Пропавшая

20

– Почему вас так интересует канализация? – спрашивает Джо.

Он приглашает меня сесть – отработанным, почти механическим движением.

Сегодня понедельник, и мы сидим у него в офисе, частном кабинете рядом с Харли-стрит. Это дом в георгианском стиле с черными водосточными трубами и белыми окнами. На табличке возле дверей кабинета после имени Джо тянется вереница титулов, которая оканчивается смайликом, – видимо, чтобы пациенты не чувствовали слишком большого почтения.

– Это просто теория. Выкуп должен был передвигаться по воде.

– И все?

– Рэй Мерфи работал в Водном управлении. А теперь он пропал.

Левая рука Джо дергается на колене. Перед ним на столе лежит книга «Восстановление памяти»[83].

– Как ваша нога?

– Лучше.

Он хочет спросить про морфин, но воздерживается. На протяжении пары минут по кабинету, как масло, растекается молчание. Джо медленно встает, с трудом удерживая равновесие, и пускается в путь по комнате, борясь за каждый шаг. Иногда его сносит вправо, но он терпеливо восстанавливает курс.

Окидывая взглядом кабинет, я замечаю, что все в нем немного покосилось: книги на полках, папки в картотеке. Наверное, профессору все труднее поддерживать порядок.

– Вы помните Джессику Линч[84]? – спрашивает он.

– Американскую военнослужащую, которую взяли в плен в Ираке?

– Когда ее спасли, она не помнила ни одного события с момента пленения до той минуты, как очнулась в госпитале. Даже спустя месяцы, несмотря на все врачебные сессии и обследования, она так и не смогла ничего вспомнить. Врачи назвали это отказом памяти, что в корне отличается от амнезии. В случае амнезии вы из-за какой-либо травмы забываете о том, что с вами происходило. А Джессике просто нечего было вспоминать. Она словно находилась в сомнамбулическом состоянии, не воспринимая ничего из того, что с ней приключилось.

– То есть вы хотите сказать, что я могу так и не вспомнить, что случилось?

– Может, вам просто нечего вспомнить.

Он молчит, пока я отчаянно пытаюсь отвергнуть эту новость. Я не хочу смиряться с таким исходом. Я должен вспомнить.

– Вы когда-нибудь участвовали в передаче выкупа? – спрашивает он.

– Около пятнадцати лет назад принимал участие в операции по поимке вымогателя. Он грозился отравить детское питание.

– И каков был план?

– Существует два варианта передачи выкупа: долгий маршрут и внезапная атака. Долгий маршрут включает сложную систему инструкций, которые заставляют курьера ходить кругами, перемещаясь из пункта А в пункт Б и так далее, рассеивая силы полиции.

– А альтернатива?

– Принцип поначалу тот же: курьера посылают от одной телефонной будки к другой, заставляя пересаживаться с автобуса на автобус, меняют направление… как вдруг где-то в пути что-то случается. Наносится молниеносный удар, кардинально меняющий ситуацию.

– Например?

– В восьмидесятые годы человек по имени Майкл Сэмc похитил молодую девушку Стефани Слэйтер, агента по продаже недвижимости, и потребовал выкуп. Курьером был босс Стефани. Стояла темная, туманная ночь в Южном Йоркшире. Сэмc оставлял записки на фонарях и в телефонных будках. Он заставлял курьера двигаться по узким сельским дорожкам, словно пешку; внезапно дорогу перегородило оставленное Сэмсом препятствие, и курьер вынужден был остановить машину. Ему пришлось оставить деньги на деревянном подносе на краю моста. Сэмc прятался под мостом. Он потянул веревку, поднос перевернулся, и он удрал на мотороллере по разбитой дороге[85].

– Он скрылся?

– Вместе со ста семьюдесятью пятью тысячами фунтов.

Глаза профессора выдают его невольное восхищение. Как и большинство людей, он ценит изобретательность. Только это была не игра: Майкл Сэмс к тому времени уже убил девушку.

– Вы послали бы в качестве курьера Рэйчел?

– Нет.

– Почему?

– Нельзя ожидать от человека рациональных решений, когда дело касается его ребенка. Наверное, они сами выбрали Рэйчел. Я на их месте поступил бы именно так.

– А что еще вы сделали бы на своем месте?

– Я ее подготовил бы. Обсудил бы с ней различные варианты развития событий и потренировал бы ее.

– Как? – Джо показывает на пустой стул. – Вообразите, что здесь сейчас сидит Рэйчел. Как бы вы ее готовили?

Я смотрю на пустой стул и пытаюсь представить себе Рэйчел. В раковине на моей кухне стояли три чашки из-под кофе. Со мной была Рэйчел. А кто еще? Возможно, Алексей. Это ведь были его бриллианты.

Закрыв глаза, я вижу Рэйчел в черных джинсах и сером пуловере. До сих пор ее внешность казалась неопределенной, словно была размыта страданием, однако она привлекательная женщина, весьма неглупая и очень печальная. Я понимаю, почему Алексей выбрал ее.

На плотно сжатых коленях Рэйчел лежит кожаный рюкзачок. По полу, как конфетти, разбросаны обрывки полиэтилена и крошки пенопласта.

– Помните, что это не окончательная сделка, – говорю я. – Это переговоры.

Она кивает.

– Они хотят, чтобы вы слепо следовали их указаниям, но мы не можем позволить им диктовать условия, – продолжаю я. – Вы должны настаивать на получении доказательств того, что Микки жива. Требуйте доказательств. Скажите, что хотите увидеть ее и поговорить с ней.

– Но они скажут, что у нас есть волосы и купальник.

– А вы скажете, что это ничего не доказывает. Вы просто хотите быть уверенной.

– А что если они захотят, чтобы я оставила где-нибудь выкуп?

– Не делайте этого. Требуйте прямого обмена: Микки на бриллианты.

– А если они не согласятся?

– Тогда сделка не состоится.

Ее голос заметно дрожит, словно вот-вот оборвется:

– А что если они не привезут Микки? Если сначала захотят забрать бриллианты?

– Вы откажетесь.

– Они ее убьют.

– Нет! Они скажут, что она сидит одна, голодная, что у нее на исходе вода или кислород. Они попытаются вас запугать…

– Но что если… – Рэйчел запинается, – что если они ее обидят?

Я почти вижу, как кристаллизуются ее мысли.

– Они ведь ее убьют, правда? Они никогда ее не отпустят, потому что она может их опознать.

Я сжимаю ее руки и заставляю посмотреть мне в глаза.

– Перестаньте. Соберитесь. В настоящий момент Микки – их главная ценность.

– А потом?

– Именно поэтому мы и должны ставить свои условия, а вы должны знать, как вести себя в сложившихся обстоятельствах. – Я встаю у нее за спиной. – Итак, давайте продумаем, что вы им скажете.

Я вытаскиваю мобильный и набираю номер. Телефон перед ней начинает звонить. Я указываю на него.

Она неохотно раскрывает аппарат.

– Алло?

– Выкинь этот чертов микрофон!

Она смотрит на меня и, запинаясь, произносит:

– О чем вы?

– Ты, сука! Выкинь чертов микрофон, или я убью Микки. Прямо сейчас!

– У меня… у меня нет никакого микрофона.

– Не ври! Выброси его из окна.

– Нет.

– Она мертва. У тебя был шанс.

– Я сделаю все, что вы скажете. Все. Пожалуйста. Уже выкидываю…

Рэйчел дрожит. Я беру телефон у нее из рук и сбрасываю звонок.

– Итак, он не знал, что у вас есть датчик. Он блефовал. И вы должны были его в этом уличить.

Рэйчел кивает и тяжело вздыхает.

Мы репетируем еще раз. Я хочу, чтобы она была вежливой и уверенной в себе, но не спорила. Не соглашалась, но и не нарывалась. Тянула время.

– Скажите им, что вы напуганы. Вы в этом деле новичок. Вы нервничаете. Они хотят контролировать вас, так покажите им, как вы уязвимы.

Мы репетируем два часа, прорабатывая разные варианты. Если смотреть на ситуацию реально, то я могу придумать только несколько планов. Снова и снова я повторяю один вопрос:

– О чем вы попросите?

– Увидеть Микки.

– Когда вы передадите выкуп?

– Когда Микки будет у меня.

– Именно. Когда будете держать ее за руку.

Я смотрю ей в глаза, надеясь увидеть ту же решимость, которую я видел на первой пресс-конференции после исчезновения Микки, когда Рэйчел сумела не потерять самообладания и не разрыдаться. Ту же решимость я видел на крыльце здания суда после вынесения приговора, когда она зачитывала по бумажке свое заявление.

– Вам не обязательно идти до конца, – напоминаю я ей.

Она не мигает и даже не дышит. Ее пальцы перебирают складки рюкзака.

Где-то далеко, на границе моего сознания, звонит телефон. Джо перегибается через стол и сбрасывает звонок. Он смотрит на меня в ожидании, а его левая рука дергается каким-то немыслимым образом.

– Вы что-то вспомнили.

Я чувствую, как постепенно успокаивается мое сердце.

– Недостаточно.

Его рука перестала трястись. На лице – непроницаемое выражение, если не считать блеска в глазах. Жизнь для него – великая тайна, непрестанно решаемая загадка. Большинство людей не в состоянии отрешиться от повседневной суеты и задуматься. Джо не может заставить себя не думать.