Пророчество Луны

Глава 21

Несколько часов Джованни блуждал по лесу словно одержимый. Его мысли путались, он никак не мог их собрать. Он бежал все дальше и дальше, желая только одного — скрыться от женщины, которая его околдовала. Наконец юноша выбрался из леса на дорогу. Немного передохнул, набрал во флягу воды из ручья. И зашагал на север, к Венеции, к Елене.

Пока Джованни шел, его мысли постепенно прояснились. Он сердился на Луну, которая, чтобы соблазнить его, приняла облик Елены, его смущало и тревожило то, что он испытал такое наслаждение и радость, занимаясь любовью с чужой ему женщиной. Джованни ненавидел себя за это, хотя и пробовал утешиться мыслью, что его душа и тело принадлежат возлюбленной.

Когда зашло солнце, Джованни устроился на ночлег у огромного дуба неподалеку от дороги. Он прошел более пятнадцати миль, то поднимаясь на холм, то спускаясь в долину, но есть ему совсем не хотелось, после событий предыдущей ночи внутренности словно окаменели. Видения ведьмы вновь предстали перед его мысленным взором, когда юноша попытался заснуть. «Все, о чем она рассказала мне, кажется таким далеким от моей жизни, — думал Джованни. — Однако за последнее время моя жизнь сильно переменилась. Но не верю, что когда-нибудь стану преступником, просто не стану, и все! А вдруг существует кто-то, чья воля сильнее моей, и он ведет меня по предсказанному пути? Можно ли избежать того, что колдунья назвала судьбой?»

Наконец Джованни заснул, и в его ярких, словно наяву, снах тошнотворный запах крови смешивался с пьянящим ароматом Луны.

— И что же тебе привиделось?

Джованни вздрогнул. Солнце уже поднималось над горизонтом. Рядом с юношей стоял огромный бородатый человек, который смотрел на него и громоподобно хохотал.

— Ты стонал и ворочался, словно овца, которую режут, или как телка под быком!

— Ты кто? — неуверенно спросил Джованни, держа одну руку на ножнах меча.

— Не бойся. Меня зовут Пьетро. Я служу у человека, который живет в лесу.

Он протянул руку, чтобы помочь Джованни встать. Джованни помедлил, но сердце подсказало ему, что бояться нечего, и тогда он схватился за огромную волосатую ручищу и легко вскочил на ноги.

— Меня зовут Джованни. А что ты делаешь здесь в столь ранний час?

— Возвращаюсь из города. Вчера весь день шел, а ночевал в деревушке Остуни, неподалеку отсюда, — ответил незнакомец и показал на корзину, стоявшую под деревом. — Купил еду и другие нужные вещи для своего хозяина. Если ты голоден, можешь позавтракать с нами.

От голода у Джованни подвело кишки, он с радостью принял приглашение и отправился вслед за бородачом по тропе, ведущей в лес. Несколько минут они шагали меж дубов, берез и каштанов, пока наконец не вышли на красивую поляну, залитую теплыми лучами утреннего солнца. Там, прямо посредине, стоял маленький деревянный домик.

— Я сам его построил, — произнес Пьетро, заметив удивление в глазах своего спутника. — Работал несколько месяцев, зато теперь у нас пару десятков лет будет крыша над головой.

— А зачем ты построил дом в таком уединенном месте?

— Хозяин попросил, — последовал несколько уклончивый ответ.

— И кто же твой хозяин?

— Скоро сам увидишь.

Мужчина зашел в дом и через несколько мгновений появился снова.

— Входи, мой мальчик, хозяин приглашает тебя разделить нашу трапезу.

Джованни нерешительно шагнул через порог и оказался в большой комнате, в которую через два оконца проникал слабый дневной свет. Джованни поразило то, что стены комнаты были сплошь заставлены книгами.

— Это что… всё книги? — изумленно пробормотал он, широко распахнув от удивления глаза.

На другом конце комнаты в удобном кресле сидел старик, целиком погрузившись в чтение. Он был довольно худощав, но обладал внушительным лбом, увенчанным гривой серебряных волос. Старик поднял глаза от страницы и посмотрел на Джованни проницательным взглядом.

— Ты когда-нибудь раньше видел книги?

— Да, но не так много, как здесь, — прошептал Джованни с благоговением.

— И ты умеешь читать?

— Немного. Я всего лишь бедный крестьянин, но наш священник научил меня латыни по молитвеннику.

— Неужели? — переспросил старик, явно заинтересовавшись. — А другие книги тебе доводилось читать?

— Увы, нет! Но так хотелось бы!

Старик медленно поднялся на ноги и протянул Джованни книгу, которую читал. Тот, не в силах вымолвить ни единого слова, уставился на том в коричневом кожаном переплете.

— Как тебя зовут?

— Джованни… Джованни Траторе.

— Возьми книгу, друг мой. Скажи нам, понимаешь ли ты в ней хоть что-нибудь.

Джованни протянул руку, чтобы взять бесценную вещь. Погладил обложку, осторожно приоткрыл и понюхал.

— Вот, именно так и надо обращаться с книгой! — ликующе воскликнул старик. — А теперь скажи, о чем она. Можешь прочитать имя автора и заглавие?

Джованни перелистал страницы, дошел до самой первой и пристально вглядывался в нее несколько секунд. К счастью, текст был на латыни.

— Ее написал Дезидерий Эразм.^[2]

— Браво! — обрадовался старец. — А название?

— Книга называется… — Джованни замешкался, слова казались совершенно абсурдными. Но другого перевода он подобрать не мог. — «Похвала глупости».

— Совершенно верно!

— Но что это означает? Разве можно возносить хвалу одному из худших зол, которые только могут выпасть на долю человека?

Старик прищурился — ему понравился юноша, хотя он и знал его всего-то минут пять. Будучи простым крестьянином, парнишка все же попытался освоить грамоту, а сейчас проявлял признаки пытливого ума.

— В этом-то и вся загадка книги и ее названия!

Старик взял Джованни за руку и усадил рядом с собой.

— Думаю, тебе не доводилось слышать об Эразме, так ведь?

— Нет, никогда.

— А ты знаешь, что такое «философия»?

— Не совсем… Я…

— У тебя религиозное воспитание? — поинтересовался хозяин, в его голосе сквозило сомнение.

— Священник наставлял меня и других детей в христианской вере, а еще я многое узнал об Отце нашем, Иисусе Христе, читая молитвенник. Правда, не все там понял.

Старик потер лысеющий череп. Только сейчас он начал понимать, что Джованни совсем необразован, хотя и стремится к знаниям. Он уже было засомневался, стоит ли продолжать разговор, как молодой человек спросил:

— Вы так и не сказали мне, кто такой Эразм и почему он восхваляет глупость.

— Я вижу, тебя непросто сбить с толку. Отлично! Если обсуждать этот вопрос подробно, то и целого дня не хватит, но кое-что я тебе расскажу.

Эразм — мой друг. Он — голландский богослов и философ, то есть, буквально, «тот, кто любит мудрость». Он объездил всю Европу, но большую часть своей жизни посвятил изучению и переводу изречений древних философов. Больше всего он хочет установить гармонию между христианским Священным Писанием и философией античного мира, потому что, как ты, наверное, знаешь, некоторые служители церкви презирают идеи древних мудрецов, ведь они не были ниспосланы Богом. С другой стороны, философы верят только в человеческий разум, отрицая божественность Священного Писания. Эразм же старается их примирить, так как считает, что нет никакого противостояния между разумом, с одной стороны, и верой в божественное Откровение — с другой. Понимаешь?

— Не совсем, — смиренно признал Джованни. — Для меня все это внове. Но почему он дал книге такое название?

— В ней Эразм пытается разоблачить нравы нашего времени, особенно знати и духовенства. Он нападает на церковь и власть имущих, потому-то книга и написана в сатирическом ключе. А глупость выведена в качестве одного из персонажей.

Старик замолчал и снова протянул книгу Джованни:

— Убедись сам. Открой ее на любом месте и прочитай!

Джованни взял книгу и наугад открыл. Внимательно вгляделся в печатный текст и начал медленно читать:

— Мальчик мой, да ты прекрасно читаешь по-латыни! — удивился старик. — Пожалуйста, продолжай!

У Джованни отлегло от сердца, воодушевленный похвалой, он пролистнул несколько страниц и продолжил. В следующем отрывке Эразм высмеивал философов:

Старик рассмеялся.

— Он забавляется над нами, но ведь все правда! Какой острый ум! Но не останавливайся на полпути, прочти еще несколько строк. Когда их произносишь вслух — они еще лучше, а ты очень хорошо читаешь!

Джованни снова вернулся к книге и прочел отрывок, посвященный вопросам, которыми задаются богословы:

Теперь развеселился и слуга, а его господин хохотал так сильно, что закашлялся. Джованни чувствовал себя на седьмом небе. Он не только сумел прочитать латинский текст почти без запинки, его чтение развеселило радушных хозяев!

— Увы, он прав! — воскликнул старик. — Ну что же, мой мальчик, ты доставил мне превеликое удовольствие, я даже проголодался, слушая эти замечательные слова! Конечно, наша еда не сравнится с яствами клириков, но если ты пожелаешь разделить с нами завтрак, буду рад…

Не дожидаясь ответа Джованни, он повернулся к слуге:

— Пьетро, накрой на стол.

— Не знаю, как вас благодарить, — пробормотал, заикаясь, Джованни, все еще под впечатлением прочитанного. — И даже не осмеливаюсь спросить, кто вы. Так непривычно встретить в этом глухом лесу, вдали от городов и селений, столь ученого человека, друга известного писателя, владельца такой большой библиотеки…

Старик наморщил лоб от удовольствия. Хотя много лет он предпочитал вести уединенный образ жизни, этот разговор ему нравился.

— Большую часть жизни я провел в прекрасной Флоренции. Тебе знаком этот город?

— Я родом из деревушки в Калабрии и бывал только в селах и небольших городках, которые попадались на моем пути.

— И куда же ты направляешься, мой мальчик?

— В Венецию.

— В Венецию?! Как же ты попал в Абруцци? Тебе следовало бы пойти вдоль побережья, а еще лучше — сесть на корабль.

— Знаю, синьор. Но я решил не торопиться.

В душе старика проснулось любопытство. Кто этот юный крестьянин и что ему нужно?

Слуга прервал размышления хозяина, возвестив, что завтрак готов.

Когда они сели за стол, накрытый в соседней комнате, Джованни возобновил разговор.

— Могу ли я поинтересоваться, что делали вы во Флоренции и почему оставили город и укрылись здесь?

Старик рассмеялся.

— Хорошо сказано, мой мальчик, я действительно здесь прячусь! Я, подобно Эразму, философ и однажды опубликовал письмо, которое не понравилось ни политическим, ни церковным властям. Меня изгнали из города, и нам с моим преданным слугой Пьетро пришлось уехать, захватив с собой все книги, какие только удалось. С тех пор многое изменилось, и я бы мог вернуться во Флоренцию, но уединенная жизнь пришлась мне по душе. Я могу полностью посвятить себя научным занятиям, и мне не нужно бывать на светских приемах, которые наводят на меня тоску еще больше, чем месса!

— А что вы изучаете? — с воодушевлением спросил Джованни.

— Все! Меня интересуют естественные науки, медицина, богословие, философия, поэзия, движение планет, Священное Писание… Уже почти сто лет, как повторное открытие древнеримских и древнегреческих мудрецов вдохновляет новые силы в нашу старую христианскую цивилизацию. Конечно, в прошлые века тоже знали об учении великих философов, таких как Платон и Аристотель, но их идеи пришли к нам через арабов, у нас даже не было оригинальных греческих текстов. Однако примерно лет сто назад византийские богословы привезли в Италию оригиналы рукописей великого Платона. В тысяча четыреста тридцать девятом году от Рождества Христова Папа Евгений IV, пытаясь примирить западную и восточную церкви, созвал Вселенский собор во Флоренции, в моем родном городе. Хотя попытка оказалась не особо удачной, несколько греческих ученых, приехавших на собор, обосновались в Тоскане. Под покровительством весьма просвещенного Козимо Медичи была основана новая школа наподобие знаменитой платоновской Академии. Ее главой Козимо назначил человека, который и стал моим наставником, — Марсилио Фичино. Ты когда-нибудь слышал о нем?

— К сожалению, нет, — признался Джованни, вновь стыдясь своего невежества.

— Впервые я встретил его в тысяча четыреста семьдесят седьмом году, когда мне едва исполнилось семнадцать. Ему тогда было сорок четыре, и слава его достигла расцвета.

Взявши за основу эту информацию, Джованни подсчитал, что мессеру Луцио сейчас, должно быть, около шестидесяти трех лет.

— Золотые были времена! — продолжил старик, его глаза заблестели. — Академия, возглавляемая Марсилио, находилась под защитой внука Козимо, Лоренцо Медичи, и стала местом увлеченных исследований, где мы отыскивали потерянные сокровища Древнего мира. Я решил посвятить свою жизнь философии. Выучил греческий язык и стал одним из самых близких соратников Марсилио. Помогал ему сделать полный перевод «Диалогов» Платона, опубликованных в тысяча четыреста восемьдесят четвертом году, затем мы вместе работали над «Эннеадами» Плотина, переведенными двумя годами позже.

Старик замолчал, погрузившись в воспоминания о прошлом. Джованни воспользовался паузой и робко спросил:

— Кто такой Плотин?

— А, Плотин! Выдающегося ума человек! — ответил мессер Луцио с воодушевлением. — Он был большим поклонником Платона, который жил в Риме и Александрии в третьем веке. Совершил длительное путешествие в Индию, и эта страна оказала на него неизгладимое впечатление. В его работе замечательным образом сочетаются идеи Древнего мира, она пронизана его собственным мистическим ощущением Бога, которого он называет Первоединым. Когда я переводил Плотина, то подружился с Джованни Пико делла Мирандолой, который был моложе меня на десять лет, но обладал исключительными познаниями. Умнее человека я не встречал. Когда ему было всего лишь двадцать три, он решил за свой счет созвать ученых со всего христианского мира в Рим, чтобы они обсудили только что опубликованные девятьсот тезисов, в которых он обобщил все известные ему философские и религиозные учения. Но Папа осудил семь из тезисов, сочтя их противоречащими христианской вере. Джованни пришлось отказаться от своего замысла и бежать во Францию, где его схватили и бросили в тюрьму. Благодаря вмешательству Лоренцо Медичи он в конце концов смог вернуться в наш город, и мы встретили его с распростертыми объятиями. Мне повезло — я встречался с ним почти каждый день все последние годы его жизни, к сожалению, слишком короткой. Он умер в тысяча четыреста девяносто четвертом, всего лишь спустя год после того, как с него сняли обвинение в ереси, в тот самый день, когда войска короля Франции вторглись во Флоренцию.

Старик вновь замолчал, буравя юного собеседника взглядом. Затем отвел глаза и тихо произнес:

— Но это уже совсем другая история, воспоминания увели меня в сторону от темы нашего разговора. Я всего лишь хочу сказать, что всегда старался следовать по стопам моих учителей — блистательных Марсилио Фичино и Пико делла Мирандола, которые оба, без всяких предрассудков, невзирая на языковые или религиозные преграды, искали всеобщее знание.

От услышанного у Джованни голова пошла кругом. Провидение свело его с человеком, занятым поисками «всеобщего знания». Юноша не мог поверить своему счастью.

— У тебя неважный аппетит, — заметил Пьетро, глядя на тарелку юноши, на которой лежали почти нетронутые хлеб, сыр и кусок ветчины.

— Что вы, напротив, я очень голоден! Но я рад встрече с таким человеком, как вы, синьор…

— Зови меня мессер Луцио, как мой добрый Пьетро и бывшие ученики в Академии.

Джованни подумал, как было бы чудесно, учись он в подобном заведении. И вдруг понял, что здесь, рядом с ним, находится наставник, который мог бы передать ему все свои знания.

Он должен остаться в этом доме. Провести здесь столько времени, сколько нужно, чтобы расчистить пустырь невежества, посадить саженцы и дождаться, пока они не станут цветущим садом. Да, именно так он и поступит. Это его шанс приблизиться к Елене. Нужно сделать так, чтобы и хозяин, и слуга разрешили ему пожить с ними.

Глава 22

За едой мессер Луцио начал расспрашивать Джованни о его жизни. Молодой человек не стал таиться и поведал старику свою историю. Он умолчал только о событиях двух последних дней, опасаясь, что старик не поверит и вышвырнет его за дверь.

Мессера Луцио тронули природная сообразительность и чистосердечие Джованни. Он слушал юношу и чувствовал, как ему хочется передать свои знания этому юному пытливому уму, не испорченному учением. Кроме того, юноша неплохо владел латынью, которая хотя и нуждалась в шлифовке, но все же значительно облегчила бы бремя ученичества. Старик подумал: неужели провидение послало ему этого молодого человека, чтобы на закате жизни было кому передать свой опыт и мысли? Он решил, не торопясь, все обдумать и понаблюдать за Джованни, за его характером, а главное — посмотреть, хватит ли у юноши настойчивости, действительно ли его тяга к знаниям так сильна, как кажется.

Когда трапеза подошла к концу, мессер Луцио спросил у молодого человека, не хочет ли он остаться на несколько дней. Джованни так обрадовался предложению, что, не удержавшись, воскликнул:

— На несколько недель или даже месяцев, если вам будет угодно!

— А как же Елена? Ведь ты покинул дом и семью, чтобы быть с этой прекрасной юной дамой… а не жить у такого старого ворчуна, как я! — пошутил мессер Луцио, весьма довольный воодушевлением юноши. Затем старик отправил Джованни в распоряжение Пьетро, чтобы тот показал юноше дом и объяснил, как они живут. Пьетро позвал Джованни в лес, за хворостом.

— Хорошо, что я привел тебя сюда, — сказал Пьетро, собирая валежник. — Думаю, ты нравишься хозяину.

— Да? Я так рад, что он предложил мне остаться! Не знаю даже, как тебя благодарить за то, что взял меня с собой. Какой удивительный человек!

— Что верно, то верно. Он — ученый, знает древнегреческий, латынь и шесть других языков, не считая итальянского. Кроме того, он философ и астролог, известный во всем христианском мире.

Джованни на миг замолчал — он понятия не имел, что означает «астролог».

— А как насчет тебя? — спросил он, меняя тему разговора. — Давно служишь у месссера Луцио? Ты когда-нибудь был женат?

— Нет, у меня случались интрижки, и довольно много — когда мы с хозяином жили во Флоренции, и даже во время странствий. Но ни ему, ни мне никогда не хотелось обзавестись семьей и воспитывать детей. И знаешь ли, тяга к женщинам почти пропала с возрастом.

— Ты тоже занимаешься наукой вместе со своим господином?

— Не совсем. Я кое в чем разбираюсь, потому что хозяин беседует со мной об этом или потому, что иногда слушаю его разговоры с теми немногими людьми, которые его навещают. Служу у него больше тридцати лет, а здесь мы живем уже тринадцать! Но в отличие от тебя не могу читать по-латыни, предпочел вооружиться мечом, а не ученостью!

— Мечом? — удивился Джованни. — Что ты имеешь в виду?

— Когда-то я был учителем фехтования у флорентийского дворянина, синьора Галфао. С десяти лет я совершенствовался в искусстве владеть шпагой, арбалетом, кинжалом и копьем, а потом синьор Галфао поставил меня в главе своей стражи, и я многих научил управляться с оружием.

— Почему же ты оставил службу у этого синьора и поступил к мессеру Луцио?

— Из-за женщины!

Джованни удивленно посмотрел на Пьетро.

— Наставил рога своему господину! — пояснил Пьетро с довольной улыбкой. — Он выставил меня прочь, и я долго не мог подыскать другое место — все боялись гнева моего бывшего хозяина. Я уже было подумывал уехать из города и стать торговцем, но тут меня нанял мессер Луцио. Во Флоренции он был знаменитостью, но из-за своих политических и религиозных взглядов получал немало угроз и нуждался в охране. Когда же его вынудили покинуть город, я решил последовать за ним… и вот, мне уже почти шестьдесят, а я все еще здесь!

Вдруг Джованни осенило.

— Ты еще помнишь, как пользоваться оружием?

— Конечно! У меня оружия на целый полк хватит! И я не раз пускал его в ход, отгоняя бродивших в округе грабителей.

— Если я останусь, научишь меня обращаться с кинжалом и шпагой?

Пьетро медленно выпрямился во весь свой огромный рост и, уперев руки в бока, окинул Джованни взглядом.

— С превеликим удовольствием, мой мальчик!

Следующие дни Джованни провел в состоянии блаженства. Он благодарил Небеса за то, что они свели его с мессером Луцио и Пьетро, и почти забыл о неприятной встрече с Луной. С огромным усердием он помогал Пьетро по хозяйству и так прилежно занимался латынью, что всего лишь за два дня осилил латинский перевод «Руководства» древнегреческого философа Эпиктета, который ему дал мессер Луцио. Кроме того, юноша начал учиться фехтованию у Пьетро. Джованни нравилось, что физические упражнения сменяются интеллектуальными занятиями, и он наслаждался обществом гостеприимных хозяев, таких разных по характеру. Пьетро отличался веселым нравом, терпением и заботливостью. Мессер Луцио, напротив, был суров и легко впадал в гнев, который, впрочем, быстро проходил. Джованни не возражал, понимая, что хозяин оказал ему великую честь, взявшись обучать.

На восьмой день юноша подвергся испытанию. Сразу же после завтрака мессер Луцио позвал его к себе, он выглядел серьезнее, чем обычно. Суровым тоном старик попросил Джованни сесть на табурет лицом к нему.

Затем откашлялся и начал разговор.

— Мой мальчик, ты живешь здесь уже неделю. Как ты и хотел, мы с Пьетро наставляем тебя. Но что ты собираешься делать дальше?

Какое-то время Джованни молчал. Затем уверенно произнес:

— Мессер, больше всего на свете я хочу остаться с вами и продолжить обучение.

— Что ж, отлично. А ты представляешь, что это значит?

Слегка смутившись, Джованни ответил уже не так решительно:

— Регулярно посещать ваши уроки, упорно учиться…

— Ты прав, но ведь это еще и вопрос времени. Я не собираюсь делиться даже крупицей знаний с легкомысленным и непостоянным недоучкой, который, едва ему приспичит, упорхнет прочь, подобно пчеле, которая собирает с цветов пыльцу, а затем улетает, чтобы сделать мед где-нибудь в другом месте. Важно, чтобы ты понял, что пускаешься в долгий и трудный путь. Чтобы обрести подлинную ученость, потребуются годы, даже если ты посвятишь себя этому целиком и полностью. Так что если ты собираешься остаться у меня всего на несколько недель или месяцев, то лучше сразу отправляйся на поиски своей возлюбленной.

Слова старика больно поразили Джованни в самое сердце, но побудили сделать выбор, на который он никак не мог решиться. Юноша всегда жаждал знаний и стремился обрести их. В то же время больше всего на свете Джованни желал увидеть Елену и завоевать ее любовь. Образование казалось ему лучшим способом достигнуть цели, но юноша боялся, что, пока будет оттачивать свой ум, потеряет Елену. А теперь наставник ясно дал понять, что любовь к женщине не должна стать помехой в изучении философии. Джованни придется выбрать свой путь сознательно, и душой и сердцем. На учебу уйдет много лет. Хватит ли у него терпения ждать встречи с любимой так долго? А вдруг к тому времени ее руку пообещают другому? Стоит ли рисковать? Еще неделю назад Джованни не стал бы этого делать. Но теперь, когда он вкусил радость познания, решение давалось еще тяжелее.

— И сколько времени мне понадобится? — спросил он наконец старика.

Мессер Луцио задумчиво потер подбородок.

— Не могу сказать точно, все зависит от твоих способностей и желания учиться. Но, думаю, нет смысла остаться меньше, чем… скажем, на три года.

«Три года!» — ужаснулся про себя Джованни. Три года не видеть Елену! Он попросил мессера Луцио разрешения подумать, и тот дал ему время до следующего утра.

Джованни провел весь день и всю ночь в мучительных раздумьях. К какому бы решению он ни пришел, чем-то придется пожертвовать. К рассвету внутренняя борьба совершенно измотала юношу, но все же он сделал выбор.

Ему сразу стало легче. Джованни понял, что мессер Луцио и Пьетро предлагают ему возможность стать мужчиной. Человеком, сильным телом и духом, способным сражаться и защитить себя самого и других от грабителей и разбойников. Человеком, сочетающим в себе нравственные и интеллектуальные достоинства, способным понять себя и окружающий мир. И даже если он рискует навсегда потерять Елену, нельзя упускать такую возможность. К тому же юноша понимал, что, если ко дню их новой встречи Елена будет еще свободна, шанс завоевать ее сердце возрастет в десятки раз.

Он отправился на поиски мессера Луцио, который поливал огород.

— Учитель, — робко произнес юноша, — я принял решение. Хочу провести здесь столько времени, сколько вы сочтете нужным.

Глава 23

Следующие месяцы стали сами захватывающими в жизни юного Джованни.

Благодаря ежедневным тренировкам с Пьетро он стал лучше владеть своим телом и окреп. Занятия фехтованием сделали его ловким и быстрым.

Но еще больше его изменили уроки мессера Луцио. Старик решил обучать его нескольким дисциплинам одновременно: латыни — чтобы юноша совершенствовался в языке ученых, без которого не обойтись при чтении большинства философских работ; Священному Писанию и богословию; древнегреческому языку — чтобы он мог ознакомиться с трудами самых важных философов и Евангелиями в оригинале; и наконец, философии, и не только для того, чтобы дать Джованни представление об этике, естественных науках и метафизике, но в первую очередь чтобы научить его думать самостоятельно, а также развить способности к критике и анализу.

Как считал мессер Луцио, философ должен не только стремиться к знаниям, но прежде всего уметь непредвзято думать и действовать. Быть философом, по его мнению, означало вести жизнь свободного и ответственного человека без предрассудков.

Он, как и его друг Эразм, был убежден, что между верой и философией не существует противоречия. Философия просто придает вере зрелость, делает ее более личной и заставляет относиться к догмам и институтам церкви с надлежащей долей критики.

Подобно своему голландскому собрату, мессер Луцио не одобрял церковь за то, что она повернулась спиной к евангелическим идеалам своих основателей. Старик был суровым критиком — он любил церковь и хотел, чтобы она вернулась к чистой простоте своих истоков, когда Иисус проповедовал своим ученикам на дорогах Иудеи и Галилеи, призывая их бросить все и следовать за ним. За многие века, прошедшие с тех дней, церковь и в особенности Рим стали олицетворением власти и продажности, политических интриг, разврата и поклонения богатству.

Именно поэтому молодой священнослужитель из Германии Мартин Лютер восстал против власти Рима. Он потребовал прекратить продажу индульгенций, которые давали отпущение грехов при земной жизни, якобы избавляя тем самым от страданий в чистилище. Следуя идеям Эразма Роттердамского, Лютер хотел, чтобы церковь подверглась реформации и вернулась к первоначальному учению Христа. Проникшись гуманистическими идеями, он также считал, что Библию нужно перевести на язык простых людей, дабы каждый верующий мог ее прочитать и самостоятельно истолковать то, что ранее было основано на евангелических принципах, но со временем стало догмой Рима. Двенадцатью годами раньше, в 1521-м, Мартина Лютера отлучили от церкви, но его идеи продолжали распространяться по Северной Европе, их даже поддерживали некоторые правители.

Вне занятий мессер Луцио часто разговаривал со своим учеником на эти животрепещущие темы. Ученый рассказал, что ему пришлось покинуть Флоренцию через несколько месяцев после разрыва Лютера с Римом — из-за памфлета, в котором он осудил отлучение немецкого священника.

Однажды, когда зима уже подходила к концу, Джованни спросил своего учителя, почему он сам не присоединился к реформаторам, ведь, судя по всему, многие идеи Мартина Лютера были ему близки.

— Из-за главного философского и богословского вопроса, — ответил старец. — О свободе воли.

— Свобода воли… — тихо повторил Джованни.

Вопрос о судьбе и свободе человека не давал ему покоя уже давно. С той самой минуты, когда колдунья предсказала ему будущее, юноша много думал над тем, может ли человек изменить свою судьбу благодаря собственной свободной воле, или все старания напрасны.

Эти размышления измучили Джованни, и потому юношу весьма заинтересовало замечание наставника о «свободе воли». Он терпеливо ждал, пока старик не объяснит, что оно означает и каким образом главный философский вопрос помешал ему встать в ряды сподвижников Лютера.

После долгого молчания мессер Луцио встал, прошел на середину комнаты и попросил Джованни помочь ему отодвинуть в сторону стол и стулья, затем поднял ковер. Под ним ошеломленный Джованни увидел люк.

— Сейчас ты познакомишься с моей секретной библиотекой, — сказал ученый. — Открой дверцу, а я пока найду свечу.

Они спустились в небольшой погреб. Справа от лестницы стоял огромный деревянный сундук. Старик отпер его ключом, который висел у него на шее. В наполненном соломой сундуке лежало около тридцати книг.

— Самые ценные экземпляры моей библиотеки! — произнес мессер Луцио.

— Вы их прячете от грабителей? — поинтересовался Джованни.

— Нет, в этом районе ворам нет дела до книг. Но я не хотел бы, чтобы эти дорогие моему сердцу тома сгорели в огне. Здесь, внизу, они в безопасности.

Мессер Луцио отряхнул солому с нескольких книг. Одна из них, толстая, в роскошном переплете, сразу же привлекла внимание Джованни.

— Какая красивая книга! — прошептал он с восхищением.

— Ага, ты заметил жемчужину моей коллекции! — Мессер Луцио взял книгу и раскрыл ее. — Редчайшая работа, написанная арабским астрологом аль-Кинди. У меня единственная копия этой книги на латыни. Совершенно бесценная. Но боюсь, что в погребе она в конце концов отсыреет.

Он осторожно вернул книгу на место и вытащил другую. Закрыл сундук и последовал за юношей, держащим свечу, вверх по лестнице. Когда Джованни захлопнул крышку люка, положил на нее ковер и поставил на место мебель, мессер Луцио достал с полок еще три книги и протянул ученику:

— Держи, мой мальчик.

Джованни склонился над драгоценной добычей. Первая книга была совсем небольшая: «Послание к римлянам святого апостола Павла», которое он еще не читал. Вторая — маленькая книжица Эразма Роттердамского под названием: «Diatribe sive Collatio de Libero arbitrio» («Диатриба, или Pacсуждение о свободе воли»). Самое первое издание, напечатанное десяток лет назад, в 1524 году, в Базеле. Последняя из книг, написанная Лютером и изданная в тысяча пятьсот двадцать пятом году, называлась «Servo Arbitrio» («О рабстве воли»). Все три были на латыни.

— Эти работы — основополагающие для любой дискуссии по поводу христианской концепции человеческой свободы. Расскажу тебе об этом поподробнее, дабы объяснить, почему я не стал последователем Лютера. Но сперва прочитай вслух начало Послания святого Павла. Подлинное удовольствие — слушать подобные тексты!

Джованни открыл маленькую книгу, у него перехватило горло, но он начал читать:

— «Павел, раб Иисуса Христа, призванный апостол, избранный к благовестию Божию…»

Глава 24

— «…вменится и нам, верующим в Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса (Христа) Господа нашего, Который предан за грехи наши и воскрес для оправдания нашего».^[4]

— Остановись здесь, — приказал старик, когда Джованни закончил читать первую часть Послания. — Это краеугольный камень всего учения святого Павла. Чтобы ты лучше понял основные положения его доктрины, столь влиятельной на протяжении многих веков, вплоть до диспута между великими умами, Эразмом и Лютером, я немного расскажу тебе о самом Павле, истинном основателе христианской веры.

Джованни удивленно взглянул на учителя, а тот поведал ему историю Савла, ученого и набожного еврея. Когда тот обратился в христианство, то принял имя «Павел» и стал самым ревностным из апостолов в распространении Евангелия, или «благой вести» об Иисусе Христе, умершего и воскресшего ради всего человечества. Павел раньше, чем другие апостолы, провозгласил принесенное Избранником Божьим спасение вселенским.

— Не уверен, что понимаю правильно, — робко произнес юноша. — Какова разница между концепцией спасения у евреев и у последователей Христа?

— Я как раз к этому и веду — к самой сути вопроса, на который пытаюсь ответить. Согласно иудейским священным книгам человек считается угодным Богу, если он соблюдал закон, данный Моисеем. Именно поэтому Петр, брат Иисуса Иаков, а также другие апостолы хотели, чтобы новообращенные соблюдали заповеди еврейского закона. Но Павел предложил другое толкование учения Христова. По его мнению, со времени пришествия Христа угодность Богу больше зависит не от того, соблюдает ли человек заповеди, а от того, верит ли он в Иисуса Христа, Сына Божьего, Спасителя нашего. Таким образом, не было нужды требовать, чтобы новые последователи, в прошлом — язычники, подчинялись многочисленным предписаниям еврейского закона, как того хотели другие апостолы. Веры во Христа было достаточно, чтобы они стали угодными Богу. В своем Послании Павел объясняет это, используя положение о «первородном грехе»: смерть — следствие грехопадения первого человека, Адама, а Иисус — новый Адам, посланный Богом, который избавил нас от проклятия смерти, взяв на себя наши грехи и открыв врата в царство вечной жизни.

— Удалось ли Павлу убедить других апостолов? — спросил Джованни. — Ведь они сами знали Христа.

— Возникло много разногласий! Петр созвал апостольский собор в Иерусалиме, который впоследствии назвали первым Церковным собором. Павел выступал, обращаясь к деяниям Иисуса Христа, которые еще были свежи в памяти его учеников, да так хорошо, что ему удалось убедить даже самых отъявленных скептиков. Именно тогда наступил переломный момент, и христианская религия вышла за пределы еврейской общины. Павел полагал, что Спаситель адресовал свои слова всем людям вне зависимости от их языка и цвета кожи, утверждая, что они обретут вечную жизнь благодаря вере в Иисуса Христа.

Старик замолчал и на несколько секунд закрыл глаза, затем улыбнулся Джованни и степенно продолжил:

— А теперь перейдем к вопросу о свободе воли. Впоследствии первые христианские мыслители, известные как отцы церкви, попытались не только представить спасение как проявление воли Господней — ибо вера является даром Божьим, но и подчеркивали вклад каждого человека в собственное спасение. Они считали, что путь к нему лежит через веру и упорный труд, в знак признания Христа. Другими словами, хотя Иисус искупил грехи человечества раз и навсегда, каждый человек свободен либо отвергнуть спасение, либо принять и доказать свое обращение в христианство праведными делами. Некоторые богословы делают особый упор на человеческую свободу выбора. Например, Пелагий^[5] был убежден, что человек не может спастись, если не приложит усилий. Яростным противником пелагианства стал Блаженный Августин, который утверждал, что хотя, конечно, человек и обладает некоторой свободой воли, но он слаб, и спасение его есть не что иное, как божественная благодать.

Лютер, основываясь на «Послании к римлянам святого апостола Павла», а также на полемике святого Августина с Пелагием, пошел еще дальше и объявил, что человек спасется только через милость Божью и веру в Иисуса Христа. Такая позиция ведет к полному отрицанию того, что человек участвует в спасении собственной души, иными словами, к отрицанию свободы воли. Согласно учению Лютера Господь предопределил, что некоторые люди обладают верой и спасутся, несмотря на свои деяния, а другие, не наделенные даром веры, будут осуждены на муки ада, как бы они ни поступали. Может, он и не говорил этого дословно, но его последователи, вроде друга Лютера, Джона Кальвина, ничтоже сумняшеся согласились с ним.

На какое-то время Джованни задумался. Его поразила подобная точка зрения. Как мог всеблагий Господь изначально избрать для спасения одних и обречь на вечные муки других, невзирая на волю и поступки каждого человека? Он спросил об этом учителя.

— Именно поэтому я и не могу стать сподвижником Лютера! Во многом я с ним согласен, но, если утрировать, его теология превращает Бога в жестокого тирана, который, непонятно по каким критериям, решает, что некоторые люди заслуживают спасения, а другие — нет, делая из человека марионетку, напрочь лишенную собственной воли. Я не признаю бога, который принимает одних, а остальных отправляет в лапы дьявола! — воскликнул мессер Луцио с горячностью. — Это равно утверждению, раз уж Бог всемогущ, а человек бессилен, что Господь причиняет не только добро, но и зло. Мой друг Эразм тоже понял это, потому и написал свою «Диатрибу, или Рассуждение о свободе воли».

Он поднял книгу и открыл ее почти в самом конце.

— Эразм сделал совершенно правильный вывод, что теории Лютера приводят к ужасающему парадоксу: «Бог одних смертных награждает за свои добрые дела, а других за свои злые дела карает вечными муками».^[6] Эта позиция для нас абсолютно неприемлема. Как христиане, мы не можем согласиться с образом жестокого бога, а как гуманисты — не можем принять положение о том, что человек полностью лишен свободы воли. Думаю, что Лютер в своем стремлении возвеличить Бога, увы, принизил человека. Мы же, с другой стороны, хотим прославить Творца, возвысив человека. Потому что Господь в своем величии создал человека свободным, а величие человека в том, что он по своей воле познает Бога и трудится над своим спасением не только через веру, но и через собственные поступки, которые, конечно, могут быть вдохновлены и подкреплены милостью Божьей. Мы разделяем стремление Лютера поставить слова и мысли индивидуума над тиранией Рима, который хотел бы диктовать каждому, во что ему нужно верить, ведь именно оно делает немецкого реформатора подлинным гуманистом. Поэтому, когда духовные власти отлучили Лютера от церкви, я выступил в его защиту, хотя для меня эта поддержка обернулась изгнанием. Но мы не можем согласиться с тем, что освобождение от господства Рима должно повлечь за собой потерю человеческой свободы. В вопросе о свободе воли именно Римско-католическая церковь, несмотря на все свои недостатки, защищает человеческое достоинство.

Джованни полностью согласился со словами наставника. Ему тоже казалось, что лучше быть свободным, чем рабом, даже если придется предпочесть зло добру и потерять душу.

— Но почему Лютер выбрал теологическое решение, которое идет вразрез с давними традициями церкви? — спросил юноша.

— Хороший вопрос, я сам задавал его себе много раз. Думаю, ответ кроется в характере этого человека. Лютера, как он сам часто писал, одно время терзал страх. Он стал монахом вследствие обета, данного однажды Пресвятой Деве, когда вспышка молнии напугала его чуть ли не до смерти. Когда Лютер оказался в монастыре, страх перед гневом Божьим продолжал мучить его, несмотря на то что он постоянно постился и умерщвлял плоть. На самом деле на него повлияло проповедование о том, что спасение возможно только через отречение от мирских соблазнов, а не через веру и милость Божью. Себя он считал настолько недостойным, что принял совершенно противоположную концепцию, согласно которой человеку не дано влиять на собственное спасение или осуждение на адские муки. Он объяснил, что избавление от мук пришло, когда он перечитал «Послание к римлянам святого апостола Павла» и истолковал его таким образом, что спасение дается через веру, которая является милостью Божьей, а не через добрые дела. После этого страх перед вечным проклятием оставил его. Раз Господь послал ему веру, он спасется, считал Лютер, и не важно, какими будут его поступки, праведными или нет. Он ушел из монастыря, женился на бывшей монахине, стал наслаждаться едой и питьем и перестал беспокоиться о своем спасении!

— Понятно. А что лично вы думаете по этому поводу?

— Я согласен с Эразмом и великой христианской традицией, что человек обязан спасением Богу, но благодаря свободе воли и праведным деяниям вносит в него свою лепту. Хотя понимаю точку зрения Лютера — жить с осознанием ответственности за собственную жизнь гораздо труднее, чем существовать с верой в то, что спасешься, вне зависимости от своих поступков, хороших или плохих… а все неверующие будут прокляты!

Джованни вдруг осознал, что не знает, верующий ли он. Он верил в Бога не задумываясь, но его вера не была истовой, зрелой или сознательной. А познакомившись с трудами древних языческих философов, почувствовал, что их взгляды ему гораздо ближе, чем постулаты Библии, которые либо оскорбляли его, либо были непонятны.

Вопрос о спасении до такой степени заинтересовал юношу, что он задумался над тем, предопределена ли его судьба заранее и, как считают сподвижники Лютера, изменить ее не дано, или он свободен и, значит, сам отвечает за свои поступки и жизнь.

Мессер Луцио встал и принес из своей библиотеки еще одну книгу. Улыбаясь, он вручил ее Джованни.

— Вот, прочитай! Это введение в девятьсот тезисов, которые мой друг Джованни Пико делла Мирандола хотел представить на суд всех знаменитых ученых-современников, те самые, которые осудил Папа Иннокентий Восьмой. Замечательная работа! В ней ты найдешь, что я думаю о свободе человека.

Джованни поблагодарил наставника и вышел из дома. Устроился у подножия старого, замшелого дуба, открыл книгу и посмотрел на название: «De Hominis dignitate» («Речь о достоинстве человека»). Затем, одолеваемый чувствами, начал читать.

Глава 25

Неделя проходила за неделей, а Джованни с воодушевлением читал и перечитывал небольшую книгу Пико делла Мирандолы.

Тем временем мессер Луцио продолжал объяснять юноше основы наук, а Пьетро учил его обращаться с оружием.

Вскоре Джованни уже мастерски владел шпагой. Помимо обыкновенной физической нагрузки и пользы, которую могли бы принести подобные упражнения в будущем, Джованни находил в фехтовании связь со своими интеллектуальными занятиями. И движения, и мысли должны быть отточены до совершенства.

Джованни вел весьма насыщенную жизнь, но продолжал думать о Елене. Вернее, образ Елены словно жил внутри него, юноше даже не надо было прилагать усилий, чтобы его вызвать. Каждый минуту Елена находилась рядом. Была ли физическая оболочка Джованни занята едой или рубкой дров, а мозг — решением философского вопроса или правилом латинской грамматики, он всегда чувствовал незримую связь с возлюбленной, а ее лицо с закрытыми глазами навсегда запечатлелось в его памяти.

Ночами, перед тем как заснуть, он думал о Елене, мысленным взором задерживался на изгибе губ и бровей, волнах рассыпавшихся волос, затем представлял, как берет ее нежную руку, прикасается к смеженным векам. Юноша ни разу не видел ее глаза, даже не знал, какого они цвета. И когда пытался угадать, его сердце замирало от восторга.

Весна уже переходила в лето, тело и разум Джованни, очнувшись после долгой зимы ученичества, словно расцвели, и юноша радовался первым плодам тяжкого труда. Он добился таких поразительных успехов, что учитель решил двигаться быстрее, и вскоре Джованни уже читал Платона и Аристотеля в оригинале.

Однажды, в самую жаркую пору августа, когда юноша наслаждался речной прохладой и перечитывал последнюю часть аристотелевской «Никомаховой этики»,^[7] случилось нечто странное, да такое, что Джованни подумал, уж не галлюцинация ли это. Вначале со стороны дороги послышался треск, затем до юноши донесся звук конских копыт. Джованни спрятался за дерево. Вскоре неподалеку, примерно шагах в тридцати, появился белый конь, неся необычного седока: женщину с длинными распущенными волосами каштанового цвета, закутанную в коричневый плащ. Едва скакун приблизился к берегу реки, незнакомка спешилась и припала к воде.

— По-видимому, вы испытываете такую же жажду, как и ваш конь!

Женщина резко вскочила и схватилась за рукоять кинжала, висевшего на поясе. Джованни, радушно улыбаясь, направился к ней.

— Не бойтесь!

— Не подходите ко мне! — приказала женщина, явно напуганная.

Повинуясь повелительному тону, Джованни замер в нескольких метрах от незнакомки, чьи глаза были точно такого же цвета, как длинные густые волосы. Она была примерно одного с ним возраста и потрясающе красива. Никогда еще Джованни не встречал женщину (не считая, конечно, Елены) со столь благородным лицом. Но его поразил вид девушки: одетая в мужское платье, из грубой ткани и грязное, она, судя по всему, валилась с ног от усталости.

— Кто вы? Что вам надо?

— Меня зовут Джованни. Я живу в здешних лесах. Вы, по-видимому, очень устали. Могу ли я чем-нибудь помочь?

— Нам с конем нужно только утолить жажду. Не приближайтесь!

— Хорошо. Но если вам что-нибудь понадобится…

Джованни отошел чуть подальше, прислонился к дереву и притворился, что поглощен чтением. На самом деле его сердце колотилось как бешеное. Незнакомка пила из реки, уголком глаза посматривая на юношу. Она брызнула водой на шею лошади, вытерла капли тряпкой и, взяв за уздечку, повела животное туда, откуда они появились. Сделав несколько шагов, девушка повернулась к Джованни, который не осмеливался оторвать взгляд от книги, опасаясь, что вновь напугает незнакомку.

— Что вы читаете? — спросила она уже не так враждебно.

— «Никомахову этику» Аристотеля.

Девушка с удивлением посмотрела на Джованни.

— Вы монах?

— Вовсе нет. Со мной занимается мой наставник, который живет в маленьком доме за холмом.

— В этом лесу?

— Да. Он в некотором роде отшельник.

Было заметно, что незнакомка немного успокоилась.

— У вас есть какая-нибудь еда?

Джованни достал из кармана штанов кусок хлеба и яблоко и протянул ей.

— Вот мой полдник. Конечно, этим вы вряд ли насытитесь, но все же…

— Замечательно! — воскликнула девушка, схватив пищу. — Теперь я смогу продержаться до заката!

— Куда вы держите путь?

Она вгрызлась в мякоть плода, затем вытерла губы.

— В монастырь Сан-Джованни в Венери, — ответила незнакомка и спросила, показав рукой на восток: — Он там?

Джованни вспомнил, что Пьетро рассказывал о большом монастыре у моря, примерно в двадцати лигах от их обиталища.

— Да. Если поскачете быстро — доберетесь как раз к ночи.

— Наверное, Богу было угодно, чтобы мы встретились. Меня зовут Джулия.

Джованни разочаровало то, что загадочная незнакомка покидает его так быстро.

— Спасибо, Джованни.

Она взобралась в седло, бросила на юношу прощальный взгляд и пустила лошадь в галоп.

Джованни терялся в догадках. Откуда взялась таинственная всадница? По виду — аристократка, а одета в костюм прислуги. Вероятно, просто путешествует инкогнито, а может, бежит от опасности.

Вернувшись домой, он сразу же рассказал наставнику обо всем, что случилось. Мессера Луцио тоже весьма удивила эта странная встреча. Он слышал о монастыре бенедиктинцев Сан-Джованни в Венери, самом большом на востоке Абруцци, но никогда там не бывал.

— Провидение, непонятно почему, иногда сталкивает нас с людьми, близкими нам по духу, у которых много общего с нами, и они оказывают влияние на нашу жизнь. Если эта молодая женщина затронула твое сердце — молись за нее, мой мальчик, вверь ее Богу, больше ничего ты сделать не сможешь. Таким образом ты соглашаешься связать ваши души великим таинством любви, которое соединяет людей невидимой нитью, церковь называет это единением во Христе.

Джованни вопросительно смотрел на учителя широко распахнутыми глазами.

Тот, меняя тему беседы, весело спросил:

— Несколько месяцев назад я дал тебе небольшую книгу Пико делла Мирандолы. Ты ее всю прочитал?

Глава 26

Лицо Джованни просветлело.

— Несколько раз! — ответил он с таким воодушевлением, что его наставник понял — ученик разделяет взгляды автора.

— Отлично! И что же ты из нее вынес?

— Я еще не слишком сведущ в вопросах философии, — сказал Джованни, слегка испугавшись, что придется высказать мнение о глубоко поразившей его работе, столь глубокой и емкой, но в то же время такой лаконичной, — но меня впечатлила амбициозная попытка Пико найти связь между всеми направлениями философской и богословской мысли: от христианских откровений до иудейской каббалы, от орфических мистерий^[8] до зороастризма, от пифагорейского учения до идей арабских мудрецов, от Платона до Аристотеля… Не знаю, возможно ли это, но сам по себе проект достоин уважения.

Джованни умолк, ища одобрения в глазах наставника.

— Пико так и не довел до конца свой замысел, весьма благородный, как ты верно подметил. Лично я скептически отношусь к возможности успешного слияния столь разных учений. Что бы ни утверждал Пико, трудно добиться гармоничного сочетания платонизма и идей его ученика Аристотеля. А желание примирить Христа и Заратустру, Моисея и Ямвлиха,^[9] Магомета и Августина кажется мне совершенно невыполнимым. Конечно, можно найти некоторые точки соприкосновения, но всегда будут существовать значительные разногласия, и ты сам это поймешь в ходе учебы. Давай, однако, вернемся к твоему мнению о книге Мирандолы. Что еще тебя поразило?

— Как вы и говорили, его размышления о свободе человека. Пико пытается доказать, что человеческое достоинство проистекает из того факта, что люди — единственные существа, чье поведение не предопределено природой. Именно поэтому человек является самым свободным созданием на земле. Он может выбирать между добром и злом, жить, уподобившись ангелу или зверю. Делла Мирандола утверждает, что человек сам творит собственную жизнь. Эта мысль произвела на меня огромное впечатление! Мы можем стать, кем только захотим! По правде говоря, мне очень нравится подобная убежденность… Я даже выучил наизусть отрывок, где Пико говорит от лица Создателя.

Джованни умолк. Учитель одобрительно кивнул, и юноша прочитал наизусть возвышенные слова флорентийского философа, осмелившегося вложить их в уста Творца, будто бы тот обращается к человеку:

— Сам видишь, как далеко это от идей Лютера! — воскликнул мессер Луцио. — И я не могу не разделять взглядов нашего друга Пико!

Джованни умирал от желания возразить учителю, но сомневался, боясь показаться чересчур самоуверенным. В конце концов он решился.

— После того как я прочитал книгу и увидел, что вы, подобно Пико делла Мирандоле, настаиваете на существовании свободы воли, меня весьма удивляет ваша вера во влияние звезд. Разве утверждения о том, что человек сам хозяин своей судьбы, и о том, что его судьбу определяют звезды, не противоречат друг другу?

— Ты абсолютно прав, мой мальчик! — вскричал мессер Луцио, привстав со стула. — Именно поэтому Джованни Пико, хотя и увлекался магией и всякого рода оккультными явлениями, всегда очень критично относился к астрологии.

— Но тогда зачем вы сами ею занимаетесь? — спросил Джованни, слегка сбитый с толку. — Пьетро сказал мне, что вы один из самых выдающихся астрологов в христианском мире!

— Не знаю, так ли это, вернее, было ли это в прошлом, — ответил учитель, явно скромничая. — Дело в том, что звезды не руководят нами. Говоря словами Птолемея, величайшего астролога древности, который жил во втором веке в Александрии: «Звезды предполагают, но не настаивают». Для Птолемея влияние, которое звезды оказывают на личность, всего лишь дополняет влияние семьи или культуры, при этом человек всегда сохраняет некоторую степень свободы воли. Ничего не предопределено, и ничего не предсказано, если только человек не поддастся влиянию и не забудет о собственной воле. К сожалению, именно это и происходит с теми, кто руководствуется своими низменными желаниями, а не разумом. Великий Фома Аквинский тоже придерживался подобного мнения. Он верил во влияние звезд и утверждал, что можно предсказать будущее того, кто стал рабом своих страстей, ведь, как гласит поговорка, характер человека определяет его судьбу. Но если человек может держать себя в руках и приспособить свой характер к высшим законам морали и разума, предсказать его судьбу невозможно, так как он сам распоряжается ею. Это означает, что любой астрологический прогноз становится, к счастью, либо невозможным, либо неточным.

— Если я правильно понял, звезды влияют только на тело и на страсти человека, но не на его душу, в которой и существует свобода воли?

— Совершенно верно.

— Но как избавиться от влияния, откуда бы оно ни исходило — от семьи, культуры или звезд, — и самому определять свою судьбу, а не слепо ей повиноваться?

— Нам никогда не удастся полностью избежать влияния. На человека всю жизнь влияют языки, на которых он говорит, происхождение, врожденные склонности и многое другое. Если он, скажем, появился на свет хилым или с физическим недостатком, это останется с ним навсегда. Но благодаря своей свободной воле, разуму и желанию человек может сделать выбор, который определит его жизнь. Другими словами, не избавившись от того, с чем был рожден, — вспыльчивый человек останется вспыльчивым, а художник — художником, — он сможет превозмочь собственный характер, владеть собой, покориться своим страстям или противостоять им. Мы не рождаемся свободными, но становимся таковыми.

Джованни понял, о чем говорит учитель, но возражение все же вертелось у него на языке. Вспомнив о встрече с Еленой и о предсказании Луны, он не удержался и спросил:

— Но разве все в нашей судьбе проистекает только из собственной природы человека? Разве некоторые встречи, испытания или радости не предопределены заранее?

Мессер Луцио удовлетворенно вздохнул.

— Ты совершенно прав! Я абсолютно уверен, что некоторые встречи и события, радостные или печальные, ниспосланы нам Божественным провидением. Нам не дано их избежать. Один человек может серьезно заболеть, другой — встретить в самый важный момент своей жизни духовного наставника, а третий влюбится в необыкновенную женщину. Но каждый человек волен отозваться на эти события так, как сам пожелает, даже если они и предопределены судьбой. Больной может впасть в уныние и провести всю жизнь, оплакивая свою горькую участь, а может выйти из испытания другим, более сильным человеком. Юноша может последовать за учителем или продолжить свой путь. А мужчина, охваченный нежными чувствами, может вступить в брак с возлюбленной или выбрать совершенно другую женщину.

Звезды — не что иное, как знаки, данные провидением, чтобы мы могли лучше познать себя и раскрыть тайну своей судьбы, но они не определяют наше будущее безоговорочно. Их следует рассматривать как маяки, освещающие наш путь, а не как причину отчуждения.

— А когда люди впервые заметили связь между положением планет во время рождения человека и основными чертами его характера, а также его судьбой?

— Наблюдение за небесными явлениями восходит к древнейшим цивилизациям. Где бы человек ни строил города и села, он смотрел на небо. Наука о звездах зародилась давным-давно, еще до появления Христа и даже Моисея. Она возникла в таких халдейских городах, как Ур и Вавилон. Халдеи — так на самом деле римляне называли астрологов — наблюдали за планетами и начали отмечать на глиняных табличках отклонения в движении небесных тел и необычные космические феномены: сближение планет, появление кометы, солнечные или лунные затмения. Так как они при этом отмечали и все важное, происходящее на Земле — эпидемии, голод, необычайный урожай, рождение или смерть монарха, войны или нашествия, — то в конечном итоге пришли к выводу, что между земными и небесными событиями существует взаимосвязь. Тогда-то и появилась астрология. «Астрология» — слово греческого происхождения, и наверняка ты догадываешься, что оно означает.

— Учение о звездах, — ответил Джованни.

— Правильно. Халдеи приписывали причины происходящего на Земле Солнцу, Луне и пяти звездам, чьи передвижения они могли видеть, «планетам» — это название восходит к греческому слову, означающему «блуждающие», а они и на самом деле не стоят на месте, — и различным космическим явлениям. Так как эти явления происходили регулярно, халдеи заключили, что они вновь приведут к определенным событиям. Тысячелетние наблюдения подтвердили эмпирическое знание, и стало возможным предсказывать голод, войны или наводнения.

— Ясно, — сказал Джованни. — Но когда их впервые заинтересовала судьба отдельных личностей?

— Гораздо позже! Только после долгих веков наблюдений появилась идея разделить тот сегмент неба, где можно видеть движение Солнца, Луны и других планет на двенадцать равных частей, по тридцать градусов каждый. Это деление соответствует двум установленным факторам. Люди заметили, что определенные группы звезд напоминают по форме то или иное животное, поэтому каждый тридцатиградусный участок зодиака получил название этого животного, так появился символизм двенадцати знаков. Но что еще примечательнее, эти знаки соответствуют ежегодному солнечному циклу и ритму времен года. Ты, как крестьянин, наверняка об этом знаешь. Зодиакальный круг начинается в день весеннего равноденствия, двадцать первого марта. Первый знак, Овен, символизирует жизненную силу пробуждающейся в начале весны природы. Те, кто родился в этот период, склонны к предприимчивости, энергичны, решительны, иногда — агрессивны. С двадцать первого апреля начинается время Тельца. Это второй этап весны, который, как тебе известно, характеризуется изобилием различных форм жизни, бурным ростом растений, появлением тучных пастбищ. И, точно как в природе в это время, мы находим в людях, рожденных под знаком Тельца, постоянство, силу, чувственность, а также упрямство и злопамятность. Они склонны к созерцанию. Двадцать первого мая берет начало третий период весны: растительность тянется ввысь, встречая суетливых пчел, которые летают туда-сюда и собирают пыльцу. Знак Близнецов соответствует этому времени воздушного обмена, знак, характеризующийся подвижностью, гибкостью и общительностью, но, ко всему прочему, поверхностностью и легкомыслием. Двадцать второго июня Солнце достигает высшей точки в небе и наступает самый долгий световой день в году: день летнего солнцестояния. После этого дни укорачиваются до зимнего солнцестояния — процесс, символом которого является Рак, один из немногих животных, способных двигаться задом наперед! Мысли тех, кто рожден под этим знаком, обращены в детство и к событиям прошлого. Именно в первый период лета формируются семена: вся природа словно беременна. Поэтому Рак — знак плодородия и материнства. Люди, рожденные под этим знаком, привязаны к дому, семье и традициям. Также они наделены творческим даром и обладают богатым воображением.

— Моя мать родилась в это время года, — заметил Джованни.

— Ты хорошо ее помнишь?

— Помню ее лицо и изящные руки. Она всегда говорила очень ласково и никогда не сердилась в отличие от отца. Он родился чуть позже, примерно в начале августа.

— Мы как раз подошли к его знаку зодиака, — сказал мессер Луцио. — Двадцать третьего июля наступает время Льва, в природе оно отмечено пышной растительностью, созреванием плодов, сильным Солнцем и жарой. Те, кто родился под знаком Льва, — властные личности, которым необходимо блистать и выражать собственное превосходство и творческие способности. Но они легко впадают в грех гордыни или тщеславия.

Джованни улыбнулся.

— Двадцать третьего августа Солнце входит в знак Девы, — продолжил мессер Луцио. — Это время жатвы, другими словами, конец долгого процесса, в результате которого семя, посаженное зимой, стало спелым колосом. Колосья пожнут, а зерно обмолотят. Все в природе видоизменяется, сортируется, уменьшается. Рожденные под знаком Девы любят подсчитывать, отделять, классифицировать. Они не слишком энергичны, но наделены огромной работоспособностью, пунктуальностью, умением классифицировать. Двадцать третьего сентября, в день осеннего равноденствия, начинается новый период — под знаком Весов. Наступает равновесие между длиной дней и ночей, знойным летом и морозной зимой. Спокойный период, время гармонии. Потому люди, родившиеся под этим знаком, постоянно стремятся к миру, равновесию и справедливости. Но иногда им трудно принять решение. Они столь же умеренны и спокойны, сколь те, кто родился под знаком Овна, в противоположный период весеннего равноденствия, бескомпромиссны и дерзки. Двадцать третьего октября Солнце входит в знак Скорпиона. Второй осенний знак отмечает умирание растительности — трава перестает расти, листья опадают и гниют. Те, кто родился под этим знаком, подвержены влиянию этой силы перерождения, смерти и возрождения и поэтому могут быть излишне тревожны или стремиться к разрушению. Особенно если не смогут осознать собственную внутреннюю силу, которая поможет им преодолеть инстинкты и обрести просветление, скрытую тайну. Следом приходит черед Стрельца, время этого знака начинается двадцать второго ноября. Кажется, что все в природе умерло. Но, подобно тому, как Кентавр целится в небо, Стрелец в душе обращен к возрождению, он знает, что растительность вернется, смерть существует только на поверхности. У детей Стрельца высокие идеалы, они полны оптимизма, их влечет даль, великие путешествия — как духовные, так и телесные. Они любят свободу, но могут стать бунтарями, которые не выносят ограничений. Двадцать первого декабря наступает зимнее солнцестояние. Подобно природе, которая нага, сосредоточенна, молчалива и сурова, люди знака Козерога серьезны, сосредоточенны, строги, иногда печальны и любят уединение.

Мессер Луцио слегка улыбнулся и продолжил:

— Я сам родился под этим созвездием.

— Но я вас вижу совсем другим! — запротестовал Джованни.

— Неужели? И каким же тебе представляется мой характер? — спросил мессер Луцио весело.

— Вы добросердечны и щедры. Серьезны, но не печальны. Кроме того, у вас высокие идеалы, и вы постоянно стремитесь к новым познаниям.

— Да, но все эти черты свойственны людям, рожденным под знаком Козерога. И подобно символу этого знака, козе, которая олицетворяет собой удлиняющиеся дни, они честолюбивы, настойчивы и постоянно стремятся к более высокому положению в обществе и нравственному совершенствованию.

— А почему коза является символом удлиняющихся дней и желания достичь высот?

— Приведи это животное куда угодно и понаблюдай за ним. Коза обязательно заберется на самое высокое место! Если бы мы пустили ее сюда, через пять минут она бы уже скакала по столу!

— Правда, правда! — воскликнул юноша, которому не раз доводилось пасти коз.

— Черед Водолея наступает двадцатого января и олицетворяет соединение посаженного семени с землей; это похоже на то, как дух оплодотворяет материю. Водолей — не животное, а ангел, символ учености, победы разума над глупостью. Человек, рожденный под этим знаком, — интеллектуал, способный отречься от всего плотского, свободный мыслитель, действующий согласно своему сознанию, исследователь, который жаждет высадить новые идеи в лоно земли, чтобы она их преобразила. И наконец, девятнадцатого февраля начинается время последнего зодиакального знака: Рыб. Природа находится в переходном, неопределенном и бесформенном состоянии между заканчивающейся зимой и весной, которая уже торопится ей на смену. Подобно природе и знаку, который олицетворяет этот период, те, кто родился под знаком Рыб, трудны для понимания. Они движутся в меняющихся глубинах своей души и воображения. Эти люди наделены чувствительностью, что делает их способными целиком посвятить себя другим, но, с другой стороны, им грозит потеря собственного «я».

Мессер Луцио прервал свою речь, чтобы выпить немного воды. Джованни одолевали мысли. Юноша родился перед весенним равноденствием, под знаком Рыб. И он на самом деле мечтатель, обладающий даром воображения. Еще Джованни понял, что может испытывать чувство огромного сострадания; так произошло, когда он воспротивился унижению, которому подвергли Луну. Как странно, что у всех людей, рожденных в одно и то же время года, так много общего! Возможно, по словам учителя, это можно объяснить влиянием естественной среды, связанным с циклом времен года. Но если это правда, то созвездия, которые дали имена знакам зодиака, особенного значения не имеют. Важны времена года и их символизм. Точно так, как люди, живущие в жарких странах, по темпераменту отличаются от тех, кто живет в холодных, или как человек, рожденный зимой, не похож на того, чей день рождения летом, скажем, больше склонен к самоанализу. Это Джованни мог понять. Но он также знал, что астрология идет еще дальше и учитывает день и час рождения человека. Он попросил учителя рассказать об этом.

— Слово «гороскоп» означает «час», — начал мессер Луцио. — Именно вавилоняне, кстати довольно поздно, начали составлять гороскопы правителей, другими словами, они отмечали, какое положение на небе занимают Солнце, Луна и пять планет в момент рождения царственной особы. Они разделили гороскоп монарха на четверти, соответствующие четырем частям света: востоку, западу, югу и северу. Астрологи смотрели, как расположены космические тела в определенный час в месте рождения, и отмечали их местонахождение в нужной части гороскопа. То есть, если монарх появлялся на свет на рассвете, они рисовали на карте рождения Солнце в асценденте. Если же он рождался ближе к полудню — Солнце находилось в зените, вверху небесного свода. Если же правитель рождался на закате, астрологи отмечали, что Солнце было в десценденте. Когда рождение правителя происходило ночью, Солнце рисовали в самом низу небесного свода. Точно так же астрологи наносили положение других планет, уделяя особенное внимание тем, что связаны с четырьмя углами гороскопа. Таким образом, они заметили, что человек, у которого, скажем, Марс в асценденте или в середине неба, как правило, агрессивен от природы и может стать хорошим солдатом, в то время как некто, отмеченный планетой Венерой, будет творческой личностью, незлобивой и уравновешенной.

Интерпретация личного гороскопа основывается на двойственной схеме, относящейся и к небесам, и к земле: положении Солнца, Луны, пяти планет и двенадцати зодиакальных созвездий относительно четырех углов гороскопа. Во времена Александра Великого и Римской империи, унаследовавших астрологические знания древних халдеев, эта практика стала более демократичной.

Джованни жадно впитывал каждое слово наставника, думая о том, что хорошо бы и ему узнать свой гороскоп.

— Учитель, у меня есть одна просьба, но я не знаю, как ее выразить.

Старик ласково, но внимательно посмотрел в глаза Джованни.

— Слушая вас, я вдруг понял, что мне бы очень хотелось узнать свой гороскоп!

— Вижу, что вопросы вселенского масштаба занимают тебя куда меньше, чем собственные заботы! — воскликнул мессер Луцио с иронией.

Джованни вспыхнул и опустил голову.

— Ну-ну, шучу! — продолжил ученый отеческим тоном. — Вполне разумная просьба. Вообще-то я и сам подумывал о том, чтобы составить и истолковать твой гороскоп. Но известна ли тебе дата твоего рождения?

Джованни родился ранней весной. Его мать рассказала ему, что он пришел в этот мир вечером, в полнолуние. Так как он знал свой возраст — ему недавно исполнилось девятнадцать, — при помощи незначительных подсчетов удалось установить, что он родился в конце марта 1514 года.

Мессер Луцио внимательно выслушал эти сведения.

— Я не смогу истолковать твой гороскоп, не проверив положение планет по эфемеридам.

— Эфемеридам?

— Это астрономические таблицы, в которых отмечены координаты Солнца, Луны и пяти планет в определенные моменты времени. Астрономы фиксируют положение небесных тел в течение уже ста лет. Я купил все эти таблицы, с тысяча четыреста девяностого по тысяча пятьсот двадцатый год, когда практиковал астрологию во Флоренции, и взял их с собой в изгнание.

— Так вы составите карту моего рождения?

— Конечно, если только сказанное твоей матушкой поможет мне установить точный день и час твоего рождения. Ну-ка, посмотрим… Почему бы нам не вернуться к этому вопросу в следующую среду, в день Меркурия? Как ты думаешь?

Глава 27

Джованни с нетерпением ждал следующего дня Меркурия. Накануне, после занятий, юноша отправился на прогулку. Долго бродил он, погрузившись в собственные мысли. Когда начало темнеть, Джованни поспешил домой, чтобы не опоздать к ужину.

Когда он был уже совсем близко, с опушки леса донесся странный шум. Юноша тотчас ускорил шаг. Затем Джованни услышал крики и пустился бегом к дому, из которого доносились звуки битвы. На мгновение он замер, затем бросился к сарайчику, где лежало оружие, схватил два меча и нож и ворвался в переднюю комнату.

Там было все перевернуто вверх дном. Посредине Пьетро, размахивая табуретом, отбивался от троих незнакомцев, вооруженных длинными кинжалами. Четвертый, явно сраженный метким ударом слуги, без чувств валялся на полу.

Внезапное появление Джованни обрадовало Пьетро.

— Привет, дружище, ты как раз вовремя! Поможешь мне управиться с этими злодеями!

Разбойники, захваченные врасплох, обернулись. Не медля ни секунды, Джованни воткнул клинок в руку одного из нападавших. Тот с воплями кинулся наутек. Пьетро огрел по голове второго, а третий, выронив кинжал, запросил пощады, увидев, что Джованни вот-вот пронзит его насквозь.

Юноша чуть отвел острие и протянул второй меч Пьетро. Тот, не раздумывая, одним ударом отсек разбойнику руку, воскликнув:

— В следующий раз отрублю тебе голову, если только посмеешь сюда сунуться!

Несчастный, вереща, как свинья, убежал прочь. Пьетро поднял двух незваных гостей, лежащих на полу, вынес их из дома и привязал к дереву.

— Кто эти люди? Где учитель?! — взволнованно прокричал Джованни, начиная осознавать, что произошло.

— Я запер хозяина в его комнате, когда увидел приближающихся разбойников, — ответил Пьетро, тяжело дыша. — Давай его выпустим.

Старика трясло от волнения. Пьетро рассказал ему об исходе битвы, отметив храбрость Джованни.

— Мой мальчик, я горжусь тобой! Не удовлетворившись умением виртуозно обращаться с мыслями и словами, ты научился владеть мечом — к счастью для нас!

Пьетро с удовольствием бы отсек руки и обоим пленникам, но мессер Луцио воспротивился столь жестокому наказанию. Тогда слуга, перед тем как отпустить их, каждого пару раз встряхнул, да так сильно, что старый ученый закрыл глаза. Едва напуганные грабители оказались на воле, они пустились бежать со всех ног.

— Больше мы их не увидим! — рассмеялся Джованни.

— Да услышат тебя Дева Мария со святыми! — ответил Пьетро и продолжил с сомнением в голосе: — С тех пор, как мы здесь поселились, это уже пятый или шестой налет. Будем надеяться, что они не соберут шайку побольше и не вернутся сюда, чтобы отомстить или спалить дом!

Вскоре о происшествии забыли, хотя ночью Джованни приснился ужасный сон, в котором он отсекал руки сотням бандитов, напавшим на него целой толпой.

На следующее утро юноша пошел к учителю. Прежде чем тот завел разговор о гороскопе, Джованни спросил, почему он отпустил разбойников, а не предал их в руки правосудия. Мессер Луцио объяснил, что Абруцци является частью Папской области, а он не имеет ни малейшего желания сообщать Папе о своем местонахождении. Нет, он не боится за свою безопасность, просто не хочет, чтобы его вызвали в Рим и заставили доказывать свою невиновность или преподавать. Затем он встал и принес из спальни большой лист бумаги. Протянул его Джованни со словами:

— Вот твоя карта рождения.

Юноша, не скрывая волнения, посмотрел на вычерченный циркулем круг. В центре, подобно пупку, находилась планета Земля. Первая концентрическая окружность изображала траекторию Луны. Вторая — Меркурия. Затем шла траектория Венеры, а немного дальше — орбиты Солнца, Марса и Юпитера. Самая большая траектория принадлежала Сатурну. Внешняя граница круга состояла из двенадцати символов зодиака, и планеты, расположенные внутри, были обращены к разным знакам. И наконец, круг пересекали две линии, одна шла с востока на запад, показывая знаки на асценденте и десценденте, а другая простиралась с севера на юг, отмечая положение середины и нижней части небесного свода.

— Начну с толкования положения Солнца и Луны, самых важных небесных тел, — сказал мессер Луцио, забирая у Джованни гороскоп. — Нам повезло, что матушка упомянула, что ты родился в полнолуние. Благодаря этим сведениям я смог не только определить положение Солнца и Луны, но и благодаря эфемеридам вычислить точную дату твоего рождения.

Джованни смотрел на учителя округлившимися глазами.

— Полнолуние в тысяча пятьсот четырнадцатом году пришлось на весеннее равноденствие, в ночь с двадцатого на двадцать первое марта. Если мать сказала тебе правду, ты родился в Калабрии, двадцатого марта, после захода солнца.

Старик откашлялся, затем продолжил:

— Так как ты родился за день до равноденствия, Солнце находилось в последнем градусе знака Рыб. Из-за полнолуния Солнце в твоем гороскопе противостоит Луне, а она находится в последнем доме Девы. Если ты действительно родился в начале ночи, то Сатурн у тебя в асценденте, так как в момент твоего рождения Скорпион поднимается на востоке. Юпитер спускается к западу, а Солнце, которое только что зашло, находится совсем недалеко от десцендента.

Мессер Луцио замолчал.

— А что все это означает? — прошептал Джованни.

— Одно дело — нарисовать гороскоп — тут требуются определенные знания, и все. А вот истолковать его правильно — настоящее искусство! — с гордостью ответил старик. — Во Флоренции ко мне многие обращались, здесь требуются не только знания, но и хорошая интуиция! И потому два астролога никогда не объяснят один и тот же гороскоп одинаково. Я настаиваю на этом важном моменте, мой мальчик, так как именно его часто недопонимают как защитники, так и противники астрологии. Астрология — точная наука и, подобно логике и математике, использует язык символов, который нужно верно истолковать.

Джованни задержал дыхание, чувствуя, что следующие минуты станут откровением.

Наставник рассказал юноше о чертах его характера — как он чувствителен, дисциплинирован и обладает природным талантом к наукам. Когда мессер Луцио стал говорить о склонности молодого человека идеализировать и любить, сердце Джованни замерло.

— Это, конечно, только общий взгляд на важнейшие знаки. Но я еще должен отметить важное положение Сатурна в твоем гороскопе. Важное в первую очередь потому, что он в асценденте, а еще потому, что он соединяет Солнце и Луну.

Джованни выглядел слегка сбитым с толку.

— Если внимательно посмотреть на твой гороскоп, то сразу же станет понятно, что корень твоих трудностей кроется в противостоянии Солнца и Луны. Всю свою жизнь тебе приходится бороться, чтобы преодолеть противодействие. Но эти космические тела положительно связаны с Сатурном. Именно он делает возможным соединение двух противоположных полюсов твоей личности. Сатурн символизирует потребность в отрешенности и печали, он позволяет человеку разорвать связь с матерью и расти, смирившись с кризисами и испытаниями. Древние называли Сатурн «Дьявольской звездой», потому что он несет ответственность за тяжкую участь некоторых людей, а также приносит неприятности и трудности. Мой учитель, Марсилио Фичино, всю жизнь страдал от меланхолии, виня в этом сильный Сатурн в своем гороскопе. Но когда некто понимает, что благодаря всем испытаниям он может духовно возвыситься, а отречение и одиночество позволяют ему обрести благодать, он заслуживает того, чтобы зваться человеком. Сатурн призван освободить нас от уз, так сильно привязывающих к матери, прошлому, детству, а еще — к земным удовольствиям. Он непревзойденный учитель для умов. Сатурн ведет нас в рай через преисподнюю страстей и помогает их преодолеть. Вот поэтому многие монахи подвержены влиянию этой планеты, которая располагает людей к отрешенности, учебе, уединению и аскетизму. Как часто повторял мой наставник, говоря о самом себе: «Дети Сатурна осуждены на вечные поиски Красоты, Добра и Правды».

— Как похоже на вас! — воскликнул Джованни.

— Да, карта моего рождения во многом схожа с картой рождения Марсилио, точно так же как у твоего гороскопа много общего с моим. Но в этом нет ничего удивительного. Кстати, тебе следует избегать излишней суровости и безжалостности Сатурна. Твой гороскоп указывает на то, что ты испытываешь потребность в любви женщин, светском обществе и красоте. На самом деле твое существование колеблется между двумя великими планетами, Юпитером и Сатурном, которые расположены в противоположных углах гороскопа. Юпитер побуждает тебя заключить весь мир в объятия и наслаждаться жизнью, в то время как Сатурн зовет преодолеть инстинкты и стать отшельником. Юпитер обеспечивает тебе счастье, защиту и удачу, а Сатурн несет неминуемые испытания. Благодаря Юпитеру ты оптимист, а Сатурн делает из тебя пессимиста.

Джованни поразили слова учителя, такие справедливые и точные.

Мессер Луцио выглядел утомленным, однако все же продолжил устало, но убедительно:

— Так как Луна находится в противостоянии с Солнцем, ты всю жизнь стараешься побороть противоречия внутри себя.

Старик замолчал и медленно поднял глаза на Джованни.

— Можно еще долго говорить о твоем характере и судьбе. На сегодня ты узнал достаточно, а я устал. Твой гороскоп подтверждает, что у тебя большие способности к философии!

Джованни поблагодарил учителя и нетвердой походкой, словно сгибаясь под тяжестью услышанного, вышел из комнаты.

Встревоженный словами мессера Луцио, он направился в лес. Голова юноши гудела. Похоже, сказанное подтверждает, хотя бы частично, ужасное предсказание ведьмы. Ну что ж, сказал себе Джованни, по крайней мере, его предупредили дважды, значит, судьбе угодно, чтобы он избежал страшной участи.

Но его мучил еще один вопрос, несколько другого плана. Астрология не только дает возможность постичь такие понятия, как судьба и свобода воли, но и охватывает обширную область знаний в психологии и символизме. Джованни подумал, что хорошо бы и ему научиться составлять и толковать гороскопы. Как было бы замечательно составить гороскоп Елены и сравнить со своим! Юноша представил, что он прибывает в Венецию, идет к Елене и говорит: «Я астролог и, если вам угодно, могу нарисовать и истолковать карту вашего рождения». Какой великолепный предлог познакомиться с девушкой поближе! Учитель рассказал, что при монарших дворах Европы астрологов ценят весьма высоко, и нет отбоя от людей, нуждающихся в их услугах. Так что Джованни сможет не только приблизиться к Елене, но и заработать на достойное существование, навсегда забыв о крестьянском прошлом.

Чем дольше юноша размышлял над этой идеей, тем больше она ему нравилась. Ему предстоит провести с наставником по крайней мере еще два года; несомненно, этого времени будет достаточно, чтобы освоить ремесло астролога. Конечно, есть одно затруднение — эфемериды. Они необходимы для составления карты рождения и, несомненно, стоят кучу денег, вряд ли Джованни сможет их купить. Он обдумывал этот вопрос до тех пор, пока его не осенило: можно попросить у наставника разрешения скопировать его таблицы! И тогда Джованни сможет нарисовать гороскоп любого человека, рожденного в промежуток между 1490 и 1520 годами. Это уже кое-то, и ему, конечно, удастся составить гороскоп Елены, ведь она, должно быть, на несколько лет его младше. Ясно, что копирование эфемерид займет сотни часов, но Джованни готов, если потребуется, работать ночи напролет. Всего-то понадобится приобрести бумагу и чернила, а это куда дешевле, чем купить сами таблицы!

Юноша решил поговорить с учителем о вопросе, от которого зависела его дальнейшая жизнь.

Терпеливо выслушав ученика, мессер Луцио молчал две или три минуты, пока Джованни изнывал от нетерпения. Затем старик согласился и даже добавил, что заплатит за бумагу и чернила. Он любил Джованни за его ум, чувствительность, отвагу и стремление к знаниям. В глубине души его радовала возможность передать кому-то такое редкое и сложное искусство. Теперь старый ученый был твердо убежден, что провидение свело их вместе именно с этой целью.

Согласие учителя привело Джованни в восторг. Той же ночью юноша стал перерисовывать эфемериды в толстую тетрадь, подаренную мессером Луцио. А на следующий день учитель решил заменить ежедневный урок латыни занятиями по астрологии.

Через несколько недель Джованни отправился в город, чтобы купить еще тетрадей. Прошагав два дня, он очутился в Сульмоне, прекрасном городе, окруженном высокими крепостными стенами. Сульмона гордилась своим славным прошлым — поэт Овидий был ее уроженцем, и она всегда слыла важным центром культуры. Джованни, следуя указаниям старого слуги, который предпочел остаться с хозяином на случай, если разбойники решат напасть вновь, нашел, хотя и не без труда, книжную лавку, где торговали также бумагой и чернилами. Купив все необходимое, юноша еще несколько часов бродил по городу. Его одновременно ошеломили и очаровали шум и суета улиц, красота женщин, элегантность мужчин, мириады различных запахов. Юноша стыдился своей одежды, и его слегка смущала мысль о том, что ему, возможно, когда-нибудь придется жить в большом городе, еще более известном и богатом. «Всему свое время», — сказал он себе и отправился в обратное путешествие.

Глава 28

Прошло три года с тех пор, как Джованни начал учиться у мессера Луцио. За это время юноша сильно изменился и физически, и духовно. Мечтательный, неразвитый и довольно хилый юнец превратился в крепкого, образованного и уверенного в себе мужчину. Он не утратил ни идеализма, ни чувствительности, но уже был не столь простодушен, став более решительным и приземленным.

От Пьетро он перенял науку прекрасно владеть мечом. Будучи моложе и подвижнее своего наставника, Джованни теперь часто его побеждал. Разбойники больше не нападали на их жилище, и иногда юноша почти жалел об этом, так велико было его желание пустить в ход свое мастерство.

Успехи юноши в занятиях с мессером Луцио были не менее впечатляющими. Он неплохо знал греческий и мог читать работы философов в оригинале, разбирался в Священном Писании и даже выучил несколько отрывков наизусть. Джованни обладал цепкой памятью, что значительно облегчало учение.

Но больше всего его увлекала астрология. Он уже мог рисовать гороскопы, пользуясь эфемеридами и таблицами долготы и широты, которые давали возможность рассчитать положение небесных светил в том месте и в тот час, когда родился человек. Джованни скопировал все таблицы, годные для всей Италии, а еще перерисовал эфемериды, которые помогали определить ежедневное положение Солнца, Луны и планет. А главное, он выучил символику планет и знаков зодиака и уже мог истолковать гороскоп правильно. Помимо того что юношу интересовала наука сама по себе, он понимал, какую практическую пользу астрология сможет принести ему в будущем, введя его в общество и обеспечив материальный достаток, и это удесятеряло его усилия.

Елена не покидала его сны и мысли. Но любовь Джованни стала более зрелой. Он решил не искать убежища в воображении и гнал прочь образы и мысли, которые не были связаны с конкретными воспоминаниями. Занятия философией и астрологией помогли юноше лучше познать себя. Он понимал, что обладает опасной особенностью представлять людей и предметы слишком идеализированно. Потому и решил бороться с этой чертой характера, жестко контролируя свои мысли, особенно о Елене. Юноша терпеливо ждал встречи с возлюбленной, храня в сердце ее образ, но не старался представить, какой она стала сейчас. Каждый вечер перед тем, как отойти ко сну, он перечитывал ее письмо. Он знал наизусть каждое слово, но всякий раз трепетал, когда взгляд падал на строчки: единственное вещественное доказательство мимолетной встречи с юной венецианкой.

Три года. Срок, который Джованни должен был провести с мессером Луцио и Пьетро, истек, и юноша знал, что скоро отправится на поиски возлюбленной. И все же ему хотелось добиться еще больших успехов в изучении астрологии, так как только она могла помочь ему завоевать сердце Елены.

Это убеждение усилилось после того, как его учителя пару месяцев назад, в августе, навестил неожиданный гость. Посетителем оказался испанский философ Хуан де Вальдес, один из немногих, кто знал о местонахождении Луцио. Испанец приехал, чтобы сообщить о кончине их общего друга, Дезидерия Эразма, который умер двенадцатого июля 1536 года. Известие потрясло и огорчило мессера Луцио. Затем друзья долго разговаривали о ситуации в мире. Прошло почти два года с тех пор, как кто-либо навещал старого ученого, и потому он только сейчас узнал об избрании на папский престол в октябре 1534 года Алессандро Фарнезе. Мессер Луцио не слишком удивился, так как лет двадцать назад сам предсказал Фарнезе, тогда еще кардиналу, что тот станет Папой… хотя к тому времени тот уже успел обзавестись четырьмя детьми! Хуан де Вальдес поведал другу, что избрание старого лиса Фарнезе — ему исполнилось шестьдесят шесть! — воскресило славу Луцио как астролога, и многие благородные синьоры, в том числе и новоизбранный Папа, пытаются его разыскать и привезти в Рим.

— Боже упаси! — вскричал Луцио, тем не менее ему было приятно слышать, что он так же знаменит, как прежде.

Он долго расспрашивал гостя о решениях нового понтифика, принявшего имя Павла III. То, что старый астролог услышал от испанца, звучало обнадеживающе. Хотя Папа и оказывал всякого рода поддержку своей родне, щедро наделяя церковным имуществом детей и внуков, он, по-видимому, стремился к реформе церкви и установлению диалога с протестантами. Он сразу же назначил несколько кардиналов, терпимо относящихся к евангелическому учению, и собирался созвать Вселенский собор. Для этого он заручился поддержкой Эразма и, в свою очередь, предложил гуманисту кардинальскую шапку и неплохой доход от щедрот церкви: отравленную чашу, приняв которую Эразм оказался бы отрезанным от реформаторов. Конечно, тот наотрез отверг предложение. Услышав это, мессер Луцио расхохотался.

С приездом гостя Джованни узнал, что его учитель не только признанный ученый, но и один из величайших астрологов своего времени, и многие его предсказания, сделанные в прошлом, сбылись. Это открытие привело юношу в восторг и укрепило его желание стать известным астрологом, раз уж ему повезло учиться у столь блистательного наставника.

Но больше всего юношу поразил рассказ испанского философа о том, что он недавно был в Неаполе, где встретил необычайно красивую и утонченную молодую графиню Джулию Гонзага. Джованни не смог удержаться и вмешался в разговор, вспомнив о странной встрече двухгодичной давности с прекрасной всадницей по имени Джулия, которая спешила в монастырь Сан-Джованни в Венери.

На несколько мгновений Хуан де Вальдес задумался.

— Так ты говоришь, ваша встреча произошла в начале августа тысяча пятьсот тридцать четвертого года? — спросил он Джованни.

— Да.

— И эта женщина была очень красива, с длинными каштановыми волосами, но одета в мужскую одежду и напугана?

Джованни кивнул.

— Какое необыкновенное совпадение!

Джованни, Пьетро и мессер Луцио внимали каждому слову испанца.

— Я должен рассказать вам невероятную историю Джулии Гонзага, графини Фонди. Возможно, что в тот день ты видел именно ее! Как удивительна жизнь!

— Ну давайте же, не томите нас ожиданием! — воскликнул мессер Луцио.

— Юная Джулия — дочь Людовико Гонзаги, герцога Саббионеты, и Франчески Фиеско. С самого раннего возраста ей дали превосходное образование. К тринадцати годам она хорошо разбиралась в музыке, философии, богословии и естественных науках. Уже тогда Джулия была прелестна, и все, кто встречал девушку, восторгались ею. Едва достигнув четырнадцати, она вышла замуж за Веспасиано Колонну, графа Фонди, прекрасного города, располагающегося между Римом и Неаполем, неподалеку от Средиземноморского побережья, примерно в двух днях пути отсюда. Граф был богатым и образованным человеком, на тридцать три года старше Джулии. Он овдовел, и у него была дочь — ее ровесница. Веспасиано безумно любил юную супругу, что не могло не вызвать ревности дочери. Через два года после свадьбы он погиб, оставив молодую шестнадцатилетнюю вдову владелицей огромного состояния. Джулия была умна, красива, богата и могла бы стать самой желанной партией во всей Италии! Но граф включил в свое завещание условие, запрещающее вдове вновь выходить замуж. В нем говорилось, что если она вступит в брак, то потеряет все имущество, которое отойдет к дочери!

— Вот ублюдок! — воскликнул Пьетро, громко расхохотавшись.

— Было бы честнее, если бы он разделил наследство между женой и дочерью без подобного условия, — заметил мессер Луцио тихим голосом.

— Тем более что их соперничество привело к ужасной трагедии. Джулия приняла условие завещания и согласилась никогда больше не выходить замуж. Она превратила свой дворец в царство разума и привлекла туда мыслителей, художников и служителей церкви. Тициан и Себастьяно дель Пиомбо^[11] писали портреты графини. Она так прославилась, что вскоре в Фонди было полно ее воздыхателей, жаждущих во что бы то ни стало завоевать сердце молодой вдовы. Нет сомнений, что графиня, соблюдая приличия, осчастливила некоторых из них, в том числе, как говорят, юного кардинала Ипполито де Медичи.

— Надо же, — удивился мессер Луцио, он хорошо знал семейство Медичи. — Когда я покинул Флоренцию, он был совсем ребенком!

— На самом деле он лишь немногим старше Джулии, но встретил ужасную смерть. Прежде чем я дойду до этого, мне нужно рассказать вам о печальных событиях, которые произошли в ночь на восьмое августа тысяча пятьсот тридцать четвертого года и перевернули жизнь графини.

Хуан де Вальдес прервал свою повесть, чтобы отхлебнуть вина.

— Среди ночи Джулию разбудили и сообщили, что знаменитый пират Барбаросса^[12] высадился на берег с двумя тысячами янычар и собирается похитить ее, чтобы подарить турецкому султану Сулейману Великолепному! Пираты уже были у ворот города, еще несколько минут — и они ворвутся в замок. Джулия не медлила ни секунды: в сопровождении слуги она бросилась в конюшню, оседлала лучшего коня и в одной ночной рубашке умчалась в горы! Всю ночь напролет они скакали по Абруцци. Рано утром остановились передохнуть, и тут слуга попытался изнасиловать Джулию! Она заколола его кинжалом, переоделась в его одежду и продолжила путь в монастырь Сан-Джованни в Венери, где надеялась встретиться со своим лучшим другом, кардиналом Медичи, который, по слухам, там скрывался.

Вальдес повернулся к Джованни, до глубины души потрясенному рассказом.

— Вполне возможно, что она ехала этой дорогой и повстречала тебя, когда остановилась на берегу реки, чтобы напоить лошадь.

— Наверняка так оно и было, — сказал Пьетро. — Жаль, что ты не привел ее сюда!

— Да я и собирался, — ответил Джованни, — но она была сильно напугана и хотела продолжить путь как можно скорее. Теперь понимаю почему!

— Удивительная история! — проговорил мессер Луцио. — Что же было дальше?

Хуан де Вальдес глубоко вздохнул.

— На самом деле кардинал находился в Риме. Он услышал о пиратском нападении на следующее утро и собрал армию в шесть тысяч человек. Когда они добрались до Фонди, то увидели, что город разграблен. Барбароссе пришлось покинуть его с пустыми руками, но потеря заветной добычи так его разозлила, что он убил всех, кого мог, разграбил дома богачей и осквернил гробницы знати. Резня была страшная!

Перед мысленным взором всех трех слушателей предстала жуткая картина, о которой говорил испанец, и их охватил ужас.

— Но что нашло на Барбароссу, почему он решил захватить прекрасную Джулию и отдать ее султану? — спросил Пьетро. — Ведь наверняка этот набег на Папскую область был довольно рискованным делом? Разве в гареме у повелителя Константинополя мало жен?

— А вот здесь, мой друг, вы затрагиваете самую странную часть всей истории, которая до сих пор не получила объяснения. Многие предполагают, что ее подоплека довольно неприглядна: падчерица Джулии, не смирившаяся с тем, что наследство отца перешло к ненавистной сопернице, сообщила пирату о необыкновенной красоте графини и несметных богатствах, которые достанутся ему, если он совершит набег. Пираты были прекрасно осведомлены и имели сообщников среди обитателей замка, которые провели их внутрь. Но доказать вину дочери Веспасиано Колонны так и не удалось. Правда, подозрения подтвердились годом позже, когда кардинала де Медичи, лучшего друга и покровителя Джулии, нашли убитым в саду графини уже после ее возвращения в замок. Кое-кто поговаривал, однако, что к этому убийству приложил руку один из отвергнутых воздыхателей прекрасной Джулии. Но к тому времени молодой графине надоели интриги, и она решила удалиться от мира. Она ушла в монастырь, пожертвовав свое состояние на нужды благотворительности. Я познакомился с ней прошлой весной благодаря нашему приятелю Бернардино Окино,^[13] который читал проповедь в одном из церковных приютов Неаполя.

Вальдес повернулся к своему другу Луцио.

— Нужно сказать, эта встреча оказалась весьма полезной, так как графиня сочувствует нашим идеям. С той поры она стала поддерживать наши евангелические общины и способствует примирению католиков и реформаторов.

— Это хорошо, — согласился мессер Луцио.

Они продолжили беседу о деятельности Хуана де Вальдеса в Неаполе и о евангелических общинах, которые набирали силу во всех больших итальянских городах и пытались, с одной стороны, реформировать церковь изнутри, а с другой — протянуть руку поддержки лютеранам.

Джованни потрясла история Джулии, и следующие несколько недель он, не переставая, размышлял о ней. «Какая трагическая судьба для той, которую так щедро одарила природа и жизнь!» — думал он. Следуя совету учителя, Джованни часто молился за женщину, мимолетная встреча с которой произвела на него огромное впечатление.

А потом, одним прекрасным утром, когда Джованни отдыхал в перелеске неподалеку от дома, он вдруг увидел дюжину вооруженных всадников.

Глава 29

— Это место называется Ведиче? — осведомился один из всадников, прежде чем Джованни успел что-либо сделать.

— Да.

— Мы ищем жилище мессера Луцио Константини.

Джованни замер. Он не мог понять, с кем имеет дело. Вполне возможно, что его наставнику угрожает опасность. Конечно, можно солгать, но ему не удастся удержать хорошо вооруженных людей, если вдруг они решат проверить его слова.

— Эй, ты что, немой или дурачок? — спросил всадник, на этот раз грубее.

Джованни заметил на одежде и щитах незнакомцев папские гербы. Это немного успокаивало.

— Я… я не знаю, дома ли он, но могу пойти посмотреть. Что мне сказать, когда он спросит, кто его разыскивает?

Вместо ответа всадник дал Джованни пинка, да такого сильного, что юноша растянулся на земле. Он не успел подняться, как незваные гости пришпорили лошадей и поскакали к дому. Джованни побежал за ними. Когда юноша достиг опушки, то увидел, что один из всадников слез с лошади и о чем-то разговаривает с Пьетро, показывая тому какую-то бумагу. Старый слуга не выказывал беспокойства, и потому Джованни замедлил ход и осторожно приблизился.

Пьетро вошел в дом в сопровождении единственного из гостей, у которого не было оружия, остальные тоже спешились.

Когда они увидели Джованни, тот, кто ударил его ногой, крикнул:

— Эй ты, дурачок, знаешь, где тут можно напоить лошадей?

Джованни стиснул кулаки. Ему хотелось броситься на незнакомца, однако юноша сдержался.

— Конечно, монсеньор, — ответил он с иронией. — Река находится за домом, примерно в двухстах ярдах.

Мужчина не ответил. Он послал всадников к реке, кроме одного, и вместе с ним остался у входа в жилище. Джованни хотел было войти, но гость рукой преградил ему путь. Не раздумывая, Джованни выхватил меч стражника, а его самого толкнул изо всех сил. Тот, зацепившись за большой камень, рухнул на землю. Прежде чем второй солдат успел что-либо предпринять, Джованни тыльной стороной меча нанес ему сокрушительный удар по шлему. Стражник упал как подкошенный. Джованни приблизил острие меча к горлу оскорбившего его незнакомца.

— Может, я и не блещу умом, но постоять за себя сумею. Защищайся!

Джованни отступил на несколько шагов, схватил меч лежащего на земле солдата и атаковал обидчика, который уже поднялся. Солдат, казалось, был слегка обескуражен и, перед тем как броситься на Джованни, немного замешкался.

Пьетро, привлеченный звоном мечей, выбежал из дома. Когда он увидел, что происходит, то приказал Джованни прекратить бой.

— Только после того, как он извинится! — воскликнул юноша, продолжая драться как лев.

Хотя Пьетро и понятия не имел, из-за чего все началось, но, исполненный гордости за ученика, не смог удержаться и стал его подзадоривать:

— Давай, мой мальчик! Быстрее, и не забудь про защиту!

Вскоре солдат начал уставать. Джованни почувствовал, что настал момент завершить бой. Он сделал ложный выпад и сбил противника с ног. Тот повалился на землю, а Пьетро одобрительно закричал.

— Я жду извинения, невежа! — произнес Джованни, нацелив острие меча в грудь поверженного обидчика.

— П-прости…

— Ты преподал ему хороший урок, мой мальчик!

Пьетро подошел к ученику и похлопал его по плечу. Затем помог солдату подняться.

— А ну, пошевеливайся! — скомандовал старый слуга. — Присмотри за своим другом и оставь нас в покое, пока хозяева разговаривают!

Солдата не нужно было просить дважды.

— Опасное это дело — задирать солдата из папской стражи, но разве можно винить тебя за то, что ты хотел защитить свою честь! На твоем месте я бы и сам так поступил!

— А что здесь делают папские солдаты?

— Человек, который зашел в дом, не солдат. Хочешь — верь, хочешь — нет, это кардинал.

— Кардинал!

— Да. И мессер Луцио, по-видимому, его узнал. Он путешествует инкогнито, в сопровождении охраны. Понятия не имею, как он нас нашел, но, по-моему, у него послание от Папы.

Джованни глядел на Пьетро во все глаза.

— Очень важное письмо. Чрезвычайно секретное — кардинал даже попросил меня выйти из дома, чтобы он смог побеседовать с мессером Луцио наедине. Интересно, о чем это они там говорят? — произнес слуга слегка уязвленным тоном.

Беседа длилась несколько часов. Джованни и Пьетро ждали снаружи, волнуясь все сильнее и сильнее. Наконец мессер Луцио проводил гостя до двери. Почтительно с ним попрощался, и маленький отряд исчез так же быстро, как и появился. Несколько мгновений все трое молчали, затем Джованни поднял глаза на учителя — тот, казалось, был совершенно растерян и подавлен.

— То, о чем он меня просит, безумие! — проговорил наконец старик, смотря невидящим взглядом куда-то вдаль.

— Что все это значит? — спросил Пьетро.

Мессер Луцио пришел в себя.

— Ничего не могу сказать. Даже вам, друзья мои. Слишком все серьезно. Мне придется на несколько недель закрыться у себя в комнате, — продолжил он устало. Затем повернулся к Джованни. — Наши уроки отменяются. Займись, чем сочтешь нужным.

Потом он обратился к Пьетро:

— Как только я закончу, отвезешь в Рим письмо для Папы. Хочу, чтобы во время работы меня никто не беспокоил. Еду можешь приносить мне в комнату.

Старый ученый повернулся и вошел в дом, глубоко вздохнув:

— Да поможет мне Бог!

Глава 30

Проходили дни, недели и, наконец, месяцы. Мессер Луцио перетащил много томов из своей библиотеки — в том числе и знаменитую рукопись аль-Кинди — к себе в спальню, которая также служила кабинетом. С утра до вечера, а иногда и по ночам он изучал книги и делал заметки, выходя только два раза в сутки, чтобы размять ноги. Почти четыре месяца старик трудился как одержимый.

И вот настало утро, когда он вышел из комнаты и протянул Пьетро толстый конверт, аккуратно запечатанный личной печатью ученого.

— Вот, держи. Я хочу, чтобы ты завтра же отправился в путь. Это письмо для Папы. Вначале ты найдешь кардинала, который был здесь, на конверте написано его имя. Он проведет тебя к его святейшеству, и ты отдашь письмо ему лично. Содержимое конверта не должно попасть в чужие руки. Ни при каких обстоятельствах, слышишь? Если на тебя нападут разбойники, будет лучше, если ты его уничтожишь. Ни в коем случае не отдавай его никому, кроме Папы.

Серьезный тон хозяина внушил Пьетро благоговейный страх, и слуга только молча кивал головой.

— Учитель, можно обратиться к вам с просьбой? — спросил Джованни.

— Не сейчас. Мне необходимо отдохнуть.

— Это очень важно.

Мастер Луцио сел.

— Хорошо, я слушаю.

Джованни обуревали эмоции, но он все решил еще несколько недель назад, неоднократно прокручивая в мыслях, что именно скажет своему любимому учителю.

— Я был вашим учеником целых три года и никогда не испытывал большего счастья. Благодаря вашему великодушию всего лишь за несколько лет я достиг таких высот знаний, о коих не смел и мечтать. Более того, я научился познавать самого себя и полюбил искать истину. Мне еще многому нужно учиться у вас, и даже всей моей жизни не хватит, чтобы впитать все, о чем вы мне говорили.

Он медленно повернулся к Пьетро.

— То же самое я могу сказать и про тебя, мой друг. Я навсегда останусь твоим должником.

И снова он перевел взгляд на своего наставника, который слушал ученика с любовью и вниманием.

— Но я решил покинуть вас. Это решение разрывает мне сердце, ведь я люблю вас больше, чем родителей.

Джованни понял, что уже не в силах сдерживать чувства. Его голос срывался и дрожал.

— В моем сердце всегда жила любовь к девушке, которую я так недолго видел у себя в деревне. Ради нее я оставил отца и братьев. Благодаря Елене я встретил вас. Но настало время, и мне пора идти к ней.

Юноша замолчал и опустил голову, чтобы скрыть слезы. В комнате воцарилось долгое молчание.

— Не знаю, что уготовано мне судьбой. Может, встреча с величайшим разочарованием, но больше ждать я не в силах… Я должен продолжить путь. Мой любимый учитель, с вашего разрешения я отправлюсь завтра и хотел бы, в свою очередь, оказать вам услугу и лично отвезти письмо к Папе в Рим.

У его слушателей вырвался возглас удивления.

— Я знаю, что Пьетро устал и страдает от ревматизма, — продолжил Джованни, — а дорога в Рим длинна и полна опасностей. Я же с большим удовольствием, если Богу будет угодно, по пути в Венецию заеду в Священный город.

Мессер Луцио кивнул серьезно и печально.

— Мой дорогой Джованни, я знал, что рано или поздно придет миг расставания. Но, должен признаться, надеялся, что это случится позже. Все три года ты был самым лучшим учеником, о котором любой учитель может только мечтать.

Его голос дрогнул.

— Ты еще так юн, твоя пылкая натура может тебе помешать. Аристотель говорил, что нельзя стать философом, пока не достигнешь сорока пяти лет… Конечно, я не могу заставить тебя остаться здесь до столь зрелого возраста! Ты хорошо учился и многое узнал. Пусть теперь жизнь сама продолжит твое образование. Я знаю, что ты станешь астрологом, достойным своего учителя. Отправляйся в путь, мой мальчик! Возьми тетради с эфемеридами и любые книги из моей библиотеки. И, если Пьетро согласен, забери с собой письмо его святейшеству.

Джованни повернул залитое слезами лицо к Пьетро, и тот неуклюже кивнул. Юноша, больше не сдерживая рыданий, бросился в объятия своего учителя.

Он ушел тем же утром: расставание было слишком болезненным, чтобы затягивать его надолго. Юноша не знал, доведется ли ему вновь увидеть своих друзей, но надеялся всем сердцем. С собой он взял драгоценные тетрадки с эфемеридами и всего лишь три книги на греческом языке: «Пир» Платона, «Никомахову этику» Аристотеля и Новый Завет.

Джованни спрятал письмо для Папы в ножны, положил тетради и книги, а также флягу, шерстяной плащ и немного еды в наплечную суму, засунул в карман дукаты, которые дал ему на дорогу учитель, затем крепко обнял своих друзей.

Без единого слова он отправился в Вечный город. Джованни шел не оглядываясь.

Глава 31

Солнце клонилось к закату. Джованни уже вышел с проселка на широкую виа Валерия и шагал по ней по ней больше трех часов, когда вдруг услышал сзади приглушенный шум, который становился все громче. Юноша обернулся и увидел, что по пустынной дороге за ним скачут пятеро всадников. Джованни отделяло от них всего лишь метров двадцать, и он разглядел, что на преследователях длинные черные плащи и маски. Юноша понял, что ему грозит опасность.

Он прыгнул в придорожные кусты и со всех ног бросился к лесу. Всадники поскакали за ним. Юноша добежал до деревьев, когда первый человек в черном уже почти поравнялся с ним, но преследователю пришлось придержать лошадь из-за ветвей, и Джованни успел нырнуть в густой подлесок.

Он бежал, пока хватило дыхания, и сумел оторваться от врагов, затем спрятался в раскидистой кроне высокого дуба. Юноша тяжело дышал, от страха все сжималось у него внутри, и он молился, чтобы преследователям не пришло в голову посмотреть вверх. Они разделились и стали прочесывать лес. Наступала ночь, Джованни решил воспользоваться темнотой и убежать. Когда он спускался с дерева, то услышал, как один из всадников приблизился и оказался прямо под ним. Не медля ни секунды, юноша прыгнул на врага, который даже крикнуть не успел, и они скатились на землю. С кошачьей ловкостью Джованни схватил противника за горло, сжал сонную артерию и не отпускал до тех пор, пока тот не потерял сознание. Юноша взвалил бесчувственное тело на лошадь, сел сам и рысью направился к кромке леса.

Едва добравшись до виа Валерия, он пустил коня в галоп и, прежде чем свернуть на боковую дорогу, несколько лиг скакал без остановки. Почувствовав наконец себя в безопасности, стащил противника вниз и крепко связал ему руки за спиной. Затем снял с него кожаную маску и стал хлопать по щекам, чтобы привести в чувство. Черный всадник постепенно пришел в себя и с удивлением понял, что юнец умудрился похитить его и скрыться незамеченным.

— Ты ведь ученик астролога, да?

— Совершенно верно.

— Где же ты научился так защищаться?

— Вопросы здесь задаю я. Кто вы? Что вам нужно? Почему вы скрываетесь под плащами и масками?

Незнакомец нервно хохотнул, но ничего не ответил. Джованни вытащил нож и приставил его к горлу пленника.

— Сегодня вечером я что-то не слишком терпелив. Не будешь отвечать на вопросы — зарежу как цыпленка!

— Я поклялся ничего не говорить. Если проболтаюсь, сообщники меня убьют.

— Зачем вы меня преследуете?

— Чтобы забрать письмо к Папе.

— Кто вы и почему оно так важно?

— А ты не знаешь, что в нем?

По выражению лица Джованни пленник понял, что астролог ничего не сказал юноше о содержании послания.

— Послушай меня, — произнес он доверительно, — от этого письма лучше избавиться. То, что в нем написано, будет пострашнее кометы, упавшей на землю. Отдай конверт мне, иди домой и скажи своему учителю, что ты его потерял. Обещаю, мы тебя не тронем.

Джованни рассмеялся.

— Твоя жизнь висит на волоске, а не моя. Я обещал учителю передать письмо Папе и сдержу слово. Мне плевать, что в нем написано!

— Тогда не видать тебе покоя! Даже если ты убьешь меня, мои товарищи найдут тебя, где бы ты ни скрылся. А если ты и с ними справишься, придут новые и будут преследовать тебя до тех пор, пока не отберут письмо. Тебе не добраться до Рима живым.

Джованни понял, что незнакомец говорит правду. Он прекрасно понимал, что, несмотря на все угрозы, пленник больше ничего не скажет. Юноша взвесил все возможности и принял самое разумное решение. Так как таинственные преследователи наверняка пристали к нему как пиявки, придется отказаться от идеи добраться до Рима по виа Валерия, а пробираться кружными дорогами опасно из-за грабителей. Значит, самым простым будет пойти в обратном направлении. Вряд ли он столкнется с какими-либо препятствиями, а дорога приведет его в порт Пескару, где можно сесть на корабль. Понадобится всего лишь неделя, чтобы добраться до Рима морем.

Приняв решение, Джованни крепко-накрепко привязал пленника к стволу дерева и верхом направился к Адриатическому морю.

Юноша скакал часть ночи, но ему пришлось остановиться, чтобы дать лошади передохнуть.

На рассвете он снова пустился в путь.

Когда снова наступила ночь, Джованни увидел вдали море. Он добрался до порта, привязал лошадь у постоялого двора, поужинал и стал расспрашивать о кораблях, которые отплывают в Рим. Когда юноша разговаривал с владельцем гостиницы, дверь распахнулась, и на пороге возникли трое в черном.

Джованни побежал в заднюю комнату и выбрался наружу через окно. Там он лицом к лицу столкнулся с человеком в маске, который сторожил задворки гостиницы. Джованни выхватил меч, и противники скрестили клинки. Юноша быстро одержал победу, ранив неприятеля в бедро, и бросился в ночь, преследуемый по пятам и пешими, и конными. «Сколько же их? Как им удалось найти меня так быстро?» — думал он, спеша к причалу, где суда стояли на якоре.

Крики и топот копыт неслись отовсюду. Джованни чувствовал, что его обложили со всех сторон, но сумел проскользнуть на маленькое суденышко. Он прошел мимо двух сторожей, которые крепко спали, спустился в трюм и спрятался там за тюками с товарами.

Посреди ночи юноша услышал какой-то шум, доносящийся с палубы. Он затаил дыхание, но вскоре понял, что это моряки возвращаются на корабль после попойки. На несколько часов наступила тишина. Едва взошло солнце, суета возобновилась, и судно вышло в море.

Джованни решил не покидать укрытия до тех пор, пока они не войдут в порт. Он не привык к качке, и целый день напролет его тошнило, особенно когда сильный ветер бросал утлое суденышко из стороны в сторону, словно скорлупку. После полутора суток в открытом море корабль наконец бросил якорь в гавани. Джованни не знал, куда они приплыли, но ему было все равно: юноша был уверен, что сбил преследователей со следа. Он надеялся, что корабль держал курс на юг.

Когда наступила ночь и большая часть экипажа сошла на берег, юноша выбрался из убежища. Как здорово вновь оказаться на твердой земле! Джованни огляделся и увидел огромные корабли и бесчисленные огни, горевшие со всех сторон порта, в котором, несмотря на поздний час, кипела жизнь. «Мы стали на якорь в большом городе, — подумал он. — Если мы двигались к югу, это, наверное, Бари. Или Анкона, если плыли на север…»

В конце концов юноша обратился к дюжему моряку, развязывающему узлы на веревке:

— Друг мой, какой это город?

Матрос уставился на него, будто бы перед ним явилась сама Дева Мария.

— Что?

— Не могли бы вы сказать, как называется этот город?

Моряк в удивлении закатил глаза и поднял руки к небу:

— Это же Венеция!