное место и совершенно вывел из строя.

Вздернутый на ноги, гангстер почти безучастным взглядом проследил, как на его правом запястье защелкнулся наручник, и позволил выволочь себя к машине, тупо уставясь на болтающиеся перед ним ноги телохранителя, который мешком висел на плече шагающего в авангарде Дьюэйна.

И никто из присутствующих коллег по почтенному ремеслу не помешал «проклятым копам» вывести Большого Голландца вон. В конце концов, нынче арест для «нашего парня» — всего лишь недолгая увеселительная прогулка до участка и обратно: даже девочки не успеют заскучать, разве что завтрак остынет.

Риттер по-настоящему задергался и попытался вырваться, лишь когда на улице увидел, что их ожидает не полицейский автомобиль, а какая-то задрипанная тачка из проката. И значит, предстоит ехать не в родное полицейское управление, где ждет ласковый и на все готовый адвокат, а… совершенно неизвестно куда!

Дергался же он зря: только получил очередной болезненный тычок и мигом оказался на заднем сиденье, пристегнутый наручниками к своему все еще бессознательному охраннику.

Автомобиль двинулся. Дьюэйн крутил баранку, внимательно следя за дорогой. Барнаби сидел, полуобернувшись назад и поигрывая «ночной» полицейской дубинкой.

Риттер лихорадочно завертел головой, оценивая обстановку. Лицо его посерело.

— Слышь, Барнаби… Ты чего?..

Барнаби рассмеялся весьма неприятным смехом.

— Это же… незаконно! — запротестовал Голландец.

— Законно. Для тебя законно, крыса. Ты меня выгнал из одной полиции… Что ж, я записался в другую. Ты, сучье дерьмо, арестован, и тебя ждет то, что тебе полагается. И без твоих ушлых адвокатов.

Риттер обалдело шарил взглядом по лицам полицейских.

— Другая полиция? Какая?! Ка… какого города? Куда…

— Твоего родного города, Риттер. Проклятого города.

Дьюэйн покружил по улицам, убедился, что к ним не привязался хвост, после чего направил машину в район складов. Он приблизился к мрачной махине одного из заброшенных корпусов, объехал его дважды, остановился в тени. Оба полицейских вышли.

— Приехали, Риттер, — рыкнул Барнаби. — Выметайся!

Дьюэйн осветил заднее сиденье: Риг уже слегка очухался и вяло шевелился. Выходить бандитам, определенно, не хотелось, но Барнаби в качестве повторного приглашения молча ахнул Риттера дубинкой по ногам. Тот поспешно выскочил, волоча своего охранника.

— Слушай, капитан, давай уладим все полюбовно. Получишь свою работу… — Риттер попытался говорить рассудительно, как говорят с буйным сумасшедшим.

— Работу мне даришь, гнида… — очень негромко произнес, почти прошептал, Барнаби. И ударил — тоже совсем легко, но точно: Риттер потерял равновесие и рухнул, потянув за собой Бича.

Горилла всей массой грохнулся на шефа. Из-под тяжелой туши телохранителя послышалось нечто вроде сдавленного писка. «Кры-ыса», — почти любовно пропел Дьюэйн, поддел одного и другого сапогом под ребра, принуждая подняться.

Барнаби тем временем направился к еле заметному на фоне стены прямоугольнику двери. Неверный свет единственного уличного фонаря, в отдалении качавшегося на ветру, кроил из силуэта капитана жуткую сказочную фигуру.

— Не надо шефа сердить, — задушевно посоветовал Дьюэйн, подталкивая Большого Голландца следом за капитаном, — он пока что в духе, но это может легко измениться.

Риттер содрогнулся, восприняв угрозу вполне серьезно, и побрел, куда велено.

Размеры внутренних помещений склада угадывались по гулкому отзвуку шагов в темноте. Увидеть можно было лишь пятно света, вихляющее по полу впереди Барнаби. Миновали какие-то пыльные залы, через которые была вытоптана дорожка следов; по узкой лестнице — фонарь иногда выхватывал обрывки паутины на железных перилах — спустились в подвал. Барнаби пошарил по полу и поднял тяжеленную крышку люка. Постучал по краю дубинкой — дыра отозвалась противным заупокойным отзвуком.

Дьюэйн снял с пленников наручники, и Барнаби ткнул Риттера в бок своим орудием:

— Сам полезешь или помочь?

Вниз, вниз по очередной ржавой лестнице… А там уже поджидали Галлаген и Форсайт. Барнаби спустился последним, сначала аккуратно прикрыв за собой крышку.

Встал перед гангстером, ухмыльнулся.

— Вот, Риттер, ты в гостях у новой полиции. У копов Проклятого города. Как тебе тут нравится?

Свет фонаря скользнул по двум новым фигурам.

— Все нормально? — спросил Дьюэйн.

— Лучше не бывает, — отозвался Галлаген. — Пошли.

И он двинулся сам, не оборачиваясь. Остальные потянулись следом — пленники в середине группы. Они шли по кирпичной трубе около двенадцати футов в диаметре. Это было нелегко: вогнутый пол, покрытый скользкой слизью, преподносил сюрпризы. Посередине, в скачущем пятне света, можно было разглядеть тонкий ручеек. Дампы горели лишь кое-где и давали возможность рассмотреть только грязные стены. Да еще несколько раз можно было видеть проносившихся с пронзительным писком крупных летучих мышей.

Вдруг Бич взвыл:

— Ы-ы-оу! Меня кто-то уколол! Ножом! В лодыжку!

— Зубами, — подсказал Барнаби. — Канализационные крысы. Здоровенные, заразы. Надо кучнее держаться, а то они одиночек совсем не боятся.

Бич заторопился, почти что прижался к идущему перед ним Риттеру.

Туннель разветвился, Галлаген уверенно свернул. Еще через сотню ярдов он осветил фонариком отверстие в нескольких футах над полом — поменьше диаметром, чем труба, по которой они шли, — и залез туда по металлическим скобам. Тычок дубинкой — и туда же покорно полез Риттер, а за ним и окончательно деморализованный телохранитель.

Это была кубическая камера, глухая, как склеп.

В центре стояло нечто среднее между длинным столом и козлами — дряхлая, гнилая конструкция. Вдоль стен располагались ржавые механизмы неизвестного назначения.

Галлаген зажег воткнутую в бутылку свечу — теперь можно было погасить фонарь. Откуда-то тянул слабый ветерок, колыхая пламя, отчего тени на стенах подергивались в индейском танце. Галлаген важно уселся за стол, вынул блокнот и огрызок карандаша. Посмотрел на Барнаби:

— Ты объяснил ему, шеф?

Барнаби покачал головой:

— Ты у нас судья.

Галлаген кивнул, развернулся всем корпусом к пленникам и начал медленно, внушительно:

— В таком суде вы еще не бывали, ребятки. Шеф Барнаби назвал этот город проклятым. Логично, правда? Ведь это настоящий Нижний мир. Там, наверху, вы вытворяете, что хотите. Ваш главарь назначает и меняет кого угодно — судей, копов, политиков. Юристы, полиция там — ноль, хуже, чем ноль, они у вашей братии на содержании. Что ж, здесь, внизу, мы основали другой город. Это вот — старый коллектор. Можно сказать, памятник системе. Построило его жулье, получившее когда-то выгодный подряд с помощью такой же банды, как ваша. И построило так, что здесь с самого начала ни черта не работало. — Он оглянулся на ржавый механический хлам у стены. — Да… ни к черту не годится. Кроме как быть здоровенной крысиной норой. Три десятка лет здесь живут только крысы и упыри — подходящая для вас компания. А вот теперь он сгодится еще и на доброе дело. Теперь наконец вы можете ожидать суда праведного…

— Да вы все сбрендили! — нервно выкрикнул Риттер. — Суд?! Какой суд?! Кого вы из себя строите? Вы думаете, это вам так сойдет?! Конституция…

Он, кажется, сообразил, что несет ерунду, но и придумать что-то поумнее не смог — только продолжал беззвучно, как рыба, разевать рот.

Галлаген спокойно подождал, пока он замолчит, печально вздохнул и ответил:

— Конституция гарантирует каждому гражданину право судебного разбирательства его дела, но конституцию составляли до того, как на свет появились выродки, подобные тебе. Конституция должна была защищать честных граждан. Но ты, Риттер, и твой кореш Бич к честным гражданам не относитесь уже давно. Так что о конституции забудьте… Лучше займемся делом. Нас интересует правда об убийстве малыша прошлым вечером.

Риттер скривился:

— Не дождетесь. Можете сразу приступать к вашей четвертой степени. Хрена лысого вы от меня услышите!

Галлаген кивнул:

— Да, так оно и было бы там, вверху. Копы вздули бы тебя, но человеческое тело может вобрать лишь столько боли, сколько может, затем приходит отупение. У нас есть фокус получше! — Он повернулся к Форсайту: — Давай, лейтенант, запри их.

Форсайт вышел из тени и положил тяжелые ладони на плечи задержанных:

— Слушаю, ваша честь.

Он развернул бандитов и подтолкнул к двери, бросив на ходу Дьюэйну:

— Сэм, попридержи милашек, пока я им подготовлю этих… этот… корм.

— Сию минуту! — Дьюэйн с энтузиазмом перехватил дубинку.

Бич отскочил в сторону:

— Крысы! А-а-ы-ы! Они сожрут нас живьем!

— Сожрут, сожрут, а как же! — «успокоил» Форсайт. — И слава богу. Туда вам и дорога. Считай, что это твои похороны. Ты же слышал, что судья велел?

Бич продолжал упираться.

— Нет, нет, я скажу! Я все скажу! — вопил он, в то время как Барнаби волок его за шиворот к отверстию малого туннеля. От света фонаря отпрянули — не так уж далеко — и настороженно замерли серые тени. Глаза их впечатляюще поблескивали.

— Заткнись, Риг! — взвизгнул Риттер. — Они блефуют!

— Ха! — Барнаби фыркнул, толкнул извивающегося бандита на пол, по краям весь шевелившийся и ощетинившийся хвостами. Защелкнул один наручник на его запястье, второй — на стальном кольце в полу. Бич рыдал — если он и был стойким бойцом, то явно не против крыс. Но Риттер держался твердо.

— Сворм займется вами, суки, — мрачно пообещал он. — Эти же крысы сожрут вас. Счет будет ровный.

Он собрался шагнуть в крысиный коридор сам, но его остановили: похоже, Риг был готов сломаться.

— Убийцы! — вопил он, размазывая слезы и елозя по кирпичной кладке.

Барнаби покачал головой:

— Нет, Бич, ты сам кончаешь жизнь самоубийством. Скажешь — получишь крошечный шанс. Крошечный. Но шанс. Итак, кто вас послал на задание?

— Не могу! — визжал Бич, но было видно, что он вот-вот «сможет».

Барнаби демонстративно пожал плечами и вышел из трубы в камеру.

Горилла вопил, Риттер скрипел зубами, грозил своему шестерке всеми карами, начиная от Божеской и кончая собственноручной, заклинал молчать и крепиться, «если мужчина». Но тут первая крыса примерилась и вонзила зубы в филейную часть Бича.

— Имена, Бич, — напомнил Барнаби.

— Сворм!!!

Кокси Сворм сгорбился, упершись локтями в подлокотники кресла, и следил холодным рыбьим взглядом за нервно сновавшим по комнате маленьким юрким человечком.

— Если бы Риттер и Риг попались другим ребятам, это была бы моя забота, Хайми, — прошелестел Сворм человечку. — Но копы — твое дело. Или ты собрался с духом сказать, что мало получаешь за защиту наших интересов? — Погасшая сигара, торчавшая изо рта Сворма, агрессивно задралась к потолку.

Крошка-адвокат замер, словно наткнулся на невидимую стенку, всплеснул руками и выкрикнул в отчаянии, с видом человека, уставшего повторять одно и то же:

— Но, Кокси, ведь эти двое, Барнаби и Дьюэйн, не служат — черт возьми, не-слу-жат! — в полиции. Ты сам велел, чтобы их разжаловали, и я обеспечил, чтобы их разжаловали. Ты хотел, чтобы их услали к черту на рога, — им был дан приказ убираться к черту на рога! Хорошо, но они взбрыкнули и уволились. Уволились, говорю тебе! На всякий случай, чисто на всякий случай, я проверил все полицейские участки на полсотни миль отсюда. Все! Ни в один из них, говорю тебе, Риттера и Рига не доставляли. Вот если их туда доставят, тогда я их оттуда выужу, я свое дело знаю, да! Но, Кокси, будь благоразумен. Как я могу добыть человека из тюрьмы, если его туда не сажали?

Долговязый гангстер, сидевший у двери, хмыкнул и высказал неприятное для всех присутствующих предположение:

— Может, эти копы пригласили наших парней на прогулочку? На последнюю…

Адвокат Крокер выпрямился во все свои пять футов четыре дюйма:

— Не посмеют! Я их… — В гневе он потерял дар речи, но выразительно задвигал руками, демонстрируя, что именно «он их».

Сворм вынул изо рта сигару, с отвращением глянул на остывший пепел и хладнокровно, без азарта, запустил недокурок в стенку. Затем, не глядя протянув руку и сграбастав телефонную трубку, он позвонил по номеру, отсутствующему в справочниках:

— Судья Твиди, Сворм говорит. Обстоятельства: два тупых копа, Барнаби и Дьюэйн, сцапали двух моих лучших парней. Задача: тебе для меня этих копов добыть. Как? Как хочешь. Позвони, к примеру, старшине Большого жюри — и завтра утром чтоб был обвинительный акт. Нет, сейчас позвони, плевать, что к полуночи… Хотя, если мои парни их найдут, можешь со своим Большим жюри не ковыряться. Но я бы на твоем месте поторопился. Спеши оказать мне услугу, пока не опоздал. — Он бросил трубку на рычаг, не дожидаясь ответа.

Обвел взглядом присутствующих: кроме адвоката Крокера, пятеро приближенных помощников.

Сквозь холодную ярость Сворм вдруг ощутил гордость и удовлетворение. Его штаб! Не какие-нибудь гориллы-вышибалы. Все образованные, разве что за исключением Джебарди, сицилийца, получившего «образование» на улице. Спецы-управленцы. Они могут просочиться в структуру, нейтрализовать профсоюз, сорвать забастовку, манипулировать исходом голосования, подделать бухгалтерскую отчетность… А важнее всего то, что эти далеко не последние в своем деле люди без колебаний выполняют его приказы.

— Миллер, — обратился Сворм к долговязому у двери, — бери Джебарди и выясните, есть ли у Барнаби и Дьюэйна жены. Если есть, пусть доставят на ферму. Джебарди с ними побеседует, узнает, где мужья. Но аккуратно беседовать, еще могут пригодиться: может, записочки напишут муженькам или там живцами поработают.

Крокер замахал руками:

— Я вам сэкономлю время! Барнаби не женат. Дьюэйн женат, живет на Беккер-стрит, третий дом от угла Хансард-авеню. Жену зовут Молли, Дьюэйн к ней очень привязан.

Миллер встал, поправил шляпу, кивком позвал Джебарди.

— Спасибо, Хайми, отлично. Если она знает, где муж, мы гоже узнаем. Если не знает… что ж, значит, ей не повезло, — и двое вышли.

Хайми Крокер судорожно дернул ртом и провел платком по вмиг вспотевшему лицу. Он без колебаний мог отправить невинного в тюрьму и даже на виселицу, он деятельно помогал своим клиентам обходить закон, но когда речь шла о грубом насилии… Нет, это нельзя было назвать совестью или состраданием, просто его тонкая натура не выносила подобных вещей. Не только видеть, но и просто знать о них ему не хотелось. Дело есть дело, но ему — ему! — зачем знать?

Сворм достал новую сигару, откусил кончик, но не закурил, а выложил на стол перед собой. Сосредоточенно перемещая ее так и эдак, он бормотал:

— Но какого дьявола? Они хотели ухлопать парней? Прекрасно… То есть не прекрасно, но… Продолжим. И они взяли их при таком количестве свидетелей… Не меньше сотни пар глаз их засекли в «Ля-Паризьен». Это как?!

— Может, побеседовать хотели… — предположил бандит по имени Хэйт.

— Побеседовать? — живо отреагировал Крокер. — На кой черт? Что не ясно? Гроган ждет приказаний от меня, судья Твиди управляет Большим жюри — все, как прикажет Кокси. А Барнаби и Дьюэйн поэтому окажутся за решеткой, хе-хе! Кто-то этого не знает? О чем беседовать? — Он снова утерся скомканным промокшим платком.

— Да и не будет Риттер с ними беседовать, — презрительно процедил один из присутствующих. — Не расколоть им его.

— Хайми прав, — задумчиво протянул Сворм, мелко закивав, скорее, не Крокеру, а сам себе. Потом перестал кивать и начал снова манипулировать сигарой. — Ничего нового они не узнают, это так. И ты прав, Слэйд, Риттер все выдержит. Чего не скажешь о Риге. Этот слабоват. С пушкой в лапе он, конечно, хорош, но… Вот только что такого он им скажет? Ладно, Хайми, присядь, не мельтеши. Подождем, в картишки перекинемся.

Крокер потоптался, несколько раз поправил стул ногой, зачем-то ровняя по половицам, и только тогда примостился на краешек.

— Подождем, пока Миллер и Джебарди доложатся, — продолжил Сворм, сдавая карты. — За час-то они управятся, надеюсь.

Все погрузились в молчание.

Минут через сорок у Хэйта кончилось терпение: этот малый плохо умел сидеть и ждать. Он встал, промямлил что-то насчет отлить да выпить и вышел. Вернулся он в ту же минуту, лицо его как будто покрылось цементной пылью.

Сворм нахмурился, медленно отложил карты, медленно вытянул ноги, так что кресло отъехало от стола:

— Ты чего, Хэйт?

Хэйт очнулся от ступора и безмолвно дернул головой, показывая назад, через плечо, потом выдавил:

— Джебарди…

Тон, которым он это произнес, заставил всех вскочить. Загрохотали отброшенные стулья. Сворм первым оказался возле скрюченного тела своего шеф-палача.

Джебарди лежал поперек тротуара. Стопроцентный покойник, образцовый, как из учебника. Кляксой, запятнавшей тротуар, казался грозный Джебарди после смерти. Сворм выругался, быстро оглядел улицу. Никого, собственно, на улице и не было, и неудивительно в такой час. Да и убийца, ясно, не думал разгуливать поблизости, на виду у всех. Но он тут был, однако, и совсем недавно, десяти минут не прошло. Сворм быстро пошел обратно к дверям, распорядившись:

— Тащите внутрь!

Трое подхватили тело и внесли его в помещение. Сворм вынул из шкафа большую прорезиненную простыню и разостлал на полу. Покойника уложили на простыню, и тут, при хорошем свете, все увидели прикрепленную к его груди записку. Сворм моментально цапнул ее и поднес к глазам. Так, вырезка из газеты — из раздела объявлений. Крупно:

И все.

— А… Миллер? — прошептал Крокер.

Сворм смял вырезку в кулаке:

— Общая тревога! Все за дело, поднимайте народ, всем искать этих придурочных копов! Чтоб к утру они остыли.

Через минуту в комнате стало пусто: приказы Сворма, особенно отданные таким голосом, выполнялись быстро. Остался лишь Крокер, которого это дело не касалось. Но и ему Сворм нашел задание:

— Машина у тебя с собой?

— Да, с водителем, ждет за углом.

— Хорошо. Живо — к Грогану, дави на него, чтобы к утру хоть из-под земли достал Барнаби и Дьюэйна, не то в этом поганом городе сменится шеф полиции. — Сворм повелительно указал на дверь.

Адвокат бросился к ней почти бегом, придерживая шляпу и стараясь не замечать окровавленного трупа Джебарди.

Несмотря на ночную прохладу, Крокер продолжал обильно потеть. Скользящей во влажной ладони тростью он неуклюже грохнул по подножке — водитель, дремлющий на баранке, вздрогнул и выпрямился.

— В управление полиции, Ганнер, и поживее! — нетерпеливо бросил Крокер, взбираясь на заднее сиденье. Усевшись, он схватил переговорный рожок и на всякий случай повторил приказ, как полагается.

Машина двинулась, адвокат вытащил сигарету, закурил, постарался расслабиться. Содрогнулся, вспомнив труп Джебарди. Нет, не для него такие зрелища. Желудок пронзила острая боль. Он вдохнул, выдохнул, стараясь успокоиться… и вдруг заметил, что лимузин подъехал к маленькой темной аптеке. Не обращая внимания на рожок, он нагнулся, отодвинул стекло и закричал водителю:

— Черт побери, Ганнер, я же сказал, быстро в полицейск… — Водитель оглянулся, и Крокер вместо знакомой помятой физиономии Ганнера увидел Денниса Галлагена. Тот сдвинул шоферский картуз на затылок, чтобы дать Крокеру возможность получше рассмотреть черты лица нового водителя. Галлаген широко улыбался, но адвокат никак не мог разделить веселья старого копа.

Крокер во всем любил основательность и на всякий случай имел в бардачке пистолет. Не сказать чтобы он умел хорошо им пользоваться, но оружие придавало уверенности. Живо припомнив продырявленного пулями Джебарди, маленький адвокат потянулся за пистолетом.

Но не вышло. Как раз в этот момент дверца распахнулась, и в машину вдвинулось громадное тело лейтенанта Форсайта. Адвокат пискнул и отпрянул назад.

— Привет, Хайми! — рявкнул Форсайт с такой же широкой улыбкой, как Галлаген. — Нам с тобой предстоит задушевная беседа. — Он подхватил переговорный рожок и манерно проворковал в него, не отводя глаз от лица Крокера: — Домой, Джеймс, и прошу порезвее!

Адвокат Крокер отлично знал, что означает слово «страх». Не только теоретически: он и раньше считал, что вполне постиг это на практике. Но только теперь прочувствовал, что такое настоящий ужас. Пот хлынул из пор по всему телу, белье промокло, голова закружилась, к горлу из желудка поднялся кисло-горький комок.

— Куда, куда? — закудахтал Крокер, дернувшись, как будто надеялся пробить головой стекло. Но его цапнула за ворот ручища Форсайта.

— На твою родину, Хайми, — подмигнул лейтенант. — В… э-э… Проклятый город…

Форсайт рассмеялся, но Крокер уже не слышал. Он потерял сознание.

Судья Александер З. Твиди выглядел судьей даже в пижаме. Львиный профиль с гривой седых волос, глубоко посаженные глаза под нависшими мохнатыми бровями, пенсне на внушительном носу, как вздымающаяся преграда порокам. Глубокие морщины, намекающие на такую же глубокую мудрость, выпяченная нижняя челюсть — признак непреклонности и прямоты… Внешность судьи, однако, была очень обманчива. Всякий, имевший с ним дело, рано или поздно выяснял: ни мудростью, ни прямотой, ни иными прославленными добродетелями судья Твиди не блистает. В юности мечталось ему стать актером. Отец, однако, настоял, чтобы юный Твиди пошел по судейской стезе. Что ж, он стал и тем и другим.

В половине первого ночи судья Твиди принял в своем кабинете старшину присяжных Большого жюри Уильяма Гривса. Худощавый, почти лысый Гривс моргал и щурился за очками с толстыми линзами. Страдая сильно выраженным комплексом неполноценности, он свое назначение в Большое жюри воспринял как самое удивительное событие жизни. Теперь он был постоянно занят тем, чтобы убедить себя (и свою довольно-таки скептически настроенную супругу), что удостоен награды за деловую сметку и гражданскую доблесть. И разумеется, Гривс испытывал безмерную благодарность к судье Твиди, «пробившему» его назначение.

Твиди запустил пальцы в свою львиную гриву и со значением посмотрел на гостя.

— Гривс! — воскликнул он. — Я вызвал вас в такое время, потому что дело нешуточное. Настоятельно требуется, чтобы утром можно было незамедлительно начать действовать. В городе… можно сказать, сложилось чрезвычайное положение. Два бывших полисмена свихнулись. Да, представьте! Я их обоих лично знаю. Прожженные типы, им убить — что два пальца обмочить. А теперь вот еще и сумасшедшие.

— И… что они натворили?

— Что натворили… Да уж, натворили! — Судья Твиди возмущенно сдернул пенсне и затряс указательным пальцем, чуть ли не тыкая им в самый нос младшего коллеги. — Они убили младенца, похитили не менее трех многообещающих юношей, а теперь… — судья Твиди выдержал паузу, — теперь похитили и одного из наиболее выдающихся членов нашей адвокатской гильдии.

— Чего ради? — спросил Гривс, растерянно моргая. Вся невероятная история походила на дешевый комикс.

— Месть! Их, видишь ли, уволили. Всем нам угрожает опасность, пока они на свободе. Мы должны действовать единым фронтом, чтобы их нейтрализовать! — Судью вдруг озарила счастливая мысль, и он убедительно добавил: — Вы или я можем оказаться следующими. Только вдумайтесь в это, Гривс!

Уильям Гривс вдумался. Его вовсе не прельщала мысль пасть жертвой полоумного полицейского.

— Займусь этим с самого утра, — заверил он судью. — Первым делом составим обвинительный акт против них.

Твиди солидно кивнул: именно, именно.

Выбравшись из своего глубокого кресла, он проводил гостя до выхода.

— Лишь совместными усилиями мы сможем обеспечить безопасность нашего города, — напутствовал он старшину присяжных. — Спокойной ночи, Гривс! — Выслушав уверения в старании, благодарности и прочем, он удовлетворенно запер дверь.

А теперь — в постель, в постель! Время-то какое позднее! Но тут снова послышался стук. Судья нахмурился. Что-то еще этому остолопу неясно… Он нацепил на лицо благосклонную улыбку, отпер замок…

Дверной проем загромоздила массивная фигура капитана Клайда Барнаби. Не говоря ни слова, капитан грубо отпихнул судью назад, вошел и закрыл дверь:

— Судья, поедем на вечеринку. Можешь не одеваться, но в кабинетец твой заскочим, бумажек захватим. Будем в игрушки играть.

Твиди приосанился:

— Что вы себе позволяете! Я вас арестую и…

Барнаби ткнул судью в грудь одним лишь корявым указательным пальцем — и его честь поперхнулся и закашлялся.

— Заткнись, придурок. Слушайся меня — и я тебе не сделаю бо-бо. А пикнешь — мигом станешь холоднее Аляски. — Он легко развернул судью и подтолкнул вперед.

В кабинете Барнаби остановился в дверях:

— Теперь, судья, будь паинькой, набей портфель всякой своей судейской дрянью: формуляры, ордера, бланки жалоб, повесток, все эти «настоящим то-се»… Не забудь печати и штампы. И письменные принадлежности.

— Что за чушь! — снова оскорбленно взвился судья Твиди.

Барнаби печально вздохнул и вытащил откуда-то дубинку — в более веселой обстановке судья, пожалуй, с интересом бы принялся гадать, где на необъятной фигуре полицейского эта дубинка пряталась до этого момента. Теперь же судья не был расположен к ироническим размышлениям. Он побагровел, поправил пояс халата и, всем своим видом показывая, что действует, не желая того и только по принуждению грубой силой, принялся заполнять портфель — под скучающим, но внимательным взглядом Барнаби.

— Ладно, хватит. Пошли.

— А если я откажусь?

— Отказывайся, сколько пожелаешь, — согласился Барнаби. — Два варианта: или сам выйдешь, или я тебя вынесу… как мешок.

— Но одеться-то мне нужно, как полагается…

— Как полагается? Мантия, все эти цацки? Перебьешься. Ты и так достаточно глупо выглядишь.

Судья не то вздохнул, не то всхлипнул, плетясь, подталкиваемый в спину грубым копом. Вышли, пересекли тротуар и подошли к поджидающему автомобилю. Твиди узнал сидящего за рулем сержанта Дьюэйна. На заднем сиденье уже дрожал Гривс.

Такого нелепого судебного заседания доселе не знала история права.

Зал судебного присутствия опустился в преисподнюю, в заброшенный канализационный коллектор, город спал наверху.

Барнаби сидел в центре длинного импровизированного стола из грязных досок. В одном конце того же стола угнездился на деревянном полуразвалившемся ящике его честь судья Александер 3. Твиди, одетый в полосатую пижаму и темно-синий махровый халат. С другой стороны стола притулился Уильям Гривс, стараясь держаться попрямее на шаткой колченогой табуретке.

Вся обстановка напоминала, скорее, подземный застенок средневековой инквизиции. Воткнутые в бутылки свечи едва освещали лица присутствующих. Дверь была только одна, точнее даже, арка, а не дверь. По сторонам от нее застыли Галлаген и Дьюэйн — суровые стражи. Форсайт находился внизу, с заключенными.

Капитан Клайд Барнаби начал напутствие присяжным.

— Гривс, — обратился он к маленькому человечку, — мы считаем вас просто-напросто дурнем, непричастным к самому страшному, в чем мы сегодня будем рыться. Как многие другие мелкие сошки, вы вообразили, что легко сможете разобраться в политической путанице, сможете судить о людях, не имея опыта. Вас мы привлекли к этому делу вот почему. Нам необходимо соблюсти правильное отправление правосудия, но мы не согласны взять в присяжные любого случайного пройдоху. Мы посчитали, что хоть вы и дурень, но честный дурень. Пожалуй, вы сделали бы то же, что и мы, если бы могли и если бы узнали хоть половину той правды, которая известна нам. Следите за происходящим, и вы сейчас за полчаса узнаете больше о политике, чем за всю жизнь до этого. Вы можете пожать лавры от этой истории… Как знать, может, и до губернатора дойдете! В любом случае, выбора у вас нет. — Барнаби постарался быть как можно убедительнее, во всех смыслах.

— Я постараюсь… — проблеял Гривс.

Барнаби повернулся к Твиди:

— А тебя, старый пройдоха, надо было бы засадить в федеральную тюрьму. У нас на тебя достаточно компромата. Но мы тебя употребим с большей пользой. Делай, что надо, и ты тоже прослывешь благодетелем общества, как и Гривс.

— Что вам от меня нужно? — спросил Твиди, стараясь держаться с достоинством, но позорно дрожа — вовсе не от холода.

— Прежде всего, нужно, чтобы ты открыл судебное заседание, имеющее законную силу.

— Но… юрисдикция…

Барнаби кивнул:

— Будь спокоен, ваша честь, вопрос проработан. Это место не выходит за границы города, город здесь ныряет вниз, только и всего. Объявляешь заседание, выслушиваешь показания, свидетельства… Выписываешь десяток повесток да дюжину ордеров на аресты. Все путем, как положено.

— Это… Это неслыханно! — задохнулся Твиди. — Я отказываюсь.

Барнаби вздохнул, взглянул на Дьюэйна:

— Сержант, прошу вас, побеседуйте с судьей наедине… по соседству.

Дьюэйн ухмыльнулся, вытащил из-под куртки отрезок резинового шланга и направился к судье, демонстративно помахивая в воздухе своей игрушкой. Твиди ахнул и отпрянул, чуть не свалившись со своего ящика.

Неожиданно для себя вмешался Гривс.

— Минуту! Прошу прощения, минуту! — взмолился он с храбростью, которая не только удивила его самого, но повергла бы в величайшее изумление и его супругу. — Можно узнать, что вы намерены сделать?

Барнаби нахмурился, задумался. Движением руки задержал Дьюэйна. Минуты три он молча рассматривал Гривса, потом сказал:

— Что ж, Гривс, вопрос резонный. Город над нами постепенно перешел в лапы взяточников, бандитов, убийц. Шеф полиции Гроган — он у нас, кстати, тоже здесь — на жалованье у Кокси Сворма, нашего местного Аль Капоне. Твиди указывает вам и вашему лопоухому Большому жюри, что делать и как решать, но указывает так, как ему велит тот же Кокси. Вся лавочка прогнила так, что очистить ее можно лишь целиком, одним махом. Так как сделать это невозможно обычными средствами, мы изобрели собственную систему, разработали свою тактику. Мы взяли кое-кого из ключевых личностей этой преступной клики. У нас здесь в наручниках Хайми Крокер, адвокат Сворма, да и любого бандюги со средствами. У нас Гроган, продажный шеф полиции. У нас и почтенный Твиди.

— И эта система… Эта тактика приведет вас к цели? — В голосе Гривса послышалось некое благоговение — наверное, перед масштабами замысла.

— Конечно! — объявил Барнаби тоном, не допускающим и тени сомнения. — Твиди объявит суд легальным, мы выпишем ордера на обыски, пройдемся по домам и офисам, по депозитным сейфам, обнаружим столько, что суды там, наверху, не смогут откреститься от улик, если не захотят потерять лицо, если не захотят вмешательства федеральной системы. Иначе в город сунет нос Верховный суд страны, и уж тогда никому мало не покажется.

Гривс побледнел:

— Неужели… неужели все так прогнило? — Он вгляделся в лица полицейских, в одно за другим, и опустил взгляд. — Да, черт побери… Я действительно дурак…. Кретин. Может быть, теперь я еще больший кретин, но я вам верю! Если вы готовы на все эти вещи, значит, уверены, что за вами правда. — Старшина присяжных заговорил с неожиданным жаром: — Я полностью согласен сделать все, чтобы федеральному суду не пришлось вмешиваться! Вы показываете мне то, над чем я могу работать, и я буду работать.

Барнаби прикинул: а малыш, похоже, искренен. Вот только надолго ли его хватит? Что ж, надо использовать то, что есть… Экс-капитан ухмыльнулся:

— Покажем-покажем, за этим дело не станет.

Гривс повернулся к Твиди:

— Судья Твиди, как старшина присяжных Большого жюри я требую, чтобы вы расследовали все, что представят эти офицеры.

Лицо Твиди раза два резко сменило окраску.

— Эти ренегаты больше не офицеры! Они не служат в полиции!

Барнаби хмыкнул:

— Деннис, пригласи, пожалуйста, Грогана.

Галлаген исчез и скоро вернулся, подталкивая перед собою шефа полиции. Гроган проявил приличествующую его чину строптивость. Но Барнаби не был настроен на уговоры.

— Гроган, или ты немедленно восстанавливаешь нас всех четверых на службе, или же содержимое твоего депозитного сейфа ляжет на стол федерального прокурора округа.

— Что ты знаешь о моем депозитном сейфе?

— Котором из них? — весело подмигнул Барнаби.

Гроган поглядел на Гривса, поежился, перевел взгляд на Твиди. Не увидев ничего утешительного, обмяк, опустил голову:

— Ладно. Вы восстановлены.

Галлаген пихнул его к столу:

— Пиши приказ, Гроган.

Гроган склонился над бумагой, а Барнаби тут же подсказал:

— И добавь, что нам поручается проведение спецрасследования преступных злоупотреблений по запросу Большого жюри и судьи Александера Твиди. — Он повернулся к Гривсу и Твиди: — Так?

— Конечно, — без колебаний отозвался Гривс. — Если вы сможете доказать… — Он запнулся.

Твиди сглотнул, машинально взъерошил прическу, два раза моргнул — за это время в его голове, как видно, завершился некий мыслительный процесс — и, разом переменившись, солидно кивнул:

— Можете использовать мое имя, капитан Барнаби.

Гроган тоже перевел взгляд с Гривса на Твиди, что-то прочел на его лице, снова согнулся над бумагой, застрочил. Барнаби завладел исписанным листом, пробежал его взглядом, кивнул Галлагену:

— Шефа на отдых, Деннис, и приволоки штафирку.

Посмотрев вслед Грогану, который снова, хоть и из-под палки — чудесной волшебной палочки-дубинки, — стал его шефом, Барнаби обратился к Гривсу и судье:

— Вы сейчас прослушаете нашу беседу. Если найдете основание для возбуждения дела, прошу действовать, если нет — что ж, можете отказаться. Пожалуй, способ получения этого признания нельзя назвать вполне допустимым, но все же, полагаю, вы найдете над чем подумать, решитесь на обвинение и на выдачу ордеров.

Галлаген появился в дверях с Крокером и грубо пихнул, даже швырнул того в центр камеры. Адвокат споткнулся, чуть не свалился, обиженно уставился на Барнаби, хотел что-то сказать, но тут заметил Твиди, затем Гривса — и отвесил челюсть. Прежде чем он успел опомниться, Барнаби вступил со своей партией:

— Крокер, вы перед лицом уголовного суда. Вы знаете этих джентльменов за столом, так что я могу опустить вступление и сразу перейти к делу. Вы, Крокер, не только адвокат по уголовным делам, вы адвокат-уголовник. Вы обвиняетесь в соучастии в убийстве.

— Вы сошли с ума! Это провокация.

— Нет, это правда, — спокойно возразил Барнаби. — Позавчера Сворм выслал троих своих головорезов уничтожить такую же крысу, как они, только из норы Антекки. Вы посоветовали им после планируемого убийства выбросить его оружие, пистолет-пулемет «томпсон», с которым они отправлялись на дело, в реку. Вместо бандита был убит, однако, маленький мальчик, случайно оказавшийся в том месте. И это не единственное ваше преступление.

— Вы сошли с ума! — снова возопил Крокер. — Все ложь! Клевета! Вы ничего не докажете! — Он протянул обе руки к судье: — Твиди, это бездоказательно!

Судья Твиди чувствовал себя неуютно, как бы между двух огней. Призвав на помощь свои дипломатические навыки, он строго уставился на адвоката и спросил нейтральным тоном:

— Вы отрицаете это обвинение?

— Разумеется! Это бездоказательно! — возмутился Крокер.

— Бандит по имени Риг рассказал это и признался, что Сворм отправил их на задание сразу же после совещания с Крокером, — пояснил Барнаби.

— Вы пытали Рига! — истерически взвизгнул Крокер. — Вы не имеете права использовать показания, полученные таким образом.

— Риг это признал, — упорно гнул свое Барнаби. — Убив мальчика, они всполошились и спешно выбросили орудие убийства на Западном мосту, затем поехали взять новое оружие, обрез, и вернулись, чтобы на этот раз таки выполнить поручение Сворма. Что не удалось вследствие ареста троицы. Мы это можем доказать, потому что выудили «томми-ган» из реки. Баллистическая экспертиза легко проверит соответствие пуль стволу оружия. Конечно, признания Рига не хватит, чтобы тряхнуть всю преступную пирамиду, но он подсказал, где искать. Крокер держит депозитный сейф в Первом Национальном на имя Питера Хупла. Мне нужен ордер, нужен вызов банковского служащего, это даст сведения для продолжения работы.

— Вы не имеете права! — надрывался Крокер. — Это незаконно! Я вас упеку…

Барнаби досадливо поморщился и сделал едва заметный жест Галлагену. Тот сделал гораздо более заметный жест кулаком, и Крокер, лязгнув зубами, рухнул на пол.

Твиди ахнул.

— Это… нарушение судебной процедуры! — запротестовал он.

Гривс не обратил внимания на рукоприкладство в зале суда — его волновало нечто более важное.

— Судья Твиди, я требую выписать все ордера и повестки по запросу капитана Барнаби. Капитан, у вас есть еще свидетели?..

— Хоть отбавляй, — усмехнулся Барнаби и кивнул Галлагену: — Давай следующего.

Галлаген сгреб Крокера за шиворот и поволок к выходу.

— Чем это закончится, капитан? — вдруг спросил Твиди.

— Мы пойдем до конца, судья, — жестко ответил Барнаби. — Я навлеку позор на все суды округа, и тогда ваша судейская братия вынуждена будет действовать, чтобы спасти свои шкуры. Мне нужно достаточно материала, чтобы с гарантией отправить Кокси Сворма и Дэйва Антекки на эшафот. Я могу прикончить их и без вашей волокиты, но не хочу снабжать этих крыс ореолом мучеников. Скоро утро, и мне нужно, чтобы к открытию банков мои ребята с вашими ордерами и повестками были на местах.

Так оно и произошло.

А пока «ребята» Барнаби охотились за уликами, Гривс и Твиди стоически выслушали — вынуждены были выслушать — много чего еще. Бандиты и убийцы, путаясь, завираясь и давясь соплями и слезами, наперебой «валили» друг друга. Давно не было в этом городе зрелища, столь отрадного сердцу настоящего полицейского!

Затем, когда вернулись с добычей Форсайт, Галлаген и Дьюэйн, работа приобрела еще более серьезный характер. По повестке прибыл представитель банка, в котором Крокер держал сейф. Клерк пугливо озирался, поражаясь неприглядной обстановке «зала суда», но после беседы с Гривсом проникся важностью момента и помог прояснить запутанное дело со счетами.

Вечером работа подошла к концу. Гривс, устало проведя ладонями по глазам, которые тут же снова азартно заблестели, воскликнул:

— Невероятно! Город вверх тормашками. Солнце местных политиков закатится. Светить им теперь из-за решетки…

Барнаби кивнул, довольно потирая руки:

— А теперь очередь за настоящим делом! — Он повернулся к Галлагену: — Давай сюда Бича.

Появился трясущийся, жалкий Риг. Барнаби смерил его суровым взглядом, потомил в ожидании, молча раскачиваясь с носка на пятку. Затем наконец открыл рот:

— Свободен!

Гривс вытаращил глаза:

— Как. — Ведь он же предупредит…

— Мне как раз это и нужно, — объяснил Барнаби и принялся наставлять бандита: — Скажешь Кокси, что Клайд Барнаби, Деннис Галлаген, Сэм Дьюэйн и Луис Форсайт придут по его шкуру. Не забудь передать, что у нас ордера не только на его особу, но и на всю его шушеру. Если он сдастся тихо-мирно, то я соглашусь взять его живым… чтобы посмотреть, как его повесят по приговору. Проваливай.

Риг «провалил». В камере повисло молчание. Первым его нарушил Гривс:

— Но ведь… вы спровоцировали войну!

— Надеюсь, — хмыкнул Барнаби. — У меня все еще перед глазами этот убитый пацан.

Дэйв Антекки был настоящий гангстер старой школы. Приземистый, плосколицый, непривлекательный. Его называли обезьяной, но лишь за глаза. Покладистым характером он никогда не отличался.

Штаб-квартира выглядела под стать вождю.

Если Сворм, набрав силу, обосновался в фешенебельном районе, то Антекки остался верен породившей его среде. Центром операций ему служила пивная. Ну, не просто пивная — крутая харчевня с крутой клиентурой. Музыка — абы какая, но очень-очень громкая. Пища — не ахти, зато порции — двоим не осилить.

Антекки восседал за своим столиком, возле большого барабана, расправлялся с порцией равиоли под аккомпанемент вызывающе гремящей музыки и в сопровождении не менее вызывающей блондинки, молодой, крупной, снабженной всем, что интересовало хозяина столика — он же хозяин заведения и всего прилегающего района.

Дэйв как раз расстегнул очередную пуговицу жилетки, чтобы было во что продолжить ужин, когда к столику подскочил доверенный ординарец:

— Дэйв, сюда Кокси топает!

Антекки подскочил от неожиданности.

— Кокси? Сюда?! Сам?! — Конечно, у него и в мыслях не было, что с ним пошутили, но все равно не верилось. Он немного собрался с мыслями: — Хочет поразвлечься? О'кей. Зови ребят.

— Ему не до развлечений, Дэйв. Он влип… Да и мы, похоже, влипли. Кто-то сцапал Грогана.

— Грогана?! — Мысли Антекки опять своевольно разбежались по закоулкам извилин, не желая концентрироваться.

— И судью Твиди, и адвоката Крокера, и Риттера…

— С ума сойти, — только и нашелся сказать старый гангстер. — Ладно! Все равно, пусть Тони и Перес спрячутся с пулеметами за пальмы. Сворма встречу здесь.

Грудастая блондинка встала и мило улыбнулась Дэйву:

— Спасибо за салатик, Дэйв. Пойду спрошу насчет собачки. Мне собачку обещали.

— Испугалась, Эми?

— Э-э… Желудок… Не переваривает, знаешь ли… горячего свинца.

Она поцеловала Антекки и отправилась восвояси. Он подумал, не задержать ли ее, но в этот момент в дверях показался Сворм. Его сопровождали пятеро. Все держали руки на виду, демонстрируя самые мирные намерения. Сворм огляделся, нашел взглядом Антекки, поднял руку на индейский манер и зашагал к нему. Свита двинулась за ним. Из-за столиков тотчас поднялись полдюжины молодцов Антекки и окружили шефа. Сворм не обратил на них внимания. Не тратя времени на приветствия и рукопожатия, он заявил:

— Надо потолковать, Дэйв. Ситуация требует.

Антекки покосился в сторону своих пулеметчиков, кивнул:

— Конечно, прошу, прошу. Здесь все свои.

Сворм уселся, расселась за столиками и его свита, положив руки на скатерти.

— Знаешь кэпа Барнаби и сэржа Дьюэйна? — спросил Сворм.

Антекки кивнул:

— Знаю. Слыхал, что ты их с работы попер.

— Сами уволились, — поправил Сворм. — Так вот, они сцапали пятерых моих и как минимум одного пришили.

— Ну и что, мне с тобой поплакать, что ли? — Антекки ляпал вслух быстрее, чем думал.

Сворм же — наоборот. Потому сейчас он счел нужным не обращать на грубость внимания.

— Я пришел к тебе потому, что мы оба на мушке. Дело не только в моих парнях. Они взяли Крокера, Твиди… Может, за ними федералы, но это нам еще предстоит выяснить.

— Нам?

— Да, нам. Если тебе интересно, Грогана тоже взяли. Что ты на это скажешь?

Антекки медленно переваривал услышанное, потирая массивную челюсть. Он платил, что положено, и полагал, что никакая сила на свете не может изменить ситуацию. И адвокат его уверял, что, пока платишь дань, можешь спать спокойно.

Тяжкие раздумья прервал появившийся у столика Риг. Он оперся о столешницу, схватил стоявший перед тарелкой Антекки бокал красного вина и опрокинул его себе в глотку.

— Риг…! — изысканно выругался Сворм.

Риг дикими глазами обвел присутствующих. Кажется, этот бокал был у него сегодня далеко не первым. Покачнувшись, охранник возвестил:

— Кокси, Барнаби идет по твою душу.

Сворм мрачно усмехнулся:

— Ты откуда взялся, Риг?

И Риг поведал о своих злоключениях, о Твиди, Гривсе, Крокере, об ордерах и банковских тайнах, обо всем прочем… Понять его было трудно, потому что рассказ на три четверти состоял из ругательств и междометий. Но, однако, главное прояснилось.

— Это ж… незаконно! — вознегодовал Дэйв Антекки.

— У него достаточно материала, чтобы отправить нас всех на виселицу, — заныл Риг.

Сворм смерил его ледяным взглядом:

— Жаль, что тебя не съели крысы, — и сделал незаметный жест.

Два дюжих бандита завернули Ригу руки за спину и поволокли его к выходу. В этот момент им навстречу ввалился в двери молодчик Антекки:

— Там копы! — Он ошарашенно моргал. — Барнаби объявил, что он за Свормом и за тобой, Дэйв.

Антекки поднялся и приосанился:

— Живыми они отсюда не уйдут. Можешь покинуть помещение через черный ход, Сворм. У меня здесь два пулемета.

Сворм улыбнулся:

— Два плоскостопа и ноль свидетелей! Жаль пропустить такой цирк.

Мановением руки он распределил своих людей — они мгновенно рассеялись по помещению. Антекки спрятал пистолет под скатерть, Сворм держал свой в кармане пиджака, сунув туда руку словно бы просто так. Все взгляды устремились на дверь.

Наступившую тишину разорвал голос капитана Барнаби.

— Эй, преступнички! — послышалось снаружи. — У меня ордера на арест каждого из вас. Выходите по одному с поднятыми руками.

Антекки и Сворм переглянулись. Сворм крикнул:

— Зайди и возьми нас сам, придурок! — Он одной рукой покрепче сжал пистолет, а другую приподнял, готовый дать команду к стрельбе.

Двустворчатая дверь тут же распахнулась… и команды стрелять не последовало: в помещение ввалилось более дюжины человек — но совсем не полицейских. Четырнадцать хороших знакомых, добрых друзей, коллег, авторитетов… и только двое врагов. Риттер, Миллер, Крокер, Гроган… Скованные друг с другом, они образовали живую баррикаду, за которой пригнулись вооруженные Барнаби и Галлаген.

— Кокси, Дэйв, сдавайтесь! — развязно-наглым тоном приказал Барнаби.

Крокер закричал, как обиженный ребенок:

— Не стреляй, Кокси! Вы нас всех перебьете!

Барнаби и Галлаген продвигались медленно и неумолимо, подгоняя свой живой щит.

— Соображайте живее, ребятки! Добрая игра! Потанцуем! — то и дело отпускал дурацкие реплики Барнаби.

— Стоять на месте! — закричал Антекки. — У меня пулеметы!

— Не надо, Антекки! Не подвергай свою шкуру опасности. Иначе кого же мы повесим! — подначивал Барнаби. — Поднимите ручки и сдавайтесь.

Главари молчали. Сворм опирался о помост для музыкантов, Антекки застыл на фоне большого барабана. Негры-музыканты давно испарились — едва только запахло жареным.

— Кончай свой блеф, Барнаби, — неуверенно заговорил Сворм, — тебе нас не взять, нас ведь все равно намного больше…

Барнаби рассмеялся:

— Я мог бы тебя ухлопать, Кокси, но ты мне нужен живым. Хочу посмотреть, как ты будешь потеть перед судом. Как ты запляшешь на веревке. Как тебя вскроют в морге. Как твой…

Сворм нахмурился: глупые насмешки его не трогали, только казались очень уж странными. Он о чем-то начал догадываться.

Небрежным жестом поправляя одежду, он у себя за спиной сумел подать своим знак не начинать стрельбу. Но вот психи из команды этого тупицы-макаронника… Осторожно скосив глаза на «коллегу», Сворм лихорадочно ломал голову, как дать тому понять, что надо проявить выдержку. Только бы… только бы коп не начал и его дразнить как следует…

— Эй, Дэйви, разве твоя итальянская мамочка тебе не объясняла… — О, дьявол, сволочной коп как будто подслушал мысли!

Сворм предостерегающе вскинул руку, но понял, что опоздал.

Антекки не захотел узнать, что именно должна была объяснить ему мамочка. С его губ сорвалось иноязычное ругательство и — приказ стрелкам:

— Тони, Перес, давай!

При этих словах он сам выхватил пистолет из-под скатерти и выстрелил.

Одновременно затарахтели два ручных пулемета, завопили раненые, зазвенели разбитые стекла. Барнаби и Галлаген рухнули в один и тот же момент. Крокер, голову которого наполовину снес поток свинца, повалился на Барнаби. Галлаген, падая, прежде чем на него сверху лег труп Миллера, успел точным выстрелом отправить к праотцам Антекки…

Дикая какофония стихла почти так же внезапно, как и началась.

Стрельба прекратилась, слышны были лишь стоны, проклятия и всхлипывания. Казалось, это стонут изрешеченные стены. И тут от двери раздался голос Дьюэйна:

— Шеф, ты в порядке?

Барнаби осторожно высунул голову из-под трупа адвоката. В дверях маячили Дьюэйн и Форсайт с дымящимися «томми» в руках. Барнаби поднялся, за ним Галлаген. Подошли их товарищи, бледные, сосредоточенные.

— Тютелька в тютельку, как планировали, — изумленно покрутил головой Дьюэйн. — Ха, я горжусь, что стирать штаны после этого дельца мне не понадобится. Однако, между нами, до этого было недалеко…

— Зато сэкономили деньги налогоплательщиков, — ухмыльнулся Барнаби. — Двух зайцев разом…

Форсайт вытер лицо.

— Удивительно, что настолько легко, даже примитивно получилось. Пулеметчики у Антекки какие-то чокнутые. Палили в белый свет, будто им все равно куда. Половину работы за нас сделали, своих и чужих — того…

Оглядывая картину поля боя, подошли к помосту для музыкантов. Антекки, прорвав один бок большого барабана, сидел в нем восковым манекеном, привалившись к уцелевшей оболочке.

— Сворм, похоже, пытался смыться, — заметил Дьюэйн. — И ему почти удалось, скользкому прохвосту.

Барнаби поглядел в ту сторону: Кокси Сворм лежал ничком на краю площадки, коленями на полу, туловищем на сцене. В спине его зияли три отверстия, кровь стекала на пол.

— Как будто рука свыше управилась, — задумчиво сказал капитан. — Судьба — она, наверно, все же есть…

— Почему? — не понял Галлаген.

— Точно так же погиб тот маленький мальчик, — ответил Барнаби и отвернулся.