Прорицатель

ПРОЛОГ

Он сидел на краю постели, выпрямившись так, будто в спину вогнали штырь. Это давалось нелегко, но так было проще переносить почти постоянную ломоту в костях — один из печальных уроков, подаренных старостью. К числу других относились и голос, давно утративший благозвучие, и ставшие пепельными волосы, и, конечно, кожа, напоминавшая теперь изморённую засухой, растрескавшуюся землю. Однако больше всего хлопот доставляло, пожалуй, испорченное зрение — вокруг терялись очертания, расплывались формы, и вот уже несколько лет, как он не мог читать и писать самостоятельно. И это удручало сильнее мышц, лишившихся мощи и гибкости.

Живая развалина — вот чем он стал. Жалкое подобие себя прежнего. Ну что ж — такова участь всего живого в Мироздании, и ничьи боги не ответят, хорошо это или дурно. Но, говоря по совести, он не имеет права жаловаться: век Странника и без того дольше века обычного человека, а главная его привилегия и главное проклятие — в том, что смерть не заберёт его, пока он сам не пожелает. Тело стареет и разрушается, но разум, память, способность рассуждать никуда не уходят — а значит, нет и опасности стать безвольным растением, бессловесной обузой для окружающих. Хотя бы это обнадёживает.

И ещё кое-что, конечно. Пророческий Дар. Нет силы, которая смогла бы изгнать или сломить его, поэтому видения приходят снова и снова — по-прежнему разные, по-прежнему запутанные и странные. Но он уже не видит в этом пытки, как в юности, или досадной привычки, как в зрелые годы, — он наслаждается ими, смакует каждую деталь, словно задыхающийся, который глотнул свежего воздуха. Потому что они — знак жизни. Живёт прорицатель, и роятся вокруг него бесчисленные миры, и переплетаются, вторя или противореча друг другу, тысячи тысяч судеб и возможностей. Всё идёт так, как должно быть.

— На чём я остановился? — спросил Мей, заметив, что слишком надолго умолк. Молодая женщина, сидевшая за столом у окна, поспешно зашуршала бумагами.

— На том, как сокол схватился с вороном.

— И это всё?

— Пока да.

— Дальше, Айвин, — он прикрыл глаза, вспоминая подробности, — они долго дрались — клювами, когтями; всюду летели перья. Ворон ранил сокола, но был повержен, и на его костях вырос сад.

— Добавите описание сада? — деловым тоном осведомилась Айвин, как только перо прекратило скрипеть по листу. Мей улыбнулся: эта дотошность напоминала ему давно почившую с миром сестру. Что и говорить, Айвин полностью влилась в их семью, и Тоддиар, его праправнук, поступил верно, когда женился на ней.

— Не стоит, это не так важно. Разошли в Академию, к Белому Камню и к господину аи Сейту на острова Минши. Пусть пересылают оттуда, куда сочтут нужным.

— А экземпляр для градоправителя?

Мей поморщился.

— Не думаю. Это явно его не касается.

— Но, господин Меидир, договор... — несмело начала она. Мей вздохнул.

— В бездну все договоры, дитя. Градоправителю вовсе не обязательно знать о каждом моём видении, я ведь уже объяснял. Я, разумеется, считаюсь его почётным советником на городской пенсии, но не слугой.

Айвин благоразумно не стала спорить. Мей слушал, как она переносит запись видения на другие листки. Он уже практически не мог её видеть, но отлично помнил, как она выглядит: бойкие глаза, приятная полнота, роскошная грива волос. Не женщина, а находка — прекрасная жена для Тоддиара и мать для детей, рачительная хозяйка, вдобавок — сиделка и секретарь для дряхлого, полулегендарного предка своего мужа. И всё в одном лице. Не позавидуешь такой жизни.

Мей поселился в этом доме на Улице Кровельщиков одиннадцать лет назад, когда Тоддиар аи Батвиг, правнук Инис, младшей дочери Атти и его племянницы, ещё жил там один. Тоддиар был человеком необычным для пришедших новых времён: здравомыслие сочеталось в нём с добротой, а доходящая до застенчивости скромность — с живым интересом ко всему новому. Должно быть, поэтому он с искренним уважением отнёсся к чудаковатому старику с родственной кровью и радушно принял его под свою крышу. Мей им гордился: Тод оказался не только последним его родичем, оставшимся в живых, но и лучшим врачом в Городе-на-Сини. Он много и честно трудился, так что мог позволить себе, а после и Айвин с детворой безбедную жизнь.

Здесь Мей обрёл тихое пристанище после своего долгого, безумно долгого пути. Может быть, и странно называть тихим пристанищем место посреди Города, который за последние десятки лет ещё больше разросся, а по громкости шума и степени загрязнённости превзошёл даже Город-у-Красной-Реки. Однако иначе Мей не сумел бы описать это: он был как лодка, которую швыряло о скалы в бурю и прибило наконец к берегу.

Новые звуки вплелись в гомон с улицы и грохот проезжавших мимо экипажей: снизу донёсся дробный топот и детские голоса. Айвин вскочила из-за стола.

— Вернулись. Пойду встречу.

— Конечно, ступай, — сказал Мей. Он оживился: каждый день с нетерпением ждал возвращения этих маленьких бестий из школы. Он не сумел бы подобрать слова, чтобы описать, как исступлённо любил их и какая светлая грусть охватывала его на семейных ужинах Тода и Айвин. «Сентиментальный старик», — с мысленной усмешкой пожурил он себя. Ну и пусть. Боги не послали ему, неприкаянному, собственных детей и собственного покоя, так что не смеют теперь мешать любоваться чужими.

Айвин отсутствовала недолго, но Кенрад и Эвви опередили её, ворвавшись в комнату с возбуждёнными криками.

— Дедушка Мей, скажи ему, что он дурак! — восьмилетняя девочка кинулась в его объятия, и он с улыбкой почувствовал знакомое сооружение из косичек на голове и карамельный запах из кондитерской лавки. Как всегда, требование звучало весьма решительно. Её брат — на полтора года старше и куда более степенного нрава — остановился поодаль, сердито чертя носком по ковру.

— Это почему же? — поинтересовался Мей, пока Эвви по-свойски усаживалась к нему на колени.

— Я не подкидывал рыжей Гилти мышь за шиворот, я уже говорил! — возмущённо вмешался Кенрад. — Я даже не знал об этом!

— Зато ты вместе со всеми дразнил её, и меня заодно!

— Вот ещё, даже не думал. Против тебя я слова не сказал.

— Всё ты врёшь! Я заступилась за неё, а ты сказал, что все девчонки дуры и трусихи.

— Ну я же не тебя имел в виду! — вскипел Кенрад, ожесточённо теребя статуэтку с комода. — И вообще, никто не просил её вопить так, будто её режут!

— Я попрошу дедушку Мея позвать Отражение, чтобы на вас наложили заклятие безмолвия, — пообещала Айвин, открывая дверь. — А ну быстро мыть руки и в столовую!

— Ну, нет, Отражение — это перебор, — сказал Мей и, подумав, добавил: — Хотя... Многие из них не любят девочек, которые обзываются по пустякам, а ещё больше мальчиков, которые смеются над чужим страхом.

— Откуда тебе знать? — подозрительно спросил Кенрад. — Вряд ли вы с ними это обсуждали.

Мей вздохнул. Ох уж это беспощадное взросление. Жаль, что они перестали верить каждому его слову.

— Я могу судить об этом по многим другим вещам. Честное слово, — он помедлил, осознав, что даже чуть-чуть лукавит. Гэрхо, да и некоторые из прочих знакомых ему Отражений определённо были бы в восторге от затеи с мышью и долго хохотали. Но детям необязательно об этом знать. — Так или иначе, думаю, вам пора забыть эту глупую историю и пообедать. Не стоит злиться друг на друга — бесполезное занятие.

— К тому же суп остывает, — напомнила Айвин. — А Тэлли сегодня сварила тот самый, с опятами.

И точно — по дому уже разносился густой грибной аромат. Мей решительно попытался высвободиться из ручонок Эвви, чтобы встать; с годами это становилось всё сложнее.

— Историю, — попросила она неожиданно смиренным голосом. — Только одну, ну пожалуйста.

— Да, пожалуйста! — поддержал Кенрад, усаживаясь на полу у кровати; уж в этом они всегда были единодушны. — Мы не голодны, мама.

— Опять эти капризы, — как можно суровее сказала Айвин. — Потом вы уйдёте бродить по улице, а уроки снова останутся неприготовленными.

Дети наперебой принялись разуверять её, а Кенрад даже сгоряча пообещал выучить годы правления всех королей Дорелии. Мей подумал, что к вечеру он точно пожалеет об этом, и заверил:

— Сразу после обеда, договорились? Я не забуду. Какую вы хотите?

— Про сокровища из лабиринта! — вдохновенно воскликнул Кенрад. — Ты её тогда не закончил.

— Об этом можно и позже, — возразила Эвви и застенчиво добавила: — Ты давно обещал рассказать, как женился.

Кенрад пробормотал что-то вроде «Какая скукота», а потом повисла неловкая тишина. Айвин кашлянула.

— Разберётесь потом. А если сейчас же не спуститесь, я оставлю вас без десерта. Сегодня — действительно.

Звучало весомо. Мей вздохнул. Ничего в этом страшного нет, в конце концов; надо выходить из ситуации. Можно опустить всё, что непригодно для детского слуха — всю кровь, все метания...

И всего Кнешу.

Он до сих пор не понял, как умудрился рассказать им примерно треть своей насыщенной жизни, ни разу не упомянув Кнешу. В самой просьбе ничего страшного не было: о Ниэре он мог говорить бесконечно. Она осталась самым чистым, самым горьким в его жизни, его недолгим счастьем, пронзительным, как мелодия для флейты. Итогом его видений, его памятью и защитой. Его женой.

Иное дело — попытаться рассказать о ней и о тех сокровищах так, чтобы они поняли — и так, чтобы не упомянуть Кнешу. Почти невозможно. И нужна будет долгая предыстория.

— Всё в порядке, — он потрепал Эвви по макушке. — Я расскажу и то, и другое. Эти истории легко совместить.

ГЛАВА I

Белка увяз в очередном сугробе почти по пояс и тихо выругался, начав выбираться. Он даже задохнулся, пока выуживал из-под снега мешок под дрова, топорик и обе ноги. И вздумалось же отцу послать его в Бор после метели, которая разыгралась вчера.

Белка до сих пор был сам не свой от унижения — такого, какое только может охватить двенадцатилетнего паренька после клеветы и несправедливого наказания. У него и в мыслях не было стащить последнюю краюху у маленькой Синицы; более того, он понятия не имел, кто бы мог до этого додуматься. Может, Барсук — вечно ищет, чем бы набить себе брюхо. Или Выдра, он всегда рад подставить Белку. Так или иначе, его недурно выпороли — треклятые розги, теперь он долго не сможет сесть — и внеурочно выгнали за дровами и хворостом на лютый мороз. Чудный предстоит вечер.

Белка вздохнул, отряхнулся и побрёл дальше. Неподалёку послышался какой-то хруст, но он не обратил внимания: наверное, заяц проскочил. А может, прошагал мимо олень — кто знает. Зимой в бору красиво: еловые лапы и ветки вязов под пушистым снегом похожи на кружева, которыми торгует толстая Куница, а если приглядеться, можно различить в их переплетениях очертания зверей, птиц или человеческие лица. Белка бы сейчас с радостью плюнул в ухмыляющуюся рожу Выдры, даже будь она выложена в дереве.

А ещё лучше — в холёное лицо мачехи. Но об этом лучше не думать. О ней в деревне ходили такие слухи, от которых только вздрагивать — и, что самое пугающее, Белка ни один из них не мог оспорить с чистым сердцем.

Житьё у Белки в последнее время, что греха таить, было незавидное. После новой женитьбы отца всё пошло наперекосяк — правду, верно, говорят, что Бдящий Бог не одобряет вторых браков. Мачеха, красивая и смешливая, казалась приветливой и доброй только при гостях; на деле она невзлюбила всех детей мужа от покойной Перепёлки, а Белку — в особенности, и с тех пор ему то и дело доставалось за чужие огрехи и шалости.

К тому же и других проблем было навалом — Белка уже достаточно вырос, чтобы это понять. Бесконечная война Императора с Серым Князем разоряла их, еды становилось всё меньше, зима свирепствовала и тянулась дольше обычного, скот падал, деревня вымирала. Не хватало рабочих рук; Белка, конечно, помогал чем мог, но не вошёл пока в силу. Поэтому он не так уж винил отца, которому просто недосуг было разбираться в семейных сварах: ещё бы — столько забот и голодных ртов на шее, а к тому же молодая и любимая жена. И Синичка — их первое дитя, недавно оторвавшееся от материнской груди, совсем крошечное и хрупкое.

Белка поднял голову в мутновато-серое небо, кое-как освещённое тусклым светом Льёреми — точно сквозь бутылочное стекло. Сказители говорили, что когда-то, бесчисленные годы назад, Льёреми сияла ярко и дарила куда больше тепла. В ту пору земля рождала множество ныне позабытых ягод и плодов, люди не знали нехватки пшеницы, а дети не успевали вырасти за то время, пока на реках не тронулся лёд. День можно было легко отличить от ночи — а всё потому, что Спящая Богиня не была Спящей.

Но всё изменилось после Великой войны. У Белки сохранилось только очень туманное представление о том, из-за чего война началась и между какими противниками происходила. Знал он лишь, что в итоге она охватила весь мир и поставила его на край гибели. И тогда Богиня-Мать согласилась принести себя в жертву, чтобы спасти людей и тех существ, которые населяли эти земли раньше них; она погрузила себя в вечный сон, и вместе с ней почти погасла Льёреми. Так что не вернётся настоящий день и настоящее лето, пока не разбудят Богиню — но она спит далеко, под толщей воды, на священном острове, и это всё не более чем красивые легенды.

Белка выбрал подходящее дерево, остановился рядом и занёс топор, собираясь примериться к нижним веткам. Но его отвлёк скрип снега и шум голосов, нарушивший лесную тишину. Кто-то негромко переговаривался, и они приближались.

За годы многочисленных стычек князей друг с другом и с новоявленным Императором у Белки сполна выработалось полезное знание: если есть возможность, прячься. Отец втолковывал это им всем, особенно после того, как сгорел их прежний дом в селении на берегу Мортули. После того, как погибла мать.

Поэтому Белка юркнул в густые заросли запорошенного орешника, поскорее освободив то, что осталось от тропы. Он присел на корточки и плотнее закутался в куртку, спасаясь от холода. Потом осторожно раздвинул ветки и вытянул шею: увидеть путников глубоко в бору в такое время — событие неожиданное, а опасность щекотала его любопытство. Хотя Белка был уже слишком взрослым, чтобы верить в сказки о лесных троллях, его всё ещё влекло всё загадочное и таинственное, и братья частенько смеялись над тем, с какой бессмысленно-счастливой улыбкой он слушал захожих сказителей.

Их было трое, и у каждого лошадь в поводу: верхом тут не проедешь. Белка вытаращил глаза; густо-вишнёвые шкуры лошадей роскошно лоснились, чёрные гривы падали почти до земли, сумрачно блестели жуткие, горящие красным глаза, а из ноздрей валил пар. Настоящие южные кони. В пределах новорождённой Империи они ценились выше золота, и позволить их себе могли далеко не все княжеские дружинники. А это, скорее всего, они и были. На всех троих — кольчуги под распахнутыми меховыми плащами и лёгкие шлемы, простые и ничем не украшенные. Двое мужчин шли чуть впереди и переговаривались; к поясу одного из них, того, что повыше, были привязаны ножны с коротким мечом, другой казался безоружным. За спиной третьего висел колчан, полный стрел с жёлтым оперением. Белка вздохнул с облегчением: значит, это имперцы, и бояться в общем-то нечего. Но его вздох оборвался где-то на середине, потому что солдаты вдруг остановились как раз напротив его укрытия. Белка проследил за направлением взгляда человека с мечом (к слову, из-под шлема на его спину падала толстая светло-русая коса — знак воинской славы) и похолодел. На снегу чернел его забытый топорик.

— Кто здесь? — мужчина возвысил голос, положив ладонь на рукоять. Белка сжался.

— Поражаюсь упорству его Серого сиятельства, если это новая засада, — расслабленно и даже весело сказал его спутник, шагавший позади. Из троих он казался самым узкоплечим и молодым.

— Это не засада, — решился Белка, вылезая из кустов и мысленно проклиная себя. Как можно быть таким дурачком?! Может, мачеха не так уж и неправа... — Это только я. Простите, господа, я сейчас уйду.

— Э, нет, — мужчина с мечом пристально оглядел его, не отнимая руку от ножен. — Что ты тут забыл, парень?

— Ладно тебе, Волк, — примиряюще заметил безоружный. Белка, робея, поднял глаза: у этого было широкое скуластое лицо с курчавой чёрной бородой; он по-доброму улыбался. Что до Волка, то имя очень подходило ему — от пронзительного взгляда и резких складок возле рта пробирал холодок. — Просто деревенский мальчишка. Держи инструмент, — он наклонился и ловко кинул топорик точно в руки Белке. Тот благодарно кивнул.

— Кто знает, — покачал головой Волк. — Забыл ту хорошенькую прачку из предгорий?... Как тебя звать?

— Белкой... Я за хворостом пришёл.

— Откуда пришёл?

— Из Местечка, — Белка махнул рукой в сторону деревни. Она была совсем молодой и потому не успела обрести настоящего названия. Путники переглянулись.

— О, нам, кажется, светит ночлег под крышей, — насмешливо протянул лучник, подходя ближе. На вид он был не старше лет двадцати и обладал прямо-таки медовым голосом — такому бы позавидовали певцы. — Я умру от счастья, как только у меня в желудке окажется хоть что-то горячее.

— Я бы не стал доверять... — начал Волк.

— Да брось. Льёреми заходит, кони устали, а мы закоченеем в этом лесу. Ты проводишь нас к себе в деревню, Белка?

— Конечно, — он закивал, и сердце сладко замерло в предвкушении чего-то неописуемого. Воины Империи — так близко! Интересно, в скольких боях они побывали? Плавали ли на ладьях? А вдруг встречались с самим Императором или — страшно подумать — с Серым Князем?... Белка теперь жадно ловил каждый их жест. Волк — его решения, очевидно, ждали все — ничего не сказал, но неодобрительно поморщился. Заключил беседу чернобородый:

— В общем, заканчивай с хворостом, мы пока подождём, а там покажи нам дорогу. Я Карп, а это Волк и Чибис. Из всего отряда нас осталось трое, и мы не причиним вреда твоим родичам.

Белка даже разомлел, слушая его. Он давно предполагал, что молва о дружинниках — безмозглых грубиянах, которые не могут связать двух слов и рубят всё, что движется, — не более чем молва. Однако Волк подпортил его восхищение, гаркнув:

— Не распускал бы ты язык перед каждым... Ладно. Только давай быстрее со своим хворостом, парень.

Оказавшись в домашнем тепле, Белка блаженно вздохнул и поскорее избавился от мешка, свалив его на скамью. Внутри, как всегда, было душно из-за обилия народа: вместе с отцом жило несколько старших родичей и боковых семейных ветвей — братья с детьми и жёнами. Вся деревушка, по сути дела, состояла из четырёх таких же больших семей.

Женщины как раз собирали на стол — разливали по мискам дымящуюся похлёбку, резали хлеб и сыр. Дядя Крот плёл корзину, засветив лучинку — он считался лучшим в Местечке корзинщиком; другой дядя, Вепрь, опять отчитывал за что-то свою нерадивую жену; дедушка Ворон уже спал в своём углу, отвернувшись лицом к стене; Синичка тихонько возилась с деревянными фигурками; бабушка Сова, как обычно, монотонно покачивалась, устремив в огонь слепые глаза... Но, как только Белка показался на пороге не один, а с тремя дружинниками, жизнь точно остановилась, и почти все уставились на них, умолкнув и замерев. Ласка, сестра Белки, старше его пятью годами, тихонько вскрикнула и выронила поварёшку. Мачеха, оправившись от собственного изумления, сердито шикнула на неё.

— Мир вашему дому, добрые люди, — Карп шагнул вперёд, снимая шлем. — Можно ли переночевать у вас?

— Странники измучены дорогой и битвами, — белозубо улыбнулся Чибис, — и готовы заплатить, если нужно.

— Низко брать плату за кров, — тихо сказал отец, отрываясь от счётов. Он встал и со спокойным достоинством оглядел вошедших — здесь, в этих стенах, он был господином, и никакие дружинники не пугали его. Однако Белка в такие мгновения боялся его даже сильнее, чем во время вспышек гнева, которым отец часто бывал подвержен. — Милости просим. Но негоже всё-таки приводить домой незнакомцев. Времена сейчас неспокойные, — добавил он, не глядя на Белку. Тот почувствовал, как горит лицо, и поспешил к своему месту за столом.

— Низко и шарахаться от каждого чужака, хозяин, — с какой-то затаённой скорбью произнёс Чибис. Волк вздрогнул от этих слов, но промолчал. — А больше смешно. Мы подданные того же Императора, что и ты.

Отец недоверчиво хмыкнул. Все присутствующие ощущали, что собирается гроза: подобные темы с ним лучше было не затрагивать.

— А давно ли это так?...

— Ах, ну к чему сейчас такие разговоры? — с приятной улыбкой вмешалась мачеха. — Скоро всё остынет. Садитесь, господа дружинники, отужинайте с нами. Еда бедная, но — что послали Отец и Матерь.

— У крыльца наши кони, — хмуро бросил Волк. — Мы просим...

— Да-да. Выдра, отведи лошадей в хлев и насыпь им овса, — распорядился отец (конюшни у них в Местечке, само собой, не было ни у кого). После слов мачехи он как будто смягчился. — И правда, садитесь. Уже поздно, а вы явно голодны.

Скоро дружинники отложили оружие, все расселись, и некоторое время ужин тянулся в тишине — жильцы только временами украдкой поглядывали на нежданных гостей, и младшие дети еле удерживались от шушуканья. Дружинники ели много и жадно, особенно Карп, который к тому же не забывал благодарить за каждый кусок широкой улыбкой. Судя по имени, он из Озёрного края или даже с берегов Кьёлле, а люди оттуда славились любовью к хорошей еде.

Вскоре, однако, отец не выдержал и задал пару незначительных вопросов; отвечали ему Карп или Чибис, Волк продолжал угрюмо молчать. Чтобы заполнить неловкую паузу, Чибис предложил песню, достал диковинную лиру (Белка никогда не видел такой: струны натянуты на черепаший панцирь) и под её переливы исполнил несколько коротких сказаний, перемежая их весёлыми песенками, да так мастерски, что на самых печальных местах глаза Ласки наполнялись слезами, а Пчёлка, младшая дочь дяди Крота, забывала есть от восхищения. Белка и сам заслушался и с завистью думал, уж не был ли Чибис менестрелем при каком-нибудь князе до того, как взялся за лук.

— Недурно, — хрипло одобрил Волк после того, как Чибис умолк, — но не мужское это дело — выводить трели. Особенно теперь.

— Отчего же? Не только на войне мужчина должен быть храбрым и умелым, — возразил Чибис, посылая Пчёлке проникновенный взгляд.

— Всё-таки для песен и правда мрачновато, — промолвил отец и вдруг резко спросил: — Куда вы сейчас направляетесь?

— В Яргли, — без удивления ответил Чибис. — Вливаться в новый отряд. Там назначен сбор.

— В Яргли... Довольно далеко к востоку. Дня четыре конного пути. Почему вас только трое?

— Это все, кто выжил, — Волк криво улыбнулся, прожигая глазами столешницу. Обветренные пальцы сжались в кулак от сдерживаемого бешенства. — Три дня назад кончилась осада Балури. Мы взяли её.

— Балури? Самая укреплённая крепость Серого Князя? — оживился отец. Он всегда алчно ловил все военные новости — даром что жил в глухом углу на самом севере.

— И к тому же его последний оплот на материке. Карп поднял над ней знамя Лирд'Алля, но в округе весь снег покраснел от крови, — Волк качнул головой, и выражение его лица сделалось по-настоящему страшным, Белку даже мурашки пробрали. Интересно, какой Волк в бою? Вот уж чьим врагам не позавидуешь. — А Князь сбежал, только его и видели. Один Армаллион у него остался...

— Но ведь Остров Богини не признал его власти, — внезапно сказала мачеха. Отец с досадой повернулся к ней.

— Женщина, сколько раз я просил тебя не вмешиваться...

— Прости, муж, — она смиренно склонила голову. Белке даже плюнуть захотелось — такая она притворщица!.. — И всё-таки всем известно, что Орден Спящей Богини вне войн и князей, и даже вне власти Императора.

— Ну, это ненадолго, — заметил Карп.

— Откуда хозяйка столько знает о дальних землях? — полюбопытствовал Чибис. Мачеха изобразила смущение.

— Моя сестра — жрица Ордена.

Несколько мгновений длилось почтительное молчание; отношение к Ордену было более чем особенным. Его служительницы с детства посвящали себя служению Богине и сами считались чуть ли не полубожественными существами, мудрыми и могущественными колдуньями. Белка привык к тому, что мачеха к месту и не к месту вспоминает свою уважаемую сестру. Кое-кто за столом закатил глаза, в очередной раз услышав об этом.

— Так или иначе, — возобновил беседу отец, — это значит, что война идёт к концу, не так ли?

— Если бы, — вздохнул Карп. — Как только Серый Князь заручится поддержкой Ордена, Императору несдобровать. Его положение сейчас очень непрочно.

— Да и слава богам, если так, — злобно швырнул отец. — Он сделал не меньше зла, чем Князья, только ещё прикормил лживыми обещаниями.

После этих слов мачеха дрожащей рукой тут же принялась убирать посуду. Женщины бросились ей помогать, а мужчины помрачнели, но прервать главу рода никто не осмелился. Даже пламя в очаге заметалось, будто почуяв недоброе.

— Думай о том, что говоришь, хозяин, — медленно проговорил Карп. — Император создал Лирд'Алль, сделал сильными наши земли. Князья больше не грызутся, как псы в своре, и ты можешь жить спокойно, не опасаясь, что завтра твой род уведут в рабство.

— Разве? — взвился отец; лицо у него покрылось красными пятнами — опасный, очень опасный признак. Белка сжался на скамье; больше всего он хотел стать невидимым, как беляк на снегу. — Это всё просто ложь — наглая и бессовестная, и сам ты прекрасно это знаешь, дружинник! Неужели прекратились набеги с островов и юга? Неужели налоги Императора легче княжеских? Или меньше стало казней, или меньше наших сыновей посылают умирать? Или не собирается он сделать меня своим рабом; так в чём же разница?

— Разница, — весомо и угрожающе сказал Волк, — в том, что он законный властитель этих земель, и в его праве заставить Князей подчиняться.

— Законный? — насмешливо повторил отец и плюнул на пол. — Вот что такое этот закон! Удобно слушаться законов, которые пишешь сам!.. Мне тошно вас слушать: ваших же товарищей перерезали, как свиней или кур, а вы защищаете того, из-за чьих приказов это случилось...

— Хозяин, образумься, — взмолился Чибис, вставая из-за стола и с тревогой глядя на Волка; он явно предчувствовал бурю так же, как и все присутствующие. — Нехорошо восставать против своего господина, каким бы он ни был. Мы обязаны Императору всем...

— О, вы-то да, — осклабился отец. — Сколько подачек вы уже получили? Сколько земель, которые сейчас заняты такими же, как я, он уже обещал вам, дружинники?

— Нет, я не намерен это терпеть! — взревел Волк и вскочил, швырнув об стену свою миску. Синичка расплакалась, и кто-то унёс её; слепая бабушка принялась громко молиться Богине; остальные домочадцы быстро ретировались — все, кроме Белки. Он и сам не знал, почему остался — его словно цепями приковали к скамье. — Грязный изменник! Мы жертвуем жизнью, чтобы процветали такие черви, как ты!..

Отец побледнел и схватился за стол; дядя Крот предупреждающе положил руку ему на плечо и что-то горячо зашептал. Драться с имперскими дружинниками — значит подписывать себе смертный приговор, да и их оружие совсем недалеко. Кроме того, пока они совещались, Чибис и Карп успели примкнуть к Волку: встали по обе стороны от него и выхватили спрятанные до этого в голенищах сапог ножи.

— Мы не причиним никому вреда, — поднял руку Чибис, — если ваш хозяин извинится, как подобает.

— Муж мой, пожалуйста, — громко прошептала мачеха из противоположного угла. Отец вздохнул и неохотно процедил:

— Я извиняюсь, был слишком резок. Это всё, господа дружинники?

Чибис и Карп определённо удовлетворились бы этим, но Волк строптиво вскинул голову:

— Нет, не всё. Сам знаешь, что теперь предписано нам по новому закону.

У Белки сжалось сердце — он понял, о каком законе речь. О нём много говорили в Местечке. Подошедший сзади Барсук красноречиво пихнул его локтём.

— Ни за что, — отрезал отец. — Я никогда не пойду на это. Отдать сына в число воинов Императора?

— Воинов Империи Лирд'Алль, — поправил Волк. — Для благородного дела. Рано или поздно тебе всё равно придётся это сделать.

— Но не сейчас.

— Не тебе решать. Ты оскорбил нас, — он крепче перехватил нож и улыбнулся — точнее, оскалился. — Теперь плати. Не отдашь по доброй воле, хозяин — и мы сами возьмём любого.

На лице отца, да и многих других, отражался искренний ужас. Волк мог потребовать кого угодно — наследника, или самого сильного, или считавшегося самым смышлёным... Для отца это будет не просто удар — это будет крах рода, гнев богов. А мачеха, пожалуй, обрадуется — её сыновей здесь нет, и она видит в них соперников для собственных будущих детей. Белка сглотнул — в горле у него пересохло, а сердце неистово колотилось. Кого угодно мог потребовать Волк — кого угодно, кроме самого незаметного, хилого и невзрачного...

— Давайте я пойду, — услышал Белка свой голос.

Вот так, ни с того ни с сего, и решилась его судьба.

ГЛАВА II

Изжелта-бледная женщина лежала на каменном полу, в центре круга из двенадцати валунов. Черты её лица, и при жизни резкие, теперь заострились ещё сильнее и стали строже; худые, жилистые руки сложили на её животе, поверх белоснежного одеяния жрицы Ордена из тонкой козьей шерсти. Границы между её маленьким, высохшим телом и полом размывались в неверном свете чадящих факелов, и казалось, что сетка её морщин — продолжение сложных витиеватых узоров, в которых важна каждая черта.

Спустившись в святилище, Сейхтавис (а когда-то, в миру, просто Змейка) встала на колени и поцеловала эти переплетения; камень обжёг губы привычным холодом. Потом она вошла в круг камней и остановилась, глядя на покойную. Десятки разных чувств боролись в ней сейчас, скрытые за маской обычной сдержанности.

Верховная жрица никогда не любила Сейхтавис, и это было взаимно. Причины этой нелюбви копились годами и были очень разными — от происхождения (Сейхтавис родилась в семье простых селян и знала, что Верховная не может совладать со своей спесью княжеской дочери) до регулярных столкновений в диспутах и личных качеств. Ещё будучи послушницей, Сейхтавис проявила такой мощный и цепкий, хотя и не творческий ум, что временами вводила своих наставниц в остолбенение. Ей с одинаковой лёгкостью давались чужие языки и математика, астрономия и история, а самое главное — те знания, которые веками пестовались Орденом Спящей Богини и не были доступны больше никому в мире.

Как найти связь между фазами ночных светил и штормами в море. Как излечить смертельный недуг — и как умертвить незаметно и быстро, без крови и силы. Как вытравить нежеланный плод из чрева — и как дать надежду женщине, считающейся бесплодной. Как разорвать путы усилием воли; как найти сокрытое и как спрятать так, чтобы не нашёл никто; как указать путь и как заставить заблудиться; как одурманить и как прояснить разум... В общем — как говорить с Матерью.

Она — Великая Мать, Спящая Богиня, Создательница — спит глубоко на морском дне и лишь избранным своим дочерям иногда позволяет духовно прикоснуться к себе. Можно посвятить ей всю жизнь, но всё-таки не достичь того, что составляет подлинную силу жрицы — блаженного состояния слияния с ней. Однако с Сейхтавис произошло иначе: она, наоборот, была осенена благодатью Богини — по крайней мере, такие разговоры ходили вокруг неё с самого детства.

Девочек привозят на остров Армаллион в возрасте от семи до девяти лет, и до пятнадцати они считаются послушницами, сохраняя право уйти. Большинство так и поступает, не выдерживая суровых условий — жизни почти впроголодь, в трудах, занятиях и молитвах, с перспективой вечного затворничества и безбрачия; покидать Храм даже для похода в город (а вольный город Армаллион, под защитой войска и властей которого находится Орден, занимает большую часть острова) дозволяется только с личного распоряжения Верховной жрицы. Остров маленький и каменистый, а сам Храм и подавно вырублен в скале; здесь всегда ветрено и влажно, часты дожди и туман, а о летнем тепле можно совсем забыть.

Сейхтавис осталась и принесла обет жрицы. Её молитвы, исполненные искренней веры, часто превращались в то, что простой люд зовёт заклятиями — и достигали цели. Верховная, отдавая должное её способностям, иногда советовалась с ней в сложных вопросах (а таких становилось всё больше из-за войн на материке; впрочем, и проблем внутри Ордена тоже всегда хватало), но держала на расстоянии, окатывая откровенной холодностью. Сейхтавис, тем не менее, не жаловалась — слишком честолюбивой она никогда не была и оспаривать чьё-либо превосходство не пыталась. Но и подруг у неё не нашлось: сколько она себя помнила, её всегда окружал клубок завистливых сплетен и козней. Сейхтавис претили интриги, так что Верховной нечего было опасаться с её стороны, но, видимо, её, как и других, пугала излишняя независимость.

Кроме того, Сейхтавис считали сухой и равнодушной, живой машиной для исполнения воли Ордена; когда-то такое мнение оскорбляло её, а теперь, в зрелые годы, она и сама не знала, верно ли это. Молчаливая отстранённость оказалась крайне удобной позицией для выживания в Ордене, и Сейхтавис не собиралась отказываться от неё.

И вот Верховная лежит здесь, добитая давней болезнью и старостью. Сейхтавис знала: отныне всё изменится, и не в её власти предсказать, как именно. Странное состояние овладело ею в этих серых стенах, которые пропитались запахами сжигавшихся трав: словно одна её часть сожалела о смерти Верховной, а другая смотрела со стороны и недоумевала, о чём тут жалеть? Всё идёт своим чередом, только и всего. Сейчас Верховная рядом с Богиней — и явно счастливее их всех.

Сейхтавис вздохнула и поклонилась телу, а потом прикоснулась губами к ледяному лбу. Каких бы обид и столкновений не было между ними, их все нужно отпустить сейчас. Но почему она чувствует такую бесконечную усталость, почти разбитость?...

— Сестра Сейхтавис, я помешала Вам? Простите.

Она обернулась, сразу узнав этот голос. На ступенях лестницы из чёрного камня (это святилище, одно из многих, располагалось под землёй) стояла сестра Ашварас — бывшая ученица Сейхтавис, а ныне младшая жрица, в положенном её сану тёмно-синем одеянии. Бледность и худоба не приглушали её красоты, яркой и почти вызывающей; юная, статная и прямая, как стрела, с густо-рыжими, едва ли не багровыми локонами и чуть раскосыми глазами цвета прозрачной морской воды, какой она бывает в погожий день у самого берега, Ашварас каждым своим появлением вызывала у Сейхтавис невольное восхищение и — не то чтобы зависть, но непонятную грусть и сожаление об утраченной молодости. Сама она никогда не была красавицей, а годы служения Ордену выпили её без остатка.

— Нет, что Вы. Я пришла попрощаться с Верховной.

— Я знала, что найду Вас здесь, — Ашварас спустилась, подошла и остановилась поодаль; она не почтила тело ритуальным поцелуем, а только поклонилась ему. — Совсем скоро полдень, за Верховной придут носильщики.

— Я помню.

— Вы придёте на похороны?

— Конечно.

— Тогда я провожу Вас... — Ашварас помолчала, будто в нерешительности, потом шагнула ближе и с участием заглянула Сейхтавис в глаза: — Госпожа, Вам, должно быть, очень страшно?

Что-то дрогнуло и сжалось внутри Сейхтавис. «Госпожа» — Ашварас обращалась так к ней только в пору своего послушничества, будучи совсем девочкой и подчёркивая старшинство. Да и к чему это внезапное участие и странный вопрос?...

— Страшно? О чём Вы?

— Как же, — она кивнула на тело, скользнув взглядом по орнаментам на полу. — Вы ведь рассказывали мне об этих символах. Развилки, исходы событий, вероятности... Одно сцепляется с другим, и ничего не происходит просто так. Правильно?

— Естественно, — Сейхтавис всё ещё не понимала, к чему она клонит.

— Смерть Верховной — важное событие, и оно много чего повлечёт за собой. В первую очередь — выборы новой главы Ордена.

— Это всем известно, дитя, — мягко заметила Сейхтавис, невольно любуясь ею. Ей вдруг вспомнилось, как сосредоточенно и старательно Ашварас всегда чертила и рисовала; в детстве у неё была смешная привычка высовывать при этом кончик языка. — Так зачем говорить об этом?

— Разве Вы не понимаете? — в приятном голосе послышался нажим. — Мало кто отважится произнести это вслух, но всем понятно, кто станет Верховной. Никто не достоин этого больше, чем...

— Молчите! — поспешно прервала Сейхтавис, облизнув вдруг пересохшие губы. Этого ещё не хватало. Она отошла к ближайшему камню и привалилась к нему плечом; давление знакомой пористой поверхности успокаивало.

Разумеется, она думала об этом — не могла не думать. Только старшие сёстры, достигшие определённого сана и возраста, имели право претендовать на это почётное место, и их список по всем правилам должен быть оглашён на следующий день после похорон. Сейхтавис знала, кто будет в этом списке, и знала, что её шансы высоки. Но она никогда не рвалась к власти, и одна мысль о такой возможности вызывала ужасную тревогу.

— На всё воля Великой, — сказала она наконец, вознося руки в молитвенном жесте к сводчатому потолку, терявшемуся во мраке. — У нас нет права судить о подобных вещах, тем более теперь, когда плоть Верховной ещё не воссоединилась с ней, как её дух. Это святотатство, сестра.

— Однако в моём голосе Вы можете быть уверены, — спокойно проговорила Ашварас. Сейхтавис попыталась как можно доступнее показать на лице недовольство. Это далось нелегко: привязанность к этой девушке давно не позволяла ей быть объективной.

— Вы не понимаете, о чём рассуждаете. Сан Верховной — это тяжкий груз, и я думаю о нём больше, чем о почестях. Мы все в сложном положении.

— Вы о вестях с материка?

— Да. Имперские войска взяли Балури, и Серый Князь направляется сюда, — страшный человек. Сейхтавис лишь несколько раз встречалась с ним, но в память надолго врезались и его бесцветные жестокие глаза, и чёрный жезл с драконьей головой. — Новой Верховной придётся выбирать между ним и Императором Лирд'Алля, так что ей не позавидуют даже самые алчные из сестёр.

— Разве Орден не может остаться в стороне? — задумчиво спросила Ашварас. Сейхтавис вздохнула. Эта проблема давно мучила её, как и покойную, но она сомневалась, разумно ли обсуждать такие вещи с младшей жрицей — даже если это Ашварас, которой можно доверять.

— Боюсь, на этот раз вряд ли, — осторожно сказала она. — Мы и так долго лавировали, а с двух сторон слишком крупные силы.

Это уж точно. В руках Императора теперь все княжеские дружины и огромные, хотя и скудные земли. Что до Серого Князя, то он далеко не так беспомощен, как может показаться: от Верховной Сейхтавис была наслышана о том, какие силы ему повинуются (включая знаменитых каменных драконов), и знала, что шутить с ним опасно.

— Как бы там ни было, думаю, нам пора к морю, — Ашварас протянула руку, чтобы осенить Верховную охраняющим знаком Богини, и Сейхтавис заметила кое-что странное: узкое запястье, показавшееся из свободного рукава, обхватывал жемчужный браслет. Надо же, такое откровенное нарушение устава... Сейхтавис это не понравилось, но почему-то она промолчала.

Сейхтавис ещё помнила те времена, когда Армаллион только что вышел из состояния небольшого рыбацкого поселения — когда видавшие виды лодочки в бухте острова сменились сначала крутобокими ладьями местных воинов, рвавшихся на материк за добычей, а потом — кораблями богатых купцов с юга, которые всё чаще стали наведываться сюда. Купцы меняли зерно, древесину, воск, меха и ткани на рыбу, устриц, жемчуг, целебные водоросли и другие морские дары, а ещё, конечно, прихватывали в дорогу благословление Богини, полученное от жриц, и нити с молитвами для спасения от бурь. На таких нехитрых операциях Армаллион разжился и за считанные годы превратился в приличных размеров городок со своим маяком, сторожевыми башнями и ратушей. Правда, большинство строений всё ещё оставались приземистыми, длинными родовыми домами из привозного дерева, а узкие извилистые улочки — невымощенными и грязными.

Сейхтавис не любила покидать Храм и выходить в город, хотя он и казался ей оживлённым и просто громадным (о том, что столица Императора куда больше и славится великолепием, и о неприступных княжеских замках она только слышала). Поэтому и теперь, спустившись по одной из многих вырубленных в скале лестниц, она оглянулась на Храм с сожалением.

Он возвышался над ними, заслоняя собой тусклое, неприветливое небо. Большая часть Храма, прорытая в незапамятные времена на разных уровнях, была поглощена скалой, почти голой и лишь кое-где поросшей лишайниками и травами (еду жрицы обычно получали из собственных и городских садов, теплиц и огородов по многолетним договорам); сейчас же, в зимнее время, скала стояла совсем обнажённой, а ближе к вершине лежал снег. Наружу выходили только некоторые помещения, снабжённые окнами, лестницы и отдушины; издалека всё это выглядело, как наросты на теле корявого каменного чудовища. В сторону города от Храма вела единственная тропа, и она уже была запружена фигурками сестёр Ордена, с головой закутанных в тёплые покрывала. Сейхтавис и сама поглубже натянула капюшон: на равнинных участках острова снег залёживался редко, но пронизывающий ветер и влажную морось в воздухе никто не отменял.

Улочки Армаллиона, как всегда, встретили жриц поклонами простого люда и рыбной вонью. Сейхтавис шла, склонив голову и прибавляя шаг; даже легконогая Ашварас с трудом поспевала за ней. Ей хотелось скорее дойти до моря.

На берегу всё уже было готово: местные предусмотрительно убрали сети и лодки, оставив один, специально сделанный плотик. Он лежал на гальке, наполовину погружённый в воду; вокруг него выстраивались сёстры — молчаливые, с торжественно-скорбными лицами. Младшие послушницы под руководством сестры Веритис, наставницы хора, затянули прощальную песню.

— Хорошо, что море спокойно, — заметила Ашварас. Сейхтавис кивнула; действительно, серовато-синий простор лишь исходил лёгкой рябью, да и от сестёр, занимавшихся предсказанием погоды, она не слышала о буре. Обнадёживает, если учесть, какой хаос творился на море несколько недель назад, когда прощались со старой сестрой Буарнис.

Вскоре нанятые носильщики-горожане почтительно принесли тело Верховной, возложили его на плотик, и обряд начался. Жрицы выстроились в большой круг, без различия возрастов и санов, и взялись за руки; Ашварас осталась слева от Сейхтавис, и она на мгновение ощутила холодное прикосновение жемчуга. Всё-таки откуда такая роскошь?...

Но пришло время отбросить суетные мысли. Сейхтавис закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и начала вполголоса произносить молитву Богине.

— От света до глубин и от восхода до заката твоя власть, Великая. От младенца в утробе до старца на погребальном костре, от женщины за прялкой до воина на поле брани — все мы в твоей воле, о Матерь...

Простые слова образовывали прихотливый ритм и постепенно начинали звучать в унисон. Сейхтавис чувствовала, как от этих давно заученных сочетаний её охватывает покой и уютное тепло — как если бы вокруг тела вырос невидимый огненный кокон.

— ... Нет края в этом мире и других мирах, неведомого тебе, о Премудрая. Нет злодеяния, принятого тобой, о Карающая. Нет несчастного, отвергнутого тобой, о Милосердная.

Голоса сотни женщин взвивались к небу и звучали теперь не только мелодично, но величественно и даже устрашающе. В домах Армаллиона матери прижимали к себе детей и закрывали им уши, чтобы они не слышали «колдовских напевов».

— ... Смилуйся же над нами, твоими недостойными чадами. Пусть путника в дальней дороге не оставит твоя защита...

Волны незримой силы прокатывались по плоти Сейхтавис, учащали дыхание и заставляли сердце биться быстрее. Даже дышать стало вольнее, хотелось смеяться — очень неуместно; повинуясь внезапному порыву, она скинула подбитые мехом башмаки и осталась босой, чтобы быть ближе к земле.

— ... Пусть исцелится страждущий и обретёт разум безумный... Пусть счастливым будет всякий брак и всякая битва за правое дело... Пусть воздастся каждому по заслугам в жизни и в смерти...

Сейхтавис распахнула глаза и запрокинула голову в небо; берег потонул в сверкающем тумане; сёстры медленно покачивались в такт молитве, и в каждую паузу на гальку с негромким плеском набегали волны. Плотик уже столкнули в воду, и он плыл к горизонту; по воде стелился край длинного одеяния Верховной, издалека похожий на струю молока.

— Прими же твою рабу, Матерь, обратно в своё лоно. Дай покой и свет ей, ушедшей, и нам, живущим. Избавь нас от мора и голода, обмана и войны; пусть в свой срок снег сменяет дождь, прилив сменяет отлив, отдых приходит за трудом, а урожай — за работой. Во имя Равновесия везде и повсюду; во имя тебя, Великая и Бессмертная.

Крупная дрожь сотрясала Сейхтавис, и, погружаясь в блаженство от единения с Матерью, чьё заботливое дыхание она чувствовала на своей коже, жрица с трудом различила несколько толстых, отливавших зеленью щупалец — каждое раза в полтора длиннее человеческого роста, — которые выскользнули из воды и, обхватив Верховную, бесшумно увлекли плот на дно. Богиня приняла свою жертву.

На следующий день, сразу после поминального обеда, состоялись выборы Верховной жрицы. Традиционно они проходили в Княжеском зале — он назывался так потому, что когда-то Орден, в те времена более многолюдный и могущественный, принимал там послов князей с материка, а иногда и их самих. Всё изменилось с тех пор, как Жёлтый Князь провозгласил себя прямым потомком правителей давно падшей империи и развязал захватническую войну против соседей — смелое и опасное начинание, а ещё очень жестокое. Нынешний Император был сыном того человека и продолжателем его дела — может быть, более мудрым и осторожным, но не менее властным.

И независимость Ордена, «ведьминской шайки», как иногда называли Орден на материке, раздражала его тоже не меньше.

Оказываясь здесь, Сейхтавис всегда невольно вспоминала об Императоре, потому что главной достопримечательностью зала был огромный круглый стол (круг — важный знак Богини, часто использующийся в её ритуалах), подаренный Ордену одним из Жёлтых Князей много поколений назад. Его великолепие плохо сочеталось с аскетизмом остального убранства — изобразить Богиню невозможно, она не поощряет роскоши, так что в Храме трудно встретить лепнину, резьбу или ещё какие-то архитектурные изыски. Вот и в Княжеском зале, кроме позолоченного, украшенного крупными переливчатыми опалами стола (богатство Жёлтого княжества, а теперь — сердца Империи, строилось в основном на добыче и огранке драгоценных камней) с ножками в виде львиных лап, смотреть было в общем-то не на что: высокий потолок, серые стены да окна-щели, через которые пробивается мутноватый свет Льёреми.

Жрицы расселись и прочли про себя краткую молитву. Сейхтавис рассеянно переводила взгляд с одного лица на другое, ожидая начала голосования. Ещё по пути сюда она волновалась, но теперь совершенно успокоилась; смешно ей, будто неопытной девочке, трепетать перед лицом перемен. «Я не хочу этого», — повторяла она мысленно, как заклинание. «Совсем не хочу».

И всё-таки сумасбродная надежда не покидала её. Слова Ашварас вскормили ростки гордыни, которые Сейхтавис давно и старательно изживала.

Старейшая в Ордене жрица, немощная Даурис, хлопнула в ладоши, призывая к молчанию и объявляя о начале церемонии. Сейхтавис вздохнула и уставилась в свои переплетённые пальцы.

«Матерь, помоги мне».

— Выдвигаю кандидатуру жрицы Легретис, посвящённой второй ступени, — проскрипела старушка в наступившей тишине. Задумчивая женщина в алом одеянии смущённо зарделась. Сейхтавис с сомнением качнула головой. Она знала Легретис как прекрасную целительницу, но Верховная из неё выйдет никудышная.

— Выдвигаю кандидатуру жрицы Гахезис, посвящённой третьей ступени, — эстафету приняла сестра Тирос, с которой у Сейхтавис давно и прочно не сложились отношения, хотя они вместе росли, ели и спали бок о бок, будучи послушницами. Повзрослев, Тирос не избавилась от назойливой болтливости и скверного характера, зато преисполнилась ненависти к выдуманному ею же высокомерию Сейхтавис.

Гахезис была исполнительна и трудолюбива, но боялась сделать лишний шаг самостоятельно. Если её выберут, она станет покорным орудием Тирос и иже с ней. Безрадостная перспектива для Ордена.

— Выдвигаю кандидатуру жрицы Вармиис, посвящённой третьей ступени, — сказала одна из младших жриц, имени которой Сейхтавис не помнила. Вармиис — это уж совсем неожиданно. Богиня не одобряет враждебности, особенно к сёстрам по Ордену, но... Сейхтавис всегда считала эту избалованную неженку, громко хохотавшую и любящую пропустить тайком кружечку яблочного сидра, весьма милой, но просто глупой особой.

Предложили ещё двух претенденток, и ни одну из них Сейхтавис не могла вообразить на месте Верховной. Нет, видимо, кончились времена величия Ордена. Некому заменить такую сильную личность, какой была она. Кто из этих слабых женщин способен сдерживать напор Императора, Серого Князя или их обоих? Или так же разумно выстроить отношения с Армаллионом и Ближними островами? Или с таким же успехом распространять учение Богини в самых глухих землях материка, где люди всё ещё поклоняются болотной или горной нечисти? А уж об образцовом порядке внутри самого Храма нечего и говорить.

— Нет больше предложений? — спросила Даурис, выждав паузу. Сейхтавис уже обдумывала, за кого отдать голос, когда руку вскинула Ашварас:

— Есть, — она встретилась взглядом с Сейхтавис и улыбнулась краешком точёных губ. — Жрица Сейхтавис, посвящённая четвёртой ступени.

Этих слов будто бы одновременно ждали все — и не ждал никто. Сейхтавис опустила голову, чтобы не видеть замешательства или гнева на лицах. Что ж, так тому и быть.

Вокруг стола пробежал шепоток, и она явственно услышала слово «ученица». Верно, это только так и может выглядеть со стороны: вышколенная любимица продвигает свою наставницу к власти. Неприятно. Старая Даурис закашлялась.

— Принято... — выдохнула она. — Это всё?

На этот раз никто не ответил.

— Тогда начнём голосование, сёстры. Итак, кто за то, чтобы Верховной стала сестра Легретис?

Кроме немощной кисти самой Даурис, поднялось всего четыре руки. Про себя Сейхтавис хмыкнула. Не слишком внушительная партия.

За Гахезис голосов было вдвое больше, за остальных сестёр — с переменным успехом. Сейхтавис порадовалась, что сама освобождена от обязанности голосовать. Хоть за это спасибо Ашварас.

Настало время и шестой, последней кандидатуры. Сейхтавис уже знала, что большинство ещё не голосовало, — и всё же при виде такой чащи разноцветных рукавов её сердце пропустило удар. Но она быстро взяла себя в руки: её замешательство никогда не тянулось дольше, чем она ему позволяла. Сейхтавис медленно встала и поняла, что находится как раз напротив окна, в луче света; он сгустился возле неё, как белое одеяние, в которое ей теперь предстояло облачиться.

— Клянусь служить Ордену во славу Спящей Богини, сёстры, — сказала она, вознося руки в молитвенном жесте. А про себя, с затаённой улыбкой добавила: «И во имя её пробуждения».

ГЛАВА III

— Никогда к этому не привыкну, — заявил Кнеша, едва их стопы коснулись твёрдой земли. Хотя, если подумать, земля была не такой уж твёрдой. Мею очень хотелось съязвить в ответ, но он посмотрел вниз и понял, что ноги успели по щиколотку увязнуть в какой-то зеленовато-бурой жиже. С некоторым усилием он вытащил одну ногу, потом другую и шагнул назад, задев пяткой кочку.

— Болото, — с удивлением озвучил он.

— Неужели? — наигранно удивился Кнеша, цепляясь за его плечо, чтобы выбраться. — Скажи-ка, Странник, ты же наверняка это знаешь: порталы всегда размещаются в самых отвратительных местах Мироздания или это просто ты такой везучий?

Мей поморщился. В другое время он, может быть, и вступил бы в словесную перепалку, но сейчас явно неподходящий момент.

— Понятия не имею, — отрезал он и осмотрелся повнимательнее.

Открывшийся пейзаж вгонял в тоску: в воздухе висел густой туман и затхло-гнилостный запах, кое-где виднелись заросли камышей и каких-то голых кустарников. Небо казалось невысоким и тусклым — то ли день, то ли вечер, нет ни яркого света, ни облаков. И повсюду, куда хватало взгляда, расстилалась топь — густая, мрачная и местами неприятно булькающая.

— И как же мы планируем отсюда выбираться? — осведомился Кнеша, приподнявшись на носках: сухой участок был совсем крошечным.

— По кочкам, — ответил Мей и сразу осознал, как глупо это прозвучало. Неизвестно, возможно ли вообще добраться до ближайшей кочки, не увязнув. Однако возразить Кнеше определённо было нечего, и он только фыркнул.

Шёл четвёртый год их совместных странствий, и за это время Мей понял, пожалуй, всего одну вещь: привыкнуть можно ко всему, даже к самому ужасному и безумному. И он привык к обществу Кнеши. И даже не только к обществу — его постоянное присутствие было в целом переносимо, хоть и выводило из себя, — но и, что куда страшнее, к их пугающей, парадоксальной связи, порождённой Узами Альвеох. Связь эта прорастала в тело и душу, пускала в них корни, и Кнеша, натура себялюбивая и капризная, часто и легко этим пользовался. Он просто не мог быть другом — не именно Мею, а вообще кому-либо. Поэтому несмотря на то, что их всюду принимали за друзей, они оставались врагами — такими же несовместимыми, как день и ночь, и такими же обречёнными на единство. По крайней мере, Мей был убеждён в этом.

Они брели из мира в мир, следуя за Даром Мея. Он и к этому привык, хотя на первых порах боялся в самом прямом смысле сойти с ума, утратить себя в таком потоке впечатлений. К сожалению, Кнеша стал одной из соломинок, за которые он цеплялся, чтобы избежать этого. Менялись места, языки и обычаи; видения приводили то к одному порталу, то к другому, заставляя Мея вмешиваться в ход событий, менять будущее или, наоборот, ускорять его наступление, или определять выбор одной из нескольких вероятностей. Гэрхо прочно вбил ему в голову свои уроки, и Мей иногда с улыбкой вспоминал пример о коте, который может остановить катящийся к краю свиток, выпрыгнув из-под стола. Он сам был кем-то вроде такого кота.

Однако большинство ситуаций, в которых они оказывались, к смеху не располагали. Мею довелось уже помирить два враждующих клана человекоподобных существ (у одних были козлиные ноги, у других — нечто напоминающее короткие хвосты); с помощью плотин поменять русло реки, от глотка из которой голову кружил хмель; и даже своими руками убить грифона (огромное, величественное, но опасное существо, полульва-полуорла, Мей раньше только читал о таких; Кнеша тогда чуть не испортил всё дело, обратившись к тёмному волшебству, которым владел виртуозно). Они побывали в мире, где небо было изумрудным, как летняя трава, и в мире, где стояла вечная зима; в мире, где часть существ по собственному усмотрению меняла пол, и в мире, где единственной и общепризнанной ценностью наподобие золота была отливавшая синевой шелковистая шерсть горных быков. Их последним пристанищем — на довольно долгое время — стал большой и старый мир, настолько старый, что железо там совсем заменило дерево, а наука — магию. Мей полюбил теряться в огнях его городов-лабиринтов ночами, стремясь быть подальше от Кнеши, и смотреть на одиноких, несчастных, натужно смеющихся людей, и слушать их истории. Нигде и никогда больше он не встречал таких необъяснимых сочетаний красоты и безобразия, как там. Хаос резвился в том мире так отчаянно, будто собирался построить там ещё одну свою Цитадель.

Но однажды Мея позвало новое видение. Очень странное (хотя, конечно, все его видения были по-своему странными), оно сразу привлекло его внимание. Кнеша прочно обосновался в той реальности и как никогда упорно возражал против ухода, но Мей был непреклонен. Он видел слишком страшные вещи, чтобы позволить себе остаться в стороне.

— Покажи мне ещё раз, — вдруг сказал Кнеша, и Мей вздрогнул. Слова прозвучали скорее как приказ, чем как просьба, и горло прожгло знакомой болью: жажда одного передавалась другому по этой невидимой печати. Мей посмотрел на него и увидел ненасытную жадность на дне зрачков. Он изучил её в деталях — жадность к власти, неважно — над кем или чем. Он знал, о чём речь, и дотронулся до зеркала Отражений на поясе, которое предостерегающе вжалось в бок.

— Ты уже видел, — неохотно ответил он, отходя так далеко, как позволяли размеры кочки. И уже догадываясь, что в итоге наверняка уступит.

— Да, ну и что? — Кнеша с вызовом прищурился. — Разве тебе трудно? Должен же я знать, ради чего мы забрались в эту глушь.

Мей молча отвязал зеркальце и протянул ему, стараясь вложить в этот жест как можно больше отвращения. Кнеша на миг прикрыл глаза, провёл чуткими пальцами по гладкой поверхности... Стекло словно стало жидким и пошло рябью, но Мей знал, что это иллюзия. Потом внутри рамки замерцали, вытесняя друг друга, расплывчатые образы. Он отвернулся — не хотел смотреть снова. К тому же его каждый раз подташнивало от реакции Кнеши на его видения: дорвавшись до знаний о будущем, он не скрывал извращённого наслаждения и чувствовал себя, наверное, властелином Мироздания. В такие секунды Мей невольно вспоминал, что вот из-за этого потерял едва найденного отца и любимую девушку.

А ещё — остался в живых.

Человек, увенчанный короной. Женщина в белом, совершившая ужасную ошибку. Реки крови, горящие поля, тёмный купол небес над корчащимся в агонии миром. Взбесившиеся недра земли и моря, а потом — тысячи напрасных смертей. А ещё позже — ветер, свистящий над пустошами, которые покрыты пеплом вместо почвы; даже костей не стало. И тишина — вездесущая, обволакивающая. Настолько манящая, что так и хочется упасть в её объятия, отдаться небытию...

Вот на что любовался Кнеша в зеркале. Видение было чрезвычайно ярким, и Мей сразу решил, что это произойдёт скоро. И ближайший портал, как обычно, привёл их, куда нужно.

Он впервые видел гибель целого мира, сразу — конечный и страшный результат, без долгих объяснений, без чётких цепочек причин и следствий. Только последний толчок — пробудившееся древнее зло. Именно зло, ибо то, что он видел, не было и не могло быть порождением человеческой воли, а значит, не нуждалось в оправданиях и оценках. Оно пахло временем, подобно тому пеплу на пустых полях; оно наверняка было почти ровесником Цитаделей и Знающего из Центра Мироздания, и дрожь пробирала от его мощи. Оно обладало странным, соблазнительным величием, но несомненно было тёмным — созданным, чтобы разрушать живое.

Дожидаясь, пока Кнеша разберётся в пророчестве, Мей ещё раз огляделся и заметил вдали что-то необычное — крошечный белый огонёк, еле различимо подрагивающий в тумане. Не успел он сообщить о своей находке, как чуть дальше появился ещё один, зависший примерно на той же высоте.

— Болотные огни! — воскликнул он, указав в ту сторону. — Я слышал о них. Обычно они указывают на тропы.

Кнеша посмотрел на него с участием.

— Мей, ты в порядке? — мягко поинтересовался он и вернул зеркало.

— Хочешь сказать, что не видишь?

— Ну почему же, я вижу туман, — хмыкнул Кнеша, глядя в ту же сторону, — и ещё болото размером с доброе море.

Мей раздражённо вздохнул. Что бы там ни было, им некогда разбираться — надо идти. Он нащупал ногой следующее твёрдое место и сделал широкий шаг. Третья кочка оказалась ещё дальше, так что пришлось прыгать. Ранец с вещами оттягивал назад и грозил потерей равновесия; вообще, добираясь до огонька, Мей чувствовал себя донельзя глупо — кем-то вроде взбесившегося кузнечика. Он не озаботился тем, следует ли за ним Кнеша, но вскоре понял это по периодическим всплескам, пыхтению и тихим ругательствам на рагнаратском у себя за спиной.

— Знаешь, иногда я мечтаю убить тебя, — ласково сказал Кнеша, и Мей не сомневался, что он не шутит.

— Взаимно, — заверил он и прыгнул на следующую кочку. Огоньки не давали приблизиться к себе и испарялись, но вдали тут же появлялись новые. Их становилось всё больше, и они явно выстраивались в линию. Кочки начали встречаться реже, и вскоре Мей понял, что прыгать уже не нужно — они на самом деле нашли тропу.

Мей радостно выдохнул, и тут прямо перед глазами сверкнула пронзительно-зелёная вспышка; он машинально зажмурился и отступил, а спустя секунду в живот ему упёрлось что-то твёрдое и довольно острое.

— Стой, где стоишь, чародей! — потребовал визгливый голос. Мей понимал слова, поскольку был Странником, — это помогало проникать в саму материю нового мира, улавливать его мелодию; но такого причудливого по звучанию языка он ещё не слышал.

Да и таких странных существ раньше не встречал. Перед ними возник невесть откуда взявшийся карлик, макушка которого еле доставала до пояса Мея. Создание стояло на двух ногах, но между пальцами торчали перепонки, а из-под грязного балахона выглядывал хвост, как у ящерицы. Кожа у карлика была бугристая и цветом мало отличалась от болотной тины вокруг, непропорционально большую голову венчали заострённые уши, а глазки недобро блестели красным. В живот Мею впился резной набалдашник деревянного посоха.

— Ваши имена, быстро! — пропищал карлик. Мей миролюбиво поднял руки и тут же получил новый тычок посохом. — И без лишних движений — твоё колдовство тут не сработает!

— Я и не собирался, — заверил Мей, приучая язык и горло к новым квакающим звукам. Он мог и оскорбиться такими подозрениями: колдовство куда в большей степени пристало Кнеше, который скромно притаился где-то сбоку.

— Врёшь, — ощерилось существо. — Врёшь, как все вайклу. Ты видел дра'а, а они всем подряд не являются. Только сильным колдунам, самым сильным.

Мей рассудил, что вайклу — это, вероятно, люди (если они здесь есть, это уже обнадёживает), а дра'а — болотные огоньки. Значит, дело в его Даре — потому он и набрёл на тропу. Он рассудил, что не вредно будет и слегка припугнуть карлика, и медленно проговорил:

— Ну да, мы владеем волшебством...

— Но у нас в мыслях не было ничего дурного, — подхватил Кнеша, сверкнув улыбкой. Способность Мея понимать чужие языки как-то передавалась ему по Узам Альвеох, и он несказанно этому радовался. — Мы — просто усталые путники, которые случайно зашли в ваши земли.

Мей кашлянул. Называть их усталыми — это, конечно, то ещё преувеличение, но переговоры Кнеше всегда давались лучше.

— Случайно? — вертикальные зрачки карлика сузились, превратившись в две тонких линии. — Случайно зашли в самое сердце Топи?

— Мы издалека, — вдохновенно продолжал Кнеша, — и не знали, что эта территория запретна...

— И вовсе она не запретна, — жёстко перебил карлик, но посох убрал. — Кову ждут всех, кто не желает нам зла. Но чужаки обычно приходят с огнём и железом. Хотя вы не похожи на воинов, — он смерил их чуть презрительным взглядом — если бы не рост, можно было подумать, что свысока, — и я не видел таких одежд. Вы островитяне?

Кнеша замешкался с ответом, и от неловкого положения его спасла ещё одна зелёная вспышка — тоже совсем близко. После неё из тумана появился второй карлик — невероятно похожий на первого, разве что покрупнее и с крючковатым носом. На этот раз Мей разглядел, что изумрудным вспыхивал набалдашник посоха — надо полагать, местный артефакт, реагирующий на появление чужаков.

— Это что такое, Локву-Шай?! — заверещал второй кову, возмущённо тараща глаза. — Ты разводишь разговоры с вайклу?

— У них нет оружия, — смутившись, попытался оправдаться первый. — Кажется, они безобидны...

— Безобидны? — круглые красные глаза почти вылезли из орбит. — Вайклу не бывают безобидными! Ты должен был сразу убить их!

В лице Кнеши что-то дрогнуло; Мей знал, что он сдерживает смех. Интересно было бы посмотреть, как болотный народец попытается справиться с ним — а тем более с ними обоими.

— Они же не имперцы, Ройлок-Шай... Наверное, с островов...

— Наверное? — Ройлок-Шай свирепо зыркнул на Мея и отрывисто бросил: — Имена? Кто вас послал и зачем?

— Никто. Мы пришли сами и с добрыми намерениями.

— Конкретнее, человек. Поколения таких, как ты, сначала держали нас в рабстве и ставили не выше скота, а потом, когда мы восстали — гнали и истребляли нас, — в писке кову звучала неподдельная горечь. — Какие у тебя добрые намерения? Растащить наше имущество? Или снова объявить врагами ваших богов?

— Ничего подобного. Мы...

— Так вы служите Императору или Серому Князю? — перебил Локву-Шай. Мей, впервые слышавший эти титулы и начинавший злиться, уже собрался ответить «Никому», когда Кнеша уверенно сказал:

— Серому Князю.

Дёрнувшись от неожиданности, Мей пристально посмотрел на него. Совершенно безмятежное лицо. Кнеша не был склонен к безрассудству и не сделал бы такого заявления без готового плана, так что можно ему и довериться.

Правда, самые низкие и бесчестные поступки он тоже всегда совершал по плану и с холодной головой. Но это уже другой вопрос. Поколебавшись, Мей кивнул.

Такой ответ, казалось, заставил Ройлок-Шая засомневаться: он взглянул на напарника, а потом растерянно затряс головой, так что задрожали кончики ушей — в другое время это было бы уморительным зрелищем.

— Отведём их к Семерым? — предложил Локву-Шай.

— Ну, раз они и вправду не служат Лирд'Аллю... — протянул Ройлок-Шай, а потом добавил: — Но, если вдруг что, глотать тину за нерадивость будешь ты.

Карлики-кову какое-то время вели их через Топь, нащупывая почву посохами. Мей успел одними губами шепнуть Кнеше «Почему Князь?», но тот улыбнулся и промолчал, а горло Мея — там, где оставили печать Узы — стало чуть саднить (обычно это значило что-то вроде «Не волнуйся, всё под контролем»). Шли они всё более уверенно, туман отступал и наконец исчез совсем. И, как только он расступился, Мей остолбенел.

Он повидал много зданий — от нищенских лачуг до замков, от храмов и лечебниц до лавок, трактиров, притонов, но такого, как в этой низинке, ещё не встречал. Будто из самой наполовину заболоченной, подмёрзшей земли вырастало грандиозное сооружение из материала, похожего на светлую древесину. Вот только нельзя было разобрать, где корни, ветви и стволы: какие-то причудливые завитки разных форм и размеров сплетались в этажи, пролёты и арки, ступени и переходы. Всё вместе напоминало не то кучу хлама посреди безмолвной болотистой пустоши, не то плод фантазии безумного архитектора. Строение уходило далеко ввысь и вдаль, обрастая странными пристройками и многослойными стенами. Внизу, у высоких дверей, сновали остроухие карлики; на одном из балконов кову затрубил в рог. Пока они приближались, отовсюду слышалась визжаще-квакающая речь; Мей не знал, что и думать.

— Вы что, все живёте в одном доме? — негромко спросил он у Локву-Шая, как у более дружелюбного. Тот надулся от гордости.

— Уж не знаю, из каких ты диких краёв, вайклу, но, раз говоришь по-нашему, должен знать, что это не просто дом. Это Клайда-Трум, дар нашему народу от земли и небес. Когда-то он пророс из семени Древа, что держит верхний, средний и подземный миры.

— Как это?

— Не всегда миром владели такие, как ты, хоть на материке сейчас и притворяются, что забыли об этом. Когда-то кову жили не только в Топи; сухие, солнечные места, горы, равнины и леса, чистая вода — всё было нашим, и Льёреми светила по-настоящему, — карлик ткнул тонким пальчиком вверх, в тусклое небо, и сокрушённо вздохнул. — Но потом твои предки приплыли с юга и всё разрушили. Зато нам досталась главная святыня: Древо сокрылось и оставило нам свою часть — Клайда-Трум...

— И добавь ещё, за чем здесь охотятся такие же выродки, как эти, — брюзгливо вмешался Ройлок-Шай и сплюнул под ноги Кнеши. Он переступил через плевок со своей обычной невозмутимостью, но по лицу пробежала тень, и Мей подумал, что при других обстоятельствах карлик бы вскоре не досчитался каких-нибудь частей тела. — Нашёл перед кем откровенничать. Вот, привели пленников-вайклу! — объявил он уже нескольким карликам, с любопытством их обступивших. — Кто из Семерых готов нас принять?

— Брольгон-Тун и Ульми-Тун собираются трапезничать в Чертоге, — почтительно пропищал один из них, таращась на Кнешу и Мея попеременно. — Да и остальные сойдутся по такому поводу... Откройте ворота! — после его окрика на внешней стене Клайда-Трума наметилось движение. Затем двери распахнулись, и Мей вступил в город кову.

Потому что назвать это можно было только городом, хоть и весьма необычным. Из всё того же светлого материала срастались бесчисленные проходы, похожие на переулки, разных размеров двери и лестницы. То тут, то там сновали карлики, одетые в одинаковые по покрою, но разных оттенков балахоны; Мей видел в руках одного поднос с какими-то изысканными яствами, на шее другого — тяжёлую серебряную цепь, более тонкие и явно дорогие ткани на женщинах-кову, которых с первого взгляда сложновато было отличить от мужчин... Откуда всё это могло взяться посреди болота?

Их привели, скорее всего, в место, которое стражник назвал Чертогом: в глаза сразу бросались семь роскошных, хоть и низких по человеческим меркам тронов, возвышавшихся на помосте. Шесть из них были заняты кову в богатых одеждах, седьмой пустовал. От помоста до входа протянулся длинный пустой стол.

Стены Чертога сияли тем же светло-золотистым оттенком, что и весь Клайда-Трум, и тоже казались сплетёнными; Мея вообще не покидало ощущение, что он внутри гигантского растения. Их в торжественной тишине подвели к помосту, под испытующие взгляды двенадцати красных глаз. Мей ничего не знал о здешних обычаях и поэтому просто поклонился — не очень низко, а потом расправил плечи и выпрямился, чтобы придать себе уверенности. Кнеша кланяться не стал. Ещё бы — он не так давно отвык от поклонов в свой адрес.

— Вайклу, — карлик на среднем троне с укором ткнул в них пальцем — очень бледным, с изогнутым когтём на конце. — Кто дал вам право бродить по Топи?

— Хотелось бы знать, кто отнял его, о мудрые Семеро, — елейным голосом ответил Кнеша; он умел запоминать полезные сведения и, конечно, не пропустил признание Локву-Шая; страж за его спиной издал звук, похожий на кошачье шипение.

— Жестокость и алчность твоего народа, — нахмурился крайний справа карлик; в его облике, в отличие от остальных, было даже что-то располагающее. — Слишком долго вайклу не приходили к нам с миром.

— Так не пора ли начать заново?

Сосед последнего говорившего наклонился к нему и что-то быстро зашептал; тот сердито отмахнулся и спросил напрямик:

— Кто вы и откуда? Скажу сразу — ответов «странники» и «издалека» мы не примем. Скользкие фразы оставляют за стенами Клайда-Трума.

— Меня зовут Меидир, — не выдержал Мей. — И я пришёл, чтобы кое-кому помочь.

Невидимую печать на его горле прожгло предупреждающей болью, от которой он поморщился, но нужды в этом не было — он и сам, без Кнеши, помнил об осторожности. Он давно понял, что не везде можно прямо заявлять о своём пророческом Даре и попытках предотвратить страшное будущее.

— А это мон Кнеша... То есть просто Кнеша, — представил он, не дождавшись поддержки. — Он со мной.

В своё время Кнеша немало поиздевался над этой формулировкой, но ничего лучше Мей не изобрёл.

— Я Ульми-Тун, — проявил вежливость карлик. — Значит, по-вашему, помощь нужна кому-то из кову? Будь это так, Семеро первыми узнали бы об этом.

— Да, но дело не только в кову... Нам доподлинно известно, что многим грозит беда. Просто дайте нам уйти, и мы попробуем не допустить её.

— Что за бредни! — визгливо воскликнула единственная женщина в собрании — существо довольно-таки отвратительного вида. Кончик её чешуйчатого хвоста нервно подрагивал. — Вечно эти вайклу изворачиваются — ни одного честного слова. В болото их, и дело с концом...

— Подожди, Квокле-Тин, так не годится, — прервал Ульми-Тун. — Вы сказали, что служите Серому Князю. Это правда?

Кнеша с готовностью кивнул, а Мей задумался. Мужчина в короне из его видения... Был ли то Серый Князь? И неужели Кнеша что-то знает о нём? Если это так, у него есть первая зацепка. Впрочем, вытянуть из Кнеши что угодно без его желания — сложнее, чем победить оборотня. И не менее чревато.

— Но почему тогда вы здесь?... Уж не знаю, что именно вы ищете, но недавно Император наголову разгромил Князя при Балури, и он бежал на острова. Скорее всего, ваша дорога к Армаллиону, совсем в другую сторону.

Армаллион, Балури... О боги. Ничего, разобраться есть время. Сейчас он обязан выяснить — и будь что будет.

— Серый Князь носит корону? — спросил Мей. Все, в том числе Кнеша, посмотрели на него как на дурачка. Ничего, к такой реакции от Кнеши ему не привыкать, а карлики-кову как-нибудь переживут.

— Что-что? Корону? — Квокле-Тин скрипуче расхохоталась, и многочисленные браслеты зазвякали на её ручонках. — Он и хотел бы, да не успел! Имперский венец один на всех вайклу, и сейчас он в Лирд'Алле, у Императора, разумеется. Хорошо же вы знаете своего господина, слуги Серого Князя!.. Говорю же — в болото их!

Ульми-Тун что-то возразил, в спор влезли до сих пор молчавшие, и у правителей завязался гомон, нарушивший величие картины. Остановил его только грозный окрик:

— Тихо!

Позади помоста открылась другая дверь, куда ниже парадного входа, и вошёл сгорбленный старец-кову. В тишине его посох простучал по полу, и он занял седьмой трон. Двое других из Семерых поддержали его; морщинистую шею карлика обхватывал то ли обруч, то ли ошейник в форме древесной ветви, и казалось, что сейчас она переломится от его веса.

— В чём неясность, родичи? — слабым голосом спросил он. — Пропустите их, и пусть идут, куда им угодно.

— Но они опасны, Брольгон-Тун, — резко, хотя и уважительно сказала карлица. — Они солгали, назвались последователями Серого Князя...

— Князья, Император, — кову на мгновение опустил веки, — всё это суета и нас не касается. Пока стоит Клайда-Трум, пока светит Льёреми...

— Льёреми погаснет, если вы не пропустите нас с миром.

Мей сам не ожидал, что произнесёт это. Он просто начинал терять терпение. Чувствовал, что времени не так много.

— Что ты имеешь в виду, человек? — угрюмо уточнил Ульми-Тун. — Даже дети знают, что Льёреми и без того наполовину погасла три тысячелетия назад, после Великой войны.

— А сейчас есть угроза, что погаснет совсем. Прошу вас, поверьте! — обращался Мей в основном к Брольгон-Туну, быстро сообразив, кто из Семерых первый. — Нам очень нужно к Императору.

— Зачем?

— Поговорить с ним.

— О чём?

«О том, чтобы он не связывался с женщиной в белом». Мея злило, что он не мог объяснить это хоть чуть-чуть более внятно. Отвратительно, когда сам не до конца понимаешь, что хочешь сказать, но уверен, что должен.

Знал ли Бенедикт из далёкой падшей империи, думал ли, что такая участь ждёт его чадо, когда покидал беременную женщину?... Мей отмахнулся от неуместной мысли.

— Вот, им и ответить-то нечего! — подавшись вперёд, каркнула Квокле-Тин. — Лживые вайклу...

— Твоё мнение услышано, — устало оборвал её старик, и кончик его уха раздражённо дрогнул. — Достаточно. Пускай идут к Императору.

— К нашему врагу...

— Да, вот именно. Пускай идут и скажут, что мы сильны. Знайте, чужеземцы, — весомо, но без враждебности продолжил кову, — мы стоим за Серого Князя лишь потому, что он обещал оставить нас в покое, взойдя на престол или сохранив свою независимость. А от руки Императора нам не будет покоя — даже в Топи он не хочет дать нам свободно жить. Но этому не бывать, и никакие войны не помогут, так и передайте ему, — Брольгон-Тун хлопнул в сухие ладошки, и Мей услышал за собой как бы эхо этого хлопка. Он обернулся и сдавленно охнул: на только что голом столе теперь не было пустого места. Блюда и плошки, подносы, кувшины и кубки блестели, начищенные, полные еды и напитков; он видел вино, румяное мясо и птицу, караваи хлеба, горы свежих плодов и орехов... Выглядело это так, будто здесь только что поработала толпа поваров и слуг, хотя в Чертоге никого, кроме них, Семерых и двух стражников, явно не было.

Магия, причём поразительной силы. Мей кое-что понимал в этом и мог оценить масштаб: представить, что кто-то способен сотворить такое одним хлопком, было всё равно что вообразить ребёнка, который одной рукой вырывает дуб из земли вместе с корнями.

— Мы выдержим любую осаду, — говорил тем временем Брольгон-Тун, — и отразим любое воинство. В любую зиму нам тепло: росток Древа согревает нас, и в Топи нет холодов. Клайда-Трум защитит нас, ибо творит себя по собственному желанию. Мы живём в сердце мира, и зря Император думает, что это пустые басни. Может, вне этого места мы слабы, но здесь ему не победить. Пусть приходит, если угодно.

— Не думаю, что он захочет, — задумчиво протянул Кнеша. Мей ощущал его разгоревшуюся алчность: он уже вожделел Клайда-Трума и явно жалел, что пришёл сюда не во главе войска. — Я бы не стал рисковать.

— А он станет, — убеждённо усмехнулся карлик, как-то слишком проницательно поглядывая на Кнешу. — Будущее мира за вайклу, они давно загнали нас в Топь, но им всё ещё мало. А Император, если Серый Князь не выстоит, станет единственным правителем вайклу. Покорить нас для него — дело чести.

— Мы согласны быть вашими послами, о достойнейшие Семеро, — оценив ситуацию, заверил Кнеша. — Что прикажете передать Императору? И не подскажете ли, как до него добраться?

— Отравитель, — вздохнул Брольгон-Тун. Кнеша уставился на него в недоумении.

— Тут недалеко живёт отшельник, делающий яды, — пояснил другой кову. — Он тоже вайклу и скоро направится в Лирд'Алль. Скорее всего, он согласится вас проводить.

— А передать, — мрачно сказал Ульми-Тун, — только вот это.

Он что-то прошептал, провёл рукой по своему посоху — и вдруг оторвал от него кусок, легко, как от глины. Комок мягкого вещества шлёпнулся к ногам Кнеши, а через секунду стал кинжалом с окровавленным лезвием. Кнеша побледнел — Мей не знал, от унижения или страха, поэтому решил подобрать послание сам. Что ж, Отравитель так Отравитель.

ГЛАВА IV

Белка ушёл с Карпом, Чибисом и Волком, едва забрезжил рассвет. Путь до Яргли предстоял неблизкий, а единственную дорогу завалило снегом. Мачеха ворчала, отбирая ему вещи потеплее — отбирая в основном из-за того, что отец не спускал с неё глаз. Утро пронеслось в унылых прощаниях; Белка напоследок получил тумака от Выдры, гостинец от тётки Бобрихи и плетёный оберег от дяди Крота. Ласка, уже давно не баловавшая его вниманием, теперь озадаченно расплакалась, а Синичка заливисто хохотала, как раньше: в силу возраста она не поняла, что происходит.

Отец не ложился всю ночь, и глаза у него к утру казались ещё глубже запавшими и потемневшими. Когда дружинники уже возились с конями у крыльца, он подозвал к себе Белку и долго смотрел на него, нахмурившись.

— Кабы знал, что это будешь ты, — глухо промолвил он наконец, — по-другому бы воспитал тебя. Ну, да теперь уже поздно.

Белка молчал, втянув голову в плечи. Не знал, что говорить.

— Что ж, значит, служба Лирд'Аллю... Это не самое худшее, что могло ждать тебя, — он тяжко вздохнул и добавил: — Наверное... Ты слышал, Белка, что я не люблю Императора, но за ним будущее, время Князей прошло. Сейчас нам всем приходится делать выбор. Видишь, выпало тебе быть имперским воином...

Белка шмыгнул носом; глаза позорно защипало, и он отвернулся; стал наблюдать, как за окном Чибис седлает вишнёвого коня, ласково потрепав его по холке, а красивое животное довольно всхрапывает. Белка сам не понял, почему ему вдруг стало так грустно — из-за надвигающейся разлуки или из-за разочарованного, тревожного тона отца.

— Нет в тебе, что скрывать, большой силы, — продолжал отец, будто не заметив, — но это дело наживное. Главное — чтобы здесь ветер не гулял, — он постучал пальцем по лбу. — Всегда думай, прежде чем сделать. Ты, может, у меня и не княжеских кровей, и не купеческих, но парень с головой, а это всего важнее... — отец вздохнул ещё раз и, притянув Белку к себе, взъерошил ему волосы; это ввело его в ступор: отец был крайне скуп на ласку и свысока относился ко всяким нежностям. — Времена нынче неспокойные, сам знаешь. Много лихих людей, которые ищут, чем поживиться. К тому же — южане, а тут ещё нечисть болотная, говорят, бунтует... Но война скоро кончится, Серому Князю надеяться не на что...

— А как же... Драконы? — шёпотом спросил Белка и вздрогнул. Каменные драконы Серого Князя, его главная сила и главный ужас каждого жителя Империи.

— Страшные выдумки, — отмахнулся отец. — Я ни одного в жизни не видел... Да даже если и нет — не думай ты об этом. Люди, Белка, страшней любых тварей, что на земле, что в небе. Ты о себе заботься. Учись владеть оружием — найди, как сможешь, человека знающего и платы на него не жалей из жалованья. Кому попало не доверяй, но друзей цени. В боях ты не один будешь, а с ними плечом к плечу, так что и бояться нечего, боги помогут. Молись, кстати, почаще... Повезёт — глядишь, и грамоту освоишь, и узелки островные, это дело нужное... Да, и не вздумай пить эту отраву — как там её...

— Вьёнге, — подсказал Белка. Вьёнге принесли на их земли южане во время войн; это пойло варили из дурманящих трав, секрет состава строго охранялся, так что оно считалось очень ценным. Старшие братья Белки давно мечтали хоть о глотке, сам же он почему-то никогда не задумывался об этом, а сейчас было и подавно не до того.

— Вот именно...

— Хозяин! — зычно донеслось с улицы, и Белка узнал голос Карпа. — Отпускай парня, нам пора. Боги милостивы — свидитесь!..

— Да почём тебе знать, бездомный, голь перекатная... — с неожиданной горечью, еле слышно проворчал отец, потом резко отстранил Белку, осенил его знаком Бдящего Бога и выпроводил на крыльцо. Половина Местечка таращилась на него — кто из окон, а кто просто так, но Белке было всё равно. Мысленно он уже скакал на собственном коне и рубил дружинников Серого Князя, а после пировал в честь победы в чертогах самого Императора. Говорят, в его замке в Лирд'Алле всё из золота, до последней дверной ручки. Вот и будет случай проверить. И пусть тогда Выдра или Барсук скажут хоть одно дерзкое слово...

Белку усадили в седло перед Чибисом, как перед самым лёгким, как только они миновали бор и могли не идти пешком. Ехали в молчании, под копытами коня мерно поскрипывал снег; Белка стал задрёмывать, угревшись под многослойной одеждой. Чибис со смехом потормошил его за плечо.

— Чего носом-то клюёшь — сморило?... — Волк, ехавший впереди, коротко обернулся и продолжил смотреть вперёд. — Нечего спать, до привала далеко. В Яргли надо поспеть поскорее.

— А Яргли — это крепость?

— Да, и городишко возле. Там скоро будет один из хайлиров.

— Хайлиры... — благоговейно прошептал Белка и попытался извернуться так, чтобы взглянуть Чибису в лицо. — Правда? Это те, которые всех важнее в войске?

— Ну, почти, — кивнул Чибис, всё ещё улыбаясь. — А кое-что ты знаешь, парень... Сотники, а уж над ними — хайлиры, а над хайлирами только князья да Император.

— А разве князья остались?

— А как же? Только все они теперь подданные Лирд'Алля.

Белка помолчал. Он не понимал, почему Император не казнил князей или, по крайней мере, не сгноил в темницах своего замка. До сих пор он был уверен, что именно так тот и поступил. Он хотел и одновременно боялся задавать лишние вопросы, остерегаясь показаться дурачком.

— И хайлир ждёт вас, чтобы добить Серого Князя?

— Наверняка, — Чибис весело тряхнул головой, и снег режущим светом отразился в его до блеска начищенном шлеме. — Всякая тварь должна знать своё место, а слишком наглых псов надо усмирять.

— Не шути этим, — бросил через плечо Волк. — Забыл Балури?

Чибис не ответил. Но Белка решил не сдаваться:

— Получается, князья тоже как бы идут против такого же, как они?

— Смышлёный, шельма, — по-доброму изумившись, протянул Карп. — Точно. У них и выхода другого нет, кроме как Императора поддерживать.

— А иначе что? Он убьёт их?

— Император — не чудовище, Белка, — серьёзно ответил Карп. — Он справедливый человек.

— А вы видели его?

Но Карп не успел ответить — Волк натянул поводья и поднял руку, призывая к тишине. Их конь тоже мгновенно замер, и Белка почувствовал, как за спиной напрягся Чибис, в любой момент готовый натянуть тетиву.

Где-то неподалёку раздался стон — тихий, сдавленный. Волк спешился, прошёл к обочине и, схватив нечто, неприметно приютившееся у корней сосны, рывком поднял; скулёж повторился.

Это был человек, но Белка мог бы вообще не заметить его или принять за кучку тряпья. Одет он был в лохмотья, кое-где приоткрывавшие посиневшую наготу, и так исхудал, что кожа лоснилась, обтягивая скелет. Белка невольно содрогнулся, увидев его безвольно повисшие руки — тонкие и почти прозрачные, как рыбьи косточки. Что до лица, то оно было грязным и заросшим густой бородой, но угадывались довольно правильные черты. Человека колотило, и он с трудом дышал.

— Ты кто? — строго спросил Волк и, не дождавшись ответа, легонько встряхнул его; в руках такой горы мышц человек казался детской куклой. — А?

— Оставь его, — со смесью жалости и отвращения сказал Карп. Чибис наблюдал молча. Человек разлепил спёкшиеся губы и прошептал:

— Я умираю. Убейте меня.

Белка сглотнул слюну, которая вдруг стала горькой.

— Вот ещё, — фыркнул Волк. — Отогреться, поесть — и будешь в порядке.

— Нет... Не буду, — человек приподнял ткань на животе (Белка еле удержался, чтобы не отвернуться); там была глубокая, жуткая на вид колотая рана, из которой тонкой струйкой всё ещё текла кровь. Было непонятно, как он до сих пор жив. — Серый Князь... Проклятое оружие... Убейте меня, — выдохнул он и закашлялся, усилив кровотечение.

— Вот как... — протянул Волк. — Дезертир, значит? Свои же?

— Свои, — кивнул человек, совершенно обмякнув у него в руках. — Сбежал... Поймали, держали в Балури, потом... выпустили... накануне битвы.

— Ткнув заговорённым лезвием, — прибавил Волк, оскалившись своей страшной улыбкой. Человек не ответил — видимо, всё и так было ясно; Чибис наклонился к Белке и негромко пояснил:

— У Серого Князя есть такое наказание. Говорят, у него несколько колдовских мечей, раны от них не исцеляются и не зарастают. Человек может мучиться год или два, прежде чем умрёт, и яд каждый день проникает в него.

Белка только кивнул, не отрывая взгляда от кровавых капель на снегу. Его мучила тошнота. Как ни странно, не само существование таких мечей поразило его, а то, что Серый Князь их применяет. Причём на своих же людях. Зачем? Почему? Откуда в нём столько жестокости — или это не считается жестоким во время войны?... Белка окончательно запутался, и добило его молниеносное, отточенное движение Волка:

— Да хранят тебя боги, — сказал он, достал из ножен собственный меч и, пронзив дезертиру грудь, повернул клинок. Человек дёрнулся и замер, прошептав что-то вроде «Спасибо». Белка судорожно всхлипнул, и Чибис обнял его.

— Надо бы похоронить, — произнёс Карп, когда Волк вытер лезвие об одежду убитого и снова вложил его в ножны. Тот покачал головой:

— Земля слишком мёрзлая, и снегу много. Нет времени.

— Его же здесь звери растащат, Волк, — грустно сказал Чибис, не прекращая прижимать к себе Белку.

— Ну и что, им тоже надо есть, — жёстко ответил Волк, вспрыгивая в седло. — А я не намерен возиться с падалью Серого сиятельства. Пошёл! — и пустил коня быстрее, чем раньше. Чибис вздохнул, и они снова тронулись. Вид вокруг был тем же, тело осталось далеко позади, но Белку не покидала дурнота. Вскоре к ним подъехал Карп и участливо спросил, как он.

— Нормально, — деревянными губами отозвался Белка. — Скажите, а эти мечи... Серый Князь использует их и в боях?

— Для простых солдат, имеешь в виду? Нет, конечно. По крайней мере, до сих пор не использовал. Это большая редкость, его личная собственность. Князь вообще сильный колдун, — Карп помолчал, раздумывая: — Теперь понял, с чем борется Император?

Белка задумался. Отец всегда говорил, что Князь просто хочет сохранить свои земли и имеет на это кровное право. К тому же от имперских воинов он не видел ничего хорошего... Но Император и не выпускает своих пленников с такой вот меткой на память... Или выпускает? Так кто же прав? Белку так и подмывало вслух задать этот вопрос, но он знал, что ему никто не ответит. Вместо этого он, понизив голос, поинтересовался:

— А почему Волк... такой?

Карп и Чибис переглянулись в растерянности.

— Была у него своя история, — неохотно сказал Карп. — Если вкратце, то один из Князей — не Серый — вырезал половину его рода. После этого он и ушёл на службу Лирд'Аллю... Но при Волке — ни слова, имей в виду.

— Да уж, а не то останешься без ушей, — подхватил Чибис, к которому вообще быстро возвращалось хорошее настроение. — Волк насмотрелся такого, что нам с тобой и не снилось. На его месте с тобой бы не то ещё случилось... Это же война, парень. Это тебе не у материных юбок.

— Она мне не мать, — поправил Белка, — а мачеха.

Он и сам не понимал, почему ему было так важно, чтобы дружинники знали об этом — им ведь наверняка наплевать. Он запустил руку за пазуху и нащупал амулет дяди Крота — скрученный из сложной косички глаз Бдящего Бога. И впервые задался вопросом: точно ли он Бдящий, раз допускает такое? Может, он и сам давно спит, как его Богиня?...

ГЛАВА V

Болотный народец распрощался с ними вроде бы вежливо, но эти проводы подозрительно походили на выпроваживание. Мей с трудом заставил себя отведать угощение в Чертоге — уж слишком неуютно было есть под зорким взглядом Брольгон-Туна и свирепым — Квокле-Тин. Зато Кнеша попробовал всего понемногу в своё удовольствие и встал из-за стола не раньше, чем утолил голод. Двое стражей (как понял Мей, приставки к именам у кову означали сразу статус, род занятий и пол) подробно объяснили им, как добраться до Отравителя, и вывели за границы, где их снова взяли под опёку болотные огоньки.

Вокруг не светлело, но туман расходился, и Мею уже не приходилось нащупывать тропу. Вскоре воздух стал суше: они отдалялись от заболоченных участков; по пути начали попадаться тонкие, чахлые деревца, но по-прежнему — ни одного живого существа. Кнеша периодически ёжился и жаловался на холод.

— Они сказали, что Клайда-Трум излучает жар, — вспомнил Мей. — Так что вполне возможно, что вокруг зима.

— Что ж, я очень рад, — заверил Кнеша, — особенно если учесть, что у нас даже нет ничего потеплее.

С этим не поспоришь: Мей действительно не подумал о чужеземном климате — может быть, потому, что в своём видении не заметил никаких признаков зимы. Необычная для него беспечность. А Кнеша, избалованный вечным летом Рагнарата, к тому же тяжело переносил холода...

«Ну и почему я думаю об этом?» — с досадой спросил себя Мей. Ему совершенно нет дела до того, как чувствует себя Кнеша. Пусть хоть все конечности отморозит.

И тут он вернулся к другому поводу позлиться на спутника.

— Серый Князь. Ты объяснишь мне, что происходит?

— Видимо, придётся, — сказал Кнеша, всматриваясь в буро-зелёную даль. — Я знаком с ним, вот и всё.

— Как? Откуда?

— Он помогал мне раньше... До нашей встречи, — он нехорошо улыбнулся. — Не гневайся, Мей. Нет, я не врал тебе, я никогда не бывал здесь. Мы общались... дистанционно. Через посредников. И с помощью магии, конечно.

Мей вздохнул. Чего-то подобного он и ждал. Он уже знал, что с наложением Уз Альвеох могущество Кнеши потерпело большой урон — в частности, порвались его связи с союзниками и просто марионетками, разбросанными по всему Мирозданию.

— И?...

— Что «и»?

— Кто он такой? Что ему нужно? С кем он воюет? Тебе не кажется, что мне надо бы это знать?

— Мне кажется, что тебе надо бы поумерить свои рыцарственные аппетиты и не лезть в чужие свары, когда не просят.

— Мы это уже обсуждали. Тебе не понять.

— Ну разумеется, где мне, непосвящённому плебею... Ты же прорицатель, у тебя же высшая миссия — спасать миры, — продолжал издеваться Кнеша. — Свой от Близнецов, мой от меня, это захолустье в болотах — от Серого Князя... Ты уже считаешь его главным местным злом, я прав?

Тропа вильнула в сторону, и Мей чуть не полетел кувырком, споткнувшись о какую-то корягу. Он восстановил сбившееся от ярости дыхание и заставил себя успокоиться — каждодневная процедура. Будь прокляты эти его провокации.

— Ничем я его не считаю, тем более источником угрозы я видел Императора. И тебе это известно. Хотя, само собой, знакомство с тобой достоинств ему не прибавляет, — не удержался он. — Рассказывай, я слушаю. Нам всё равно ещё далеко идти.

— О да, дружеская беседа любой путь сокращает до приятной прогулки... Всё-всё, только без лишних движений... Рассказываю. Серый Князь — человек умный и скрытный, а главное — очень родовитый. Кровь тут значит немало. Как ты понимаешь, он поднаторел в Силе; собственно, насколько я знаю, он до некоторых пор ничем больше и не занимался особенно — сидел на своей наследственной земле, никого не трогал и ворожил потихоньку. И, полагаю, был бы не прочь продолжить, если бы не Император. Точнее, тогда это был один из Князей... Не обессудь, Мей, точного титула не вспомню — то ли Красный, то ли Жёлтый, с их именами вообще можно с ума сойти... Так вот, он воспользовался своими успехами — ну, знаешь, войско на пару тысяч пообширнее, строятся настоящие каменные крепости, завязалось даже что-то вроде торговли... В здешних отсталых краях всё это посчитали большим достижением и чуть ли не подарком богов. Недолго думая, Князь объявил себя хозяином всего, до чего мог дотянуться, — благо силушка есть, а границ толком никто не проводил — и развязал войну. Нынешний Император — сын сего достойного мужа. И, как я могу судить со слов этих очаровательных существ с увесистыми посохами, Серый Князь остался последним, кто пытается сопротивляться его власти. И, честно говоря, я бы не смог выбрать, на кого из них ставить. Раз уж мы здесь, надо взглянуть поближе на положение дел.

Мей только головой покачал. Его поражала лёгкая игривость, с которой Кнеша говорил об этом мрачном мире — и с которой отмалчивался раньше.

— Чего ещё я не знаю? Как добраться до Императора, ты тоже на самом деле в курсе?

— Нет. Я же говорю, что ни разу не бывал здесь... Не волнуйся, я бы не был так жесток, — усмехнулся Кнеша, — ведь не тебе одному мёрзнуть посреди болот... Хотя, кажется, уже не болот.

Он был прав: они и не заметили, что деревьев стало больше, а земля покрылась коркой льда.

Время тянулось медленно и как-то с усилием; Мей чувствовал, как всё более неповоротливыми становятся мысли, как в тело проникает мороз. Тусклое светило изменило своё положение, и стало темнеть, хотя и понемногу; они брели по заснеженной, безмолвной пустоши, и пальцы отнимались вслед за ушами и носом. Говорить не было ни сил, ни желания; на шее жгло метку Уз, и она осталась единственным источником тепла. Мей понимал, что неотвратимо замерзает, и в голову полезли странные предположения: что, если кову отправили их совсем не к Отравителю? Что, если это просто способ убийства поизощрённее? Он взглянул на Кнешу: тот еле переставлял ноги в своих ботинках из тонкой кожи и целеустремлённо синел.

— А магия?... — без особой надежды выдавил он, и ломкий ледяной воздух обжёг лёгкие. Кнеша угрюмо мотнул головой — куда-то делась вся его весёлость.

— Пробовал. Нет. Здесь будут сбои, и много.

Что ж, это не его вина. Пожалуй, только Дару Мея всё равно, где именно напоминать о себе; сила Кнеши нигде не проявится так полно, как в Рагнарате, а туда ему ход заказан.

После воспоминания о Рагнарате Мею стало ещё холоднее. К несчастью, у него слишком хорошая память.

Переборов себя, он подошёл ближе и взял Кнешу под руку, притиснув к себе — так будет проще согреться. Тот покосился на него удивлённо, но ничего не сказал.

Ночь принесла с собой зловеще воющий ветер; вьюга взметала сугробы и играла снежными хлопьями, швыряя их то за шиворот, то в лицо. Мей не знал, чем заслониться, а вокруг по-прежнему не было никаких укрытий; Кнеша, совсем обессилев, буквально повис на нём и тянул вниз, тщетно стараясь ускорить шаг.

— Я не могу, — сбиваясь с дыхания, выговорил он наконец.

— Можешь, — сквозь зубы ответил Мей. Он и сам не был уверен, что они переживут эту ночь.

— Нет. Лучше брось меня.

— Бросить?! — Мей взорвался и сам не понял, как перешёл на крик. — А потом корчиться в агонии от Уз? Нет уж, спасибо!

Он рывком дёрнул Кнешу и почти волоком потащил его дальше.

— Мей, это бесполезно, — спокойно возразил он. — Они сказали, что он живёт неподалёку. Мы заблудились.

— И что, ты предлагаешь лечь и умереть? Я не для этого шёл сюда!

— А для чего?

Неуместный вопрос поставил его в тупик.

— Ты знаешь. Чтобы спасти людей.

— Чужих. О которых у тебя никакого представления.

— Это лучше, чем губить, — с негодованием бросил Мей, имея в виду прошлое самого Кнеши. — Пусть даже чужих, о которых никакого представления. Дар дан мне зачем-то, и я не собираюсь сдаваться.

— Правда? — Кнеша скользнул вниз, увлекая его за собой. Руки у него дрожали, и пальцы не гнулись. Мей попытался поднять его, но не сумел. Разозлившись до предела, он размахнулся и дал ему оплеуху — не то чтобы сильно, но довольно ощутимо. А потом опустился рядом, вдруг осознав, что против ветра идти нет смысла. Не лучше ли прилечь и уснуть. Уснуть, уснуть... Снег пушистый, как покрывало — может быть, под ним даже тепло...

— Нет!..

Он, как мог, сопротивлялся губительной дремоте, однако силы покидали его. А метель кружила всё свирепее, и тьма сгущалась под чужим небом. Мей бессознательно вцепился в Кнешу — просто как во что-то живое и тёплое — и тяжело повалился в снег. Всё так и есть, Кнеша открыл ему правду. Как всегда — ту правду, в которой он сам себе не признавался.

Никаких надежд и благородных намерений на самом деле нет. Он пришёл сюда, чтобы умереть. Он устал, одинок и давно не видит смысла в том, что делает. Чудо перестало быть для него чудом, красота — красотой. Только холод и мрак остались.

Теряя сознание, Мей успел увидеть какую-то длинную, тонкую иглу, вонзившуюся Кнеше в шею пониже уха. А потом он издал невнятный хрип и упал рядом.

— Нагрей ещё воды, Галка.

Грохот железной посудины, громкий плеск, звук шагов... Мей понял, что снова чувствует собственное тело, приоткрыл глаза и чуть не ослеп — свет показался ему невыносимым. Однако неприятное ощущение тут же сменилось полным блаженством — было тепло, точно в пуховой перине или в объятиях матери.

Хотя, конечно, лежал он не на перине, а просто на скамье, покрытой звериной шкурой. В ногах у него сидел пожилой, но не старый ещё мужчина со скуластым печальным лицом, одетый как какой-нибудь охотник или дровосек — в толстые штаны, сапоги и короткую куртку мехом наружу. Ничего примечательного не было в его внешности, кроме глаз: Мей даже в радужке Нери не видел такого чистого зелёного отлива. Возле скамьи на корточках примостилась сухая, как жердь, черноволосая женщина трудно определимого возраста. Уставившись в бревёнчатую стену, она монотонно помешивала какое-то варево в бадье; от него поднимался пахучий травяной пар.

Кнеша нигде не наблюдался.

— Ну, оклемался? — негромко спросил незнакомец. Мей кивнул и попытался сесть, но его с неожиданной мощью толкнули обратно. — Лежи пока. Чары ещё не выветрились.

— Чары?...

— Конечно. Ветра здесь не просто так шалят, слишком близко от Клайда-Трума, — незнакомец устало вздохнул и сказал женщине: — Уже можно.

Она кивнула и принялась растирать вымоченной в вареве тряпкой ступню Мея. Он немного смутился, но мужчина не дал ему возразить:

— Так надо. И стесняться нечего — во-первых, Галка хорошая целительница, а во-вторых, не разотри она полностью тебя и твоего друга, вы уже были бы в лучшем мире.

Мей прочистил горло. Признаться, это заявление не сгладило неловкость, так что он решил приступить к делу.

— Спасибо, Вы спасли нам жизнь...

— Ну, это как сказать, — невозмутимо перебил мужчина. — Того, другого, я чуть не убил, так что лучше не благодари.

Оправившись от изумления, Мей вспомнил иглу в шее Кнеши. Значит, ему не померещилось.

— Так это Вы...

— Обычно я не подпускаю к своему дому так близко. Тот, кто решается прийти сюда, плохо кончает, — он говорил по-прежнему размеренно, даже медлительно, и совершенно не выглядел опасным. Женщина тем временем преспокойно переключилась на другую ступню.

— Вы Отравитель.

— Да. А ты Странник, — Мей не выдал себя ни одним движением, но сразу понял, что одному пальцу непривычно легко. — Это ищешь? — мужчина достал из кармана его перстень и положил на ладонь, разглядывая, словно диковинного жука. — Не бойся, скоро отдам. И не спрашивай, откуда я знаю. Очень долгая история.

— Где... мой друг?

— Наверху, отходит от яда. Тоже скоро очухается, я рассчитал дозу, — Отравитель критически осмотрел его покрасневшие ноги и, тронув за локоть Галку, сказал «Достаточно». Она так же безмолвно встала и удалилась. Мей наконец позволил себе оглядеться; большую часть просторной комнаты, где они находились, занимал грязный стол, заставленный банками, склянками и флаконами разных форм и размеров. Там же ютились мисочки с кашицами и порошками, щипцы, ножи, весы, лупы и странные металлические приборы, подобных которым он не встречал. Стены покрывали пучки сушёных растений, связки маленьких костей и ещё чего-то, довольно неприятного на вид. В котелке над огнём что-то жизнерадостно булькало, периодически расходясь разноцветными брызгами.

— И во всех, кто приближается, Вы плюётесь отравленными иглами? — осторожно спросил он.

— Нет, — без всяких признаков раздражения ответил Отравитель. — Только в тех, кого окружает такое густое облако зла.

— О чём Вы?

— У моей дочери истинное зрение — Галка не видит оболочек, но видит суть. И связь между вами она тоже увидела сразу, — помолчав, он протянул ему перстень. — Забирай. Тьма скоро поглотит и тебя, если ничего не сделаешь. Ты слабее его и не можешь сопротивляться.

Мей недовольно заёрзал. Такие высказывания от незнакомца ему не нравились, и ещё больше не нравилась фраза об истинном зрении. Выходит, женщина в привычном смысле слепа — вот что значил её неподвижный взгляд в никуда и неуверенные движения. Что ещё она может увидеть?... И откуда этому отшельнику известно о Странниках?

— Почему Вы зовёте её Галкой? — спросил он вместо этого.

Отравитель посмотрел на него с тенью недоумения.

— Потому что это её имя.

— Как у птицы...

— Ну конечно. У каждого в мире есть покровитель. Иначе зовут только тех, кто посвящает себя богам.

— Жрецов?

— Да. Ты не бывал здесь раньше, раз не знаешь?

Мей решил не вдаваться в подробности. На него уже вылился такой поток новых сведений, что он только теперь вспомнил, зачем они, собственно, с таким трудом добирались сюда.

— Кову отправили нас к Вам.

— Да, они это любят. Не меньше, чем топить в болоте, — безмятежно кивнул Отравитель, пальцем вычерчивая что-то на своём колене. Мей проследил за траекторией и понял, что это звёзды.

— Они сказали, что Вы собираетесь в столицу. Мы хотели бы встретиться с Императором.

Отравитель долго смотрел на него, будто пытаясь определить, не шутка ли это.

— Прямо-таки с самим Императором? Вот так запросто?

— Это очень срочно. Просто необходимо.

— И никто из князей не подойдёт вам? Из советников, судей, дружинников?...

— Нет, — убеждённо сказал Мей. Его Дар лучше знал, кто им нужен. Хотя, надо признать, внезапный приступ отчаяния у Кнеши посеял в нём сомнения, которых не было раньше. — Только сам Император. Вы поможете нам?

— Если скажешь, зачем вам к нему.

Мей вздохнул. До чего дотошный народ. Почему просто не указать направление и не обуздать своё любопытство?

— У нас послание от кову.

— А ещё? Ведь это не всё.

— С чего Вы взяли?

— Не держи меня за дурака, Странник, — фыркнув, грубовато сказал Отравитель. — Болотные зануды просто навесили на вас ещё и это, как только вы им попались. Они всегда поступают так, потому что Император им давно и прочно поперёк горла.

«Как бы ему объяснить?...»

— Это связано с магией, — медленно проговорил он. — Вашему миру грозит опасность.

— Император не водится с колдунами.

— Сейчас, может, и нет, но будет... И это не приведёт ни к чему хорошему. Просто помогите нам. Чем мне поклясться, чтобы Вы поверили? — обычно это действовало, но не теперь. Отравитель задумчиво отошёл к столу и выудил из-под каких-то тряпок крупную, неправильной формы золотую монету.

— Золото Лирд'Алля, — сказал он, продемонстрировав её Мею. — Император недавно приказал чеканить единые для всех деньги, и я помогал разрабатывать их состав. Сколько должно быть примешано серебра и меди, каков лучший вес и так далее. Я подбирал камни на постройку его резиденции. Я откармливал его охотничьих собак и травил крыс в его кладовых. Точно так же я травил и его врагов, пока жил при дворе. Сейчас я сам по себе — за эту треклятую войну все люди успели осточертеть мне, — но Император всё ещё мне небезразличен. Если ты, Странник, причинишь ему хоть малейший вред, я заставлю тебя кричать от боли. Я испробую на тебе свои лучшие яды, и ты будешь жить, пока будут сгорать твои внутренности... — он помедлил, пронзительно глядя на Мея. — Или даже не так. Наверное, лучше будет начать с твоего друга. Ваша связь... Боль, которую причинят ему, сведёт тебя с ума, я прав?

У Мея кровь застыла в жилах, но страх тут же сменила злость. Здесь что, все сговорились с порога желать ему смерти? Тогда он не умрёт назло. Даже если прав Кнеша, даже если в продолжении нет смысла.

— У меня нет никаких чёрных мыслей в отношении Императора, — сухо ответил он и сел, откинув одеяло. Судя по тому, что он знал, чёрные мысли как раз у Императора в отношении собственного народа. Либо простая глупость, что тоже не исключено. — Я хочу поговорить с ним, ничего больше. Вряд ли это повредит его здоровью... А впрочем, к чему терять время. Если Вы так боитесь, просто дайте нам уйти.

— Ну уж нет, Странник. Позволь лучше предложить тебе сделку, — он подбросил монетку и ловко поймал её. Сверху, с лестницы за его спиной, послышался шорох и негромкие голоса; Мей уловил вкрадчивые интонации Кнеши и почему-то встревожился.

— Сделку?

— Сам я не поеду в Лирд'Алль, сейчас это довольно опасно, — пояснил он. — Мы с Галкой не бедствуем, мои яды покупают и ближе столицы. Но я могу снабдить тебя всем необходимым и указать дорогу, если ты оставишь залог.

— Залог? — снова и снова непонимающе переспрашивая, Мей чувствовал себя попугаем — об этих пёстрых, не блещущих умом рагнаратских птицах ему рассказывал Кнеша. — Я бы с радостью, но у меня ничего нет, кроме перстня. И я не думаю, что...

— Я не о перстне. Твой друг, вот моё условие. Он останется здесь, — Отравитель тоже вслушивался в разговор наверху, видимо, пытаясь разобрать слова. — И, как только я услышу, что с Императором что-то не так, он умрёт.

— Я полагаю, не стоит, — мягко заметил полностью одетый и вполне оправившийся на вид Кнеша, появляясь на лестничном пролёте. Всё бы ничего, но одной рукой он прижимал к себе безропотно замершую Галку, а другой приставлял к её горлу кинжал кову. Мей побледнел не меньше Отравителя. Что делает этот идиот?...

Он подскочил к Отравителю, в руке у которого непонятно как оказалась тонкая гладкая трубочка, и схватил его за предплечье.

— Нет, пожалуйста... Сейчас же отпусти её!

— Со мной всё хорошо, — совершенно спокойно сказала Галка; голос у неё звучал немного надтреснуто, но в целом даже приятно. — Не волнуйся, отец. Господин не тронет меня.

— Если Вы выполните наши требования, — дополнил Кнеша, твёрдо глядя в глаза Отравителю и не удостаивая вниманием тихо бесившегося Мея, который никогда бы не позволил себе вот так отплатить за спасение и гостеприимство.

Отравитель опустил чуть дрожащую руку с трубкой и, отшвырнув от себя Мея, шагнул к лестнице.

— Будьте вы прокляты, оба. Я сделаю всё, только отпусти её.

— Господин не тронет меня, — повторила Галка; её безмятежный тон в сочетании со слепым взглядом больших глаз наводил на мысли о слабоумии. Мей уже простраивал схему побега, молясь о том, чтобы по крайней мере кончилась метель. И с чего это странное существо так уверено, что Кнеша её не тронет? Это Кнеша-то?

— Простите нас. Я не знал... — начал он и умолк, подумав, что извинения прозвучат как попытка увильнуть от ответственности. Нечего сваливать вину на Кнешу. Спасибо Узам — всякий грех поделён у них пополам.

Галка вдруг вздрогнула и вытянула руку, точно в полусне, указывая прямо на Мея. Чёрные космы рассыпались по плечам, делая её похожей на ведьму.

— Ты на пороге темноты, — почти слово в слово процитировала она своего отца. — Пустыня в твоей душе, и неплодным останется твоё семя.

Что-то противно сжалось у него внутри после этих слов, и ещё больнее стало смотреть на нож у тощей шеи. Варево в котелке тем временем изошло пеной, и крышка с грохотом покатилась под ноги Отравителю; тот, вполголоса ругаясь, кинулся к очагу. Воспользовавшись этим, Мей взбежал по ступенькам и сам отнял у Кнеши кинжал, а потом отвёл в сторону Галку. Предстоял новый этап переговоров, и почему-то он не был уверен в их успехе...

ГЛАВА VI

Иногда вечерами Сейхтавис позволяла себе расслабиться — конечно, после того, как расправлялась со своими обязанностями. По крайней мере, так было раньше. Закончив уроки с девочками и отслужив последнюю общую молитву, она любила выходить на какой-нибудь из грубо вытесанных в Храме балконов и смотреть на море. Особенно ей нравилась бурная погода, когда ветер швырял о скалы новые и новые волны, небо темнело, а воздухе разливалась горьковатая свежесть. Поднятая высоко над землёй, защищённая Храмом, Сейхтавис стояла и наблюдала за взрывами брызг, пышной пеной и притихшим накануне шторма Армаллионом. Хорошо было дышать полной грудью и жмуриться, чтобы лучше чувствовать ветер. В такие мгновения ей казалось, что Богиня говорит с ней — или ведёт вечный спор с Бдящим Богом.

В ясные вечера смотреть было в общем-то не на что, поэтому она прихватывала вощёные таблички, испещрённые рунами, или колоду потрёпанных карт. Их нужно было раскладывать в определённых комбинациях, чтобы получить замысловатый узор — старая головоломка, завезённая, наверное, с юга. Сейхтавис любила такие невинные развлечения; она поняла, что ей необходим непрерывный умственный труд, ещё раньше, чем, например, осознала, что слышит голос Матери или что остаётся дурнушкой среди других послушниц. Она не терпела безделья. Возможно, потому её и избрали Верховной. По крайней мере, больше никаких исключительных качеств она в себе не находила.

Сегодняшний вечер как раз выдался тихим, и спокойное море стелилось перед жрицей лазурным покрывалом. Она пришла с картами и принялась раскладывать их на бортике балкона. Нужно было многое, слишком многое обдумать.

За два дня до этого в Храм пришёл человек, приплывший на одном из торговых кораблей. Ничего особенного в нём не было: хилое тело, блёклое, испитое войной пожилое лицо. Ничего, кроме жёлтой нашивки Лирд'Алля на рукаве. Он попросил срочной встречи с Верховной жрицей, и не подумав извиниться за то, что отрывает её от работы (а он отрывал, хотя и от рутинной — Сейхтавис, помнится, высчитывала, сколько денег придётся отдать за партию солонины с учётом нового налога на соль; к слову, счета после её предшественницы остались в совершенном беспорядке, что не могло не возмущать). Человек вошёл и плотно прикрыл за собой дверь; она встала ему навстречу.

— Госпожа Верховная.

— Господин посол.

— Вы получили предупреждение?

— Да, но не знала, что Император так скоро забеспокоится.

— Император всегда беспокоится, — холодно отчеканил посланец. Он окинул критическим взглядом почти пустой закуток, где она работала. — И надеется с Вами договориться. О Вас ходит слава мудрой женщины.

Сейхтавис смиренно сложила руки. Она так недавно заняла этот пост и не привыкла говорить с властью — даже через кого-то третьего. А похвалы её настораживали.

— Если так — не думаю, что заслужила её.

— Не скромничайте. Вы бы отказались от встречи, если бы не заботились о будущем.

Сейхтавис помедлила с ответом, жестом предлагая послу присесть; тот остался стоять. Она опасалась так поспешно вести беседу — это было слишком важно.

— Ваш ответ готов? — резковато спросил он, переходя прямо к делу.

— Я не обещала дать ответ, — Сейхтавис твёрдо смотрела ему в лицо. Посол поморщился.

— Умоляю, не надо этого тумана, этих игр, госпожа Верховная. Вы женщина, но правите Орденом. Позвольте говорить с Вами, как с мужчиной.

— А разве Император не ведёт со мной игр? — холодно осведомилась она. — До сих пор я не получила никакого знака, никакого подтверждения, что мы можем ему верить. И никаких, кстати, веских доводов. Если угодно, можете так и передать ему: Орден не видит причин разрывать союз с Серым Князем. Я не боюсь признать это.

Это был смелый, но продуманный ход, и Сейхтавис внутренне замерла, ожидая реакции. Вопреки её ожиданиям, посол улыбнулся и как-то расслабился, приняв более непринуждённое положение — так стоят собеседники на улице, а не государственные мужи за закрытыми дверями Храма. Потом он снял кошель, привязанный к богатому поясу, и, заметив взгляд Сейхтавис, сказал:

— Не волнуйтесь, это не деньги. Император понимает, с кем имеет дело, — ловкие длинные пальцы сомкнулись на чём-то внутри кошелька. — Вы будете впечатлены, — предупредил он, — тем, как сильны его доводы.

И правда — увидев это, Сейхтавис не удержалась и ахнула, словно какая-нибудь рыбачка, мужу которой не доплатили за улов. Маленькая вещица из множества извилистых волокон, окружённых мягким золотистым сиянием — любоваться бы без конца этой солнечной, яркой глубиной. Посол держал кусочек на затянутой в перчатку ладони — лёгкий, как пёрышко, и ценный, как гора драгоценностей.

— Вы знаете, что это, не так ли?

Сейхтавис благоговейно кивнула. Она была восхищена, но сотни сомнений сразу зароились у неё в голове. Откуда это у Императора? И к чему такая бравада? И чего, в конечном счёте, ему от неё нужно?...

— Часть Клайда-Трума. Часть Древа трёх миров, — она осенила себя знаком Богини. — Счастлив Император, если обладает таким сокровищем.

— Счастлив, — серьёзно согласился посол, и кусочек чудесного материала исчез в сжатом кулаке. Сейхтавис ощутила укол разочарования. — И у него есть ещё. Он просил передать: этого достаточно, чтобы исполнить Ваше желание.

Сейхтавис вздрогнула; под белую ткань одеяния, с цветом которого она ещё не сжилась, точно проник сквозняк. Откуда он знает? Как много он знает?...

Тут же она вспомнила, что когда-то её цель, её заветную мечту делила и Верховная — другая, покойная ныне. Были времена, когда и она разрывалась между Князем и Императором. А теперь выбора ждут от Сейхтавис. И доводы, что говорить, действительно сильны.

— Моё желание?... — она взглянула на него пристальнее, чем раньше. — Кто Вы? Как Ваше имя?

Улыбка на невыразительном лице стала шире.

— Неважно. Я всего лишь императорский кравчий.

— Я Вам не верю.

— Это неважно, — повторил он. — Важен Ваш ответ. Что мне передать?

— Что мне нужны подробности. Как связаны моё желание, каким бы оно ни было, и этот кусочек?

— Император строит механизм, — пояснил он, аккуратно завязывая кошель. — Не сам, конечно, но он нашёл нужного человека... Сложная машина, которая приведёт Вас к тому, к чему Вы так стремитесь. В обмен на сотрудничество против Князя, разумеется. Сделка проста.

— Кто этот человек?

— Один волшебник издалека. Его имя Вам ничего не скажет. Так что мне передать?

Сейхтавис молчала, скрывая растерянность. Всё шло чересчур быстро — быстрее, чем она планировала. Ей хотелось уйти и поразмышлять над этим в одиночестве. Но теперь она никогда не сможет уйти, когда ей захочется.

— Передайте, что нужно обговорить всё подробнее, — медленно сказала она. — Я передам договор, где предложу свои условия. Его я уже приняла.

Это тоже было довольно дерзко — но другого выхода она не видела. Необходимо приструнить Императора, равно как и его посланца. Никто в мире не властен над Богиней и её Орденом — негоже им об этом забывать.

— Хорошо, — кивнул посол. — То есть в общем Вы согласны?

— Пока — да. Но я уже сказала, что составлю условия.

— Только быстрее, моё время не терпит. Среди этих условий будет что-то о Сером Князе?

— Вас это не касается, разве нет? — Сейхтавис сдержала улыбку, сама удивляясь тому, как сухо и строго звучит её голос. — Вы ведь просто кравчий. Ваше дело — доставить ответ.

Он не стал тогда спорить, только в глазах мелькнул гнев. Вскоре договор был готов, и Сейхтавис, очистив от воска кончик стила, вручила послу табличку. Она была сама не своя от собственной смелости.

Может быть — и даже наверняка — это было неразумно. Особенно если верны слухи о том, что Серый Князь где-то поблизости. Однако её выдержки не хватало, чтобы побороть искушение. Одна мысль о том, чтобы приблизиться к этому, один намёк — и этого достаточно...

Сейхтавис раскладывала карты. Ей нравились чёткость и цельность, которую они составляли. Вот лестница, вот лес, а вот шут — он должен быть возле замка... И корабль — к морю, конечно же.

Она не знала, что Верховная посвящала Императора в их планы. Но уже потом, после ухода посланца, Сейхтавис вспомнила и сопоставила множество её обмолвок, намёков, недоговорок — и поняла, что правитель не блефует. Тот кусочек и есть последнее звено.

Балкон охватывали тени, с моря доносился непрерывный тихий шум. Оно мерцало переливами цвета, далеко на просторе будто просачиваясь в небо, но сейчас даже эта величавая картина не успокаивала. Сейхтавис положила посох между путником и дорогой, меч — между воином и золотом... Но как связать золото и дерево?... Видимо, где-то она ошиблась...

Серый Князь — угроза для Ордена, но у Императора хватит сил защитить их. К тому же в сложившихся обстоятельствах поддержать Императора — значит, по сути, остановить войну. Без неё Князю не на кого будет опереться, кроме остатков собственных сил.

И драконов.

Сейхтавис прогнала эту мысль. У них есть чем встретить драконов. Да и ставки слишком высоки. Если Император поможет ей добиться того, о чём она едва смела грезить все эти годы — никто не будет страшен Ордену вовеки веков...

Она замерла, не донеся до бортика карту с менестрелем, который на рисунке больше напоминал разъевшуюся цаплю. И правда, так ли уж это выгодно Императору, как кажется? С другой стороны, зачем ему лгать? Может быть...

Додумать ей не дали — изнутри Храма послышались шаги и беседующие голоса. Сейхтавис не хотела ни с кем сталкиваться, поэтому поспешно сгребла карты и отступила в тень, туда, где между бортиком и стеной образовывалась неглубокая ниша. На балкон поднялись две молодых жрицы — в тёмно-синем, как и Ашварас, и примерно её лет. Сейхтавис не помнила их имён, да и обзор оказался не идеальным. Подслушивать она не собиралась, но не слышать было невозможно.

— ... да вот только это слишком заметно, — закончила фразу одна из девиц; в её крикливых словах слышался ещё не изжитый крестьянский говор. — И она кичится этим, вот что дико.

Другая презрительно фыркнула.

— Она всегда такая была, что уж теперь. Самодовольная дрянь. Ей всё сходит с рук.

— Теперь не сойдёт, — с явным удовольствием протянула первая. — Если старуха узнает, Ашварас конец, ручаюсь.

Сейхтавис нахмурилась, и рассуждения о предложении Императора несколько побледнели. Ашварас? Старуха? О чём это они?...

— Не знаю... Она ведь в ней души не чает. Трудно представить.

— Тем более. Говорю тебе, такого она не простит. Проклянёт её и назовёт развратницей... О, смотри-ка, что это? — девчонка завертела в руках что-то, поднятое с бортика, и Сейхтавис с досадой вздохнула. Одна из её карт.

— Колесо, — сказала другая, заглянув в рисунок товарке через плечо. — Я слышала, это к переменам...

— Вечно ты веришь во всякую чушь.

— Почему чушь? Щучка говорила... Пантезис, я хочу сказать. Всё не могу привыкнуть, мы же с ней из одного рода...

— Вот её бредни точно слушать не стоит, — покровительственно промолвила первая и небрежным щелчком пальцев отправила карту вниз — кружиться и падать вдоль скалы. — В общем, Ашварас конец, и поделом. Все законы Ордена против неё.

— Старуха заступится...

— Заступится?... Ну что ты за дурочка, в самом деле! У старухи в жилах молоко вместо крови, вот она и думает, что остальные такие же... Ладно, пойдём, а то скоро стемнеет.

Они ушли, продолжая лениво переговариваться, а Сейхтавис ещё долго стояла в своей нише, как статуя из-под южного резца. В голове у неё выстраивалась новая цепочка, ещё более неприятная и нежеланная. Пожалуй, даже волшебник-механик, назвавшийся кравчим, не задал ей такой сложной задачи, как эти две грубиянки.

ГЛАВА VII

Мей долго не мог поверить в то, что они ушли от Отравителя живыми и даже относительно здоровыми. Он применил всё своё красноречие, которое в общем-то считал довольно скудным, чтобы убедить хозяина в их мирных намерениях; после выходки Кнеши сделать это было непросто. Мей ужасно озлился на него, и раздражение, ненадолго вытесненное страхом, вернулось, как только он переступил порог большого добротного дома на заснеженной пустоши.

Неподалёку обнаружилась скованная льдом речушка в пару локтей шириной, а на другом её берегу — маленький перелесок. Они вышли, кутаясь в незамысловатую меховую одежду — хозяйский подарок, — когда уже стоял ясный морозный день (ясный, конечно, по здешним меркам: Мей перестал удивляться тусклому свету). Буря давно утихла, но сугробы успела намести впечатляющие.

Домашнее тепло, еда и отдых остались позади, а впереди лежала долгая дорога, которую предстояло протопать на своих двоих. Мей ещё раз взглянул на ту карту, что подарил им Отравитель со своими пометками и пояснениями. Карта была странная — не пергамент или бумага, к которым Мей привык, а тяжёлая деревянная табличка, покрытая слоем воска и изрезанная множеством точек, насечек, линий и корявых значков. Они направлялись в Лирд'Алль, выделенный особо, — как Мей понял, что-то вроде зачинающейся столицы. И несколько дней пути им было обеспечено.

— Нелёгкая выдалась ночь, правда? — как ни в чём не бывало заметил Кнеша. Мей стиснул зубы и решительно зашагал вперёд. — Ты не разговариваешь со мной? — прозвучал вскоре новый издевательский вопрос. Мей только надвинул поглубже тесноватую пушистую шапку: холод всё-таки стоял дикий. — Ну-ну. Господин пророк оскорблён в лучших чувствах. Надо полагать, я снова поступил бесчестно...

— И ты ещё спрашиваешь!.. — не выдержал Мей, поворачиваясь к нему. Кнеша шёл рядом, беспечно улыбаясь; отчаяние во вьюгу, казалось, было забыто, как и бессонная ночь, — разве что синева под глазами приблизилась к черноте. — Ты угрожал смертью беспомощной женщине. К тому же слепой и той, что тебя выходила! Это немного чересчур, знаешь ли.

— Неужели?... Всё так, но ты забываешь одну мелочь: не сделай я этого, нас бы в два счёта отравили.

— Они не спасли бы нас, если бы хотели убить.

— Они выжидали, Мей. Этот Отравитель предан Императору не меньше, чем карлики с болота его ненавидят. Неужели ты не понял? Одно неосторожное слово в его адрес — и нам пришёл бы конец.

Мей сердито вздохнул.

— Это было глупо и бессмысленно. Я почти договорился с ним, а ты всё испортил.

— Это было необходимо... Ты правда верил, что мирно договоришься с верзилой-отшельником, который посвятил себя ядам?

— Пусть даже так — это не оправдание. Галка здесь ни при чём. Низкий поступок.

Кнеша хмыкнул.

— Ну извини. Я думал, ты привык к тому, что я не похож на этих... Как ты их называешь — тех, что раньше были в твоём мире? Эти благородные воины, которые спасали женщин и детей от всяких чудовищ и таскали на себе кучу железа...

— Рыцари.

— Да, вот именно. И в угоду тебе не собираюсь притворяться. Ты уж прости меня.

Мей страстно захотел его ударить, но удержался. Вспомнилась оплеуха, которой он накануне пытался привести Кнешу в чувство... Какое, должно быть, дивное было ощущение — жаль, что он не успел оценить.

— Я тоже не рыцарь, — сказал он, убрал в мешок карту и стал растирать рукавицами немеющие щёки, — но и не подлец, как хотелось бы верить... А ты выставил подлецом и меня заодно. Причём не впервые.

— Мы в чужом мире, — мягко напомнил Кнеша, — где никакой стабильности, идёт война всех со всеми, и только местным богам известно, где ближайшие человеческие поселения. А ещё здесь лютый мороз и вечные сумерки. Тебе не кажется, что не репутация должна тебя волновать?

Мей тяжко вздохнул, глотнув ледяного воздуха. Бесполезно было объяснять, что дело не в репутации. Или что слова Галки о неплодном семени подействовали на него, как солнечное затмение.

Или что ему страшно.

Мей не любил говорить с Кнешей — их беседы уводили далеко и не приводили ни к чему хорошему; поэтому он долго молчал. Потом всё-таки спросил, почему Галка не сопротивлялась, когда Кнеша схватил её. Тот небрежно пожал плечами.

— Да кто бы знал. Она же явно не в себе... Мей, растолкуй мне, что конкретно ты намерен делать?

— О чём ты? Поговорить с Императором...

— Хорошо, допустим, нам невероятно повезёт и мы живыми доберёмся до этого Лирд'Алля (страшно представить, какое убожество они зовут столицей, ну да ладно). Допустим даже, что нас примут в замке — или где он там живёт. А дальше? Что ты собираешься ему сказать? «Не вступайте в сговор с женщиной в белом, не то наступит конец мира. Ах да, и кову прислали Вам окровавленный ножик»?

— А у тебя есть другие предложения?... — снова взвинчиваясь, начал было Мей — но осёкся. На краю серой глади неба, возле горизонта, где громоздились заснеженные холмы, обозначилось чёрное пятнышко. Постепенно оно увеличивалось, странно одинокое, и Мей понял, что оно очень большое для птицы. Очень, очень большое. Хоть крылья и видны. Он остановился, тронул за меховой рукав Кнешу и молча указал на пятно.

— Птица, — убеждённо сказал Кнеша, потом прищурился, всматриваясь (зрение у него было отменное, и к тому же глаз прекрасного рисовальщика): — Нет. Крылья кожистые, как у нетопыря. И хвост как у ящерицы.

— Что?! — опешил Мей. Невозможно поверить... Как?!

— Ну да... И летит не сюда, — с облегчением добавил Кнеша. — Можем идти... Не знаю, что за тварь, но доверия она не внушает, даже если питается травой и букашками. В чём лично я сомневаюсь.

— Это же дракон, — прошептал Мей, всё ещё не оправившись от давно забытого чувства сладкой жути. — Настоящий дракон... Как в наших старых легендах. Или, по крайней мере, что-то близкое... Понимаешь?

Кнеша взглянул на него с брезгливым сочувствием — как деревенский голова смотрел бы на местного дурачка.

— Нет, не понимаю... Сбылась мечта детства?

— Возможно... — Мей, точно зачарованный, провожал глазами удаляющееся пятно. Даже холод отступил перед таким чудом, и серо-белые скудные краски вокруг теперь мерцали иначе. — Я со многим готов смириться, если здесь есть драконы.

— Он был чёрный. А ты говорил, что у драконов сверкающая чешуя, переливающаяся кучей цветов, — напомнил Кнеша, явно издеваясь. Однако Мею было плевать на его мнение по этому вопросу.

— Может, и так, — вздохнул он. — Я ни разу, нигде, никогда во всём Мироздании не встречал кого-нибудь, кто видел бы их...

— И это к лучшему. Ты отправился бы их искать, нашёл и превратился в аппетитное жаркое. Не слишком героическая смерть для прорицателя... Да и Ниэре бы расстроил. Всё, молчу! — воскликнул он, натолкнувшись на взгляд Мея. У них был безмолвный, но прочный уговор — не упоминать о Нери, а желательно ещё и о Бенедикте. Эти двое добавились к списку вечно ноющих Меевых ран и, как он надеялся, завершили его... Он тряхнул головой, прерывая наваждение; крылатое пятно скрылось за холмами.

— Пойдём — нам надо успеть. То, что я видел, скоро случится... — «Если ещё не случилось», — закончил он про себя.

Мир Лирд'Алля, Отравителя и кову оставался чужим и холодным, но вскоре в глазах Мея обрёл какую-то дикую, обворожительно-загадочную красоту. Места, где они проходили, были удивительно малонаселёнными и потому просторными — а Мей так отвык от этого в духоте того мира, где жил перед этим. Могучие хвойные деревья, совершенное бездорожье, снега и озёра, покрытые голубоватым льдом — вот что он видел, но понимал, конечно, что этим дело не ограничивается. Среди знакомых ему, вполне заурядных животных попадалась вдруг белка размером со среднюю дворнягу или мохнатое существо, намертво прилипавшее к древесной коре на время сна. Несколько раз им с Кнешей встречались небольшие отряды всадников, вооружённых примерно как древние воители, о которых Мей читал у себя на родине; кони их были вишнёвыми, с жуткими красными глазами. В маленьких деревеньках не было плотной застройки многими домиками, а стояло две-три огромных избы, где жили целым родом — толпой в несколько десятков человек разных поколений. Когда им приходилось ночевать там, Кнеша тайком морщился и бормотал что-то о вони и грязи.

Грязи, нищеты и запущенности правда было много — собственно, ничего другого в жизни местных людей Мей не заметил. Они были тёмные и угрюмые, привыкшие к холодам, войне и скудной пище, но довольно гостеприимные. Они молились двум своим богам, мужчине и женщине (а кто-то — и не только им, но тайно), чтобы скорее пришло лето и чтобы Император сразил Серого Князя.

Им не встретилось никого, кто сказал бы хоть слово в защиту Князя; хотя в чьих-то речах, особенно в женских, проскальзывало сочувствие, но в целом его явно считали смутьяном и помехой. Может, в других краях было и не так, но исходя из видимого положения дел Мей вообще не понимал, как Князь до сих пор держится и чего в конечном счёте добивается. Из Кнеши, само собой, не удалось больше вытянуть никаких подробностей насчёт него.

Два названия местные упоминали с неизменным благоговением — Лирд'Алль (не вся империя, а её столица) и Армаллион, священный остров, где находится Орден Спящей Богини. По просьбам Мея им на разные лады твердили расхожую легенду об этой Богине и рассказывали всевозможные байки о чисто женском Ордене, половине из которых было трудно поверить. Слыша это, Мей всякий раз ощущал тревогу: в мыслях он уже привычно простраивал новые и новые, потаённые связи, и видел, что все нити ведут от той женщины в белом к этому Ордену. Но всё же — всё же сначала им нужно к Императору.

Занесло их, конечно же, в ту ещё глушь, поскольку время всё тянулось, а заветная точка на восковой карте оставалась далеко. Мей устал и как-то одичал; всё чаще в голову лезли мысли о матери, сестре, Нери — верный признак, что всё неладно; он не хотел признаваться себе в этом, но его грызло одиночество — и ещё осознание того, что в этот раз надежды на успех почти на нуле. Кнеша не ускорял движение и мешал ему думать, но на фоне озлобленности Мей только острее чувствовал болезненную привязанность к нему, которую отдирал от себя уже несколько лет, как приставший к одежде репейник.

Однажды ночью, терзаясь бессонницей после очередного «приступа» Дара, Мей прокрался на крыльцо родового дома, где они приютились. Открывшийся вид вызвал у него судорожный вздох — настолько это было прекрасно, прекрасно и огромно. Они подошли совсем близко к скалам, которые громоздились теперь под самым носом, занесённые снегом и похожие на затаившихся в темноте великанов. На чёрном небе проглядывали звёзды, и снег чуть серебрился в их робком свете. За краем посёлка начинался всё тот же безлюдный простор, непознанный и неприручённый; Мей отчётливо видел дорожку из звериных следов, уводящую в сторону гор. Сдавленно охнув, он схватился за бок: опять засаднили старые шрамы, которые он получил в схватке с оборотнем в Заповедном лесу. Тоже дурной знак...

— Не спится? — спросил Кнеша, мягко подходя сзади. Мей кивнул, не оборачиваясь, и невольно напрягся. Кнеша встал рядом, прислонившись к перилам, и тоже уставился в ночь; по лицу у него бродила презрительная улыбка, а щёки, насколько Мей мог заметить, горели, будто в лихорадке. Он даже не накинул на себя ничего мехового и вышел в лёгкой рубахе — крайне не предусмотрительно, учитывая погоду.

— Ты бы оделся, — сварливо посоветовал Мей. — Нет времени тебя выхаживать.

— Правда? — Кнеша вопросительно приподнял бровь. — Так торопишься в Лирд'Алль или боишься, что отплачу тебе потом, как этой Галке?

— Глупость. Я не слепой и не слабее тебя, так что первое.

— Не слабее, зато неповоротливее...

— Ну, это мы уже проверяли.

— Точно.

Они помолчали. Взгляд Мея скользнул поверх головы Кнеши: прямо над ним, на навесе, торчала мощная намерзь из сосулек. Это ему не понравилось, но он ничего не сказал.

— Интересно, какие у них тут казни распространены? — задумчиво промолвил Кнеша.

— Казни?...

— Ну да. Когда мы заявимся к Императору — нас прикажут четвертовать, повесить или что-то более необычное?... Ну, знаешь, чан кипящего масла, клетка со львами... — он явно входил в раж. Мей засмеялся, но вышло как-то невесело.

— Не думаю, что тут есть львы.

— Плевать. Какие-нибудь другие твари... Вроде той, что мы тогда видели, с крыльями.

Мей снова промолчал. Подобных они больше не встречали, однако он стал чаще смотреть на небо — понимал, как это нелепо, но продолжал лелеять свою мечту о драконах.

— У тебя было видение, — резко сказал Кнеша. — Недавно.

Мей потянулся к зеркалу, чтобы показать ему (уговор есть уговор), — но Кнеша, как ни странно, мотнул головой.

— Нет. Расскажи мне сам.

Мей помедлил, собираясь с мыслями. Формулировать видения ему всегда было трудно даже на письме, не то что устно.

— Снова женщина, но другая... Моложе, — он нахмурился, припоминая подробности. — Скорее всего, из того же Ордена. Я знаю только, что она нарушила клятву... Обет... Безбрачия, возможно. Я видел её сына. Если она родит, он будет важен для всего этого мира. Вот и всё, собственно.

— Скучно... — разочарованно протянул Кнеша. — Кем бы она ни была, это случится, только если мир не развалится по частям раньше... Хотя пока я не вижу признаков развала. Точнее, их не больше, чем везде.

— Я тоже не вижу, — согласился Мей, заново очарованный ночным видом. — Но их и не должно быть. Вся суть в том, что это произойдёт резко, когда никто не будет готов. Это слишком несправедливо.

— Несправедливо?... — Кнеша хмыкнул. — Ты знаешь моё мнение. Справедливо всё, что происходит. Особенно с людьми — они заслужили это... Ладно, ладно, мы заслужили, так лучше? Все, каждый.

— Но взгляни только на это место, — Мей повёл рукой вокруг себя — не столько для того, чтобы убедить Кнешу, сколько чтобы не согласиться с ним самому. — Разве оно не прекрасно?

— Прекрасно, не спорю. Без людей.

— Хочешь сказать, я опять напрасно вмешиваюсь?

— Я не знаю, Мей. Твоё дело. Я просто следую за тобой.

— И всё-таки?...

— Мне это нравится, Мей, — Кнеша впервые посмотрел прямо на него. — Ты ведь знаешь — просто нравится. Без твоего Дара мне скучно.

— Жизнь целого мира — это не развлечение, — тихо сказал Мей.

— Неужели? А что ты предложишь взамен?

Мей собрался возмутиться, но не успел. Он увидел, как глыба льда над макушкой Кнеши внезапно покрылась сетью трещин и пришла в движение, словно её кто-то расталкивал изнутри. Не особенно размышляя, он пихнул Кнешу плечом, повалил его на неопрятное, местами заледеневшее крыльцо, и они кубарем откатились в сторону. Пока Кнеша, ругаясь, рвался прочь и пытался понять, что происходит, Мей поражённо наблюдал, как сосульки валятся и раскалываются, а из нутра наледи выбирается небольшое полупрозрачное существо, делает два прыжка и мгновенно исчезает в темноте, не давая никакой возможности себя рассмотреть.

— Ну вот ещё, — заметил Кнеша, отдышавшись. — Слышал я на днях что-то о ледяных духах, но думал, что зря болтают, как всегда...

— Пошли в дом, — угрюмо предложил Мей.

Входя обратно, он почему-то был зол, и ещё как. Он опять, в очередной раз спас этого негодяя от чего-то непонятного, и зачем?... И зачем он здесь, всем чужой, и почему он, действительно, должен помогать — кто его обязал? Почему он вмешивается и есть ли смысл в их походе?

В их... Навсегда — в их. Проклятые Узы, отобравшие у него свободу. Отобравшие собственную жизнь.

Мимо рядов храпящих и посапывающих во сне людей он прошёл к своей лежанке, сел на неё, засветил лучинку и постарался отвлечься мыслями об этом духе, но не помогло. Кнеша, оказавшись поблизости, только усугубил его настроение:

— Так о чём мы там говорили, когда нас перебила эта штука?... Весьма интересная была беседа, — сказал он шёпотом. Кто-то заворчал и заворочался, но остальные спали крепко, сваленные дневными заботами. Мей бросил на него хмурый взгляд.

— Не собираюсь продолжать этот разговор.

— Потому что продолжаешь себе врать. Ты такой же, как я, Мей. В конечном счёте это и для тебя развлечение, каким были и Рагнарат, и Нери. Ты не знаешь, куда деться со своим Даром.

Мей задыхался от ненависти; она давила грудь, и становилось больно дышать. Схватить бы этого самодовольного выродка и приложить головой об стену.

Он ясно представил себе, как делает это — и вздрогнул.

Кнеша растирал окоченевшие плечи и смотрел на него со своей неизменной полуулыбкой, кривившей бледные губы — не то бесстрастной, не то насмешливой. Сколько гордыни, сколько беспринципности.

Просто животное. Себялюбивое, опасное животное.

— Я ненавижу тебя, — сказал Мей с отвращением.

— О да. Поэтому ты только что спас мне жизнь.

Мей отвернулся, не в силах вынести его взгляд, и порадовался, что поблизости нет оружия.

— Уже сожалею.

— Зачем ты это сделал?

Простота и очевидность этого вопроса ставили в тупик. Мей вздохнул. Мог бы хоть не издеваться напоследок.

— Я не знаю.

— Ты бы избавился от Уз Альвеох, — продолжил Кнеша, не слушая его, — а в придачу и от меня, и от кучи проблем здесь, может быть. Сплошные преимущества. Зачем ты сделал это, Мей? Ты ведь такой разумный. Объясни мне, какое основание ты подобрал.

— Никакого, — Мей посмотрел ему в глаза, принимая вызов. Он не любил этого делать — на дне тёмного взгляда Кнеши всегда плескалось безумие, а бывали редкие моменты, когда оно оказывалось на поверхности. Как сейчас.

— А другим ты не умеешь лгать, — даже как-то печально сказал наконец Кнеша. — Совсем не умеешь. Я нужен тебе, вот и всё. Я нужен тебе, как твоя тень. Ты же не можешь жить без тени.

— Ты не тень, — с трудом ответил Мей. Такие беседы злили, смущали его, сбивали с толку — его, взрослого мужчину, прорицателя и Странника по мирам. С какой, собственно, стати? — Нас ничего не связывает, кроме Уз.

— Ложь.

— Да, — он согласился с ожесточением. — Пусть ложь. Связывает. Ты доволен?

— Почти, — к Кнеше вернулся его ироничный прищур.

— Чего ты от меня хочешь? — почти взмолился Мей; он вскочил — не мог больше усидеть на месте — и принялся мерять шагами свой угол. — Я просто не понимаю. Мы не друзья.

— Определённо.

— Мы враги.

— Спорный вопрос.

— Кнеша, я не могу выносить твоё присутствие.

— И отсутствие, — подсказал Кнеша. Его явно забавлял этот разговор.

— И отсутствие, — сквозь зубы прорычал Мей. Ему очень хотелось отмотать время назад и позволить сосулькам проломить сиятельному мону череп.

— Ты бы видел себя сейчас.

— Умолкни.

— Как угодно.

Некоторое время действительно стояла тишина; завернувшись в одеяло, Кнеша откинулся на лежанку, закрыл глаза и, казалось, задремал, точно уютно устроившийся кот. Мей, облегчённо вздохнув, пробрался к себе и уже собрался задуть огонёк, когда услышал:

— Спокойной ночи.

Мысленно он взмолился о пощаде, потом промычал что-то в ответ и отвернулся к стене.

— Мей, — донеслось сбоку через некоторое время.

— Да?

— Спасибо.

— Пожалуйста, — с заминкой ответил Мей — и ощутил, как с души у него свалился тяжкий груз. Той ночью он уснул так крепко, как уже давно не засыпал.

ГЛАВА VIII

Утром никто из них не вспомнил о случившемся — по крайней мере, вслух: Мей — потому что не хотел, а Кнеша — вероятно, потому что вообще предпочитал не задерживаться мыслями на чём-то одном. Они продолжили путь, изредка перебрасываясь колкостями, и ещё пару дней всё тянулось в прежнем русле — пока очередной вечер не застиг их на заснеженной пустынной дороге без признаков человеческого жилья. Кнеша предлагал поискать крышу над головой и наотрез отказывался оставаться на улице ночью; Мей не спорил с вескостью его доводов, но уже подволакивал ноги от усталости и хотел остаться. В самый разгар их вялого спора Кнеша вдруг замер и прислушался. Мей тоже умолк, но ничего особенного не расслышал: подвывание спокойного ветра, шорох крыльев ночной птицы, шуршание мелкого камнепада где-то в горах... И всё-таки его тоже что-то настораживало.

— Я поднимусь, — примиряющее предложил он, указывая на один из пологих холмов чуть справа, — посмотреть, что вокруг. Увижу огонёк — пойдём туда.

— Я с тобой, — быстро сказал Кнеша, и Мей с трудом удержался от язвительного комментария: видимо, ледяной дух из груды сосулек всё же здорово его припугнул.

Застревая в снегу и напрягаясь каждой мышцей, они взобрались на холм и оглядели темнеющие окрестности — в общем, примерно те же, что каждый вечер. Однако неподалёку, у самой подошвы невысокой горы, похожей на великанский колпак со снежным помпоном сверху, было заметно какое-то движение. Несколько человеческих фигурок суетились, раскладывали что-то, а кто-то явно раздувал костёр. Мей с Кнешей переглянулись и молча направились в их сторону.

Пока они добрели до людей, те успели закончить приготовления к привалу, и Мей очень удивился, когда понял, в чём они заключались. Четверо мужчин быстро установили странное сооружение, которое Мей издали принял за дырявую палатку; на деле оно было сделано из костей какого-то исполинского зверя и, видимо, легко складывалось. Поверх каркаса путники натянули шкуру и теперь собирались внутри; над отверстием в «крыше» уже поднимался дым.

Медлить не было смысла; Мей вздохнул и шагнул внутрь. Картина им представилась странная: вокруг огня, над которым жарился насаженный на вертел упитанный поросёнок, расселись по крайней мере дюжина мужчин и одна женщина, без всякого стеснения кормившая грудью младенца. Каждый из присутствующих заслуживал подробного описания: все они мало походили на обычных земледельцев или рыбаков; Мей, пожалуй, никогда не видел такого разношёрстного сброда. Молча грел руки громила с курчавой бородой почти до бровей — такой огромный, что всем прочим приходилось тесниться, и вдобавок с секирой за спиной; возле него притулился, похихикивая, тщедушный, быстроглазый человечек с ненормально длинными пальцами; с женщиной, обвешанной, кстати, разнообразными побрякушками, вполголоса беседовал самый настоящий кову... Но вошедших первым увидел неприметный по сравнению с другими мужчина, чьё лицо обезобразила короста:

— Э, ребята, да у нас гости, — объявил он, и разговоры разом смолкли. Мею стало неловко под пристальными и насмешливыми взглядами; он поклонился, как было здесь принято, и поздоровался.

— Кто будете? — прогудел здоровяк с секирой. Мей уже собрался с духом, чтобы выдать какую-нибудь правдоподобную сказку из их арсенала, но Кнеша опередил его:

— Бесприютные путники, как и вы, всего-навсего. Можно нам обогреться у вашего костра этой ночью?

— Да уж, зима нынче лютая, — хмыкнул здоровяк. — Небось, кровушка застывает, господа южане?... Сразу видно ведь, что не местные.

— А если не местные, то далеко забрались, — проквакал кову, подозрительно прищурив красные глазки. — К самому хребту Болльдун. Зачем?

— Ну-ну, ребята, что за допрос на пороге, — укоризненно произнёс мужчина с изуродованным лицом и сделал гостеприимный жест: — Прошу, заходите. Бдящий Бог наказывает тех, кто гонит путников. К тому же мы и сами бродяги.

— Говори за себя, Нетопырь, — вскинулся вдруг человек с длинной косой, вожделеюще поглядывающий на поросёнка. — Я не бродяга, а изгнанник...

— Ты не изгнанник, а дезертир, — фыркнула женщина, отнимая от груди задремавшего ребёнка и невозмутимо прикрывая наготу. — Садитесь уже, а то растрещались...

Мей уселся на шкуру, немного робея, а Кнеша поместился рядом и немедленно заговорил с беглым дружинником так, будто они пару лет были знакомы. Вскоре Нетопырь достал нож, и по этому сигналу все принялись за незамысловатый ужин. Реплики лились непринуждённо, даже слишком, и с расспросами никто больше не лез — об их присутствии словно забыли. Мей мысленно составил с десяток версий о том, что это за необычная компания и особенно откуда в ней взялся кову (как он понял, на своём болоте они живут уединённо и крайне неохотно пересекаются с людьми), когда в шатёр вошёл ещё один человек.

Точнее, вряд ли человек. По сравнению с ним даже здоровяк с секирой проигрывал в размерах: вошедший пригнулся, чтобы не удариться об одну из костей. Лицо у него было грубое, точно вытесанное из валуна, под небрежно накинутой на плечи шкурой бугрились мышцы, а кожа напоминала поросшую мхом скалу. Но больше всего Мея поразили его глаза: давно ему не встречался такой пронзительный, печальный взгляд, не вязавшийся с обликом. Мужчина прошёл к огню и скинул к ногам Нетопыря убитую горную козу с перетянутыми верёвкой ногами.

— Тяжко, — гулко пророкотал он. — Еле догнал, — казалось, что слова даются ему с трудом.

— Прости, что не дождались, Тролль, — кивнул главарь, и Мей не донёс до рта кусок свинины, услышав такое обращение. — Спасибо за добычу. Вокруг тихо?

— Видел имперский конвой, но далеко к югу, — отозвался Тролль, осторожно умащиваясь рядом с кову. — Досюда они не дойдут.

— Похож на одного моего раба, Салдиима, — шепнул Кнеша Мею почти одними губами, делая вид, что ищет что-то в вещном мешке. — Но в том не было примесей нелюди...

— Именно примесей, бедный странник, — с едкой иронией сказал Нетопырь. Кнеша вздрогнул: расслышать его фразу с такого расстояния было практически невозможно. — Бедный странник с собственными рабами — это интересно... А впрочем, всякое случается в нынешние времена. Я уважаю чужие тайны, — усмешка собрала морщинами его изъеденные язвами, впалые щёки; зрелище получилось не из приятных. — Тролль — полукровка, мы просто зовём его так. По слухам, его уважаемый батюшка украл и изнасиловал княжескую дочку из предгорий...

— Ложь, — угрюмо бросил Тролль; видно было, что он давно устал на это возражать.

— ... и он каждый раз пытается убедить всех, что их союз заключился по любви, — спокойно закончил Нетопырь. — Наивно, ну да что поделать... Заканчивайте вашу трапезу, не стесняйтесь, дорогие гости. Стерлядь может спеть вам, если угодно.

Единственная дама с готовностью ощерилась, но Мей вежливо отказался: что-то подсказывало ему, что он не выдержит ещё и пения женщины с рыбьим именем. Общая болтовня возобновилась, и он долго смотрел, как ест Тролль: аккуратно и с чувством собственного достоинства, изредка бросая на окружающих неприязненные взгляды. Мея ужасно заинтересовало это существо, и он чувствовал, что Кнешу тоже одолевает любопытство. Поэтому он обрадовался, когда компания стала готовиться ко сну, а Тролль встал и прошагал прямо к ним. Но обстоятельного разговора не получилось: полукровка просто положил Мею на плечо тяжеленную ладонь размером с тарелку и прошептал скороговоркой:

— Ни в коем случае не засыпайте. Как Нетопырь уляжется, выходите, — потом развернулся к главарю и объявил: — Я покараулю.

— Странное рвение, — визгливо протянул длиннопалый человечек. — Весь вечер отлавливать нам еду, потом сторожить треть ночи... Что это ты, Тролль, места себе не находишь?

— Да просто у таких тварей, как он, сейчас время спаривания! — мерзко заржал бывший дружинник. Мей поморщился от отвращения и обернулся, чтобы хоть что-нибудь сказать, но Тролль уже покинул шатёр.

Мей лёг, завернулся в шкуру и глазами велел Кнеше сделать то же самое. Как только с места Нетопыря послышался мерный храп, он тихо поднялся и растолкал его.

— Я не сплю, — шепнул Кнеша, легко поднимаясь, и улыбнулся — той улыбкой, которую Мей особенно не любил; в ней было что-то кощунственное. — Ты заметил каркас этой штуки? — он ткнул пальцем в белевшие в темноте кости. — Никак не связываешь со своим «драконом»?...

Мей вздрогнул; такая мысль не приходила ему в голову. А действительно, кому ещё эти кости могли принадлежать?...

— У кого же мы? У тебя есть версии?

— Только одна, — Кнеша проворно собрал вещи и потянул его к выходу. — Вот сейчас и посмотрим, прав ли я, прорицатель... Твой новый приятель нас дожидается.

И правда — Тролль нетерпеливо расхаживал снаружи, его громоздкая фигура наводила жуть. Едва Мей и Кнеша приблизились, он бросился к ним и резко спросил:

— Кто вы? Зачем здесь?

— Мы бедные путники, — завёл своё Кнеша, — идём по своим делам...

Тролль с досадой отмахнулся.

— Мне можете не врать — времени нет для этого. Лучше бы вы в горах или в лесу заночевали, чем здесь.

— Почему? — спросил Мей.

— Дурное место. Дурные люди. Останетесь — вас обворуют и убьют.

— С чего ты взял? У нас и брать-то нечего, — сказал Мей; кольцо Странника он накануне предусмотрительно спрятал.

— К тому же ты и сам среди них, так с чего же нам тебе верить? — с нажимом добавил Кнеша. Тролль вздохнул.

— Я не как они. Мне просто некуда больше деться. А Нетопырь... Он страшный человек. И все они, все... Они отщепенцы, понимаете? Изгнанники из родов и кланов. От хорошей жизни сюда не приходят.

Мей взглянул на шатёр другими глазами. Значит, изгнанники... Насколько он мог судить, в этом мире ужаснее такого наказания невозможно было придумать. Люди жили и работали большими группами, вплотную друг к другу, опасаясь каждого шороха и каждой тени. Остаться одному — это должно было звучать как приговор. И выносили его вряд ли за срезанный кошель или бранное слово.

— Ну, а ты сам?

— Я... Разве непонятно? — Тролль потупился. — Кровь сделала дело, большего и не надо... Люди не принимают меня, горный народ тоже. Нетопырь подобрал сиротой, я жизнью ему обязан. Но он не щадит таких, как вы. Ненавидит колдунов.

— С чего ты взял... — поражённо начал Кнеша.

— Я могу видеть, — перебил его Тролль. — Это у меня от отца. И я могу помочь вам. Вы ведь в Лирд'Алль идёте?

— Видеть... — повторил Мей. Наверное, он имел в виду то самое истинное зрение, которым обладала Галка. И много их тут таких, интересно?... — Мы идём в Лирд'Алль, но ты же и так помог нам... Ты предупредил нас, спасибо. Мы теперь можем просто уйти.

Тролль помотал головой.

— Вы не здешние, до Лирд'Алля не дойти без проводника... А лучше меня проводника вы не найдёте. На всех картах — только длинный путь, обходной, а я знаю короче. Вдвое быстрее там будете.

— Через горы? — скептически уточнил Кнеша.

— Нет!.. Что я, господин, разве сумасшедший — вести через горы уважаемых людей... — с искренним ужасом Тролль вытаращил глаза и замахал руками. — Отличная дорога, напрямик через лощину Хёвьюн... Мне же тоже надо в Лирд'Алль, так что, если завлеку вас куда, то и сам попадусь.

— Зачем же тебе в столицу, если люди считают тебя изгоем? — продолжал наступать Кнеша. Идея уходить куда-то среди ночи в сопровождении полутролля его определённо не привлекала. Мей колебался.

Тролль смутился.

— А вот это и есть то, к чему мне ваша помощь, — его рокочущий голос дрогнул от волнения. — Я хочу навсегда уйти от Нетопыря. Стать честным, понимаете? Начать... Как это говорится...

— Новую жизнь, — подсказал Кнеша, сдерживая смех.

— Да-да, — радостно закивал Тролль, не заметив подвоха. — Вот именно. И тут неподалёку лежит одна вещь, которая мне очень нужна для этого... И без вашей помощи её не достать.

— То есть это сделка? — уточнил Кнеша.

— Нет, совсем нет!.. — испуганно воскликнул Тролль — Мей испугался, что он разбудит кого-нибудь в шатре. Видимо, слово «сделка» для него несло смысл чего-то мошеннического, и Мей поспешил его успокоить:

— То есть мы помогаем тебе достать эту вещь, а ты выводишь нас в Лирд'Алль кратчайшей дорогой, верно?

— Точно, господин чужеземец... Какая же в этом сделка, всё честно.

— Тогда веди, — решился Мей, ещё раз оглянувшись на шатёр. Кнеша явно сомневался, но спорить не стал. Тролль ликующе улыбнулся (даже в темноте было видно, какие у него кривые, не отличающиеся чистотой зубы), взвалил на одно плечо вещи Мея, на другое — Кнеши (так, словно они состояли из пуха) и бодро зашагал к горам. «Кровь сделала дело, большего и не надо...», — вспомнились Мею недавние слова, и новая волна тоски охватила его.

ГЛАВА IX

Белка узнавал, что наступило утро, по холоду. Во-первых, конечно, холодно было в общей спальне для оруженосцев; её вообще не отапливали — берегли дрова, — а старые стены скалились щелями. Поэтому первым его ощущением после крепкого сна была струя ледяного воздуха, забиравшаяся под одеяло; даже духота от дыхания нескольких десятков здоровых парней не спасала — слишком большим было помещение. Во-вторых, иногда Карп, который вставал раньше рассвета, сам приходил будить его — и обычно это было ещё неприятнее...

Вот и в это утро Белку подбросило на постели от воды, настойчиво полившейся за шиворот. Карп стоял над ним и, как всегда, широко улыбался. Белка отряхнулся и мрачно посмотрел на него — в такие минуты ему хотелось стать раза в полтора больше и сильнее, чтобы дружиннику неповадно было издеваться.

— Что творится, пострелёныш? — спросил Карп, поднимая кувшин. — Скоро сбор протрубят, а шлем у меня не вычищен, меч не заточен, свежей рубашки нет?... Так-то ты несёшь свою службу?

— Какой сбор, Карп? — возмутился Белка, обозревая вытянутую комнату, заставленную двумя рядами узких коек. Почти все их владельцы всё ещё мирно похрапывали, только некоторые кровати пустовали — скорее всего, оруженосцы в дозоре со своими дружинниками. — До него ждать, как до пробуждения Богини...

— Ну, не знаю насчёт пробуждения Богини, а твоё сегодня запоздало, — назидательно сказал Карп, но в глазах у него дрожали искорки смеха. — Давай-давай, поторапливайся.

Белка вылез на холод, похрустел затёкшими конечностями, запрыгнул в штаны и куртку. Пребывание в крепости Яргли научило его двум основным вещам — быстро собираться и точно выполнять приказы. Собственно, ничего больше и не требовалось от хорошего оруженосца, и пока он находил свою работу вполне посильной.

Да что там посильной — она нравилась ему, в первые дни — до беспредельного восторга. Теперь, когда прошло несколько недель и Белка всякого наслушался от воинов Империи, он уже мог предположить, что в самой Яргли нет ничего впечатляющего, но в первый день она поразила его. Крепость находилась в ложбине между двумя лесистыми холмами и состояла из основного здания, трёх сообщающихся башен и хозяйственных построек. Кроме холмов, Яргли защищали стены и высокий мёрзлый вал, так что она казалась неприступной.

Внутри же была своя жизнь, к которой предстояло привыкнуть. Комендант крепости определил Белку в оруженосцы к целому десятку (оруженосцев не хватало: местные не рвались отдавать на службу Империи своих сыновей, так что это было нормальное соотношение), но Карп, по-свойски пошептавшись с ним, забрал Белку себе в личные помощники. И тот был рад такому исходу: он боялся попасть к Волку или к кому-нибудь похлеще... Впрочем, он так и не познакомился ни с кем «похлеще», и при встрече с Волком его по-прежнему пробирала дрожь, а добитый им дезертир ещё долго являлся в кошмарах.

О родительском доме вскоре пришлось забыть: дни проходили в прислуживании Карпу, бесконечной беготне по поручениям и тренировках. Оруженосцев заставляли нарезать бегом круги по морозу (Белка был в числе отстающих), обучали обращаться с лошадьми (одна из них Белку невзлюбила особенно и вечно норовила лягнуть) и драться на деревянных палках (синяков становилось всё больше, и сходили они как-то неохотно, но дружинники похваливали Белку за ловкость). Кормили здесь просто, но сытно, и относились хорошо: не только оруженосцы, многие из которых были ещё моложе (каких только обидных прозвищ им не давали), но и некоторые дружинники легко приняли Белку в свою компанию — в основном, конечно, благодаря Карпу и Чибису. Иногда он ужинал вместе с ними, слушая рассказы о битвах и старых временах, и тогда, блаженно замерев у очага, мечтал делать ещё больше, тренироваться ещё усерднее, только чтобы хоть чуть-чуть походить на них. Как бы гордился им отец!..

Белка, само собой, скучал по отцу и сёстрам (особенно по крошке Синичке), по дядьям и даже по некоторым из братьев, но... Одним из многих достоинств Яргли было отсутствие Выдры и мачехи, а в глазах Белки оно всё-таки перевешивало.

Народ прибывал ежедневно: войска имперским указом стягивались в Яргли. Заново формировались десятки и сотни, по рукам ходили вощёные таблички со списками (хотя грамотных было мало; Белка поглядывал на них, втайне завидуя), а на ристалищах и в столовой оставалось всё меньше места. Все ждали приказа выступать, но «наверху» (как выражались дружинники и, подражая им, важничавшие оруженосцы) почему-то медлили.

И ещё — пока не сбылось главное Белкино желание: он не видел хайлира.

Какие только слухи не ходили о нём и какие только мнения — от злобы до восхищённого преклонения. Кто-то называл этого хайлира великим человеком, который ни в одном бою не потерпел поражения и чуть ли не своими руками добыл Императору победу (которая ещё не наступила, но о которой все говорили как о данности). Другие, наоборот, плевали сквозь зубы, намекали на подличанье при дворе в Лирд'Алле и тайный сговор с Серым Князем — иначе чего бы тянуть?... Ударили бы, пока слаб, пока не объявился во всеуслышание с новыми силами на своих островах... Карп избегал подобных разговоров, но сам, кажется, придерживался чего-то среднего. А Белку, если тот лез к нему с вопросами, обычно сразу отправлял к местному кузнецу — подковать коня, или за мазью для какой-нибудь своей ссадины, или просто на кухню за ломтём хлеба. При этом поручение неизменно вдруг оказывалось важным и срочным.

Закончив утренние дела у Карпа, за завтраком Белка раздумывал о том, что его ждёт сегодня. Угрюмый коренастый Лис, которому совсем не шло такое имя, обещал позволить ему взять заострённую палку вместо тупой, и к тому же тяжелее. Если он справится с ней, то взлетит в глазах половины младших оруженосцев, да и кое-кто из старших улыбнётся одобрительно — Белка ведь так недавно в Яргли, а уже делает успехи. Он представил себе их лица, и мечты снова далеко увели его — к тем временам, когда в руке у него будет не палка, а самый настоящий меч, как у Карпа...

— Ты доел? — осведомился знакомый голос, возвращая Белку к реальности. — Тогда пошли.

Сначала он решил, что это Карп, но, подняв глаза, увидел Чибиса. Тот стоял, небрежно опираясь локтём о стол и перекинув через плечо подбитый мехом плащ. Житьё в крепости и мирная передышка добавили ему блеску; из троих друзей он один, насколько Белка мог судить, вполне оправился от впечатлений из Балури.

— Куда?

— На стрельбище, конечно, — сказал Чибис, будто это само собой разумелось.

— Стрельбище? — Белка привстал, и сердце у него заколотилось от радости. — Ты будешь учить меня стрелять из лука?

— Ну, тебе было бы не вредно, — ответил Чибис, великодушно не замечая Белкиного восторга. — Лису кажется, что для меча у тебя слишком слабые руки...

Последняя фраза несколько омрачила счастье, но Белка не отчаивался. Он уважал и остерегался Лиса, к Карпу успел привязаться, почти как к родичу, а в Чибисе всё ещё видел кумира: никто бы не посмел считать его недостаточно мужественным, однако грязь всего окружающего как-то не липла к нему.

Поэтому Белка с готовностью последовал за ним, на ходу дожёвывая последнюю ложку каши.

Стрельбище располагалось на одном из холмов, на одном уровне со стеной, на выровненной площадке, продуваемой всеми ветрами. Вяло поскрипывали воткнутые в землю мишени — раскрашенные срезы старых пней; вокруг них в этот ранний час было ещё пусто. Чибис швырнул на какую-то колоду колчан со стрелами и принялся показывать Белке, как держать лук.

Вообще, всё это оказалось куда сложнее, чем Белка ожидал. Уже через несколько минут руки у него так устали, что едва поднимались, а он даже ещё толком не натянул тетиву. Стрельбище понемногу заполнялось другими учениками, и некоторые из них, глядя на потуги Белки, откровенно хихикали. Он чувствовал, как горят уши.

— Да смотри же, — не выдержав, Чибис терпеливо забрал у него лук. — Вот как надо... Просто легче, не напрягайся так...

Он преобразился: вытянулся в одну стремительную линию, прищурился, целясь... Лёгкий выдох одновременно с неуловимым движением, свист — и вот наконечник уже вонзился в самый центр, и жёлтое оперение дрожит перед глазами. Белка завистливо вздохнул.

И в ту же секунду зазвучали рога — с разных постов, друг за другом, точно вступая в перекличку. Белка подпрыгнул от неожиданности: он ещё не слышал такого странного, сложного сигнала и сначала был уверен, что это тревога. Серый Князь здесь, его войско под Яргли! Вот почему их не выводили в поход — ждали его удара!.. Всё существо Белки наполнилось ужасом и сладким предвкушением сразу, но Чибис разочаровал его, оставшись совершенно спокойным.

— Так трубят, когда прибывают важные гости... Пойдём на стену, поглядим.

Они встали у одного из зубцов, оперевшись о него локтями; отсюда прекрасно просматривался въезд в крепость. Белка видел, как в какую-нибудь пару секунд все смотровые площадки заполнились народом. Все оживлённо глазели на приближавшуюся небольшую процессию, толкали друг друга локтями, переговаривались...

— Кажется, я понял, — медленно сказал Белка, и Чибис, улыбнувшись, кивнул. Действительно, кого ещё могли ждать вот так?... — Хайлир.

— Да, приехал наконец... — Чибис с неоднозначным выражением лица наблюдал за группкой всадников, которую возглавлял один — в богатой мантии имперского жёлтого цвета. — Что и говорить, заждались старика, засиделись мы тут. Скоро можно и в дело... Аккуратнее, парень, а то свалишься.

Белка и правда чересчур наклонился, пытаясь рассмотреть подробности — благо с местом ему повезло. Он даже заподозрил, что Чибис не случайно привёл его на стрельбище именно этим утром.

Слово «старик» к хайлиру, в строгом смысле, не подходило совершенно. Это был зрелый, может — чуть пожилой мужчина, не старше Белкиного отца. Пожалуй, он выглядел несколько более полным и обрюзгшим, чем Белка ожидал, и обводил Яргли цепким взглядом как-то уж слишком самодовольно — так должны смотреть Князья, объезжающие свои земли. Посреди внутреннего двора хайлир остановил коня и поднял руку в приветствии; мантия распахнулась, приоткрыв сверкающую, сложного плетения серебристую кольчугу. Ему ответил многоголосый рёв. Чибис почему-то смолчал; Белка, оробев, тоже. Хайлир выкрикнул что-то, но ветер относил его слова в другую сторону; позабыв о барьерах и приличиях, Белка потянул Чибиса за плащ.

— Да стой смирно, обычные воодушевляющие речи, — зевнул Чибис, отмахиваясь. — Слышали, знаем.

Белка упрямо, но резонно заявил, что он-то как раз не слышал и не знает, однако кое-что отвлекло его от спора. Продолжая говорить, хайлир величественным взмахом руки подозвал одного из своих сопровождающих; тот подъехал, почтительно поднося ему небольшой деревянный ящик.

— А вот это уже интересно, — протянул Чибис. — Вчера у нас в десятке поговаривали о каком-то тайном оружии, которое создали в Лирд'Алле для последнего удара по Серому... Правда, говорил это Петух, а он то ещё трепло...

Тайное оружие?! Белка вытянул шею — и подавился холодным воздухом, когда хайлир достал... шапку. Самую обыкновенную, хотя и дорогую на вид, меховую шапку. Он ожидал чего угодно, но не этого. Покосился вопросительно на Чибиса — а вдруг он сошёл с ума от перевозбуждения и видит шапку вместо какого-нибудь меча или модели осадной машины? — но тот созерцал действо по-прежнему невозмутимо. А хайлир тем временем нацепил шапку поверх шлема и... исчез. Белка протёр глаза — всё так и осталось. Конь стоял с пустым седлом, а там, где только что по его спине стелилась жёлтая мантия, играл прозрачный воздух.

В крепости воцарилась тишина, и даже Чибиса явно впечатлило. Белка поискал глазами Волка — интересно, а он что подумал об этом?... Ещё ему вспомнились байки о колдовстве, сплетни о мачехе и её сестре Змейке, которая якшалась с духами и троллями, а потом стала жрицей Спящей Богини... По спине пробежали мурашки. В его сознании никогда не пересекались магия и имперское войско. Было что-то ужасно неправильное в том, что хайлир воспользовался ею.

Прошло всего несколько мгновений, и их новый вождь снял шапку, снова появившись в седле — целый и невредимый. Он легко и непринуждённо, по собственной воле сотворил чудо. Тишина продержалась ещё пару ударов сердца, а потом Яргли взорвалась восторженными криками, хлопками и топотом; рога завыли вразнобой; люди начали подбрасывать шлемы, хлопать друг друга по плечам — так, будто уже победили. Белка же внезапно понял, что восторг покинул его, и на его место пришло недоумение.

— Ну, теперь-то он точно у нас вот где! — воодушевлённо воскликнул Чибис, сжимая кулак. — Ты представь только: мы же теперь всемогущи! Даже если этих шапок не так много — небольшой отряд может подобраться хоть ночью, совсем незаметно...

Ночью? Незаметно? Но разве так воюют?... Белка не решился спросить и просто отвернулся. Целая толпа хлынула вниз; сотники и десятники выстроились в две линии и салютовали хайлиру обнажёнными мечами, простые воины и оруженосцы протискивались поближе, счастливые от возможности заглянуть ему в лицо, коснуться мантии, придержать стремя, когда он будет спешиваться... А Белку грызло тяжёлое сомнение: некстати он вспомнил дезертира в лесу, рану на его животе... Вернулась забытая тошнота. Разве шапки-невидимки лучше заговорённых мечей? А если нет, чем Империя лучше Серого Князя?...

Отец учил Белку ничего не принимать на веру — и, кажется, он слишком рано начал от этого отвыкать.

ГЛАВА X

Тролль увёл их в горы, хоть и невысоко, на поиски какого-то зелья, которое, по его твёрдому убеждению, могло навсегда изменить его внешность. Неприметной тропой он выводил их к новым и новым грудам камней, через которые приходилось перебираться, рискуя сломать ноги; до рассвета у Мея несколько раз противно перехватывало дыхание — иногда он оказывался на грани того, чтобы сорваться. Кнеше явно было не лучше, а вот сам Тролль перешагивал с одного валуна на другой и нащупывал ножищами уступы с грацией барса. Он будто не знал усталости, и его нескладная громадная фигура вскоре примелькалась из-за своих изощрённых прыжков.

Кнеша вполголоса ругался по-рагнаратски, призывая духов тьмы и боли, да и Мей начинал терять терпение, когда Тролль наконец сказал:

— Здесь.

Они стояли перед входом в пещеру — чёрной пастью скалы, укромно зияющей в её толще. Мей шагнул ближе, заглянул внутрь и удивился, увидев ряд грубых и несимметричных, почти стёршихся ступеней, ведущих под землю. Льёреми начала выбираться из-за горизонта, и её тусклый свет точно полил чёрные камни разбавленным молоком.

— И ты предлагаешь нам спуститься? — уточнил Кнеша, ещё не отдышавшись и скептически поглядывая на ступени. — Что там внизу?

— Ходы, — ответил Тролль, застенчиво ковыряя снег носком ноги. — Много ходов, разных. Всё запутанно, без колдовства не выбраться, но у вас колдовство внутри...

— Лабиринт? — вывел Мей из его сумбурных объяснений.

— Да! — обрадовался Тролль. — Вот именно, лабиринт.

— И где именно твоё зелье?

— В центре, в самом сердце. Никто не добирался до него, но господа — волшебники, господа смогут... А я отведу их в Лирд'Алль, до последнего своего дня буду им благодарен...

— То есть сам ты туда не собираешься? — хмыкнул Кнеша — и Тролль бы, наверное, покраснел, если бы это было заметно на его каменной коже. — Спускаешь нас в заколдованную яму, которую неизвестно кто, когда и зачем выкопал, а мы должны тебе верить?

Бедный Тролль смотрел на него, как провинившийся щенок на хозяина, и, казалось, готов был спуститься вместе с ними. Мей представил себе, сколько места он займёт под землёй и сколько произведёт шума. А если придётся ползти?...

Да и к тому же — что бы там ни говорил Кнеша, он не мог поверить, что Тролль способен на такое вероломство. Уж слишком это было немыслимо. Да и в чём, собственно, его выгода?...

— Всё в порядке, мы пойдём, — решил он и с твёрдостью встретил раздражённый взгляд Кнеши. — И, думаю, нам лучше разделиться, как только встретим первый поворот. Так мы быстрее найдём зелье. А в случае опасности... — он красноречиво дотронулся до невидимой метки Уз Альвеох. Им не нужны специальные знаки для такого случая.

— Не быстрее найдём зелье, а быстрее умрём, — проворчал Кнеша, однако тут же деловито добавил, обращаясь к Троллю: — А вообще здесь можно и до вечера протоптаться... Отдай-ка мне мои вещи, парень — попробую соорудить для нас светильники. Там, должно быть, темнее, чем в твоём неиспорченном сознании.

Насчёт темноты Кнеша оказался прав — она обступала со всех сторон, как только кончалась лестница, и вход, кажется, был единственным источником света. Светильники, зажжённые магией Кнеши (дрожащие голубоватые огоньки в резных фонариках — маленький народ умельцев из дальнего мира подарил им на память), пришлись кстати; Мей брёл и брёл, наблюдая всполохи холодного света на однообразно-тёмных стенах пещеры и считая повороты. Потолок был низким, так что он еле мог разогнуться; теснота давила, только усиливаясь по мере блужданий.

Едва Мей успел одолеть очередной поворот, как прямо перед ним выросла огненная стена — пламя заполонило весь проход и появилось так близко, что почти опалило ему брови. Мей отшатнулся — и всё исчезло, как сон. Он перевёл дыхание и выбрал другой поворот. Интересно, сколько ещё здесь таких же ловушек — и сколько ещё он не почувствует?

Шею саднило, и от неё по всему телу разливались волны боли — Узы Альвеох заявляли о себе: Кнеша был слишком далеко. Мей стиснул зубы, стараясь не думать об этом. Ненавистная магия.

Он шёл всё дальше и дальше, углубляясь в скалу; одинаковые проходы и повороты ветвились и множились, от них рябило в глазах, и невольно он вспоминал бесчисленные зеркала Меи-Зеешни. Но этот лабиринт был другим: сами стены дышали тут мрачной древностью, а тишина оказывалась обманчивой — откуда-то доносились то шорохи, то тихий плеск, а время от времени Мею мерещился смех или голоса, и тогда он на секунду останавливался.

Однажды этот смех приблизился; явно женский, он звучал мелодично и чуть вкрадчиво — и определённо был ему знаком. Вслед за ним послышались и шаги, разбросанные эхом. Мей замер: не может быть, чтобы здесь был кто-то ещё, просто не может...

— Здравствуй, Мей, мы так ждали тебя! — воскликнула молодая женщина, показываясь из тени. Это была Риэти эи Тейно.

Мей ощутил, как волосы зашевелились у него на затылке. Даже огненная ловушка не поразила его так. «Морок», — убеждённо сказал он себе. — «Наваждение».

Но «морок» преспокойно приблизился своей танцующей походкой и, улыбаясь, положил обе руки — вполне осязаемые, живые, — ему на плечи. На Риэти было одно из тех светлых платьев, которые она так любила, перехваченное вышитым пояском; тёмные кудряшки выбивались из причёски, плясали, касаясь ямочек на щеках. Вообще она выглядела юной девушкой, именно так, как Мей её помнил — почти десять лет назад, когда покинул Город-на-Сини. Почти десять лет, за которые прошла для него целая вечность.

— Ты совсем не заходишь к нам с Теигом, — пожурила Риэти, кокетливо теребя пальчиками его рукав. — А обещал, между прочим.

— Кто ты? — Мей схватил её за запястье, подавляя головокружение. — Отвечай! Что тебе нужно?

— Ай, мне больно! — Риэти вырвала руку и, нахмурившись, погрозила ему. — Каким грубияном ты стал в своих странствиях!..

— Кто ты? — упрямо повторил Мей. Гэрхо учил его: чтобы одолеть зло, нужно знать его имя. И Кнеша всегда это подтверждал.

— Ты разве не знаешь? Я Риэти эи Дерро, жена твоего друга... И бывшая твоя невеста, — полушёпотом добавила она, двусмысленно улыбаясь. Мей провёл рукой по лицу. Что же делать с этой нечистью? Кем бы она ни была, она волновала его и сбивала с толку.

— Ложь. Риэти не способна уйти из своего мира, а мы сейчас в другом.

— Кто тебе сказал? — Риэти завела руки за спину и взялась за концы пояса.

— Что ты делаешь? — хрипло спросил Мей, наблюдая за тем, как она деловито скидывает платье.

— Показываю тебе, в каком мы мире, — невозмутимо отозвалась Риэти, и платье упало к её ногам. Она стояла перед Меем в полумраке пещеры, совершенно обнажённая, и почти слепящую белизну её кожи покрывали очертания берегов, извивы рек, мелкие названия и тщательно прорисованные схемки городских башен... Это был его родной мир — одна из точных карт, перед которыми преклонялся Теиг.

— Я схожу с ума, — пробормотал Мей, хватаясь за стену; руки у него тряслись, как у больного старика. — Они забрали мой разум...

Он сам не понимал, о ком говорит: что за «они»? Он не верил ни в богов, ни в духов и мог иметь в виду разве что Цитадели Порядка и Хаоса.

Риэти снова смеялась, протягивая к нему руки, и смех её переходил в истерический хохот. Всё плыло у Мея перед глазами; он отвернулся к стене, всем телом вжимаясь в холодный камень, а когда снова посмотрел туда — на месте Риэти стояла другая женщина, одетая и даже закутанная в плащ.

Её-то он точно узнал бы везде и всегда — по одной морщинке на лбу, по усталому красивому лицу и натруженным ладоням. Проседь мелькала в волосах Кейлы, а глаза смотрели, как обычно, внимательно и серьёзно.

— Мать, — выдохнул Мей, одновременно и чуя колдовство, подлог, и желая поверить. Он хотел уйти, убежать — но какая-то невидимая сила приковала его к земле.

— Сынок, — как и Риэти, она протянула к нему руки, только вместо соблазна в этом жесте были забота, нежность и неизбывная тоска. — Я скучала по тебе. На кого ты оставил меня?

Мей сглотнул комок в горле.

— Тебе ведь хорошо с Атти и Эйтоном.

— Никто не заменит мне тебя, — возразила она — печально, но без упрёка. — Никто и никогда, сын мой.

— Мой Дар зовёт меня, я не могу вернуться. Я навлеку на вас беду.

Мей впервые за последнее время задумался об этом — вернуться домой... С Кнешей? Привести Кнешу в Город-на-Сини? Нет, это даже вообразить смешно и страшно.

— Лучше бы ты забрал меня с собой.

— Я не могу, мама.

Она ведь прекрасно понимает, так зачем мучает?... Мей ощущал себя беспомощным и виноватым перед ней, и это злило его.

— Я всегда на войне, даже если не в битве; всегда в дороге и в опасности, и мой враг стал мне... — Мей осёкся; стал кем?... — Мой враг всегда со мной рядом, — поправился он. — Я не могу втащить тебя в это.

— Когда-то я сказал ей то же самое, — сказал высокий светловолосый мужчина, выходя из другого угла. Он обнял Кейлу за плечи, а она прижалась к нему и зарделась счастливо, как девочка. — И это было ужасной ошибкой.

— Мон Бенедикт, — произнёс Мей и подумал: отец. Сердце защемило ещё сильнее при виде их обоих вместе — это становилось невыносимо. — Почему ты не в Рагнарате?

— Я выполнил свой долг и могу уйти на покой, — со своим строгим достоинством объяснил Бенедикт. — Я дал Рагнарату наследника.

— Наследника?

— Да, наследника, — эхом откликнулся негромкий голос у него из-под ног; Мей вздрогнул, наклонился, и где-то в груди у него застрял крик: на земле застыла Нери — живая, настоящая Нери, со своими трогательными ключицами, с непокорной зеленью глаз. Вот только её ноги были залиты кровью. Он с ужасом встал на колени и приподнял её, ощутив жар и металлический, тошнотворный кровавый запах.

— Нери... Как?... — только и смог выговорить Мей, целуя её в побледневший лоб. — Как, любимая... Что...

— Разве ты не видишь? — прошептала Ниэре, силясь улыбнуться; твёрдость воли и прямота, так подкупавшие в ней, и сейчас её не оставили. — Я умираю, родив от твоего отца... Беги, ищи Кнешу, не то Узы сожгут тебя.

— Нет! — взвыл Мей, забывая всё, припадая к ней, стискивая её до синяков. — Нет, нет, нет!

— Тихо, Мей, тихо... — услышал он, словно из-за глухой стены. — Тшш... Всё закончилось. Всё хорошо.

Мей открыл глаза. Он полусидел, опираясь спиной о стену пещеры, а Кнеша присел на корточки рядом и сжимал в руке флакончик с пахучей жидкостью. Он, конечно, давно привык к припадкам Мея в связи с его видениями, но это было что-то совершенно другое. Что-то страшное.

— Проклятое место, — пересохшими губами сказал Мей. Он ничего не чувствовал, кроме унизительной слабости.

— Мороки одолели? — понимающе поинтересовался Кнеша, и Мей невольно задумался: а кто тогда приходил к нему? Подставленные вельможи Рагнарата? Замученные рабы? Убитый отец?

А может быть, тоже Нери?

Он не стал уточнять. Приподнялся на локтях и осмотрелся, морщась от боли. Они находились в просторном тупике, куда вело сразу несколько ходов; сквозь отверстие в потолке отвесно падал дневной свет — падал как раз на массивный сундук, который от времени и собственной тяжести почти на четверть ушёл в землю. Кнеша поймал взгляд Мей и кивнул.

— Мы дошли до него одновременно, просто с разных сторон. Кажется, это и есть те сокровища.

— Как же мы его дотащим? — озадачился Мей. Он был уверен, что даже Троллю не под силу поднять и вынести такую громадину.

— А зачем нам он целиком? Найдём его зелье, и хватит нам счастья... Скверное место, надо скорее уходить отсюда, — это, впрочем, было ясно и так. Мей встал и взялся за крышку; она не поддавалась. Кнеша попытался помочь, и вдвоём они кое-как, напрягшись до вздувшихся жил, откинули её.

— Ох, — вырвалось у Кнеши. — Клянусь Хаосом, нам невероятно повезло!..

Очень редко от него доводилось слышать такую высокую оценку чего-либо, так что Мей тоже заглянул в сундук с любопытством. Чего только там не было! Груда потемневших золотых монет (Мей не встречал здесь такой чеканки) смешивалась с такой же грудой драгоценных камней — прозрачных, как хрусталь, густо-лиловых, красных и жёлтых, синих, пёстрых и в прожилках; странные амулеты, маленькие вощёные таблички, покрытые рунами, и узелковые письмена [7]; ворохи колец, браслетов, цепей толщиной в палец; несколько заткнутых пробками флаконов из чуть запылившегося стекла... А поверх всего этого возлежали ножны с мечом — длинным, настоящим двуручником, явно старой работы. Ножны покрывал затейливый орнамент со знаками Бдящего Бога и Спящей Богини — открытыми и закрытыми глазами. В рукояти светился прекрасно огранённый изумруд.

Позабыв о меняющем облик зелье, которое предстояло отыскать среди флакончиков, Мей восхищённо смотрел на меч. Просто не хватало воли оторвать взгляда: он был прекрасен и смертоносен одновременно, точно задремавшая змея. Оружие настоящего воина — древнее, сокрытое в полном призраков лабиринте... Мей нерешительно протянул руку и коснулся холодной рукояти. Волна невидимой силы без сопротивления вошла в кончики его пальцев, вкралась в плоть, добралась до плеча... Он покрылся мурашками — пугающее, но невыразимо приятное ощущение.

Кто же оставил здесь всё это? Когда и зачем? Для какого дружинника или правителя отливали такую красоту?...

Мей потянул его, и тонкий звук стали порвал подземную тишину. Из ножен показалось лезвие, и он чуть не ослеп — так светозарно оно сияло. Он перехватил рукоять второй ладонью и извлёк меч целиком; его тяжесть тянула вниз (Мей не привык к такому громоздкому оружию, но мог представить, чего стоит точный удар им), но баланс был идеален. По клинку тянулась цепочка непонятных символов — линии тоньше паутинки. Сам не зная зачем, Мей взмахнул мечом, рассекая воздух. Получилось неуклюже; Гэрхо бы, наверное, долго забавлялся, увидев его сейчас. И всё-таки было что-то упоительное в самом чувстве удара, в том, как оружие лежало в руках... Мысли Мея впервые за долгое время обрели ясность, и гадкий, скорбный осадок после встречи с мороками оставил его.

— Ну что ж... — негромко и непривычно серьёзно произнёс Кнеша; Мей был так поглощён мечом, что почти забыл о его присутствии. — Кажется, и я скоро начну верить в твою пресловутую судьбу.

— Почему? — Мей вложил меч в ножны, устыдившись своего ребячества. — Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Нет, — Кнеша задумчиво зачерпнул горсть золота, и старые монеты со звоном пробежали меж его пальцев, как пыль. — Но я вижу, что мы здесь не случайно. Точнее, не только ради этого бедолаги с острой нехваткой личного обаяния.

— Что ты имеешь в виду?

— Что ты нашёл наконец своё оружие, Странник. Я всё думал — когда же это произойдёт.

ГЛАВА XI

День ото дня в Ордене становилось всё тревожнее, хоть все и старательно делали вид, что ничего не происходит. Та же тревога не щадила и душу Сейхтавис. Слухи о Сером Князе постепенно прояснялись: рыбаки и торговцы за ничтожную плату готовы были выяснить всё, вплоть до цвета его обуви и веса солонины в провизии. Одни видели, как он вербовал войска в порту острова Ларрон, другие — как вёл переговоры с капитанами на острове Дьёлле... Он набирался сил — не торопясь, исподволь, как и всегда, проигравший, но не сдавшийся. И подходил всё ближе к Армаллиону. Сейхтавис знала, что ей не избежать встречи с ним, и мысленно готовилась к ней. Знала она и то, что не бывать между ними миру: союз с Императором был заключён, обещанный механизм — привезён на остров в одну из штормовых ночей, и пути назад не осталось. Она объявила нескольким старейшим сёстрам о своём выборе, и они приняли его, ибо поступить иначе не имели права. Решение Верховной — закон, а тем более на пороге войны, в которую Орден при любом исходе будет вовлечён.

Однако не только Серый Князь заботил Сейхтавис. Другая, потаённая и страшная боль томила её.

После ненароком подслушанных сплетен двух младших жриц многое встало на свои места — или окончательно запуталось. Невольно задумываясь об Ашварас, тайком наблюдая за ней, Сейхтавис складывала все подозрения, приметы, недобрые знаки, давно скопившиеся в голове, и понимала, что дальше обманывать себя невозможно. Слишком уж очевидными получались выводы. И война шла внутри Сейхтавис — более мучительная, чем та, что ждала впереди. Она была привязана к Ашварас, как к младшей сестре или даже дочери... Нет, слово «привязана» не годилось — блёклое и сухое. Она уважала её, восхищалась ею, видела в ней то, чего была лишена сама. Она нуждалась в ней — в её прямом, неизощрённом уме, в чистоте и молодости.

А теперь сомневаться не приходилось лишь в молодости — всё остальное летело под откос. И Сейхтавис душила в себе женщину, друга, наставницу, безжалостно вытесняя их Верховной. Так нужно. Так должно. Так её воспитали — и она верила в правильность этого. У неё есть новый, тяжёлый долг; она должна воплощать волю Богини, её карающую длань. Те глупышки сквернословили на её счёт, называли старухой с холодной кровью — пусть так, но они не видели, не могли осмыслить главного. Того, какую мощь и власть она воплощает.

Того, что никто не избежит наказания.

Проснувшись однажды пасмурным утром (точнее, ещё на исходе ночи — она давно не умела подолгу спать), Сейхтавис встала на молитву. Опустилась на колени, обернувшись лицом в сторону моря, и закрыла глаза.

Вдох — выдох. Вот так.

«Слышишь ли меня, Матерь?...»

Она подождала, вслушиваясь в тишину; ответа не было. Правильно, ещё рано.

«Отзовись, о Великая. Твоя дочь, твоя рабыня взывает к тебе. Вразуми меня, помоги не сделать ложного шага».

... Ибо туман перед моими глазами и пустота в сердце.

Сейхтавис отлично помнила, как произносила эти слова впервые. Ей тогда было не больше десяти, и она ещё не привыкла к Храму: днём ходила послушная и безучастная — настолько, что многие наставницы считали её просто отсталой, а ночью тихо плакала, невесть кого умоляя вернуть её домой. Тогда она ещё не стала собой, а была просто Змейкой из глухого селения с материка — испуганной девочкой, которая скучала по маме.

В тот день её наказали за какую-то пустяковую провинность, оставив без ужина. Не такое уж серьёзное наказание, да и есть ей не особенно хотелось, но обида и унижение терзали сильнее голода. И некрасивая девочка молилась Богине, как умела, — и, хотя та не отозвалась, девочке стало легче. Она не смирилась, но как-то успокоилась.

Что-то глухое, забытое зашевелилось в Сейхтавис, стиснуло горло; она поднялась, не в силах продолжать. Может быть, это и есть ответ?...

Сейхтавис методично умылась в тазу, расчесала волосы костяным гребнем, стянула их в тугой аккуратный узел и надела своё белое облачение. Из небольшого зеркала на неё смотрела женщина средних лет — изморённая, бледная, с потухшим и тёмным взглядом. Наверное, было даже что-то привлекательное в разрезе глаз или в линии рта — но и им, конечно, далеко до миндалевидных глаз и точёных, болезненно-ярких губ Ашварас.

Сейхтавис вздрогнула. Надо же — снова Ашварас, и снова в связи с плотской красотой, которой служительница Богини не должна придавать значения. Нужно положить этому конец.

Приоткрыв дверь спальни, Сейхтавис трижды хлопнула в ладоши, и через минуту из смежной комнаты подбежала запыхавшаяся послушница — её помощница и личный секретарь. Предупредительность и вечный испуг застыли на её круглощёком веснушчатом личике.

— Доброе утро, Верховная. Вы сегодня ещё раньше обычного.

— Да хранит тебя Матерь, Тиритис. Есть что-нибудь срочное?

— Да, — Тиритис суетливо застучала маленькими табличками, которые принесла с собой. — Счета за последний месяц, которые Вы просили, готовы.

— Ладно, это успеется. Мне бы хотелось...

— Ещё я не сказала Вам: вчера на занятии на третьем ярусе лопнул котёл. Прикажете заказать новый в городе?

— Да-да, только позже. Тиритис, мне нужно...

— Ах, простите! — помощница всплеснула руками, несколько табличек посыпалось на пол; покраснев, она бросилась на колени, чтобы собрать их, и уронила остальные. Сейхтавис нетерпеливо вздохнула: Тиритис всегда отличалась неуклюжестью, но была услужлива и расторопна. — Верховная, я забыла главное. Несколько девочек из младших учениц проснулись с лихорадкой, и довольно сильной. Прикажете прервать занятия?

— Нет, конечно. Горячий отвар, отправить в лазарет и отделить от здоровых, я потом сама осмотрю их... Сейчас не до того. Тиритис, позови ко мне сестру Ашварас.

Тиритис встала, стискивая последние таблички, и изумлённо заморгала.

— Ашварас? Прямо сейчас?

— Да, как можно скорее.

— Но... Она могла ещё даже не встать...

— Значит, разбуди. Скажи, что это срочно.

— Да, Верховная, как Вам будет угодно, — протараторила послушница, смущённо пряча глаза; Сейхтавис догадалась, что пересуды об Ашварас и до неё добрались. Дело совсем плохо.

— Не мне, Тиритис, — из-за окна раздался утренний крик чайки, и Сейхтавис вздрогнула, точно её окликнули. — Скажи, что это воля Великой.

Взгляд девушки из удивлённого стал испуганным. Такая формулировка от Верховной во все века существования Ордена не предвещала ничего хорошего.

— Конечно. Я мигом.

— Верховная.

Сейхтавис прервала молитву во второй раз и заставила себя повернуться. Ашварас стояла на пороге — почтительная, красивая и спокойная, в широком тёплом покрывале.

— Здравствуй. Мы одни — можешь звать меня сестрой Сейхтавис, как раньше.

Ашварас чуть улыбнулась.

— Зачем же? Мне нравится звать Вас так, как Вы того заслуживаете.

— Заслуживаю ли? — не получив ответа, Сейхтавис отошла к окну; рассеянно провела рукой по пыльному подоконнику. — Ты знаешь о последних событиях?

— О договоре с Императором? Знаю.

— Ты против?

Ашварас пожала плечами.

— Не мне судить. Наша общая Мать говорит Вашими устами. Выходит, ей так угодно.

— А известно ли тебе, почему я поступила так? Известна ли цена?

— Нет, — после заминки сказала Ашварас. — Но, кажется, я догадываюсь. Я знаю только одно условие, которое могло привлечь Вас. И оно наверняка должно нравиться Богине не меньше.

— Будь со мной откровенна, Ашварас. Мне всегда было дорого твоё мнение.

— Какой в нём смысл? Разве выбор уже не сделан?

— Ну и пусть. Я хочу слышать, что ты думаешь. Я, в конце концов, приказываю.

Ашварас опустила голову, и огненная волна волос закрыла её лицо. Посреди серых стен она походила на факел.

— Тогда не смею ослушаться. Я думаю, что Вы поступили опрометчиво. Что Император обманет нас, как только победит Серого Князя. Союз с Князем давал нам свободу, а Император мечтает забрать её, строя единый Лирд'Алль. К тому же все знают, что он чтит только Бдящего Бога... Такой человек, как он, не станет молиться спящей женщине, даже бессмертной.

Каждое слово было правдой, и каждое слово приходило на ум самой Сейхтавис — но не меньше доводов возникало и с другой стороны. К тому же такое явное неприятие Ашварас Императора стало для неё новостью.

— Спасибо за честность. Но, как ты верно заметила, выбор сделан... Долг вёл меня, а не желание или корысть.

— Я и не подумала бы иначе, Верховная, — с уважением заверила Ашварас. Сейхтавис вздохнула: пора было переходить в наступление.

— А тебя всегда ведёт долг?

— Не понимаю, о чём Вы, — она чуть нахмурилась.

— Ответь мне так же прямо. Служение Ордену превыше всего для тебя?

— Вы знаете, что да, — Ашварас насторожилась, как дикая кошка, заслышавшая шорох. Сейхтавис порылась в памяти, припоминая её первое имя... Так и есть — Рысь. — И, по-моему, я не подавала повода в этом сомневаться.

— До сих пор — нет, — Сейхтавис помолчала, почти наслаждаясь её замешательством, а потом попросила: — Сними покрывало, Ашварас.

— Верховная?...

— Ты слышала. Сними его. Тебе ведь душно.

— Наоборот, меня знобит. Наверное, подхватила лихорадку.

— Мгновение тебе не повредит. Сними покрывало. Это приказ Богини.

Ашварас побледнела, и в её взгляде мелькнуло понимание. Потом она медленно потянулась к узлу возле шеи и стащила синюю ткань. Даже складки свободного жреческого одеяния не скрывали заметно округлившегося живота.

Сейхтавис подняла глаза. Несколько секунд женщины смотрели друг на друга в полной тишине — лишь слышно было, как покрикивают чайки да шумит вдалеке море.

— Кто отец? — прошептала Сейхтавис. Ашварас молчала. Она повторила вопрос — куда настойчивее.

Ашварас не отвернулась, не бросилась на колени в раскаянии, не закрыла лицо руками. И глаза её остались сухими. Просто и с достоинством она призналась:

— Серый Князь.

И этого было достаточно.

Сейхтавис смутно помнила, что было дальше. Её сознание не было отуманено, она чётко и последовательно делала то, что должна была делать, но что-то внутри будто надломилось и уже не могло срастись.

Ашварас не сопротивлялась, когда с неё срывали одеяние и обряжали в балахон из мешковины, когда остригали её роскошные волосы, когда проводили все положенные обряды отлучения от Ордена в самых мрачных святилищах на нижних ярусах Храма — отвратительные обряды, которые Сейхтавис хотелось бы никогда не видеть, но при которых она обязана была присутствовать. Ашварас не сказала ни слова и только улыбалась снисходительно, когда наставницы били её по щекам — с усердием, до красных пятен. Она стойко приняла изъеденный плесенью каменный мешок, где ей предписывалось дожидаться суда, — несмотря на то, что там не было даже окон, а старуха-ключница принималась сквернословить и проклинать её всякий раз, как она прекращала молиться.

Сейхтавис знала всё это — и сносила, сжимая зубы, покоряясь воле Ордена. А Орден отыгрывался на Ашварас со злобной радостью: что младшие жрицы, что старшие всей сворой набросились на любимицу Верховной и любовницу Князя. Прошли времена её превосходства: не спасла её ни красота, ни таланты; она пала так низко, как только может пасть жрица — оскорбила Богиню блудом и носит в себе его нечистое порождение. Значит, вердикт один — не жалеть. Будь жрицы мужчинами, Ашварас бы ничего не спасло от побоев; но Орден был женским, и поэтому в ход пускались более коварные средства, вроде иголок в тюфяке, язвительного смеха и даже плевков. Сейхтавис, как могла, пыталась оградить Ашварас от безобразий, но её власть не простиралась так далеко. Она могла только лично следить за тем, чтобы темницу протапливали на ночь, а ежедневная краюха хлеба с миской рыбной похлёбки поступали туда в пристойном состоянии.

Весь суд Сейхтавис молилась про себя, сложив руки на коленях, не глядя на Ашварас и вообще редко отрывая глаза от золочёной поверхности круглого стола. Со стороны казалось, что оттенки цвета в опалах — плавные переливы из сиреневого в коралловый, из молочного в жёлтый — занимают её сильнее каверзных допросов. Тирос и Вармиис откровенно развлекались, любуясь унижением Ашварас, её пылающими скулами. Она явно была слаба и даже стояла с трудом, но по-прежнему прямо и гордо. В пару часов все подробности её гибельной связи с Князем были выяснены и разобраны по косточкам, все отступления от устава Ордена — выявлены и зачитаны. Сейхтавис лишь отстранённо кивнула в ответ на приговор и первой покинула зал. Крик пронзительной боли разнёсся по гулким коридорам Храма ей вслед.

А на следующий день она встретила Ашварас уже с перевязанной культей — часть правой руки по локоть была отрублена. Таков закон Ордена: за подобное преступление бывшая жрица может расплатиться только частью собственной плоти, дабы не навлечь на всех беду. Сейхтавис ощутила дурноту при виде окровавленной повязки и, осенив Ашварас знаком Богини, прошептала:

— Пусть Матерь вразумит и простит тебя, сестра. Ты останешься на острове, пока не разрешишься... от бремени.

Ашварас усмехнулась — и что-то страшное было в этой усмешке. Что-то, чего Сейхтавис никогда в ней не замечала.

— Это не бремя, Верховная. Это моё дитя. Бремя носите Вы, и Вам от него не избавиться.

Сейхтавис вздрогнула, но совладала с собой.

— Пелена застилает твои глаза. Молись.

— Мои? — раздался короткий надтреснутый смешок. — О нет, Верховная. Это Вы слепы — и однажды поймёте, насколько. Молитесь сами за свою проклятую душу.

Той же ночью Сейхтавис отправилась к морю. Ночь выдалась чудная: звёзды гляделись в воду — так безмятежно, будто ничего не произошло. Будто рука Ашварас была на месте, как и её чистота.

Будто Верховная себя простила.

Она спустилась к самой кромке, кромсая щиколотки об острые камни, сквозь холодный ветер. Встала перед морем, достала маленький ритуальный ножик и провела лезвием по ладони — совсем неглубоко. Кровь выступила сразу, и Сейхтавис проводила глазами брызнувшие капли.

Она слишком давно не делала этого и боялась, что забыла нужные слова. Но они пришли сами — как всегда бывало в нужные моменты.

Она вздохнула и запела — негромко, гортанно, на древнем тайном наречии, остатки которого веками передавались от старших жриц к младшим. Заклятия лились с уст Сейхтавис, уносясь в море вместе с её кровью, и море входило в её жилы, и она сама становилась морем. И воздух, и небеса, и древние камни, и тысячи тварей на морском дне — она была во всём, она могла посчитать пульс каждой птицы в вышине, уловить, как колышутся жабры каждой рыбы. Её голос набирал силу и казался ниже, уподобляясь рокоту волн; дрожь прокатывалась по телу, глаза закатились. Сейхтавис опустилась на колени, и они пришли.

Дюжина бледнокожих дев с хвостами, покрытыми серебристой чешуёй, с разных сторон подплывали к туманному берегу. Их волосы шлейфами стелились по воде, а глаза казались сделанными из хрусталя. Десятки крошечных крабов, проворно перебирая ножками, устремились к Сейхтавис по камням. Неподалёку вынырнул, отфыркиваясь, полупрозрачный пузатый старик, чья косматая борода была сплошь из морской пены, и свита разноцветных морских коньков окружала его.

Сейхтавис пела, не умолкая, а их число росло — море посылало навстречу к жрице своих детей. Рука продолжала кровоточить, причём сильнее, чем прежде. Сейхтавис немного встревожилась — она уже чувствовала, что переборщила и могла ненароком открыть рану, поэтому замолчала.

— Чего ты хочешь, поющая? — прожурчал старик, потрясая трезубцем. — Ты звала, и мы пришли. Говори же.

— Мой привет морскому народу и духам, — на том же языке отозвалась Сейхтавис. — Я хочу просить вашей помощи. Сюда идёт враг Ордена, и скоро быть большой битве. Вы защитите остров?

Несколько водяных гостей сбились в кучку и начали совещание. Шептались они долго — благо торопиться им было некуда. Сейхтавис безропотно ждала, хотя ослабела и не чуяла ног от холода.

— Ты о Повелителе Драконов? — уточнил наконец старик с трезубцем, и она кивнула. — Если так, то прости — на этот раз мы вам не помощники. Морю не страшно их пламя, но на берег против него мы не выйдем.

От разочарования Сейхтавис скрипнула зубами, но понимала, что уговоры бесполезны, и только склонила голову.

— Что ж, будь по-вашему. Против Императора вас тоже не ждать?

— Нет, поющая. Но за это с нас совет: выжди. Пусть съедят друг друга на твоём острове, а ты останься в стороне и наблюдай.

Сейхтавис горько усмехнулась. Если бы всё было так просто... Глупый старик.

— Увы, не получится. Но за совет спасибо... — она встала с колен и осторожно ослабила хватку заклятий. — Тогда я прощаюсь, плывите с миром.

— Нет, подожди, — вмешалась одна из русалок, и её голос звучал как шумящий вдалеке дождь. — Ведь это не всё, за чем ты пришла.

— Не всё, не всё, — вторили ей остальные. Сейхтавис смутилась.

— Верно... Вы снова видите мою душу. Я прошу ещё отпустить мой грех.

— Какой грех?

— Я предала свою сестру, нарушившую устав. Я пролила её кровь.

— Какой устав она нарушила?

— Наш главный закон. Она носит ребёнка, дитя Повелителя Драконов.

Это известие вызвало переполох и ропот: морские духи снова пустились в разговоры и перешёптывания, всплёскивали руками, а кто-то просто растёкся прозрачной влагой, влившись обратно в морскую гладь.

Но Сейхтавис так и не получила своего приговора: ночь вдруг стала темнее, чем раньше. Жрица подняла голову и увидела исполинскую крылатую тень, заслонившую звёзды. А потом небо прочертила рыжая, с синими прожилками, струя огня.

Серый Князь вернулся.

ГЛАВА XII

Лирд'Алль Мея не разочаровал, а скорее удивил. И, наверное, это было взаимно. По крайней мере, заинтересованных взглядов он встретил на себе немало — несмотря даже на то, что местные люди были очень терпимы ко всяким диковинкам.

Но их можно было понять: через литые городские ворота около полудня прошли трое крайне странных мужчин. Два из них выглядели как явные чужеземцы: не носили бород, коротко стригли волосы, одеты были в обноски с чужого плеча, глазели на всё и всех и увлечённо переговаривались вполголоса (а если бы кто-то прислушался, то уловил бы и незнакомый язык). Один из них к тому же нёс за спиной здоровенный, приметный двуручный меч, как-то не соответствующий его сложению, а на запястьях другого, когда он снимал рукавицы, чтобы отогреть дыханием замёрзшие пальцы, можно было рассмотреть вязь причудливых узоров — вроде тех, которыми иногда украшают себя неженки-южане.

Третий же, пожалуй, даже перебивал впечатление от своих спутников. Он был просто огромен, носил неопрятные шкуры и шарахался от людных улиц, чуть ли не вжимаясь в стены домов. При этом время от времени останавливался в задумчивости и ощупывал собственное лицо, будто не мог привыкнуть к мясистому носу и квадратной челюсти.

Мея поведение Тролля тоже приводило в замешательство, и иногда он шикал на него: мол, успокойся, ты подозрительно выглядишь. Тролль и правда, видимо, до сих пор не пришёл в себя после того, как вожделенное зелье подействовало (среди других старых флакончиков Кнеша, разбиравшийся в травах, легко отличил его по списку ингредиентов). Так что теперь Тролль уже не был в строгом смысле троллем: выглядел он просто как человек, пусть слишком грузный и с диковатым поведением.

Увы, им не удалось, как рассчитывал Мей, затеряться в толпе: город оказался куда меньше тех, где он бывал. В котловине, окружённой грядами холмов, которые затем плавно переходили в горы, расположилась неопрятная кучка строений, обнесённая добротной каменной стеной. Большинство домов тоже были каменными, хотя и деревянные попадались; стоял разноязыкий гам и вонь от помоев, зато всюду пестрели ремесленные мастерские и лавки. Обычно это были кузницы (звук кузнечного молота и расплавленный у порога снег от пышущего изнутри жара оповещали об этом), богатые оружейные или уютные гнёздышки ювелиров: Мей уже знал, что в здешних горах добывают редкие драгоценные камни, на которых когда-то и нажилось Жёлтое княжество. Улочки отличались кривизной и неопрятностью, но всё-таки были вымощены шлифованным светло-серым камнем.

После долгого пути по пустынным местам Мея ошарашили многолюдство и толкотня, так что он был рад укрыться в небольшой харчевне, куда привёл их Тролль, когда-то здесь останавливавшийся. Впрочем, простором и она похвастаться не могла: душный, пропахший копчёным мясом общий зал был битком набит — дружинниками или такими же бродягами, как они сами. Тролль прошёл к стойке и стал объясняться с хозяином, который смотрел на него с прищуром смутного узнавания.

— Где-то я тебя точно видел, парень, — заключил он наконец, почесав затылок. — А где — хоть убей, не вспомню... Ну да ладно. Что прикажешь?

— Нам бы обед на троих и комнату, — как можно развязнее ответил Тролль, стараясь не показывать виду, что знаком с трактирщиком. — Да побыстрее — дела срочные.

— Побыстрее будет подороже, — хозяин ухмыльнулся, покрасовавшись гнилыми зубами. Кнеша принялся с интересом разглядывать стены. — Чем платите?

— Золотом, — и Тролль положил на стойку заранее приготовленную пару монет из найденного клада. Глаза хозяина алчно сверкнули; он присвистнул.

— Да вы серьёзные люди, ребята... Только что зажарили козлёнка. Есть ржаные лепёшки и масло. Есть даже вьёнге с пряностями, — прибавил он, понизив голос. — Промочить глотку — держу для особых гостей вроде вас... Хотя, — он с сомнением покосился на Мея с Кнешей. — Твои друзья, глядишь, ещё и свалятся с него... Вы уж простите, господа, за прямоту — мы люди неучёные.

Кнеша, который был или, по крайней мере, считал себя ценителем изысканных вин, презрительно фыркнул и не удостоил его ответом. Тролль договорился о цене, и они выбрали стол в углу, где потише.

— И что теперь? — спросил через некоторое время Кнеша, энергично поглощавший козлёнка. — Как нам попасть... вы поняли, к кому?

— Ну, — смущённо пробасил Тролль, — тут уж я вам не помощник.

— То есть как же это? Мы тебе, можно сказать, новую жизнь подарили, а ты уже решил нас бросить?

— Не бросить, господин, что Вы, — Тролль втянул голову в плечи. — Я только о том, что не сумею придумать, как вам это сделать. А помочь там чем, проводить — это всегда пожалуйста, вечный ваш слуга...

Кнеша задумался. Мею не понравилось выражение его лица.

— Я собирался просто пойти в его замок. Дорогу нам любой укажет... — осторожно начал он, прожевав кусок упоительно-мягкой лепёшки.

— О да, а потом тебя просто впустят прямо к Императору, — язвительно перебил Кнеша. — Слышали, знаем... Хотя боюсь, что других возможностей у нас нет. Только вот что: ты, Тролль, останешься здесь с нашими вещами. Будешь охранять их, а особенно — меч Мея.

— Оставить меч?! — Мей подумал, что ослышался. — С какой стати? Ты же сам повторяешь, что нас никто не встретит с распростёртыми объятиями... Может, надо будет отбиваться...

— А какой смысл? Хочешь, чтобы мы вдвоём справились с его дружиной, или охраной, или кем там ещё?... Я ни в коем случае не преуменьшаю твои способности, Мей, но вот тут позволь в них усомниться.

— И идти безоружными?...

— Не безоружными, — Кнеша вздохнул. — Положись на меня. У меня есть план.

— Опять твои планы... — Мей поморщился. — Как с Галкой?

— Нет, лучше. Он просто не может не сработать: все варианты в нашу пользу. Ну, если нас не убьют на месте, конечно.

Мей долго смотрел на него, пытаясь разгадать. Разумеется, Кнеша опять что-то скрывает — и, разумеется, сумеет выставить это своей заслугой. Вот только трудно даже предположить, что он может провернуть в таком почти безнадёжном положении...

Оставить меч. Мей так сросся с ним в последние дни, так привык приучать себя обращаться с ним, его тяжесть за спиной так успокаивала... Оставить меч и идти без него к Императору — к человеку в короне из его видения, к которому они так долго рвались... Мей поёжился от этой мысли. Быть в бою без доспехов — это, наверное, что-то наподобие. Наверное?... Ему вспомнилась схватка с оборотнем в Рагнарате, пустые глаза Керда аи Нииса...

Да и, в конце концов, чего ему бояться после нескольких лет походов по мирам с Кнешей?

— Хорошо, — сказал он наконец. — Только ответственность за всё это отныне на тебе тоже.

Кнеша довольно улыбнулся.

— Я никогда не отказывался от ответственности.

Найти обиталище Императора было и вправду легко — оно располагалось прямо в городе и выделялось на фоне остальных зданий, хотя и скорее богатой отделкой, чем впечатляющими размерами или укреплениями. Дворец был небольшим, скромным и явно недавно отстроенным, с коваными воротами и решётками на окнах, четырьмя приземистыми башнями и всего четырьмя этажами. В кладке сочетались разные оттенки камня, но преобладал тёмно-жёлтый — такой же, как на реющих по ветру знамёнах.

Пожилой привратник, конечно, долго не хотел впускать их, да и стража косилась подозрительно. К удивлению Кнеши, на них не действовали даже щедрые подношения из заветного сундука, и неизвестно, чем бы кончились для них препирательства у ворот, за которыми уже наблюдала толпа зевак, если бы Мей, отчаявшись, не достал неизменно окровавленный нож кову, завёрнутый в тряпицу. Только взглянув на него, привратник выругался, а стражники схватились за мечи. Сверкнула сталь, и Мей, не успев и моргнуть, оказался в кольце из клинков.

— Так вы ещё и с болотными крысами якшаетесь? Как вы вообще посмели прийти в священный Лирд'Алль?! — громовым голосом воскликнул привратник, поднимая руки к небесам. И тихо добавил: — Шли бы вы лучше отсюда подобру-поздорову, ребята. Вы либо пьяны, либо сумасшедшие.

— Нам нужно встретиться с Императором, — упрямо повторил Мей, стараясь не думать о том, что они оба безоружны и без кольчуг. — Это вопрос жизни и смерти. А нож — лично от Семерых, мы только послы.

— Я же говорю — Император сегодня не принимает... А бродяг вроде вас не примет никогда, — привратник подозвал одного из стражников и вручил ему нож, что-то шепнув. Тот кивнул и скрылся за высокими дверями. — Нож передадут, будьте покойны. А теперь идите.

— Покажи им перстень, Мей, — вдруг вмешался Кнеша. Мей помедлил: он не думал, что его перстень что-то скажет этим людям, точнее — был уверен, что не скажет. Но от нетерпения Кнеши очень настойчиво обожгло шею, и он стянул рукавицу. У привратника вырвался сдавленный вскрик, а мечи с оглушительным лязгом разом вернулись в ножны; Мей изумлённо переводил взгляд с одного лица на другое и везде встречал благоговейный испуг.

— Я не знал, господин мой, — откашлявшись, сказал привратник и поклонился. — Так бы сразу и говорили, а то — просители, послы... Проходите, скоро о вас доложат.

Ворота распахнулись для них, и Кнеша ликующе улыбнулся.

По уютным незамысловатым коридорам замка (если бы Мей не знал, где они, то принял бы это скорее за жилище какого-нибудь важного торговца) их провели в зал, откуда доносились голоса и смех. Мей почему-то никак не ожидал увидеть внутри то, что увидел.

Император забавлялся петушиным боем с группкой дружинников и просто приближённых. Все были молоды, облачены в прекрасные доспехи и то азартно что-то выкрикивали, то хохотали, тыча пальцами в маленький огороженный вольер прямо посреди зала; брошенный резной трон под жёлтыми занавесями одиноко стоял позади. Стража замерла вдоль стен с отрешёнными лицами; петухи бросались друг на друга, клевались, сбивались в кучу, и летели перья вперемешку с пухом. Видимо, осталось два главных соперника, за которыми наблюдали с наибольшим интересом.

Мей с Кнешей переглянулись и с поклонами шагнули вперёд.

— Ваше величество, — с почтительной нежностью сказал привратник, — к Вам гости.

Император нехотя поднял голову. Он был не старше Мея и хорош собой, как северные герои из местных песен: крепкое, но не громоздкое сложение, превосходная осанка, суровый профиль, яркие голубые глаза. По спине спускалась золотистая воинская коса с вплетённым в неё оберегом. По существу же он ничем не отличался от дружинников вокруг.

— Я ведь просил меня не беспокоить, — недовольно сказал он, и Мей не понял, чего больше было в этом тоне — укора правителя или каприза подростка. — Не хочу ничего слышать, если это не военные донесения. Что, Серый Князь перешёл в наступление?

— Нет, Ваше величество, — привратник даже чуть побледнел. — Да спасут нас от этого милосердные боги...

— Ну-ну, старик, — подбоченившись, благодушно возразил один из дружинников, пока другие делали вид, что всё ещё поглощены петушиной битвой. — Ты говоришь так, будто мы должны его бояться. Да он обречён со своими бездетными бабами вместе!

Кое-кто хихикнул в ответ на это, но сразу смолк под строгим взглядом Императора.

— Я уже просил тебя не бахвалиться лишнего, Дрозд, — заметил он. — Пока рано рассуждать о том, кто у нас в руках, а кто нет. И я не потерплю неуважения к Ордену Богини в этих стенах.

Дрозд покраснел и безропотно поклонился. Император снова повернулся к привратнику:

— Так, может, в столице бунт? Или новости с Армаллиона?

— Ни то, ни другое, государь. У этих странников к Вам очень срочное дело. И один из них... — он умолк, красноречиво кивнув на руку Мея. Император посмотрел туда же, но в лице не изменился.

— И что же такого срочного в их деле, что нужно тревожить меня в неприёмный день? Тот ножик от кову, что мне передали? — он хмыкнул. — Ничего нового не вижу в том, что карлики с болот желают мне смерти. Разве что людей они раньше не присылали.

— Мы попали к кову случайно, — сказал Мей. Он внимательно изучал Императора, силясь воссоздать образ коронованного человека из своего видения. Да, это определённо был он, только в жизни его не окружал ореол такого величия и грозной мощи — просто человек со знатной кровью, умный и энергичный, властный и избалованный удачей. Мечтающий вершить историю и всерьёз считающий, что в ходе вещей многое зависит лично от него. Мей уже встречал таких, а Кнеша и того больше. — Мы шли прямо к Вам.

— Окольными же путями вы шли, — прищурился Император, — раз попали в Великую Топь... Но неважно. Говорите, что хотели.

— Я бы хотел обсудить это наедине, если можно.

— Ваше величество... — встревоженно начал другой дружинник, но Император отмахнулся.

— Всё в порядке... Вижу, Вы Странник, а Странникам я доверяю, хоть и знаю всего одного. Но могу ли я верить и Вашему другу?

— Я ручаюсь за него, — сказал Мей — теперь произносить это было не так тяжело, как раньше. Кнеша отвесил насмешливый полупоклон.

— Я и сам в своё время правил большой страной, государь, — любезно проговорил он. — Честь не позволит мне покуситься на властителя.

Мей не стал комментировать эту откровенную ложь и только отвёл глаза. Император ещё поразмыслил, а потом распустил всех, и зал опустел в несколько мгновений. Вольер с петухами тоже быстро убрали — дабы они не мешали важной беседе.

— Если Вы знаете кого-то из Странников, то знаете, кто мы такие, — начал Мей, переведя дыхание. «Осторожнее», — напомнил он себе. Слишком многое теперь зависело от каждого его слова.

— Да, — Император расслабленно шагнул к трону и поставил ногу на первую ступень возвышения, задумчиво созерцая его. — Волшебник с таким же перстнем пришёл к моему двору два года назад. Я думал сделать его шутом или фокусником, а в итоге сделал советником. Он очень пригодился мне в нынешней войне.

— А как его имя? — словно между делом поинтересовался Кнеша, разглядывавший охотничьи трофеи на стенах — чьи-то шкуры, устрашающие головы вепрей, ветвистые оленьи рога. Император хмыкнул.

— К чему вам это?... Впрочем, скрывать мне нечего. Доминик.

Невидимый колокольчик предостерегающе звякнул в голове Мея. Колдун-Странник... Совпадение или новая нить к его видениям?

— Как именно он помог Вам, если не секрет?

— Вы пришли сказать мне что-то или допрашивать? — без всякой угрозы, но твёрдо спросил Император, поднимаясь на одну ступень. Мею пришлось приподнять голову, чтобы видеть его лицо. Кнеша отошёл куда-то, будто происходящее его не касалось.

— Сказать, конечно, но нам нужна и Ваша помощь. Мы пришли предупредить об опасности.

— Ну и новость... Опасность грозит мне с тех пор, как я появился на свет. С трудом наберётся дюжина человек в этом замке, которым не хотелось бы убить меня. А среди Князей, их родных и друзей таких нет точно. Я уж не говорю о кову и островитянах, — Император сел на трон, немного ссутулившись, и Мей заметил что-то другое за маской его уверенности. Страх. Каждодневный и ставший привычным, как седло любимого коня или комнатные туфли. Страх гнал Императора к новым победам, страх заставлял ломать врагов, толкал преследовать Серого Князя. Вечный страх за собственную жизнь. Мей понимал, каково это. — О какой особенной опасности Вы говорите посреди войны?

И Мей рассказал ему. Он говорил долго, не слишком вдаваясь в подробности, но объясняя все тёмные места и максимально осторожно выражаясь. Кое-что он выпускал, конечно (например, Императору вовсе не обязательно было знать об их провале у Отравителя, как и о визите в пещеру), но пытался сделать речь достоверной. Когда он умолк, Император какое-то время смотрел на него молча, а потом — засмеялся. Хохотал он долго и заразительно, запрокидывая голову, хватаясь за бока и тщетно стараясь удержаться. Кнеша кашлянул за спиной у Мея и одарил его взглядом в духе «А что я говорил?»

— Ваше величество... — озадаченно позвал Мей, когда Император, совсем не величественно рухнув на трон, сползал по нему, давясь смехом. Он отмахнулся и вздохнул, приходя в себя.

— Уф... Замечательная история, Странник. Давно такого не слышал. Вы часом не менестрель заодно?

Мей подавил возмущение и спокойно уточнил:

— То есть Вы верите в наш орден, в то, что возможны путешествия по мирам, в магию и драконов Серого Князя...

— Их я видел своими глазами, — серьёзно прервал Император. — И только сумасшедший после такого не верил бы в них... Я поверю во всё, что угодно, Странник, кроме дара прозревать будущее. Это не дано смертным, это противоречит всему.

— Это тоже противоречит всему, — подчеркнул Мей, ещё раз показав своё кольцо. — Но это есть. В Мироздании немало вещей, которые кажутся нам невозможными.

Император с сомнением приподнял кустистую бровь; Мей обернулся к Кнеше, ища поддержки, и тот вмешался, но довольно своеобразно:

— Значит, Ваше величество, Вы готовы не последовать нашей просьбе?

— Вашей просьбе? — повторил Император. — Вы о том, что мне нельзя заключать соглашение с «женщиной в белом»? Это же смехотворно. Не знаю толком, кто вы и откуда, но, будь вы хоть самыми могущественными волшебниками на свете, я не смог бы поверить в эту чушь и опираться на неё во время войны. Уж простите.

«Тёмные, суеверные люди, да? — мстительно вспомнил Мей слова Кнеши о народе Лирд'Алля. — Я тебя уничтожу».

— Иначе говоря, Вы собираетесь поступить именно так? — напирал Кнеша; Мей не очень понимал — зачем.

— Разумеется, — снисходительно сказал Император. — Скажу больше — я уже это сделал. Сейхтавис, Верховная жрица Ордена Спящей Богини на Армаллионе, который долго жил под покровительством Князя, недавно вступила со мной в союз. Скорее всего, Странник, Вы видели именно её — если видели, конечно: одеяние Верховной должно быть белым, как морская пена. Так говорят эти ведьмы. Я им не доверяю, но они мне очень нужны. Как только люди узнают, что их любимая Богиня за меня, у Князя останется один выход — сдаться.

Что-то судорожно и неприятно сжалось у Мея в животе при имени этой женщины, а секунду спустя череп атаковала боль, резкая, как укол шпагой. Он ещё раз вспомнил своё видение. Море, тёмное колдовство, фанатично горящие глаза, белые одежды... Да, он не мог ошибиться.

Неужели уже всё? Неужели нельзя ничего исправить?

Он опоздал — билось в голове. Они оба опоздали. Всё кончено. Он стоял перед троном Императора и пытался осмыслить происшедшее. Пытался подобрать слова, чтобы описать пустоту, которая ждала этот живой, большой мир — так мучительно-скоро. Чтобы рассказать о ветре над пустошами, усыпанными пеплом, об огне и крови до этого. О морях, вышедших из берегов, о земле, пропитанной ядом, о чёрном диске Льёреми в багровом небе. О великом голоде, когда люди доедают крыс и начинают плотоядно заглядываться на чужих детей. О всеобщей резне, о жестокостях в городах и деревнях, об обесчещенных женщинах. О пирах воронья над полями битв. Об уродливых тварях, питающихся человечиной.

Он вспомнил точнее — он чувствовал пробуждение, проснувшееся древнее зло. Богиня на морском дне... Так вот в чём дело. Та женщина мечтает разбудить её — и потому согласилась сблизиться с Императором. А тот готов на всё, лишь бы оставить Серого Князя без союзников, и не видит дальше своей империи.

— Мей, пойдём, — Кнеша тронул его за предплечье, возвращая к реальности. Мей вздрогнул: они были всё в том же зале, всё те же жёлтые полотнища укрывали трон, и те же впечатляющих размеров рога красовались на стенах. Он стоял там — и знал, как скоро не будет всего этого. И это, несмотря ни на что, приводило в отчаяние; ничего не связывало его с Лирд'Аллем, ничего не держало здесь — но боль от этого знания сводила с ума. — Нам здесь больше нечего делать...

Император трижды хлопнул в ладоши, и портьеры на трёх стенах, в том числе за троном, бесшумно раздвинулись, пропуская вооружённых дружинников. Они неторопливо окружили Мея и Кнешу, обнажив мечи, и явно ждали указаний. Кнеша посмотрел на Императора, улыбнувшись с горькой укоризной:

— Нечестная игра, Ваше величество.

— Я не всегда играю честно, — спокойно ответил Император и кивнул своим воинам. — Вы же понимаете, что теперь я не могу вас отпустить — вы слишком много знаете и хотите помешать моим планам. Мне жаль, но отныне вы мои пленники.

Просто и прямо. Мей оценил это: редко встретишь правителей, ведущих себя вот так. Интересно, их оставят в живых?...

— До каких пор? — спросил он.

— По крайней мере, до конца войны, Странник. Я дам тебе время убедиться, что ты ошибся.

— Мой Дар не ошибается. Вы дадите себе время умереть, — тихо возразил Мей, и лезвия нескольких мечей дрогнули: наверное, это звучало как угроза, но ему было уже всё равно. — Отпустите нас, и мы постараемся предотвратить то, что должно случиться. Пожалуйста. Богиню нельзя будить: Вы не знаете, что она такое...

— Знаю лучше, чем вы, чужаки, — по-прежнему без враждебности или высокомерия заметил Император, выпрямившись на троне. — Богиню разбудят, и это моё последнее слово. А моя тюрьма не так страшна великим волшебникам вроде вас, не правда ли?... Увести их.

ГЛАВА XIII

Наверное, Белка мечтал о море с тех пор, как впервые узнал о его существовании. Играя с братьями, он любил представлять себя воином-мореходом, пиратом-островитянином или купцом с юга, перевозящим тюки каких-нибудь княжьих тканей и специй. В его мыслях море всегда было бескрайним и грозным, полным опасностей — бурь и чудовищ, а он боролся с волнами и ветром, рвущим паруса, чуя на губах привкус соли. Иногда его, чудом спасшегося, прибивало к берегу далёкой, никому не ведомой страны или необитаемого острова, и дальше события уже не обязательно связывались с морем напрямую.

Однако всё оказалось куда более приземлённо: уже на третий день плавания уныло-серая водная гладь, пронзительный ветер вперемешку с мокрым снегом, вечная качка и солонина с сухарями опротивели Белке, и он вдвое сильнее затосковал по родным лесам и речушкам. Кроме того, его деятельность на борту ладьи сводилась обычно всё к тому же «подай-принеси-вымой-почисти»: некоторых оруженосцев отобрали в гребцы, но его не взяли, сочтя слишком щуплым. Конечно, были и преимущества: во-первых, Белку почему-то не тронула морская болезнь, и он мог лишь с сочувствием смотреть на тех, чьи лица в первые же часы приобрели нежно-зеленоватый оттенок и кто то и дело с чаячьим стоном перегибался через борт. Во-вторых, на той же ладье плыли Карп и Чибис, приписанные к одному десятку, но они были так заняты на посменной гребле, что он почти не пересекался с ними.

Ну, и в-третьих: конечно же, Белка впервые в жизни покидал материк — и не просто так, а во имя битвы. Большая часть гарнизона Яргли на следующий же день после прибытия хайлира отправилась в ближайшую гавань, а ещё через пару дней отплыла к Армаллиону, где затаился Серый Князь. Многие были воодушевлены обещанным решающим сражением и ждали конца войны; другие, вымотанные всем этим, просто и не рассуждая выполняли приказ; третьи шли в бой впервые, как Белка и другие младшие оруженосцы, и сходили с ума от скрытого страха и предвкушения. Четвёртые же — а именно Карп, Чибис и Волк — плыли мстить за Балури. Он видел это по их лицам, по безмолвным, серьёзным кивкам друг другу — и думал, что войску Князя не поздоровится.

Он не знал точную численность этого войска, но хайлир и сотники объявили, что оно в меньшинстве, и не верить было бессмысленно. Говорили, что Князь собрал весь островной сброд — наёмников, изгнанников из кланов, простых рыбаков, — который только согласился его поддерживать; что вооружены они кое-как; что из всех укреплений — частокол вокруг городка, который легко поджечь, да Храм Богини, куда жрицы не пустят мужчин и которому не стать крепостью. Говорили много чего, но почему-то молчали о драконах и магии, хотя именно этот вопрос Белку больше всего тревожил.

Так или иначе, ладьи неуклонно шли вперёд, разрезая водный простор, как стая упрямых, голодных исполинских уток. Надувались от ветра жёлтые имперские паруса, а вёсла равномерно поднимались и опускались в скрипучих уключинах. Ладей было двенадцать — как раз хватит, чтобы окружить небольшой Армаллион и обречь Князя на поражение.

Однажды вечером, грызя сухарь, Белка услышал странный звук, который принял вначале то ли за крик незнакомой птицы, то ли за кошачье мяуканье — тонкий, жалобный и протяжно звенящий в воздухе. Потом он сообразил, что никаких птиц, кроме чаек, тут не услышишь, а кошке на ладье взяться уж совсем неоткуда; чуть позже — различил продолжение, плавное созвучие, уходящее наверх и сменявшееся почти всхлипом. Белка вспомнил о русалках, которые заманивают неосторожных путешественников песнями, чтобы утянуть их на дно, и покрылся мурашками. Однако, выглянув из-за мачты, возле которой приютился, он понял, что это всего лишь Чибис, играющий на дудке.

Он уселся, скрестив ноги и отдыхая после смены, а вокруг него собрался народ, причём никто не смеялся, не травил байки, не дрался и даже не ел — просто удивительно. Слушали, сосредоточенно нахмурившись, как важную сложную речь; кое-кто опустил голову или и вовсе закрыл лицо руками.

И было от чего. Длинные и тонкие, совершенно не воинские пальцы Чибиса бегали по отверстиям, помогая губам, и в каждом прикосновении было столько нежности — так не дотрагиваются и до детской кожи. Он прикрыл глаза, нащупывая мелодию, и она неслась, обретая чёткость, над ладьёй и всем миром — прямо к темнеющим небесам. Переливы не были ни весёлыми, ни печальными и казались совсем простыми, но говорили обо всём сразу. Белка слышал в них свой дом — тот, первый, сгоревший, — видел мать в живых и отца рядом, видел сестёр и братьев, и поля, и горы, в которых не бывал, и настоящую зелёную траву, которую видел последний раз в далёком детстве, когда эта долгая зима ещё не началась. Он валялся в этой траве под соснами, где нашли пристанище его рыжие тёзки, и смотрел на букашек и муравьёв, живущих собственной жизнью, и слушал пение птиц. И, будучи воином, он знал, что войны уже нет, что никто не умер, как тот дезертир, и что сам он вернулся живым.

Чибис оборвал игру на последнем звуке — резком и решительном, точно треск рвущегося холста или взмах косы — и Белка вздрогнул, возвращаясь к реальности. Не было никакого лета, травы и сосен; только ночь, море и палуба, открытая всем ветрам.

— Хорошо... — сказал Волк, стоявший, как оказалось, совсем рядом; Белка не слышал, как он подошёл, и чуть сухарь не выронил. После трепетной мелодии его надтреснутый голос резал слух. — Хорошо он играет, шельма. Правда ведь?

— Да, — осторожно согласился Белка. — Очень.

— Совсем молодой ещё, — продолжил Волк, будто не расслышав и как-то странно глядя на Чибиса, который сосредоточенно протирал дудочку лоскутом, — а тоже — столько гнили видел... Всё война, будь она проклята. Вот ты, — он неожиданно ткнул пальцем Белке в грудь и обвинительно уставился на него; Белке в страхе подумалось, уж не приложился ли Волк к фляжке вьёнге. — Ты, небось, рад, что плывёшь на Армаллион? Рвёшься в битву, а? Доблесть свою доказывать?

— Ну... — протянул Белка, на всякий случай отодвигаясь и ёжась от налетевшего ветра. — Не то чтобы доблесть...

— Ага, значит, на других поглядеть охота?

— Ну да... Поучиться, — Белка всё ещё не понимал, откуда в загрубелом лице Волка такое любопытство с зачатками свирепости. — Если я стану дружинником, я ведь должен знать... Разве это плохо?

Чибис на другом конце палубы поднялся по окрику и направился к вёслам, запахнув плащ — пришла его очередь. Он спрятал свою дудку, смехом ответил на чью-то колкость, подышал в горсть ладоней, пытаясь согреться... Что-то неуловимо-прекрасное покинуло его облик вместе с музыкой, и теперь это был просто Чибис — такой же, как всегда.

— Да нет, не плохо, — вздохнул Волк, точно потеряв к нему интерес. — Всё верно. Время учиться убивать... На вот, — он запустил руку за пазуху и вытащил что-то тёмное, скомканное. — Держи. Тебе она больше пригодится, а я не хочу руки марать.

Белка взял вещь и понял, что это шапка — пушистая, соболья, под стать воину вроде Волка. А потом догадался, какая именно — одна из тех, которые раздавали в войске от имени хайлира как тайное оружие Империи. Белке стало жутко, и он не знал, от чего больше — от слов Волка или его внезапного подарка.

— Мне не положено, — он протянул шапку назад, но Волк лишь досадливо отмахнулся. — Я же только оруженосец, я и биться-то не буду...

— И слава Бдящему, что не будешь, — сурово оборвал Волк. — Говорят тебе, забирай. Не учили, что старшим не перечат?

— Но тогда ты останешься без защиты...

— Уж я как-нибудь разберусь; всю жизнь обходился без сопливой заботы и колдовских штучек, и сейчас ничего не поменялось... Забирай. И, как доплывём, не суйся под клинки и драконье пламя. Держись ближе к Карпу, парень, — Волк развернулся и ушёл к трюму, громыхая сапогами, оставив Белку тонуть пальцами в дорогом меху, а мыслями — в догадках.

Волк что, считает бесчестьем скрываться за магией шапок? Ищет смерти? Хочет защитить Белку? А может, всё сразу?...

Белка прижал подарок к груди и огляделся — не видел ли кто. Кажется, нет... Как бы там ни было, надо хорошенько спрятать шапку, не то первый же десятник скормит его рыбам в наказание. И ни за что не поверит, что Волк отдал её сам.

Прибыв на Армаллион, Серый Князь очень быстро разобрался в ситуации — даже быстрее, чем предполагала Сейхтавис. На берегу, возле пышущего жаром, громадного чёрного ящера у них состоялся довольно короткий разговор, и на следующее утро предательница-Верховная без суда была заперта в той самой темнице, где накануне томилась беременная Ашварас.

Откровенно говоря, Сейхтавис и не протестовала. Она чувствовала себя такой измученной и опустошённой; а точнее — вообще себя не чувствовала. Будто вместе с рукой Ашварас отрубили её душу. Она как бы со стороны, с лёгким недоумением наблюдала за собой, оставшейся за тяжёлой дверью с засовом, за собой, свернувшейся на набитом соломой тюфяке и оставшейся в полном одиночестве. Князь приставил к ней сменявшихся охранников из своей дружины, и они обращались с ней очень почтительно: называли, точно в насмешку, «Верховной» или «госпожой жрицей», рвались исполнить любую мелкую просьбу, спрашивали, не нужно ли чего добавить к и так недурной еде... Впрочем, Сейхтавис почти и не ела — разве что жевала изредка безвкусный хлеб, чтобы хоть чем-то себя занять, да чертила взглядом узоры на каменной стене.

Равнодушие охватило её, и даже доходившие «сверху» новости почти не занимали. Жрицы, может, и решились бы на восстание, но на стороне Князя была сила, а они всё-таки оставались горсткой женщин. К Сейхтавис, разумеется, не пускали никого из них, поэтому судить о настроениях в Ордене она не могла; но стражники делились сплетнями более охотно, чем одобрил бы Князь. Сейхтавис знала, что Храм и Армаллион готовятся к осаде, что Князь подновляет укрепления и проверяет запасы, что он покрыл берег сторожевыми постами, а в гавани оставил ладьи с частью воинов. Из города выпускали только по особому разрешению, и, несмотря на разумную основательность действий Князя, там, судя по всему, царила паника; один из стражников со смехом рассказывал, что женщины ударяются в рёв и рвут на себе волосы даже при виде рыбацкой лодочки на горизонте — так боятся имперских кораблей.

Сейхтавис не знала, где Князь держит драконов — в самом Армаллионе или в окрестностях Храма. Они явно наводили ужас на горожан и жриц, а может, и на княжеское войско. Иногда Сейхтавис слышала отдалённый рёв, и тогда ей казалось, что стены содрогаются. Стражники уверяли, что в городе что ни день, то пожары, и власти возмущаются, но, конечно, не в открытую — кто рискнёт пойти против Серого сиятельства?... А вообще-то «они твари добрые и огнём редко дышат, коли сытые», как уверял один из них. Мясом, как все надеялись, Князь предусмотрительно запасся.

Сейхтавис больше не гадала, кто победит в этой войне; ей вообще стало трудно сосредоточиться на этом. Она и молиться-то толком не могла, а уж вопросы о Князе и Императоре и вовсе скрылись в тумане. Ашварас, одна Ашварас занимала её — она хотела и не смела спросить о ней, попросить её увидеть. Вина мучила жрицу, грызла изнутри, и она снова и снова теребила порез на руке, не давая ему до конца затянуться — словно лишь это и держало её в мире живых. Богиня отступилась от неё, перестала слышать, она не прощена — это всё, что Сейхтавис знала, и не могла думать, не могла спать. Каждую ночь она металась в каком-то полубреду, и стражники первое время чесали в затылках, не представляя, чем ей помочь; она то бормотала о каком-то жемчужном браслете, то сбивалась на заклятия на чужом языке, то, покрываясь испариной, жаловалась на жар. Сейхтавис мерещилась сестра, лицо которой она едва помнила, и давно умершие родители в далёком северном селении на материке, а ещё — почему-то местная повитуха, грозная, мужеподобная старуха Медведица; в детстве Сейхтавис — тогда ещё Змейка — ужасно боялась её.

— Надо найти Медведицу, обязательно надо... — твердила Сейхтавис, скребя ногтями по тюфяку, и стражник, смущённо переглядываясь со своим товарищем, осторожно промокал мокрой тряпицей её пылающий лоб. — Она облегчит роды... Тогда ей не будет слишком больно... Ей не должно больше быть больно...

— Всё будет хорошо, госпожа жрица, — говорил воин, кутая в одеяло дрожащую женщину. — Всех найдём, никому не будет больно...

— И она простит меня? — жарким шёпотом спрашивала Сейхтавис, распахивая покрасневшие глаза; стражник отшатывался, натолкнувшись на этот безумный взгляд.

— Обязательно простит, — успокаивающе произносил второй воин. — Поспите, госпожа, Вы больны и устали.

— Нет, не могу, — и Сейхтавис, обмякнув, откидывалась обратно на тюфяк; судорожно вздымалась от каждого вдоха её узкая грудь, и резко выступали приоткрывшиеся ключицы. — Она не простит меня, никогда не простит... Какой милый крепыш, вы только посмотрите — пухлые щёчки, горластый... Он будет воином, храбрым воином, но не жестоким, не как отец... О Матерь, она никогда не простит меня...

— Слышь, а это ведь она про княжью девку, — шептал один стражник другому, как только жрица ненадолго погружалась в забытье. — Ну, ту, рыжую, что на сносях...

— Точно, — мрачно кивал другой. — Не к добру он её при себе держит, ох не к добру...

И оба сочувственно смотрели на Сейхтавис, на алые пятна, выступавшие на бледном строгом лице. Так проходила каждая ночь, а утром её снова охватывала апатия — и оставалось всё меньше дней до первых боёв на Армаллионе...

ГЛАВА XIV

Мей в бессильной ярости сжимал железные прутья решётки, больше всего на свете жалея, что не способен расплавить их взглядом или просочиться сквозь них. За спиной у него чадил, потрескивая, факел — он немного разгонял холод и мрак этого тесного каменного мешка. В углу на подстилке лежал Кнеша, по-домашнему закинув ногу на ногу и подложив под затылок руки. Испробовав последний амулет и последнее заклинание против злополучной решётки, Мей не выдержал:

— Может, попробуешь сделать что-нибудь?

— Например? — уточнил Кнеша, не шелохнувшись.

— Придумать, как нам выбраться отсюда!

— Я тебе уже сказал, что решётку трогать нет смысла, — вздохнув, Кнеша перевернулся на живот. — Ты же видишь, что чары на ней снимет только тот, кто их наложил. Усиленное запирающее заклятие, а автор — этот Доминик, как я полагаю.

— Будь проклят этот Доминик... Интересно, это ему принадлежит чудесная идея разбудить Богиню?

— Какая теперь разница. От твоих проклятий сейчас мало толку, Мей. Сядь и подожди.

Мей сердито уселся на другой конец подстилки — её длина, собственно, равнялась и длине всей камеры, которая явно не была рассчитана на двоих. Окон не наблюдалось, как и других выходов. Они находились в подвале замка, не так далеко от земли — по крайней мере, спускались недолго, — да и сама постройка была не слишком извилистой. Мей был уверен, что легко отыскал бы дорогу наверх, если бы вышел отсюда. Если бы вышел... Они провели здесь, наверное, не больше пары часов, и даже с относительным удобством (по крайней мере, без крыс, плесени, костей и цепей в кровавых пятнах), но ему начинало казаться, что прошли уже сутки. Мысль о том, что беда так близко, а они ничем не могут помочь, приводила в ужас.

— Чего ждать? — спросил он, вдыхая затхлый воздух. — Нашей казни или конца света?

— Всего лишь вечера, — терпеливо ответил Кнеша.

— И что нам даст вечер?

— Ну, нам как минимум принесут ужин.

— И ты можешь сейчас думать о еде?!

Мей одарил Кнешу недобрым взглядом. Ему очень не нравилось выслушивать такие высказывания в замкнутом пространстве — сразу хотелось совершить что-нибудь противозаконное. Хотя, если подумать, даже в этом нет уже никакого риска — они и так в темнице, точно преступники. До чего же нелепо всё получилось, до смешного глупо.

По шее Мея — там, где стояла печать Альвеох, — от этих раздумий прошёлся предупреждающий приступ боли; по губам Кнеши скользнула усмешка — и тут же скрылась.

— Речь вовсе не о еде, прорицатель... Включи наконец здравый смысл, — Кнеша понизил голос. — Скорее всего, вечером будет смена караула. Чтобы передать нам ужин, стражнику придётся подойти вплотную к решётке... Понимаешь, о чём я?

— И что ты собрался сделать — задушить его? Ткнуть в лицо факелом? — Мей пытался хладнокровно просчитать варианты, отодвинув отвращение. Убить невинного человека, чтобы сбежать из тюрьмы — какой подходящий способ спасения мира. — Не забудь, что они все в кольчугах и при оружии, а мы с голыми руками...

«По твоей милости», — добавил он про себя. Перед его глазами встал меч — тяжесть и острота, сияющее лезвие, изумруд в рукояти... И зачем только он оставил его Троллю?...

— У нас и ножи-то отобрали, — напомнил Кнеша, угадав ход его мыслей. — Думаешь, этот чурбан-Император не заметил бы твоего двуручника? Бессмысленно было тащить его сюда, а так он в полной сохранности. Больше того — обещаю, что скоро вы встретитесь.

Кнеша говорил так безмятежно, оттеняя каждое слово своими плавными ораторскими жестами, что раздражение Мея сменилось тревогой: а не свихнулся ли он часом окончательно?... Но не успел он озвучить своё предположение, как из коридора донеслись тяжёлые шаги. Кнеша улыбнулся с видом победителя и, вскочив, двинулся к решётке.

— Ну наконец, а то у меня уже живот подвело, — почти ласково пропел он. — У вас принято держать пленников впроголодь, уважаемый воин?

— Посторонись, — буркнул толстый краснощёкий мужчина с подносом в руках; на подносе расположились две плошки с дымящейся похлёбкой, два солидных куска хлеба и расписной глиняный кувшин. — Разговаривать не положено.

— Это почему же? — делано удивился Кнеша и задержал руку у шеи — будто бы почесался. Мимолётное и вполне естественное движение, но Мей насторожился.

— Я солдат Империи, — гордо пророкотал толстяк, стараясь свободной от подноса рукой отвязать от пояса связку ключей. — А вы бунтовщики, хоть и знатные.

— Э, дяденька, да у вас тут тогда бунтовщик каждый, кто ум сохранил и добра хочет — невесёлая жизнь получается... — Кнеша наклонился к подносу, почти прижавшись к решётке лбом, азартно потянул носом. — Похлёбка рыбная?

— Рыбная.

— Да ты бы хоть бородищей не тряс над ней, солдат Империи... — и тут же, даже не договорив фразу, Кнеша резко дунул в крошечную трубочку, словно из ниоткуда взявшуюся у него в руке. Рот стражника раскрылся в беззвучном крике, он захрипел и начал заваливаться назад; Мей сорвался с подстилки и едва успел подхватить поднос — иначе поднялся бы жуткий грохот. Воин опустился на пол, подёргался в судорогах и застыл, закатив глаза; кровь прилила к его лицу, сделав его ещё краснее. В шее у него, пониже ушной мочки, торчала чёрная игла. Мей медленно поднял глаза на Кнешу, не находя слов.

— Стащил пару штук у Отравителя, — невозмутимо пояснил тот и, присев рядом на корточки, стал возиться с ключами. — Крайне полезная вещь. Не бойся, он жив, но — полный паралич и потеря сознания на некоторое время... Да поставь уже поднос, не собираешься же ты есть эту гадость?...

Кнеше пришлось пустить в ход ещё несколько отравленных игл, пока они пробирались по полупустым коридорам замка, вжимаясь в стены и стараясь потише дышать. Действовали по отработанной схеме: Мей придерживал стражника, вынырнув из-за поворота, чтобы Кнеша мог прицелиться. Естественно, Мей при этом рисковал куда больше: можно быть хоть сотню раз прорицателем, но это не спасёт от здоровяка с мечом или секирой, пусть даже сравнительно неповоротливого. Однако другого выхода не было, да и Кнеша проделывал всё молниеносно и устрашающе хладнокровно.

Они отсиделись до темноты в какой-то заброшенной нише, набитой хламом, — дождались, пока пройдёт вечерний обход и слуги потушат факелы. Замок окутала темнота и тишина; потянулись сквозняки, застучали лапками мыши, готовясь штурмовать кухню. Туда же направились и Мей с Кнешей, уже приметившие, по какой лестнице сбегают слуги, возвращаясь с пустой посудой. В кухне, как и предположил Кнеша, помимо съестного изобилия обнаружился чёрный вход — неприметная круглая дверца. Кнеша двинулся было прямо к ней, но потом передумал, задержавшись задумчивым взглядом на огромном котле с чем-то, приготовленным на завтра. И, как выяснилось, передумал не зря: Мей, поднеся ладонь к дверной ручке, ощутил лёгкое покалывание и отшатнулся. Прищурился, сосредоточившись на Даре, изучая дверь взглядом глубже обычного... Так и есть — колдовство. Скрытая от посторонних глаз полупрозрачная пелена нежно-золотистого цвета колыхалась перед проёмом и была совершенно непроницаема. Необычайно красивые чары — и настолько же смертоносные.

— Кем бы ни был этот Доминик, он очень сильный маг, — негромко сказал Мей, любуясь тонкой работой. В отличие от защиты в подземелье, эту завесу снять было можно, но отнюдь не просто. Оголодавший Кнеша, как раз расправлявшийся с куриной ножкой, подошёл и озадаченно хмыкнул:

— И верно, ни одного просчёта... Надо же — в такой глуши. Ни за что не поверю, что он лично обходит замок на ночь и запечатывает все выходы.

— Я где-то читал, что можно делать это на расстоянии, — отозвался Мей. — Но не встречал никого такого уровня.

«Разве что Анну — и то не факт».

Хотя... Он вспомнил о Нери и о пропасти сил, которые прятались в ней и проснулись после смерти отца — наследие родной земли, нутро Маантраша. Конечно, ничего общего не было между изощрённым, отработанным веками мастерством Анны и её стихийным вдохновением, поднимавшимся, точно лесной пожар, из глубин зелёных глаз, ярче и чище которых не найти, наверное, во всём Мироздании... Иногда Мей жалел, что не чувствует Нери, как Кнешу, но потом обрывал себя: страшно представить, сколько боли и горя причинила бы ей такая связь.

— Помоги мне, Мей.

Они с Кнешей встали плечом к плечу; Мей закрыл глаза и дал волю Узам, сплетая своё сознание с чужим. Единая воля — и единый удар. Вместе они нащупали точку, куда требовалось приложить энергию, а слова и жесты пришли сами собой. Ещё чуть-чуть — и ловушка стала таять, пока не исчезла совсем.

Тёмный задний двор дохнул морозом им в лица. Мей неважно ориентировался в окрестностях, но Кнеша чуял дорогу не хуже гончей на охоте. Городок был почти пуст, а тесная застройка удваивала тень, но почти весь путь до харчевни они просто неслись, захлёбываясь холодным воздухом, — до сих пор казалось чудом, что их бегство пока не замечено.

Разбуженный трактирщик долго ворчал, но, сквозь дверное окошко признав в ночных гостях тех самых богатеньких постояльцев, смилостивился. Мей буквально взлетел по лестнице и ворвался в их комнатушку, опрокинув в спешке пару кружек, забытых на стойке, и вообще произведя уйму ненужного шума. Тролль почему-то не спал, а возился с вещами, и сразу устремил на Мея полные тревоги глаза:

— Вы ранены, господин волшебник?

— Нет, — пропыхтел Мей, счищая снег с сапог. Следом за ним ввалился Кнеша, успевший-таки стащить с императорской кухни мешочек съестного. — Но нам нельзя больше оставаться в Лирд'Алле, Тролль. Прости, мы уходим. Некогда объяснять.

— Да-да, я знаю, — закивал Тролль, и Мей моментально очутился на скамье с кружкой горячего отвара в руках и приготовленной возле сменой чистого белья — только что от прачки. — Я всё собрал, как просил господин Кнеша. Ваш меч, карта, деньги и камни — всё готово. Я даже лошадей достал, настоящих южных, — зардевшись от гордости, прибавил он. Мей медленно поднял взгляд на Кнешу, безмолвно требуя объяснений. Тот пожал плечами:

— Ну да, я предполагал, что всё так сложится, поэтому поручил всё Троллю и прихватил иглы... Лучше перестраховаться, чем оказаться в дурацком положении, разве нет?

Мей вздохнул. По его мнению, он сейчас был в более чем дурацком положении.

— Кто из нас двоих обладает Даром, интересно?... Почему ты никогда не посвящаешь меня в свои планы? — спросил он, не очень надеясь на ответ. Кнеша снисходительно улыбнулся:

— Потому что обожаю лицезреть твоё замешательство... А теперь поторапливайся, если хочешь до рассвета уехать из этой дыры. До ближайшей незамерзающей гавани день пути, и то при загнанных лошадях и без метелей. И до Армаллиона ещё плыть и плыть.

— Кто тебе сказал?

Улыбка Кнеши стала сладкой, как любимый сироп леди Таисы.

— Дочка трактирщика, кто же ещё... Ну так что, ты всё ещё хочешь, чтобы Богиня почивала дальше?

В спешке распрощавшись с Троллем, который упорно отказывался от своей доли сокровищ в знак благодарности, они покинули город через единственные ворота. Их, разумеется, уже закрыли на ночь, но стражники оказались более падкими на золото, чем императорский привратник, и к тому же откровенно туповатыми. Вид же огромных, кровавого цвета коней и двуручника у Мея за спиной и вовсе сразил их наповал.

Ночь мчалась навстречу в такт хрусту снега под лошадиными копытами, и Мей не заметил, как занялся рассвет. Сквозь тучи стала пробиваться тусклая Льёреми, и, глядя на неё, Мей впервые подумал, что ей, возможно, не так уж долго остаётся гореть. Он сжал ногами бока коня, и тот ускорил галоп, покорный, казалось, одной мысли. Мей никогда не ездил на таком замечательном животном: не врут всё-таки местные жители по поводу южных лошадей.

Он был голоден, замёрз и обессилел; дрожали руки, сжимавшие поводья, но Мей прикусил щёку изнутри, как когда-то учил его старик Вейр, чтобы не тошнило от запаха краски, и продолжал погонять коня, пока тот не покрылся пеной и не стал сбиваться с шага. Кнеша окликнул его, ругаясь на чём свет стоит, и они устроили вынужденный привал у подножия холма.

Короткий день уже клонился к вечеру. Мей накормил лошадей и начал разводить костёр, но искра долго не высекалась, и даже крошечная задержка раздражала его. Он уже готов был прибегнуть к магии (хотя обычно принципиально не пользовался ею для мелочей), но тут услышал из-за спины сдавленный возглас Кнеши. Мей схватил лежавший рядом меч (это движение уже стало для него почти инстинктивным), вытянул его из ножен и резко развернулся. Кнеша медленно пятился прочь от бугристого холма; на его лице застыл ужас. Мей недоумённо осмотрелся: ни души вокруг, ничего подозрительного; и всё-таки что-то определённо не так. Он посмотрел вверх — и понял, что именно.

Холм открыл глаза.

Именно так: два больших янтарно-жёлтых глаза с кошачьим вертикальным зрачком распахнулись по обе стороны округлого выступа и изучающе — по крайней мере, Мей назвал бы это так — уставились на них. Выступ с хрустом подался вперёд, и Мей увидел, как из толщи камня формируется вытянутая голова ящера с мощной челюстью и узкими раздувавшимися ноздрями. То, что казалось холмом, пришло в движение, и земля под ногами явственно задрожала; существо потянулось, расправляя исполинское тело, расшвыривая снег и мелкие камешки. Обозначились четыре когтистые лапы, длинная, по-лебединому изящно изогнутая шея, сужающийся к концу гибкий хвост, похожий на змеиный, но длиной с небольшой переулок... Освободившись от пыли и мха, засияла чешуя — чёрная и богато блестящая, точно полированный оникс или обсидиан; гребень из жёстких пластин, начинавшийся на лбу, сбегал к кончику хвоста по всему позвоночнику.

Мей осознал, что уже пару минут стоит с дурацкой восхищённой улыбкой. Сошла она только тогда, когда существо запрокинуло голову и взревело, расправив кожистые, заслонившие полнеба чёрные крылья. Лошади не выдержали и с громким ржанием скрылись. От рёва по горам и долам прокатилось чудовищное эхо, и Мей не сомневался, что это закончится парочкой обвалов и, вполне возможно, смертью какого-нибудь незадачливого путника.

— Эсалтарре, — сказал Кнеша, с глубоким почтением поднося руку к груди и сгибаясь в поклоне. Немного удивившись, Мей последовал его примеру.

— Эсалтарре? — переспросил он шёпотом.

— Что-то вроде «крылатые и бессмертные». Так называют себя драконы, — пояснил Кнеша. Мей не стал спрашивать, откуда он знает.

«СМЕРТНЫЙ ВЛАДЕЕТ СВЯЩЕННЫМ ЯЗЫКОМ ЦИТАДЕЛЕЙ?» — пророкотало так оглушительно, что Мей зажал уши — но через мгновение понял, что дракон молчит, а голос лишь у него в голове. Ужасный и одновременно чарующий голос; наверное, так блоха слышит человеческую речь.

— Совсем немного, великий. Буквально парой слов, — Кнеша явно смутился — зрелище крайне непривычное.

«О ДА, Я ЗНАЮ ТЕБЯ. Я ЧУЮ ТВОЮ СИЛУ, МАГ. НО ТЫ НАПРАВИЛ ЕЁ НА ПРОЛИТИЕ КРОВИ, И ТВОЙ РАЗУМ ИЗУРОДОВАН».

— Ну... Можно сказать, что я отошёл от этого, — неубедительно отшутился Кнеша.

«ЛОЖЬ. СМЕРТНЫМ СТОИТ ТОЛЬКО ДАТЬ ВОЛЮ СВОЕЙ ЖЕСТОКОСТИ — И ОНИ НИКОГДА НЕ ОТКАЖУТСЯ ОТ НЕЁ... КАК ТВОЁ ИМЯ, РАЗБУДИВШИЙ МЕНЯ?»

— Мон Кнеша, сын Ритхи из Рагнарата.

Мей никогда раньше не слышал, чтобы Кнеша произносил имя своего отца. Это поражало, пожалуй, сильнее его смиренного тона.

«Я ЕРЛИЕНН СА'АХ НЕЙШ, ОГНЕННЫЙ ВЕТЕР ИЗ ПЛЕМЕНИ СКАЛИСТЫХ. ЧТО ТЕБЕ НУЖНО ЗДЕСЬ, КНЕША, СЫН РИТХИ? ТЫ ЧУЖАК В ЭТОМ МИРЕ».

— Спросите у моего друга, — хитро перевёл внимание Кнеша, и Мей вздрогнул, ощутив на себе тяжесть изучающего взгляда драконьих глаз.

«А ВЕДЬ И ПРАВДА, С ТОБОЙ ВСЁ ЕЩЁ ИНТЕРЕСНЕЕ... ДАВНО НЕ ВСТРЕЧАЛ ТАКИХ НЕОБЫЧНЫХ СМЕРТНЫХ, — Ерлиенн по-кошачьи присел на передние лапы и уютно свернулся в громадный клубок, не переставая разглядывать Мея. — ТВОЮ СИЛУ Я ТОЖЕ ЧУЮ, НО ОНА СОВСЕМ ДРУГАЯ. НЕУЖЕЛИ Я НЕ ОШИБАЮСЬ?...»

— Думаю, что нет, — тихо ответил Мей. Он мог предположить, что за этим последует, и ощутил знакомую тоску.

«ВИДЯЩИЙ СМЕРТНЫЙ, СМЕРТНЫЙ-ПРОРИЦАТЕЛЬ... — дракон помолчал, задумчиво барабаня по сугробам кончиком каменного хвоста, который теперь оказался в опасной близости от Мея. — Я СЛЫШАЛ О ТВОЁМ ДАРЕ — ТАМ, НАД ЗВЁЗДАМИ, КУДА НЕТ ДОРОГИ ВАМ ПОДОБНЫМ. МНОГО ПЕРЕПЛЕЛОСЬ НИТЕЙ И СОШЛОСЬ ДОРОГ ДЛЯ ТВОЕГО РОЖДЕНИЯ. Я ЖДАЛ, ЧТО КОГДА-НИБУДЬ ВСТРЕЧУ ТЕБЯ».

— Я тоже ждал, — признался Мей. — Очень ждал, что увижу одного из вас... Эсалтарре. И даже надеяться не смел, что услышу.

«СЧИТАЛ НАС БЕССЛОВЕСНЫМИ ГОЛОДНЫМИ ТВАРЯМИ, А? — послышался рокот, похожий на звук камнепада, и Мей не сразу догадался, что дракон смеётся. — ЛЮДИ НАХОДЯТ УРОДЛИВЫМ ВСЁ, ЧТО НА НИХ НЕ ПОХОЖЕ... ВОЗМОЖНО, ПОЭТОМУ МОИ СОРОДИЧИ ДАВНО ОСТАВИЛИ ТВОЙ РОДНОЙ МИР... ВСЁ-ТАКИ ЭТО ЗАНЯТНО. ВЕСЬМА ЗАНЯТНО, — Ерлиенн заинтересованно потянул носом. — ТЫ ПАХНЕШЬ ДОЛГОЙ ДОРОГОЙ И ДОЛГОЙ ЖИЗНЬЮ. ОЧЕНЬ ДОЛГОЙ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА, НО СЕЙЧАС ТЫ ТАК МОЛОД. ТЯЖЕЛО ПРОЗРЕВАТЬ ГРАНЬ, БУДУЧИ ТАКИМ ЮНЫМ».

— Тяжело, — кратко отозвался Мей; на самом деле он давно не чувствовал себя молодым и вообще как-то не думал о своём возрасте. А уж упоминания его предполагаемой долгой жизни почему-то совсем не приносили радости.

«МНОГО БОЛИ ВЫПАЛО НА ТВОЮ УЧАСТЬ, — продолжал дракон. — НО МНОГО БУДЕТ И СЛАВЫ... И ЕЩЁ ЭТИ УЗЫ — О ДА, Я ИХ ЧУЮ... СТРАННАЯ, СТРАННАЯ ИСТОРИЯ. СТРАННЫЕ ПЕСНИ О ТЕБЕ СЛОЖАТ. МОИ СОРОДИЧИ ИЗО ВСЕХ ПЛЕМЁН БУДУТ ДЫШАТЬ ПЛАМЕНЕМ В ТВОЮ ЧЕСТЬ, ЕСЛИ ТЫ ВЫЖИВЕШЬ, ПРОРИЦАТЕЛЬ».

Мей благодарно поклонился.

— Я не слышал ничего более лестного, — вполне искренне сказал он. Дракон усмехнулся.

«ДА, ТЯЖЁЛАЯ ЖИЗНЬ, НО ОНА ТОГО СТОИТ. БУДЬ БЛАГОДАРЕН ЗА ТО, ЧТО ПОСЛАНО ТЕБЕ, ИБО ОТ КАЖДОГО УДАРА ТЫ СТАНЕШЬ СИЛЬНЕЕ И МУДРЕЕ, ЕСЛИ НЕ СЛОМАЕШЬСЯ. И ТЬМА НЕ КОСНЁТСЯ ТЕБЯ».

Мей вздрогнул. «Ты на пороге темноты, — вспомнилось ему. — Пустыня в твоей душе, и неплодным останется твоё семя».

— Мне говорили... другое.

«ПОТОМУ ЧТО ВСЕГДА ЕСТЬ ВЫБОР, И ОН ТОЛЬКО ТВОЙ. НЕ ВЕРЬ ЛИШЬ ТЕМ, КТО БУДЕТ УБЕЖДАТЬ В ОБРАТНОМ... НО ЧТО ПРИВЕЛО ТЕБЯ СЮДА, ПРОРИЦАТЕЛЬ? ТВОИ ВИДЕНИЯ?»

— Да. Лирд'Аллю грозит опасность... Грозит всему миру. Император собирается разбудить Спящую Богиню.

Дракон прикрыл глаза — как показалось Мею, с выражением скорби.

«МЫ ЗНАЕМ ЭТО, ПОТОМУ И ПОДДЕРЖИВАЕМ СЕРОГО КНЯЗЯ. ОН, ПРАВДА, ДУМАЕТ, ЧТО ПОВЕЛЕВАЕТ НАМИ, НО НЕ ЗНАЕТ, НАСКОЛЬКО ЭТО НЕЛЕПО ЗВУЧИТ... ЛЮДИ, ДА И ВООБЩЕ ВСЕ ПОДВЕРЖЕННЫЕ ЕСТЕСТВЕННОЙ СМЕРТИ, СКЛОННЫ ПРЕУВЕЛИЧИВАТЬ СВОЮ ВЛАСТЬ. ВПРОЧЕМ, СЕЙЧАС РЕЧЬ НЕ ОБ ЭТОМ. ТЫ ПРАВ, ПРОРИЦАТЕЛЬ, ЭТОТ МИР СЛИШКОМ ХРУПОК И НЕ ВЫДЕРЖИТ ПРОБУЖДЕНИЯ ТОЙ, КОГО ВЫ ЗОВЁТЕ БОГИНЕЙ. ОНА — ДИТЯ ИЗНАЧАЛЬНОЙ ТЬМЫ, КОТОРОЕ ЖАЖДЕТ ЛИШЬ СМЕРТИ ВСЕГО ЖИВОГО».

— Но почему тогда ей поклоняются столько веков? — вмешался Кнеша. — Почему эти жрицы мечтают её разбудить?

Ерлиенн перевёл на него зоркий взгляд.

«ПОТОМУ ЧТО ИСТИНУ ИСКАЗИЛИ В ЛЕГЕНДАХ. БОГИНЯ НИКОГДА НЕ ПРИНОСИЛА СЕБЯ В ЖЕРТВУ, А ВЕЛИКАЯ ВОЙНА КОНЧИЛАСЬ, КОГДА ЕЁ УСЫПИЛИ И ЗАТОЧИЛИ НА МОРСКОМ ДНЕ. ПЕРВЫЕ ЖРИЦЫ БЫЛИ ЕЁ БЕЗУМНЫМИ ПРИСЛУЖНИЦАМИ И МОЛИЛИСЬ ЗЛУ».

— Так почему бы просто не растолковать им всё это? А заодно Императору?

Из ноздрей дракона вырвалось облако пара — он насмешливо фыркнул.

«ЛЮДИ ВЕРЯТ В ПРИВЫЧНОЕ, ПОНЯТНОЕ, ВО ВНУШЁННОЕ С КОЛЫБЕЛИ. СКАЖИ ИМ НЕЧТО ПРОТИВОПОЛОЖНОЕ — И УВИДИШЬ, ЧТО БУДЕТ. ТЕБЕ ЛИ НЕ ЗНАТЬ, МАГ, КАК ЭТО БЕССМЫСЛЕННО».

— А Доминик? — вспомнил Мей. — Волшебник из Странников, которого нанял Император... Вы говорили с ним?

«КОНЕЧНО. ОН САМ НЕ ЗНАЛ, ВЕРИТЬ ИЛИ НЕ ВЕРИТЬ, НО В ИТОГЕ ПОСТУПИЛ ТАК, КАК ВЕЛЕЛА АЛЧНОСТЬ, А НЕ РАЗУМ. У НЕГО ПРОГНИВШЕЕ НУТРО».

— Но что-то ведь можно сделать? — в отчаянии спросил Мей. — Есть хоть какой-то выход или всё зря?

Ерлиенн помедлил с ответом.

«ВЫХОД ВСЕГДА ЕСТЬ. БОГИНЮ МОЖЕТ РАЗБУДИТЬ ТОЛЬКО СЛОЖНЫЙ РИТУАЛ С УСТАНОВКОЙ, СДЕЛАННОЙ ИЗ СЕРДЦЕВИНЫ МИРОВОГО ДРЕВА. ДОМИНИК РАЗДОБЫЛ КУСОК КЛАЙДА-ТРУМА С БОЛОТ И ПОСТРОИЛ ТАКУЮ УСТАНОВКУ. МОИ БРАТЬЯ И СЁСТРЫ С АРМАЛЛИОНА ГОВОРЯТ, ЧТО ОНА УЖЕ ТАМ, И НЕ ХВАТАЕТ ТОЛЬКО РЕШАЮЩЕГО ШАГА. НО, ЕСЛИ РАЗРУШИТЬ УСТАНОВКУ И УБЕДИТЬ ВЕРХОВНУЮ ЖРИЦУ ПОРВАТЬ СОЮЗ С ДОМИНИКОМ, ВСЁ БУДЕТ КОНЧЕНО».

Мей подумал о Клайда-Труме — об этом чудесном доме-дереве, питавшем целый народ, о его золотом величии. Чем можно разрушить такой материал? Простого огня или железа явно недостаточно...

И тут что-то будто щёлкнуло у Мея внутри, и до него дошло. Мысль казалась такой бредовой, что он не сразу решился поделиться ею — но от дракона её всё равно было невозможно было скрыть.

— А нет ли какого-то... особенного оружия, может быть? Способного поразить всё, даже сердцевину Древа?

Кнеша издал невнятный возглас — видимо, ему пришло в голову то же самое. Когда путешествуешь с прорицателем, перестаёшь верить в случайности.

«А ТЫ СООБРАЖАЕШЬ, — довольно промурлыкал Ерлиенн. — Я СРАЗУ ЗАМЕТИЛ ЕГО, НО РЕШИЛ НЕ ГОВОРИТЬ ТАК СКОРО. ЕСТЬ ДАВНО УТЕРЯННЫЙ ВЕЛИКИЙ МЕЧ, СПРЯТАННЫЙ В ГОРАХ, И ЛЮДИ СЧИТАЮТ ЕГО МЕЧОМ БДЯЩЕГО БОГА. ОН ДОЛГО ЖДАЛ ДОСТОЙНОГО ХОЗЯИНА».

— Замечательно! — бодро провозгласил Кнеша. — Если войска Императора ещё не на острове, мы наверняка успеем. Мей...

«ОНИ ТАМ, — перебил Ерлиенн. — ОНИ ТОЛЬКО ЧТО ПРИЧАЛИЛИ».

— Так зачем Вы нас обнадёжили, Огненный ветер, — устало вздохнул Мей. — Значит, всё было напрасно.

«ТЫ РАНО ОТЧАИВАЕШЬСЯ, ПРОРИЦАТЕЛЬ... — дракон снова поднялся во весь рост, точно хвастаясь блеском каменной брони. — СЛИШКОМ РАНО ДЛЯ ВОИНА. ТЕБЕ ПРИДЁТСЯ ПОБЫТЬ ВОИНОМ, ЕСЛИ ХОЧЕШЬ СПАСТИ ЛЮДЕЙ. Я МОГУ ПЕРЕНЕСТИ ВАС ТУДА ПРЯМО СЕЙЧАС — И ВЫ ОКАЖЕТЕСЬ В ГУЩЕ БИТВЫ. РИСКНЁТЕ ЖИЗНЬЮ, НО ПОЛУЧИТЕ ШАНС ВЫПОЛНИТЬ ТО, ЧТО ДОЛЖНЫ. СОГЛАСНЫ?»

— Так-так-так, погодите... — поспешно проговорил Кнеша. — Гуща битвы, Вы сказали? Думаю, мы должны это обсудить...

— Мы согласны, — оборвал его Мей, глядя в драконьи глаза. Ерлиенн уважительно склонил голову.

«ДА БУДЕТ ТАК».

Мей поднял свой меч и кивнул Кнеше — одним кивком показав, что возражения неуместны. Тот вздохнул и, смирившись, встал рядом. Дракон наклонился к ним и приоткрыл пасть. Мей с невольной дрожью увидел раздвоенный красный язык и устрашающие зубы в три ряда. Всё-таки, что и говорить, необычная форма для столь возвышенного создания...

«УДАЧИ ТЕБЕ, ПРОРИЦАТЕЛЬ».

Поблагодарить он не успел — в следующий миг их накрыла волна жара и горячего бело-рыжего света с синими прожилками. Волна колдовского драконьего огня.

ГЛАВА XV

По сравнению с другими ладьями из флота Императора, пришедшими по иным направлениям, они припоздали — и, причалив на рассвете, увидели, что битва уже началась. Как только ноги Белки коснулись берега Армаллиона, чёткий порядок сменился совершеннейшим месивом, и он окончательно перестал что-либо понимать.

Белка считался оруженосцем Карпа, но по просьбе Чибиса его оставили с лучниками возле кораблей — подавать стрелы. Дело было простое и ясное, но очень хлопотное: Белка почти непрерывно бегал, наполняя колчаны, и с трудом мог оценить общую обстановку. А обстановка эта оставляла желать лучшего: с одной стороны, имперские воины уже выбили тараном городские ворота и подожгли деревянные укрепления, так что бой давно шёл на улицах Армаллиона, с другой — солдаты Князя оборонялись отчаянно, а в небе парили драконы. Отец всё-таки был неправ, называя их сказкой.

Да, Белка видел их — они кружили над каменистым островом, точно чудовищных размеров вороны над засеянным полем, и действительно дышали огнём. Собственно, и лучникам полагалось защищать корабли скорее от них, чем от вражеских воинов — хотя и те очень настойчиво пытались поджечь ладьи, когда прорывались через оборону на берегу. На взгляд Белки, это вообще была глупая и обречённая на неудачу затея; он удивлялся, как большинство суден ещё не разрушено, хотя от двух ладей дальше к северу уже остались одни обгоревшие остовы. Видимо, драконам было не до кораблей, пока они поливали пламенем город в тех местах, где скапливались имперцы — и в таком случае даже шапки невидимости были плохой защитой. Что до шапки Волка, то Белка в горячке и беготне сначала совсем забыл о ней, а потом, вспомнив, отдал Чибису — ему, не закрытому от драконов ничем, в отличие от меченосцев в городе, она была явно нужнее.

Белка никогда, даже в ночном кошмаре, не мог представить, что бой изнутри выглядит именно так — просто мясорубка, хаос и смерть. С позиции отряда лучников и берег, и большая часть города прекрасно просматривались, и он видел то, что творилось там, подробнее, чем хотел. Толпы бегущих куда-то, мечущихся мужчин, истошные вопли десятников и сотников, вспоротые животы, отрубленные конечности, обломки камней, горящие деревяшки — и пламя, пламя, пламя с едким дымом... К тому же полудню прибрежную гальку залило кровью, и по морю остров теперь окаймляла широкая алая полоса. К полудню же Белку перестало выворачивать и трясти при виде обгоревших и изуродованных трупов — какое-то странное отупение овладело им, он не чувствовал уже ни холода, ни тошноты, ни усталости, ни страха. Лишь изредка вспоминал, что где-то там, на этих безумных, полуразрушенных улицах, рубятся Волк и Карп — и неприятно сжималось сердце.

Хайлир (который, кстати, не приплыл на Армаллион лично и этим окончательно разочаровал Белку) приказывал не брать пленных, да и солдатам было не до горожан, но, слыша доносившиеся то и дело женские крики, Белка не был уверен, что имперцы так уж мирно обращаются с ними. Вообще люди роились в постоянном движении, то собираясь в большие группы, то снова растекаясь по укрытиям, тщетно пытаясь спастись от драконьего огня и от мечей воинов Лирд'Алля, добрая четверть которых скрывалась под волшебными шапками. Над островом стояли чад и гул, будто над кипящим котлом — только в этом котле кипела кровь. Белка в жизни не видел столько крови и столько не прикрытой ничем жестокости. Никакой красоты и никакого героизма не было в скрежете лезвий друг о друга — до высеченных искр, в коротких столкновениях, заканчивавшихся обычно раной в живот или грудь, в ударах из ниоткуда под прикрытием колдовства, в быстром подрезании сухожилий, в стрелах, попадавших то в плечо, то в глаз, то в шею, в истошных криках и красных фонтанах, которые за всем этим следовали. Люди падали на колени и на бок или лицом вниз — и умирали, умирали десятками и сотнями, сразу или долго, истекая кровью, и Белка знал, что это нормально, что таков порядок войны, что он ничем не может помочь им, но разум отказывался принимать это.

Однажды прямо ему под ноги прикатилась отрубленная голова, и он, содрогнувшись, заставил себя перевернуть её лицом вверх, чтобы убедиться, что черты незнакомы — а потом, не выдержав, прошептал короткую молитву Бдящему Богу, сжав в кулаке оберег дяди Крота. Обращаться к Спящей Богине Белка не решался: всё-таки теперь он был одним из тех, кто осквернял её священную землю.

Льёреми перешла зенит, а Армаллион всё ещё держался — и, по крайней мере, Храм, высившийся по другую сторону города мрачной скалой, оставался в полном распоряжении Князя. Сам Князь на поле битвы пока не показывался. Белка гадал, почему; глядя на драконов и на то, как мало вреда им причиняют людские стрелы (а точнее, совсем никакого; не зря ведь их, должно быть, зовут каменными), он легко мог вообразить Князя вылетавшим из Храма верхом на ещё большей крылатой громадине и наносящим непоправимый ущерб объедкам их войска. По крайней мере, на его месте Белка поступил бы именно так.

Пока его одолевали эти мрачные размышления, Чибис не терял время и тратил одну стрелу за другой; к нему Белка, пожалуй, подбегал чаще, чем к другим лучникам. Вот и сейчас он снял шапку, возникнув из пустоты на прежнем месте и, задыхаясь, провёл рукой по вспотевшему лбу, к которому прилипли русые кудри.

— Воды.

Белка проворно отстегнул от пояса почти опустевшую фляжку и подал ему. Чибис жадно осушил остатки и протянул пустой колчан.

— Долго это ещё продлится? — спросил Белка, вкладывая туда пучок длинных невесомых стрел с выкрашенным в жёлтое имперским оперением; у стрел врага оно было, разумеется, серым. Чибис хрипло хохотнул; взгляд у него был немного безумный — почти как у Волка.

— А что, домой захотелось?... Продлится, пока не вынудим сдаться эту тварь, — он показал в небо. — Его зверушек мы точно заставили поплясать. Глянь-ка, этот утыкан нашими стрелами, что твой ёж, — ещё один страшный смешок. Белка с сомнением поскрёб в затылке.

— Ты бы не стоял без шапки так долго.

Чибис отмахнулся.

— Я не боюсь — этой птичке тоже нужно время, чтоб подогреть для нас новую порцию... Да и плевал я на эту...

Конец его фразы исчез в грохоте, и Белка, вздрогнув, развернулся к городу. Увиденное поразило его: целая пристройка Храма, тоже казавшаяся частью скалы, вдруг просто пропала. Он отлично видел её отсюда: у самой земли, совсем близко к морю, похожая на нарост поверх исполинского каменного тела, она скрылась в облаке дыма, и теперь на её месте зияла дыра с неровными краями — как если бы кто-то отхватил кусок. Белка изумлённо заморгал, а Чибис выругался.

— Началось. Я всё ждал, когда он начнёт, — процедил он.

— Что начнёт? — не понял Белка. Ему-то казалось, что Князь скорее заканчивал.

— Когда введёт в игру колдунов, — тут грохот повторился, и до Белки дошло: первый отряд имперцев добрался-таки до Храма, и сейчас они копошились внизу у отвесной стены, устанавливая приставные лестницы; а сверху, из узкой бойницы, прямо на них выкатился большой огненный шар, следом — ещё один... Белка различил даже фигурки женщин в разноцветных одеяниях, которые лили из бойниц и окон горячее масло, воинственно потрясали кулаками и швыряли камни из пращей. Огненные шары возникли и в другой части города — кажется, в районе рынка, где кипела особенно ожесточённая битва. Стоит ли говорить, какие разрушения они оставляли за собой и что происходило с людьми, попадавшими под них. Белка подавил очередной рвотный позыв и в ужасе отвернулся.

И сразу заметил кое-что ещё, не менее странное: из пролома в Храме выскользнула тонкая фигурка — женщина, наверное, жрица — заметная с такого расстояния только благодаря белому одеянию, которое выделялось на фоне скалы, точно лебяжье перо на чёрной воде. Женщина постояла в нерешительности, оперевшись боком об обломок стены, а потом решительно двинулась в сторону — к узкой тропке, проложенной по одной из морщин-выступов Храма наверх. Почему-то встревожившись, Белка проследил взглядом за тропкой; заканчивалась она высоко, лишь немного ниже вершин Храма, и взбиралась на жутковатого вида утёс, нависший прямо над морем. Белка не мог взять в толк, что там понадобилось этой чудачке — утёс был совершенно пуст, — но она невозмутимо карабкалась вверх, не удостаивая вниманием драконов, огненные шары, стрельбу из Храма и захлестнувшую город резню.

Белка помотал головой, возвращаясь к действительности. Дракон, в которого, упорно кусая губы, целился Чибис, отлетел к рынку, чтобы присоединиться к своим каменным сородичам и поливать огнём то, что от него осталось. Борьба у стен Храма по-прежнему шла с переменным успехом, и несколько имперцев в панике неслись к морю, пытаясь сбить пламя с подожжённой одежды и скинуть кольчуги.

Белка дёрнул Чибиса за рукав.

— Ну, чего тебе ещё?...

— Смотри, — он указал на женщину. Чибис дёрнул плечом.

— Лезет и лезет, тебе-то что. Какая-нибудь помешанная — кто их разберёт... — Чибис был непримирим ко всем сторонникам Князя, и даже его шутливая мягкость с женщинами в такие моменты не существовала. Но Белка возразил:

— А разве белое носит не одна Верховная жрица?

— Вроде бы так...

— Так значит, она союзница его величества! — Белка занервничал всерьёз, потому что женщина неуклонно, хоть и медленно, приближалась к утёсу; тропа теперь шла почти отвесно, и она ползла, видимо, выбиваясь из сил. — Помнишь, Волк говорил, что слышал от хайлира, будто Князь держит её в плену за это?

— Не лезь ты в это, Белка, — поколебавшись, посоветовал Чибис. — Не нашего ума дело. Может, это и не она вовсе... Эй, ты что делаешь?!

Но Белка уже не слушал: он знаками подозвал ближайшего оруженосца — веснушчатого, лопоухого Шмеля — и вручил ему свою связку стрел.

— Я мигом, — бросил он, однако Чибис железной хваткой сдавил ему плечо.

— Совсем свихнулся?! Гляди, что там творится!

— Но она же в море бросится — это и слепому ясно! Я не могу так, Чибис!..

— Тоже мне герой!.. Этот треклятый утёс у самого Храма — от тебя костей не останется, пока ты доберёшься!

— Пусти, я ненадолго, — он резко присел, так что Чибис покачнулся, не успев нагнуться (Белку впервые обрадовала их разница в росте), и побежал к утёсу вдоль берега. Вдогонку ему понеслись проклятия Чибиса — а ещё что-то тяжёлое и мягкое, ударившееся между лопаток. Белка оглянулся — конечно же, шапка-невидимка... Их с Чибисом уже разделила небольшая толпа, да и времени не было, поэтому он только благодарно вздохнул и натянул её.

Приятное тепло прошлось по нему от макушки до пяток, оставив после себя лёгкое покалывание и сладковатый привкус во рту. Белка поднёс к глазам руку — и не увидел ничего, кроме мокрой гальки и обгорелых деревяшек на земле. И решил, что это их волшебство — не такая уж плохая штука...

Он рванулся к скале со всей возможной скоростью — он не бегал так даже от Выдры, когда тот бывал особенно зол. В сапогах хлюпала вода, а тяжесть меховой куртки пригибала к земле, но Белка почти летел, упиваясь чувством защищённости: воины и оруженосцы сновали поблизости, но для всех он был пустым местом — для всех, включая драконов Князя... Совсем недалеко раздался крик ужаса, и Белка шарахнулся в сторону — очень вовремя: в паре шагов от него рухнул огненный шар и рассыпался чёрной массой, исходившей жаром; камни под ней зашипели, накрывшись облаком пара.

Белка провёл рукой по вспотевшему лбу и побежал дальше; вот под ногами та тропка, а впереди мелькает белая ткань... Он понятия не имел, откуда в нём взялась уверенность в том, что жрица собирается спрыгнуть, — он просто почему-то в этом не сомневался, как и в том, что обязан этому помешать, иначе случится что-то ужасное. Он влез на утёс, подтянувшись руками и чуть не уронив шапку, как раз в тот миг, когда женщина подошла к самому краю и замерла, глядя на море. Там стояли имперские ладьи, отсюда похожие на стаю неуклюжих уток. Белое платье женщины трепетало на ветру вместе с длинными, спутанными тёмными космами, стелившимися по напряжённой узкой спине, и Белку кольнул страх: что, если он всё-таки ошибся и она готовится к какому-нибудь обряду, а не замышляет самоубийство?... Но женщина, склонив голову, оторвала от земли одну ногу...

— Нет, госпожа!.. — Белка услышал собственный вопль, а мгновение спустя обнаружил себя лежащим на животе и схватившим женщину за руки. Она повисла над бездной — прямо над острыми камнями и водой внизу — и смотрела на Белку с полным непониманием. Шапка съехала, и она его видела — но явно не могла сообразить, как он появился на утёсе.

«Я же не удержу её», — обречённо подумал Белка — но почему-то удерживал, словно женщина весила не больше тряпичной куклы. Собственно, это было близко к истине — кожа да кости, но всё-таки... Белка сжал её ледяные запястья и, упираясь в землю носками, потянул вверх. Жрица не сопротивлялась, но и не особенно помогала ему — могла бы хоть поставить ногу на какой-нибудь там выступ, глупая баба... Разозлившись, он даже не сразу поймал себя на непочтительной мысли о Верховной. Впрочем, сейчас всё это стало совершенно неважным.

Он вытащил женщину, и она попыталась встать, но ноги подкосились.

— Госпожа... — выдавил Белка — и осёкся. С дрожью — от пережитого или от пронизывающего ветра, он не брался судить, — женщина села и притянула колени к груди, напоминая обиженную девочку. По бледным щекам текли слёзы, но она не смахивала их, точно не замечая. Глаза у неё были тёмные — настолько, что не видно зрачка, — и просто огромные, с нездоровым блеском. Белка не знал, что у людей бывают такие глаза.

Он набросил ей на плечи свою куртку, и она впервые взглянула на него осмысленно — и столько неизбывной скорби было в этом взгляде, что у Белки защемило сердце.

— Кто ты такой? — глуховатым голосом спросила жрица. Со стороны города раздался драконий рёв, и Белка пожалел, что не сумеет распознать, рёв это боли или торжества. Ему пришло в голову, что они на одном из самых открытых участков — чудная мишень для кого угодно, хоть с суши, хоть с моря. Надо скорее убираться отсюда.

— Оруженосец из войска Лирд'Алля, госпожа. Здесь опасно, Вам лучше...

— Как твоё имя? — требовательно перебила она. И на что ей это, тоскливо подумал он. Руки чесались надеть шапку, но это было бы жутко невежливо — заставлять жрицу Богини беседовать с пустотой... Отец бы его не одобрил.

— Белка, госпожа.

— Почему ты спас меня?

Белка задумался. Ему было неловко под взглядом этой женщины — она смотрела так, точно сквозь череп видела все его мысли, а ещё немного напоминала мачеху... Да и вообще вся ситуация отдавала бредом. Но ответить, кроме правды, было нечего, поэтому он так и сказал:

— Я не знаю.

— Ты знаешь, кто я? — женщина встала, пошатываясь. Она была выше Белки, с гордой и даже величественной осанкой — хотя измождённая и грязная. — Я была Верховной жрицей Ордена Богини. Твои друзья сейчас сражаются с моими сёстрами. Вы принесли кровь на наш остров и хотите залить ею пол нашего Храма...

— Но, госпожа, — промямлил поражённый таким напором Белка, — разве Вы не заключили союз с его величеством?...

— О, не напоминай мне! — воскликнула жрица и, поникнув, с совершенно безумным лицом вцепилась пальцами в волосы. — Как же я ошиблась... Как ошиблась и как наказана... Зачем, зачем ты помешал мне умереть, мальчик? Теперь у меня не хватит мужества — а это было необходимо... Ты не знаешь, каково жить с такой виной, — почти простонала она и снова беззвучно заплакала, пробормотав что-то непонятное — не то «Шаварас», не то «Аштарас»... «Заклинания», — в ужасе подумал Белка и нерешительно коснулся её локтя. Он всегда чувствовал себя беспомощным при виде плачущих женщин, а плачущие ведьмы ему и вовсе до сих пор не попадались...

— Госпожа, давайте я отведу Вас к нам на корабль... Спрячу в трюме, Вы будете в безопасности. Там Князь не доберётся до Вас. Бой скоро кончится, — («Только неизвестно, как», — мрачно признал он про себя), — и Вы сможете отплыть на материк с первым попутным ветром... Госпожа...

Но она не слушала его, спрятав лицо в ладонях и умоляя кого-то далёкого о прощении, обещая воспитать какого-то там ребёнка, если Серый Князь откажется от него... Шум битвы приближался, и Белка, решившись, уже был готов силой увести жрицу отсюда, если понадобится, или, плюнув на всё, вернуться к своим (в конце концов, могла бы и поблагодарить) — однако резкий свист у самого уха помешал ему. Голову швырнуло в сторону от невыносимой боли в виске, а перед глазами заплясали искры...

«Праща», — успел понять Белка, прежде чем густая и тёплая тьма поглотила его.

ГЛАВА XVI

Раньше Мей не знал, что драконье пламя способно открывать порталы. Да что там — он был убеждён, что под ним нельзя выжить, не будучи каким-нибудь огненным демоном или не умея выстраивать защитные сооружения из зеркал, которые так любят Отражения.

Оказалось, что он ошибался: в шквале огня из пасти Ерлиенна было... красиво. Мей понимал, что это звучит безумно, но именно так чувствовал: будто очутился внутри нераскрывшегося жёлто-багряного цветка, по лепесткам которого вились синие и белые прожилки. Его объяли жар и покой, а время точно остановилось; несколько упоительных секунд он был как бы за пределами собственного тела, заворожённый дыханием Эсалтарре, чьё невидимое присутствие ощущалось поблизости, позабыв о мече Бдящего Бога, войне, даже о Кнеше и Даре... Но блаженство до обидного скоро закончилось: портал выплюнул Мея в холод и в самое сердце битвы.

От тяжести меча он чуть не потерял равновесие, а потом обнаружил, что положение и без того довольно неустойчивое: они оказались на каком-то утёсе — небольшом отростке скалы, зависшем прямо над морем. Внизу ревели волны, но ещё громче были крики и треск огня, которые ветер доносил с запада вместе с тошнотворным запахом горящей плоти. Мей посмотрел туда и остолбенел.

Всё-таки они опоздали слишком сильно.

— Да... — протянул Кнеша, созерцая творившееся в портовом городке: трёх каменных драконов, нарезавших круги, точно стая голодных грифов, горящие у берега корабли, залитую кровью и заваленную изрубленными телами гальку... — Выходит, такие путешествия занимают больше времени, чем через обычный портал.

— Выходит, — машинально откликнулся Мей, облизав пересохшие губы. Он пытался определить, где имперские войска и где защитники Армаллиона, но все отличительные знаки и знамёна настолько обгорели, покрылись грязью или пропитались кровью, что жёлтого не осталось, как и серого. Он шагнул в сторону, чтобы скала не перекрывала часть обзора; в городе было несколько очагов схватки, но, кажется, самый ожесточённый бой кипел чуть за его стенами, у высоких железных ворот, ведущих внутрь этой самой скалы и сейчас наглухо закрытых засовом. Значит, это и есть...

— Храм Богини, — Кнеша озвучил его мысль. Мей кивнул, и, запустив пятерню в волосы, вдруг понял, что она дрожит. Этого ещё не хватало... Ему не раз доводилось видеть битвы, случалось и самому попадать в переделки, и трусом он вовсе себя не считал, хотя умелым воякой назвать ни за что бы не решился. Однако привыкнуть к этому было выше его сил — к своему стыду, он ужасно завидовал невозмутимости Кнеши.

— Надо найти, где разместили механизм Доминика, — собравшись с силами, сказал он, и, заведя руку за спину, достал меч. Клинок отозвался приветственным звоном, и Мей, скользнув ладонью по острым граням изумруда в рукояти, ощутил, как к нему возвращается уверенность. — Как ты думаешь...

— Я могу отвести вас туда, — раздался где-то совсем рядом женский голос.

Женщина отделилась от скалы, как тень, буквально в паре шагов. Мей удивился, как никто из них сразу не заметил её, и на всякий случай не стал убирать меч.

— Кто Вы такая? — незнакомка скривила тонкие губы в странной улыбке, и Мей, невольно отметив, что это у неё получается не менее безумно, чем у Кнеши, обратил наконец внимание на её одежду — грязное и потрёпанное, местами порванное, наглухо закрытое одеяние. Белое.

Он вздрогнул и посмотрел ей в глаза. Очень тёмные, почти чёрные — зрачок едва различим; большие и свирепые, как у хищной птицы. Всего только и красивого на худом немолодом лице, что эти глаза.

Ошибиться он не мог — женщина из его видения. Мей порылся в памяти и вспомнил, как назвал её Император.

— Госпожа Сейхтавис?

— Да, — после небольшой заминки она кивнула. — Но лучше зовите меня Змейкой... Вас только что здесь не было, откуда...

Её вполне закономерные расспросы прервал чей-то стон. Жрица ахнула и с неожиданной прытью бросилась назад — ближе к скальной толще, где располагался самый защищённый на утёсе пятачок земли, укрытый в тени и густо поросший мхом. Мей лишь теперь заметил, что там что-то шевелится — точнее, конечно, кто-то. Раненый? Этого ещё не хватало... Он смущённо переглянулся с Кнешей, который явно понимал не больше его, всё-таки спрятал меч и приблизился.

Сейхтавис (или Змейка — мирское имя, которое почему-то предпочитала странная женщина) озабоченно склонилась над застывшим в обмороке хлипким пареньком лет двенадцати-тринадцати. Он был без доспехов, зато с жёлтой нашивкой Лирд'Алля на рукаве; из маленькой, но чрезвычайно опасной раны на виске всё ещё сочилась кровь. Жрица приложила к ней кусок ткани, шепча что-то неразборчивое и поддерживая паренька под затылок бережно, точно сына. Мей был сбит с толку — во-первых, он знал, что жрицы Богини обязаны блюсти безбрачие, а во-вторых — как раненый подросток оказался настолько далеко от своих?

— Череп повреждён? — спросил он, решив не тратить время на выяснение подробностей. — Чем его ранили?

Змейка качнула головой.

— Камнем из пращи. Кажется, кость цела, но задели довольно сильно... Он спас мне жизнь, я не оставлю его вот так, — она беспомощно воззрилась на Мея. — Кто-нибудь из вас может отнести его к кораблям?... Если вы не люди Князя.

У Мея сжалось сердце, но тут поспешил вмешаться Кнеша.

— Госпожа моя, Ваш порыв похвален, но мы вряд ли поможем мальчику, если потащим его вот через это, — он махнул рукой в сторону берега, где лучники продолжали отстреливаться от драконов, а с кораблей к городу спешили последние резервы мечников. — Сами видите, как всё чудесно просматривается, а тут к тому же эти дилетантские огненные шары — не знаю, кто ещё пользуется такими грубыми заклятиями...

— Князь нанял островных колдунов-самоучек, — рассеянно пояснила Сейхтавис, не сводя глаз с паренька, который всё сильнее бледнел и шарил руками по мху, но в себя не приходил. — Но как же...

— И, к сожалению, нам не очень-то желательно приближаться к имперским войскам, — перебил Кнеша и мягко дотронулся до плеча жрицы, доверительно улыбаясь — видимо, решил пустить в ход все свои чары. — Оставьте его здесь, госпожа, так его не заметят ни с берега, ни с Храма — камень ведь оттуда пустили?

— Да, но...

— Так сейчас им не до того, насколько я могу судить. Взгляните-ка — ещё чуть-чуть, и ворота начнут таранить. Там только успевай поворачиваться... Кстати, как это княжеское войско пропустило их так далеко?

Запутавшись в чаще его слов, жрица некоторое время молчала, потом выговорила:

— Шапки... У них есть... — тут глаза у неё расширились, сделавшись ещё больше, и она принялась обследовать землю вокруг паренька. — Шапки невидимости — он ведь тоже пришёл в ней... Она должна быть где-то здесь...

— Вот эта? — Кнеша поднял и отряхнул добротную меховую шапку; Мей мог бы поклясться, что он давно заметил её и ждал подходящего момента. — Как интересно, никогда не видел ничего подобного...

— Отдайте, — жрица бесцеремонно, без всякого страха выхватила у него шапку и, перевязав голову пареньку, водрузила её сверху. Мей и моргнуть не успел, как мальчик исчез — пустое место да примятый мох. Что и говорить, очень полезная магия — Император знает, что делает.

Во всех случаях, кроме Богини.

— Но ведь так его не найдут свои после боя... — опомнилась Змейка и снова потянулась к шапке, но Кнеша осторожно и твёрдо удержал её.

— Госпожа моя, если кость цела, он очнётся и сам — если не сможет дойти, то достанет ума позвать на помощь. Если же нет... Иногда жертвы неизбежны. Вы сделали для него всё, что могли. Умоляю, время дорого, а нам очень нужна Ваша помощь.

— На чьей вы стороне?

— А Вы?

Она помолчала.

— Уже ни на чьей. Князь держал меня в плену за сговор с Императором и Домиником, но сейчас я просто хочу прекратить всё это. Раньше же...

— Мы знаем, — прервал Мей, и она удивлённо умолкла. — Вы хотели разбудить ту, кому служите. Пожалуйста, выслушайте меня — это очень важно, там гибнут люди, и погибнут ещё многие, если Вы не поймёте... Богиню нельзя будить. Конечно, Вы думаете иначе, Вы думаете, что с её пробуждением наступят новые времена...

— Они действительно наступят.

— Да, но не в том смысле, — «Она же фанатичка», — в отчаянии напомнил себе Мей. Как в пару минут убедить фанатика, что дело его жизни было ложью?... — Ваш мир будет разрушен, просто не выдержит такого перекоса сил...

— Конечно, не выдержит, — спокойно сказала Змейка. — Я всегда это знала.

Мей некоторое время таращился на неё без каких-либо дельных мыслей. Да что там — пожалуй, без мыслей вообще.

Как это возможно? Бывает ли такое?

— Эмм... То есть Вы знали, что пробуждение Богини приведёт к концу света, и всё-таки добивались этого? — уточнил Кнеша, интерес которого к этой женщине явно возрос в разы после таких слов. Змейка кивнула.

— Само собой. Это не разглашается, но в Ордене учат не рыбу потрошить... Все, кто способен хоть немного думать, рано или поздно понимают это. Таких, разумеется, единицы, и кто-то из них обычно становится Верховной. Она должна быть посвящённой — таков закон.

Несколько секунд царило молчание, и из оцепенения Мея вывел только драконий рёв где-то совсем неподалёку. Он вздрогнул и вжался спиной в скалу, вдруг осознав, что против Эсалтарре даже меч Бдящего Бога будет бесполезен.

— Другими словами, конечная цель Ордена — уничтожение всего живого? — Кнеша продолжал докапываться до истины, и его интерес определённо переходил в восхищение. Его всегда болезненно занимали извращения всякого рода. Мей вздохнул; боги, сколько же времени они потеряли... Такого шанса больше не будет. Сейхтавис должна знать, где лежит это чудовище, но какие силы нужны, чтобы заставить её отвести их туда? Неужели придётся прибегнуть к оружию? Одна мысль об этом была ему отвратительна, но если это единственный способ...

— Не совсем так, — снисходительно улыбнулась Сейхтавис. — Считается, что пробуждение Богини очистит мир от скверны, истребит всё греховное и ненужное... Но я давно не верю в это. Я была не старше его в день, когда добралась до правды, — она кивнула на место, где минуту назад лежал раненый. — И, сколько себя помню, я искренне хотела этого. Я жаждала смерти, всеобщего небытия. В жизни столько боли — так разве это не высшее счастье, казалось мне? Просто не существовать...

— А Император знает? — спросил Мей, которого пронзила почти физическая боль от этих признаний. — Или Серый Князь?...

— Нет, конечно. И внутри Ордена тайна известна лишь избранным, а уж мужчины никогда до неё не допускались. Мужчины живут днём и ясностью, служат Бдящему Богу... Есть старое местное присловье — о том, что вам не понять красоты трёх вещей: покоя, темноты и гниения, — она помолчала, будто перебирая что-то в памяти. — Но я изменила своё мнение, не смотрите на меня так. Иначе не стала бы рассказывать всё это. Случилось... Кое-что, перевернувшее меня. Неважно, что именно. Я отреклась от своего сана. Я хочу, чтобы Праматерь спала вечно.

У Мея словно гора рухнула с плеч. Он собрался поблагодарить Змейку и скорее отправиться в путь, но Кнеша недоумённо спросил:

— А как Вы узнали, что можете нам доверять? И что наша цель — не дать Богине проснуться?

Жрица загадочно улыбнулась и впервые показалась Мею... Не красивой, нет, но какой-то пугающе притягательной. Так, как она, должны выглядеть ведьмы во время обрядов — с этими чёрными космами и подвижными длинными пальцами...

— Разве может быть союзником Богини тот, кто приходит искать волшебную паутину из древесины Клайда-Трума вот с этим мечом за спиной?...

Дорогу до нужного места они начали, прячась в тени и царившей вокруг суматохе. Кнеша отдал Сейхтавис свой плащ, чтобы она, закутавшись в него, не была так заметна в белом, а Мей старался по возможности не поворачиваться к встречным спиной, чтобы не вызвать подозрений роскошной отделкой ножен и рукоятью меча. Почти бегом спустившись по крутой тропке, жрица привела их к большому неровному пролому у самой земли — в той части, которую можно было бы назвать фундаментом, не располагайся Храм внутри скалы. Зияющая дыра высотой в полтора человеческих роста явно не образовалась сама по себе, о чём красноречиво свидетельствовали лежавшие вокруг обгорелые тела; Мей содрогнулся, наблюдая неестественные, отчаянные позы, в которых людей настигла смерть. Вообще же здесь было довольно безлюдно, ибо сердце боя действительно сместилось к воротам.

Сейхтавис нырнула в пролом, но потом остановилась и оглянулась, неуверенно глядя на них:

— Требуется так много сил, чтобы провести в Святилище Праматери постороннего, тем более мужчину... Оттого и Серый Князь до сих пор не попал туда. Это место защищено древней магией. Боюсь, меня не хватит на вас обоих.

— Так не пойдёт, госпожа моя, — возразил Кнеша, явно сдерживая раздражение. — Жизнь моего друга слишком ценна, чтобы отпускать его в такое место в одиночестве.

После этой фразы, сказанной вполне серьёзно, Мей на мгновение потерял дар речи. Потом прокашлялся и, решив оставить обсуждение этого до лучших времён и более мирной обстановки, предложил:

— Мы могли бы разделиться. Если бы ты пока нашёл Серого Князя...

— Да, это было бы замечательно! — воскликнула Сейхтавис, прямо-таки засветившись изнутри. — Вы отлично подойдёте на роль императорского посла. Вы выглядите и говорите именно так, как нужно; остановите эту глупую бойню!..

— Я, конечно, польщён, — пробормотал Кнеша, с сомнением глядя в сторону ворот. — Но, во-первых, велика вероятность, что меня поджарят или подстрелят раньше, чем я попаду на переговоры, а во-вторых — где я его найду?...

— Представьтесь послом и спросите любого княжеского воина, Вам сразу укажут дорогу.

— Имперцы услышат меня и уличат в обмане.

— Они ведь простые люди, им невдомёк, кого и зачем присылает командование. Вы можете сказать, что прибыли только что. Прошу Вас...

— Дельная мысль, — поддержал её Мей. — Попроси по крайней мере приостановить битву, в ней нет ни малейшего смысла. Скажи, что Орден переменил мнение, а Армаллион сохранит нейтралитет... И вообще, по некоторым причинам, — он многозначительно приподнял бровь, намекая на давнее знакомство Кнеши и Князя и ту почти вассальную службу, которую Князь нёс для него, — успех тебе почти обеспечен.

— Ладно, ладно, — Кнеша поднял руки, сдаваясь под двойным напором. — Я попробую, но ничего не обещаю... В том числе и остаться в живых — так что не удивляйся, если вдруг потеряешь сознание от боли... Простите, госпожа, долго объяснять. Отдайте мне хотя бы мой плащ, чтобы я больше походил на посла и меньше — на бродягу.

Мей хмыкнул: Кнеша вряд ли напоминал бы бродягу даже в сгнивших лохмотьях и комьях грязи, разве что задался бы такой целью намеренно. Но Сейхтавис вернула ему плащ, став белым пятном в чёрной пасти провала.

— Идите за мной след в след, — сказала она Мею, — не останавливайтесь и ни в коем случае не оборачивайтесь. Не касайтесь стен, не верьте голосам и видениям, если они доберутся до Вас. Говорите только со мной.

Она протянула руку к стене, вытащила из скобы факел, и он вспыхнул у неё в руке. Мей напрягся: это не было той магией, к которой привык он и которой обучали Отражения — скорее что-то вроде Силы Нери, когда её источник — где-то вовне. В случае жрицы источником явно была Богиня, и Мею стало не по себе в исходивших от неё потоках волшебства, подспудных и неочевидных. Что, если в последний момент она передумает и решит помешать ему?... Он отбросил эту мысль и шагнул в пролом вслед за Сейхтавис.

— Удачи, — пожелал Кнеша, и Мей выдавил улыбку в ответ.

Они долго петляли по тёмным коридорам, спускаясь глубже и глубже в тёмное чрево скалы. Это было очень похоже на путь за зельем для Тролля, только в укрупнённых масштабах: тоннели представляли собой всё-таки прорытые людьми, хоженые помещения. При этом обжитые места вроде подземелья с рядами опустевших зарешёченных темниц, большого холодного погреба, многочисленных лестниц и переходов, которые начинались и заканчивались грубо вырубленными арками, чередовались с заброшенными участками, где гуляли сквозняки, процветала плесень да шарахались от света факела летучие мыши. Сейхтавис уверенно шагала вперёд, и Мей только диву давался, как она запомнила этот сумасшедший маршрут.

В какой-то момент проходы стали уже, потолки — ещё ниже, и спёртый воздух теперь мешал дышать. Однажды Мей закашлялся, ощутив непривычную боль в груди, и Сейхтавис недовольно дёрнула плечом, призывая к тишине. Но терпеть становилось сложнее по мере спуска. Вскоре меч начал наливаться странной тяжестью — до того, что заныла спина. Ещё через сотню шагов каждый вдох отдавался болью в рёбрах, как если бы Мей сломал парочку, так что он еле поспевал за жрицей, которая явно не испытывала никаких неудобств.

Когда идти стало совсем невмоготу от звона в ушах, испарины и радужных кругов перед глазами, Мей даже собрался просить о передышке, но тут перед ними выросла покрытая резьбой каменная плита. Сейхтавис остановилась перед ней и обернулась; в дрожащем свете факела её узкое лицо с острыми чертами казалось ещё бледнее.

— Теперь будет сложно, — предупредила она. — Святилище начнёт сопротивляться Вам.

Мей задохнулся от такой новости.

— То есть до сих пор не сопротивлялось?...

— До сих пор были обычные охранные чары, давление и магия самого Храма. Дальше всё намного сложнее... Помните, что я сказала наверху.

Сейхтавис с невнятным шёпотом провела ладонью по плите, и Мей лишь сейчас понял, что изображала резьба: неумелые рисунки пыток и казней. Он прикусил губу и дотронулся до зеркальца на поясе, чтобы успокоиться. Однако оно было бессильно здесь — как и любые его способности, кроме Дара.

Плита, скрежеща, отъехала в сторону, и у Мея вырвался возглас удивления. Вот чего он точно не ожидал...

Они вступали в очередной тоннель, но совсем другого рода: пол и стены были прозрачны, словно большая трубка из стекла или горного хрусталя, а за ними плескалась синь. Тёмные массы воды, пропускавшие жалкие остатки света Льёреми, со всех сторон окружали небывалый тоннель, сделанный точно стеклодувом-великаном, и Мей не мог оторвать взгляд от поразительного зрелища. Изнутри тоннель освещали мягко сияющие белые сферы; в их отражённом дробящемся свете мимо проплыла медуза, похожая на порванную вуаль. Мей восхищённо проследил за её полётом; тоннель уходил в даль и глубь и заканчивался чем-то тёмным, неразличимым отсюда.

Кто, как, когда мог сотворить это?! И почему внутри свободно можно дышать?

Мей был готов задать вопросы вслух, но Сейхтавис приложила палец к губам.

— Тише, не выделяйте своё присутствие... Вас и так заметят.

Как выяснилось через пару шагов, она была права. На Мея навалилась такая тяжесть, что колени подогнулись, и он сполна прочувствовал, что находится под толщей воды. Неумолимая Сейхтавис даже не оглянулась и лишь задула ставший ненужным факел. Стиснув зубы от натуги, Мей сделал ещё шаг. И ещё один.

Уходи.

Он вздрогнул. Голос, глубокий и звучный, заполнил весь тоннель, но жрица никак на него не отреагировала. Вспомнив её предупреждение, Мей шагнул ещё...

Уходи, враг.

Голос определённо принадлежал женщине — и в то же время кому-то больше, чем просто женщина. Он был совершенно равнодушен — так говорили бы камни, обрети они речь, — но в нём проскальзывало змеиное шипение. И Мей понял, кто обращается к нему.

— Нет, — процедил он.

Прочь. Или умрёшь.

Мей застонал от нестерпимой боли во всём теле — так мучительно терзали только Узы Альвеох, и он даже на миг испугался, не случилось ли что-нибудь с Кнешей там, наверху. В глазах потемнело; он рухнул на четвереньки, сражаясь с собственной плотью. Боль жгла, крошила, мешала думать; он уже не видел ни Сейхтавис, ни красоты моря вокруг, зато видел кое-что другое.

Яркие картинки собственной смерти проносились по его сознанию — хозяйка этого места посылала их, изощрённые, злобные и кровавые.

Убирайся.

Мей видел себя распластанным на дыбе, сваренным живьём, порубленным на куски; видел страшные, жутко изобретательные опыты со своим телом. Они больше вызывали омерзение, чем пугали, и Мей разозлился: она всерьёз считает, что может запугать его вот такими примитивными фокусами?...

— Не уйду, — он поднялся, отгоняя навязчивые мороки, и, шатаясь, побрёл вперёд.

Уходи, чужак. Уходи сейчас. УХОДИ.

Это билось в голове беспрестанно, и кто-то явно прощупывал его разум: образы стали другими — теперь Мей видел замученными и убитыми в разных вариантах мать с отцом, Атти, Нери и Кнешу... Он зарычал от гнева и выхватил меч.

— Не на того напала, тварь. Я видел и не такое!

Сейхтавис ахнула где-то впереди, прокричала что-то усмиряющее, но Мею было уже наплевать. Богиня издевалась над ним, проникая в новые и новые пласты его памяти, показывая в исковерканном виде самые потаённые страхи, вины и желания.

Ты проиграешь. Ты просто возгордившееся ничтожество. Не тебе тягаться со мной. Уходи, человечек.

С последним словом издёвка стала откровенной: так называл его один Гэрхо, и совсем с другой интонацией... Мей сосредоточился и напряг всю волю, сбрасывая её путы, а потом побежал вперёд с поднятым мечом Бдящего Бога. Плавно сужавшееся к концу лезвие сверкало в его руках, будто невиданное жало, а крики Сейхтавис превратились в истошные вопли, и до Мея дошло, почему: стены тоннеля покрылись сетью трещин, реагируя на враждебное оружие.

Мей понёсся с удвоенной скоростью — и, достигнув того тёмного места, увидел её.

Она странно выглядела в этом прекрасном месте, ибо воплощала уродливое искажение любых законов красоты, любой гармонии. Глаз Мея с трудом охватывал громадные размеры, путался в сложных формах: клубки темноты, щупальца, клыки, чешуя и обнажённые кости сплетались и вновь расходились, источая холод и могильный мрак. Богиня возлежала на невысоком постаменте и, казалось, жила в единстве с морским дном и подземельями Храма — такая же жестокая, безмолвная, непостижимая. Её землистая грудь равномерно вздымалась и опадала в ритме мелких волн, приливов и отливов, а глаза — несколько десятков, разбросанных по всему телу — были плотно закрыты.

Но Мей знал, что этот сон хрупок, и знал, что произойдёт, когда он прервётся. Богиню с трёх сторон окружала возведённая подручными Доминика тонкая паутина из того же вещества, что своды Клайда-Трума; потоки волшебства двигались по золотистым отросткам, пульсировали, прорываясь иногда во вспышки, и Мей понял, что сооружение, видимо, только крепнет от битвы наверху, что Богиню питает пролитая кровь...

— Стены!.. — до него донёсся пронзительный крик жрицы этой самой Богини; обернувшись, Мей увидел Сейхтавис, в панике метавшуюся по тоннелю, который исходил трещинами и лопался; сквозь щели начала просачиваться вода, готовая хлынуть в полную мощь. — Скорее, мы захлебнёмся!..

— Ну уж нет, — пробормотал Мей... Ерлиенн прав — он должен и будет жить; не для того он шёл сюда, чтобы так глупо погибнуть. Дар обязывает его сражаться за жизнь — свою и чужую, ибо ему дано видеть, а значит — защищать.

Он лишь теперь понял, насколько не случайна эта встреча с Богиней, с её нелепым и страшным культом. Не менее не случайна, чем с Близнецами, Анной и Кнешей... Дар лучше знал, что ему нужно; Дар снова и снова приводил его на край пропасти, чтобы прорицатель научился ценить красоту Жизни, её боль и всепоглощающий свет, разлившийся по множеству миров...

Мей поднял меч Бдящего Бога — и перерубил ближайший отросток.

В короткий удар он вложил всю силу, на которую был способен, — не только рук, но и мысли, и Дара. Он рубил не просто паутину Доминика — он рубил темноту и злобу, ошибки и отчаяние, страдания и грехи. Он рубил свои сомнения и вину неизвестно за что, которая преследовала его с того самого дня, как он узнал о своём Даре, и которую он тщетно пытался искупить, принося пользу людям и не-людям без надежды на благодарность. Рубил тоску по семье и бездомность, и шум чужих Городов, и тоскливую память об отце и Анне, и зеркала Отражений, и величие замка Ниис, и придворные интриги Рагнарата, и бессмысленную смерть чудаковатого профессора Пиарта. Он рубил снова и снова, потому что не все ветки поддались сразу; рубил с остервенением, будто был для этого рождён, рубил, как немой, которому вернули голос. В ушах у него стоял рокочущий смех Ерлиенна и шорох его крыльев; он говорил о полёте и свободе, о выборе, о жизни, полной счастья и смысла — желанной, чудесной, цветущей где-то вдали. И под стуком ударов Мея сотрясалась золотая паутина, а где-то на просторах Мироздания зверь сбрасывал шкуру, становясь человеком, и кентавры хмурились, наблюдая за звёздами, и дриада покидала своё дерево, чтобы плясать при луне. Падали и восставали из праха королевства, возводились и рушились города — а мужчина шёл охотиться и пахать землю, а женщина прижимала к груди заплаканного младенца... И Мей-прорицатель, находясь под толщей воды, знал, что там, наверху, кончилась битва и Льёреми засияла иначе — ибо пробуждение Богини больше не грозило ей. И вздохнул, уверенный, что поступил правильно.

ГЛАВА XVII

Белка пришёл в себя в длинной комнате с узкими окнами и высоким потолком — она напоминала общую спальню в Яргли, но была значительно уютнее и чище. С десяток кроватей стояли ровным рядом, укрытые (Белка впервые видел такое неслыханное богатство) белыми пологами. Наверное, приближалось утро, потому что комнату наполнял мягкий туманный свет — такой бывает на границе ночи с восходом.

Ощутив неудобство, Белка коснулся головы и обнаружил плотную повязку. Потом потянулся и зашипел от боли: вся дружина его синяков, царапин и ссадин была обработана какой-то едкой мазью, зато ноги уткнулись в мягкий валик, а тело облегали чистая рубаха и штаны. И то, и другое было явно сшито на широкоплечего здоровяка, но само чувство выстиранной одежды дарило блаженство — Белка толком не испытывал его с домашних времён, с другой жизни.

— Ну, доброе утро, — негромко сказал Карп, выдвигая из тени стул (Белка сразу узнал его и дёрнулся было навстречу, но потом понял, что слишком слаб). Карп усмехнулся, сверкая синими глазищами, встал сам и обнял его, осторожно потрепав по плечу. Отрывки битвы ярко возникли в Белкиной памяти, и он подавил постыдный всхлип: Карп жив! Жив и даже, кажется, цел!.. Он и не предполагал, что это простое знание может доставлять столько счастья.

Слава Бдящему, от Карпа не пахло кровью (Белку сейчас наверняка затошнило бы от этого запаха) — только мылом, немного костровым дымом и металлом из-за кольчуги (он был без меча и шлема, но кольчугу не снял). Более того — он определённо расчесал свою окладистую бороду, подумать только... Значит, прошло немало времени. Белка отстранился и тревожно спросил:

— Кто победил? И где мы? — улыбка сошла с лица Карпа, он снова сел, и Белка лишь теперь заметил концы повязки, видневшиеся из-под его ворота возле ключицы. — Ты ранен?

— А, ерунда, уже подлатали... Жрицы ведь знают в этом толк, — он обвёл взглядом комнату, и Белка отметил, что ни одна кровать не пустует — все заняты мужчинами и парнями, спящими или исподволь наблюдавшими за их разговором. — Мы в Храме — жрицы взялись выходить раненых, как битва кончилась. Прямо не знаю, что бы мы без них делали, волшебниц...

— Наших раненых? — озадачился Белка. — Но как же...

— Да никто не победил, по сути дела, — Карп тяжело вздохнул. — Видел бы ты, что творилось у ворот, та ещё каша... Наши уже тащили от кораблей таран, и одного дракона подстрелили-таки, но тут рога затрубили отступление. Оказалось, Князь запросил переговоров о мире.

— Так, выходит, победили-то мы...

— Да подожди, это ещё не всё. Запросил он их, когда ещё кое-что случилось: на море поднялись высоченные волны, одну из ладей раскрошило в щепки, а Льёреми вдруг... Эх, взгляни сам.

Карп отошёл к окну и раздвинул серые — под цвет каменных стен — занавески. Белка зажмурился — по глазам резануло болью; извернулся так, чтобы видеть окно... И поперхнулся очередным вопросом. Окна выходили на восток, и прямо сейчас вставала Льёреми — и это была не та Льёреми, к которой Белка привык. Она сияла бело-золотистым, ослепительно ярким светом; небо над морем окрасилось десятком оттенков от алого и жёлтого до лилового, и она поднималась над горизонтом, рассыпая новые, освобождённые лучи. У Белки сдавило грудь от восторга.

— О боги... — выдавил он. — Кто-то разбудил Спящую Богиню? Началась новая эпоха?

— Ну, насчёт Богини не знаю, — тихо рассмеялся Карп и чуть сдвинул занавески, потому что кто-то из раненых недовольно зашевелился. — Но без колдовства тут явно не обошлось... Никто не понимал, что происходит, да и сейчас не очень понимает, но только Князь прервал битву. Правда, не признал поражение, а потребовал, чтобы переговоры вёл лично его величество. Говорят, он сегодня отплывает сюда, так что пока мы остаёмся на Армаллионе. Лично я хочу помогать восстанавливать город чуть погодя, как подживёт моя царапина — всегда не по нраву мне было воевать в стенах, где полно мирных людей...

— А тем более штурмовать Храм, который защищают прекрасные женщины, и тратить стрелы на летающих чудищ, — сокрушённо добавил Чибис, входя в приоткрытую дверь. Белка был рад ему даже больше, чем концу боя и рассвету с новой Льёреми: он с первой секунды хотел спросить о его участи у Карпа, но боялся. Чибис, совершенно разоружённый и одетый в красивую вышитую рубаху, приблизился к кровати и присел рядом на корточки. — Как себя чувствуешь, герой? Надо умудриться выжить, схлопотав из пращи по виску... Говорил же я тебе — не лезь, куда не просят.

— Спасибо за шапку, — чуть смутившись, сказал Белка. — Она мне очень помогла.

— Да уж, помогла добраться до утёса и проломить черепушку... И чего ты полез спасать ту сумасшедшую?... Впрочем, отдаю ей должное — она объявилась непонятно откуда вскоре после всей этой кутерьмы с небом и Князем и сообщила, где оставила тебя в шапке. Иначе тебя бы и не разыскали.

— Так она жива? — Белку почему-то очень взволновала эта новость. Он чувствовал какую-то странную связь с этой женщиной, знал откуда-то, что та их встреча не может быть случайной или последней. — Это ведь и правда была Верховная... Князь не казнил её?

— Я слышал, что они примирились, но Орден пока расторг оба договора — с Князем и с Императором, сохраняет независимость. И ещё говорят о перевыборах Верховной... Уж не знаю, чем всё это закончится, но переговоры им предстоят долгие.

— А где Волк? — решился наконец Белка. Ему ответили не сразу: Карп с Чибисом украдкой переглянулись, Чибис кашлянул в кулак. Белка замер — этого было достаточно, чтобы всё понять. Потом Карп проговорил чуть севшим голосом:

— Нет больше Волка, Белка. Надеюсь, он в небесных чертогах.

— Он это заслужил, что бы там ни говорили, — мрачно заметил Чибис. — Жаль, не довелось ему увидеть конец войны... А он, по-моему, близко.

— Как он умер? — прошептал Белка, вспоминая пронзительный ледяной взгляд и натруженные руки в старых шрамах.

— Он бился ещё отважнее, чем всегда, — негромко сказал Карп, и Белка внезапно осознал, как он всё это время уважал старого друга и был привязан к нему — не только общей присягой. — И упал, только когда совсем истёк кровью... Его изранили колдовскими мечами — тем самыми, помнишь?... Раны от которых не затягиваются... И я... Мне пришлось... — Карп умолк и отвернулся. Чибис со вздохом покачал головой.

— Он просил тебя, дружище, не казнись. Уверен, что он был тебе благодарен.

Они помолчали, потом затосковавший Белка тихонько выговорил:

— Выходит, мы остаёмся здесь, на острове?

— Он остаётся, конечно, — Чибис кивнул на Карпа. — Ты — как хочешь, пострелёнок. А с меня хватило... Да, не смотри на меня так — налюбовался я что на войны, что на перемирия за эти годы. Считай трусом, если угодно, но я ухожу из дружины.

Поражённый Белка вопросительно уставился на Карпа, но того, видимо, сказанное совершенно не удивило — он лишь с неодобрением, однако безо всякого упрёка качнул черноволосой головой.

— И... куда ты пойдёшь?

— А, не знаю пока, — Чибис легко вскочил и оправил рубаху, заигравшую весёлым пёстрым узором. — Может, уйду торговать... Скоплю на кусок земли, построю дом, женюсь на хорошенькой девушке, заживу себе припеваючи...

— Это ты-то? — ухмыльнулся Карп. — Ну-ну...

— Ну да, ты прав... — Чибис мечтательно улыбнулся в ответ. — Скорее уж пойду в менестрели. Веришь, нет, пострелёнок — давно руки чешутся сделать это. Бродить по материку, играть да песни слагать со сказками — это ли не жизнь?... Хочешь, пойдём со мной?

Белка помедлил, чувствуя на себе испытующий взгляд Карпа.

— Может, и хотел бы, — сказал он, — да не моя это дорога, кажется... Я хочу стать воином, воином Лирд'Алля, чтобы охранять мир.

— Ты им уже стал, — серьёзно возразил Карп и положил широкую ладонь ему на плечо. — У тебя была возможность отсидеться вдали от битвы, а ты не воспользовался ею. Ты поступил мужественно и спас важного для Императора человека... На месте его величества и хайлиров я хоть завтра посвятил бы тебя в дружинники Лирд'Алля.

Белка съёжился и спрятал в подушку горящее лицо. Чибис звонко расхохотался, окончательно разбудив тех, кто ещё пытался дремать.

— Не смущай героя, Карп, — не то зазнается и за один стол с тобой не сядет... А вообще-то ты прав. Помнится, в моей первой битве меня оглушили раньше, чем до меня дошло, что происходит. Белка большой молодец.

А Белке вдруг вспомнилось, что он видел, лёжа в беспамятстве, в пелене темноты после удара. Там были далёкие звёзды — и будто дорога туда, наверх. Он видел тысячи миров, жавшихся друг к другу и множившихся, подобно пчелиным сотам; видел две сияющих бессмертных крепости, что вели вечную борьбу, не заключая никаких перемирий, а ещё — сердцевину всего этого, полную зеркал, и громадные весы, золотые чаши которых пришли в равновесие... Он почти ничего не понял, но знал, что ему открыли не всё — точно кто-то приподнял покров над великой тайной, которую ещё долго предстояло разгадывать.

Тот же самый рассвет Мей наблюдал с куда более выгодной позиции — с крыши, а точнее — вершины Храма. Мрачную скалу венчала небольшая выровненная площадка, окружённая зубчатым бортиком. Несколько лестниц вели сюда даже с самых нижних ярусов, и, хотя высота была головокружительная, это место явно оставалось востребованным; по крайней мере, поднявшись сюда, Мей спугнул стайку молоденьких не то послушниц, не то жриц (он не разбирался в здешней иерархии), и они торопливо удалились, краснея и хихикая.

За последние дни Мей так вымотался, что планировал проспать как минимум сутки. По просьбе Кнеши ему предоставили отдельную комнатку в Храме — в ней он и отключился, как только срослись с последним ударом по паутине прозрачные стены тоннеля, а Сейхтавис вывела его из подземелий и, не менее измученная, ушла разговаривать с Серым Князем. Однако выспаться всласть Мею не позволили: один из княжеских дружинников явился за ним на исходе ночи и почтительно сообщил, что кто-то желает видеть «господина волшебника». Мей приготовился к встрече с Князем и долгим объяснениям (единственная надежда была на то, что большую их часть уже взял на себя Кнеша), но за дверью ждала молодая женщина в синем одеянии жрицы — ошеломляюще красивая, но с перемотанной тканью культей вместо одной руки. И беременная.

Мей уже не удивлялся, встречая людей из своих видений — давно понял, что Дар обрекает на такие встречи. Поэтому невозмутимо пошёл с незнакомкой, которая, немного смущаясь, представилась как Ашварас и по пути на крышу вкратце рассказала ему свою историю. Она говорила просто и откровенно, а в синих глазах с необычным зеленоватым отливом светился живой ум, так что Мей быстро проникся симпатией и сочувствием к ней. Сочувствия Ашварас и правда заслуживала: даже сейчас её положение на Армаллионе, в близости к Ордену и Князю одновременно, было весьма шатким.

— И что Вы теперь намерены делать? — спросил Мей, когда они подошли к бортику. Его интерес был искренним и заглушил голод, недосып и ужасную головную боль. Ашварас растерянно склонила рыжеволосую голову.

— Я знаю лишь, что не вернусь в Орден. Всё прочее зависит от действий его сиятельства... и, пожалуй, новой Верховной, кого бы ни выбрали.

— А если это будет...

— Сестра Сейхтавис совсем не та, — прервала она, угадав его мысль. — Я видела её вчера, на срочном совете у Князя... Я не буду против, если её восстановят в сане. Она заслужила это и по-прежнему остаётся достойнейшей из всех.

— То есть Вы простили её? — Мей поразился такой преданности. Ашварас печально улыбнулась, полубессознательным заботливым жестом положив здоровую руку на живот.

— Она всего лишь делала то, что считала своим долгом. Все могут оступиться.

— Нужно иметь мудрость, чтобы признавать это, — заметил Мей, думая о Князе и Императоре. Хватит ли у них мудрости, чтобы достойно завершить эту войну?...

— Она рассказала и о том, что случилось в тайном святилище, — продолжала Ашварас. — О Вашем деянии... Я и искала Вас, чтобы поблагодарить. Это великий подвиг, господин Меидир.

Мей вздохнул — настала его очередь смущаться. Он всегда терялся в таких случаях: благодарить за благодарность глупо, отрицать свою заслугу бессмысленно, а признавать — значит прослыть высокомерным гордецом.

Он помолчал, созерцая открывшийся вид. Льёреми наконец-то стала походить на нормальное светило, и рассветное небо по яркости соперничало с одеждой Веттона или цветами острова Феалтах. Дул лёгкий ветер, и перистые облака изредка прикрывали восходящую бело-золотую красавицу, на фоне которой, распугивая чаек, резвились двое драконов, точно беспечные играющие щенки — совсем не вчерашние приносящие гибель монстры. Морская гладь шла небольшой рябью, и было бы трудно найти что-то более прекрасное, если бы не город, стоявший в развалинах, многие из которых ещё дымились. Ужасные следы битвы изуродовали Армаллион, и даже отсюда Мей видел, как местные жители копошатся в обломках домов в поисках родных или ценных вещей, как к Храму подтаскивают новые и новые носилки с ранеными, а жрицы снуют к берегу и обратно с флаконами, мисками, окровавленными повязками... От блестящего императорского флота мало что осталось, и расколоченные, обгоревшие ладьи с порчеными парусами являли собой жалкое зрелище.

Он покачал головой. Ашварас поняла бы его, будь она Странницей — ведь повсюду, повсюду одно и то же...

— Меня не за что благодарить. Того чуда, что случилось с Льёреми, я и сам не ждал, и не добивался его. А то, что Богиня осталась Спящей...

— Вы предотвратили конец мира.

— Разве? — он кивнул на остров. — В будущем — да, возможно. Но здесь и сейчас я не предотвратил его. Для этих людей. Для вас.

— Но это было не в Вашей власти! — горячо возразила Ашварас. — Вы могли вообще не вмешиваться, если бы не хотели помочь...

— Мог? — усмехнувшись, переспросил Мей. — Вы знаете, кто я такой?... Скорее даже что я такое?

Впалые щёки Ашварас порозовели, и она отвела взгляд.

— Я... Да. В общих чертах. Ваш друг объяснил нам с его сиятельством... Но это ничего не меняет.

— Меняет, княгиня. У каждого есть развилки, где возможен только один путь. Где выбор — видимость. Сейхтавис не могла не осудить Вас, Вы не можете вернуться в Орден... Так же и я не мог не прийти в Лирд'Алль. Богиня приходила ко мне в видениях — и я, честное слово, даже благодарен ей за это. Здесь я многое понял.

— Вы назвали меня княгиней, — почти испуганно прошептала Ашварас, точно не услышав всего остального. «Женщины...» — снисходительно подумал Мей — и вздрогнул, уловив в этой мысли манеру Кнеши. Нет, нельзя настолько уподобляться ему.

— Да, потому что и Вас я видел. Супругой Князя и матерью его сына. Вырастите его храбрым и честным — и, может быть, его имя переживёт многие поколения.

Побледнев, Ашварас коснулась ладонью губ.

— Не надо, пожалуйста... Даже если Вы видели что-то ещё. Я не хочу знать. Смертным не дано всеведение, и мне хотелось бы, чтобы так было всегда.

— Мне тоже, — с горечью признался Мей. Потом представил, как он выглядит в её глазах — колдун из другого мира, явившийся с легендарным мечом и к тому же видящий будущее — и, справившись с тоской, попытался улыбнуться как можно мягче. — Как бы там ни было, всё идёт к лучшему... Я уверен, что Император готов на уступки. Если Вы убедите Князя тоже пойти ему навстречу, Ваши страдания кончатся. Да и не только Ваши.

— Простите, о великий, что прерываю Ваши мудрые поучения... — насмешливо протянул Кнеша, и невидимая печать на шее Мея налилась приятным теплом, радуясь, что он жив. Кнеша откинул кованую крышку люка, выбрался на площадку и, увидев Ашварас, согнулся в изящном поклоне. В руке у него Мей заметил потрёпанный свиток и насторожился. — Доброе утро, госпожа моя, извините, что отвлёк... Не думал, что Вы так рано встанете после вчерашних ужасов.

Кончики губ Ашварас дрогнули от сдерживаемой улыбки.

— Орден отучает подолгу нежиться, да и раненым нужна помощь... Я уже ухожу, — она бросила ещё один серьёзный взгляд на Мея. — Ещё раз спасибо Вам, господин Меидир. Надеюсь, мы увидимся.

— Я тоже надеюсь, — вежливо ответил Мей, почти уверенный в обратном. Ашварас подошла к люку, двигаясь с преувеличенной осторожностью, и Кнеша галантно придержал её за локоть, пока она спускалась. Потом со знакомой ироничной улыбкой воззрился на Мея.

— Наверное, могу поздравить с очередным приступом везения?

— Наверное, — сдержанно согласился Мей, гадая, к чему бы это. — Ты искал меня?

— О, привычка, знаешь ли... — отшутившись, Кнеша прошёлся вдоль бортика, тоже глядя на море, город и новую Льёреми, чьи края горделиво виднелись из-за облаков. Он сменил дорожную одежду на лёгкую чёрную куртку и подбитый мехом плащ, которого не постеснялся бы и сам Князь. Мей ощутил слабый запах эфирных масел — вытяжка из жасмина, горький миндаль, какие-то пряности... — и понял, что Кнеша вновь среди политики и интриг — а значит, в своей стихии. — Странное место для свидания, должен сказать. А тем более с княжеской невестой.

— Это не свидание, — терпеливо возразил Мей. — Она сама нашла меня...

— Да ты востребован.

— Не смешно.

— Знаю, — Кнеша помолчал, и через печать на шее Мей удивлённо почувствовал его растерянность. Он будто бы собирался что-то сказать и не знал, как начать, — непривычное для Кнеши состояние. — Насколько я понимаю, дракон не соврал? Меч сработал?

— О да, — Мей внутренне содрогнулся, вспомнив Богиню. Банально, но как же всё-таки хорошо, что она Спящая... — Правда, её святилище отозвалось на него. Я думал, нам не уйти живыми... А с переговорами, значит, тоже всё удалось?

— Ну ещё бы, — без ложной скромности Кнеша пожал плечами. — Князь не то чтобы рьяно спорил, когда узнал меня и услышал о твоём Даре... Да, мне пришлось сказать, уж извини. Времени как-то не было выдумывать другие аргументы.

— Всё в порядке, — заверил Мей и с заминкой добавил: — Рад, что с тобой ничего не случилось.

— О, даже так, ты открыто признаёшь это?... Встреча с Богиней так повредила твой разум или проповеди ведьмы в белом? — встретив свирепый взгляд Мея, Кнеша засмеялся и поднял обе руки: — Ладно, ладно, я притворюсь, что не слышал... Тем более у меня есть кое-что, что окончательно тебя растрогает, — и протянул Мею свиток. Его перетягивала простая красная лента, а печать была вскрыта. Мей опасливо покосился на Кнешу, но свиток развернул...

— Я не понимаю, — сказал он, посмотрев на прихотливую чернильную вязь. — Что это и на каком языке?

— Как? — брови Кнеши в деланном изумлении поползли вверх. — Неужели мона Ниэре не научила тебя читать по-рагнаратски? И все эти годы ты молчал?

Сердце Мея пропустило удар и глухо заныло. Он уставился на Кнешу, не смея верить своим ушам.

— Я не понимаю, — севшим голосом повторил он. — Это от неё?... Как такое возможно?

Кнеша вздохнул.

— Да, это от неё, и тебе ли сомневаться в том, что такое возможно, Странник? Не делай такое лицо, нет ничего удивительного в том, что Ниэре умеет писать... Уж прости, что я прочёл, исключительно в целях безопасности. Так тебе пересказать содержание?

— Да, пожалуйста, — Мей старался сохранять спокойствие, но задыхался, будто его хватала и уносила куда-то лавина или огненная волна. — Что она пишет? С ней всё в порядке?

— Более чем. Если вкратце, здесь сказано, что Совет подобрал кандидатуру нового рагнара... К сожалению, она не удосужилась уточнить, кого именно, так что я уже голову сломал — из этого стада ослов...

— Значит, отец больше не правит? — перебил Мей. Кнеша скривился — он всегда не любил говорить о Бенедикте.

— Да, достойный мон Бенедикт освободился от власти, которая тяготила его, но бремя которой он нёс с честью... Нет, она выразилась куда проще, — насмешливо добавил он. — Но я перевожу на язык, которым писала бы обычная благовоспитанная мона... В общем, по ходатайству Ниэре их брак расторгли, Маантраш по закону перешёл к Бенедикту, но сейчас там живёт она, а он, конечно, остался при дворе — наверное, и дальше восхищать всех своей неподкупной нравственностью... А может, воспитывать сынишек нового рагнара, кто знает... Их брак был только необходимой для государства формальностью, а теперь она ничем не связана. На это она особенно напирает, так что на твоём месте я бы задумался.

Решив не замечать подколов Кнеши, Мей бережно сжал письмо покрепче, чтобы его не вырвал ветер. Он просто боялся поверить во всё это — это было слишком хорошо для правды. Слишком правильно, слишком желанно. И ни намёка на что-то подобное в его видениях — чем же он заслужил?...

— И это всё? — жадно спросил он, всматриваясь в незнакомые буквы и как никогда жалея, что не понимает их смысла.

— Ну, почти... Ещё она пишет, что ждёт тебя, если только ты её помнишь. А, насколько я могу судить, ты помнишь её даже, кхм... Весьма детально, — Кнеша откровенно веселился, но Мей не хотел вступать в перепалку — с ним происходило чудо похлеще драконов и обновлённого неба.

— Как оно попало к тебе? И как Нери могла найти меня?

— Полагаю, она действовала через Бенедикта. Он один мог указать ей все или почти все порталы в Рагнарате... По всей видимости, это была попытка наугад наткнуться на тебя в одном из смежных миров. Я бы сказал — обречённая на провал, и тем не менее...

— То есть несколько посланцев по другим мирам сразу? — задумчиво переспросил Мей, у которого голова шла кругом. — Но кто и когда передал его тебе? Разве на Армаллионе есть портал?

Кнеша замялся.

— Нет. Армаллион тут ни при чём... Мне передала его Галка, дочка Отравителя. Раньше... ну, ты понимаешь, когда именно... она была связана со мной, примерно как Серый Князь. Мне было полезно её истинное зрение... Пока ты отходил после метели, она отдала мне письмо и рассказала, что за несколько дней до нас к ним явился незнакомец с таким же перстнем, как у тебя, который и принёс его. Он был тяжело ранен, не прожил и пары часов. Даже умений Отравителя не хватило, чтобы его выходить. Галка знает рагнаратский благодаря мне, поэтому поняла обрывки его бреда в агонии — что-то о видящем будущее человеке, которому письмо предназначается, об опасности, о преследователях... Больше ничего вразумительного. Странная и тёмная история. Они с отцом похоронили его у себя на пустошах, а письмо Галка спрятала...

Мей медленно выдохнул, сдерживая гнев.

— И ты молчал всё это время? Носил его с собой и молчал?!

— Да.

— Позволь спросить, почему?

— Потому что ты бы не пошёл к Императору, получив его, — спокойно ответил Кнеша. — Ты сорвался бы с места, как пёс с цепи, когда его позовёт хозяин... А здесь было незаконченное дело. Ты не простил бы себя, если бы пророчество о Богине сбылось.

Мей хотел было возразить, возмутиться, но осёкся, со стыдом осознав его правоту... Действительно, это единственное, что могло бы отвлечь его тогда. Единственное, что заставило бы отступить от исполнения долга или отсрочить его. Слишком долго он был несчастлив и слишком долго хотел это изменить... Мей в смятении облизал запёкшиеся губы.

— Значит, твои угрозы Галке...

— Да, всего лишь спектакль, — прервал Кнеша, и Мей сразу вспомнил их тихие переговоры наверху в доме Отравителя, ещё тогда показавшиеся ему подозрительными. — Но цель была именно та, о которой я говорил. Я на самом деле не доверял её отцу — и это, кажется, взаимно... Но больше всего меня тревожит тот посланец. Кому-то ведь понадобилось убивать его.

Мей запустил пятерню в волосы, точно надеясь изгнать головную боль. Он долго сковывал свои воспоминания, заталкивая их куда-то на край сознания, в самые сокровенные его уголки — а теперь они прорвались и властно захватывали его. На него пахнуло свежестью лесной чащи и прелой листвой, покоем и горечью расставания... Зарастают ли такие глубокие раны? Мей не знал — и не смел надеяться.

Но кто, в конце концов, помешает ему проверить?...

— Кстати, — добавил Кнеша, точно вдруг вспомнив о какой-то мелочи; Мей напрягся, готовясь к чему угодно. — Я тут повстречался с Домиником до того, как попасть к Князю. Что ж, весьма умный и приятный человек. Думаю, в твоих интересах сотрудничать с ним.

Кнеша сказал это спокойно и даже весело, но Узы давали Мею подсказки о малейшей фальши в его словах. Он недоверчиво хмыкнул и спросил:

— А если серьёзно?

Кнеша помрачнел и подошёл к самому краю. Долго смотрел вниз, в сине-серую бездну, и Мей задался вопросом, не борется ли он с головокружением от такой высоты. Какое-то время стояла тишина, и лишь море монотонно шумело, продолжая свои неспешные рассуждения. Потом Кнеша пнул камешек, пустив его меж зубцов, и наконец ответил:

— Если серьёзно, мы дрались. Я имею в виду — с помощью магии, конечно. Он пытался меня убить, как только увидел. А я пытался его удержать, чтобы он не спустился в святилище Богини. Хорошо, что ты вовремя разрубил установку — он сбежал, когда с небом начали твориться всякие странности... Скорее всего, скрылся через портал или сел на корабль до Лирд'Алля. Уж не знаю, кто он и чего хочет, но он опасен, а особенно для тебя.

Мей вздохнул. Что ж, это совсем не странно. Пожалуй, даже самое логичное из всего, что случилось в последнее время.

— Думаешь, он как-то причастен к смерти Странника, который передал письмо Галке?

— Вряд ли Странника, — уточнил Кнеша. — Истинных Странников не так много, знаешь ли, а в Рагнарате и подавно. Это мог быть любой наёмник, которому кто-то из них доверил своё кольцо... Но в любом случае — да, на совпадение не похоже. Кому-то очень не хотелось, чтобы Ниэре связалась с тобой. Нужно скорее уходить отсюда.

— Ну, я не то чтобы против, — усмехнулся Мей. — Хочу только сначала заглянуть кое к кому.

— К Ерлиенну? — догадался Кнеша.

Мей кивнул.

— Узнаем, сможет ли он открыть портал в Рагнарат.

— В Рагнарат? — с вкрадчивой улыбкой промурлыкал Кнеша. — А как же наш договор?... Что я, вероломный лиходей, не должен туда возвращаться, дабы не нарушить покой невинных?

— А я и не предлагаю тебе возвращаться, — Мей не менее вкрадчиво улыбнулся в ответ; душа у него разливалась в ликующих трелях, и все опасности, включая загадочного Доминика, казались ерундой, ненужным довеском прошлого. — Думаю, Узы выдержат такой короткий разрыв.

— Насколько короткий? — занервничал Кнеша. — Учти, для тебя это тоже чревато...

— Очень короткий, — заверил Мей. — Да и Ерлиенн, надеюсь, подстрахует нас... Я вернусь сразу, как только заберу Нери. И повидаюсь с отцом.

«Заодно поговорю с ним о Доминике», — пообещал он про себя, прекрасно понимая при этом, что жестокий волшебник с талантом механика — скорее предлог...

Кнеша смерил его задумчивым взглядом. Мей приготовился выслушать язвительную тираду, но он всего лишь спросил:

— А ты уверен, что она пойдёт с тобой? Оставит свой дом, чтобы скитаться с прорицателем, чьей смерти хочет половина Мироздания?

Мей тоже подошёл к краю площадки. Холодный и яркий свет Льёреми, густой, будто молоко, снова раскромсал набежавшие облака, и усыпанное бликами море сверкало, как драконья чешуя. Интересно, бывают ли всё-таки другие драконы, не каменные?... Ерлиенн упоминал племя Скалистых — а сколько ещё осталось Эсалтарре в разных мирах?

Мей улыбнулся своим мыслям. Какая приятная рассеянность.

— Она пойдёт, — сказал он, глядя на утопающий в сиянии горизонт. — Я знаю.

ЭПИЛОГ

Мей помнил, как однажды (это случилось, когда его уже начали одолевать боли в спине, а косички Нери — по числу лет — стали совсем тонкими, с промелькивающим в зелени серебром) она спросила его:

— Почему ты так бережёшь их? — указав на рисунки Кнеши, папку с которыми он в очередной раз выкладывал из своего рюкзака. Рисунки были разные, целая кипа, в основном — эскизы и наброски, однако попадались и законченные: здания и лица, виды, насекомые, орнаменты... Иногда Мей вообще не мог понять, что именно изображено: реальность раскалывалась на фрагменты, затем перемешанные прихотливой рукой. К примеру, ворох разрозненных переливов, невесомый штрих клюва, янтарный глаз — и вот уже, кажется, павлин; а может, лишь кажется.

Он пожал плечами.

— Почему бы и нет? Это же память.

— Мей, — мягко сказала Нери, с затаённой болью глядя на него. — Послушай... Он всегда был чужим тебе. Прими это. Всё, чего он хотел, — это приобщиться к твоему Дару.

Мей помолчал, не желая спорить. А потом произнёс то, что давно стало непреложной истиной — ясной, как свет Льёреми или драконье пламя:

— Всё, чего он хотел, — это не быть одному.

... Вот и сейчас те рисунки снова попались ему под руку, когда он разбирал старые бумаги. Мей с грустью и даже какой-то нежностью просмотрел их, чтобы снова спрятать в ящик стола, но внимание его подслеповатых глаз особенно привлёк один. Там было дерево — мощное, цепко уходящее корнями глубоко в землю, а золотой кроной касавшееся небес... Его окружала дымка, утренний туман, создававший впечатление неясности и предчувствия чего-то дразняще близкого. Мей улыбнулся. Кнеша словно знал о его планах, даже когда сам он ещё не имел о них представления.

Впрочем, именно так и было всегда.

Закончив с разбором бумаг, Мей встал и доковылял до посоха, прислонённого к стене. Славный посох, из крепкого ясеня — Тоддиар купил его на ярмарке в Городе-под-Соснами, специально для Мея, кажется, прошлой весной. Опираясь о посох, Мей откинул крышку сундука в углу (она долго не давалась ослабевшей руке) и достал главное своё сокровище.

Старые кожаные ножны с орнаментом из открытых и закрытых глаз. А в них...

Зажмурившись, он потянул за рукоять и вытащил его. Меч Бдящего Бога, ставший когда-то Мечом Прорицателя. Под этим именем он остался в веках, в летописях и песнях — да и, наверное, в архивах Цитаделей Порядка и Хаоса тоже. Родная тяжесть наполнила ладони, приветливо сверкнул густой зеленью изумруд, испещрённая зазубринами сталь запела свой гимн... Один менестрель из Лирд'Алля по имени Чибис сложил долгое и занудное сказание о битве Мея с Домиником — переврав, разумеется, половину... Но мечу и его описанию уделил достаточно места, за это ему спасибо.

Мей печально усмехнулся. На самом деле это была не одна битва, а долгое противостояние, одно из многих, одно из самых страшных в его затянувшейся жизни. Оно в итоге унесло и Кнешу. Он не любил об этом вспоминать.

Бережно вложив меч обратно в ножны, Мей водворил их на законное место у себя за спиной. Должно быть, смешно — немощный старик с посохом и древний двуручник... Ну и пускай.

Он ещё раз проверил, всё ли взял, и тихо спустился, стараясь не очень стучать посохом о ступени. Тоддиар ночью ушёл к больному, а Айвин и дети ещё не вставали — слишком рано.

Мей покинул дом в одиночестве — и в одиночестве вышел из ворот Города-на-Сини полчаса спустя. Прохожие с любопытством таращились на него, кое-кто почтительно кланялся. Мей жадно вдыхал ароматы из лавок, вслушивался в ругань торговок на рынке, в цоканье конских копыт... Он надвинул поглубже капюшон плаща, чтобы при встрече с кем-нибудь из городских сановников не быть узнанным. Не хотелось ему сейчас тратить на них силы.

Вот уже много лет широкая мощёная дорога вела от Города в небольшую рощу, которую народ быстро облюбовал для отдыха. Особенно много бывало здесь влюблённых парочек, причём под вечер с равной вероятностью попасться могли и задиристый подмастерье с румяной дочкой мельника, и молодая леди под вуалью, предпочитавшая старому лорду его обходительного слугу... Впрочем, в такой ранний час рощица пустовала. Стояли первые недели осени, и Мей, сойдя с дороги, утонул ногами в ковре из жёлтых и багряных листьев, многие собратья которых всё ещё красовались на ветках.

Нащупывая путь посохом, старик вышел на давно облюбованную полянку, где лежал крупный валун. Убедившись в безлюдье окрестностей, Мей снова снял ножны, достал меч и с некоторым усилием поднял его над головой. Лезвие ослепительно сверкнуло в восходящем солнце, и он невольно залюбовался им, как в былые времена.

А потом, прошептав короткую фразу на языке Отражений, погрузил клинок в камень, который поддался ему, точно мягкое масло, и вонзил туда до самой рукояти.

— Покойся с миром, — сказал он на другом, иномирном древнем наречии. — Пусть только достойнейший овладеет тобой — и только когда придёт время.

Он знал, когда придёт время, и знал, кто окажется достойнейшим, — Дар давно показал ему. Он знал, что поступает, как надо.

Покончив с мечом, Мей почтительно разложил у того же валуна другие свои сокровища — ножны, неприметное потускневшее зеркальце и золотой перстень с чёрным камнем. Нараспев он произнёс нужные слова — и земля с чавканьем поглотила их, тоже готовая дожидаться подходящего мига. Спешить ей было некуда — как и ему.

Прорицатель отбросил старческий посох, разулся и встал в полный рост, выпрямившись и раскинув руки. Он попрощался мысленно со всеми, кто был ему дорог на просторах Мироздания, и улыбка озарила его лицо, теряясь в морщинах.

Мей не чувствовал горя — только счастье и бездонный покой. Дар позволял уйти, когда сочтёшь нужным, и он давно выбрал этот день. День, исполненный тихого осеннего света.

— Я готов, — прошептал он, закрыв глаза. — Я готов, забери меня.

Его желание было исполнено. С блаженством Мей ощутил, как все недуги покидают его вместе с тяжестью плоти и памяти, как жаждущие прохлады ступни протягиваются к подземным источникам, как кожа твердеет, пропуская под собой животворные зелёные соки... Он успел засмеяться — и смех его замер в узловатых ветвях, умащённых золотом, и на них живо слетелись удивлённые птицы.

И Мей уже не был Меем.

Он стоял, шелестя кроной, и вечно тянулся к пронзительно-синему небу, укрывшему Обетованное, точно заботливый купол.