Просчет мистера Бергоффа

3. МЕТЕОРОЛОГ НЕЧАЕВ

Загорелый, с крупными чертами лица, с волосами, выгоревшими на солнце, Василий Нечаев стоял на берегу Волги, облицованном огромными каменными плитами, и задумчиво смотрел на веселую игру утренних лучей в широкой волжской волне.

— Ну, хватит вам, — потянула его за рукав флотской куртки Галина Сугробова.

— Знали бы вы, Галина Сергеевна, до чего тяжело уходить от Волги в вашу пустыню… Ну, да что теперь говорить об этом, решение принято, и точка.

Нечаев по-военному, четко повернулся к высокой стройной девушке в светлом платье, приложил руку к лакированному козырьку фуражки и шутливо произнес:

— Разрешите доложить, товарищ агролесомелиоратор: волжский метеоролог Василий Иванович Нечаев в полном вашем распоряжении.

Нечаев взглянул украдкой на Галину и тяжело вздохнул. А Галина сразу как-то заторопилась и сказала почти строго:

— Не будем, в таком случае, терять времени.

Однако, не выдержав строгого тона, она рассмеялась и добавила весело:

— По коням!

С этими словами Галина села за руль открытого автомобиля и включила мотор.

Нечаев положил на заднее сиденье два своих чемодана и уселся рядом с Сугробовой.

С Нечаевым Галина познакомилась года два назад в Саратове, где он работал на волжской метеорологической станции, а она училась в агролесомелиоративном институте. Когда Галина, окончив институт, уехала в астраханскую полупустыню, между молодыми людьми завязалась переписка.

Случилось, что метеоролог опорного пункта, на котором работала Сугробова, уволился по состоянию здоровья. Оставшись без службы погоды, директор пункта, Михаил Александрович Птицын, сам ездил в область, просил дать ему метеоролога, но в отделе кадров никого не были в резерве. Тогда Галина, вспомнив о Нечаеве, написала ему письмо, горячо убеждая перевестись на службу в управление лесного хозяйства.

Недели две после этого от Нечаева не было писем. Галина уже начала сомневаться в успехе своего предложения, как вдруг получила короткую телеграмму:

И вот он приехал сегодня.

— Удивительно как-то у меня все получается, — заметил Василий, когда машина тронулась. — Помню, во время войны я, речник, все время во флот рвался, а меня убедили в пехоте остаться, говорили, что главный фарватер войны по суше проходит.

Он протер ладонью пыльное лобовое стекло машины и добавил:

— Вот и теперь — столько лет проработал на переднем крае трудового волжского фронта, возглавлял метеорологическую службу на одном из его участков, мечтал и дальше воевать там с ветрами, с непогодами, а вы меня опять переубедили.

Отчего это происходит, спрашивается? От бесхарактерности моей, что ли?

— Нет, не от бесхарактерности, — серьезно ответила Галина. — От сознательности. Перед вами теперь шире стоит задача. Придется повоевать не за отдельный участок Волги, а за все Поволжье. Передний край этой борьбы лежит не по фарватеру Волги, а гораздо восточнее — по линии Уральск — Калмыково — Гурьев. Где же вам быть, Василий Иванович, как не на переднем крае войны с песками и суховеями?

Нечаев только вздыхал потихоньку да искоса поглядывал на красивый, строгий профиль Галины. Машина шла асфальтированной магистралью города к одной из его окраин уходящих в зеленые заросли Волго-Ахтубинской поймы. Миновав пригород и многочисленные ерики и ильмени, вышла она, наконец, на песчаную дорогу, пролегавшую через степь.

Нечаев был задумчив, и Галине казалось, что он не очень доволен переводом на новую работу.

— Вы не унывайте, Василий Иванович, — говорила она, стараясь ободрить его, — не жалейте, что на предложение мое согласились. Большим, интересным делом будете у нас заниматься.

Но Нечаев не нуждался в утешении. Он был одним из тех людей, которые, однажды приняв какое-нибудь решение, уже не раздумывают долго о том, правильно ли они поступили.

Теперь он думал только о пустыне, в которой придется вести службу погоды, и ему уже казалось, что работа будет необычайно увлекательной. Ведь если север с его ледяными полями именуют кухней погоды, то и пустыни с их перегретыми солнцем песчаными пространствами тоже не могут не повлиять на метеорологические явления. И кто знает, может быть, ему, молодому метеорологу Василию Нечаеву, выпадет счастье открыть что-нибудь новое в секретах погоды, которые, как известно, далеко еще не все разгаданы. Нет, он ничуть не жалел, что согласился поехать в пустыню.

— Да вы меня не агитируйте больше, Галина Сергеевна, — улыбаясь, сказал Нечаев, слегка коснувшись руки Сугробовой. — Позвольте лучше снять мою походную куртку. Жарковато тут у вас.

— Боюсь, что ваше флотское обмундирование не очень будет гармонировать с фоном нашей полупустыни, — пошутила Галина.

— Оно мне очень дорого, Галина Сергеевна, — серьезно ответил Нечаев, — в нем я любое пекло выдержу, а что касается вашей пустыни, то я уже горю нетерпением познакомиться с ее романтикой.

— Смотря о какой романтике вы мечтаете, Василий Иванович, — усмехнулась Галина. — Если о самумах, песчаных штормах и прочей экзотике, то всего этого уже нет.

— То, что нет самумов, я и сам знаю, — заметил Нечаев, — но неужели нет и барханов?

— Не только барханов, Василий Иванович, но и обнаженных песков почти нигде вы теперь не увидите. Да вот взгляните-ка вокруг.

Галина отняла руку от руля и указала вперед. За ветровым стеклом машины распростерлась до самого горизонта ровная местность, покрытая зелеными, желтыми и бурыми пятнами.

— Этот пестрый ковер вокруг — степная растительность.

— А под ней пески?

— Да, те самые пески, которые собирались когда-то в барханы, засыпали водоемы и реки, наступали некогда на целые поселки, угрожали Волге… Вглядитесь, растительность эта не скудна! Много лет назад был тут посеян песчаный овес, а теперь растут и кумарчик, и май-камбак, и кара-камбак, и люцерна, и многие другие травы. И ведь все это, в основном, дело рук человека. Советские люди сеяли все эти травы, чтобы закрепить пески, получить пастбища для скота, создать с помощью многолетних трав структурную почву, сделать возможным земледелие Они ехали степью, самой молодой степью в Советском Союзе, и им все чаше попадались бахчи и посевы под защитой молодых лесных полос, посадки вокруг искусственных прудов, стада овец на пастбищах.

— Трудно даже поверить, что тут были пески когда-то! — воскликнул Нечаев, удивленно покачивая головой.

— Это «когда-то» было всего несколько лет назад, — засмеялась Галина.

— А что это там? — спросил Нечаев, слегка приподнимаясь с сиденья. — Железная дорога, кажется?

— Да, железная дорога. Разве она была бы мыслима без сплошных, дорогостоящих оград, если бы мы не закрепили травами пески вдоль полотна? Ее заносило бы песком.

Дорога, по которой вела машину Галина, шла теперь рядом с железнодорожной линией, и Василий Нечаев, всматриваясь вперед, видел, как далеко впереди сходились в одну точку блестящие полоски рельсов.

— Позвольте, а что это за трава тут такая? — воскликнул метеоролог. — Будто вылиняла…

Сугробова резко свернула с дороги и подъехала к траве. По взволнованному лицу ее Нечаев догадался, что с травой произошло что-то необычное.

Остановив машину, Галина торопливо вышла из нее. Опустившись на колени, она выдернула пучок травы и внимательно стала рассматривать высушенные солнцем, сморщенные стебельки. Нечаев присоединился к ней и стал разгребать ногой увядшие травы. Они полегли на довольно большом пространстве, будто обессилев от чего-то.

— Не вижу в этом ничего особенного, — спокойно заметил Нечаев. — Травы ведь тоже болеют. Почему вы так взволновались?

— Как же вы этого не понимаете? — удивленно вскинула тонко очерченные брови Галина. — Ведь если это болезнь, то повальная. Смотрите: вокруг ни один стебелек не выжил, всех подкосило. Ничего подобного здесь никогда не было.

Вырвав с корнем пучок песчаного овса, Галина резко поднялась на ноги.

— Смотрите, Василий Иванович, — почему-то шепотом произнесла она. — Видите?

Нечаев нагнулся над пучком травы и не без труда разглядел каких-то маленьких, бесцветных насекомых, плотно усеявших стебельки.

— Похоже, что какой-то особый вид тли, — заявила Галина. — Нет ли у вас какой-нибудь плотно закрывающейся коробки?

— Вот, пожалуйста. — Нечаев вытащил из кармана плоскую коробку из пластмассы, разукрашенную затейливыми узорами. — Сам смастерил когда-то.

Галина взяла портсигар, вытряхнула из него табачные крошки, продула и протерла донышко, крышку и боковые стенки и положила в него несколько стебельков травы, особенно густо усеянных насекомыми.