Просто Иван

- Так уж получилось Игорь Степанович. - Немного ёрничая ответил Непомнящий. - Иногда неплохо не только думать, но и действовать. Тогда уходя в свои тылы, можно и их обезопасить, и весьма удачно прогуляться по вражеским. А сейчас. Взяли трупы, трофейную технику и утащили всё это в лес. Это не авангард - иначе бы нас, уже добивало подошедшее подкрепление. Но всё равно, осмотр трофеев будем производить в лесу.

Все, кроме раненного Семченко, кинулись исполнять приказ. А Иван окрикнул устремившегося к мотоциклу сапёра:

- Игорь, ты идёшь со мной, мы осмотрим тех, кто заходил к нам в тыл, заодно снимем с них сапоги - у нас в отряде некоторые бойцы ходят в лаптях, или в пришедшей в негодность обувке, а это не порядок. ...

Глава 13

В новой землянке было сыро, пахло недавно перекопанной землёй и свежеструганным деревом. В углу сиротливо стояла ещё ни разу не разожжённая буржуйка, весьма мастерски переделанная из пустой бочки. А за столом, доски которого ещё не утратили первозданную белизну - именно так это выглядело при тусклом свете самодельного масляного светильника, сидели два человека и о чём-то тихо беседовали. Они специально уединились в этой сырой постройке, потому что разговор у них не был предназначен для посторонних ушей.

- Пойми ты меня правильно Ваня, - седовласый мужчина, судя по петлицам - старшина, рассматривал карту, лежащую перед ним на столе, - задумка у тебя великолепная. И люди за тобой пойдут. Не об этом речь: ведёшь ты себя неправильно, не так как нужно.

- Гриша, ты опять за свои нравоучения принялся.

- Я и не прекращал. - Огрызнулся седовласый. - Я конечно понимаю, как говорил Чапаев - из известного фильма: - ' Где должен быть командир? Впереди на лихом коне ‟! - Но это в кино. А здесь, мы с тобой должны о людях думать, а не лихо шашкой махать. Поэтому наше с тобой место здесь: за этим столом. Мы должны постоянно держать руку на пульсе событий. А если ты будешь продолжать прыгать по лесу как молодой козлик - каюк нашему лесному подразделению! Полнейший каюк.

- Да пойми же меня Гриша, не могу я людей на смерть посылать, а сам этим временем в тылу отсиживаться, прячась за их спинами своих товарищей.

- Вот в этом тебя никто упрекнуть не может. Однако людям нужна твоя постоянная забота. А не её имитация в перерывах между твоих частых отлучек.

- А что я не забочусь? Вот на случай сильных дождей, мы землянки построили. По требованию Настасьи Яковлевны немного в стороне отхожие места оборудовали. ...

- Знаю, знаю. Ты ещё скажи, что все помнят, как ты под пулями раненого бойца спасал. И то, чтобы наладить более или менее нормальное питание людей собираешься налаживать контакты с местным населением. Однако не в этом дело. Ты вот что скажи мне друг мой ситцевый, почему не наказал Егора Понедько. Кто ему разрешал так зверски полицаев умерщвлять?

- Да я бы сам этих гадов прибил! - Вспылил Иван.

- С этим и я согласен. Но зачем так жестоко забивать прикладом, а затем глумиться над трупами вырезая на лбу свастику?

- Ты знаешь, что Немчура с его семьёй сделала. Да и не забывай, что Понедько слышал, как Фашисты поступили с Фаиной: причём эти ... - Иван грязно выругался - ... не посмотрели на то, что врач была в военной форме. Для них было достаточно того, что она Еврейка: поэтому, на неё законы войны не распространяются.

- Ну и что из этого?

- А тут, ёшкин кот. Эти иудушки ведут в фашистские застенки семью Евреев и ещё двух пожилых селян, тех которые их приютили. Надеюсь тебе не стоит пояснять, какая участь ожидала всех этих арестантов?

О том, как братья Понедько и Розенблюм привели с боевого выхода две семьи, знали все. Эта весть, сразу же стала центральной благодаря тому, что оба прибывших в лагерь семейства, были Ивановы. Как пояснял Изя, глава еврейской семьи, он при регистрации, специально взял фамилию своей супруги Елены. Ещё со времён Империалистической войны и последовавшим за ней безвластьем, мужчина помнил волну гонений на сынов Израиля: вот и решил, хоть таким способом обезопасить своих будущих детей.

Сейчас, для обеих семей строилась отдельная землянка. А пока, однофамильцы жили в рядом стоящих шалашах. Женщины, не желая быть нахлебниками, добровольно взяли на себя обязанности кашеваров и прачек; а мужчины, проходили ускоренный курс молодого бойца.

- Кстати, - спохватился Иван - пока вспомнил. Я считаю, что по окончанию обучения Изю необходимо перевести к нам в штаб.

Старшина нечего не сказал, однако его удивлённый взгляд говорил намного красноречивее любых вопросов. И Непомнящий, неспешно поправив ладонью начавшие отрастать волосы, выдержал небольшую паузу, и еле сдерживая улыбку проговорил:

- Ну и рожа у тебя Гриша, захочешь, так не вытянешь. А насчёт Изи, - улыбка ещё шире расползлась по Лицу Ивана, - насколько я знаю он ювелир. Вдобавок при нём имеется соответствующий его профессии инструмент. ...

Снова пауза: Дзюба, приготовившийся весь вечер воспитывать своего друга, не смог уловить к чему тот клонит.

- Ну и что? Ювелирная мастерская нам здесь без надобности.

- Эх Гриша, друг ты мой ситцевый. Все ювелиры должны быть неплохими художниками. И кто нам лучше него сможет делать немецкие документы, штампы и печати. Оккупанты того и гляди введут свои пропуска, а тех кто не будет иметь нужные бумаги, будут задерживаться для последующего выяснения личности.

- А-а-а, вот ты к чему о нём вспомнил? А если наши войска фрицев раньше погонят?

- А про то, что готовь сани зимой, ты слышал? Не понадобится его мастерство - успеем поставить под ружьё. Будет, хуже если не убережём мастера и будем запоздало локти кусать.

- А где ты будешь необходимые бланки брать?

- А вот это, уже будут твои люди у сельских старост, или ещё где-либо в других местах изымать. Я кстати нашёл человека, который знает Немецкий язык, как будто это его родной. ...

- Ладно, об этом мы с тобой в другой раз поговорим. А ты, не увиливай от темы. - Старшина посуровел и голосом человека, не терпящего возражений, как он это умел, проговорил. - В общем так, Иван Иванович, ни на какие задания ты больше не ходишь. Для этого у нас уже есть проверенные бойцы. Инженерную подготовку у нас преподаёт Пасечник. А мы с тобой, займёмся руководством. И не смей со мной по этому поводу спорить.

- Вот сходим в Драпово. Пообщаемся там с селянами, а дальше так уж и быть - стану вести более оседлый образ жизни.

Подготовка к 'рельсовой войне‟ шла полным ходом. В скором времени после её задумки, она стала воплощаться в жизнь - на некотором удалении от лагеря работала 'Артель‟ по выплавке взрывчатки из брошенных, или неразорвавшихся снарядов. Артелью её назвал работающий на ней рядовой Сотник, и как не странно, но это название прижилось к этому запретному для посторонних участку.

Ежедневно, лучшие ученики Семёна Семёновича, из тех, кого он уже аттестовал: благословив этим на самостоятельную работу, исползали всю округу в поисках открытых патронных цинков, консервных банок и подходящих снарядов содержащих взрывчатку. Был случай когда они вернулись и потребовали две телеги - бойцы абсолютно случайно нашли опрокинутый грузовик с разбросанными вокруг него ящиками со снарядами. Так уж получалось, что поисковые группы почти никогда не возвращались налегке: поэтому, на участке выплавки тротила постоянно кто-либо возился, заливая расплавленную взрывчатку в разнообразные жестянки. А новобранцы, наслушавшись страшилок про опасность этих манипуляций, старались к этому месту даже не приближаться. Впрочем, в правоте таких мер предосторожности, люди смогли убедиться воочию.

Неожиданный взрыв заставил всех 'застыть‟: как будто весь лагерь разом решил сыграть в игру 'Море волнуется‟ - на замирание. Дальше, все люди, без исключения, побежали к 'Артели‟. Среди первых кто прибыл на место произошедшей трагедии, были Иван и Григорий. И то, что они увидели, было ужасно. 'Разливочный стол‟ - где работали с выплавленной взрывчаткой, разлетелся в щепу, метрах в трёх от него было тело Сотника: он лежал на животе, раскинув руки в стороны, и не подавал признаков жизни. Кисти обеих его рук были оторваны и вместо них, из предплечий, на треть ампутированных взрывом, торчали обломки костей. Неожиданно для всех, Леонид захрипел, застонал, нелепо постарался подняться, опираясь на торчащие огрызки костей и дрожа всем телом, поднял голову. Все кто увидел его лицо, отшатнулись, люди спешно отворачивались, кто-то даже крестился: так как глазницы раненого были пусты.

- Братцы-ы-ы! - Простонал Сотник. - Если е-е-есть кто рядом! Братцы-ы-ы! ... Помогите-е-е! ...

Многие отвели взгляды не в силах на такое смотреть. А Леонид, завывая от нестерпимых мучений молил:

- ... Братцы-ы-ы! Будьте же людьми-и-и! Сил нет терпеть такое! Даруйте мне избавления от мук! Облегчите страдания! А-а-ы-ы!...

Первым от оцепенения опомнился Дзюба. Он неуверенной походкой подошёл к Сотнику и с первого же выстрела оборвал нить, связывающую агонирующего человека с этим светом.

Все молчали, и на сей раз смотрели на старшину. А он, как-то устало осунувшись, глядел себе под ноги, и до неузнаваемости глухим голосом проговорил:

- Если такое, или нечто подобное произойдёт и со мной, то я приказываю поступить также.

Глава 14

Люди могут сколь угодно долго тешить себя убеждениями, что как они решили, так оно и будет. Они будут строить планы, после чего стараться их придерживаться - и добьются своего. Однако бывают случаи, когда жизнь вносит свои коррективы. Подтверждением к этой аксиомы послужила весть доставленная из Драпово.

Дело шло к полудню, когда в лагере появился взмыленный и взволнованный дядька Петро и, не отвечая на приветствия знакомых бойцов, устремился к старшине. Тот как раз вёл занятия с Иваном и ещё несколькими бойцами - отрабатывали технику метания ножей, которыми их с большим запасом снабдил местный кузнец Коваль.

- Слава богу, вы оба здесь! - Запыхавшись, выпалил Пётр Петрович и привычным движением огладил свою добротную бороду. - Дело срочное: поспешать надобно.

- Говори внятно Дядька Петро. Что случилось, что за срочность у твоего дела?

С появлением гостя, Иван прервал выполнение упражнения, и передав ножи рядом стоящему бойцу, направился к прибывшему в лагерь мужичку: с его лица исчезла приветственная улыбка, которая появилась на его лице при появлении дорогого гостя. Он понимал, что Понедько старший просто так не прибежит, и тем более, этот умудрённый жизнью человек не будет так нервничать из-за какой либо мелочи. А это значило, что случилось что-то из ряда вон выходящее.

Тем временем Петро, тяжело дыша, прислонился спиной к ближайшему от него дереву, так и осел на землю. И уже сидя, снял шапку и стал рассказывать:

- Вчера днём, в небе - почти над нашим селом, двое немцев напали на наш самолётик. Видимо он на разведку летал. ...

- И что старый, ты хочешь сказать что немцы, прям таки прыгая по облакам, за ним гонялись с карабинами наперевес? Да? - Дзюба как это часто с ним случается, не смог не придраться к словам селянина.

На что Пётр Петрович обиженно возразил:

- Ты Григорий Иванович ко мне шибко не придирайся, я никаких школав не оканчивал и потому, красиво говорить не приучен. Меня сызмальства, сперва к гусям приставили, а затем, по мере роста, к другим хозяйственным делам приобщали - вот и всё моё так сказать обучение. Так. О чём я говорил то. А-а-а, вот вспомнил. Немцы те, не архангелы: они на своих самолётах летали, и они, через какое-то время сбили нашего сокола. Правда, один германец после этого как-то кривовато и тяжело улетел. Это мы всем селом видели. Также мы видели, как наш авиатор с дымящего самолёта выпрыгнул и этим, как его пола... поро... прости господи - ну круглый такой, матерчатый. - Петрович повёл руками, изображая над собой воображаемый круг.

- Парашют. - Услужливо подсказал Иван.

- Во-во. - Обрадованно уточнил селянин. - Благодарствую, он окаянный. Так сокола нашего в лес на энтом ситцевом чуде занесло. - Петро во избежание повторения непроизносимого слова решил сравнить его с чудом, сделанным из самой лучшей, по его мнению ткани. - Ну, я с двумя мужиками, конечно на помощь нашему орлику кинулся. Надо сказать, мы вовремя успели: аккурат до появления Австрияк. Наш авиатор оказывается, высоко на дереве завис, и о торчащие из него сучья сильно поранился. А когда он сам с высоты спрыгивал, то он болезный ногу поранил, ну мы его, конечно же унесли от туда: конечно же уходили заметая и запутывая наши следы. А затем, когда оказались в безопасном месте, спрятали нашего героя. Благо мой кум Василь шибко любит нюхать табачок: вот мы этим зельем всю округу - где приземлился наш авиатор, им и посыпали.

- Так что ты от нас хочешь Петро? - Поинтересовался Дзюба. - Чтобы мы пришли и этого Германца из лесу прогнали?

- Нет. Австрияки найдя этот, ну как его ... который высоко на дереве остался. Опосля этого они побегали по округе, всю нашу деревню верх дном перевернули, всех застращали расправой за помощь нашему лётчику и ещё вчера вечером ушли восвояси. А мы немного погодили, да нашего спасённого авиатора к вдовой Марии перенесли. Только ему это, уж очень фелшарская помощь нужна: а я знаю, она у вас в отряде служит.

После этих слов, решение идти в Драпово, было принято без лишних обсуждений, можно сказать единогласно. И то, что это должен быть не просто визит доктора к сбитому лётчику, а расширенное 'посольство на высшем уровне‟: не вызвало никаких разногласий. Для охраны лагеря было оставлено десять человек, включая Понедько с племянниками, старшим среди оставленных бойцов был назначен Иван Мамонов. Это был тот нагловатый красноармеец, который, несмотря на то, что был под прицелом пулемёта, не побоялся устроить Непомнящему проверку на 'вшивость‟. В отряде он самым первым стал командиром пока ещё неполного взвода - но отряд постепенно разрастался.

В деревню входили открыто - по дороге. Впереди шло человек пять во главе с Непомнящим и Дзюбой, за ними ехала телега с Настей, а замыкали процессию ещё десять бойцов. Так что люди, увидев окна вооружённых красноармейцев, испуганно 'прилипали‟ к стёклам, или опасливо стояли на пороге своих домов, были даже те, кто без опаски выходили со двора. Большинство вышедших из хат селян всё равно смотрели на солдат с небольшой опаской: однако молодёжь и дети делали это с нескрываемым восторгом. Когда небольшая военная колонна достигла пятого или седьмого двора, из хаты выскочил мужичок и прямо посреди пыльной дороги упал на колени. Стоял он так, пока Иван не приблизился к нему вплотную.

- Не по своей я воле пошёл в старосты, - заговорил он, - когда немцы пришли, они первым делом поинтересовались, кто был председателем. Ну, земляки и указали на меня. А их офицер тогда и говорит мне: - 'Будешь старостой и следи здесь за порядком‟. - после чего они стали нас грабить. И уже уходя, они дали мне винтовку: значится, чтобы я от партизан отбивался. Вот такие дела, коли решите меня расстрелять как предателя, так делайте это в лесу: чтобы мои детишки не видели. А семью не трогайте, пожалуйста. Они ни в чём перед вами невиноваты.

Непомнящий немного растерялся от таких слов, и того спокойствия с которым это было сказано. А мужчина покорно склонил голову и ждал решения своей участи. Не ожидавшие такого люди стихли и гадали, чем это может окончиться. Начинать общение с местным населением с казни не хотелось, да и без того было известно что староста не соврал ни единым словом. Тем более, Иван хорошо помнил пословицу, что повинную голову меч не сечёт.

- Я знаю, что ты не по своей воле эту должность получил, однако мы будем за тобой приглядывать. - И повысив голос, чтобы слышали все, Ваня продолжил. - Мы безвинно никого не тронем: даю своё командирское слово.

Всё ещё не веря, что так оно повернулось, староста нерешительно выпрямился, посмотрел на стоявшего перед ним военного, затем на старшину и вооружённых бойцов стоящих за ним. После чего неспешно поднялся с колен и робко поинтересовался:

- А что дальше делать будем?

- Что дальше? - Переспросил Иван и тут же ответил. - А дальше, мы пойдём к тебе в дом и там пообщаемся. Я надеюсь, что ты не против этого?

Демьян Феофанович¹⁶, он же назначенный оккупантами староста, по жизни был 'тёртым калачом‟ и прекрасно понимал, что необходимо пришедшим к нему партизанам. Поэтому он покачал головой, горько улыбнулся и, понимая все, что может за этим последовать, ответил:

- Если вы товарищ насчёт поставок вам продовольствия, то я решительно против этого. Немцы выгребли из базов всё, или почти всё: мои односельчане для своих детей крапиву заваривают и не только её - иначе нам наших малюток кормить нечем. А вы последние хотите отобрать! Если так, то уводите меня в лес и стреляйте: но людей в обиду не дам! Не позволю грабить! - Видимо староста слишком живо представил себе картину надвигающегося на селян голода и последние слова он почти выкрикнул.

- Ах ты гад! Захватчикам значит отдавать провизию не жалко было?! Никакого счёта не вели, никто не возмущался! А как мы к тебе пришли, так ты из нас грабителей делаешь?! - Вскипел Григорий и стал судорожно расстёгивать кобуру: он был настолько взбешён, что это у него получилось не сразу. - Да я тебя...!

- Отставить старшина! - Иван, не желая узнавать, играет ли сейчас старшина, или нет: поэтому он решил вмешаться как можно скорее. - Мы сюда не карать пришли, а искать, как нам всем выжить в сложившейся ситуации. Поэтому Демьян Феофанович, пойдёмте к вам в хату, и там обо всём поговорим - в спокойной обстановке, так сказать.

Неожиданно, всеобщее внимание привлёк звонкий женский голос, разлетаясь который по округе заполнял собою всё пространство. Это какая-то худощавая женщина, в простенькой, повседневной одежде и выцветшем платке на голове, бежала по улице и голосила:

- Ой, батюшки святы, неужто прибыли, а доктора вы привезли?! Там нашему лётчику срочно её помощь требуется!

Видимо это и была та сердобольная тётка Мария, которая приютила пилота сбитого самолёта.

-Как ты думаешь староста, из ваших селян её никто немцам не выдаст? - Поинтересовался Иван, смотря на приближающеюся к ним пожилую женщину со столь неожиданно моложавым голосом.

- Недолжны. - Растерянно ответил Феофанович. - Все знают, что именно она приютила нашего пилота. Даже то, что он у неё в баньке лежит. Однако, вы сами понимаете: чужая душа - потёмки.

- Если узнаешь, что ей что-либо угрожает, немедленно переправляй её к нам. - Уже абсолютно спокойно проговорил Дзюба. - А сейчас хозяин, пошли в дом, поговорим.

В доме старосты, несмотря на низкие потолки, было уютно. Белёные стены, чистый деревянный пол, и полумрак из-за того что почти все ставенки на маленьких окнах были закрыты. Хозяин шёл первым, и жестом пригласил гостей присесть за стол. Трое малышей: мал, мала меньше, лежали на полатях. О их присутствии можно было и не догадаться, но дети с интересом наблюдали за вошедшими чужаками: поглядывая из под расшитой занавески. Так же из-за печи выглянула хозяйка и, не проронив не слова, снова скрылась.

- Оксана, накрой что либо на стол. - Распорядился Демьян пока Дзюба и Непомнящий усаживались на указанную им скамью.

Женщина, что-то возмущённо пробурчала, но послушно завозилась у печи. При этом было прекрасно видно, что она была в смятении: с одной стороны мужа никуда не увели, не убили, значит надо радоваться, а с другой стороны, пришли вооружённые гости и их придётся кормить несмотря на дефицит продуктов.

Впрочем, Григорий Иванович в очередной раз удивил Ивана: достав из своего вещмешка аккуратно сложенную, немного перепачканную тряпицу. Когда он её развернул, каждое движение было неспешным и выполнялось с особым трепетом, как будто там пряталось особо ценное сокровище. И в самом деле - там оказалось два крупных куска сахара.

- Вот возьми хозяюшка, деток побалуешь. - Сказал Дзюба, положив это богатство перед собою на стол. А на нас не обижайся: мы не просто так пришли и объедать твоих мальцов не намерены.

Глава 15

Подопригора угрюмо плёлся за пегою лошадкой, на которой было навьючено почти всё его имущество и состояло оно из запасов прочной верёвки, четырёх мешков: почти под завязку заполненных выплавленной взрывчаткой. Остальное Игорь держал при себе: он не хотел доверить кому-либо другому пару немецких капсюлей детонаторов и огнепроводный шнур к ним. Эту драгоценность, эти с большим риском добытые составляющие огневой трубки¹⁷ необходимые для выполнения задуманного им подрыва. Поэтому, несмотря на сильную усталость, он честно нёс свой сидор, где помимо уже перечисленных вещей, лежали пассатижи, небольшой моток проволоки, пара лимонок, садовый нож и немного драгоценной еды.

Как казалось Подопригоре, диверсионная группа шла слишком медленно и глухим местам, так как переходы до места новой акции приходилось делать только в ночное время, что сильно злило сапёра. Впрочем, частица вины за это была и не нём - Игорь никак не мог привыкнуть к реалиям партизанской жизни. Ему как коренному горожанину было трудно свыкнуться с постоянной сыростью заболоченного леса; он устал от хронического недоедания и вообще, то чем приходилось питаться - могло называться едой, только с большой натяжкой. От всего этого, у молодого человека, да и не только его одного, росло и укреплялось желание собрать группу единомышленников и пробиваться вместе с ними к линии фронта, всё к этому и шло: Однако с недавнего времени произошли перемены, которые заставили временно отказаться от таких планов.

Самым первым событием - вестником тех перемен был выход отряда в Драпово для оказания помощи лётчику сбитого советского самолёта. Именно тогда - пока Настасья Яковлевна осматривала пилота, Непомнящий, со своим замом Дзюбой: уединившись в доме у старосты договорились с последним о помощи селянам в уборке урожая. Так как много селян были мобилизованы в первые дни войны и сейчас нехватка их рук, сильно сказывалась. И именно тогда, когда забрав с собою лётчика, они вернулись в лагерь: стало известно, что в те дни пока отряд налаживал отношения с жителями Драпово, одна из оставленных в отряде кобыл загуляла, и за день, на её запах, из леса прибежали сразу трое жеребцов. Двое из них были без сбруи, видимо кто-то, перед тем как отпустить на волю её снял. А вот последний конь был в хомуте, и волочил за собою нелепо болтающийся длинный обломок оглобли: было непонятно, как бедолага все эти дни таскал то, что осталось от телеги. От долго не снимаемой упряжи, кожа у животного была сильно потёрта, что приносило ему сильные мучения. Однако и это не было самой страшной его бедой: конь был серьёзно покалечен - сильно хромал от того что у него была сломана нога. Как бы кто не морщился, но покалеченное животное было уведено подальше от лагеря и застрелено. Благодаря чему, в рационе партизан появилась копчёная конина - братья Понедько ловко справились с этой задачей...

Воспоминания Игоря об этих событиях были прерваны не самым приятным образом, боль пронзила правый голеностоп и он чуть не упал. В подвёрнутой лодыжке возникла боль и стала постепенно ослабевать. За малым не растянувшись по земле и мысленно отругав неровности почвы, молодой человек, слегка прихрамывая, продолжил свой путь. И через некоторое время снова погрузился в мысли о том, что в последнее время происходило в его отряде. Правда сознание извлекло из недр памяти совершенно другие события - никак не связанные с предыдущими. Вспоминалось как он недоумевал, после того как месяц назад, стал случайным слушателем странной беседы между Непомнящим и Степаном Понедько:

- Стёпа, - не сильно громко говорил Иван Иванович, - ты для пробы сделай так, как я тебя прошу. Рассортируй принесённые тобою грибы и замочи их: каждый вид в своей посуде. Пусть они полежат какое-то время в воде. Но воду ту после не выливай, а засыпь туда понемногу пшеничных зёрен. ...

- И в чём толк? - Поинтересовался удивлённый нелепостью требования молодой бородач.

- Ты позднее сам всё увидишь, а пока, возьми эти разбухшие зёрна, но между собой не перемешивай. После чего рассыпь тот посадочный материал в тех местах леса, где бы ты искал грибы, - именно те, в чьей воде ты размачивал зёрна. Да не забудь их после этого хорошенько прелыми листьями прикрыть. ...

Нелёгкие будни лесной жизни выматывали так сильно, что этот непонятный разговор успел забыться, однако, перед самым выходом на эту операцию, в отряде стали ходить слухи что братьям Понедько удалось посеять и вырастить грибы и скоро, они будут собирать первый урожай. А смущённый посыпавшимися на него расспросами Степан, растерянно оправдывался, мол проросло не всё что было посеяно и не везде. И его роль в этом событии весьма незначительная - маловажная.

Впереди - в ночной тишине послышались звуки проходящего железнодорожного состава: а это значило одно, что объект атаки уже где-то рядом и скорее всего, уже сегодня он будет достигнут. Пегая лошадь видимо чего-то учуяла и испуганно заржала.

- Тише девочка. Тихо милая. - Нежным шёпотом стал её успокаивать боец, ведший кобылку под уздцы. - Экая ты у нас беспокойная. ...

Вся диверсионная группа тем временем затаилась и стала прислушиваться к ночным звукам: мало ли что могло насторожить животное. Но всё было спокойно: где-то издали доносился удаляющийся, тяжёлый перестук колёс поезда; с лёгким - едва уловимым похрапыванием дышала испуганная лошадь и, больше ничего не было слышно.

Прошло несколько томительных минут и старший группы - пулемётчик Петренко тихим голосом подал команду:

- Продолжаем движение: всё тихо. Мало ли что могло животине привидеться? Может она возмущается, что ночью спать должна, а не с нами шастать.

Люди пошли, но с опаской: первые сто метров они все были готовы упасть на землю и открыть огонь по всему, что будет представлять для них опасность. Но всё было тихо, а примерно через час вся группа вошла в лес и Егор Понедько - взявший на себя обязанности проводника, можно сказать идя на ощупь, по только ему известной тропинке вышел на небольшую полянку, где и объявил привал:

- Ну вот Савелий Евграфович. - Егор на удивление легко сориентировавшись подошёл к Пертенко и доложил, и как обычно это делает, в не уставной форме. - Вот мы и прибыли. Здесь чуток переночуем, а опосля, по лесочку, по лесочку и к нужному мосту выйдем. А тама уже сами решайте. Как к нему подбираться и каким образом с охраной разбераться.

- А точно мы сможем его прямо из лесу разглядеть?

- Как на ладони. Однако подойти вплотную, не получится. Ещё перед войной солдатиков пригнали; рядом с мостом все деревья порубили и землю от пней очистили. Ни единой кочки не оставили, притаиться негде.

- Тогда выставляем посты и отбой нужно хоть немного отдохнуть.

Мост и подступы к нему, на самом деле просматривался прекрасно. Чем и воспользовались двое партизан притаившихся густых зарослях подлеска и внимательно изучавших подходы к заинтересовавшему их объекту. Оба молодых воина не сводили глаз с блокпостов перекрывших подходы к железнодорожной переправе через реку Шару и тщетно старались найти огрехи в расположении защитных сооружений. Они выискивали хоть что-то, что даст пусть мизерную, но возможность проникнуть на охраняемую территорию. Одним из этих наблюдателей и был снова посерьёзневший Подопригора.

- Ну Игорёк, что делать будем? - С лёгкой досадой в голосе поинтересовался Петренко, не отрываясь от бинокля: он нервно пожёвывал кончик травинки, которую на манер папиросы зажал в уголке губ, и не отводил взгляда от укреплённых пулемётных гнёзд.

- Чего тут понимаешь спрашивать? Заложим взрывчатку и жахнем этот мостик: и желательно это сделать когда на нём будут фашисты лучше их поезд.

- Ух как у тебя всё просто. Бац, бац и в дамках.

На лице Савы отразилась горестная ухмылка, впрочем, в его душе было ещё горче: скверное ощущение обречённости разрывало душу изнутри. Он видел, что ни с правого, ни с левого берега к мосту не подобраться. Этому препятствуют сеть разветвлённых окопов; проволочные заграждения по всему периметру и красноречивая деревянная табличка: предупреждающая о наличии минных заграждений. Насчёт того, чтобы пробраться на объект по рельсам, не может быть и речи. Так что, любой самоубийца - даже если он сумеет пройти через минное поле, будет убит теми, кто будет вести огонь из окопов. А если ему каким-то чудом удастся преодолеть и эту преграду, то 'счастливчик‟ будет сражён плотным пулемётным огнём. А ведь взрывчатку мало доставить на мост, её нужно ещё установить и именно там, где подрыв тола принесёт максимальный эффект. Для этого, нужно умудриться не потерять в этом аду единственного сапёра. И надо быть последним дураком, чтобы подумать, что Германцы позволят это сделать. А крыльев и шапки невидимки, дабы незаметно подлететь к мосту по воздуху: ни у кого нет. Но это уже было из мира сказок и безумных фантазий.

- Ничего Сава, не ссы. Мы это сделаем легко и красиво. - Игорь задумчиво покусывал костяшки на правом кулаке и, не моргая наблюдал за тем: как немцы скучая, немного ленно занимались своими делами, всё сильнее и сильнее млея под тёплыми солнечными лучами. - Мы это сделаем так здорово, и незабываемо, что выжившие оккупанты наш фейерверк на всю свою поганую жизню запомнят: и будут саться при одном лишь мимолётном воспоминании о нём.

Впрочем, Подопригора прекрасно видел как организована охрана: он тоже - как и Сава, прекрасно понимал, что к мосту нахрапом не подойти. Также не сомневался, что вздумай они идти в лоб, то, вся его группа поляжет, даже не достигнув проволочных заграждений. А если они попробуют подползти ночью, то всё равно сгинут: только теперь лёжа на первой линии проволочного заграждения, уж слишком много по колючке было развешено пустых жестянок. Немцам всего и останется - стрелять из пулемётов: реагируя на звук гремящих банок и уповая на плотность пулемётного огня.

- Ну что Игорь, может пойдём другой мост поищем? Там где не будет такой усиленной охраны. - Тон с которым Сава сделал это предложение был немного подавленным. - Иначе мы здесь костьми ляжем, а задание всё равно не выполним.

- А толку? - Тихо огрызнулся Подопригора, он понимал своего товарища, на котором была ответственность за выживание группы: но не одобрял его пессимизма. - Любой важный для немцев мост будет охраняться точно также: если нет, то его уничтожение не принесёт им никакого вреда, а мы впустую потратим дефицитную взрывчатку.

- И что ты предлагаешь?

- Смотреть и думать. Понаблюдаем и найдём у них какую либо слабину: вот тогда ею и воспользуемся. Ведь нельзя всё на свете предусмотреть.

Прошло минут двадцать напряжённой тишины, у Игоря от напряжённого рассматривания моста появилась резь в глазах. И чтобы хоть как-то отдохнуть, Подопригора пятясь, осторожно отполз в заросли кустарника и, опустив голову закрыл глаза. Со стороны можно было подумать, что молодой человек устал и поэтому уснул, однако, в этот момент он мысленно представлял все, что смог рассмотреть и запомнить, прокручивал разнообразные действия: то стараясь проникнуть на мост, то ставя себя на место стоящего в охранении врага.

Петренко уже было подумал, что сапёр спит и мысленно чертыхался на 'обнаглевшего‟ бойца, когда тот еле слышно позвал его:

- Сава, дай ка мне свой бинокль. Нужно опору моста получше рассмотреть.

- Ты что, хочешь её подорвать?

- А почему бы и нет?

По тону сапёра было непонятно, серьёзно он говорит, или шутит. Поэтому Савелий недоумевая посмотрел на своего друга и поинтересовался:

- Ты чего удумал? Ведь нашей взрывчатки не хватит даже как следует попортить её внешнюю кладку.

- Ты главное мне бинокль дай, а дальше уже я сам буду решать, где мне взрывать и как туда пробираться. ...

- Смотри Федя, - тихо инструктировал Игорь своего напарника, - плывём тихо. Каждый правит своим плотиком, и смотри не перепутай: я захожу с правой стороны опоры, а ты с левой. И как только мы будем подплывать к мосту, то старайся всё время быть готовым скрыться под водой - взлетит осветительная ракета: ты ныряешь и не высовываешь нос, пока та не погаснет.

- Ага. - Парня явно раздражало то, что ему уже сотый раз объясняют все, что он давно прекрасно понял.

Однако Фёдор зная характер своего товарища не возражал и, медленно входил в прохладную воду, придерживая двумя руками небольшой плотик загруженный взрывчаткой. Он потратил очень много времени чтобы это плав средство было загружено так, что скрылось под водой: заодно, оно было связано прочной верёвкой с другим таким же, за который отвечает дотошный Подопригора.

Ночь только вступила в свои права и по ощущениям, вода была ещё холодноватой, но не очень. Медленно тянулось время, неспешно проплывали еле различимые берега, и вокруг была нереальная тишина. Вскоре ночное безмолвие стало нарушаться отдалёнными звуками немецкой речи, беспрепятственно распространяющимися над водой, и возле моста вспыхнула взлетевшая в небо осветительная ракета. Она шипела, скидывая вниз редкие искры: а двое пловцов сделав несколько глубоких вдохов, погрузились под воду. Расстояние до объекта ещё позволяло так расслабляться и не спешить с погружением. Заодно ныряльщики убедились, что находясь под водой, они могут прекрасно видеть горящую осветительную 'звёздочку‟. Правда оба человека еле выдержали вынужденную сильно затянувшуюся гипоксию и с трудом дождались наступления темноты.

Чем был ближе мост, тем сильнее росло нервное напряжение: казалось, что если сейчас взлетит ракета, то можно и не успеть скрыться под водою; усиливался шанс сделать один неловкий гребок и тогда, всполошённые немцы расстреляют пловцов из всего имеющегося у них оружия. Время шло, но к счастью никто, ничем не подсвечивал ночь: а серая громадина мостовой опоры приближалась с всё нарастающей скоростью. Казалось в нарушение логики - скорее проплыть самый опасный участок, оба диверсанта начали работать ногами, выгребая против течения: замедляя этим ход. Для них в этом был свой резон, нельзя было позволить плав средствам разрушиться от сильного удара об опору.

И как люди не старались, но им показалось, что удар о камни моста был настолько неожиданным и громким, что Игорь крепче схватившись за верёвку, затаился - мгновенно почувствовав, как течение стало обмывать его тело: стараясь увлечь его дальше. Однако никто ни поднял тревоги и Подопригора, выждав некоторое время, подобрался к напарнику и с его помощью смог подняться из воды настолько, чтобы надёжно схватиться за щель в каменной кладке. Дальше, сдирая кожу пальцев рук и ног, сапёр начал своё неспешное, но очень рискованное восхождение по отвесной стене. Он прекрасно понимал, что стоит кому-либо из охранников, внимательнее посмотреть в его сторону и его наглость станет смертным приговором, так как его мокрое обмундирование выделялось на фоне серых, сухих камней тёмным пятном. Поэтому парню частенько мерещились чужие взгляды, сверлящие его спину, но время шло, и к великой радости никто не кричал, не стрелял и никак не выказывал своего беспокойства. По мере того, как красноармеец приближался к намеченной цели своей аферы, появился новый страх - сорваться вниз: тогда от плеска упавшего тела, всполошатся сразу все немцы находящиеся в карауле. ...

Впрочем, в своих страхах Сапёр был не одинок. Фёдор находящийся в воде, наблюдал за напарником и его сердце стучало с не меньшей скоростью. Солдат ни столько боялся за себя - в случае опасности он мог уйти под воду, сколько понимал всю уязвимость Игоря, который карабкаясь ввысь, был очень удобною мишенью. И вот Подопригора скрылся из виду, вскоре, подтверждением что эта часть плана прошла удачно, сверху неспешно опустилась мокрая верёвка. Привязав её конец к петле первого из четырёх мешков, боец дважды несильно его дёрнул. И тут, всё за малым не пошло прахом. Как только плотик облегчился избавившись от половины тяжести и массы своего груза, течение, начало увлекать за собой более загруженный плот, за малым не унесло весь остаток взрывчатки. Так что красноармейцу еле удалось удержать второй притупленный плот и переместить его так, чтобы течение прижимало его к опоре, а не утягивало. Пока эта проблема устранялась, сверху снова спустилась всё та же верёвка. И так, всё повторилось раз за разом. Когда крепление удерживающее последний груз на плоту было перерезано, и он пошёл вверх, солдат какое-то время понаблюдал за ним. Затем, с чувством выполненного долга, отпустил ставшие ненужными плав средства в свободное плавание. И надо признаться, сделал это вовремя.

После глухого выстрела, с тихим шипением взлетела новая осветительная ракета, Федя не теряя времени, оттолкнулся от опоры ногами и ушёл на глубину. И уже не обращая никакого внимания на яркую 'звёздочку‟ повисшую в чёрном небе, начал усиленно выгребать вниз по течению. Вынырнуть удалось далеко и в полной темноте.

Напарник Игоря выполнил свою часть работы и уплыл. И видимо немцы уделяли большее внимание на то, что приближалось к мосту: потому что не удостоили вниманием два небольших плотика, которые мерно покачиваясь, уплывали от него. А сапёр, когда округа была освещена бледным, мерцающим светом, видел, как они медленно удалялись по воде, и ожидал что тишина вот, вот будет разорвана какофонией выстрелов и чужеземных криков: логическим завершением чего будет тщательный осмотр всех закоулков охраняемого объекта. Однако этого не произошло, правда, когда снова наступила мгла, появилась новая помеха. По пешеходной части моста вразвалочку, чинно вышагивали двое часовых, они шли неспешно, молчали и подсвечивали себе дорогу фонариками. Был момент, когда один из лучиков, провалившись в одно из технологических окошек, скользнул по спине сжавшегося красноармейца, и ненадолго на нём задержался: однако охраняющие мост солдаты не обратили на это внимания - не смогли понять что осветили человеческую спину и не останавливаясь пошли дальше.

Выждав, когда шаги удалились на приличное расстояние и стихли, Игорь позволил себе выдохнуть: он инстинктивно задержал дыхание, когда враг был слишком близко от него, и после того как понял что угроза обнаружения миновала, продолжил закладку зарядов. Ему пришлось ещё несколько раз прерываться, затаившись ждать, пока очередной раз пройдут фашисты патрулирующие мост, и снова продолжать свою работу. Свершилось: минирование объекта завершилось до рассвета, и настал момент, когда нужно было вставлять в подрывную шашку огневую трубку: сапёр осторожно, дабы не уронить содержимое, развернул пакет обильно обмазанный козьим жиром, и ужаснулся. В него просочилась вода, - спички были безнадёжно отсыревшими, впрочем, как и огнепроводные шнуры. Так что об их использовании можно было забыть.

Отчаянье усиливало то, что находящиеся над головой рельсы, доносили перестук колёс приближающегося поезда, взрывчатка была установлена, а детонировать её было нечем. Впрочем, когда судя по шуму железнодорожный состав был готов вот- вот въехать на мост; Подопригора совершил то, чего даже он сам от себя не ожидал. Игорь извлёк одну из имеющихся у него гранат - в нарушение инструкций заряженных запалами заранее, разогнул усики чеки и выдернул её. Как в замедленной съёмке отлетела предохранительная скоба, и из трубки детонатора посыпался небольшой фонтанчик искр.

- А-а-а-а! - Закричал Игорь и прижал гранату к установленной взрывчатке: после чего с усилием зажмурил глаза.

Напрасно Савелий Евграфович высматривал признаки того, что Подопригора подожжёт шнур и прыгнет в воду: не было характерного огонька от спички поджигающей фитиль. Этого так и не случилось. Зато, как только паровоз вражеского поезда въехал на заминированный мост, прозвучал громкий взрыв: яркая вспышка кратковременно осветила округу; послышался скрежет гнущихся балок, грохот бьющихся вагонов. Даже в ночи было видно как перекосившись, неспешно осел подорванный пролёт, и весь железнодорожный состав - платформа за платформой, переворачиваясь, полетели в реку. И так продолжалось до тех пор, пока весь эшелон не свалился в возвышающуюся над водой большую кучу покорёженного металла, переломанной древесины и прочего имущества изуродованного в хлам.

Когда всё утихло, и река похоронила последний стон разразившейся катастрофы; опомнилась и охрана моста: засуетилась загрохотала, ввысь и во все стороны потянулись щупальца трассирующих пунктиров зенитных и пулемётных очередей. Так что Фёдору Кулёву, уже давно переодевшемуся в сухие вещи и с тревогой наблюдавшему за подорванным мостом, со склона небольшого овражка пришлось сползти на его дно. Туда где притаился он и его товарищи вскорости туда же сполз и хмурый Петренко...

В нарушение всякой логики, Подопригору ждали до тех пор, пока могли, но он так и не появился: через двадцать минут после подрыва: когда на небе стали проявляться первые признаки рассвета, ожидание было прервано. Впрочем, всем и без того было ясно что что-то пошло не так, и их друг пожертвовал собой ради выполнения задания. Но все, всё равно надеялись на чудо.

- ... Следы нашего пребывания здесь, не ликвидируем: пусть эти гады их легко обнаружат. - Распоряжался Савелий, объявив отход. - Идём вверх по овражку и стараемся передвигаться след в след. Живее братцы, живее: они уже наверняка прочёсывают лес. Вон, даже беспорядочную стрельбу прекратили.

Хмурые бойцы проходили по одному мимо Петренко, старались идти тихо и аккуратно: кто-то из них внимательно смотрел себе под ноги, кто-то устало впялил взгляд в спину впередиидущего товарища, были и те, кто заглядывал в его глаза с немым вопросом: - 'Как же так, командир? В чём ты ошибся, и почему Игорь остался на мосту?‟. - Может быть всё это было не так, и каждый из посмотревших на Саву думал совершенно о другом, но пулемётчик: как он был уверен, случайно ставший в этом отряде старшим, воспринимал всё именно в таком ключе. Поэтому в такие моменты старался не отвести взгляда, дабы люди не догадались о зародившемся в его душе чувстве вины, которое так нещадно грызло его сердце.

- Давай Федя, поспешай, не задерживайся. - Савелий ободряюще похлопал по плечу Кулёва, ходившего на мост вместе с Игорем, и в данный момент замыкающего цепочку небольшого отряда. - Мы им ещё покажем Кузькину мать.

Проходя мимо кустарника, плотно росшего с двух сторон от тропы, той, по которой бойцы только что вышли из овражка: Петренко задержался. Он аккуратно присел возле правого куста и натянув обрезок обожжённой проволоки, прикрутил её свободный конец к кольцу заранее установленной лимонки; после чего осторожно распрямил усики чеки. Прикрыл гранату пучком травы и, убедившись, что растяжка незаметна, побежал догонять своих боевых товарищей.

Не прошло и десяти минут, как сзади послышался еле различимый взрыв, но ни стрельбы, ни каких либо других звуков не было слышно. Все как по команде оглянулись и замерли.

- Значит они уже обнаружили место нашей ночной стоянки. Однако после нашего гостинца преследовать будут осторожнее: медленно и с большой опаской. - Негромко сказал Сава, обведя товарищей взглядом. - Идём метров сто - сто пятьдесят, затем возвращаемся на пятьдесят и уходим вправо.

А сам, развернул кулёчек с перетёртым в пыль табаком и стал понемногу посыпать им тропинку. Может быть эта мера предосторожности была излишней, но Непомнящий настаивал на полном выполнении всего комплекса мер по отрыву от преследователей. Савелий усмехнулся, когда вспомнил как возмущались бойцы после того как Иван конфисковал треть добытой в соседних сёлах махорки и заставил перемолоть её через ручную мельницу. С тех пор, на тех жерновах было невозможно что-либо другое обрабатывать - запах и горечь табака, удалить с них было нереально. А все курящие до сей поры сетуют, что оставшиеся запасы махры ничтожно малы, и скоро у них: от отсутствия этой отравы, начнут пухнуть уши. Впрочем, на Ивана Ивановича эти возмущения не возымели никакого действия, и он как-то пояснил подосланным к нему от народных масс делегатам. Дескать, ему милее живые бойцы с опухшими, или даже свёрнутыми в трубочку ушами, чем покойники с нормальными ушками, но не сумевшие оторваться от вооружённой до зубов погони усиленной собаками. Больше с подобными претензиями к нему никто не подходил, а недовольство если и выражалось, то тихо, и в узком кругу соратников по курилке.

Весь день отряд шёл по лесу уподобляясь загнанному волку: делались короткие перерывы, во время которых, люди не успевали как следует отдохнуть; несколько раз непредсказуемо менялось направление движения, но чувство тревоги никак не отпускало Савелия. Его подстёгивал часто пролетающий над лесом самолёт разведчик. Вроде никто не разводил на привалах костёр, и все успевали засечь приближение 'Рамы‟ и надёжно укрыться под кронами деревьев: но часто появляющийся фашистский стервятник кружил кругами и давал понять, что именно в их направлении, и движется погоня. Того же мнения был и Егор Понедько, поэтому на очередном коротком привале, он предложил повторить заячий трюк - по его прикидкам, манёвр надо было делать где-то через пару вёрст, и уходить на знакомое ему болото.

Однако не прошли и версты как попали в засаду: точнее наткнулись на группу немецких солдат прочёсывающих лес. В авангарде советского отряда шли Фёдор и Понедько, а фашисты двигались навстречу выстроившись в несколько редких шеренг. И когда противные стороны увидели друг друга, то возникло небольшое замешательство - оцепенение, из которого первым вышел Кулёв: солдат резким рывком свалил Егора, однако сам упасть не успел и его тело, за секунду было изрешечено бешеным потоком пуль. А проводник, схватив за ремень труп своего спасителя; не обращая внимание на летающий над его головой рой свинца, пополз к своим.

Видимо Егор в какой-то степени был счастливчиком, можно даже сказать, что он родился в рубашке, так как ни одна пуля, ни своя, ни чужая, не задели его. Впрочем, повезло и всей группе Петренко: немцы быстро прекратили огонь, и не кинулись преследовать отходящего противника. Никто не задумывался о причине такой удачи, толи у фашистов после ответного огня было много раненых и они занимались ими, или задача у гитлеровцев была не уничтожить, а гнать советских диверсантов в нужном направлении. Где их и должен был принять 'комитет по торжественной встрече‟. Поэтому, бойцы спешно отходили и если можно так сказать: радовались увеличивающемуся отрыву от противника.

- Егор, брось Фёдора. - Сипло дыша, прохрипел малорослый Зинченко, обгоняя проводника. - Ему уже ничем не поможешь.

- Нет! Он мне жизню спас! Не успокоюсь, пока не похороню его по-людски!

Не так давно появившийся в отряде Зинченко, ничем ещё себя не проявивший, ускорив шаг и не оборачиваясь только проворчал:

- Блин твой клёш, вот из-за таких упёртых и сгинем ни за понюх табаку.

- Егорша, дай Федьщу сюды. - Это был догнавший Егора сибиряк Сёмка, Понедько только это и знал про этого молчаливого крепыша. - А ты, только выведи нас куда надобно.

С невероятной ловкостью и сноровкой, Молчун - именно так его именовали все партизаны, подхватил тело погибшего и продолжил свой путь, как будто по-прежнему шёл налегке. Впрочем, долго нести эту ношу ему не пришлось: группа вышла к медленно текущему ручью. Понедько вскинул руку и, все остановились. Проводник с секунду к чему-то прислушивался потом обращаясь сразу ко всем, заговорил:

- Всё. Идём вверх по течению: так и доберёмся до болота, где по еле приметной гати окончательно уйдём от наших загонщиков.

Однако Сава не разделял его оптимизма, Петренко нахмурился и возразил:

- Я бы на месте немцев послал по несколько человек вверх и вниз по течению. Так что они вполне могут успеть перехватить нас - пока мы со скоростью черепахи будем ходить по твоей топи.

- Не пошлют. - Твёрдо сказал Сёмка. - Вы только наследите по ту сторону ручья, да возвращайтесь. Затем уходите. А я, покамест там пару растяжек смастерю, да опосля их по лесу повожу. Так что, успеете уйти.

Затем Молчун огляделся и посмотрев вокруг обратился к Понедько:

- Егорша, вот бережок подмытый, я сюда Федьшу положу, да обвалю земляной козырёк. Будет могилкой.

Весь отряд стоял разинув рты: ещё никто не слышал чтобы сибиряк так много говорил. Однако Сава быстро всех вывел из ступора.

- Быстро все прошлись гуськом аж за те кусты, и не оборачиваясь попятились назад. Живо.

Пока бойцы выполняли его указание, Петренко прыгал вместе с Шантаровым на земляном козырьке, пока тот не обрушился. Правда, это занятие чуть не закончилось его увечьем - за малым не вывихнул правую руку. А когда группа выдвинулась по ручью, чьё русло из-за обрушения бережка было наполовину перекрыто: Сава последний раз посмотрел на сибиряка, который оканчивал установку второй растяжки. Красноармеец понимал, что больше никогда не увидит этого малообщительного бойца, но ничего поделать не мог. Кто-то был обязан отвлечь и увести погоню за собою.

Люди идущие по ручью спешили, они уже понимали, что их отряд выдавливают к тому месту где уже всё готово к уничтожению диверсионной группы. Поэтому нужно было спешить и не позволить команде немецких загонщиков случайно наткнуться на них. Сзади послышался еле различимый взрыв. Бойцы замерли и расслышали тихие звуки далёкой перестрелки. Понимая, что их товарищ, принявший неравный бой обречён, бойцы не кинулись назад, а ускорили своё движение к болоту: никто не желал, чтобы жертва Молчуна оказалась напрасной.

К болоту вышли довольно таки быстро, однако здесь произошла заминка, пришлось потратить время, на ожидание пока улетит кружившая над ним 'Рама‟. Отряд наблюдал за нею из леска, люди стояли, опирались на недавно срубленные слеги¹⁸ и гадали: как долго фашистский наблюдатель будет задерживать отряд. А он, сволочь такая, как видимо никуда не спешил. И всё-таки настал момент когда наблюдатель совершив резкий поворот, с небольшим ускорением ушёл на юго-восток.

- Ну с богом братцы. - Перекрестившись проговорил Понедько младший и, повернувшись к Петренко обратился уже к нему. - Сава, на всякий случай. Если со мной что случится, никто никуда не сворачивает. Идёте только прямо. Ориентир, вон та парочка кривых, худосочных берёз.

- Отставить панику. - Возмутился Савелий. - Ничего с тобою не случится Егор.

На что, проводник абсолютно спокойно ответил:

- Это не паника. Как говорится: - 'Бережёного бог бережёт‟. А на болоте, каждый должен знать по каким засечкам идти. Иначе, по нему ходить никак нельзя.

Полтора часа, которые группа Понедько преодолевала болото, превратились в настоящий ад. Под ногами чавкала жижа, несколько раз приходилось вытаскивать из топи бойцов, которым не посчастливилось оступиться, или по какой либо другой причине упасть. И над всем этим довлело ожидание, что ненавистный самолёт разведчик может в любой момент вернуться. Если так произойдёт, то у людей оставался весьма ограниченный выбор, или топиться самим, или выходить тёпленькими прямо в руки агрессоров которых на них выведут авиа корректировщики. Был и третий вариант, открыть огонь по врагу и принять героическую смерть на окраине болота. Да видимо у проведенья, на этих людей были совершенно другие планы.

На твёрдую землю выбирались совершенно измождённые люди: все их мышцы болели, руки и ноги тряслись мелкой дрожью. Однако бойцы не останавливались, не оседали безвольно расслабляясь, а стараясь не упасть: опираясь на слеги как на костыли, и спешили укрыться в более густом лесу, до которого нужно было ещё дойти. И только оказавшись под его укрытием мужчины падали и казалось, что никакая на свете сила больше неспособна их поднять. Впрочем, нашлось несколько человек, которые прикусив губу рубили валежник, и устилали им землю под деревьями с самыми пышными кронами. Среди них был и шатающийся от усталости Петренко. А когда всё это приготовление к привалу было окончено, он распорядился:

- Всем вымыться, постираться, отжать одежду и после этого объявляю получасовой привал.

Люди, вымотанные долгой беготнёй по лесу; добитые переходом по болоту; но привыкшие выполнять приказы стали подыматься с земли. Они недовольно ворчали, в полголоса посылали Савелия Евграфовича по определённому адресу, но, несмотря ни на что, начали разоблачаться и приступили к помывке. А Сава, с теми, кто подготовил стоянку, первыми приступили к охране привала от незваных гостей. Их сменили минут через десять...

- Ефрейтор Петренко, почему весь наряд спит?! - От негодования старшина кричал, его глаза были на выкате, на лбу возле шрама пульсировала жилка, а кулаки его были сжаты, как будто он собирался пустить их в ход. - Что за разгильдяйство?! Спорю к чёрту твои красные полоски ...!

Савелий оторопело открыл глаза и с облегчением понял, что попросту уснул и всё это ему приснилось. Но сон был настолько правдоподобен, а возмущение Дзюбы реалистично, что сердце билось так сильно, как будто полученный нагоняй был явью, а не плодом сновидения.

- Стоп. - Подумал Сава. - Какого чёрта? Ведь я даже не ефрейтор. Хотя, всё это было так натурально: так правдоподобно .... А ведь меня что-то разбудило! ...

Приподнявшись и поспешно оглядевшись вокруг, Савелий немного успокоился, он разглядел отдыхающих на лапнике товарищей, стоящего в охранении и борющегося из последних сил со сном красноармейца Зинченко. Геннадий, щуря слипающиеся от усталости глаза, наблюдал за болотом и постоянно щипал себя за мочку левого уха. Петренко посмотрел на часы и ужаснулся: вместо запланированных тридцати минут отряд отдыхал сорок семь.

- Всем подъём. Уходим.

Эта тихо поданная команда даже не всполошила отдыхающих неподалёку от стоянки птиц, но пробудила всех солдат без исключения и бойцы, разгоняя сковывающие тело остатки послесонья, засобирались.

Глава 16

Жизнь в отряде налаживалась: последнее время более или менее нормализировалось питание. Оно улучшилось и сейчас оно состояло не из вымоченных во многих водах корешков одуванчика и всего того, что Настя в довоенной жизни считала совершенно несъедобным. Почти сразу после того, как Непомнящий побывал в Драпово, и бойцы, имеющие сельские корни помогли местным жителям убрать урожай - в этом деле, неоценимую помощь оказали имеющиеся у партизан лошадки: их впрягали в восстановленную косилку на конной тяге. Также отряд Непомнящего помог местным, вывезя больше его трети в места, где селяне организовали тайные хранилища: все понимали, что немцы наложат свою лапу на плоды их трудов. Всё это лирика, главное, в партизанском рационе стала преобладать варёная пшеница, первое время приправляемая копчёной кониной, а затем грибами, или изредка добываемой дичью. Иногда бывало, что после редких удачных вылазок, отваренные зёрна сдабривали, или заменяли трофейными продуктами, отобранными у полицаев везущих награбленное для фрицев.

Первое время такие изменения в рационе, всеми людьми воспринялись как праздник для живота, однако, вскоре это приелось, и снова появились недовольные из числа уроженцев городов. Появиться то они появились, однако выражать своё недовольство людям было недосуг. Дзюба с непомнящим гоняли своих подчинённых так, что несмотря на значительное улучшение качества питания, никто не набрал ни единого грамма живого веса. Все бойцы, большую часть времени учились управляться с ножами, бесконечно отрабатывали практические основы штыкового боя и каждый - без исключения учился азам сапёрного дела. Так что любой из партизан знал, как можно быстро поставить растяжку, да так, чтобы она не бросалась в глаза.

И только у неё, у Насти, свободного времени было хоть отбавляй: правда, в сравнении со всеми остальными. Слава богу, новых раненых не было, лётчик младший лейтенант Стерхов был не в счёт, сотрясение головного мозга у него было несильным, да и вывихнутая во время прыжка с дерева нога не беспокоила. Оставались поломанные ребра, которые кстати, тоже весьма благополучно заживали. Так что, основной жалобой пациента была туго забинтованная грудная клетка: мол она затрудняла его дыхание - мешала глубоко дышать.

С самого начала, пока у него был постельный режим, лётчик от скуки старался заигрывать с 'милым доктором‟ - именно так он её называл заглядываясь на неё своим взглядом: присущим всем знающим про свою неотразимость сердцеедам. А в его карих озорных глазах, светились чарующие огоньки, в сочетании с хорошо подвешенным языком, ставшие для многих девушек причиной бессонных ночей и томных вздохов. Хозяин этих глаз, прекрасно об этом знал, и старался пользоваться всем своим арсеналом в полной мере.

- Милый мой доктор, стоило ли прикладывать столько усилий, выцарапывая мою жизнь из лап костлявой смерти, а затем, так бездушно убивать своим равнодушием. - Говоря эту фразу, Пётр, уже в который раз постарался нежно взять Настину руку в свои ладони. - Не будьте так холодны и улыбнитесь своими ангельскими губками герою, который ради вас, отважно сбрасывает врагов с нашего небосвода.

- Начнём с того Пётр Дмитриевич, что пока я видела, как с неба сбросили именно вас. И вы пока туда не вернулись. - Мягко, но при этом решительно пресекла попытку завладеть своей рукой, ответила Смирнова. - А насчёт ангелочков утешителей, я подозреваю у вас, таких и без меня немало найдётся.

- Эх, милый мой доктор, о чём вы говорите? Вы видели момент, когда на меня подло напали превосходящие силы противника. А сколько у меня было воздушных побед: сколько фашистских стервятников после моих атак рухнули с неба, и уткнулись своими хищными носами в сырую землю. Вам к несчастью, этот факт совершенно неизвестен. Иначе вы бы не возводили на меня такую обидную напраслину. Эх, как здорово они горели.

Стерхов давно привык к тому, что при встрече с ним, многие девушки расцветают в улыбках; стреляют в него своими очаровательными глазками. Или начинают как будто невзначай, заинтересованно поглядывать в его сторону: перед этим слегка 'припудрив носик‟, мимолётно посмотревшись в витринное стекло, ловким движением подправляя причёску, а бывало и какую либо деталь своего гардероба. А если он что-либо рассказывал из своих лётных баек, то они забывали обо всём на свете и слушали его, как говорится, открыв рот. Поэтому, Павла сильно удивляла подчёркнутая холодность военфельдшера.

Сегодня, впрочем как и всегда, Смирновой было без разницы чего там нафантазировал себе её пациент, поэтому окончив осмотр, Настя как обычно сделала в большой амбарной книге несколько пометок о динамике выздоровления раненого и покинула его: оставляя пилота на попечение Елены Ивановой - временно ставшей санитарской. А Настасье Яковлевне пора было выполнять другие обязанности; проверять пищеблок, выборочный осмотр бойцов на педикулёз и прочее, прочее, прочее.

Уйдя с пищеблока, и взяв направление к штабной землянке, Настя заметила группу бойцов окруживших Непомнящего, а тот, сдержано жестикулируя чего-то им рассказывал. Так бывало часто. В такие моменты Иван мог инструктировать очередную группу, отправляющуюся на какое либо задание, или просто беседовать с кем-то, как говорится по душам. Настасья помнила, как три дня назад она стала очевидцем такого наставления, он при ней объяснял бойцам, что парочку полицаев, в своём услужливом усердии перед немцами, перешедшим все дозволенные границы, надо не просто наказать, а судить принародно и пояснить их землякам, за какие деяния будут повешены эти предатели.

- ... Смотри Дмитрий, их семьи не трогай и ничего у них не отбирай. - Спокойно и уверенно говорил Ваня. - У них есть родственники, которые к нам лояльны: сделай так, чтобы те взяли родню на поруки. И если те не дураки, то всё поймут правильно. ...

Вот и сейчас её Ваня сидел на поваленном бревне и спрашивал у пожилого воина: видимо кого-то из местных - тех, кто недавно прибился к отряду.

- Как ты думаешь Олег Олегович, если в драке кто либо сшиб меня с ног сильным ударом, я уже проиграл - меня победили?

- Судя по тому, что о вас говорят, думаю нет. - Мужичок с кустистыми бровями и крупным, мясистым носом отвечал неспешно, можно сказать степенно. - Все говорят, что ты встанешь и продолжишь биться.

- Вот и ответ на заданный тобой вопрос: хотя, не всё в мире так просто и однозначно. - Непомнящий обвёл окружающих взглядом и, заметив подошедшую к ним Настю, дружелюбно ей подмигнул. - Немец, одним ударом сшиб Францию, Польшу. Но они не захотели подыматься для дальнейшего сопротивления. А сейчас посмотрим на то, что происходит у нас. Фашисты нанесли нам подлый удар под дых; мы упали и сейчас с трудом восстанавливаем дыхание.

- Ага. - Тут же возразил мужичок. - Восстанавливаем так, что аж пятки сверкают.

- Я бы так не сказал. - Непомнящий был абсолютно спокоен, и не повысил свой голос даже ни на йоту. - Наши войска отходят несут жуткие потери и как могут сдерживают противника, а где-то глубоко в нашем тылу, сейчас формируются войсковые соединения которые будут способны дать врагу достойный отпор, а затем и погнать назад.

- Так и я могу сказать, что дальняя сродница кумы, сейчас кашеварит а ейна дочка на скамье сидит и семки лузгает. Всё равно никто не проверит. - Голос того, к кому обращались как к Олегу, Олеговичу, не выражал никакого злорадства: только горестную обиду.

- А зачем мне что-либо придумывать? Так будет поступать любое государство, которое не собирается сдаваться на милость победителя.

- Так Германцы говорят, что они вышли к Москве и войне мол конец. Армия то наша вся разбита и Сталин ведёт переговоры о капитуляции - вся загвоздка в том, что он выторговывает для себя наиболее выгодные условия.

Иван широко и добродушно улыбнулся, еле сдержавшись, чтобы не рассмеяться. Снова мимоходом подмигнул Насте и, посмотрев на своего главного собеседника с нескрываемым сарказмом проговорил:

- Что-то скромничает наш немец. Я бы на его месте говорил, что занял всё - вплоть до Уральского хребта. Ведь чем громче заявить о своих 'победах‟, тем меньше у захваченного населения желание сопротивляться захватчикам. Я, например думаю так. Если бы захватчики говорили правду, и война была окончена, то по железнодорожным путям не шло столь много войск и боеприпасов. Зачем их вести в таких количествах туда, где в них нет особой надобности? Да и не мог немец так быстро дойти до Москвы. Наш пилот: тот, которого мы не так давно подобрали, тоже опровергает фашистский брёх. А он ещё недавно летал над нами: и как его маленький самолёт мог долететь до нас от самой Москвы?

- О как? ...

- Вспомните, сколько немчура не могла подавить сопротивление в Бресте? А теперь представьте, сколько таких гарнизонов, или отрядов подобных нашему, возникает у них по мере их наступления. Значит, на их подавление нужно выделять солдат, иногда артиллерию, авиацию: нести боевые потери. И чем глубже Гитлер влезает на нашу территорию, тем длиннее у него получается линия фронта и значит труднее сосредоточить силы для нового удара. Поэтому, им невозможно наступать с первоначальной скоростью: они вынуждены снизить темп своего продвижения.

- Да Иван Иванович, говоришь ты вроде складно, только когда красная армия подымится, да погонит врага назад? Как говорится бить врага на его же территории.

- Ну я не генерал, точные сроки сказать не могу - мне они не ведомы. Так что, скажу только одно. Враг у нас сильный и коварный, биться с ним будем долго и с большими потерями. Много супостат прольёт кровушки: и своей и нашей. Но если благодаря твоим, его, моим усилиям, земля будет гореть под ногами у вражины, то этим, мы намного приблизим момент, когда наш солдат устроит парад победы в Берлине. Учёные мужи говорят, что так уже бывало и якобы не единожды: враг нанося удар исподтишка нападал на нашу родину, кричал о скорой победе его оружия, углублялся в наши земли, а заканчивалось это тем, что он драпал: хромая сразу на все лапы и поджав свой ободранный хвост. Ведь наше дело правое и правда то, за нами...

Настя дождалась когда мужики сидевшие рядом с Иваном посчитав разговор оконченным поднимутся и, продолжая обсуждение уже меж собой, уйдут проч. А Иван, пронаблюдав за ними, встанет и подойдёт к ней.

- Ну что звёздочка моя, умаялась? - Поинтересовался парень, подойдя к поднявшейся с невысокого пенёчка девушке.

- Никакая я не звёздочка, и покамест я только мамина и папина дочь. - Возмутилась Настасья, тщательно оправляя гимнастёрку под ремнём. А ещё я боец РККА.

Это возмущение, как обычно только развеселило Ивана, так как он прекрасно видел, что девушка абсолютно не обижалась на такое его обращение. Впрочем, это уже стало их традиционным обменом любезностями. Поэтому Настя знала что последует за этим, и с некоторым нетерпением ждала следующих слов. Тех, от которых, как это ни странно, трепетно замирало сердечко, а сознание - по привычке возмущалась, называя всё мещанскими пережитками:

- Нет, ты и только ты моя звёздочка, единственный лучик света в моей жизни. Так что, отставить какие либо возражения по этому поводу.

С этими словами Иван немного отставил локоть правой руки, и Настя привычно обняв его двумя руками, нежно прижалась к его плечу. Вот так неспешно они и пошли, удаляясь подальше от посторонних взглядов. А люди, давно знавшие про нежные чувства испытываемые командиром к военврачу - именно так её именовали с лёгкой руки Дзюбы, делали вид, что они не замечают как влюблённые ежедневно - ненадолго уединялись в лес.

- Ванюш, скажи, ты не передумал? - Поинтересовалась военфельдшер, когда они остановились возле ствола давно упавшего дерева и успевшего полностью покрыться мхом: это было место, где они любили весьма целомудренно проводить свободное время.

Может быть упоминание про целомудренные отношения меж двух взрослых людей будет звучать немного наивно, но Настя была так воспитана, она искренне считала что в её жизни может быть только один мужчина, поэтому были ухаживания допустимые и до брака, но что-то более серьёзное дозволялось только после свадьбы. Иван, столкнувшись с этим, поначалу был сильно удивлён, можно сказать, даже обескуражен: в том времени, откуда он сюда попал, такие условности никого не останавливали, об этом даже не задумывались. Однако впервые по настоящему влюблённый парень никак не выказал своего удивления и подумав над этим, даже был рад за свою избранницу. Но всё это лирика, никак не относящаяся к текущему разговору этих двух молодых людей.

- Настёна, я тебе уже говорил, что своих решений не меняю. Тем более, даже Григорий Иванович согласился с резонностью моего участия в рейде одной из групп. Он как ты знаешь тоже вошёл в состав одной из них. А вот группе Савелия, придётся обходиться без такового - уповая только на усиление дополнительным пулемётчиком.

- Но...

- Никаких но любимая. Для успешного выполнения задачи, в каждой группе должно быть снайперское прикрытие, а тех, кто хоть как-то может подходить на их роль, у нас раз, два и обчёлся, а я всё-таки солдат и моё место в строю. Так что завтра все группы выдвигаются в закреплённые за ними районы, а ты с охраной остаёшься здесь, в лагере. И давай в этот день не будем друг с другом пререкаться: у нас и без этого так мало времени.

Иван хотел приобнять свою девушку, однако она ловко отстранилась от него. А увидев его удивлённый взгляд, немного смущённо проговорила:

- Погоди хороший мой. Только ничего не говори.

Её немного смущённый взгляд заметался по сторонам, и она очень забавно сморщила свой лобик. Кровь прилила к её щекам, от чего на них заполыхал миловидный румянец. В её сознании боролось две правды жизни, одна говорила о том что идёт война, и её любимого человека могут в любой момент убить - следовательно она потеряет его навсегда. Про то, что и она может погибнуть, Настя старалась не думать. С другой стороны, она помнила, что должна блюсти девичью честь - для неё понятие совершенно не эфемерное. И в какую сторону склонится её выбор, она ещё не знала сама. Впрочем, решение вскоре было принято, и побледнев как будто она собиралась спрыгнуть со скалы, Анастасия встала, взяла Ивана за руку, и увлекая за собой твёрдо сказала:

- Пойдём в мою землянку. ...

Из отряда отдельные группы уходили поутру. Выдвигались каждый в своём направлении и с таким расчётом, что светлое время бойцы будут идти по лесу, а далее, каждая группа сама выбирает себе график движения, в зависимости от сложившихся обстоятельств. Главное необходимо оказаться в нужном месте и в назначенное время. Никто из остающихся на базе - это название данное Иваном намертво прижилось к лагерю, так вот, никто из людей не выходил провожать товарищей, все жили по установленному распорядку и занимались своими делами. Впрочем, было одно исключение: Настя стояла, слегка ёжась от утренней сырости и прохлады, она только что выпустила руку Ванюши из своих ладоней, и с трудом сдерживая слезы, смотрела ему в след. А немного в стороне и позади от фельдшера стояла жена Изи и тихо шепча, крестила проходящих мимо неё воинов: моля бога ниспослать для них удачу в бою и возвращения без потерь.

Был в этих проводах ещё один участник, им оказался пилот: он уже не впервые - самовольно поднимался с постели. Вот и сейчас, он стоял возле входа в землянку и был свидетелем прощания его 'Милого Доктора‟ с командиром отряда. Однако Стерхова мучило другое, люди шли в бой, а он был вынужден пролёживать бока. Поэтому взгляд Петра был мрачнее тучи. ...

Глава 17

К месту, где по плану должна была располагаться временная база диверсионной группы прибыли в самый последний момент - за малым не опоздав. В связи с этим, было решено, что бойцы будут благоустраивать её в процессе подготовки к выполнению задания. Поэтому бойцы успокоились на установке трёх шалашей и устройстве немного удалённого от них отхожего места: всё-таки Настя сумела убедить всех партизан в его необходимости - как одной из мер борьбы с кишечной инфекцией. Так что, пока бойцы усердно трудились в поте лица строя временное убежище, Иван уточнял с Миколой Гончаровым и Степаном Понедько план их дальнейших действий.

- ... Коля, ты со своими людьми выдвигаешься в направлении Синявки: достигнув железки, таишься и ждёшь. Теперь Стёпа, твоя группа уходит незамедлительно, ваша задача уничтожение колеи возле Пинска. Ну а я иду в район Ивановичей. ...

Гончаров не громко усмехнулся и, тут же 'взяв себя в руки‟, стал максимально серьёзным. Однако Непомнящий прервал свой монолог, посмотрел на весельчака, и строгим голосом спросил у Миколы:

- Я говорю что-то очень смешное и сильно комичное?

- Нет, командир. Просто получилось забавно: в Ивановичи идёт Иван Иванович. Подумалось об этом - вот смешинка меня и пробрала.

- Мы с тобою после над этим посмеёмся: когда задание выполним. - Иван говорил это уже без первоначальной строгости. - Так, на всё, про всё, у нас трое суток, утром четвёртых начинаем действовать. Связи между нами нет, так что опоздание на объект первого удара недопустимо: 'веселье‟ везде должно начаться одновременно. И чтобы Ганцам от нашей уморины было не до смеха: но и от скуки они не должны помереть.

С этими словами все были согласны и поэтому, никаких возражений не последовало. А примерно через час, люди Понедько, под завязку загруженные всем необходимым вышли в южном направлении.

Что не говори, но на длительном выходе самое неприятное заключалось в том, что провизии всегда минимум и она слишком быстро убывает. И это несмотря на жуткую её экономию. Вот и сейчас, два человека из десятки Ивана сидели возле небольшого костра, и один из них с жадностью смотрел на небольшие кусочки змеи, которые готовились нанизанными на винтовочный шомпол. Бедному гаду, в отличие от людей его обнаруживших, не повезло: его несколько минут назад поймали, разделали и вот он испуская аппетитный аромат, жарился над костром, а его голова упокоилась глубоко закопанной в землю - во избежание случайного укола об ядовитый зуб. Боец занятый приготовлением обеда, впрочем как и те, кто отдыхал, или стоял в охранении давно привыкли к такому питанию и с нетерпением ждал когда этот 'деликатес‟ будет готов.

- ... Вот так то, Иван Иванович, - монотонным голосом отчитывался другой партизан, чьё лицо и руки были обезображены свежими узловатыми шрамами от ожогов, - бомбу с подбитого немецкого пикировщика я снял, выкрутил взрыватель и думаю, что мы сможем её использовать как противотанковый фугас: я её в паре с миной ТМ-39 поставлю. Если на неё наедет гружёная машина или танк, им амба - о ремонте не стоит даже мечтать.

- Василь, раз ты у нас за сапёра, тебе и решать какие заряды и куда закладывать.

Ивану нравился этот бывший танкист, его удивляло его жизнелюбие и невероятное упорство. Было непонятно, как механик водитель БТ-2 умудрился выжить в немецком плену после того, как он в своём последнем танковом сражении получил контузию, ожоги рук и правой стороны лица. Василь Ромашов умудрился не только выздороветь: вопреки отсутствию нормального питания и должного медицинского ухода, но смог устроить побег из лагеря. Для этого он подговорил энное количество товарищей по несчастью стать его соучастниками. В намеченную ночь всё начиналось весьма тихо: но когда охрана подняла тревогу, то далее вырвались с шумом, нагло. Однако судьба тех, кто убегал вместе с ним, для Василия осталась неизвестной: уж больно лютовали пулемётчики на вышках и останавливаться для того чтобы оглядеться было некогда.

Можно долго рассказывать как Непомнящий и Дзюба сомневались в правдивости того, что поведал им этот солдат. Собирались даже принародно расстрелять: как засланного шпиона - провокатора. Но когда ещё неокрепший Василь, находясь в карантине, сцепился с одним из таких же новоприбывших, обвиняя что тот предатель. Кстати, что в процессе расследования этого инцидента и подтвердилось, - провокатор уже успел наследить: видимо был ещё неопытным и поэтому поспешил раскрыться. Несколько из опрашиваемых людей подтвердили, что этот сержант артиллерии призывал к добровольной сдаче в плен: мол, немцы цивилизованная и культурная нация, и прочее, прочее.... Вот танкиста Ромашова, знающего каково это быть в плену у этих европейских носителей культурных ценностей, и задело. Так что после этого инцидента, для Ивана и Григория сомнения по поводу этого бойца полностью развеялись. И вот, воин имеющий отличное инженерное мышление и быстро разобравшись с азами сапёрной подготовки, сейчас докладывал то, как по его мнению, можно получше распорядиться найденным боеприпасом.

- Вот я и говорю, сама по себе, мина ТМ-39 максимум порвёт трак, или повредит колесо. Конечно, техника временно выйдет из строя, и это значит, задержится её поступление в войска. А если она подорвётся на фугасе с бомбой, то точно будет раскурочена в хлам, вместе с живой силой и грузом. А тут, как на заказ, ещё основная дорога неподалёку. Если бомбу привязать к нашей лошадёнке, то доставить её к месту можно без проблем. Кстати Иван Иванович, мы тут во время разведки местности немецкий парашют обнаружили с дохлым фашистским пилотом, так я стропы и шёлк срезал. Ткань у местных на продукты выменяем, а стропы и нам пригодятся.

Было заметно, с какой гордостью боец доложил о последней находке, особо про то, как он предлагает ей распорядиться. Видя старания инициативного бойца, Ваня, читавший когда-то в далёком будущем Карнеги, решил воспользоваться одним из советов его книги и подстегнуть подчинённого похвалой.

- Молодец Василь, только весь шёлк не выменивай: оставь немного для наших женщин - пусть и они немного порадуются да смастерят для себя обновки. Да и с бомбой ты всё отлично придумал. Действуй.

- Тут это, когда мы местность обыскивали, и ганца стало быть тоже. Ну, я, стало быть, его пистолет себе присвоил, а полётную карту, стало быть, вам. От так. Я в неё заглядывал, карта очень даже подробная. ...

Ещё до того как начало вечереть, Василь вместе с Сёмкой - весьма шустрым худосочным местным подростком у которого только начал пробиваться первый пушок над верхней губой, отправились в ближайшее селение. И когда они почти не шумя 'растворились‟ в густых зарослях вечернего леса, у Ивана защемило сердце: ему казалось, что оба бойца идут на смерть. Перед мысленным взором постоянно мелькали картинки, в которых его люди попадают в засаду, или того хуже, местные из желания выслужиться перед новой властью скручивают его ребят. Надо было послать с ними ещё кого-нибудь. Так мучаемый недобрыми предчувствиями, Непомнящий и просидел всю ночь возле глубоко закопанного слабенького костерка. Поначалу, пока позволял свет уходящего дня, насколько это было возможно, он изучал карту, просматривая, где и какие идут дороги, решая, где лучше устраивать завалы, а где минировать. Покончив с этим, он старался думать на разные темы, но постоянно возвращался к мысли о судьбе людей пошедших в деревню. Несколько раз за ночь, он проваливался в короткое сонное забытьё, выходя из которого ему мерещилось, что где-то, под чьей-то ногой хрустнула гнилушка. Ваня вздрагивал, вслушивался звуки ночного леса, замечал, как неподалёку бдел часовой и, снова начиналось томительное, изматывающее душу ожидание.

Это невыносимое самоистязание окончилось поближе к утру. И даже в этот радостный миг, было неизвестно, каким образом Семён ориентировался в ночи, однако, он не заблудился и вышел точно на место ночной стоянки. Впрочем, возвращение бойцов принесло с собой ещё и сильное удивление: уходили на менку два человека, а вернулось трое. И как прикажите понимать такую занимательную математику.

- Дядя Ваня, - запальчиво лепетал подросток присаживаясь у огня: он так обращался несмотря на то, что Иван несколько раз объяснял пареньку что разница в возрасте у них не такая уж и большая, и можно обходиться без всяких там 'дядей‟, - ну с вашего разрешения мы пошли на обмен. А когда подкрались к деревеньке, то притаились и долго выжидали: однако ничего опасного мы не заметили. Только в одной из хат слабый огонёк мерцал. Вот к ней мы и поползли. ...

Ивану хотелось поскорее всё узнать - без лишних подробностей, однако он знал Сёмку, поэтому не перебивал: дабы тот не сбился с мысли и не начал своё повествование заново.

- ... Я заглянул в окошко, а тама тётка с дядькой вечерять - как-то поздновато, но вечерять. Ну, мы и решили, что я зайду сперва к ним. Вот как-то так. Сперва, когда я постучал в окошко, они спугались - особо тётка всполошилась, но всё-таки открыли дверь и пустили меня в хату. Ну, я им и начал говорить, что я сирота дескать, иду по миру и побираюсь. А вот недавно нашёл в лесу парашют и хочу его материю сменять на харч. - Рассказчик запнулся, немного помолчал, виновато потупив голову и продолжил. - Ну, на этом они меня стало быть и поймали, на брехне так сказать. Дядька и говорит мне, дескать, тяжело и неподъёмно одному таскать оба таких увесистых сидора. Зови мол своего друга. Ну а наш дядька Василий на сиротку совсем не похож. Вот как-то так.

- Ну а дальше что? - Поинтересовался Иван недовольный возникшей паузой. - Что дальше то было?

Здесь уже заговорил тот, кто пришёл вместе с бойцами, ходившими за провизией:

- Можно я расскажу. Как ваш малец к нам вошёл, я сразу заметил, что у него из голенища сапога немецкий штык нож торчит. Забыл он стало быть его оттуда вынуть. Да и когда я со своей Маруськой ужинал, то приметил, как в окно двое заглядывали - ваш шкет и какой-то мужик. Стало быть не может он быть сиротой. Или как он говорил, побирался в одиночестве. Знать брешет он нам. Вдобавок у пацана, в кармане его тужурки, что-то тяжёлое сильно оттягивало карман. После чего у меня и возникла уверенность что он из партизан.

Иван, жестом прервал рассказ незнакомца, и задал вертящийся на языке вопрос:

- Меня сейчас больше всего интересует, не как вы догадались кто мы, а кто вы такой?

Мужичок встал, привычным движением оправил одежду и представился:

- Красноармеец Быков, Владимир Анатольевич, - водитель, двести пятая мотострелковая дивизия. До нападения немцев, располагались под Берёзой.

- Не похожи вы на красноармейца. - Пренебрежительно заметил Иван. - Где форма, где оружие? Почему в гражданской одежде?

На что, стоявший перед ним человек без тени смущения ответил:

- Так я был контужен. Это произошло, когда я вёз раненых в госпиталь и нарвался на немецкие танки; вертелся как уж на сковородке, но видимо всё равно слабо вилял. Короче говоря, в мою машину попали, а больше ничего не помню. Моя Маруська нашла меня в километре от моей сгоревшей машины. Видать я в беспамятстве полз, или сперва свои тащили, а посчитав погибшим оставили. Так вот хозяюшка меня подобрала, домой на своём хребту притащила, выходила. ...

Тело Быкова резко но не очень сильно передёрнуло и он, извиняясь, развёл руками, и улыбнулся.

- Извините товарищи, с того дня память осталась: сам до сих пор не привыкну к этому. Как-то так оно и получается. В общем Маруся оказалась вдовой и бездетной бабой. Пока я поправлялся, то стал ей по хозяйству пособлять: там выровняю, там прибью, а то в сарае прореху залатаю. Затем выровнял покосившийся плетень, и так постепенно, навёл по куреню порядок - по мужской линии так сказать. А остатки моей формы вдова сразу же сожгла - от греха подальше.

Здесь Владимир снова замолчал и, посмотрев в глаза Ивану, заговорил голосом, в котором сквозили нотки сочувствия и ещё чего-то очень тёплого, и душевного:

- Товарищ командир, понимаете, очень истосковалась баба по мужскому плечу: да и хозяйство без должного догляда стало приходить в упадок. Вот и прикипела она ко мне, никак отпускать не хотела. Ну и я, что греха таить, истосковался по такой мирной работе, да и ещё это - на войне страшно до жути, а здесь всё тихо, и спокойно.

На что Иван, со свойственной ему временами бесшабашностью - последствия того, что Непомнящий подсознательно старался подражать Дзюбе, лихо поправил причёску, усмехнулся и поинтересовался:

- Так что же ты браток из такого рая сбежал?

На что Быков, впервые за время разговора впялив взгляд в землю заметил:

- Так вот, как раз когда ваши люди пришли к нам, мы обсуждали с Маруськой нововведение оккупационных властей. Нам вечером, староста как раз довёл до сведения их распоряжение о том, что все мужчины призывного возраста должны пройти регистрацию и проверку в каких-то фильтрационных пунктах. А у меня, помимо контузии, несколько свежих шрамов осталось - вмиг поймут кто я, и отправят в лагерь для военнопленных.

- От молодца! - Немного возбуждённо взбрыкнул Иван, и хитро улыбаясь, шлёпнул себя по колену. - Так, стало быть, ты решил у нас пока отсидеться?!

- Не совсем так. - Хмуро уточнил бывший водитель. - Я и без того собирался уходить, то есть пробиваться к нашим. Я понял, что спокойно жить мне всё равно не дадут - так что за возвращение нормальной жизни нужно бороться. А к вам пошёл потому, что сам я вряд ли далеко уйду, а тут такая возможность, - снова с оружием в руках, да в бой.

- Лишнего оружия у меня нет, больше чем нож я тебе не смогу дать. Далее, будем считать, что тебя я услышал, сейчас желаю послушать своих людей. Василь, что ты думаешь по этому поводу?

Танкист, чья обожжённая часть лица, в мелькании сполохов костра приобрела немного зловещее выражение: пожал плечами и как обычно - без проявления каких либо эмоций, ответил:

- Когда я зашёл в его хату, то заметил на самом видном месте лежал заранее собранный сидор. Так что я уверен, Владимир на самом деле собирался уходить, да и у его жинки, глаза были на мокром месте и нос покраснел и распух - от долгого плача: ну прямо как у моей Агафьи, это когда она меня на службу провожала. ...

Говорили ещё долго, о многом, и так можно было просидеть до первых петухов, поэтому, Иван прервал разговор, и приказал всем ложиться поспать, а когда едва рассвело, то Непомнящий безжалостно поднял всех тех, кто отдыхал. Разбудил всех, включая недавно вернувшихся ходоков за провизией, и после лёгкого завтрака - из запасов принесённых этой ночью: уточнил с бойцами план предстоящих действий.

По плану, первым делом были сделаны завалы и заминированы второстепенные дороги, причём, после установки настоящей мины, делалось несколько грубоватых имитаций, с закладкой в них или камней, или обломков дерева - заканчивалось всё ещё одной идеально поставленной миной ТМ - 35.

Следующим шагом в этом плане стал участок железнодорожной ветки Брест - Барановичи. Здесь уже пришлось повозиться. Поезда ходили слишком часто, и здесь выручил самодельный, нелепый своей лохматостью маскировочный костюм к которому прижилось название данное Иваном - 'Кикимора‟. Люди первое время смеялись от его вида и особо от названия, но когда убедились в его эффективности, то зауважали это несусветно выглядящее изделие. Вот и сейчас, Ромашов облачившись в лохматый костюм, весьма смело работал на насыпи. Впрочем через минуту после того как он достиг пути и быстрым движение освободил под рельсом участок для установки мины, ему пришлось спешно от него отползти - приблизился порожний эшелон идущий на запад. Хотя назвать его порожним можно было с большим трудом, так как на платформах стояло какое-то зачехлённое оборудование.

Только отстучали колёса, ещё не престала вибрировать земля, а Василь снова полез наверх насыпи. Тряска засыпала тот небольшой подкоп, который сапёр успел сделать для установки мины, и его пришлось расчищать заново. Но это не было самым сложным. Иван наблюдал за обстановкой и временами поглядывал на сапёра через оптический прицел своей винтовки. Было видно, как Ромашов неспешно возится со сложной установкой взрывателя, а Непомнящий до безобразия боялся, что из-за сегодняшнего недосыпа произойдёт непоправимая ошибка. Но вот, боец замер, после чего осмотрелся по сторонам. Приподнялся и снова осмотрелся: Иван со своей стороны тоже убедился, что Василию ничего не угрожает. Пока снайпер осматривал округу, сапёр поднялся и что было сил, побежал от насыпи.

Грохот, красноречиво говорящий о том, что установленная на железнодорожной ветке мина сработала, послышался тогда, когда Иван с Василем достигли нужной побитой бомбёжкой и спешно восстановленной крупной дороги, на которой нужно было установить фугас на основе авиационной бомбы. Увидевшие условленную отмашку бойцы подналегли на топоры, валя заранее подрубленные деревья. Их задача заключалась в том, чтоб на время перекрыть движение и при возможности установить растяжки против тех, кто постарается убрать это безобразие. А тем временем, Иван с Василем - пользуясь затишьем в движении, достигли нужной точки и с большим трудом установили свой гигантский 'сюрприз‟.

Глава 18

Гауптман Пауль Кальбель откровенно скучал и маялся от скуки. Линия фронта всё дальше уходила на восток, унося с собою суету и неопределённость: давно не было слышно её канонады, а с недавнего времени над их лагерем даже не летали самолёты люфтваффе. Нет, они конечно бороздили небесную высь, но это уже были не пикирующие бомбардировщики и истребители, а тихоходные транспортники. Да и военнопленные уже были не те: они поступали уже изрядно истощёнными после пребывания в предыдущих шталагах. Поэтому местная похоронная команда, состоящая исключительно из унтерменш, работала с удвоенной нагрузкой и всё равно еле справлялись со своими обязанностями. Что не говори, но пленённых Иванов было много, и поэтому кормили их весьма скудно. Также, за колючим ограждением не было возведено никаких построек - лагерь напоминал собою загон для скота, и находящийся там контингент спал, сидел, стоял на голой земле. Многие Иваны выкапывали руками ямы, точнее норы, дабы укрываться в них от непогоды - одно слово дикари привыкшие выживать в любых условиях.

Всё это безобразие сильно развращало его солдат, впрочем, как и его самого. Пауль прекрасно помнил, как он, будучи ещё оберлейтенантом, прибыл в этот штамлагер под номером 337. И то, что он тогда увидел, сильно возмутило его сознание, с чем он незамедлительно и обратился непосредственно к коменданту - майору Розенбергу.

- Господин майор, разрешите обратиться? - Дождавшись разрешения, он продолжил. - Я конечно понимаю что это не моё дело, но такое отношение к пленённому противнику не делает нам чести. Я понимаю, что враг стоит на более низкой эволюционной ступени, однако это не повод содержать его в таких скотских условиях. У меня дома даже над самыми никчёмными собаками так не издеваются.

- Вы это о чём? - Искренне удивился комендант.

- Я о том, что в лагере нет никаких условий для содержания комбатантов. Особенно такого их количества.

- И куда вы мне прикажите их девать?! - Тон вопроса был поучительно снисходительным и можно сказать немного саркастическим. - Может, прикажите отпустить их по домам, да ещё с принесением искренних извинений? Так мол получилось, и мы не знали что вас будет так много - не ожидали такого.

- Нет господин майор.

- Тогда обер-офицер, занимайтесь охраной объекта и не лезьте не в свои дела. Надеюсь вы читали надпись возле ворот? А ведь она гласит: - 'Вы должны умереть, чтобы жили мы‟.

Всё было правильно, Пауль это понимал: он солдат и должен выполнять свой долг, а всем остальным будут заниматься те, кому положено - с них и будет спрос. Со времени этого разговора прошло время, контингент за проволочным ограждением увеличился, да и Кальбель больше не обращал внимания на тех, кто находясь за 'колючкой‟, частенько буравил его своим угасающим, голодным взглядом. Пауль больше не видел в этой толпе отдельных людей, столь непохожих друг на друга, живших со своими мыслями, нуждами, чаяниями. Отныне, они воспринимались единой обезличенной массой, от которой нужно было очистить новые территории Великого Третьего Рейха. Поэтому, в данный момент, он с тоскливым равнодушием наблюдал, как его солдаты 'кормили‟ охраняемый ими контингент. Со смехом и улюлюканьем они перекидывали нарезанные порцайки эрзац хлеба: а Иваны, расталкивая друг друга локтями их ловили. Среди Русских были и те, кто с обречённым безразличием наблюдал за свалкой - у них не осталось сил бороться за еду. Но были и те, кто по личностным убеждениям не желал участвовать в этом цирке, не хотел терять человеческий вид. И те, и другие были обречены на медленное умирание от голода - и они умирали. О чём красноречиво свидетельствовали их глубоко ввалившиеся глаза, острые скулы и невероятно впавшие щёки, обтянутые истончённой кожей. Ну а если присмотреться внимательнее, то можно заметить и то, что подранная одежда этих людей, больше не скрывала скелетов, которые остались от некогда здоровых тел. И это, Паулем давно воспринималось как норма.

- Господин гауптман, вас срочно вызывают к господину коменданту лагеря.

Подбежавший посыльный, оторвал обер-офицера от отрешённого созерцания того, как веселятся его подчинённые и он, кивнув головой ответил:

- Да, да. Сейчас иду.

Этот неожиданный вызов мог значить всё что угодно, поэтому Пауль решил не строить догадок, а просто явиться пред ясными очами майора и уже там узнать, зачем он ему понадобился.

Когда из-за закрытой двери послышалось: - 'Войдите‟! - Кальбель решительно распахнул дверь, и шагнул в кабинет.

В комнате занимаемой комендантом всё было неизменно: оба шкафа были под завязку забиты папками с различными надписями на корешках; возле окна стоял огромный письменный стол сделанный из морёного дуба, и покрытый зелёным сукном, на нём ютились две аккуратные стопки с документами; на фоне которых майор больше всего походил на заправского счетовода, а не на военного. Только сейчас он не занимался с очередным документом, а мирно разговаривал с неизвестным гауптманом¹⁹ одетым в полевую форму.

- Гер майор, Гауптман Кальбель, по вашему приказанию прибыл! - Чётко отрапортовал Пауль, остановившись посередине кабинета.

- А Пауль, проходите. Не знаю почему, но вами сильно интересуются наверху. - Ответил комендант, загадочно улыбаясь и показывая указательным пальцем в потолок. - И вы у нас оказывается известная личность, и гауптман Гофман прибыл за вами и теми людьми, с которыми вы ко мне прибыли в начале летней компании. Так что не смею вас больше задерживать, а ваши подчинённые уже грузятся в приехавшую за вами машину.

Капитан сидящий за столом у майора и только что мирно с ним о чём-то беседовавший, резко поднялся и с искренним восторгом оглядев Пауля с ног до головы проговорил:

- Зик хайль, дружище! Так вот вы какой Пауль, я кстати ваш тёзка. И один весьма уважаемый и известный человек рассказал мне о вас столько лестного, что я искренне рад с вами познакомиться.

Кальбель не знал как ему поступать, налицо была чрезмерная фамильярность, не допустимая между незнакомыми людьми - особенно на службе. Однако майор не приструнил младшего по званию невежу, и судя по всему, сам только что общался с гостем, забыв про устав - это сильно настораживало. Из-за чего, Паулю не очень то и верилось в искренность восторга своего тёзки. И учтиво уточнил:

- Я тоже рад знакомству, однако интересно, зачем я вам понадобился?

На что, незнакомый обер-офицер небрежно отмахнулся и ответил:

- Это долгая история, а лишнего времени у нас нет. Расскажу вам всё, но по прибытию к месту назначения.

Впрочем, путь к этому самому месту назначения оказался не таким уж и долгим, и окончился он в большом палаточном лагере, до придела заполненным вооружёнными солдатами. По прибытию в который, недавно ещё приветливый гауптман даже не дал Паулю времени привести в порядок свою запылённую одежду. И уже без былого дружелюбия в голосе, приказал незамедлительно проследовать за ним в штабную палатку. Понятное дело, армия, идёт война, значит, кто-то отдаёт приказы, а кто-то подчиняется.

Впрочем, Кальбель об этом даже не задумывался, а вошёл вслед за Гофманом в охраняемую палатку: солдаты хорошо знали этого гауптмана, поэтому не препятствовали их прохождению, а только вытянулись в струнку. В штабе же, было много офицеров разного ранга, и все они молча наблюдали за тем, как неизвестный Паулю полковник отчитывал майора связи:

- ... Всё что произошло, требует согласования и централизованной координации! И вы утверждаете, что в зоне вашей ответственности, не было никаких активных радиопереговоров?!

- Так точно, гер полковник! За месяц, на этом участке работал только один передатчик, но мы его запеленговали и изолировали ещё до того, как он закончил свой сеанс связи. В результате наших оперативных действий, 'пианист‟ был убит, а рация уничтожена. - Майор ненадолго замолчал, ровно на столько, чтобы перевести дух; достать белоснежный платок и вытереть со лба пот. - К несчастью, вражеский радист успел уничтожить свой шифр блокнот.

Такой ответ явно не удовлетворил сухопарого полковника, и он, сверкнув стеклом своего монокля, вопрошая, обвёл взглядом всех окружающих его подчинённых. Его колкий взгляд, казалось просвечивал всех не хуже рентгеновских лучей заставляя их напрягаться, а некоторые: те, у кого не хватало силы духа, начинали рассматривать носки своих начищенных до блеска сапог или делали вид что изучают крупную карту лежащую на столе перед полковником.

- И кто мне объяснит, как советы под нашим носом смогли спланировать, и провести такой синхронный удар по нашим коммуникациям?! Это уму непостижимо, в течение одних суток были взорваны два крупных моста! Один из них - вместе с войсковым эшелоном! На огромном участке были подорваны все железнодорожные ветки - вместе с проходящими по ним составами! - Полковник потряс над головой бумагами, с которых он читал обобщённые данные о череде вражеских диверсий. - А когда войска разгрузились, построились в колонны и самостоятельно пошли к линии фронта, оказалось что множество прилегающих дорог перекрыты поваленными деревьями и представляют собою самые настоящие минные поля - даже второстепенные грунтовки не безопасны! Из-за чего мы понесли потери, а большой участок фронта не может получить ни подкрепления, ни боеприпасов, ни топлива сожжён крупный склад ГСМ! А на одном: самом мощном из заложенных фугасов подорвался штабной автомобиль одной из резервных пехотных дивизий, он шёл в голове колонны - погибли все его пассажиры! Поэтому. Я в приказном порядке требую, чтобы отныне, командный состав любого подразделения, на марше размещался только в центре своей колонны! ...

Чем дольше полковник отчитывал своих подчинённых, тем более сдержанным он становился: видимо устал, или просто' выпустил пар‟. Он уже не так сильно кричал на связиста, который на вопрос, почему до сих пор не запеленгованы вражеские радиостанции, ответил:

- Господин полковник, на связь ещё никто не выходил. Невозможно засечь врага, не ведущего никаких передач.

- Хорошо, продолжайте следить за эфиром. - Уже более спокойно согласился оберст²ᴼ. - И ещё, отдайте результаты всех радиоперехватов моим аналитикам. Шульц, возьмите их, и выискивайте любые необычные сообщения, оговорки советских дикторов, все, что предшествовало активизации диверсантов противника. Мне жизненно необходимо знать какой им подают сигнал к действию, и за сколько времени до основных событий. Дабы не пропустить ещё одного коварного удара.

Майор связи, почувствовав, что на сей раз гроза отгрохотала, и он отделался относительно небольшими потерями своих нервных клеток, немного расслабился, с его лица исчезла предательская бледность, которая сильно контрастировала с алым румянцем на щеках - вызванного сильным нервным напряжением. Впрочем, окружающие его офицеры по-прежнему старались держаться от него на некотором удалении. И в этом решении, Пауль их прекрасно понимал: стоять рядом с человеком, на которого обрушились потоки праведного гнева начальства, равносильно самоубийству - можно попасть в поле зрения негодующего шефа и получить лишнюю - не заслуженную порцию нагоняя.

- Так. - Продолжал полковник. - Мы, по времени и месту произошедших диверсий, вычислили приблизительные места дислокации Русских бандитов и окружили их. Осталось только вычистить от этих разбойников наши леса́. Но запомните: какая-то их часть должна быть захвачена живыми - для допроса! Всё, все свободны.

Судя по всему, солдатам Кальбеля, в этой облаве на советских диверсантов, предстояло быть загонщиками. Это позднее, выйдя из штаба объяснил гауптман Гофман, мол это дело них знакомое. Он сам читал рапорт о том, как был разбит отряд красноармейцев напавших на дорогу и уничтоживших группу из команды 'Бранденбург‟. Вот он и постарался сделать так, чтобы облавой занялись люди уже имеющие такой опыт.

- В усиление вам придаётся снятая с марша стрелковая рота. - Инструктировал Гофман Кальбеля перед посадкой того в бронетранспортёр. - У них есть связист, через которого, вам будут передавать всю необходимую информацию и направлять на этих разбойников. Также на вас будет работать 'Филин‟, чуть что, у него есть четыре бомбы, которые ему разрешено применять по согласованию с вами. ...

Всё было гладко, но только на словах. В чём можно было убедиться сразу же по прибытию к месту, где Кальбелю и его людям предстояло начать охоту на диверсантов. Начнём с того, что прикреплённый к Паулю функер, ²² был медлителен и слишком улыбчив, что рождало кучу сомнений в состоянии его психического здоровья. Нелепый вид ОттоШлипера, усиливался и грубым коробом радиостанции, нелепо висевшей за его худосочной спиной.

- Господин гауптман, - раздался басовитый: столь неподходящий к тщедушному телу голос связиста, - передают что неподалёку от нас, этой ночью потерпел крушение ещё один эшелон.

- Нам что, приказывают следовать туда? - Не оборачиваясь в сторону радиста, поинтересовался Пауль.

- Нет. Всего лишь потребовали довести до вашего сведения что противник где-то рядом.

- Хорошо, учтём.

- Любит же господь пошутить, - отрешённо подумал гауптман, всё-таки не удержавшись и скользнув по радисту быстрым оценивающим взглядом, - такому доходяге и такой мощный голос, лучше бы было наоборот - для дела было бы полезнее.

Однако, об этих мыслях возникших в голове у капитана относительно функера, никто даже и не догадался. Следующая фраза офицера, заставила действовать всех его подчинённых:

- Гапутфельдфебель,²³ выставить дозоры, всем остальным проверить оружие и приготовиться к выдвижению во враждебный лес!

Больше получаса ничего не происходило, пока радист не встрепенулся и, подтвердив, что всё прекрасно понял, пробасил: заставив многих солдат вздрогнуть или съёжиться.

- Господин гауптман! С филина передают что в квадрате 'В. восемь‟ наблюдают признаки небольшого задымления! Большая вероятность, что там находится лагерь вражеских диверсантов.

Дальше всё пришло в движение, стрелки понукаемые обер-ефрейторами строились в шеренги на установленном друг от друга расстоянии и последний раз проверяли оружие и амуницию. Некоторые из них неистово смотря в небо молились; кто-то с показным безразличием рассматривал рядом стоявших сослуживцев; а были и те, у кого наблюдалась нездоровая весёлость и активность: в общем, всё шло так, как и должно было быть. А Пауль, последний раз сверившись с картой, отдал приказ к началу движения.

Что не говори, но охота и войсковая операция это два совершенно непохожих друг на друга события, в первом случае охотник выслеживает добычу и незаметно подбирается к зверю на расстояние выстрела. А во втором, солдаты, идущие по лесу: безбожно шумят, хрустя валежником и вытаптывая мелкий кустарник, стоящий на их пути. Всё так. За исключением облавы на волков. Впрочем, и здесь не всё так схоже. При облаве на серых хищников с загонщиками идут собаки неистово лая, а здесь люди сами загоняют в засаду других людей. Впрочем, итог в обоих случаях одинаков, тех против кого была устроена облава, уничтожают.

Именно в том квадрате, который был указан с самолёта разведчика, и был обнаружен неприятельский лагерь. Точнее всего, солдаты первым делом уловили запах костра и какой-то похлёбки. Здесь уже все пошли осторожнее: всматриваясь пол ноги, чтобы лишний раз не нашуметь. Настало время, когда первые шеренги остановились, и пришёл доклад, что воины наблюдают врага, беспечно отдыхающего на стоянке.

Здесь уже Пауль захотел сам посмотреть, всё ли так, как ему докладывают. Впрочем, вскоре аккуратно выглянув из-за дерева, он увидел несколько шалашей, небольшой костёр и пару часовых безмятежно спящих возле него.

- Ну что господа варвары, вы настолько беспечны, что грех вас за это не наказать. - Улыбнулся Кальбель, мысленно порадовавшись такой безалаберности коммунистов и предвкушая скорую, лёгкую победу криво усмехнулся. В данный момент он чувствовал себя удачливым охотником...

- Окружаем, и тихо к ним подкрадываемся: как говорится возьмём сонными. - Сказано это было молодому лейтенанту, Гельмуту Беттхеру который стоял рядом с Паулем. - Сама дева Мария помогает нам: усыпив бдительность неприятеля.

Медленно тянулось время, пока осуществлялось окружение, следом за этим также мучительно долго солдаты стали сближаться с врагом. Неожиданно, там, где по утоптанной тропинке шёл лейтенант Гельмут, послышались три хлопка, похожие на тихие пистолетные выстрелы и тот, по своей неопытности неправильно оценил происходящее. Тут же по лесу раздался его необдуманный призыв:

- Вперёд! Постараться взять живыми как можно больше комисса...! - Его голос оборвался серией гранатных взрывов.

То, что творилось дальше, было трудно, почти невозможно описать. Солдаты получив приказ от своего непосредственного командира бежали, падали, кричали от боли, а лежащие возле костра часовые никак на это не реагировали. Впрочем, это можно было легко объяснить - не нюхавшие пороха солдаты после отгрохотавших взрывов открыли по лагерю ураганный огонь. Что в свою очередь, также привело к неизбежным в таких случаях потерям от дружественного огня. Пока унтер-офицеры навели порядок, пока все разобрались что происходит, для чего потребовалось, чтобы не поддавшиеся всеобщему безумию бойцы добрались до вражеской стоянки. В общем, прошло слишком много времени.

И уже здесь, стало понятно, насколько эти варвары коварны и хитры: возле костра лежали не люди, а два чучела - сметанные на скорую руку штаны, гимнастёрка, и мешки имитирующие головы, которые набили листвой и прочим мусором. Для этих целей не пожалели даже двух пар стоптанных сапог и касок. Дальше было хуже, оказывается, ложная стоянка была окружена примитивными, но очень действенными ловушками. На первой подорвался Гельмут Беттхер, как оказалось он задел хитроумную растяжку, которая удерживала открытый конец тубуса сделанного из бересты и весящего высоко над тропой. Что привело к тому, что из него высыпались три гранаты без колец, в полёте от них отлетели предохранительные рычаги: которые больше ничего не удерживало и ... - всё было просто и смертоносно. Далее солдат вермахта ждали некое подобие маленьких волчьих ям, проваливаясь в которые солдаты своим весом приводили в действие примитивное приспособление вонзающие в их ноги шипы пропитанные нечистотами. К этому стоит добавить, что у попавшего в этот капкан солдата, ломалась нога. И крики таких раненых вносили большую неразбериху, не позволяя трезво оценить обстановку. Так что, штурм пустого лагеря принёс ощутимые потери. И как об этом прикажите докладывать наверх?

Насчёт поиска виновного можно было не заморачиваться. Все помнили последний приказ отданный погибшим лейтенантом: вполне можно преподнести так, что поданная им команда не только внесла сумятицу, но и зачеркнула весь план по проведению операции.

Глава 19

Тройка, наблюдавшая за дорогой ведущей к Барановичам, вернулась, хотя недолжна была этого делать. Ромашов как всегда скупо и без лишних эмоций рапортовал:

- Разрешите доложить! Там это, немчура понаехала. Разгружаются - готовятся прочёсывать лес.

- Это точно? Или только твои предположения?

- Так точно. Готовятся.

- Дядь Вань, мы за ними немного понаблюдали. - Вмешался Сёмка, который ходил за танкистом хвостиком. - Так они точненько облаву на нас готовят. Немного сзади приехавших, стоят те, кто перекрывают нам выход из леса.

- Вот как. Значит, мы отсюда снимаемся и отходим к основному лагерю. - Задумчиво проговорил Иван, и через секунду уже громко отдал приказ. - Положить у костра приманку, активировать на всех тропах растяжки! Ухо-оди-им!

Вокруг всё 'закипело, забурлило‟, каждый знал, что ему необходимо делать. Уже уходя последним, Непомнящий подкинул в костёр ворох сырых веток с листвой - пусть подымят и привлекут внимание к месту покинутой стоянки. Начиналось самое трудное - нужно было поводить врага по лесу и, оторвавшись уйти: долго оставаться в этом районе леса больше не было смысла.

Лесная узкая тропинка виляла как ручеёк, текущий между небольших холмов: то уходила вправо, огибая густые заросли, то какое-то время стремилась по прямой линии, а уткнувшись в участок с чавкающей грязью, снова меняла своё направление, в общем, вела себя как живая. А по ней, чётко друг за другом шли вооружённые люди, большинство которых было одето в поношенную форму РККА. Неожиданно, идущий первым молодой человек остановился, прислушался; все кто следовал за ним, не понимая, что произошло, насторожились, небольшая колонна ощетинилась стволами всего имеющегося у людей оружия. Паренёк же, поморщившись от того что ему помешали звуки взводимых затворов, ещё немного постоял и юношески открыто улыбнувшись проговорил:

- Дядя Ваня, звери чего-то сильно испугались и разбегаются по лесу. Значит это. Немцы наткнулись на оставленную нами стоянку, и ваша ловушка того - сработала. Знать, они там палят почём зря.

- Твои бы слова, браток, да богу в уши. - Подумал Непомнящий тщетно стараясь услышать то, благодаря чему, этот парнишка распознал испуг охвативший лесных животных, но поняв бессмысленность своих потуг, решил дать словам проводника свой комментарий и приказ о дальнейшем продолжении движения:

- Это прекрасно, знать у Гитлеровцев уже начал формироваться устойчивый рефлекс боязни нашего леса. А мы постараемся его ещё усилить. А сейчас, продолжаем движение.

Послышались несколько колких реплик в сторону Гитлера и его подчинённых, кто-то даже не сдержал тихий смешок. Впрочем, бойцы не расхолаживались и, быстро прекратив шутки, один за другим исчезли за крутым поворотом лесной тропинки.

Лес редел, и как назло, над головами группы Непомнящего, уже несколько раз пролетал тихоходный тактический разведывательный самолёт Focke-Wulf 189. Поэтому, услышав тихий гул говоривший о его приближении, приходилось прекращать движение и прятаться под кронами деревьев. И только после того как германец улетал, люди опасливо возвращались на тропу. Во время очередной такой воздушной тревоги, Иван, прижимаясь к стволу дерева подумал:

- Судя по зачастившему в небе разведчику, фрицы давно сориентировались в каком направлении мы ушли. И обнаружить нас в редеющем лесу, это дело времени. Знать, пора менять свой курс на девяносто градусов.

Когда немец улетел и стих стрёкот его моторов, Иван довёл бойцам о своём решении. Однако, вместо одобрения, на их лицах прекрасно читалось всеобщее недоумение. Без слов можно было понять то, о чём думают люди: - 'Как это можно идти по дороге, и рисковать быть замеченными авиацией? А вдруг на ней будет засада? А мы как на ладони - укрыться негде‟.

- Дядя Ваня, - подал голос молодой проводник, - тут это. Впереди хоть и болота, но от самолётов там не укрыться. Да и вправо лучше не ходить, через полверсты выйдем на широкую дорогу по обочине которой большие засеки. Как-то опасно будет через неё переходить. Хотя, лес там такой же густой как и в другой стороне.

- Значит Сёмка, мы именно туда и пойдём. Фашисты тоже считают, что мы туда не сунемся, а мы поступим наоборот. Только идти будем, во много раз осторожнее прежнего.

Сказано, сделано. Вот только по лесу стало передвигаться намного труднее: мешали густые заросли хилых деревьев и частые поваленные полу гнилые стволы погибшей растительности. Как и предсказывал подросток, лесная грунтовка пересекала более широкую дорогу, по обе стороны которой были большие участки без растительности, которые, в свою очередь, заканчивались густыми зарослями таких же тонкоствольных деревьев, что было не мудрено, ведь лес был необычайно сырой. В любом, мал малом углублении на грунте, просачивалась вода, поэтому корни деревьев гнили, о чём красноречиво говорили упавшие, или повисшие на ветвях своих соседей мёртвые деревья. Идти по такому лесу было невероятно трудно, обувь глубоко проваливалась в раскисшую землю и громко чавкала в этой жиже.