Пролив в огне

Новое назначение

Шел декабрь сурового 1941 года.

13 декабря крейсер «Красный Крым», только что прибывший в осажденный Севастополь с Кавказа, должен был отправиться в обратный рейс. На «Красном Крыме» находилось командование отряда корабельной поддержки Севастопольского оборонительного района. Командовал отрядом капитан 1 ранга В. А. Андреев, а я был военкомом.

Перед самым отходом крейсера меня срочно вызвали в политуправление флота. Начальник отдела кадров полковой комиссар Д. В. Филиппов пригласил зайти и сообщил:

— Вот, товарищ Мартынов, ознакомься с приказом наркома. Поедешь в Тамань комиссаром Керченской военно-морской базы. — Затем, устало потирая виски, добавил: — Там предполагается большой десант, подробности узнаешь на месте.

О десанте я ничего не слыхал. И немудрено. Наш отряд, состоявший из двух крейсеров и четырех эсминцев, обеспечивал воинские перевозки по Черному морю и поддерживал огнем сухопутные войска, оборонявшие Севастополь. Это означало постоянные рейсы в Крым, Новороссийск, Поти, а главное, конечно, организацию артогня под Севастополем. Приходилось посещать все корабли, все время быть в движении...

Новое назначение озадачило меня. Керченская военно-морская база — это крупное воинское соединение, и, судя по обстановке, в ее фронтовой режим необходимо включиться без промедления. Хотелось получить указания от флотского руководства, своего рода «напутствие».

Как бы угадав мои мысли, начальник отдела кадров предупредил: ни члена Военного совета флота Н. М. Кулакова, ни начальника политуправления П. Т. Бондаренко сейчас на КП нет. А ждать нельзя: отправляться в Тамань необходимо срочно, крейсер «Красный Крым» скоро уходит. Пришлось уезжать без «напутствия». [7]

И вот я снова на своем крейсере, но теперь уже в качестве пассажира. Пока плыли к месту назначения, многое передумал. Вспоминал начало флотской службы, ее трудности и радости, пытался представить себя в роли военкома КВМБ, думал о предстоящей встрече с командиром базы, адмиралом А. С. Фроловым.

Скоро десять лет, как я служу во флоте. В 1932 году был призван на флот по партмобилизации и назначен помполитом сторожевого корабля «Смерч» на Балтике. Весной 1933 года «Смерч» в составе отряда других кораблей перевели на север по вновь открывшемуся Беломорско-Балтийскому каналу. На Баренцевом море этот отряд послужил началом создания Северной военной флотилии, а затем и Северного флота.

На первом «своем» корабле я прослужил почти четыре года, освоился с морем и флотом, получил первоначальную морскую выучку и закалку. Помог мне в этом молодой командир «Смерча», замечательный моряк, ставший впоследствии одним из славных советских адмиралов, Виталий Алексеевич Фокин.

На Северном флоте пришлось мне служить военкомом и на эсминце «Карл Либкнехт», где командиром был Павел Иванович Колчин, в будущем — адмирал. Зимой 1938 года, во время работы специальной экспедиции по снятию папанинцев со льдины, мы обеспечивали радиосвязь с дрейфующей станцией «Северный полюс-1».

А с Черным морем я встретился в конце 1938 года, когда был назначен военкомом на эсминец «Дзержинский». Через год стал комиссаром на крейсере «Червона Украина». Там и встретил Великую Отечественную.

В дни жестоких боев, когда гитлеровцы предприняли первый штурм Севастополя, крейсер был выведен из строя в результате прямых попаданий бомб во время массированного налета на город фашистских бомбардировщиков. Экипаж, мужественно сражавшийся в этом бою, понес серьезные потери. Своими силами моряки сняли пушки с затонувшего корабля и приняли участие в дальнейших боях в составе береговых батарей осажденного Севастополя.

...В Новороссийске я распрощался с товарищами и, зная, как нелегко будет добраться до Тамани, заспешил в штаб военно-морской базы. Движение судов по Керченскому проливу было нерегулярным: только по ночам, чтобы не заметил противник, удерживающий Керченское побережье. Дорога от Новороссийска до Тамани, большей частью грунтовая, была разбита колесами автомашин и изрыта [8] воронками. Поэтому нашей группе в самом начале пути пришлось оставить штабной автобус и продвигаться где пешком, где на станичных конных повозках, а то и на быках.

В нашу группу политработников Черноморского флота, направленную для участия в десантной операции, входили помощник начальника политуправления флота по комсомольской работе батальонный комиссар М. О. Антонов и инструкторы политуправления старшие политруки С. Е. Малинский, Ф. И. Чернявский и Е. С. Пинский. Мы продвигались вперед вместе с пехотой и артиллерией 51-й армии, которой предстояло осуществлять десант.

В пути, на привалах политработники постоянно общались с войсками и населением, отвечали на многочисленные вопросы, проводили беседы.

Трудности бездорожья преодолевались успешно. Боевой дух воинов был высокий — все они горели желанием быстрее вступить в бой с врагом. И хотя в разговорах слово «десант» не произносилось, движение войск к морю по всем дорогам не могло ни у кого оставить сомнения — готовится переправа в Крым.

Километрах в сорока от Тамани остановились в станице Старотитаровская на ночь. Председатель станичного Совета, фронтовик, уволенный в запас ввиду тяжелого ранения, радушно принял нас на ночлег. Угощая ужином, поинтересовался, далеко ли держим путь. Вместо ответа я спросил:

— Как у вас с лошадьми? Утром нам отправляться дальше. Выручите?

Хитровато прищурив глаз, председатель ответил:

— Вижу, вижу, товарищи моряки! Значит, идете колошматить фрица?! В добрый час! А лошадьми поможем — как не помочь!

Наутро повозки с лошадьми ждали у крыльца.

По дорогам двигался непрерывный поток людей и техники. Регулировщики указывали нужное направление, и колонны постепенно втягивались на Таманский полуостров. Тягачи помогали вытаскивать засевшие в колдобинах тяжелые орудия и машины, предупреждая заторы. Бойцы шли усталые, с трудом меся ногами вязкую грязь. Но вот в шагающих ротах зазвучала строевая песня. И сразу поднялось настроение, идти стало легче.

На привалах бойцы наперебой задавали нам вопросы. Молодой туляк с ясно-синими глазами, скручивая самокрутку, уточняет: [9]

— Что, морячки, заодно с нами направляетесь? Значит, опять нас через море повезете... Чай, доставите с удобствами, а не как в ноябре... — вспомнил он недавнее отступление через Керченский пролив.

— Да уж постараемся, если что, прокатить по первому классу! Нам не жалко! — в тон ему отвечает мой попутчик, счищая щепкой с сапог налипшую глину. — Ты, как до берега дойдешь, дай знать.

И снова дорога по холмистому побережью, изрезанному оврагами да балками. То тут, то там к дороге подступают безлистые заросли маслин и кустарников, а вдали обширные пространства разлинеены ровными рядами яблоневых садов.

Последний наш привал был на хуторе Кирово. Остановились у колхозного бригадира — пожилого кубанского казака по фамилии Ковтун. Он сразу же пригласил в дом. Разговорились. Накрывая на стол, хозяин рассказывал:

— Я, товарищи моряки, хорошо знаю войну. Воевал в старые времена, в пластунах ходил, натерпелся... Ну, присаживайтесь к столу. Жена захворала, так я сам соберу чего-нибудь на скорую руку.

Проголодавшиеся моряки дружно поужинали. А чуть свет хозяин снарядил две упряжки, и мы по слегка загустевшей за ночь дорожной жиже продолжили марш на Тамань.

Перед глазами мелькали люди, машины. Но я ничего не замечал, поглощенный своими мыслями. А мысли были все те же — обстановка на Черном море, отгремевшие и предстоящие бои, задачи на новом месте службы...

Ехавшие со мной из Новороссийска работники политуправления хорошо знали обстановку на Черноморском флоте. Под топот копыт и перестук тачанки батальонный комиссар М. О. Антонов вводил меня в детали подготавливаемого десанта, поскольку значительную часть операции предусматривалось выполнить силами Керченской военно-морской базы.

А обстановка в тот момент на Черном море была сложная.

После того как наши войска в ноябре 1941 года оставили Керчь, положение в Крыму осложнилось и приняло угрожающий характер. Весь Крымский полуостров, за исключением Севастополя с примыкавшим к нему небольшим районом, захватили гитлеровцы. Севастополь, главную базу Черноморского флота, героически защищали моряки и силы Приморской армии. А враг (11-я армия генерала Манштейна), [10] безуспешно штурмовавший город с 11 до 21 ноября, теперь усиленно готовил новый штурм Севастополя.

Однако защитники города не падали духом. Этому способствовали и начавшие поступать с фронтов утешительные известия. К декабрю 1941 года Красная Армия остановила вражеские полчища почти на всем протяжении советско-германского фронта и развернула свои наступательные действия. На северо-западном направлении фашисты были отброшены в районе Тихвина. На главном направлении, под Москвой, немецко-фашистские войска несли большие потери. А 13 декабря по радио было передано сообщение Совинформбюро о том, что гитлеровский план окружения Москвы провалился и Красная Армия перешла в контрнаступление. На юго-западном направлении гитлеровцы были остановлены и отогнаны за реку Миус.

Одновременно с подготовкой операции по разгрому немецко-фашистских полчищ под Москвой Верховное Главнокомандование решило начать активное контрнаступление и силами Закавказского фронта, подключив Черноморский флот. Было запланировано подготовить и 21 декабря 1941 года провести десантную операцию по овладению Керченским полуостровом. В дальнейшем этот срок был перенесен на конец декабря.

Керченско-Феодосийская десантная операция вошла в историю Великой Отечественной войны как наиболее крупная по своим масштабам. Она развертывалась по трем направлениям — феодосийскому, керченскому и азовскому. Операция по указанию Ставки планировалась непосредственно Закавказским фронтом (командующий — генерал-лейтенант Д. Т. Козлов, член Военного совета — дивизионный комиссар Ф. А. Шаманин, начальник штаба — генерал-майор Ф. И. Толбухин). На период десантной операции Черноморский флот был оперативно подчинен командующему Закавказским фронтом (Закавказский фронт с 30 декабря 1941 года стал именоваться Кавказским).

Корабли Черноморского флота — крейсеры, эсминцы, катера с приданными им крупнотоннажными судами Черноморского пароходства — должны были высадить десант в районе Феодосии и южной части Керченского полуострова. Это было главное направление. Командиром высадки десанта был назначен капитан 1 ранга Н. Е. Басистый, военкомом — бригадный комиссар Н. М. Форбитник. Командовал десантом этого направления генерал-майор А. Н. Первушин, командующий 44-й армией. [11]

На керченском и азовском направлениях в составе десанта должна была действовать 51-я армия, доукомплектованная и усиленная после недавнего отхода с Керченского полуострова. Командующий 51-й армией генерал-лейтенант В. Н. Львов командовал и десантом на этих направлениях.

Керченская военно-морская база с приданными ей кораблями Черноморского флота и разнородными плавучими средствами — баржами, буксирами, сейнерами — должна была обеспечить высадку десанта из Тамани на Керчь и северо-восточную часть Керченского полуострова. Командиром высадки был назначен командир базы, контр-адмирал А. С. Фролов, комиссаром высадки десанта назначили меня.

Азовская флотилия, мобилизовав местные плавсредства, должна была принять десант в Темрюке, что в устье Кубани, и высадить его на севере Керченского полуострова (мыс Хрони — мыс Зюк). Командующий флотилией контр-адмирал С. Г. Горшков был назначен командиром высадки десанта. Его военком — полковой комиссар С. С. Прокофьев. Взаимодействуя между собой, десанты должны были освободить Керчь и Феодосию, а затем Керченский полуостров и уничтожить сосредоточенную там группировку войск противника. В крупномасштабном наступлении по всему Крыму нашим войскам ставились задачи: снять осаду с главной базы Черноморского флота — города Севастополя; освободить весь Крымский полуостров от немецко-фашистских захватчиков.

Тамань

На четвертые сутки, проделав сложный двухсоткилометровый путь, мы добрались наконец до Тамани.

Тамань, которую некогда М. Ю. Лермонтов назвал самым скверным городишком из всех приморских городов России, с того времени очень изменилась. Теперь это была зажиточная, большая станица Краснодарского края. Но грязь на ее улицах, вызванная распутицей и зимними дождями, была, пожалуй, такая же, как под колесами экипажа великого поэта.

В облике стародавнего военного форпоста юга России не было ничего воинственного, хотя кое-где между добротными домами, крытыми подчас камышом и соломой, виднелись воронки от бомб и снарядов. Несколько хат и сараев были разбиты прямым попаданием. Сельские жители, занятые своими обычными делами, не обратили никакого внимания на появление наших двух тачанок. [12]

Военных в городке не видно — значит, хорошо маскируются.

Трудная дорога сказалась на внешнем виде моих попутчиков. У всех, как и у меня, одежда помялась, запачкана грязью. Все сочувственно посматривали на «обутки» инструктора политуправления Ф. И. Чернявского, который пренебрег сапогами и теперь, высоко закатав брюки, «плавал» по грязи во флотских ботинках.

Почистились, привели себя в порядок.

Ну, в добрый час, друзья!

Спутники мои пошли в политотдел, а я направился к командиру базы, в здание станичной школы, в которой теперь размещался штаб.

Командира КВМБ Александра Сергеевича Фролова я знал раньше как заместителя начальника штаба Черноморского флота. Вспомнилось, как 1 Мая 1941 года он, будучи еще капитаном 1 ранга, поднимал военно-морской флаг у нас на крейсере «Червона Украина». Тогда, в день ввода корабля в строй после капитального ремонта, я не мог знать, что вскоре война надолго сведет меня с этим авторитетным и энергичным командиром, одним из когорты флагманов Черноморского флота.

Приняв месяц назад командование базой, Александр Сергеевич уже завоевал авторитет и уважение подчиненных. Доброжелательное прозвище «наш Чапай», которое ему дали еще в Дунайской флотилии, где Фролову пришлось недолго быть командующим, прижилось и здесь, в КВМБ.

Вхожу в кабинет командира базы. Представился.

— Садитесь, товарищ военный комиссар. Как добрались?

— Спасибо, благополучно, Александр Сергеевич...

— Как там наш Севастополь? Держится?

— Стоит. И очень ждет нашей подмоги!

— Знаю, что ждет. Будем поторапливаться, — кивнул Фролов. И после некоторого раздумья, внимательно взглянув на меня, спросил: — Где служили раньше, товарищ Мартынов?

Я коротко рассказал о своей флотской службе. Фролов задумался, полузакрыв лицо рукой. Такая была у него привычка, об этом я узнал позже. А сейчас, глядя на адмирала, заметил на темно-синем кителе значок подводника — в свое время ему довелось командовать подводной лодкой. Невольно подумал: много повидал этот человек на веку. Как-то мы с ним сработаемся? [13]

Но вот Фролов прервал молчание, и мы разговорились.

Командир базы ввел меня в курс текущих дел КВМБ, рассказал о степени готовности соединения к выполнению боевых задач по десанту. Все подразделения и службы, как он отметил, действуют слаженно, хотя в работе имеются трудности, связанные со сложностью и специфичностью организации десанта.

С этими трудностями мне пришлось столкнуться в первые же два дня, когда я знакомился с делами.

Керченская военно-морская база была сформирована в июле — августе 1941 года и подчинена непосредственно командующему Черноморским флотом. В ее состав был включен и Керченский сектор береговой обороны, ранее входивший в Новороссийскую ВМБ.

База получила задачу держать оборону Керченского пролива, а также вести своими силами и во взаимодействии с другими флотскими и армейскими соединениями боевые действия по противовоздушной, противоминной, противодесантной обороне, готовить и осуществлять высадки десанта с моря, обеспечивать воинские перевозки морем и многое другое.

В состав Керченской военно-морской базы в то время входили три дивизиона катеров охраны водного района (сторожевые и тральщики) и две группы охраны рейдов; плавбатарея № 4; пять батарей 140-го отдельного артиллерийского дивизиона береговой обороны; 65-й зенитный артиллерийский полк трехдивизионного состава; 8-й отдельный стрелковый батальон; 17-я отдельная пулеметная рота; инженерная служба с входящей в нее 354-й отдельной инженерной ротой; служба наблюдения и связи (район СНИС) со своими радио- и телефонными станциями и разветвленной сетью береговых постов наблюдения и связи. База имела в своем распоряжении тыл со складами боеприпасов и транспортными средствами, санитарную службу, учебный отряд береговой и противовоздушной обороны, флотский полуэкипаж, отдельный взвод химзащиты и некоторые другие части.

Керченская база насчитывала свыше 7 тысяч человек личного состава, из них около 700 офицеров. Кроме того, на период десанта было прикомандировано до двух тысяч краснофлотцев разных флотских специальностей.

Мне, как военкому базы, и всему политаппарату предстояла нелегкая и весьма ответственная работа. Ведь намечалась десантная операция крупного масштаба, в которой должны были участвовать все части и подразделения базы. [14]

Для участия в десанте штаб флота придал Керченской базе 2-ю бригаду торпедных катеров (командир — капитан 2 ранга А. А. Мельников, военком — батальонный комиссар А. В. Комаров) и группу катеров-охотников из состава 4-го и 8-го дивизионов морских охотников Черноморского флота (командир — капитан-лейтенант А. А. Жидко, военком — старший политрук Н. П. Попов). Как сообщил командир базы, эти катера уже начали прибывать в его распоряжение.

На холодных белогривых волнах пролива, у берегов Таманского полуострова, занимая причалы и якорные стоянки возле станицы Тамань, поселка Комсомольск и селения Сенная, уже покачивались плавсредства десанта — катера, рыболовецкие сейнеры, буксиры и баржи. Через несколько дней, приняв на борт основную воинскую силу 51-й армии, они двинутся через пролив на Керчь, а там, высадив десантников, поддержат их огнем и прикроют с моря. Тамань и близлежащие населенные пункты были переполнены войсками, которые сосредоточивались для десанта.

Керченская группировка противника состояла из частей 46-й пехотной дивизии 11-й армии, 8-й румынской кавалерийской бригады. Она имела два танковых батальона, два полка полевой артиллерии и пять зенитных артдивизионов. Кроме того, гитлеровцы располагали двумя авиагруппами, которые прикрывали их войска с воздуха. Всего керченская группировка врага насчитывала около 25 тысяч человек.

Всякий раз, бывая на причалах, я снова и снова всматривался в очертания недалеких керченских берегов, снова и снова взвешивал все «за» и «против».

Далеко в пролив врезаются со стороны Тамани длинные и узкие песчаные косы: в северной части пролива — Чушка, в южной — Тузла. У противоположного берега пролива они обрываются, оставляя узкие проходы. Маневрирование судов между этими косами с прилегающими к ним мелями будет нелегким... На косах можно было установить нашу тяжелую артиллерию для обстрела врага с более близкого расстояния, но оборудовать позиции для этой цели мешала грунтовая вода, маскировка также была затруднена. К тому же косу Тузла отделяла от Таманского берега мелководная промоина. Суда должны следовать через пролив только строго рекомендованными курсами. Поэтому длина пути возрастет до 20 километров. Пройти такой путь с нашими скоростями можно часа за три.

Трудности, о которых говорил мне командир базы и с которыми мне с первого часа пришлось вплотную столкнуться, [15] оказались весьма существенными. Дело в том, что плавсредства, которыми мы располагали, отнюдь не предназначались, а лишь были приспособлены для проведения десанта. Они тихоходны и малотоннажны. К примеру, рыболовецкие сейнеры способны были взять на борт от 30 до 70 человек и двигаться со скоростью 6—8 узлов (10—14 километров в час). С такой же скоростью на буксируемых несамоходных баржах и так называемых болиндерах могли переправляться артиллерия, танки, автотранспорт, лошади.

Все военные катера базы и приданные на время десанта торпедные катера и охотники должны были тоже брать на борт десантников, но главная их задача заключалась в том, чтобы охранять десант в пути и оказывать огневую поддержку при его высадке. Большие боевые корабли, к сожалению, не использовались, так как Керченский пролив неглубок и изобилует мелями. Ширина пролива — от 4 до 15 километров. Для захода морских судов наиболее удобен Камыш-Бурунский порт, расположенный в восьми километрах юго-западнее Керчи. Глубина в проливе — от трех до семи метров и до восьми — по искусственному каналу-фарватеру.

Но больше всего беспокоило другое. Если на привлекаемых для десанта рыболовецких сейнерах был опытный судовой состав и матросы, мотористы, шкиперы хорошо знали «свой» пролив, то десантники не были по всем правилам обучены, поскольку десантная операция таких масштабов на наших флотах ранее не проводилась.

Правда, в сентябре 1941 года под Одессой, у Григорьевки, был высажен десант в составе одного полка, но высаживался он не с подсобных средств, а с больших и быстроходных боевых кораблей, крейсеров и эсминцев, которые себя обеспечивали и как боевое охранение, и как огневая поддержка десанта.

Предполагалось, что наш десант будет крупномасштабным. На одном только керченском направлении необходимо высадить две стрелковые дивизии (первым и вторым эшелонами десанта).

Исходя из всех этих особенностей и трудностей, основное внимание в партполитработе нужно было сосредоточить на подготовке десантников для первого броска.

Во что бы то ни стало зацепиться за берег — вот боевая задача № 1 для нашего десанта! Для первого броска на берег были намечены надежные и опытные командиры и политработники. Они должны были возглавлять штурмовые группы десантников на каждом направлении. Об этом [16] мне сразу же сообщил А. С. Фролов, вводя меня в курс дела.

Да, работа предстояла большая, и потому я внимательно присматривался к политработникам, с которыми мне предстояло выполнять это важное и ответственное задание. Большинство политработников — кадровые, побывавшие в боях люди.

Начальника политотдела базы, а теперь моего заместителя К. В. Лесникова я знал по Политуправлению Черноморского флота, и встретились мы, как старые знакомые.

Заместитель начальника политотдела Ф. И. Драбкин, недавно окончивший Военно-политическую академию, — молодой, политически подкованный человек. Он неплохо знал обстановку в частях базы, мог дать краткую и деловую характеристику большинству командиров и комиссаров.

А вот еще два политотдельца — младшие политруки В. Ф. Степанов и И. Е. Шутов. Степанов — инструктор по комсомольской работе, энергичный, волевой молодой человек — настоящий вожак молодежи. Шутов — начальник клуба базы. Оба они волжане. Товарищи заявили командованию о своем желании участвовать в десанте в составе головных штурмовых отрядов первого броска.

Секретарь партийной комиссии старший политрук Ф. М. Горбунов с первого взгляда произвел на меня впечатление принципиального и прямого человека, в этом мне в дальнейшем не раз пришлось убеждаться.

Старшие инструкторы политотдела П. М. Грабаров и Г. А. Ярцев находились в частях базы, и с ними я познакомился днем позже.

Собравшись все вместе, мы рассмотрели план политического обеспечения десантной операции и обсудили его всем составом политотдела.

В плане подчеркивалась особая необходимость проведения работы в частях базы. Окончательное утверждение плана я отложил, чтобы сделать это через день-два, после детального ознакомления с оперативной обстановкой в штабе базы и некоторых частях, а тем самым наиболее правильно организовать расстановку сил политотдельцев на десантной операции.

Но хоть план еще не был утвержден, разъяснили личному составу положение на фронтах Великой Отечественной. В основу партийно-политической работы в тот период была положена специальная директива Политуправления Черноморского флота, нацеливавшая политорганы на подготовку десанта. Директива требовала проведения мероприятий, [17] направленных на воспитание у воинов стойкости и мужества, на обеспечение высокого наступательного порыва. Большую помощь нам оказали обращение командования Черноморского флота к десантникам и «Памятка бойцу, идущему в десант», изданные политуправлением накануне операции. Бойцы с горячей заинтересованностью воспринимали сообщения о наступательных действиях Красной Армии и Флота, активно участвовали в беседах о подготовке к боевым операциям на нашем участке фронта.

Многотиражка КВМБ «За социалистическую Родину», несмотря на стесненные условия работы редакции, умело пропагандировала предстоящие боевые задачи готовящегося десанта, приводила в пример лучших, призывая равняться на них. Газета зачитывалась до дыр, и большая заслуга в этом ее редактора — скромного и деятельного старшего политрука А. А. Тонкова, уже немолодого, опытного журналиста.

Точный срок высадки десанта хранился в строгом секрете. О нем знали только командир базы, я, начальник штаба, два штабных офицера, готовивших оперативные документы, и начальник политотдела.

Начало операции было назначено в ночь на 26 декабря.

Батареи, разведчики, катера...

В дни подготовки десанта активизировались действия противника. Помню, на другое утро после моего приезда началась орудийная перестрелка наших батарей с вражеской артиллерией, расположенной на противоположном, керченском берегу. Продолжалась дуэль около получаса, но велась не очень интенсивно. Подобное «прощупывание» было характерно для действий гитлеровцев и в последующие дни накануне десанта.

А мы интенсивно вели воздушную и наземную разведку. На противоположный берег одна за другой уходили разведгруппы. Бомбардировочная авиация с нашей стороны действовала редко, поскольку была малочисленна. Вражеские же бомбардировщики в основном бомбили Севастополь, а на наши батареи и причалы нападали только малыми группами, по два-три самолета.

Разведку керченского берега вели две разведгруппы по 15—20 бойцов-добровольцев. Первую группу из краснофлотцев Керченского полуэкипажа возглавил воентехник 1 ранга Н. Долина. Вторую — из красноармейцев 8-го [18] отдельного батальона — политрук 3-й роты этого батальона Л. Арнаут.

Беседуя с разведчиками, я убедился, что это люди бывалые, мужественные и смелые, готовые к решительным и рискованным действиям в тылу врага. Правда, некоторые разведчики-краснофлотцы держались по-ухарски, и у них хуже была строевая дисциплина. Группа Арнаута оказалась более подтянутой и сплоченной. Отметив эту разницу, я напомнил разведчикам, что одной только храбростью боевых задач командования не решить — нужны дисциплина и организованность.

Ночью на катере отправилась группа разведчиков — пять человек во главе с воентехником 1 ранга Н. Долиной. Задание — как можно точнее узнать расположение войск врага в районе Старого Карантина.

Отойдя от берега, катер растворился во мгле. Когда приблизились к едва различимому в темноте керченскому берегу, командир приказал опустить на воду шлюпку, и разведчики бесшумно сели в нее. Легкий всплеск весел — и все стихло. Наконец шлюпка уткнулась в песчаную отмель, моряки вытянули ее на берег, спрятали весла и направились к селу Старый Карантин.

Командованию нужен «язык»! До сих пор добыть его никому не удавалось. Может, этой группе повезет? Командир различил между постройками черную фигуру — за спиной торчит ствол винтовки... Мгновение — и враг обезоружен и связан сильными руками разведчиков. Уже в каюте катера, разглядев полицейскую униформу, командир разведчиков чертыхнулся. Но делать нечего — в Тамань! Кое-какие данные о военных объектах от полицая получить все-таки удалось.

Случались и неудачи... Заболел политрук Арнаут, и группа ушла на задание без него. Разведчики вынуждены были завязать бой, из которого возвратилось только трое. Два красноармейца при перестрелке с вражеским патрулем были отрезаны от своих и, как свидетельствовали жители Керчи, раненые, были схвачены врагами и расстреляны.

Орудийные перестрелки наших и вражеских батарей с каждым днем становились интенсивнее. Наиболее активно действовала 718-я 130-миллиметровая батарея, расположенная на удобной позиции в нескольких километрах западнее Тамани, на склонах горы. Она хорошо маскировалась на местности и систематически держала под обстрелом объекты противника в Керчи. У батареи была оборудована [19] вторая, ложная позиция, отвлекавшая на себя удары врага.

На другой день по приезде в Тамань я побывал на батарее со старшим инструктором политотдела базы старшим политруком П. М. Грабаровым, веселым и энергичным одесситом, бывшим инструктором Одесского обкома партии, добровольно ушедшим на фронт. Мы пустились в путь непривычным для моряков, но весьма распространенным в то время на Тамани способом передвижения — верхом на лошадях. И в дальнейшем не раз приходилось прибегать к этому испытанному в условиях местного бездорожья способу, что, впрочем, меня не смущало: верховая езда была мне знакома еще с молодых лет. В 1931 году я был командирован из текстильной Ивановской области в Киргизию — помогать молодым колхозам сеять хлопок. Приходилось сутками не слезать с коня. Вот тогда и овладел секретами верховой езды.

718-я батарея была укомплектована тремя морскими 130-миллиметровыми пушками, хорошими дальномерами, современной системой центральной наводки орудий. Батарейцы бдительно следили за противником. Только наблюдатели заметят движение с погрузкой — выгрузкой в порту на противоположном берегу, как сразу же грохочут наши пушки.

Личный состав батареи кадровый, в основном — молодежь довоенных призывов. Почти все — коммунисты и комсомольцы. Командир батареи старший лейтенант В. И. Павлов и комиссар старший политрук М. И. Мирошниченко — молоды, энергичны.

Как только мы прибыли, командир построил личный состав «по большому сбору», кроме боевой смены, у орудий. При благоприятной обстановке иногда разрешалось такое построение, это давало возможность оценить подтянутость всех воинов, их строевой вид. Поздоровавшись по-уставному, скомандовал: «Разойдись!» И началась непринужденная беседа. Речь шла о положении на фронтах, о Севастополе, откуда я прибыл, о наших ближайших боевых делах. Ребята чем-то очень были похожи на батарейцев с «Червоной Украины», поэтому общий язык мы нашли быстро, бойцы догадывались о подготовке к большой операции. Посыпались вопросы. Отвечать пришлось неопределенно: дескать, надо быть готовым к любым операциям, в том числе и наступательным.

Вечером того же дня в штабе базы А. С. Фролов утвердил вместе со мной некоторые документы по десантной [20] операции, в том числе плановую таблицу боевых действий на период десанта. Частично был пересмотрен порядок применения приданных базе малых катеров-охотников и торпедных катеров: кроме выполнения задач по охранению и огневой поддержке десанта они будут брать на борт десантников.

Шло совещание у начальника штаба базы капитана 3 ранга А. Ф. Студеничникова. Решался вопрос, как лучше использовать наши небогатые огневые средства на воде при подходе к берегу, занятому врагом. Долго рассматривали карту Керченского пролива. Наконец командир базы предложил:

— Хорошо бы создать небольшой, но сильный кулак, чтобы бросить его первым и наверняка ухватиться за берег в наиболее подходящем месте. Давайте подумаем, как это сделать.

Взоры всех снова обратились к карте. Где оно, это наиболее подходящее место?

— Ну, что думаешь, комиссар? Интересно мнение человека свежего. Нам-то уж здесь многое успело примелькаться, — обратился ко мне Фролов.

По карте я видел, что из трех намеченных пунктов высадки — Камыш-Бурун, Эльтиген, Старый Карантин — только в Камыш-Буруне в глубине бухты обозначены береговые причалы для подхода судов с большей осадкой, чем у наших катеров и сейнеров.

— А если попробовать вот сюда, — указал я на один из ближних к проливу причалов, — высадить ударный отряд десантников на трех-четырех катерах.

Все осмотрели это место на карте.

— Над этим стоит подумать, — заметил после паузы Лесников.

Начальник оперативного отделения капитан 3 ранга И. И. Смирнов поддержал меня:

— Считаю, что это было бы правильно, товарищ контр-адмирал. Примерно то же и я предлагал начальнику штаба.

— Ну, что ж, — подытожил Фролов. — Не возражаю. Будем высаживаться в Камыш-Буруне. Думаю, здесь можно использовать те четыре «охотника», которые только что пришли к нам с Кавказа. Командир группы производит хорошее впечатление. Я свяжусь с генералом Львовым, а ты, Александр Федорович, давай расчеты, — закончил он, обращаясь к начальнику штаба. [21]

Малые охотники, катера типа «МО-4», до войны предназначались для несения пограничной дозорной службы, для поиска и уничтожения подводных лодок главным своим оружием — глубинными бомбами. С началом войны эти катера были переданы военно-морским базам. Кроме бомб (больших и малых), катера имели по две 45-миллиметровые пушки и два зенитных крупнокалиберных пулемета; их водоизмещение — 56 тонн; ход — 27 узлов; экипаж — 22 человека, из них два офицера. Каждый катер мог взять на борт 50—60 десантников. Катера-охотники уже проявили себя в ходе войны как подвижный и универсальный вид оружия военно-морских сил: они несли дозорную службу, конвоировали транспорты, участвовали в высадке десантов и даже занимались тралением фарватеров, очищая их от неконтактных мин взрывами глубинных бомб. Главная же ценность охотников заключалась в их хорошо подготовленном, смелом и мужественном кадровом личном составе, имевшем опыт боевой службы по охране морских границ нашей Родины в мирное время.

Вникая в детали предстоящего наступления, я познакомился с аппаратом штаба нашей базы. Это были отлично подготовленные специалисты, в большинстве своем — члены партии. Начальник штаба А. Ф. Студеничников работал с огоньком. Не обладая пока достаточным опытом штабной работы, он не стеснялся заимствовать опыт у своего заместителя капитана 3 ранга И. И. Смирнова, энергичного и хорошо подготовленного штабного офицера.

Операторы штаба капитаны-лейтенанты А. Е. Старых, С. В. Шориков и капитан А. Д. Симоненко хорошо справлялись с разработкой штабной документации по десантной операции, четко несли круглосуточное оперативное дежурство по базе. Флагманский механик, инженер-капитан 3 ранга Н. А. Мунаев перешел в Керченскую базу с Дунайской флотилии. Это был человек неутомимой энергии, в совершенстве знавший все двигательные системы наших судов. Мунаев мог организовать их срочный ремонт в любых условиях, и это было очень ценно.

Некоторые специалисты штаба в будущем выросли в крупных начальников и командиров. И. И. Смирнов стал контр-адмиралом, Н. А. Мунаев также заслужил воинское звание контр-адмирала-инженера.

Понравился мне своей прямотой флагманский связист капитан П. Г. Носов. Он ведал разнообразными видами связи — от постов СНИС и до специальных артиллерийских [22] корректировочных радиостанций. Носов не смущался даже перед большими начальниками и всегда отстаивал свою точку зрения.

Флагманский артиллерист старший лейтенант Н. Ф. Гасилин умело контролировал боевую готовность всех видов артиллерии нашей базы. Он назначался в десант командиром штурмовой группы и начальником пункта высадки № 2 на Камыш-Бурунской косе, то есть на главном направлении. Комиссаром этой группы был назначен инструктор политотдела младший политрук В. Ф. Степанов.

Хорошее впечатление производил начальник мобилизационной части штаба майор И. К. Лопата — он подкупал своей оптимистичностью, уверенностью в успешном выполнении боевой задачи по десанту. Майор был назначен командиром штурмовой группы и начальником пункта высадки № 3 на Эльтиген. Комиссаром к нему назначили начальника клуба базы младшего политрука И. Е. Шутова.

Третий штабной офицер, который стал командиром штурмовой группы и начальником пункта высадки № 1 на Старый Карантин, техник-интендант 1 ранга А. Д. Григорьев, начальник распорядительно-строевой части штаба, вызвался участвовать в десанте добровольно. Комиссаром группы с ним шел инструктор политотдела старший политрук П. М. Грабаров.

Войдя, наконец, полностью в курс работы КВМБ, я утвердил в политотделе план политработы на период десантной операции с расстановкой всех работников политотдела на конкретных участках десанта.

Заместителю начальника политотдела батальонному комиссару Ф. И. Драбкину поручалось обеспечение отправки десантных плавсредств с причалов в Тамани. Кроме того, он должен был следить, чтобы плавсредства своевременно выходили к местам высадки.

Секретарь парткомиссии старший политрук Ф. М. Горбунов должен был обеспечивать такой же участок посадки и отправки десантников в селении Комсомольск, а затем, в зависимости от обстановки, выходить с ними в море.

Инструктор политотдела старший политрук Г. А. Ярцев оставался в политотделе на связи с десантными частями и для сбора информации, а также подготовки политдонесении о ходе десанта.

Начальнику политотдела батальонному комиссару К. В. Лесникову надлежало увязывать совместную работу штаба и политотдела, держать связь с политорганами [23] армейских частей, руководить политотдельцами на порученных им участках работы.

В период высадки десанта я должен был находиться на КП командира базы и, по мере надобности, выезжать на корабли и в части, выполняющие боевую задачу. Но с Фроловым разговора об этом еще не было.

И вот как-то утром вызвал меня по телефону контр-адмирал:

— Зайди, комиссар, ко мне. Есть неотложное дело.

Я накинул шинель и побежал под мокрым декабрьским снегом к командиру.

Фролов, видно, тоже только что вошел с улицы — с его черного кожаного реглана стекала на пол вода.

— Ты где собираешься находиться на десанте? — спросил Александр Сергеевич, пожимая мне руку. — Я думаю разместить свой КП на борту «охотника», в проливе.

— Я тоже буду там, — ответил я. — Однако, может быть, стоит подумать о другом варианте КП? Ведь на «МО-4» радиосредств связи недостаточно. А если часть из них выйдет из строя? Как быть тогда? Не лучше ли периодически выходить в пролив на торпедном катере к местам высадки?

— Как хочешь! На твоем присутствии не настаиваю. Но я пойду на «охотнике». Вот только запрошу Елисеева. Думаю, он со мной согласится, — закончил разговор Фролов.

Больше о КП речи не было. Но вскоре начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал И. Д. Елисеев шифровкой сообщил о решении командующего флотом вице-адмирала Ф. С. Октябрьского: «Командный пункт командира высадки десанта, оборудованный всеми видами связи, иметь на берегу в Тамани...»

Командиру базы пришлось изменить свое решение. Для непосредственного руководства первым броском ударной группы в Камыш-Бурун, а также для контроля и общего руководства высадкой всего десанта в том районе пролива на катере «МО» будут находиться начальник штаба базы и начальник политотдела. Генерал-лейтенант В. Н. Львов, командующий десантом, утвердил это дополнение к общему плану операции.

А пока что я продолжал объезд частей и кораблей базы. Со старшим инструктором политотдела по партработе Г. А. Ярцевым мы отправились в 8-й отдельный стрелковый батальон, все четыре роты которого несли караульную службу и обеспечивали сухопутную оборону базы. Командир батальона майор А. Ф. Киба, недавно окончивший высшие курсы «Выстрел», хороший строевик, оглушил нас командой [24] «Смирно!» и своим зычным голосом бодро доложил о положении дел в батальоне. Хорошее впечатление произвел комиссар батальона Д. В. Поляков. Помогая командиру преодолевать некоторые недостатки в командовании батальоном, Поляков сумел хорошо организовать политработу и подготовить бойцов к выполнению предстоящей задачи.

Вскоре мы с Г. А. Ярцевым познакомились с 1-й ротой (командир — лейтенант Н. Суходольский, политрук — Бобровников), которая шла в десант, подробно поинтересовались партполитработой, людьми, их настроением. Красноармейцы, в большинстве кадровые военнослужащие, в прошлом рыбаки Приазовья, рвались в бой за освобождение родных мест.

8-й батальон участвовал в обороне Керчи в ноябре 1941-го, и у него были свои счеты с врагом. При отступлении на том берегу в окружении осталось около взвода красноармейцев с двумя командирами. По сведениям нашей разведки, они находились с партизанами в Старокарантинских каменоломнях и ждали прихода товарищей по батальону...

Затем я побывал в 354-й отдельной инженерной роте, подчиненной начальнику инженерного отделения базы подполковнику И. А. Смирнову. Он служил в Керченской базе с первых дней. Его отделение обеспечивало базу всеми видами инженерных работ: устройством причалов, подготовкой окопов и проволочных заграждений, минированием подступов к стационарным батареям и т. п. Командовал ротой капитан Н. М. Смирнов, комиссаром роты был старший политрук Е. И. Радечко. Они удачно дополняли друг друга: Н. М. Смирнов был хорошим специалистом и строевиком, а Е. И. Радечко, в прошлом инструктор Одесского обкома ВКП(б), сумел хорошо организовать партийно-политическую работу, вовлекая в нее всех, в том числе и самого командира. Для штурмовых групп десанта рота готовила саперов, а для высаживающихся армейских частей — проводников на местности.

Ну а как же основная сила десанта, его плавсредства — дивизионы катеров КВМБ и мобилизованные рыболовецкие сейнеры (всего свыше 40 единиц), уже сведенные в отряды? Осмотр убедил меня, что наступательный дух овладел не только военными моряками, но и всеми теми, кто обслуживал сейнеры, — временно мобилизованными шкиперами, мотористами, матросами — работниками рыболовецких колхозов. Каждый такой отряд возглавляли переоборудованные [25] из сейнеров сторожевые катера Керченской базы, вооруженные пушками и пулеметами. Все моряки этой своеобразной малотоннажной флотилии, как военные, так и гражданские, не задавали лишних вопросов о подготовке десанта. Они знали, что уже полным ходом идут тренировки по посадке армейских подразделений на суда и высадке на берег, совершаются пробные выходы в пролив ночью.

Позже состоялась встреча с командирами и комиссарами отрядов сторожевых катеров. Мы разговорились с командиром 2-го дивизиона СКА старшим лейтенантом Мацутой, военкомом политруком Никифоровым, командиром 1-го отряда СКА старшим лейтенантом И. Г. Литошенко и военкомом младшим политруком Феклиным. Из беседы стало ясно: моряки военных катеров в полной мере представляют себе стоящие перед ними боевые задачи и не боятся трудностей, неизбежных при высадке. К выступлению готовы.

В течение недели я ознакомился с большинством командиров и комиссаров частей КВМБ. Воинским мастерством многих из них нельзя было не восхищаться. Вот старший политрук К. М. Шевцов, военком зенитного артполка. Все 76-миллиметровые и 85-миллиметровые пушки артполка поставлены на тракторную тягу и действуют побатарейно. Маневрируя по всему Таманскому полуострову, полк прикрывает батареи береговой обороны, порты и населенные пункты, проявляет при этом большую оперативность. Командир полка — опытный флотский зенитчик полковник Перепелица. Работа политаппарата полка (в каждой батарее — комиссар) в связи с постоянным передвижением крайне усложнена. Военком все время в движении, переезжает от батареи к батарее. Он всегда в курсе событий, умело организует работу с бойцами в условиях повседневных боевых действий зенитчиков против вражеской авиации.

В береговой обороне, в 140-м отдельном артдивизионе, комиссаром был старший политрук Олейников, типичный «флотский береговик», прошедший путь от краснофлотца до руководящего политработника. Дюжий и веселый украинец, он сработался с командиром дивизиона майором Б. В. Бекетовым, они даже похожи друг на друга манерой держаться и неугасимым оптимизмом. Оба пользуются большим уважением бойцов.

Нелегкий путь от Измаила до Тамани в составе Дунайской флотилии прошел со службой наблюдения и связи (район СНИС) ее военком старший политрук Д. С. Калинин. [26] Храбрый воин, он любил опасные и ответственные задания и иногда даже опережал начальника района капитана А. Молчанова, хорошего специалиста связиста, в принятии командирских решений. О Калинине мы потом услышали во время десанта.

Обеспечение частей базы всеми видами довольствия и снаряжения лежало на плечах начальника тыла базы полковника А. И. Жукова и военкома, полкового комиссара Б. В. Федяева, участника недавней обороны Одессы. Командование тыла выдвинуло несколько офицеров для участия в десанте в качестве командиров и комендантов судов, и они выполняли боевую задачу успешно, некоторые — даже ценою жизни.

От первого знакомства с кадрами командно-политического состава Керченской базы осталось хорошее впечатление. Окрепла уверенность, что все командиры и политработники сумеют повести за собой личный состав на предстоящий бой с врагом. Я знал также, что рядом со мной, на других ответственных участках десантной операции будут наступать многие мои боевые товарищи по Черноморской эскадре, по Одессе и Севастополю. Командиром высадки десанта на Феодосию был назначен мой недавний командир по крейсеру «Червона Украина» капитан 1 ранга Н. Е. Басистый. На северную же часть Керченского полуострова поведет в бой Азовскую флотилию тоже мой бывший командир по бригаде крейсеров контр-адмирал С. Г. Горшков.

Накануне десанта все 46 единиц высадочных средств, кроме торпедных катеров и сторожевых катеров-охотников, были сведены в 8 отрядов. В основном это были сейнеры, мобилизованные из рыболовецких колхозов, с вольнонаемными командами — каждый на 40—70 десантников — и несколько буксиров с баржами. Лишь полтора десятка из числа этих судов имели военные экипажи и вооружение (малокалиберные пушки и крупнокалиберные пулеметы). Они входили в состав дивизионов охраны водного района базы и являлись как бы лидерами в отрядах высадки.

На сопровождение каждого отряда и поддержку его огнем при высадке выделялись два-три торпедных катера. При необходимости усилить артподдержку будут использоваться катера-охотники из приданной базе группы катеров-охотников. Быстроходные корабли тоже брали на борт десантников, но в скорости превосходили сейнеры и буксиры [27] в 4—5 раз, чем достигалось ускорение темпов высадки и хорошее маневрирование огневыми средствами.

Вели отряды командиры и военкомы из числа начполитсостава. На каждое судно с невоенной командой выделялся военный комендант, а на более крупные — и комиссар. По указанию начальника Главного политуправления ВМФ армейского комиссара 2 ранга И. В. Рогова из резерва Политуправления Черноморского флота к нам прибыло около 20 политработников. Они должны были участвовать в десантной операции в качестве комиссаров отрядов, а также отдельных буксиров, барж, сейнеров. На первый взгляд, эта мера показалась излишней, но на деле присутствие политработников даже на малых судах оправдало себя — высадка производилась организованно, с большой ответственностью, невыполнение задания практически исключалось.

В штурмовых группах для первого броска с торпедных катеров было по 25 человек. Возглавили их командиры и военкомы. В группах — добровольцы: моряки-радисты, сигнальщики, пулеметчики, стрелки и по два сапера-проводника, знающих местность на Керченском побережье. Вооружение — пулемет, автоматы, винтовки, переносная рация, ручные гранаты. Задача штурмовых групп — захватить кромку берега, организовать пункт высадки и удерживать его, принимая десантников в течение всего периода высадки, затем передать охрану и оборону пункта высадки подоспевшим сухопутным подразделениям, не прекращая поддерживать радиосвязь с КП командира высадки на таманском берегу.

Согласно приказу командира высадки контр-адмирала А. С. Фролова, отряды были строго распределены по направлениям, по времени и включены в состав первого, второго и третьего бросков десанта. Командиры отрядов подчинялись непосредственно контр-адмиралу Фролову.

Первый бросок планировался на Старый Карантин силами четырех отрядов сейнеров, в каждом из которых по пять судов. Командиром головного отряда был назначен старший лейтенант И. Г. Литошенко, комиссаром — младший политрук Феклин. Командиры остальных отрядов в броске — младший политрук Вертеба, воентехник 1 ранга Долина (комиссар — политрук Усик) и лейтенант Хвостов (комиссар — младший политрук Соколов).

Второй бросок — на Эльтиген — осуществляли три отряда сейнеров, по четыре в каждом. Головным отрядом командовал старший лейтенант Г. И. Петровский, военком — старший политрук П. Г. Новожилов. Командир второго [28] отряда — старший лейтенант Мацута, комиссар — младший политрук Иванец, командир третьего отряда — политрук Заборцев.

На Камыш-Бурун (пункт высадки — Камыш-Бурунская коса) в третьем броске десанта посылался самый большой из всех восьми отрядов, так называемый отряд транспортов: три буксира с баржами и восемь сейнеров. Каждая баржа брала до пятисот бойцов и вооружение — полевую артиллерию боеприпасы, транспортные средства. В этом отряде командиром был капитан-лейтенант Н. З. Евстигнеев, заместитель начальника гидрорайона КВМБ, а военкомом — старший политрук Ф. И. Чернявский, инструктор ПУЧФ. Отряд разделили на три группы — по буксиру с баржей и по два-три сейнера в каждой. Головной группой командовал флагманский минер штаба капитан-лейтенант И. Е. Алещенко, комиссаром был техник-интендант К. И. Цимбал, политрук роты выздоравливающих полуэкипажа КВМБ. Второй группой командовал младший политрук Кобяков, третьей — младший политрук Малинка, оба — комиссары групп, они же — командиры. Этот бросок был на главном направлении, и ему придавалось самое большое значение.

Подбор командования и политического руководства показал, что политработников, с учетом прикомандированных, у нас достаточно, а офицеров плавсостава мало. Поэтому зачастую обязанности и командира и комиссара возлагались на политработников.

Ко времени, назначенному приказом, все было готово к десанту.

Десантники уходят в ночь

Наступила тревожная ночь 25 декабря 1941 года, первая боевая ночь Керченско-Феодосийской десантной операции. По прогнозу синоптиков погода ожидалась спокойная, что было крайне важно для нашего малотоннажного флота в условиях Керченского пролива. Однако днем погода начала меняться, а к ночи ветер подул с северо-восточного направления и усилился до штормового (5—6 баллов). Температура воздуха упала до минус трех градусов. Все это, конечно, затрудняло проведение операции.

В Тамани и Комсомольске, где шла посадка десантников, сосредоточились все плавсредства. Туда, к пристаням и причалам, были подтянуты части 302-й горно-стрелковой [29] дивизии 51-й армии. Началась погрузка. Дивизия, где командиром был полковник М. К. Зубков, а военкомом — старший батальонный комиссар Ерофеев, шла в первом эшелоне десанта и к боевым действиям считалась подготовленной лучше других.

Начинало штормить. Набегавшие волны с шумом разбивались о пристань, заглушая шаги сотен бойцов, всходивших по трапам на баржи и корабли. Быстро наступившие сумерки укрыли покачивавшуюся у берега флотилию сейнеров, катеров, буксиров и барж.

Уже совсем стемнело, а я все еще обходил подразделения, готовые к бою. В Тамани, на песчаном косогоре над пристанью, в одной из хат была устроена «дежурка» коменданта причала. В ней полным-полно: командиры, дежурные, армейские и флотские связные — все ждали своей очереди на посадку. Время сигнала к началу движения через пролив приближалось. Погрузка подразделений 302-й горно-стрелковой дивизии практически была завершена...

В «дежурке» за столом с полевым телефоном, освещенным коптилкой из сплющенной медной гильзы, рядом с краснофлотцем-телефонистом сидит командир дивизии полковник М. К. Зубков. Вокруг расположились красноармейцы и краснофлотцы, которым в эту грозную ночь предстоит выполнять боевую задачу. А пока большинство из них спит или дремлет после хлопотного и утомительного предбоевого дня.

Подсаживаюсь к Зубкову, и мы вполголоса обмениваемся мнениями.

Одновременное использование сухопутных и морских сил в бою ставит много новых задач, которые нужно решать сейчас же. Например, красноармейцам сподручнее атаковать противника на земле, где есть возможность маневра и при необходимости можно окопаться, укрыться, сменить позицию. А как будет на воде? Даже бывалый воин полковник Зубков, пытливо приглядываясь к морякам и бойцам своей дивизии, как бы спрашивает их: сумеют ли в бою действовать согласованно и дружно, как единое целое?..

— Вот вы, моряки, повезете нас на тот берег, — обращается Зубков ко мне. — Атаку-то ведь придется начать с расстояния двух-трех километров. Как под артогнем противника мы будем действовать на ваших суденышках? Не очень хорошо себе представляю, каким будет маневр моих бойцов — в полный рост, когда вокруг вода и лобовой огонь? [30]

Эти вопросы он задает не столько мне, сколько себе самому.

К нашей беседе с интересом прислушиваются бойцы и командиры.

— Десант, — отвечаю ему, — и для морских, и для сухопутных войск — дело трудное. Обстановка подскажет, как быть. Но даже если вражеские пушки и пулеметы будут бить в упор, поворачивать назад не станем. Катера сопровождения подавят огонь врага. Будем маневрировать, но так и пойдем, что называется, «в полный рост» к месту высадки.

Я поделился опытом боев под Одессой, где мы ходили на крейсере в атаку на береговую вражескую батарею, рассказал о десанте полка морской пехоты у села Григорьевка.

Вопрос полковника был мне понятен. Бойцов томило неведенье перед необычной схваткой, все знали, как труден будет путь к победе, знали и то, что многих товарищей мы не досчитаемся после боя. Но сильнее всего была ненависть к врагу, стремление честно выполнить приказ Родины и решить боевую задачу десанта.

В этих условиях огромную роль играла работа с личным составом. Политработники, агитаторы беседовали с бойцами, распространяли листовки и памятки десантнику, изданные Политуправлением Черноморского флота, газеты-многотиражки КВМБ и армейских дивизий. Повсюду прошли партийно-комсомольские собрания с повесткой дня «О примере коммунистов и комсомольцев на десанте».

Все с нетерпением ожидали начала операции.

Первыми двинулись на врага торпедные катера со штурмовыми группами. Провожая от причала группу старшего лейтенанта Н. Ф. Гасилина на Камыш-Бурун, я видел: настроение у моряков боевое, люди держатся уверенно и собранно, задачу знают и сделают все для ее выполнения. Пожелал им счастливого плавания и боевой удачи.

Шел четвертый час 26 декабря.

Движение десанта на высадку было начато с опозданием. Главной причиной было все возрастающее волнение моря, затруднявшее как посадку десантников, так и выход судов в пролив.

Необходимо было выполнить важнейшее требование командования — обеспечить внезапность и скрытность десанта. В связи с этим высадка планировалась не позже чем за два часа до рассвета, без предварительной артиллерийской подготовки. Дальнобойной артиллерии 51-й армии и [31] Керченской базы разрешалось открывать огонь только в случае обнаружения действующих батарей противника, с целью их подавления. Дальнейшая артподдержка с таманского берега предполагалась по требованию наступавших частей или корректировочных постов, высаживавшихся вместе с десантом.

Почти одновременно со штурмовыми группами от причала в Комсомольске отошла ударная группа из четырех катеров-охотников: «МО-091», «МО-099», «МО-0100» и «МО-0148». Этим катерам предстояло высадить прямо на причал агломерационной фабрики в Камыш-Буруне одну усиленную роту 302-й горно-стрелковой дивизии 51-й армии. Начальник штаба Керченской базы капитан 3 ранга А. Ф. Студеничников и начальник политотдела базы батальонный комиссар К. В. Лесников, находясь на катере «МО-0100», которым командовал лейтенант Ф. И. Вечный, непосредственно руководили высадкой на этот причал и в дальнейшем должны были возглавить всю высадку десанта в районе Камыш-Буруна.

Было около 5 часов утра. На КП командира высадки контр-адмирала Фролова в Тамани, где я находился вместе с другими офицерами штаба, все были напряжены до предела. По штабным расчетам нужно не более часа, с поправками на задержки в пути, чтобы все быстроходные катера со штурмовыми группами достигли противоположного берега. Однако донесений пока ни от кого из командиров не поступало. Только волны прибоя гулко бились о берег в беспросветной тьме бурлящего, студеного пролива. Других ответов море нам не давало...

В помещении КП, расположенном в блиндаже, специально отрытом и оборудованном в крутом берегу напротив таманских причалов, было тесно и тихо; разговаривали вполголоса и только по необходимости. В сердце нет-нет да и закрадывалась тревога — что там у десантников? Почему молчат?

На КП то и дело звонили телефоны. Коменданты причалов Тамани и Комсомольска сообщали об отходе очередных отрядов десанта; командиры частей, дислоцированных на Таманском полуострове, по запросам с КП информировали о боевой готовности батарей к поддержке десанта; береговые посты службы наблюдения и связи извещали о движении судов в проливе и о том, что замечено на море и на противоположном берегу (с ближайших к нему постов на косах Тузла и Чушка). [32]

Но главного — кодированных радиограмм с торпедных катеров, ушедших на высадку, от штурмовых отрядов, высадившихся на берег, — по-прежнему не было.

Контр-адмирал А. С. Фролов приказал начальнику оперативного отделения И. И. Смирнову запрашивать всех по очереди, начиная с начальника штаба А. Ф. Студеничникова, ушедшего с катерами в Камыш-Бурунскую бухту. Наконец минут через двадцать после первого запроса начали поступать сообщения.

Первым отозвался с Камыш-Бурунскои косы пункт высадки № 2. Старший лейтенант Н. Ф. Гасилин коротко донес, что пункт высадки захвачен скрытно и без потерь. Готовы принимать десантников.

Затем поступило сообщение Студеничникова: рота высажена на причал при незначительном противодействии противника. Отошли в пролив для дальнейшего выполнения задания...

Но за этими вестями последовали тревожные.

Командир штурмовой группы техник-интендант 1 ранга А. Д. Григорьев радировал, что высадился на берег Старого Карантина и ведет бой с превосходящими силами противника, несет потери. На этом связь с ним прекратилась. Больше сообщений о группе А. Д. Григорьева не поступало.

Молчал и не откликался на запросы майор Иван Лопата, посланный командиром штурмовой группы на Эльтиген. Безмолвствовал и высаживавший его группу командир торпедного катера старший лейтенант Коломиец.

Очевидно, и на Старом Карантине, и на Эльтигене происходило неладное. Необходимо было срочно принимать новые решения. Но какие?

Почти все десантные отряды уже находились в пути к пунктам высадки. Первым отошел от таманского причала головной отряд № 1 высадочных средств первого броска под командованием старшего лейтенанта И. Г. Литошенко. Он направлялся в Старый Карантин. Контр-адмирал А. С. Фролов запросил его место в море. Литошенко ответил — прошел Тузлу. Значит, скоро ляжет на курс — на Старый Карантин. А пункта высадки там нет, его не захватила штурмовая группа... Фролов бросил на меня вопросительныи взгляд — я кивнул. Контр-адмирал тут же отдал приказание радировать Литошенко: отряду изменить курс, идти на высадку на Камыш-Бурунскую косу...

Группа в составе четырех катеров-охотников под командованием А. Ф. Студеничникова в пять часов на среднем [33] ходу в кильватерной колонне вошла в Камыш-Бурунскую бухту. Первым подходил к берегу флагманский катер «МО-0100», на котором находились А. Ф. Студеничников и К. В. Лесников.

К причалу подходили-подкрадывались на самом малом ходу, стараясь соблюдать полную тишину.

И вдруг метрах в сорока-пятидесяти от пристани катер сел на мель. Положение было не из легких: осветить прожектором, осмотреться нельзя. Следующий за ним катер далековато. Чтобы передать ратьером световой сигнал о помощи, нужно время. А сейчас дорога каждая минута!

Берег, занятый врагом, совсем рядом. Безмолвствуют едва приметные в темноте силуэты береговых строений, в каждый миг оттуда могут ударить смертельными трассами пушки и пулеметы.

Пробовали сняться с мели своим ходом, работая моторами на малых оборотах. Но приемные кингстоны водяного охлаждения забились илом, и моторы могли выйти из строя. Тогда командир катера приказал их заглушить. Посоветовавшись накоротке, командиры решили: подать швартовый конец на пристань и тихо подтянуться к причалу.

Бывший боцман катера «МО-0100» В. К. Мусихин, принимавший участие в десанте, впоследствии рассказывал:

«Рулевой Константин Козлов скинул шинель, взял спасательный круг, бросательный конец и спустился за борт. Глубина небольшая, по грудь, но грунт вязкий. На берег был заведен швартовый, и катер подтянули к берегу. Группа десантников, не дожидаясь, пока катер подойдет к пристани вплотную, спустилась за борт и, держась за швартовый конец, где вброд, где вплавь перебралась на пристань. Десант был высажен в полной тишине и без потерь».

Ни один из последующих катеров на мель не сел — видимо, катер «МО-0100» зацепился за какой-то полузатопленный предмет.

Так же скрытно, без единого выстрела с нашей и вражеской стороны, была высажена группа красноармейцев-десантников с «МО-0148» (командир — лейтенант А. Г. Кривоносов). Но уже катер «МО-091» (командир — лейтенант Ф. С. Дьяченко), а вслед за ним и «МО-099» (командир — старший лейтенант И. А. Видонов) при подходе к причалу были встречены артиллерийским и пулеметным огнем «проснувшейся» вражеской противодесантной обороны.

Пушки и пулеметы охотников дружно отвечали на огонь неприятеля. Десантники были высажены прямо на [34] причал с небольшими потерями. На катерах было ранено несколько моряков.

Едва высадившись, усиленная рота 302-й дивизии начала закрепляться на занятой позиции в зданиях производственных цехов агломерационной фабрики. Завязался бой с подошедшими силами противника.

Все четыре катера, выполнив боевую задачу по высадке десантников в Камыш-Буруне, по приказанию А. Ф. Студеничникова легли на обратный курс. Уже рассветало, когда катера, находясь в кильватерной колонне, начали выходить из бухты, приближаясь к Камыш-Бурунской косе.

Впереди, влево по курсу отряда катеров-охотников, в серой предрассветной дымке показалась большая группа судов, пересекающих пролив в северо-западном направлении от косы Тузла. Это подходили основные силы десанта для высадки на Камыш-Бурунской косе. На ней, как было видно с катера «МО-0100», началась сильная перестрелка. Это означало, что пункт высадки захвачен нашими и готов принимать десантников.

А. Ф. Студеничников, как первый заместитель командира базы, принял решение: продолжать высадку по ранее намеченному плану и высаживать основную силу десанта на Камыш-Бурунскую косу. Он мог бы направить часть под ходивших высадочных средств в самую бухту, к недавно захваченному причалу. Однако, посоветовавшись с начальником политотдела Лесниковым, решил этого не делать, поскольку связь с высадившейся там ударной группой пока не была установлена и обстановка не выяснена. Кроме этого, в ходе перестрелки пушки катеров-охотников нащупывали все новые огневые, противодесантные средства противника, располагавшиеся по береговой дуге Камыш-Бурунской бухты. Наши суда, особенно неповоротливые баржи с буксирами, втянувшись в бухту, оказались бы как в мешке на малой водной акватории, простреливаемой с трех сторон вражеской артиллерией, и, стесненные в маневре, понесли бы значительные потери. Подходы же к Камыш-Бурунской косе — прямые и открытые, за кормой десантных плавсредств — достаточно широкое водное пространство Керченского пролива, обеспечивавшее возможность маневрировать. Да и артиллерийский огонь противника здесь не так ощутим, как в бухте.

Выйдя из Камыш-Бурунской бухты, все четыре катера-охотника получили приказ обеспечивать высадку прибывших основных сил десанта, поддерживать их огнем, подавлять огневые точки противника на берегу и отражать [35] воздушные налеты. Вскоре после этого «МО-0148» ушел в Тамань за новой группой десантников.

До подхода десантных отрядов к месту высадки на Камыш-Бурунской косе катера-охотники «МО-0100», «MO-091» и «МО-099» заняли позицию между шедшими на высадку судами и берегом. Здесь они, используя скоростные возможности, курсировали на переменных ходах по линии Камыш-Бурунская коса — мыс Ак-Бурун. Если на берегу обнаруживались огневые точки врага, катера вступали с ними в перестрелку.

По замыслу командования операцией все штурмовые группы должны были высадиться за час до подхода основных отрядов десанта — к 5.00 26 декабря.

Штурмовые группы высадились в назначенных пунктах, но условия высадки у них были разные.

На Старый Карантин, пункт высадки № 1, с торпедного катера № 15 (командир — старший лейтенант В. В. Иванчиков) высадилась штурмовая группа из 25 моряков под командованием техника-интенданта 1 ранга Л. Д. Григорьева и военкома старшего политрука П. М. Грабарова.

Высадка была трудной. Из-за большого наката волн катер смог подойти к берегу только с третьего захода, а отходя, намотал на винт рыбацкую сеть и с большим трудом добрался обратно до таманского берега. В связи с этим командир катера доложил на КП высадки о своих действиях с большим запозданием.

Едва успев ступить на землю и занять кромку берега, группа Григорьева встретила сильное сопротивление вражеской противодесантной обороны, располагавшей явно превосходящими силами. Сразу же пришлось занять круговою оборону. Появились убитые и раненые. Вдобавок вышла из строя переносная рация.

Уже совсем рассвело, а отряды высадочных средств все не подходили. Григорьев и Грабаров пришли к выводу, что отрядам препятствует усилившийся шторм. Весь день моряки вели бой. Укрывшись в прибрежных рыбацких хатах и окопавшись около них, десантники отстреливались от наседавших врагов. Гитлеровцы атак не предпринимали, но держали наших бойцов под жестоким минометным и пулеметным огнем, рассчитывая на то, что небольшая группа с одним пулеметом долго не продержится.

С наступлением темноты семеро оставшихся в живых моряков разбились на две группы. Одну возглавил Григорьев, другую — Грабаров. Решили пробиваться к своим на [36] Камыш-Бурун, зная, что там должно быть главное направление нашего удара.

Группе Грабарова посчастливилось. На берегу нашли брошенную кем-то шлюпку-двойку без весел и спустили ее в пролив. Гребли обломками досок, прикладами винтовок и к утру 27 декабря добрались до косы Тузла, откуда их снял проходивший мимо торпедный катер.

А на КП все считали Грабарова погибшим. Группа десантников, высадившись 28 декабря в районе Старого Карантина, обнаружила убитого моряка в комсоставской шинели с пометкой на подкладке: «Ст. политрук Грабаров». Десантники сообщили об этом на КП. Какова же была наша радость, когда вечером 28 декабря Грабаров прибыл на КП и доложил о выполненном задании! Оказалось, что во время боя Грабаров отдал свою шинель тяжело раненному краснофлотцу, а сам остался в ватнике. Так и возник слух о его гибели.

Судьба группы, оставшейся с Григорьевым, сложилась трагически. Все моряки погибли, а командир группы, начальник РСО штаба КВМБ техник-интендант 1 ранга А. Д. Григорьев тяжело раненным попал в плен и был зверски замучен фашистами. Изуродованное тело героя нашли на берегу пролива. Жители поселка Старый Карантин рассказывали, как дралась до последнего патрона группа моряков-десантников, как озверевшие враги издевались над израненным командиром...

Высадка штурмовой группы под командованием майора И. К. Лопаты и военкома младшего политрука И. Е. Шутова на 3-й пункт в Эльтиген также потерпела неудачу. Торпедный катер № 92 (командир — старший лейтенант Б. Г. Коломиец) с ходу на большой волне приткнулся носом к берегу у Эльтигена. Пока десантники высаживались, штормовая волна развернула катер бортом к берегу и посадила его на отмель. Все попытки снять катер с отмели и отойти от берега оказались безуспешными, а командир не сообщил по радио на КП о случившемся.

Сразу же после высадки штурмовая группа в составе 25 человек вступила в бой с вражеской обороной, встретившей наших моряков плотным минометно-пулеметным огнем. Десантников поддержала команда катера, которая разделилась на две части, одна вместе с командиром катера старшим лейтенантом Коломийцем влилась в группу десантников, а другая во главе с боцманом старшиной 2-й статьи Лопаевым осталась на катере. Силы неравные — 33 моряка против 70—80 гитлеровцев, имевших на вооружении [37] минометы. О сложившемся положении майор Лопата не мог сообщить в Тамань, так как сразу же после высадки был убит радист.

При поддержке крупнокалиберного пулемета, из которого на катере вел огонь боцман Лопаев, группе Лопаты удалось занять на берегу большой каменный сарай, находившийся метрах в пятидесяти от катера. Этот сарай стал опорным пунктом для наших бойцов.

Фашисты предложили морякам сдаться. С этой целью они подослали провокатора в форме краснофлотца, который пытался убедить моряков, что «наш десант отбит по всему побережью». Комиссар Шутов застрелил провокатора. Гитлеровцы подтянули пушку и начали бить по сараю. Они неоднократно бросались в атаку, но безуспешно.

Весь день шел неравный бой. Не получив сведений о высадке штурмовой группы майора Лопаты, отряды высадочных средств, входившие в состав второго броска десанта, к Эльтигену не прибыли. Поэтому, как и штурмовая группа на старокарантинском направлении, десантники Лопаты не получили помощи.

Ряды защитников опорного пункта редели с каждым часом, но сопротивление их не ослабевало. Около сарая нашли себе могилу не менее трех десятков вражеских солдат.

В бою героически погиб комиссар Иван Егорович Шутов. Раненный, он продолжал вести огонь из своего автомата, пока вторая пуля не сразила его насмерть... Отважно сражались и остальные моряки-десантники. К исходу дня из группы, находившейся в сарае, в живых осталось только двое — майор И. К. Лопата и краснофлотец Н. Е. Сумцов. С наступлением темноты они оставили свою крепость и начали пробиваться в Камыш-Бурун, где после двухдневных скитаний по тылам врага и нашли своих.

После ухода Лопаты и Сумцова гитлеровцы попытались захватить торпедный катер, но были отброшены огнем отважной четверки моряков. Боцман Лопаев, припав к турели катерного пулемета ДШК, бил по врагу без промаха. Механик катера главстаршина Шевцов, моторист Павлюсенко и радист Сивогривов залегли по борту катера и вели огонь из винтовок и автоматов. К ночи в жестокой перестрелке был убит Сивогривов и тяжело ранен Шевцов, который вскоре скончался. Лопаев и Павлюсенко также были ранены, причем Павлюсенко — тяжело. Боезапас был на исходе. Когда патроны кончились, Лопаев вынул замок из пулемета и выбросил его за борт. Моряки укрылись в носовом отсеке, куда Лопаев с трудом затащил своего [38] товарища. Решив живыми не сдаваться, герои взяли в руки гранаты и приготовились к последней встрече с врагом.

Не слыша ответных выстрелов с катера, неприятель также прекратил огонь. Немного повременив, несколько гитлеровцев поднялись на борт и бегло осмотрели катер, не заглянув, к счастью, в носовой отсек. Найдя двух убитых моряков, они ушли с катера, выставив напротив на берегу часового.

Часа через два после ухода фашистов Лопаев под покровом ночи спустил на воду надувную резиновую шлюпку и перенес в нее раненого Павлюсенко. Военно-морской флаг катера он снял и спрятал у себя на груди. Морякам удалось незаметно отойти от борта катера. Высокая волна подбрасывала шлюпку, всякий раз угрожая опрокинуть ее. Но боцман изо всех сил налегал на весла, направляясь в пролив, подальше от возможного преследования.

Лишь утром 28 декабря обессилевшие моряки достигли таманского берега в районе Комсомольска, откуда сразу же были отправлены в госпиталь Керченской базы.

Старшина 2-й статьи Лопаев, как особо отличившийся при высадке десанта, был награжден орденом Красного Знамени, а краснофлотец Павлюсенко — орденом Красной Звезды.

Так трагически закончилась высадка двух штурмовых, групп десанта — старо-карантинской и эльтигенской.

Мы узнали первых героев десанта, услышали о первых его жертвах. Это были первые наши серьезные неудачи в той боевой операции.

Как помнит читатель, штурмовая группа старшего лейтенанта Н. Ф. Гасилина и военкома младшего политрука В. Ф. Степанова еще затемно успешно высадилась в средней части Камыш-Бурунской косы, в районе Рыбачьего поселка. В предрассветных сумерках группа Гасилина уже начала принимать десантников и в первую очередь отряд старшего лейтенанта Литошенко, которому командир базы приказал изменить направление и вместо Старого Карантина идти к Камыш-Буруну.

Отряд Литошенко отошел от таманских причалов ночью 25 декабря. Состоял он из четырех больших сейнеров, на каждом из них было по 50—60 десантников 302-й горнострелковой дивизии. Отряд должен был пройти через Тузлинскую промоину, между косой Тузла и Таманским полуостровом, и дальше следовать сокращенным путем на Старый Карантин, оставляя косу по правому борту. Однако [39] в Тузлинской промоине почему-то не оказалось временного навигационного ограждения, а без его огней отряд Литошенко в узком проходе мог сесть на мель.

Как быть? Лечь в дрейф или стать на якорь и связываться со штабом?

Литошенко принял смелое и рискованное решение — идти старым курсом, оставляя косу слева. Это поставило отряд перед опасностью оказаться вблизи вражеского берега, так как фарватер проходит на расстоянии полтора-полкилометра от него. Там, на берегу, в районе мыса Ак-Бурун, у противника было достаточно огневых средств, чтобы потопить отряд Литошенко. Однако этого не случилось. Осуществив смелый и внезапный маневр, Литошенко проскочил незамеченным под носом у врага и успешно, под прикрытием предрассветных сумерек, высадил десант на Камыш-Бурунскую косу в заданном пункте.

За смелость и находчивость в боевой операции И. Г. Литошенко одним из первых среди участников десанта награжден орденом Красного Знамени.

Бой у Камыш-Бурунской косы

Вскоре после высадки группе Гасилина пришлось вступить в бой со сторожевым охранением врага. К этому времени подоспели десантники 302-й горно-стрелковой дивизии, прибывшие на сейнерах Литошенко. Они отбросили вражеское охранение к Камыш-Буруну. Однако гитлеровцы быстро подтянули к месту высадки значительные подкрепления, заняли огневые точки в подготовленных дзотах и открыли сильный артиллерийско-минометный огонь по нашим бойцам.

Население Рыбачьего поселка, не страшась завязавшейся перестрелки, пришло на подмогу десантникам. Рыбаки указывали сейнерам подходы к берегу, помогали выгружать оружие и боеприпасы, а женщины взяли на себя заботу о раненых. Бесстрашные советские патриотки Вера Алексеева и Клавдия Васильева оказывали помощь раненым у себя на дому.

На Камыш-Бурунской косе и на подходах к ней, на суше и на море, разгорелся ожесточенный бой за овладение прибрежной полосой.

Следует сказать, что Камыш-Бурунская коса — это узкая песчаная полоса твердой земли длиной 3,5 километра и шириной 300—500 метров. Вокруг — вода и болото. Только [40] в южной части коса соединяется с Керченским побережьем Крыма. Местность — совершенно открытая. Окапываться бойцам можно на одну-две лопатки, а глубже — проступает грунтовая вода.

Уже рассвело, когда на косе высадили своих десантников еще три отряда первого броска. Места высадки противник подверг сильному обстрелу из орудий и минометов.

Вскоре сюда же, к Камыш-Бурунской косе, стали подходить три отряда второго броска десанта, по 4 сейнера в каждом (головной отряд под командованием старшего лейтенанта Г. И. Петровского); им также командир базы приказал идти к Камыш-Буруну вместо Эльтигена. Подходил отряд транспортов, состоявший из буксиров с баржами и сейнеров. Этот отряд был наиболее значителен по количеству людей и вооружения и составлял третий бросок десанта.

С нашей стороны высадочные средства на воде поддерживали катера-охотники и торпедные катера, действовавшие попарно при каждой подходящей к берегу группе судов. Огневую поддержку оказывала также плавбатарея № 4 Керченской ВМБ под командованием старшего лейтенанта Л. Д. Чулкова, выдвинутая по приказу контр-адмирала А. С. Фролова в пролив на траверзе Камыш-Бурунской бухты. Кроме того, по батареям противника теперь уже вела огонь наша дальнобойная артиллерия с таманского берега. Непосредственную огневую поддержку наступавшие подразделения получили позднее от батарей береговой обороны КВМБ и артиллерии 51-й армии, когда приняли более четкий боевой порядок и вызвали себе в помощь артиллерию. Применение авиации с нашей стороны было весьма ограниченным.

Действия охотников и торпедных катеров отличались смелостью и решительностью. Они успешно вели огонь из пушек и пулеметов по противодесантным огневым точкам противника на берегу, по вражеским автомашинам, подвозившим к месту боя пехоту, а также отражали налеты фашистских бомбардировщиков. Так, тремя катерами-охотниками было подавлено 13 только артиллерийских точек противника, что же касается пулеметных и минометных, то их учесть просто было невозможно.

Враг вел обстрел и с северного направления, со стороны мыса Ак-Бурун, где находилась Керченская крепость. Около 10 часов утра катер «МО-0100» почти одновременно получил два прямых попадания — артснарядом и сухопутной миной. Снаряд разорвался в кормовой части, на уровне [41] ватерлинии, поразив моторный отсек. Моторы вышли из строя, вспыхнул пожар, катер потерял ход. Были ранены старшина группы мотористов П. Андреев и моторист С. Волостных. Мина разорвалась на верхней палубе в носовой части катера, ранив пулеметчика К. А. Пономарева, комиссара отряда катеров Н. П. Попова и начальника политотдела базы К. В. Лесникова, находившегося рядом с наводчиком носового орудия В. Г. Сысоевым, который вел интенсивный обстрел позиций гитлеровцев. Ранение у Лесникова было тяжелым — в бедро, и, чтобы перевязать рану, боцман Мусихин разорвал на широкие ленты простыню. После ранения Константин Васильевич Лесников еще несколько часов находился на катере. Мужественный коммунист проявил выдержку и стойкость; непрерывно следя за ходом событий и обстановкой, он помогал сражавшимся советами. За участие в этом бою он был награжден орденом Красной Звезды.

Вместо выбывшего из строя К. В. Лесникова начальником политотдела КВМБ был назначен опытный флотский политработник, полковой комиссар Ф. В. Монастырский.

Между тем вся команда «МО-0100» самоотверженно боролась за живучесть своего катера. Комиссар отряда старший политрук Н. П. Попов, раненный в руку, несмотря на большую потерю крови, оставался среди бойцов, вселяя в них уверенность в успешном окончании боевой операции. В моторном отсеке раненый старшина П. Андреев вместе с тяжело раненным мотористом Сергеем Волостных сумели вовремя перекрыть все вентили бензомагистрали, подававшие топливо из бензобаков. Вместе с другими мотористами катера они под руководством инженер-капитан-лейтенанта М. А. Бессантина приложили немало усилий в борьбе с огнем, и вскоре пожар был затушен.

Катерная аварийная команда, состоявшая из кока Делупова, минера Орлова и старшины радистов Малеева, под руководством боцмана Мусихина быстро заделала пробоину в борту. Но неподвижный катер постепенно сносило к находившемуся всего в полумиле вражескому берегу. Подоспевший торпедный катер, проскочив между берегом и катером-охотником, поставил дымовую завесу. Это дало небольшую передышку «сотому» — прицельный огонь с берега на время прекратился. Но когда дым рассеялся, берег оказался еще ближе, а огонь — еще сильнее. Комендоры «МО-0100» яростно отстреливались из всех своих четырех стволов — пушек и пулеметов. А тут еще тройка «юнкерсов» [42] приготовилась атаковать одинокий дрейфующий на волнах катер — она шла курсом прямо на него на высоте 800—900 метров. Огонь пришлось перенести на самолеты. В этот момент на помощь пришел «МО-099», удачно прикрывший катер от вражеских глаз дымовой завесой. Ее хватило как раз до подхода срочно вызванного из Тамани буксира, который отвел «МО-0100» на таманскую сторону, в Комсомольск.

Однако и там катер продолжал участвовать в операции. В течение двух суток он выполнял функции зенитной батареи и вместе с береговыми зенитчиками успешно отражал налеты вражеской авиации. В дальнейшем катер самоотверженными усилиями экипажа был доставлен на ремонт, после чего участвовал в боях за Малую землю под Новороссийском в 1943 году.

Выход из строя катера «МО-0100», на котором находилось командование, непосредственно руководившее высадкой десанта в районе Камыш-Буруна, сказался отрицательно на координации действий отрядов, особенно после того, когда стало ясно, что в этот день решающий бой за высадку развернулся именно здесь.

Сообщение о выходе из строя «МО-0100» поступило на КП командира базы с большим запозданием и оперативно отреагировать на него не удалось.

А боевое напряжение в районе Камыш-Бурунской косы по мере подхода к месту высадки новых сил десанта нарастало.

В том же бою в тяжелом положении оказался катер «МО-0143», которым командовал старший лейтенант В. И. Леднев, впоследствии Герой Советского Союза. Выполнив особую задачу командования по высадке десантной группы в Камыш-Буруне (катер высаживал группу самостоятельно и в другом месте), «МО-0143» одним из первых включился в огневую поддержку десанта на Камыш-Бурунской косе и подавил несколько огневых точек противника на берегу. При этом были ранены командир катера и несколько человек из команды. Катер получил разрешение командования пойти в Тамань, высадить раненых, взять замену командиру и частично команде и с новой группой десантников возвратиться к месту высадки на косе. Командование катером принял лейтенант Пономарев. Вместе с возвратившимся катером к месту высадки прибыл и «МО-0148» (командир — лейтенант А. Г. Кривоносов), также принявший на борт группу десантников 302-й горнострелковой дивизии. Оба катера прибыли к 12 часам дня, [43] когда бой был особенно напряженным. Ведя огонь по огневым точкам противника, катера начали пробиваться к берегу, чтобы высадить десантников.

Началась высадка с трех барж, которые доставили личный состав и технику. Она проходила в замедленном темпе — при штормовой погоде пароходам-буксирам с тяжело нагруженными неповоротливыми баржами маневрировать было трудно. Этим воспользовался неприятель, который бросил на баржи и буксиры авиацию, а весь огонь береговых огневых средств сосредоточил на катерах, главным образом на охотниках, имевших пушки.

«МО-0148» удалось пробиться к берегу и с небольшими потерями высадить десантников. После этого катер включился в огневую поддержку десанта и успешно обеспечивал ее вместе с другими катерами.

Но «МО-0143» не смог прорваться к берегу. Он оказался как бы в эпицентре орудийно-минометного обстрела противника. Его пушки и пулеметы вели непрерывный огонь по врагу, однако это не спасло положения. В перестрелке был смертельно ранен командир катера лейтенант Пономарев, до последней минуты руководивший боем. Сменивший его помощник командира лейтенант Мирский вскоре был сражен насмерть на ходовом мостике катера. Командование катером принял артиллерист группы катеров-охотников старший лейтенант Т. П. Баринов.

Прямое попадание вывело из строя носовое орудие и весь его боевой расчет. Катер начал медленно погружаться носом в воду. От второго попадания — в кормовую часть — загорелся бензин; сначала в одном бензобаке, а затем и в другом последовал взрыв. Это ускорило гибель подбитого катера. Команда до последней возможности вела бой с врагом. Пока катер находился на плаву, пушки и пулеметы стреляли непрерывно. Старший лейтенант Т. П. Баринов, видя, что положение безвыходное, приказал морякам и десантникам прыгать в воду и добираться до берега вплавь. Из экипажа катера спаслось четверо, в том числе старший лейтенант Баринов. Из состава десантников достигли берега всего лишь семь человек...

Находившиеся в районе боя три других катера-охотника продолжали активно сражаться. Только к концу дня по приказу командования они возвратились в Тамань, понеся значительные потери в личном составе и получив серьезные повреждения корпусов и механизмов. «МО-0148» был отозван в Тамань несколько раньше, ввиду больших потерь [44] и ранения командира катера А. Кривоносова и его помощника С. Харченко.

В первый день операции особенно отличились в бою за высадку моряки экипажей сторожевых и торпедных катеров. Командир сводного отряда, состоявшего из катеров 4-го и 8-го дивизионов сторожевых катеров Черноморского флота, письменно докладывал командиру Керченской ВМБ контр-адмиралу Фролову:

Доклад был подписан командиром отряда капитан-лейтенантом А. А. Жидко и временно исполнявшим обязанности военкома инженер-капитан-лейтенантом М. А. Бессантиным.

В это время в Тамани тоже сложилась своеобразная обстановка. Через пролив постоянно велась интенсивная артиллерийская перестрелка между нашими и вражескими [45] батареями, носившая характер контрбатарейной борьбы. Зенитные батареи 65-го полка КВМБ и 51-й армии дружным огнем встречали группы вражеских бомбардировщиков, периодически совершавших налеты на наши позиции.

У причалов сновали катера и сейнеры, курсировавшие между Камыш-Бурунской косой и Таманью: к керченскому берегу уходили с десантниками 302-й дивизии, возвращались с раненными в бою воинами и вновь отправлялись в бой. У многих судов, возвратившихся с керченского берега, также были «ранения» — расщепленные деревянные борта и палубы зияли пробоинами от снарядов и мин.

Вот, накренясь на правый борт, подошел к причалу небольшой сейнер. Его шкипер, немолодой уже таманский рыбак Николаенко, и комендант, старшина 2-й статьи Петр Нетребко, рассказали мне, когда я подошел к сейнеру, как они под сильным вражеским огнем перевозили бойцов-десантников с большой баржи на берег. Сейчас оттуда доставили раненых: двух членов экипажа и десять красноармейцев. Борт чуть ниже ватерлинии пробит малокалиберным снарядом. Поэтому и отправили этот сейнерок в Тамань. «Снимем раненых, отойдем, где потише, отстрогаем да приладим чоп, забьем в пробоину — и снова в Камыш-Бурун, к своим товарищам», — закончил доклад военный комендант.

Слушая моряков мотобота, я невольно подумал про себя: «Геройские ребята!»

Другой ошвартовавшийся у причала катер «КМ» из таманского дивизиона охраны рейдов под командованием старшины 1-й статьи Белоусова тоже временно вышел из боя у Камыш-Бурунской косы. Старшина доложил, что катер в полной исправности, но из семи человек команды в строю осталось только двое — он и моторист краснофлотец Пихтелев. Поэтому катер приведен в Тамань для срочного доукомплектования. Они также доставили с места боя раненых — пятерых краснофлотцев из своего экипажа и пятерых красноармейцев-десантников.

Старшина катера Белоусов рассказал, что в районе высадки идет жаркий бой, а его «каэмке» пришлось и десантников перевозить с транспортов на берег, и поддерживать пулеметным огнем высаживающихся красноармейцев. «Ничего, товарищ комиссар, справимся, — подытожил Белоусов. — Обязательно отобьем у немцев Камыш-Бурунскую косу! Пускай наши батареи из Тамани «огоньку» прибавят, а там уж — давай наступай веселей на врага, братцы-красноармейцы!» [46]

Ничего не скажешь: боевое настроение у наших воинов-моряков!

В этот день мне удалось побывать и в Комсомольске, на нашей второй десантной «станции», откуда отправлялись и куда прибывали суда, курсирующие между берегами пролива. Картина знакомая: интенсивное движение судов под артиллерийским обстрелом и бомбежкой с воздуха.

Разработанный командованием метод посадки десантников на суда, сопровождение их в пути и огневая поддержка при высадке, расстановка командно-политического состава — комендантов и комиссаров причалов и судов — вся эта организация, хотя и не была безупречной, но в боевой практике в основном себя оправдала.

Движение морского транспорта проходило бесперебойно. Бойцы-десантники первого эшелона 302-й дивизии шли в бой уверенно, в приподнятом настроении. Об этом свидетельствовали беседы с бойцами, об этом же рассказал и заместитель начальника политотдела 302-й горнострелковой дивизии батальонный комиссар И. П. Фастовец, который с несколькими политработниками приготовился идти в очередной рейс на Камыш-Бурун. В прошлом И. П. Фастовец был флотским политработником, хорошо ориентировался в местных, таманских и керченских, условиях, в складывавшейся боевой обстановке. Он принимал участие в подготовке к высадке ударной группы в Камыш-Бурун. В эту группу, сообщил Фастовец, вошла лучшая рота 302-й дивизии.

Днем 26 декабря боевая обстановка у Камыш-Бурунской косы сложилась так, что наибольшие трудности выпали на долю отряда транспортов, составлявшего по плану операции третий бросок десанта. На трех больших морских баржах, ведомых буксирами, находилось около 1500 десантников с вооружением и техникой, включая артиллерию среднего калибра с боеприпасами. Кроме барж, в состав отряда входило 8 больших сейнеров с десантниками на борту.

Первыми подходили к берегу сейнеры из отряда транспортов. Сначала предполагалось, что сейнеры будут обеспечивать баржи с буксирами по своим группам (в отряде было три группы). Но из-за штормившего моря баржи очень отстали от сейнеров. Тогда командир отряда капитан-лейтенант Евстигнеев решил пустить вперед все сейнеры с таким расчетом, чтобы они, высадив своих десантников, все вместе приступили к переброске десантных подразделений с барж на берег. Группу этих сейнеров возглавил комиссар отряда транспортов старший политрук Ф. И. Чернявский. [47] Сам он находился на сейнере «Пушкин», имевшем военную команду и одну 45-миллиметровую пушку.

Противник вел с берега сильный артиллерийский огонь, и это вызвало замешательство на некоторых сейнерах. Одни остановились в нерешительности, а другие начали поворачивать обратно. В этот момент военком Чернявский проявил боевые комиссарские качества. Он приказал торпедному катеру сопровождения вернуть к месту высадки два оторвавшихся от группы сейнера, а его сейнер вырвался вперед и полным ходом пошел к пункту высадки. При этом он вел огонь по пушечно-минометным точкам противника и беспрерывно сигналил прожектором: «Вперед, за мной — на врага! За Родину!».

Сейнеры двинулись за комиссаром и успешно высадили десант. Только одно из восьми судов этого отряда, «Касатка», после высадки десантников было подбито и начало тонуть. Его команду подобрал из воды «Пушкин». Кроме того, сейнер принял с берега на борт 23 раненых бойца.

За проявленные доблесть и мужество Ф. И. Чернявский был награжден орденом Красного Знамени.

В то время, когда комиссар Чернявский пробивал путь к берегу своему отряду, его командир капитан-лейтенант Евстигнеев был занят не менее важным и трудным делом. На торпедном катере он подходил то к одному, то к другому буксиру с баржей, подтягивал и выравнивал строй, кричал в мегафон капитанам буксиров, старшинам-рулевым на баржах, чтобы точнее ложились на курс, держали в кильватер, торопил их... Дело в том, что подчиненный Евстигнееву отряд транспортов запаздывал и подходил к месту высадки днем, разрозненно, растянувшись по проливу. А мелководный Керченский пролив всегда подстерегает моряков наносами и не обозначенными на карте мелями. А тут еще, после облета немецкого разведчика, и авиация начнет бомбить.

Первым из отряда транспортов подошел к месту высадки буксир «СП-25» с плоскодонной баржей-болиндером. Это была первая головная группа отряда транспортов (командир — капитан-лейтенант И. Е. Алещенко, комиссар — техник-интендант 1 ранга К. И. Цимбал). Благодаря малой осадке — около двух метров — баржа была поставлена на якорь не дальше 50 метров от берега. Началась выгрузка людей и боевой техники при помощи сейнеров. Команда, состоявшая из пяти краснофлотцев Керченской базы во главе со старшиной 2-й статьи В. И. Гацем, принимала и [48] отправляла от болиндера сейнеры. Краснофлотцы помогали красноармейцам-десантникам в посадке и погрузке вооружения. С моря их прикрывала катерная артиллерия, и высадка проходила быстро. Но вот нагрянула вражеская авиация. «Хейнкели» с прямого полета, а «юнкерсы» с пикирования начали нападать на высадочный отряд. Одна из авиабомб попала в буксир «СП-25», который вскоре затонул.

На втором заходе гитлеровцы атаковали баржу: авиабомба пробила верхнюю палубу и днище. Болиндер сел на грунт с небольшим креном на борт. От прямого попадания авиабомбы на барже возник пожар. Краснофлотская команда бросилась к ручным помпам и начала раскатывать пожарные шланги. Огонь еще не успел набрать силу, но вокруг был боезапас: снаряды, патроны, 76-миллиметровые полевые орудия с зарядными ящиками.

К борту аварийного болиндера быстро подошел сейнер с командиром первой высадочной группы транспортов капитан-лейтенантом И. Е. Алещенко, и общими усилиями порядок на барже был восстановлен. Начали спешно сбрасывать в море загоревшиеся ящики. Пожар был ликвидирован, и высадка успешно завершилась.

Вторая баржа с буксиром, составлявшая 2-ю группу десантного отряда транспортов (комиссар — младший политрук Кобяков, он же — за командира), тоже подверглась сильной бомбежке. При этом противник вел интенсивный обстрел с берега. Начался пожар. Среди десантников были большие потери. На берег высадилось всего около 300 человек без артиллерии. В связи с большими потерями личного состава по решению командира отряда транспортов высадку пришлось прекратить. Баржа была отбуксирована в Тамань.

Третьей группе отряда транспортов — буксиру с баржей (командир — младший политрук Малинка, он же и комиссар) — вообще не удалось достичь места высадки. Баржа села на мель в проливе, на полпути к Камыш-Бурунской косе. Оторвавшись от своего буксира, она была снесена южнее. Здесь ее подхватил другой буксир, специально посланный на выручку. Вечером баржа возвратилась в Тамань, по счастью, почти без потерь.

Таким образом, третий бросок десанта выполнил свою задачу не полностью: было высажено около 800 человек вместо 1500 по плану операции.

Бой у Камыш-Бурунской косы постепенно затихал, а с наступлением темноты и вовсе прекратился. К исходу дня [49] связь таманского КП с пунктом высадки на косе прервалась. Надо было подводить предварительные итоги: кто же добился успеха в первый день высадки десанта — мы или противник?

Наши потери в этом бою были значительны. На боевых постах смертью храбрых погибли начальник пункта высадки старший лейтенант Н. Ф. Гасилин, военком младший политрук В. Ф. Степанов, военком 1-й группы отряда транспортов техник-интендант 1 ранга К. И. Цимбал и большая часть моряков швартовой команды камыш-бурунского пункта высадки. Эта команда действовала в течение всего боевого дня 26 декабря, бесперебойно принимала к берегу десантные суда и, не отступив ни на шаг, успешно выполнила поставленную перед ней боевую задачу.

Шторм

В течение первого дня десантной операции было десантировано свыше двух тысяч человек с вооружением, то есть где-то вдвое меньше, чем планировалось.

Главным обстоятельством, затруднявшим дальнейшее решение боевой задачи, было полное прекращение связи с частями высадившегося десанта. К исходу 26 декабря нашему командованию было лишь приблизительно известно, что эти части находятся и ведут бои где-то в южной части Камыш-Буруна.

В течение минувшего дня одновременно с главной задачей — захватом побережья — решались и другие: налаживание связи с высадившимися войсками, снабжение их боеприпасами и продовольствием, эвакуация раненых, командования десантной операции.

Из-за отсутствия связи мы не знали обстановки на причалах в глубине Камыш-Бурунской бухты, куда ранним утром был высажен десант самого первого броска со сторожевых катеров-охотников.

Обстановка для высадившихся подразделений складывалась трудная.

Продвигаясь вперед, они не закрепились на отбитых у врага с большими трудностями прибрежных участках. Это была серьезная тактическая ошибка, чем противник не преминул сразу воспользоваться. Гитлеровцы вновь захватили прибрежную полосу, и ее предстояло опять брать с боем. Так случилось на Камыш-Бурунской косе к исходу дня, о чем донесли штабу высадки разведчики (с этой целью [50] были высланы два торпедных катера) после прекращения связи с пунктом высадки на косе. Катера были обстреляны вражеской малокалиберной артиллерией с того места, где днем находилась штурмовая группа старшего лейтенанта Гасилина...

К ночи противник вторгся на участок действовавшего днем пункта высадки. Положение осложнилось. Создалась угроза ликвидации захваченного плацдарма, а вместе с тем и высадившегося десанта.

Командующий 51-й армией, он же и командующий десантом, находившийся на КП в Темрюке, принял решение продолжать высадку в ночь с 26 на 27 декабря 1941 года по прежним, ранее избранным направлениям.

Наступила еще одна тревожная ночь. Резко ухудшилась погода.

Были собраны и распределены по отрядам, с учетом потерь, все наличные плавсредства и поставлены к причалам под погрузку войск.

К полуночи первый эшелон десанта погрузился на суда и ожидал сигнала к отплытию. Командир высадки контр-адмирал А. С. Фролов и я, военком высадки, вышли на таманский причал. Нужно было еще раз оценить ситуацию, взвесить принимаемое решение.

Ночь была довольно светлой, сквозь редкие облака проглядывала луна. Шел снег. А в проливе разыгрался настоящий шторм, температура воздуха снизилась до 8—10 градусов мороза. При такой погоде десант не сможет достигнуть берега. Правда, сейнеры, обладавшие хорошими мореходными качествами, несмотря на малый ход, смогли бы преодолеть Керченский пролив и подойти к месту высадки — но не к самому берегу, а лишь к отмелям. Вот если бы на том берегу уже были захвачены причалы... А так полосу прибрежного штормового прибоя, да еще при морозе, преодолеют лишь единицы. И главное, ведь кроме шторма и мороза будет еще вести бешеный огонь вражеская противодесантная оборона.

Нельзя обрекать людей на верную гибель.

— Что будем делать, комиссар, в этой обстановке? — спросил контр-адмирал.

И в самом деле, как быть? Как выполнить приказ о высадке, если так резко ухудшилась обстановка? Ведь может случиться, что десантники будут принесены в жертву, а боевая задача останется невыполненной... Ты, командир, и ты комиссар, вы оба, кому Родина доверила командование керченской военно-морской базой, на кого она возложила [51] ответственность за высадку десанта в Керчь, — думайте, решайте!

Попытаться установить связь с командующим десантом генерал-лейтенантом Львовым и попробовать по телефону убедить его в нецелесообразности высадки сегодня ночью? Вряд ли из этого что-нибудь выйдет. В процессе подготовки десанта мы уже успели узнать непреклонный характер командарма. А времени — в обрез. Нужно срочно либо начинать движение, либо его запрещать.

Разнообразные «варианты» промелькнули у меня в мыслях, да и у Фролова, думаю, тоже. Мы обменялись соображениями и сразу же сошлись во мнении. В штабы командующего десантом в Темрюк и командующего Черноморским флотом в Севастополь полетели спешные радиограммы: десанту дан отбой на эту ночь по причине штормовой погоды. Бойцы-десантники вповалку спали в казачьих хатах по всей Тамани и ближайшим хуторам.

27 декабря все были напряжены до предела.

В десантных войсках шли перегруппировки и проверки. В Тамани появились члены военных советов: корпусной комиссар А. С. Николаев и дивизионный комиссар И. И. Азаров. Начались совещания, вызовы на доклады к вышестоящим начальникам.

Однако к вечеру армейские штабисты согласились с доводами флотских специалистов. К тому же стало известно, что отряды Азовской флотилии делали попытку продолжить высадку в ночь с 26 на 27 декабря в Керченском проливе — на Еникале, но из-за штормовой погоды вынуждены были возвратиться на базы, не дойдя до берегов Крымского полуострова. Тем временем шторм в проливе понемногу утихал. К ночи можно было возобновить высадку десанта.

Плацдарм захвачен

Ночью с 27 на 28 декабря силы десанта снова двинулись на врага.

B высадке приняли участие те же отряды, что и в первый день операции, частично доукомплектованные плавсредствами и пополненные людьми. Теперь уже они имели опыт и шли к местам предыдущей высадки проторенными путями. Ожидалось также подкрепление десантных сил 51-й армии со стороны Черного моря. В район Камыш-Буруна должен был подойти отряд канонерских лодок с войсками 44-й армии. В ночь на 28 декабря я и член Военного совета [52] 51-й армии корпусной комиссар А. С. Николаев направились в этот район на торпедном катере.

Ночь была лунная, погода — близкая к штормовой. Соленые брызги волн, разбивавшихся о низкие борта катера, то и дело обдавали нас ледяным дождем. На маленьком ходовом мостике торпедного катера тесно и неудобно. Тут и командир катера, и пулеметчик у турели крупнокалиберного пулемета, да еще нас четверо: член Военного совета А. С. Николаев со своим порученцем, командир бригады торпедных катеров А. А. Мельников и я.

Пересекая пролив, ближе к его середине наткнулись на одиноко стоявший на якоре сейнер. Что за судно? Запрос позывными остался без ответа. На всякий случай, по моему приказанию катер послал по носу сейнера предупредительную очередь из пулемета. Команда суденышка сразу зашевелилась, моряки затарахтели якорной цепью, вручную выбирая якорь маленьким брашпильком-лебедкой. Подойдя вплотную, при помощи мегафона мы выяснили, что сейнер с десантниками стоит в ожидании, пока зайдет луна. Уточнив фамилии шкипера и военного коменданта и недвусмысленно пообещав им «беседу» за невыполнение приказа, мы отправились дальше на юг, вдоль пролива.

При подходе к месту намеченной высадки с канонерских лодок немного южнее Камыш-Бурунской косы обнаружили, что корабли уже стоят на месте без отличительных огней, при полном затемнении. Это был отряд из трех канлодок под командованием контр-адмирала Н. О. Абрамова. Корабли «Красная Грузия», «Красная Абхазия» и «Красная Аджария» составляли дивизион канонерских лодок Черноморского флота. Командовал дивизионом капитан 2 ранга Гинзбург, военкомом был старший политрук Сологубов. Этот дивизион принимал активное участие в обороне Одессы, где понес потери — канлодку «Красная Армения». Экипажи на лодках состояли из хорошо подготовленных, кадровых, обстрелянных моряков, в большинстве — срочной службы. Канонерские лодки были еще дореволюционной постройки, почти плоскодонные, с приподнятой носовой частью корпуса, и в старом флоте предназначались для десанта. Несмотря на слабый ход (8—10 узлов), корабли имели сильную артиллерию, состоявшую из трех 130-миллиметровых орудий, и при тоннаже около тысячи тонн могли брать на борт более батальона пехоты каждый.

Отряду контр-адмирала Абрамова в первый день операции не повезло. Войдя в состав десанта феодосийского направления как отряд «Б», он должен был произвести [53] высадку в районе горы Опук (на Черноморском побережье Керченского полуострова). Однако по ряду причин, в том числе и из-за шторма, отряд сделать этого не смог и теперь по заданию командования производил высадку в районе Камыш-Буруна.

Когда мы подошли на своем катере к месту высадки отряда, волнение моря немного улеглось, порывы ветра ослабели. Стоя на якорях, канлодки посылали шлюпку за шлюпкой к месту высадки у Камыш-Буруна, ранее уже занятому десантниками 51-й армии с таманского направления.

Берег и полоса воды около него то и дело освещались ракетами.

Район якорной стоянки кораблей, как и все пространство между ними и берегом, обстреливался противником из минометов. Мины, как видно, крупного калибра, с характерным треском разрывались на воде, но попаданий в корабли пока не было.

Наш торпедный катер подошел к борту флагманской канлодки. Член Военного совета, как старший начальник на десанте, приняв короткий доклад командира отряда Н. О. Абрамова, приказал ему ускорить высадку, установить надежную связь с высадившимися на берег армейскими подразделениями и организовать им артиллерийскую поддержку.

Еще около часа кружился наш катер на малых скоростях по всей акватории места высадки, изредка попадая в зону близких разрывов и освещения ракетами. Член Военного совета хотел дождаться, пока обстановка в районе высадки начнет меняться. Однако горючее на катере было на исходе и к тому же появилась угроза обледенения. Мы были вынуждены вернуться в базу.

Отряд контр-адмирала Абрамова выполнил задание командования. В ту ночь и частично днем 28 декабря он высадил в районе южной окраины Камыш-Буруна свыше двух тысяч человек, доставил 14 орудий и другие боевые грузы.

Часам к шести утра 28 декабря из оперативных данных в штабе базы выяснилось, что десантная операция в эту ночь развивалась успешно. Прежде всего наметился долгожданный успех в Камыш-Бурунской бухте, куда в первую ночь на причал агломерационной фабрики была высажена ударная рота 302-й дивизии. В течение 26 и 27 декабря с десантниками не было никакой связи. За это время они сумели закрепиться в прибрежных фабричных зданиях так [54] прочно, что гитлеровцы за двое суток не смогли их выбить оттуда, несмотря на предпринятые яростные атаки. Ночью 27 декабря рота, понесшая большие потери, все же приняла на захваченном ею причале вновь подошедшие десантные суда.

Первыми в ту ночь оказались сейнеры отряда старшего лейтенанта И. Г. Литошенко, который еще раз отличился в этой десантной операции. Он выполнял особое задание командования: идти в Камыш-Бурунскую бухту прямо к причалам агломерационной фабрики, высадить десантников или, по крайней мере, установить разведкой боем, в чьих руках находится причал, ранее захваченный нами.

Сейнеры «ПС-2», «Петровский» и «Рада Украины», которыми командовал Литошенко, опять прошли без огней между косой Тузла и керченским берегом вблизи крепости, ориентируясь только по карте. Противник обнаружил их уже после того, как суда миновали самое узкое место, поэтому открытый гитлеровцами огонь не достиг цели. Сейнеры благополучно повернули в Камыш-Бурунскую бухту. Боевое задание было успешно выполнено.

Начиная с ночи на 28 декабря через эту бухту шла непрерывная высадка десанта с дальнейшим развитием наступления на Керчь, как и было задумано.

К сожалению, мне не удалось отыскать документы, где зашифрованы имена бойцов и командиров героической стрелковой роты, сыгравшей важную роль в закреплении десанта в бухте. Установлено лишь, что там активно действовал направленный с ротой старший политрук Гончаров, инструктор политотдела 302-й горно-стрелковой дивизии.

Как позже стало известно, гитлеровцы решили отыграться на местных жителях за неудачу на этом участке. Днем 26 декабря они схватили в фабричном поселке 400 заложников мужского пола шестнадцати лет и старше, мотивируя это тем, что население помогало десантникам, а на следующий день зверски расстреляли всех в Багеровском рву поблизости от Керчи.

В других местах, намеченных планом операции, — Камыш-Бурунская коса, Эльтиген, Старый Карантин — высадку десанта 28 декабря пришлось начинать заново. Как уже говорилось, части, успешно высадившиеся 26 декабря на Камыш-Бурунскую косу, продвигаясь на южную окраину Камыш-Буруна, не позаботились о закреплении за собой места высадки.

Отряду высадочных средств капитан-лейтенанта [55] Н. З. Евстигнеева (военком — старший политрук Ф. И. Чернявский), который активно участвовал в ожесточенном бою за высадку у Камыш-Бурунской косы 26 декабря, 28 декабря пришлось с боем овладевать местом высадки на той же косе. Однако сопротивление гитлеровцев теперь было слабее — ведь у противника в тылу действовал и расширялся захваченный нами плацдарм в самом Камыш-Буруне.

На этот раз в бою при захвате побережья отличился командир сейнера «Выборг» старшина 1-й статьи Федонюк. При подходе к берегу старшина огнем 45-миллиметрового орудия уничтожил две пулеметные точки противника и успешно высадил десантников. Оставшись по приказу командира отряда у места высадки, Федонюк помог сейнерам «Суворов», «Красный Крым» и «Данилевский» успешно высадить десант, прикрыв их дымовой завесой и огнем своей пушки.

28 декабря в районе Эльтигена высадилось около 500 десантников, а в Старом Карантине — 1-я рота 8-го стрелкового батальона Керченской базы.

В напряженные дни высадки десанта среди сторожевых катеров-сейнеров с военными экипажами наиболее отличились команды «Выборга» (командир катера — старшина 1-й статьи Федонюк, коммунист), «Искры» (старшина катера — старшина 2-й статьи Д. И. Носов) и «Суворова» (комиссар — старшина 2-й статьи А. А. Мухин). Сделав наибольшее число боевых ходок, эти катера и сейнеры перевезли по 250—300 десантников.

Вслед за первым эшелоном десанта — 302-й горно-стрелковой дивизией — двинулся через пролив второй — 390-я стрелковая дивизия 51-й армии.

29 и 30 декабря воины обоих эшелонов десанта продолжали теснить противника от береговой черты, захватывая все новые плацдармы на керченском берегу — от Эльтигена до Еникале. В те напряженные дни, с 26 по 30 декабря, несмотря на упорное сопротивление войск 11-й немецкой армии, Керченской военно-морской базой было высажено с таманского берега на керченский 11 225 бойцов, переброшено 47 орудий, 198 минометов, 229 пулеметов, 210 лошадей и 12 автомашин. Войска 51-й армии высадились со стороны Азовского моря на севере Керченского полуострова в районе мысов Хрони, Зюк, Тархан и повели наступление на Керчь. На этом направлении десант высаживала Азовская флотилия под командованием контр-адмирала [56] С. Г. Горшкова (военком флотилии — полковой комиссар С. С. Прокофьев).

29 декабря корабли Черноморского флота под командованием капитана 1 ранга Н. Е. Басистого и части 44-й армии (командующий — генерал-майор А. Н. Первушин) нанесли удар по врагу в южном направлении — на Феодосию. 30 декабря город был освобожден внезапной атакой высадившегося десанта, первый эшелон которого сходил с крейсеров и эсминцев под огнем противника прямо на причалы порта Феодосии.

Испытывая с трех сторон удары советских войск, немецко-фашистские полчища под угрозой окружения начали поспешно отступать. Понеся большие потери в людях и технике, гитлеровцы оставили Керчь. Утром 30 декабря 1941 года город был занят советскими войсками. В ознаменование этого было передано по центральному радио и напечатано во всех газетах поздравление и приветствие Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина в адрес командующего Кавказским фронтом генерал-лейтенанта Козлова и командующего Черноморским флотом вице-адмирала Октябрьского:

Далее передавались слова приветствия доблестным войскам и славным морякам генералов А. Н. Первушина, В. Н. Львова и капитана 1 ранга Н. Е. Басистого, положивших начало освобождению Крыма, и ставилась задача его полного освобождения.

В ходе высадки десанта воины Красной Армии и Флота проявили непревзойденное мужество, стойкость и массовый героизм.

Хотелось бы несколько слов сказать о 1-й роте 8-го отдельного стрелкового батальона Керченской базы. Ротой командовал лейтенант Н. Суходольский, политруком был Бобровников. Десантники высадились 28 декабря в районе Старого Карантина, с боем продвинулись вдоль побережья в Керченскую крепость и перекрыли дорогу из крепости на Камыш-Бурун. Тем временем взвод лейтенанта Жученко, направленный командиром роты в крепость чтобы провести там разведку боем, захватил двухорудийную батарею, вынудив врагов бежать.

Поспешно покидая крепость, гитлеровцы не успели уничтожить находившиеся там склады с боеприпасами, оставленные нашими войсками в период ноябрьского отступления [57] из Керчи. Не допустив подрыва огневых складов, 1-я рота выполнила боевое задание, данное ей командованием КВМБ. Бойцам роты выпала честь представлять первое воинское подразделение, с боем вступившее в Керченскую крепость.

При высадке в Старом Карантине воины 1-й роты встретили двадцать бойцов из 4-й роты своего батальона, оставшихся вместе с партизанами в старо-карантинских каменоломнях после нашего отступления из Керчи 19 ноября 1941 года. Возглавляли эту группу командир 4-й роты старший лейтенант Петропавловский и политрук Корнилов. Вместе с партизанами старо-карантинского отряда эта группа приняла участие в преследовании отступавших гитлеровцев.

Смело и отважно действовали бойцы 302-й горно-стрелковой дивизии. Под командованием полковника М. К. Зубкова они шли в огонь без малейшего колебания. Быстро и организованно проводили погрузку на десантные корабли. При форсировании пролива и во время высадки на занятый противником берег бойцы действовали мужественно, невзирая на бомбежку и большие потери. Об этом неоднократно докладывали командованию командиры отрядов плавсредств.

Каждую группу плавсредств при первоначальной высадке на керченский берег сопровождали проводники-саперы 354-й инженерной роты КВМБ, которые действовали мужественно и самоотверженно. В бою за высадку на камыш-бурунском направлении отличились младший лейтенант Чевычалов, сержант Ковтун, сержант Паршин, вынесший из боя 13 раненых; на эльтигенском участке — сержант Куликов, красноармейцы Сухоручко, Грунский. Саперы инженерной роты, хорошо зная местность в полосе высадки, прокладывали проходы в минных полях и далее действовали как проводники десантников.

Проводниками сухопутных частей десанта были назначены и зенитчики 65-го зенитного артполка КВМБ, хорошо знавшие местность своей недавней дислокации в районе Керчь — Еникале. На камыш-бурунском направлении один из сейнеров, приближаясь к берегу, был подбит артогнем противника и потерял ход. Находившийся на нем зенитчик младший сержант Я. В. Петрухненко первым бросился в воду и ухватился за буксирный конец. Его примеру последовали красноармейцы-десантники. Все вместе они подтянули сейнер к берегу. Высадившись под огнем противника, [58] около двадцати воинов во главе с младшим сержантом Петрухненко начали стремительно продвигаться вперед и с ходу захватили противодесантную полевую батарею неприятеля. Захваченные пушки были сразу же обращены против отступавших гитлеровцев. Младший сержант Петрухненко успешно повел огонь, уничтожив несколько пулеметных точек противника. Этим он обеспечил дальнейшее продвижение наших десантников. За отвагу и умелые действия в сложной обстановке Я. В. Петрухненко был награжден орденом Красного Знамени.

Днем и ночью во время боев по всему Керченскому проливу беспрерывно курсировали торпедные катера 2-й бригады торпедных катеров Черноморского флота (командир — капитан 2 ранга А. А. Мельников, комиссар — батальонный комиссар А. В. Комаров). Бригада сыграла большую роль во время высадки десанта на керченском направлении. Моряки имели немалый боевой опыт, проявив себя при защите Одессы и Тендровского боевого участка. Мне, в то время военкому крейсера «Червона Украина», неоднократно приходилось встречаться в боевой обстановке с этими мужественными моряками-черноморцами.

Здесь, в Керченском проливе, торпедные катера не имели возможности применить против врага грозное оружие — торпеды. Но зато они полностью использовали свои высокие маневренные качества, успешно поддерживали высадку десанта крупнокалиберными пулеметами, доставляли штурмовые группы моряков, а также основные подразделения десантников к местам высадки, где обстановка требовала быстроты и натиска. В кормовой части каждого катера помещалось 20—25 бойцов. И яростная атака десантников на суше наносила подчас не меньший урон врагу, чем торпедный выстрел при атаке катеров на море.

Особенно отличилось звено торпедных катеров старшего лейтенанта Мартынова, сделавшее наибольшее число боевых ходок при высадке десантников. Отважно и умело поддерживали катерники своим огнем отряд транспортов в бою за высадку у Камыш-Бурунской косы. За успешные и отважные действия в бою старший лейтенант Мартынов в числе первых был представлен к ордену Красного Знамени.

Развитию успеха в боях при высадке десанта немало способствовали стационарные батареи береговой обороны КВМБ и плавучая батарея № 4. Хорошо проявила себя еще в ходе подготовки к десанту 718-я батарея (командир — [59] старший лейтенант В. И. Павлов, комиссар — старший политрук М. И. Мирошниченко). Батарея активно действовала на камыш-бурунском направлении, которое находилось в секторе ее обстрела. Батарейцы вели огонь по противнику во время высадки десанта, в самые горячие моменты боя, выполняя целеуказания своего корпоста. Так, 29 декабря с утра они в течение четырех часов поддерживали огнем наступление наших частей, которые высаживались прямо на причалы в порту Камыш-Буруна.

В этот день и в течение последующих двух дней 718-я уничтожила две батареи противника, 30 вагонов с боеприпасами, один воинский эшелон с солдатами и вооружением, большое количество огневых точек противника.

При этом батарея оказалась практически неуязвимой для противника с воздуха. «Секрет» заключался в том, что она была хорошо замаскирована, а вблизи саперы 354-й инженерной роты соорудили ложную огневую позицию. Они имитировали вспышки выстрелов подрывными шашками, а по ночам вместе с батарейцами заботливо восстанавливали разрушенные вражеской бомбежкой орудийные дворики и сорванные с оснований «пушки»-бревна. За период десанта и предшествовавшей ему двухнедельной подготовки на ложную батарею было сброшено, по данным командира артдивизиона майора Б. В. Бекетова, 380 бомб. Настоящая батарея осталась невредимой.

Когда 28 и 29 декабря плацдармы наступающих войск начали расширяться по всему керченскому берегу, ощутимую помощь десантникам оказала 48-я 152-мм четырехорудийная батарея КВМБ (командир — старший лейтенант И. Е. Новиков, военком — младший политрук Быков). Батарея была расположена против косы Чушка на берегу Динского залива и действовала в направлении Еникале.

Батарейцы выпустили 800 снарядов, уничтожили две артиллерийских батареи противника, а также успешно поддерживали высадку наших войск и подавляли другие вражеские огневые средства. Штаб 51-й армии трижды объявлял благодарность личному составу батареи за отличное ведение огня. Кроме того, батарейцы Новикова спасли 68 человек с подбитого гитлеровскими бомбардировщиками парохода Азовской флотилии «Пенай», затонувшего в проливе.

Особо следует упомянуть плавбатарею № 4 (командир — старший лейтенант Л. Д. Чулков, комиссар — [60] политрук Я. К. Черныш). Она имела на вооружении три 100-мм универсальных орудия, зенитную батарею 45-мм полуавтоматов и крупнокалиберных пулеметов и входила в состав Керченской базы с начала ее формирования.

Эта батарея уже успела изрядно «хлебнуть войны» во время первого наступления гитлеровцев в Крыму в октябре — ноябре 1941 года. Тогда, находясь в оперативной зоне КВМБ на Азовском море и активно действуя, батарея получила прямое попадание авиабомбы, но осталась на плаву. Нуждаясь в срочном ремонте, батарея переместилась в Камыш-Бурун, но там, в обстановке развернувшейся эвакуации ремонт был невозможен. Батарейцам удалось самим временно заделать пробоину. Между тем противник подошел вплотную к Камыш-Буруну и вел артогонь по бухте и причалам. В полуаварийном состоянии батарея вместе с монитором Азовской флотилии «Железняков» вела огонь по противнику, а ночью по приказанию командования на буксире у монитора ушла в Темрюк на Азовском море. После ремонта на плавбатарее побывал командир КВМБ контр-адмирал А. С. Фролов и поставил задачу на участие в десанте.

Батарея имела отличное по тому времени вооружение и была весомой боевой единицей. Несмотря на отсутствие хода, она могла перебрасываться на буксире в любом направлении, а плоскодонное днище давало возможность подходить близко к берегу для ведения огня.

26 декабря из указанной точки в проливе на траверзе Камыш-Бурунской бухты батарея поддерживала огнем десантные части, а 28, 29 и в ночь на 30 декабря вела огонь из самой бухты. В зависимости от боевой обстановки она меняла позицию, подтягиваясь поближе к берегу для подавления прямой наводкой береговых огневых точек и успешно прикрывая десантников зенитным огнем.

Потери в людях на батарее были невелики: несколько человек раненых. Многие моряки из экипажа батареи во главе с ее командованием были награждены орденами и медалями за доблесть и мужество при десанте.

Особенно отличились в бою при Камыш-Буруне помощник командира батареи лейтенант Н. Д. Сидоренко и комендор-наводчик 100-мм орудия Николай Швиненко. Рабочий из Киева, награжденный еще до войны орденом Ленина за успехи в труде, Швиненко был общим любимцем команды. [61]

В бою он лично прямой наводкой подавил из своего орудия несколько огневых точек врага.

Прекрасно подготовленным артиллерийским офицером проявил себя при высадке десанта командир плавбатареи № 4 старший лейтенант Л. Д. Чулков. Впоследствии он занимал на флоте высокие руководящие должности и уволился в запас в звании вице-адмирала.

В освобожденной Керчи

29 декабря командир Керченской ВМБ А. С. Фролов направил начальника штаба базы капитана 3 ранга А. Ф. Студеничникова на рекогносцировку на двух торпедных катерах: № 105 (командир — лейтенант И. Н. Васенко) и № 24 (командир — лейтенант А. Ф. Крылов). Попутно А. Ф. Студеничников должен был доставить в Камыш-Бурун группу медицинских работников 51-й армии с медикаментами для развертывания госпиталя вслед за наступающими войсками. Комиссаром этого отряда был назначен старший политрук Д. С. Калинин, военком района СНИС Керченской ВМБ, при нем — несколько краснофлотцев-связистов.

При подходе к Камыш-Бурунской косе оба катера подверглись сильному артобстрелу с берега. Получив большие повреждения и понеся потери в людях, они вынуждены были выброситься на отмель Камыш-Бурунской косы. Теперь на катерах осталось всего восемнадцать боеспособных человек. Они высадились на берег и под командованием Студеничникова и Калинина продолжали боевые действия. Затем смельчаки присоединились к наступающим армейским частям и «...составили ударный отряд, который первым ворвался в город Керчь и водрузил над комендатурой знамя победы, знамя нашей Родины», — как свидетельствовала газета Черноморского флота «Красный Черноморец» от 24 января 1942 года.

Утром 30 декабря 1941 года командир базы Фролов получил из Керчи радиограмму: «30 декабря отряд моряков вступил в Керчь, начальник гарнизона г. Керчи Студеничников, комиссар гарнизона Калинин».

Конечно, это было сказано излишне громко — ведь отряд вступил в Керчь не один, а вместе с частями Красной Армии. Но люди в нем были отважные, и мы с Фроловым, не без улыбки прочитав радостную телеграмму, решили на месте посмотреть и оценить действия моряков. [62]

В тот же день после полудня я отправился на катере-охотнике в Керчь, захватив с собой группу работников политотдела.

В город прибыли дотемна и, соблюдая все меры предосторожности, чтобы в воде или на причале не наткнуться на мину, ошвартовались у полуразрушенного причала металлургического завода имени Войкова.

Путь в центр города, где расположилась наша комендатура, был довольно долгим. Мы шли по улицам группой человек в двадцать, выслав на всякий случай вперед патруль. Шли не торопясь, чтобы лучше ознакомиться с обстановкой.

В городе, казалось, полностью отсутствовали жители. Нас поразила тишина — будто не было здесь до войны стотысячного населения, будто не было бойкого и шумного города металлургов и рыбаков!

На пустынных улицах, где многие дома были разрушены бомбами и снарядами, иногда появлялись человеческие фигуры. Но, едва заметив нас, они скрывались. Пробовали окликнуть «беглецов», но остановить их не удавалось. Спустя некоторое время мы разобрались в причинах бегства прохожих: на стенах домов были расклеены печатные приказы немецкой комендатуры на русском языке. В них говорилось о запрещении появляться на улицах после 6 часов вечера, в противном случае — расстрел на месте. Запрещалось запирать калитки в воротах и двери в домах, что приравнивалось к укрывательству партизан. Нарушителям также грозил расстрел. Поэтому-то редкие встречные и бежали от нас, все еще не веря, что мы — свои.

Несколькими днями позже стало известно, как гитлеровцы вводили свой «новый порядок» в городе. Тысячи ни в чем не повинных граждан Керчи, в том числе женщины и дети, были расстреляны фашистскими извергами в Багеровском рву, невдалеке от города.

Уже совсем стемнело, когда мы добрались до большого трехэтажного дома на набережной в центре Керчи, где находились комиссар и начальник гарнизона. Из здания, где раньше размещался штаб КВМБ, недавно спешно ретировался штаб вражеских войск.

В гарнизоне все было в относительном порядке — посты расставлены, патрули разосланы. Вездесущие моряки-«снисовцы», подчиненные комиссара района СНИС Калинина раздобыли лошадей и на них успели объездить и осмотреть все близлежащие кварталы и окрестности города. При этом [63] захватили в плен двух вражеских солдат-пехотинцев, не успевших бежать вместе со своими частями.

О комиссаре Калинине и его «снисовцах» следует сказать несколько слов отдельно. Район СНИС влился в Керченскую базу вместе с другими частями бывшей Дунайской флотилии. «Мы — дунайцы», — с гордостью заявляли о себе моряки и носили бескозырки с надписью на ленте «Дунайская флотилия». На это у них были основания. Хотя флотилию и расформировали ввиду сложившейся на фронтах боевой обстановки, ее личный состав участвовал в жарких боях с врагом, она одна из первых приняла на себя вероломный удар немецко-фашистских войск и, отступая с боями, нанесла неприятелю немалый урон, сохранив при этом боеспособность.

Старший политрук Д. С. Калинин знал, что «снисовцы» на разбросанных по побережью постах (всего их было 10—12) несут не только службу наблюдения и связи, но и ведут непрерывную визуальную разведку моря и побережья. Постепенно бойцы стали заниматься разведкой не только на море, но и на суше. В СНИС появились лошади, до которых Калинин был большой охотник, потом седла. И вот оперативный отряд из 15—20 конников уже готов. Матрос в бескозырке — на коне и с автоматом! Это и продолжение традиций гражданской войны, и необходимость нынешнего времени... А главное — наладилась живая связь между постами СНИС, расположенными по берегу Таманского полуострова на протяжении около 200 километров, от мыса Пеклы на Азовском море до станицы Благовещенской на Черном. Улучшилась патрульная служба на местности, занимаемой Керченской базой.

Калинина я знал, как хорошо подготовленного политработника, инициативного и смелого. Это был молодой человек лет тридцати пяти, с открытым русским лицом. Из-под флотской фуражки слегка выбивался непокорный чуб — словом, лихой парень, готовый ринуться на любое опасное задание, и в то же время отзывчивый, добрый человек.

Тогда, 30 декабря 1941 года, находясь в только что освобожденной Керчи и получив подробную информацию от начальника штаба Студеничникова и комиссара СНИС Калинина я одобрил их действия и сообщил по радио контр-адмиралу Фролову, что все в порядке. Начальник гарнизона и комиссар находятся при исполнении служебных обязанностей, за успешно проведенный десант их необходимо представить к награде. [64]

Нам уже было известно, что во время оккупации в Керчи действовали советские подпольщики и на счету их было немало смелых акций против гитлеровцев. Секретарем Керченского подпольного горкома ВКП(б) был Иван Андреевич Козлов — обаятельный, скромный человек лет за пятьдесят. Хорошо владея профессией столяра, Козлов использовал «роль» рабочего столярной мастерской для прикрытия своей подпольной деятельности. В этом ему помогал опыт старого большевика-подпольщика. Невысокий седеющий блондин в поношенной спецовке всегда казался спокойным и невозмутимым. И посетители мастерской, которым надо было то починить табурет, то отремонтировать дверь, не подозревали, что у этого вечно занятого мастера есть дела куда более важные — сбор данных о вражеских войсках, организация борьбы против захватчиков.

Помогали И. А. Козлову две подпольщицы: «жена» — простая русская женщина, немногословная, уже немолодая, и «дочь» — красивая черноволосая девушка лет двадцати двух.

Прибыв в Керчь, я познакомился с группой Козлова. Иван Андреевич хорошо знал немецкий и охотно помог нам в допросе захваченных военнопленных.

Вечером 30 декабря был организован совместный товарищеский ужин моряков и подпольщиков. Застольная беседа затянулась далеко за полночь. Из нее мы узнали о действиях подпольного горкома в условиях немецко-фашистской оккупации.

Позднее, уже после войны, читая первую часть книги И. А. Козлова «В Крымском подполье» и беседуя с участниками описываемых событий, я убедился, что факты, изложенные в книге, полностью совпадают с рассказом, услышанным мною из уст самого подпольщика в первый день освобождения Керчи.

Наступил предновогодний день. Измученные оккупацией керченцы радовались каждой встрече с советскими бойцами. В этой обстановке партийно-политическим работникам предстояла большая работа. Немало дел было у меня, комиссара наступающего воинского соединения, еще больше — у И. А. Козлова, секретаря горкома партии. Необходимо было довести до сознания всего населения Керчи правду о положении в тылу и на фронтах, развеять оголтелую ложь и кривотолки гитлеровской пропаганды. Дело в том, что при оккупации на улицах города ежедневно «вещало» фашистское радио, а в Феодосии издавался лживый газетный листок, который продавался в розницу и в [65] Керчи. Распространяемая гитлеровцами дезинформация вызывала у населения множество недоуменных вопросов, с которыми люди обращались к военным прямо на улицах. И это было понятно — ведь керченцы пока не знали истинного положения на фронтах.

Утром 31 декабря я собрал в помещении комендатуры прибывших из Тамани командиров, политработников, краснофлотцев и красноармейцев КВМБ, свободных от дежурной и патрульной служб, — всего человек пятьдесят. Они назначались агитаторами и должны были немедленно отправиться на улицы города с задачей: отвечать на вопросы жителей, самим вступать в короткие беседы, рассказывать керченцам о положении в стране и о событиях на фронте. Я был уверен, что каждый краснофлотец и красноармеец сумеет правдивым словом разоблачить нелепые измышления гитлеровских провокаторов. Сам я также провел несколько бесед с жителями города.

Наряду с этим работники политотдела базы занялись более углубленной разъяснительной работой среди населения — проводили лекции, доклады, массовые беседы.

Однако этого было далеко недостаточно — так велика была у людей жажда правдивой политической информации. Поэтому, не дожидаясь, пока в город вернутся гражданские власти, мы с товарищем Козловым договорились о выпуске городской газеты «Керченский рабочий» на базе многотиражки политотдела КВМБ. Газета выпускалась небольшим тиражом, уменьшенным форматом. Нужное количество бумаги пришлось мобилизовать у тыла базы в счет будущих расчетов с редакцией «Керченского рабочего».

Благодаря усилиям инструктора Политуправления Черноморского флота старшего политрука С. Е. Малинского и сотрудников многотиражной газеты КВМБ «За социалистическую Родину», писателя А. И. Ромма и секретаря газеты Косякова, которые составили временную редакцию газеты, первый номер «Керченского рабочего» был подготовлен и без промедления вышел в свет уже на новый, 1942 год. Около двух недель граждане освобожденной Керчи пользовались этим своеобразным новогодним подарком военных моряков.

Утром 31 декабря политработники Черноморского флота, товарищ Козлов, как представитель партийного руководства и Советской власти в Керчи, вместе с вышедшими из катакомб партизанами и моряками КВМБ организовали у гостиницы «Керчь» короткий митинг. Затем два воина — краснофлотец с автоматом на груди и перекрещенный [66] пулеметными лентами партизан — на вышке гостиницы водрузили красный флаг.

В тот же день в Керчь прибыли член военного совета Черноморского флота дивизионный комиссар И. И. Азаров и командующий 51-й армией генерал-лейтенант В. Н. Львов со своими штабистами. Прибывшие хотели ознакомиться с обстановкой в Керчи, и я должен был их сопровождать, информируя о состоянии дел в городе.

В районе Генуэзского мола прибывших радостно встретила группа местных жителей — человек 100—150. Настроение у всех было приподнятое, праздничное. Подойдя к керченцам, я сказал им, указывая на генерал-лейтенанта Львова:

— Вот, товарищи, перед вами генерал, который освобождал Керчь, командовал десантом...

Нужно сказать, что генерал-лейтенант Львов имел представительную внешность: высокий, немного седеющий; генеральская папаха и большие седые усы с подусниками придавали ему строгий и внушительный вид. Однако это не смутило керченцев. Они окружили генерала и ну «качать» его, не слишком, правда, высоко подбрасывая, — не обидеть бы... Затем начались взаимные расспросы, которые перешли в непринужденную дружескую беседу между освобожденными и освободителями. Эта стихийная встреча, полная душевного тепла и искреннего признания, надолго осталась в памяти ее участников.

Итак, основная боевая задача Керченско-Феодосийской десантной операции была выполнена. Взяты с боем города Керчь и Феодосия.

После высадки десанта с ходу был очищен от оккупантов весь Керченский полуостров. 28 января был образован новый, Крымский фронт, в состав которого вошли 51-я, 44-я, а позднее и 47-я армии. Командующий фронтом — генерал-лейтенант Д. Т. Козлов, член Военного совета — дивизионный комиссар Ф. А. Шаманин, начальник штаба фронта — генерал-майор Ф. И. Толбухин.

В ходе боев противник понес большие потери, хотя нашим войскам тогда не удалось окружить и ликвидировать крупную группировку 11-й гитлеровской армии, оборонявшую Керченский полуостров. Тиски наших армий, 51-й и 44-й, не успели сомкнтся, и гитлеровскому генералу Манштейну удалось спасти свою группировку от полного разгрома. [67]

В итоге первых боев за Керченский полуостров значительно улучшилось положение осажденного Севастополя. Гитлеровское командование вынуждено было большую часть 11-й армии перебросить от Севастополя на Крымский фронт, который развернул наступательные действия.

Значение Керченско-Феодосийской десантной операции было очень велико. С потерей Керченского полуострова гитлеровцы лишились плацдарма для завоевания Кавказа. Высадившийся десант отвлек на себя значительную часть сил противника из-под Севастополя. Кроме того, в ходе операции советские войска приобрели ценный опыт высадки крупного десанта в условиях ожесточенных боев с противником.

Успешные бои Красной Армии и Флота в конце 1941 и начале 1942 года на Керченском полуострове вместе с другими наступательными операциями советских войск в тот период Отечественной войны воочию показали, что советские люди могут и должны громить немецко-фашистские войска и добиваться над ними побед.

Ледовая переправа

Прямым продолжением десанта явилась ледовая дорога через Керченский пролив, с Тамани на Керчь, организованная в начале января 1942 года.

Необходимо было наращивать дальнейшее наступление на Керченском полуострове, нанося все новые удары по врагу, нужно было снабжать Крымский фронт свежими воинскими частями, техникой, боеприпасами.

Новый, 1942-й год я встречал вместе с командующим 51-й армии и его штабными офицерами в Керченском проливе в кают-компании буксира «СП-15», который шел из Керчи в Тамань. Этот особо памятный для всех нас год мы встречали скромно, за чаем. Однако настроение у всех было приподнятое. Мы радовались нашей первой победе над врагом, и чувство гордости переполняло сердца, придавало новые силы.

— Начало положено! Даешь Крым! — то и дело слышалось в кругу собравшихся. [68]

Буксир пока еще легко справлялся со льдом, начинавшим сковывать пролив. Но с каждым часом мороз усиливался, и вскоре после нашего прибытия в Тамань весь пролив был покрыт ледяным панцирем.

Перед командованием встал вопрос, как использовать возможность переправлять войска и вооружение по льду пролива.

Получив соответствующее указание от контр-адмирала А. С. Фролова, начальник инженерной службы КВМБ подполковник И. А. Смирнов произвел тщательную разведку состояния льда в проливе. Он разыскал опытных таманских рыбаков, которые дали много полезных советов. Оказалось, что на структуру льда и его прочность влияет течение, а оно зависит от направления ветра. «Низовка» — черноморская вода, теплая, а «верховка» — азовская, холодная. В первом случае лед становится игольчатым и размокает, как сахар, а во втором — уплотняется и делается крепким.

Подполковник Смирнов вместе с инженерной ротой наметил ледовую трассу-переправу прямо из станицы Тамань через пролив, с выходом на Крымский берег у села Опасная.

Намеченный путь не был кратчайшим — около 15 километров, но в тот период для переправы он был наиболее удобен. Во-первых, ледостав в проливе начался с юга. В самом же узком месте пролива — между косой Чушка и мысом Еникале, где наиболее сильное течение, — лед еще не окреп. Во-вторых, поскольку движение наших войск в Крым шло в основном через Тамань, там их было сосредоточено значительное количество. Перенацеливание войск на косу Чушка, в обход Таманского залива берегом, дало бы проигрыш во времени.

Утром 2 января через лед пролива была проведена первая воинская часть — отдельная стрелковая бригада 51-й армии, которую возглавил начальник инженерной службы базы И. А. Смирнов со взводом своих саперов. Переправа прошла успешно, без потерь. 3 января саперы уже пропускали по ледовой трассе все обозы и легкую артиллерию, а 4 января мороз настолько усилился, что по льду пошли автомашины с грузом и артиллерия до 76-мм калибра.

В один из этих дней я вместе с полковником Смирновым прошел всю ледовую трассу от Тамани до Опасной на легковой машине и частично пешком. Эта поездка дала мне возможность увидеть всю картину ледовой переправы.

На переправе, обеспечивая ее надежность, трудились сотни людей. Непрерывным потоком, соблюдая дистанцию, двигалась пехота, подводы, автомашины, боевая конница [69] и артиллерия. Расставленные по всей трассе саперы из армейского инженерного батальона обеспечивали движение войск. На переправе для укрепления льда и на случай спасательных работ было сосредоточено подсобное имущество — мотопомпы, доски, связки камыша, лебедки. Там, где лед был тонкий, его наращивали: покрывали досками, камышом, а затем заливали водой. Красноармейцы и младшие командиры инженерной роты Керченской базы сопровождали воинские подразделения; использовались как проводники и инструкторы.

Такая организация была вполне оправдана. Дело в том, что армейский инженерный батальон, как и ряд других частей 51-й армии, был укомплектован жителями горных районов Кавказа, многие из которых впервые видели море. А тут оно еще и сковано льдом, да с такими сюрпризами, что порой не успеешь глазом моргнуть, как подо льдом навсегда скрывается повозка с лошадьми или автомашина с грузом... Следы недавних воздушных налетов, воронки-провалы чернели на льду на всем протяжении трассы.

Глядя на эту ледовую дорогу, я почему-то отчетливо вспомнил переправу по льду через Волгу во время весеннего ледохода в апреле 1932 года перед моим вторичным призывом на военную службу по партийной мобилизации. Нас было трое тогда на берегу Волги около города Кинешма — предзавкома деревообделочного завода Василий Затроев, завкадрами Василий Николин и я — секретарь парторганизации завода. Вышли в выходной день посмотреть на ледоход, а кстати, если удастся, проводить Николина, которому нужно было срочно ехать в Москву, на ту сторону Волги. Мы с Затроевым были оба местные, волгари. Волгу знали, случалось, переплывали летом, на прогулочных лодках выходили на стрежень, под кормовой бурун пассажирского парохода, или цеплялись за корму баржи-нефтянки. Правда, в ледоход переправляться еще не приходилось, но мы видели, как это делают другие. Вот и решили рискнуть.

Взяли мы с Затроевым по небольшой крепкой доске да по шесту и тронулись в путь. Удар шестом перед собой: если лед крепкий — шагай ногой, если слабый — бросай на него доску и быстрее по ней вперед! И так весь путь — где короткими бросками, где бегом, где ощупью и мелким шагом. Тогда все трое благополучно переправились на правый берег Волги, преодолев расстояние около двух километров по большим и малым льдинам с разводьями и полыньями. Назад, уже вдвоем, вернулись тем же способом, в полном [70] порядке, лишь немного зачерпнув в сапоги воды. Волга-матушка как раз к месту вспомнилась. Ведь умели в мирное время «шутя» преодолевать немалые водные преграды. А теперь война! Теперь и подавно сумеем преодолеть и Керченский пролив, и все другие преграды на пути к победе!

Ледовая дорога, несмотря на трудности, — проломы льда, противодействие вражеской авиации — напряженно работала круглые сутки, оживляясь ночью и несколько затихая днем.

Бывали, правда, случаи провалов под лед. Но благодаря хорошей организации, если оценить работу ледовой трассы в целом, потери были сравнительно невелики. По данным инженерной службы КВМБ, за пять дней под лед ушло: одна 76-мм пушка, две грузовые автомашины да шесть пар лошадей с повозками. Не менее десяти пар лошадей, «нырнувших» под лед, было спасено саперами.

Ледовая переправа с Тамани на Опасную действовала всего шесть дней, до 7 января. А затем появилась возможность проложить новую, более короткую трассу по льду — с косы Чушка на Жуковку, на керченский берег. Новая трасса действовала почти весь январь, хотя противник и усилил налеты авиации. В первый период после десанта она была важной коммуникацией нового Крымского фронта. Переправой ведал начальник инженерной службы 51-й армии. Комендантом ее был инженер-майор Кульбяков, военкомом — старший политрук Городничий, оба служили в Керченской ВМБ.

Наряду с этой коммуникацией действовала другая — постоянная ледовая переправа через Керченский пролив на судах, начавшаяся с первого дня десанта и не прекращавшаяся ни днем ни ночью. Это было прямое сообщение между Таманью и Керчью и частично с Тамани на Камыш-Бурун. Суда пробивались сквозь льды под сильной бомбежкой и доставляли в Керчь людей, а также различные тяжелые грузы — танки, орудия, боеприпасы и прочее.

Караваны формировались в составе нескольких самоходных судов, буксиров с баржами, охраняемых военными катерами. Мощные морские буксиры крушили лед и вели за собой весь караван судов. Однако защита от противника у них была слабая. Противовоздушная оборона катеров, вооруженных зенитными пулеметами (реже — малокалиберными пушками), была недостаточна. К тому же катера не могли маневрировать во льдах, они были рассредоточены в том же караванном, кильватерном строю, по два-три катера на весь караван-конвой. Береговая зенитная артиллерия [71] обеспечивала прикрытие с воздуха только в самих портах и на подходе к ним. Наша же истребительная авиация систематического прикрытия не вела и появлялась над переправой лишь периодически.

Наиболее надежным «проходчиком» и проводником во льду была канонерская лодка № 4, приданная Керченской базе из состава Азовской флотилии на время наиболее устойчивого ледостава в проливе (командир — капитан-лейтенант П. Я. Кузьмин, военком — старший политрук К. К. Козьмин). Это был один из небольших ледоколов, обслуживавших порты Черного и Азовского морей в редкие суровые зимы. В годы гражданской войны корабль сражался с белогвардейцами, потом стал снова ледоколом. И вот вновь вступил в строй военных кораблей.

Для сложившихся в Керченском проливе ледовых условий этот ледокол подходил как нельзя лучше; а кроме того, имел хорошую зенитную артиллерию — две 45-мм, одну 76-мм пушку и восемь пулеметов. Командование базы использовало канлодку № 4 на проводке караванов с большой нагрузкой. Особенно в ней нуждались при различных задержках и заторах во льду, что бывало часто.

Побывав в один из напряженных январских дней на канлодке № 4, я воочию убедился, как самоотверженно выполнял свою боевую задачу ее личный состав. Все расчеты у орудий и пулеметов действовали при отражении атаки вражеских самолетов четко и слаженно. Командиром артиллерийской боевой части канлодки был старший лейтенант Н. Д. Ананьин.

Однажды канлодка № 4 проводила во льду баржу с людьми и вооружением. При бомбежке баржа получила пробоину в подводной части и стала тонуть. На помощь со своей аварийной партией отправился боцман канлодки старшина 2-й статьи А. С. Джагиль. Работая по пояс в воде на январском морозе, он сумел заделать пробоину, благодаря чему люди, боевая техника и лошади были спасены. За этот подвиг А. С. Джагиль был представлен командованием Керченской базы к ордену Красной Звезды. Командир орудия старшина 2-й статьи Б. И. Царев, который в период ледовой переправы успешно отражал с расчетом 76-миллиметрового орудия атаки фашистских бомбардировщиков, а при высадке десанта на Керченский берег сбил из своего орудия вражеский бомбардировщик Ю-88, был представлен командованием к ордену Красного Знамени.

За неполный январь канлодка № 4 провела через лед Керченского пролива 125 различных судов, в том числе [72] самоходных — 101, среди которых было 7 торпедных катеров.

Необычной для незамерзающего Черного моря переправой во льдах руководил непосредственно штаб Керченской базы. Штаб формировал караваны-конвои, осуществлял их проводку через пролив, отправку и приемку в портах, где были назначены коменданты и военкомы, ответственные за боевое охранение судов и их своевременную погрузку-выгрузку.

В качестве начальников караванов-конвоев ходили попеременно почти все офицеры штаба, в том числе и сам командир базы. Так, 13 января контр-адмирал А. С. Фролов привел из Тамани в Керчь большой караван судов, применив при этом для противовоздушной обороны в пути перебрасываемую в Керчь зенитную батарею 65-го зенитного артполка. Получилось неплохо: батарея успешно отразила несколько налетов врага. Но применять такой метод повседневно, как тогда планировали, оказалось невозможным. Затаскивать на разнотипные баржи и буксиры каждого каравана тяжелые для таких судов 76-миллиметровые зенитные пушки и закреплять их для стрельбы удавалось не всегда. А малокалиберной зенитной артиллерией база не располагала. Так и ходили наши караваны через лед пролива по 6—7 часов (а когда затирало льдом, то и по 12 часов в один конец) под частыми бомбежками, без достаточного прикрытия с воздуха. Иногда несли немалые потери, но задачу все же выполняли, и гитлеровцам сорвать переправу не удалось.

14 января пришлось и мне испытать «прелести» плавания во льдах Керченского пролива. Выходил я из Керчи на буксире «СП-1» вместе с генерал-майором Бушуевым, представителем Крымского фронта, специалистом по артиллерии. Шли к южной части косы Чушка, чтобы разведать, есть ли возможность вывести затертые и оставленные во льдах плавсредства, в частности одну большую баржу с армейской тяжелой артиллерией.

Напутствуя меня, контр-адмирал Фролов сказал:

— Вот, комиссар, прибыл генерал с претензией, что медленно перебрасываем через лед необходимую для фронта артиллерию. Хочет лично познакомиться с обстановкой. Сходил бы ты с ним к Чушке. Посмотрите вместе, как там и что получается. Моряк ты бывалый, — добавил он с улыбкой, — на севере плавал, лед видал.

А я, по правде сказать, за пять лет на Баренцевом море, [73] где теплое течение Гольфстрим, видел льда меньше, чем за одну зиму в Керченском проливе.

Сначала шли быстро. Сильный буксир успешно ломал лед, но толщина и плотность его были таковы, что «СП-1» не смог бы маневрировать в случае налета авиации. Так и случилось.

Внезапно над нами появился «юнкерс» и, снизившись до пятисот метров, сбросил четыре бомбы. Они разорвались метрах в ста впереди по курсу, без какого-либо вреда для нас. В ответ мы открыли по нему огонь из «максима», установленного на турели на крыле ходового мостика. К счастью для нас, «юнкерс», видимо, где-то уже израсходовал боекомплект бомб и поэтому больше нас не атаковал. Неравная схватка один на один, на узкой дорожке, где некуда отвернуть, могла кончиться для нас плохо.

Вскоре мы подошли к большой артиллерийской барже у косы Чушка, но вызволить ее из ледового плена не смогли. Слишком крепок был лед — «не по зубам» нашему буксиру. Пришлось ограничиться передачей на баржу продуктов питания, питьевой воды и советами ждать и маскироваться.

В Керчь возвратились поздно вечером. Обстановка в проливе теперь была ясна. У генерал-майора Бушуева претензий больше не было, и мы с ним тепло распрощались.

Огнём, только огнём!

В первые дни января весь Керченский полуостров был очищен от оккупантов, и линия фронта перешагнула условную границу перешейка, соединяющего полуостров со всем Крымом. Теперь она отодвинулась от Керчи километров на 45, не стало слышно грома пушек. Наконец-то население города вздохнуло свободно. Люди выбрались из подвалов и щелей, начали восстанавливать разрушенные жилища. В город возвращались партийные и советские органы, на смену подпольным, руководимым И. А. Козловым.

Часть руководящих товарищей Крыма во главе с первым секретарем обкома ВКП(б) В. С. Булатовым также временно разместилась в Керчи. В. С. Булатов в то время являлся членом Военного совета Черноморского флота и одновременно — членом ВС Крымского фронта. Он был в звании бригадного комиссара и носил военную, флотскую форму одежды. Раньше я знал товарища Булатова только [74] по партийным конференциям и совещаниям партийного актива, а теперь пришлось познакомиться с ним ближе. По должностному положению я частенько бывал у него по вызовам с докладами. Хочется отметить, что В. С. Булатов всегда был тактичен и прост во взаимоотношениях.

Общий подъем и ликование населения по случаю освобождения Керчи были в первые же дни омрачены массовыми похоронами мирных жителей, расстрелянных нацистами в районе Багеровского рва.

О зверствах фашистов в Керчи сообщала газета «За социалистическую Родину». 7 января 1942 года она поместила свидетельства очевидцев под заголовком «Зверства людоедов в Керчи»:

Но то, что мы увидели в Багеровском рву во время посещения его вместе с членом ВС ЧФ дивизионным комиссаром И. И. Азаровым в начале января 1941 года, не укладывалось в человеческом сознании...

Багеровский противотанковый ров, выкопанный нашими войсками с помощью керченцев в период первого ноябрьского наступления гитлеровцев на Керчь, находился вблизи железнодорожной станции Багерово, километрах в десяти к северо-востоку от Керчи, на равнинной части полуострова, где проходила железная дорога Керчь — Симферополь. Протяженность его с юга на север — около 6 километров, ширина — 3—4 метра и такая же глубина. [75]

На всем протяжении, насколько охватывал взгляд, ров был заполнен трупами людей. Родственники и знакомые погибших ходили вдоль рва, разыскивая своих близких. Подойдя ко рву, я увидел лежавших в снегу шесть убитых женщин и шесть детей в возрасте до 10 лет. Грудной младенец с личиком, покрытым прозрачной пленкой льда, крепко прижался к груди матери...

К нам подходили жители и плача благодарили за спасение города от фашистов. Некоторые женщины, безутешно рыдая, обнимали нас. «Милые вы наши, родные! Спасибо вам — спасли нас от зверей!» — сказала мне пожилая жительница Керчи, выразив настроение всех, кто пострадал от оккупантов. Вот подошел парень лет девятнадцати со следами крови на ватнике и рассказал, что он один из тех, кого убивали фашисты. Будучи легко ранен в грудь, он оказался под трупами и ночью вылез из своей незасыпанной могилы... Подошла к нам сморщенная старуха и рассказала, что с трудом откопала из-под снега своего старика, просила помочь доставить тело его домой.

В Багеровском рву были обнаружены останки многих тысяч зверски убитых советских граждан.

Трудно подыскать слова, чтобы описать все увиденное, чтобы выразить гнев, боль и возмущение, вызванные злодеяниями врага на нашей советской земле. И прав был поэт-фронтовик И. Сельвинский, когда увидев Багеровский ров, написал: «Да! Об этом нельзя писать словами: огнем, только огнем!» [Стихотворение добавлено[2] мной. — Прим. lenok555]

Тут же, у рва, член Военного совета флота И. И. Азаров дал мне указание — оказать городским организациям помощь в захоронении жертв фашизма и широко довести до личного состава базы все увиденное в Багерово.

Камыш-Бурунский порт

Действовавшие в январе ледовые переправы через Керченский пролив были хотя и важным, но не главным средством сообщения между Кавказом и Крымом. Основная же масса всех грузов боевого назначения для вновь образованного Крымского фронта, направляемая из кавказских портов Черного моря, где дислоцировался бывший Закавказский фронт, и прежде всего из Новороссийска, проходила через порт Камыш-Бурун.

Как уже говорилось, Камыш-Бурунский порт мог принимать суда с большой осадкой, то есть практически все, плававшие по Черному морю. Керченский же порт, имея [76] меньшую глубину, принимал суда с большими ограничениями. Морские транспорты доставляли в Камыш-Бурун воинские части пополнения, тяжелые и крупногабаритные грузы: танки, тяжелую артиллерию, боеприпасы и все остальное, необходимое фронту.

Всестороннее обеспечение морских перевозок через Камыш-Бурун — эта задача стала главной для Керченской базы уже на второй день после завершения десантной операции. А вскоре эта задача усложнилась: 15 января 1942 года город и порт Феодосия снова оказались в руках у захватчиков, и войска Крымского фронта вступили в тяжелые бои с противником. Попытки советских войск перейти в решительное наступление успеха не имели. Опомнившись после десанта, враг начал наносить чувствительные удары как на сухопутном фронте, так и по морским коммуникациям. Гитлеровцы пытались осуществить блокаду Керченского пролива с воздуха, они усиленно бомбили советские корабли в проливе и в портах Камыш-Бурун и Керчь, а там, где не было льда, минировали фарватер. С середины февраля бомбежки с воздуха проводились ежедневно, а то и по нескольку раз на день. Однако напряженная работа в Камыш-Буруне по приемке прибывавших судов не прекращалась. Она велась круглосуточно.

Ледостав в проливе создавал большие затруднения, но не мог приостановить продвижения судов. На помощь кораблям приходили черноморский ледокол «Торос» и ледокольный буксир № 7, приданные базе для форсирования льдов. На этих судах находились временно прикомандированные базой военные коменданты и политработники с полномочиями комиссаров.

Транспорты с войсками и грузами сопровождались по Черному морю и в Керченском проливе военными кораблями — канлодками, катерами-охотниками, торпедными катерами и тральщиками. Дивизион канлодок типа «Красная Грузия» и несколько так называемых вспомогательных тральщиков Новороссийской ВМБ типа «Земляк» и «Тракторист», из переоборудованных судов технического флота, были удобны и для конвоирования транспортов (благодаря наличию артиллерии), и для непосредственной перевозки тяжелых грузов — тяжелой артиллерии и даже танков благодаря малой осадке и широким палубам.

Военные катера — торпедные и охотники — вообще были универсальными и незаменимыми при конвоировании судов, особенно в Керченском проливе с его малыми глубинами и узкими фарватерами. Они играли большую роль [77] и в противовоздушной обороне, и в уничтожении неконтактных мин, поставленных с самолетов, которые они бомбили глубинными бомбами. Иногда они проскакивали над миной на полном ходу, вызывая звуковыми колебаниями взрыв акустической мины за своей кормой.

Конвои транспортов с войсками и грузами формировались, как правило, в Новороссийске. Новороссийская военно-морская база (командир — капитан 1 ранга Г. Н. Холостяков, военком — полковой комиссар И. Г. Бороденко) на долгое время стала для нашей Керченской базы фронтовой сестрой, тем флотским соединением, с которым мы наиболее тесно взаимодействовали. С Холостяковым я был мало знаком, а Бороденко знал хорошо по совместной службе в 1938 году в бригаде эсминцев ЧФ. Это был настоящий вояка, бывший буденновец, боевой комиссар.

Камыш-Бурунский порт работал с предельным напряжением. Об этом красноречиво говорят такие данные. Например, только за одни сутки 21 января 1942 года разгрузились в порту: «Березина», «Эмба», «Громов», «Шахтер», «Тракторист», «Красный Профинтерн». На подходе, на видимости Камыш-Буруна, стояли во льду: «Курск», «Земляк», «Сакко и Ванцетти», «Черномор», «Фабрициус». Находились на подходе, вне видимости Камыш-Буруна: «Чапаев», «Сталин», «Кутузов», «Красная Грузия», «СП-15». В среднем пять-шесть транспортов постоянно стояли под разгрузкой, и столько же — на подходе к порту.

Большего количества судов порт в те дни переработать не мог — мешали частые налеты вражеской бомбардировочной авиации, да и оснащение порта перегрузочной техникой было недостаточным: портальных кранов мало, а корабельные грузовые стрелы не могли поднимать такие тяжелые грузы, как танки или крупнокалиберные орудия.

Военным комендантом Камыш-Бурунского порта в тот горячий период был капитан-лейтенант П. П. Романов — опытный работник службы военных сообщений Черного моря, бывший моряк торгового флота, участник обороны Одессы. Этот высокий и спокойный человек, неразлучный с трубкой, всегда подтянутый, с виду как будто холеный, умел сохранять присутствие духа в самой сложной обстановке. Под стать коменданту был и комиссар порта политрук Колчин, энергичный и смелый флотский политработник. Камыш-Бурунский порт не ощущал недостатка в грузчиках. Обычно это были красноармейцы прибывших на Крымский фронт воинских частей, которые под руководством экипажей судов, как правило, очень быстро справлялись [78] с выгрузкой своего же вооружения и снаряжения. Да иначе и нельзя было работать: бомбежка с воздуха угрожала ежечасно. Поэтому каждый был заинтересован поскорее вырваться из камыш-бурунского «пекла», как многие тогда называли порт. Разгрузка судов в порту проходила под прикрытием зенитной артиллерии Керченской ВМБ и Крымского фронта, но истребительной авиации было по-прежнему очень мало.

Командование Керченской ВМБ, как говорится, головой отвечало за воинские перевозки морем, в том числе и погрузку судов в порту. Поэтому А. С. Фролов, А. Ф. Студеничников и я бывали в Камыш-Буруне ежедневно, на месте вникали в создавшуюся обстановку и оперативно принимали меры к ликвидации задержек в погрузке-выгрузке.

Вот некоторые из моих записей того времени, которые дают представление о положении в Камыш-Буруне:

Запись о нормальных перевозках означала, что суда подходили и разгружались, несмотря на лед и бомбежку. Гибли не только люди, но и корабли. Однако фронтовая машина работала, моряки и сухопутные воины самоотверженно выполняли воинский долг.

Интенсивность воинских перевозок была примерно следующей: в феврале 1942 года из портов Черного моря через Камыш-Бурун и частично через Керчь было переброшено для Крымского фронта 30285 человек личного состава, 2590 лошадей, 260 танков, 33 бронемашины, 196 орудий, 16 935 тонн боезапаса и много другого военного имущества. В марте и апреле было почти так же.

Несмотря на испытываемые нами трудности, подчас, казалось, непреодолимые, гитлеровцам так и не удалось сорвать наши воинские перевозки морем. Их замысел блокировать Керченский пролив и его порты провалился. Крымский фронт бесперебойно получал все необходимое для намеченных боевых операций — пополнение людьми, вооружение, боеприпасы, продовольствие и прочее.

Поскольку в моих записях есть упоминание о флотских отрядах в Камыш-Буруне, расскажу о них несколько подробнее. Отряды эти — 1-й флотский (командир — старший лейтенант А. Ф. Айдинов, военком — политрук Д. Ф. Пономарев) и 2-й флотский (командир — старший лейтенант А. М. Шерман) — были сформированы по приказу командующего ЧФ как особые штурмовые отряды для высадки десанта в Феодосию. Оба отряда отлично справились со своими задачами в бою во время высадки, особенно отряд Айдинова, который высаживался с катеров-охотников прямо на причалы Феодосийского порта. Моряки действовали исключительно смело, захватили причалы и оттеснили противника к городу. За эту операцию наиболее отличившиеся были награждены орденом Красного Знамени и среди них старший лейтенант А. Ф. Айдинов, политрук Д. Ф. Пономарев, лейтенант В. А. Ботылев (впоследствии Герой Советского Союза), главный старшина И. В. Кузенко, краснофлотцы Н. Е. Евтушенко, И. В. Панасенко и ряд других. [80]

После того как наши войска оставили Феодосию, оба эти отряда были переданы в подчинение Керченской ВМБ и расквартированы в Камыш-Буруне, где несли гарнизонную службу и переформировались в один отряд, так называемый БОС (береговой отряд сопровождения), во главе с командиром А. Ф. Айдиновым и военкомом Д. Ф. Пономаревым.

Отряд предназначался для боевых действий во втором эшелоне на левом фланге той армейской части, которая должна была наступать на Феодосию вдоль морского побережья, чтобы овладеть городом с суши. БОС получил задачу закрепиться в Феодосии, полностью очистить морской порт и город от фашистских захватчиков, а затем остаться в нем для охраны и обороны со стороны моря и несения гарнизонной службы. Бойцы отряда поступали в распоряжение будущего старшего морского начальника Феодосии, которым был назначен капитан 2 ранга А. А. Мельников, недавний участник десанта на Керчь.

Вновь сформированный морской отряд насчитывал 500 человек и по тому времени был на редкость хорошо обеспечен стрелковым вооружением, в частности станковыми пулеметами. Кроме того, у каждого бойца имелся пистолет-пулемет ППД или ППШ. Отряд почти полностью состоял из моряков с кораблей, вышедших из строя в первый период войны на Черном море, и частично — из добровольцев. Это были боевые и мужественные ребята, можно сказать, цвет Черноморского флота. Все они участвовали в боях за оборону Одессы и Севастополя на море, а на суше уже штурмовали в десанте Феодосию. На ленточках их бескозырок золотом блестели наименования прославившихся в боях кораблей эскадры — «Беспощадный», «Безупречный», «Бойкий», «Фрунзе», «Незаможник». Встретил я среди них и человек десять с надписью на бескозырках «Червона Украина». Мы собрались, побеседовали, вспомнили о своем крейсере, о друзьях-товарищах. Настроение у всех было боевое, однако все согласились, что на своем корабле воевать сподручнее...

Казалось, все было запланировано и «расписано» в отношении этого отряда, но, как нередко бывало, война распорядилась по-своему. Наступление войск Крымского фронта на Феодосию задерживалось, и командующий фронтом потребовал отправить сформированный морской отряд на позицию под Владиславовку, севернее Феодосии. 21 февраля контр-адмирал Фролов, я и начальник политотдела базы Ф. В. Монастырский провожали отряд А. Ф. Айдинова [81] из Камыш-Буруна на сухопутный фронт. Во главе отряда пошел также будущий старморнач Феодосии капитан 2 ранга А. А. Мельников с назначенным к нему комиссаром — полковым комиссаром Алексеевым, бывшим военкомом сануправления ЧФ.

КП на горе Митридат

Керчь жила жизнью фронтового города. Первое время здесь находился штаб Крымского фронта, но вскоре он был перенесен в селение Ленинское, в сорока километрах к западу от Керчи, в непосредственной близости к фронту.

Штаб Керченской ВМБ поместился в центре города, на набережной, в большом трехэтажном доме. Политотдел — здесь же. Командный пункт базы был на горе Митридат, сохранившей это древнее название по имени царя, владевшего Керчью-Пантикапеем еще в середине первого века до нашей эры.

Из истории хорошо известно, что земли, прилегающие к Керченскому проливу, издавна заселялись многими народностями. Государства, возникавшие здесь, стремились безраздельно владеть проливом, в котором скрещивались торговые пути между Черным и Азовским морями, между Крымом и Кавказом. И не раз воды и берега пролива были ареной военных сражений... Здесь бывал и возводил укрепления А. В. Суворов, в Керченском проливе одержал победу над турками Ф. Ф. Ушаков.

И вот теперь настала пора нам, советским воинам, изгонять с берегов Керченского пролива немецко-фашистских оккупантов.

В толще горы Митридат, выше идущих террасами Первой, Второй и Третьей Митридатских улиц еще при обороне Керчи 51-й армией в ноябре 1941 года в скальном грунте было устроено помещение для КП. Оно состояло из двух подземных каменных коридоров в виде буквы «Г», было очень тесное и неудобное, но зато оборудовано всеми средствами связи, с надежным каменным потолком метров 15—20 толщиной. Рядом с КП на горе было построено несколько небольших каменных домиков для работы и отдыха штабных работников.

С площадки при входе в КП открывался широкий вид на весь Керченский пролив, вплоть до выходов в Черное и Азовское моря. При хорошей видимости на море здесь одновременно был и наблюдательный пункт штаба базы. [82]

Расположение КП было довольно удобным — невдалеке от моря и порта. Прямо вниз по лестнице с горы до Генуэзского мола, где находились причалы для военных кораблей было не более десяти минут ходу. Близко было также до офицерской столовой Военторга, которая работала бесперебойно, несмотря на частые бомбежки.

Командование базы в январе — феврале этим КП фактически не пользовалось — мы находились либо в штабе на набережной, либо в различных поездках по воинским частям, узловым пунктам воинских перевозок и т. п. К сожалению, эта недооценка КП вскоре обернулась излишними жертвами, которых могло и не быть.

Бомбардировки с воздуха в Керчи были так же часты, как и в Камыш-Буруне. Противник не мог не знать, что через Керчь производится транспортировка войск и военных грузов, их перегруппировка и сосредоточение, что в городе дислоцируется военно-морская база и ряд фронтовых учреждений.

Хотя город находился на военном положении со всеми его особенностями и неудобствами — светомаскировкой, патрулями днем и ночью и прочим — ритм повседневной жизни постепенно восстанавливался. Налаживалось продовольственное снабжение населения, работали столовые, бани. Начинали собирать свои кадры судоремонтный завод и другие производственные предприятия. Регулярно выходила газета «Керченский рабочий». В городском кинотеатре, хотя и не ежедневно, демонстрировались кинофильмы.

Все жизненно важные задачи решались на собраниях городского партактива. В работе одного из таких собраний мне довелось принимать участие. Обсуждался вопрос о работе парторганизаций города в прифронтовых условиях, были решены многие важные вопросы. Помню, на собрании присутствовал представитель Ставки Верховного Главнокомандования армейский комиссар 1 ранга Л. З. Мехлис.

В конце февраля воздушные налеты на Керчь усилились. Противник начал применять тактику массированных налетов, а также бомбометание с пикирования по заранее разведанным целям. Налеты вражеских самолетов на город стали настолько частым и обычным явлением, что сигналом воздушной тревоги были теперь уже не гудки и сирены, а начало зенитной стрельбы. Так случилось и 2 марта 1942 года.

Всю предыдущую ночь я не спал. Вместе с комиссаром СНИС старшим политруком Д. С. Калининым мы долго [83] объезжали верхом на лошадях город и воинские части, проверяя несение гарнизонной службы. В таких поездках Д. С. Калинин всегда охотно участвовал, поскольку хорошо знал постоянную и временную дислокацию частей гарнизона.

Едва рассвело, как послышались выстрелы зениток, сначала редкие, а потом в нарастающем темпе. Выглянув в окно своей комнаты, находившейся в здании штаба базы, я увидел облачка разрывов зенитных снарядов. Решил пойти к оперативному дежурному: узнать, в чем дело. Только успел взяться за ручку двери, как был оглушен страшным грохотом взрыва во дворе штаба, куда выходили окна моей комнаты. Что-то сильно ударило в спину, ноги подкосились, и я потерял сознание. Но, видимо, это продолжалось недолго. Очнувшись, я с трудом поднялся на ноги, открыл дверь в коридор, заваленный кусками кирпича и штукатурки, и стал спускаться по каменным ступенькам лестницы, ведущей во двор. Только тогда почувствовал, что затылок у меня мокрый. Тронул рукой — кровь... Оглянулся — на ступеньках следы крови.

Спустился вниз, где наша санчасть помогала раненым. На ступеньках крыльца помещения политотдела увидел начальника политотдела Ф. В. Монастырского. Он приложил к лицу уже успевшую намокнуть от крови подушечку индивидуального пакета, прикрыв ею половину лица и один глаз.

Мы вошли в здание.

В первой комнате лежал убитый осколком в висок старший инструктор политотдела по оргработе Г. А. Ярцев. Тут же находилась тяжело раненная в голову машинистка политотдела; ей оказывали медицинскую помощь. Как мы узнали, помещение штаба КВМБ — фасадная часть трехэтажного дома — полностью разрушено, на набережной образовалась большая воронка от «пятисотки», убито и ранено около 80 человек.

Вскоре вместе с другими ранеными я оказался в 42-м военно-морском госпитале. Это был фронтовой эвакогоспиталь, который сразу же после первичных операций переправлял раненых на Кавказ. С полчаса пролежал на операционном столе, пока флагманский хирург Черноморского флота военврач 1 ранга Б. А. Петров, находившийся в то время в командировке в Керчи, извлек у меня из спины и затылка множество осколков различной величины. Операция проводилась под местным наркозом с добавлением «внутреннего» — стакана водки. Ранение считалось легким, [84] позвоночник и ребра не были задеты, но большая раневая поверхность вызывала сильное кровотечение.

Тем временем противник продолжал усиленно бомбить город. Бомбежка длилась весь день 2 марта и все последующие дни. Первая ночь в госпитале оказалась особенно трудной. Неприятно, находясь в неподвижном состоянии, слышать близкие разрывы, нарастающий свист бомб, резкую трескотню выстрелов зениток. Не покидала навязчивая мысль, что вот-вот бомба упадет прямо сюда, на прикованных к постели раненых... В таком состоянии заснуть невозможно, и все были искренне благодарны дежурной санитарке-старушке, которая всю ночь заботилась о нас, переходя от койки к койке. Кому подушку поправит, кому ласково скажет: «Ничего, не волнуйся, милый, скоро пройдет, вот уже, кажется, улетели...». Сильнее всех лекарств действовала эта душевная забота простой русской женщины-матери.

Вынужденная отлучка

Через день раненых на двух самолетах По-2 отправили в Сочи, в Главный военно-морской госпиталь ЧФ. Не хотелось уезжать от своих, но на моей отправке настоял командир базы А. С. Фролов, навестивший меня в госпитале. Он и сам был ранен осколком в лицо, но «отделался царапиной», — как сам сказал полушутя. И тут же добавил тоном, не вызывающим возражений: «Ты теперь мне не комиссар, ты просто раненый. И выполняй приказания своего командира».

За военкома и начальника политотдела базы остался заместитель начальника политотдела батальонный комиссар Ф. И. Драбкин.

По пути в Сочи наши самолеты сделали посадку в Анапе. Там в военно-морском лазарете нас навестил член Военного совета ЧФ дивизионный комиссар Н. М. Кулаков. Со свойственным ему грубоватым добродушием пожурил меня и Монастырского: «Что это вы надумали! А кто же там, в Керчи, за вас работать будет? Ну, а тебе, Мартынов, — продолжал, обращаясь ко мне, Николай Михайлович (он со всеми был на «ты» и ко всем обращался по фамилии), — вовсе уж не пристало получать ранение в Керчи, да еще в штабе базы. Другое дело в Севастополе, когда ты был на крейсере, где все кругом рвалось и горело». Ну я отшутился, конечно: «Виноват. Исправлюсь, когда вернусь из госпиталя». Разговор на эту тему закончился. [85]

Н. М. Кулаков направлялся самолетом через Анапу в Керчь. А когда побывал там, его мнение о керченской обстановке, якобы более благополучной, чем в Севастополе, несколько изменилось. «У вас теперь, пожалуй, погорячее нашего будет», — поделился тогда член Военного совета впечатлениями с замначполитотдела Ф. И. Драбкиным.

В сочинский Главный военно-морской госпиталь ЧФ мы прибыли 5 марта. Там было все, что нужно для поправки: забота, внимание, а главное — тишина, не слышалось постоянного грохота авиабомб и надсадной пальбы зенитных пушек. В госпитале я встретился с бывшим начполитотдела КВМБ К. В. Лесниковым. Тяжело раненный в ногу во время десанта, он все еще находился на излечении. Рассказал, что ногу свою «отстоял», все еще мучается от боли, но теперь уже твердо надеется, что рана заживет. Однако старый моряк был сильно опечален заключением врачей: к военной службе не пригоден.

Во второй половине марта была у меня в госпитале еще одна памятная встреча с бойцами БОСа, который мы провожали в феврале на сухопутный фронт. Из состава этого отряда сюда, в сочинский госпиталь, были эвакуированы раненые — «старморнач» Феодосии капитан 2 ранга А. А. Мельников, военком отряда политрук Д. Ф. Пономарев, командир роты лейтенант В. А. Ботылев и другие, всего около 30 человек.

В жестокой схватке с гитлеровцами под Владиславовкой отряд понес большие потери. Были тяжело ранены Мельников и Пономарев. Убиты командир отряда Айдинов и полковой комиссар Алексеев.

Но ни сам Д. Ф. Пономарев, ни раненые бойцы его отряда, несмотря на перенесенные потрясения, не пали духом. Здесь, в госпитале, все они держались дружной, сплоченной группой. В дальнейшем воины БОСа прекрасно проявили себя в других частях морской пехоты Черноморского флота.

2 апреля 1942 года, ровно через месяц после ранения, я покинул сочинский госпиталь. Вместе с Ф. В. Монастырским мы отбыли в Керчь к прежнему месту службы.

Возвращались поездом местного сообщения Сочи — Туапсе, с долгими остановками на каждом полустанке. Поезд как бы ощупью пробирался по железнодорожному полотну вдоль берега моря, опасаясь вражеских бомбардировщиков. Но опасения железнодорожников не подтвердились, хотя мы и ехали от Сочи до Туапсе почти целый день. [86]

На остановках завязывались непринужденные беседы, воины встречали знакомых.

На одной из остановок и я встретился с бывшим зенитчиком крейсера «Червона Украина» старшим краснофлотцем А. П. Титаренко. Этот широколицый, высокий и плотный моряк заметно прихрамывал — был ранен под Севастополем в ногу, а теперь направлялся в команду выздоравливающих Новороссийского флотского полуэкипажа.

От него я узнал о судьбе некоторых моряков с «Червоной Украины», воевавших на сухопутном фронте за родной Севастополь.

Их было четверо в стрелковом отделении, все из одного расчета корабельных зениток-стомиллиметровок — старшина 2-й статьи Я. М. Харченко, командир отделения; его заместитель старший краснофлотец А. П. Титаренко; установщик прицела краснофлотец Н. Н. Морозов и подносчик снарядов краснофлотец М. Н. Подпалий. Все они из вновь сформированного батальона морской пехоты, одного из тех, которые ускоренным порядком комплектовались из личного состава частей и кораблей Севастопольской Главной базы.

В дни второго, декабрьского, наступления гитлеровцев на Севастополь этот батальон принимал участие в жестоких боях на камышловском направлении и в конце декабря неоднократно контратаковал неприятеля на этом участке. В одной из контратак батальон попал под сильный артиллерийско-минометный огонь противника.

Первым из отделения Харченко погиб Николай Морозов, «Николай Николаевич», как все его называли. Корабельный весельчак, любимец всего экипажа крейсера, активный участник художественной самодеятельности, он был смертельно ранен в живот при взрыве вражеской мины. Раненого не успели перевязать — скончался. «Оставили мы его под кустиком, — говорил Титаренко, — заметили место, а сами с Харченко стали продвигаться вперед с батальоном».

Через несколько минут лишился глаз командир отделения Харченко, лицо — сплошная кровавая рана... Бойцы хотели сделать перевязку командиру, начали прикладывать индивидуальные пакеты, но он, находясь в полном сознании, отстранял их и говорил: «Вы, ребята, вперед продвигайтесь, выполняйте приказ, а меня пристрелите, чтоб, случаем, в плен не попасть к фрицам! Все равно жить без глаз [87] я не стану — не смогу отомстить врагам ни за себя, ни за товарищей...»

— Ну, кто же на это пойдет? — продолжал свой рассказ Титаренко. — Мы все же кое-как перевязали Якова, успокаивали: мол, скоро в госпиталь тебя доставим, все обойдется. А он все свое: убейте да убейте. Тут немцы нажали еще сильнее — прямо косят из минометов. Мы залегли. В это время сбоку грохнул выстрел из винтовки. Я глянул туда, а это Харченко. Видно, нашарил у кого-то убитого винтовку и... А вскорости и меня стукнуло в ногу. Батальон начал отходить. Товарищи, спасибо им, помогли добраться до перевязочного... Яшу Харченко жалко, хороший был товарищ. И как старшина в отделении был хорош — заботился о бойцах, и дело знал. Мы с ним «годки» были, всю службу вместе — и на корабле, и после... Пятый год разменивать начали. А какой смелый да спокойный в бою был старшина! Помните, товарищ комиссар, как мы, бывало, на корабле отражали фашистские налеты?

Как же не помнить... Я все помнил и хорошо знал Якова Харченко, старшину 2-й статьи, командира левобортной «сотки» — усатого коренастого моряка, секретаря партийной организации зенитного дивизиона, одного из тех партийных активистов, на кого опирается в своей работе военком на корабле. С самого начала войны и до конца существования крейсера «Червона Украина» во время налетов вражеской авиации, как бывало под Одессой, в Новороссийске и Севастополе, мне хорошо было видно с кормового зенитного мостика (туда я обычно выходил — на свой первый объект по боевой тревоге), как наши виртуозы-зенитчики разворачиваются у своих орудий, как старшина Харченко на юте хладнокровно встречает врага, уверенно командует боевым расчетом из 11 человек, только усы подкручивает, высматривая в небе фашистские самолеты. И, невзирая на разрывы бомб, вздымающих столбы воды вокруг корабля, умело управляет огнем своего отделения. И уж я-то знаю, что погиб моряк не из-за своей душевной слабости, а потому, что не хотел оставаться бесполезным для Родины в ее трудный час. Не могла пойти на это горячая морская душа.

Спустя много лет после войны я случайно встретился с тем четвертым моряком из отделения Я. М. Харченко — М. Н. Подпалием, работавшим в то время заместителем председателя колхоза в Херсонской области, откуда он был призван на Черноморский флот. Все рассказанное ранее [88] Титаренко Подпалий подтвердил и дополнил некоторыми подробностями тех боев под Севастополем.

Вся четверка моряков попала в батальон, сформированный в учебном отряде ЧФ под командованием капитана Карагодского, к которому Подпалий из отделения Харченко был назначен связным командира батальона. Ранее Карагодский был начальником распорядительно-строевой части учебного отряда, а вновь сформированный батальон именовался Особым.

В боях во время отражения второго штурма Севастополя сильно поредели ряды этого батальона, особенно при овладении одной из высот в районе села Верхний Чоргунь, где Михаил Подпалий тоже был ранен, а во всем батальоне в строю осталось несколько десятков бойцов.

Напряжение на фронте нарастает

По прибытии в Туапсе мы с Ф. В. Монастырским побывали в Политуправлении ЧФ, узнали обстановку на причерноморских фронтах. Нажим гитлеровцев на Севастополь пока не усиливался, но зато на Крымском фронте наши войска встретили упорное сопротивление и продвинуться вперед не смогли. Морские перевозки Новороссийск — Керчь проходили напряженно, активизировалась вражеская авиация. В общем, все было так же, как до нашего отъезда.

Дальнейший путь до Тамани проделали на машинах — сначала на попутной, а в Новороссийске, благодаря заботам военкома НВМБ И. Г. Бороденко, получили в свое распоряжение «пикап», на котором и прибыли к вечеру 8 апреля в Тамань. Весь следующий день я провел в Тамани. Побывал на 718-й батарее, отличившейся во время десанта, и на зенитной батарее 65-го ЗАП, прикрывавшей Таманский порт. Побеседовал с командиром 140-го артдивизиона майором Б. В. Бекетовым и комиссаром 65-го зенитного артполка батальонным комиссаром К. М. Шевцовым. Получил обстоятельную информацию о положении дел в береговых частях базы. Зенитчики по-прежнему работали в полную нагрузку. Воинские перевозки через Тамань велись интенсивно, истребительное прикрытие с воздуха было недостаточным, и вся основная тяжесть борьбы по отражению интенсивных налетов вражеской авиации легла на зенитные подразделения.

На береговых батареях наступил период временного затишья — теперь их огонь не доставал до вражеских позиций, [89] и только изредка они «отстреливались» от налетов авиации.

Бекетов даже сообщил, что у них с комиссаром дивизиона есть намерение организовать улучшенное питание личного состава — выращивать капусту, картофель, помидоры на огородах при некоторых батареях, — но не в ущерб боевой готовности. Вообще же наши флотские стационарные батареи всегда отличались хорошим ведением подсобного хозяйства. Пусть и эти попробуют, подумалось мне, пока мы немца прогоним из Крыма. А надеяться на это были все основания, исходя из реального соотношения сил на нашем участке фронта.

Вечером того же дня, находясь на КП майора Б. В. Бекетова, я по телефону получил извещение из политотдела Новороссийской ВМБ. Мне сообщили, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 апреля 1942 года командир базы А. С. Фролов, ряд моряков-черноморцев, в том числе и я, награждены орденами Красного Знамени. Конечно, радость моя была велика.

В ожидании катера из Керчи я написал письма. Брат Иван был заместителем редактора армейской многотиражки «Разгромим врага», и я написал прямо по адресу газеты. Настрочил письмо жене Шуре, которая вместе с семилетним сыном Левой находилась в эвакуации в Кинешме. Набросал несколько строк матери в Москву.

Наутро я был уже в Керчи и сразу окунулся в повседневные дела. Начались они, конечно, с получения информации и докладов от начальника штаба и заместителя начальника политотдела базы. Все это происходило под привычный аккомпанемент вражеских бомбардировок.

В этот день, 10 апреля, как и накануне, Керчь и Камыш-Бурун подвергались усиленным бомбежкам. Наблюдалось также минирование противником Керченского пролива с воздуха, на подходе к Камыш-Буруну. В этот день ПВО Керченской базы отметило свыше ста вражеских самолето-вылетов, тогда как на прошлой неделе ежедневно появлялось по 30—40 бомбардировщиков.

Ознакомление с обстановкой после месячного отсутствия вызвало у меня двоякое впечатление. Политико-моральное состояние личного состава частей базы, боевой дух по-прежнему были высокими, боеспособность не снижалась. Шла подготовка к вручению орденов и медалей отличившимся в десанте. 159 краснофлотцам и командирам награды были уже вручены. Это вызвало подъем боевой активности воинов. А плохо было то, что дела на Крымском фронте [90] не улучшались. Противник все больше активизировался и все чаще предпринимал контратаки.

На перевозках морем лед уже не мешал, но неприятель стал широко применять на пути следования наших судов неконтактные мины — магнитные и акустические. К тому времени с магнитными минами на Черном море уже научились бороться, а вот акустические еще оставались коварной новинкой. Минирование вражеские самолеты производили почти ежедневно, и потери наши от этого были также почти ежедневными.

Вот примерная сводка наших потерь в проливе за несколько дней:

12 апреля — подорвались на минах два сейнера.

13 апреля — подорвался катер-охотник.

14 апреля — подорвался и затонул санитарный военный транспорт «Чехов», много жертв. Погибли сейнеры «Сельдь» и «Чухонь».

15 апреля — подорвался катер-охотник.

Примерно такое же положение сохранилось и в последующие дни апреля.

Справляться с минным оружием врага было трудно, но моряки вели самоотверженную борьбу, стараясь не допустить задуманной противником блокады Керченского пролива. Много сделал для этого флагманский минер штаба базы капитан-лейтенант И. Е. Алещенко.

Штаб КВМБ создал целую систему противоминной службы. Наблюдение за всей акваторией пролива велось круглосуточно как постоянными, штатными береговыми постами службы наблюдения и связи, так и специально организованными постами противоминной службы на берегу. Такими постами на суше были батареи береговой обороны, а на воде — малые несамоходные плавсредства с наблюдателями, поставленные на якорь по всему фарватеру в проливе. Обнаружив сбрасываемые с самолетов мины, посты пеленговали их и немедленно докладывали об этом в штаб базы. Затем принимались меры к разминированию: буксировка специальных трал-барж против магнитных мин, бомбежка фарватера глубинными бомбами с торпедных катеров и с катеров-охотников, а иногда и спуск водолазов под воду для примененния подрывных патронов к донным минам всех типов.

Было установлено, что на быстром ходу катера-охотника или торпедного катера от звуковых колебаний в результате работы мотора и шума винтов мягнитно-акустическая и акустическая мины взрываются. Этот способ мы тоже применяли, [91] несмотря на то что не всегда взрывы происходили за кормой, а иногда и под корпусом катера. Так рождалось новое тактическое применение боевых катеров Черноморского флота, которые теперь, находясь в составе конвоев, становились еще и тральщиками против акустических мин, правда, с весьма своеобразным способом траления.

Одновременно с минированием пролива противник наращивал силу бомбардировочных ударов с воздуха, все чаще прибегая к массированным бомбежкам Керчи и Камыш-Буруна.

В это время наша истребительная авиация вела бои преимущественно над самим Крымским фронтом, поэтому мы были лишены ее защиты.

Днем 15 апреля на Камыш-Бурун налетело 30 вражеских самолетов. 20 апреля над Керчью в течение дня отбомбилось около ста бомбардировщиков. Потери в людях от этих налетов в воинских частях были сравнительно невелики, но домов и складских помещений разрушалось много. Наша зенитная артиллерия давала сильный отпор фашистским самолетам, ежедневно сбивая их и препятствуя прицельному бомбометанию. Именно в тот горячий период у меня появился подарок от наших батарейцев — трофейный пистолет «вальтер», отобранный у летчика «юнкерса», сбитого над 718-й батареей.

Обстановка усложнялась с каждым днем, поэтому штаб Керченской военно-морской базы обосновался на своем КП на горе Митридат. 18 апреля в соответствии с приказом КВМБ все ее части и учреждения были расквартированы в Керченской крепости, находившейся в полном распоряжении командования базы. Эта старая русская крепость, расположенная на мысе Ак-Бурун, в пяти километрах южнее Керчи, хорошо сохранилась, и в ней постоянно размещались флотские и армейские склады артиллерийских и авиационных боеприпасов. В крепости имелось много хорошо укрытых подземных помещений, в которых можно было разместить и более крупное воинское соединение, чем Керченская база. Крепостные казематы, равелины, камеры и прочие помещения со сводчатыми каменными потолками, со слоем грунта над ними, доходившим местами до десяти метров, стали надежной защитой для людей и военного имущества.

В самой Керчи оставались только подразделения, непосредственно обеспечивавшие работу штаба: служба наблюдения и связи да несколько взводов из стрелкового [92] батальона и пулеметной роты. Плавсостав КВМБ и артиллерия, береговая и зенитная, оставались на прежних местах в зоне Керченского пролива.

20 апреля к нам на базу прибыл на самолете командующий флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский. Пробыв в Керчи несколько часов, он принял от командира базы А. С. Фролова краткий доклад о положении дел в базе и об обстановке на фронте.

Как всегда строгий и требовательный, Филипп Сергеевич Октябрьский предупредил нас о нарастающей напряженности на всех участках военных действий в Крыму, о необходимости всемерного повышения боеспособности. «Берите пример с Севастополя, — сказал он, — там моряки всегда начеку». Правда, командующий вынужден был отметить, что над Керчью вражеская авиация активничала, пожалуй, сильнее, чем над Севастополем. И верно, в тот день воздушные тревоги сменяли одна другую, а оперативный дежурный то и дело сообщал командиру базы во время его доклада командующему: «Самолеты противника идут курсом на порт, 15 штук» или «Камыш-Бурун доносит — 20 самолетов противника бомбят причалы в порту» и т. п. Наши мероприятия по тралению мин в проливе, а также по размещению частей в крепости командующий флотом одобрил.

Военный совет Крымского фронта уделял большое внимание воинским перевозкам морем. Поскольку Керченская ВМБ в оперативном отношении подчинялась командующему фронтом, командир базы А. С. Фролов и я не раз по вызовам командующего или члена Военного совета бывали в штабе Крымского фронта в селе Ленинском.

Однажды, 26 апреля, я был вызван на совещание командиров соединений при Военном совете фронта. Контр-адмирал Фролов почему-то не смог поехать, и мне пришлось одному представлять КВМБ на этом совещании.

Из соображений секретности и светомаскировки подобные совещания при штабе фронта проводились, как правило, по ночам. Чтобы избежать потерь от участившихся налетов авиации, передвижение войск по фронтовым дорогам производилось тогда преимущественно ночью. Поэтому к месту назначения — в село Ленинское — я поехал с наступлением темноты.

Дорога на всем протяжении была сплошь забита автомашинами, конными повозками, танками, орудиями на механической и конной тяге с зарядными ящиками Все это двигалось в темноте, с выключенными фарами. То здесь, то там возникали «пробки» и заторы. [93]

В одном из таких заторов нам не повезло. Хотя мой водитель, краснофлотец Л. П. Синько, энергичный и смышленый моряк, возивший меня с первого и до последнего дня моей службы в Керченской базе, не раз выручал наш «экипаж» из аварийных ситуаций, в этот раз, несмотря на всю его расторопность и умелое маневрирование, в наше ветровое стекло вдруг влетело со всего размаха дышло пароконной упряжки. Хорошо еще, что «эмка» шла тихим ходом. Удар пришелся чуть повыше, моей головы, над правым ухом, стекло разбилось вдребезги.

Я с трудом уладил конфликт, и мы продолжили путь.

Совещание проводил командующий фронтом генерал-лейтенант Д. Т. Козлов. Присутствовали представители Ставки, армейский комиссар 1 ранга Л. З. Мехлис, члены Военного совета фронта дивизионный комиссар Ф. А. Шаманин и бригадный комиссар В. С. Булатов, командующие и члены военных советов 51, 44 и 47-й армий, многие командиры и комиссары дивизий и других частей фронта.

По требованию командующего фронтом выступали войсковые начальники, докладывали о положении на всех участках фронта. Слушая их, комфронтом делал короткие замечания и выводы по отдельным докладам своих подчиненных. Положение дел на фронте было, что называется, не из блестящих, но генерал Д. Т. Козлов, как видно, сдерживал себя, не прерывая и не нервируя выступавших вопросами и репликами.

Выступил на том совещании и я, доложив Военному совету о положении дел по борьбе с минной опасностью. Начал с того, что борьба эта очень трудна, что новые акустические и магнитно-акустические мины коварны, оружие это изучается, и, хотя пока что нет радикальных методов борьбы с ним у нас и у наших союзников, все возможные меры принимаются. Привел некоторые цифры и факты. Мое сообщение было выслушано с большим вниманием. И это понятно, поскольку борьба с минной опасностью приобретала сейчас большое значение.

Начиная с первых чисел мая 1942 года положение на Крымском фронте становилось все более напряженным. Противник продолжал наращивать силу бомбовых ударов и предпринимал атаки сухопутными войсками.

На Крымский фронт прибывали свежие воинские части и большое количество военной техники и боеприпасов. Об этом свидетельствовали воинские перевозки на главной морской артерии, проходившей через Камыш-Бурун. Это [94] создавало твердую уверенность, что силы, противостоящие врагу на Крымском фронте, не уступают ему ни по огневым средствам, ни по личному составу. Данные разведки также подтверждали это.

Уверенность в своих силах, в победе над врагом — залог успеха. В частях и на кораблях эта уверенность еще более возросла после посещения нашей базы наркомом Военно-Морского Флота адмиралом Н. Г. Кузнецовым.

29 апреля нарком прибыл в Керчь из штаба Крымского фронта, из села Ленинское, куда приехал днем раньше из Краснодара вместе с главнокомандующим северо-кавказским направлением маршалом С. М. Буденным. В течение двух дней командир базы контр-адмирал А. С. Фролов и я сопровождали наркома в его поездках по частям КВМБ.

Приняв на нашем КП на горе Митридат доклад командира базы о боевых действиях за последний период, адмирал Н. Г. Кузнецов посетил части базы на Керченской стороне пролива, был в крепости, навестил раненых в крепостном госпитале, побывал в морской авиачасти на озере Тобечик южнее Камыш-Буруна, где для гидросамолетов «МБР-2» был развернут аэродром, который прикрывался 46-м дивизионом нашего 65-го зенитного артполка.

В этот день нас дважды основательно бомбила вражеская авиация — и на горе Митридат, и в крепости. Поэтому пришлось некоторое время находиться в укрытии, куда Н. Г. Кузнецов заходил только по настоянию лиц, его сопровождавших.

30 апреля адмирал Н. Г. Кузнецов был на таманской стороне пролива, ознакомился с боеготовностью нашей береговой и зенитной артиллерии и остался ею доволен. На противоположном берегу пролива, не прекращаясь, гремели разрывы авиабомб. Был канун праздника 1 Мая...

Наркома Н. Г. Кузнецова любили на флоте. Во время поездки по подразделениям базы он вникал во все детали организации противовоздушной обороны, работы береговых и флотских подразделений, проверял боевую и политическую подготовку личного состава, давал ценные распоряжения и указания. Тон его обращения с людьми был спокойный, доброжелательный, а это порождало у подчиненных уверенность в себе и поднимало боевое настроение.

Вспомнилось, как в начале 1941 года нарком ВМФ приехал в Севастополь и посетил завод имени Серго Орджоникидзе, у причала которого заканчивался капитальный ремонт крейсера «Червона Украина». Попросив собрать рабочих-ремонтников и прикомандированных специалистов из [95] экипажа корабля, нарком обратился к ним с просьбой сократить сроки ремонта крейсера, поскольку именно теперь он очень нужен флоту. «Необходимо, чтобы «Червона Украина» вступила в строй к 1 мая, и я вас всех, товарищи, очень прошу об этом», — сказал нарком. Эти простые и проникновенные слова дошли до сердца каждого ремонтника, и, несмотря на большие трудности, 1 мая 1941 года на крейсере был поднят военно-морской флаг.

...Оценив обстановку, нарком принял решение о формировании в составе КВМБ охраны водного района (ОВР) по новому, расширенному штату. В ОВР включалось еще два дивизиона катеров. Решено было сформировать батальон морской пехоты, входивший в состав базы, а также добавить две новые батареи.

Адмирал Н. Г. Кузнецов одобрил наши действия по борьбе с вражескими минами в Керченском проливе и еще раз подчеркнул, что обеспечение воинских перевозок для Крымского фронта остается главной боевой задачей Керченской ВМБ.

Инспекторская поездка наркома ВМФ совместно с главкомом северо-кавказского направления С. М. Буденным на Крымский фронт означала, что наши войска готовятся к решающему наступлению. Правда, появились признаки, что неприятель также активизировал свои действия и начал готовиться к наступательным операциям.

3 мая 1942 года участники декабрьского десанта из частей КВМБ собрались в помещении клуба крепости, где состоялось вручение орденов и медалей отличившимся. В этот день награды были вручены почти двумстам доблестным десантникам. Награды получили: старший лейтенант И. Г. Литошенко, капитан-лейтенант Н. З. Евстигнеев, капитан-лейтенант И. Е. Алещенко, старший политрук Д. С. Калинин, майор И. К. Лопата, старшина 1-й статьи Федонюк, младший сержант Я. В. Петрухненко и другие.

От имени награжденных выступил комиссар района СНИС Керченской базы старший политрук Д. С. Калинин, одним из первых вступивший на крымскую землю. Его простые и горячие слова о чести советского воина, о верности военной присяге, о готовности отдать жизнь за Родину были созвучны настроению всех присутствующих и встречены дружными аплодисментами. Калинина знали в базе еще по Дунайской флотилии и любили.

В этот же вечер член Военного совета Черноморского флота В. С. Булатов вручил ордена Красного Знамени контр-адмиралу А. С. Фролову и мне, выразив уверенность [96] в том, что керченцы и впредь будут умножать боевые традиции моряков-черноморцев. Горячо поприветствовав от имени Военного совета всех награжденных, В. С. Булатов в заключение объявил собравшимся, что командование возбудило ходатайство о преобразовании Керченской военно-морской базы в гвардейскую ВМБ. Это сообщение было встречено с большим подъемом — ведь каждый воин мечтал быть гвардейцем.

Однако через несколько дней обстановка резко изменилась.

Оставляем Керченский полуостров

Стремительно развертывающиеся военные события в конце первой декады мая 1942 года на Керченском полуострове приобрели нежелательный для нас характер.

8 мая стало известно, что утром на левом фланге, упирающемся в море восточнее города Феодосии, противник прорвал оборону 44-й армии на узком, пятикилометровом участке и начал развивать наступление вдоль побережья Феодосийского залива. Здесь враг добился значительного перевеса в силах, хотя в целом по Крымскому фронту у него не было превосходства ни в людях, ни в технике.

Наши войска, которые после десанта с ходу овладели Керченским полуостровом, за три с половиной месяца последующих боев не смогли продвинуться дальше, в глубь Крыма. В середине апреля они перешли к обороне, хотя задача, поставленная перед Крымским фронтом Ставкой Верховного Главнокомандования, оставалась прежней: наступать! Однако не была создана прочная глубокая оборона. Этим-то и воспользовался противник, сосредоточив для наступления на узком участке крупные силы — против Крымского фронта было брошено около восьми дивизий 11-й гитлеровской армии.

Утром 10 мая Ставка приказала отвести войска Крымского фронта на рубеж Турецкого вала и организовать там крепкую оборону. Приказ не был выполнен. Забегая наперед, скажу, что 13 мая позиции советских войск на центральном участке Турецкого вала были прорваны, а 15 мая фашисты заняли Керчь. Ставка предписывала организовать оборону Керчи по примеру и методу Севастополя, но это сделано не было.

Войска Крымского фронта с тяжелыми боями вынуждены были отходить назад, к побережью Керченского пролива... [97]

Черноморский флот принял срочные меры по приведению в полную готовность к переправе всех боевых и подсобных плавсредств в районе Керченского пролива. Нашей базе придавалась из Азовской флотилии часть ее плавсредств — сейнеры и бывшие дунайские пароходы.

12 мая утром в Керчь прибыли командующий северо-кавказским направлением маршал С. М. Буденный и заместитель наркома ВМФ адмирал И. С. Исаков, он же член Военного совета северо-кавказского направления.

Командир КВМБ доложил заместителю наркома о плавсредствах, которыми мы располагали. Получалось совсем не густо — Керченская база была обеспечена примерно так же, как в период высадки десанта в декабре 1941 года, но тяжелые грузы переправлять не на чем. Ведь тогда все это на фронт шло постепенно, через Камыш-Бурун на морских судах, а затем и по льду. Теперь размеренный ритм исключался — назад вся техника и личный состав откатывались в другой последовательности... Прежде всего нужно было заботиться о людях, о живой боевой силе всех частей и подразделений Крымского фронта. Это и было особо подчеркнуто И. С. Исаковым в его указаниях Керченской базе.

Предстоящие трудности заключались главным образом в том, что в декабре 1941 года в наступательной операции на нашем направлении высаживалась десантом только часть 51-й армии, примерно половина ее состава, а теперь мы стояли перед задачей срочной переброски через пролив, в условиях активного противодействия противника, трех армий — 51, 44 и 47-й, отступавших в ряде случаев без соблюдения боевого порядка.

В период десантной операции зимой 1941—1942 годов наступление развертывалось по направлениям: Феодосия, Керчь, Азовское море. Теперь же из этих трех направлений оставалось одно — с Керченского побережья на Таманское, причем противник сжимал наши фланги вдоль побережья Керченского пролива с севера и с юга, постепенно отрезая нашим войскам пути выхода на переправу к морю, к Керченскому проливу.

Маршал С. М. Буденный прибыл на КП базы на горе Митридат через час после адмирала И. С. Исакова. Он принял доклад А. С. Фролова о положении дел в базе, о связях ее с фронтом и отбыл в штаб Крымского фронта, который в то время располагался в районе Аджимушкая.

С 10 по 12 мая положение Крымского фронта усложнялось день ото дня. [98]

Керчь и ее окрестности, дороги с двигавшимися по ним войсками, бухты и причалы — все это подвергалось почти беспрерывным налетам вражеской авиации. Наши войска несли большие потери.

Ночью 12 мая на КП на горе Митридат прибыл комиссар штаба 51-й армии. Это был высокий, крепко сложенный человек в длинной, перепачканной грязью шинели. Доложив адмиралу Фролову, он как-то сразу устало опустился на стоявший рядом табурет, обвел нас взглядом и глухо проговорил: «Привез командующего, генерала Львова. Убит наш командарм. Там, внизу, на машине меня ожидают бойцы, охраняют тело». После гнетущей общей паузы, в течение которой каждый из нас пытался осмыслить печальную весть, батальонный комиссар вдруг спросил: «Братцы, поесть что-нибудь дадите?»

Все сразу забеспокоились — как это сами не догадались предложить? Послали за едой в штабную столовую. Гость подкрепился и захватил с собой продукты для сопровождающих бойцов. Из беседы с ним выяснилось, что генерал-лейтенант В. Н. Львов был убит осколком бомбы при очередной смене командного пункта в ходе отступления. Целый день под бомбами и снарядами пробивался на Керчь батальонный комиссар по дорогам, забитым отступавшими войсками. Ночью он намеревался переправиться на Тамань, чтобы отдать последние воинские почести командарму. К нам, морякам, он пришел с просьбой обеспечить переправу через пролив, что и было исполнено.

Провожая генерала в последний путь, я вспомнил, как совсем недавно, в канун Нового года, он вступил на керченскую землю, как его, освободителя, встречали радостные керченцы. И вот теперь, в мае 1942 года, наш боевой товарищ, павший в бою за эту землю, навсегда покидал тревожный керченский причал.

К ночи 13 мая противник настолько приблизился к Керчи, что его тяжелая артиллерия принялась обстреливать город.

Началась эвакуация с керченского берега на Тамань.

Переправа через пролив была возложена на Керченскую военно-морскую базу, адмирал А. С. Фролов назначен начальником переправы.

К 13 мая обстоятельства сложились так, что А. С. Фролов и я вынуждены были разделить между собою обязанности по дальнейшему руководству базой: Фролов со штабом оставался в Керчи для непосредственного руководства [99] переправой со всеми подчиненными и приданными КВМБ плавсредствами, я же отправлялся в Керченскую крепость, где находились все воинские части базы, недавно переведенные из Керчи в связи с усложнившейся обстановкой и участившимися бомбежками вражеской авиации. На меня возлагались две задачи: эвакуация личного состава базы на таманский берег и уничтожение крепостных складов с авиационным и артиллерийским боезапасом, эвакуировать который, как уже говорилось, не было возможности.

Боезапас, оставшийся еще после первого, ноябрьского отступления наших войск с Керченского полуострова, принадлежал Черноморскому флоту. Он постепенно накапливался на крепостных складах для нужд морской авиации и береговой артиллерии. Его количество исчислялось примерно в три-четыре тысячи тонн. Случилось так, что противник, поспешно отступая под ударами десантников в декабре 1941 года, тоже не успел уничтожить склады. Теперь это предстояло сделать нам.

Решать обе задачи — эвакуацию и подрыв боезапаса — нужно было в комплексе, учитывая складывающуюся обстановку и сообразуясь с общим положением войск Крымского фронта. 8 мая, когда стало известно о прорыве гитлеровцами фронта, части КВМБ, находившиеся в крепости, получили приказание командира базы — немедленно приступить к оборудованию оборонительного участка перед внешним обводом старой крепости.

Побывав 10 мая в крепости, я убедился, что работы по организации боевого участка, упиравшегося флангами в море, в основном завершены: отрыты окопы полного профиля, устроены пулеметные гнезда, прорыты хода сообщения. Каждое подразделение заняло свой участок на рубеже обороны.

Наша 354-я инженерная рота (командир — капитан Н. М. Смирнов, комиссар — старший политрук Е. И. Радечко) в короткий срок создала оборонительный рубеж и заняла окопы на отведенном ей участке переднего края. Поскольку боевой состав гарнизона крепости был малочисленным оборона оказалась довольно «жидкой». На протяжении около трех километров по дуге, огибавшей крепостной вал, не отрывали сплошных окопов. Хотя местность перед крепостью пересеченная, холмистая, удобная для ведения оборонительного боя, пулеметных огневых точек было мало, артиллерия же полностью отсутствовала. Такой была первая линия обороны. Второй линией, да и глубиной обороны [100] являлась сама крепость с ее старыми оборонительными сооружениями середины XIX века.

Когда вечером 13 мая я покидал Керчь, адмирал Фролов пожал мне на прощанье руку и тепло напутствовал: «Поезжай, комиссар, в крепость, действуй по обстановке, а по итогам будем вместе разбираться... — и добавил после короткой паузы: — Если доведется».

Да, если доведется, мысленно согласился я с ним...

Оборона старой крепости

Керченская крепость, находившаяся в пяти километрах к югу от города, начиналась на высоком, обрывистом мысе Ак-Бурун, на южном берегу Керченской бухты. Отсюда она тянулась к югу почти на пять километров вдоль берега и заканчивалась фортом «Тотлебен», названным так в честь строителя крепости. Северная часть крепости простиралась также примерно на пять километров от мыса Ак-Бурун вдоль берега Керченской бухты.

Со стороны суши, на западе, крепость имела высокий земляной вал протяженностью около трех километров, под которым проходил широкий и глубокий ров с отвесными облицованными камнем стенами (глубина рва, учитывая высоту вала, — 4—5 метров). Своими флангами вал упирался в море, придавая таким образом территории крепости вид неправильного треугольника, общей площадью около восьми квадратных километров.

Форт «Тотлебен» располагался на возвышенности в юго-западном секторе крепости. От остальной части крепости он отделялся рвом и высоким валом. Построенный в 1857—1858 годах, как первое крепостное сооружение, форт имел разветвленную систему подземных помещений — минных галерей, складов, казематов, глубоко уходящих в землю, располагавшихся один над другим, ярусами. В форту имелись также и надземные помещения — бывшие казармы и склады. В них-то и находились склады боезапаса, которые мы должны были уничтожить.

Ниже форта и несколько восточнее его находится бухта Павловская, образованная насыпным молом. В этой бухте был причал для подхода плавсредств, обеспечивавших крепость необходимыми перевозками.

В самом форту и на валах Павловской бухты в дореволюционное время были оборудованы артиллерийские позиции [101] береговых батарей. На валу Павловской бухты стояла мощная 11-дюймовая батарея, прикрывавшая вход в Керченский пролив из Черного моря.

В советское время Керченская крепость находилась в ведении Военно-Морского Флота и использовалась для хранения различного военного имущества и проведения боевой подготовки. Перед самым началом Великой Отечественной войны в крепости были установлены две батареи керченского сектора береговой обороны — для поражения морских целей: «БС-48», 152-миллиметровая, — в форту «Тотлебен» и противокатерная «БС-9», 75-миллиметровая, — в Павловской бухте. В ноябре 1941 года во время первого отступления наших войск с Керченского полуострова батареи были перебазированы на Таманский полуостров.

И вот теперь, более чем через три четверти века после своего основания, старая русская крепость словно проснулась от долгой спячки. Теперь она вновь готовилась к битве с врагами России, а внуки и правнуки тех, кто строил эту крепость, у стен ее вступали теперь в бой за свою, Советскую Родину...

Основной полевой сухопутной частью в обороне крепости был 8-й отдельный стрелковый батальон Керченской базы (командир — А. Ф. Киба, военком — батальонный комиссар Д. В. Поляков). Командир батальона одновременно был начальником вновь созданного боевого участка. Ему подчинялись все остальные части КВМБ: два взвода 17-й пулеметной роты, инженерная рота, флотский полуэкипаж (командир — лейтенант Фастовский, военком — политрук Шмелев) и 76-я рота ВНОС (командир — лейтенант Шпикуляк, военком — младший политрук М. Докторович). В общем боевой состав гарнизона крепости на переднем крае насчитывал немногим более 1 000 штыков. Вооружение только стрелковое — винтовки и пулеметы. Инженерная рота выставила перед окопами частичное минное заграждение. Артиллерии не было — ее рассчитывали заполучить у отступавших воинских частей Крымского фронта.

Кроме этого в крепости находились отдельный взвод химзащиты, минная партия и отдельные подразделения СНИС, тыла базы, госпитали, а также политотдел КВМБ (начальник — полковой комиссар Ф. В. Монастырский) и почти весь особый отдел «Смерш». Всего в этих мелких подразделениях было человек 250 — весь наш резерв.

К вечеру 13 мая прибыла еще одна воинская часть Керченской базы — 46-й отдельный зенитный дивизион, входивший [102] в состав 65-го зенитного артполка. Дивизион отступал со своей огневой позиции у озера Тобечик в южной части побережья Керченского пролива, где он длительное время прикрывал 119-й авиационный морской полк.

У озера Тобечик мне довелось побывать всего несколько дней назад. Впечатление о дивизионе осталось хорошее — все три батареи успешно отражали многочисленные налеты врага (по пять-шесть раз в день). Командир дивизиона майор Н. М. Шило и военком старший политрук Колчин руководили дивизионом уверенно и умело. Зенитчики были в основном кадровыми военными с немалым боевым опытом. После тяжелых боев ряды дивизиона заметно поредели, не стало орудий.

«У Колчина Шило вместо пушек», — невесело шутили в крепости по этому поводу. Вот этому-то дивизиону и пришлось первому из частей базы вступить в непосредственное соприкосновение с противником.

...12 мая дивизион получил приказ армейского командования перейти со своей позиции у озера Тобечик к селу Чурубаш, находящемуся севернее, у одноименного озера, и занять там огневые позиции для отражения на том рубеже атак наступавшего противника.

Утром 13 мая в атаку на позиции 461-й батареи зенитного дивизиона двинулись 8 танков противника. За ними шла пехота. Батарея открыла огонь с расстояния 1,5—2 км и уничтожила 3 танка и 200 вражеских пехотинцев. Атака была отбита.

Но тут подоспело еще 18 вражеских танков, которые завязали ожесточенный бой с 462-й и 463-й батареями дивизиона. Наши артиллеристы вывели из строя 8 танков. И эта атака неприятеля захлебнулась. Однако дивизион понес немалые потери: убито 10 краснофлотцев и ранено 29, четыре 76-мм пушки вышли из строя. К середине дня выяснилось, что вблизи позиций дивизиона армейские части отсутствуют. И тогда командование дивизиона приняло решение уничтожить оставшуюся материальную часть и отходить в крепость, находящуюся в 10—12 километрах. Отход дивизиона геройски прикрывали 23 бойца 462-й батареи во главе с помощником комбата лейтенантом К. В. Григоренко и старшиной батареи сержантом Е. А. Ерошенко, выполнившими свой долг до конца.

По прибытии в крепость дивизион восполнил некомплект боевой техники за счет отступающих частей, а частично и [103] за счет трофейного оружия. И вскоре зенитчики были в полной боевой готовности. Люди воспрянули духом.

Командир дивизиона майор Н. М. Шило расположил свою артиллерию на левом фланге крепости, в форте-цитадели, оседлав командную высотку, с которой удобно было вести огонь по всему крепостному обводу. К тому же и направление на Камыш-Бурун, прикрываемое левым флангом крепости, считалось наиболее опасным. Старый «Тотлебен» дождался своего часа и приготовился разить врага из пушек XX века...

В середине дня 13 мая противник впервые произвел со стороны Старого Карантина артобстрел крепости, выпустив десятка два снарядов среднего калибра; вдобавок два-три вражеских самолета сбросили бомбовый груз на крепость. Но обошлось без потерь. Видимо, противник прощупывал нашу оборону.

Докладывая в Керчь по телефону командованию базы об итогах за день 13 мая, начальник политотдела Ф. В. Монастырский, остававшийся в те дни за старшего начальника по организации обороны, высказал мнение о необходимости назначения нового начальника боевого участка крепости.

Прибыв из Керчи ночью 13 мая в крепость, я, по согласованию с контр-адмиралом А. С. Фроловым, назначил начальником боевого участка майора Ф. И. Шитова, определив ему в помощники в качестве начальника штаба капитана Барабанова. Оба они, прибывшие в крепость вместе со мной, были хорошо подготовленными пехотными командирами и имели уже немалый боевой опыт.

Той же ночью в помещении временно оборудованного КП начальника оборонительного участка под сводами форта-цитадели при свете коптилки из снарядной гильзы новое командование крепости определило обязанности каждого командира и политработника и предварительно наметило план дальнейших боевых действий по обороне. Обязанности комиссара боевого участка принял начальник политотдела базы полковой комиссар Ф. В. Монастырский. Как военком базы я оставил за собой старшинство и ответственность за общее руководство обороной крепости.

Ближайшие боевые задачи были определены так: прочно удерживать занятый рубеж обороны, всемерно усиливать гарнизон крепости огневыми средствами за счет отступавших частей фронта; подготовить к подрыву склады с боезапасом, с тем чтобы одновременно с подрывом организовать отход всего гарнизона на таманскую сторону пролива. [104]

Ранним утром 14 мая перед фронтом обороны крепости появился передовой разъезд, а вслед за ним и один из полков 72-й кавалерийской дивизии генерал-майора В. И. Книги. Пока конники спешились и начали располагаться, в крепость прибыли еще два полка той же дивизии под общим командованием подполковника Б. С. Миллерова, заместителя командира дивизии. Сам же комдив, прославленный герой гражданской войны Василий Иванович Книга, как пояснил Миллеров, направился с эскадроном по дороге через Керчь на Еникале искать для дивизии переправу на Тамань.

72-я кубанская кавалерийская дивизия была боеспособна, находилась в конном строю со всем вооружением, имела положенное количество станковых пулеметов на тачанках, но артиллерии у нее не было. Состав ее, конечно, поредел в боях на Крымском фронте, но в каждом полку насчитывалось сабель по 400. По крепости засновали туда и сюда конники-связные, заалели верхами шапки-кубанки, запестрели красные и синие башлыки кубанцев.

Бравый внешний вид наших новых друзей-казаков действовал ободряюще, заставлял подтянуться. Да и впрямь теперь с таким солидным пополнением можно организовать устойчивую оборону крепости. Конникам, как полевым войскам, придется занять первую линию обороны, а части КВМБ отойдут во второй эшелон. За нами останутся фланги: рота 8-го батальона слева и флотский полуэкипаж — справа. Все эти части и подразделения должны подчиняться начальнику боевого участка майору Ф. И. Шитову. Своими планами я поделился с Миллеровым. Он воспринял мои слова как боевое распоряжение и тут же приказал командирам своих полков занять и оборудовать указанную позицию на переднем крае.

Внешне Миллеров был типичный кавалерист — худощавый, с отличной строевой выправкой. Он не расставался со своей кавказской шашкой, не любил тратить время на лишние рассуждения и расспросы и того же требовал от подчиненных. Подполковник рассказал мне, что 72-я кавалерийская дивизия — это цвет советского кубанского казачества, что формировалась она в большинстве из добровольцев и что в ее рядах находятся сыновья героев гражданской войны — два сына Пархоменко и сын Кочубея. Да я и сам видел: дивизия боевая, сплоченная, ее конники — лихие, обстрелянные ребята.

— Некоторым из наших рукой подать через пролив до дому, крыши хат видно, — объяснял Миллеров. — Многие [105] пришли в дивизию из Тамани и ближайших станиц — Фонталовской, Запорожской, Ахтанизовской, Вышестеблиевской. Так что будем драться до победы.

Мы спешно укрепляли позиции. 354-я инженерная рота продолжала минирование подступов к крепости. Было выставлено 1050 мин, треть из них — противотанковые. С этим управились к полудню. Одновременно полностью завершили расстановку сил первого и второго эшелона, наладили телефонную связь между подразделениями и командными пунктами. 46-й артдивизион наметил наиболее вероятные секторы обстрела на местности. Главной задачей у него было ведение огня по горизонту, где вот-вот должен был появиться противник, по наземным целям. Обороняющиеся части к бою готовы.

Утром 14 мая связь с Керчью прервалась. Часам к десяти стало известно, что гитлеровцы заняли бочарный завод, находившийся на юго-восточной окраине Керчи, в трех километрах от крепости. Данные об этом были получены после разведки боем в сторону бочарного завода. Ее проведение преследовало такие цели: установить связь с нашими войсками, оборонявшими Керчь, обнаружить противника и выяснить состав его сил. Выделенная из флотского полуэкипажа разведгруппа в составе двух взводов, руководимая испытанным разведчиком Н. Долиной, на подходе к бочарному заводу была встречена плотным пулеметно-минометным огнем вражеской пехоты. После активной перестрелки с ротой противника, усиленной огневыми средствами, разведчики отошли в крепость, унося с собой несколько раненых.

В течение предыдущих дней главным направлением отхода советских частей были Керчь и Еникале. Оставаясь в стороне от основных дорог, ведущих к побережью пролива, крепость не привлекала внимания гитлеровцев. Теперь же, когда противник вступил в Керчь, настал и наш черед встретиться с ним лицом к лицу.

В тот же день около полудня конные разъезды дивизии проводили разведку местности к западу, по центру и левому флангу обороны. Удалившись от крепости на два километра, они обнаружили на керченской шоссейной дороге, ведущей в крепость, группу противника численностью свыше батальона с танками. Была дана команда приготовиться к отражению атаки.

Первые залпы по наступающему неприятелю произвел 46-й артдивизион. Но огонь семи его орудий не остановил [106] продвижения противника, а лишь заставил его рассредоточиться в боевой порядок.

Лобовая атака батальона гитлеровцев, усиленного пятью-шестью танками, была нацелена на центр нашей обороны, ближе к правому флангу. Видимо, враг намеревался с ходу прорваться в крепость через северные ворота, к которым шла дорога из Керчи. По этой дороге и повел действенный огонь 46-й дивизион из форта «Тотлебен». А станковые пулеметы 72-й кавдивизии в умелых руках казаков-пулеметчиков отсекли фашистскую пехоту от танков и заставили ее залечь. Бой разгорался в полную силу.

Одновременно с началом атаки фашисты открыли сильный артиллерийско-минометный огонь по всей линии нашей обороны. Вести контрбатарейную борьбу с ними мы, к сожалению, не могли, так как 46-й артдивизион имел ограниченное количество орудий и снарядов. Только одну минометную вражескую батарею, которая продвинулась дальше других и засела в бывшем Павловском укреплении, удалось подавить комендорам нашего артдивизиона.

Танки противника действовали только совместно с пехотой и вели себя осторожно. Видимо, противник имел немного средних танков, берег их, да к тому же и опасался мин. Поэтому, когда вражеская пехота залегла под нашим орудийным и пулеметным огнем, танки поспешно отошли.

Первая атака была отбита со значительными для врага потерями. Наступила небольшая пауза, а затем атаки последовали одна за другой. Теперь противник изменил тактику, он атаковал меньшими группами, в каждой по 2—3 танка, в нескольких местах по всему фронту обороны. При этом значительно усилился артиллерийско-минометный огонь по крепости и перед нашим передним краем. Видимо, враг стремился подорвать и обезвредить наше минное поле.

И снова били по врагу пушки майора Шило с форта «Тотлебен», без умолку строчили станковые пулеметы кавдивизии, успешно отсекая пехоту от танков. Им помогали два взвода 17-й пулеметной роты КВМБ, которыми командовали младший лейтенант К. С. Наумов и заместитель политрука Белкин. Пулеметчики были выдвинуты из второго эшелона к центру первой линии обороны.

Белкин и еще два красноармейца с ручным пулеметом добровольно вызвались занять окоп боевого охранения впереди своих взводов. Во время очередной атаки врага, когда на участке, занятом пулеметчиками, пытались прорвать нашу оборону два танка, Белкин пропустил их, укрывшись в окопе, а когда танки прошли над ним, поджег один из них [107] противотанковой гранатой. Выскочивший из горящего танка экипаж уничтожили пулеметчики. Второй танк повернул обратно.

По всей линии нашей обороны шла жестокая боевая схватка, то затихая, то разгораясь с новой силой. Гитлеровцы стремились прорвать центр нашей обороны. На флангах пока было спокойнее, и бойцы поддерживали своими пулеметами соседние подразделении 72-й дивизии, помогая отражать атаки противника. Правый фланг после утренней вылазки к бочарному заводу был усилен сборной ротой, сформированной из личного состава отступавших частей Крымского фронта.

По мере успешного отражения атак противника боевой дух защитников крепости нарастал. В тяжелых условиях окружения, отрезанные от своих и прижатые к морю, наши бойцы держались стойко и мужественно.

К исходу дня, отбивая очередную атаку немецко-фашистской пехоты в центре оборонительного участка, два эскадрона спешенных кубанских конников контратаковали противника. Это была смелая вылазка, предпринятая по приказанию подполковника Б. С. Миллерова. В это время я находился на НП начальника боевого участка майора Ф. И. Шитова и видел, как поднялись казаки в контратаку и дружно начали преследовать бегущих фашистов. Казаки заняли лежащий впереди населенный пункт — Солдатскую Слободку, которую неприятель превратил в исходный пункт для атак. Уничтожив до сотни вражеских солдат, эскадроны вернулись на свою позицию почти без потерь.

С наступлением темноты атаки противника прекратились. Враг понес немалый урон. Но и у нас уже было более ста раненых и двадцать убитых.

Вечером в крепость прибыло подкрепление из состава отступавших частей Крымского фронта — 120-миллиметровый минометный дивизион неполного состава и пять автобронемашин с 45-миллиметровыми пушками. Подкрепление было хорошее, но, к сожалению, с малым количеством боезапаса... Прибыли они по дороге, идущей вдоль берега от Старого Карантина к южным воротам крепости.

Это направление от Старого Карантина было единственно свободным, но и самым опасным для нас, так как в пяти километрах юго-западнее Старого Карантина находился Камыш-Бурун, занятый противником еще несколько дней назад. Потому майор Шитов приказал минометам и бронемашинам запять огневые позиции на левом фланге крепости, [108] неподалеку от 46-го дивизиона, у которого, к тому же, почти не оставалось боеприпасов.

Ночь прошла спокойно. Я вызвал в форт командиров и военкомов частей и подразделений, оборонявших крепость, с докладами о положении дел, о потерях и нуждах передовой линии. Самые большие потери понесла кавдивизия, на участке которой гитлеровцы вели наиболее ожесточенные атаки. Но настроение у всех было боевое. Я еще раз напомнил командирам нашу главную задачу — прочно удерживать рубеж обороны до того момента, когда можно будет организовать отход из крепости. Стойкая оборона была непременным условием благополучного выхода из крепости и переправы на Тамань.

Утром 15 мая противник предпринял новую атаку против нашего правого фланга со стороны бочарного завода. Вражескую пехоту поддерживали танки. Атака сопровождалась усиленным артминометным обстрелом. При этом артиллерийский огонь велся не только по всей линии обороны, но и по ее глубине, в частности по так называемой Минной бухте в районе мыса Ак-Бурун и пристани, через которую поддерживалось сообщение судов с таманской стороной. От попадания снарядов в деревянный настил на пристани возник пожар. Пришлось находившиеся там два катера перевести в Павловскую бухту, куда артиллерия противника пока не доставала.

Первая атака на правом фланге была отбита, но за ней последовала вторая. На участке сборной роты армейских частей возникла угроза прорыва линии обороны. Рота дрогнула, оставила окопы и начала отходить к крепостному валу. Начальник боевого участка майор Шитов срочно перебросил с левого фланга на правый три бронемашины и приказал одной роте 8-го батальона из второго эшелона выдвинуться к переднему краю на поддержку отступающим. Туда же направился комиссар боевого участка Ф. В. Монастырский. С группой моряков-разведчиков, возглавляемых техником-интендантом 1 ранга Долиной, он сумел поднять роту в контратаку и вернуть оставленные окопы.

После того как положение на правом фланге было восстановлено, атаки вражеской пехоты временно прекратились. Но ружейно-пулеметная перестрелка по всей линии обороны не затихала. Артиллерийский и минометный огонь по всей территории крепости тоже продолжался весь день с небольшими перерывами. Периодически над крепостью появлялись одиночные разведчики-бомбардировщики противника, сбрасывали авиабомбы. [109]

После утреннего боя была заметно ослаблена наша артиллерия. В 46-м артдивизионе вышло из строя два орудия, а у исправных пяти орудий оставалось по 2—3 снаряда на пушку. На складах крепости имелось много снарядов, но все они предназначались для крупнокалиберной артиллерии береговой обороны. В армейском минометном дивизионе мины также были на исходе. Таким образом, гарнизон крепости фактически уже не располагал артиллерией.

В крепостном отделении 42-го госпиталя КВМБ, в Павловской бухте, в полуподземных казарменных помещениях скопилось около 200 раненых. Два сторожевых катера, которые могли взять на борт 15—20 человек, постепенно переправляли их на таманский берег. С полудня уйдя в очередной рейс, катера больше к нам не возвратились.

В это тяжелое время большую заботу о раненых проявляла молодой военврач госпиталя Зоя Кирюхина. Будучи по специальности зубным врачом, она самоотверженно и мужественно оказывала им посильную медицинскую помощь.

Положение защитников крепости к середине дня 15 мая было незавидным. Оставаться здесь дальше без артиллерии и снабжения, ввязываться в бои с противником, не имея определенной цели и перспективы, не зная обстановки в войсках Крымского фронта, было бессмысленно. Необходимо было оставить крепость и вывести находившиеся здесь армейские и флотские воинские части, пока еще Керченский пролив и таманский берег были свободны. Ведь обстановка могла со дня на день измениться. Вражеский десант на Таманский полуостров на плечах отступающих войск Крымского фронта мог быть осуществлен в любое время.

Итак, наиболее рациональным решением в создавшейся обстановке было взорвать склады боеприпасов и уходить в Тамань. Такое решение я уже принял, но пока еще не доводил до командиров частей за исключением начальника политотдела Ф. В. Монастырского. Однако медлить с эвакуацией нельзя. Но как ее организовать? Прежде всего нужно взорвать склады. В тот день я в сопровождении краснофлотца Синько, который из шофера стал моим личным связным, обошел все склады и убедился, что к взрыву они подготовлены, охрана на месте и ждет только сигнала. Начальником складов был воентехник 1 ранга Загуляев, с которым я вместе лечился в госпитале. Он провел меня в склады и показал: к смертоносному грузу, разложенному на деревянных стеллажах, уже были подведены провода и [110] бикфордов шнур. И вот теперь несколько тысяч тонн боезапаса должно взлететь в воздух...

Я подумал, что взрыв может послужить для нас прикрытием от наступающего врага, если будет произведен в момент нашего отхода из крепости. Нельзя уходить, не взорвав склады, и в то же время нельзя держать оборону крепости после подрыва складов. Ведь все склады с боеприпасами, подземные, надземные и обвалованные, находились в форту «Тотлебен» — нашем самом сильном месте обороны, который одновременно был ключевой левофланговой позицией, обеспечивающей наш выход к морю, к Павловской бухте, для переправы через пролив. С подрывом складов боеприпасов мы лишались этой ключевой позиции, а в системе обороны появлялась брешь.

Где же взять плавсредства? Эта мысль неотступно преследовала меня весь день. Связи с таманским берегом по-прежнему не было никакой. Обходя и объезжая в очередной раз территорию крепости, я приказал снять все столбы электроосвещения и телефонной связи, имевшиеся там, собрать другой подсобный материал и делать плоты, связывая их проводами и чем придется. На плотах можно пересечь пролив из бухты Павловской на косу Тузла — это чуть больше трех километров. Затем около восьми километров пройти по песчаной косе, дальше через промоину до поселка Комсомольск, а там — своя сторона. Там легче.

По моему приказанию саперный взвод кавдивизии немедленно принялся за дело: казаки рубили столбы, вязали плоты, лошадьми подтаскивали их к урезу воды в бухте. При виде кипучей работы саперов-кавалеристов у меня снова появились некоторые сомнения. Ведь на Тамань нужно переправить около трех тысяч человек. Вряд ли нам удастся подготовить такое количество плотов, чтобы сразу поднять всех людей. А ведь от Тузлы эти плоты назад в крепость не возвратятся, не говоря уже о возможном, а вернее, неизбежном противодействии врага. Но выбора не было: ведь не было ни плавсредств, ни связи с Таманью...

И тут, как иногда бывает в критический момент, помог случай.

Солнце клонилось к вечеру, когда я, обходя в очередной раз свое «хозяйство», встретил на территории крепости старшего лейтенанта Л. Д. Чулкова, флагманского артиллериста штаба Керченской базы, временно назначенного командиром корректировочного поста штаба флота. Он доложил, что получил приказ отходить и уничтожить материальную часть корпоста. Проскочив берегом в крепость на [111] спецавтомашине со всем личным составом корпоста, он ждал от меня дальнейших указаний.

— Готов к выполнению любых заданий командования, товарищ комиссар, — сказал в заключение Чулков, слегка улыбнувшись и не забыв при этом лихо козырнуть и прищелкнуть каблуками.

Старший лейтенант Чулков был одним из лучших молодых офицеров штаба базы, отлично подготовленным артиллеристом и смелым моряком. Во время десантной операции он отличился как командир отдельной плавбатареи № 4. Крепко сложенный, выше среднего роста, с простым приветливым лицом, Чулков располагал к себе людей и быстро завоевывал симпатии как у подчиненных, так и у начальства.

Я вспомнил, что у Чулкова есть радиостанция и ему известны все приемно-передающие радиоволны, коды! Поэтому сразу же спросил о рации.

— Не беспокойтесь, товарищ комиссар, я приказал все уничтожить, — «успокоил» меня Чулков. — Мои бойцы, наверное, уже все разбили и разбросали. А коды я сам сжег, — добавил он, полагая, что я буду доволен проявленной им бдительностью. Но я отдал приказание:

— Немедленно, бегом к своей радиостанции! Задержать поломку!

Чулков бросился исполнять приказание и успел: один передатчик был еще цел и аккумулятор к нему тоже. Передачу придется вести открытым текстом, но так, чтобы враг не смог ничего понять. Это было очень рискованно: ведь если противник установит истинное значение слов радиопередачи, то свои, в случае неудачи задуманного маневра, могут взыскать за нарушение правил радиообмена. Но что оставалось делать? Я решил взять на себя всю ответственность за последствия.

И вот в штаб базы полетела открытая радиотелеграмма:

Капитан 3 ранга И. И. Смирнов, будучи начальником оперативного отделения штаба базы, всегда был в курсе всех событий базы. А. Е. Старых — капитан-лейтенант, исполнявший тогда обязанности командира ОВР, находился в бухте Павловской, в которую я просил послать «все», то есть все плавсредства.

Ответ пришел неожиданно скоро. Около 20 часов из Тамани прибыл сторожевой катер «КМ». Старшина его доложил, что, как приказал передать оперативный дежурный [112] штаба базы капитан А. Д. Симоненко, плавсредства начнут прибывать в крепость ночью, однако точное время не сообщалось. «Исходя из обстановки», — добавил старшина катера на мой вопрос о времени.

Конечно, я понимал, как трудно будет оперативному дежурному в условиях общего отступления фронта найти для нас достаточное количество плавсредств. Тут нужна была настоящая оперативность и даже изворотливость! «Но такой опытный оперативник, как А. Д. Симоненко, сумеет послать на выручку все возможное», — подумал я и не ошибся.

Не теряя времени, вызвал на короткое совещание командиров частей и объявил им порядок и последовательность эвакуации. С наступлением темноты все должны быть готовы.

Прикрывала отход рота 8-го батальона с приданными ей двумя взводами пулеметной роты и один эскадрон из кавдивизии. Поддерживать порядок при передвижении войсковых частей с линии обороны к причалам в Павловской бухте я поручил 46-му артдивизиону во главе с майором Шило. Ему было приказано патрулировать по дорогам внутри крепости и не допускать прорыва к причалам разрозненных групп военнослужащих. Такие группы нужно было задерживать, назначать старших и в сопровождении зенитчиков 46-го дивизиона направлять для посадки на плавсредства. Эта мера предосторожности, как выяснилось впоследствии, оказалась не лишней.

С наступлением темноты в «бухту Старыха» начали прибывать плавсредства: сейнеры, буксиры с баржами, речной колесный пароход, 4 сторожевых катера «каэмки», имевшие по пулемету, — наша охрана и оборона в пути через Керченский пролив. Более сильной морской охраны база не могла выделить — все боевые единицы были заняты на других переправах войск Крымского фронта.

Мы оставляли старую Керченскую крепость под грохот взрываемых складов с боеприпасами. С часу ночи и до семи часов утра 16 мая 1942 года наши части отходили к морю, производили посадку на плавсредства и направлялись через пролив. Взрывы следовали один за другим, раскалывая горизонт. Высоко в небе вздымались огромные смерчи огня, освещая, подобно гигантским факелам, всю крепость. Это продолжалось около часа. Земля вздрагивала под ногами, как живое существо, летели обломки строений, влажная ночная даль отзывалась коротким надорванным эхом. Находясь у моря, мы смотрели на эти зловещие сполохи [113] взрывов, взметавшиеся на «Тотлебене», самой высокой отметке крепости, и нам казалось, что эти вспышки мощных огней как бы венцом обрамляют Павловскую бухту и служат нам огневым прикрытием при отходе на Тамань. Так оно и получилось. В течение всей эвакуации враг безмолвствовал. Надо полагать, он уточнял обстановку, не рискуя соваться на линию видимых мощных взрывов, не зная, сколько их еще будет.

Первыми на таманский берег были отправлены раненые — около 150 человек.

Эвакуация происходила в основном планомерно, согласно порядку, установленному накануне вечером.

Когда начало светать, противник приступил к артиллерийскому обстрелу Павловской бухты, правда, не интенсивно, как бы нащупывая цель, отдельными снарядами среднего калибра вразброс по всей площади, прилегающей к бухте, километра два в квадрате. Обстрел вскоре прекратился, не причинив вреда.

Были приняты меры к усилению дисциплины и порядка при посадке на суда. Для этого пришлось привлечь всех работников политотдела и особого отдела базы. Выстроившись с автоматами от вала к причалу, куда подходили корабли, они образовали коридор, по которому подразделения шли на посадку. Погрузка подразделений и отправка на Тамань закончилась в полном порядке. Противник не противодействовал, если не считать незначительного количества снарядов, разорвавшихся в районе Павловской бухты на рассвете.

Жаль было коней кавдивизии. По жестоким законам войны мы вынуждены были оставить их на керченской стороне пролива. Кавалеристам было приказано взять с собой седла и прочее снаряжение, а лошадей разогнать по всей территории крепости или пристрелить... Но мало у кого из кубанцев поднялась рука, чтоб нажать на спусковой крючок и пустить пулю в голову своего бессловесного боевого друга. А беспризорные лошади, оказавшись вдруг непривычно свободными, не хотели уходить от людей. Отгоняемые плетьми, они сбились в небольшие табунки и сиротливо жались друг к другу, издалека поглядывая на покидавших их хозяев. Они все еще надеялись, что хозяева подзовут своих «орликов» и «серков», погладят по крутым шеям ласковыми руками, оседлают и снова поскачут по огненным дорогам войны...

Шел седьмой час утра 16 мая, когда и нам, командованию обороной крепости, пришло время отправляться на Тамань. [114] Все воинские части находились уже в пути через Керченский пролив. Последними от причала отходили плашкоут с буксиром на которые погрузились бойцы 46-го зенитного дивизиона, несшие патрульную службу на дорогах внутри крепости, пока шла погрузка других частей. Со мной на отходившем из Павловской бухты катере «КМ», кроме командования, находился весь состав политотдела и особого отдела Керченской базы.

Однако наш отход несколько задержался. В последние минуты перед отплытием обнаружилось, что к берегу Павловской бухты подошли отдельные группы военнослужащих, отставших от разных воинских частей Крымского фронта. Подробно разбираться с ними не было времени. Но это были наши люди, по разным причинам отбившиеся от своих частей в ходе общего отступления фронта, и нельзя было оставлять их на произвол судьбы. Там, на таманской стороне, армейское командование разберет, что к чему. Поэтому пришлось часть плавсредств, оставленных для принятия подразделений прикрытия, загрузить этими людьми и отправить через пролив. Старшим начальником по проведению эвакуации всех отставших я назначил оперуполномоченного особого отдела старшего политрука Колбина, а ему в помощь оставил начальника плавсредств тыла базы воентехника 1 ранга Лопачева.

Бои на переправе

В пути до таманского берега все обошлось без происшествий. Противник упустил нас из виду. Погода стояла ясная, штилевая, и все суда беспрепятственно высадили личный состав в Тамани и в Комсомольске на причалы. В один прием на таманский берег было переброшено около трех тысяч красноармейцев и краснофлотцев.

Удачным этот переход судов через пролив оказался потому, что происходил он главным образом в ночное время, плавсредства отправлялись в одиночку или небольшими группами. Переправлявшиеся были прикрыты возвышенной береговой чертой на протяжении около двух километров и всей территорией крепости, занятой нами. Поэтому в начале движения через пролив мы не были визуально доступны противнику, а с воздуха он разведки не вел. Вот и переправились без потерь.

В Тамани мы тепло распрощались с кубанскими казаками. Плохо бы нам пришлось без них, а им без нас... Надолго [115] останется в памяти участников обороны Керченской крепости этот пример боевого содружества частей армии и флота в тяжелой обстановке отступления. Подполковнику Б. С. Миллерову я выдал документ о том, что 72-я кавалерийская дивизия задержалась на обороне Керченской крепости с 14 по 16 мая 1942 года, находилась в распоряжении командования Керченской военно-морской базы и была эвакуирована на таманский берег без коней.

В последующие два дня из крепости были вывезены подразделения, прикрывавшие наш отход, и личный состав — отставшие из отступавших разрозненных фронтовых частей, разными путями прибывшие в крепость и не участвовавшие в ее обороне. Таких набралось около пятисот человек. Гитлеровцы не предпринимали наступательных действий на крепость после подрыва там боезапаса и нашего отхода.

За людьми в крепость по приказанию контр-адмирала А. С. Фролова ходил старший политрук Д. С. Калинин, успешно выполнивший это задание. Однако 38 человек из 17-й пулеметной роты КВМБ под командованием младшего лейтенанта К. С. Наумова, оставшиеся в прикрытии, оказались блокированными противником и не смогли выйти из окружения. Воины пулеметной роты самоотверженно вели себя при обороне крепости и в предыдущих боях, и у меня не было сомнений, что, попав в окружение, они выполнили свой воинский долг с честью.

Эвакуация Крымского фронта происходила в очень тяжелых условиях. Из-за недостатка плавсредств Керченская военно-морская база выполняла задачу по переправе с большим напряжением.

Командир базы контр-адмирал Фролов, в начале отступления руководивший эвакуацией непосредственно на пристани завода имени Войкова, с 16 мая находился уже в Тамани, так как заводские причалы захватили фашисты.

Теперь вся переправа сосредоточилась в самом узком (шириной 4—5 км) месте пролива, в направлении на косу Чушка, по береговой черте протяжением 5—6 км. Переправлялись из населенных пунктов Капканы, Еникале, Опасная и Жуковка. Кроме этой береговой черты, никаких подходов к берегу пролива для наших войск уже не было. Но эту черту противник все время стремился урезать и замкнуть вдоль берега кольцо окружения. В этом районе почти к самому берегу подходят отроги Крымских гор, высота которых (около 100 м) была достаточной, чтобы между ними и береговой полосой образовалось небольшое мертвое пространство, [116] недоступное для обстрела вражеской артиллерии и прицельной бомбежки авиации. Это в какой-то степени улучшало условия посадки войск на суда. Но стоило им оторваться от берега, как они попадали в бешеный шквал разрывов авиабомб и снарядов всех калибров.

Пользуясь холмистым рельефом местности к западу от района переправы, арьергардные части Крымского фронта, прикрывая эвакуацию, самоотверженно вели бои с немецко-фашистскими войсками, стремившимися разрознить, отрезать наши части от берега пролива и взять их в окружение. В ряде случаев противнику удалось этого достичь. Так, в восьми километрах к северо-востоку от береговой черты в старых подземных каменоломнях началась героическая Аджимушкайская эпопея. О ее масштабах, о количестве войск, о боевых действиях отрезанных от Крымского фронта частей нам тогда еще ничего не было известно.

Часть небольших групп и подразделений Керченской базы не смогла пробиться к переправе. Так, севернее поселка Жуковка, у Еникальского маяка, оказался в окружении несший там постоянную службу пост СНИС Керченской базы в составе девяти краснофлотцев во главе со старшиной 2-й статьи А. П. Филимоновым. Командир поста призвал своих бойцов сражаться до последней капли крови. Отважные моряки-снисовцы, вооруженные автоматами и гранатами, неоднократно бросались в атаку на гитлеровцев, стремясь вырваться из окружения. Краснофлотец В. И. Скакун уничтожил из своего автомата вражеский орудийный расчет и гранатами подбил танк противника. Но силы были слишком неравны, и геройски сражавшиеся моряки-керченцы все полегли в бою у подножья старого Еникальского маяка, о чем и сообщил в политотдел базы военком района СНИС старший политрук Д. С. Калинин.

Особенно в эти дни свирепствовали вражеские воздушные пираты, буквально висевшие над чушкинской переправой. Наша истребительная авиация прикрытия была очень малочисленна. Войска и плавсредства флота несли большие потери. В этой катастрофической обстановке командованию Крымского фронта подчас было очень трудно руководить эвакуацией.

В тяжелых боях за переправу Керченская военно-морская база жила напряженной жизнью. Все причалы и пути подхода к ним на обеих сторонах пролива противник интенсивно обстреливал артиллерией, а главное, часто бомбил. Наши плавсредства, в основном катера, сейнеры, буксиры, перевозя личный состав подразделений Крымского фронта, [117] безостановочно совершали рейсы вперед и назад, пересекая пролив непрерывным потоком днем и ночью. Моряки базы и приданных частей флота, вольнонаемный состав судов и рыбаки сейнеров, забыв о сне и отдыхе, работали самоотверженно и смело, несмотря на большие потери. Организация перевозок была примерно такая же, как и на десанте: на каждом судне с вольнонаемным составом находились коменданты и комиссары, военные моряки, на причалах — тоже. Командование базы, штаб и политотдел постоянно контролировали и направляли работу на переправе, зная, как много значит организованность, сплоченность и стойкость в таких трудных обстоятельствах. Офицеры штаба и политотдела выходили в рейсы, отмечали лучших, разбирались в причинах неудач, на ходу вносили необходимые поправки.

В последние дни эвакуации Крымского фронта в Тамани находился член Военного совета Черноморского флота дивизионный комиссар И. И. Азаров. Из числа командования флота он чаще других посещал Керченскую базу, вникал во все детали обстановки на переправе, особенно интересовался выполнением боевой задачи личным составом. И. И. Азаров принял от меня подробный доклад об эвакуации частей базы из крепости, о боевых действиях при ее трехдневной обороне. С дивизионным комиссаром мы выезжали в воинские части базы, а 19 мая днем побывали на косе Чушка, по которой теперь двигалась вся переправа из Крыма.

Совершенно открытая, едва возвышающаяся над уровнем моря песчаная коса Чушка имеет протяженность 16 километров и ширину от 100 до 500 метров. Начинаясь от населенного пункта Кордон Ильича на Таманском полуострове, она пересекает Керченский пролив в юго-западном направлении и подходит к Крымскому берегу в самом узком месте на четыре километра, напротив населенных пунктов Еникале, Опасная и Жуковка. Эта коса служила тогда как бы естественным песчаным «мостом» из Крыма на Кавказ, у которого одна пятая часть разрушена, а остальные четыре действуют. Над этим «мостом» лютовала вражеская авиация, но все же он был наиболее надежным средством переправы через пролив, которое невозможно было разрушить никакими бомбежками того времени. Вот почему, ступив на зыбкую песчаную почву косы, солдаты считали себя уже дома.

Член Военного совета И. И. Азаров и я проехали на «эмках» по накатанной песчаной дороге вдоль всей косы, [118] вплоть до причалов переправы. Первое, что бросилось в глаза, — это человеческие тела, лежавшие по всей косе поодаль от дороги. Что это, убитые? Оказалось, не совсем так. Были здесь и убитые — жертвы бомбежек и артобстрелов с противоположного берега. Но многие, как ни странно, были спящие... Рядом со спящими людьми валялись пустые консервные банки и остатки сухарей в разорванных бумажных мешках. Видно, слишком устали бойцы, измучились в изнурительных боях отступления. И вот, ступив на твердую родную землю и получив сразу же у причала впервые за много дней усиленный солдатский паек из мясных консервов и армейских сухарей, бойцы подкреплялись, а затем, двигаясь от причалов по дороге, постепенно «рассредоточивались» и, расположившись на отдых, тут же засыпали.

Время от времени на косе появлялась патрульная служба, наводила порядок, поднимала спящих и отправляла их на пункты сбора. Но крымская сторона подбрасывала все новые пополнения «отдыхающих» на майские, солнечные пляжи Чушки...

У самих причалов косы Чушка в ее южной оконечности царило непрерывное движение судов через пролив. Собственно причалов как таковых на Чушке не было, они лишь обозначались подходными буйками в двух местах на западном берегу косы как раз напротив населенных пунктов Опасная — Жуковка. В этом месте глубина почти у самого берега достигает 0,5—1,0 метра, что давало возможность катерам и сейнерам подходить вплотную к берегу и высаживать людей.

Морская комендатура причалов, возглавляемая командиром Керченской ОХР (охрана рейдов) старшим лейтенантом Белоусовым и комиссаром старшим политруком Шевцовым, не давала задерживаться ни одному, даже маленькому, суденышку, занятому на переправе людей Крымского фронта. Невзирая на доводы и просьбы некоторых командиров и шкиперов — пополнить поредевшие экипажи или сделать срочный ремонт, — всех направляли обратно на крымскую сторону. Обстановка требовала напряжения всех сил, несмотря ни на какие трудности. «Отходить немедленно! Давай, давай! На Еникале! На Жуковку!» — только и слышались с берега надрывные голоса в мегафон, подавались сигналы красной ракетой о немедленном отходе.

Немного поодаль от причалов стояли в боевой готовности две армейские пушечные батареи среднего калибра. Эти наспех замаскированные батареи, почти неогражденные песчаными брустверами, — копать нельзя, вода близко — огонь [119] не вели, на вражеские залпы с того берега не отвечали и были предназначены на тот случай, если бы на плечах отступающих наших войск вздумал высадиться вражеский десант.

Периодически гитлеровцы производили артиллерийский обстрел Чушки и бомбардировки косы с воздуха, но стреляли не очень интенсивно, видимо, сосредоточив силы на крымской стороне, на местах посадки наших войск. Контрбатарейную перестрелку с противником вели наши морские стационарные батареи, расположенные на Таманском полуострове, позади косы Чушка: «БС-48», «БС-790» и «БС-533».

Уже при выезде с косы около села Кордон Ильича нас с И. И. Азаровым настиг довольно сильный налет вражеских самолетов. Пришлось оставить автомашины и заскочить в одну из щелей, отрытых вдоль дороги для укрытия отступавших войск. Там уже находилось человек семь красноармейцев.

Едва мы успели занять наше укрытие, как неподалеку начали рваться авиабомбы. Но пострадавших пока не было. Вражеские бомбардировщики с черно-желтыми крестами на крыльях шли курсом на юго-восток, строго вдоль косы Чушка. Хорошо заметны были отделяющиеся из-под фюзеляжей каплевидные авиабомбы. Слышно было, как вслед самолетам начали бить наши зенитчики с таманской стороны.

Мы все сидели в неудобных позах на корточках, ожидая возможного второго захода. Начались негромкие разговоры, из которых было заметно, что люди уже освоились со своим новым положением. О том, что было в Крыму, не говорили, не вспоминали, как будто «то» было давным-давно. А вот о заботливости тыловых органов, обеспечивших бойцам питание сразу же по высадке на Чушку, отзывались похвально.

Молодой красноармеец с кисетом стал не торопясь скручивать цигарку из обрывка газеты. К нему придвинулся другой боец, уверенный, что тоже получит закурить. Но оказалось, первый и не думал его угощать, а когда тот все-таки попросил — дескать, дай и мне душу отвести, — обладатель кисета наотрез отказал: «Свой нужно иметь! Драпать вы все горазды, а вот табачок сохранить у вас толку не хватило — гуляй, брат, гуляй! А вот им, — он кивнул в сторону моряков, — пожалуйста. Они нас вон из какой беды выручили, жизни своей не щадили, вызволили нас из фашистского пекла. Закуривайте, товарищ командир», — обратился [120] красноармеец ко мне, сидящему рядом с ним. Видимо, в наших морских званиях он не разбирался.

Я, улыбнувшись, отказался — не курю, мол, а приятеля ты угости. «Какой он мне приятель, — возразил обладатель кисета, — вот, разве что только вместе от немцев спасались. Ну, ладно, так уж и быть, закуривай, помни мою доброту. А вы, товарищи морячки, пожалуйста, пробуйте, хороший табак, домашний. Жена еще из-под Воронежа прислала». Наши шоферы взялись пробовать, одобрили и в свою очередь угостили красноармейцев папиросами. А тут и время пришло выбираться из укрытия и отправляться каждому своей дорогой, дорогой войны...

Уже в машине, в пути после этой случайной встречи мне подумалось: вот она, неистребимая русская натура! Наши бойцы прошли, что называется, «Крым и Рим», огни и воды Керченского полуострова и пролива, едва остались живы, но вот отдышались, огляделись, оправились — и снова готовы к бою. Хоть сейчас формируй из этих людей новые полки и дивизии, веди в бой — и будут побеждать врага!

В тяжелейшей обстановке наши воины ярко продемонстрировали замечательное качество — быстро приходить в себя после трудных испытаний, осваиваться с новым создавшимся положением и вновь приобретать былую боеспособность в короткие сроки. И крепла уверенность, что если так было в самые тяжелые дни, то впредь будет еще крепче наш боец!

20 мая 1942 года эвакуация наших войск из Крыма прекратилась, поскольку дальше продолжать ее было невозможно. Весь Керченский полуостров был занят немецко-фашистскими войсками. Последние наши опорные пункты: Еникале, Опасная — эта единственная, остававшаяся до 20 мая двухкилометровая береговая линия со свободным выходом к морю, — теперь не существовала для наших подразделений. Они были полностью отрезаны от своих вдоль всего берега Керченского пролива и фактически находились в полном окружении... Пробиваться к ним с боем, чтобы вызволить из окружения, не было возможности, поскольку ни наша армия, ни флот такими средствами и возможностями в тот критический момент не располагали.

Потери были очень велики: более половины всего состава войск Крымского фронта остались в Крыму — убитыми, ранеными и пленными. 4 июня 1942 года Ставка издала директиву, в которой анализировались причины поражения Крымского фронта. Основная причина заключалась [121] в том, что командование фронта и армии, как и представитель Ставки Л. З. Мехлис, обнаружили непонимание требований современной войны. Главные недостатки в вопросах командования фронтом были такие: отсутствие должного взаимодействия между армиями, входившими в состав фронта (51, 47, 44-я), между наземными силами и авиацией; плохая организация связи (все управление проходило через проводную связь, недооценивалось радио); не была создана глубина обороны фронта (вторая полоса обороны) на случай наступления противника; не было сильных резервов фронта, а имевшиеся небольшие резервы, как и штаб фронта, размещались слишком близко к переднему краю и сразу же оказались под ударами вражеских войск, перешедших в наступление; представитель Ставки Л. З. Мехлис подменял командующего фронтом, вмешивался в его функции, в результате чего порой возникала сумятица и неразбериха в управлении войсками.

За допущенные грубые ошибки в руководстве Крымским фронтом Л. З. Мехлис был снят с поста заместителя наркома обороны и начальника Главного политического управления Красной Армии с понижением в воинском звании. Также были сняты с понижением командующий Крымским фронтом Д. Т. Козлов и член Военного совета Ф. А. Шаманин.

Со своей стороны добавил бы, что одной из главных причин наших военных неудач первого периода войны было отсутствие должного боевого опыта, ошибки в управлении войсками. Мы тогда еще не научились быстро распознавать намерения врага в ходе боевых действий, правильно использовать благоприятную обстановку и свои преимущества.

Трудно, медленно давалась нашим советским воинам, от генерала и до простого бойца, современная «наука побеждать», при более быстром овладении которой можно было избежать многих неудач и поражений того периода.

Но как ни тяжелы были уроки войны, на их основе неотвратимо и последовательно выковывалось новое, сильнейшее оружие для грядущей победы над фашистской Германией, закалялась несгибаемая воля нашего народа-воина, народа-творца, воля к победе.

Фронт — от Азовского до Чёрного моря

Летом 1942 года положение на южных участках фронта Великой Отечественной войны по-прежнему складывалось не в нашу пользу.

Немецко-фашистское командование стремилось полностью овладеть Крымом и Кавказом.

Потеря советскими войсками Керченского полуострова привела к резкому ухудшению положения защитников Севастополя. Немецко-фашистское командование сосредоточило теперь большую часть 11-й армии в районе Севастополя и развернуло там наступательные действия.

Весь Таманский полуостров оказался на положении большого оборонительного района, обращенного фронтом на Керченский пролив. Оборона полуострова была возложена на 47-ю армию (командующий — генерал-майор Г. П. Котов) во взаимодействии с Керченской военно-морской базой и Азовской военной флотилией.

Керченская база находилась в оперативном подчинении командующего 47-й армии и согласно его приказу от 2 июля 1942 года должна была держать оборону побережья Таманского полуострова со стороны моря на участке мыс Ахиллеон на Азовском море — коса Чушка — коса Тузла — станица Благовещенская на Черном море во взаимодействии с 77-й стрелковой дивизией и 32-й гвардейской стрелковой дивизией, с задачей не допустить высадки морского десанта противника.

После майского отступления Керченская база по приказу наркома ВМФ была несколько усилена. На базе 140-го отдельного артдивизиона был образован таманский укрепленный сектор береговой обороны (командир — полковник И. Р. Хвескевич, военком — полковой комиссар А. И. Рыжов). Артиллерия береговой обороны увеличилась на три новых подвижных батареи. Сформированы 322-й батальон морской пехоты под командованием майора Ф. И. Шитова и охрана водного района базы (командир — капитан 2 ранга Б. Пермский, военком — полковой комиссар В. А. Ефимов). В состав ОВР вошли все дивизионы и отряды катеров Керченской базы и вновь сформированный 6-й дивизион СКА — 6 катеров «МО» и 5 — «КМ» (командир — капитан-лейтенант [123] Г. И. Гнатенко, военком — старший политрук Г. М. Седух).

Некоторое время после оставления Керчи, примерно до середины июня, в Керченском проливе царило относительное затишье. Как наша сторона, так, вероятно, и противник производили перегруппировку сил применительно к новой обстановке.

В первый период обороны Таманского полуострова боевые действия КВМБ сводились к следующему: дозоры катеров ОВР в проливе, постоянное наблюдение постов СНИС вдоль всего побережья; перестрелка наших батарей с батареями противника; посылка разведывательных групп на Керченский берег.

Разведывательные действия проводились, главным образом, специальным разведотрядом Черноморского флота, командиром которого был в то время батальонный комиссар Коптелов, бывший политрук одной из боевых частей крейсера «Молотов». «Коптеловцы», как называли моряков-разведчиков этого отряда, были частыми гостями на Тамани. Внешний вид их весьма примечателен: каждый разведчик обвешан оружием, начиная от штатных автоматов и гранат — до трофейных «парабеллумов» и кортиков. Это придавало им некоторое сходство с запорожцами, в стародавние «екатерининские» времена переселившимися на таманскую землю. Прибыв в Тамань, разведчики в ожидании ночных перебросок на керченский берег находились в домах жителей, не показываясь днем на улицах.

Первая разведывательная операция проводилась 31 мая 1942 года. Группа разведчиков из 16 человек была переброшена в село Жуковка напротив косы Чушка, чтобы установить связи с армейской группой, оказавшейся в окружении в Аджимушкайских каменоломнях, с задачей ее дальнейшей эвакуации.

Ночью разведчики высадились с торпедного катера и скрытно добрались до деревни Аджимушкай, но связи с окруженцами установить не удалось, как не удалось и выяснить среди немногочисленного местного населения, сколько наших людей в каменоломнях. «Говорят, много», — отвечали местные жители, а сколько на самом деле, никто не знал.

В дальнейшем флотские и армейские разведчики неоднократно высаживались в различных местах на керченском берегу: в селе Варзовка у горы Опук, на Генуэзском молу в Керченском порту. Всего было проведено восемь разведывательных операций с задачей установления связи с Аджимушкаем [124] и поимкой «языков». Однако тайна Аджимушкая в то время не была раскрыта.

Единственное, что мы видели своими глазами в течение недели после оставления Керченского полуострова, — это огневые трассы ночью в районе Аджимушкая, километров на восемь в глубь от кромки берега. Перестрелка была сначала орудийная и пулеметная, затем только пулеметная, но вскоре совсем прекратилась.

Из разведданных стало известно, что на Керченском полуострове находится группа фашистских войск под командованием генерала Матенклота в составе до четырех пехотных дивизий, причем количество дивизий иногда уменьшалось до двух.

Корабли ОВР ставили многочисленные мины под берегом противника и даже в самой Керченской бухте. Участвовали в этих операциях главным образом сейнеры КАТЩ (катерные тральщики) «Кутузов», «Суворов», «Кубань», «Пеламида», специально оборудованные для приемки и сбрасывания мин, и катера-охотники «МО-056», «МО-036» — в районах косы Чушка, косы Тузла, завода им. Войкова, мыса Еникале и села Жуковка. Всего с 11 июля до 20 августа 1942 года было поставлено 185 якорных и 26 английских индукционных мин.

Постановки мин особенно увеличились после того, как нашу базу посетил в июле заместитель наркома ВМФ адмирал И. С. Исаков, в то время член Военного совета Северо-Кавказского фронта. Адмирал был большим знатоком способов ведения минной войны еще со времен первой мировой войны, когда служил мичманом на Балтике. Это был умный и обаятельный человек, высокообразованный военный моряк. Однако в то время командование базы откровенно сетовало на то, что адмирал «сильно досаждает своими минами». Нам казалось, что заставлять минами узкий и мелкий пролив опасно для плавания наших же судов. Так оно отчасти и получилось под конец обороны, когда кораблям и плавсредствам Азовской флотилии приходилось прорываться через пролив в Черное море.

Адмирал Исаков приказывал ставить мины, используя все возможные подсобные средства, так как корабли со специальным минным оборудованием в Керченском проливе с его мелями и узкими местами были неприменимы. И мы ставили мины с буксиров, сейнеров, катеров-охотников, даже пробовали ставить их с парусных шхун.

Помнится, один способ постановки оказался весьма действенным. Катер-охотник, имея три мощных авиационных [125] мотора, по звуку имитирующих авиацию, в темную или туманную ночь заскакивал на полном ходу в Керченскую бухту и маневрировал там на разных скоростях и курсах. Не разобравшись, гитлеровцы открывали заградительный огонь зенитной артиллерии, а в это время охотник и два-три сейнера сбрасывали мины в заданных местах.

Наше передовое охранение, посты СНИС, корректировочные посты артиллерии были выдвинуты глубоко в пролив, где непрерывно несли опасную и тяжелую службу. На косе Чушка, в четырех километрах от керченского берега, находился взвод морской пехоты и пост СНИС, а на берегу напротив косы был сосредоточен целый куст из трех морских батарей 152- и 130-миллиметрового калибра. На косе Тузла, в семи километрах от крепости, стояли взвод морской пехоты, батарея 76-миллиметровых орудий, пост СНИС, а позади, на берегу, две стационарных батареи — 9-я противокатерная, 75-миллиметровая, и наша боевая 718-я, 130-миллиметровая.

В середине июня в один из своих приездов на Тузлу я ознакомился с состоянием нашей обороны и вручил партийные документы двенадцати бойцам, вступавшим в партию по боевым характеристикам (с сокращением кандидатского стажа). Была глубокая ночь. Предупрежденные о возможной диверсии врага, мы беседовали вполголоса в низких землянках, отрытых в песчаном грунте.

Настроение у морских пехотинцев и артиллеристов было боевое, о чем говорил уже сам факт вступления в партию целой группы воинов из небольших подразделений.

Между косами Тузла и Чушка, почти в середине пролива, в восьми километрах от противоположного берега лежал на грунте полузатопленный транспорт «Горняк». На нем находился постоянный пост СНИС № 322 и периодически размещался корректировочный пост базы под управлением флагманского артиллериста базы старшего лейтенанта Л. Д. Чулкова. Мне довелось побывать и на «Горняке», а однажды, в июне, мы были там ночью вдвоем с командиром базы контр-адмиралом П. А. Трайниным, который был назначен вместо контр-адмирала А. С. Фролова, ознакомились с обстановкой, побеседовали с людьми. Наши моряки службу несли отлично. За все лето гитлеровцы только раз попытались сунуться на «Горняк», их разведгруппа обстреляла нашу боевую точку из пулемета, но была отброшена снисовцами, встретившими вражеский сейнер пулеметным огнем в упор. [126]

Вообще же можно сказать, что в течение всего периода обороны Таманского полуострова Керченский пролив оставался нашим. Противник выходил из Керченского порта и передвигался иногда вдоль берега на короткие дистанции, но только ночами, используя для этого наши сейнеры, подбитые и затопленные во время майской переправы, а потом отремонтированные. Военные корабли и катера противника в проливе не появлялись до самого последнего часа нашей обороны.

Начиная с середины июня Керченская ВМБ ускоренными темпами готовилась к высадке нового десанта на Керчь.

Командующий Северо-Кавказским фронтом директивой от 23 июня 1942 года поставил задачу перед армией и флотом: провести подготовку к десантной операции с целью захвата и прочного удержания восточной части Керченского полуострова по рубежу мыс Тархан — гора Высокая — высота 140,0, 119,0, Горком. Командующий десантом — командарм-47 генерал-майор Г. П. Котов, командир высадки десанта — контр-адмирал А. С. Фролов.

Эта десантная операция готовилась в сугубо секретной обстановке, и в ее детали вначале был посвящен только командир базы контр-адмирал А. С. Фролов. Начало подготовки десанта совпало с назначением нового командира ВМБ контр-адмирала П. А. Трайнина, а А. С. Фролов был назначен начальником тыла Черноморского флота. Однако на период проведения операции Фролов был временно оставлен в КВМБ и, как имеющий боевой опыт по организации высадки декабрьского десанта на Керчь, был назначен командиром высадки десанта, а контр-адмирал Трайнин — начальником штаба высадки. Я тоже получил свои полномочия — был назначен комиссаром высадки десанта. К работе по подготовке будущего десанта нужно было срочно подключить весь политотдел базы. Я тут же вошел в деловой контакт с военкомом Азовской флотилии бригадным комиссаром С. С. Прокофьевым, начальником политотдела флотилии полковым комиссаром В. А. Лизарским и вызвал в Темрюк своего начполитотдела базы Ф. В. Монастырского.

Новый десант готовился в городе Темрюк на Азовском море, но за его подготовку и проведение полностью отвечала Керченская ВМБ, а Азовская флотилия выделяла только часть боевых средств и группу командиров в отряды высадки десанта, а также офицеров штаба.

Ближайшая цель десанта заключалась в том, чтобы облегчить положение защитников Севастополя, сорвать третье [127] наступление немецко-фашистских войск на город начавшееся 2 июня 1942 года.

Было сформировано четыре отряда высадочных средств, которыми командовали опытные флотские командиры-десантники: из КВМБ — капитан 3 ранга А. Студеничников и капитан 2 ранга Б. Пермский, из Азовской флотилии — капитан 2 ранга В. Грозный и капитан-лейтенант Иванов.

Отряды высадки нужно было перебросить двумя эшелонами из нескольких пунктов Азовского побережья, из Тамани и Анапы в разные места Керченского полуострова. Всего в десанте должно было участвовать свыше 27 тысяч человек. Вооружение было такое: 256 орудий, 320 минометов, 32 танка и прочее.

Предполагалось также участие целой воздушной армии для обеспечения десанта с воздуха. В остальном методы и способы проведения операции были примерно такими, как и в декабре 1941 года.

Все было готово, войска и плавсредства были сосредоточены в назначенных местах и уже провели неоднократные тренировки по посадке и высадке личного состава. Противник кое-что, видимо, разведал о десанте, потому что воздушные налеты на Темрюк, Тамань и другие места на Таманском полуострове участились.

В ночь на 1 июля шифровальщик принес контр-адмиралу Трайнину и мне радиограмму из штаба флота, которую уже прочел контр-адмирал Фролов: десанту — отбой, все катера-охотники немедленно направить к Севастополю. Там бои велись уже на Херсонесе. Наши войска и флот покидали героический город.

Высадка десанта теперь не имела смысла...

Прорыв Азовской флотилии

После того как нашими войсками был оставлен Севастополь, противник активизировал боевые действия против Таманского побережья. Начиная со 2 июля гитлеровцы стали проводить почти ежедневно бомбардировки: налеты авиации с воздуха и массированные артиллерийские обстрелы.

Так, 2 июля только по трем батареям, расположенным вблизи Тамани, противник выпустил свыше 300 снарядов. Одновременно станицу бомбила эскадрилья самолетов. Наши батареи в долгу не оставались и отвечали активным огнем. [128]

В последующие дни артиллерийская перестрелка велась неравномерно, однако было видно, что фашисты пытаются взять инициативу по артобстрелу в свои руки, чего ранее не наблюдалось.

7 июля пятнадцать бомбардировщиков сбросили на Тамань большое количество авиабомб малого калибра, а затем около часа велся артобстрел, в основном позиций наших батарей. Так продолжалось изо дня в день в течение всего июля.

Исходя из обстановки, командир базы контр-адмирал П. А. Трайнин в конце июля принял решение перенести командный пункт базы из Тамани на хутор Бражников, находящийся восточнее, километрах в десяти от берега пролива.

Новый командир КВМБ был не менее опытным командиром флотского соединения, чем его предшественник А. С. Фролов. Он прошел суровую боевую школу на Балтийском флоте, командовал в начале войны Либавской военно-морской базой, а затем был назначен на Черноморский флот. П. А. Трайнин отличался партийной принципиальностью, заботился о своих подчиненных, вдумчиво относился к принимаемым решениям.

В течение июля части КВМБ укрепляли, улучшали свои позиции, готовясь к отражению возможного наступления гитлеровцев через пролив, и организовывали прочное взаимодействие с частями 47-й армии.

В конце июля активность противника возросла, особенно после того как наши войска оставили Ростов и Новочеркасск. Бомбежки с воздуха и внезапные артобстрелы участились, стали почти постоянными. Гитлеровское командование явно стремилось измотать советские войска, держать нас в непрерывном боевом напряжении.

Начиная с первых дней августа, в связи с ухудшением положения советских войск на Северном Кавказе, туда постепенно перебрасывались воинские части, принимавшие участие в обороне Таманского полуострова. Количество их на полуострове уменьшалось с каждым днем. Сперва от 47-й армии осталась одна 77-я пехотная дивизия. В приказе по армии о задачах на оборону этой дивизии предписывалось оборонять во взаимодействии с Керченской базой весь Таманский полуостров. Затем, согласно директиве командующего 47-й армией от 11 августа 1942 года, здесь остался один батальон той же дивизии, но после оставления нашими войсками Краснодара и этот батальон ушел под Новороссийск.

После ухода 47-й армии с Таманского полуострова [129] Керченская ВМБ перешла в оперативное подчинение командующего Азовской военной флотилии контр-адмирала С. Г. Горшкова. 12 августа 1942 года был получен приказ, согласно которому Керченская ВМБ должна была оборонять побережье от Пересыпи на Азовском море до станицы Благовещенская на Черном — силами КВМБ с приданными ей тремя батальонами морской пехоты из Азовской флотилии: 14-м ОБМП, 305-м ОБМП и Особым батальоном. Вскоре 14-й батальон вместе с 322-м батальоном КВМБ были отозваны под Новороссийск.

С 17 августа по 5 сентября в связи с созданием Новороссийского оборонительного района (НОР) Керченская база составила его седьмой сектор, а командир и военком КВМБ были назначены командиром и военкомом этого сектора обороны Новороссийска.

Теперь силами Керченской ВМБ необходимо было оборонять весь Таманский полуостров не только с моря, но и с суши. Вся более чем двухсоткилометровая береговая линия Таманского полуострова — от Пересыпи на Азовском море и до станицы Благовещенская на Черном, а также сухопутная восточная сторона полуострова протяженностью более 240 километров оборонялась КВМБ с приданными ей на последнем этапе обороны двумя батальонами морской пехоты Азовской флотилии, дислоцированными в северо-восточной части полуострова.

305-й отдельный батальон (командир — майор Ц. Л. Куников) оборонял левый берег реки Кубань, а Особый батальон морской пехоты (командир — майор Тимошенко) оборонял побережье Азовского моря.

305-й отдельный батальон, где военкомом был батальонный комиссар И. А. Парфенов, сформировался совсем недавно из моряков с вышедших из строя кораблей Азовской флотилии, но уже успел стать крепко спаянной, боевой воинской частью. Офицер Ц. Л. Куников был требовательным, инициативным и способным командиром. Так, во время непродолжительного пребывания в составе Керченской базы он с помощью начальника инженерного отделения КВМБ подполковника И. А. Смирнова организовал для своего батальона «самоходную артиллерию» — на две грузовые машины трехтонки были поставлены две 45-миллиметровые пушки. Умело маневрируя этими «самоходками», Ц. Л. Куников с успехом применял их в бою.

Большой и трудной задачей для Керченской базы было боевое обеспечение прорыва кораблей и различных судов Азовской флотилии через Керченский пролив в Черное море. [130] Обстановка в проливе была сложнейшая — кругом мины, вражеские и свои, мели и узкости, особенно у косы Чушка и косы Тузла, фарватер проходит кое-где ближе к противнику чем к таманской стороне. Кроме того, противоположный берег был насыщен артиллерией противника.

Азовская флотилия с боями отходила к Новороссийску, и каждый проход ее кораблей по проливу, длившийся 4—5 часов, по сути дела был особой боевой операцией. Специальные конвои, составленные из кораблей и других плавсредств флотилии, ночью, под прикрытием артиллерии береговой обороны Керченской базы, прорывались в Черное море. Для этого батареи КВМБ начинали активный обстрел Керченского побережья и завязывали контрбатарейную борьбу. Противник отвечал тем же. Под таким своеобразным зонтом наших и вражеских снарядов и прорывались в Черное море корабли флотилии. Так было, например, в ночь с 3 на 4 августа 1942 года.

В эту первую ночь прорыва неприятель не сразу разгадал наш замысел — вовлечь его артиллерию как бы в обычный огневой поединок. Но затем артогонь вражеских батарей с применением прожекторов был перенесен на наши корабли, проходившие вдоль пролива.

Батареи КВМБ, таманского укрепленного сектора береговой обороны, 48, 390, 533-я, а вслед за ними, по мере продвижения судов флотилии по проливу к югу, 718-я и 33-я батареи подавляли прожекторы противника, неоднократно выводили из строя и его отдельные огневые точки.

Из 28 кораблей через пролив этой ночью прошло 17. Остальным пришлось возвратиться в Темрюк, откуда они вышли. И все же первая проводка судов считалась удачной. Опыт показал, что она возможна и осуществима с помощью имевшихся в нашем распоряжении сил и средств.

В последующие дни, вплоть до 13 августа 1942 года, через пролив прорвалось таким же способом более 164 судов Азовской флотилии, то есть практически все суда, пригодные к плаванию в море.

Потери, конечно, имелись, но основная задача была решена: азовские корабли не достались врагам, а продолжали свою службу на Черноморском флоте.

Во время проводки судов в состав Керченской базы были переданы из Азовской флотилии 14, 15 и 16-й дивизионы сторожевых катеров и некоторые другие корабли и катера.

Наиболее удачным был заключительный прорыв азовского монитора «Железняков» в ночь на 30 августа. Еще раньше, в ночь на 26 августа, монитор под командованием [131] старшего лейтенанта А. Е. Харченко сумел с боем прорваться в Азовское море из Ахтанизовского лимана через соединяющую лиман с морем в районе Пересыпи узкую протоку, по обеим сторонам которой уже находился противник.

Но этим в полном смысле слова героическим прорывом еще не завершился рейд моряков-железняковцев. В Азовском море им пришлось преодолеть новые испытания — начинался сильный шторм. Плоскодонный речной корабль, не рассчитанный на крутую морскую волну, был поврежден, потерял рулевое управление, получил пробоины в корпусе, и его прибило левым бортом к береговой отмели в районе поселка Кучугуры, километрах в двадцати от входа в Керченский пролив.

Днем 26 августа вместе с флагманским механиком базы инженер-капитаном 3 ранга Н. А. Мунаевым я поехал на автомашине к терпящему бедствие монитору, чтобы выяснить создавшееся положение и оказать помощь. Шторм уже утихал, но монитор прочно сидел на мели метрах в двухстах от берега. Нам было хорошо видно, как его экипаж хлопотал на палубе, моряки заводили якорь и принимали меры к снятию с мели. Н. А. Мунаев, получив мое согласие, быстро разделся и вплавь добрался до борта монитора. А мы с водителем автомашины, краснофлотцем Синько, укрылись пока в прибрежных песчаных «кучугурах» — дюнах. Пока ожидали Мунаева, на корабль налетели два вражеских самолета, так называемые «рамы». Сделав несколько заходов, они бомбили его, но безрезультатно — монитор успешно отбивался от них огнем пушек и пулеметов.

Через час Мунаев возвратился. Он продрог на ветру, но все, что наметил, сделал: выяснил состояние корабля и его экипажа, дал советы инженер-механику монитора и сделал заключение о необходимости высылать бригаду ремонтников. Возвратясь в штаб, тотчас же организовал бригаду рабочих и направил ее на монитор «Железняков». После ударного двухдневного ремонта, в котором участвовал Н. А. Мунаев, проходившего под неоднократными бомбежками вражеских самолетов, монитор «Железняков» совершил свой второй геройский прорыв в Черное море через Керченский пролив и благополучно прибыл в порт Геленджик вблизи Новороссийска. [132]

База готовит отпор врагу

С середины августа события на Таманском полуострове разворачивались все быстрее. Под нажимом врага мы вынуждены были несколько раз переносить главный командный пункт базы все дальше на восток. Сначала его пришлось перенести с хутора Бражников на 33-ю батарею, на мыс Панагия, а затем на хутор Веселовка в районе Соленого озера, восточнее мыса Железный Рог. Там КП находился сначала на самом хуторе, а затем, вплоть до заключительных боев за Тамань, в балке, ближе к морю. Всего за период обороны мы меняли место КП четыре раза.

Начнешь с КП осматривать местность, а вокруг — голая выжженная степь, не раз перепаханная бомбами и снарядами, почти без растительности, пересекаемая оврагами и балками, подступающими к самому морю. Казалось бы, мало привлекательного в ней, не блещет она и живописностью, но теперь многое представлялось иначе. Каждый оставляемый клочок родной советской земли был таким дорогим и прекрасным! А вокруг — такой простор и голубое небо! Родной простор и родное небо! Глянешь на все это — тоска и боль сжимает грудь...

Нет, нельзя уступать захватчикам пусть малую, но дорогую частицу своей Родины, нельзя оставлять ее на грабеж и поругание! Так думал я, так думал каждый из нас в те горячие дни августа 1942-го.

Находясь на хуторе Веселовка в последней декаде августа, командование базы вынуждено было наряду с делами военными заниматься также и хозяйственными. Надо было решать вопрос о том, куда же девать тот богатый урожай кубанской пшеницы, который собрали, но из-за военных действий не вывезли из Темрюкского района на элеваторы и ссыпные пункты.

Да и сам Темрюкский район стал теперь оборонительным районом Керченской ВМБ, отрезанным от всех краевых и районных советских и партийных органов. Свой хлеб колхозы хранили частично в сараях, а больше в буртах прямо на полях. В штаб и политотдел приходили колхозники из правлений колхозов и спрашивали, как быть, что делать с хлебом, чтобы он, в случае отступления, не достался врагу. Мы сначала отвечали коротко и ясно: уничтожать, чтобы ни одного зерна не оставалось для довольствия вражеских войск. Но хлеб — основа жизни, и уничтожить эту основу оказалось так же нелегко, как и взрастить... И тогда мы с контр-адмиралом П. А. Трайниным приняли решение. Было [133] отдано распоряжение всем колхозам и колхозникам разобрать хлеб с полей и складов в личное пользование. Не прошло и двух дней, как на полях не осталось ни одного бурта. Пшеницу свезли, спрятали, закопали. Хлеб был сохранен и не достался врагу.

Между тем силы Керченской ВМБ, оборонявшие полуостров, уменьшались. В последней декаде августа вышестоящее командование «добралось» и до постоянных, штатных частей базы: под Новороссийск были отправлены две роты 8-го стрелкового батальона и половина зенитного артполка. От 65-го зенитного полка остался один дивизион (54-й) и две батареи 135-го отдельного артдивизиона. 46-й зенитный дивизион майора Н. Шило без материальной части, утраченной в боях у озера Чурубаш, ушел под Новороссийск как стрелковая часть. Оставшимися пятью зенитными батареями штаб базы маневрировал, теперь уже больше как обычной полевой артиллерией, используя их прежде всего для борьбы с танками.

Оставшиеся в 65-м ЗАП батареи были разбиты на полубатареи по два орудия в каждой, назначены командиры и военкомы полубатарей. Полубатареи были расставлены в станице Благовещенская, на хуторах Белый и Веселовка (полная батарея № 68), ст. Ахтанизовская, ст. Вышестеблиевская, ст. Запорожская и в других местах, кое-где по одному орудию. В дальнейшем полубатареи меняли свои позиции.

Надо сказать, что 65-й зенитный артиллерийский полк (командир — полковник Перепелица, военком — батальонный комиссар К. М. Шевцов, а позже — батальонный комиссар М. И. Мирошниченко) за летний период обороны Таманского полуострова неплохо выполнил свою боевую задачу. Так, за май 1942 года, включая и период отступления с Керченского полуострова, было сбито 14 самолетов противника и подбито 8 самолетов, в июне — сбито 4 самолета и подбито 3, в июле — сбито 2 самолета, в августе — сбито 3 самолета и подбито 4.

В конце июля 1942 года вступил в действие приказ Народного комиссара обороны И. В. Сталина № 227, основной тезис которого «ни шагу назад» пронизывал сознание каждого бойца суровой необходимостью — драться до конца. Приказ № 227 был немедленно доведен до руководящего комполитсостава на совещании при штабе базы и до всего личного состава.

В соответствии с приказом командира базы были созданы два боевых подразделения типа морской пехоты — так [134] называемая «морская рота» на основе флотского полуэкипажа (командир — лейтенант Фастовский) и подвижной особый отряд при флагманском командном пункте (командир — флаг-артиллерист старший лейтенант Л. Д. Чулков).

После того как 24 августа армейскими частями и Азовской флотилией был оставлен Темрюк, а затем 31 августа и Анапа, положение Керченской базы, полностью отрезанной со стороны суши от войск Северо-Кавказского фронта, еще более осложнилось. Неизбежность оставить Таманский полуостров стала очевидна. На этот случай на основании директив вышестоящего командования штаб КВМБ наметил четыре варианта отхода частей базы к местам эвакуации на морском побережье. Все они сходились к Соленому озеру, к хутору Веселовка.

Чтобы отразить наступление возможного вражеского десанта на Таманский полуостров, к 26 августа было создано три боевых участка обороны КВМБ: Северный боевой участок, включавший пункты Пересыпь, Чушка, Сенная и Ахтанизовская (командир участка — командир Особого батальона морской пехоты майор Тимошенко); Южный боевой участок — Тамань, Сенная, коса Тузла, мыс Панагия, Благовещенская и курган Шаповалки (командир участка — комендант таманского укрепленного сектора береговой обороны полковник Хвескевич) и Восточный боевой участок — Гирляная, Возрождение, Дубовый рынок, курган Шаповалки (командир участка — командир 305-го батальона морской пехоты майор Куников).

На оборонительных рубежах созданных боевых участков и на узлах сопротивления в их глубине 354-я инженерная рота КВМБ под руководством начальника инженерной службы базы подполковника И. А. Смирнова подготовила 88 огневых пулеметных точек, 95 дзотов, 490 стрелково-пулеметных окопов, 14 позиций для 76-миллиметровых пушек, 15 окопов ПТР, 29 минометных окопов, 207 щелей и убежищ, проложила более 6 тысяч погонных метров ходов сообщения, установила 18 километров проволочных заграждений, выставила 10 678 противопехотных и 6712 противотанковых мин.

21 августа противник впервые за весь период таманской обороны предпринял попытку высадить диверсионный десант на косу Тузла. В предутренних сумерках гитлеровцы подошли близко к берегу на двух сейнерах, но были своевременно обнаружены снисовцами и отбиты сторожевым охранением при поддержке 76-миллиметровой батареи, расположенной на самой Тузле. После этого случая была усилена [135] бдительность на постах СНИС и в передовом охранении...

Командир и военком базы, начальник штаба и начальник политотдела поставили перед собой задачу как можно чаще бывать в частях, разъяснять бойцам и командирам создавшееся положение, призывать каждого к выполнению им воинского долга с наибольшей отдачей всех сил и возможностей. Общаясь с воинами, мы видели, что они сохраняют высокий моральный настрой, понимают свою задачу и в трудную минуту не подведут.

В последние дни обороны контр-адмирал Трайнин и я побывали на позициях 305-го батальона морской пехоты, восточнее колхоза «Красная стрела». Отсюда в бинокль было ясно видно передвижение войск противника на правом берегу реки Кубань и вдоль ее рукава Казачьего ерика. Были мы и на боевом участке 8-го отдельного стрелкового батальона базы у горы Поливадиной и горы Макотры к северо-востоку от КП Веселовка.

Я ежедневно бывал на батареях. В самые последние дни мне пришлось побывать на 790-й батарее, на КП северного блока батарей у капитана Панасенко, против косы Чушка, и на 718-й батарее старшего лейтенанта Павлова, против косы Тузла. И везде краснофлотцы и красноармейцы спокойны и уверены в себе, чувствовалось, что в трудную минуту они поведут себя так, как потребует Родина.

В те напряженные дни большую агитационно-пропагандистскую работу с людьми проводил политотдел базы под руководством Ф. В. Монастырского. После десантной операции политотдел пополнился новыми политработниками взамен выбывших из строя, но основной руководящий состав — начполитотдела Монастырский, его заместитель Драбкин и секретарь парткомиссии Горбунов — сохранился и умело передавал свой опыт работы вновь прибывшим инструкторам. Руководство политотдела часто бывало в частях базы. Основной темой разъяснительной работы в эти дни был приказ № 227. Надо сказать, что в той обстановке, когда КВМБ оказалась оторванной от главных сил армии и флота и вынуждена была выполнять боевую задачу в трудных условиях, этот приказ стал для нас особенно своевременным и нужным.

Выезжая в воинские части базы, я обычно брал с собой кого-либо из работников политотдела для совместной работы. Чаще других моим спутником был наш новый инструктор по комсомольской работе политрук К. Т. Свиридов, энергичный, инициативный вожак комсомольцев. [136]

Бывая на кораблях и в воинских частях, мы видели, что воины находятся в неимоверном напряжении. Ежедневные неоднократные налеты авиации и артобстрелы, ответный и действенный огонь наших батарей — все это требовало от них большого мужества и боевой закалки.

Но вскоре наступило еще более трудное испытание для каждого бойца и командира Керченской военно-морской базы — враг начал наступление.

Вражеский десант

В ночь на 2 сентября 1942 года начиная с 3 часов и до 9 часов утра противник одновременно высадил десант на побережье Таманского полуострова в таких пунктах: мыс Литвин, поселок Кучугуры (в северной части полуострова), коса Тузла и пост СНИС на затонувшем судне «Горняк», поблизости от Тузлы. В то же время была подвергнута торпедной атаке пристань в районе Соленого озера, в одном-полутора километрах от флагманского командного пункта КВМБ в Веселовке. Во всех пунктах снисовцы вовремя обнаружили высадку и донесли о ней в штаб.

Вся база приведена в состояние боевой готовности № 1. Но силы нападения и защиты, как вскоре обнаружилось, были слишком неравны.

К моменту начала наступления противника в обороне Таманского полуострова участвовали такие боевые подразделения и части Керченской военно-морской базы: охрана водного района (командир И. М. Зайдулин, военком В. А. Ефимов); таманский укрепленный сектор береговой обороны (ТУСБО), имевший 9 батарей (командир И. Р. Хвескевич, военком А. И. Рыжов); 65-й зенитный артполк в половинном составе (командир Перепелица, военком Мирошниченко). Общая численность личного состава артиллерийских частей базы составляла около 2000 человек. В обороне участвовали 305-й батальон морской пехоты (командир — Ц. Л. Куников, военком — И. А. Парфенов), Особый батальон морской пехоты (командир — Тимошенко, военком — Победоносцев); 8-й отдельный стрелковый батальон (в составе двух рот), 17-я пулеметная рота (командир — Матвейчук, военком — Левченко); 572-й взвод химзащиты; морская рота КВМБ и особый отряд моряков. Всего в личном составе сухопутных частей, участвовавших в обороне базы, насчитывалось около 1 800 человек. [137]

...Около трех часов ночи в Веселовке раздалось пять-шесть мощных взрывов. Сначала на КП это восприняли как очередную бомбежку с воздуха, но вскоре пост СНИС у Соленого озера доложил о группе торпедных катеров, атаковавших морскую пристань у Соленого озера. Было выпущено 5 торпед.

Так произошла первая боевая стычка с вражескими военно-морскими силами в нашем районе моря.

Против пристани находилась якорная стоянка, но в тот момент на ней было всего два-три дозорных катера и буксир «Пролетарий», который затонул от попавшей в него торпеды. От торпеды, выпущенной по причалу пристани, затонул и рейдовый катер «КЗИС». Находившийся на рейде дозорный катер-охотник «МО-056» под командованием лейтенанта В. Решетняка немедленно снялся с якоря и открыл по врагу пушечно-пулеметный огонь. Два катера «КМ» 6-го дивизиона сторожевых катеров, стоявшие на якорях на рейде, также открыли огонь по торпедным катерам противника из пулеметов. Катера противника вынуждены были уйти и больше атак не повторяли.

Очевидец этой первой и последней вражеской атаки торпедных катеров инструктор политотдела Керченской базы Свиридов рассказывал:

Высадившийся в южной части косы Тузла противник был остановлен взводом морской пехоты и огнем 9-й противокатерной батареи.

На затонувшем судне «Горняк» пост СНИС № 332 из восьми краснофлотцев отбил атаку двух вражеских десантных катеров. В ночь на 3 сентября краснофлотцы были сняты с судна катерами ОВР.

После высадки у мыса Литвин противник продвинулся от мыса на юг, к станицам Фонталовская и Запорожская. Там он приступил к блокаде и захвату батарей северного блока, действуя артиллерией, танками и пехотой. Наши батареи «БС-790» н «БС-533» вели огонь по противнику с самого начала его высадки.

Главные силы вражеского десанта были высажены в поселке Кучугуры, откуда они сразу же начали развивать наступление на юг, стремясь отрезать наши батареи, расположенные на северном отростке Таманского полуострова. В этом районе находилась одна рота Особого батальона морской пехоты майора Тимошенко. Под давлением превосходящих сил противника она стала отходить на юг к Сенной, а оттуда — к Тамани. Остальные две роты этого батальона, занимавшие позицию на побережье Азовского моря, к востоку от Кучугур, также начали отход по приказу командира базы, чтобы не быть отрезанными.

В район высадки десанта командованием Новороссийского оборонительного района были высланы три самолета «Ил-2» (командир звена — капитан Б. Касторный) 18-го авиаполка ВВС Черноморского флота, которые начали штурмовку вражеских плавсредств. Вскоре одна вражеская десантная баржа и два катера были охвачены огнем, а наши самолеты, израсходовав боезапас, улетели.

Высадка продолжалась, но самолеты больше не прилетали. Как выяснилось позже, нашим летчикам не повезло. Один из них, командир звена Б. Касторный, был подбит и сел на песчаную косу недалеко от станицы Голубицкая. Увидев это, летчик Г. Попандопуло сел прямо на косу и под огнем врага спас своего командира.

Теперь огонь по десанту вели только береговые батареи северного блока ТУСБО «БС-48», «БС-790» и «БС-533», но, расстреляв свой боезапас и оказавшись отрезанными, они получили приказ командира базы взорвать орудия и отходить к Соленому озеру. На батарее № 48 несколько орудий было выведено из строя артогнем противника. Часть бойцов северных батарей, взорвав орудия, сумела перебраться на косу Чушка и к селению Сенная, откуда катерами ОВР [139] и торпедными катерами они были доставлены в район Соленого озера.

Однако около 200 батарейцев во главе с командиром группы батарей северного блока капитаном А. С. Панасенко оказались в трудном положении.

Как удалось установить позже, капитан А. С. Панасенко повел свою группу на 533-ю батарею, на гору Горелая, где они создали узел сопротивления и заняли круговую оборону. Затем он решил вывести группу к берегу Таманского залива на Рубанову косу — небольшое пространство суши в виде песчаного полуострова, вдававшегося в Таманский залив километра на четыре. В поперечнике этот полуостров имел тоже около четырех километров.

Двигаясь от горы Горелой на юг, к морю, группа бойцов, преследуемая неприятелем, не смогла дойти до берега и была окружена противником. Тогда батарейцы заняли круговую оборону на открытой местности Рубановой косы, примерно в двух километрах от берега Таманского залива и в двух — от села Гаркуша. Здесь и проходил бой моряков-батарейцев, дравшихся в окружении с немецко-фашистскими захватчиками до последнего патрона.

К Рубановой косе и селу Гаркуша по приказанию командования базы неоднократно посылались катера и сейнеры для спасения батарейцев Панасенко. 2 сентября военком северной группы батарей старший политрук В. Городничий, по болезни отсутствовавший во время боя на батареях, по своей инициативе несколько раз ходил на катерах-сейнерах ОВР к Рубановой косе. Ему удалось найти только главстаршину Зеленуху, который сообщил, что Панасенко повел свою группу на 533-ю батарею. Вечером и ночью 3 сентября за людьми группы Панасенко к Рубановой косе ходило несколько торпедных катеров и «охотник». Они направлялись вдоль берегов Рубановой косы и села Гаркуши, некоторые высаживали людей, подавали сигналы огнями, но никого не обнаружили. На поиск своих батарейцев ходил на торпедном катере к Рубановой косе полковой комиссар А. И. Рыжов, но тоже безрезультатно.

Последнее сообщение от капитана А. С. Панасенко по радио открытым текстом было днем 4 сентября: «Северная группа доживает последние часы, трое суток боролись с превосходящим противником, значит, конец нашей жизни на Рубановой косе. Немцы окружили, идем в атаку. Прощайте, товарищи». Эту запись сделал оперативный дежурный КВМБ в журнале боевых действий 4 сентября 1942 года. [140]

Хочется добавить, что память о группе капитана А. С. Панасенко жива. В 1976 году на Рубановой косе воздвигнут величественный памятник морякам-батарейцам Керченской ВМБ, до конца выполнившим свой воинский долг.

Какие силы высадил против нас противник? По разведданным, нашим частям на Таманском полуострове противостояли 46-я гитлеровская пехотная дивизия, 3-я румынская горно-стрелковая дивизия и румынский кавалерийский корпус.

3 сентября фашистское командование переправило из Крыма на Таманский полуостров еще две дивизии.

Наступление противник начал с севера на юг, от Азовского моря к Черному широким фронтом в 20—25 километров. Против правого фланга гитлеровцев держали оборону наши береговые батареи вдоль Керченского пролива. В центре фашистам противостояли три роты Особого батальона морской пехоты майора Тимошенко, а левый фланг неприятеля упирался в лиман Ахтанизовский. Бросив в бой войска десанта, противник одновременно продолжал наступление на КВМБ с востока, от Кубани, где оборону восточного боевого участка базы держал 305-й отдельный батальон морской пехоты майора Ц. Куникова.

2, 3 и 4 сентября части Керченской базы под давлением превосходящих сил неприятеля с боями отходили на юг, к району Соленого озера, к берегу Черного моря, оставляя населенные пункты, подрывая береговые батареи, личный состав которых вливался в боевые ряды сражающихся сухопутных частей. В течение этих трех суток части и корабли Керченской военно-морской базы вели упорные бои, изматывая врага и одновременно удерживая для себя выход к Черному морю, чтобы сохранить свои силы и вывести их для обороны Новороссийска.

2 сентября в связи с наступлением неприятеля в направлении на станицу Фонталовская и селение Сенная командир базы приказал Особому батальону морской пехоты, который оборонялся на крайнем правом фланге в районе с. Пересыпь, оставить линию обороны Пересыпь — Чушка и перейти к югу на рубеж Сенная — Ахтанизовская.

Ввиду нависшей опасности прорыва на восточном боевом участке 305-му батальону было приказано отойти от рубежа гора Гирляная — курган Шаповалки на рубеж озеро Яновского — курган Шаповалки. Батальон при поддержке оставшихся кораблей дивизиона канлодок Азовской [141] флотилии отходил с боем и, согласно наблюдениям, уничтожил до батальона вражеской пехоты.

3 сентября гитлеровцы особой активности не проявляли. Велись бои на занятых рубежах. Переправа войск противника из Крыма на Таманский полуостров продолжалась.

В последних боях на Тамани

Утром 4 сентября противник, перегруппировав силы и бросив в бой до двадцати танков, атаковал наши позиции на рубеже, обороняемом Особым батальоном майора Тимошенко. Гитлеровцам удалось прорвать оборону в районе озера Яновского, и батальон отступил на рубеж совхоз им. Ковтюха — гора Чиркова по направлению к станице Тамань, что создало угрозу тылу 305-го батальона. К вечеру батальон Тимошенко был снят с позиции и эвакуирован на подошедших кораблях в Геленджик.

Продолжалось неприятельское наступление на участке, занимаемом 305-м батальоном майора Куникова (озеро Яновского — курган Шаповалки). По приказу батальон отошел к станице Вышестеблиевская и там держал оборону весь день 4 сентября.

Основная боевая сила КВМБ — наши береговые стационарные батареи — вели огонь по наступавшим фашистам до полного израсходования всего боезапаса. О том, насколько возросло боевое напряжение, свидетельствуют цифры. Если в июле 1942 года батареями Таманского укрепленного сектора береговой обороны было выпущено 1 007 снарядов, а в августе — 1 929 снарядов, то в сентябре за один только четвертый день месяца — 1 497 снарядов.

Особо отличились в эти дни зенитчики 65-го зенитного полка, который для удобства маневрирования был разделен на полубатареи, по два орудия в каждой. С 25 августа по 5 сентября, несмотря на то что личный состав уменьшился более чем наполовину, зенитчики полка сумели сбить три самолета противника.

1-я зенитная полубатарея 643-й батареи под командованием лейтенанта И. Болиславского и комиссара политрука Плотникова у станицы Запорожская прикрывала 790-ю батарею Таманского укрепленного сектора береговой обороны. После высадки десанта противник с ходу бросил на 790-ю батарею два батальона пехоты и 12 танков. Лейтенант Болиславский приказал выкатить две пушки на [142] открытую позицию и в упор начал расстреливать танки и пехоту.

Израсходовав боезапас и подорвав орудия, личный состав 790-й батареи отошел в направлении горы Горелая. Прикрывая этот отход, полубатарея Болиславского попала в окружение, батарейцы во главе со своим командиром дрались до последнего снаряда и все пали смертью храбрых.

2-я зенитная полубатарея 643-й батареи под командованием лейтенанта Дорофеева и комиссара политрука Н. Алейникова была поставлена для прикрытия отхода частей базы у Кордона Ильича на выходе с косы Чушка.

В первый день высадки вражеского десанта был убит командир полубатареи Дорофеев, его заменил лейтенант Кацнельсон, который на второй день боев был ранен. В командование полубатареей вступил политрук Алейников. Под его руководством батарейцы успешно отражали атаки противника на позиции роты Особого батальона морской пехоты. Командир орудия младший сержант Полторак подавил огнем вражескую минометную батарею и корректировал с близлежащей высотки огонь своей пушки. В этом бою отважный зенитчик Полторак пал смертью храбрых. Политрук Алейников, расстреляв все снаряды, сумел вывести оставшихся 30 человек к Соленому озеру.

На 641-й зенитной полубатарее, действовавшей на самой крайней точке обороны КВМБ на Азовском море, в районе Пересыпи, командир орудия сержант Федоренко в первый день наступления противника вывел орудие на прямую наводку и подбил два танка, а два других заставил повернуть вспять.

Командир орудия 67-й зенитной полубатареи младший сержант Филиппов со своим орудийным расчетом уничтожил минометную батарею, артиллерийский наблюдательный пункт и четыре автомашины с живой силой противника. И так было везде, где стояли насмерть герои-зенитчики.

Отвагу и мужество проявили моряки катеров ОВР (командир — капитан 2 ранга И. М. Зайдулин, военком — полковой комиссар В. А. Ефимов) во время переброски людей по Керченскому проливу, при отходе к Соленому озеру и при дальнейшей транспортировке личного состава морем в Геленджик.

3 сентября днем немецко-фашистские самолеты совершали многочисленные налеты на катера ОВР в Таманском заливе и в Керченском проливе. Самолеты противника бомбили и на бреющем полете обстреливали катера 5-го дивизиона [143] тральщиков, дивизионы катеров речных тральщиков и дивизион катеров заграждения и связи. В результате были выведены из строя пять катеров и полуглиссер № 3. Сторожевой катер «МО-026» (командир — лейтенант Киндяков) при переброске личного состава на другую сторону Таманского залива и в Черное море подвергался неоднократным налетам с воздуха, сбил вражеский самолет и, несмотря на многочисленные пробоины в корпусе и потери личного состава (трое из экипажа убиты и пятеро ранены), успешно выполнил задачу по перевозкам.

На катере «РТЩ-103» при переброске людей к озеру Соленое за пулеметом стоял сигнальщик краснофлотец Шпаков, отражая налеты «мессершмиттов» и «фокке-вульфов». И хотя был ранен, но не ушел с боевого поста, пока не утратил сознание от потери крови. Моторист другого катера «РТЩ» краснофлотец Мех был ранен в голову, но после перевязки остался на посту до того момента, когда, получив второе ранение, лишился зрения.

В последних боях, проходивших со 2 по 5 сентября, было потеряно из состава охраны водного района КВМБ 16 различных катеров.

Часть катеров, нуждавшихся в серьезном ремонте, в последний день эвакуации была затоплена по приказанию командира базы.

4 сентября весь боевой состав Керченской базы сконцентрировался в районе Соленого озера и косы Благовещенская, на клочке земли шириной 3—5 километров и длиной 10—12 километров, ограниченном со всех сторон лиманами и морем. В западной части он соединялся с Таманским полуостровом узким перешейком шириной два километра. Вся местность изрезана балками, оврагами, холмистая. При необходимости удобна для длительной обороны.

На этом, веселовском, плацдарме (назовем его так по месту расположения флагманского командного пункта Керченской базы в районе хутора Веселовка) 4 сентября оборону держали такие части КВМБ: с западной стороны, на перешейке — 1-я рота 8-го батальона базы и 572-й взвод химзащиты; с восточной стороны, в районе горы Поливадина и горы Макотра — 2-я рота 8-го батальона и полубатарея 152-миллиметровой подвижной батареи № 532 (командир батареи — старший лейтенант Бирюков, военком — младший политрук Беличенко); юго-восточнее плацдарма, в районе станицы Благовещенская — южная группа катеров ОВР и 2-я полубатарея 532-й батареи. На ближних подступах к нашему плацдарму, к юго-западу от хутора [144] Веселовка, в обороне стояли 17-я пулеметная рота и особый отряд моряков Керченской базы, поддерживаемые плавбатареей № 4 с рейда от Соленого озера.

С северо-запада, у станицы Вышестеблиевская, оборону держал 305-й батальон морской пехоты Цезаря Куникова, находившийся в 10—12 километрах от Веселовки. Это направление было для нас наиболее угрожаемым. В случае прорыва гитлеровцы могли двинуться на наш плацдарм через лиман Цокур, который в это время года высыхал и был вполне проходимым. Но майор Куников был надежным комбатом, а его батальон — боевым, закаленным во многих боях. Помню, 4 сентября днем Куников позвонил на КП в Веселовку и доложил, что гитлеровцы нажимают и батальон готовится к отходу: тылы отступают по лиману Цокур в направлении Веселовки. Оказавшись у телефона, я приказал Куникову вернуть тылы в Вышестеблиевскую и держаться до получения приказа об отходе. Куников все исполнил в точности. В подкрепление ему подбросили на автомашинах морскую роту из резерва командира базы и помогли артогнем подвижной 152-миллиметровой батареи. Батальон держался до последнего момента, прикрывая отход частей базы к плавсредствам на море. К ночи его бойцы были отведены в район Веселовки. Там они продолжали до конца эвакуации выполнять боевую задачу прикрытия вместе с особым отрядом моряков КВМБ.

4 сентября в 2 часа ночи был получен приказ командующего Черноморским флотом об эвакуации Керченской базы, с тем чтобы закончить ее в ночь на 5 сентября.

Днем пришли два первых корабля — быстроходный тральщик и сторожевой корабль «Шторм» — и стали на рейде у Соленого озера. На них мы должны были отправить Особый батальон майора Тимошенко, только что собранный после отхода с позиций.

Хотя место посадки на шлюпки и катера у Соленого озера обстреливалось артиллерией противника, берег в этом месте был высокий, а под ним, в мертвом для обстрела пространстве, находился узкий пляж, с которого и производилась посадка. Противник вел стрельбу с закрытых позиций — то с перелетами, то с недолетами. Благодаря этому батальон был отправлен почти без потерь.

В тот же день, еще засветло, от пристани Соленого озера удалось отправить большую группу моряков с батарей Таманского укрепленного сектора береговой обороны на пришедшем из Геленджика отряде сейнеров. Но как быть дальше? Ведь ночью предстояло отправить весь личный [145] состав базы — около трех тысяч человек. А если противник организует свой огонь более точно? Что тогда?

Чтобы избежать потерь личного состава, командир базы контр-адмирал П. А. Трайнин принял решение место посадки перенести на 4 километра южнее, на косу Благовещенская (Бугазская). Здесь берег был более удобным для широкого фронта посадки. Впереди песчаной косы — море, а позади — широкий и глубокий Бугазский лиман, переходящий в Кизилташский. Ширина косы — не более 200 метров. Если на этой косе нас застигнет вражеская артиллерия, быть большой беде, поскольку укрыться негде.

Но, к счастью, все обошлось благополучно. К исходу дня 4 сентября один за другим прибыли четыре отряда катеров, сейнеров и буксиров. Командиры прибывших отрядов были вызваны на последнее совещание на «веселовский» главный командный пункт. Начало посадки было назначено на 20.00 часов. На совещании был объявлен последний боевой приказ командования КВМБ, регламентировавший порядок отхода всех частей и кораблей от соответствующих причалов на косе Благовещенская. Личный состав батарей Таманского укрепленного сектора береговой обороны должен был отходить с мыса Панагия от 33-й батареи.

Командир базы приказал начальнику эвакуации капитану 3 ранга В. М. Дубовову (назначенному командованием НОР) и комендантам посадок на причалах — подполковнику Лопате, майору Бекетову и старшему лейтенанту Хвостову — приступить к своим обязанностям. Теперь все знали, что, как и когда делать каждому на последнем этапе эвакуации.

Командный пункт командира базы был перенесен с берега на катер «МО-056».

Всю ночь шла посадка. Суда отправлялись сразу же после погрузки, далеко в море соединялись в группы и направлялись в Геленджик.

Гитлеровцы не обстреливали косу Благовещенская. Пристрелявшись, они изо всех сил «гвоздили» тяжелой артиллерией по пристани и рейду у Соленого озера. Вся акватория рейда пенилась от разрывов снарядов: видимо, оккупанты были уверены, что именно там ожидается наш выход в море. Но просчитались.

Ночь на 5 сентября была тревожной. По мере отхода наших частей к местам посадки на плавсредства противник сжимал кольцо окружения. Всю ночь вокруг Веселовки полыхали зарева пожаров, грохотали орудийные залпы и [146] взрывы, слышалась незатихающая трескотня ружейно-пулеметной перестрелки. Уничтожались оборонительные сооружения, жилые помещения личного состава, склады, военное имущество и громоздкая техника, запасы снарядов зенитной артиллерии.

Наши части прикрытия держались стойко. Особое мужество проявили пулеметчики 17-й пулеметной роты и морские пехотинцы 305-го батальона, сдерживавшие напор врага. Ни на одном участке противнику не удалось прорвать нашу оборону.

Я покинул таманский берег в шестом часу утра 5 сентября, захватив с собой последнюю группу краснофлотцев с канонерских лодок Кубанского отряда Азовской флотилии во главе с их комиссаром, который был тяжело ранен. На причале сорокового километра Благовещенской косы, откуда отходил катер, еще оставались комендант причала подполковник И. Лопата и его комиссар политрук К. Свиридов. Они ожидали бойцов нашего самого последнего прикрытия из 305-го батальона и отряда моряков старшего лейтенанта Л. Чулкова.

Причал Лопаты и Свиридова работал с напряжением всю ночь, как и два других причала на той же косе, но выделялся лучшей организацией. Из трех пришедших в негодность и поставленных к берегу грузовых автомашин, краснофлотцы А. Мухин, И. Городничий, С. Рыбалко и другие оборудовали своеобразную пристань. Этим была обеспечена быстрая погрузка на катера не только личного состава, но и материальных ценностей, в частности были погружены медицинское имущество и типография многотиражной газеты политотдела базы.

Вместе с контр-адмиралом П. А. Трайниным и штабом базы мы уходили в Геленджик на катере-охотнике «МО-056» (командир — лейтенант Решетняк), предварительно дождавшись на рейде, пока торпедные катера сняли с косы наше последнее прикрытие, бойцы которого сумели незаметно и внезапно оторваться от противника.

Так закончилась оборона Таманского полуострова. Мы оставляли его с болью в сердце, но верили, что вскоре снова вернемся на эту суровую и многострадальную землю, неотделимую частицу нашей Родины.

6 сентября 1942 года к 6 часам утра в Геленджик благополучно прибыли все части Керченской военно-морской базы — 3 100 человек. А всего из боевого состава базы, начиная со 2 сентября, в Геленджик переправилось 5 600 человек с оружием и боеприпасами к нему. Бойцы сразу же [147] начали формироваться в батальоны морской пехоты и готовиться к обороне Новороссийска. На первых порах было сформировано четыре батальона. В морскую пехоту Черноморского флота были назначены многие наши командиры и политработники.

Мои боевые товарищи — моряки, бойцы, командиры, комиссары Керченской военно-морской базы — знали, что их тяжелый ратный труд на крымской, таманской, кавказской земле был ощутимым вкладом в разгром вражеских группировок, рвавшихся к Каспию, к нефтяным богатствам нашей страны. Впереди были новые бои с участием уже обстрелянных, опаленных огнем керченцев — бои жестокие и кровопролитные, послужившие началом победоносного наступления.

Участником этих боев был и Сергей Филиппович Спахов, который ведет повествование в последней части нашей общей книги.