Пропавшая

30

– Куда мы едем? – спрашивает Рэйчел.

– Увидите. Это недалеко.

Мы останавливаемся у коттеджа в Хэмпстеде. Ворота увиты декоративным плющом, аккуратно подстриженные розовые кусты тянутся вдоль дорожки. Быстро пробежав по ней под мелким дождем, мы прячемся под навес над крыльцом и ждем, когда откроют дверь.

Эсмеральда Бёрд, внушительная женщина, упакованная в юбку и кардиган, оставляет нас в гостиной и отправляется звать мужа. Мы пристраиваемся на краю дивана и оглядываем комнату, заполненную вязаными декоративными наволочками, кружевными салфеточками и фотографиями упитанных внуков. Вот так выглядели гостиные, пока люди не стали закупать в Скандинавии склады, набитые лакированной сосной.

Я познакомился с четой Бёрд три года назад, в ходе первого расследования. Они пенсионеры, из тех людей, что сокращают гласные, обращаясь к полицейским, и голос которых изменяется, когда они говорят по телефону.

Миссис Бёрд возвращается. Она изменила прическу, по-другому уложив волосы. И еще сменила кардиган и вставила в уши жемчужные сережки.

– Я сейчас заварю чай.

– Спасибо, не стоит беспокоиться.

Она как будто не слышит.

– И у меня есть пирог.

В поле зрения появляется Брайан Бёрд, медлительный монстр с совершенно лысой головой и сморщенным лицом, напоминающим мятый целлофан. Он подается вперед, опираясь на костыль, и тратит, кажется, целый час на то, чтобы усесться в кресло.

В полном молчании чай заваривается, разливается, помешивается и сластится. Передаются куски фруктового пирога.

– Вы помните, когда я приходил к вам в последний раз?

– Да. Это было связано с пропавшей девочкой – той, которую мы видели на платформе.

Рэйчел переводит взгляд с миссис Бёрд на меня и снова растерянно смотрит на пожилую даму.

– Именно. Вы тогда решили, что видели Микаэлу Карлайл. Это ее мама, Рэйчел.

Пара грустно улыбается ей.

– Я хочу, чтобы вы рассказали миссис Карлайл, что видели тем вечером.

– Да, конечно, – говорит миссис Бёрд. – Но я думаю, что, скорее всего, мы ошиблись. Тот ужасный человек отправился в тюрьму. Не могу вспомнить его имя. – Она смотрит на мужа, который отвечает ей пустым взглядом.

Рэйчел обретает голос:

– Расскажите мне, что вы видели.

– На платформе, да… погодите-ка. Это было… вечером в среду. Мы ходили на «Отверженных»[100] в театр «Куинс». Я сотню раз ходила на «Отверженных». Брайан некоторые спектакли пропустил, потому что ему делали операцию на сердце. Так ведь, Брайан?

Брайан кивает.

– Почему вы думаете, что это была Микки? – спрашиваю я.

– Тогда ее фотография была во всех газетах. Мы как раз спускались по эскалатору. А она слонялась внизу.

– Слонялась?

– Да. Она выглядела немного потерянной.

– Что на ней было надето?

– Дайте-ка подумать. Уже так много времени прошло, дорогие мои. Что я вам тогда сказала?

– Брюки и куртка, – подсказываю я.

– Ах да, хотя Брайан решил, что на ней были спортивные штаны, – знаете, те, что застегиваются внизу на молнию. И на ней точно был капюшон.

– И он был поднят?

– Да.

– Значит, вы не видели ее волос: они были длинными или короткими?

– Только челку.

– И какого она была цвета?

– Темно-русая.

– Как близко вы к ней подошли?

– Брайан не мог быстро идти из-за больных ног. Я его опередила. Мы были футах в десяти. Сначала я ее не узнала. Я только заметила, что она выглядит потерянной, но не успела сложить два и два. Я ей сказала: «Тебе помочь, милая? Ты потерялась?», но она убежала.

– Куда?

– По платформе. – Она указывает куда-то мимо плеча Рэйчел и кивает. Потом подается вперед с чашкой в одной руке, нащупывает другой блюдце и соединяет их.

– Кажется, я тогда говорил с вами об очках, вы помните?

Она машинально прикасается к переносице:

– Да.

– На вас их не было.

– Нет. Хотя обычно я их не забываю.

– У девочки были проколоты уши?

– Не помню. Она убежала слишком быстро.

– Но вы сказали, что у нее была щербинка в зубах и веснушки. И что-то было в руках. Это могло быть пляжное полотенце?

– О боже, не знаю. Я стояла недостаточно близко. На платформе были другие люди. Наверняка они ее видели.

– Мы их искали. Но никто не пришел.

– О господи! – почти стонет Рэйчел, и ее чашка стучит о блюдце – так сильно у бедняжки трясутся руки.

– У вас есть внуки, миссис Бёрд?

– О да, конечно. Шестеро.

– Сколько им лет?

– От восьми до восемнадцати.

– А девочка, которую вы видели на платформе, – ей было на вид столько же лет, сколько сейчас вашему младшему внуку?

– Да.

– Она была напуганной?

– Потерянной. Она была потерянной.

Рэйчел смотрит с почти безумной сосредоточенностью.

– К сожалению, больше я ничего не помню. Слишком много времени прошло. – Миссис Бёрд смотрит на свои руки. – Казалось, это действительно она, но когда полиция арестовала того человека… ну… я подумала, что мы ошиблись. Когда стареешь, глаза часто подводят. Я вам очень сочувствую. Еще чашку чаю?

Вернувшись в машину, Рэйчел засыпает меня вопросами, на большинство которых я не в состоянии ответить. За несколько недель, последовавших за исчезновением Микки, поступило множество заявлений о том, что ее видели. В отсутствие других свидетелей и с учетом того, что на миссис Бёрд не было очков, я не мог положиться на ее слова.

– Но на станции должны были стоять камеры, – говорит Рэйчел.

– Пленки бесполезны. Мы даже не могли определить, ребенок ли это.

Рэйчел упирается:

– Я хочу взглянуть на запись.

– Хорошо. Мы едем как раз туда.

Штаб-квартира лондонского метрополитена находится на Бродвее, в квартале от Нью-Скотленд-Ярда. Начальник участка транспортной полиции главный суперинтендант Пол Маги – мой старый друг. Я знаю его тридцать лет. Когда-то по ночам ему не спалось из-за ИРА. Теперь из-за других террористов.

У него худое, гладко выбритое лицо. Он выглядит очень молодо, несмотря на седые волосы, которые становятся все белее с каждым разом, когда я его вижу. Скоро он сойдет за блондина.

– Паршиво выглядишь, Винс.

– Мне все это говорят.

– Я слышал, ты разводишься. Что случилось?

– Я забыл насыпать ей сахар в чай.

Он смеется. Со своей будущей женой Пол вместе ходил в начальную школу. Ширли – настоящая хранительница семейного очага и думает, что я дурно влияю на ее мужа, но все равно попросила меня быть крестным их старшего сына.

Мы сидим в кабинете, из окон которого Пол каждое утро наблюдает, как новый караул из казарм Веллингтона марширует по Бердкейдж-уок к Бэкингемскому дворцу. Рэйчел держится незаметно, ожидая, когда я ее представлю. Ее имя ничего не говорит Полу. Я сообщаю, что нам нужно просмотреть запись с камер слежения трехлетней давности.

– Мы не храним их так долго.

– Эту ты сохранил. Я тебя попросил.

Тут он вспоминает и снова смотрит на Рэйчел. Не говоря больше ни слова, он выходит из кабинета и ведет нас по коридору, набирая у дверей секретные коды, увлекая нас вглубь здания.

И вот мы сидим в маленькой комнатке и ждем, когда перемотается пленка. Рэйчел смотрит в одну точку и, кажется, почти не дышит. Зернистые черно-белые образы появляются на экране. Внизу у эскалатора на станции «Лестер-сквер» маячит маленькая фигурка. Если допустить, что это девочка, то на ней синий тренировочный костюм, а в руках она сжимает какой-то предмет. Это может быть пляжное полотенце. Это может быть все, что угодно.

На станции было двенадцать камер над платформами и эскалаторами. Но они были установлены под такими углами, что лица на пленке рассмотреть невозможно. Никакая любовь к компьютерам не заставит человека специально смотреть в объектив.

Пол Маги оставил нас одних. Я перематываю пленку и снова запускаю ее. Наклонившись поближе к экрану, мы видим, как девочка спускается по эскалатору, и почти вслух просим ее поднять голову. Внизу она останавливается, словно не понимает, куда ей теперь идти. В кадре появляется миссис Бёрд, через несколько минут – мистер Бёрд, который переставляет костыли, ковыляя за женой. Видно, как миссис Бёрд говорит что-то девочке, которая поворачивается и убегает, исчезая под аркой платформы южного направления.

В правом нижнем углу экрана указаны дата и время: 25 июля, 22:14. Среда, вечер.

Еще одна камера на платформе тоже зафиксировала девочку, но с гораздо большего расстояния. Кажется девочка одна. Полная темноволосая женщина в форме медсестры проходит мимо нее.

– Что вы думаете? – спрашиваю я Рэйчел.

Она не отвечает. Я поворачиваюсь к ней и вижу в ее глазах слезы. Она моргает, и капли падают вниз.

– Вы уверены?

Она кивает, все еще не говоря ни слова.

– Но ей может быть и семь лет, и семнадцать. Вы даже ее лица не видите.

– Это она. Я знаю свою дочь. Знаю, как она ходит, как держит голову.

В девяти случаях из десяти я счел бы это всего лишь отчаянным желанием матери верить, что ее дочь жива. Потому-то я и не показал эту пленку Рэйчел три года назад. Был риск направить следствие по ложному пути, занять десятки полицейских бесплодными поисками и отвлечь внимание общественности от главной проблемы.

Теперь же я верю Рэйчел. Я знаю, что в мире нет такого судьи или присяжного, который не усомнился бы в том, что именно Микки запечатлена на пленке, но это не важно. Человек, который знает ее лучше всех, уверен, что это она. В среду двадцать пятого июля – через два дня после своего исчезновения – Микки была жива.