Прощение

Глава девятая

Мама пряталась от людей, не желая никуда выходить, поскольку история снова попала на страницы газет. Она отказывалась даже посещать церковь. Папа приносил домой еду, после того как возвращался с работы.

Миновал мой еще один незамеченный день рождения. Позже мама решила наверстать упущенное и подарила мне зимнее пальто (я со смешанным чувством заметила, что оно дорогое и было заказано по почте). Мама вспомнила о моем празднике, только когда увидела, что я получила открытки от бабушки с дедушкой и от тетушек (а также сто долларов от Сассинелли).

Месяцы сменялись один за другим. Даже малейшая перемена могла принести мне облегчение. Я все время думала о том, что, если бы на улице все подсохло, я отправилась бы в горы и наблюдала за парашютистами, как в те времена, когда была маленькой. Я знала, что это очень опасный вид спорта, но мне хотелось видеть, что мир тоже живет на грани. Внутри у меня словно пылал пожар, который мог потухнуть только в пламени еще большего огня.

Затем очень медленно мама начала замечать Рейфа (позже она сказала мне, что верила в силу молитв, которые каждый день возносила Святому Духу). К этому времени он уже говорил. Говорил много и без умолку, лишь бы привлечь ее внимание. Она начала учить его различать фигурки, показывать мяч и яблоко, имитировать звуки животных – лошади и коровы.

Была поздняя осень – почти вторая годовщина. Я уже не боялась покидать дом. Я делала это и раньше, но при этом чувствовала себя виноватой, до тех пор пока снова не возвращалась домой.

Мы с Клэр сидели на берегу ручья Дракон, опустив ноги в ледяную воду. Потом полежали на солнце, на высушенной траве. Хотя мы много разговаривали, Клэр никогда не спрашивала меня прямо о том, как я восприняла приговор. Я не знаю, почему она молчала. Возможно, боялась разбередить мои раны, но она не могла знать, что они кровоточили так же, как два года назад.

Однако в тот день она выплеснула все, что, очевидно, зрело в ней несколько месяцев.

– Ты хотела бы, чтобы его заперли в сумасшедший дом? – спросила Клэр.

– Может быть, – проговорила я, – но только навсегда.

– А что, если его можно вылечить?

– Какое это имеет значение? Если я убила кого-то, потому что была больна, а затем выздоровела, разве это означало бы, что я никого не убивала?

– Нет, не означало бы, – согласилась Клэр. – Но все зависит от того, сознательно ли ты шла на преступление. Джозеф Смит говорит, что для грешников нет оправданий, но, коль скоро грех совершен, грешнику может быть даровано покаяние.

– Я понимаю, – сказала я ей. – Ты такая правильная, извини меня за резкость. Но что делать с человеком, который знал о том, что совершает убийство? Ведь в этом случае должно последовать какое-то наказание.

– Ты не веришь в то, что у человека может случиться помрачение рассудка? – спросила Клэр, отворачивая кромку футболки, чтобы увидеть, сохранилась ли линия загара. – А потом его состояние улучшится?

– Если говорить о людях неполноценных, вероятно, – ответила я. – Но не о людях, которые получили ученую степень в области фармакологии. Может, надо делать скидку тем, кто всю жизнь был сумасшедшим. Родился таким.

– Хм, – только и вымолвила Клэр.

– Что говорит твоя мама?

– То же, что и ты.

– А папа?

– То же, что и ты.

– Что же тогда с тобой?

– Я просто считаю, что нельзя нести ответственность за поступок, который совершаешь не по своей воле. Можно ненавидеть грех, но не грешника.

– Не думаю, что это звучит хорошо в отношении памяти Беки и Рути.

– Сестра, ты несправедливо меня обвиняешь, – произнесла Клэр, хотя мы очень редко обращались друг к другу, как предписано Церковью. – Я чту память о них. Просто я хочу сказать, что никто ни за что не совершил бы этого преступления, будучи в здравом уме. Только человек, одурманенный наркотиками, или настоящий сумасшедший, или палач. Поэтому я не могу не согласиться с решением судьи. Хотя не говорю, что оно мне по душе.

Я встала и обняла ее.

– Это уже позади, – сказала я, – и если бы я решила вернуться в баскетбольную команду, то уже никто не стал бы пялиться на меня. Может, теперь моя мама выйдет из состояния забытья. Может, Рути и Беки с большим пониманием отнесутся к такому повороту нашей судьбы, потому что им должно быть все известно.

– Я тоже так думаю, – кивнула Клэр.

Мне так хотелось быть нормальной и обычной. Для этого был только один способ, если ты девочка-подросток, поэтому я спросила:

– Тебе нравится Дэвид Пратт?

– Мы с тобой говорили не о Дэвиде Пратте. Мы говорили о прощении и о том, как ты восприняла приговор.

– Я знаю, – с надломом вымолвила я.

Что мне было ей сказать? Что я на самом деле думаю? Мы всегда были почти зеркальным отражением друг друга, с тех пор как стали учиться в начальной школе. Она заслуживала того, чтобы знать правду.

– Клэр, – начала я, – то, что я скажу, может привести тебя в шок.

– Ничего из того, что ты мне скажешь, не приведет меня в шок.

– Я и вправду думаю, что он должен был умереть. А еще лучше если бы на его глазах убили жену, раз уж ему стало настолько хорошо, что он понимает, каково это – чувствовать боль.

Клэр медленно выдохнула сквозь сжатые губы:

– Шшшшшшш.

Я поняла, что она делает дыхательное упражнение, чтобы успокоиться.

– Ронни, ты не должна отравлять себя такими мыслями, – произнесла она. – Но в твоей ситуации подобные слова кажутся абсолютно нормальными. Он очень раскаивается. Уверяю тебя.

– Что ты хочешь сказать? Мне все равно. Я не желаю, чтобы он ходил по земле, где Рейф. Где я.

– Ты хочешь, чтобы он был в раю вместе с Рут и Ребеккой? Потому что, если он раскается, как и полагается верующему, то именно туда улетит его душа. Для него это будет освобождением, благодатным бегством. Или же ты хочешь, чтобы он остался здесь, каждый раз закрывая глаза и думая о том, что совершил? Что для него хуже?

– Я никогда не думала об этом в таком духе, – сказала я.

– Мне кажется, что именно ты получила то, чего хотела.

– Я никогда не задумывалась об этом, – повторила я. – О том, что он все время думает о содеянном.

– Это должно быть таким мучением, – тихо произнесла Клэр. – Ну а то, что касается Дэвида... Мне он нравится, как и все дети Праттов.

– Я не думаю, что мы можем сидеть и болтать ни о чем после такого разговора.

– А я думаю, что мы не могли бы сидеть и болтать ни о чем, если бы такого разговора не было.

В этом была вся Клэр. Даже когда она не одобряла чего-то, она все равно выказывала понимание. Наконец, преодолев себя, я спросила:

– Я хотела сказать, нравится ли он тебе, именно тебе?

– Мы слишком маленькие, для того чтобы рассуждать на такие темы, Ронни.

– Мне нравится... Мико.

– Ты с ума сошла? – воскликнула она, и на мгновение мы превратились в двух девочек-подростков, которые сидели и хихикали, говоря о каких-то пустяках. Было так хорошо!

– Он даже не обсуждается как кандидатура! Он ведь пьет кофе. И его мама не член Церкви. Да он, наверное, сексом уже раз десять занимался.

– Ты не можешь сказать наверняка! Кофе для него не грех, потому что Мико не мормон. И он пьет только дорогие напитки, там и кофе, скорее всего, половинка унции, а остальное – молоко. Я видела, у его мамы есть такая интересная кофеварка.

– Все-таки это грех, – упорствовала Клэр. – Это все равно что сказать: я курю всего одну сигарету в день, поэтому я толь ко немножко грешник.

– Это не грех, – возразила я. – Это их образ жизни. Я не говорю, что на это не стоит вообще обращать внимания. Но из-за такого перед тобой не закроются врата рая. Джозеф Смит сказал, что настанет Судный День и многие из тех, кто не попадут на небеса, окажутся мормонами! Так, ладно, ради меня он начнет пить кофе без кофеина, обратится в нашу веру, совершит миссионерское путешествие. А потом я спущу с вершины башни свои длинные волосы, он завяжет их в узел и взберется ко мне. Мы спустимся вниз вместе, после чего поженимся и будем практикующими врачами.

– Я не думаю, что Мико Сассинелли станет врачом.

– Почему нет? Его отец ведь врач? И он собирается в колледж.

– Ронни! Он же любит только дурачиться, и ничего больше.

– Это твой брат Денис любит дурачиться.

– Ему ведь двенадцать лет. Он считает, что намазать волосы зубной пастой – это весело.

– Ну, зато он хорошо учится в школе. Он участвовал в рождественском концерте, пел в хоре. Он хороший ребенок, и очень умный, хотя и любит подурачиться.

Мыс Эмори всегда отправлялись в большой храм, чтобы послушать хор и порадовать детей рождественскими представлениями. После убийства сестер, когда Рейфу было всего три недели, мы все пропустили. Можно было послушать записи, но вживую все звучало совсем иначе. Это было как если бы пение раздавалось с небес. В то Рождество, когда я отправилась в Калифорнию, Клэр пела там в мюзикле – она получила стипендию как одаренная ученица.

Клэр спросила:

– Ты можешь представить себе, чтобы кто-то вышел замуж за Дениса?

– Сейчас я вообще не могу представить кого-нибудь желающей выйти замуж. Мне хочется поскорее бежать отсюда. Не от тебя. От всего, включая...

– Сарай.

– Не только. Хотя, честно говоря, именно это. Я уже ни в чем не уверена. Тот день, когда случилась трагедия с Беки и Рути, – тот день останется со мной навсегда. Это как травма, которая напоминает о себе каждый раз. Я уже перестала думать о том, что это «можно пережить», что «время лечит». Люди всегда будут воспринимать меня в связи с той трагедией. Мы здесь как будто друг у друга в кармане. Я не говорю о нашей дружбе. Все кажется таким маленьким. Таким незначительным. Я хочу в Нью-Йорк, стать актрисой.

– И доктором.

– Угу. И детективом!

– А я действительно собираюсь в Нью-Йорк, чтобы стать актрисой, – сказала Клэр.

Спустя десять лет я буду вспоминать об этом дне, когда две костлявые девчонки с едва наметившейся грудью сидели в купальниках на берегу. Я вспомню об этом дне, когда получу по почте два билета на мюзикл «Маленькие женщины», в котором Клэр, восходящая звезда Бродвея, будет играть Бет. Она не расскажет мне о том, как ее утвердили на роль, желая, чтобы это стало сюрпризом. Я не смогла бы удержаться, чтобы не рассказать о таком событии.

– Я могу рассчитывать на стипендию, – продолжала она. – Если буду много трудиться.

– Разве для этого не нужно... Я не хочу сказать, что у тебя не хватит таланта, ты великолепно поешь... Но разве для этого не надо получить профессиональное образование?

– Я все время экономила деньги, которые получала за то, что нянчила детей. Голос начинает развиваться в подростковом возрасте, если только ты не отмеченный Богом ребенок. Я накопила две тысячи долларов, Ронни.

– Иди ты!

– Правда. Шестьдесят долларов в день мне платили Сассинелли за то, что я прогуливала их собаку Йорки. Я нянчила маленьких Финнов. Мне помогали младшие братья.

– И ты собираешься воспользоваться этими деньгами...

– Чтобы брать уроки. Я нашла студию при доме одной леди. Раньше она пела в «Метрополитен». Я могу ездить туда на автобусе. Эта леди берет двадцать пять долларов за полчаса работы. Если я буду заниматься один раз в две недели, практикуясь каждый день, то смогу рассчитывать на хороший результат.

– Ты все распланировала.

– Я думала об этом с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать. В Нью-Йорке, напротив Линкольн-Центра, есть огромный храм Церкви Иисуса Христа святых последних дней.

Я напомнила ей о том, что говорил нам брат Тимоти о целеустремленности.

– Я восхищаюсь тобой, а сама себе просто противна. Я не такая умная, чтобы ждать стипендии, тем более для поступления и медицинский колледж. Я возьму ссуду в банке, которую буду возвращать до сорока лет. Родители могут помочь мне, но вряд ли они потянут всю сумму.

– Тогда тебе нужно выйти замуж за Дэвида Пратта, ведь он сын врача, – поддразнила меня Клэр.

– Если ты переедешь в Нью-Йорк, а я куда-нибудь на Гавайи, то мы никогда не увидимся.

– Но у нас ведь будут свои самолеты! – воскликнула Клэр.

– Я совсем забыла, – откликнулась я на шутку.

– И мы будем каждый день посылать друг другу электронные письма, – поддержала она.

– У нас еще много времени в запасе, – напомнила я ей.

– Но ты уедешь первой.

Не знаю, что заставило ее так думать, но, как оказалось, она была права.