Проклятый меч

АКТ ПЕРВЫЙ

Крыша обрушилась, со страшным треском поднимая в ночное небо фонтан искр. Воздух мгновенно наполнился мельчайшими частицами черного пепла и горящей соломы, снопами вылетавшими из горящей хижины. В считанные минуты жилище Гвина, простоявшее около двенадцати лет, сгорело дотла, оставив после себя лишь дымящееся пепелище.

Огромный корнуоллец застыл на обочине, беспомощно наблюдая за трагедией вместе с соседями, которые сочувствовали чужому горю, но больше беспокоились, как бы пламя не перекинулось на их собственные дома. Они беспрестанно подносили к пожарищу воду из колодца, наполняя большие кожаные бурдюки, но не могли спасти от полного уничтожения маленький дом, сооруженный много лет назад из деревянных кольев, обмазанных сверху смесью глины, соломы и навоза домашних животных.

Жители деревушки Сент-Сидвелл, раскинувшейся за стенами Эксетера, изо всех сил помогали несчастному Гвину из Полруана спасти хоть что-то из небогатых пожитков его семьи. Правда, почти все имущество находилось в одной-единственной комнате, которая сгорела первой. Сохранилось лишь то, что осталось в небольшой летней хижине, где жена Гвина Агнес обычно готовила еду. Домик тоже сгорел дотла, но им удалось вынести оттуда все представлявшее хоть какую-то ценность. Среди этого добра были три козы, домашняя птица и пара свиней, отправленные в безопасное место на приусадебном участке.

— Как это случилось? — спросил сосед, от которого постоянно разило неприятным запахом, поскольку он работал в кожевенной мастерской и занимался выделкой кожи.

— Проклятая соломенная крыша! Куча хвороста и соломы упала в очаг и мгновенно загорелась. Когда я проснулся от дыма, было уже слишком поздно!

Соломенная крыша небольших сельских домов обычно покоилась на тонкой основе из плетеной лозы, поддерживаемой небольшими опорами. Такая кровля всегда несла опасность для сельских жителей, поскольку очаг находился внутри дома, посреди самой большой комнаты.

— Слава Богу, не было Агнес и детей, — глубокомысленно заключил кожевник, с удовольствием наблюдая за драмой, так оживившей тоскливую жизнь деревни.

— У нас на этой неделе одни неприятности, — угрюмо проворчал Гвин. — Сыновья чем-то заболели, и жена повезла их в Милк-лейн, к своей сестре, которая хорошо разбирается в травах, снадобьях и прочих вещах.

Пока они разговаривали, с грохотом рухнула передняя стена хижины, и в ночное небо взметнулся еще один столб яркого пламени.

— А что скажет наш лендлорд, узнав о потере одного из своих домов? — спросил второй сосед с видимым удовольствием. Он арендовал домик и участок земли у того же хозяина, владевшего несколькими суконными мануфактурами вдоль реки, и производил шерсть, которую потом продавал ткачам и прядильщикам в городе.

— Да ну его к черту, этого сукина сына! — в сердцах выпалил Гвин. — Если он не удосужился заменить прогнившую соломенную крышу, то теперь ему придется смириться с последствиями пожара.

Кожевник толкнул его в бок:

— А вот и он, легок на помине.

Огонь так ярко освещал пространство, что было светло как днем, и в свете пожарища они увидели темноволосого мужчину, который быстро шагал к ним, гневно размахивая руками.

— Что ты сделал с моим домом, корнуолльский дикарь? — заорал он на бедного Гвина, подойдя поближе. — Это ты во всем виноват!

Как и многие крупные люди, Гвин был добряком по натуре и отличался спокойным, уравновешенным характером, но несправедливые обвинения землевладельца, прозвучавшие в момент, когда он потерял почти все свое имущество, вывели его из себя.

— Не надо говорить со мной таким тоном, Уолтер Тайрелл! — пробасил он. — Твоя прогнившая крыша упала на мой очаг! Бог знает сколько раз я просил тебя починить ее и заменить развалившиеся столбы!

Разгорелся жаркий спор между владельцем и арендатором, который, казалось, не закончится до самого утра. Каждый обвинял другого в преступном бездействии и напрочь отрицал собственную вину. Окруженные жителями деревни, в большинстве своем, разумеется, симпатизировавшими Гвину, противники доказывали свою правоту и орали друг на друга с покрасневшими от ярости лицами. И вели себя так, что сельчанам вдруг открылись их потаенные стороны. Гвин из Полруана был крупным мужчиной с рыжей копной густых волос и длинными усами примерно такого же цвета, концы которых свисали до самого подбородка. И Уолт Тайрелл казался коротышкой по сравнению с офицером коронерской службы. В свои сорок лет он выглядел весьма привлекательно с темными вьющимися волосами и короткой бородой, красиво обрамлявшей узкое лицо. Выделялся он и одеждой — голубой, из тонкого льна, рубашкой с дорогими кружевами и кожаным ремнем прекрасной выделки. Гвин же выскочил из горящего дома в простых бесформенных штанах и грязной кожаной безрукавке, которую успел прихватить в последний момент.

— Ты заплатишь мне за все, пьяный мужлан! — орал Тайрелл, еще больше разгневанный, поскольку Гвин откровенно игнорировал его социальное превосходство. — Теперь я нисколько не сомневаюсь, что ты просто нажрался эля и разжег очаг, а потом рухнул и мгновенно заснул!

Это обвинение показалось Гвину самым несправедливым из всех, которые он услышал в эту ночь. Конечно, Гвин любил приложиться к бутылке, как и все его соседи, но всегда знал меру и никто в деревне никогда не видел его в стельку пьяным. И хотя он частенько забегал поздно вечером в замок Ружемон, где любил немного выпить и поиграть в кости со своими приятелями солдатами, в этот вечер Гвин вернулся домой задолго до того, как городские ворота закрыли на ночь. Он должен был покормить скотину и поразмыслить над странной болезнью, которую подхватили его маленькие сыновья.

— Заплатить за все? — злобно выпалил он в лицо землевладельцу. — Я уже два десятка лет плачу тебе за эти трущобы и за это время вполне мог бы купить себе приличный дом!

В среднем арендная плата составляла два пенса в день, однако Гвин платил землевладельцу намного больше, и Тайрелл это прекрасно понимал, но уже не мог остановить своих гневных нападок.

— Ты заплатишь мне пять фунтов за утраченное имущество, — продолжал неистовствовать он, — или я потащу тебя к шерифу! Он мой хороший друг, и ты ответишь по всей строгости закона!

Голубые глаза Гвина потемнели при упоминании столь огромной суммы.

— Ты мерзавец, Тайрелл! Где я возьму пять фунтов стерлингов? А что касается твоей дружбы с шерифом, то он еще больший мошенник, чем ты!

Оскорбленный до глубины души обвинениями в бесчестности и за себя, и за своего высокопоставленного друга, суконщик допустил большую ошибку, сильно толкнув корнуолльца в грудь. С таким же успехом он мог ударить кулаком по городской стене.

Гвин зарычал от возмущения и врезал Уолтеру по лицу кулаком размером с коровью рульку. Тот отлетел назад и повис на руках собравшихся вокруг зевак, для которых эта драка представляла еще более интересное зрелище, чем догорающий дом соседа.

Но сейчас дело стало обретать другой оборот. Всхлипывая от злости и гневно сверкая глазами, Уолтер поднялся на ноги и выхватил из ножен длинный кинжал, форма которого уже вызывала ужас. Увидев такое дело, сельчане попятились, приглушенно ропща на подобное развитие событий.

— Убери свой нож, глупец! — злобно прорычал Гвин, но Уолтер продолжал наступать и попытался нанести удар.

Гвин отскочил и невольно потянулся рукой к ремню, где обычно висел меч. Но того на месте не оказалось. Только сейчас он вспомнил, что оставил его в доме и лицом к лицу с вооруженным противником не мог рассчитывать на свое драгоценное оружие, скорее всего уничтоженное огнем вместе с другими вещами.

После почти двух десятилетий ожесточенных сражений по всей Европе и на Святой земле подобная ситуация не стала для Гвина чем-то новым, и все же он был крайне удивлен той ярости, с которой Тайрелл набросился на него с кинжалом. Отбив первый удар, он попытался перехватить руку суконщика, но тот увернулся и попутно задел Гвина. Острое лезвие кинжала распороло рукав кожаной безрукавки и порезало предплечье. Рана оказалась не слишком серьезной, но показавшаяся кровь еще больше разозлила могучего корнуолльца. Он завопил как дикий зверь, уязвленный не болью, а осознанием, что ранен этим ничтожным профаном, не умеющим владеть оружием.

— Когда я доберусь до своего меча, то отрублю твою тупую башку! — зарычал он, к радости окружавших их зевак.

Потеряв терпение, Гвин сделал выпад и нанес здоровой рукой обидчику мощный удар в челюсть. Суконщик попятился, ощупывая языком чудом уцелевшие зубы, а Гвин тем временем ловким движением вырвал кинжал и сильно толкнул Тайрелла. Тот рухнул на землю под громкий хохот собравшихся, подняв тучу пыли.

— Убирайся вон, Тайрелл! Можешь забрать себе свой чертов дом, а вернее, то, что от него осталось. А я сниму себе другое жилище в конце улицы, с нормальной крышей!

Рыжеволосый гигант швырнул нож на поверженного противника. А тот, с большим трудом встав на ноги, изрыгал проклятия в адрес великана, пугая его всевозможными карами.

— Будь ты проклят! Шериф узнает об этом сегодня же утром! — злобно шипел он, отряхивая пыль с одежды. — Ты угрожал убить меня! Я привлеку тебя за нападение!

Гвин, уже успевший успокоиться, снисходительно ухмыльнулся:

— Может, выйдешь со мной на поединок? Я готов сразиться на ножах или мечах!

Из толпы зевак послышались подбадривающие голоса, а сосед решительно поддержал Гвина:

— Ты должен сам подать на него в суд! Он первый напал на тебя и даже поранил руку!

Лендлорд испуганно озирался, прекрасно понимая, что эти люди относятся к нему примерно так же, как к ненавистному сборщику налогов. Поминутно оглядываясь на возмущенных жителей Сент-Сидвелла и ворча что-то себе под нос, он поплелся к «Ист-Гэйту», все еще открытому, несмотря на ночное время. Портье лениво распахнул перед ним дверь и впустил гостя.

Когда страсти улеглись, люди вспомнили про пожар, однако ничего интересного там уже не было. На месте дома лежала груда обгорелых остатков, из-под которых торчали уцелевшие обломки стен, а яркий огонь сменился кучами тлеющего угля, выбрасывавшими в воздух клубы едкого черного дыма.

— Гвин, до утра ты все равно ничего не сможешь сделать, — заметил кожевник.

— Тебе лучше пойти с нами и поспать, — предложил другой. — Моя жена перевяжет тебе руку и накормит.

Гвин понуро побрел прочь, потом остановился и бросил последний взгляд на дымящиеся руины.

— Как только все остынет, я непременно вернусь сюда и поищу свой старый меч, — задумчиво проворчал он. — Но очень сомневаюсь, что им можно будет пользоваться после такого огня.

— Двадцать лет я владел этим мечом — и вот посмотрите, что с ним стало!

Великан с горечью смотрел на обгоревший клинок, лежавший у него на коленях. Он сидел на стуле в караульном помещении эксетерского замка Ружемон и делился горем со своими сослуживцами.

— Я выиграл его в кости в Уэксфорде, — печально вздохнул Гвин. — Он был со мной во всех военных кампаниях от Ирландии до Палестины и не раз спасал мне жизнь!

Сержант гарнизона тяжеловооруженных воинов — худощавый старый солдат с обветренным лицом — придирчиво посмотрел на меч, направляясь к полке, чтобы наполнить свою кружку элем из большого кувшина. Кожаные ножны сгорели полностью, от деревянной рукояти остались лишь угли, а лезвие покорежилось и изменило цвет от высокой температуры.

— Знаешь, Гвин, он прошел свой путь до конца, — сказал Гэбриел, сокрушенно покачав головой.

— Почему его так покоробило огнем? — спросил молодой солдат, сидевший у входа в караульное помещение, охраняя ворота. Его ясные глаза на совсем юном лице, по всей вероятности, еще не видели настоящего боя.

— Во время пожара на пол рухнули деревянные перекрытия, — спокойно пояснил Гвин. — Но он мог согнуться и без этого, ведь от сильной температуры даже прочная сталь быстро раскаляется и меняет форму.

— Ну и что ты теперь собираешься с ним делать? — поинтересовался Гэбриел. — У офицера правовой службы должно быть соответствующее оружие.

Гвин швырнул на пол испорченный меч и раздосадованно махнул рукой:

— Не знаю, сейчас я не могу купить себе новый клинок. Жена ждет еще одного ребенка, которому нужно приготовить хоть какую-то одежду. А кроме того, купить вещи взамен сгоревших.

— Ну, парень, в таком случае тебе придется выиграть еще один меч в кости, — улыбнулся Гэбриел. — Или отправиться на какую-нибудь войну и добыть клинок в сражении.

И без того мрачное караульное помещение вдруг стало еще темнее, когда в узком дверном проеме показалась огромная фигура, а все пространство заполнил чей-то густой бас.

— Гвин, насколько я понимаю, твой кошель снова пуст? Потратил на эль или проиграл в кости?

Юный солдат вскочил на ноги и отдал честь вошедшему, Гвин тоже медленно встал и поприветствовал его.

— Доброе утро, господин коронер![4] Вот горюю по поводу утраты своего верного меча. — Он поднял с пола искореженный клинок и протянул своему начальнику, который осмотрел его с профессиональным интересом.

Пока Гвин пересказывал ему трагические события прошлой ночи, юный солдат пожирал глазами сэра Джона де Волфа — легендарного рыцаря, участника Крестовых походов, а в данный момент — главного королевского следователя по тяжким преступлениям графства Девоншир. Он был такой же высокий, как и громадный Гвин, но только подтянутый, слегка сутулый, с изогнутым носом, делавшим его похожим на старого матерого орла. Длинные кудрявые волосы спадали на воротник и обрамляли бледное, как у истинного аристократа, лицо. Он любил одеваться во все черное, и за ним издавна закрепилось прозвище Черный Джон. Именно так называли его многочисленные соратники, бок о бок с которыми он сражался во всех концах света.

— Этот старый кусок железа немало повидал на своем веку, не правда ли, Гвин? — грустно улыбнулся коронер. — И даже несколько раз спасал мне жизнь.

— Как и ваш меч — мою, коронер, — ответил корнуоллец, светлея грубым лицом. Его ярко-голубые глаза быстро замигали от благодарности. Но он снова стал серьезным и забрал у начальника свой искореженный меч. — Как я теперь буду защищать вас? Думаю, придется мне размахивать этой старой булавой.

Де Волф ничего не ответил и кивнул на дверь, за которой находился внутренний дворик караульного помещения, откуда узкая каменная лестница уходила спиралью вверх, на вершину крепостной стены. Этот сторожевой замок был первым сооружением, выстроенным Вильгельмом Завоевателем в графстве Девон. Это произошло два года спустя после битвы при Гастингсе, когда ему пришлось подавлять очередное восстание саксонцев. На вершине этого высокого здания находилась небольшая мрачная палата, которую выделил коронеру шериф графства и одновременно его завистливый и неблагодарный шурин.

Мужчины не спеша поднялись на второй этаж по крутым каменным ступенькам и откинули толстую штору из грубого сукна, служившую не вполне надежной защитой от сквозняков. Два узких окна позволяли ветру вольно гулять по всему помещению, со свистом врываясь внутрь. Замок Ружемон был построен в верхней северной части поднимающегося по склону города, где когда-то проходила крепостная стена старого Римского вала.

Как только они вошли, худощавый молодой человек, облаченный в длинную черную сутану из грубого полотна, вскочил из-за стола и с почтением отвесил хозяину низкий поклон. У него было узкое угловатое лицо с торчащим подбородком и тонким носом, всегда, казалось, опущенным вниз. На столе перед ним лежали свернутые свитки пергамента, несколько гусиных перьев и стоял пузырек с чернилами.

— Да благословит вас Господь, сэр, — пропищал он тонким голосом и привычным жестом осенил себя крестным знамением. — Я как раз переписывал вчерашние запросы для следующего судебного заседания.

Джон де Волф, удовлетворенно крякнув, что являлось его обычным выражением одобрения, направился в дальний угол комнаты и уселся на длинной деревянной скамье с другой стороны грубо отесанного стола. А Гвин, по обыкновению, поместил свой мощный зад на подоконник и снова грустно посмотрел на искореженный меч. Помолчав некоторое время, его начальник приступил к делу.

— Гвин, сколько лет ты был моим верным соратником и оруженосцем? — поинтересовался он.

Корнуоллец нахмурил брови, старательно припоминая обстоятельства службы и теребя свои длинные усы имбирного цвета, достигавшие воротника кожаной куртки.

— Это было в семьдесят четвертом, коронер! — наконец сообразил он. — Мы тогда отправились в Ирландию сражаться за Ричарда Стронгбоу.

— Значит, двадцать один год, так? — подсчитал де Волф, опуская локти на падубовую крышку стола. — Полагаю, этот срок верной и преданной службы заслуживает высочайшего признания.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Гвин, подозрительно глядя на своего господина.

— Это значит, я хочу купить тебе новый меч, старый глупец. Подожди меня после обеда возле входа на оружейное подворье.

Ровно в полдень коронер отправился в свой большой дом на Мартин-лейн — длинной узкой аллее, выходящей на Хай-стрит перед кафедральным собором. Он молча сел в мрачной гостиной на другом конце длинного дубового стола напротив жены, ожидая, когда повариха Мэри принесет еду. На обед была подана отваренная соленая рыба и зажаренная на углях курица с фасолью, луком и капустой. На столе уже лежали короткие кухонные ножи и ложки, а тарелками служили куски вчерашнего черствого хлеба.

Матильда де Волф — полная сварливая женщина сорока четырех лет — пребывала в подавленном настроении и за весь обед не проронила ни слова. Кухарка Мэри, обходя сзади хозяйку с винным кувшином в руках, многозначительно подмигнула Джону и красноречивой гримасой показала, что Матильда в дурном настроении. Он понял намек и старался не тревожить жену, хорошо зная по горькому опыту, что любое высказывание обернется против него, даже если речь зайдет о прекрасной весенней погоде.

Сразу после десерта, состоявшего из вареного риса с медом и курагой с юга Франции, Джон поспешил извиниться и, сославшись на срочные дела, связанные с расследованием подозрительной смерти, отправился в прихожую. Это было весьма скромное по размерам помещение возле входной двери. Обычно здесь хранились верхняя одежда и обувь. Усевшись на деревянную скамью, он начал снимать домашние туфли, и в этот момент мимо прихожей медленно прошла Мэри, направляясь на кухню, по соседству с которой располагались служебные помещения — моечная, туалет и небольшой свинарник.

— Что с ней сегодня? — спросил Джон, кивая в сторону гостиной.

Красивая черноволосая девушка двадцати лет игриво закатила глаза.

— Ее служанка Люсиль нечаянно наступила на край любимого платья госпожи и оторвала кружева. И это в тот самый момент, когда она собиралась на молитву в церковь Святого Олава! Никогда в жизни не слышала от леди таких грязных слов!

Де Волф понимающе усмехнулся и, быстро поцеловав Мэри, открыл парадную дверь. Они были любовниками, но чрезмерная подозрительность Матильды сделала их встречи практически невозможными.

— Я иду покупать Гвину новый меч, — пояснил он. — Но ты не говори ей, она терпеть его не может.

Кюре-стрит находилась неподалеку от его дома — кривой переулок на противоположной стороне Хай-стрит, упиравшийся в северную часть крепостной стены. Здесь теснилось множество жилых домов, ремесленных мастерских и магазинов. Большинство зданий были сделаны из дерева, но за последнее время здесь появились и каменные жилища. Эксетер славился производством шерсти, суконной одежды и изделиями из олова, которые продавались не только в других городах Англии, но и во Фландрии и даже на берегах Рейна. В средней части Кюре-стрит располагался большой бревенчатый дом, покрытый кирпичной черепицей, а перед ним имелось большое подворье, откуда доносился громкий стук молота по наковальне.

Гвин уже ждал его вместе с молодым клириком Томасом де Пейном, исполнявшим обязанности личного секретаря коронера. Лишенный священнического сана, этот молодой человек отличался неуемным любопытством ко всему, что имело хоть какое-то отношение к делам его господина, и к тому же страстно хотел узнать, где и как в этом городе приобретают оружие.

— Вы уверены, коронер, что действительно хотите этого? — спросил Гвин с некоторым смущением. Обладая крайне независимым характером, могучий корнуоллец не желал чувствовать себя хоть чем-то обязанным своему господину.

Де Волф дружески похлопал его по плечу с таким чувством, будто ударил по каменной стене.

— А как же ты будешь защищать меня без соответствующего оружия? — шутливо ответил он, хотя никогда не славился утонченным юмором.

Они вошли на подворье оружейника и очутились подле большого кузнечного горна. Двое мужчин в поте лица колдовали над каким-то клинком. Увидев посетителей, хозяин мастерской тут же отложил свои дела и провел гостей в дом, где находились готовые к продаже изделия. Роджер Трудог сам когда-то был солдатом и неплохо разбирался в предпочтениях своих клиентов. Он сел на деревянную скамью и взял покрытые орнаментом ножны для кинжала, но потом отложил их в сторону и вопрошающе взглянул на сэра Джона. Они знали друг друга с давних времен, а потому сразу перешли к делу. Хозяин выложил перед дорогим гостем все свои изделия, и они стали медленно осматривать товары, а юный Томас неустанно следовал за ними по пятам, удивленно разглядывая изощренное оружие — мечи, кинжалы, ножи, щиты, рыцарские латы, кольчуги, боевые топоры, копья и все такое прочее.

Вскоре стало совершенно ясно, какой именно клинок приглянулся придирчивому Гвину. Он все время возвращался к мечу в красивых кожаных ножнах, лежавшему в самом конце торговой полки. Вынимая клинок из ножен, он долго осматривал лезвие, взвешивал на руке, размахивал в воздухе, придирчиво проводил пальцами по рукояти и эфесу, а потом клал на место и шел дальше, чтобы через некоторое время снова вернуться. Де Волф исподтишка наблюдал, как огромный рыжеволосый корнуоллец делает вид, будто пристально выбирает оружие, но на самом деле в душе уже давно его выбрал. Наконец он в очередной раз подошел к мечу, рассек пару раз воздух и, тяжело вздохнув, положил на место.

— Похоже, тебе нравится именно этот меч, — высказал свое наблюдение коронер. — С гончими псами на рукояти, — добавил он, прекрасно зная, что его офицер давно и страстно любит охотничьих собак.

— Да, прекрасная работа, ничего не скажешь, — согласился с ним Гвин и снова грустно вздохнул. — И потому нет никаких сомнений, что это самый дорогой клинок.

Трудог — плотный коренастый мужчина с раздвоенной заячьей губой — решительно покачал головой:

— Как ни странно, это не так. Конечно, это самый лучший клинок в моей коллекции, но покупателям не нравится его история, поэтому я готов продать его гораздо ниже той иены, которую он заслуживает.

— А что с ним такое? — подозрительно спросил Гвин.

— Нет, с самим мечом все в порядке! — ответил хозяин. — Дело в тех людях, которым он раньше принадлежал.

И оружейник рассказал, что недавно купил этот меч у старшего сына ныне покойного сэра Генри де ла Помроя, который хотел во что бы то ни стало избавиться от вещей, некогда принадлежавших его отцу. Коронер с помощниками быстро сообразили, в чем заключалась главная проблема, поскольку отчасти сами были виноваты в появлении этой странной истории.

— Тот самый мерзавец из замка Берри Помроя! — воскликнул Гвин. — Предатель, обнаживший оружие против нашего короля, когда тот повернулся к нему спиной!

Когда Ричард Львиное Сердце возвращался из Третьего крестового похода, он был предательски захвачен в плен Леопольдом Австрийским, и пока более года находился в германском плену, его младший брат, принц Джон, попытался захватить королевский трон. Многие бароны и клирики встали на сторону де ла Помроя, однако как только в Англию пришло весьма драматическое для них известие, что «дьявол на свободе», большинство мятежников запаниковало, горько сожалея о своей измене.

Дальнейшие подробности этой истории рассказал им Томас де Пейн — самый образованный и осведомленный из них:

— Вернувшись домой, наш король тут же послал глашатая к Берри Помрою, чтобы сообщить Генри де ла Помрою, что его заговор раскрыт и он несет всю ответственность за измену. Однако де ла Помрой зарезал посланника, а потом сбежал на гору Сент-Майкл, где смотритель замка уже успел отдать Богу душу от страха, узнав, что Ричард Львиное Сердце вернулся домой!

— Я не знал даже малой части этой истории, — признался Роджер. — Ну и что же случилось с ним дальше?

— Мне это известно, поскольку Корнуолл является моей родиной! — неожиданно вмешался Гвин, так и не выпустив из рук меч. — Он приказал своему хирургу вскрыть ему вены на запястье, чтобы истечь кровью и тихо помереть, избежав тем самым более суровой кары со стороны короля.

Джон де Волф кивнул в знак согласия.

— Будем надеяться, что у его сына оказалось больше здравого ума и преданности! — проворчал он. — Уолтер, вам известно, где именно и при каких обстоятельствах де ла Помрой заполучил этот меч?

Оружейник взял у Гвина клинок, который тот неохотно выпустил из рук, вынул его из ножен и продемонстрировал присутствующим отменное качество.

— Он намного старше Помроя. Его сын рассказывал, что меч передавался из поколения в поколение и эта традиция уходит корнями в день битвы при Гастингсе, когда Вильгельм Бастард нанес сокрушительное поражение Гарольду Годвинсону.

— На лезвии есть какая-то надпись, — заметил Томас — единственный из них умевший читать.

— Что там написано? — потребовал де Волф.

Томас долго рассматривал латинские слова, выгравированные на сверкающем лезвии клинка, и наконец сделал довольно грубый перевод на английский:

— Здесь говорится, что живущий во лжи убивает свою душу, а если сам лжет — свою честь.

Гвин, удивленно пожав плечами, буркнул:

— Лично я не вижу в этом ничего необычного.

Когда коронер отвел в сторону оружейника для приватного разговора, остальные вышли из мастерской и свернули с Кюре-стрит. Гвин сиял от радости, крепко сжимая рукоять нового оружия и бесконечно благодарный своему господину. Джон де Волф хорошо знал, что после двадцати лет их дружбы вряд ли сможет сполна отблагодарить своего верного и преданного оруженосца.

Вернувшись в замок Ружемон, корнуоллец сразу отыскал сержанта Гэбриела, и они целый час фехтовали на мечах во внутреннем дворике. Он хотел поскорее привыкнуть к новому клинку, понять его удивительную балансировку и приучить руку к эфесу.

А вечером Гвин неторопливо шагал к своей Милк-лейн. Хотя эта улочка находилась почти в самом центре города, название вполне соответствовало ее сущности, поскольку почти в каждом дворе были коровы и козы, обеспечивавшие молоком без малого все население города. Даже старшая сестра его жены Хелен — дородная вдова — зарабатывала на жизнь продажей молока от пяти коров и четырех коз. Двое сыновей помогали по хозяйству: заготавливали корм, приносили траву, убирали за животными, продавали сыр и другие молочные продукты, — пока мать доила коров и коз и делала сыры под навесом позади небольшого дома.

В тот вечер Гвин спешил в их временное жилище, чтобы поскорее поделиться с женой радостью от обретения нового оружия и еще раз восхититься щедростью своего господина. Однако Хелен встретила его во дворе с озабоченным лицом.

— Агнес чувствует себя очень плохо, Гвин, — сообщила она. — Вся эта история с пожаром, утратой вещей и болезнью мальчиков сказалась на ней не лучшим образом. Сейчас с ней находится эта мудрая женщина с Рок-стрит, но я очень боюсь, что у нее снова случится выкидыш.

На следующий день был вторник — день учета преступлений и сбора пошлины в королевскую казну. Преисполненный чувства долга, что являлось для него большой редкостью, Гвин отправился с коронером и его секретарем по Магдалена-стрит к месту казни на окраине города, где стояли виселицы. Коронер должен был зафиксировать исполнение приговора и конфисковать в королевскую казну любую собственность, принадлежавшую осужденному.

Сегодня оказался не самый урожайный день, поскольку из четырех приговоренных к смерти двое были объявлены вне закона и не имели за душой ни единого пенни. Третья — старая женщина, по ошибке отравившая свою соседку, хотя на деле собиравшаяся отравить лишь ее корову, — тоже не имела практически никакой собственности, за исключением сломанной мебели, которую вряд ли удалось бы продать, чтобы вырученные деньги направить в казну. Последним из этой четверки был мальчик четырнадцати лет, обвиненный в краже из небольшого магазина на Норт-стрит дешевого кубка стоимостью не более двадцати пенсов.

Как только бык вытащил телегу из-под виселицы, а несчастные повисли на веревках и задергались в предсмертной судороге, их потянули за ноги, чтобы скорее прикончить, после чего команда коронера вернулась в город под заунывный плач родственников казненных. По пути Гвин поделился с коронером неприятностями, которые свалились на него в последнее время, включая болезнь сыновей и неудачную беременность жены.

— Мне жаль, Гвин, что у тебя так много проблем, — искренне пробасил коронер, хотя редко вторгался в личную жизнь своих подчиненных.

Томас тоже кивнул в знак солидарности.

— У тебя гораздо больше проблем, чем ты заслуживаешь, — пропищал он тонким голосом. — Да избавят тебя Христос и Пресвятая Дева от дальнейших несчастий! — И привычным жестом осенил себя крестным знамением.

— Беда никогда не приходит одна, — угрюмо проворчал Гвин. — Остается надеяться, что на этом все кончится.

— А что случилось с твоими парнями? — спросил Томас с неподдельным сочувствием.

— Брат Солф, лекарь из монастыря Святого Иоанна, сказал, что у них желтуха, — объяснил Гвин. — Я и сам заметил сегодня утром, как пожелтели их лица и глаза. Он ничем не может помочь, и, по его мнению, в городе немало других таких случаев. Этот монах подозревает, что во время половодья в колодцы с питьевой водой попало много мусора и навоза со скотных дворов.

— Я буду молиться за них, и, надеюсь, они скоро поправятся, — заверил Томас, желая хоть как-то подбодрить товарища. — И да поможет Святой Дух твоей жене.

— У нее уже было два выкидыша, а трое наших детей умерли сразу после родов, не прожив и месяца, — грустно заметил Гвин. — Будем надеяться, эти два мальчика поправятся.

Как и все остальные, Джон философски относился к смерти малышей, считая, что все в руках Всевышнего, но ему все же было жаль верного оруженосца. Он знал, как тот трепетно любит свою семью и болеет душой за каждого ребенка. Чтобы не выказать ненароком истинные чувства к этому человеку, де Волф прокашлялся и пришпорил лошадь.

— Я должен ехать домой! Церковный колокол уже известил о полудне, и мой обед давно остывает на столе.

С этими словами он повернул на Мартин-лейн, а Гвин и клирик продолжили свой путь к замку. Там Томас сразу же отправился в небольшую гарнизонную церквушку Сент-Мэри, чтобы помолиться за своего друга, а Гвин медленно побрел к высокой башне в дальнем конце внутреннего двора. Он намеревался отобедать со своими друзьями солдатами, но так и не успел этого сделать. Поднимаясь по деревянным ступенькам к входной двери, он неожиданно наткнулся на хорошо знакомого грузного человека, увидеть которого хотел меньше всего.

— Ах вот ты где, мерзкий дикарь! — выпалил Уолтер Тайрелл, радуясь, что наконец-то нашел обидчика. — Пойдем со мной, шериф давно тебя ждет.

Он схватил Гвина за руку и попытался толкнуть к боковой двери, ведущей в большой зал, где уже шумел народ со всего графства, пришедший сюда по своим делам. Офицер коронера стоял как скала и с трудом сдерживал приступ гнева.

— Какого черта тебе надо от меня, Тайрелл? — угрожающе прорычал он.

Сегодня суконщик был в длинной желтой тунике, на которую набросил темно-синюю мантию, по цвету гармонировавшую с большим синяком над левым глазом, поставленным ему Гвином во время вчерашней драки.

— Я предъявляю обвинения в разрушении моего дома, который сдавал тебе в аренду, и нападении на меня! — на одном дыхании выпалил он. — Шериф намерен потребовать поручительства, что ты предстанешь перед судом графства!

— Не будь таким дураком, старик! — пробасил корнуоллец и отшвырнул руку Тайрелла.

— У меня есть свидетели из того сброда, что собрался вчера вечером в Сент-Сидвелле.

— Но эти же люди могут засвидетельствовать, что я давно просил тебя починить крышу. Кроме того, они видели, как ты набросился на меня с ножом!

— Они изменят свое мнение за горсть серебряных пенсов! — парировал Уолтер.

Гвин уже собрался поставить ему второй синяк под глазом, но в этот момент дверь палаты шерифа резко распахнулась, а тяжеловооруженный стражник громко стукнул по полу толстым концом копья, отдавая салют господину. На пороге появилась грузная фигура шерифа, который ни в чем не уступал своему другу суконщику. Сэр Ричард де Ревелле был в своем любимом зеленом камзоле, отороченном золотым шитьем. Из-под него виднелась кремовая рубашка из дорогого шелка с пышным воротником, чуть ниже которого отчетливо выделялся вышитый золотом фамильный герб с изображением черного дрозда на зеленом фоне. Его каштановые длинные волосы были аккуратно собраны на затылке, обрамляя тонкое аристократическое лицо с остроконечной бородкой под изящно очерченным ртом с тонкими губами.

Важно повернувшись к двум мужчинам, застывшим у входной двери, он небрежно протянул Тайреллу свернутый трубочкой пергамент:

— Вот, Уолтер, то, что ты просил!

После этого шериф недовольно зыркнул на офицера коронера, которого презирал так же сильно, как и самого коронера, не без оснований считая его верным слугой своего шурина.

— Мой писарь уже подготовил предписание, так что теперь я надеюсь увидеть этого парня на заседании суда графства.

С этими словами он повернулся и ушел прочь, не дав Гвину и слова сказать в свое оправдание. А суконщик злорадно ухмыльнулся:

— Я слышал, ты увлекаешься игрой в кости. Угадай с трех раз, какой вердикт тебе вынесет шериф на следующей неделе в суде?

Хотя Эксетер насчитывал уже более четырех тысяч горожан, проживавших постоянно за его стенами, мэр и члены местного парламента, фактически управлявшие городским советом, все еще нанимали для поддержания порядка только двух констеблей. Одним из них был Осрик — высокий жилистый саксонец, а вторым — Теобальд, намного старше и тучнее напарника. Они занимали крохотную хижину позади суда, что на Хай-стрит, которую оставили им каменщики, перестраивавшие недавно здание.

Вооруженные короткими толстыми палками — единственное их оружие в нынешние времена, — они обязаны были ежедневно патрулировать улицы города и поддерживать надлежащий порядок. В тот вечер констебли примерно за час до полуночи отправились вниз по Уотербир-стрит. На этой узкой улочке, идущей параллельно главной улице, теснилось бесчисленное количество жилых домов, лавок, таверн, ремесленных мастерских и борделей. Констеблям полагалось следить за исполнением комендантского часа и за тем, чтобы на улицах и во дворах не было открытого огня, поскольку город, по преимуществу деревянный, мог вспыхнуть от малейшей искры, а также придерживать засидевшихся в пабах завсегдатаев, которые могли набраться эля и буянить всю ночь.

К счастью, сегодня вечером все было спокойно и они медленно шагали по Уотербир-стрит. И только в самом конце узкой аллеи Теобальд неожиданно наткнулся на лежащего человека, почти наступив на него в темноте. Осрик опустил тусклый фонарь с единственной свечой и увидел, что из огромной раны на шее несчастного ручьем текла кровь, образуя под ним темную лужу.

— Кто-то убегает, — проблеял Теобальд писклявым голосом и с неожиданной для его тучного тела с огромным пивным животом прытью бросился в конец аллеи, откуда доносился глухой топот.

Саксонец тем временем склонился над раненым, но, будучи человеком опытным, повидавшим немало трупов на своем веку, сразу же понял, что помочь несчастному уже нельзя. Кровь перестала сочиться из раны, темневшей чуть ниже левого уха, а значит, сердце жертвы остановилось. Осрик повернул лампу, чтобы получше разглядеть лежавшего на земле, и осветил его лицо.

— Матерь Божья! — пробормотал он себе под нос. — Это же Уолтер Тайрелл!

Констебли хорошо знали всех достойных людей города, в особенности членов городского совета, которым являлся погибший суконщик. Пока Осрик поднимался на ноги, к нему подбежал запыхавшийся толстяк Теобальд.

— Я потерял его в зарослях! — тяжело выдохнул он. — В этой непроглядной темноте нам преступника не найти.

Осрик, который был моложе Теобальда по возрасту, но старше как по сроку службы, так и по званию, не говоря уже об умственном развитии, распорядился:

— Поднимай всех на ноги и объяви тревогу! Постучи в четыре близлежащих дома… нет, в шесть домов! Собери всех мужчин и прочеши с ними аллею, а также прилегающие улицы от начала до конца! Задерживайте всех незнакомцев, в особенности тех, чьи руки и обувь забрызганы кровью. А потом обойди все дворы и спроси, не пускали ли они на ночь каких-либо людей.

У его толстого напарника эти слова восторга не вызвали, к тому же он еще не отдышался от недавней погони за преступником.

— А ты что будешь делать? — недовольно проворчал Теобальд.

— Мне придется поднять с постели сэра Джона, поскольку коронер должен присутствовать при расследовании убийства с самого начала, — спокойно пояснил тот.

И саксонец направился к дому коронера, надеясь, что застанет де Волфа в своей постели, а не у любовницы в гостинице «Буш».

— Чертовски большая рана, Гвин! — заключил коронер после тщательного осмотра. — Прямо до костей.

Он встал на ноги и уставился на темную застывшую лужу крови, уже успевшую впитаться в сырую землю.

— Это мог быть длинный нож, серп, большой металлический крюк или тесак для разделки туши.

— Или меч, коронер?

В голосе Гвина прозвучало нечто такое, что заставило Джона пристально посмотреть на офицера из-под насупленных бровей.

— Да, вполне может быть и меч. А почему ты спросил?

Гвин угрюмо улыбнулся и развел руками:

— Потому что только вчера я грозился снять ему башку своим мечом!

После этого он довольно подробно рассказал господину о недавней стычке с Тайреллом, после которой суконщик уговорил шерифа предъявить ему судебный иск о нападении.

— Ну и что из того?! — возразил Джон. — Ты просто ударил его в ответ на нападение с ножом! У тебя есть свидетели, которые могут подтвердить это.

— Да, но он откровенно заявил мне, что уже заплатил некоторым, чтобы они изменили показания!

Гвин кивнул на тело покойника, смутно освещенное фонарями стоявших неподалеку местных жителей, которых констебль поднял по тревоге для поимки преступника. Сейчас же, после долгой беготни по окрестным улицам в поисках убийцы, они превратились в самых обыкновенных зевак, с интересом наблюдавших за происходящим.

— Обычные слова, брошенные в пылу спора, не более того! — продолжал убеждать его де Волф. — Ты легко докажешь суду, что не имеешь к этому убийству никакого отношения.

— Кто мне поверит? — угрюмо проворчал Гвин. — Я не был в это время с женой, поскольку у моей сестры нет места для нас обоих. Когда все это произошло, я, должно быть, шел по Милк-лейн в замок Ружемон, поэтому солдаты тоже не подтвердят, что я был с ними.

Коронер нетерпеливо махнул рукой:

— Нет, Гвин, тебя никто не может обвинить в преступлении. Все это существует лишь в твоем воображении. Да и кто посмеет обвинить в убийстве моего лучшего офицера?!

И тут он вдруг вспомнил, что есть человек, который сделает это с превеликим удовольствием. Внимательно наблюдавший за ним Гвин мгновенно догадался, о чем подумал его господин.

— Вот именно, коронер! — грустно заметил он. — Если учесть все те несчастья, которые в последнее время преследуют меня, то можно не сомневаться — шериф не упустит такого случая. Тем более этот Тайрелл был ему предан и успел оформить на меня иск за нападение.

Де Волф надолго задумался, играя желваками.

— Знаешь что? Тебе не стоит влезать в это дело в качестве моего офицера. Так ты будешь в большей безопасности. Хотя я по-прежнему уверен, что никто не посмеет обвинить тебя в преступлении, лучше все же держаться в стороне. Тогда никто не заподозрит тебя в причастности к этому убийству.

— Но как же вы будете проводить расследование без моего участия? — возразил Гвин.

— Я могу привлечь Томаса. А если кто-то обратит внимание на эту замену, мы можем сослаться на твои семейные трудности. Тем более что в такое тяжелое время тебе действительно лучше быть рядом с семьей.

Расстроенный корнуоллец наконец согласился с доводами начальника и отошел в сторону, предоставив констеблям право убрать труп с аллеи. Хотя обычно все случайно обнаруженные на улицах города трупы свозились в пустующий каретный сарай замка, было решено, что это слишком оскорбительно для такого почтенного торговца, каким, несомненно, считался Уолтер Тайрелл. Гораздо более подходящим местом для покойника сочли двор близлежащей церкви Святого Панкраса, куда и перенесли тело трагически погибшего суконщика, положив его на снятую с петель дверь.

Решив, что коронеру больше нечего делать на месте преступления, де Волф еще раз успокоил своего офицера и отправился домой. Правда, сам Гвин не был в этом уверен и терзал душу сомнениями, медленно бредя по темным улочкам по направлению к замку Ружемон. Новый меч приятно похлопывал его по ноге при каждом шаге, и ему приходилось придерживать прекрасно отделанную рукоять клинка.

— Пока ты не принес мне удачи, — угрюмо пробормотал он. — Будем надеяться, что теперь все будет по-другому!

На следующее утро, через час после восхода солнца, Джон де Волф подошел к воротам замка. Там уже ждал сержант Гэбриел, сообщивший, что шериф требует его с докладом о случившемся. Коронер выждал час, демонстрируя свою независимость от Ричарда де Ревелле, и провел это время в палате с Томасом, давая ему подробные указания насчет расследования убийства суконщика. Потом он обошел внутренний двор и проверил, как тяжеловооруженные стражники охраняют замок с внешней стороны. Только после этого де Волф без стука и предупреждения вошел в палату шерифа. Его шурин восседал за огромным дубовым столом, заваленным пергаментными свитками, и недовольно поморщился из-за бесцеремонности Джона.

— Ты не слишком торопишься ко мне! — проворчат он. — Я уже давно послал за тобой.

— Я следователь короля, а не шерифа, — парировал Джон. — И не должен являться к тебе по первому требованию. У меня много своих дел, не терпящих отлагательства. Например, это досадное убийство суконщика.

Шериф отложил в сторону гусиное перо и с победным видом посмотрел на коронера:

— Да уж, действительно, это сейчас твое самое важное дело! Боюсь, через некоторое время его придется рассматривать суду более высокой инстанции.

Джон подозрительно взглянул на шурина:

— Что ты хочешь этим сказать?

Ричард медленно встал из-за стола и тщательно расправил складки на своем камзоле.

— Джон, думаю, мне нужно лично понаблюдать за твоим расследованием, — произнес он подчеркнуто ровным голосом. — Где и когда это будет происходить?

Догадавшись, что именно задумал де Ревелле, Джон недовольно проворчал:

— За час до полудня во дворе церкви Святого Панкраса.

Шериф коротко кивнул:

— Я непременно там буду. Уолтер Тайрелл был моим лучшим другом, и мое желание отдать ему последние почести вполне естественно. Это будет дань уважения к почтенному члену городского сообщества. — С этими словами он махнул рукой, давая понять, что разговор окончен, и направился в свои покои, громко хлопнув тяжелой дубовой дверью.

С трудом сдерживая нарастающее раздражение, озабоченный последствиями предстоящего расследования де Волф вернулся в свою мрачную палату и долго сидел, нервно постукивая пальцами по крышке стола. Томас сразу же почувствовал дурное настроение своего господина и предусмотрительно удалился, сославшись на срочные дела, связанные с расследованием убийства.

— Ты бы лучше сбегал на Милк-лейн и предупредил Гвина, чтобы он поскорее сматывался отсюда, — приказал коронер, когда его клирик уже подошел к двери. — Ему сейчас лучше не показываться на глаза шерифу, поскольку я уже понял, что намерен делать де Ревелле.

С трудом скрываемое волнение Джона мгновенно передалось клирику, и тот, нахмурившись от дурного предчувствия, поспешил на оживленную улицу. В своей неприметной сутане из грубого полотна он ловко лавировал между многочисленными женщинами, спешащими за утренними покупками, столь же многочисленными продавцами лошадей, торговцами керамическими изделиями и прочими купцами, громогласно превозносившими достоинства своих товаров. Приблизившись к жилищу констебля, Томас убедился, что Осрик с помощниками уже успели собрать всех жителей окрестных домов, ставших невольными свидетелями преступления и тщательно допрошенных.

Констебли хорошо знали о строгих требованиях коронера, и Томас не сомневался, что суд присяжных состоится в нужное время и без каких бы то ни было проволочек.

После этого он отправился дальше, добрался до главного перекрестка Карфуа, откуда расходились четыре улицы, ориентированные по частям света. В планировке улиц практически ничего не изменилось со времен римского владычества.

Направляясь к Южным воротам, он отвернулся от тех дворов, где прямо на проезжей части забивали овец и других домашних животных, а сточные канавы были полны их внутренностями и почернели от запекшейся крови.

Томас быстро миновал этот район и, повернув на Милк-лейн, без труда отыскал Гвина во дворе дома своей сестры. Он доил большую рыжую корову. Та равнодушно жевала сено из корыта, а рядом с ней стоял крохотный теленок, с интересом взирая на рыжеволосого великана, который лишал его почти половины обеда, сцеживая молоко в деревянное ведро.

Томас передал ему сообщение коронера о предстоящем дознании, и Гвин понимающе кивнул:

— Я знал, что все случится именно так. Этот чертов шериф не упустит такой шанс.

Он отвернулся от коровы и обратился к Хелен, которая сидела на стуле возле задней двери и ощипывала цыпленка, бросая перья на забитую птицу у своих ног.

— Я подою еще двух коров, а потом зарежу тебе гуся! — прокричал он через весь двор и снова вернулся к коровьему вымени.

— Как твоя жена? — озабоченно поинтересовался Томас.

— Спасибо, с Агнес все по-прежнему, — вздохнул Гвин. — Пока выкидыша не было, но кровотечение еще сохраняется. Повитуха говорит, что она должна отлежаться несколько дней, если хочет сохранить ребенка.

— А мальчики?

— У них тоже без ухудшения, но они очень ослабли и почти не встают. Даже есть не просят, а значит, еще не поправились. Обычно они голодные как собаки!

Будучи добрым человеком, искренне сочувствующим всем, кого постигла беда, Томас постарался подбодрить друга и хоть как-то улучшить его настроение:

— Гвин, я ничем не могу помочь тебе, кроме молитвы, но если способен хоть что-нибудь сделать…

— Спасибо, Томас! Похоже, на меня свалилось какое-то страшное проклятие в последние дни. Если случится то, чего я больше всего опасаюсь, мне действительно понадобятся твои молитвы.

— Внимание, внимание, все, кто имеет хотя бы малейшее отношение к расследованию королевского коронера графства Девоншир, подойдите поближе и примите участие в этом деле!

Голос Томаса казался еще более писклявым по сравнению с громоподобным басом Гвина, когда тот открывал весьма утомительную процедуру судебного разбирательства. Но даже этого голоса было достаточно, чтобы все приглашенные мгновенно притихли и собрались в полукруг перед небольшим навесом, служившим временным моргом для тела трагически погибшего суконщика. А позади них собралась большая толпа зевак, состоявшая в основном из женщин, которые тоже притихли и вытянули шеи, чтобы лучше слышать выступавших. Они находились на небольшом пыльном дворе церкви Святого Панкраса почти в центре города, но большинство присяжных заседателей думали о чем угодно, только не о судебном разбирательстве, поскольку у всех были свои дела, требовавшие их участия.

Дверь, на которой доставили тело Уолтера Тайрелла, теперь покоилась на двух невысоких бочках за пределами навеса, а покойника предусмотрительно накрыли старым суконным одеялом. Рядом с ним стоял сэр Джон де Волф с угрюмым лицом, что было ему свойственно на подобных юридических церемониях. На нем красовался длинный серый мундир, перепоясанный толстым кожаным ремнем, на котором висел длинный кинжал в кожаных ножнах, но меча не было. Весеннее утро выдалось довольно прохладным, и он набросил на плечи хорошо выделанную накидку из волчьей шкуры.

Объявив о начале судебного разбирательства, Томас отошел в сторону, уселся на небольшую бочку и положил на колени доску со свитком пергамента, гусиное перо и чернила, приготовившись тщательно фиксировать ход процесса. Вперед вышел королевский коронер, уткнув в бока сжатые кулаки, и пристально оглядел сперва присяжных заседателей, а потом теснившуюся позади них толпу.

— Мы собрались здесь, чтобы выяснить, где, когда и при каких обстоятельствах наступила смерть этого человека. — Он взмахом руки показал на покрытое одеялом тело покойника. — Брат и вдова опознали его сегодня утром как Уолтера Тайрелла — хорошо всем известного суконщика, проживавшего у Восточных ворот. А теперь я прошу выйти вперед человека, который первым обнаружил тело!

По его команде перед коронером появилась фигура старшего по возрасту констебля Теобальда. Он торопливо снял шерстяную кепку, обнажив изрядную лысину, и стал сбивчиво рассказывать, как прошлой ночью вместе с Осриком совершал обход вверенной территории и совершенно случайно наткнулся в самом начале аллеи на труп неизвестного.

— А потом мы услышали топот ног убегающего человека, и я погнался за ним, но так и не настиг, — с нарочитым сожалением добавил констебль.

Затем он рассказал, как они подняли тревогу, разбудили людей из ближайших домов и организовали поиски злодея, не увенчавшиеся успехом. Неудачные поиски преступников обычно приводили к крупным штрафам, но городские констебли хорошо знали свое дело и всегда могли отыскать оправдания неудачам. После этого вызвали еще нескольких свидетелей с Уотербир-стрит, но те лишь подтвердили то, что уже сообщили судьям Теобальд и Осрик. Никто не видел в ту ночь ни убегавшего по аллее преступника, ни самого Тайрелла.

Выслушав их, де Волф вызвал для допроса вдову, и она вышла вперед, опираясь на руку своего деверя — компаньона Уолтера Тайрелла и помощника по ведению дел на шерстяной мануфактуре. Кристина была красивой блондинкой намного моложе своего покойного мужа и даже сейчас, в серой траурной накидке, привлекала к себе внимание окружающих. Несмотря на семейную трагедию, она выглядела спокойной, превосходно держала себя в руках и явно не нуждалась в поддержке, которую оказывал ей деверь.

Коронер сразу же смягчил тон, выказывая тем самым сочувствие безутешной вдове.

— Что ваш муж мог делать на улице в столь поздний час?

Вдова пожала печами:

— Он часто выходил в город по делам или встречался с друзьями в таверне. Его любимыми заведениями были «Нью инн» и «Плау». Думаю, он собирался расплатиться с каким-нибудь торговцем за поставки овечьей шерсти, но с уверенностью заявлять об этом не могу.

— А вы не знаете причины, по которой кто-то мог бы убить вашего мужа? — напрямик спросил Джон. — У него были враги, о которых вам хоть что-то известно?

Кристина покачала головой:

— Нет, сэр, он никогда не посвящал меня в свои дела. Единственное, что я могу предположить, — он стал жертвой обычных грабителей, решивших поживиться за его счет.

Джон посмотрел на Осрика:

— Когда вы его обнаружили, при нем были какие-то деньги?

— Нет, коронер, ни кошелька, ни сумки на ремне.

Де Волф удовлетворенно крякнул, поскольку появился по меньшей мере один из мотивов преступления — ограбление. В особенности если у убитого было много монет, которыми он собирался расплатиться с торговцем.

Кристина больше ничего не могла сообщить следствию и отошла в сторону, однако Джон решил допросить ее деверя и предложил ему назвать свое имя.

— Серло Тайрелл, сэр, — представился тот. — Я брат погибшего и одновременно его партнер в бизнесе, который мы вместе ведем на Экс-Айленде.

— Вам что-либо известно о врагах покойного, которые могли бы желать ему зла?

Серло, высокий худощавый мужчина с кудрявыми черными волосами, был лет на десять моложе своего покойного брата. Услышав вопрос, он смущенно переступил с ноги на ногу.

— Прошу прощения, сэр, но я слышал только о ссоре с вашим корнуолльцем, — пробормотал он.

Среди присяжных послышался шум, и все они закивали. Стало ясно, что небольшая стычка в Сент-Сидвелле получила широкую известность в городе.

— Это была мелочная ссора! — раздраженно отмахнулся де Волф. — Я имел в виду более серьезную причину убийства вашего брата.

— Но этот рыжеволосый громила сказал, что снесет Уолтеру башку! — упрямо повторил Серло.

Де Волф взмахом руки отправил свидетеля в гущу толпы и в этот момент заметил, что в самом конце двора, возле ворот, неподвижно застыл Ричард де Ревелле. Лицо его выражало крайнее превосходство, но, к удивлению Джона, он не пытался вмешаться в ход судебного разбирательства. Поскольку никто из присутствующих больше не мог добавить ничего конкретного по данному делу, Джон обратился к присяжным заседателям, трое из которых были совсем молодыми парнями лет четырнадцати.

— Закон требует, чтобы вы осмотрели тело и вынесли свой вердикт. Должен заметить, что расследование еще не закончилось и нам предстоит немало поработать, чтобы выяснить имя истинного убийцы. Таким образом, следствие продолжается.

Он обвел глазами присяжных, словно ожидая, не посмеет ли кто-то из них ему возразить.

— Однако мы должны вернуть тело покойника семье, чтобы его могли достойно и с почестями похоронить, причем как можно быстрее.

С этими словами он кивнул Томасу, и маленький клерк, неохотно взяв с доски свиток пергамента, направился выполнять работу Гвина. Отвернувшись в сторону, он стянул покрывало с мертвого тела, чтобы присяжные могли лично засвидетельствовать кончину покойного, а коронер в это время кратко прокомментировал происходящее:

— Сейчас вы увидите, что смерть наступила в результате ранения в шею, повредившего кожу и мышцы до самой кости.

Некоторые присяжные были старыми воинами или столь же многоопытными фермерами, повидавшими на своем веку немало крови и увечий. Однако другие оказались не столь искушенными в подобных делах и заметно побледнели, прикрывая глаза руками, но все же поглядывали на труп сквозь растопыренные пальцы, будто пытаясь уменьшить таким образом ужас и отвращение. Как ни странно, вдова покойного Кристина довольно спокойно смотрела на безжизненное тело мужа, совершенно игнорируя заботливые руки Серло, покоившиеся на ее плечах.

— Хорошо видны резаные края раны, где лезвие какого-то оружия вошло в шею жертвы, — продолжал между тем де Волф с нарочито трагическим выражением лица.

Когда все присяжные прошли мимо тела и воочию убедились в смерти покойного, самый старший из их числа, в котором Джон узнал бывшего оруженосца замка Ружемон, задал ему интересующий всех вопрос:

— Каким оружием могла быть нанесена эта рана, коронер? Судя по всему, очень острым и тяжелым.

Де Волф согласно кивнул:

— Это мог быть длинный кинжал или нож мясника. Как, впрочем, и крюк для подвески мясных туш. — Он специально не стал упоминать меч, но старый солдат не преминул воспользоваться таким непростительным упущением.

— Насколько я могу судить, этим оружием вполне мог быть длинный меч, лезвие которого ушло глубоко в шею.

— Да, вполне возможно, — согласился с ним коронер, но тут же уклончиво добавил: — Но кто же носит с собой длинный меч в пределах городских стен?

Обсуждать больше было практически нечего, и присяжные, немного посовещавшись, вынесли свой вердикт, суть которого кратко изложил старый солдат.

— Мы подтверждаем, что этот человек был убит, но не можем сейчас назвать имя убийцы, — резко объявил он, не скрывая своего раздражения.

Де Волф молча кивнул в знак согласия и огласил свое решение в более сдержанном официальном стиле:

— В таком случае я провозглашаю, что Уолтер Тайрелл был найден мертвым на Уотербир-стрит в восьмой день апреля месяца в год тысяча девяносто пятый от рождения Господа нашего и что он был убит в нарушение закона нашего короля неизвестным преступником или преступниками.

После окончания судебного разбирательства присяжные разбрелись во все стороны, а тело покойника уложили на телегу и отправили домой для совершения похоронного обряда. Наблюдая, как Серло заботливо сопровождает безутешную, но на удивление спокойную вдову, Джон вдруг подумал, не возьмет ли он на себя гораздо большие обязательства по отношению к ней, чем просто управление суконной мануфактурой покойного Уолтера. Но, в конце концов, это его не касалось, и он повернулся к Томасу, торопливо собиравшему свои письменные принадлежности:

— Расследование не дало нам никаких результатов. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем имя человека, зарезавшего этого парня.

— А ты попытайся поискать его рядом с собой, Джон! — прозвучал позади чей-то голос, и, резко повернувшись, де Волф увидел едкую ухмылку шерифа, который незаметно приблизился к ним, воспользовавшись суматохой.

— Что ты хочешь этим сказать, Ричард, черт возьми?

Де Ревелле, облаченный в дорогой камзол с кружевами, несмотря на прохладную погоду, посмотрел на шурина с сардонической ухмылкой:

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Виной всему твой громадный корнуоллец, которого ты упрямо держишь на своей службе. Я намерен привлечь его к суду, поскольку совершенно ясно, что сам ты ничего не собираешься делать.

— Гвин? Не говори ерунды! Почему ты решил, что он причастен к убийству?

Де Ревелле злобно сверкнул глазами.

— Он первым ударил Уолтера Тайрелла, а потом при всех грозился снести ему голову. Глядя на эту рану, можно сказать, что это ему почти удалось.

— Мой офицер не имеет к данному делу никакого отношения! А ты просто хочешь наказать его любой ценой.

Шериф резко повернулся на высоком каблуке дорогого модного сапога с узким длинным носом.

— Тогда почему его нет на судебном разбирательстве? Почему он не выполняет свои служебные обязанности? Или ты специально упрятал его подальше от глаз?

Его насмешка была недалека от истины, но Джон все же нашел выход из положения:

— У него масса семейных проблем. Его жена и двое детей находятся в тяжелом состоянии.

— Не пытайся уйти от ответа, Джон. У меня есть два свидетеля, которые под присягой покажут, что он действительно угрожал ему расправой. Тайрелл вполне справедливо обвинил этого мужлана как в нападении, так и в уничтожении дома, сгоревшего по его разгильдяйству.

Де Волф раздраженно отвернулся, не желая больше слушать шурина.

— Ричард, у меня слишком много других важных дел, чтобы опровергать твои досужие бредни. — Он сердито махнул рукой клерку: — Пошли, Томас, нам еще нужно поработать в замке Ружемон! — И быстро зашагал прочь, но все же услышал последние слова шерифа:

— Я все равно арестую его, Джон, за нападение и по подозрению в убийстве!

В тот вечер несколько обеспокоенных развитием событий человек собрались в таверне «Буш», что в нижней части города, на Айдл-лейн, неподалеку от Западных ворот. В большом каминном зале, занимавшем практически весь первый этаж заведения, на своем излюбленном месте у камина сидел Джон де Волф, а напротив него расположились Гвин и Томас. Рядом с Джоном уселась Неста, его любовница и хозяйка таверны, славившейся особенно крепким элем. Это была симпатичная вдова из Уэльса двадцати восьми лет от роду с округлым лицом в форме сердца, курносая и необыкновенно живая. Копна ее выкрашенных хной волос была забрана аккуратным чепчиком, завязанным под подбородком. Коронер с друзьями уже получили от нее по кружке самого лучшего эля, а Томас с удовольствием потягивал из небольшой чашки сидр. Несмотря на обилие крепких напитков, настроение их не улучшилось, поскольку они обсуждали угрозу шерифа арестовать Гвина.

— На самом деле ему плевать на Уолтера Тайрелла и обстоятельства его смерти, — кипятился де Волф. — Он видит в этом только прекрасную возможность разделаться со мной.

Вражда между коронером и шерифом продолжалась уже давно, с тех самых пор, как Джон заподозрил Ричарда в уклонении от уплаты налогов в казну графства, а также в тайных симпатиях к сторонникам принца Джона, который все еще лелеял надежду свергнуть с престола короля Ричарда. Несмотря на поражение их последнего восстания, в результате которого Гвин и приобрел этот загадочный меч, принадлежавший ранее изменнику Помрою, в стране оставалось еще немало влиятельных людей, поддерживавших опального принца и не терявших надежды посадить его на трон. Ричард де Ревелле тоже имел некие политические амбиции и, тайно поддерживая мятежников, лелеял замыслы непременно добиться высокого положения в королевстве, если королем станет принц Джон.

— У него нет никаких доказательств, кроме лживых показаний парочки негодяев из Сент-Сидвелла, которые за горсть мелких монет готовы свидетельствовать против кого угодно! — добавил коронер, пытаясь хоть как-то успокоить приунывшего корнуолльца.

Гвин не был столь оптимистичен.

— Тайрелл уже получил от шерифа предписание, где я обвиняюсь в нападении и покушении на его жизнь, и требование крупной компенсации за сгоревший дом, — уныло проворчал он. — Поэтому, когда Тайрелла убили, у де Ревелле появился хороший повод заподозрить именно меня.

— Но у него нет абсолютно никаких доказательств, Гвин, — вмешался в разговор Томас, всеми силами стараясь поддержать друга. Хотя Гвин немилосердно дразнил его, они все равно оставались лучшими друзьями и огромный корнуоллец частенько заступался за тщедушного бывшего священника.

— А когда этому мерзавцу требовались доказательства? — с горечью заметила Неста. В прошлом она не раз убеждалась в бесстыдном поведении шерифа.

— Что же нам делать? — беспомощно пролепетал Томас, с трудом сдерживая отчаяние. — Может, Гвину лучше на время уехать из города? Например, в свой родной Корнуолл? И пожить там у родственников какое-то время?

Де Волф решительно покачал головой:

— Это будет выглядеть как бегство от правосудия и косвенное признание вины. Нет, мы должны противопоставить злобным нападкам только правду!

— Найти ту свинью, которая убила Тайрелла! — угрюмо прорычал Гвин. — Это единственный выход из положения.

— Вот именно! — поддержал его коронер. — И я займусь этим сегодня же! Жаль, что ты сам не можешь принять участие в этих поисках, Гвин. По крайней мере открыто.

— Я сделаю все от меня зависящее, сэр, — предложил Томас, жаждавший оказать своему большому другу хоть какую-то реальную помощь. — У меня есть много знакомых среди низшего слоя священнослужителей. Они любят посплетничать и знают практически все, что происходит как в городе, так и в клерикальных кругах.

Неста тоже предложила свою помощь, пообещав послушать, о чем судачат завсегдатаи ее питейного заведения. Ее таверна пользовалась огромной популярностью, а крепкий эль легко развязывал языки.

Решив, что обсуждать больше нечего, де Волф отправил Гвина в его временное пристанище на Милк-лейн, к многострадальной семье, а сам быстро зашагал в сторону замка Ружемон, чтобы послушать там досужие сплетни, которые, возможно, прольют свет на подробности частной жизни Уолтера Тайрелла.

Час спустя сержант Гэбриел поднялся по каменным ступенькам на верхнюю часть главной башни замка. На его грубоватом крупном лице застыло крайнее беспокойство. Остановившись в дверном проеме, он медленно обвел взглядом заполненный людьми зал. Клерки занимались своими бумагами и принимали жителей города, а чуть поодаль группа судебных приставов дожидалась аудиенции у местного начальства. Несколько свободных от дежурства солдат оживленно беседовали с купцами и священниками. Кто-то обедал, расположившись за небольшими дубовыми столами, а другие просто болтали, оглашая зал громким смехом. Вскоре Гэбриел заметил крупную фигуру Джона де Волфа, стоявшего возле камина с кружкой эля. Тот доверительно беседовал с парой членов городского совета, пытаясь выведать у них хоть какую-нибудь информацию о предпринимательской деятельности погибшего суконщика.

Сержант быстро пересек зал и прикоснулся к руке Джона.

— Сэр, боюсь, вам следует незамедлительно спуститься в подвал, — тихо сказал он и качнул головой, показывая всю серьезность сложившейся ситуации.

Коронер извинился перед собеседниками и последовал за Гэбриелом к выходу, поставив недопитую кружку эля на стол.

— Что стряслось? Почему в подвал?

Мрачное полуподвальное помещение располагалось под первым этажом башни. Часть его обычно использовалась под тюремные камеры, а другая служила складом.

— Шериф арестовал Гвина! — взволнованно сообщил Гэбриел. — Он послал четверых моих людей с оружием и даже не посчитал нужным предупредить меня об этом. — Гэбриел был вне себя от ярости не только потому, что шериф сделал это без его ведома. Гвин являлся его старым другом, собутыльником и партнером по игре в кости.

Джон быстро спускался по ступенькам, с трудом сдерживая накопившуюся злость, хотя известие не стало для него неожиданным.

— Негодяй все-таки воспользовался этим делом, чтобы поквитаться со мной! — процедил он сквозь зубы. — Но я не думал, что все случится так быстро.

Они спустились вниз, протиснулись в низкую арку подвального помещения и вошли в плохо освещенный зал, потолок которого подпирали массивные каменные колонны. Слева от них тянулись тюремные камеры с металлическими решетками на дверях. Неподалеку от камер стояла небольшая группа людей, слабо освещенная мерцающим огнем факелов, закрепленных по периметру стены. Высокую фигуру Гвина окружали вооруженные солдаты, а рядом с ними Джон заметил шерифа и его главного секретаря. Кроме них в помещении находились Ралф Морин — констебль замка — и вдова Тайрелла Кристина, возле которой постоянно вертелся его брат Серло. А чуть дальше переминались с ноги на ногу два соседа Гвина из Сент-Сидвелла, а также Стиганд — высокий тюремный надзиратель, всем своим видом показывающий, как он рад удачному случаю использовать свой многолетний опыт тюремного палача.

Де Волф направился к этой группе и, полностью игнорируя шерифа, обратился к Ралфу Морину, разделявшему его неприязнь к Ричарду де Ревелле.

— Ралф, что здесь, черт возьми, происходит? — воскликнул он нарочито громко.

Морин, такой же крупный мужчина, что и корнуоллец, с огромной раздвоенной бородой, делавшей его похожим на отважного викинга, начал степенно объяснять суть дела, но был неожиданно прерван скрипучим голосом шерифа.

— Это я приказал арестовать его, Джон! И пока он не представит хоть сколько-нибудь вразумительные доказательства своей невиновности, будет сидеть в тюрьме в ожидании суда, который пройдет на следующей неделе!

Джон сделал несколько шагов, остановился перед шерифом и уставился на него с высоты своего огромного роста.

— Значит, он будет считаться виновным, пока не докажет обратное, не так ли? А мне почему-то казалось, что все должно быть наоборот!

Де Ревелле попятился, словно опасаясь, что Джон может его ударить, затем махнул рукой в сторону вдовы и брата покойного:

— Эти добрые люди пришли ко мне после твоего слишком поспешного расследования и потребовали истинной справедливости! Ты не сделал ничего, чтобы назвать имя убийцы или хотя бы высказать подозрения в отношении виновника!

— Ричард, если бы ты знал хоть что-то из области права, то давно бы сообразил, чем расследование отличается от правосудия! Это королевские судьи рассматривают дело в соответствии с установленными нормами и обычаями.

— Чепуха! В течение столетий суд моего графства весьма успешно вел дела и решал самые сложные проблемы, а твои новые королевские суды только деньги выкачивают!

Де Волф снисходительно рассмеялся:

— Значит, ты считаешь себя знатоком права, шериф? Тогда скажи, что намерен делать здесь с одним из моих офицеров? Он находится на службе короля, как и я, поэтому советую тебе быть поосторожнее.

В этот момент вперед выступил Серло Тайрелл, всячески демонстрируя свое возмущение.

— Корнуолльский громила убил моего брата и оставил вдовой эту добрую женщину! Все указывает на его причастность, и мы требуем справедливости!

— Я никогда никого не убивал! — заорал Гвин, который до этого предпочитал держать язык за зубами. — Конечно, нехорошо говорить дурные вещи о покойном, но Уолтер Тайрелл лживо обвинил меня в преднамеренном поджоге его дома. А потом первый ударил, а когда я стал защищаться, бросился на меня с ножом!

— А потом ты стал угрожать, что убьешь его! — завизжал шериф. — Это могут подтвердить два человека из Сент-Сидвелла! — Он показал рукой на мужчин, смущенно переминавшихся с ноги на ногу.

— Ну и как же он мог это сделать? И, главное, когда? — парировал Джон.

В спор неожиданно вмешалась вдова.

— Он мог быть в любой точке города, на любой улице! — выкрикнула Кристина. — Спросите, где он был в это время.

— Я был дома, на Милк-лейн, вместе со своей семьей, — сердито проворчал Гвин. — Потом пошел в караульное помещение замка, чтобы поиграть в кости. Там же я нашел свободную койку в одном из бараков.

— Это все пустые разговоры, парень! — недоверчиво хмыкнул де Ревелле. — Как ты можешь доказать это?

Гвин повернулся к Джону и посмотрел на него с отчаянием:

— Коронер, я должен отвечать на эти идиотские вопросы? Моя жена и семья ее сестры подтвердят, что я действительно был с ними. А половина гарнизона видела меня в замке Ружемон!

Не успел Джон ответить на этот вопрос, как шериф задал еще один, явно пытаясь создать вокруг корнуолльца атмосферу подозрительности и недоверия:

— А в котором часу ты покинул дом на Милк-лейн? И когда пришел в замок, а?

— Откуда мне знать, черт возьми? — возмутился Гвин. — Я не ношу с собой церковную свечу. Кафедральный собор — единственное место в городе, где можно узнать точное время. Наверняка скажу только, что это было до того, как прозвонил колокол Матэн.

Джон с трудом сдерживался и с ненавистью смотрел на шурина.

— Все твои вопросы, Ричард, не стоят выеденного яйца. Мой офицер уже заявил, что никто в точности не скажет, когда именно это было. Можно только строить догадки. Человеку известно лишь день это был или ночь. Он также прав насчет того, что церковный колокол — единственный указатель времени в нашем городе. А до тех пор пока ты не найдешь более веские аргументы для ареста моего офицера, полагаю, мы можем отправиться по домам!

Де Ревелле самодовольно ухмыльнулся и гордо выпятил грудь, небрежно закинув край меховой накидки и открывая взору присутствующих дорогую рубашку, отороченную столь же дорогими кружевами.

— Сегодня ты сам признал перед присяжными на так называемом расследовании, что смертельная рана, нанесенная жертве, могла быть сделана длинным мечом. Разве не так, Джон?

— Разумеется, это вполне возможно, — согласился тот, подозрительно косясь на шерифа. — Но такая рана в равной степени могла быть нанесена кинжалом, длинным ножом мясника или даже крюком для разделки туш.

— Однако твой задержанный слуга обычно носит с собой меч, — упрямо настаивал де Ревелле. — Кстати, я слышал, что совсем недавно он приобрел новый клинок. — Он повернулся и щелкнул пальцами, подзывая тюремщика. Тот подошел к стоявшему неподалеку столу, взял там меч Гвина в прекрасных ножнах и поспешил вручить его шерифу. — Это тот самый меч, не так ли? Он был обнаружен в жилище на Милк-лейн во время ареста.

Гвин растерянно посмотрел на клинок и перевел удивленный взгляд на торжествующего шерифа, узкое лицо которого еще больше вытянулось от самодовольной ухмылки.

— Да, это мой меч! Ну и что из того?

Де Волф подошел к тюремщику и почти вырвал из его рук оружие. Выдвинув наполовину лезвие, он пристально осмотрел его со всех сторон, увидел выгравированную на латыни надпись и воочию убедился, что это тот самый клинок, который он недавно купил своему офицеру.

— Ну и какое отношение это имеет к нашему делу, шериф? — строго спросил он и добавил не без сарказма: — Может, ты хочешь взглянуть и на мой меч? А заодно на оружие целой сотни солдат Эксетера, которые имеют право его носить?

— Нет, Джон, меня не интересуют мечи других солдат, — на удивление спокойно отреагировал шериф. — Меня интересует только клинок, принадлежащий человеку, имеющему серьезные мотивы и возможности для убийства Уолтера Тайрелла.

Он приблизился к Джону и, вынув клинок из ножен, помахал им перед носом Гвина.

— Это оружие оказалось в твоих руках всего несколько дней назад, — многозначительно начал он. — А до этого долго хранилось у хорошо известного в городе торговца Роджера Трудога, верно?

Гвин недовольно проворчал в знак согласия, все еще не понимая, к чему тот клонит.

— Поэтому не остается никаких сомнений, что оружейник самым тщательным образом почистил и отполировал клинок, чтобы продать его подороже. Ты согласен с этим?

И на этот раз Гвин вынужден был согласиться и подозрительно смотрел на шерифа из-под насупленных густых бровей. А де Ревелле тем временем театральным жестом вынул из кружевного рукава рубашки белоснежный носовой платок и сделал знак тюремщику; тот, вероятно, предупрежденный заранее, поднес ему небольшую кожаную емкость с кристально чистой дождевой водой. Шериф макнул платок в воду и крепко отжал.

— Итак, если торговец оружием действительно почистил лезвие клинка перед продажей, то все оказавшееся на нем сейчас привнесено его новым обладателем.

Де Ревелле уже не ждал ответа на свой вопрос, а просто провел платком по лезвию клинка, тщательно прижимая его к краям. После чего вернул меч Стиганду, медленно развернул платок и продемонстрировал его пораженным свидетелям.

Кристина Тайрелл издала громкий крик и повалилась на руки деверя, который едва успел подхватить ее.

— Кровь моего мужа! — простонала женщина, драматично вскинув руки и мгновенно позабыв, что некоторое время назад довольно спокойно смотрела на бездыханное тело, даже не думая падать в обморок во время расследования.

А шериф, продолжая триумфально размахивать носовым платком, на котором отчетливо проступали розовые пятна, подошел поближе к де Волфу.

— Можно ли усомниться, что именно этот меч был использован в качестве орудия убийства несчастного суконщика? — пронзительно проблеял он. — Теперь я с полным основанием обвиняю этого человека, Гвина из Полруана, в убийстве Уолтера Тайрелла. Уведите его и позаботьтесь, чтобы на следующей неделе он предстал передо мной на суде графства!

На какое-то время в подвале поднялась суматоха. Гвин отчаянно сопротивлялся попыткам четырех солдат затолкать его в камеру, вдова продолжала стенать и всхлипывать, брат убитого Тайрелла выкрикивал проклятия в адрес подозреваемого, а шериф грациозно удалился с самодовольной ухмылкой на тонких губах.

И только Джон де Волф хранил спокойствие. Он заметил на ножнах меча Гвина какой-то странный предмет, аккуратно снял его и сунул в небольшую сумку на ремне.

— Это хорошо организованная инсценировка! — зарычал Джон и громко стукнул кулаком по столу в таверне «Буш». — Все было подстроено!

Они собрались в пивнушке Несты, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию и продумать план дальнейших действия. Помимо самой Несты там был Томас, а на месте Гвина восседал его старый друг сержант Гэбриел.

— Но как же оказалась кровь на этом проклятом оружии? — неистовствовал Томас. — Ведь шериф специально обратил внимание на то, что оружейник тщательно почистил меч перед продажей.

Де Волф сунул руку в сумку на ремне, порылся там и вынул крохотную вещицу, которую аккуратно положил на край стола и придавил большой кружкой с элем, чтобы ее не сдуло ветром.

— Я нашел эту штуку на крайнем ободке ножен, — пояснил он. — Она приклеилась засохшей кровью, причем в том самом месте, где лезвие меча входит в ножны.

Неста пристально посмотрела на край стола и ахнула от удивления:

— Так это же крохотное перышко! От красного цыпленка, если судить по внешнему виду.

Джон кивнул и мрачно улыбнулся:

— Сфабрикованная улика! После того как меч изъяли из дома Гвина на Милк-лейн во время ареста, сам де Ревелле или, скорее, кто-то из верных ему людей запачкали его кровью.

Томас понимающе кивнул:

— Конечно! Иначе как шерифу могла прийти мысль протирать меч своим носовым платком? Разумеется, он уже хорошо знал, что обнаружит на лезвии.

— И как это ему все сходит с рук? — прошипела Неста, закипая от возмущения по поводу такого гнусного заговора против одного из своих лучших друзей.

Де Волф беспомощно пожал плечами:

— Он представляет здесь интересы короля! В графстве Девоншир никто не может оспорить его власть.

— А если обратиться к кому-нибудь поверх его головы? — спросила женщина.

— Это отнимет слишком много времени, любовь моя! — с горечью ответил он. — Пока дождешься ответа от главного юстициара[5] в Уинчестере, пройдет не менее двух недель, да и то при условии, что он окажется здесь, а не в Лондоне или Нормандии, куда часто ездит для встречи с королем.

Удрученный сержант согласно кивнул:

— За это время чертов шериф успеет не только предъявить обвинения Гвину, но и привести приговор в исполнение. Именно к этому он и стремится.

— Неужели епископ ничего не может сделать? — настойчиво вопрошала Неста, не оставляя попыток найти верное решение. — Думаю, он не обрадуется, узнав, что может быть казнен совершенно невиновный человек.

Джон хрипло рассмеялся и цинично махнул рукой:

— Генри Маршалл? Да он практически ничем не отличается от де Ревелле. И тоже тайно поддерживает предательство принца Джона. Нет, он и пальцем не пошевелит, чтобы помочь нам.

Томас быстро перекрестился от такого богохульства в адрес высшего церковного иерарха графств Девоншир и Корнуолл, хотя в душе понимал, что это истинная правда.

— Неужели мы ничем не можем помочь ему? — заныл он. — Нельзя позволить, чтобы на следующей неделе Гвина отправили на виселицу.

— Его держат в городской тюрьме у Южных ворот, — задумчиво пробормотал Гэбриел. — Тюремные камеры в замке Ружемон будут переполнены до следующего дня казни.

Огромные башни, прикрывающие южный вход в город, часто использовали для содержания арестованных преступников, приговоренных к наказанию городским судом присяжных, а также судом графства, который находился под юрисдикцией шерифа.

— Единственный выход — как можно быстрее найти настоящего убийцу, — простонала Неста со слезами на глазах и прижалась к руке Джона.

— Да, но это практически невозможно, учитывая отпущенное нам время, — тяжело вздохнул коронер.

— Значит, надо получить больше времени! — неожиданно заявил сержант. — Мы должны во что бы то ни стало вытащить его оттуда… А теперь послушайте меня!

Четыре головы склонились над столом, и заговорщики зашептались, разрабатывая план действий.

В ту ночь по темным городским улочкам, помимо обычных пьяниц и завсегдатаев местных борделей, бродили несколько странных мужчин. И только коронер оставался дома, не принимая участия в расследовании, поскольку являлся королевским офицером и должен был держаться подальше от всевозможных авантюр. Именно для того чтобы заблаговременно отмести от себя всяческие подозрения, он и сидел дома, чем немало удивил супругу, поскольку обычно под предлогом длительной прогулки с любимым псом Брутусом уходил в таверну для тайной встречи с любовницей.

Более того, Джон неожиданно открыл шкаф, где хранилось его любимое вино, взял кувшин красного «Луара» и даже настоял, чтобы Матильда выпила с ним стаканчик, пока они мирно сидели у большого домашнего очага. Необычное поведение мужа вызвало у нее сильные подозрения, но она, по обыкновению, сдержалась. Матильда давно привыкла к странностям мужа и не терзала его своей ревностью. А ближе к ночи, когда она, как обычно, отправилась спать на свою половину, он неожиданно двинулся следом, хотя уже давно не делал ничего подобного и мгновенно засыпал в постели.

Тем временем Томас де Пейн долго кружил возле здания гильдии, чтобы войти в помещение констеблей как раз в тот момент, когда они выложат на стол хлеб, сыр и эль, дабы основательно подкрепиться перед долгим рейдом по ночному городу. Симпатизируя Гвину и, как многие жители города, презирая шерифа за его продажность, они по просьбе секретаря коронера с готовностью направили свои стопы в северную часть города, чтобы побродить там не меньше часа, держась подальше от кафедрального собора.

После того как констебли отправились в ночной рейд, лишенный сана священник незаметно проскользнул на территорию кафедрального собора Святых Петра и Марии, со всех сторон окруженную небольшими часовнями, маленькими церквушками и стенами городских жилищ. На самом деле это было старое церковное кладбище, вход на которое открывался с других улиц города, причем одна из них называлась Мартин-лейн, и именно на ней находился дом коронера. Томас держался подальше от этой улицы и проскользнул в низкую арку, ведущую к Южным воротам. До звона колоколов, обычно собиравшего священнослужителей для очередной службы, оставалось еще много времени, поэтому кладбищенский дворик был почти безлюден, если не считать нескольких попрошаек да пьяниц, мирно спавших на могильных плитах.

Вскоре послышались шаги, и на фоне ночного неба вырисовалась крупная фигура сержанта Гэбриела, облаченного в военный мундир.

— Все в порядке, — заговорщицки доложил ему Томас. — Сегодня ночью Осрик и Теобальд патрулируют улицы в районе Северных ворот. — Он сунул руку во внутренний карман длинной сутаны — единственное напоминание о его священническом прошлом — и вынул оттуда тяжелый кошелек. — Коронер сказал, что этого вполне достаточно для выполнения поставленной перед тобой задачи.

Гэбриел пристально посмотрел в оба конца аллеи и быстро спрятал кошель в карман военной накидки.

— Жди меня здесь, — прошептал он. — Мы должны вернуться обратно через несколько минут.

Он исчез в темноте, оставив клирика в паническом страхе. Тот стучал зубами, но не столько от ночной прохлады, сколько от ужаса быть обнаруженным. Обещанные несколько минут показались ему вечностью, а в воспаленном мозгу росли опасения, что его арестуют и бросят в тюрьму со всеми вытекающими последствиями. Он даже задумался, какое наказание может грозить ему за незаконное вторжение в тюремную камеру: повешение или членовредительство, — но в этот момент из темноты вынырнул сержант, а за ним появилась и мощная фигура Гвина.

— Спасибо Богу и всем его ангелам! — облегченно вздохнул Томас, беспрестанно осеняя себя крестным знамением.

— Сейчас не время для молитвы, — осадил его Гэбриел. — Надо поскорее выбираться отсюда.

Они быстро пересекли кладбищенский двор, миновали западный вход кафедрального собора и вышли на темную улочку, ведущую к дому, где проживал коронер. Томас остановился перед низким входом в одну из выкрашенных в белый цвет церквушек, над которой возвышалась простая узкая башня. Повернув несколько раз большое металлическое кольцо, он открыл дверь и пропустил внутрь своих товарищей.

— Вот мы и пришли, Гвин, — прошептал он. — Это место станет для тебя безопасной гаванью на ближайшие сорок дней! Даже шериф не посмеет вытащить тебя отсюда, поскольку это священное убежище!

— Как он воспринял это, Джон? — спросила Неста на следующую ночь, когда они лежали на ее широкой кровати в таверне, где часть большого зала была отгорожена и служила жильем для хозяйки.

Суровое лицо де Волфа расплылось в улыбке, когда он вспомнил, как на следующее утро шериф чуть не лопнул от ярости, узнав, что Гвин сбежал из тюрьмы и нашел убежище в святой обители.

— Он чуть не помер от злости! Мне даже показалось, что вот-вот набросится на меня с кулаками! — рассмеялся Джон. — Обнаружив, что его хитроумный заговор полностью провалился, он готов был растерзать меня. Это сильный удар по его самолюбию.

— А ты рассказал ему, что на мече Гвина была кровь цыпленка? — продолжала допытываться она.

— Еще бы! Конечно, он все отрицал и твердил, что у меня нет никаких доказательств на этот счет, а я, в свою очередь, сказал, что у него нет никаких доказательств, будто это кровь человека. Он был взбешен, поскольку хорошо понимал, что я знаю правду.

— А что с тем тюремщиком, который дежурил на Южных воротах? — поинтересовалась Неста. — У него, должно быть, будут из-за этого крупные неприятности.

— Да, шериф грозился запереть беднягу в его же собственной тюремной камере и выбросить ключи, — усмехнулся де Волф. — К счастью, Гэбриел заставил Гвина врезать ему по лицу несколько раз, а потом крепко связать веревками. Впрочем, тюремщик не возражал, поскольку стал в три раза богаче. Конечно, вместе с Гвином пришлось выпустить еще четверых преступников, чтобы не создавалось впечатление, будто побег кем-то спланирован. Это вовсе не означает, что все тюремщики берут взятки, но иногда такое все же случается.

— Но де Ревелле догадался, что за всем этим стоишь именно ты?

— Конечно, догадался, но никак не докажет этого! Даже его собственная сестра может подтвердить под присягой, что я весь вечер и ночь провел с ней и ни на минуту не выходил из дома.

Валлийка с крашенными хной волосами прижалась к нему под овечьей шкурой, охваченная тревогой.

— А тебе не кажется, что мы всего лишь оттягиваем печальный исход этого дела? — взволнованно спросила она. — Что будет с Гвином через сорок дней?

Она и сама кое-что знала о древнем обычае священного убежища, а любовник пояснил ей мельчайшие детали. Гвин может оставаться в церкви Святого Мартина весь этот период, и никто не имеет права арестовать или задержать его. Но если он не признается в совершенном преступлении коронеру в установленной форме и соответствующих выражениях и при этом не согласится «отречься от королевства», то по истечении сорока дней будет заперт внутри церкви и умрет там от голода. «Отречение от королевства» означает, что Гвин должен покинуть Англию под клятвой никогда больше не возвращаться на ее территорию. Если же он нарушит эту клятву, то будет предан смерти.

— Нужно раскрыть преступление задолго до того, как истечет этот срок, — заключил Джон, вновь обретая серьезность. — Иначе говоря, найти истинного убийцу Уолтера Тайрелла и тем самым разоблачить происки де Ревелле.

Неста неожиданно привстала, и в тусклом свете свечи обнажились ее полные груди. Она инстинктивно прикрылась овечьей шкурой и посмотрела на любовника:

— Знаешь, Джон, я сегодня услышала кое-что интересное. Вечером в таверну зашел один ткач из Тайвертона. Он довольно часто посещает мое заведение — приходит перекусить и выпить эля каждый раз, когда приезжает в Эксетер для закупки шерсти. Все только и говорят о Тайрелле, и я решила спросить, знал ли он его раньше.

Джон обнял ее за обнаженные плечи, прикрыл шкурой и с интересом стал ждать продолжения.

— Мы долго болтали об этом, и я выудила из него столько сведений, сколько смогла.

— Ах ты, бесстыдная потаскушка! Хочешь пробудить во мне ревность? — пошутил де Волф.

— Не валяй дурака, Джон! Так вот, он сообщил, что брат Уолтера Серло давно пытался выкупить у того его долю предприятия, чтобы стать единственным и полновластным хозяином мануфактуры. Но Уолтер решительно отказывался уступить ему, и это служило причиной постоянной вражды между ними.

Коронер тщательно обдумал услышанное, машинально поглаживая ее обнаженную грудь.

— Да, сейчас нам полезна даже самая ничтожная информация, — снисходительно проворчал он. — Но неужели ты думаешь, что из-за этого кто-то станет убивать другого человека?

— Это еще не все, Джон, — продолжала Неста. — Во время нашей беседы к нам подошел извозчик Генри Окфорд и сказал, что слышал от кого-то, будто Серло имеет серьезные виды на свою невестку.

— На Кристину? — хмыкнул Джон. — Меня это нисколько не удивляет. Слишком невозмутимой ее оставил вид покойного мужа. Хотя позже она устроила настоящий спектакль, якобы упав в обморок от пятен крови на носовом платке де Ревелле. Что же до Серло, то он просто не снимал руки с ее плеча во время расследования.

Неста прижалась к нему и обняла за шею.

— Я знаю еще одного человека, который тоже не может снять руки с женщины!

На этом их разговор прервался на некоторое время.

— Это лучший эль в таверне, а Неста собственноручно испекла пироги с мясом, — сообщил Томас, с удовольствием глядя, как Гвин, словно изголодавшийся волк, опустошает сумку с едой и питьем, которую он притащил в церковь. — Твоя жена в полном порядке, и пока нет никаких признаков возможного выкидыша, — добавил он через некоторое время. — Она сказала, что навестит тебя, как только сможет совершать длительные прогулки, и приведет с собой сыновей, которые быстро идут на поправку.

Гвин посмотрел на длинную каменную скамью вдоль стены и спросил с полным ртом:

— Сколько времени мне придется сидеть здесь? Эти два дня показались мне длиннее двух месяцев!

— Коронер делает все возможное, чтобы помочь тебе, но для этого ему надо как можно быстрее найти настоящего убийцу.

Корнуоллец кивнул.

— Да, я знаю и очень благодарен вам всем! Жаль, что не могу выбраться отсюда и помочь.

Он угрюмо оглядел мрачные стены церкви с ее земляным полом, примитивным алтарем с единственным бронзовым крестом и двумя деревянными подсвечниками.

— Это, конечно, лучше, чем тюремная камера в Южных воротах, но не намного, — недовольно проворчал он и ужаснулся столь откровенному проявлению неблагодарности по отношению к маленькому клирику. — Прости меня, Томас, я сейчас в дурном расположении духа. С тех пор как обрел этот проклятый меч, все у меня пошло вверх тормашками.

Бывший священник молча кивнул в знак понимания и сочувствия.

— Возможно, на нем лежит проклятие прежнего владельца, этого предателя Генри. И кто знает, какие постыдные поступки были совершены с его помощью до этого?

Они стали обсуждать обстоятельства недавнего побега и вспомнили подкупленного тюремщика, который искусно притворился, будто не мог противостоять пятерым заключенным, когда вошел в камеру, чтобы оставить им немного еды и воды.

— Боюсь, я ударил его сильнее, чем требовалось, но ведь мы оба корнуолльцы и я хотел, ради его же блага, чтобы все выглядело по-настоящему. — Гвин улыбнулся, доедая пироги допивая остатки эля.

— Сэр Джон сказал, что навестит тебя при первом же удобном случае, — кивнул Томас, складывая остатки еды в корзину Несты. — Разумеется, он не хочет, чтобы его роль в этом деле была слишком очевидной, поскольку шериф по-прежнему убежден, что это именно он организовал твой побег.

Гвин снова устроился на узком каменном выступе — единственном месте в церкви, где могли присесть престарелые и немощные прихожане. Этот же выступ служил беглецу кроватью, лишь слегка смягченной тонким шерстяным одеялом, великодушно предоставленным в его распоряжение доброй хозяйкой таверны.

— Здешний приходской священник, кажется, вполне терпимо относится к моему пребыванию, — поделился Гвин с клириком. — В отличие от того толстого ублюдка в церкви Святого Олава, которому приходилось скрывать у себя настоящего убийцу.

— У него просто нет выбора, — пояснил Томас. — Священное убежище — это милосердие, дарованное самим Господом Богом, а не священнослужителем той или иной церкви. Но мы выбрали для тебя церковь Святого Мартина прежде всего потому, что отец Эдвин — один из немногих священников саксонского происхождения в Эксетере. Он сочувствует повстанцам и искренне ненавидит норманнскую аристократию, к которой принадлежит наш шериф!

— Молодец! — пробормотал Гвин. — Но лучше бы он бросил на эту каменную полку хоть какое-нибудь толстое покрывало. После сорока ночей на этом каменном ложе вся моя задница покроется огромными волдырями.

Джон де Волф решил последовать совету Несты и прислушаться к сплетням, которые распространялись в ее таверне. Если между братьями Тайрелл действительно существовала вражда, стало быть, первым делом надо посетить их сукновальную мануфактуру.

На следующее утро он отправился к Западным воротам и оказался на обширной заболоченной местности на берегу речки, известной под названием Экс-Айленд. Пробивая себе путь сквозь глубокие канавы и рытвины, во время сильных дождей она выходила из берегов и заливала обширные луга вплоть до Эксмура, и именно благодаря этому обстоятельству стала почти идеальным местом для сукновальных мануфактур, коих было здесь не меньше дюжины. Процесс очистки и обработки сырой шерсти требовал огромного количества воды, а производство шерсти являлось главным источником богатства не только Эксетера, но и всей Англии. Братья Тайрелл имели две мануфактуры, расположенные по соседству на берегу и окруженные большим количеством каналов, по которым вода из речки поступала на их предприятия. Вокруг главных зданий, выстроенных из толстых бревен, расположились многочисленные домики, большая часть которых использовалась для хранения сырой и уже обработанной шерсти.

Де Волф спросил, как отыскать Серло Тайрелла, но ему сказали, что тот поехал за покупкой большой партии сырья в аббатство Бакфаст, где находилось самое многочисленное стадо овец в графстве Девоншир. В маленькой хижине за большим столом сидел клирик и сосредоточенно разбирал огромное количество свитков пергамента. Он был крайне раздражен когда его посмели оторвать от важных дел, но, узнав в неожиданном госте королевского коронера, вскочил и почтительно поклонился.

— Чем могу быть полезен, сэр? — пролепетал он. — Это ужасное дело!

Джон решил, что тот имеет в виду нелепую смерть своего работодателя.

— Мне нужны некоторые сведения, которые могут помочь нам найти истинного убийцу вашего хозяина.

Брови клирика удивленно поползли вверх.

— А я думал, сэр, что его уже давно нашли! — Однако, вспомнив, что предполагаемым убийцей оказался верный слуга этого рыцаря, он продемонстрировал нарочитое смущение.

Клирику, как и Джону, было лет сорок. Это был невысокий полный мужчина с круглым лицом и светлыми, заметно редеющими, коротко остриженными волосами. Его толстые розовые губы скрывали два ряда неровных зубов отвратительного желтого цвета. Он был в длинной черной сутане, покрытой многочисленными чернильными пятнами; такими же пятнами пестрели его толстые пальцы на обеих руках.

— Я Мартин Нотт, сэр, главный клирик предприятий братьев Тайрелл. Что я должен рассказать вам?

Коронеру сразу не понравился толстяк, хотя никаких видимых причин для этого не находилось. Однако за короткое время общения он успел произвести неприятное впечатление своими пошлыми манерами и слишком подвижными мокрыми губами. Прекрасно осознавая, что это слишком поспешное впечатление несправедливо для незнакомого человека, Джон сразу приступил к делу:

— Вы работали клириком и на Уолтера, и на Серло Тайрелла?

— Да, господин коронер, я имел честь служить им обоим. На соседнем предприятии есть еще один клирик, но он слишком молод и неопытен и работает под моим руководством. — Мартин произнес эти слова с неприкрытым снисхождением — так обычно епископ обращается к мальчику из церковного хора.

— Насколько я понимаю, братья были партнерами?

— Да, сэр, но Уолтер владел большей долей собственности, поскольку намного старше Серло и унаследовал это предприятие, когда его младший брат был еще подростком.

И де Волф решил без промедления перейти к сути дела.

— Между ними существовало согласие, или все-таки имелись серьезные трения?

Мартин заметно насторожился.

— Я всего лишь стюард, сэр, управляющий их хозяйством, и в мои непосредственные обязанности входит ведение отчетности и обеспечение бесперебойной работы этой мануфактуры.

Коронер не собирался скрывать от клирика свои истинные намерения.

— Да ладно вам! Я расследую серьезное убийство, и у меня нет времени обмениваться с вами любезностями на этот счет. Главный управляющий всегда знает гораздо больше других. — Его жесткий тон, а также совершенно откровенная лесть насчет информированности доверенных служащих окончательно развязали клирику язык.

— Ну, если между нами, сэр, то господин Серло не всегда был доволен методами управления старшего брата и тяготился его главенствующим положением на предприятии. Он неоднократно предлагал различные нововведения и знал, как улучшить работу и расширить производство, но старший брат всегда подавлял его инициативу.

— И каковы же были последствия? — продолжал допытываться Джон.

Прежде чем ответить, клирик многозначительно оглядел пустое помещение.

— Серло постоянно предлагал старшему брату выкупить его долю, намекая, что тому пора удалиться от дел и отдохнуть или открыть новое дело — например, продажу и сдачу в аренду жилых домов. Мне кажется, Серло страстно мечтал стать одним из богатейших людей города и занять высокое общественное положение. Я вполне допускаю, что он подумывал даже о должности мэра. — Клирик грустно покачал головой. — Господину Уолтеру следовало принять это предложение… Впрочем, сейчас слишком поздно говорить об этом.

— Их споры носили агрессивный характер?

Мартин неуверенно пожал плечами:

— Конечно, иногда они обменивались довольно резкими выражениями, но не более того.

И Джону показалось, что он начинает понимать суть дела. Громко прокашлявшись, чтобы хоть как-то снять неловкость ситуации и смягчить следующий вопрос, он пристально посмотрел на клирика:

— А что вы можете сказать об отношениях между Серло и женой его старшего брата?

Светлые брови Мартина снова поползли вверх, выражая крайнее удивление.

— С госпожой Тайрелл? Не понимаю, сэр, что вы имеете в виду.

Джон глубоко вздохнул, удрученный артистическими способностями этого клирика.

— Я не слепой, как, впрочем, и остальные жители Эксетера! Серло Тайрелл не женат и, по всей видимости, обожает свою невестку.

Глаза Мартина снова забегали по пустой комнате, и он невольно понизил голос:

— Он действительно предан госпоже Кристине, но я абсолютно уверен, что между ними не было никаких предосудительных отношений. После ужасной смерти ее мужа он стал еще больше помогать ей, и если они в конце концов заключат более тесный союз, я нисколько не удивлюсь. Более того, буду счастлив.

Де Волфа раздражала педантичная манера клирика, но все последующие вопросы не прояснили сути дела. Территорию сукновальни он покинул с ощущением, что увертки этого скользкого человека лишь подтверждают слухи, которыми уже давно полнится город. Серло действительно добивался увеличения своей доли за счет старшего брата, стремился к повышению собственного статуса в городе и, вне всяких сомнений, домогался его красивой жены. И вот сейчас все три цели почти достигнуты, но может ли это стать достаточно серьезным мотивом, чтобы вонзить клинок в шею несчастному брату?

С некоторых пор обвинять де Волфа в бегстве Гвина из тюрьмы стал не только шериф, но и Матильда.

— Совершенно очевидно, муженек, что ты каким-то образом причастен к этому делу! — в очередной раз упрекнула его жена за ужином. — Да к тому же использовал наши деньги, чтобы подкупить тюремщика.

Де Волф сосредоточенно вынимал застрявшую в зубах рыбную кость — поскольку сегодня была пятница, вместо обычного мяса на ужин подали соленую пикшу, — а заодно обдумывал убедительный ответ.

— Тебе хорошо известно, Матильда, что в ту ночь меня не было возле Южных ворот, — спокойно ответил он, прекрасно зная, что этот тон еще больше разозлит ее.

— Мой брат говорит, что именно ты организовал это позорное дело! — выпалила она, склонив над столом свое перекошенное злобой квадратное лицо.

— Нет, сперва он сам организовал еще более позорное дело, безосновательно обвинив моего лучшего офицера в преступлении и заточив его в тюремную камеру! — парировал Джон. — Поэтому давай считать, что сам Бог уравнял наши шансы, позволив сбежать из тюрьмы тем пяти узникам, одним из которых, по счастью, оказался Гвин.

Матильда сердито отодвинула стул — деревянные ножки громко проскрипели по вымощенному каменными плитами полу.

— Как ты смеешь богохульствовать, упоминая имя Господа Бога для защиты этого корнуолльского дикаря?! — злобно прорычала она. — Ты уже осквернил часовню Святого Мартина, упрятав его туда! Я сейчас же отправлюсь в церковь Святого Олава помолиться за твою грешную душу, поскольку она давно уже нуждается в спасении. — С этими словами женщина приподняла подол тяжелой юбки, отороченной дорогими кружевами, и вышла из гостиной, зовя по пути свою французскую служанку, чтобы та помогла ей одеться для церковной службы.

Джон медленно покончил с ужином и уселся у очага с кружкой сидра в руке. Он долго смотрел на огонь, потягивая приятный напиток и поглаживая свободной рукой голову старого пса. Потрескивающее в огне дерево напомнило о сгоревшем дотла жилище Гвина, с которого и началась эта странная и весьма печальная цепь событий. Хотя его офицер постоянно твердил, будто все несчастья последнего времени начались с обретения нового меча, на самом деле это было не так. Пожар вспыхнул задолго до покупки оружия, да и его сыновья заболели еще до этого.

Он вновь прокрутил в голове все события, но так и не нашел хоть каких-нибудь доказательств против Серло Тайрелла. Однако решил все-таки поговорить с ним, когда тот вернется из Бакфаста, хотя и сейчас было ясно, что этот человек вряд ли признает свою вину, если только не вырвать у него признание под пытками. Какое-то время Джон размышлял о Кристине как возможном подозреваемом в убийстве. Его настораживало то, как спокойно она вела себя на дознании, видя перед собой тело мертвого мужа, а также ее истерика при виде носового платка шерифа с пятнами крови. И хотя Джон допускал, что эта хрупкая женщина могла нанести мужу такой сильный удар клинком в шею — а госпожа Тайрелл, вне всяких сомнений, была женщиной хрупкой, — все же он сомневался в ее готовности рискнуть головой только затем, чтобы сменить одного брата на другого.

В этот момент он услышал, как громко хлопнула передняя дверь дома и Матильда быстро зашагала в сторону церкви Святого Олава, спеша сотворить молитву во спасение его грешной души. А за ней мелко семенила верная служанка Люсиль. Джон встал со стула, а в гостиную вошла кухарка, чтобы убрать остатки еды и грязную посуду. Когда она игриво наклонилась над столом, Джон погладил ее округлый зад, но та быстро, хотя и неохотно, отвела его руку и повернулась с укоризненной улыбкой.

— С этим делом давно покончено, сэр коронер! Приберегите силы для хозяйки таверны на Айдл-лейн!

Мэри знала о его любовнице, как, впрочем, практически все жители города, и Джон подозревал, что она ревнует, хотя сама воздвигла между ними стену.

Глядя на него поверх пустой кружки из-под эля, она вдруг стала подчеркнуто серьезной.

— Это ужасное убийство доставило бедному Гвину массу неприятностей. Сегодня утром я была на рыбном базаре и встретила одну девушку, которую давно знаю. Она живет на Уотербир-стрит и сообщила мне об этом Уолтере Тайрелле много интересного.

Джон мгновенно насторожился и попросил ее рассказать о встрече во всех деталях. Как Неста собирала по крупицам ценную информацию от завсегдатаев своей таверны, так и Мэри приносила ему слухи и сплетни, циркулировавшие среди служанок и горничных города. Джон приготовился внимательно слушать, и ее явно смутило такое внимание.

— Если честно, то она работает проституткой в одном из местных борделей, — краснея от неловкости, начала Мэри, — но при этом весьма приятная женщина, которой приходится кормить двух малышей. И вот она рассказала мне, что покойный довольно часто бывал в их борделе. Конечно, он приходил не к ней, а к другой женщине, по имени Бернис. И делал это тайно, всячески пытаясь скрыть свое увлечение. Являлся поздно ночью, в большой черной накидке, и выбирал самую темную аллею, стараясь не ходить по улице. Именно в той самой аллее его потом и нашли мертвым, в нескольких шагах от борделя.

Мэри больше не сообщила ему ничего интересного, но, направляясь в свою палату в замке, он размышлял, какую пользу можно извлечь из этой информации. Усиливала ли она подозрения насчет Серло или даже самой Кристины? Если Уолтеру пришлось прибегнуть к услугам проститутки, имея дома весьма симпатичную молодую жену, не означает ли это, что их взаимоотношения были гораздо более сложными, чем пытался представить его клирик? Мог ли младший брат, или жена, или сразу оба проследить за ним, дойти до борделя и одним ударом убить двух зайцев? Устранить неверного супруга, стоявшего на пути их безудержной страсти, а заодно и прибрать к рукам его процветающее дело?

Чердачное помещение на самом верху башни пустовало. Томаса поблизости не было, а подоконник, на котором обычно сидел Гвин, дожидаясь своего господина, выглядел осиротевшим. Джон уселся за большой дубовый стол и неохотно взял свиток пергамента, исписанный словами и фразами на латыни. Он уже давно пытался освоить грамоту с помощью своего верного клирика и викария из кафедрального собора, но пока эти занятия не приносили желаемого результата.

Через минуту его мысли унеслись от манускрипта, и он обрадовался, услышав шаги на каменной лестнице, — прекрасный повод отвлечься от скучных занятий. Вскоре на пороге появился запыхавшийся и чрезвычайно взволнованный Томас де Пейн.

— Господин коронер, я только что был в кафедральном соборе и услышал там неприятные новости! — выпалил он без запинки и устало облокотился на стол, пытаясь отдышаться. — Один мой знакомый дьякон сообщил мне по секрету, что сегодня утром к епископу прибыл наш шериф с каким-то важным делом, но, узнав, что его светлость сейчас находится в Ковентри, сильно разозлился и стал искать регента. Они тайно посовещались, уединившись в его келье, а потом вызвали к себе еще двух каноников.

Когда Томас назвал их имена, Джон сразу же узнал двух закадычных друзей шерифа, которые так же тайно симпатизировали принцу Джону, как и сам епископ Маршалл.

— А ты знаешь, о чем шла речь? — настороженно спросил де Волф.

— Этот дьякон пытался подслушать под дверью, поскольку очень любопытен, — усмехнулся Томас. — И хотя проктор прогнал его прочь, ему удалось услышать несколько слов, среди которых он больше всего запомнил «ворваться в церковное убежище»!

Коронер топнул ногой и ударил кулаком по столу.

— Ублюдок! Неужели посмеет нарушить давний обычай? — процедил он сквозь зубы. — Томас, ты же бывший священник, разве такое возможно?

Клирик, прекрасно знавший все нормы и обычаи церковной жизни, объяснил ему, что церковь хоть и следит за сохранением неприкосновенности убежища, в особенности после смерти Томаса Беккета, в исключительных случаях такая возможность все же допускается.

— Существует даже специальный перечень штрафов, налагаемых за нарушение неприкосновенности убежища, — закончил он. — Так, например, штраф за вторжение в кафедральный собор намного больше, чем в небольшую церковь или часовню.

Де Волф, не имея никакого желания проверять на практике достоверность подобного утверждения, мгновенно вскочил на ноги, схватил свою накидку и направился к двери.

— Томас, со всех ног беги в церковь Святого Мартина и предупреди Гвина. Запри дверь на засов и никому не открывай, кроме меня.

Он поспешил через внутренний двор и ворвался в палату де Ревелле, но там уже никого не было, кроме какого-то клирика, разбиравшего свитки с указанием налоговых поступлений.

— Где он, Эдвин? — с порога закричал де Волф.

— Ушел час назад в крайнем волнении, господин коронер, чтобы найти констебля замка. — Клирик сделал паузу и добавил: — С тех пор он сюда не возвращался.

— Черт бы его побрал! — пробормотал де Волф. — Боюсь, я уже опоздал!

Повернувшись, чтобы выбежать из палаты шерифа, он вдруг увидел у двери новый меч Гвина, прислоненный к стене. Не долго думая Джон схватил его и повесил себе на ремень, поскольку свое оружие в городе, как правило, не носил. Затем быстро спустился по каменным ступенькам, стараясь как можно скорее добраться до церкви Святого Мартина. Однако по пути неожиданно наткнулся на Ралфа Морина, коренастого констебля, который командовал гарнизоном в замке Ружемон. Вместе с сержантом Гэбриелом он пытался построить вооруженных солдат, но те всем своим видом демонстрировали нежелание выполнять его приказ.

— Что здесь происходит, Ралф? — строго спросил де Волф, направляясь к нему быстрым шагом.

Констебль взял коронера под руку и отвел в сторону, подальше от солдат.

— Слава Богу, вы пришли. Я уже собирался искать вас. Этот трижды проклятый шериф приказал мне вытащить из церкви вашего офицера. Я всеми силами пытался воспротивиться этому, но приказ есть приказ. Он представляет здесь короля, а я нахожусь под его командованием.

В отличие от всех других замков, обычно принадлежавших баронам или лордам, Эксетер всегда находился под управлением королевской администрации, и потому любой констебль вынужден был выполнять ее приказания. Несмотря на злость и решимость помешать шерифу, де Волф дружески положил руку на широкое плечо констебля.

— Я все понимаю, Ралф. Ты должен исполнить свой долг, даже если он несет в себе зло.

В этот момент к ним присоединился охваченный яростью Гэбриел.

— Это же сумасшествие! — Его голос вибрировал от негодования. — Сперва я помог ему убежать, а теперь должен насильно вытащить оттуда! Но этот чертов шериф повесит нас, если мы откажемся выполнять его приказ!

— А как же осквернение священного убежища? — язвительно осведомился коронер.

Ралф покачал головой:

— Де Ревелле сказал, чтобы мы забыли об этом. Он готов взять на себя полную ответственность за свои действия и заплатить любой штраф. Он также сказал, что епископ решит все проблемы, связанные с религиозными порядками, поэтому нам это не грозит серьезным наказанием.

Он произнес это с такой горечью, что Джон понял — только страх перед виселицей вынуждает его подчиниться столь безумному приказу.

— В таком случае, Ралф, сделай мне одолжение — дай время добраться туда раньше тебя. Ты меня понял?

Констебль молча кивнул и показал рукой на лошадь, стоявшую неподалеку от конюшни. Она уже была под седлом на случай экстренной поездки вестового по какому-либо важному делу.

— Мы скоро пойдем туда маршем, но если вы возьмете этого мерина, то приедете минут на десять раньше. Это все, что я могу сделать для вас, Джон!

Де Волф взмахнул рукой в знак благодарности, запрыгнул в седло и вылетел из ворот замка на дорогу, идущую к Восточным воротам. Чтобы избежать толкучки на Хай-стрит в это время дня, он свернул на безлюдную боковую улочку и, громким криком разгоняя редких пешеходов, помчался к небольшой церквушке. Там он оставил лошадь на заросшем травой церковном дворе, а сам рванулся к двери и заколотил по ней кулаками, крича Томасу, чтобы тот немедленно открыл. Через минуту послышался тяжелый стук засова, дверь отворилась, и Джон буквально ввалился внутрь, но увидел не тщедушного клирика, а высокого сурового священника со светлыми волосами.

— Отец Эдвин! — закричал ему Джон. — Через несколько минут ваше священное убежище может подвергнуться осквернению!

Саксонец молча кивнул, и только после этого де Волф заметил позади него Гвина и Томаса.

— Ваш клирик и мой брат во Христе уже объяснил мне, что здесь происходит. Это возмутительно, но вполне обычно для захватчиков, которые так нагло пренебрегают нашими древними традициями.

Джон сам происходил из древнего норманнского рода, хотя его мать была уроженкой Уэльса. Но сейчас он не имел никакого желания вести политические споры.

— Мы должны забрать его отсюда и укрыть в более надежном месте, — выпалил он на одном дыхании. — Они придут сюда через несколько минут, поэтому единственным надежным местом сейчас может быть только мой дом, который находится чуть дальше по этой улице.

Приходский священник решительно покачал головой:

— Вы хороший человек, сэр Джон, и не должны подвергать себя опасности. Это может погубить вас. — Он кивнул в сторону Гвина, чтобы сразу отмести все аргументы с его стороны, и повел их к небольшой двери справа от алтаря. Отперев ее огромным металлическим ключом, саксонец повернулся к Джону, преграждая ему дорогу. — Господин коронер, прошу вас незамедлительно покинуть церковь и укрыться в собственном доме. Таким образом вы сможете уклониться от каких бы то ни было обвинений в свой адрес. Не сомневаюсь, что они станут искать вас.

С этими словами он показал Джону на входную дверь, а сам, пропустив вперед Гвина и Томаса, вошел в крохотное помещение, служившее ему благословенным жилищем, в котором хранились его богослужебные книги. Оглянувшись, он снова показал на дверь:

— Ваш клирик придет к вам позже и сообщит, как обстоят дела.

После этого он закрыл ее за собой, и Джон услышал, как металлический ключ повернулся в замке.

— Это святой человек, — восхищенно сказал Томас. — Если бы я был епископом, то обратился бы в Рим с просьбой причислить отца Эдвина к лику святых!

В тот вечер они с де Волфом сидели за столиком в таверне и наперебой пересказывали Несте волнующие события ужасного дня.

— В ризнице есть боковая дверь, ведущая в небольшой дворик, — продолжал Томас. — А там стояли похоронные дроги, в которых обычно доставляли покойников для отпевания в кафедральный собор. Это что-то вроде длинного сундука на маленьких колесах и с ручками по обе стороны. Священник поднял крышку и приказал Гвину залезть внутрь.

Несмотря на всю серьезность сложившейся ситуации, Неста не смогла подавить приступ смеха.

— Думаю, ему не очень понравилось это предложение!

— Бедный парень вынужден был свернуться калачиком, чтобы поместиться в этом ящике, — кивнул Томас. — И все это время тихо проклинал всех и вся.

Далее он рассказал, что саксонский священник приказал ему облачиться в одежду монаха-бенедиктинца и толкать телегу сзади, а сам шел спереди, таща ее за обе ручки. Так они проехали почти всю улицу, распевая на латыни самые разнообразные молитвы и потупив глаза. Люди почтительно расступались, снимали шляпы и истово крестились, уступая дорогу телеге с «покойником». Наконец они добрались до самого дальнего конца Кенон-роу, где начиналась городская стена и многочисленные сады. Там они остановились под густыми кустами, открыли крышку и выпустили Гвина, который выглядел еще более взъерошенным, чем обычно. Саксонец быстро провел его через небольшую арку в крохотную каменную хижину, пристроенную к городской стене высотой пятнадцать футов, и спрятал там.

— Городской водосборник! — догадалась Неста, прервав рассказ Томаса. — Мне кто-то говорил, что именно там сквозь стену проходит водоканал.

Джон понимающе кивнул, поскольку сам недавно обнаружил в том месте мертвое тело.

— Вода поступает туда из источников Сент-Сидвелла, и теперь нам остается надеяться, что Гвин не подхватит какую-нибудь желтуху, как его сыновья.

— Этот бедняга просто не сможет оставаться там слишком долго, — сочувственно сказала Неста. — Такой большой человек даже не выпрямится в этих низких проходах. Что нам сделать, чтобы помочь ему?

Де Волф объяснил, что уже подкупил одного извозчика, чтобы тот вывез Гвина за пределы города завтра утром, спрятав его под грузом готовой одежды, которая должна быть доставлена в порт Топсхэм, что в пяти милях вниз по реке.

— Но ему надо проехать не более половины пути, чтобы потом найти убежище в приорате Святого Якова, — тамошние монахи хорошо знают его еще по нашему первому визиту туда. Даже если этот чертов шериф разнюхает, где он скрывается, ему придется снова нарушить старое правило священного убежища.

Одноглазый подручный в таверне незаметно подошел к ним, чтобы наполнить кружки новой порцией эля, а Неста в этот момент спросила коронера, как Ричард де Ревелле воспринял свое последнее поражение.

— Когда Ралф Морин доложил ему, что птичка опять выпорхнула из его рук, — сказал Джон с нескрываемым удовольствием, — он, как всегда, впал в очередной приступ ярости, орал на всех и угрожал мне всевозможными карами. Конечно, я настоял, чтобы Ралф и Гэбриел сразу после обыска церкви пришли ко мне и прошерстили мой дом в поисках Гвина. Они все сделали правильно и с превеликим удовольствием доложили шерифу, что я спал у камина и никаких признаков Гвина в доме не обнаружено. Слава Всевышнему, в этот момент Матильда стояла на коленях в церкви Святого Олава, замаливая мои грехи, и не видела, что там происходит!

Однако Неста не скрывала волнения.

— Но шериф все равно знает или догадывается, что ты в очередной раз организовал побег Гвина?

— Он может думать что угодно, но ничего доказать все равно не сможет, а все его слуги, от самого обыкновенного констебля в замке до младшего солдата, настолько глупы, что никогда не отыщут Гвина.

Де Волф наклонился через стал к своему клирику:

— Томас, ты узнал что-нибудь новенькое от своих кафедральных шпионов?

Лишенный духовного сана священник проживал сейчас в комнате прислуги одного из домов каноника на церковном подворье, ночуя в коридоре на соломенном матрасе. Несмотря на жуткие условия, это было идеальное место для сбора информации и всевозможных слухов по поводу семейства Тайрелл, однако до сих пор ничего интересного он так и не узнал.

— В таком случае придется поговорить непосредственно с Серло и Кристиной, — недовольно проворчал Джон. — Я хорошенько потрясу их дерево, и посмотрим — может быть, с него что-нибудь да упадет.

— А как насчет той шлюхи из борделя на Уотербир-стрит? — спросила Неста. — Такого рода девушки всегда имеют человека, который защищает их от всевозможных неприятностей и получает львиную долю заработанных ими денег. Если убийство действительно произошло почти на пороге борделя, то, возможно, ему известны некоторые подробности.

— Прекрасная идея, мадам! — воодушевился Джон. — Не буду медлить и схожу туда завтра же. — Он стиснул ее ногу под столом и шутливо добавил: — Я не был в борделе уже много лет!

На следующее утро де Волф послал Томаса де Пейна в приорат Святого Якова, чтобы удостовериться, благополучно ли добрался туда Гвин, а заодно передать некоторую сумму денег приору на питание и содержание беглеца. Как только клирик ускакал прочь на своем пони, усевшись по совету Джона боком, как женщина, де Волф направился в дом покойного Уолтера, что неподалеку от Восточных ворот.

Дверь ему открыла юная служанка и сразу же провела в гостиную, где у небольшого камина сидела Кристина с оловянной кружкой вина в руке. Она была по-прежнему облачена в траурную серую одежду, поскольку похороны мужа состоялись лишь позавчера. Однако ее вдовий наряд украшал золотой пояс, дважды опоясывавший тонкую талию, длинные концы которого свисали почти до пола. На голове ее уже не было черной вуали или апостольника, а светлые волосы, заплетенные в косички и уложенные в замысловатую прическу, покрывала золотистая сетка. Сейчас Кристина Тайрелл больше напоминала не убитую горем вдову, а с нетерпением ожидавшую любовника женщину и явно разочаровалась, увидев вместо него коронера графства.

— Вы пришли сообщить мне, что наконец-то поймали этого грубого дикаря, убившего моего мужа? — Она смотрела на него взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Плохое начало для их разговора.

— Вы прекрасно знаете, мадам, что этот человек не причастен к убийству вашего мужа, — спокойно отреагировал Джон. — Я абсолютно уверен, что вы вступили в сговор с шерифом, чтобы обвинить его. И кровь на мече тоже поддельная.

Женщина густо покраснела и запротестовала, хотя явно стыдилась смотреть в глаза коронеру.

— Если парень все равно виноват, какое это имеет значение? — смущенно пробормотала она.

— Знаете, госпожа, у меня есть лучший кандидат на роль убийцы, — решительно заявил Джон. — А может быть, даже два! Как насчет вас лично и вашего любовника Серло? Ведь вы оба имели серьезные причины желать смерти Уолтеру.

Кристина, багрово-красная, яростно сверкнула на Джона глазами.

— Что за чушь! Вы что, с ума сошли?

— Ваш муж часто заглядывал в публичный дом, — продолжал наступать де Волф. — Вы считаете это доказательством его преданности? Может, именно поэтому вы хотели от него избавиться? Или вам не кажется это изменой? Всем хорошо известно, что вы неравнодушны к его младшему брату.

— Чушь несусветная! — продолжала негодовать она. — Вы не имеете права говорить со мной в таком тоне!

Джон сильно ударил кулаком по ладони.

— Я расследую убийство, мадам, и имею право задавать вам любые вопросы! — грозно прорычал он на весь дом.

Ее ответ был столь же драматическим, сколь и неожиданным. Она резко нагнулась к очагу, обложенному небольшими камнями, и схватила длинную металлическую кочергу. Угрожающе подняв ее над головой, она двинулась на де Волфа, стараясь угодить ему в голову. Тот вздрогнул и попятился, пытаясь увильнуть от грозного оружия. Ему удалось защитить голову, но запястье сильно пострадало. Изрыгая проклятия, он продолжал отступать к двери, где в ужасе перед гневом хозяйки застыла служанка. По всей вероятности, она еще никогда не видела ее в такой ярости.

— Убирайтесь отсюда, черт вас возьми! — что есть мочи заорала Кристина, снова поднимая кочергу для очередного удара. — Уходи прочь, грязный грубиян!

Поскольку Джон не мог поднять руку с кинжалом на женщину, он решил последовать ее совету и вернуться в более удачное время.

— Вы пожалеете об этом, мадам! — крикнул он уже с порога. — Я возвращусь, когда вы окончательно придете в себя.

Он выскочил из дома, громко хлопнув дверью, и успокоился лишь на улице. К счастью, эта мегера не стала его преследовать, и только через несколько ярдов он сумел восстановить оскорбленное достоинство. Он легко отбивал атаки дюжины воинов Салах-ад-Дина, но справиться с вооруженной кочергой мегерой оказался не в силах.

Решив никогда и ни при каких обстоятельствах не сообщать посторонним о том унижении, которое потерпел в доме разъяренной вдовы, коронер прошел через весь город к Экс-Айленду и сукновальным мануфактурам.

Надеясь, что его энтузиазм сыщика не угас окончательно после визита к Кристине, Джон сразу направился к хижине клирика, чтобы выяснить, не вернулся ли Серло Тайрелл. К счастью, тот был на месте и стоял посреди хижины, облокотившись на стол и выслушивая длинный перечень цифр, который Мартин Нотт громко зачитывал ему с пергаментного свитка. Как и основная часть населения, Серло был неграмотным и, подобно большинству торговцев и предпринимателей, зависел от представителя какого-нибудь религиозного общества, который вел его бухгалтерию и корреспонденцию.

Суконщик посмотрел на незваного гостя с удивлением, быстро сменившимся раздражением, когда узнал в нем коронера.

— Я уже рассказал все, что мне известно, — гневно выпалил он. — Почему вы так рьяно настаиваете на своей версии, хотя всем уже очевидно, кто является настоящим убийцей?

Де Волф пристально посмотрел на клирика:

— Будет лучше, если мы поговорим с вами наедине. Это в ваших же интересах.

— У меня нет никаких секретов от Мартина, поэтому можете говорить совершенно откровенно. Но прошу поторопиться, поскольку у меня много других важных дел. — Суконщик сопроводил свои слова выразительным взглядом.

— Очень хорошо, но я только что вышел из дома Кристины, — многозначительно объявил Джон и заметил, как по лицу Серло пробежала легкая тень, после чего он быстро кивнул клирику, чтобы тот оставил их наедине.

— Может, тебе действительно лучше выйти. Мартин, поскольку речь идет о моих личных делах, — смущенно пробормотал он.

Когда клирик скрылся за дверью, коронер повторил атаку, недавно опробованную на Кристине.

— Мне хорошо известно, что вы согласились на обман, который совершил шериф, используя кровь цыпленка, — твердо заявил коронер. — Мне также известно о ваших более чем дружеских отношениях с невесткой.

Серло внезапно побледнел, но рот его скривился в упрямой ухмылке.

— Я отвергаю столь дерзкие обвинения! Шериф непременно узнает об этом!

— Он узнает об этом из моих слов, как только я встречусь с ним! — решительно заявил Джон. — И не надо изображать передо мной невинность. Я знаю от Кристины, что вы давно являетесь любовниками! — Утверждение было явно натянутым, но коронер готов был пойти на все, чтобы спасти своего друга Гвина. — Более того, у меня есть серьезные основания подозревать, что вы оба можете быть самым непосредственным образом причастны к смерти Уолтера. Ведь отныне вы получаете в свои руки весь его бизнес, а она может стать не только вашей любовницей, но и законной супругой. И разве Кристина не мечтала отомстить ему за то, что он предпочел ее какой-то шлюхе из борделя на Уотербир-стрит?

В этой комнате не было домашнего очага и отсутствовала кочерга, но Серло явно без раздумий использовал бы ее, окажись она у него под рукой. Его бледное лицо побагровело, глаза налились кровью, а руки заметно дрожали, когда он махал ими перед лицом коронера, выкрикивая проклятия и тщетно пытаясь доказать свою невиновность.

Как и в случае с Кристиной, атака де Волфа потерпела полный крах и все его усилия так ни к чему и не привели. Хотя они еще несколько минут орали друг на друга, обвиняя во всех смертных грехах, коронер прекрасно понимал, что весь арсенал его аргументов исчерпан и ему больше нечего здесь делать, кроме как поспешно ретироваться, подавив унижение от очередного поражения. За дверью хижины он наткнулся на Мартина Нотта, который, хотя и стоял в нескольких ярдах, несомненно, внимательно слушал их ожесточенную перепалку.

— Я проведу вас до ворот, сэр Джон, — услужливо предложил клирик и засеменил к высокому забору, окружавшему их предприятие. — Я всегда был главным клириком господина Уолтера, — осторожно начал он. — Именно поэтому немало знаю о состоянии его дел, причем не только производственных, но и личных.

Де Волф остановился и пристально посмотрел на гладкое лицо Мартина.

— Что ты хочешь этим сказать? — строго спросил он.

— Я не мог слышать весь разговор, произошедший между вами в хижине, — махнул тот рукой на свою контору. — Однако, будучи добропорядочным гражданином, должен подтвердить, что Уолтер действительно часто ходил по ночным улицам. — Клирик деликатно прокашлялся. — И навещал одну проститутку в борделе, который находится поблизости от места убийства. Я очень сожалею, что его брак был далеко не самым счастливым.

— Послушай, парень, мне все это хорошо известно, — подозрительно посмотрел на него Джон. — Зачем ты мне это говоришь?

— Господин Уолтер часто носил с собой довольно большую сумму денег, когда покупал или продавал товар. Я знаю, что в ночь гибели он пошел в «Нью инн» для встречи с мастером-ткачом, чтобы получить от него деньги за поставку своей лучшей шерсти. Именно поэтому эти деньги никак не были оприходованы в моих записях, и даже госпожа Кристина и Серло говорят, что никогда не видели их.

— Когда его обнаружили, не нашли никаких денег, — подтвердил де Волф. — Какая сумма могло быть при нем в тот момент?

— По моим прикидкам, около четырех фунтов — огромные деньги, чтобы держать их при себе.

— А не могла ли проститутка похитить их у него? Хотя если он был обнаружен на улице, то вряд ли позволил бы ей сделать это в борделе.

Мартин Нотт пожал плечами.

— А разве она не могла предупредить сообщников, что один из ее клиентов имеет при себе такую сумму? — предположил он.

— Я уже думал об этом, но не знал, что при нем было так много денег, — признался Джон. — Я должен побеседовать с этой проституткой.

В этот момент они подошли к воротам предприятия, Мартин попрощался с ним с глупой улыбкой на губах, и де Волф в глубокой задумчивости направился к Западным воротам.

Вернувшись в город, он решил незамедлительно проверить все намеки на возможную причастность к смерти Уолтера женщины из борделя, которые сделал во время беседы его главный клирик. Он быстро добрался до Уотербир-стрит и настойчиво постучал в дверь заведения, не обращая никакого внимания на то, что посторонние люди увидят его перед домом с весьма дурной репутацией. Дверь открыла беззубая старуха, которая выглядела так, словно была проституткой еще во времена старого короля Генри.

Она уставилась на него в недоумении, очевидно размышляя, зачем пришел сюда королевский коронер — по делу или ради удовольствия. Джон быстро развеял ее сомнения, спросив, работает ли в заведении девушка по имени Бернис. При этом его хриплый голос не оставлял никаких сомнений в том, что интересуется он ею исключительно в силу профессиональных обязанностей.

На первом этаже этого мрачного здания располагалось несколько небольших комнат, второй этаж тоже был поделен на отдельные комнаты, однако настолько крохотные, что больше напоминали кабинки для примерки одежды. Старая карга медленно поднялась по лестнице и отодвинула тяжелую занавеску из грубой кожи, служившую в качестве двери.

— Бернис, тут к тебе какой-то джентльмен, — прокряхтела старуха и посторонилась.

Де Волф сделал ей знак убираться прочь и только потом вошел в крохотную комнату, где увидел стул, соломенный матрас на полу и на редкость красивую и пышущую здоровьем юную особу лет восемнадцати. Она сидела на стуле с куском хлеба в одной руке и сыром в другой. Увидев гостя, Бернис вскочила, положила еду прямо на пол и добродушно улыбнулась неожиданному клиенту.

— Я королевский коронер! — нарочито грубым голосом произнес Джон, хотя успел заметить, что девушка очень хорошенькая и совсем не похожа на большинство неряшливых шлюх, которые обычно работали в подобных заведениях. — Садись, подруга… Мне нужно поговорить с тобой насчет Уолтера Тайрелла.

На симпатичном лице юной девушки проявилась целая гамма эмоций. Сперва удивление, быстро сменившееся страхом, вслед за которым пришла усталость.

— Я ничего не знаю о нем, сэр, — сказала она с сильным деревенским акцентом. — Для меня он был просто мужчиной, который иногда навещал наше заведение.

— Но он всегда требовал только тебя, не так ли?

— Да, сэр. Это из-за того, что я чище и лучше, чем другие, — добавила она с искренней простотой, не предполагающей обмана.

— Значит, он и платил тебе больше? — поинтересовался коронер.

— Конечно, сэр. У него всегда было много денег.

Бернис обладала такой наивной непосредственностью, что Джон счел это качество не только трогательным, но и в высшей степени привлекательным. Затем он с грустью подумал, какой она станет в этом заведении лет через пять или десять.

— И кому именно он платил эти деньги? Тебе или той старой карге, которая встретила меня внизу?

Девушка покачала головой, и ее коричневые кудри разлетелись в разные стороны.

— Ни мне, ни ей, сэр. Он всегда появлялся очень поздно и только в определенные дни, а деньги получал мой человек, который всегда приходил в это время.

— Твой человек? И кто же это?

— Элиас Палмер, мой покровитель. Он опекает трех девушек в нашем заведении.

Джон понимающе кивнул. Все эти помещения использовали в своих целях несколько сводников и их проститутки, которые платили владельцу дома. А владельцем мог быть кто угодно, даже член городского самоуправления. В некоторых городах борделями владели высшие иерархи церкви. Однако для его расследования это не имело никакого значения.

— А что случилось в ту ночь, когда его нашли убитым неподалеку от этого места? Ты заметила что-нибудь необычное? Он был один?

— Он всегда был один, сэр, и никогда не рассказывал мне о своих делах. Слишком увлекался более приятными вещами, — невинно улыбнулась она коронеру.

— А ты видела, как он расплачивался с твоим человеком? У него был кошелек на поясе?

По миловидному лицу девушки пробежала тень, а ее поведение резко изменилось.

— У него действительно был кошелек, сэр. Как, впрочем, и всегда.

Де Волф почувствовал, как просыпается его инстинкт сыщика. В ее словах была зацепка.

— Ну ладно, девочка, выкладывай все начистоту. Если тебе это известно, значит, Элиас был в твоей комнате?

Она покачала головой с совершенно явным намерением уклониться от ответа:

— Нет, он никогда не входит ко мне, поскольку в этот момент мой клиент может все еще получать удовольствие. Терпеливо ждет внизу под лестницей и там же получает свои деньги.

— В ту ночь он вышел на улицу вслед за Уолтером Тайреллом?

Почувствовав себя в безопасности, она вновь обрела прежнюю уверенность.

— Нет, сэр, он поднялся ко мне, как всегда это делал, и дал два пенни, которые я заработала. — В ее словах была доля правды, но Джон почувствовал, что она что-то недоговаривает.

— Бернис, ты мне сказала не все! — рявкнул он и так резко подался к ней, что почти ткнулся в ее лицо.

Девушка неожиданно разрыдалась.

— Я сказала Элиасу в ту ночь, что у Уолтера с собой большая сумма денег. Я даже видела блеск золотой византийской монеты, когда он открыл кошелек, чтобы дать еще одно пенни лично мне.

В душе Джона зародился и стал быстро набирать силу триумф. В его руках наконец-то оказалась ниточка, за которую можно потянуть.

— Итак, что сделал Элиас потом? — строго спросил он.

Бернис пожала плечами, а по ее красивому лицу скатились две крупные слезинки.

— Ничего, сэр. Просто спустился вниз, и все.

Де Волф выпрямился и, подчиняясь какому-то странному импульсу, погладил девушку по голове.

— Успокойся, девочка. Я ухожу. Где можно найти этого Элиаса Палмера?

Ее круглое лицо снова озарилось приятной улыбкой.

— Старуха Мод подскажет вам, сэр. Он всегда находится где-то поблизости.

Спустившись вниз, Джон обнаружил старуху на заднем дворе. Она сидела на перевернутом деревянном ведре посреди кучи мусора и старых вещей. По его требованию Мод вернулась в дом и позвала Элиаса из боковой комнаты на первом этаже. Сгорая от нетерпения, Джон решительно отодвинул большую занавесь из грубой кожи и увидел мужчину, лежавшего лицом вниз на деревянной кровати со спущенными до колен бриджами.

Резво вскочив на ноги, тот удивленно выпучил глаза, одновременно пытаясь натянуть бриджи. Из-под него раздался пронзительный женский писк, и какая-то девушка быстро натянула на голову покрывало.

— Кто вы такой, черт возьми? — гневно проворчал мужчина, лихорадочно возясь с пряжкой на ремне.

— Проверяешь качество собственного товара? — насмешливо спросил Джон. — Я королевский коронер и хочу поговорить с тобой по важному делу. Когда приведешь себя в порядок, выходи во двор.

Через минуту Элиас Палмер неохотно протиснулся сквозь узкую заднюю дверь и вышел во двор. То был похожий на денди молодой человек среднего роста с копной густых каштановых волос на круглой голове. Его ничем не примечательное лицо уродовало большое родимое пятно, покрывавшее всю левую щеку и часть головы.

— Что вам надо от меня, коронер? — недовольно пробурчал он. — В нашей стране нет закона, запрещающего содержать нескольких девушек.

Джон не был в этом уверен, но сейчас его интересовало совсем другое.

— Куда ты дел деньги, Элиас? — выпалил он и дернул головой, как это обычно делают хищники, высматривающие очередную добычу.

— Какие деньги? Не понимаю, о чем вы! — решительно возразил сводник, но весь его вид свидетельствовал об обратном.

— Я говорю сейчас о бедном Уолтере Тайрелле! — заорал де Волф. — Бернис сообщила тебе, что у него с собой кошелек с золотыми монетами, разве не так?

— Ну и что с того, если так? — смущенно пробормотал Элиас. — В слухах нет ничего плохого.

— Но есть много плохого в убийстве, Элиас! — продолжал наступать коронер. — Ты последовал за ним в конец темной аллеи, убил и забрал его деньги. Либо ты признаешь этот факт сейчас, либо тебе придется сделать это после мучительных пыток.

Элиас огляделся вокруг диким взглядом загнанного зверя, все еще отрицая предъявленное ему обвинение. Из задней двери дома на него с любопытством пялились старуха Мод, Бернис и другие девушки борделя. Неожиданно повернувшись, Элиас опрометью бросился вдоль забора к воротам, а де Волф последовал за ним, пытаясь нагнать во что бы то ни стало. В этот момент он вдруг вспомнил, что на ремне у него висит меч Гвина. Не долго думая Джон вынул его из ножен и высоко поднял вверх. Лезвие клинка ярко сверкнуло на солнце в тот самый момент, когда коронер ударил мечом по верхней перекладине ворот. Острая сталь рассекла толстый деревянный брус и вонзилась в нижнюю перекладину всего в дюйме от побелевших пальцев Элиаса, заодно пригвоздив к воротам край его длинной рубашки.

Потеряв от страха дар речи, парень упал на землю, а его рубашка затрещала и разорвалась на две половинки. Он воздел вверх руки, защищаясь от сверкающего клинка.

— Я не убивал его, сэр, клянусь! — взмолился сутенер. — Просто снял кошелек с мертвого тела, вот и все.

Джон помог ему подняться на ноги и легонько ткнул острием меча в бок, указывая направление.

— Вот и расскажешь все это королевским судьям на следующем выездном заседании суда присяжных, — угрюмо проворчал он.

Приорат Святого Якова представлял собой небольшой молитвенный дом на берегу реки между Эксетером и Топсхэмом. Настоятель монастыря и четверо монахов были клюнийцами, выходцами из монастыря Святого Мартина в Париже. Они вели тихое существование, выращивали овощи на небольшом участке земли и ловили рыбу в реке Экс.

Навестив Гвина, Томас нашел его сытым и довольным, но тоскующим в невольном заточении по жене и детям. На следующий день после посещения борделя де Волф решил повидаться со своим верным оруженосцем, предприняв все предосторожности, чтобы многочисленные шпионы шерифа не выведали его тайные намерения. Он хорошо знал, что де Ревелле изо всех сил пытается узнать местонахождение офицера.

— Ну сколько мне еще сидеть в этом монастыре? — первым делом поинтересовался корнуоллец. — Томас, спасибо ему, принес весточку о моей семье, но если я застряну здесь надолго, то и сам превращусь в монаха!

Джон быстро пересказал ему последние новости, уделив особое внимание аресту Элиаса Палмера, заточенного ныне в тюрьму замка Ружемон, камеры которого освободились после недавней казни осужденных. Этот сводник, все еще упорно отрицавший свою причастность к убийству, все-таки признал, что забрал деньги с трупа Уолтера, и Джон, проведя обыск в его комнате в борделе, обнаружил большой кошель с еще не потраченными монетами.

— Но чертов шериф по-прежнему отказывается признать, что именно этот человек убил Уолтера Тайрелла, — недовольно проворчал Джон. — Упрямая свинья! Он все еще считает, будто это я выкрал тебя у него из-под носа, и ждет судного дня, чтобы вытащить тебя на суд присяжных.

— А он признал, что специально подстроил это дело и испачкал мой меч кровью цыпленка?

— Как бы не так! Даже когда я сообщил ему, что Кристина фактически подтвердила этот факт, он все равно продолжал отпираться. Правда, ее признание было не столь очевидным, как мне бы того хотелось.

— А все этот проклятый меч! — горько воскликнул Гвин. — Навлек на меня новые неприятности, будь он неладен!

Джон распахнул полы дорожного плаща и продемонстрировал Гвину кожаный ремень, на котором висело оружие в ножнах.

— Я специально прихватил его с собой на тот случай, если шериф все-таки узнает о твоем местонахождении и решит захватить тебя силой.

— Спасибо, коронер, — сдержанно сказал Гвин. — Но от этого клинка одни неприятности. Конечно, я благодарен вам за такой дорогой подарок, но, думаю, его нужно обменять на какое-нибудь другое оружие, поскольку считаю, что этот меч приносит мне только несчастье.

Будучи чистокровным кельтом, Гвин обладал завидным упрямством, и Джон хорошо знал, что спорить с ним бесполезно. В конце концов он согласился вернуть меч оружейнику Роджеру Трудогу и попросить взамен более подходящий клинок.

Де Волф покидал приорат с раздражением, поскольку его расследование пока не принесло никаких результатов. Возвращаясь в Эксетер, он тщательно обдумывал следующие шаги, которые могли бы развеять подозрения относительно его друга Гвина. Иногда его посещали весьма неприятные мысли о том, что верный слуга действительно мог убить этого суконщика, но Джон гнал их от себя, поскольку хорошо знал своего оруженосца. Он действительно мог наброситься с мечом на человека, но только в приступе ярости, однако никогда не напал бы на жертву в темной аллее, нанеся удар в спину.

Проблема заключалась в том, что шериф не оставлял попыток уязвить своего шурина, тем самым стараясь отомстить ему за давние разоблачения в качестве предателя и мятежника. Только благодаря своей сестре Матильде Ричард избежал позорного изобличения, смещения с должности и, возможно, ареста.

— Боже, как же мне убедить присяжных, что этот мошенник из борделя действительно является настоящим убийцей? — бормотал он себе под нос, проезжая сквозь те самые Южные ворота, где совсем недавно сидел в убежище его офицер. Он подумал, что можно было бы пропустить Элиаса через так называемый «суд Божий», то есть испытать огнем, мечом или кипящей водой, но этой жестокой пыткой можно установить виновность подозреваемого, однако добиться от него признания очень сложно. Возможно, это удастся сделать с помощью пыток, которые применяются к подозреваемым, отказывающимся отвечать на вопросы сыщика. Обычно несчастную жертву кладут на землю, а сверху придавливают тяжелым железом и увеличивают вес до тех пор, пока испытуемый либо признается во всем, либо погибнет от невыносимой тяжести груза. Однако все эти меры коронер может применять только с разрешения шерифа, но рассчитывать на это сейчас нет никаких оснований.

Де Волф приехал домой, поставил лошадь в конюшню и направился пешком в замок. Сначала он хотел зайти к оружейнику Роджеру Трудогу и договориться об обмене меча Гвина на что-нибудь более подходящее, но потом решил проверить, не случилось ли каких-нибудь убийств или других серьезных преступлений за время его отсутствия. Томас, как всегда, сидел на своем рабочем месте и переписывал документы для судов и королевских архивов. Увидев вошедшего коронера, он первым делом поинтересовался Гвином, а потом пересказал шефу последние слухи, которые собрал во дворе кафедрального собора.

— Вы же знаете, коронер, что я сплю на соломенном матрасе в коридоре одного из домов каноника. Так вот, сегодня утром там толпилось множество людей, чтобы попасть к заутрене, и я совершенно случайно подслушал разговор двух викариев каноника, которые сидели в соседней комнате, отгороженной от меня только грубой занавеской.

Джон снисходительно хмыкнул, хорошо зная, что Томас страдал непомерным любопытством и был самым осведомленным человеком западнее Уинчестера. Если он говорит, что «случайно подслушал», то на самом деле это означает — прильнул к занавеске и не пропустил ни слова.

— Один из них спрашивал у другого совета по поводу исповеди, которую выслушал от одного из своих прихожан, — продолжал клирик. — Он, конечно, не имел права пересказывать содержание исповеди даже своему товарищу священнику, но понял — дело настолько серьезно, что нужно проконсультироваться со своим каноником, а то и епископом насчет того, можно ли нарушить тайну исповеди и сообщить светским властям полученную информацию.

Джон нахмурился, не понимая толком, зачем выслушивает всю эту чушь, касаемую исключительно церковных властей. Обычно подобные проблемы затрагивали вопросы морали в такой же степени, в какой касались нарушения закона, к чему, например, относятся кровосмесительные связи, совращение девушек или даже малолетних детей.

— Томас, какое отношение все это имеет к коронеру? — не выдержал наконец Джон.

Маленькие глазки клирика ярко заблестели, когда он перешел к самому главному.

— Они говорили не о каком-то неизвестном вам человеке, а о Мартине Нотте! — прошептал он заговорщицким тоном.

Коронер шагал так быстро, что его накидка из волчьей шкуры развевалась на ветру, как огромные крылья летучей мыши с большой черной головой. Томас семенил следом и далеко отстал от хозяина. Он прекрасно понимал, что коронер настроен весьма решительно, и хотя понятия не имел о его планах, одно знал совершенно точно — главного клирика сукновальной мануфактуры ждет жесткий разговор.

А де Волф, в свою очередь, напряженно размышлял над словами Томаса и энергично расталкивал прохожих на оживленных улицах, пробираясь к Западным воротам. Что могли означать эти слова? Или они не имели к делу никакого отношения? Возможно, признание клирика содержало лишь самую обыкновенную супружескую неверность, но это вряд ли могло так сильно обеспокоить викария.

Мог ли Мартин Нотт узнать нечто действительно серьезное насчет взаимоотношений Серло и Кристины? Может быть, он совершенно случайно обнаружил, что кто-то из них имеет непосредственное отношение к смерти Уолтера Тайрелла? И преданность хозяину вступила в противоречие с общественным долгом?

— Есть только один проклятый путь! — проворчал он себе под нос, приближаясь к мануфактуре. — Вытрясти всю правду из этого толстого ублюдка! — Де Волф всегда предпочитал прямые решения любой проблемы.

Добравшись наконец до предприятия, он сразу же направился в хижину старшего клирика, а Томаса оставил снаружи, опасаясь, что в присутствии свидетеля тот не станет говорить с ним начистоту. Войдя в хижину, он увидел склонившегося над большим столом Мартина с пером в руке. Мужчина выглядел совершенно больным, и даже его круглое лицо приобрело странный восковой оттенок.

Увидев коронера, он вскочил и услужливо пододвинул ему стул. Когда де Волф садился, его длинный меч, чиркнув ножнами по деревянному полу, соскочил с ремня, поскольку такое оружие не было предназначено для воинов, коротающих время внутри помещения. С нескрываемым раздражением Джон прислонил меч к столу напротив себя и пристально посмотрел на клирика, уже успевшего занять свое место.

— Ну, что скажешь теперь, Нотт? — грозно спросил коронер. — В чем твои проблемы? Совершенно не важно, откуда мне это известно, но до меня дошли слухи, что какая-то информация доставляет тебе массу беспокойства. Может, это нечто такое, о чем должен знать я или даже шериф?

Если бы в этот момент клирик мог побледнеть еще больше, то непременно сделал бы это. С трудом сдерживая дрожь в теле, он упрямо отрицал наличие серьезных проблем в своей жизни, но волнение выдавало откровенную ложь. Де Волф продолжал давить на него, требуя ответа и даже угрожая всевозможными карами, настаивая, что тот обязан сообщить все, о чем должен знать офицер правопорядка, но Мартин Нотт хранил стойкость, начисто все отрицая.

— Это священники нарушили тайну исповеди, — с горечью произнес он. — Откуда еще вы могли узнать?

— Ха! Значит, тебе есть что скрывать! — восторжествовал де Волф. — И сейчас ты признаешься?

Нотт упрямо покачал головой:

— Это мои личные проблемы, коронер, и касаются только меня одного. К вашему делу это не имеет никакого отношения, и я не понимаю столь настойчивого преследования!

Джон поднялся, уперся руками в крышку стола и сурово посмотрел на клирика сверху вниз:

— А это имеет отношение к твоему хозяину Серло? Или, возможно, к вдове Кристине?

Мартин отчаянно покачал головой:

— Почему это должно иметь к ним отношение? Нет, они здесь ни при чем.

— Ты и сейчас пытаешься хранить им верность? — заорал Джон. — Ложно понятая преданность не спасет тебе шею, если твоя информация может быть использована против власти короля!

И снова смертельно напуганный клирик с пепельным лицом наотрез отказался поделиться с коронером своей тайной. Он упрямо качал головой и повторял, что его хозяин не делал ничего предосудительного.

В конце концов де Волф потерял терпение.

— В таком случае я найду Серло и вырву из него всю правду! И тебе будет очень плохо, если обнаружится, что ты скрыл от меня важные сведения!

С этими словами он опрометью выскочил из хижины и приказал поджидавшему его Томасу быстро обойти территорию предприятия и отыскать хозяина. Мартин так его расстроил, что он забыл спросить о местонахождении Серло и сейчас вынужден был искать того сам. Мимо проходил рабочий с тяжелым тюком сырой шерсти на спине, и Джон поинтересовался, где он может найти хозяина предприятия.

— Посмотрите в нижнем цеху, сэр. Я видел его там примерно час назад.

Они обошли несколько хижин, пересекли большой двор и увидели внушительное деревянное строение. Томас показал Джону навес с правой стороны здания.

— Похоже на хижину второго клирика. Возможно, хозяин сейчас там.

Но Серло не оказалось ни там, ни в самом здании предприятия, где множество мужчин и подростков, причем часть из них были совсем детьми, напряженно трудились у огромных чанов и бочек с водой. Они промывали сырую шерсть, постоянно стряхивая с себя остатки грязи и жира, и регулярно подбрасывали в чаны горсти глины, чтобы хоть как-то облегчить процесс обработки шерсти.

В цеху стоял невероятный шум, но Томасу все же удалось перекинуться парой слов с рабочими, после чего он вернулся к де Волфу, удрученно покачивая головой.

— Говорят, он куда-то ушел, но не знают, куда именно.

Они торопливо покинули раскаленный водяными парами ад, который был местом постоянной работы для многих жителей Эксетера.

— Черт бы побрал этого мерзавца, он всегда куда-то исчезает, когда я пытаюсь его найти! — в сердцах бросил коронер.

— Вряд ли он сбежал из страны именно сейчас, когда может стать полноправным владельцем всего этого предприятия, если женится на вдове Кристине, — резонно заметил Томас.

— Ну ладно, пошли отсюда, — проворчал де Волф. — На сегодня с меня достаточно. — Затем вдруг остановился и похлопал себя рукой по левому боку, ощущая непривычную пустоту. — Черт возьми, я оставил меч Гвина в хижине клирика! Я хотел на обратном пути вернуть его оружейнику.

Они быстро повернули назад и прошли несколько сотен ярдов по направлению к верхнему цеху. Джон подошел к двери хижины и дернул ее, но та не поддавалась.

— Странно… Похоже, заперто изнутри, — недоуменно пробормотал он и нажал на нее плечом, но с таким же результатом.

— Здесь нет замочной скважины, значит, она действительно заперта изнутри, — подтвердил его догадку Томас.

С трудом подавляя нарастающую тревогу, Джон заколотил кулаком по доскам, громко призывая Мартина Нотта открыть дверь. Поскольку ответа изнутри не последовало, он изо всей силы ударил ногой в створ, дверь затрещала, но не поддалась. Тогда он нанес еще несколько мощных ударов и выбил несколько досок. Этого оказалось достаточно, чтобы просунуть внутрь руку и открыть засов.

Когда дверь со скрипом распахнулась, Джон ворвался внутрь, изрыгая проклятия в адрес клирика:

— Ты еще поплатишься за это, парень!

И вдруг замер на месте как вкопанный, не понимая, что здесь произошло. Томас тоже застыл за его спиной, не в силах вымолвить ни слова. Мартин Нотт стоял на коленях в дальнем углу хижины, будто застыв в нескончаемой молитве. Его правое плечо упиралось в стену, поддерживая на весу тело, и по всему было видно, что он уже мертв. Клирик словно нанизал себя на меч Гвина, причем острие клинка вошло в нижнюю часть груди, а рукоять уперлась в угол между стеной и полом. Вокруг бездыханного тела разлилась большая лужа крови, каплями стекавшей из перекошенного предсмертной судорогой рта.

— Господи Иисусе, что все это значит? — с трудом выдавил де Волф, а его клирик лихорадочно крестился, бормоча под нос молитву за упокой души.

Коронер подошел к мертвому телу, дабы убедиться, что тому уже действительно не нужна помощь, и повернул труп, чтобы вытащить меч.

— Неужели еще одно убийство, сэр? — прошептал Томас.

— Нет, не думаю, Томас! — недоверчиво хмыкнул коронер. — Этот человек в отчаянии бросился на меч в запертой изнутри комнате. Но почему, ради всего святого?

Пока Джон вынимал из груди Нотта шесть дюймов стали, Томас с ужасом отвернулся и вдруг увидел кусок пергамента на самом краю большого дубового стола. Коронер все еще возился с телом покойника, а Томас уже схватил записку и быстро читал.

— Господин коронер, полагаю, вам нужно прочесть это послание! — произнес он дрожащим от волнения голосом.

В полдень следующего дня Гвин уже сидел на своем обычном месте в таверне Несты напротив Джона де Волфа, который расположился у камина. Рядом с Гвином уселся Томас де Пейн, и оба они наслаждались общением после долгой разлуки, как, впрочем, и сама Неста, пристроившаяся на скамье рядом с любовником.

— У меня всего лишь пять минут, а потом придется проверить, как там моя новая глупая кухарка готовит баранину, — сказала она. — Поэтому быстро расскажите, что случилось.

— Сегодня я наконец-то сбежал из этого проклятого приората, — самодовольно прогудел Гвин. — Их эль не так уж плох, но монахи питаются одной рыбой! Останься я там еще на какое-то время, и у меня бы выросли плавники.

— Но как тебе удалось вырваться оттуда, вот в чем вопрос? — не отступала хозяйка с выкрашенными в рыжий цвет волосами.

В разговор вмешался де Волф, сообщив ей о своих подозрениях относительно сводника из борделя, затем рассказал о Серло и Кристине, а самое главное — как их объединило неожиданное самоубийство Мартина Нотта.

— Я дважды ошибался в своих расчетах, — честно признал Джон. — Но у меня не было абсолютно никаких причин подозревать этого толстяка клирика из сукновальной мануфактуры. — Он сделал паузу, чтобы отхлебнуть из большой кружки глоток-другой превосходного эля. — До тех пор пока Томас не прочитал мне послание Мартина Нотта, написанное им перед тем, как он пронзил себя мечом Гвина.

— Нет, коронер, отныне это уже не мой меч, — энергично запротестовал корнуоллец. — Слава Богу, вы уже вернули его Роджеру Трудогу. На этом чертовом клинке написаны не просто какие-то слова на латыни, а самое настоящее проклятие!

Проигнорировав вмешательство своего офицера, Джон продолжил рассказ:

— Серло и Кристина, несмотря на свои тайные амурные отношения, на самом деле не имели никакого отношения к смерти Уолтера. И хорошо, что так получилось, иначе вся эта история имела бы совсем другой конец.

— А что этот ужасный сводник из местного борделя? — допытывалась любопытная Неста. — Ты говорил, именно он украл у мертвого Уолтера полный кошелек денег?

— Этот мошенник сказал правду — он взял деньги у мертвого человека. Когда эта шлюха Бернис сообщила ему, сколько золотых монет заметила в кошельке на поясе Уолтера, он бросился за ним, вероятно, чтобы напасть и ограбить в темной аллее. Но кто-то уже сделал за него эту грязную работу, и все, что ему оставалось, — это сорвать кошелек с ремня и броситься прочь.

— Его все равно повесят за грабеж, даже если он не убивал несчастного Уолтера, — проворчал Гвин.

— А что говорилось в послании Мартина Нотта? — нетерпеливо перебила его Неста.

Де Волф кивнул на Томаса:

— Пусть теперь он сам все расскажет. Он здесь единственный человек, который мог прочитать его!

Маленький клирик смущенно заерзал, явно польщенный вниманием к своей скромной персоне.

— Это было весьма откровенное признание в содомском грехе, — многозначительно начал он.

— Ты хочешь сказать, он любил мальчиков-содомитов? — опешил от неожиданности Гвин. — В таком случае этот проклятый меч сделал хоть одно полезное дело, избавив мир от такого извращенца!

— Похоже, он с давних пор страдал этим извращением, но каким-то образом скрывал это от окружающих вплоть до трагической смерти Уолтера, — продолжал Томас. — Будучи женатым человеком, он использовал свою хижину на предприятии для своей грязной похоти, а в тот вечер к нему неожиданно нагрянул Уолтер.

— И застал его врасплох с каким-то парнем из Бретани, — сказал Джон, объяснив, что Бретань — это район трущоб возле западной стены города.

— Хозяин был вне себя от ярости и пообещал разоблачить его на следующий день как перед женой, так и перед священнослужителями кафедрального собора.

— Но почему именно перед ними? — не унималась Неста. — Ведь такое нарушение закона находится в компетенции шерифа?

Томас покачал головой:

— Будучи клириком, он вполне мог претендовать на милость духовенства. А значит, суд за прегрешения из рук светских властей перешел бы к духовному начальству.

— И если бы епископский суд консистории объявил Мартина виновным, они могли бы передать его шерифу для казни через повешение, — добавил Джон с нескрываемым удовлетворением.

— Записка заканчивалась признанием в убийстве хозяина. Его охватил панический страх перед разоблачением, и он отправился к борделю, чтобы подождать там Уолтера. Будучи его клириком, он хорошо знал, что тот должен был встретиться в таверне со своим клиентом и получить от него большую сумму денег за поставку шерсти. Он пошел за ним и в темной аллее на Уотербир-стрит убил ударом ножа. — Томас сделал паузу и перекрестился при упоминании столь ужасного события. — Для этого он прихватил с собой длинный нож, который обычно использовался на предприятии для обрезания толстых веревок, которыми связывали огромные тюки шерсти. Он вонзил его в шею Уолтеру и убежал.

— Да, но все это было несколько дней назад, — возразила Неста. — Почему же он ждал до вчерашнего вечера, чтобы покончить с собой?

— Его довело до этого рокового шага измученное сознание, — пояснил клирик. — Он знал, что шериф арестовал Гвина по ложному обвинению и может повесить за преступление, которого тот не совершал. Затем коронер откровенно заявил, что хочет возложить вину за убийство на его хозяина Серло, а обвинения в адрес Кристины стали последней каплей. Он понял, что, если не признается сам, из-за него пострадают невинные люди. Даже если Мартин Нотт был мерзким извращенцем, у него все же осталось некоторое чувство собственного достоинства.

В зале воцарилась мертвая тишина, прерванная зычным басом Гвина:

— А что сказал второй негодяй, Ричард де Ревелле, когда вы показали ему этот кусок пергамента?

— Пыхтел, сопел, отказывался верить собственным глазам и все время твердил, что это сфабрикованное письмо! — произнес Джон, усмехаясь при воспоминании об идиотском положении шерифа. — И только увидев мертвое тело Мартина, сорванную с петель дверь его хижины и окровавленный меч, наконец-то признал, что именно так все и было.

— Да, действительно кровавый меч! — грустно заметил Гвин. — Интересно, какие приключения ждут его в будущем?

Джон де Волф залпом опустошил свою кружку.

— Роджер Трудог говорит, что, возможно, снова попытается продать его кому-нибудь. Мне кажется, до нас этот клинок приглянулся какому-то рыцарю и он просил оружейника сообщить, если у него в продаже появится что-то подобное. Ему нужен отменный клинок для очередного Крестового похода, того самого, который, по слухам, должен начаться в Венеции.

— Я желаю ему удачи с этим оружием! — облегченно вздохнул Гвин. — Она ему непременно понадобится.