Отпустив своего камердинера, Лусиус еще несколько минут хмуро смотрел на свое отражение в зеркале. Он всегда старался выглядеть как можно лучше, ведь, помимо всего прочего, звание джентльмена обязывало быть модно и безупречно одетым. И все же почему он заставил беднягу Джеффриса сменить три модно завязанных шейных платка, прежде чем удовлетвориться четвертым?
Неужели он превращается в какого-то франта?
Господи, он же собирался на вечер в Бате, а не на бал в Карлтон-Хаусе! Ему повезет, если там окажется дюжина людей моложе сорока лет, и весьма вероятно, что весь вечер в зале будет стоять храп. Но как бы то ни было, Лусиус больше обычного занимался своей внешностью.
Ему с трудом верилось, что он, Лусиус Маршалл, виконт Синклер, на самом деле собирается посетить такое скучное мероприятие. Даже в Лондоне он редко посещал балы или рауты, хотя нынешней весной ему, безусловно, это предстоит, так что этот вечер он мог считать своеобразной подготовкой к тому, что его ожидало впереди.
Недовольно скривившись, Лусиус отвернулся от зеркала.
Спустившись по лестнице, он увидел, что Эйми, уже одетая, расхаживает взад-вперед по гостиной, хотя до того, как ей и дедушке предстояло перейти через улицу к Залу торжеств, оставалось еще полчаса, но она весь день пребывала в лихорадочном возбуждении и не могла ничем заняться.
– Что ж, сегодня вечером ты выглядишь великолепно, – сказал Лусиус, критически оглядев ее с головы до ног. Лусиус похвалил ее бледно-голубое муслиновое платье – которое сам же помог ей выбрать два дня назад – и прическу с искусно завитыми и аккуратно уложенными волосами. У ее горничной хватило разума не стараться сделать ее на вид старше, чем она есть. Эйми хотя и не обладала ростом и изяществом Кэролайн или ямочками на щеках и натуральными кудрями Эмили, но, по мнению Лусиуса, могла стать самой хорошенькой из всех сестер. Маргарет, конечно, в свое время была красавицей и даже сейчас, когда ей было уже за тридцать и она была матерью троих детей, все еще оставалась красивой.
– Правда? – С блеском в глазах Эйми, покраснев, взглянула на брата.
– Правда, великолепно. Если сегодня вечером на тебя набросятся все джентльмены, мне придется разгонять их своим моноклем.
– О, Лус! – явно довольная, рассмеялась Эйми. – Надеюсь, ты не будешь с таким суровым видом стоять рядом со мной, иначе ни у кого не хватит мужества пригласить меня на танец. Но ты тоже выглядишь изумительно.
– Благодарю вас, сударыня. – Лусиус шутливо поклонился сестре. – Эйми, ты сможешь идти медленно, когда выйдешь из дома с дедушкой? Ты сможешь не нестись галопом от возбуждения, чтобы ему не пришлось бежать за тобой?
– Конечно, смогу. – Она мгновенно взяла себя в руки. – Мне кажется, воды действительно пошли ему на пользу. А как по-твоему, Лус? Последнее время он выглядит гораздо лучше.
– Да, так и есть, – согласился с ней Лусиус, хотя они оба понимали, что дедушка уже никогда не будет чувствовать себя по-настоящему хорошо.
– Просто не могу дождаться, когда настанет время идти, – сказала Эйми, прижав руки к груди, – и когда снова увижу мисс Аллард. Она такая милая и обращается со мной как со взрослой. И она симпатичная, хотя и одевается не по последней моде. Меня просто восхищают ее темные волосы и темные глаза. Ох, ну когда же дедушка будет готов?
– Он будет готов точно к тому времени, как сказал, – ответил ей Лусиус и подошел к окну. – Ты же знаешь, что он всегда пунктуален. И если я должен быть пунктуальным, то мне пора отправляться. Я вижу, Питере уже подал экипаж.
Через пару минут Лусиус уже снова был на пути в школу мисс Мартин.
В это утро пришли письма от его матери и Кэролайн. Самой важной новостью, которую они обе жаждали сообщить, было то, что к открытию сезона в город прибыл маркиз Годсуорти с лордом и леди Балдерстон – и, разумеется, с Порцией. Мать Лусиуса вместе с Кэролайн и Эмили нанесла визит обеим дамам и теперь сообщала Лусиусу, что мисс Хант выглядит замечательно и что леди Балдерстон спрашивала о нем и выразила надежду увидеть его в ближайшее время.
Порция Хант всегда выглядела замечательно, так что это не было новостью. Лусиус не помнил, чтобы хоть раз видел ее с растрепанными волосами – даже когда она была ребенком.
Экипаж остановился у дверей школы, и Лусиус спрыгнул на тротуар, чувствуя себя так, словно собирается совершить что-то запретное – он собирался сопровождать на бал другую женщину.
Когда в ответ на его стук портье открыл дверь, глазам Лусиуса предстала странная картина. Фрэнсис Аллард стояла посреди холла в муслиновом платье серо-стального цвета с серебристой шелковой лентой под грудью и двумя рядами таких же шелковых лент по подолу. Возле нее на коленях стояла другая леди с иголкой и ниткой в руке и пришивала часть ленты, которая, очевидно, оторвалась от платья. Третья леди наклонилась ко второй, держа на открытой ладони несколько булавок, а мисс Мартин расправляла серебристую шаль, накинутую на плечи Фрэнсис.
Когда Лусиус вошел, обе портнихи повернули одинаково раскрасневшиеся и смеющиеся лица в его сторону.
– О Господи! – сказала Фрэнсис, немного смутившись, и прикусила нижнюю губу, но потом тоже рассмеялась.
Ее живая непосредственность настолько поразила Лусиуса, что на минуту практически лишила возможности дышать.
– Еще один джентльмен, который решил явиться на пять минут раньше назначенного времени, – строго сказала мисс Мартин.
– Прошу прощения? – Лусиус поднял бровь. – Быть может, мне следует выйти и подождать снаружи на тротуаре, пока не истекут пять минут?
Они все снова залились смехом – и даже мисс Мартин улыбнулась.
– Нет, нет, я готова, – сказала Фрэнсис, когда лента на подоле была пришита на место и нитка оборвана. – Лорд Синклер, с мисс Мартин вы уже знакомы. Могу я представить вам своих подруг-учительниц, мисс Джуэлл и мисс Осборн? – Она указала на двух портних, молоденьких и хорошеньких, которые с откровенным интересом смотрели на Лусиуса.
– Мисс Джуэлл? – Он поклонился голубоглазой блондинке. – Мисс Осборн? – Лусиус отвесил поклон маленькой красавице с темно-рыжими волосами, а обе учительницы в ответ сделали реверанс.
Внезапно Лусиус понял: то, что одна из них проведет вечер вне школы, должно быть, важное событие для всех них. Он почувствовал, что невольно на миг заглянул в иной, чуждый ему мир, в котором жизнь женщин не была постоянным праздным кругом приемов, балов и раутов. Однако эти учительницы были молодыми и привлекательными, и даже сдержанная и строгая мисс Мартин не выглядела их противоположностью.
Но почему все-таки Фрэнсис решила стать одной из них? Ей это совершенно ни к чему.
Швейцар, молчаливый и сердитый, как будто его возмущало появление любого мужчины, кроме него самого, в этих священных женских владениях, держал дверь открытой, пока Лусиус Маршалл спускался вслед за Фрэнсис на тротуар и помогал ей занять место в экипаже.
– Ради такого случая погода оказалась хорошей, – весело сказала Фрэнсис, когда экипаж тронулся с места.
– Значит, если бы пошел дождь, вы бы отказались? – спросил Лусиус.
– Нет, конечно, нет. – Она обеими руками ухватилась за концы шали.
– Значит, вы просто заводите вежливый разговор?
– Простите, если докучаю вам, – на грани раздражения ответила Фрэнсис. – Вероятно, мне следовало молчать. Я так и буду делать до конца поездки.
– Как вы обычно развлекаетесь? – спросил Лусиус, после того как минута или две прошли в напряженной тишине. – Вы и те другие учительницы? Вы живете в Бате, но никогда не были ни на одном вечере. Вы укладываете девочек спать, а потом сидите вместе и беседуете, позвякивая вязальными спицами?
– Если мы так и поступаем, лорд Синклер, то пусть вас это не беспокоит. Мы вполне счастливы.
– Как-то раньше вы уже сказали так, но потом изменили слово «счастье» на слово «удовлетворенность». Значит, достаточно удовлетворенности, Фрэнсис? – Подумав, что она не станет отвечать, Лусиус в слабом сумеречном свете посмотрел на нее.
В этот вечер Фрэнсис не надела шляпу, ее темные, приглаженные спереди волосы сзади были завиты в локоны, не слишком пышные, но, несомненно, более уместные, чем ее обычный пучок. Она была элегантной и привлекательной, и по сравнению с ней все остальные женщины в Зале торжеств будут выглядеть слишком разукрашенными.
– Да, вы правы, – все же отозвалась Фрэнсис. – Счастье всегда должно уравновешиваться несчастьем, а возбуждение печалью. Удовлетворенность гораздо легче сохранить, и она приносит покой разуму и душе.
– Боже правый! – воскликнул Лусиус. – Может ли что-нибудь быть более скучным? Думаю, вы трусиха, Фрэнсис.
– Трусиха? – Широко открыв глаза, она в негодовании посмотрела на виконта. – Полагаю, я поступила трусливо, не пожелав бросать свою работу, привычную жизнь и своих друзей ради того, чтобы поехать с вами в Лондон.
– Очень трусливо.
– Если трусость означает отказ от сумасшествия, тогда да, по вашему определению, я трусиха, лорд Синклер, и не собираюсь за это извиняться.
– Вы могли бы быть счастливы. Вы могли бы получить свой шанс в жизни. И вы понимаете, что я достаточно скоро открыл бы ваш талант. Вы могли бы петь для огромной аудитории, не то что здесь, в Бате. И не говорите мне, что с вашим голосом вы никогда не мечтали о славе.
– И о богатстве, – резко добавила Фрэнсис. – Я не сомневаюсь, лорд Синклер, что они непременно сопутствуют друг другу. Полагаю, вы сделали бы меня счастливой. Наверное, вы бы спонсировали мою певческую карьеру и следили бы за тем, чтобы я встречалась с нужными людьми.
– Почему нет? Я бы не стал держать ваш талант только для самого себя.
– Итак, – ее голос дрожал, как подумал Лусиус, от гнева, – женщина совершенно не способна разобраться в собственных мыслях и найти удовлетворенность, даже счастье, без помощи и вмешательства какого-нибудь мужчины. Вы это хотите сказать, лорд Синклер?
– Не уверен, что мы говорим о мужчинах и женщинах вообще. Я говорил о вас. И я достаточно хорошо вас знаю, чтобы понимать, что вы не созданы для спокойной жизни. С вашей стороны глупо даже говорить об этом. Вы обладаете редким темпераментом – и не только сексуальным, могу добавить.
– Как вы смеете?! – возмутилась Фрэнсис. – Вы совершенно не знаете меня.
– Прошу прощения, но я определенно знаю вас в библейском смысле – и одной ночи для меня вполне достаточно, чтобы сделать определенное заключение о вашей страстности. Я не раз разговаривал с вами и ссорился с вами, включая сегодняшний вечер. Я веселился и играл с вами. И возможно, самое важное, я слышал, как вы поете. Я очень хорошо знаю вас.
– Пение не имеет никакого отношения...
– О нет, имеет. Когда вы пели на званом вечере у Рейнолдсов, вы продемонстрировали гораздо больше, чем просто изумительный голос, Фрэнсис. Вы показали саму себя, и только дурак мог не разглядеть в вас ту страстную женщину, которой вы и являетесь.
Странно, но до этого момента у Лусиуса не возникало таких определенных мыслей, и тем не менее он знал, что говорит правду.
– Меня полностью удовлетворяет моя жизнь, – упрямо сказала Фрэнсис, положив руки ладонями на колени и глядя вниз на растопыренные пальцы.
– О да, Фрэнсис, это очень трусливо. Вы отказываетесь спорить, впадаете в банальность и беззастенчиво лжете.
– Вы переходите к оскорблениям. Я не давала вам разрешения так вольно разговаривать со мной.
– Возможно, так и есть. Вы отдали мне только свое тело. Фрэнсис резко вдохнула, потом медленно выдохнула, но не стала ничего отвечать.
Лусиус не обращал внимания на то, где они ехали, но внезапно – и очень кстати – заметил, что они подъезжают к Залу торжеств. Господи, он совсем не собирался ссориться с Фрэнсис и, вероятно, не стал бы этого делать, если бы она не вывела его из себя, начав разговор веселым, бессмысленным замечанием о погоде – как будто они были не более чем вежливыми незнакомцами.
Чем скорее он уедет из Бата и серьезно займется своей женитьбой, тем лучше для всех. А в Лондоне его ждет Порция Хант, его и ее матери и все члены обеих семей.
Бат, Лондон. Лондон, Бат... Проклятие, это похоже на необходимость выбора между Сциллой и Харибдой!
Куда подевалась привычная жизнь, которая приносила ему удовлетворенность последние лет десять?
Но, выйдя из экипажа и повернувшись, чтобы подать руку Фрэнсис, он поймал себя на этом слове.
Удовлетворенность?
Он был удовлетворен последние десять лет?
Удовлетворен?
За последние три дня Фрэнсис дюжину раз была готова написать Эйми Маршалл и извиниться за то, что не сможет присутствовать на вечере. В школе требовалось сделать множество дел: подготовить задания и проверить работы, а еще нужно было найти время на дополнительные музыкальные занятия с отдельными ученицами, на репетиции младшего и старшего хоров и группы, исполнявшей мадригал.
Обязанности учительницы отнимали у нее почти все время, за исключением сна.
Но подруги, которым следовало бы приветствовать такое рвение, не поддержали ее.
– Ты должна пойти и повеселиться ради мисс Маршалл, – заявила Клодия. – Ты сказала, ей необходимо, чтобы ее сопровождала леди, а теперь уже слишком поздно искать кого-нибудь другого. И ты должна пойти еще и ради графа Эджкома. Он производит впечатление вежливого джентльмена, несмотря на то что аристократ.
– И ты должна пойти и веселиться ради нас, – со вздохом сказала Энн. – Ты же посетишь один из вечеров в Зале торжеств как почетный гость графа и виконта. Благодаря тебе мы тоже сможем получить удовольствие от этого вечера, ведь завтра утром мы узнаем от тебя все до мельчайших подробностей.
– И быть может, – добавила Сюзанна, как всегда озорно подмигнув, – виконт Синклер поймет, что ему не следовало отпускать тебя после Рождества, и начнет настойчиво ухаживать за тобой, Фрэнсис. Быть может, он покорит тебя и одержит полную победу над бедным мистером Блейком. – И, перестав поддразнивать Фрэнсис, она тоже порывисто обняла подругу. – Веселись, просто доставь себе удовольствие.
Когда Фрэнсис одевалась к вечеру, Энн поднялась к ней в комнату и спросила у нее, действительно ли ей будет так мучительно провести целый вечер в обществе виконта Синклера.
– Возможно, – сказала Энн, – мне не следовало говорить о том, чтобы ты веселилась ради нас. Это эгоистично с моей стороны.
Но к этому времени было уже слишком поздно что-либо менять, и Фрэнсис заверила ее, что чаепитие на Брок-стрит излечило ее от глупой увлеченности этим мужчиной.
Вслед за этим разговором и как раз перед тем, как должен был прибыть виконт Синклер, Сюзанна и Клодия тоже пришли к ней в комнату, и они все вместе спустились в холл, чтобы подождать Лусиуса в гостиной для посетителей. А потом Энн вдруг заметила, что ленты на подоле платья Фрэнсис пришиты неровно. Сюзанна побежала наверх за иголкой, нитками и булавками, и пока Энн шила, все нервно смеялись. Никому из них не пришло в голову уйти в гостиную или попросить мистера Кибла не открывать дверь, когда постучит виконт.
Все вышло весьма неловко и довольно комично. А потом, когда виконт предложил снова выйти и подождать на улице, ситуация стала еще комичнее. Но конечно, было восхитительно отправиться на вечер – возможно, танцевать там и, возможно, с ним. В тот день, когда виконт привез Фрэнсис домой после чаепития, он напомнил ей, как они танцевали вдвоем.
Но, выходя из экипажа у Зала торжеств, Фрэнсис больше не чувствовала радости. Господи, он назвал ее трусихой – и страстной женщиной.
«Вы обладаете редким темпераментом – и не только сексуальным, могу добавить».
Он, несомненно, имел в виду ночь, которую они провели вместе, откровенно напомнил ей, что знает ее в библейском смысле, и обвинил в том, что она трусливо прячется за спокойной жизнью вместо того, чтобы стремиться к счастью.
Но это была не трусость. Это был с трудом обретенный здравый смысл.
«Если бы только в этот вечер он не был так потрясающе красив», – подумала Фрэнсис, проходя впереди Лусиуса в двери Зала торжеств. В черном, великолепно сшитом сюртуке, в расшитом серебром жилете и белой рубашке с модно завязанным шейным платком он был просто неотразим, а суровое лицо с квадратным подбородком и внимательными светло-карими глазами добавляло его облику мужественности.
Но затем Фрэнсис позабыла свои тревоги, осознав, что действительно присутствует на балу в Зале торжеств. Она поняла, что по крайней мере одной из причин для решения пойти на вечер было ее желание снова стать частью такого собрания – она скучала по обществу. Без него она не чувствовала себя безмерно несчастной, но она по нему скучала. Глядя на гостей, прохаживавшихся по холлу с высоким потолком, Фрэнсис ощутила неожиданный прилив возбуждения.
Виконт Синклер положил ей руку на талию, чтобы направить ее вперед, но прежде чем Фрэнсис успела почувствовать что-то большее, чем дрожь, вызванную его прикосновением, к ним торопливо подошла мисс Маршалл, юная, хорошенькая и крайне взволнованная – ожидая их, она, должно быть, выглядывала из дверей бального зала.
– Мисс Аллард, вы так любезны. – Она протянула обе руки так же, как на Брок-стрит, сжала руки Фрэнсис и поцеловала ее в щеку. – Мы с дедушкой прибыли не больше пяти минут назад. Ида, Лус, клянусь, мы просто ползли. Вам очень идет серебристый цвет, мисс Аллард. Ваше платье великолепно сочетается с цветами Луса. – Эйми тихонько засмеялась.
Господи, что за неуместное замечание! Девушка взяла ее под руку, и Фрэнсис, весело улыбнувшись, отпустила руку Лусиуса и пошла вместе с ней к бальному залу, а лорд Синклер последовал за ними.
– О Боже! – воскликнула Фрэнсис, остановившись на пороге зала. – Я видела зал только при дневном свете. Но ведь правда, когда зажжены все свечи, он кажется еще больше и величественнее?
Под потолком висели люстры с горящими свечами; оркестранты на возвышении настраивали инструменты; разделившись на группы, гости, стоя или сидя, вели разговоры, а некоторые прохаживались вокруг площадки для танцев.
Фрэнсис решила, что должна запомнить все до мельчайших деталей, чтобы на следующее утро могла подробно рассказать обо всем своим подругам.
– Это первый бал, который вы посещаете за последнее время, мисс Аллард, не так ли? – поинтересовался виконт Синклер.
В тот день за чаем она сказала ему и его дедушке, что никогда не была здесь на балу, но сейчас мгновенно поняла значение его слов и, обернувшись к нему, увидела ожидаемый почти сатанинский блеск у него в глазах.
– Да, – ответила она, – так и есть.
– Похоже, на нем будет довольно много людей, хотя мы в Бате и, следовательно, нельзя ожидать большой толчеи. Разумеется, бал может быть совершенно восхитительным и тогда, когда на нем присутствует лишь несколько гостей. Достаточно всего двух, при условии, что это мужчина и женщина, чтобы они могли вместе танцевать. Даже оркестр не обязателен.
– Какая глупость, Лус! – весело рассмеялась его сестра.
– Вы со мной не согласны, мисс Аллард? – Виконт Синклер, подняв брови, не сводил глаз с Фрэнсис.
– Но ведь тогда это будет не настоящий бал, верно? – Фрэнсис старалась не покраснеть, ей нельзя было краснеть.
– И этим мужчине и женщине вскоре могли бы надоесть танцы, и они стали бы искать другого развлечения, – добавил Лусиус. – Вы совершенно правы. По-моему, мы должны быть благодарны, что сегодня вечером здесь столько людей.
Фрэнсис не могла понять, зачем он это делает. Ему явно не доставляло удовольствия видеть ее в те три встречи после его приезда в Бат. К счастью, в этот момент к ним подошел граф Эджком. Поздоровавшись с Фрэнсис и склонившись к ее руке, он объяснил, что оставался в бальном зале с внучкой, пока она была одна, а сейчас, если они не возражают, отправится в картежную комнату.
– Дома я танцевала на нескольких неофициальных приемах, – призналась по секрету мисс Маршалл, пока виконт Синклер провожал дедушку в другую комнату, – но никогда не была на таких больших балах. Кэролайн и Эмили будут мне завидовать, когда я завтра напишу им и обо всем расскажу.
Фрэнсис отметила, что среди присутствующих не так уж много молодежи, и, хотя сначала она была ослеплена пышными нарядами гостей, при ближайшем рассмотрении оказалось, что только несколько человек были одеты в стиле, подобающем великосветскому балу. Правда, Фрэнсис это обрадовало, так как она боялась, что будет чувствовать себя белой вороной в своем менее чем модном платье.
– Бал довольно большой, но в следующем году, мисс Маршалл, выехав в свет, вы будете приятно удивлены, обнаружив, что можете принять участие в еще более грандиозном празднестве.
– О, прошу вас, называйте меня просто Эйми, – сказала девушка, а затем, просияв, подняла веер и помахала кому-то на противоположном краю площадки для танцев. – Там Роуз Абботсфорд с мамой и, наверное, это ее брат, о котором она говорила. Он ужасно красивый, правда? – спросила она и раскрыла веер, когда к ним вернулся Лусиус.
– Эйми, прежде чем заигрывать со всеми молодыми людьми в зале, вспомни, что ты должна танцевать со мной танец, открывающий бал, – сказал он. – А иначе мама, пожалуй, снимет с меня голову за то, что я вообще разрешил тебе прийти сюда.
А затем какой-то джентльмен поклонился Фрэнсис, и она увидела, что это мистер Блейк.
– Мисс Аллард, я не смел надеяться увидеть вас здесь сегодня вечером, – сказал он. – Но я, безусловно, очень рад.
Мистер Блейк взглянул на двух ее спутников, и Фрэнсис, сделав реверанс, представила его им, хотя он, конечно, видел их на званом вечере у Рейнолдсов.
– Милорд, – обратился мистер Блейк к виконту Синклеру, – с вашей стороны чрезвычайно любезно пригласить сюда мисс Аллард в качестве своего гостя.
– О, мистер Блейк, я здесь скорее в качестве компаньонки, а не гостя, – немного смущенно пояснила Фрэнсис.
– О, конечно же, нет! – воскликнула Эйми, решительно хлопнув Фрэнсис веером по руке. – Что за мысль!
– Благодарю вас, сэр, – произнес виконт Синклер таким сухим, надменным тоном, что Фрэнсис резко обернулась к нему и увидела, что он держит монокль почти у самого глаза, – но мисс Аллард – личный гость графа Эджкома.
Мистер Блейк поклонился, и, глядя на него, Фрэнсис не была уверена, понял ли он, что сейчас получил ледяной выговор.
Она пришла в негодование от такого отношения к нему. Неужели виконт Синклер счел себя оскорбленным из-за того, что ему представляют простого врача? Боже правый, а она сама школьная учительница.
– Не слишком ли дерзко надеяться, мисс Аллард, что вы свободны и станцуете со мной второй танец? – обратился к ней мистер Блейк. – Я не видел вас и уже договорился с мисс Джонс о танце, открывающем бал.
– Мисс Аллард обещала второй танец танцевать со мной, – объявил виконт Синклер.
У Фрэнсис оставалось лишь мгновение на то, чтобы решить, станет ли она открыто ссориться с ним или предоставит всему идти своим чередом. Взглянув на виконта, она увидела, что у него поднята одна бровь, и в это короткое мгновение поняла, что, возможно, он был бы просто счастлив, если бы она выбрала первое, – эта поднятая бровь была откровенным вызовом.
– Да, – улыбнулась она, глядя в глаза Лусиусу, – лорд Синклер настойчиво просил об этом, когда сопровождал меня сюда в экипаже.
– Ах, – вздохнул мистер Блейк, – тогда, быть может, третий танец, мисс Аллард?
– Буду с нетерпением ждать его, – ответила Фрэнсис и осознала, что распорядитель бала уже объявляет первый танец, а оркестр готов играть.
Все раздражение, все смущение улетучилось, и внимание Фрэнсис сосредоточилось на танцевальной площадке. Ее охватило возбуждение, хотя она и не надеялась много танцевать, но, во всяком случае, она приглашена на второй и третий танцы, а это уже гораздо больше того, что она ожидала.
Но все же Фрэнсис не пришлось пропустить быстрый народный танец, открывавший вечер. Когда мистер Блейк ушел к своей партнерше, а виконт Синклер повел на площадку сестру, к Фрэнсис подошел шурин мистера Хакерби, мистер Джиллрей, которому она была представлена после рождественского концерта в школе, и спросил, не потанцует ли она с ним. Таким образом, Фрэнсис стала участницей бала с самого первого мгновения.
И это было настоящее удовольствие. Фрэнсис помнила все фигуры, так как всегда была партнершей мистера Хакерби, когда он учил девочек, и на самых замысловатых поворотах и вращениях сначала улыбалась, а потом и смеялась. Эйми Маршалл, стоявшая дальше в ряду, тоже откровенно наслаждалась танцем, а виконт Синклер смотрел на нее со снисходительной улыбкой на лице, хотя один раз поймал взгляд Фрэнсис и долго не отпускал его.
Следующий танец Фрэнсис обещала ему, и она не знала, радоваться ей этому или печалиться. Он, бесспорно, был самым красивым и безупречным джентльменом из всех присутствующих. И одна мысль о том, чтобы снова танцевать с ним, приводила ее в полуобморочное состояние. Она понимала, что чем дальше будет держаться от него, тем лучше для ее душевного спокойствия – для ее драгоценного спокойствия.
Для ее удовлетворенности жизнью.
Но – Боже, помоги ей! – с каждой проходящей секундой то прежнее колдовство снова сплетало вокруг нее свои сети.
Фрэнсис опять хотела танцевать с ним – безумно хотела этого.
Еще один только раз.