12

На прощание Роберт Смит преподнёс верховному ламе полугаллоновый термос, вызвавший настоящую сенсацию среди местной элиты, а управителя дзонга, представлявшего короля Друк Юл, одарил совершенно ненужной тому, но все же занятной кофеваркой из термостойкого стекла.

Лама, испытывая одновременно смутную тревогу и облегчение, пометил в своих тетрадках, что пришелец из страны Америка намерен подняться к Большому ребру и, обогнув ледник, направиться в Мустанг.

От более точной детализации маршрута Смит уклонился, избегая заведомой лжи. По совету Макдональда, загодя отправившегося на разведку бродов, он, завалив проводника бесконечными хозяйственными поручениями, пригласил в качестве толмача итальянца.

Вольно или невольно, но европеец проявит сочувствие, если коллега неожиданно окажется в затруднительном положении. К придиркам местной администрации, погрязшей во мраке средневековых обычаев, он тоже отнесётся совершенно иначе, нежели суеверный шерп, воспитанный в страхе перед кармой и жуткими порождениями гималайской фантазии: демонами, дакинями, ожившими мертвецами или снежным человеком.

Ни лама, ни представитель бутанской власти ничего не могли возразить против внезапной и потому особенно подозрительной перемены намерений незваного гостя. Вестей от трипона все не было, а человек, имевший непальскую визу, мог поступать по своему усмотрению.

— Вы как пойдёте? — вкрадчиво поинтересовался управитель дзонга. — Через перевал или сразу возьмёте вверх, в горы?

— Вверх? — Смит принял озабоченный вид. — В это время? Боюсь, снеготаяние может серьёзно осложнить путь.

Не отвечая на поставленный вопрос прямо, он все же давал понять, что предпочитает дорогу через Лха-ла.

— Почему бы вам не дождаться, пока сойдут ручьи и установится более благоприятная погода? — участливо спросил лама.

— К сожалению, я и без того потерял слишком много времени. — Смит сокрушённо развёл руками. — Вот если бы вы согласились помочь мне получить пропуск в Бутан… — он не договорил, всем своим видом показывая, что лишь с крайним сожалением вынужден отказаться от первоначального плана.

Лама и управитель дзонга невольно переглянулись. Оба прекрасно знали, что этот никому не ведомый чужестранец никогда не получит королевского разрешения. Создавалось впечатление, что он избрал новую тактику и, не оставив своих надежд, пытается чуть ли не шантажировать властителей «Всепоглощающего света».

Смит, ловко воспользовавшись трудностью ситуации, говорил, однако, вполне искренне. Бутанская бронза по-прежнему оставалась для него манящей реальностью. Она перевешивала своей осязаемой тяжестью туманные мечтания о каких-то неведомых сокровищах легендарной долины.

— Я буду ждать, сколько понадобится, — без особой надежды заверил он. — Вы поможете мне?

Правитель дзонга сделал вид, что любуется диковинным подарком. Он и вправду не видел доселе, чтобы вода могла кипеть в прозрачном стекле.

— От меня ничего не зависит, — вынужденно признался верховный лама, оказавшись в одиночестве.

— Вот видите, господа, — пожал плечами Смит.

Профессор Валенти, безотчётно способствовавший неуловимыми тонкостями перевода победе американца над его загнанными в угол оппонентами, счёл необходимым разрядить возникшую неловкость.

— Моего учёного коллегу, — слегка поклонившись верховному, он дал понять, что говорит на сей раз от себя лично, — интересуют рецепты выплавки бутанской бронзы. И ничего более. Не так ли, мистер Смит? — бегло улыбнулся он, переходя на английский.

— Совершенно точно, — подтвердил американец.

— Если бы вы, высокопреподобный, могли посодействовать нашему другу в приобретении необходимых образцов, то, я уверен, он бы не торопился с отъездом и у вас не было бы оснований для тревог. — Как и хозяева, Валенти предпочёл не называть вещи своими именами и ни разу не обмолвился насчёт долины, хотя прежде говорил о ней совершенно открыто.

Создавалось впечатление, что из всех присутствующих один только Смит не посвящён в тайну. Подобная атмосфера намёков и недомолвок помогла ему с честью выйти из трудного положения. Формальный запрет уже сам по себе предполагал частичное разглашение тайны, на что ни лама, ни управитель никак не могли пойти, дабы не отягчать свою карму. Получалось, что за все последствия отвечал лишь один Смит, силой обстоятельств принуждаемый к роковому шагу, но вовсе об этом не осведомлённый. Буддийская этика почти не оставляла места для вмешательства в столь сложную ситуацию, чьи концы и начала замыкались, очевидно, в кромешной тьме предшествующих рождений.

«Не зная всех узлов и хитросплетений нити судьбы, где остановиться, в каком месте спрямить петлю, — рассуждал лама, — не проще ли предоставить безумца собственной незавидной судьбе? И так ясно, что бежит он навстречу неотвратимому, и сильный йог Норбу Римпоче чует запах крови в прошлых его следах».

— А где другой гость, спустившийся с гор? — спросил верховный, для которого конечно же не остался тайной самовольный уход Макдональда. — Он ещё вернётся сюда, или у вас назначена встреча?

На столь прямой и ясный вопрос нужно было отвечать без увёрток. Ложь всё равно обнаружится рано или поздно, и это отрежет все пути назад.

Смит почувствовал себя неуютно. Мало ли что встретится им в той проклятой долине? И вообще Гималаи не такое место, где можно сжигать за собой мосты.

— Я впервые увидел мистера Макдональда лишь здесь, во «Всепоглощающем свете», — он отвечал, обдумывая каждое слово, как на детекторе лжи, опутавшем все его существо чуткими электрическими щупальцами. — И не берусь толковать чужие намерения.

— А разве вы не условились с ним о совместном путешествии за перевал? — от чётких вопросов сандалового старичка веяло лютой стужей, хотя держался он столь же безразлично-благожелательно, как всегда.

Не приходилось гадать, откуда черпал верховный свои сведения. На Востоке, где путешественник кровно зависит от переводчиков, проводников и прочих, имеющих глаза и уши, но непостижимых в своей отгороженной глубине людей, нет секретов.

— Мы много о чём говорили с ним, но окончательно ещё ничего не решено.

— И где же состоится наконец окончательное решение? На перевале или сразу же у реки?

— Затрудняюсь сказать, — через силу выдавил Смит.

— Ну что ж, позвольте пожелать вам успеха, — безмятежно заключил Нгагван Римпоче и, перевернув пустую чашку, дал знак об окончании аудиенции. Взяв реванш в словесном поединке, он посчитал, однако, уместным предупредить напоследок: — Все же подумайте лишний раз, прежде чем подвергать себя немыслимой опасности.

Каждой порой, каждой кровинкой ощутил Смит опаляющий ветер этого последнего перед окончательным уходом предупреждения. И всколыхнулась где-то на самом дне невыразимая атавистическая жуть, и суеверная память вихрем взметнулась. Не шевельнув и пальцем, он внутренне рванулся назад, зная уже, что свершилось необратимое и не соскользнуть с подхватившей его колеи, где, как по ледяному жёлобу, неслись, набирая немыслимую скорость, чьи-то бесконечно чужие сани.

Валенти, участвовавший в беседе, довольно поверхностно и почти целиком погруженный в круг собственных забот, тоже ощутил в это мгновение прилив неизъяснимой щемящей печали и неожиданно усомнился в себе. На самом ли деле готов он к той встрече, что манила его в течение долгих лет, и, главное, по-прежнему ли он хочет её? И не нашлось ясного ответа, и не отпускала тоска.

Выручило, как всегда в тяжёлую минуту, бесстрашие знания, кристальная ясность продуманной истины. Вершина жизни давно осталась за спиной, и спуск не сулил уже особых открытий. Едва промелькнула привычная мысль и все логически из неё вытекающее, как стало легко и прозрачно.

Роберт Смит тоже быстро взял себя в руки. Вспомнив о дочери и жене, о своём неприкаянном одиночестве, он трезво прикинул, много ли весит ноша, которую готовился бросить в чашку надмирных качающихся весов. Решил, что не слишком. Пришло успокоение, но прежняя жажда докопаться во что бы то ни стало до загадок поющей бронзы исчезла. Стало ясно, что подлинной страсти по сути и не было. Он лишь разжигал в себе некое подобие её, дабы насытить беспросветную пустоту, подгонявшую бежать сломя голову на край света.

Вот он и приблизился к этому самому краю. Стоит ли шарахаться теперь обратно, чтобы вновь переживать свою унылую неприкаянность?

Лама видел, что ему удалось смутить белых людей. Однако, каждый по-своему, они сумели, сохранив достоинство, преодолеть страх. В глазах буддиста это было бесспорной заслугой. Интуитивно прозревая, что пришельцы обрели мужество, черпнув из тёмного колодца отчаяния, он простился с ними теплее, чем намеревался вначале. Даже пробормотал охранительную мантру и начертал в воздухе сокровенный знак. Пусть не светились их глаза бескорыстным исканием, но зато в речах не ощущалось тлетворного привкуса лжи, за которой прячутся мелочные, всегда сиюминутные вожделения. Примирившись с безнадёжностью, зияющей в конце пути, эти люди хотели увидеть, прежде чем умереть. Да, они не были искренни и хитрили, но кто располагал властью остановить их?

Верховный по-прежнему собирательно воспринимал чужаков, не усматривая достойных внимания различий. Профессор Валенти, успевший снискать своими обширными познаниями добрую славу, сильно пал в его мнении, представ в роли переводчика. Привычная жестикуляция латинянина явилась в глазах старого настоятеля очевидным проявлением пристрастности, пробудив утихшие было подозрения.

Проводить Смита вышли все от мала до велика. Кутаясь в жёлтые тряпки, мальчишки-послушники жадно потягивали последние, подаренные на прощание сигареты. Хозяйки вынесли шарики масла, завёрнутый в тряпицу окаменелый горох и немного дикого мёда в коробе из ротанга.

Наступили последние минуты. Анг Темба уже вывел за ворота яков, украшенных пёстрыми лентами, старый согбенный монах, окурив людей и животных можжевёловым дымом, набросил на плечи склонившегося в поклоне американца белый прощальный ходак. Нетерпеливо ржали, предчувствуя дальний поход, лошади, взбрыкивая, отгоняли слепней. Храмовая прислуга, выстроившись на стенах, провожала гостя хриплым пением длинноствольных раздвижных труб. Их варварский рёв поразил Смита какой-то первозданной мощью и безнадёжностью. Они словно заживо отпевали уходящих. Гребенчатые шапки трубачей, столь похожие на шлемы героев Троянской войны, колыхались в такт натужно раздуваемым щекам. Полоскались на ветру шафраново-алые монашеские одежды, и пальцы молившихся о благополучии в пути соединились в прощальном касании.

Даже старый лама показался в дверях библиотеки и, опустившись на несколько ступенек, поднял чётки, благословляя.

Все казалось Смиту неповторимым и вещим. Он навсегда покидал причудливый милый мирок, к которому успел прикипеть сердцем, и его томило ощущение нереальности. Вот он сделает шаг, ещё один, и все растечётся в небе, словно мираж, или навсегда захлопнется в складках нездешних пространств и небывших времён.

Повинуясь нахлынувшему чувству, он, как рыцарь, уходящий в крестовый поход, взмахнул белым шарфом, прощаясь с верховным, и, подбежав к Джой, куртуазно встал на одно колено. Она подняла его, поцеловала в лоб и, не сдержав слез, осенила крёстным католическим знамением.

Смит обнял Валенти, оседлал свою покорную лошадку и выехал за ворота.

Догоняя растянувшийся караван, он вынул блеснувший червонным жаром корнет-а-пистон и заиграл любимую мелодию, которая рвала и нежила его потерянное сердце: «Ты с красоткой усни на зелёном лугу…»

Ни разу не обернувшись, он не видел, как проскользнул в распахнутые ворота тёмный призрак с кровавой раной в груди. Шарахнулись в стороны люди, открывая дорогу к лестнице, и незрячий лунатик начал медленно подниматься, нащупывая нетвёрдой ногой очередную ступень. Добравшись до площадки, где стоял верховный, он уронил испачканный кровью свиток и рухнул у ног властелина, чтобы обрести долгожданный покой, ибо умер ещё несколько часов назад, когда разрывная пуля с оранжевой головкой разворотила ему грудную клетку.

Загрузка...