Просто любовь

ГЛАВА 5

На следующее утро преподобный Чарльз Лофтер с супругой отправились в близлежащую деревню, дабы засвидетельствовать свое почтение местному священнику. Они взяли с собой всех своих детей, включая и десятилетнего Александра, а также миссис Томпсон. Герцогиня Бьюкасл с лордом и леди Эйдан поехала навестить некоторых соседей, с которыми встречалась во время предыдущего посещения Уэльса. С ними поехали также Дэйви и Бекки, хотя ребенок ее светлости и двухлетняя дочь леди Эйдан, Ханна, остались в детской.

Обе компании приглашали Дэвида Джуэлла поехать вместе с ними, но он захотел остаться. Энн обнаружила его в детской, с большой охотой играющего с несколькими младшими детьми, которые отчаянно ссорились из-за того, кто из них должен был прокатиться верхом на нем следующим.

– Сейчас очередь Лоры, – говорил Дэниел, – а потом – Миранды.

Одна из малышек-двойняшек лорда Аллина торжествующе вскарабкалась на Дэвида, и он медленно двинулся вместе с ней по полу. Во время движения Дэвид пару раз взбрыкнул и заржал, вынуждая свою маленькую наездницу визжать и хихикать, и крепче держаться за его шею. В это время дочь лорда Рэнналфа Миранда и другие дети, прыгали в ожидании своей очереди.

Десять минут спустя, заявив, что лошадь нуждается в овсе, Дэвид подошел к Энн. Его волосы были взъерошены, лицо разрумянилось, глаза светились счастьем.

– Им хотелось, чтобы я остался, – объяснил он, – поэтому я так и сделал.

– Это было мило с твоей стороны, – сказала Энн, отбрасывая непокорный локон с его лба. Как и всегда, он почти сразу же вернулся на прежнее место.

Энн поняла, какое большое значение это имело для ее сына, который всегда был самым младшим среди всех учениц школы в Бате, – быть старшим и кумиром для малышей.

– Сегодня днем я опять собираюсь играть со всеми в крикет, – сказал Дэвид. – Кузен Джошуа учит меня подавать шары.

Кузен Джошуа? На мгновение Энн почувствовала гнев. Она никогда не хотела признавать родственные связи между маркизом Холлмером и ее сыном, несмотря на то, что она очень любила Джошуа и высоко ценила все, что он сделал и продолжал делать для нее. Но она обуздала свой первый порыв, который состоял в том, чтобы категорически приказать своему сыну называть Джошуа лордом Холлмером. Называть его кузеном Джошуа явно не было идеей Дэвида.

– У тебя хорошо получается? – спросила Энн.

– Пока еще нет, – признался он. – Но герцогиня сказала, что я подаю надежды, после того, как она отразила четыре моих броска. И я разрушил калитки, когда лорд Рэнналф стоял с битой, хотя думаю, что он мне поддался.

– Итак, – улыбаясь, сказала Энн сыну и наклонилась, чтобы поднять Жюля Эшфорда, маленького сына графа Росторна, который настойчиво тянул Дэвида за ногу, – теперь ты собираешься выяснить, как бросать мяч в сторону его калитки, даже, когда он не поддается тебе, не так ли?

Она подняла малыша над головой и удерживала его так некоторое время, пока он не захихикал, а затем опустила его вниз, чтобы они могли потереться носами.

– Мама, – сказал Дэвид, с особым пылом в голосе. – Леди Росторн собирается сегодня утром рисовать, и она сказала, что я могу пойти вместе с нею. У нее есть мольберт и краски, которыми я могу воспользоваться. Можно мне пойти? Пожалуйста? И не хочешь ли ты пойти посмотреть вместе с нами?

– Это чрезвычайно любезно с ее стороны, – сказала Энн, в то время как ребенок у нее на руках подпрыгивал и хихикал, всячески показывая, что он хочет, чтобы его снова подбросили вверх. Расхохотавшись, Энн так и сделала. Дэвид очень любил рисовать, и она всегда полагала, что у него есть способности к живописи. Мистер Аптон, учитель рисования в школе мисс Мартин, утверждал, что у Дэвида настоящий талант, который следует всячески развивать.

– Вы приобрели друга на всю жизнь, мисс Джуэлл, – произнес граф Росторн позади нее. – Но он доведет вас до изнеможения, если вы дадите ему хоть малейший шанс. Иди-ка сюда, сынок.

Жюль с готовностью перебрался на руки к отцу.

Вместе с мужем в детскую пришла графиня.

– Дэвид, твоя мама разрешила тебе пойти рисовать? – спросила она.

– Я надеюсь, – сказала Энн, – что это не доставит вам большого беспокойства.

– Вовсе нет, – уверила ее графиня, наклоняясь, чтобы поднять своего трехлетнего сынишку, который вприпрыжку промчался по детской, чтобы встретить ее. – Мне доставило большое удовольствие обнаружить заядлого художника в этом молодом человеке. И ты, мой дорогой Жак, должен пойти на улицу вместе с папой, Жюлем и Уильямом тети Джудит, чтобы посмотреть на овечек. Возможно, ты даже сможешь прокатиться на овечке, если папе удастся ее поймать. Это будет веселое зрелище.

– Наблюдать за мной, гоняющимся за овцами, несомненно, будет забавно, – уныло заметил граф.

– Вы пойдете со мной и Дэвидом, мисс Джуэлл? – спросила графиня. – Я собираюсь рисовать море. Я упорно верю, что однажды ухвачу самую его суть, хотя мне говорили, что это так же невозможно, как удержать воду в ладошках.

– Я не говорил тебе этого, дорогая, – сказал граф. – Я видел, как ты сделала это с рекой, то есть ухватила самую ее суть.

Это было прекрасное солнечное утро, и Энн наслаждалась им, хотя сама рисовать не любила. Графиня установила свой мольберт на том самом выступе, где три вечера назад стоял мистер Батлер. Энн это место казалось достаточно унылым, (сама бы она выбрала для рисования нечто более живописное), но графиня так объяснила свой выбор, прежде чем усесться на жесткую траву и, обхватив руками колени, погрузиться в свой собственный тихий мир:

– Моя бедная гувернантка приходила от меня в отчаяние. Она находила прелестнейшие участки парка в Линдсей-Холле и приказывала мне рисовать цветы, деревья и птиц. А затем слонялась возле меня, пока я рисовала, и не одобряла все, что я делала, одновременно указывая, как я должна была бы это делать. Но живопись не имеет ничего общего с красивостью, мисс Джуэлл, или со следованием правилам. По крайней мере, для меня. Она имеет отношение к проникновению внутрь, в подлинную сущность того, что я вижу.

– Видеть вещи такими, какими они сами себя видят, – внезапно вставил Дэвид.

– Ах, – рассмеялась графиня. – Ты действительно понимаешь, Дэвид. Не выбрала ли я место, которое выбрал бы для себя ты? Не была ли я слишком эгоистична?

– Нет, мадам, – заверил ее Дэвид. – Я могу рисовать где угодно.

Уже пару часов, по ее расчету, Энн сидела, греясь на солнышке, в то время как ее два компаньона работали в тишине.

Она подумала, что сегодня днем опять пойдет на прогулку с мистером Батлером. Но на сей раз, они условились о встрече. Он спросил ее, и она согласилась. Было удивительно, что все произошло именно так. У Энн создалось четкое впечатление, что всего два дня назад она ему совсем не нравилась, хотя, по правде говоря, это было до того как они посидели и поговорили друг с другом. И он был человеком, с которым Энн не чувствовала себя физически комфортно, несмотря на то, что они даже вместе прогуливались по пляжу. Смотреть на него было нелегко.

И, тем не менее, какая у них состоялась беседа! Она с трудом могла поверить, что так откровенно говорила ему о том, в чем обычно избегала признаваться даже самой себе.

Она редко думала о себе, как о страдающей от одиночества.

Ей было двадцать девять лет. Десять лет назад, на самом деле, немножко больше, чем десять, – она с нетерпением ждала от жизни обыкновенного счастья с мужчиной, которого сама себе выбрала. Она до сих пор все еще верила в счастье. Но потом появился Дэвид – и все, что предшествовало появлению Дэвида на свет, – все ее планы на будущее оказались разорванными в клочья.

В течение девяти лет – почти десяти – Дэвид был для нее всем. Он был ее настоящим. Но он не был ее будущим – она хорошо осознавала это. Но тогда действительно ли будущее было для нее настолько важно, при том, что на самом деле оно существовало только в ее воображении? Неужели настоящего было недостаточно?

Она вдруг осознала, что нуждается не столько в будущем, сколько в надежде. Именно отсутствие надежды сделало ее одинокой, а иногда приводило к тому, что она остро ощущала безысходность.

Может ли у нее сложиться жизнь вне школы Клодии Мартин? Ей нравилось там преподавать. Право же, нравилось. И она была очень привязана ко всем девочкам, особенно к тем, которые учились бесплатно благодаря благотворительности. Любила Клодию и Сюзанну, и других преподавателей тоже, хотя и в меньшей степени. Не было ничего страшного в перспективе провести там остаток своей жизни.

Если бы не то, что случилось.

А случилось то, что мистер Батлер пригласил ее прогуляться с ним. Казалось бы, как нелепо, что такое незначительное происшествие воспринимается как нечто очень важное. Он – джентльмен, сын графа, пригласил ее прогуляться просто потому, что хотел провести с нею больше времени. Не могло быть никакой другой причины. И она согласилась, потому что тоже желала провести с ним больше времени.

Это было так просто.

Его внешность действительно не имела значения. В конце концов, это же не было ухаживанием. По правде говоря, она чувствовала благодарность, даже признательность, за то, что он пригласил ее. За последние десять лет ни один мужчина не приглашал ее на прогулку.

Дэвид первым закончил рисовать. Он почистил свои кисточки и оглянулся на Энн.

– Ты хочешь подойти посмотреть, мама? – спросил он.

Он выбрал для рисования одинокую скалу. Энн увидела, что она выступала за край мыса, чтобы когда-нибудь полностью отделиться и упасть вниз на берег. А пока она все еще крепко цеплялась за мыс под небольшим углом, и растительность все еще росла в ее расселинах, соединяя ее с землей. Дэвид изобразил ее так, что Энн разглядела такие детали, которые до сих пор оставались для нее незаметными, несмотря на то, что она просидела там, бездельничая с широко открытыми глазами, в течение пары часов. Он использовал множество оттенков, чтобы изобразить то, что ее неопытному глазу казалось просто бледно-серым и зеленым. Многие взрослые гордились бы, написав такую картину. Она бы гордилась.

– О, Дэвид, – сказала она, обняв сына за плечи. – Мистер Аптон действительно был прав насчет тебя, не так ли?

– Но это настолько плоско, мама, – запротестовал мальчик.

Графиня улыбнулась им поверх своего мольберта.

– Мисс Джуэлл, – сказала она, – вы необыкновенно терпеливы. Ваш сын и я не были интересной компанией. Можно мне посмотреть на твою живопись, Дэвид?

После того, как мальчик согласно кивнул, она подошла и стала смотреть на его рисунок.

– Ах, – произнесла графиня после пристального молчаливого разглядывания в течение целой минуты. – У тебя действительно глаз художника. Не хочешь ли взглянуть на мой рисунок?

Дэвид устремился к ее мольберту, и Энн последовала за ним.

– Ох, ну я вам скажу! – воскликнул Дэвид.

Они оба стояли, в течение нескольких мгновений, молча рассматривая ее работу.

Графиня нарисовала море, искрящееся на солнце и отражающее синеву неба, и пушистые облака, которые проплывали по нему. Но это не было милой картинкой, подумала Энн. Это было не просто воспроизведение видимой действительности. Было трудно облечь в слова то, чем это было. Картина каким-то образом увлекала зрителя под воду и на небо. А возможно, это было не совсем так. Возможно, вы ощущали больше: словно вас растворили и в воде и в небе.

Как сказал Дэвид? Видеть вещи такими, какими они сами себя видят. Откуда он это узнал?

– Ох, посмотрите, кто идет, – внезапно сказала леди Росторн, тепло улыбаясь, и поднимая руку, чтобы помахать. – Сиднем, какая приятная встреча!

Энн резко повернула голову, чтобы посмотреть и увериться, что это был именно мистер Батлер, шедший по тропинке вдоль утеса, и одетый точно так же, как в тот раз, когда она впервые его увидела. Единственным дополнением в его костюме была шляпа. Он снял ее, как раз в тот момент, когда она на него посмотрела.

Дэвид сильно толкнул ее в бок и наполовину спрятался за ее спину.

– Мама, – прошептал он, точнее почти прохныкал.

– Доброе утро, Морган, мисс Джуэлл, – произнес Сиднем Батлер, оставаясь на тропинке.

– Разве это не чудесно? Я решил сократить путь и пойти напрямик после посещения одной из ферм.

– А мы рисуем, как видишь, – сказала ему леди Росторн. – Не хотел бы ты подойти и указать на ошибки в моей мазне?

Энн показалось, что несколько мгновений он колебался, но потом подошел. На мгновение он встретился с Энн взглядом, и она почувствовала нелепое учащение пульса, как если бы у них имелась общая тайна. Она должна была встретиться с ним позже. Они должны были пойти на прогулку вместе.

Как глупо чувствовать себя, словно они, в некотором роде, находились в процессе ухаживания. И как… ужасно.

– Разве я когда-нибудь критиковал что-либо из нарисованного тобой, Морган? – спросил Сиднем, подходя ближе, чтобы встать перед ее мольбертом, в то время как Дэвид потянул Энн прочь с тропинки. – Я бы не осмелился.

– Ты никогда не критиковал, – согласилась она. – Ты всегда был добр и ободрял меня. Но я всегда очень нервничала, когда ты приходил посмотреть на мои работы.

– Это, – после продолжительного молчания сказал он, склонив голову к картине, – Действительно, очень хорошо, Морган. Ты очень сильно выросла, как художница, с тех пор, как я в последний раз видел твои работы.

Леди Росторн улыбнулась и придвинулась поближе к нему, склонив голову набок и рассматривая живопись.

– Теперь я вижу, что это, возможно, действительно заслуживает внимания, – заметила она с улыбкой. – Но этим утром я открыла для себя еще одного юного художника. Ты уже встречался с Дэвидом Джуэллом, сыном мисс Джуэлл? Дэвид, это мистер Батлер, управляющий герцога и мой давний друг детства.

– Дэвид, – сказал мистер Батлер, оборачиваясь, чтобы взглянуть на него.

– Сэр, – Дэвид быстро кивнул ему и еще сильнее прижался к Энн. – Моя живопись не столь хороша. Я не могу видеть такие большие вещи, – взмахнув рукой, он указал на живопись леди Росторн.

– А я не могу видеть такие маленькие вещи, – сказала графиня, кивнув в направлении его собственного рисунка. – Но и большое и малое существуют, Дэвид, и в них обоих живет божественное начало. Я помню, ты сказал мне это однажды, Сиднем, когда я была в таком же возрасте, как и Дэвид, и была убеждена, что я никогда не смогу рисовать так же хорошо, как и ты.

Ох, подумала Энн, почувствовав некоторый дискомфорт в желудке. Она смотрела на его спину и вспоминала свое впечатление о его длинных артистических пальцах. Так он действительно был художником?!

– Могу я взглянуть на твою живопись, Дэвид? – спросил мистер Батлер, и они все обернулись, чтобы посмотреть на него. Дэвид все еще прижимался к Энн.

– Она слишком плоская, – сказал Дэвид.

Но мистер Батлер рассматривал его рисунок в том же молчании, что и во время просмотра картины леди Росторн.

– Кто-то научил тебя, – сказал он, – использовать огромное разнообразие оттенков, чтобы воссоздать тот цвет, который, как ему кажется, видит необученный глаз, когда смотрит на какой-либо предмет.

– Мистер Аптон, – сказал Дэвид, – учитель рисования в маминой школе.

– Ты хорошо усвоил его уроки для столь юного художника, – сказал мистер Батлер. – Если бы ты рисовал эту же самую скалу в разное время суток или при другой погоде, цвета были бы другими, не так ли?

– Она и выглядела бы по-другому, – сказал Дэвид. – Свет – странная штука. Свет – это не только свет. Мистер Аптон говорил мне то же самое. Знаете ли вы, сэр, что свет, подобно радуге, имеет те же самые цвета, даже если мы не можем их видеть?

– Поразительно, не правда ли? – сказал мистер Батлер. – Это заставляет нас понять, что все время вокруг нас существуют миллионы разных вещей, и что о многих из них мы не знаем, потому что есть пределы нашим чувствам. Ты это понимаешь?

– Да сэр, – сказал Дэвид. – Зрение, осязание, обоняние, звук и вкус – вот пять из них, – он пересчитал их по пальцам одной руки. – Но возможно существуют еще сотни вещей, о которых мы не знаем. Так мне сказала однажды мисс Мартин.

Мистер Батлер указал место на рисунке, где скала была соединена с остальной частью мыса, удерживаемая там, казалось, лишь зарослями травы.

– Вот это мне нравится, – сказал он. – Эта скала собирается вскоре упасть и начать новую фазу своего существования внизу на берегу, но в настоящее время она смело цепляется за жизнь здесь, и это будет продолжаться столько, сколько ей удастся выдержать. Как проницательно с твоей стороны заметить это. Не думаю, что я бы так смог. На самом деле, я стоял тут бесчисленное множество раз, но не видел этого.

Энн отметила, что Дэвид отодвинулся от нее и встал поближе к мольберту и мистеру Батлеру.

– Я вижу наклон скалы с намеком на глубину внизу и землю наверху, – сказал мистер Батлер. – Перспектива, действительно, весьма хороша. Что ты имел в виду, когда сказал, что твоя живопись плоская?

– Это… – несколько мгновений казалось, что Дэвид не сможет подобрать слова для объяснения того, что он имел в виду. Он указал на рисунок и сделал знак пальцами. – Это как раз остается там. Это плоско.

Мистер Батлер повернулся, чтобы взглянуть на него, и Энн вновь была поражена его удивительно симпатичной внешностью и добротой, выражавшейся в том, что он уделял столько времени и внимания ребенку.

– Ты когда-нибудь рисовал масляными красками, Дэвид? – спросил он.

Дэвид покачал головой.

– Их вообще нет в школе, – сказал он. – Мистер Аптон считает, что только акварель является подходящей для леди. А я там – единственный мальчик.

– Акварельные краски прекрасно подходят и для джентльменов тоже, – произнес мистер Батлер. – А масляные краски также прекрасно подходят и для леди. Некоторые художники пользуются только одними или другими красками. А некоторые – используют оба вида красок при различных обстоятельствах. Но существуют художники, которым необходимо писать маслом. Я полагаю, что ты, возможно, один из них. Рисование маслом помогает создать текстуру изображения. Масляные краски помогают художнику успешно завершить рисунок на холсте. Некоторым они также помогают рисовать со страстью, если ты достаточно взрослый, чтобы понять, что это означает. Возможно, твоя мама сможет поговорить с мистером Аптоном, когда вы вернетесь в школу, чтобы понять: есть ли шанс, что он сможет научить тебя рисовать маслом. Однако, и эта твоя акварель – очень, очень хороша. Спасибо тебе за то, что позволил взглянуть на нее.

Дэвид с сияющим лицом повернулся к Энн.

– Как ты думаешь, мама, мистер Аптон будет учить меня? – спросил он.

– Мы поговорим с ним, – ответила она, улыбаясь ему и опять убирая локон с его лба, прежде чем взглянуть в сторону мистера Батлера, который пристально смотрел на нее.

Попросив позволения покинуть их, мистер Батлер пожелал всем доброго утра и надел свою шляпу, прикоснувшись рукой к ее краю.

– Ох, Сид, – сказала леди Росторн, когда он вернулся обратно на свою тропинку. – Я так хочу, чтобы однажды ты смог придти и рисовать вместе с нами.

Он оглянулся.

– Не думаю, Морган, – сказал он, – что Вулфрику доставило бы большое удовольствие, если бы я столь неправильно использовал время, за которое он мне платит.

В течение нескольких секунд, пока она наблюдала за тем, как он уходит, Энн размышляла о том, что он сделал, чтобы получить такое увечье. Он хромал. Но как только Энн об этом подумала, он выровнял свой шаг и пошел нормально.

– Мистер Батлер, – взволнованно сказал Дэвид, едва лишь тот оказался за пределами слышимости, – Он – монстр.

– Дэвид! – крикнула Энн.

Графиня опустила руку ему на плечо.

– Монстр? – переспросила она.

– Именно так называет его Александр, – объяснил ей Дэвид. – Он говорит, что он очень уродливый, а в штормовые ночи подстерегает детей, чтобы съесть их печень.

– Дэвид, – резко сказала Энн. – Мистер Батлер – управляющий герцога Бьюкасла. Он был храбрым солдатом во время войн против Наполеона Бонапарта, которые ты изучал на уроках истории, и он был страшно ранен во время сражения. Он – человек, которым следует восхищаться, а не превращать его в монстра.

– Я только повторил то, о чем говорил Александр, – запротестовал Дэвид. – Это было глупо, и я скажу ему об этом.

– Я выросла в Линдсей-Холле, Дэвид, – начала графиня, занимаясь мытьем своих кисточек и приводя в порядок принадлежности для рисования. – Мои братья, сестра и я играли вместе с мальчиками Батлеров из соседнего поместья. Я была самой младшей в семье, и обычно их раздражала. Если они могли, то оставляли меня одну, когда уходили играть. Кит Батлер был моим героем, поскольку, как правило, он сажал меня к себе на плечи, чтобы я могла не отставать от них. Но именно Сиднем всегда был самым добрым по отношению ко мне, он больше всех готов был разговаривать со мной и слушать меня так, словно я была настоящей личностью. Он был тем человеком, кто поддержал меня в моем стремлении рисовать, когда я захотела этим заняться. Когда его привезли домой с войны смертельно больного и чудовищно искалеченного, я почувствовала, будто какая-то малая часть меня умерла. Я думала, что он уже никогда не будет прежним, и, конечно же, я была права. Он стал другим человеком и уехал сюда. Те, кто не знал его раньше и те, кто не стремится узнать его сейчас, возможно, всегда будут смотреть на него и видеть монстра. Но ты и я – художники. Мы знаем, что настоящая суть вещей находится глубоко внутри, и она всегда прекрасна, поскольку это – просто любовь.

– Он разбирается в живописи, – сказал Дэвид. – Я хотел бы, чтобы он мог показать мне, как пользоваться масляными красками. Но он не сможет, ведь так? У него нет руки.

– Нет, он не сможет, – печально сказала графиня. – И… ох, дорогой, мы здесь, должно быть, уже слишком долго. Сюда идут Джервис и Джошуа, чтобы утащить нас домой.

«Настоящая суть вещей всегда прекрасна, поскольку это просто любов»ь.

Могло ли это утверждение быть верным? – размышляла Энн. Действительно ли это было так?

– Ну, дорогая, – окликнул граф супругу, как только он оказался в пределах слышимости. – На сей раз, ты это сделала?

Он шагнул к мольберту графини и положил руку ей на плечо.

– Не совсем, – печально рассмеялась она. – Но я никогда не прекращу пытаться сделать это, Джервис.

Она склонила голову набок и прижалась щекой к его руке. Это был краткий и весьма незаметный жест. Но он сразил Энн своим намеком на близость между супругами.

Тем временем Джошуа высказывал Дэвиду комплименты по поводу его рисунка, нежно приобняв мальчика за шею.

На обратном пути к дому Джошуа шел рядом с Энн, неся рисунок и мольберт Дэвида, в то время как мальчик убежал вперед мимо деревьев, а затем через лужайку, широко раскинув руки в стороны и изображая из себя воздушного змея, несомого ветром.

– Дэвид сказал, что вы собираетесь сделать из него грозного боулера в крикете, – сказала Энн.

Джошуа рассмеялся.

– Дэвид станет вполне сносным игроком, если будет упорно трудиться, – ответил он. – А вы, Энн, собираетесь присоединиться к игре сегодня днем, или опять решите праздновать труса, как это сделали вчера, и вновь спрячетесь на берегу?

– Я пообещала пойти на прогулку, – ответила Энн.

– Вы пообещали, ей-богу! – сказал Джошуа. – Наверняка какому-нибудь лентяю. Этому не бывать. Скажите мне его имя, и я им займусь.

– Я собираюсь на прогулку с мистером Батлером, – сказала она. – С управляющим герцога.

Ее щеки пылали. Энн надеялась, что не слишком заметно, как она покраснела. И почему она покраснела?

– В самом деле?

Он взглянул на Энн и продолжал смотреть еще некоторое время, пока они в молчании шли дальше.

– Джошуа, – сказала она, наконец. – Я просто собираюсь с ним на прогулку. Я встретила его вчера на берегу, и мы некоторое время прогуливались вместе. И он спросил, не желаю ли я сегодня вновь пойти прогуляться.

Джошуа улыбнулся.

– А я-то себя спрашивал: почему вы остались на берегу? – сказал он. – А у вас там было тайное свидание.

– Глупости! – рассмеялась Энн, но почти тотчас же успокоилась. – Я не хочу, чтобы вы поощряли Дэвида называть вас кузеном Джошуа.

– Вы бы предпочли обращение «сэр» или «милорд»? – спросил он. – Но ведь он мой кузен.

– Нет, – запротестовала она.

– Энн, – сказал он. – Альберт был мерзким негодяем. Ради вас, Дэвида и Пру, я рад, что он мертв. Но он был моим двоюродным братом, а Дэвид – его сын. Я – родственник Дэвида, а не просто посторонний человек, интересующийся его судьбой. Пру, Констанс и Частити – его тетки, и они вполне готовы признать этот факт. А Дэвиду нужны все родственники, которых можно найти. У него нет ни одного родственника с вашей стороны, по крайней мере, ни одного, о котором вы позволили бы ему узнать.

– Потому что они не желают знать его, – выкрикнула она.

Джошуа вздохнул.

– Я расстроил вас, – сказал он. – Мне жаль. Искренне жаль. Фрея уверяет, что точно знает, что вы чувствуете, и посоветовала мне уважать ваше желание воспитывать Дэвида одной. Но позвольте ребенку называть меня кузеном, Энн. У всех других детей есть кто-то, кого они могут называть папой или дядей. Как, например, в случае с Дэйви. – Эйдан и Ева всегда активно поощряли его не забывать своего умершего отца.

Энн могла бы продолжать спорить и дальше, несмотря на то, что она признавала обоснованность всего того, что он сказал, а также его доброту в признании родственником внебрачного ребенка. Вот только ей самой было трудно признать существование таких родственных отношений. Но в этот момент графиня Росторн повернулась в их сторону, что бы поделиться с ними каким-то замечанием, и они продолжили остаток пути вчетвером.